Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Убийство страха. Книга рассказов о медведях. Часть-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    рассказы описывают драматические истории встреч человека и медведя. И эти встречи ингда не обходятся без человечских жертв!

  
   Хара - Нур.
  
  
  
   ...Собирались, как всегда непростительно долго: то водку разливали из стеклянных бутылок в пластиковые, то вдруг оказалось, что свежего хлеба в соседней булочной не оказалось. А ведь ехали на две недели и потому, очень хотелось сохранить хлеб в соответствующем виде, хотя бы неделю. Потом конечно будут сухари, но всё - таки...
   Наконец всё загружено, размещено для долгой дороги, ребята сели на свои места и я тронулся...
   Пока разворачивался у себя на стоянке, рядом с домом, вдруг услышал в голосе мотора какие - то новые нотки и стал себя спрашивать - что произошло?
   Может быть поэтому отвлёкся и был невнимателен. В три приёма разворачивая машину, я совершенно неожиданной, услышал, дикий человеческий крик сзади, и меня аж в пот бросило!
   - Неужели...! - вскинулся я - и тут же почувствовал, что машина кого - то зацепила задом. Внутри у меня всё оборвалось и открывая дверку, я уже был готов к самому плохому...
   Оказалось, что серебристый "Вольво" моего соседа по дому, грузина Кахи, вдруг, словно живой подлез под мой микроавтобус и я прилично помял ему безукоризненно новое крыло.
   - Ты что это сделал! - вопил горбатый Кахи, а у меня от сердца отлегло.
   - Ты мне новую машину раздавил! Уж лучше бы ты меня самого покалечил!..
  
   Я подождал, пока нервный грузин придёт в себя, а потом объяснил, что сейчас срочно уезжаю и потому не могу с ним заниматься и предлагаю ему сделать ремонт, а потом прислать мне счёт. Я всё оплачу...
   Кахи немного утих, но по прежнему чуть не плакал и не мог отвести взгляд, от потерявшего невинность, "Вольво"...
   На этом всё закончилось, а Максим с Аркашей, вылезли из машины после первых криков и молча, скептически смотрели, то на помятое крыло, то на причитающего Кахи. И может быть поэтому, тот, несмотря на своё горе, вёл себя прилично...
  
   Наконец мы тронулись, и у меня, от пережитого, мышца под глазом непроизвольно дёргалась.
   А времени было уже девять вечера и несмотря на то, что темнело около одиннадцати часов, но всем стало ясно - ночевать придётся в дороге. Тем более, что нам надо было заехать в Кырен - бурятское село в Тункинской долине - чтобы попутно повидаться с одним человечком, которому я вёз детальки от его "Нивы"...
   Незаметно выбрались из города, а когда покатили по тракту в сторону Южного Байкала, к Култуку, то дышать стало легче. На дворе стоял июнь, всё уже стояло в новой свежей зелени и потому, даже сквозь окна кабины проникали ароматы летнего леса, распустившегося листвой.
   Максим сидел рядом и рассказывал, как в его психиатрическом отделении, появился новый пациент, который "съехал" на мысли, что в его деревне живут несколько старух - ведьм.
   - Он однажды, прихватив мелкашку направился их уничтожать. Одну он успел застрелить у неё на огороде, но тут его уговорили бросить оружие, а потом и скрутили дюжие мужики - соседи.
   - А с виду этот мужичок самого нормального виду. Только блеск какой - то нездоровый в глазах - криво улыбаясь закончил Максим, работавший заведующим отделением в психиатрическом отделении городской больницы.
   Аркаша весело посмеивался во время рассказа и после, начал вспоминать, как он с "придурками" взятыми им из "психушки" - он тоже был психиатр - строил себе дачу...
   - Я им задачу поставил, оставил еды на несколько дней и уехал в город...
   Приехал через два дня, в срубе положены уже несколько "стоп", а народец мой, устав от работы, загорает на задах моего участка и в хорошем настроении. Я их конечно поблагодарил и налил из бутылки, которую предусмотрительно захватил с собой. Они расчувствовались и готовы были меня хозяином называть...
   - Вот что значит "трудотерапия" - закончил он со смешком. И я тоже
   улыбнулся представив себе, как они эти стопы клали...
   После Аркашиного рассказа, я вспомнил случаи из своей жизни.
  
   ... У меня был большой опыт по строительству дачных домов. Я свой первый дом строил из толстого кругляка, вдвоём с знакомым плотником Петром. Он был мужичок сноровистый, но тщедушный и мне пришлось этот кругляк, по сути в одиночку таскать и подавать, иногда на самый верх сруба. Я тогда полмесяца ставил сруб, а полмесяца отходил от перенапряга. Потом выяснилось, что я себе геморрой заработал на этом деле. Зато домик и по сию пору стоит, как новенький и всё лучше становится...
  
   ... За разговорами незаметно проехали Глубокую, и поднявшись на перевал, увидели, что на обочинах пышным, белым, лёгким цветом ещё безумствует черёмуха - её холодный аромат, через полуоткрытые окна, попадал в машину. И все путешественники невольно глубоко задышали, впитывая в себя остатки весеннего настроения природы...
  
   Поднявшись на самую высокую точку между городом и Байкалом, начали по "серпантину" дороги спускаться к озеру и тут уже была настоящая тайга, а не пригородные леса! И мы это почувствовали. Напряжение сборов и ожиданий отъезда, постепенно поменялось на ощущение покоя и ожидания - очередное путешествие в неизведанное будущее, началось...
  
   Выехали на берег уже в сумерках и меня, как всегда на этом месте, поразило величие и покой громадных пространств Байкальской котловины.
   На другой стороне этого сине - тёмного водного клина, разрезающего гористый материк, мерцали в дымке сумерек электрические огоньки Слюдянки, а над громадным байкальским водным простором, уже разлилась тихая ночь. Я представил себе шестьсот тридцать километров прозрачно - хрустальной воды, протянувшейся на северо - восток почти километровым слоем в узкой, ущелистой котловине и поёжился. "Громадьё" размеров этого природного мирового сокровища, поражала...
  
   Култук проехали быстро и поднявшись на многокилометровую перемычку между озером и речным водоразделом заросшую молодой тайгой? стали незаметно спускаться в долину Иркута, текущего где - то в темноте справа от тракта.
   "А надо ли что-нибудь менять в природе?" - задумался я под гул мотора в котором, иногда проскальзывали угрожающие, незнакомые нотки. Я привык к машине, и она ко мне привыкла и потому, любые неполадки в её работе я воспринимал как недомогание, как болезнь близкого существа...
   Где - то в первом часу ночи, въехали в Кырен и проехав по тёмным уже улицам, добрались до дома моего знакомого, - он нас ждал. Мы весело и тепло поздоровались, пожав друг другу руки, сели в летней кухне и попили чаю, с бурятскими шанежками, которые напекла жена моего знакомого - бурята Сергея.
   Это был спокойный, добродушный мужик средних лет, хороший охотник и лесовик, и я хотел начать с ним охотиться уже в Тункинских Альпах - отроги невысокого хребта подходили почти к самому посёлку...
   Сергей, привезённым запчастям обрадовался и приглашал нас остаться ночевать, тем более что машина не совсем в порядке. Но я отказался и ребята меня поддержали - так долго мы собирались и выезжали из душного опротивевшего города, что скорее хотели попасть на волю, в "пампасы".
   Мы вежливо отклонили предложение Сергея и пожелав ему всего хорошего, поблагодарив за гостеприимство тронулись дальше, в тёмную, непроглядно громадную ночь...
  
   Часам к трём ночи, подъехали уже к Саянам, к самым горам, но тут мотор машины окончательно "сдох", и в гору мы могли подниматься только на пониженной. Мотор работал лишь на одну десятую своей мощности, глотая горючее непомерными порциями. Я почему - то вспомнил, как однажды, в одном из наших конных походов в Оке, моя лошадка на крутом подъёме утробно захрапела, а потом, уже на перевале легла и мы, по совету Лёни - нашего проводника, отпаивали её сладким чаем. Иначе, конь мог умереть от перенапряжения. В этом, лошадь, ничем не отличается от человека, хотя и отличается от машины. Может быть потому, её и "лечат" по человечески...
  
   Был уже четвёртый час ночи, когда выбрав более или менее ровную площадку рядом с грунтовым трактом, мы остановились, расстелили спальники рядом с машиной и легли спать рассчитывая, что завтра будет видно, что делать дальше. Машина стояла рядом остывая и из под капота, словно клочья пены из пасти лошади, выбивались струйки серого пара от перегревшегося мотора...
  
   Лёжа в спальнике, я ещё какое - то время ворочался вспоминая то кричащего Кахи, у которого горб рос из спины и из груди, и потому, выглядел он действительно инвалидом, вызывающим жалость.
  Потом начал думать, что делать с машиной и хотя я не религиозный человек, но несколько раз прочёл про себя Иисусову молитву. "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий - спаси и помилуй мя... Дай доехать без проблем хотя бы до Орлика". Молитва подействовала как снотворное и я заснул крепко и без сновидений...
  
   Утром, вскипятив чаю на газовой плитке позавтракали, и для настроения чуть выпили водочки. Ведь мы наконец - то попали в горы, на природу - как этому не радоваться и не расслабиться!
   Тронулись в путь часов в десять утра, при хорошей погоде и по холодку, отчего мотор меньше грелся и машина, катила удовлетворительно, хотя на подъёмах, скорость движения заметно падала...
   Медленно, с натугой поднялись на перевал, по вырубленной в скале дороге петляющей по правому берегу Иркута, бегущего по камням где - то далеко внизу. Потом, по пологой равнине начали спускаться в долину реки Оки. Вид во все стороны, открывался замечательный и слева, далеко на горизонте, в синем небе белели первозданно чистыми снежными вершинами трёхтысячники, среди которых заметно выделялся пик Мунку - Сардык - высочайшая вершина Восточных Саян - одна из "святых" гор Центральной Азии...
  
   Каждый раз, как я сюда попадаю, первое и самое сильное впечатление - масштабы горных кряжей, широких долин и обилие рек, речек и ручьёв с прозрачной, холодной, синеватой водой...
   Внизу, на одном из поворотов, на приречной, зелёной луговине увидели несколько журавлей, щиплющих свежую, сочную травку. Остановились, рассмотрели длинноногих важных птиц в бинокль и я даже сфотографировал их, не очень веря в то, что на фоне таких просторов журавлей можно будет разглядеть на фотографиях...
   Часов около четырёх дня, вкатились в Орлик и подъехав к зданию администрации остановились. Вылезли из машины, покряхтывая и разминая ноги постояли разглядывая посёлок и горные хребты, повисающие над широкой, но мелкой речкой.
   Потом зашли в правление, нашли Николая - нашего приятеля и переговорили с ним. Он, как всегда улыбаясь рассказал нам, что Олег - тоже давний приятель - где -то в Орлике, что Лёня, наш бурят-проводник с сыновьями, которые незаметно подросли за времена нашего знакомства, тоже был здесь, но недавно ушёл верхами в Саяны, в посёлок, куда и мы направлялись...
   Выйдя из управы к машине, мы увидели Олега, который с улыбкой приветствовал нас и с ходу, стал спрашивать почему задержались с приездом. Потом, выслушав мои обычные объяснения рассказал, что лошадей, которых готовили к нашему очередному путешествию неделю назад, уже всех отпустили на пастбище, так что придётся все сборы, начинать заново.
   В момент разговора, мимо нас проехала "тойота", остановилась из неё вышел Глава администрации и скорым шагом прошел в Управу, на ходу поздоровавшись с нами.
   - Сегодня у него большое совещание, с председателями сельсоветов, вот и торопится. Я тоже, должен там присутствовать - отметил Олег, и пообещав вечером пораньше приехать домой в Саяны, тоже ушёл на совещание - мы, как всегда в первые дни заезда, останавливались у него в доме, в Саянах.
  
   Выезжая из Орлика в сторону посёлка Саяны, я размышлял, глядя на проходящих по дороге по городскому одетых красивых женщин и девушек, что жизнь здесь за последние пятнадцать лет переменилась, стала намного богаче и современней, но посёлок по прежнему заполнен песком, и только за дощатым забором местного парка, росли зелёные молодые деревца лиственницы.
  
   "Буряты, были и остались кочевниками, думал я, переезжая ручей, текущий широкой лентой через дорогу, на выезде из посёлка, они по-прежнему не очень - то заботятся о зелёных лужайках рядом с домом ещё и потому, что почти каждая семья здесь имеет летнее стойбо в одной из окрестных таёжных долин, где и травки вдоволь и просторы немереные. А здесь они зимуют и их женщины вынуждены ходить в туфлях на высоких каблуках по песчаным, не асфальтированным улицам, а сами они с самого утра одевают сапоги, как часть традиционной рабочей униформы.
   В свободное время, мужчины иногда уезжают на лошадях охотиться в окрестные урочища, но чаще сбившись у кого-нибудь на летней кухне, выпивают и обсуждая свои мужские дела.
   Однако свободного времени у этих людей бывает немного, - почти все держат скот и лошадей, которых по весне выгоняют на стойбо, на пастбища, а ещё занимаются строительством. Поставить деревянный сруб умеют почти все взрослые мужчины...
  
   Те, кто имеет высшее образование, чаще сидят по домам и смотрят телевизор вместе с детьми и женщинами. Изредка, по вечерам, выходят приодевшись в кино, в местный дом культуры. Но бывает это редко, потому что удобнее сидя на домашнем ковре, смотреть те же фильмы или ТВ программы. Здесь, почти у каждого дома, стоят большие круглые тарелки - антенны, которые ловят сигналы со спутников и можно выбирать до двадцати телепрограмм разного уровня и на разный вкус..."
  
   Машина, с натугой преодолела очередной глинистый, вперемежку с камнями подъём, покатилась вдоль берега Оки по пыльной колее, слегка переваливаясь с боку на бок...
   .
   "Для нас, это экзотика, - продолжал я размышлять, проезжая мимо зелёной лужайки, на которой, за высокой оградой стоял, красиво окрашенный яркими красками маленький буддистский дацан. А для живущих здесь и эти горы, и эти "поднебесные долины", и спутниковые антенны - детали рутинного быта, не вызывающие никаких эмоций, иногда даже скуку. Новое, привычно смешалось со старым - таковы приметы времени.
   Вот и буддизм, восстановленный здесь совсем недавно, для многих - всего лишь экзотика - малопонятная и скучная..."
  
   ...Поднявшись на очередной подъём мы увидели несколько всадников на рысях идущих по дороге, впереди. Приблизившись, в одном из них я узнал Лёню. Посигналив, остановились и Лёня с сыновьями, развернувшись, подъехал к нам.
   Мы вышли из машины, он соскочил с коня, а сыновья остались в сёдлах и в ответ на наши приветствия вежливо кивнули. Последние годы отношение к русским и здесь изменилось, особенно у молодых, которые общались и в школе и дома только со своими, с бурятами.
   Лёня был немного смущён таким вниманием к себе и довольно улыбался, как обычно поддакивал всему, что ему говорили, словно ему задавали вопрос и он на него отвечал. Поговорили о подготовке к походу и Лёня пообещал, что завтра с утра, на "стойбе" займётся конями, но одного или двух придётся брать в других местах. Поэтому выехать удастся только к вечеру.
   - Ещё и ковать нужно - сказал он. - Но это мы быстро сделаем.
   Договорились, что завтра с утра, подъедем на машине к нему на стойбо, а там всё спланируем и начнём собираться.
   После мы расстались, хотя я ещё долго видел всадников в боковое зеркало машины. Автомобиль мой пыхтел и едва тянул и потому, скорость была чуть быстрее лошадиной...
   Наконец, часов в семь вечера мы приехали в Саяны. И как обычно, завернув за край посёлка заехали в Олегову усадьбу с тыла. Ребята остались в машине, а я пошёл поздороваться с женой Олега, которая сразу пригласила нас пить чай. Пока мы мыли руки, во двор заехал УАЗик Олега и он, посмеиваясь стал осматривать мою "больную" машинку.
  
   - Оставь её здесь - посоветовал он. - Мой сын посмотрит после ужина, он ведь механиком работает в Орлике...
   Ночевать устроились в гостиной, на полу, на ковре. После чаю мы ещё немного поговорили с Олегом, пока ребята устраивались на ночлег, а придя в комнату я увидел, что Максим и Аркаша уже спят. Ночью они видимо не выспались и в доме чувствовали себя в тепле и в безопасности. Любая ночёвка на природе, невольно заставляет человека настораживаться и спать в "пол уха".
   Я забрался в свой спальник и стал думать, что делать с машиной, если так и не удастся её быстро отремонтировать. Сын Олега, посмотрел мотор и сказал, что проблемы с подачей топлива, но кроме того есть ещё несколько, которые можно устранить только в автомастерской...
  
   Хорошо выспавшись, поднялись пораньше и попив чаю в пустой кухне - хозяева разошлись и разъехались по работам, как обычно после семи часов утра - начали собираться. Лошадей надо было брать из разных мест и поэтому, сборы обещали быть долгими.
   Первым делом, поехали к Лёне на стойбо, которое находилось в долине большой горной речки. Он встретил нас у брода и сказал, что за двумя лошадьми надо ехать к соседу, тоже на летнее стойбо, находящееся километрах в пятнадцати от Лёниного.
   Съездили туда, и оттуда мы с Лёней вернулись на машине, а Максим и Аркаша прискакали верхами. Лошади были уже знакомы нам по прошлогоднему походу и потому, ребята на рысях пришли к броду очень быстро.
   Погода стояла светлая и солнечная, но с гор повевал прохладный ветерок и было не жарко. С радостным ожиданием я вглядывался в предгорные зелёные луговины, в затенённые ущелья и гребни серых скал, кое - где торчавших над вершинами горных кряжей. Я уже представлял себе, где мы могли бы встретить горных козлов, а может быть и медведей, в эти первоначальные летние дни, пасущихся на склонах широких, зелёных долин...
  
   Когда наконец пригнали лошадей, пока Лёня сходил в табун и привёл лошадей для себя и для меня - время подошло к обеду.
   Но двух из трёх лошадей, надо было ещё ковать и Лёня, занялся этим сам. Он был и ветеринар, и охотник, и кузнец - одним словом мастер на все руки.
   У бурят, нет специально устроенных кузниц и потому, куют лошадей прямо у стойба, повалив их с помощью специального приспособления. Длинную прочную слегу, закрепляют между ног и потом, ловко и безболезненно валят коней на траву и покрепче связав все четыре ноги вместе, начинают ковку, а если надо, то обрезку отросших копыт.
   Лёня, как я уже говорил, на все руки мастер и в ковке ему помогал его приятель и бывший одноклассник Доржи, тоже собиравшийся ехать с нами. Лёне так было удобнее, потому что мы для него были всё - таки туристы, а с Доржи можно было переговорить, да и веселее было возвращаться после заезда, назад домой...
   Вначале ковали чёрного, среднего роста и возраста коня, на котором прошлый год гарцевал Аркаша. Он вёл себя смирно, и спокойно дал подковать себя.
   Пока валили второго мерина, тяжёлого и высокого, пришлось поволноваться, - он, выкатив глаза из орбит сдавленно хрипел и до последнего старался оставаться на ногах. Зато, когда наконец упал то лежал смирно и без сопротивления позволил обрезать передние копыта и ковать себя...
  
   У бурятских лошадей, как я успел уже узнать, есть замечательное свойство - когда они падают на спину то замирают в таком положении, подняв ноги вверх. Однажды в походе, мой конь на крутяке, вдруг вздыбился и упал назад спиной, чуть не придавив меня самого. Зато, когда он упал то застыл в этом положении, пока мы сообща не убрали большой валун, и не перевернули его на бок. Потом, он поднялся сам...
   После ковки, привязав лошадей, переложили продукты из машины на землю, а потом разложили припасы по вьючным сумам из толстой лошадиной кожи.
   В конце концов, всё было упаковано, лошади осёдланы, причём я и Аркаша, ехали на своих сёдлах, которые купили в городе и привезли их сюда на машине. Сёдла были новыми, поскрипывали кожаными поверхностями, но как позже оказалось, на склонах, когда приходилось ехать вниз, подпруги съезжали под передние ноги... Однако это обнаружилось чуть позже...
  
   Выехали уже около четырёх часов дня и моя лошадка, с самого начала попыталась маневрируя и сердито кося на меня глазом, пыталась бить задом, проверяя как крепко я на ней сижу. Однако, зная её норов ещё по прошлому году, я круто задирал ей голову поводом и крутил её несколько раз на месте. Видимо уяснив, что я не новичок, она успокоилась и всю остальную дорогу вела себя прилично. У остальных, тоже проблем не было и потому, двигались караваном быстро и без задержек...
  
   Погода стояла тёплая, солнечная, настроение у всех было замечательное. Вокруг, громоздились горные хребты и вершины, по низу широкой долины бежала чистая холодная речка, а предгорья были покрыты зелёным лесом, переходящим в каменные осыпи и серые скалы. Воздух был необычайно чист и весенняя свежесть, ещё сохранилась - ведь в затенённых местах, выше к гребням гор, видны были пятна и пятнышки белого снега...
  
   Нас было пятеро: я, Максим, Аркаша, и Лёня с Доржи - своим очередным приятелем. Такой состав, для нас становился уже привычным в начале похода...
   С нами были три собаки из Лёниной стаи: Байкал, старый и крупно - лохматый, хромой кобель; Белый, с обрубком хвоста, которым отличались все собаки из Лёниного гнезда, и совсе молодой кобелишко - Чернявый.
   Байкала, который сломал лапу несколько лет назад преследуя по скалам кабарожек, мы сразу прозвали Сильвером, в честь хромого пирата из романа Стивенсона "Остров сокровищ". Вид у него был серьёзный и немножко сердитый, поэтому новая кличка ему очень шла.
   Собаки сразу убежали вперёд, а мы на рысях, по замечательно зелёной тайге, по грунтовой дороге быстро дошли до ближайшего стойба, на котором жила одинокая хозяйка в двумя детьми. Она пасла здесь свой скот.
   Мужа у неё не было и вообще она была колоритная женщина, словно из бурятской легенды.
  
   Её отец, за отсутствием сыновей растил её как мальчика - в семь лет купил ей ружьё и постоянно брал с собой на охоту и на летние выпасы скота. Поэтому она выросла сильной и смелой и ничего в тайге не боялась, даже одиночества. Со временем, все заметили её необычайную силу и случилось даже так, что местные шаманы запретили ей иметь оружие и охотиться, по чему она очень скучала.
   Я глядел на неё во все глаза и видел перед собой симпатичную молодую, пухленькую и кругленькую на вид бурятку, у которой уже было двое детей и она собиралась рожать третьего.
   "Наверное от "проезжа молодца", - думал я, попивая чаёк и слушая
   разговоры Лени и Доржи с нею. Ребёнка не было видно - это по рассказам Лени была трёхлетняя девочка, а старшая, уже школьница, на лето уехала к бабушке в соседний посёлок.
   Спать легли в этой же избе. Дунга - так звали богатыршу - охотницу, устроилась с ребёнком за ситцевой занавеской, а мы с Лёней и Доржи, расстелив спальники легли на пол. Максим и Аркаша, легли в соседней бане...
   Засыпая, я вспоминал рассказы Лёни о том, что Дунга была сильнее многих мужиков и сорокакилограммовые фляги с молоком, одна грузила в кузов грузовика, на что способны были только самые сильные мужчины...
   Ещё, я вспомнил, как несколько лет назад, на этом же стойбе, которое тогда стояло пустым, мы дневали в хороший, солнечный день и решили сфотографироваться и сняться на кинокамеру. Тогда, отъехав от домов стоящих на высоком обрывистом берегу реки, я разогнал своего мерина и вдруг, правая нога выскользнула из стремени и в это же время, конь рассердившись на моё понукание, поскакал не разбирая дороги к обрыву.
   На киноплёнке, этот галоп выглядел эффектно, но я сильно испугался, когда мерин затормозил только в метре от десятиметрового обрыва. Я сделал вид что ничего не происходит, но позже, сознался, что чуть не "загремел" в обрыв вместе с мерином...
  
   Утром проснулись не так рано, попили чаю и обсудили планы. Надо было сегодня пройти километров сорок по плохой тропе до Лёниного зимовья в долине Хадоруса.
   Пока пили чай и завтракали, из-за занавески вышла симпатичная девочка - бурятка и стала нас расспрашивать куда и зачем мы едем. Она оказалась очень общительной и смышлёной, а вчера, я почему - то подумал, что она дичится нас и потому прячется за занавеской. Однако, она просто пораньше ложится спать, как все нормальные дети и потому, вчера вечером спала не обращая внимания на наши разговоры...
   Простившись и поблагодарив Дунгу за гостеприимство, мы тронулись в дальний путь - впереди было почти пятьдесят километров дороги - из них, последняя треть проходила по скалам и крутякам долины Хадоруса...
  
   ... В тот день обошлось без происшествий. Лошади шли споро, никто не отставал и я, вспомнил как прошлый год, мой мерин иногда останавливался, особенно в конце дня и наотрез отказывался идти дальше. Пришлось тогда помучиться и попотеть, то уговаривая его, а то нахлёстывая плёткой и понуждая ногами...
  
   ... Обедали на красивой зелёной лужайке, рядом со святым местом бурят, которое они называют Ообо. Ообо, со стороны речки окружали высокие стройные ели и на нескольких из них, буряты, проходящие и проезжающие мимо, развешивали на ветках ленточки разноцветной материи, в основном белые и синие. Стоило подняться небольшому ветру, ленточки начинали трепетать и казалось, что деревья оживали. Неподалеку, на зелёной, ровной словно стриженой травке лежал большой гранитный валун прямоугольной формы, который служил алтарём для приношений. На нём же разводили священный огонь...
   С другой стороны, открывался вид на горную долину реки Сенцы и противоположный склон горного хребта, по верху покрытого острыми, светло - серыми скальными пиками, поражавших своими размерами.
   Луговина вокруг нас была покрыта зелёной травой и множеством цветущих и отцветших подснежников, которые в Забайкалье называют "ургуями". Охотники говорят, что в это время "ургуи" в больших количествах поедают сибирские олени - изюбри, для того чтобы очиститься горечью подснежников от внутренних паразитов. Не знаю как олени, но наши лошади ели эти цветочки и молодую траву с необычайной жадностью...
  
   Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили кашу с тушёнкой и чай, а пока ребята занимались обедом, Лёня и Доржи шаманили, освящая своё оружие и прося удачи у духов местности, которых по-бурятски называют общим именем - Бурхан.
   Они разожгли костёр на валуне, плеснули в костерок немного водки и положили в огонь несколько конфет. Потом произнося какие-то фразы на бурятском языке, подержали своё и моё оружие над костровым дымом. Вся процедура "жертвования" и "освещения", проходила быстро и мы закончили, когда ребята ещё не успели вскипятить чай.
   Лёня и Доржи, в момент "камлания" посерьёзнели и мы не мешали им в их традициях, относясь к этому с уважением. Мы ведь тоже иногда, выходя или выезжая на охоту в районы тайги, где раньше жили буряты и сохранились бурятские названия мест и речек, "бурханим" на высоких перевалах и заметных площадках, уговаривая духов даровать нам удачу в походе и в охоте.
  
   Здесь в Оке, я заметил, как старинные обычаи и даже суеверия быстро возвращаются в рутину обыденной жизни и то, что считалось накрепко забытым во времена советской власти, неожиданно быстро возвратилось в народную среду. Анимизм, одушевление и олицетворение сил природы с духами и богами, вновь становятся привычным ритуалом. Такая привычка постепенно распространяется и среди русских охотников, большинство которых, тем не менее, остаются атеистами...
  Но магия обряда действует и на их воображение.
   Иногда, охота бывает неожиданно удачной и приходится сознавать, что в этом случае, Бурхан к нам как - то особо благоволил...
  
   После обеда, без проблем переправившись через неглубокий и потому бурный, белопенный шумливый Хадорус, стали подниматься по извилистой тропе, а перевалив гребень спустились в долину этой речки, на которой местами, ещё лежали льдистыми, белыми щитами, толстые пласты наледи.
   Тропа петляла из стороны в сторону, обходя полузаросшие гранитные глыбы и лошади, задевая подковами за камни высекали искры. Небо постепенно нахмурилось, появились серые тучи, из которых по временам проливался мелкий редкий дождичек.
  
   Вскоре, перед нами во всю ширь открылась долина Хадоруса и впереди, мы увидели трёхсотметровой высоты скалу, чей гранитный отвесный лоб, нависал над рекой, покрытой белой наледью. На противоположном берегу теснились каменистые осыпи и в узких трещинках - ущельях, кое - где проглядывали не растаявшие снежные наносы...
   Уже находясь под скалой, вдруг остановились на тропе, потому что остроглазый Леня увидел на склоне, под высоким лбом скалы, медведя.
   - Вижу! - как всегда, неожиданно громким голосом проговорил Лёня, не отводя глаза от склона под скалой.
   Я развернул коня, подъехал к Лёне и дал ему бинокль, хотя уже и без бинокля было видно медведя, который по кромке леса и осыпи шёл от нас в сторону по направлению к зимовью. Он был на расстоянии наверное около километра и можно было определить, что медведишко небольшой, но справный и подвижный.
   Времени было около пяти часов вечера, до зимовья оставалось пройти километра два и потому, решили уже сегодня, начать охоту.
   Договорились, что Аркаша останется внизу, с собаками, которых подманив посадили на поводки, а мы, на конях, поднимемся по склону насколько можно, а там попробуем пересечь медведю путь и подкараулить его. Как только начнётся стрельба, Аркаша должен был собак отпустить и они прибегут, чтобы преследовать медведя, если он будет уходить от нас после выстрелов
   .
   Моя лошадка, на склоне легко поспевала за Лёниным Вьюном и как выяснилось, лошади совсем просто шли по лесу и среди камней. Раньше, мне казалось, что верхами добраться до осыпей - это проблема, но сегодня я понял, что главное не бояться и не лезть напролом, а объезжать неудачные или опасные места...
  
   Мы так и сделали. Лёня, хорошо ориентируясь на местности ехал первым и буквально через десять минут, преодолев полосу молодого кедрача, все выехали на чистое место, почти на осыпь.
   Соскочив на землю, привязали лошадей и разделившись на две группы, - я с Максимом пошёл чуть правее, - начали подниматься по осыпи среди крупных глыб гранита. В какой-то момент я увидел, что Лёня остановился метрах в пятидесяти от меня, пригнулся, прошёл ещё несколько шагов, а потом медленно, прислонившись спиной к полого торчащей из осыпи глыбе, поднял карабин. Я глянул в ту сторону, куда он смотрел и на мгновение увидел мелькнувшую коричневую спину медведя, который на ходу то скрывался в камнях, то вновь появлялся на чистом месте...
   Зверь был от меня метрах в ста и потому, я тоже вскинул свой карабин и начал выцеливать зверя мелькающего в камнях. Тут со стороны Лени и Доржи, застучали выстрелы и медведь, ловко прыгая по камням, галопом кинулся убегать чуть в гору и наискосок от меня. Я тоже выстрелил и увидел, как моя пулька подняла фонтанчик каменной крошки, в метре, а то и в полутора от бегущего медведя.
  В этот момент, медведь доскакал до продольной, глубокой каменной рытвины - щели и скрылся в ней...
   Лёня огляделся, увидел нас с Максимом и махнул рукой. Мы сошлись в одном месте и Лёня сказал - ему показалось, что один раз как минимум, он в медведя попал и ранил зверя, не зная легко или тяжело.
   В это время, из-за спины, из леса, появились наши собаки тяжело дыша и вывалив красные языки из белозубой пасти. Байкал был словно чем - то озабочен, на нас не смотрел и пробежав мимо, наткнувшись на медвежий запах ощетинился, покрутился на одном месте вынюхивая, и на галопе помчался влево, вслед убежавшему медведю. Две остальные собаки побежали за ним.
   Чуть поднявшись по склону, мы вскоре увидели дно расселинки и самого медведишку, спрятавшегося за большим гранитным валуном и наблюдавшего за собаками, которые сначала пробежали в другую сторону, метрах в тридцати ниже затаившегося медведя.
   Потом, Байкал остановился и стал озираться, и в этот момент медведь тоже выглянул из-за каменной глыбы - собака увидела зверя. Все собаки, с лаем, как они делают когда видят зверя, кинулись к медведю, а тот, рявкая выскочил из-за камня и даже пробежал чуть навстречу собакам.
  Байкал, первым, подскочил к медведю почти вплотную, но схватить его побаивался и потому, стал кружить вокруг, метрах в двух, скаля зубы и непрестанно гавкая. Остальные собаки делали тоже самое изредка отскакивая, когда медведь делал попытку схватить одну из них зубами или присев на круглый зад, отмахивался когтистыми лапами. Зрелище было замечательное и я даже поснимал это на свою любительскую кинокамеру.
   Наконец, один за другим, держа винтовки на изготовку и огибая крупные камни, мы приблизились к медведю остановленному собаками на одном месте и Леня, метров с пятидесяти сделал прицельный выстрел по убойному месту.
   Медведь, в которого попала пуля, встал на дыбы, несколько мгновений стоял так повернув лобастую голову в нашу сторону, а потом упал и покатился вниз по каменной осыпи, пока не застрял в широкой щели между двумя гранитными валунами.
   Собаки ещё какое-то время, опасливыми бросками сближались с неподвижным зверем, но поняв, что он мёртв, накинулись на него. Первым вцепился в лохматый зад медведя Байкал, а потом несколько раз куснул и Белый. Чернявый, однако опасался - вдруг хищник "оживёт - и потому, стоя в двух шагах и вздыбив шерсть на загривке, непрестанно и звонко лаял...
   Мы тоже не спешили и подойдя с приготовленными карабинами к медведю метров на десять, остановились и только рассмотрев хорошо неподвижное тело и увидев, как Байкал вырывает из шкуры клочья коричневой, почти чёрной шерсти, рискнули подойти вплотную и отогнали собак.
   Зверь оказался небольшим самцом, лет эдак трёх - четырёх, общим весом килограммов сто, с шкурой уже кое где "просевшей", то есть начавшей линять.
   Собаки быстро успокоились и мы начали не торопясь разделывать зверя.
   Он был тощим, совсем без жира под шкурой и мяса в нем набралось в общей сложности килограммов шестьдесят. Лёня и Доржи вскрыли его, вырезали медвежью желчь - может быть самый ценный продукт в медведе, которая весит обычно всего граммов сорок - шестьдесят. Но продают медвежью желчь на вес золота, потому что это издревле известное, азиатское лечебное средство от многих болезней.
   Шкуру мы тоже решили не брать с собой, потому что она зияла не только проплешинами от начавшейся линьки, но и от укусов собак.
   Лёня отрезал лапы, которые в Китае и вообще в Центральной Азии считаются главным деликатесным местом медведя. Мы с Максимом, в свою очередь вырезали медвежьей мякоти килограммов на десять и положили в рюкзачок, который Максим прихватил с собой.
  
   ... В это время, Аркаша, удобно устроившись под сосной, привалившись спиной к стволу, наблюдал всю сцену охоты в крупный бинокль и видел все перипетии охоты, тогда как мы наблюдали только какую-то её часть.
   Позже, Аркаша смеялся, рассказывая нам все подробности наших передвижений и о том, как на них реагировал медведь. Он видел, как медведь прятался от собак, когда те, по ошибке, пробежали мимо него. Затем он наблюдал бой собак с зверем и наше приближение к нему, а потом и завершающий выстрел
   - Это было как в кино! - с восторгом повторял Аркаша. - Только тут всё было настоящее, без сценария, перерывов в съёмках и монтаже...
  
   После разделки медведя, Лёня, поощряя собак стал их кормить медвежатиной, вырезая большие куски острым ножом. Когда он бросил первый кусок окровавленного мяса Байкалу, тот схватил его на лету и проглотил не жуя. Белый повалял мясо лапой, а потом стал жевать его. Чернявый, самый молодой из собачьей команды, видимо в первый раз встретил медведя, перенервничал и от медвежатины отказался. От перевозбуждения, молодые собаки, как и люди, на какое - то время, совсем теряют аппетит.
   Я вспомнил, что в давние охоты, моя тогдашняя собачка Лапка, вообще не ела медвежатины, но подержав кусок мяса в зубах, брезгливо наморщив губы и обнажая дёсны, бросала его и не больше подходила к зверю...
  
   ... Лёня, посмеиваясь, показал фокус. Он вырезал два куска мяса, и бросил Байкалу один за другим. "Сильвер", чавкнул первый и тут же, подхватив второй на лету проглотил и его. Потом подошёл к жующему Белому и без сопротивления и рычания со стороны этого немаленького кобеля, забрал второй кусок и у него. Он был опытный зверовый кобель и добыл с хозяином уже не менее десятка медведей. А уж драчун-то он был отменный - шрамы на морде, красноречиво доказывали это.
   А я вспомнил, как мы, в далёкой молодости, как - то добыли сохатого и наша молодая собака Тунгус, так же клацая зубами, на лету хватала и глотала большие куски лосиной печёнки...
  
   ... Вскоре мы спустились к лошадям, которые учуяв запах медведя, храпели и выкатывали глаза, но вскоре успокоились и идя в поводу, спокойно начали спускаться к тропе...
   К зимовью подъехали уже в сумерках. Пока развьючивали и расседлывали лошадей, стреноживали и отпускали пастись, ходили за водой и растопили печь, - над горами и тайгой спустилась тёмная ночь.
   Максим, мелко нарезав медвежатины, на большой сковороде приготовил медвежье жаркое и мы усевшись в круг за столом, при свете фонарика подвешенного к потолку, выпили по первой, закусили луком и дымящимся мясом прямо со сковородки.
   Вкус медвежатины был впечатляющий и потому, на радостях, что мы наконец заехали в горы выпили и по второй, а потом уже, рассказывая друг другу как кто увидел эту охоту, не торопясь начали есть...
   Время бежало незаметно и мы стали устраиваться на ночлег, только во втором часу ночи...
  
   Я перед сном вышел на улицу и увидел тёмное небо, на котором, в дальнем углу, в сероватой дымке, всходила над горным гребнем луна, видимая сквозь низкие тучи желтоватым размытым пятнышком...
   Утром встали поздно, отсыпаясь после треволнений заезда. Пока сварили чай, пока позавтракали вчерашними остатками мяса, солнце поднялось над речной долиной высоко и стали видны и тёмная лента реки внизу, и противоположный склон покрытый скалами и каменными осыпями, и широкая долина, уходящая в верховья Хадоруса, вправо и вверх..
  .
   ... Тронулись в путь уже около двух часов дня и пройдя почти по сухой тропе несколько километров до вулкана Перетолчина, держа лошадей в поводу поднялись по крутому склону на перевал, разделяющий две больших долины. Вулкан оставался слева, Хадорус оставался позади, а с перевала видна была уже другая просторная долина, с широким чёрным потоком застывшей лавы посередине...
  
   Давным - давно, здесь, произошло извержение огненной магмы и земля трескалась и изливала кипящий, горящий камень из своего нутра. Тогда, здесь вылились на поверхность миллионы кубических метров лавы, которая медленно остывая, протекла вниз по долине на восемьдесят километров - глубина этой каменной "реки" местами составляла до сотни метров.
   Потом, вниз по лаве начала стекать вода от таяния снегов, а речки и ручьи восстановили свои русла - прежние речки, испарились при извержении.
   В конце концов, образовалась не только река, но и большое озеро лежащее в оправе из лавы и поэтому названное "чёрным озером", или Хара - Нуром.
   Именно к берегу этого озера мы и стремились...
  
   Спускаясь по склону вулкана, единственного на многие тысячи километров на протяжении всей громадной Сибири, я думал о том, что мы наверное последние годы пользуемся этой первозданной красотой и проявлениями дикой природы. Через несколько лет, сюда придут первые организаторы туристического бизнеса, и постепенно, эти вулканы и это Чёрное озеро станет приманкой для туристов со всего мира. Здесь пробьют новые широкие тропы, сделают ограждения и поручни, но вместе с удобствами исчезнет ощущение первозданности и дикости, которое и отличает эти вулканы, допустим от Массив Сентраль во Франции, где вулканов десятки, и где каждый день бывают тысячи, десятки тысяч туристов со всех концов мира...
  
   ... Спускаясь на коне по тропе идущей через поля коричнево - красного вулканического пепла, я представил себе, как более десяти тысяч лет назад, земля в этих местах вдруг загудела затряслась и стала покрываться трещинами, через которые из раскалённых глубин земли, на поверхность, хлынула огненно-красная лава...
   Дым смешался с дождём и в этом губительном сумраке, животные населяющие эти места, погибли почти мгновенно, хотя некоторые пытались убежать, воя и трубя от страха и ужаса.
   Может быть, были здесь и неповоротливые, обросшие длинной седой шерстью, с длинными загнутыми наружу бивнями мамонты. Наверное были здесь и пещерные медведи, которые, несмотря на свой угрожающий вид, размеры и клыки, умирали от инстинктивного ужаса, при первых же колебаниях земной тверди.
   Современные свидетели больших землетрясений, рассказывают, что дикие животные в этот момент погибают от нервного шока - настолько всё страшно и необычно для них в происходящем. Рассказывают также, что при землетрясении в двенадцать баллов, уже в двадцатом веке произошедшем в горной Монголии, по земле ходили "волны", высотой до полутора метров, и кирпичи от одноэтажного здания разлетались по округе в радиусе пятидесяти шагов. Овцы, как футбольные мячи, катались по этим волнам и умирали от страха...
  
   Покачиваясь в седле и следуя за Лёней по спускающейся вниз мокрой тропе, я представил себе что бы делали люди, если бы это случилось сегодня...
   Мои размышления прервал голос Лёни:
   - Осторожно! Тут уже лава начинается, а она острая и твёрдая как стекло.
   Берегите ноги лошадей и старайтесь идти точно по тропе...
   Я поддакнул и стал смотреть вперёд и вдаль.
   Передо мной лежали пространства, залитые чёрным вулканическим базальтом, во многих местах вспученном при остывании, да так и оставшимся в форме обломков и осколков застывших лавовых "фонтанов".
   Лошади, словно чувствуя опасность пошли медленно, стараясь не отставать одна от другой. Я ехал на своём "Орлике", так я называл свою лошадку, и с чувством внезапной благодарности думал, что конь ведёт себя прилично и мне совсем не надо им управлять, потому что он хорошо знал своё "лошадиное" дело и командовал сам собою. К тому же, Орлик был раньше охотничьим конём Лёни и бывал в этих местах не один раз - так что ему всё вокруг было знакомо...
  
   Благополучно преодолев, растянувшееся почти на пять километров, лавовое поле, по тропе заросшей кустарником, мы наконец выехали на южную оконечность Хара - Нура и уже в сумерках, увидели большую красивую поляну прямо на берегу озера, где раньше была многолетняя большая стоянка геологов...
   Лошади пошли значительно резвее, и вот мы уже подъезжали к обломкам деревянных конструкций палаток и даже бывшей бани, с высоким каменным очагом посередине...
  
   Расседлав лошадей, пустили их пастись, а сами поставили палатки, развели костёр и начали готовить ужин.
   В наступившей прохладной темноте северной ночи, мы сгрудились у костра и приготовив суп с тушёнкой, (медвежатину надо долго готовить), расселись, а то и прилегли вокруг костра и не торопясь ели, не забыв при этом выпить по рюмке водочки, закусывая хлебом с луком и жирным сочным салом, которое я сам всегда выбираю на рынке, пробуя каждый кусочек.
   После еды долго пили чай и разговаривали, а Леня вспоминал, что ещё двадцать лет назад, буряты из их животноводческого колхоза приезжали сюда пасти скот целыми бригадами и жили несколько недель большими компаниями - рыбачили, охотились, строили новые и ремонтировали старые зимовья.
   - Тогда жизнь была много веселее - рассказывал он прожёвывая сладкую карамельку запивая горячим чаем. Дым иногда порывом ударял ему в лицо, но он, на секунду отвернув лицо от костра, пережидал порыв ветерка и снова долго и сосредоточенно смотрел на костёр, вспоминая дни и ночи проведённых в здешних местах.
  Может быть и жизнь тогда, казалось ему весёлой, потому что было ему в те годы двадцать лет и в теле, здоровая энергия бурлила ключом.
  
   Тогда, после целого дня работы на строительстве зимовья, он каждый вечер уходил в окрестности с ружьём или садился на всю ночь на солонцы. Наверное, с той поры охота стала его единственной и крепкой страстью...
   - Тогда здесь зверя было много - продолжил он после паузы. - Однажды на этих склонах, на проталинах ещё по ранней весне, я видел с одного места шесть медведей, которые паслись на молодой травке...
   Лёня махнул рукой куда - то в темноту, показывая где находится этот склон...
   ... Из ночной влажной тьмы, вдруг донёсся звон колокольчика - ботала на шее Лёниного Вьюнка, но хозяин не обратил внимания на этот звук.
  
   - Раньше, здесь летом много геологов бывало - продолжил Лёня зевая. - Они тут золото и другие ископаемые искали... Потом говорили, что нашли несколько богатых месторождений, но тогда, сюда в Оку и дороги то не было. А зимой, как на полюс, доставляли по зимнику припасы и продукты, или летали самолётами - "Аннушками" до аэропорта, который находился недалеко от посёлка Саяны. Да вы это поле наверняка сами видели...
   Взлётная полоса, действительно, до сих пор была заметна и узнаваема, хотя самолёты перестали летать вот уже как лет пятнадцать - двадцать...
   Вскоре все пошли спать по палаткам и договорились, что первый кто проснётся, будет разводить костёр и варить завтрак.
   Я, как только залез в спальник в нашей с Максимом и Аркашей палатке, сразу крепко заснул и спал без сновидений. Но посреди ночи проснулся, наверное от незнакомого звука, послушал и понял, что это лошадка мотнула шеей и тотчас колокольчик звякнул, а моё насторожённое сознание среагировало и разбудило меня...
  
   Засыпая вновь, я слышал безмятежное посапывание молодых ребят и с завистью подумал, что нервы у них намного крепче моих...
   Проснулся я от звука удара топора и оглядевшись, увидел, что Аркаша уже встал и наверное разводит костёр. Словно в подтверждение, я учуял запах свежего кострового дымка и вновь задремал зная, что завтрак будет готов только через час - полтора...
   Из палаток все вылезли уже только часов около девяти. Позёвывая и размахивая руками сходили на озеро, умылись и потом, возвратившись к прогоревшему костру, расстелив под себя попоны, принялись с аппетитом есть кашу с тушёнкой, вспоминая вчерашнюю вкусную, аппетитную медвежатину...
   Лёня с утра как обычно был молчалив и потому, поев и попив чаю мы коротко договорились, что отправимся в разные стороны. Лёня с Доржи, на лошадях, попробуют подняться в вершину речки по широкой пологой каменистой долине, а мы, собирались спуститься вниз по берегу озера к удобному месту, поставить там сетки, а потом прогуляться по окрестностям, в обратную сторону от долины речки. Собаки лежали неподалеку от костра, но к людям не подходили зная, что если мешаться или выпрашивать подачку у хозяев, то можно и пинок под зад получить.
   Лёня, быстро доел кашу, выпил чай и пошёл в сторону речки, сопровождаемый оживившимися собаками.
   - Я их сейчас кормить рыбой буду - уходя загадочно пояснил он.
   Мы с интересом наблюдали, как Лёня подойдя к речке, которая перед впадением в озеро разбивалась на несколько рукавов, вошёл в самый мелкий из них и стал внимательно смотреть на воду чуть вниз по течению, по направлению к озеру.
   В какой - то момент, он подобрался, вышел на берег, сделал небольшую дугу и вновь вошёл в воду, а потом стал пинать ногой по воде. Вскоре, в воздухе, вылетев на сушу из под его ноги, сверкнула серебристым брюшком крупная рыбина, которую тут же подхватил Сильвер и стал, прижав лапой к земле, грызть её.
   Спустя какое-то время, Леня повторил манёвр, но в этот раз он сделал несколько быстрых шагов брызгая по сторонам резиновыми сапогами, прижал рыбу руками, а потом выбросил её на берег, теперь уже Белому. Собака схватил её в пасть и отбежала подальше, чтобы Сильвер не отобрал...
   Минут через десять, наш проводник возвратился к костру и посмеиваясь пояснил. - Вот так, я здесь рыбку руками ловлю и собачек подкармливаю...
  
   Наконец, спрятав все вещи в палатку на случай внезапного дождя, Лёня и Доржи ушли ловить лошадей, а мы, прихватив оружие пошли пешочком по тропинке вниз по долине, огибая по берегу широкое, сине - стального цвета озеро, расположившееся тэ-образно в широкой горной долине.
   Местами, здесь, особенно с южных боков больших камней вросших в землю, проклюнулась зелёная травка, но общий тон гористой местности и скал на крутых отрогах хребта, был темно - серый.
   Лёгкие кучевые облака медленно плыли по синему небу и солнце то пряталось за ними, то как - то робко и не жарко начинало светить на долину и на озеро, растянувшееся в длину на несколько километров. Это большое озеро образовалось в своё время, затопив долину, покрытую вулканической лавой. Со временем, всё вокруг заросло кустарником и даже кедровыми рощами и местами, вид был удивительно просторный и даже весёлый.
   Видимость, сегодня, была отличной, и на юге, там, куда постепенно перемещалось неласковое солнце, вдалеке видны были высокие серые скальные пики, местами, в глубоких ущельях, ещё покрытые чуть синеватыми, белыми глубокими снегами.
   От крутых дальних склонов, в нашу сторонку шли несколько пологих параллельных долинок, немножко напоминавшие мне рельефом, гигантскую стиральную доску, похожую на ту, на которой мать ещё в нашем детстве, стирала бельё в оцинкованной ванне - стиральных машин тогда ещё не было...
   Я повздыхал, вспоминая какой я уже старый, но потом отвлёкся увидев в небе орла, с размахом крыльев не менее двух метров. Он плавно парил высоко в воздухе и когда подлетал под облако, то его становилось почти не видно, тогда как на фоне синего неба, он смотрелся выразительной коричневатой запятой.
   Я вспомнил, какие они крупные и зловеще свирепые вблизи и невольно стал осматривать окрестные луговины в поисках потенциальных жертв этих королей воздуха...
   "Далеко залетели" - подумал я, вспоминая, что обычно их можно увидеть значительно ниже по течению горных речек, в местах где междуречье, превращается в широкие участки степи...
  
   Ребята незаметно намного отстали от меня, а потом, свистнув, показали мне рукой, что хотят подняться к горам по продольной долинке. Я в ответ махнул им рукой и пошёл дальше, изредка посматривая себе под ноги, при этом, стараясь держать в виду окрестные скалки - вдруг на них появятся горные козлы, или даже медведь.
   Дойдя до русла каменистой речушки, я свернул и пошел вдоль заваленного гранитными глыбами русла и постепенно, стал подниматься вверх. Взобравшись на обрывистый склон широкой промоины заваленной камнями, я вышел на чистое место полого поднимавшееся к голой вершинке и идя вдоль оврага, неожиданно вспугнул северных куропаток, которые громко крякая взлетели почти у самых моих ног и перелетев недалеко, вновь опустились на землю.
   Поднявшись ещё выше, я увидел несколько ярко зелёных ёлочек, растущих в каменистой расселине и решил пообедать. Для этого, в каждый мой выход, в маленьком рюкзачке за плечами я нёс "перекус" и небольшой котелок для чая, сделанный из консервной банки из под фруктового джема.
  
   Остановившись, я наломал сухих веток снизу одной из ёлок, развел костёр, вскипятил чай и расслабившись, полулёжа пообедал вкусными бутербродами с салом, запивая еду горячим ароматным чаем.
   Я никуда не торопился, времени у нас здесь было ещё много больше недели и поэтому, я осматривался и осваивался в новом месте...
   По пути к этим ёлочкам, я пересёк торную тропу, которая шла по пологому, травянистому склону куда - то вверх, по долине речки и в одном месте, даже разглядел на влажном песке, широкий, разлапистый старый след северного оленя...
   Я подумал, что северные олени могут использовать эту тропу для выхода на пастбища, в которые превратятся эти пологие травянистые склоны через несколько недель. Днём олени поднимаются повыше в горы, где летом меньше кровососущих, а на зорях приходят сюда пастись. Тут и вид открывается во все стороны на многие сотни метров, и всегда можно ускакать от врагов в горные ущелья, куда не всякий хищник отважится подниматься...
  
   Перекусив и напившись чаю, уложил всё назад в рюкзачок, я прилёг поплотнее запахнувшись курточкой, воспользовавшись тёплыми солнечными лучами пробившимися через облака...
   Сквозь дрёму и прохладу горного дня, я, из необъятных пространств окружающих меня, слышал тихие звуки ветра, изредка посвистывающего в тонких, ещё голых веточках чахлых кустиков; в ближнем овражке слышал, словно из под земли мерный шум горного ручья, скачущего с камня на камень там же в овраге, но в самом низу его. Изредка, издалека, с противоположного склона слышался стук внезапно покатившегося под откос камня, оттаявшего на солнце...
  
   Всё вокруг было, как всегда многие годы до моего, до нашего здесь появления и это продолжиться ещё долгое время после нашего отъезда.
   "А зачем тогда нужна жизнь человека?" - вяло вопрошал я себя в полусне, и не находил ответа. Начал вспоминать сломавшуюся машину и горбатого грузина Кахи, который наверное суетится сегодня, как обычно суетятся миллионы и миллионы людей во всем мире, живя далеко от этой тишины и природного величавого равнодушия ко всему и ко всем..."
  
   Мне вспомнился рассказ, известного историка Яна, который написал несколько романов о татаро-монголах и их вождях: Чингизхане, Батые, военачальнике Удэгее...
  В одном из рассказов, он описывал озеро Хара-Нур в котором, сразу после Гражданской войны водилось древнее чудище, которому аборигены ежедневно приносили в жертву одну овцу.
   Но потом, на берегу "Чёрного озера" появился беглый красноармеец и гранатой взорвал это длинношее чудовище, так похожее по описанию на Лохнесское чудовище из шотландского озёра...
  
   Неизвестно сколько времени я провёл в этом забытьи, но вдруг стало холодно, подул ветер и пришлось вставать и разогреваясь, быстро спускаться вниз, в широкую долину Хара - Нура...
   В это время, как позже выяснилось из их рассказов, Лёня и Доржи, поднялись в вершину большой долины и спешившись, привязав лошадей к молодым кедринам, оглядываясь вокруг пошли по правой стороне склона в сторону гребня.
   Долина, постепенно закругляясь превратилась в амфитеатр, просматриваемый до скального карниза наверху. По сторонам её, стояли молодые нечастые кедрачи, а по серединке, была неглубокая, каменистая щель, по которой весной сбегает талая вода...
   Собаки, во главе с Сильвером, появились на время совсем неподалёку и неожиданно возбудившись, нюхая воздух влажными носами, ушли с сторону ближайших зарослей...
   Лёня насторожился, поднял руку, обращая внимание Доржи на поведение собак и тут же увидел, как из лесистого мыса, на галопе, выскочил крупный, шоколадного цвета олень - изюбрь, а вскоре за ним, пересекая открытое место зигзагами выскочили собаки, причём впереди уже был Белый, наклонивший голову к земле и чутьём, по свежему следу пытался догнать оленя. Сильвер бежал следом во весь дух, вдруг несколько раз взлаял и стало понятно, что он на какое - то время увидел убегающего оленя...
  
   Изюбрь мчался на виду у охотников, преодолевая открытое расстояние между куртинами кедрачей, делая широкие прыжки, ловко огибая встречающиеся одинокие деревья, и через некоторое время забежав в лес мелькнул несколько раз коричневым боком, а потом пропал из вида...
   Собаки были от него метрах в ста пятидесяти и летели уже по зрячему со всех ног, хотя было заметно, что олень скачет намного быстрее собак и вот - вот оторвётся от них на безопасное расстояние...
  
   Лёня разглядел на голове изюбря молодые рога с тремя отростками, на всякий случай вскинул карабин выцеливая, но понимая, что между ними слишком большое расстояние, отпустил оружие и отметил про себя: "Слишком далеко, да ещё на ходу... Стрелять бессмысленно".
   Доржи, словно услышав его мысли закивал в подтверждение и тут Лёня, разочарованно вздыхая и осматривая окрестности, на противоположной стороне каменистой луговины, в кустах, вдруг заметил какое - то движущееся на одном месте коричневое пятно. Поднеся бинокль к глазам, он вдруг различил две медвежьи головы, одна над другой и с удивлением понял, что в ста пятидесяти метрах от них, в куртинке лозняка занимались любовными играми медведи.
  
   ... Лёня глянул на Доржи недоверчиво, не веря своим глазам, но тот тоже показал рукой в том направление.
  
   ... Взволновавшись, Лёня непроизвольно пригнулся и взяв карабин на изготовку, начал медленно продвигаться в сторону зверей, которые были так заняты ухаживаниями, что ни на что вокруг не обращали внимания...
  
   За несколько минут сократив расстояние между ними до ста метров, Лёня решил не испытывать судьбу, поскорее лёг на землю и прицелившись, затаив дыхание выстрелил в верхнего медведя, чья голова хорошо была видна, а тела сплетались в одно.
   После первого выстрела медведь самец рявкнул и видимо раненный, считая, что причиной неожиданной боли была медведица, оттолкнул, отшвырнул её от себя на несколько метров и та в испуге,кинулась убегать со всех ног, а раненный медведь закрутился на одном месте, кусая себя за зад. В это время начал стрелять и Доржи и выстрелы застучали один за другим.
   Медведь, наконец разобравшись откуда исходит настоящая опасность, как-то боком, чуть прихрамывая и подволакивая зад, скрылся за кустами, потом ещё несколько раз мелькнул, уже значительно выше по склону и скрылся в частом, почти непроходимом кустарнике, росшем на склоне поперечной долинки, с заметным углублением посередине...
  
   "Там наверное, ручеёк течёт"- подумал Лёня и в это время, Доржи проговорил: - Похоже, что зверь ушёл... И похоже что он ранен...
   Оба охотника понимали, что обстоятельства складываются не так удачно, как хотелось бы... Собаки пошли за изюбрем и надолго, потому что уже видели его впереди, а без них, в такой чаще, преследовать медведя было смертельно опасно.
   Часто вдыхая и выдыхая воздух сквозь сжатые зубы, ещё под впечатлением стрельбы и увиденного, Лёня глянул на Доржи вопросительно и тот заговорил: - Нам туда лучше не соваться - он махнул рукой в сторону, густых кустов, с кое - где торчащими посередине зелёными елями. - Думаю, что...
   В это время из кустов, с расстоянии метров в двести, оттуда куда убежал раненый зверь, раздался пронзительный злобный рев медведя, словно предупреждающий охотников о своей боли и злобе на них.
   Лёня не дослушав Доржи ответил:
   - Медведь крупный... Даже если мы его тяжело заранили, он на нас нападет из засады... А в такой чаще, его не будет видно и на десять шагов... Если только собак отозвать?..
   Он помолчал, а потом вложив пальцы в рот засвистел и короткое эхо повторило свист, отражаясь от склонов "амфитеатра"...
   Он свистнул несколько раз подряд, потом послушал какое - то время и снова засвистел. Собаки не появлялись и конечно не отзывались...
   Доржи вздохнул: - Наверное они, этого быка далеко угнали и не слышат нас. Будут бежать пока не собьются со следа, а потом вернуться...
   Лёня посмотрел на солнце, которое уже низко склонилось над вершинами горного хребта.
   Посоветовались и разожгли костерок, в ожидании собак, вскипятили чай и перекусили вчерашним холодным мясом и сухим хлебом.
   Становилось все прохладнее и даже у костра, было совсем не тепло...
  
   ... - Ну что? - предложил наконец Лёня. - Давай вернёмся к лошадям, может быть собаки там? Если нет - то едем на "базу", а завтра поутру вернёмся сюда взяв собак на поводки и попробуем обыскать это место... - Может быть медведь где - то здесь затаился и его удастся из под собак дострелить?
   Так и сделали...
   Когда вернулись к лошадям, то собак тем не было и охотники, сев на коней не спеша стали возвращаться в лагерь...
  
   ... Когда я вернулся на "базу", там уже горел большой костёр и Максим варил уху из пойманных в сетку крупных хариусов - черноспинников, а Аркаша солил остальных рыбин и складывал их в просторный, толстостенный полиэтиленовый мешок. Рыбины блестели серебряными боками и иногда, на брюхе появлялась струйка красной икры...
  
   Я рассказал коротко, где был и что ничего не встретил, а ребята рассказали в ответ, что там, где они были, а это много выше нашего бивуака, местами лежит снег и они видели два медвежьих, крупных следа, которые шли один рядом с другим, в сторону вершины той долины, куда уехали Лёня с Доржи...
   В это время появились и сами охотники - буряты и расседлав лошадей, подойдя к костру стали рассказывать подробности охоты на изюбря и медведей...
   Вскоре поспела уха и уже в сумерках, прибежали усталые собаки и тяжело дыша легли неподалёку. Чернявый даже поскуливал от усталости и потому, Лёня выдал им по рыбине, оставшейся от соления, и проворчал: - Если бы не бегали куда попало, то снова бы медвежатиной наелись... Ну а теперь...
  
   Как обычно, за ужином, выпили по рюмочке и Лёня, уже во второй раз пересказал всё произошедшее с ними:
   - Я думаю, что он остановился где-нибудь там, в вершине долинки. Ему, с таким ранением далеко не уйти. Да и последний раз он ревел метрах в трёхстах от нашего места. Думаю, что он залез в чащу и там отлёживается... Мы завтра поедем туда с собаками и попробуем его облавой захватить...
  
   Все прекратили хлебать аппетитную горячую жирную юшку и закивали головами, хотя Аркаша незаметно поёжился - он уже не один раз разделывал добытых медведей, но самому добыть такого зверя ему ещё не пришлось и он немножко побаивался - сможет ли он не только стрелять, но и попасть по убойному месту, если медведь вдруг кинется на него.
   В компании таких опытных охотников - медвежатников, конечно это выглядело не так опасно как кажется, однако чем чёрт не шутит...
  
   Я проснулся ночью оттого, что Аркаша заворочался и задел меня боком, а слыша его тихое дыхание, уже вновь засыпая я подумал, что он не спит и наверное думает о том, как утром всё будет оборачиваться...
   Для меня, этот раненный медведь был уже продолжение второго десятка добытых медведей и потому, я привык преодолевать беспокойство перед этой опасной охотой. И к тому же, здесь в Саянах, где на медведя человек не прекращает охоты по сию пору, звери боятся человека и думаю, что даже на безоружного никогда не рискнут наброситься. Хотя такое частенько бывает в заповедниках или в глухих таёжных урочищах редко посещаемых человеком.
   Страх медведей и вообще хищников перед человеком, поддерживается везде только постоянной охотой. А там, где это запрещено или нет охотников, хищники постепенно освобождаются от страха и начинают нападать на скот и на людей, которые его охраняют...
  
   Мне вспомнились рассказы охотоведа Павлова, который говорил, что во время войны даже волки в вятской тайге, когда все мужчины в деревнях ушли воевать, нападали на людей, а иногда крали беззащитных человеческих детёнышей, прямо с деревенских огородов. И похожие рассказы я слышал не только от него!
  
   Утром, за завтраком, все решили ехать к медведю на лошадях, а там оставив их в лесочке и взяв собак на поводки, идти искать подранка...
   Перед тем как отправиться, я вспомнил как Лёня ловил хариусов в мелкой речке и попробовал сам. Ведь будет интересно рассказать о такой "рыбалке, городским рыбакам, которые и вообразить этого не смогут...
   В сапогах с высокими голенищами, я вошёл в мелкую проточку бегущую по плоскому, каменистому дну и стал осматриваться. Вскоре, увидел впереди мелькнувшую черную спину и плавник появившийся на поверхности. Обойдя рыбину по берегу, когда она чтобы метать икру пробовала из озера подняться вверх по течению в вершину речки. Таким образом, отрезав ей путь отступления в озеро, стараясь не шуметь, я почти бегом приблизился к рыбине и заскочив в мелкую воду, стал пинать её, стараясь выкинуть на берег. В какой-то момент, мне это удалось и выскочив из воды, уже руками я схватил скользкую, извивающуюся и поблескивающую серебристым чешуйчатым брюхом, рыбину.
   Сильвер, заметив, что я вошёл в речку подбежал ко мне и в ожидании стал вилять коротким хвостом - обрубком. Я, налюбовавшись на крупного харьюза, бросил его собаке и он, схватив её на лету отбежал чуть в сторону и придавив лапой, стал выгрызать внутренности...
   Так повторялось несколько раз и в конце, одну рыбину я уже прижал руками ко дну и потом, ухватив за жабры выбросил на берег, к удовольствию Сильвера - Байкала...
  
   После завтрака, поймав лошадей и заседлав их, тронулись за Лёней, который хорошо запомнил дорогу. Собаки бежали рядом и вдруг, в какой - то момент всполошившись, дружно бросились в одну сторону. Пока Лёня спохватился, они где - то впереди и справа несколько раз взлаяли и пропали, скрылись из глаз.
  Лёня пытался их свистеть, но собаки ушли и вздохнув, он вслух пожалел, что сразу не взял Сильвера на поводок...
  
   Подъехав к устью сооружённого природой "амфитеатр", мы спешились и привязав лошадей, остановились кучкой и Лёня, показывая нам в сторону поперечной долинки, начал рассказывать.
   - Мы его слышали последний раз приблизительно вот оттуда. Он показал рукой на густые кусты, в вершине заросшего ущелья. Думаю, что пока собак нет, мы пойдём один рядом с другими, и попробуем отыскать хотя бы вчерашние следы... Кто первый увидит сразу даёт голос, а потом мы уже решим, что делать...
   Зарядившись и спустив карабины с предохранителей, разойдясь веером мы вошли в кусты, опасливо обходя самую чащу и внимательно вглядываясь в тени и подозрительные места...
  
   Вслед за частинкой кустарника, выше по склону он рос клочками и видно впереди стало намного лучше... Шли не спеша и в какой-то момент Лёня замер, потом вглядевшись крикнул: - Вижу!
   Мы насторожились, напряглись и Лёня, показывая рукой вперёд, держа карабин перед собой, медленно передвигаясь прошёл несколько десятков метров, потом остановился, опустил карабин и произнёс: - Он похоже "заснул"! - что означало - он мёртв!
   Сгрудившись, мы через прогалину в кустах долго рассматривали торчащий из глубокой канавы, наполовину заполненной снегом, бок и часть головы медведя, а потом подошли ближе...
   Зверь был уже давно мёртв и лежал задом в промоине, по которой тёк ручей и которая, была ещё полна снега... На белом снегу запеклась, ставшая коричневой кровь, вытекшая из большой раны на заду...
  
   ... Позже, хорошо разглядев могучего зверя, мы все вместе взяли его за окоченевшие уже негнущиеся лапы и переворачивая, как набитую ватой куклу, скатили вниз по склону, на открытую площадку.
   Зверь был действительно хорош - когда снимали с него шкуру то выяснилось, что на нём, ещё после зимы, даже на спине сохранился слой жира в два пальца толщиной. И вообще, он был коренаст и упитан.
   Глядя на его мёртвое тело, освобождённое от шкуры, мы качали головами - настолько мощным и крепко сбитым был этот медведь. Лет ему было, наверное около семи - восьми и потому, он обладал уже и полным ростом и полной силой. Кости скелета были круглые, толстые, а короткие лапы широкие и чёрные; словно сделанные из твёрдой пластмассы, когти были длинной сантиметров в пять - семь.
   "Раздетый", он напоминал по фигуре сильного, ширококостного человека, или даже крупную гориллу, которые тоже бывают мускулисты и объёмны.
   Вырезав желчь, Лёня по ходу пояснил, что желчь у долго умирающего зверя, заметно увеличивается в размерах. И действительно эта желчь, была граммов сто пятьдесят весом, что превосходило обычные размеры почти в два раза...
   Шкура была у этого медведя тоже хороша - тёмно - бурая, почти чёрная, с густым и длинным мехом, она совсем ещё была нетронута линькой и по размерам напоминала хороший ковер, только вытянуто - полукруглой формы. И череп, и лапы с когтями мы оставили на шкуре и потому, смотреть на неё было страшновато. Длинные желтоватые клыки, торчали из полуоткрытой пасти и казалось, зверь ещё может ожить и "собравшись", неожиданно наброситься на нас...
  
   Я же, вспомнил, как мы добыли первого моего медведя в берлоге и как спустившись вниз головой к нему, уже мёртвому, через высоко проделанное "чело", я набрасывал на его оскаленную пасть верёвочную петлю, чтобы вытянуть медвежью тушу наружу. Ощущение было не из приятных, и я гнал от себя опасения, что медведь вдруг оживёт и клацнув клыками, откусит мне голову - медвежья башка, была заметно больше моей...
  
   ... Когда возвращались к лошадям с мясом и шкурой, те забеспокоились ещё на подходе и пришлось Лёне бросив рюкзак, подойти к своему Вьюну и огладить его. Но когда грузили на лошадей уже набитые мясом сумы, лошадь Аркаши вдруг взбесилась и хрипя, ударяя копытами по земле стала рваться с повода. Аркаша пытался удержать её и конь, разворачиваясь к нему туловищем и высоко задирая оскаленную морду, вдруг наступил кованным копытом ему на ногу, на ступню в резиновом сапоге. Аркаша завопил, лошадь ещё больше испугалась и только Лёня спас положение - подскочив с другой стороны он перехватил узду успокоил лошадь и привязал мерина к дереву.
   Наконец суета улеглась, сумы были приторочены и мы, держа коней в поводу начали медленно спускаться вниз. Аркаша шёл последним и заметно хромал, но Максим, ранее работавший на "скорой помощи", осмотрев его ступню успокоил всех, что нога повреждена, но кости целы...
  
   Вечером устроили пир и Максим, сделал медвежий фарш и смешав его с медвежьим жиром, нажарил целую кастрюлю котлет. Все походники, расположившись у костра пили водочку, разговаривали и закусывали вкусными медвежьими котлетами, приправленные чесноком...
   Лёня, закусывая, не торопясь рассказывал о медведях...
   - В это время, у медведей гон проходит - говорил он, вытирая рот тыльной стороной ладони. - Они собираются вместе на каком - либо склоне и начинаются так называемые "медвежьи свадьбы", когда за маткой идут несколько самцов - медведей. В такое время между ними бывают драки, иногда с сильными ранениями или даже убийствами слабых, молодых зверей, матёрыми и уже в возрасте самцами...
   Иногда, такие звери - самцы находят глубокий снег где-нибудь на склоне, роют в нем яму и ложатся туда, стараясь самим охладиться и главное охладить промежность...
  
   Лёня замолчал, уклоняясь от едкого дыма налетевшего порывом, а потом, прокашлявшись продолжил:
   - Матки - медведицы самцов к себе долго не подпускают, пока не созреют. А медведь - победитель, как адъютант следует за ней, пока она не начнёт приходить в охотку... Тогда она начинает бегать, а он бегает за ней следом. Наконец медведица, останавливается и он, со страстью на неё громоздится. Вид у них в этот момент, взъерошенный и безумный...
   Ну дак это ведь страсть... Такое время всего раз в году бывает и медведи, как и другие гонные звери к этому весь год готовятся... А потом время гона заканчивается и звери снова расходятся по тайге, по своим участкам...
  
   Лёня дотянулся до котелка, налил себе чаю, и прихлёбывая продолжил:
   - Я однажды, в тайге, на Жохое, это такое урочище, ночью ночевал у костра и слышал, как где - то недалеко, ревели и рявкали медведи, видимо дрались.
   Я тогда испугался, палил всю ночь большой костёр и не спал. Ведь в это время, во время гона, звери словно с ума сходят. Но так не только с медведями, но и с лосями, и с изюбрями, и с горными козлами бывает...
   А медведи в этот период, переходя с места на место не скрываются, а как стая собак во время течки, огрызаясь один на другого, бегают вслед за медведицей...
   Когда утром я туда пришел, то увидел мертвого, изорванного и искусанного молодого медведишк, и нашёл место, где они дрались. Там вся земля была помята и усыпана вырванной из шкуры шерстью и кое - где пятна крови остались. Медведишко, видимо уже смертельно раненный другим медведем убегал, спрятался в яму с водой между камнями, да там и умер...
  
   Лёня, конечно, как все простые люди, во время рассказа называл всё происходящее между медведями в это время простыми, можно сказать нецензурными словами, но ощущения грубости не было. Это были просто специальные слова, которые с культурными, литературными словами не совпадают...
  
   А я вспомнил, как мне рассказывал лесник, державший в вольере медведицу, что во время гона она теряла аппетит и металась по клетке из угла в угол рыча или повизгивая, а потом садилась на зад и начинала на нём ездить - так нелегко было перебарывать страстный инстинкт размножения. Медведя для неё так и не смогли найти, и она мучилась так почти две недели...
  
   ... Спать легли поздно, а утром, поднявшись пораньше, Леня и Доржи отправились домой, оставляя нас на неделю одних...
   Мы дружелюбно простились и помахав рукой с седел, буряты - охотники вскоре скрылись из виду, по торной тропе свернув в ближний лесок...
   С собой они прихватили немного мяса и главное медвежьи лапы, о которых я уже рассказывал, ранее...
   Вслед за ними убежали и собаки, а Сильвер, перед тем как скрыться за поворотом, остановился, посмотрел в нашу сторону и словно прощаясь, несколько раз вильнул коротким хвостом...
   А мы остались сами с собой, одни, и потому было немножко грустно и даже тоскливо...
  
  
   ... После отъезда наших проводников, мы решили денёк отдохнуть и заняться рыбной ловлей. Вновь накачали маленькую резиновую лодку и усевшись на её дно, Аркаша держа в зубах один конец сетки, стал отгребаться от берега.
   К обеду, ветер с севера пригнал тёмные тучи, поднялся холодный и пронизывающий ветер и казалось, что мы переселились на месяц - полтора назад, в самое начало весны, когда ещё без меховых рукавичек чувствуешь себя на воздухе очень неуютно. Этот холод и такую погоду, мы никакими ухищрениями не могли исправить, и оставалось только терпеть...
   Стоя по колено в воде, я держа за тетиву, потихоньку стравливал сетку, а Аркаша, кое-как уместившийся в крохотной, словно детской лодочке, подгоняемый ветром медленно отплывал от берега...
   Наконец выставив сеть, продрогшие и окончательно замерзшие вернулись к костру, не торопясь приготовили обед, вновь нажарили мяса и заварили чаёк покрепче...
  
   ... С удовольствием прожёвывая и глотая аппетитную еду, я вспоминал, как лет двадцать назад, в первый раз попробовал медвежатины и был в восторге. У меня от такой пищи, силы в полтора раза прибавилось, а мой знакомый - опытный медвежатник говорил, что медвежье мясо не только вкусно, но ещё и лечебное - ведь этот сибирский зверь питается кедровыми орехами, зелёной свежей травкой и лечебными кореньями, которые добывает и поедает в изобилии на горных склонах и альпийских луговинах...
  
   Аркаша в этот день, под наблюдением Максима, эластичным жгутом перевязал ступню на которой заметны были крупные синяки, а из "дорожной" аптечки, через время глотал болеутоляющие таблетки. Все-таки хорошо, когда во время большого путешествия в "команде" есть доктор...
  
   Вечером, промёрзнув за день, пораньше легли спать и наутро, проснулись ещё на рассвете.
   Наскоро позавтракав я поймал своего мерина, оседлал и взгромоздившись на него, вдруг ощутил, что сбитое и подсохшее коростой место на филейных частях моего туловища болезненно трескается и кровоточит. Но я уже привык к невзгодам кочевой жизни и терпел, не жалея себя и не сердясь на обстоятельства, которые уже не мог переменить.
   Будучи охотником и путешественником, невольно становишься аскетом и от пережитых лишений становишься ещё спокойнее и терпеливее.
   И потом, наш поход все же был конным, а не пешим и смешно было бы жаловаться на жизнь, когда можно ездить на лошади...
  
   Но ребята, оставив лошадей пастись, решили пойти пешком и мы распрощались до вечера. А я потянув за узду, повернул мерина на тропу в противоположную сторону той, которая вела к Зимовью...
  
   Проехав несколько километров по тропе и на ходу осматривая склоны наполовину покрытые кустарником, я свернул на развилке направо. Потом поднялся в склон и там выехал на открытые пространства, развернувшейся веером широкой долины, по сторонам которой, расположились начинающие зеленеть короткой травкой чистые луговины, полого спускающиеся вниз, к речке, бегущей под невысоким, прорытым паводковыми водами, обрывом.
   В одном месте, по склону, по неглубокой впадине ведущей в сторону воды, спускался пушисто - зелёный островок кедровника и я, следуя по тропе вдруг увидел, как впереди, из-за поворота, из-за хвойной зелени вдруг вынырнул северный олень, с вытянутым, округлым, серовато - шерстистым туловищем на невысоких ногах, с прямоугольной головой уже потерявшей рога.
   Он шёл по тропе навстречу и когда я спрыгивал с лошади, олень заметил движение и остановился, пытаясь разгадать что за существо двигается в ста метрах от него, на тропе, по которой он обычно проходил беспрепятственно. Воспользовавшись его замешательством, я тихонько сполз со своего мерина и зная, что он не боится близких выстрелов, положил свой карабин на седло, торопливо выцелил бок оленя и нажал на спуск!
   Раздался выстрел, олень вздрогнул, словно проглотил пулю, подпрыгнул вверх со всех четырёх копыт, потом заскочил наполовину в кусты рядом с тропой и постояв некоторое время упал, и заслонённый чащей стал для меня невидим.
   Мерин после выстрела заводил ушами, заперебирал ногами, но остался рядом и я, перехватив узду пешком повёл его вперёд. Уже на подходе, к тому месту, я увидел лежащего в кустах оленя и потому, не доходя до него метров двадцати привязал лошадку и пошёл к оленю.
   Это был крупный, упитанный бык, видимо сейчас живший в одиночку и потому, стоявший в одном из распадков большой долины. Наверное, он как обычно в это время дня, направлялся на новые пастбища в низу долины, и тут повстречал меня.
   На правом заднем копыте северного оленя, был большой нарост, образовавшийся наверное уже несколько лет назад. Но зверь приспособился и это новообразование не очень мешало ему ходить, бегать и жить...
  
   "Разобрав" зверя я понял, что олень питался всё последнее время хорошо, хищники ему не угрожали и потому, он накопил много жира - который даже на внутренностях висел гроздьями величиной с виноградины, а само мясо было блестящее и сочное...
   Время было около полудня, когда я закончил с разделкой и потом, разведя большой костёр, наделал из оленины шашлыков, пожарив их прямо на костре. Я проголодался и потому, срывая с пахучего прутика куски поджаристого мяса, глотал его почти не жуя, обжигаясь и урча как довольный кот.
   Мясо было жирным, мягким и ароматным и запив своё пиршество горячим чаем, я почти в изнеможении, отдуваясь, отвалился в сторону, поправил костёр и подремал немного, изредка открывая один глаз и посматривая на солнце, определяя сколько времени осталось до вечера...
  
   Мне нравилось так жить и в такие моменты, я начинал всерьёз задумываться, что хорошо бы переехать куда-нибудь в глухую тайгу, в красивое урочище, жить там, развести скот, пасти его и охотиться наслаждаясь свободой и первозданной природой.
   С другой стороны, я конечно не один на этом свете и потому, надо думать о жене и о детях. И потом, во время таких мечтаний, где - то внутри начинало шевелиться беспокойство - а смогу ли я это долго выдержать? Смогу ли я тут дожить до старости и спокойно умереть, не терзаясь сомнениями и разочарованиями?
  
   ... Наконец, срезав мясо с костей, я сложил всё во вьючные мешки, приторочил всё это к седлу и напевая шутливую песенку, громко похохатывая, отправился в обратный путь.
   Песенка была незамысловатая, но как мне казалось очень смешная - я переделал её из детской песенки и звучала она так: "На палубе матросы, курили папиросы, а бедный Чарли Чаплин, окурки собирал". Я переделал первый стих и у меня получилось: "На палубе даосы, курили папиросы..." Представляя, как даосы курят папиросы, я не мог удержаться от смеха...
   Вернувшись на стоянку, я застал там ребят, которые в этот раз ходили вниз по течению, обошли вокруг дальний конец озера и нашли большой естественный солонец на который, из округи собирались копытные. А на закрайке солонца, были видны и крупные медвежьи следы.
   Но мяса у нас теперь было вдоволь на все оставшиеся дни поездки и потому, обсудив возможность сходить к солонцу как-нибудь с вечера на ночь, мы эту тему закрыли.
   Вечером, у костра, я показывал ребятам, как жарить шашлыки из оленины и они буквально объелись вкусным мясом и отдуваясь, сидели у костра, пили чай и слушали подробности моей сегодняшней охоты...
  
   ... С вечера, из низких туч несколько раз принимался моросить мелкий дождик и дым от костра носило во все стороны. Однако к утру погода переменилась и проснувшись, сквозь стены палатки мы различили солнечное утро. Помывшись и позавтракав, долго ловили лошадей и заседлав, поехали по тропе в сторону высокого перевала...
   Ловля лошадей, каждый раз превращалась для нас в небольшую задачу. Мой мерин, как - то неожиданно быстро привык ко мне и давался в руки без сопротивления.
   Не то было с Максимом, и особенно с Аркашей. В это утро, он хромая и зло матерясь, пытался загнать стреноженного мерина в кусты, но тот не давался и, прыгая сразу на четырёх связанных ногах, замирал в самом неподходящем месте, а когда Аркаша подкрадывался к нему говоря сладким голосом льстивые слова, его конь вновь вздёргивал головой и громко стуча копытами, неловко прыгая отбегал в сторону, пытаясь при этом разорвать путы...
  
   Наконец Аркаша уговорил своего коня и дрожащей рукой набросил на шею один конец узды, после чего бурятские лошади всегда прекращают сопротивление и покоряются воле хозяина. Так было и на этот раз. Наконец все сели в сёдла и выехали со стоянки, в сторону далёкого перевала, окружённого сверкающими на горизонте, соседними с ним, снежными пиками.
   К полудню, по хорошей тропе мы поднялись высоко над долиной, и выехав на плоскотину, остановились и долго рассматривали открывающийся с высоты перевала, безбрежные просторы уже на запад, в сторону первых притоков Енисея - могучей сибирской реки!
  
   Горные вершины, заполняли всё пространство впереди и нам даже казалось, что мы видели синеватую блестящую поверхность реки Бий - Хем, которая начиналась неподалёку и потом, постепенно превращаясь в громадную реку, пересекала поперёк всю Сибирь.
   Перед нами расстилалась горная Тува - страна, которая ещё совсем недавно был землёй мало изученной и полуисследованной.
   На этих горах, несколько тысяч лет назад жили горные племена кочевников, входивших в племенное объединение хуннов, тех самых, которые в своё время, передвинувшись в сторону Западной Европы, завоевали Древний Рим...
   Происхождение их теряется в тумане времени, но нынешние тувинцы - возможно их сохранившимися потомки. Они сохранили тягу к кочевой жизни и к скотоводству как впрочем и к лихим набегам, и грабежам. Недавно, мне рассказывали, что в девяностые годы, во времена распада Союза и начавшегося безвластия и националистических брожений, на территории Тувы участились убийства и угоны чужого скота.
   Ещё года три назад, буряты рассказывали нам, что тувинцы несколько раз угоняли их лошадей и грабили беззаботных туристов. Но потом, когда однажды, несколько тувинцев кто-то убил прямо в их зимовье, грабежи и угоны скота прекратились...
  
   Расседлав лошадей, мы разожгли костёр и сварили вкусный обед, потом достали из мешков свежесоленого хариуса и замечательно пообедали. Не удержавшись, выпили по рюмочке, поздравив себя с преодолением и тувинской границы.
   Во время обеда, я вспомнил и рассказал ребятам о том, как мой знакомый историк из Питера, описывал работу археологов на раскопках древних захоронений на территории Тувы, о курганах и золотых украшениях древних кочевников.
  Позже, я прочитал замечательную статью в "Нэшинал Джиографик", об этой экспедиции, с цветными фотографиями золотых украшений, найденных при раскопках в степных курганах. Часто, это были фигурки диких зверей и особенно лошадей. Украшения для конской сбруи были обычной вещью в те далёкие времена ещё и потому, что лошади воспринимались кочевниками, как своеобразный дар божества степному человеку...
  
   ... Под впечатлением этих разговоров, мы с уважением посматривали на наших лошадок, которые для нас тоже были как божий дар.
  После полудня, оседлав лошадей сели на них и повернули в сторону нашего лагеря, но решили спрямить тропу.
   Нам захотелось проехать вдоль речного берега, но в одном месте, к самой реке подошёл крутой скальный прижим, и нам пришлось с лошадьми в поводу, по крутому, скалистому склону, подниматься до тропы. На самом крутяке, идя впереди отряда я увидел плоскую, круто наклонённую скалу сверху поросшую у мхом и нависающую над многометровым обрывом. Подумав, что это земля подо мхом, я повел туда свою лошадь...
  
   В последний момент, когда лошадь заскребла передними копытами по камню укрытого тонким ковром мхов, и почти обрушилась в пропасть, я из последних сил, удержал её за повод, дрожащую от страха развернул на опасной крутизне, на краю обрыва и благополучно провёл по другому месту, в обход этой коварной плиты замаскированной мхом.
   Ребята, увидев как опасно я балансирую с лошадью на краю обрыва, задолго до того места свернули и дождавшись меня в безопасном месте, сочувственно качали головами. Сам то я может быть в обрыв и не упал бы, но мой мерин наверняка бы разбился.
   В горах, всё время надо быть очень внимательным и сосредоточенным, потому что неведомых опасностей подстерегает здесь путешественника, великое множество...
  
   Уже почти на подъезде к нашему лагерю, меня вновь ожидало неприятное приключение. Орлик, вошёл в неглубокую речку, перед впадением её в озеро с намерением напиться, я отпустил повод и он, самостоятельно сделав несколько шагов друг провалилась в ил, который река намыла за долгие годы и оставила в устье.
   Ребята перешли лошадьми речку повыше по течению, где берега были каменистыми, а я, видя, что глубина всего полметра зазевался, лошадь всей тяжестью ухнула в трясину и я едва успел соскочить с седла, но стоял почти по пояс в воде, держа узду в руках!
   Лошадь, как это уже не один раз бывало в наших походах, провалившись в воду, не держит голову и постепенно склоняясь вперёд, начинает захлёбываться и тонуть. Чтобы этого не случилось, надо постоянно поддерживать её голову над водой и тянуть за повод.
   Я делал в этот раз таким же образом. Лошадь хрипела нутром, выкатывала кровавый, от ужаса надвигающейся смерти глаз, раздувала ноздри и тем не менее ничего не делала, во всяком случае первое время, чтобы выбраться из коварного, грязного омута.
   А я, терпеливо тянул за узду стараясь держать её голову над водой и матерился во весь голос, тем самым подбадривая и себя, и лошадь!
   И тут, словно собравшись с силами то ли от страха, то ли от обиды на мои матерки, она вдруг несколько раз стукнула о дно передними ногами пытаясь встать на дыбы, задела копытами за твёрдое основание и с хлюпаньем выбралась, выпрыгнула из илистого плена, мокрая и грязная.
   Я, побывав в воде тоже весь промок и сделав остановку, снял с себя всю одежду, выжал бельё и портянки и переобулся. Надев, ещё влажную рубашку и штаны, подрагивая всем телом от прохлады поймал лошадь, уже спокойно щиплющую травку на луговине, взобрался на неё и поехал дальше, дрожа всем телом и часто, слишком часто для интеллигентного человека, поминая кузькину мать...
   Думаю, что это был просто несчастливый для меня и для моего коняжки день...
  
   ... Возвратились в лагерь уже в сумерках и потому, быстро разведя костёр, наскоро поужинали и залезли в палатку под начинающимся редким, но постоянным дождём.
   Назавтра проснувшись, я услышал как дождь колотит каплями по тенту палатки, перевернулся с боку на бок и вновь заснул - в такую погоду, на "улице" просто нечего делать...
   Дождь продолжался целый день и мы, время от времени задрёмывали и просыпались, лишь для того, чтобы поесть.
   К вечеру, все это нам надоело, захотелось поскорее двинуться в сторону дома, или во всяком случае в сторону деревянного зимовья, с прочной крыши над головой и гудящей ярким пламенем печки...
   В такую погоду, невольно начинаешь грустить о покинутой цивилизации, потому что время тянется бесконечно и совершенно нечем себя занять. Книжек мы с собой не берём, да это было бы смешно, а в шахматы и в шашки уже и возраст вроде не позволяет играть. Приходиться отсыпаться впрок и вспоминать яркие случаи из предыдущих походов...
  
   ... Проснувшись рано утром, на следующий день, я вылез из палатки и вновь увидел мутно-серое небо и тучи, ватной пеленой проплывающие низко над нами. С трудом разведя костёр в отсыревшем кострище, я вскипятил чай и разбудил ребят, которые вяло поели и снова залезли в палатку...
   К полудню, мы решили, что надо поставить сетку в последний раз, посолить рыбу и выезжать в Лёнино зимовье, а там уже смотреть, что делать дальше.
   На этот раз, ставил сетку сидя в резиновой лодочке я сам. Приходилось одновременно выбрасывать сеть в воду и подгребаться самодельными вёслами.
   Кое - как справившись с сеткой, уже причалив к берегу и вылезая из лодочки, неловко перевернул её и вновь оказался по пояс в воде. Задница тут же намокла и под брезентовыми брюками, по ногам, потекли холодные струйки воды.
   Чертыхаясь я выскочил на сушу, достал с воды и передал Аркаше лодочку, отошёл на сухое место и дрожа от озноба под колючим ветерком, отжал одежду и вылил из сапог воду...
  
   Потом развели большой костёр и сидели до вечера, под нудным, несильным дождём.
   Состояние "намокшей курицы" стало для нас за последние дни обыденностью и поэтому, маленький дождь почти не воспринимался как дождь, а как некое добавление к горам и замечательным видам на окрестности.
   ...Я вспомнил одну из предыдущих наших поездок в долину Сенцы, когда из двенадцати дней путешествия, восемь дней или лил проливной дождь, или шёл мокрый снег, что пожалуй будет похуже дождя, потому что снег ещё и холодный.
  
   Долго пили чай и разговаривали. Аркаша вспоминал, как он с семейством, тёплой и сухой осенью проводил прошлогодний отпуск на Байкале, на Малом Море, неподалёку от острова Ольхон.
   - Там ведь как по асфальту, можно ходить по травянистой,
   степной луговине во все стороны - рассказывал он. - И виды во все стороны, панорамные. Но я там встретил рыбачков, которые жили две недели в палатке, на кромке щебёнчатого берега под обрывом и ловили сетями омуля - что есть браконьерство.
   Аркаша вспоминая улыбнулся:
   - Они высадились на галечную косу под обрывистым берегом и жили там, скрывая своё присутствие от рыбоохраны. Не знаю сколько они омуля поймали, но у меня они выпрашивали бутылку водки за ведро омуля, правда подсоленного...
  
   ... А я, в свою очередь вспомнил и рассказал ребятам, как однажды путешествовал пешком по северному берегу Байкала и неожиданно в глухой тайге, вышел к красивому большому памятнику, стоящему прямо на берегу озера. Я тогда своим глазам не поверил и сильно удивился, потому что ближайшее поселение было километрах в пятидесяти...
   По надписям на памятнике я понял, что он посвящён четырнадцати морякам утонувшим год назад, на большом теплоходе - научнике. Судно это, в километре от берега, неожиданно перевернуло в озеро сорвавшейся с суши "сармой" - это особенный, мощный байкальский ветер, который за считанные минуты набирая силу, поднимает громадные волны, чтобы через несколько часов, утихнуть так же внезапно, как и начался...
  
   ... А у нас, к утру непогода закончилась и сеть мы вынимали уже под лучами прохладного, восходящего солнца. Выловив около сорока штук крупных, полукилограммовых хариусов и уже собирая походный скарб, попутно засолили рыбу в полиэтиленовых мешках, и собрав палатку и рассредоточив груз в перемётных сумах, севши на лошадей с облегчением тронулись в обратный путь...
  
  
   К зимовью подъехали после полудня, расседлав и стреножив лошадей отпустили их пастись, а сами, перекусив и попив чаю, пешком отправились на разведку, под огромную скалу - там, почти всегда обитали горные козлы, легко скакавшие и пасущиеся на опасных скальных склонах.
   Наледь на реке под этой громадной скалой почти растаяла и только кое - где, перегораживая реку поперек, лежали двухметровой толщины "осколки" наледи, светясь зеленовато - голубым цветом на внутреннем сломе. А подо льдом, словно под мостом шумела и кипела быстрым течением река, разлившаяся после дождей и таяния вершинных снегов...
  
   Пройдя под самый скальный лоб, я в бинокль увидел стадо горных коз, которое возглавлял крупный, но ещё не старый козёл со средней величины, саблеобразными толстыми рогами. Он держался особняком от маток и в бинокль, я мог рассмотреть даже небольшую, серого цвета бороду, под мохнато заросшей рогатой головой. Он передвигался отдельно от стада маток - некоторые из них были ещё и с козлятами.
  
   Медведей на склоне не было, хотя Максим напомнил, что прошлый год при заезде, чуть не доходя до скального лба торчащего из седловины, мы видели медведицу с парой мадвежат-годовиков, один из которых был серым, почти белым по цвету - явление для бурых медведей редчайшее. Таких особей, будь то олени, козы или даже хищники раньше в Сибири называли "князьками". Даже кусок шкуры такого зверя становился семейным, охотничьим амулетом, приносившим удачу его владельцу - настолько редко они встречались в природе.
   А среди медведей это вообще уникальное явление. Лёня - проводник говорил, что он такого медведя видел первый раз в жизни, хотя кажется, что Лёня видел в этих горах всё, что тут обитает.
  
   Но как - то в разговоре, он обмолвился, что снежного барса живьём тоже не видел. Он рассказал, что как - то давно, в маленькой зимовейке в далёких горах видел лапу снежного барса, прибитую к двери зимовья.
   Следы, тоже редко, но встречал. Они отличаются от следов рыси более крупными размерами и на снегу, от длинного толстого хвоста барса - ещё его называют ирбисом - остаются чёрточки, рядом и чуть сбоку от следов лап...
   Однажды, рассказывал он нам, в прошлом году, где - то далеко от посёлка Саяны, в горах около одного из высокогорных стойбов, собаки задрали молодого барса. При этом, одну или двух из собак он задавил, но остальные всё - таки прикончили его... Слух об этом прошёл по всему Восточному Саяну...
  
   ... После разведки, мы не стали влезать на горы и возвратились к зимовью пораньше, решив отложить охоту на следующее утро - все равно козы от этой скалы далеко не отходят.
   Вечером, в зимовье на печке Максим - обладающий талантом незаурядного повара - вновь наделал котлет из медвежатины и мы, расслабившись, развалившись на нарах вокруг стола, ели эти котлеты, причмокивали и запивали холодной водочкой.
  Мы "отрывались" на полную катушку, наслаждаясь комфортом и уютом просторного, тёплого деревянного домика, неодобрительными комментариями вспоминая тесную, низкую и мокрую палатку.
   Аркаша, стоило ему отодвинуться от стола и прилечь на нары, тут же буквально через две минуты засопел и заснул так крепко и спокойно, что не обращал внимания на наши приготовления к завтрашней охоте...
  
   ... Утром я проснулся рано и захватив полотенце и зубную щётку вышел на улицу. Было чистое ясное утро и откуда-то из-за хребта, нависающего темноватой тенью над зимовьем, уже пробивались ликующие яркие лучи восходящего солнца. Я не спеша помылся, почистил зубы и возвратившись в домик, объявил подъём.
   Ребята быстро поднялись и нервно хихикая, поёживаясь от утренней прохлады, обнажившись по пояс побежали на ручей, который был от зимовья метрах в пятидесяти, за гранитным скальным гребнем - останцем.
   Вернулись они быстро, а я к тому времени развёл костёр и вскипятил чай. Позавтракали оставшимися вчерашними котлетами и холодные, они были не менее вкусны чем вчерашние горячие...
   Наши лошадки паслись на кочковатой луговине, внизу, на берегу Хадоруса и на черном коняжке, изредка позванивало колоколец - ботало, привязанный у него на шее...
   Собравшись, мы сходили за лошадьми, поймали их, что уже не составляло для нас особого труда - и лошади и мы постепенно привыкли друг к другу. Заседлав коней, закинув за спину карабины, мы с места пустили лошадок рысью и казалось, что им тоже захотелось размяться.
   Мой Орлик шёл по тропе ровной размашистой рысью, а чёрный конь - Змей под Максимом, от нетерпения то и дело переходил на галоп. Только Аркаша чуть отставал, но тоже на ровных местах по временам срывался вскачь.
   До подножия скалы долетели мигом и остановившись, спешились и стали осматривать склоны в бинокли...
  
   - Вижу - спокойно проговорил глазастый Аркаша и рукой показал направление.
   И действительно, у основания скального лба прямо под ним, на каменистом склоне можно было уже без бинокля различить передвигающиеся серые точки. Это были горные козы и иногда мелькали козлята, всюду следовавшие за своими "мамками". Но козла нигде не было видно.
   - Наверное погулять ушёл - сострил Аркаша и мы невольно заулыбались, представив гуляющего козла...
   Договорились, что я пойду первым и обогнув Скалу по верху выйду на карниз с которого виден склон, а ребята, чуть подотстав, поднимутся на половину подъема и там, с седловинки, будут высматривать коз.
   Если я первым их увижу и стрельну, то козам некуда больше деваться, как двигаться в сторону седловинки, где их и будут ждать Максим, наш главный стрелок и Аркаша, как его "дублёр".
   Оставив лошадей привязанными внизу у тропы, мы зашагали в гору...
  
   Первые метров триста - четыреста дались особенно тяжело. Я разогрелся, задышал и даже вспотел, но старался двигаться ритмично и дышать ровно. Постепенно, появилось второе дыхание и мне даже понравилось делать мускульные усилия преодолевая подъём, достигавший крутизной градусов до тридцати.
   Назад я не оглядывался, но знал, что ребята за мной наблюдают и стараются держаться в пределах видимости...
  
   Поднявшись на самый верх, я уже почти по ровному каменистому "седлу", обошёл выдающуюся к реке часть скалы и крадучись приблизился к краю карниза.
   Пригнувшись, выбрал удобное место и стал заглядывать вниз, на каменистые склоны скалы, кое - где обрывающиеся к низу почти отвесно.
  Приглядевшись, метрах в двухстах под собой, я заметил двух коз-маток и рядом небольшого козлёнка, который развлекаясь скакал с камня на камень в отличии от маток, которые были медлительно спокойны и кормились неподалёку объедая траву, росшую в горных расселинах и на небольших площадках склона...
  
   Не спеша я лёг на живот, положил ствол своего карабина на камень и прицелившись, нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо сухо повторило резкий звук и козы, сорвавшись с места поскакали по склону с камня на камень, чуть вверх и от меня. Я увидел, как после выстрела пуля ударила в соседний с козой камень и отколов несколько крошек от гранитной глыбы, воткнулась в землю...
   Но я успел выстрелить по бегущим ещё два раза, не очень рассчитывая на успех и конечно промахнулся - козы исчезли за гранитной "кулисой", обогнув её по дуге и прыгая с валуна на валун...
   Я повздыхал, поворчал про себя на нервную торопливость, поднялся, осмотрел карабин и в это время услышал снизу, глухой выстрел Максимова карабина. Выстрел донёсся из-за скалы, куда, как мне показалось, ускакали козы.
   Я не торопясь, по кромке склона начал, обходя Скалу спускаться вниз.
   От начала охоты прошло наверное не больше полутора часов, когда чуть внизу и подо мной, я заметил фигуру Максима, который махал мне рукой. Я зигзагами стал спускаться по крутяку и когда мы встретились, то увидел впереди, метрах в семидесяти, пробирающегося между камнями Аркашу...
  
   Ну что, добыли? - спросил я, глядя на улыбающегося Максима, понимая, что этой улыбкой он уже ответил на мой вопрос.
   - Да вон, она - проговорил он и показал рукой под скалу, где Аркаша вытаскивал крупную козу из каменистой расселины, куда она скатилась после выстрела.
   Потом, Максим коротко рассказал мне, что они уже были под скалой и осматривали склон в бинокль, когда наверху защёлкали мои выстрелы и вскоре, из-за скалы появились козы.
   - Передняя набежала на меня почти вплотную - уточнил он. Аркаша был метрах в двадцати позади, поэтому я вскинул карабин, выцелил её и тут она, оглядываясь назад остановилась на секунду... - Тут я её и снял - улыбнулся Максим и сделал паузу...
   - После выстрела, она сделала ещё пару прыжков и мне пришлось выстрелить ещё раз, но наверное она была уже без сил, потому что несмотря на мой промах, в этот раз остановилась, постояла на вершине валуна, потом несколько раз перебрала ногами, упала и покатилась по камням, пока не застряла в расселине...
   В это время Максим увидел, что Аркаша почти на руках тащит козу спускаясь по камням, по крутяку, проговорил: - Я пойду - помогу ему...
   Договорились, что я спущусь к лошадям и там буду ждать их уже с добычей...
  
   ... Максим, внимательно изучая склон под ногами, приглядывался вперёд, а потом, чуть забирая вниз направился к Аркаше, а я по крутому, но почти ровному склону заросшему короткой травкой, двинулся к реке, к привязанным лошадям...
   Спустившись, вниз, неподалёку от лошадей, под ногами неожиданно увидел несколько зелёных "букетов" дикого чеснока и стал собирать его, обрывая зелёные нежные стебли пучком растущие из щебёнки.
   Лошади переступая с ноги на ногу, как бы просили меня отпустить их пастись, но я отрицательно покачал головой, а вслух произнёс: - Не сейчас. Потерпите немного...
   Минут через десять, волоча за собой по земле козу, спустились с горы Максим с Аркашей, о чем то громко разговаривая...
   Выяснилось, что Аркаша, в одном месте чуть не "сверзился" с небольшого обрыва, но вцепившись изо всех сил в скальный выступ, перебрал ногами поудобнее, а потом нашёл другой спуск, чуть по диагонали по склону.
   - Мне показалось, что в какой-то момент обрыв глянул на меня угрожающе - смеялся Аркаша, хотя за его ироничностью чувствовался пережитый страх.
   - Однако я, сдержал нервы, и не стал торопиться... и всё обошлось!
   "Действительно, охота на таких крутяках, иногда напоминает боевые действия в составе горной бригады особого назначения" - подумал я, но промолчал...
  
   ... Мы тут же разделали козу, длинными лентами обрезали мясо с костей, уложили всё в сумы и вскочив на лошадей, неспешно вернулись к зимовью уже ранним вечером - время на опасной охоте проходит незаметно...
  
   ... Вечером устроили "отвальный" пир. Максим, приготовил целую сковородку жаркого наполовину из оленины и наполовину из козлятины и мы не торопясь, ещё при свете, начали ужинать, выпив несколько рюмок водочки за удачную охоту, на прощанье с этим замечательным местом. Водку закусывали подсоленным свежим хариусом пахнущим свежим огурцом и большой чистой водой.
   Я рассказал ребятам, что первый раз этот запах заметил на Ангаре, в деревне у бабушки, где я с дядьями, на весельной лодке, иногда выплывал под вечер на речную стремнину - ловить на спиннинг хариусов.
   - Один раз, помню, - рассказывал я вспоминая впечатления детства - дядьки мои рыбачили до темна. Я замерз и захотел есть, а они отрезали кусок свежей рыбы и дали мне. Помню, что мясо было безвкусное и я жевал долго - долго его, прежде чем проглотить...
  
   Незаметно разговор сместился на общие темы и Аркаша, посмеиваясь рассказал, как они с отцом, перегоняли свою первую машину - "Кароллу", из европейской части России:
   - Тогда на дорогах бандюки баловались и если один водитель был в
   Машине, то останавливали, били, выбрасывали из машины и угоняли её на продажу. Но с нами тогда был обрез и мы ехали не останавливаясь, днём и ночью, только заправлялись в крупных городах.
   Добирались до Байкала неделю с небольшим. Еды тогда нормальной не было и мы с Батей купили где- то ведро варёной рыбы и доедали её всю дорогу - он засмеялся и покачал головой...
   - Да, тогда времена были крутые - подтвердил Максим.
   А я, вдруг подумал, что ребята, совсем неожиданно для меня, уже стали совершенно взрослыми, пережили трудные времена в России и всё понимают адекватно...
  
   ... Перед тем как заснуть я объявил, что завтра снимаемся, потому что наша больная "машинка", неизвестно как будет ехать и на всякий случай, надо день - два иметь в запасе.
   Ребята восприняли эту новость с удовольствием - им уже начинала надоедать и тайга, и горы, и охота...
  
   Утром, как всегда после "отвальной" спали часов до десяти и закончили завтракать, только часам к двенадцати. Коней поймали без проблем, завьючили их поаккуратнее и потуже, вскочили в сёдла и осматривая с коней зимовье и горы вокруг, невольно вздыхали - ведь время проведённое здесь будем вспоминать целый год, до следующего путешествия...
  
   Выдвинулись один за другим вдоль берега Хадоруса, потом в знакомом месте свернули резко в гору, спешились и повели лошадей в поводу до тропы, обходя гранитные валуны наполовину вросшие в землю.
   Перед тем как спешиться, я увидел на острове посередине широкой, но мелкой речки, большой ярко - оранжевый цветок с несколькими головками и подумал, что даже в такой суровой тайге, иногда растут замечательные, почти тропические по размерам и красоте, растения...
  
   Тропа нам всем уже была хорошо знакома - мы по ней проходили уже несколько раз - и в обе стороны. И все-таки, все вздохнули с облегчением, когда перейдя верхами Хадорус, вышли в долину Сенцы, на просёлочную дорогу...
  
   Обедали, как обычно, в половине пути подле зимовья, у первых горячих источников. Лошадей расседлали, но привязали к деревьями, чтобы не было никаких неожиданностей - время поджимало - лошади при пастьбе, порой могут уйти довольно далеко.
   Выехали после обеда, уже в шестом часу и пошли в основном на рысях, стараясь не заморить лошадей.
   Мой меринок, почуяв родные места шёл впереди широкой рысью, а я отпустив повод и держась за луку седла, вспоминал эти десять дней, с какими - то неожиданными деталями и подробностями...
  
   К Дунге, на стойбо, заехали на пять минут, но спешились, выпили по кружке парного молока, которое она нам предложила.
   Потом, пожелав ей удачно летовать и здоровья самой Дунге и её девочкам, вскочили на лошадей и продолжили путь уже в сумерках.
   В этом году, нижняя тропа была сухой, паводок прошёл чуть раньше и потому, часам к десяти мы выехали уже к первым бурятским поселениям, от которых, во влажном прохладном воздухе наступающей ночи доносились запах печного дыма и по временам, лай собак...
  
   Тишина стояла замечательная - в округе, далеко разносился стук копыт наших лошадей, да чавканье жидкой грязи, когда преодолевали сырые места на разбитой вездеходами, дороге...
   Я устал и словно в полусне, чуть выправляя ход мерина поводом, думал уже о доме, о том, что с грузином Кахой придётся рассчитываться, что надо будет почаще выезжать в деревню под городом на дачу, где за зиму, работы скопилось невпроворот...
   Последние километры шли рысью уже в полной темноте, но лошади дорогу знали и потому, можно было не беспокоиться...
  
   К стойбу Лобсона прискакали уже в двенадцать часов ночи... В летней кухне горел свет и хозяин - пожилой приземистый бурят - встретил нас у ворот своей ограды.
   Развьючив лошадей, перенесли сёдла и вьюки в летнюю кухню, где и попили чаю с молочком, разговаривая с Лобсоном о походе...
   Оставив ему несколько кусков оленины, остальное перетащили в машину и легли спать на полу, тут же в летней кухне...
  
   Утром, проснулись по солнцу и попивая чай, в открытые двери кухни наблюдали как Лобсон сам доил своих коров, изредка отвлекаясь чтобы напоить молочком маленьких телят.
   Потом, пожелав ему и его старушке жене удачного лета, сели в машину и тронулись в обратный путь...
  
   Мотор по прежнему гудел незнакомым голосом и отъехав от стойба Лобсона несколько километров, начал греться.
   Остановились в пол дороги у речки, залили холодной воды в радиатор и медленно поехали дальше...
   В Саяны приехали часам к десяти, когда на улице было почти жарко и солнце светило с синего, прозрачно - глубокого неба...
  
   Олег, совершенно неожиданно встретил нас ещё дома. Мы пили чай, делились подробностями похода и охоты, а он рассказал, что этим летом много лошадей будет задействовано местными бурятами для сопровождения больших групп туристов, совершающих недельные туры по долине Оки.
   - Бывают и иностранцы - пояснял Олег - особенно из малых стран
   Европы, таких как Голландия или Бельгия. Вот недавно группа голландцев ушла на Хойто - Гол, а с ними два проводника и несколько лошадей...
   - Я, тоже собираясь туда, хочу трактором чуть дорогу подправить и подравнять, как обычно мы делаем каждый год. А потом на больших машинах, будем туда завозить кухню и медицинское оборудование...
  
   Попив чаю, вместе посмотрели мотор моей машины и вновь пришли к выводу, что её надо "лечить" по-настоящему, а может быть и мотор менять. Ну а пока, потихоньку попробуем доехать до города...
   Олег сказал, что Лёня - наш проводник сейчас в Саянах, у родителей и мы сходили к нему - благо, что они жили совсем недалеко от Олега. Лёня обрадовался нам и рассказал, что уже после похода, ходил на ночь на солонец рядом со стойбом и там, ещё по светлу добыли оленя - пантача...
   - Только сели с приятелем в сидьбу - рассказывал Лёня, - тут на рысях прибегает олень - бык и без разведки, прямо к солонцу. Только он, никого не боясь голову опустил и начал грызть землю, так что слышно как он зубами за мелкие камешки задевает, я прицелился и стрелил.
   Он тут же упал, как подкошенный. Да так, что сломал один рог, который уже трёх отростковый был. Я его там и выбросил, а второй отрубил и с собой взял...
   Помолчав продолжил: - Мясо мягкое, вкусное от него. Бык был нестарый...
   Потом принёс рог завернутый в влажную тряпочку:
   - И вот этот рог трёх отростковый я вам хочу отдать - всё равно не знаю что мне с ним делать...
  
   - Ну а как Доржи? - спросил я на прощание и Лёня засмеялся.
   - Доржи за это время съездил в город с медвежьими лапами. Я его туда отправил, продавать в рестораны. Сейчас там эти блюда из медвежьих лап на вес "золота" продают...
   - Доржи сбыл всё быстро и хорошие деньги выручил. А потом друзей встретил. Ну выпили, а потом он уже и остановиться не смог, пока все не пропил... Вернулся пришёл ко мне чуть не плачет, прощения просит... Я же его и утешал...
   Лёня улыбнулся, помолчал и закончил философски: - Ну что делать?
  
   А я вспомнил, что когда первый раз увидел Доржи, то подумал глядя на его красные глаза, что он "запойный". Но Доржи в походе держался и пил вместе с нами норму и большего не просил. Однако, наверное от такого непривычного "аскетизма" надорвался, вот в городе и запил уже от души...
  
   Мы простились с Лёней, пообещали увидеться к осени и вернувшись к Олегу, стали готовиться к отъезду. Всем уже скорее хотелось возвратиться домой и увидеть своих домашних - детей и жён. Две недели - всё таки большой срок...
  
   ... Выехали из Саян перед обедом, тепло простившись с Олегом. Он сегодня собирался инспектировать помещение детского дома выстроенное на берегу Оки в красивом месте, неподалеку от посёлка...
   Когда выехали на луговину за посёлком, солнце было в зените и было достаточно жарко. Заехали на Ообо, оставили там, на камне, несколько серебряных монеток и покатили дальше. Но машина вела себя необычно, дрожала словно в ознобе и в тёплый день, с самого начала стала греться...
   Кое - как доехали до Орлика, там решили не задерживаться и поехали дальше...
  
   Уже на подъёме на перевал, между Окой и Иркутом, машина запыхтела как паровоз и неподалеку от седловины наотрез отказалась ехать дальше. Мотор заглох и не заводился...
   Было часа три дня и потому, я остановил чей - то попутный УАЗик, посадил туда ребят, а сам остался с машиной...
   Но на моё счастье, через какое-то время из Орлика в город, ехали знакомые буряты на "таблетке", то есть на микроавтобусе. За небольшую плату я договорился, что они меня на канате дотянут до Кырена, где я машинку оставлю, а сам поеду с ними дальше, до города...
  
   Управляя машиной на буксире, мне пришлось изрядно попотеть. Тросик был короткий и потому, всё время надо было быть начеку. Особенно когда ехали по краю ущелья, по дну которого, метрах в ста ниже под обрывом, пенился белыми бурунами Иркут...
   Но кое - как, всё - таки доехали...
  
   Оставив машину у нашего приятеля Сергея, которому в начале путешествия мы завезли запчасти, я с этим же микроавтобусом выехал в город и отстал от Максима с Аркашей, всего на несколько часов...
  
   ... Назавтра, я пошёл к грузину Кахи, и понёс ему попробовать, несколько отбивных котлет из медвежатины. Он встретил меня не очень дружелюбно, но когда мы разогрели котлеты и запили их вкусным грузинским коньяком, Кахи оттаял и начал говорить тосты.
   Я вовремя от этого дела оторвался и извинившись ушёл, заплатив ему за ремонт серебристого "Вольво" пятнадцать тысяч рублей, хотя ожидал, что ремонт обойдётся мне не менее чем в пятьдесят.
  
   ... Кахи стал с той поры моим приятелем и каждый раз как встречаемся, приглашает в гости, вспоминая изумительную медвежатину которой я его накормил.
  Я всегда знал, что если к человеку с добром, то и он добром отвечает - мы ведь все христиане...
   За машинкой, в Кырен, я вернулся дня через три, зафрахтовав подъёмный кран с платформой, на которую и погрузил "умершую". Сергей - мой знакомый и мясо сохранил и рыбу засоленную и потому, я и ему оставил того и другого. Он сильно благодарил...
  
   Когда машинку, уже в городе, я показал своему механику, тот объявил, что надо менять мотор и поэтому, с её ремонтом можно не торопиться.
   У меня конечно есть и другая легковая машина, но к этой я привык и на время ремонта мне её будет сильно не хватать...
  
  
   Июль 2008 года. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  Весёлые рассказы.
  
  
  Природа снова и снова оказывается гораздо богаче наших представлений о ней, а бесчисленные "сюрпризы", которые она преподносит исследователям, делают ее изучение захватывающе интересным..." (В.А.Амбарцумян)
  
  ...Лето стояло сухое и жаркое. Трава даже в сиверах пожухла, а на открытых местах засохла и словно покрылась серой пылью. Речки обмелели, а небольшие ручьи и вовсе пересохли...
  В тайге начались пожары...
  Дым стлался над долинами, закрывая небо серо-синей пеленой. Горький запах пожаров проникал всюду, и в низких местах было трудно дышать - першило в горле, заставляя сердце колотиться быстрее.
  Звери в тайге, напуганные пожаром стронулись с привычных мест и переходили на новые.
  Попадая в незнакомые урочища, они начинали голодать, и голод толкал их ближе к людям...
  
  Солнце, на рассвете, вставало жёлтой монетой в багрово-красном мареве и только пробившись в зенит, теряло трагический оттенок.
  Обеспокоенные пожарами медведи спускались с гор, вниз по долине, выходили близко к стойбам, пытались поймать коров отставших от стада.
  Пастухи были напуганы, держали скот в загонах и приготовили оружие...
  
  Мовсар, который везде уже побывал и всё видел, рассказывал, что один год, когда он работал на БАМе, на севере Бурятии, в Баргузинском заповеднике загорелась тайга. Дым, закрывал солнце, и подгоняемый попутным ветром, двигался вверх по долине реки Верхняя Ангара, той что на севере Байкала.
  Медведи тогда, густо переходили в районе БАМа, доходили до Муи, занимая
  места обитания местных зверей, дрались между собой.
  Страх и беспокойство поселились в округе. Пришельцы брели по дорогам, попадая под колёса мощных немецких грузовиков, "Магирусов".
  Другие заходили в многолюдные посёлки, пытались ловить собак, добирались до свалок и жили там, находя здесь себе, хоть какую-то пищу.
  Тогда же, один медведь забрался на территорию детского сада в посёлке Тоннельный и рычал, прячась в дальней части участка - места для детских прогулок. Его обнаружили поселковые собаки. Он пока не решался нападать на детей, но все, в страхе уже забаррикадировались в доме и по телефону вызвали милицию...
  
  ...Пастухи, кивала головами, слушали с интересом, но многие не очень верили Мовсару. Он был известным выдумщиком. Однако Эрден, который боялся медведей, подтолкнул Мовсара:
  - И что? И что было дальше?
  Мовсар продолжил.
  - На мотоцикле приехал районный охотовед с карабином. Медведь по-прежнему сидел внутри детсадовской изгороди. Охотовед подобрался, прицелился, стрелил и убил медведя...
  Тогда, тоже были большие пожары, - заключил Мовсар.
  
  Мужчины, сидевшие в тесном домике бобыля Мовсара, закивали головами и у каждого в душе зашевелилось подозрение, что такой случай может иметь место и в эти пожары в их долинах...
  Назавтра выяснилось, что Мовсар, как в воду глядел и напророчил неприятности...
  
  Медведь пришёл к загону днём. Это был большой, почти чёрный зверь, голодный и очень злой. Собака Лёни Иванова - Жук, кинулась было на опасного визитёра, то тот вместо того, чтобы обороняться, бросился на неё и чуть было не поймал, задев чёрным, почти десятисантиметровым когтем по заду и вырвав клок шерсти с мясом. Жук, поджав хвост, убежал и спрятался под крыльцо дома. А медведь, рявкая вернулся к загону.
  Коровы и хайнаки - помесь коровы и монгольского яка, - отступив в дальний конец огороженного пространства, сбились в кучу спрятав молодых животных в середину стада, стояли выставив рогатые головы из общей массы и мычали - ревели, жалобно и испуганно.
  Из избы выскочили, обедавшие там, пастухи.
  
  Поднялся невообразимый шум! Скот мычал, собаки лаяли, мужики кричали во всё горло боясь подойти ближе к хищнику, а медведь ещё и угрожающе рявкал.
  Шерсть на его загривке поднялась дыбом, из оскаленной пасти, пузырясь текла пена. Зверь делал короткие броски в сторону людей, предупреждая и показывая, что не боится их. Эрден с карабином, дрожа всем телом от страха и напряжения, постепенно подобрался поближе и приложившись, начал стрелять.
  Трах-тарах-тах-тах - застучали выстрелы!
  
  Видно было, что Эрден попал в медведя, потому что после третьего выстрела медведь дёрнулся, припал к земле и хромая, побежал на Эрдена. Шестой выстрел, казалось остановил медведя, развернув его почти на месте. Но зверь выправился, и хромая подбегал к охотнику всё ближе и ближе.
  У Эрдена кончились патроны и он, повернувшись, держа в руках бесполезную винтовку, кинулся бежать.
  Медведь бежал за ним, почти настигая неудачливого охотника. Остальные пастухи, застыли на месте кто с ружьём, а кто с топором и смотрели на эту гонку, как на цирковой номер - никто не мог предугадать, чем закончится дело, но всем было страшно и интересно.
  Медведь, хоть и хромал, но бежал намного быстрее чем человек и кроме того, Эрдену преграждало путь озеро, сильно разливающееся глубокое весной, а летом превращающееся в большую лужу грязной воды.
  Слыша медвежье рявканье, в метрах за спиной, Эрден, поднимая брызги, вбежал в воду, выше колена. И тут медведь догнал человека, на ходу ударил его простреленной правой лапой, свалил в воду и стал кусать, гневно рявкая...
  
  Собаки, тявкая, подбежали к самому берегу, мужики орали, что было сил.
  Самый смелый из них - старый пастух Василий - забежал в воду с мелкашкой и стал стрелять, почти в упор. Медведь бросил Эрдена, развернулся, и тут одна из пулек попала ему прямо в левый глаз, и он с вздыбившись, тяжело рухнул в воду, придавив своим телом Эрдена. Остальные пастухи подбежали ближе, но боялись войти в воду.
  Василий закричал: - Эрдена надо спасать! Он под водой. Его мёртвый медведь держит!
  Он побрёл по воде, приблизился вплотную и выстрелил медведю в ухо. Тут уже, боясь и подрагивая, подбадривая себя громкими криками, побрели и остальные.
  Перевалив тяжёлую окровавленную тушу медведя на другой бок, они вытащили безжизненное тело Эрдена на берег, столпились и Олег - бывший ветеринар - стал делать ему искусственное дыхание - Эрден задохнулся и изрядно воды нахлебался.
  Наконец, внутри безжизненного тела что-то забулькало, полилась вода, и Эрдена вырвало, с хрипами и кашлем.
  
  Он очнулся, лежал жалкий, мокрый, вес в крови - своей и медведя и плакал, растирая слёзы по лицу, сморщенному в жалостной гримасе.
  
  - За что он меня? - всхлипывая спрашивал Эрден. - За что?
  И так неожиданно было всё происходящее, так нелепо звучал этот вопрос обращенный к лежащей в озере чёрной туше медведя, что все захохотали и долго ещё хохотали, держась за бока и глядя друг на друга.
  Василий, отсмеявшись, вытирал слезы, выступившие на глазах и повторял:
  - Ох, уморил. Он... Василий показывал рукой на горюющего Эрдена: - Он на него обиделся! - и другой рукой показывал на мёртвого медведя...
  
  Отсмеявшись и отведя в дом Эрдена, пастухи вернулись с ножами и топором, вытащили медведя на берег и стали его разделывать.
  Зверь был крупным старым самцом с полусъеденными зубами. Он отощал от переходов и бескормицы и потому, решил напасть на скот, не дожидаясь темноты.
  Когда стали разделывать то выяснилось, что Эрден ранил хищника несколько раз, в том числе перебил кости правой лапы и пулей сломал ему челюсть.
  - Повезло Эрдену, - улыбаясь, говорил Мовсар - он, медведь, бил его своей сломанной лапой, и кусал сломанной челюстью. Если бы не эти ранения, то Эрден может быть и не выжил...
  
  Вечером все собрались в избе Эрдена, пожарили медвежатины, ели, вспоминали разные истории и смеялись, когда Эрден, живой, но весь забинтованный и заклеенный пластырем, рассказывал уже в который раз:
  - Я бегу и слышу, что медведь сзади в метре, рявкает. Увидел озеро и думаю - может в воде от него спрячусь!
  На этом месте все начинали громко хохотать.
  Мовсар, который везде бывал и всё видел, вспомнил очередную похожую историю.
  
  ...Я тогда, пастухом работал в Качугском районе, на летнем выпасе...
  Он закурил очередную папироску, глубоко затянулся, выдохнул дым и продолжил:
  - Тёмной, тёмной ночью пришёл к загону медведь...
  Коровы в загоне забегали, затопотали, замычали!
  Мы из зимовья повыскакивали, а темнота кругом, хоть глаз выколи. Стали из ружей стрелять вверх, зверя отпугивать - не видно же что происходит и в кого стрелять...
  А за загоном какой-то шум, возня - медведь пару раз рявкнул, бык замычал. Наконец, всё чуть успокоилось. Мы в избе двери закрыли, ждём рассвета. Как развиднелось, пошли смотреть.
  Все коровы и молодняк на месте, а быка, здоровущего, как трактор - нету. Потом нашли место, где его медведь задрал...
  
  Мовсар помолчал и после паузы разъяснил...
  - Мы обычно, коров в загон загоняли, а бык снаружи ложился. Думали, кто его такую громадину тронет? А этот медведь шею ему сломал, покусал, и уволок аж к речке, метров на двести от загона и там бросил, но брюхо ему вырвал и почти все внутренности выел...
  
  ...Когда Мовсар закончил свой рассказ мужики притихли. Каждый про себя представлял сцену нападения такого медведя и гадал, не случилось бы такого в эту ночь...
  Ночью все спали в пол уха, часто просыпаясь и слушая звуки за плотно закрытой дверью. Под утро пошёл легкий снег, который днём превратился в проливной дождь. В вершине долины эти дожди погасили пожары и через несколько дней, дым совсем исчез из воздуха, унесённый сильным ветром куда-то в сторону Тункинской долины...
  
  
   Лондон. 14 февраля 2004 года. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
  Медведь убийца.
  
  Главы из романа "Симфония дикой природы".
  
  
  
  
  ...Предзимье. По ночам уже холодно, но днями, когда яркое солнце поднимается к зениту, иногда в заветренном месте, где-нибудь в развилке крутого распадка, так неподвижен прогретый лучами воздух и так покойно и приятно полежать смежив веки, вспоминая недавнее, но ушедшее навсегда тёплое, ароматное лето...
  Серые безлистые леса, продуваемые насквозь внезапно налетающим холодным ветром, стоят осиротело, словно в тёмном трауре, а длинными ночами в болотных мелких лужах вода промерзает почти до дна. Первый сырой снег, упавший на тёплую ещё землю - стаял, а нового, уже постоянно зимнего, ещё не было...
  ...Вот в такое время из глухой сибирской деревни в сторону синеющего на горизонте таёжного хребта вышел маленький караван из двух лошадей, двух всадников и двух собак-лаек. Проезжая по деревенской улице, всадники кивали головами любопытным старушкам, одетым в старинные плюшевые жакетки на ватине и большие шерстяные платки. Они сидели на лавочках у высоких деревянных оград деревянных же бревёнчатых домов, во дворе которых заливались лаем хозяйские, тоже охотничьи, собаки.
  Эти сгорбленные временем и тяжёлым крестьянским трудом старушки помнили этих мужчин - охотников ещё мальчишками, когда, спрятав отцовскую одностволку в штаны и запахнувшись ватником, они крались по улицам, стараясь незамеченными уйти в соседний лес. Местный егерь был очень строг и всегда докладывал начальству о случаях браконьерства и стыдил родителей несовершеннолетних охотников, которые в неположенное время и в неположенных местах устраивали "сафари" вопреки всем распоряжениям местных властей...
  
  Преодолев реку вброд, всадники выехали на просёлочную дорогу и потянулись неторопливо по пологому подъему в сторону далёкого таёжного зимовья, стоящего за перевалом в одном из неприметных таёжных распадков.
  Собаки, покрутившись недалеко от всадников, освоившись с походным режимом, надолго убегали вперёд, пробуя распутывать звериные следы, но не задерживаясь, чтобы не отстать...
  Заночевали в полдороги от охотничьего участка в зимовье, расположенном у подножья горной гряды в развилке между двумя таёжными речками. Развьючив лошадей, люди растопили печку в домике и сварили пельмени, которые домочадцы охотника готовили перед выходом два дня с утра и до вечера. Пельмени получились крупные, размерами один к одному, вкусные и питательные.
  Поужинав и покормив собак сушеной рыбой, прихваченной с собой в больших количествах, путешественники занесли в домик вьючные сумы, а полмешка замороженных пельменей положили под крышу повыше и подальше от собак. Утомленные долгим переездом, уснули рано, как только ночь опустилась на таёжные склоны ближних хребтов...
  
  Уже в темноте, на край поляны заросшей молодым сосняком, вышел лось. Он постоял втягивая воздух горбатым носом с подвижными крупными отверстиями ноздрей, и, учуяв запах дыма поворотил назад. Обойдя по лесу большую дугу, вышел на реку ниже по течению и войдя в обмелевшую воду, склонив голову на длинной шее долго пил, втягивая жидкость в булькающую просторную требуху. Потом, не поднимаясь на берег, зверь долго и неподвижно стоял подняв голову повыше и прядая ушами.
  Услышав, как дверь в далёкой зимовейке скрипнула, зверь перешёл речку на другую сторону и углубился в густой лес у подножия холма...
  
  На другой день Охотник и сопровождающий его конюх, поднявшись ещё до рассвета, торопясь, попили чаю, оседлали продрогших за ночь лошадей и отправились дальше.
  К полудню, преодолев невысокий перевал, заросший крупным кедрачом, перекусив на ходу, едва успели к сумеркам в охотничий домик. Наскоро развьючив лошадей и стреножив их, отпустили пастись на большую поляну перед домиком, а сами сварили на костре ужин и даже выпили по пятьдесят граммов самогонки, прихваченной с собой предусмотрительным Охотником.
  Закусывали обстоятельно и неторопясь, наевшись, долго пили чай, негромко обсуждая увиденное за день.
  Долго ещё у домика в ночной темноте полыхал раздуваемый ветром костёр, а мужчины, грея перед огнём зябнущие руки, разговаривали, вспоминая предыдущие охоты.
  Ночевать пошли в зимовье, протопив перед этим печку и немного просушив внутри - за полгода зимовье отсырело. На дворе по ночам было уже под минус десять, и даже у костра было холодно и неуютно...
  Наутро конюх, тоже заядлый зверовщик, привязал освободившуюся лошадь к своему седлу, грустно вздыхал и завидовал остающемуся в тайге Охотнику. Помахав рукой, тронулся в дальний обратный путь, а Охотник остался один с собаками, своими верными помощницами - Саяном и Кучумом. Собаки пытались было побежать за лошадьми, но видя, что хозяин остался у домика, вскоре возвратились и легли у входа, положив головы на лапы, изредка взглядывая на хозяина, который был занят разборкой и сортировкой вещей и продуктов, привезённых караваном...
  Начался долгий охотничий зимний сезон...
  
  Вечером, сидя у костра и привыкая слушать таёжную глубокую тишину, Охотник вспоминал свою молодость...
  
  
  Охотиться он начал лет с десяти - в первую охотничью свою зиму ставил петли на зайцев на вырубках рядом с деревней и поймал за зиму несколько десятков. В этом деле он достиг настоящего знания и умения, закормил семью свежей зайчатиной.
  Лет с четырнадцати отец зимой стал давать ему свою одностволку, зная, что иногда сынок брал её в тайгу без "официального" разрешения. И уж в этот раз юноша важно и спокойно шёл в тайгу ещё в предутренних сумерках, поскрипывая подшитыми войлоком ичигами, на промороженном, примятом полозьями саней снегу...
  
  В пятнадцать он бросил школу и устроился на колхозную пилораму, подсобным рабочим. К тому времени он был крепко сложенным и сильным пареньком с весёлым добродушным характером.
  
  В шестнадцать он купил себе пиджак, одеколон "Шипр" и стал ходить на танцы, в деревенский клуб. Его сверстники, выпивали перед танцами самогон и потом весь вечер куражились, изображая из себя взрослых мужиков. Но для нашего героя водка была просто плохо пахнущей горькой водой и на вечеринках предпочитал пить кисло-сладкий, хорошо утоляющий жажду клюквенный морс. У себя дома в сарае, завел гантели, двухпудовую гирю и "качался", с каждым годом становясь всё сильнее и здоровее.
  Тогда же он влюбился в свою будущую жену. Девушке молодой скромный парень тоже понравился и они стали встречаться.
  Её дом был на окраине деревни, за рекой. Весной, когда река на несколько дней становилась непреодолимой преградой, он по металлическому канату, по которому летом ходил деревенский паром, перебирался к ней на свидание, цепляясь за канат руками и ногами...
  
  Охотник вырастал смелым и самостоятельным человеком.
  На окраине деревни жил тогда ещё старый охотник Васильич, который работал сторожем на водозаборной станции и был уже давно на пенсии. Это был ещё крепкий, седоголовый старик среднего роста, кряжистый, широкоплечий с весёлым улыбчивым лицом и молодыми смеющимися голубыми глазами. Васильич был дальним родственником молодому Охотнику и как-то по весне пригласил будущего охотника на глухариный ток...
  
  Зашли на токовище ещё с вечера на заросшую сосновыми зелёными борами таёжную речку.
  Переночевав ночь в душном зимовье, поднялись задолго до рассвета, попили крепкого невкусного чаю и в полной тьме, Васильич повёл своего молодого друга в тайгу.
  Перейдя болото, поднялись по склону, заросшему крупным сосняком до половины, и остановились. Тишина и темнота обступила охотников со всех сторон.
  Сквозь сереющую мглу видны были плохо различимые силуэты крупных деревьев. Пахло оттаивающей землёй и душным, едким свиным багульником. В сумерках наступающего рассвета пронзительно и тоскливо засвистели "токующие" бурундуки. Вначале слышался унылый свист слева, потом ему вторил такой же грустный ответ, откуда-то справа. И всё повторялось вновь и вновь.
  В рассеивающейся мгле послышалось неподалёку лёгкое потрескивание веток под чьими - то тяжёлыми шагами: "Кто-то из деревенских, - догадался Охотник, - тоже на ток пришёл..."
  
  И вдруг Васильич молча показал рукой на толстый полусгнивший ствол поваленный давней весенней бурей, лежавший на земле неподалёку. И молодой Охотник увидел, что мимо, за валежиной, медленно "проплывает" чья-то большая, шерстистая, полукруглая спина...
  Совершенно неслышно и как показалось молодому охотнику очень медленно, "спина" покрытая длинным тёмным мехом, проследовала справа налево и скрылась за вздыбленным корневищем-выворотнем...
  
  "Кто это был? - с тревогой, полушепотом спросил юноша Васильича и тот, тоже шепотом, коротко ответил: - Медведь!
  
  Тогда на току они добыли по замечательно крупному глянцевито-чёрному глухарю, но Охотник на всю жизнь запомнил тот утренний невольный страх и предчувствие чего-то страшного и непоправимого.
  ... Васильич был мастером делать трубы-манки на изюбрей, ревущих во время гона. Он показал молодому охотнику как вырезать такие трубы из хорошо просушенного елового дерева и научил реветь в эту трубу, подражая изюбрям на гону. Это был в исполнении Васильича даже не рёв, а настоящая песня - страстная, гневная, жалующаяся и призывающая. И когда Васильич, уже поздней зимой вдруг доставал одну из труб и начинал "петь", втягивая в себя воздух через узкое отверстие на конце, все в доме замирали от восторга, а юному охотнику казалось, что прекрасная разноцветная осень стоит на дворе. Хотя окна в избе были разрисованы морозными узорами...
  
  Чуть позже Охотник научился подражать гонным оленям голосом.
  Он сам до этого додумался, а так как обладал хорошим музыкальным слухом, то после нескольких репетиций-тренировок у него стало получаться...
  Это было удивительно и волшебно. Реветь для него вовсе было не трудно. Он, напрягая горловые связки выводил тонко и сердито песню, в которой звучали когда надо угроза, а когда надо то и мольба. Стоило ему вообразить состояние гонного быка, и у него всё получалось. Когда имитацию слушали его приятели, то у них по спине невольно пробегал холодок страха...
  Все быки сбегались на его зов и вся округа откликалась звонкоголосым и яростно-страстным эхом. Однажды осенью, уже перед армией, молодой Охотник вышел в тайгу на день и под синеющим вдалеке высокими кедровыми вершинами хребтом, на его рёв мгновенно откликнулся изюбр.
  Охотник повторил призыв-вызов и бык-соперник откликнулся уже много ближе. Притаившись за сосной, охотник ждал. Услышав треск веток под ударами рогов и сопение оленя, поднял ружьё и стал всматриваться в прогалы жёлто-зелёной листвы, укрывающей всё вокруг. В одном из таких прогалов вдруг заметил коричневое пятно, внезапно заполнившее пустоту между листьями кустарников.
  И он понял, что это бык, неслышно подобравшийся к нему подошёл к чистому месту. До чуть шевелящегося пятна было метров пятьдесят и Охотник, прицелившись, выстрелил в центр этого коричнево-рыжего пятна. После выстрела пятно исчезло и он, разочарованно вздыхая, ругая себя за недопустимое волнение и дрожащие при выстреле руки, пошёл на всякий случай глянуть на следы...
  Большой сильный красивый бык, с крупными многоотростковыми рогами, лежал под ольховым кустом и был мертвенно неподвижен.
  После, разделывая изюбря, Охотник увидел, что пуля, пробив лопатку, попала в сердце и олень умер мгновенно...
  
  Когда Васильич узнал о добытом олене, то очень обрадовался и похвалил молодого Охотника...
  
  А потом была армия в Даурских степях, батарея управления и радиорелейная станция, на которой он служил оператором...
  
  ...Армия длилась невыносимо долго. Несвобода тяготила молодого солдата больше всех тягот службы и, когда предоставлялась возможность, он один уходил на берег реки в степи и подкрадывался незамеченным к степным лисам, видимым в открытых пространствах издалека.
  ... Он очень скучал по тайге, по свободе и когда пришёл из армии, не раздумывая, поступил в леспромхоз, штатным охотником. И начались его полугодичные жития в одиночку, но с верными друзьями собаками-лайками в глухой тайге...
  Приходилось голодать, замерзать и проваливаться под лёд. Но всё это было на лоне природы и воспринималось как необходимый производственный риск на охоте. Конечно, охота была трудным и часто опасным делом. Но это было достойное и уважительное занятие для сильного и смелого мужчины... Кроме того, в тайге он был не один, а рядом с четвероногими приятелями...
  Собак Охотник любил с детства. У них во дворе, как и в каждом деревенском доме, жили три-четыре собаки и все были охотничьими, "рабочими", то есть работающими и по пушному зверю, и по копытным. Других в деревне не держали...
  
  ... С согласия отца, он завел себе свою личную собаку - кобеля звали Кучум. Он был черно-белой масти, высокий на ногах и с широкой грудью. Пушистый черный хвост лежал калачиком на спине. Собака была быстра, проворна, недрачлива и послушна.
  А хозяина он любил беззаветно, хотя тот бывал иногда очень строг.
  
  ... Кучум, уже в возрасте восьми месяцев, поймал в недалёких перелесках косулю и охотник его зауважал - вот как это случилось...
  
  Кучум на крупной рыси, обследуя по неглубокому снегу испещрённый козьими следами мелкий соснячок, вышел на лёжки косуль, погнался за ними и, перехватив одну, быстрым броском настиг замешкавшегося молодого козла. Вцепившись в заднюю ногу, затормозил его, проехав по снегу метров десять, а потом, повалив, задушил.
  В тот вечер, жаря вкусную косулятину на сковороде, Охотник, от ароматов, распространявшихся по зимовью, сглатывал слюну, а когда ел сочное мягкое мясо, всё время похваливал шуструю собачку.
  Со временем, Охотник, став одним из лучших добытчиков в леспромхозе, превратился во влюбленного в тайгу человека. Молодая жена управлялась по дому и растила двух мальчишек-погодков, а интересом всей жизни и одновременно работой, стал лес.
  Все тяготы и неприятности жизни, Охотник забывал оставаясь один на один с молчаливой и величественной тайгой. И главное, в тайге он был свободен и счастлив и посмеиваясь всегда говорил, что он счастливый человек, потому что удачно женился, а ещё нашёл себе дело по душе...
  
  ...Охотник очнулся от воспоминаний уже в темноте. Костёр прогорел и холод струйками студёного воздуха пробирался под одежду. Ноги тоже немного подмёрзли и Охотник, войдя в зимовье, переобулся в разношенные валенки. Засветил лампу-керосинку и, подогрев остывшую кашу, покормил собак. Сам он есть не захотел и, выпив чаю, забрался в спальник и, уже засыпая, сквозь дрёму, вспомнил добытого с Васильичем первого медведя...
  
  Дело было после армии. Как-то по снегу, проходя по верху водораздельного склона, заросшего смешанным лесом, далеко впереди, в пологом распадке, заросшем ольховником и молодым ельником, услышал глухой, басистый лай Кучума. Не торопясь, свернул в сторону лая, и вскоре, в чаще, на белом, снежном фоне увидел, что Кучум лаёт куда-то под выворотень. Подойдя поближе, Охотник внезапно понял, что Кучум, его старая, верная собака лает в чело берлоги.
  Вечерело, сумерки опускались на тайгу, начинался редкий снежок...
  "Если сейчас пробовать добыть медведя, это может мне дорогого стоить. Во-первых, видимость плохая, а во-вторых, я знаю, как стрелять медведя только из рассказов старых охотников. Стоит ли рисковать?"
  Если честно, то молодой Охотник побаивался в одиночку добывать медведя, хотя был одним из лучших стрелков в промхозе и даже участвовал в соревнованиях по стрельбе на траншейном стенде, и выполнил норму первого разряда. Но одно дело стрелять по тарелочкам и другое в сумерках пойти на медведя в тёмной берлоге.
  "А зверь из берлоги меня будет видеть очень хорошо" - подытожил размышления охотник и, отозвав упорствующего Кучума, ушел в деревню, сделав затес на большой лиственнице, стоящей метрах в восьмидесяти от входа в берлогу...
  
  ... Через несколько дней молодой охотник и Васильич пришли к берлоге с собаками. Привязав их подальше, они вырубили осиновую слегу метра в три длинной и в руку толщиной и крадучись, пошли к медвежьей берлоге. С утра было уже привычно холодно, на лесной гривке трещали промороженные деревья. Но Охотник не замечал холода. Ему даже было жарко...
  Подойдя к берлоге, они, взяв ружья на изготовку, подкрались к заметённому снегом челу почти вплотную, и Васильич, махнув рукой, показал место сверху берлоги - "Заламывай!"
  Оставив ружье на плече, Охотник перехватил слегу двумя руками и воткнул заострённый конец сверху в нижний край чела по диагонали. Медведь внутри заворочался и, схватив зубами слегу, попытался втащить её внутрь берлоги. Приложив ружьё к плечу, Васильич, у которого было около двадцати удачных охот на медведя, зорко вглядывался в темноту берлоги и, вдруг, спокойным голосом, проговорил: "Вижу голову! - помолчав, спросил сквозь крепко сжатые зубы: - Ну что? Стрелять!?".
  "Давайте! - подтвердил Охотник, крепко держа дёргающуюся в руках слегу. Грянул выстрел и Васильич через несколько секунд, опуская ружьй от плеча, сдержанно проговорил: - Кажется готов!".
  
  Стали вытаскивать медведя из берлоги. Охотник спустился в нору вниз головой и с верёвкой в руках. В двадцати сантиметрах от его лица, мёртвый медведь скалил пасть с длинными желтыми клыками, и в какой-то момент Охотнику даже показалось, что медведь шевельнулся.
  "А ведь будь медведь жив, он бы мне голову так бы и откусил", - вдруг подумал Охотник и неприятный холодок подкрался под сердце...Но человек взял себя в руки, надел на голову медведя верёвочную петлю и вылез из берлоги с помощью Васильича, который тянул его вверх за ноги.
  Уже после того, как охотники разделали жирного медведя с толстым, студенистым слоем сала под шкурой, толщиной почти с ладонь поставленную на ребро, они развели костёр и стали пить чай...
  Васильич вспомнил случай произошедший в тайге лет десять назад...
  
  Прихлёбывая горячий сладкий чай он, глядя в темнеющий впереди заснеженный распадок, рассказывал...
  - На местного охотоведа, который выслеживал незалёгшего медведя-шатуна, этот медведь сделал засаду и напал неожиданно. Охотовед был бедовый парень, ничего в тайге не боялся... И стрелок был хороший... Но бывают в тайге случаи, когда кажется всё против тебя...
  Васильич вздохнул, сглотнул чай и сделал длинную паузу, вспоминая что-то своё...
  - Тогда у него, наверное, винтовку заклинило - продолжил он, - и охотовед растерялся.
  Васильич, снова отхлебнул чай из кружки и грустно вздохнул.
  - Домой он не вернулся... Пошли его искать и нашли полусьеденные медведем останки, засыпанные снежком...
  
  Старый охотник допил чай, и выплеснул холодные капли из кружки на снег. Сумерки опускались на тайгу. Цвет огня стал оранжево-красным и дым начал крутить над костром в разные стороны.
  - И что? - спросил Охотник, ожидавший продолжения рассказа.
  Васильич поднялся с заснеженной валежины, потёр озябшие руки и завершил рассказ:
  - Медведя того выследили и убили, но охотовед погиб и никто не знает, как это было на самом деле. Можно только предполагать...
  
  Долго молчали, грея вытянутые руки над костром, вглядываясь невольно в тёмные силуэты, окружавшего костёр леса...
  У Охотника на душе вдруг стало тоскливо...
  - Вот был медведь и умер, и это мы его убили...- думал он собирая рюкзак. Старый охотник почувствовал настроение своего молодого друга и подбодрил его: - Не переживай. Ведь это большая удача, - найти берлогу и добыть в ней медведя. Тут тебе и медвежья желчь, которая раньше, использовалась как лекарство и была буквально на вес золота. И нутряной медвежий жир, который тоже используют в лечебных целях. А потом, у медведей же мясо целебное. Они в тайге корешки полезные едят, да орешки кедровые.
  Так что можно сказать, что тебе очень повезло.
  Перед уходом Васильич, словно забыв, что уже говорил об этом, произнёс:
  - И потом сало нутряное в медведе очень полезно для лёгочников. Оно и бодрость, и силу даёт. А медвежья желчь и вовсе на вес золота... А то, что убили, так это может быть и к лучшему. Не он нас, а мы его... На охоте ведь всякое бывает... Своей судьбы-то, никто не знает, - со вздохом закончил он...
  Васильич помолчал, ещё раз тяжело вздохнул и огладил бородку.
  - Все, рано или поздно, умирать будем. Никто ещё дольше своего срока не проживал!
  ...За мясом решили подъехать на машине попозже, чтобы не надрываться - мясо на себе не таскать - и налегке ушли в деревню...
  
  Так закончилась его первая берложная охота. Потом было много других. И казалось, что он уже начал привыкать к опасным встречам с Хозяином тайги. Однако, каждый раз в его душе оставалось после таких охот ощущение чего-то незаконченного и таинственно-тревожного. В этих, удачно завершённых охотах, он уже несколько раз добывал медведей в берлоге в одиночку только с собаками, а иногда и без них.
  Однажды Охотник застрелил медведя в берлоге ближе к весне, когда выходил со своего охотничьего участка. У него уже не осталось ружейных пуль, и он застрелил медведя из пистолета "Макарова", заломив предварительно чело слегой, которую привязал к кустам над берлогой верёвкой...
  И всё - таки каждый раз, когда он думал о медведях, на душе у него становилось неспокойно...
  Вот и в этот раз, охотник долго не мог заснуть, слушая, как ветер воет за стенами домика, изредка порывами залетая в печную трубу...
  
  Первые дни Охотник старался далеко от зимовья не отходить. С утра, взяв собак, прогуливался по окрестностям, подмечая, где какие звери живут, и кто проходит или пробегает по окрестностям...
  Он, привыкая, подстрелил десятка два белочек из-под собак, но, во второй части короткого дня возвращался к зимовью и занимался его ремонтом.
  В первую очередь починил крышу и, надрав мха в болоте, зашпаклевал появившиеся между рассохшимися брёвнами сруба щели. Спилив сухую кедрушку неподалёку, расколол её на плахи и сделал некое подобие конуры с двумя раздельными входами для собак.
  В последний день с утра, после ночного влажного снега, пересекая распадок, увидел строенные следы лося на галопе, а рядом прыжки своих собак. Они вспугнули сохатого в густом ельнике, мимо которого проходил охотник незадолго до того...
  Через полчаса Саян вернулся, а Кучум пропал...
  Придя к зимовью, Охотник принялся рубить дрова из заготовленных ранее напиленных на чурки сухостоин. Разрубив чурку на восемь частей, он складывал дрова вдоль боковой стенки зимовья.
  Ловко расположив чурку на земле, человек легко взмахивал топором и, хрясть - чурка, как головка сахара с хрустом разлеталась надвое. Взяв одну из половинок, он ставил её на чурку и ...тюк - тюк - тюк, раскалывал на ровные части - поленья. Они ещё сохраняли аромат желтоватой древесины кедра. Охотник так увлёкся, что и не заметил, как наступили сумерки.
  Разрубив очередную чурку и уложив поленья, он спрятал топор под крышу и вошёл в уже тёмное зимовье.
  Засветив керосиновую лампу, Охотник быстро развёл огонь в металлической, сделанной из листового железа печке, и поставил вариться кашу и кипятить чай. Выйдя на улицу, в темноте увидел, как из конуры вылез грустный, немного потерянный Саян и, виляя хвостом, подбежал к хозяину...
  Кучума по-прежнему не было. "Куда он запропастился? Не дай бог что случилось! - вздыхая озабоченно, думал Охотник и, подняв голову, долго слушал наступавшую ночь.
  В какой-то момент показалось, что он услышал далёкий, далёкий лай, но потом, сколько не напрягал слух, не мог отличить в наступившей тишине ни одного похожего на лай звука.
  От напряжения в ушах зазвенело и он, вернувшись в зимовье, прикрыл дверь. "Даже если это Кучум лаял, в темноте я ничего сделать не могу. Надо только ждать," - размышлял он, укладываясь спать после недоеденного ужина...
  
  Проснувшись на рассвете, Охотник вышел на улицу, накинув сверху старый полушубок, используемый как подстилка на нарах. Над тайгой чернело высокое чистое небо с россыпью серебристой звёздной пыли, протянувшейся, сгустившись, посередине небосвода с севера на юг.
  "Млечный Путь, - констатировал человек про себя и расслабившись, прислушался. Тишина стояла необыкновенная... Слышно было, как на дальней сосне под набежавшим из распадка порывом ветра, зашелестела пластинка сосновой коры, шурша краешком по стволу.
  И вдруг, из глубины тёмного леса, донёсся отчётливый лай Кучума. "Ага - обрадовался охотник, - значит, он вчера увязался за этим лосем, и держит его, не отстаёт. Вот молодец собачка!"
  Саян вылез из конуры потянулся и услышав далёкий лай, насторожился....
  Охотник, зайдя в зимовье, не стал больше ложиться, засветил лампу, подрагивая от прохлады выстывшего к утру зимовья, развёл огонь в печке. Потом, из оцинкованного ведра плеснул в котелок воды и сварил себе пельменей. Позавтракав, наскоро помыл котелок и алюминиевую солдатскую миску, и принялся хлебать крепкий горячий чай, с кусковым сахаром, вприкуску. "Эх, сейчас бы пряничков, - внезапно подумал он и сглотнул слюну, - медовых, коричневого теста, да ещё с глазурью по верху".
  
  Из зимовья вышел ещё затемно. Саян подбежал к хозяину, потёрся мохнатым боком о его ногу и перейдя на деловитую рысь, исчез в рассветной полутьме впереди.
  Пройдя немного в гору, охотник вышел на водораздельный гребень и, сориентировавшись, направился в ту сторону, откуда слышал лай Кучума рано утром.
  Мороз прибавил, и над тайгой поднялась туманная пелена. Пройдя по гребню, Охотник по распадку спустился в соседнюю речную долину и, остановившись, прислушался.
  Минут через десять ожидания, уже начиная замерзать, он вдруг услышал немного в другой стороне звонкий призывный лай. "Наверное перегнал быка с одного места на другое и вот вновь лает. А лось, видимо, стоит где-нибудь в чаще и наблюдает за собачьими маневрами".
  Охотник заторопился, зашагал быстро и, согревшись, успокоился, начал уже медленнее двигаться и внимательней смотреть по сторонам.
  Снег под ногами чуть поскрипывал и охотник старался ставить ногу аккуратней.
  Вдруг лай Кучума и, присоединившегося к нему Саяна, зазвучал совсем близко и похоже было, что собаки гнали лося на хозяина!
  Остановившись за толстым сосновым стволом, охотник проверил пулевые патроны в двустволке и, осторожно выглядывая из-за дерева, стал ждать.
  Через несколько минут в чаще ольховника у подошвы лесного холма на ровном пространстве перед пересохшим руслом таёжного ручейка, раздался треск сломанной ветки.
  Вскоре, сквозь чащу, в прогалы замелькал чёрный, нескладный силуэт с длинно вытянутой горбатой головой и небольшими рогами с четырьмя отростками от толстого основного рога.
  "Лет пять быку", - определил Охотник мельком, унимая начавшуюся в теле дрожь волнения. Затем медленно поднял ружьё, прижал стволы для устойчивости к дереву и аккуратно выцелив, подождал пока зверь подбежит метров на пятьдесят.
  В кустах, по обе стороны от лося бежали и попеременно лаяли две его собачки. По сравнению с двухметровым сохатым, они казались мелкими, намного меньше обычного.
  Лось бежал, не оглядываясь на собак. Он их совсем не боялся, но они надоели ему со своим шумным лаем, и зверь хотел бы от них избавиться. Преследуемый зверь, вовсе не торопился, поглядывал по сторонам, кося сердитым глазом в сторону настырных преследователей.
  Перед ним расстилалась знакомая, застланная белым снежным покрывалом, тайга и ничто не предвещало беды.
  ... Ещё вчера, с полудня, за ним увязались две собачонки: чёрная с белыми лапками и белыми пятнами, и вторая серая. Они упорно не отставали, а когда лось останавливался, то и собаки замедляли бег, но вплотную не подходили, а остановившись продолжала мерно и казалось спокойно лаять "Гав - гав - гав..."
  К вечеру, одна из собак, незаметно исчезла, а вторая осталась, и по-прежнему, бежала за лосем, а когда он останавливался, начинала мерно и настойчиво лаять...
  Даже ночью она не ушла.
  И по-прежнему принималась лаять на кормившегося в осиннике лося каждый раз, как он начинал двигаться и переходил от одной осинки к другой. Когда лосю это надоедало, он, прижав большие уши к голове и сердито храпя, показывая большие резцы на длинных челюстях, бросался на собаку, которая ловко уворачиваясь, отбегала в сторону, и, когда лось успокаивался, снова постепенно подбиралась к нему метров на двадцать и лаяла, лаяла.
  
  Уже хорошо было видно бегущего и даже слышно, как шуршал снег под копытами лося. Человек сам себе неслышно сказал: "Пора" и, сдерживая дрожь волнения, мягко нажал на спусковой крючок...
  После выстрела лось словно споткнулся, подогнул длинные ноги под себя и упал на колени, а уже после второго выстрела, хлестнувшего его пулей по боку, постоял ещё секунду на коленях, сгорбившись, и повалился на бок, сразу став меньше, словно в мгновение съежившись.
  Кучум и Саян подскочив к поверженному противнику, впились своими клыками в длинную шерсть на горле, но лось уже не сопротивлялся... Он был мёртв!
  "Вот собачка, так собачка! - ликовал охотник, подбегая к убитому лосю, чернеющему мохнатыми боками на снегу. - Теперь я буду с мясом весь сезон! И на приманку для собольих капканов хватит!"
  Завидев хозяина, Кучум обрадовался, "заулыбался", прижимая уши к голове и виляя хвостом. Охотник погладил собаку, приговаривая: "Хорошая собачка! Зверовая собачка!"
  Он начал разделывать лося, уже ближе к сумеркам... Развёл большой костёр, по временам отогревал на нём руки, заляпанные кровью и зябнущие от сильного мороза.
  Разложив лося на спину и удерживая его в этом положении, подложенными под бока брёвнышками, Охотник, уже не стесняясь, окунал замёрзшие скользкие пальцы в горячую кровь лося, вытекавшую в полость брюшины и потом, отогрев их, быстро закончил разделку и, разрубив тушу на части, сложил всё мясо, завернув его в шкуру. Прихватив с собой, кусок печенки, он пришёл в зимовье уже часам к десяти вечера, в полной темноте и, покормив собак кусками окровавленной лосятины, растопил печку и на большой сковороде пожарил остатки печени с луком и уже совсем задрёмывая, съел.
  Заснул быстро и спал без сновидений до утра...
  
  На следующий день он принялся перетаскивать мясо добытого лося по частям к зимовью. На это ушёл весь день. Зато вечером, обессилевший от переноски неподъёмно тяжёлых рюкзаков с мясом Охотник, вновь пожарил себе большой кусок лосиного стегна, вкусно поужинал и даже выпил пару рюмок самогонки.
  Лицо его, после съеденного сочного и жирного мяса, лоснилось и, выйдя уже перед сном на улицу в одной рубашке с не застегнутым воротом, не чувствуя мороза, долго стоял и смотрел на тёмное небо и звёзды. Глядя на усыпанное мерцающими звёздами, небо, он задумался.
  От выпитой самогонки, Охотник разомлел, его потянуло на обобщения.
  "Вот я тут живу один, в глухой безграничной тайге и мне кажется, что мир вокруг меня необычайно велик и безлюден. Но если сравнить Землю с этим необъятным безбрежным космосом, то наша планета покажется ничтожной песчинкой на фоне этого вечного и бесконечного мира. Можно наверное употребить сравнение и сказать, что Земля подобна песчинке на морском пляже".
  Охотник потрогал замерзающие уши и возвратился в зимовье...
  Уже засыпая, он подумал: "Так жить можно. И впереди ещё много - много непрожитых годов, интересных охот и вообще удач и счастья!"
  
  
  
  ...Бурый выжил после тяжёлых ранений, но похудел, отощал и бродил по тайге в поисках пищи. Кедровые орехи в тот год не уродились и потому Бурый не брезговал падалью. Как-то раз, набредя на останки лосихи, погибшей в петле, он обглодал все косточки и объел даже голову: разломав череп, полакомился мозгом и сгрыз даже мягкие части рёбер.
  Но в берлогу медведь таким отощавшим не мог и не хотел ложиться, потому что без жира под кожей, который медленно питает его всю зиму, он не мог бы пережить сильных долгих морозов в середине зимы. Вот и бродил хищник по замёрзшей тайге в надежде найти себе достаточно еды, чтобы растолстеть и тогда уже залечь в берлогу.
  Раны его почти заросли, но несколько пробоин на груди ещё чесались и Бурый, пытаясь унять зуд, расчёсывал их до крови когтистыми лапами снова и снова. Медведь даже выкопал себе берлогу ещё по теплу, но, не очистив себе желудок, не мог ложиться в зимнюю спячку, а чиститься не мог потому, что постоянно боролся с голодом.
  
  От голода и боли в ранах Бурый был всегда в плохом настроении и иногда ревел пронзительно и свирепо, оповещая окружающую тайгу о том, как ему плохо.
  Так, переходя с места на место в поисках пищи, он постепенно приближался к той таёжной местности, в которой Охотник начал промышлять соболя...
  
  ...Осенний лес словно съежился от наступивших морозов. Серые тучи громоздились на горизонте непроходимыми завалами и голые озябшие осины выделялись светло - зелёным на фоне темнеющего в излучине реки ельника...
  Вскоре толстые, похожие на рваные подушки облака, подгоняемые ветром, закрыли всё небо и пошёл первый большой снег, упавший уже на замёрзшую землю.
  Снежная метель, начавшись под вечер, со скрипом раскачивала кривоствольные сосны на мысах горных холмов, укутывала непродувемые ельники в снежные одеяния. Здесь, в чаще, спасался от пронзительного, режущего морозом свирепого ветра одинокий медведь... Голод и холод заставляли его постоянно двигаться в поисках тепла и пищи. Догнать оленей или лосей он не мог, но и подкрасться к ним тоже было сложно. Заледеневшая высокая трава шумела, шуршала под тяжёлыми лапами, а затаиваться на тропах и ждать, у Бурого уже не хватало терпения.
  Несколько раз он видел мелькающего по лесу чёрного на белом снежном фоне молодого лося, но тот каждый раз, услышав или даже увидев большого зверя, которому трудно было спрятаться в прозрачности белого окружающего пространства, прыжками срывался с места и убегал на много километров от места неожиданной встречи...
  
  ...От голода и постоянных недосыпов по утрам, когда бывало особенно холодно, Бурый сильно отощал и озлился. Однажды, на берегу большой парящей морозным туманом наледи, медведь натолкнулся на остатки лося, убитого стаей волков.
  Полусьеденная туша зверя почти полностью вмёрзла в наступающую "натекающую" на берега наледь и потому Бурому пришлось выгрызать кусочки мяса, шкуры и костей изо льда. Здесь он задержался на несколько дней и однажды даже вступил в драку с волчьей стаей, проходившей, как обычно, по своему охотничьему маршруту раз в пять - шесть дней. Но медведь в таком состоянии был похож на лесного демона и волки благоразумно отступили, не ввязываясь в большую драку.
  
  ...И потом, они были сыты после того, как поймали на переходе молодую оленуху, отставшую от стада. Схватка была короткой и погоня молниеносной. Мяса хватило на несколько дней.
  
  ... Волки, выстроившись цепью, спускались с водораздельного гребня, когда обезумевшая от страха оленуха, увидев мельканье серых тел между кустами, с треском, ломая молодой ольшаник, вырвалась на просторы залитого крепким скользким льдом болота, но поскользнулась, пытаясь круто свернуть от набегающей на неё сбоку, волчицы. И тут подоспевший молодой волк-переярок вцепился клыками ей в шею, а подскочившие взрослые волки в несколько секунд задушили, убили её...
  
  ... При встрече с медведем у остатков лося, желудки волков ещё были полны непереваренного мяса и потому они даже и не пытались атаковать Бурого, а трусливо убегали, поджав хвосты. Будь они голодны, ещё неясно было бы, кто выйдет из схватки за лосиные остатки победителем.
  Когда надо стая действовала бесстрашно и слаженно.
  
  ... Прожив несколько дней около чужой добычи, Бурый вскоре съел всё, включая кожу от большого желудка и даже обгрыз копыта. И вновь надо было искать новую пищу, а зимняя тайга не была гостеприимна к незалёгшему вовремя в берлогу медведю...
  
  Начались его последние мучительные шатания по тайге в поисках еды...
  Холода становились всё сильнее, а дни, когда, хотя бы немного светило солнце, становились всё короче. Ночи, казалось, длились бесконечно. Тишина стояла в лесу гробовая. Изредка это ледяное безмолвие прерывалось треском разрывающейся от мороза коры промёрзших до основания древесных стволов и диким волчьим воем с ближнего хребта.
  Жизнь одинокого зверя становилась невыносимой!
  
  ...А соболюшки приготовились к морозам, отрастили легко пушистый, тёплый, блестяще-коричневый мех и по утрам на солнцевосходе покидали тёплые норы-дупла в толстых кедровых корневищах упавших в ветровал, перезрелых, многобхватных стволов, полные сил и энергии...
  Они неутомимо скакали по тайге своей характерной побежкой, ставя задние лапы в промятые передними лапами лунки. Когда была возможность, то вскакивали на поваленные деревья и пробегали по ним какую-то часть своего пути. Ловкие быстрые зверьки ловили мышей, раскапывая их подснежные туннели, гонялись за белками и если повезёт, то догоняли и убивали, прокусывая острыми зубками - шильцами, беличье горлышко.
  Наевшись соболюшки возвращались в дупло и в тепле и безветрии дремали, готовясь к следующим охотам...
  
  ...Охотник проснулся как всегда задолго до рассвета. Выйдя из зимовья в темноту, он увидел своих собак вылезших навстречу хозяина из своих конур и, потягиваясь, виляющих хвостами. Их мех заиндевел на боках, но чувствовали они себя, несмотря на мороз, здоровыми и сильными.
  Вернувшись в зимовье, человек затопил печь, поставил греться на плиту вчерашнюю кашу и стал собираться в тайгу. Положил в рюкзак сухари и кулёк пельменей, чайную заварку и несколько кусочков сахара. Потом подсев к столу позавтракал кашей, запивая сладким чаем. Остатки вынес собакам и разложил в разные чашки. Собаки почти не жуя проглотили кашу и, облизываясь, подошли к хозяину, поднимая головы, и словно заглядывая ему в глаза...
  
  Над тайгой поднимался обычный морозно-серый рассвет. Большие деревья, замороженные до сердцевины, стояли не шелохнувшись, словно умерли, и только маленькая синичка, тонко посвистывая, перелетала, греясь, с ветки на ветку в кустах шиповника, торчащего из снега на берегу замёрзшего ручья...
  А в это время соболь - мужичок (так называют соболя - самца в Сибири) вылез из-под большого корневища упавшей сосны, пробежал по стволу, оставляя сдвоенные отпечатки пушистых лёгких лап, и, спрыгнув на бело-синий в рассветных зимних сумерках снег, поскакал галопом по привычному уже маршруту...
  Вот тёмной стремительный силуэт соболя пересёк свежие следы длиннохвостой пушистой белочки. Остановившись, соболюшка потоптался на месте, определяя направление хода белки. Вдруг, его тонкий слух различил шуршание коготков белки по коре кедра в ближней чаще. Он, словно пружинка, крутнулся на одном месте и помчался на звук.
  Сидящая на толстой ветке в половине ствола белочка, завидев тёмный силуэт соболя на белом снегу, стрелой мелькая в хвое веток, метнулась в вершину. Но соболь уже заметил это мелькание и бросился в погоню. Стремительно, в длинном полёте, белочка, перепрыгивая с дерева на дерево, неслась по воздуху, едва касаясь лапками веток и чешуйки кедровой хвои осыпались на снег, отмечая её путь, но ещё быстрее мчался соболёк.
  Смертельная погоня закончилась внезапно. Соболь уже почти настиг белку, когда она, промахнулась мимо очередной опоры и, сорвавшись, полетела вниз к основанию соснового ствола.
  Азартный соболь, не раздумывая, прыгнул вслед, мягко приземлился на снег, в несколько прыжков настиг белочку и острыми, как белые гвоздики зубами, в мгновение перервал ей горло...
  
  Немного успокоившись, соболёк полизал вытекающую из горла ещё тёплой жертвы кровь и принялся поедать, пахнущее кедровыми орешками мясо.
  Насытившись, соболюшка закопал недоеденные останки белочки в снег, проскакав по снегу несколько метров, взобрался на высокую сосну, шурша острыми коготками, вскочил на толстую ветку чуть прошёл от ствола и глянул вниз.
  Солнце к этому времени поднялось над лесом, и белый снег искрился под его яркими лучами миллионами огоньков. Было необычайно светло и красиво в этом зимнем лесу, но заснеженные деревья, словно неживые, стояли не шелохнувшись, и зверёк, как обычно после еды решил отдохнуть соболь.
  Устроившись поудобнее, соболёк растянулся на ветке и задремал, чувствуя приятное успокоение, от удачно начавшегося дня...
  
  ...С утра выставилась сухая морозная погода. Кучум и Саян, весёлым галопом описывая на белом снегу круги и полукружья, с двух сторон от идущего посередине охотника, обследовали тайгу, пропопуская сквозь эту сеть поиска большую полосу леса.
  В одном месте, пересекая соболиный след, Кучум вдруг остановился как вкопанный, подобравшись и, словно став выше на ногах, понюхал воздух над недавним следочком.
  После этого лайка на галопе сделала небольшой круг и, определив в какую сторону ушёл соболь, на длинных махах помчалась вперёд, прихватывая запах соболя верховым чутьём. След был утренний и потому собака мчалась, летела напрямик, перепрыгивая кусты и заснеженные валежины...
  
  ... Соболь проснулся, когда услышал шуршание снега осыпающегося под лапами Кучума на прыжках. Он видел сверху, как собака проскочила у подножия дерева, потом вернулась, подбежала к сосне и поцарапала кору когтями передних лап, встав на задние.
  Соболь, рассердившись на непрошенного гостя, не то фыркнул, не то чихнул и собака, услышав это, тотчас заметила в кроне пушистого зверька и залилась звонким призывным лаем. "... Тяф - тяф - тяф..." - выговаривал Кучум и вскоре к дереву на галопе примчался Саян и тоже включился в сердитое переругивание: "Гав - гав - гав..."
  
  ...Вскоре из - за деревьев появился охотник. Он торопился, вспотел и потому, подойдя к дереву и увидев притаившегося на ветке соболя, не спешил. Сняв шапку, обтёр вспотевший лоб, поглядывая вверх, в сторону соболюшки. Потом достал дробовой патрон, перезарядил двустволку, загребая снег ногами, отошёл чуть в сторону, и когда ствол сосны прикрыл туловище соболя, стал целиться в едва заметную головку с треугольными ушками и чёрными бусинками блестящих глаз...
  Собаки, заняли позицию напротив охотника, с другой сторону дерева, и размеренно гавкали - то вместе, то порознь. Саян при этом суетился, перебегал с места на место, а Кучум сидел на задних лапах и лаял, уверено и мерно, не отрывая зоркого взгляда от соболюшки...
  
  ... Грянул выстрел! От удара, с сосновой хвои под дерево посыпалась искрящаяся, лёгкая, снежная кухта, и чёрный соболёк, задевая нижние ветки, упал ватной игрушкой к ногам быстро подбежавшего под дерево Охотника. Собаки тоже бросились к убитому собольку, но после сердитого окрика хозяина, остановились и крутя головами, виляя хвостами, не отрывая быстрых глаз от пушистого зверька, переминались с ноги на ногу.
  Хозяин поднял с земли соболя и показал собакам. "Молодцы собачки! - похвалил он и собаки, ещё веселее завиляли колечками свои пушистых хвостов.
  
  "Ну, вот и первый соболёк - радовался охотник, разглядывая мех и подув на брюшко, увидел сквозь густые волоски и подпушь, белую мездру.
  - Вылинял, конечно, уже давно - подтвердил он своё же предположение и аккуратно уложил соболька в матерчатый специальный мешочек.
  - Ну, вот и с полем! - поздравил он сам себя вслух. От одиночества и от переполнявших его чувств Охотник, иногда, разговаривал сам с собой, не видя в этом ничего странного. - Это чтобы разговаривать за охотничий сезон не разучиться - посмеивался он, оправдываясь.
  Бросив собакам по сухарику, которые они тут же с хрустом разжевали и проглотили, Охотник, пройдя чуть вперед и выйдя на опушку леса, сориентировался и направился в сторону зимовья.
  Солнце, на ярко синем небе повернуло от зенита вниз на запад и огромные сосны, залитые золотистыми лучами, словно замершие богатыри, вслушивались в искрящуюся зимним снегом морозную тишину леса. Снег лежал повсюду и потому по временам больно было смотреть на его первозданную белизну, сверкающую под ярким солнцем.
  
  Продравшись сквозь заснеженный ельник, охотник вдруг услышал впереди нервное буханье - лай старшей собаки Кучума. "На зверя лает - вдруг забеспокоился охотник. Он остановился, перезарядил двустволку на пулевые патроны и, широко шагая, поспешил на лай. Вскоре совсем недалеко в ложбинке к буханью Кучума присоединился, басок потоньше. Это залаял Саян.
  Обогнув заросли ольховника, охотник увидел собак. Саян, со вздыбленной на загривке шерстью, бегал с место на место, оглядывался, словно опасаясь засады, и лаял беспорядочно, а Кучум стоял у круглого входа в большую нору и лаял туда, стоя на напружиненных ногах.
  "Берлогу нашёл!" - чуть не вскрикнул охотник. Чело берлоги было на виду. Невольно у охотника задрожали от волнения руки. Он, не торопясь, снял и положил рюкзак на снег, достал из карманов ещё две пули и зажал патроны во рту.
  Потом, осторожно ступая, стараясь не скрипеть снегом, пошёл по дуге, укорачивая с каждым шагом расстояние до входа в берлогу. Теперь он уже не сомневался, что это медвежья нора, но не знал, внутри ли медведь.
  Кучум, заметив хозяина вздыбил шерсть, и, приблизившись к челу, заглянул внутрь, скаля зубы и угрожающе ворча. Потом собака прыгнула внутрь, через несколько секунд выскочила из берлоги и бросилась галопом по кругу, пытаясь привычно найти выходной след.
  Охотник с облегчением вздохнул. "А, где же косолапый?",- нервно посмеиваясь, вопросил он сам себя, и заглянул внутрь берлоги.
  Медвежья нора была пуста. Саян, прядая ушами и приседая от напряжения, приблизился к пустой берлоге и когда хозяин, воспользовавшись моментом, толкнул собаку внутрь берлоги, молодой кобель с испуганным воем вылетел оттуда и, вздыбив шерсть, басом взлаял несколько раз.
  -Не бойся, медведя там уже нет, - успокоил собаку посмеивающийся хозяин.
  -Но тебе надо привыкать к страшному медвежьему запаху, - продолжил он, и Саян виновато завилял хвостом, слыша в голосе хозяина нотки упрёка...
  
  ...Уже в зимовье, лёжа на нарах и слушая, как в печке потрескивают дрова, Охотник думал о медведе. "Или он ушёл в другую берлогу или его кто-то вспугнул перед залеганием. В любом случае берлога большая, и зверь, наверное, был крупный. Но почему он не залёг в спячку? Что ему помешало?"
  
  
  ...В это время Бурый лежал в густом молодом ельнике в нескольких километрах от зимовья и по временам глухо сердито рычал, вспоминая услышанный днём дальний выстрел и лай двух собак. Медведю, голодному, с обмороженными лапами вдруг вспомнилась металлическая "шкатулка", так приятно пахнущая тухлой рыбой и потом, привиделась фигура человека с ружьём, испускающим из стволов снопы огня и гулкие звуки выстрелов. Шерсть на Буром поднялась дыбом и он визгливо рыкнул, облизывая красным языком, пузырящиеся пеной фиолетовые дёсны и чуть желтоватые у основания длинные клыки... Память о некогда испытанной боли вновь приводила его в неистовую ярость!
  
  ... На следующий день, Охотник решил поставить капканы. Вечером он чинил и вываривал в сосновой хвое металлические капканы и тросики с вертлюгами на конце, правил напильником насторожки, где надо, зачищая поверхности, добиваясь того, чтобы капканы срабатывали от малейшего прикосновения к тарелочкам. Затем закладывал их, на несколько минут в кипящею воду с сосновой хвоей, а потом, доставая палочкой из котелка, сушил и выкладывал на мороз под крышу.
  Собаки в этот вечер как-то непривычно и беспокойно суетились, часто вставали из лёжек, нюхали воздух, и даже отбегали от зимовья, слушая ночную тишину.
  Хозяин был в это время внутри избушки и потому ничего не заметил.
  Утром, как обычно, позавтракав и сложив капканы в полотняный чистый мешок, охотник вышел в тайгу пораньше и, обойдя ближайший мыс невысокого холма, заросшего густым сосняком, свернул в падь и на берегу первого же распадка, приходящего от вершины хребтика, принялся мастерить место для установки капкана.
  Он разгрёб ногами снег до земли и по периметру небольшой окружности натыкал в образовавшийся сугроб сосновых веток. Затем установил капкан и подвесил над тарелочкой насторожки кусочек мяса - глухарятины. Он добыл недавно из-под собак облаянного ими на вершине сосны, угольно-чёрного петуха-глухаря, и не обдирая положил под нары. В оперении глухарь быстро стал пахнуть, что и нужно было охотнику.
  Разрезав на кусочки глухаря, он мясо подвешивал в качестве приманки, а перья разбрасывал по округе. Соболь, увидев перья, постарается найти и самого глухаря и потом, учуяв мясо, должен войти в огороженное ветками пространство и прыгая за приманкой, попал бы на тарелочку насторожки. Капкан сработает и соболёк окажется в капкане.
  И ещё, "оградка" защищала капканы от засыпания насторожек снегом в сильный ветер...
  
  Назавтра, с ночи ещё, начался ветерок и снежная позёмка. Охотник, проверяя капканы из ближнего, вытащил заледеневшего уже горностая, которого в здешних местах видел впервые. Белая шубка зверька заиндевела на сильном морозном ветру и охотник со вздохом разочарования положил горностая в рюкзак. "Говорят раньше у российских царей были горностаевые мантии, - думал он бредя навстречу сильному ветру, обжигающему морозом лицо. - А сегодня, на что он мне?"
  Сильный ветер заровнял к вечеру все следы на открытых местах и потому Охотник не заметил следов большого медведя в одном месте пересекавшего его вчерашний след. Человек к тому же шёл по тропе, отворачивая и пряча от ветра лицо, и потому редко глядел на землю.
  Собаки же, с утра прихватили свежий след лося и принялись гонять его по округе, изредка взлаивая при виде убегающего зверя. Но ветер выл в вершинах деревьев, раскачивал их и шум в лесу напоминал шум курьерского поезда, через который лай собак не пробивался до слуха человека...
  Кругом, как всегда в метель, снежинки роились белой пеленой и сквозь эту вьюжную занавесь изредка были видны серые силуэты деревьев, запорошённых снегом.
  К вечеру и охотник и собаки очень устали и отправились в зимовье пораньше. Собаки неспешной, усталой рысью бежали впереди хозяина по тропе и при подходе к лесному домику убежали вперёд.
  Хозяин отставал, уже с усилием "грёб" кожаными лёгкими ичигами наметённые снежные сугробы и думал только о том, как, придя в зимовье, растопит печку и повалится на нары для долгожданного отдыха...
  
  
  ... Бурый искал встречи с ненавистным для него двуногим существом, но был осторожен.
  Злоба на всё живое клокотала внутри измождённого, но ещё сильного тела и хищник проснувшийся в нем, едва удерживал в себе визгливый, яростный рёв.
  ...Он ещё утром, зашёл к тропе ведущей к зимовью с тыла, из чащи, чтобы не давать следов и учуяв свежий запах человека и собак, его помощниц, ощерил желтоватые зубы и острые клыки и сдавленно зарычал.
  Выбрав место между двумя густыми заснеженными ёлками, зверь лёг носом к тропе и навстречу холодному ветру, чутко задремал, изредка, неслышно поднимая голову, прислушивался к вою ветра в вершинах деревьев, приглядываясь, сквозь хвою еловых тонких веточек, на прогал человеческой тропы, ведущей к зимовью...
  
  Чёрная, мелькающая в снежной круговерти фигура человека показалась неожиданно.
  Перед этим, вздыбив шерсть на загривке, Бурый молча пропустил мимо себя двух собак, не учуявших зверя, лежавшего за ветром. Человек тоже шёл не смотря по сторонам, закрываясь от метели одной рукой в рукавице, а его ноги привычно ступали по знакомым неровностям тропы.
  За спиной болталось незаряженное ружьё. Он, обычно осторожный и предусмотрительный, не перезаряди его после недавнего выстрела по белочке. Да и собаки бежали впереди, а им, Охотник доверял, как себе...
  
  ...Он думал о своём доме в деревне, о том, как будет весело и приятно после возвращения с охоты, ходить с бутылкой водки по родне в деревне и выпив под крепкую мясную закуску, отвечать на расспросы об охотничьих приключениях. ...Человек в воображении уже видел просторные комнаты в своём доме, ровные деревянные полы укрытые самосвязанными цветными дорожками, жену у пылающей жаром печки, детей просящих его в следующий год взять с собой в тайгу...
  
  А вокруг свистела и гудела вьюга и на отросшей у Охотника бороде и усах, намёрзли от тёплого дыхания льдинки.
  Всё пространство неба и земли было белого цвета и снег сыпал сверху, не переставая и подхваченный ветром, кружился в безумном хороводе природного движения...
  
  
  ...Бурого замело, завалило снегом, и когда он с яростным, долго сдерживаемым рёвом, стряхнув с себя снежные сугробы, вскочил на дыбы, вид его был страшен.
  Оскаленная, широко раскрытая клыкастая пасть, высокая лохматая, более двух метров ростом фигура медведя, визгливо-свирепый громогласный рёв на мгновение парализовали человека, так неожиданно возвращённого в реальность дикого мира природы, из своих сладких мечтательных грёз!
  Бурый скакнул вперёд, как тяжёлая лошадь, вставшая на дыбы, ураганом налетел на человека, ударил его когтистой лапой по туловищу. Потом, уже потерявшего сознание, падающего охотника, схватил клыками за плечо, рванул на себя и вырвал плечевую кость из сустава!
  Затем, долго рвал безвольное, бесчувственное тело, вымещая в ярости на человеке свою боль и страдания, за все эти бесконечные дни и ночи замерзания, голода и боли от обмороженной, но не потерявшей ещё жизненной силы плоти...
  
  Он, Бурый, убил человека за несколько секунд,
  но ещё долго терзал окровавленное тело, на мгновение отстраняясь, глухо, с ненавистью, ворча и разбрызгивая из пасти кровавую слюну, а потом, вновь возбуждаемый демоном ненависти и мести, набрасывался на темнеющее на белом изломанное мёртвое тело...
  
  Прибежали собаки, загавкали, заголосили, пытаясь отогнать остервеневшего хищника от хозяина, но медведь, бросался на них, норовя схватить, и собаки отскакивали на почтительное расстояние и безостановочно лаяли.
  Кучум, изловчившись, прыгнул на Бурого и вцепившись в загривок, с яростными воплями рвал изворачивающегося и пытающегося достать собаку лапами, медведя.
  Чтобы сбросить собаку, Бурый, встряхнулся всем телом, встал на передние лапы и достал, куснул Кучума сбоку, прокусив ему низ живота...
  Через мгновение, Бурый наконец - то дотянувшись, схватил когтистой лапой, пораненную, повисшую на нём собаку и ударил другой. Кучум, отброшенный мощным ударом, с воем отлетел в сторону.
  С трудом поднявшись, подволакивая сломанную лапу, повизгивая от боли, собака похромала в сторону зимовья...
  
  Напуганный всем происходящим Саян перебегал с места на место, поодаль, напружинившись и вздыбив шерсть, не решаясь, напасть на разъярённого хищника, безостановочно лаял. Бурый погнался за Кучумом и тот, как мог уворачиваясь убежал вперед, к "дому", к зимовью.
  А на тропе осталось распростёртое окровавленное тело Охотника, с неестественно заломленными руками и изогнутыми в разные стороны ногами, а стволы отброшенного медведем ружья торчали из сугроба неподалёку...
  
  
   ...Трагическая картина: черная неподвижная фигура убитого зверем человека, на белом снегу, в круговерти неперестающей метели.
  Медведь гнался за собаками до зимовья, а потом, учуяв запах тёплого жилья и еды вышиб, вырвал дверь и принялся поедать всё съестное, что было припасено охотником на длинный охотничий сезон...
  Вломившись в зимовье, медведь, встав на дыбы, смёл мешки с крупами и мукой, с полок под потолком, на пол и стал пожирать всё без разбору, разорвав и рассыпав содержимое мешков и кульков по полу. Потом, выскочив из зимовья, он нашарил, под крышей, мешок с пельменями и чавкая съел их. Затем выудив длинной лапой оттуда же, из под крыши куски мороженой лосятины съел и часть мяса.
  И только набив брюхо, медведь немного успокоился, вновь забрался в зимовье и впервые за всю зиму, устроившись в тепле, сытый и довольный кровавой местью этому двуногому существу задремал, вздрагивая и рыкая во сне, переживая, уже в воображении, схватку с ненавистным человеком и его собаками...
  
  
  ... Саян и раненный Кучум, оторвавшись от Бурого, сделав большой круг по тайге возвратились к мёртвому хозяину и увидев, что он неподвижен и уже остывает, завыли подняв головы к равнодушному, невидимому среди белых, снежных вихрей, небу. Они долго ещё ждали и надеялись, что хозяин очнётся и вновь как обычно поведёт их в зимовье...
  
  Ночью метель постепенно затихла, и ударил, как обычно бывает после снега, сильный мороз...
  
  Пролежав рядом с телом хозяина, уже закоченевшего и полузанесённого снегом всю ночь, Саян утром, вдруг обнаружил, что раненный медведем Кучум тоже умер - ночью, в последнем усилии подполз к хозяину и положив голову к нему на грудь, затих.
  
  Осиротевший Саян, терзаемый одиночеством, страхом, голодом и морозом, уже при свете дня поднялся из лёжки, завыл скорбно и безнадежно, прощаясь с хозяином и Кучумом, а потом мерной рысью, огибая лесом страшное теперь зимовье, с заснувшим в нём медведем, побежал вдоль реки вниз по течению. Вскоре он нашёл засыпанную снегом конную тропу, и по ней, уже никуда не сворачивая, затрусил в сторону деревни...
  
  Вокруг стояла притихшая тайга скованная морозом и только изредка, с треском рвалась натянутая от холода на деревьях кора и шурша, с еловых лап, прижимающихся к стволу поближе, словно сохраняя последнее тепло в заледеневших деревьях, осыпался подмороженный, тяжёлый кристаллический снег...
  
  
  ...Саян вернулся в деревню на третий день. По пути он ночевал у знакомого зимовья и чтобы утолить голод пытался ловить мышей, что ему не очень удавалось. И всё - таки несколько пойманных маленьких мышек помогли ему преодолеть эти длинные тоскливые километры возвращения и спасали от изнуряющего голода...
  Жена охотника увидев отощавшего Саяна, всплеснула руками и тут же заплакала. Саян, виляя хвостом, ластился к хозяйке, а потом вдруг начал выть, словно пытаясь рассказать ей что - то печальное, недавно произошедшее в его жизни...
  Встревоженная женщина, накинув платок на голову, пошла к младшему брату своего мужа, который работал учителем в начальной деревенской школе. Рассказывая о том, какой Саян вернулся тощий и испуганный, она всплакнула вновь, а брат Охотника пошёл в поссовет и рассказал всё секретарю деревенского совета.
  Уже вечером в школе собрались молодые и старые охотники и услышав его рассказ, засобирались в тайгу, спасать старшего брата учителя - Охотника. Многие предполагали, что Охотник, или замёрз, где-то провалившись в воду, или медведь напал.
  Последнее предположение считалось наиболее достоверным, потому что и Кучум тоже в деревню не возвратился...
  
  Выехали на колёсном вездеходе, который на время попросили в лесничестве. Взяли с собой медвежатницу, лайку - Пестрю. Это был крупный кобель с многочисленными шрамами на седеющей морде - следы собачьих драк во время течки деревенских собак. Он был первый и самый свирепый драчун и даже задушил несколько молодых кобелей, рискнувших вступить с ним в драку...
  Но вся деревня знала, что Пестря на берложной охоте, ничего не боялся и свирепо лаял на медведя буквально нос к носу уткнувшись в чело. Хозяин этой лайки рассказывал, что между носом медведя и носом Пестри в какой-то момент было не больше спичечного коробка.
  Эту историю знала теперь вся деревня и Пестря был всеобщим любимцем и гордостью деревенских детей и молодых охотников...
  
  Расстояние до зимовья охотника преодолели за один день и уже в сумерках подъехали к занесённой снегом избушке. Издали увидев, что двери зимовья открыты настежь и кругом царит разгром охотники, держа Пестрю на поводке, высадились из вездехода и когда увидели, что шерсть на загривке кобеля встала дыбом и он глухо заворчал нюхая воздух, поводя головой то влево то вправо, и неотрывно глядя в сторону зимовья, поняли, что медведь засел в зимовье. Такие случаи и до того бывали на охоте.
  Шепотом посоветовались и младший брат погибшего - Учитель, известный на всю округу медвежатник, спустил собаку с поводка. Пестря, взяв с места в карьер, понёсся к зимовью и вскочил внутрь, откуда раздалось его яростный лай и вскоре, взревел рассерженный, разбуженный медведь.
  Охотники, подбежав к домику, встали полукругом, приготовив карабины, ожидая появления медведя. Было уже полутемно и охотники которых было четверо, нервничали. "Уйти может - тихо предположил один из них, самый молодой, но Учитель промолчал и с напряжением ждал продолжения.
  В зимовье начались громкий шум и возня. Лай Пестри превратился в какие то яростные вопли и наконец, из домика вывалился Бурый и следом, вцепившийся в него Пестря...
  
  "Стрелять осторожно! - уже не таясь выкрикнул Учитель и сам выстрелил, целя в грудь громадного, рассвирепевшего от нападения собаки медведя. Затрещали выстрелы. Бурый поднялся на дыбы, хотел броситься на ближнего охотника, который был от него метров в десяти, но Пестря вцепился ему в заднюю лапу и медведю пришлось отмахиваться, отгонять смелого пса. Всё вокруг вновь завертелось, закрутилось.
  
  Грохот выстрелов смешался с рявканьем злого медведя и лаем Пестри. Охотники уже каждый выстрел раз по пять, по шесть, но Бурый по прежнему был на ногах и то вскидывался на дыбы, пытаясь атаковать людей, то вновь, на четырёх лапах старался догнать уворачивающегося, ускользающего от когтей разъяренного медведя, Пестрю.
  
  Наконец заметив, что зверь начал двигаться как - то неуверенно и неловко, учитель с карабином на изготовку подскочил к Бурому на несколько шагов и когда тот всплыл очередной раз на дыбы, вскинув винтовку, дважды выстрелил в голову медведя!
  
  И Бурый, словно сонный, повернулся вокруг своей оси опадая громадным телом вниз и упал наконец, на белый снег, забрызганный кровью и клочками шерсти! Люди ещё долго не решались прикоснуться к медведю, а осатаневший от злости Пестря вцепился в заднюю лапу и пытался вырвать кусок мяса из неподвижного, умершего уже Бурого...
  
  Наконец Учитель по дуге подошел к лежащему телу и держа карабин наизготовку, тронул тело мёртвого медведя кончиком сапога... Медведь - шатун был мёртв...
  
  И уже после, подошли остальные охотники, возбуждённо и невнятно обмениваясь впечатлениями. "Я стрелил первый раз и думал попал...". "А я выцелил в голову и только хотел нажать на курок, а он как броситься на Пестрю..."
  Только Учитель молчал и думал про себя, что брата, наверное этот медведь заломал и от этого, на душе становилось тоскливо и хотелось яростно двигаться, стрелять раз за разом в безжизненное, неподвижно распластанное, громадное тело зверя...
  
  
  ... Темнота незаметно спустилась на тайгу и люди разведя большой костёр, стали обдирать, ещё тёплого медведя.
  Работа была трудной, но опытный медвежатник, с помощью своих спутников делал это быстро и сосредоточенно, думая при этом тяжёлую думу, представляя себе последние мгновения в жизни своего горячо любимого, старшего брата...
  Он вспомнил, как его, ещё совсем мальчишку, брат брал с собой на глухариный ток, и у ночного костра прикрывал его своим ватником...
  
  Тогда, с братом, он добыл первого, такого запомнившегося, глухаря - петуха. Он иногда рассказывал, что этот успех, на первой охоте, впоследствии, возбудил в нём интерес к тайге, и природе, вообще...
  С той поры его заинтересовала биология и география. Первая, оттого, что помогала ему больше узнать о жизни животных, а вторая, из вспыхнувшей страсти к походам и путешествиям.
  Уходя в армию, уже закончив биофак университета, он думал, что никогда не вёрнётся в родную деревню...
  
  И действительно, после службы уехал в Карелию, в другой конец большого Союза, жил несколько лет в Крыму, потом перебрался в Москву и уже оттуда вновь вернулся простым школьным учителем в родную деревню...
  
  И где бы он ни жил, чем бы он ни занимался, ему постоянно снились просторы тайги и не хватало ощущения спокойной уверенности в себе, что и делает нас по настоящему свободными, даже в неволе.
  Везде он чувствовал себя гостем и вспоминал о родной деревне, как о своём единственном доме, где он был хозяином. Женившись на москвичке, он через некоторое время понял, что жизнь вместе, с избалованной и стремящейся к известности и славе женщиной делает его не только несчастным, но и несвободным, не даёт жить осмысленно и просто.
  Начались семейные ссоры, перераставшие в безобразные скандалы, с битьём посуды и истерическими слезами...
  
  И вот, наконец, он осознал - счастье человеческое таится там, где и когда нам было жить вольно и свободно и потому, в конце концов вернулся в Сибирь, в свой медвежий таёжный угол и став учителем в местной школе, всё свободное время проводил в тайге. И очень часто водил в таёжные походы своих учеников.
  Может быть, благодаря такому Учителю, многие юноши и даже девушки в их деревне, уезжая в город и выучившись, возвращались домой, женились, заводили детей и в последствии, были рады такому выбору, часто приглашая его, Учителя, в качестве крёстного отца...
  
  А всё началось, как сейчас казалось Учителю, с того дня, когда старший брат - Охотник взял его с собой в лес с ночёвкой на высоком берегу, таёжной реки...
  
  
  ...Закончив свежевать зверя, немного прибрав в зимовье, растопили там печь и приставив оторванную медведем дверь ко входу, стали устраиваться на ночлег, подогнав поближе к избушке вездеход...
  
  Медведь, перед тем как его неожиданно разбудил Пестря, дремал лёжа на нарах, соорудив себе из веточек и засохшей травы затащенным им в зимовье, подобие гнезда. В домике до сих пор остался крепкий запах дикого зверя.
  При свете керосинки осмотрели Пестрю. Он был в нескольких местах в крови, но это была медвежья кровь. Собака немного хромала на переднюю правую лапу, но скорее всего это был ушиб - как определил, ощупав собаку, Учитель - он в деревне был и за ветеринара тоже.
  Все охотники старались прикоснуться, погладить собаку и угощали его кусочками медвежатины, которую Пестря, брезгливо сморщив нос некоторое время держал в зубах, а потом бросал на снег.
  Когда осмотрели медвежью тушу, то оказалось, что он весь был изранен, и даже непонятно было, как он двигался. Шея была прострелена в нескольких местах, и в туловище было не менее десяти ранений. Но так силён и огромен был этот медведь, что убить его смогли только те пули, что попали в голову после выстрелов Учителя.
  Когда перед ужином выпили по первой, Учитель вдруг сказал:
  - Завтра утром начнём искать тело брата - И все замолчали, представляя себе его состояние. Каждый из них понимал, что Охотника, скорее, всего, нет уже в живых.
  Утром поднялись затемно, мрачные и молчаливые. За завтраком выпили по рюмочке негласно поминая погибшего Охотника и уже потом, засобирались на поиски...
  
  Договорились, что разойдутся в разные стороны и если найдут тело или то, что от него осталось, то дважды выстрелят в воздух. Пестрю закрыли в вездеходе и он жалобно скулил и подвывал, просясь на воздух.
  Учитель ушёл в тайгу раньше всех, и не успел ещё последний охотник отойти от зимовья, как раздался его совсем близкий двойной выстрел...
  
  Когда подошли к тому месту, где медведь заломал Охотника, Учитель копал снег в нескольких метрах от тропы, добывая из снега остатки разорванного и замерзшего уже человеческого тела.
  У дерева стояло прислоненное к стволу, ружьё Охотника, здесь же найденное Учителем.
  
  Медведь, несколько раз за это время, приходил к убитому им охотнику и фыркая, выкапывал тело и съел его больше чем наполовину, оставив нетронутой только голову и обглоданные кости ног...
  После того, как он насыщался, зверь стаскивал окровавленные остатки в кучу и заваливал ветками и снегом...
  По этому снежному бугру и по пятнам крови на белом, Учитель и обнаружил эту снежную могилу, в которой покоился его любимый старший брат...
  
  
  Так закончилась трагическая история противостояния человека и медведя, в которой Охотнику пришлось отвечать за грехи других, и в которой убийца человека, медведь Бурый, был наказан согласно человеческим законам!
  
   2010 год. Лондон. Владимир Кабаков
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"