Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Таёжная жизнь. Дневники одиночки

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жизнь в дикой тайге полна опасностей и приключений. Можно угодить в лабы медведя, а можно просто замерзнуть зимой, не рассчитав своих сил в длинных походах.

  Таёжная жизнь - дневники одиночки.
   Отрывки из романа "Год жизни".
  
  
  "...Иметь в себе самом столько содержания, чтобы не нуждаться в обществе, есть уже потому большое счастье, что почти все наши страдания истекают из общества, и спокойствие духа, составляющее после здоровья самый существенный элемент нашего счастья, в каждом обществе подвергаются опасности, а потому и невозможно без известной меры одиночества..." Артур Шопенгауэр.
  •
  ...Днем было теплее обычного и Пестря, вытянув лапы, то на одном то на другом боку лежал под солнцем, принимая полезные, воздушные ванны. Я носил воду из речки, надел фуфайку и на солнышке вмиг разомлел, а стриженая наголо моя голова покрылась испариной.
   Красота необычная в здешних местах, какая-то поэтическая и не видная больше никому кроме нас двоих, так как кроме нас тут за всю зиму пролетает только вертолет, да самолёты иногда прогудят над крышей.
   Долина похожа на кратер, окружена вершинами со всех сторон: Кавокта здесь делает резкий поворот и незаметно, спрятавшись в ущелье, убегает вниз, к Ангарокану, а ущелье это начинается за ближайшим лесом...
   Такая жизнь мне нравится!
   Выйдешь из дома утром часов в десять - солнце поднялось, припекает, воздух чист и живителен. Дышишь, будто нектар пьёшь, кругом белые-белые снега, белые вершины и голубое небо, а подножие гор обрамляет полоска темного строгого и стройного леса: кругом стоят темные ельники.
   Нарисуй мне кто такую картину раньше, я вероятнее всего хмыкнул бы в усы, а про себя улыбался бы восторженности рассказчика. А вот теперь, сам готов нагромождать превосходные степени...
  
  
  С утра ходил "в лес": ночью прошел снежок и утром, ветерок сдувал с елей снежную пыль...
  Через час вышел на свежий след соболя и подбадривая Пестрю, устремился в погоню.
  Соболь не спешил, петлял туда сюда, с галопа переходил на шаг...
   Следочек четко отпечатывался на влажном снегу - была оттепель. Около полутора часов после начала погони, мы почти настигли соболя, он где-то рядом и Пестря, утопая во влажно-пушистом снегу, исчез из виду, но и соболь услышал погоню, и, не отвлекаясь, по прямой стал уходить к горам. Он пересек ключ и поднявшись до границы ельника, помчался вдоль кромки леса. Пестря где-то далеко впереди залаял как-то странно без азарта, но я поверил и из последних сил, бегом, напрямик продираясь сквозь ельничек, устремился на лай.
   Ожидания мои не сбылись. Пестря, наткнувшись на полосу рыхлого снега, барахтался в нем, обиженно и тоскливо "лаял" на это препятствие и ругал того соболя, который завлек нас в кучу снега, а сам легкий и проворный умчался дальше...
   Кое-как преодолели эту полосу, но силы на исходе, солнце печет, стриженая голова и лицо покрылись потом, и закрадывается мыслишка "бросить след и уйти в дом пока не поздно", но уже только из упрямства, отбрасываю искушение и двигаюсь дальше.
   Пестря тоже исчерпал запас азарта и силы. Он, метрах в пятидесяти впереди, пешком следует за собольком, опустив голову к следу - "работает на публику".
   Прошли еще метров пятьсот и я остановился: склон развернулся на юг.
   Влажный снег через несколько шагов залеплял ходовую поверхность лыж; палка, с которой я шел и та облеплена снизу несколькими килограммами снега.
   Склонившись, опершись на палку постоял немного восстанавливая дыхание и взвешивая за и против: если я буду следовать такими темпами, то соболь шутя уйдет куда захочет. А если он захочет уходить по направлению от моего дома, то я в такую погоду, просто не смогу вернуться, вылезти из этого далека, а дневать где-то дожидаясь, пока ночной морозец сделает снега проходимыми, мне не улыбалось.
   И я повернул. Пестря лег под соседней елкой, его и отзывать не надо было, сам сошел со следа принимая как данность бесполезность преследования...
  
   По южному склону до ключа по прямой было метров триста, но эти метры дались с трудом. Снег подтаял, а на глубине пять-семь сантиметров был влажным и не давал катить. Приходилось, поднимая лыжи с килограммами налипшего снега и переступать, как на снегоступах.
   С грехом пополам добрался до ключа. Было жарко, хотелось пить, а совсем рядом журчала открытая вода, но на два метра ниже уровня сугробов.
   "Надо будет брать с собой бутылку", - рассуждал я, сплевывая загустевшую слюну, - "и этой бутылкой, привязывая к горлышку веревку, доставать воду, как ее достают на пароходах с борта".
  Отгоняя непрошеные мысли, решительно перешел ключ и стал подниматься в гору на восток: идти стало намного легче, но гонка дала себя знать. Не хватало воздуха, покалывало где-то под ребрами: все-таки высота изрядная, более полтора тысяч метров!
   К дому подходил мокрый от пота, вспомнились тренировки, когда казалось, что уже больше не сделаешь ни движения, но проходила минута, другая, и двигаешься, терпишь преодолевая себя,.
   Вот так и сегодня, сцепив зубы, дошел до дому. Но сил очистить лыжи не было. Вошел в дом, шатаясь как пьяный снял валенки, выпил целый ковш воды, дрожащими руками снял мокрую насквозь одежду и повалился на нары...
   Не воспринимая окружающего, впал в дремоту. Около часа поспал и силы вернулись; переоделся в сухое, поел каши, с удовольствием выпил две кружки сладкого чая и будто бы не было выматывающей гонки...
  
  
   Позавчера, под вечер начался снег, который шел сутки и только вчера, к вечеру, тучки разнесло и ночью на небе проглянули звезды. Снегу выпало сантиметров пятнадцать, вертолетную площадку занесло, тропки подле дома - тоже. Я из домика не выходил весь день.
   Пестря тоже сидел у себя в продуктовой палатке - это его место ночлега. Потом ему надоело, и он долго слонялся вокруг дома, повизгивая около дверей, прося есть: надо пояснить, что перед снегопадом он опрометчиво унес куда-то свою чашку и ее засыпало снегом - он уже сутки жил без горячего. Поэтому и грустил и жаловался на житье.
   Когда снегопад кончился, мы с Нестером, поочередно выходили чистить тропинки и я нашел Пестрину чашку высоко на холме. Зачем он ее туда транспортировал - непонятно...
  
  
  Я вылетел с Кавокты на сейсмостанцию в Тоннельный недавно...
  Все двадцать дней мая, за малым исключением, идет снег - или с утра, или вечером, чаще ночью, реже - весь день. Дня два уже шел дождь. Времена года, казалось, меняются за считанные часы.
  Сегодня с утра на улице лежал пушистый снег слоем в пять сантиметров, а сейчас, глядя в окно вижу ясный, холодный закат, темная суровая вершина на западе затемняет распадок, а на юго-востоке рдеют под заходящим солнцем снежные вершины хребта - я иногда путаю их с высокими летними облаками. А такие облака, по временам заполняют горизонт, поражая зрение чистотой розового цвета.
   Восемнадцатого мая, проснулся в шесть часов утра, раздумывая полежал в теплом спальнике в полудреме: вставать-не вставать?
   Хочу привыкнуть к утреннему настроению бодрости. Вдруг вспомнил о том, что утром собирался уйти на рыбалку. Но наверное все знают, как разительно отличаются вечерние настроения от утреннего. Поэтому, мысленно вяло уговариваю себя не спешить с лесом, - лес не уйдет, а поспать утром - так приятно.
   И все-таки, ставшее привычным состояние: раз собирался, надо делать - не давало покоя. Еще пять минут размышлений, и вот, медленно вылезаю из спального мешка. Тело противится перемене температурного режима; вдеваю ноги в туфли, зябко поеживаясь выпрямляюсь, гляжу в окошко: что-то серовато.
   Неуверенными движениями стягиваю свитер с крючка над изголовьем; надеваю на себя колючий и неуютный, заворачиваю спальный мешок, извлекаю из-под него теплое трико, покачиваясь, то и дело теряя равновесие, чертыхаясь, натягиваю на себя вначале трико, потом штаны, жесткие и хрустящие, делаю два шага до вешалки, надеваю фуфайку и выхожу на улицу.
   Погода сумрачная, но тепло: самая ходовая погода для меня. Пестря, потягиваясь, выходит из-за угла дома, виляет хвостом, - для него, наверное тоже.
   Сделав "дело" вхожу в дом, умываюсь холодной водичкой, смывая остатки сна и нерешительности. Печку не растапливаю, наливаю холодного чаю, достаю масло, хлеб, колбасу и ем: аппетита нет, автоматически жую бутерброды и думаю, все ли взял?
   Рюкзак собран еще вчера вечером, заполнен обычным лесным снаряжением: котелок, кружка, ложка, нож, продукты: соль, лук, сахар, чай, рис, банка тушенки, кусок колбасы, булка хлеба. Моё снаряжение: ружье, бинокль, несколько рыбацких настроев, набор мушек, леску в карман сунул; туда же шесть патронов: четыре пули, одна картечь и дробь.
  
   ...Кажется все в порядке, глянул на часы - половина седьмого: можно идти. Снимаю фуфайку и заталкиваю ее в тощий рюкзак, а на себя надеваю длинный просторный пиджак - на ходу, да еще в гору после ста метров согреваешься, а в конце первого километра становится жарко...
   Тихонько, стараясь не стучать кирзовыми сапогами и не потревожить напарника, прохожу в комнату, беру со столика часы, надеваю на руку, завожу будильник на восемь утра и ставлю напарнику в головах, надеваю на плечи рюкзак, поправляю лямки, окидываю последний раз взглядом комнату и толкаю дверь...
  
   Пестря уже различает походное снаряжение, а увидев рюкзак, весело суетится вокруг, забегая вперед "улыбается", глядит в лицо, понимающее и довольно взлаивает, потом, перестраиваясь на походный лад убегает вперед - убедился, что мы и вправду идем в лес...
  Взбираюсь на первый подъем, регулирую дыхание, посматриваю вокруг и на небо, начинаю, размышляя сам с собой, определять погоду на день и в конечном итоге успокаиваю себя тем, что весной, если дождь и бывает, то редкий и недолгий - обойдусь, как-нибудь без брезентового навеса, который летом я беру с собой обязательно.
   Пройдя по дороге около километра, сворачиваю направо и лезу в гору по северному склону. Кое-где еще пластами лежит снег. Сыро. Мох мягко проминается под ногой, кедровый стланик поднялся - зимой, придавленный снегом он лежит прижавшись к земле и мешает ходьбе.
  
   Выхожу на узкую просеку - тропу, которая змеится по верхнему краю гор, окружающих долину реки Муякан. По тропе идти легко и приятно, места кругом хоженые, обжитые, но для Пестри лес есть лес, - он то и дело исчезает ненадолго то влево, то вправо.
   Появляясь передо мной, на меня не глядит: очень занят, - кругом запахи и эти нахальные бурундуки-разбойники свистят и сердятся.
  
   ...Проходит час, другой, лес вокруг незаметно меняется, делается суровее. Тропа, то теряется разветвляясь несколькими тропками, то находится снова.
   Но я не беспокоюсь и нахожу её продолжение. Внутренне, я уже перестроился на одиночество и трудности пути меня не пугают.
   Мысли в голове разные и больше без системы: воспоминания перемешиваются: прогноз погоды, сменяется выводами о том, куда пошел этот след сохатого, кому он принадлежит: быку или телке, молодому или старому, давно ли прошел, торопился или шел не спеша, возьмет след Пестря если встретит сохатого, или нет?
   Много и часто встречаем медвежьи покопки, - когда-то здесь медведей бывало в эту пору много, а сейчас кругом урчат моторы, грохочет железо, человек разжигает костры, оставляя после себя пустые консервные банки, бутылки из-под водки, - это все создает фон, на котором трудно представить жизнь диких животных, тем более медведя.
   В городах это привычно и закономерно, но здесь, немножко необычно воспринимается в таких местах, которые были вековой глушью еще пять лет назад.
  
   Тропинка петляя, то прижимается к берегу речки то уходит от нее в гору.
   И горы тоже: то сдвигают склоны, то отступают на километр или два, обещая ключ или приток - ручей. Муякан глухо шумит весенней, желтой, наполовину из талого снега водой, взбивая на перекатах белые шапки пены.
   Тропинка, вскоре вышла к зимовейке стоящей на берегу речки.
   Здесь особенно бросилась в глаза неряшливость, суетливость человека: на сто метров в радиусе, то тут, то там торчали пни окруженные шлейфом щепок; вокруг зимовья, набросано много бутылок, тряпок, поленьев, консервных банок, пожелтевших кусочков бумаги.
   Тут и там следы кострищ - мусор лежит толстым слоем. На дверях зимовья с зимы приколота записка: "Товарищ, входя в зимовье, оставайся человеком".
   Я, не снимая рюкзака, на минуту вошел в него. Нары по бокам, ржавая печка, стол у окна обращенного на юг; на столе - банки и котелок, по полкам разложен засохший хлеб, сбоку от стола на гвозде висит мешок с чесноком.
  Подумалось, если бы не беспорядок вокруг зимовья, все это воспринималось бы хорошо и уважительно.
   Желания задерживаться здесь не возникало, и я пошел дальше, решив про себя, что остановлюсь попить чаю часов около двенадцати.
   Чем выше по течению Муякана, тем ближе горы подступают к реке, тем плотнее к воде подходит тропинка, пробираясь через завалы и приречные осыпи - там идти труднее. К тому же, с пасмурного неба, не переставая посыпался мелкий, редкий вначале дождь, который становился все чаще и крупнее.
  
   ...Иду час, два, три...
   Рюкзак за спиной все тяжелее, пиджак на плечах и груди намок, а дождь все прибавляет. Приходится делать остановку и пережидать дождь, благо и место отменное попалось. Кедр, толщиной в обхват, стоит на берегу; под низко растущими ветвями сухо и мягко; прошлогодняя хвоя на ладонь покрывает землю вблизи ствола.
   Со вздохом облегчения сбрасываю рюкзак, передергиваю натруженными плечами, быстро развожу костер от которого приятно пахнет кедровой смолой.
   Зачерпываю котелком воду из Муякана бегущего буквально в двух шагах и вешаю на берёзовый таган над костром, а сам удобно устраиваюсь в ямке, между корнями дерева.
   Пиджак висит на ветке тут же под рукой, сохнет, а из рюкзака достал и одел на себя, легкую и теплую сухую телогрейку.
   Полулежа, уткнувшись носом в меховой воротник, опершись на согнутую в локте руку, сосредоточенно смотрю на огонь.
   Огонь, причудливо изгибаясь перебегает с хворостинки на хворостинку; вверх поднимаются язычками пламени, охватывая закопченные стенки помятого котелка.
   Задремываю...
   Неясные, плавно текущие мысли напоминают состояние замерзающего человека...
  
   Через время, открываю глаза, завариваю чай и, разложив перед собой колбасу, свежий белый хлеб, сахар, принимаюсь есть. Хлеб, нарезав толстыми ломтями, ставлю поближе к огню; когда он подрумянится и покроется хрустящей корочкой, ем; с аппетитом жую тугую копченую колбасу нарезанную тонкими пластиками, закусываю хлебом и запиваю горячим, ароматным чаем.
   Закончив чаепитие, все складываю назад в полиэтиленовые мешки, складываю их в рюкзак, который удобнее устраиваю под головой и свернувшись клубочком, засыпаю под тихий шелест дождика по кедровой хвое.
   ...Летний дождь - с утра до обеда...
  
   И точно, - часам к трём дождик кончился, но по небу по-прежнему бегут облака с размытыми краями, а солнце так и не появилось.
   Капельки дождя повисли на ветках стланика и от неосторожного движения, порция холодного душа выливалась за шиворот, в карманы и на плечи...
   Однако идти уже можно.
   Чем дальше я шел, тем больше встречал звериных следов. Дважды встретились вчерашние покопки медведя. На наледи, рядом с медвежьими следами заметил крупные волчьи. То тут то там попадается зимний помет сохатого, благородного и северного оленей.
   Лес становился всё глуше и темнее, да и погода пасмурная - свету в лесу немного...
   Часов около пяти вечера, хоженая тропа свернула направо, в гору.
   Пестря бежал все время впереди, редко показываясь ввиду имел облик деловой и озабоченный...
   Почти поднявшись на перевал, мы вспугнули белку, которая, сердито цокая влезла на тонкую лиственницу и, нервно подрагивая хвостиком вертела головкой - сердилась на собаку, которая по всем правилам охотничьей науки, звонко и азартно лаяла на зверька.
   В этот раз, Пестря вел себя образцово - он не бросался на дерево, не кусал веток, а сидя метрах в десяти от дерева лаял, не спуская глаз с белки; и ведь его этому никто не учил, да он и белку-то наверное видел так отчетливо в первый раз, за свою недолгую собачью жизнь. Я обрадовался: определенно хорошие задатки в Пестре есть. Надобно будет их развивать и может получится хорошая промысловая собака.
  
   Стоя под деревом минуту-другую раздумывал: стрелять белку или нет и все-таки решил, что не стоит ее убивать, во-первых, не сезон, во-вторых - дроби всего один патрон, а Пестря мне это небрежение добычей простит.
   Пошел дальше, а мой кобель долго не успокаивался, раза четыре возвращался к белке: полает, полает, услышав мой свист, побежит ко мне, но на полдороге остановится, долго смотрит в сторону оставленного зверька и подумав, возвращается. Полает, полает, но видя, что я ухожу и зову его, снова побежит в мою сторону, потом остановится и опять вернется к дереву, на котором сидела сердитая белка.
   ...Тропа поднялась к перевалу, где брал начало ключ и зимой, стояла большая наледь, которая до конца не растаяла по сию пору. Идти по наледи легко, но опасно: можно провалиться.
   Здесь снова встретил в странном соседстве следы медведя четырёх-пяти лет, средних размеров и крупные волчьи следы.
   Вспомнилось, что читал о том, как по весне стая волков, пользуясь медвежьей бескормицей нападала на слабых, некрупных медведей, которые и делались их добычей.
   Тропа уходила куда-то вперед и правее, а я хотел идти все время вдоль реки и поэтому, перейдя наледь, свернул налево и побрел утопая по колено в жидкую кашицу - смесь снега с водой. Недалеко от тропы случайно натолкнулся на естественные солонцы: вокруг было много следов сохатых, оленей, косуль, приходивших полизать соленую землю еще по снегу. Внимательно осмотревшись, с удовлетворением отметил, что скрадка или сидьбы, как ее называли охотники, поблизости не было, да и место было непригодное для устройства засады: летом, кругом солонца наверное только камни торчат, да водичка тихонько журчит по осыпи.
  
   Хорошенько запомнив место, пошел дальше, то и дело останавливаясь передохнуть и вытирая пот со лба. Ругал себя за опрометчивость, - можно было не лезть в эти снега, а остановиться на ночлег на южном склоне, рядом с тропой.
   Возвращаться к тропе было поздно, и я побрел вперед, гадая, что там, под горой, - снег или сухо.
   Прошло еще полчаса, склон, разворачиваясь плоскостью на юг, постепенно освобождался от снега, стал круче, и открылся красивый вид на противолежащий горный массив, где километрах в трёх-четырёх от меня по прямой, взметнулся ввысь скальный уступ метров на триста-четыреста высотой - зрелище грандиозное.
   Однако, долго любоваться панорамами не было времени - было уже около семи часов вечера и наступала пора устраиваться на ночлег.
   Выйдя к Муякану, который здесь с грохотом и шумом, неистовствующим пенистым потоком круто спускался с гористого плато вниз, стал двигаться уже по течению реки, в поисках удобного для ночлега места.
   В этих местах, мох по колено покрывал каменную осыпь, а тонкие лиственничные стволы конечно не могли служить укрытием от ветра и холода.
   Пройдя вниз по течению метров пятьсот, пришел к развилке, где сливались два одинаковых по ширине потока и речка, сделавшись вдвое многоводнее, утрачивала стремительность и яростный напор; еще чуть ниже, примерно с километр от развилки, я и решил ночевать.
  
   ...Вновь, найдя толстый, пушистый кедр стоящий у реки, сбросил рюкзак и немедля приступил к заготовке дров.
   Топора у меня с собой не было, да он и не нужен, - кругом много поваленных толстых и тонких деревьев, над головой сухие кедровые ветки на растопку.
   Сбор дров занял минут двадцать и ещё осталось время порыбачить, - простенькие снасти были в рюкзаке, в полиэтиленовом мешочке.
   Но надо признаться, что я не рыбак и взялся за это только потому, что это оправдывало мой поход и служило официальной его причиной...
   Около часа тщетно пробовал то здесь то там выловить что-либо похожее на рыбу, уж не до хариусов или ленков...
   Наверное у меня не было никакого умения, или рыбы здесь не было, но за этот час ни разу не клюнуло и я, смотав снасти пошел к биваку варить ужин......
  
  На ужин сварил рисовую кашу с тушенкой, но то ли сильно устал, то ли пересилил голод в походе, но ел без аппетита: кое-как, покопался ложкой в котелке и больше половины каши отдал Пестре, который был этому рад и наевшись, завалился под куст в нескольких метрах от костра, спрятал нос в пушистый хвост, а точнее прикрыл его хвостом и крепко уснул - набегался за день.
   Я же, помыв в речке котелок вскипятил чай и долго, неторопливо пил вспоминая сегодняшний путь и размышляя, что делать завтра; в это время, медленные сумерки уступали место темноте ночи. Рядом, заглушая все звуки шумела река.
   В небе, в разрывах туч проглянули тусклые звезды. На противоположный склон, почти сплошь покрытый снегом, откуда - то сверху спустился туман; ветерок крутил дым костра, предвещая неустойчивую погоду назавтра...
   Весной ночи короткие, каких-то шесть часов, но в лесу, далеко от жилья в глухой тайге, зная что вокруг ходят голодные медведи, не сильно разоспишься, - беспокойство и осторожность - дело обычное в одиночных походах, даже если у тебя под рукой ружье, пуля, выпущенная из которого, кажется может повалить слона. Тем более, необузданная фантазия всегда к услугам, если надобно изукрасить подробностями воображаемые опасности.
   Нельзя сказать, что я боялся медведей и вздрагивал от любого шороха, но чувство осторожности заставляет меня перед каждым ночлегом в лесу, заряжать ружье картечью и пулей, а костер у меня горит всю ночь, хоть не жарко, но давая ровное пламя. Так и теплее и безопаснее. Для того, чтобы он горел постоянно, надо его поправлять через 20-30 минут, подбрасывать дровишек. Вот и посчитайте, сколько из этих шести ночных часов я бодрствовал, а сколько дремал...
  
   Ближе к утру, уснуть надолго и крепко хотелось все сильнее, но на востоке уже начало отбеливать.
   Время подошло к трём часам утра и посомневавшись что лучше - сон или утренний темноватый лес полный живности которая на рассвете идет кормиться - я выбрал последнее. Спустился к речке, зачерпнул воды в котелок, пошевелив костер, поставил чай, а сам, снова спустившись к реке, умылся и холодная, горная вода прогнала остатки сна - я почувствовал себя бодрым и спокойным.
   Не торопясь пил чай и наблюдал, как нехотя уходила из леса темнота, растворяясь в белесом тумане наступающего утра.
   Светало...
  
   Небо было, как и вчера обложено тучами, но дождя не было и лишь капельки оседающего на землю тумана падали на лицо.
   Допил чай, собрал все мешки и мешочки, сложил их в рюкзак, туда же спрятал ненужную на ходу фуфайку. Тщательно проверяя, нет ли тлеющих головешек, залил и затоптал костер и отправился назад, к дому.
   Было четыре часа утра. Кругом хмуро и мрачно, видимость плохая, сырость оседая с неба приглушала звуки. В такую погоду говорят охотники, зверь наиболее деятелен, менее осторожен и пуглив и кормится до семи-восьми часов утра.
   Пестря, проспавший всю ночь, хорошо отдохнул и привлекаемый множеством запахов на рысях убегал вперед и в стороны, исчезая иногда надолго - распутывал звериные следы.
   Тропинка шла все вдоль речки, пересекая небольшие наледи и множество ручьев талого снега, от которых летом не остается и напоминания.
  
   ...Пересекая в который раз такой ручей, я чуть сбился с тропы и ушел влево на склон, заросший кедровым стлаником, покрытый толстым слоем светло-зеленого мха.
   Пестря отстал где-то, шел я не торопясь и осматриваясь и вдруг, заметил под ногами клочки шерсти светло-серого цвета!
   Совсем было прошел это место, но подумал, что водичка от талого снега принесла эту шерсть по весне из недалека и потому, остановившись, стал осматриваться.
   Только я поднял глаза, как заметил большой кусок шкуры, лежащий на виду, метрах в двадцати выше по склону. Подойдя, подхватив её за край, приподнял, надеясь увидеть под ней мясо, но оказалось, что шкура была кем-то свернута, скатана в кучу и я увидел только остатки розовеющего черепа и рога - похоже, это был теленок северного оленя.
   Рядом лежал обглоданный остов позвоночника и задняя нога. Вокруг в радиусе трёх метров мох был содран до земли, и кустики были поломаны...
  
   Я мысленно задал себе вопрос: кто это мог сделать - волки или медведь и не успевая на него ответить, оглядываясь вокруг, поднял голову повыше и увидел в кустах пушистого стланника какое-то шевеление.
   Сосредоточившись, сфокусировав взгляд, я отчетливо разглядел медведя, который был не далее двадцати-двадцати пяти шагов от меня!
   Не осознавая ещё до конца происшедшего, я подумал - какой он круглый и мягкий и ходит, ступая твердо и неслышно...
   А мишка так и маячил в кустах: то туда повернет, пройдет шага три, потом назад воротится и впечатление такое, будто он что-то потерял в этих кустах.
   Медведь двигался не останавливаясь и хотя, наверное заметил меня раньше чем я его, но почему-то упорно делал вид, что меня не видит и в мою сторону не смотрел, - это нервное движение подсказало мне, что медведь сердится: я перебил его трапезу, или может быть он тоже вот-вот подошел.
  
   Только тут я отреагировал на опасность, вскинул ружье, автоматически на ходу взвел курки и прицелился, намереваясь прострелить его туловище по диагонали...
  
   Медведь на мгновение и на свою или на мою удачу скрылся в густых зарослях зеленого стланника, а я в это время, тремя прыжками выскочил на прогалину и тут снова увидел, как медведь шевелится в стланике и идет на меня, точнее в мою сторону...
   Потом мягко и плавно всплывает на дыбы, удерживая равновесие, загребая передними лапами воздух, цепляя ими вершинки стланника, медленно и молча двигается на меня, поворачивая туда -сюда голову с аккуратными полукружьями небольших ушей, как бы стесняясь прячет, отводит глаза и старается не смотреть прямо на меня.
   Казалось, зверь даже чувствовал себя немножко виноватым от того, что все так неловко получается: "Вроде бы вот я шел, шел и наконец, пришел, а тут вдруг ты, и ведь нам вдвоем тут никак нельзя, пойми"!
  
   В голове у меня мелькнуло - такой смирный и симпатичный медведь, а ведь запросто может съесть меня!
   И я, вскинув ружье и прицелившись почему-то в голову, хотя проще и надежнее было стрелять в грудь, которая как известно больше головы. Но в тот момент, поток информации об охоте на медведя, выплеснулся вот в таком решении.
   До мишки было не больше двадцати шагов. Хорошо видны были его сердитые глаза - может ещё поэтому я и нажал на спусковой крючок.
   Развязка длилась всего лишь несколько мгновений, но для меня они растянулись в многозначную, долгую картину...
   Мишка, какой-то миг после выстрела еще стоял на задних лапах, потом хотел рявкнуть устрашая меня, подбадривая и разжигая себя, но из его горла вылетел какой-то негромкий хрип, после чего он, разворачиваясь перекинулся через спину и став на четыре лапы, бросился наутек...
  
   Как только он коснулся земли передними лапами, я перестал его видеть - заслонили кусты стланника, и только по треску сучьев я понял, как он торопился убегая.
   Надо отметить, что момент выстрела и неудавшийся медвежий рев почти совпали, но для меня, время вдруг замедлилось в своем течении и все происшедшее виделось картинами, отделенными одна от другой значительными временными промежутками...
  
   Тут, из-за моей спины выскочил на рысях Пестря и слыша удаляющийся треск в кустах, бросился вдогонку - секунд через пять раздался его лай, который однако вскоре замолк.
   Я, наверное, изменился в лице и задышал часто, но мысли в голове работали четко.
   В погоню за медведем я не кинулся, но и убегать не собирался...
  
   Отойдя чуть в сторону, оглядываясь и сжимая в руке ружье снял рюкзак, а в другой - неизвестно когда извлеченные из кармана пиджака еще два патрона с пулями. Быстро достал из кармана рюкзака нож и, затолкав за голенище сапога штанину брюк не стал опускать опускать сверху, надеясь в случае надобности быстро его выхватить.
   Вернулся Пестря и, не обращая внимания на мои команды: "Ищи! Ищи!", стал грызть кости - остатки оленя.
   Подозреваю, что он так и не разнюхал, что к чему и не разобравшись, решил для себя, что хозяин как обычно, поторопился и стрелял безобидную трусливую животину, для него вовсе не интересную.
   Чуть придя в себя, я стал гадать, попал или не попал в нападавшего зверя?!
   Но, вспомнив хрип и припомнив вдруг, что в левом стволе у меня, еще с ночлега остался патрон с картечью, подумал, что скорее всего попал и наверное одной картечиной пробил дыхательное горло зверя. Поэтому, медведь оставшись без голоса перепугался этого обстоятельства больше выстрела и может быть больше боли...
  
   Случилось все выше описанное в половине шестого утра.
   Небо по-прежнему хмурилось, серый утренний свет подчеркивал темновато-зеленые тона вперемежку с серым цветом окружающей тайги и с трудом верилось в столкновение, произошедшее здесь ещё каких-нибудь пять минут назад.
  Действующими лицами на этой затемненной сцене были голодный, недавно вставший из берлоги медведь средних размеров и я, который до этого и медведей-то в лесу ни разу не видел.
   Хмыкая и чертыхаясь, гадая попал не попал, я стоял еще некоторое время в нерешительности и наконец тронувшись, пошел в ту сторону, куда убежал медведь, тщательно осматривая подозрительные кусты и выворотни впереди, крепко сжимая ружье заряженное двумя пулями - одной круглой, другой - системы Полева.
   Шел я по тропинке и видел, на пятнах нерастаявшего снега под ногами, свежие следы медведя, которые были величиной чуть больше моего сапога и оставил их этот хищник здесь, еще рано утром до встречи со мной.
   Река в этом месте заворачивала влево, тропинка тоже и тут я увидел следы убегающего медведя, который прыжками метра по 3-4 скакал напрямик и вылетев на тропинку, грянул по ней, благо и места почище и бурелома меньше...
  
   Пестря, чуть напрягаясь, бежал впереди метрах в пятидесяти и явно не горел, судя по всему, желанием вылавливать раненого медведя; где-то в закоулках его родовой памяти под черепной коробкой, хранилось осознание опасности, связанное с медвежьим запахом, но соображал он туго и труда не взял до конца во всем разобраться.
   А я шел и размышлял - или рассказы про свирепых медведей которые после неудачных выстрелов кидались на охотников, убивали и оставляли жертв спрятав в лесу, завалив валежником. Или мне повезло - попался добродушный мишка...
   Около часа я осторожничал, старался не упускать из виду Пестри, который показал бы мне, где в засаде залег медведь.
   Но страхи мои были напрасны, медведь перепуганный больше меня, долго удирал по тропе, а потом резко свернул влево и в гору...
   Я понял, что всё обошлось, а тут и небо стало разъяснивать, показался серебряный диск солнца...
   Все произошедшее отодвинулось в ирреальность рассветных сумерек, порождающих причудливые и жутковатые видения...
  
  
  ...Начало лета. Лиственницы распустили почки, и лес стал чисто-нежно-зеленым, необычно сочный цвет у хвои лиственницы; склоны сопок сиреневые, сквозь темный фон зимнего дерна. День длится со светом до одиннадцати часов вечера, а в два часа утра, небо вновь светлеет. На перевале же, по-прежнему снег и холодно, но лето есть лето и снег тает все быстрее.
   Речки вышли из берегов, и мутная, пенная вода залила берега на полметра...
   Сегодня была первая летняя гроза и первый гром гремел над домиком сейсмостанции.
   Пестря обжился, раздобрел, стал спокойнее и задиристей, по ночам будит меня, лает на кого-то, а сегодня под утро вдруг принялся выть: наверное ему одному скучно и хочется в общество миролюбивых добродушных собак...
   Ходит за мной, как тень. Я иду купаться на горячий источник, он непременно меня сопровождает.
   Вода с верхом заливает мостки, по которым надо переходить речку, но Пестрю это нимало не беспокоит. Деловито, не спеша, прощупывая взглядом и лапами мостик; он без труда перебирается и туда, и обратно.
   Пока я отогреваю свой радикулит в горячей воде, Пестря ждет меня сидя на крупных камнях крутого склона.
   Заметив, что я закончил купаеье и начинаю одеваться, он солидно, не торопясь следует ко мне, а перед мостиком еще вежливо уступит право первому перейти речку.
   По пути на источник обязательно свернет с дороги и проверит, как поживает знакомый местный бурундучок. Убедившись, что все хорошо, жизнь течет, Пестря следует за мной...
   У каждого из нас свои заботы!
  
  
   Сегодня, наконец, собрался в лес: выйдя в восемь утра, поднялся по ключу вверх. Дошел до границы леса и испытал необычайный подъем и прилив жизненных сил, вдыхая хрустально чистый воздух высокогорья, оглядывая открывающиеся взгляду просторы.
   Перекусил у ключа на солнцепечной горушке, сидя под деревом на мягкой подстилке из опавшей хвои, слушая лепет прозрачно-ледяного ключа, стремящего воду с камня на камень, с уступа на уступ вниз, в долину поросшую темным лесом.
   Зачерпывая ладошками ключевую воду, думал, что этот бодрящий напиток теряет свою целебную силу в долине и возбуждающе действует только здесь, на высоте две тысячи метров.
   Пестря радовался и веселился вместе со мной и самозабвенно преследовал тревожно свистящих бурундуков. Два бурундука, спасаясь от Пестри, пробежали буквально в полуметре от моих ног, а я, затаив дыхание дивился легкости и грации, с которой они неслись по земле. Возвращаясь, неподалеку от станции, нашел рог сохатого, сброшенный этой весной и не потерявший ни жесткости, ни плотности живых рогов.
   Весит он, примерно пять килограммов и длиной сантиметров шестьдесят, с шестью отростками. Принадлежал он, как мне кажется, бычку, годов четырёх отроду. Медвежьих следов не встречал, хотя очень бы хотел верить, что недалеко от станции живут медведи - прилив сил возбуждает жажду опасности!
  
  
  
   Я привез на нашей машине еще одну собаку, ласково-равнодушную, непосредственную шестимесячную лаечку Рику, которой, судя по всему здесь нравится жить и даже новый дружок - вечно хромающий Пестря - тоже нравится.
   Рика быстро обжилась на сейсмостанции, не стесняется, выпрашивает вкусный кусочек у "артельного стола", во время еды болтается под ногами ожидая подачки, не обращая внимания на строгие окрики хозяина. Вот что значит хорошее, уличное воспитание.
   Но Муське, нашей кормящей кошке, собачка не понравилась своим несдержанным поведением и сегодня утром Муся наказала Рику за нахальство, стрелой кинулась на нее и под жалобно-испуганный вопль Рики вцепилась всеми четырьмя когтистыми лапами в собачью морду. Глаза не пострадали и Рика отделалась щепоткой вырванной шерсти и легким испугом, хотя, по правде сказать для этой нахалки, происшедшее не урок.
  Стоит кошке очутиться вне дома, Рика вздыбив шерсть на загривке сердито облаивает Муську, норовя схватить зубами, а ее новый друг, Пестря, по слабохарактерности поддерживает молодую собачку в ее злых намерениях.
   Чем это кончится, я пока не хочу предсказывать...
  
   Рика масти серой, ростику небольшого, но крепко сбита. Хвостик, тугим бубликом плотно лежит на спине, ушки настороженно торчат, а глазенки озорно и беззаботно поблескивают из-под бровей.
   Бедный Пестель (так зовет пестрю Толя Полушкин - мой напарник по сейсмостанции) опять порезал лапу и вновь на полмесяца охромел, хотя и бодрится, не отставая от Рики ни на шаг.
   Вожу этих "четвероногих друзей" на прогулку и честно признаюсь, с удовольствием смотрю как шустро - "топ-топ-топ" - скачет по лужам разбрызгивая воду, проказница Рика.
   По пути, она суёт свою острую мордочку во все щели, вынюхивая озорников-бурундуков.
  
   Кошка Муся - детная мать, сознавая ответственность, вчера вечером обучала детишек своих первым охотничьим навыкам: поймала мышку где-то за столом в углу, принесла ее к ящику с котятами и отпустила, зорко следя за тем, чтобы мышка не убежала в норку, а котята неловко переваливаясь, то и дело теряя равновесие играли в хищников.
   Рика в два раза меньше Пестри, но это не мешает ей в играх изображать сторону нападающую. Пестря, "схваченный" Рикой за горло, неловко валится на землю изображая жертву и с земли, имитирует сопротивление, показывая крупные белые клыки, а лапами вяло отталкивая нападающего "зверя" - роль эту талантливо исполняет малышка Рика.
  
  
  
  На станции сейчас полно живности: у меня сейчас три собаки - Пестря, Уголек и Рика. К тому же, в доме живет кошка-мама Муся и её котенок-сынок Тимошка.
   ...Муся, в июне, родила четырёх котят и с месяц тихо жила с "детками" за печкой в ящике, приспособленном под гнездо. Но котята подросли и встал вопрос о их устройстве в "хорошие" семьи. Трёх я уже отдал благодарным знакомым, оставив себе кота Тимофея.
   Любовь Муси к котенку безгранична и великодушна. Заботливая мамаша не только кормит и ухаживает за котенком, но и воспитывает его в лучших хищных традициях кошачьих. Например, Муся учит Тимошку драться: она притворно горбит спину, делает угрожающие телодвижения и всем видом показывает, что будет Тимку бить. Но тот тоже не промах, дает мамаше сдачи, защищаясь умело и изобретательно.
   Однако, часто Муся не выдерживает до конца роли врага и в самый отчаянный момент драки непроизвольно переходит от "кусания" к вылизыванию своего питомца - шершавым языком тщательно прочищает пышную Тимошкину шубу, мякиши лап и хвостик...
   Днем обычная картина: Муся с Тимошкой дрыхнут на моем спальнике, свернувшись клубочками и нередко "сынок" почивает, развалившись на теплом боку мамаши.
   Просыпаясь, Тимофей "нападает" на маман, отчаянно кусает и рвет ее когтями, а Муся совершенно неподвижна при этом и лежит в расслабленной позе отдыхающего кота: покой и идиллическая нежность.
   Только иногда, подзадоривая Тимку, она двинет кончиком хвоста (все это не открывая глаз) и котенок, с удвоенной энергией ловит мамин хвост, который для него в этот момент не хвост, а живая мышь.
   По ночам, под утро, еще в рассветных сумерках, Муся с сынком, поднимая большой шум, устраивая беготню - игру в догонялки. Мне это мешает спать, но я на них не в обиде: детям надо резвиться. Муся по ночам же, часто просится на улицу и я, шатаясь со сна, кое-как попадая ногами в шлепанцы, вынужден выпускать, а потом впускать в дом путешественницу.
   Иногда заботливая кошка-мать приносит в зубах мышь и принимается обучать несмышлёныша ловить извечную кошкину добычу...
  К собакам кошки и мои в том числе, относятся резко враждебно, чем собаки и платят ей, в свою очередь.
  
   ...Уголек - это собака, которая жила на станции до моего появления здесь, с полгода назад. Он появился неожиданно и, как выяснилось, пройдя перед этим двести километров по таёжной глухомани, умудрившись найти свой дом,
   Вид у него потешный: морда бородатая и из-под косматых надбровий смотрят коричневые маленькие глазки, но нрав общительный и вообще, он хороший охотничий пес: загонит бурундука на лиственницу и полдня караулит его под деревом, изредка взлаивая.
   Истинными друзьями стали Рика и Пестря: они редко расстаются и даже едят вместе из одной чашки и вместе же спят под крыльцом, скрываясь там от назойливой мошкары.
   Пестря, обретя подружку заметно повеселел, его глаза уже не смотрят с немой тоской на белый свет. Под вечер, когда с гор, по распадку к нам в лагерь спускается прохлада, собаки устраивают тренировочный бой - охоту.
   Рика нападает, донимает Пестрю хватая его за лапы, старается этого здоровенного кобеля, сбить на землю ударом грудью. Но коронный номер - в прыжке вцепиться в Пестрин загривок. Когда собаки разойдутся - "пыль клубится". Пестря, то защищаясь то нападая, топает на бегу по земле тяжелыми лапами, как иноходец. Рика мелкой частой дробью рассыпается вслед. Уморившись, они падают на землю рядышком, тяжело дыша и высунув языки...
  
  
  
  ...На днях с Женей Русановым, студентом - гидрографом, ходили на Муякан.
   Вышли в четвёртом часу утра, в дороге встретили восход солнца и невольно, я начал сожалеть о невозможности сейчас ходить в тайгу, потому что в тайге - золотое время.
  Но я живу и работаю один и поэтому, отлучиться могу только меньше, чем на шесть часов.
   В пути, на пешеходной тропе, встретили дерево, крупную сосну, у которой кора была потерта на высоте полутора метров и на ней же, заметны следы нападения на нее осенью, во время тренировки оленя или сохатого, потому что на высоте 180 - 190 см отщеплена часть ствола.
   Пристальнее вглядевшись, мы увидели волоски из шкуры изюбря, застрявшие в щелях коры: видимо зверь, спасаясь от зуда, чесал бока об это дерево.
   Пройдя чуть подальше, увидели сосну с такими же залысинами, только расположенными значительно ниже, а присмотревшись, разглядели следы медвежьих когтей, которые ровной цепочкой вели вверх, в крону дерева.
   И что интересно: у первой сосны останавливаются почесать бока и медведь и изюбрь, нисколько не стесняясь от такого соседства, ну а на второе дерево мишка полез, может быть, пытаясь скрыться от мошки, которой на дереве, где повыше, заметно меньше чем у земли, да и ветерок там обдувает получше.
   ...Собаки, почуяв медведя стали внимательнее и как - то подобрались, насторожились, часто останавливаясь слушали и нюхали воздух, бегать перестали и даже по неопытности, как мне показалось, несколько побаивались этого запаха.
   На Муякане, Женя рыбачил, а я прошел еще немного вверх по течению реки берегом. По пути случилось ЧП. Уголек и Пестря не поделили сухарик, кем - то оброненный у тропы и сцепились драться, насмерть...
   Когда я подоспел к ним, Пестря, повалив Уголька в воду душил его, а тот тонко и протяжно визжал, как собака визжит попадая в петлю из стального тросика. Увидев меня, услышав мои крики Пестря отпустил Уголька и глянул на меня мутным, налитым кровью глазом.
   Уголек между тем, отряхнулся и убежал, как позже выяснилось убежал на сейсмостанцию. По приходе домой я узнал, что у Уголька глубокая рана на шее. Не подойди я вовремя, то Пестря мог задушить Уголька...
   Назад я возвращался один - Женя остался рыбачить. И по такой жаре, вспотев и ослабев до крайности, едва добрел до дому.
  
  
  
   ...Сегодня вечером, сидел читал книгу и вдруг, земля дрогнула и стенки дома зашатались - первое впечатление - будто рядом с домом прошел поезд. Но это было землетрясение балла в три-четыре или около того. Ребята геологи сидели в это время в палатке и тоже заметили, как земля дрогнула - они тотчас пришли в дом, поделиться впечатлениями...
   Еще подробности о землетрясении. Ребята, которые живут на сейсмостанции в районе Белых озер, вчера пошли рыбачить и в девять пятнадцать вечера, в начале где - то под ногами, в глубине земли услышали и почувствовали громовой гул, а потом земля содрогнулась и рыба испугавшись, стала выпрыгивать из воды.
   Представляю этот каскад "серебряных брызг" на сумеречном озере!
  
   На Ангаракане Владимир Иванович услышал вначале мощный взрыв, как он говорит, а потом стало шатать его домик (щитовой). Он говорит, что похоже было на падение большого метеорита, но это, видимо, его фантазия...
  
  
  
  Сегодня пятое сентября. Утро стояло ясное, небо чистое, солнышко в шесть часов утра осветило скалы на вершине южного склона напротив и стало видно снег прошедший ночью и лежащий теперь совсем недалеко и низко по склону - белой крупкой осыпаны камни в курумниках, а выше, снег уже полновластный хозяин.
   ...После двух часов дня, решил наконец, сходить в лес с собаками. Взял ружье и отправился: яркое солнце светило и грело почти по - летнему. Снова откуда - то появилась мошка и приходилось отбиваться от нее, забывая о природе и обо всем лирическом.
   Сделав полукруг, я вышел в вершину маленького ключа прозрачной воды и здесь, собаки рядом с просекой по которой я шел, отыскали бурундука и долго топтались под стланиковым кедром, решая лаять или нет. Я пожурил их, нарочито грубым голосом и они, неохотно оставив бурундука убежали вперед...
   Не прошло и пяти минут, как где - то далеко, пронзительно, и яростно залаял Уголек. Я прислушиваясь остановился, - в это время и Пестря, и Рика убежали на лай. И вдруг, я слышу треск ломающегося стланика и шум, который в чаще кедрового стланика, направляется в мою сторону.
   Ружье заряжено пулями, а я стою, приготовляюсь и гадаю, кто это: олень или сохатый,
   Вот впереди, в кустах мелькает что - то темное, и вываливает на просеку метрах в двадцати пяти от меня медведище, несущийся полным наметом! Здесь его настигает Уголек, и завязывается страшный, смертельный бой.
   Я вижу, как медведь схватив Уголька в охапку, стал его мять, как бельишко мнет в руках здоровущая деревенская прачка.
   Но здесь дело было нешуточное: Уголек голосит и в ответ тоже дерет медведя зубами и лапами - одним словом, неразбериха и свалка! Мои же собаки - Рика с Пестрей - стоят недалеко от меня и не понять, то ли трусят, то ли не понимают что происходит...
  
   Решившись, я вскинул ружьё, прицелился и выстрелил! Никакого эффекта! Только Уголек, взбодренный выстрелом еще яростнее завопил и вцепился в грудь медведя...
   Я сменил заряд в левом стволе, прицелился и снова выстрелил и снова никакого эффекта, и снова возня и борьба продолжалась!
   Я выстрелил в третий раз, поменяв патрон в том же стволе!
   После выстрела, услышал характерный чмокающий шлепок - значит попал. Борьба же продолжалась и медведь, отливая коричневым на солнце, по - прежнему мял Уголька или может быть, это Уголек рвал медведя!?
  
   Наконец, единоборство на просеке закончилось и медведище ушел галопом по кустам в сторону, а за ним, яростно вопя укатился Уголек. Мне же запомнилась одна странная деталь: над стволами, после выстрела вился волнами горячий воздух, мешая прицеливаться.
   Чуть позже, вдалеке, вновь завопил Уголек, а немного погодя, собака, чуть живая показалась из ближних кустов и поскуливая легла на землю.
   Я подошёл, осмотрел его и не увидел следов ранений, но видимо, медведь сильно помял ему внутренности, потому что из заднего прохода выступила кровь.
   Мои же собаки держались всё это время рядом, крутились вокруг меня опасливо оглядываясь и вздрагивая от напряжения.
  
   Я и сам, озадаченный промахами, почувствовал себя неуютно, а тут еще услышал, что рядом, по густым кустам стланика ходит кто - то, потрескивая валежником. В это же время, ниже, в распадке, примерно в полукилометре от нас, визгливо и яростно заревел раненный медведь.
   Но делать нечего!
   Не спеша и оглядываясь, следя за поведением Рики, которая дальше, чем на двадцать метров от меня не отходила, отправился в сторону дома. У меня остался один патрон с пулей и три заряда со вторым номером дроби, а кругом такая чаща и ничего не видно далее десяти метров.
  
  
  ...Придя домой обнаружил, что Уголек так и не возвратился! "Завтра пойду с утра обследовать это место" - решил я.
   Утром, поднявшись в половину шестого, перекусил, взял топор, нож и брусок, ружье с патронами заряженными пулями, и пошел искать Уголька, а если повезет, то и медведя.
   По дороге, расходившаяся фантазия рисовала эпические картинки, в которых медведь запутавшийся в стланике, лежал во весь свой немалый рост, а Уголёк, лежал рядом и зализывая раны, ожидал хозяина, то есть меня.
   Я старался одергивать воображение памятуя, что мажор мне может сильно повредить.
   Гадая, куда делся Уголек, я припомнил, что он, после схватки с медведем чуть подволакивал заднюю лапу - у него на крестце я видел полосы медвежьей слюны. Можно предположить, что медведище не только помял его, но и сильно укусил за зад.
  Но куда Уголек девался после, я ума не приложу, так как после всего произошедшего он был достаточно бодр, чтобы убежать далеко вперед, и от меня и от собак.
  
   Наконец, мы подошли к месту вчерашнего боя. Я уговорил себя не расслабляться и быть предельно осторожным, помня, что меня, дома в городе ждет семейство - живого и здорового. Поэтому, зарядил оба ствола пулями, а еще пару держал в правой руке наготове.
   Решил обойти кругом вершину ключа и если ветерок нанесет запах, то собаки среагируют, во всяком случае я рассчитывал, что среагируют...
   Но ожидания мои не оправдались: собаки крутились подле меня, далеко не отходя.
  Ходил я по узким и коряжистым просекам, прорубленным в зарослях стланика и поднимаясь на склон ключа, вдруг услышал, как Пестря сухо, отчетливо и зло залаял в зарослях справа.
   "Что это могло быть?", - думал я, слушая медленно удаляющийся лай, и на всякий случай остановившись, вытащил топор из заплечного мешка.
   Пестря же полаял, полаял и через некоторое время пришел ко мне и как я ни старался зажечь в нем энтузиазм преследования и борьбы, он наотрез отказался вновь лезть в кусты.
   Его можно было понять: стланиковые заросли почти непроходимы и желания, столкнуться в них с раненым, а может даже со здоровым медведем не улыбалась ему.
   Мне тоже не было резону продираться в кустах, где порой можно было пролезть только на четвереньках, рискуя каждую секунду попасть в лапы к медведю.
   И я решил не лезть на рожон, а пошел дальше обследуя округу, осматривая окрестности в бинокль залезал на скалы, которые то здесь, то там торчали по склонам ключа.
   Но все зря - ни медведя, ни Уголька я так и не нашел. Ругая на чем свет стоит своих собак, едва передвигая ноги, в два часа дня вернулся на станцию...
  
  
  
  ...Последнее время, меня притягивает романтическая картинка.
   ...Из окна дома видна натоптанная тропинка, петляя, идущая к невидимой через кусты молодой черемухи, речушке. В прогале виден только ее противоположный берег, высокий, светлый, поросший крупным чистым без подроста сосняком, и трава невысокая, засыпана под деревьями мягким слоем опавшей хвои.
   Весь день с утра до вечера, берег освещается солнцем и тень от деревьев его не закрывает, а на бережке и правее, целый день играют, меняя положение и передвигаясь, пятна солнечного света. Тот берег таинственно увлекает мое воображение редкой для леса чистотой и прозрачностью воздуха над ним.
  
  ...Живя здесь, я вдруг сознаю, что самое дорогое место для меня - это тот берег... А дом что? В доме этом я живу. А тот берег - это как символ чистого и радостного будущего!
  
  
  
   Вспоминается разговор с Петей Радионовым на тему: нападают ли медведи на человека?
   Петя, улыбаясь снисходительно, убежденно говорил, что медведи на человека не нападают, тем более летом. Я возражал, что конечно медведи в основном не нападают на человека, но ведь нет гарантии, что все медведи одинаково миролюбивы в любое время года и при любых обстоятельствах.
   А если это так, то человек предусмотрительный не будет полагаться на случай и постарается обезопасить себя по возможности. То есть в нашем случае, уходя подальше в лес, будет обязательно брать ружье...
  В доказательство, я процитировал афоризм "Осторожность - это доблесть храбреца!"
   Но, разговор наш закончился на полуслове, и каждый остался при своем мнении...
  
   Но вот прошло время, и Пете, по какой - то надобности, пришлось пойти под вечер в лес, а точнее через лес на пилораму, где он работал, и где его ждали с какой - то дефицитной запчастью.
   - Пошел я налегке, - рассказывал он мне некоторое время спустя, - и конечно без ружья.
   Дело было под вечер и чем дальше я уходил, тем больше во мне росла уверенность, что сегодня я обязательно увижу медведя. И мысли эти отнюдь не делали меня смелее.
   Время подошло к девяти часам вечера, стало смеркаться. И место такое сумрачное пошло: марь и бурелом, и пни торчат среди зелени, черные от времени и непогоды.
   Иду и увидев очередной пень, с тревогой гадаю - это медведь! Но нет, это пень!
   - Наконец увидел два темных пенька, только успел подумать: это медведь, как тут же один из пеньков зашевелился, и за ним двинулся и второй "пень" побольше - это были медведи!
   Когда я это осознал, у меня буквально волосы дыбом стали и я впал в оцепенение, которое случается с каждым сильно испуганным человеком.
   - Я стоял, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой и обреченно следил за "пеньками", которые находились от меня метрах в восьмидесяти и к счастью, уходили неторопливо в сторону от меня обратную.
   Вскоре медведи скрылись, а я долго еще стоял судорожно открывая и закрывая рот, вдыхал воздух как рыба на песке.
   Немного переждав, дрожа всем телом, пошел дальше и успокоился окончательно не раньше, чем захлопнул за собой двери бригадного жилого домика...
  
   Он, рассказывая это смеялся и говорил, что теперь, постарается не выходить далее пяти километров от поселка без ружья.
   Вот вам и утверждение: "А летом медведи не кусаются!"
  
   ...Слышал я еще рассказы о встречах с медведем. Один знакомый говорил, что он встретил как - то медведя неподалеку от города.
   - Дело было осенью, и со мной была собака - восточносибирская крупная лайка темной масти - смелая и злая. Гуран, так звали собаку убежал куда - то в гору, а я отвлекся и стал собирать смородину. Вдруг с другой стороны куста возник медведь и страшно рявкнул!
   Я обмер и глупо смотрел, как медведь, поднявшись на задние лапы, приближался ко мне, а у меня не было сил передвинуть ноги и я обреченно ждал развязки.
   Медведь был уже рядом и надвигаясь, казалось, зависал надо мной!
   На моё счастье, откуда-то подскочил Гуран и принялся хватать медведя за "штаны" - длинную шерсть на задних ногах. Тут, медведь ещё пуще заревел и стал отбиваясь, ловить Гурана, который яростно метался вокруг, не давая зверю возможности подойти ко мне...
   Я же в это время, тупо смотрел, как они дерутся, отступая от меня все дальше и дальше.
   Потом, я подошел к березе у которой стояло мое ружье, не зная зачем достал длинный охотничий нож и воткнул его в ствол дерева! Да так и стоял, пока медведь с собакой не скрылись из глаз и я очнулся окончательно...
   Вот что может страх сделать с человеком!
  
   ...Остается к рассказанному добавить ряд моих размышлений...
   Видимо на человеческую психику сильно влияют в этом случае страшные пугающие рассказы о медведях - людоедах, а человеческая фантазия эти случаи раскрашивает яркими красками подробностей.
   И человек, "подготовленный" таким образом, не в состоянии преодолеть в себе этого "порога" обреченности и как правило, такие охотники и лесовики становятся жертвами медведей.
   Уверен, - если человека готовить к встрече с медведем не запугивая его рассказами, да еще дать ему хорошее оружие, то он обязательно выйдет победителем из любой схватки со зверем.
   В этом случае, этот человек не будет поражен ужасом и не будет панически бояться, а может даже напротив, будет стремиться встретить хищника и попробовать свои силы в единоборстве с ним...
   Замечу еще, что люди, которые охотились когда-нибудь на тигра, идут на медведя совершенно спокойно.
  
  
  
  ...Сегодня тринадцатое августа. На днях рискнул подняться на правый крутой скалистый склон распадка, по которому течет Курумкан. Погода стояла отменная и благоприятствовала восхождению: было не жарко, сильный ветер отгонял мошку и тянул по небу низкие облака, из которых по временам чуть капал дождик.
   Главная тяжелая часть дороги была - дойти до скал, через мало проходимые заросли кедрового стланика, по камням, прячущим опасные для ноги щели под толстым покровом мха. Выше - легче, наверное потому, что ощущение опасности придает смысл движению, возбуждает и заставляет собраться.
   Тугой, упругий поток воздуха обдувал разгоряченное работой тело, дышалось легко, а сверху открылся такой вид, что трудно отвести взгляд!
   Где - то внизу, тонкие, желто пыльные дороги тесемками выписывали зигзаги, по которым туда и обратно редко - редко прокатятся медленно и беззвучно выкрашенные в яркий охристый цвет, "игрушечные" грузовики - "Магирусы".
   Прямо напротив, через неширокую долину, громоздятся сопки противоположного хребта, а дальше, на горизонте стоят чистые, безлесные заснеженные вершины, покрытые скалами и каменистыми осыпями...
   Забравшись ещё выше, прыгая с камня на камень, обдуваемый душистым ветром, я вдруг поймал себя на мысли, что ощущение восторга испытываемого мною, возвращает меня во времена юности и беззаботности: поэтому подумалось, что недаром написано так много стихов о горных вершинах и о вдохновении охватывающем человека стоящего высоко и далеко от обычного бытового ландшафта, обычной равнинной суеты...
  А здесь, на вершине, а точнее за границей склона, вдаль расстилалось плато, заросшее стлаником - где реже, где гуще, а за ним - падь, по которой бежал ключ впадающий в Муякан.
   И снова, сколько не вглядывайся в округу - во все стороны вершины, вершины...
  
   Рассматривая дальние окрестности в бинокль, увидел крутые склоны, изрезанные морщинами распадков с ключами, бегущими по их дну.
   Кое-где, несмотря на конец лета, видны были широкие наледи; совсем далеко, сквозь синеватую дымку, вздымалась отвесная скала, высотою метров в четыреста!
   ...Такая жалость, что летнее время уже уходит, а я не могу обследовать хотя бы часть этих гор и этих лесов...
  
   Прервало мои грустные мысли квохтанье тетерки, которая припадая к земле, изображая раненную, убегала - улетала от моих собак. Подойдя ближе, разглядел в камнях птенцов, которые совсем маленькие ещё, мало летают и затаились здесь от собак.
   Но при моем приближении, они взлетели неожиданно, растопорщив перышки на месте будущего хвоста.
   Пройдя еще немного, видел совсем свежие "покопки" медведя и поэтому, двигаться стал медленнее, осторожно, осматриваясь и чутко прислушиваясь. Видимо здесь, изредка проходила медведица с медвежонком, которая по весне очень часто приходила на тоннельный "ствол", прямо к рабочей столовой.
  
   ... На станцию вернулся часов через шесть...
   Спокойно и хорошо было на сердце: переоделся в чистое и сухое бельё, помылся, хорошо, с аппетитом поел и через некоторое время заснул, улыбаясь в полудреме вспоминая всё увиденное за этот день.
  
  
  
   Последнее время, стал много равнодушнее к порядку, а иногда, не залезая в спальник, сплю прикрывшись теплой уютной овчинной шубой, а рядышком свернувшись посапывают Муся с Тимошкой.
  Тимошка заметно подрос и вовсю играет с мамкой в "войну", топоча лапками по полу и грозно горбя спину.
   На улице много мошки и собаки, даже днем норовят залезть под крыльцо. В это время, на крыльцо, на солнышко, изредка выходят Муся с Тимошкой...
   Однажды, мне пришлось вызволять Пестрю из под этого крыльца.
   Подозрительная Муся нападала на него под крыльцом, не давая тому выбраться и отступить. Тимошка в это время, застрял где-то среди ящиков в сенях и угрожающе шипел, а мамаша, от этого испуганного шипения, еще более разъярилась.
   Кое - как удалось отбить благодарного, "напуганного" Пестрю от кошки-фурии!
   Проказница Рика, стоит чуть отойти, тащит все со стола, - видимо придется как - то "учить" негодницу...
  
  
  
  Сегодня шестнадцатое августа. Осень приближается, хотя днем, по - летнему ещё греет солнце, но по ночам стало заметно холоднее.
   Вода в реках по - осеннему кристально чистая и дно речек отдает желтизной. Днем на солнце, вода на перекатах чуть заметно блестит золотом, предвещая скорый приход золотой поры - осени.
  В природе, как мне кажется постепенно разливается состояние одиночества, усталости, сдержанной печали и умирания.
   Птицы уже не шумят и не поют на все голоса. А может за лето человек просто привыкает к их пению и перестает замечать их гомон.
   Цвет хвои, на окружающих сейсмостанцию лиственницах, из сочно - зеленого перешел в просто зеленый. Впечатление, что деревья устали носить красивые одежды и готовы сменить праздник лета на будни зимы. Наступает пора пресыщения!
  
  
  
  Тимошка растет и делается "чудным" котом: глазенки маленькие, глубоко сидящие, шубка пушистая, усы и брови белые и элегантные, характер диковатый и драчливый.
   Мама - кошка Муся ежедневно приносит Тимошке несколько мышей: некоторых ест сама, а некоторых скармливает сынку.
   Оборудовали на моем спальнике лежанку и днем спят, а по ночам охотятся - житье завидное. Собаки начинают привыкать к кошке, а кошка привыкает к собакам.
   К осени, в окрестностях появились проходные белки и Пестря их отыскивает и облаивает, хотя и без страсти.
   Один день белок вокруг домика скопилось множество. Они идут откуда-то сверху, через речку и уходят в сторону гор над Муяканом.
   Видимо в тайге, с нашей стороны Курумкана, кедровые орехи не уродились и потому, белки сотнями снимаются с родных мест и путешествуют в поисках пищи...
   Рику интересуют больше бурундуки, на белок она пока не лает, а я ее не неволю, - пусть растет и развивается. Время подойдет и она непременно залает на кого надо.
   В голове обрабатываю планы на осень, - если не помешают обстоятельства, постараюсь их осуществить.
   Вчера вечером ходил в ближний лесок, и собаки - Рика и Пестря, загнали белку на невысокую, тонкую лиственницу, лаяли азартно, подзадоривая друг друга и я решил помочь им.
   Взял камень и стал стучать по стволу. Но белка была крупная, уверенная в своих силах, сердито цокала, суетливо бегала то вверх, то вниз по стволу и после очередного сильного удара камнем она, сильно оттолкнувшись от ствола, прыгнула вниз чуть не на головы собакам, красиво планируя, широко расставив лапки и хвостом управляясь полётом, как рулем!
   Достигнув земли, она мигом проскочила почти между лап у собак и влезла на следующий ствол.
   Собаки подняли гвалт, прыгали, толкали друг друга, но торопились и белку упустили.
   Я снова стал ударять по стволу, и снова храбрая белка совершила свой грациозный полет, чтобы попасть на нижнюю ветку соседнего дерева, и снова собаки загалдели и запрыгали вокруг. Наконец, белка в третий раз, слетев на землю затаилась где - то в куче валежника в щели под валежником.
   Собаки бегали вокруг этой кучи и недоумевали, а Рика, небольшенькая собачка, влезла под стволы валежника и сыскав щель, в которой затаилась белка, сердито фыркая и отдуваясь через нос, стала раскапывать ее. Белка, чуя смерть, рискнула прорваться. Рика схватила ее, белка цапнула в ответ Рику за морду и пока та разбиралась, за что и почему, белка, чуть помятая, но живая, влезла вновь на дерево.
   И все - таки собаки поймали ее, когда она, спрыгнув с дерева, в очередной раз была на земле. Пестря ухватил белочку поперек хребта, чуть придавил и отбежал, отгоняемый моими сердитыми окриками, оставив зверька на траве. Это был крупный, черного цвета белка-самец с пушистым черным хвостом.
  
   Сегодня двадцать четвёртое августа. Несколько дней назад заметил: осень берет власть в природе. Неожиданно резко похолодало, стали лить дожди то днем, то вечером, а то и ночью. Двадцать первого числа, в горах что повыше, выпал снег и вершины гор стояли непривычно серо - белыми.
   У нас же в долине, в это время шел холодный крупный дождь; к вечеру вызвездило, подул холодный, пронизывающий сырой ветерок.
  К утру температура упала ниже нуля, на траве и хвое лиственниц осел тонкий иней, тропинка в сырых местах подстыла и чуть слышно похрустывала тонким ледком под ногами.
   На южных склонах, вдруг объявилась малозаметная доселе краснобокая брусника, еще с кислинкой, но приятная на вкус. В сосняках тут и там можно увидеть шляпки моховичков, маслят и изредка груздей.
   Белочки по утрам и вечерам кормятся спускаясь на землю, покусывая тут и там питательные и аппетитные грибки.
   Собаки тоже стали активнее. С утра пораньше устраивают беготню, разогреваясь и разминая ноги по росистой травке, радуясь отсутствию мошки.
   В доме стало холодно - днем холоднее, чем на улице.
   Но я долго терпел, мужественно противился холоду и наконец не выдержав, растопил печь, первый раз за лето.
   В начале, изрядно наглотался дыму, зато через два часа в комнате стало тепло, и я в тонкой майке и тапочках сижу и пишу дневник...
  
  
  
  Утром проснулся необычно поздно, в половине седьмого и приподнявшись на постели, увидел в окно, что ветерок проносит по воздуху "белый пух" и сейчас же подумал: "Ну, вот начало осени".
   Еще подумал и добавил: "Поздней осени".
   Так и получилось, что ранняя осень длилась две недели, с двадцатого августа по третье сентября. Все это время, лес окружающий станцию меняет окраску: лиственницы прибавляют к зелени хвои: в начале чуть - чуть заметный желтый тон, темнеющий день ото дня.
  Березки - большие, и карликовые - быстрее поддаются похолоданию и почти все приобрели светло - желтый, а местами светло - красный цвет. Похоже, что кто-то раскрасил крошечные листочки акварельными, лёгкими, но яркими красками...
   Заметно похолодало и главное, значительно холоднее стало днем...
  
   На горах вот уже вторую неделю идет снег и вершины покрыты белым - видимо уже на всю зиму. Вот и выходит, что здесь, снег я не видел менее двух месяцев, потому что последний "весенний", шел 7 - 9 июля...
   На днях ходил в лес и упиваясь холодным чистым воздухом, смотрел по сторонам, видел приметы осени и думал, что каждый год с приходом этого времени года, испытываю в душе легкое чувство грусти по невозвратно ушедшему времени - я вновь, стал ближе к смерти на год, и на год дальше от времен детства и юности. И эта грусть щемит сердце и заставляет чаще задумываться над будущим и больше любить прошедшее...
  
   И главное, по осени обостряется чувство одиночества, которое в обычное время бывает едва ощутимо, хотя не забывается надолго. Но сейчас, постоянное ощущение заброшенности; нельзя сказать, что меня пугает или угнетает состояние одиночества, далеко нет - сознаю уже давно, что к этому, отношение должно быть, как к явлению неизбежному.
  Но бывает, забываю о том что жизнь конечна и гибель человека, очень часто случайна и зачастую нелепа.
  Осенью, когда схлынет летняя суета, каждый думающий человек обязательно стоит перед проблемой подведения некоторых итогов.
   К тому же сегодня, я буквально остался один...
  
  
   Сегодня одиннадцатое сентября.
   Лес вокруг станции побитый ночным морозцем, стал необыкновенно нарядного золотого цвета и склоны окружающие мой домик, тоже золотые. Это лиственница, отгуляв свой летний праздник готовится к зиме, собираясь сбросить хвою и предстать перед трескучими морозами голой и одинокой.
  Днем температура не поднимается выше +15, ну а по ночам и ближе к утру моросит холодный мелкий дождь.
  
   ...Котенку Тимошке сегодня исполнилось три месяца. Он уже большой (по размерам) и дикий, по - прежнему сосет мамино молоко, а Муся, переполняясь родительской гордостью довольно мурлычет, слушая аппетитное Тимошкино чмоканье...
   Собаки вчера весь вечер беспокоились и лаяли в темноту, вверх по течению Курумкана.
   Сегодня утром, взял ружье и на всякий случай пошел вверх по берегу, где метрах в пятистах от домика, видел на тропинке, идущей вдоль речки, помет медведя. Но Пестря в это время, вместо медведя выследил и облаял белку...
  
  
  
   Вчера утром ходил в лес.
   Проснулся в четыре часа утра, не спеша встал, помылся, поел холодного супу и собравшись, отправился ровно в пять. Только - только начало светлеть, и снаружи, откуда - то сверху из темноты, упали первые снежинки.
   Я колебался: идти - не идти и все - таки пошел, - ведь недаром я встал в такую рань и сломал свой режим, за которым стараюсь следить.
   Пустившись в путь, имея впереди возможность снегопада я совершил сразу две ошибки: надел вместо резиновых сапог кирзовые и не взял на руки ни варежек, ни даже верхонок. Об этом впоследствии сильно жалел и ругал себя последними словами...
  
   Перейдя дорогу на перевал, я вошел в один из ближних распадков и пройдя по нему, стал подниматься на хребтик.
   Рассвело, но небо закрывали низкие серые тучи и пробрасывал редкий снежок. Собаки вспугнули выводок рябчиков и гавкнув пару раз на них, убежали дальше, а я остановился и долго рассматривал рябчика в бинокль: он вылетел из кустов и сел на горелую лесину и не улетая, следил за мной, тревожно вытягивая шею и поворачиваясь на ветке вослед мне.
   Наконец, взобрался на самый верх горы и оттуда, открылся чудный вид: кругом, насколько хватало глаз, разбросаны вершины скалистых гор запорошенные снегом.
   Червленое золото пожухлой хвои лиственниц, спокойно и мягко соседствовало с червлёным серебром, покрытых снегом каменистых осыпей.
   Заросли лиственниц клиньями врезались, взбирались по распадкам почти к вершинам.
   Золото лиственничных рощ, подчеркивалось нейтральностью темной зелени кедрового стланика, составляющего следующий уровень растительности.
   Вспомнился предыдущий вечер, когда солнце нависшее над хребтом, посылало прозрачное золото осенних лучей в долину, "посыпая" им золотистые лиственничные леса - получался красивый, необычный и редкий оттенок - золото на золоте...
  
   Чем выше я поднимался по гребню, тем более величественный вид открывался: внизу подо мной лежали поселки, бежали речки, реки и ключи. Их течение ревниво укрывала тайга. И воздух на вершине, что ни говори, чище и прозрачнее, чем в долине.
   ...Время подошло к восьми часам, и снег разошелся гуще, видимость уменьшилась до полу километра, собаки устали гоняясь за куропатками, которые подпускали нас совсем близко. А куропач, гортанно ругая собак, летал почти по кругу.
   Идти дальше не было смысла, да и время поджимало и я повернул к дому.
   Здесь я совершил третью ошибку - стал спускаться в долину ручья, вместо того, чтобы идти назад по чистым вершинам.
   Итог: я продирался через, мягко говоря, мало проходимые заросли стланика, ко всему еще засыпанные снегом и ежеминутно рисковал не только сломать ружье, которое цеплялось за сучки и ветки, но и голову. Мог выколоть глаза, соскальзывая в кирзовых сапогах по стволам, или по предательски запорошенным, замаскированным камням. Руки мерзли, разбухли и не подчинялись командам. Ноги промокли и мерзли, ружье якорем цеплялось за что попало и болталось за спиной, больно колотя по бокам...
   Ну и ругался же я!
  
   Наконец, спустился к ручью, но идти вдоль ручья, хотя и вниз, тоже было чуть только легче чем вверх. Заросли и колодник через двадцать-тридцать метров прижимались к воде. Неловко оступившись, переходя в который раз ключ, я булькнул в яму, вымытую в грунте быстрым потоком и черпнул сапогом воды...
  
   Когда вышел к дороге, вид у меня был жалкий!
   Одежда промокла насквозь, сапоги разбухли напитав воду и хлябали, на ничего не чувствующих замерзших ногах. Руки покраснели и не хотели, а точнее не могли расстегнуть пуговицы; ружье, мокрое и залеплено хвоей и листьями.
   Я почти бегом бежал по пустынной дороге к дому!
   Войдя внутрь, сбросил мокрую одежду и сапоги, переоделся и хромая, вперевалку заковылял к горячему источнику; там, мигом скинул одежду и погрузился в горячее блаженство. Ноги и руки приятно покалывало...
   Прошло десять минут и сырое морозное утро забыто. Пуская пузыри, я любовался причудливыми линиями на дне песчаной ванны, созданные ясным солнцем, преломившимся в прозрачной воде.
  
   ...Тимошка подрос и одолевает всех игривостью. Нападает на Мусю, обхватывая ее за шею лапками, норовит укусить за голову и яростно когтит ее задними ногами. А Муся отвечает изредка, притворно яростно кусает, или сменив "гнев", на милость, принимается лизать упрямого драчуна, уговаривая не дебоширить...
   Рано утром, Муся просится на улицу и вскоре приносит с чердака мышь, которую отдает Тимофею, а тот с кровожадным урчанием поедает ее в темном углу.
   Еще одна особенность. Если они вместе подходят к миске, то Муся терпеливо ждет, как бы ни была голодна, пока Тимофей наестся. Выяснилось, что Муся ночами ловит мышей и складывает их на чердаке, а утром достает их и скармливает сыночку.
  
   Вчера же в обед чистил ружье и решил стрельнуть из левого ствола пулей. Пули эти были положены Аверьяновым на место высыпанной дроби и были они 16 калибра, а ружье у меня 12 калибра. В качестве мишени поставил ящик, в котором раньше были аккумуляторные батареи. Размеры его приблизительно сорок шесть сантиметров на двадцать восемь, и я, установил этот ящик на расстоянии метров в двадцать пять...
   Сделал первый выстрел - промах. Сходил за вторым патроном с такой же пулей...
  Снова промах! Я призадумался, сходил за третьим зарядом, и снова промах! И тут - то я впервые осознал до конца опасность моего положения в недавней стычке с медведем и понял, почему медведь только после четвёртого выстрела ушел на рысях.
   Выясняется, что я позорно мазал, потому что стрелял его метров с тридцати, и только последний выстрел достиг цели, - я это услышал, по характерному чмоканью.
  
   Но, наверное, и убойность этих "снарядов" была соответствующая. Отныне и навсегда надо уяснить истину, что из каждой партии снаряженных патронов надо обязательно делать пробные выстрелы - один, а лучше два-три. Нельзя жалеть времени на правильную, хорошую зарядку патронов, так как в критической ситуации, такие промахи могут стоить жизни. Кстати сказать, когда я сделал выстрел родной пулей, она прошила ящик в том месте, куда целился, и вырвала изнутри батареи клок алюминия...
  
  
  
   Сегодня девятнадцатое сентября.
   За окном все те же золотые лиственницы, только золото это похоже на акварель, светлое и уже прозрачное, а это значит, что скоро упадет снег.
   Листва с березок и берез опала и засыпала слоями ключ, из которого мы берем воду. Хвоя лиственниц своим чередом опадет, и когда это случится - упадет на землю большой снег. И вот тогда в наши края придет зима, окончательно и надолго!
   И как обычно в конце осени чувство легкой щемящей грусти сменяется непременно удушливой тоской: нет желания ни читать, ни писать, пропадает охота жить и только переживания за детишек и жену остаются.
   Для меня всегда поздняя осень была временем, когда дома солят капусту, то есть промозглые, сырые, холодные дни с ветром и без солнца; в доме беспорядок, и мать солит капусту, целый день вручную шинкуя очищенные кочаны, и мы всегда вынуждены помогать её в этом однообразном труде.
   Целый день едим как попало, потому что кухня завалена кочанами капусты и самое важное в ощущении этого дня: настроение у всех нехорошее, нервное. Да и погода, как правило, в эти дни, отвратительная...
  И даже сегодня, эти воспоминания сопровождаются тоской!
  
  
   В два часа ночи, прозвенел будильник. Я поднялся, накинул фуфайку на голое тело, надел штаны и вышел на улицу. На дворе было светло от выпавшего снега очень тихо, непривычно тихо. Не слышно было даже шума Курумкана, который по - прежнему бежал по камням, но выпавший снег и еще сыплющийся с неба, как ватой, заполнил пространство вокруг и поглощал звуки, рождая тишину.
   Такая тишина бывает только в начале зимы или в конце ее, когда нет еще мороза, на котором скрипит снег и трещат оглушительно деревья, но уже есть снег и ещё подваливает, обволакивая все молочной круговертью...
   Утром, вскочив чуть свет, я сбегал на часок в лес, полюбоваться на начало зимы и прогулять собак по первому снежку. Лес стоял нахохлившись, прикрыв не успевшее облететь золото хвои белой снежной шубой и только клин сосняка, росшего на том берегу речки, ярко зеленой полосой врезался в коричнево - белую тайгу.
   Вчера еще, глядя с пригорка на противоположный крутой склон заметил, что из золотого, акварельного, цвет леса перешел в густой, коричнево - зеленый. Сквозь хвою лиственниц, просвечивала вечная зелень кедрового стланика и темно - коричневые южные бока стволов лиственницы, виднелись сквозь поредевшую хвою.
   Сегодня снег утих только утром и тотчас стал таять. В начале на деревьях, потом на земле. Сейчас кое - где еще лежит островками, но к обеду надо думать, растает весь. До прочного снега еще далеко. Воздух напоен сыростью, и над источниками повис шлейф водяного пара...
  
  
  
   На днях, с утра ушел далеко в горы, поднялся высоко на границу растительности. В горах давно лежит снег: кое - где, по наддувам и рытвинам, снега по колено и больше. Выше в горах, видел три соболиных следочка.
   Встретил на сравнительно большой высоте более или менее ровные площадки, "перевалы", как я их называю, и эти перевалы - типичные мари. Мох по колено, только, в отличие от низменных марей, этот мох покрывает камни, а не болота и кустарниковая чахлая, худосочная растительность торчит из мха.
   Встретил вверху медвежью тропку, чуть запорошенную снегом и много его покопок.
   По мари, с полчаса передо мной прошла кабарожка.
   На этих марях, в начале лета держатся северные олени и сохатые.
   Вид сверху незабываемый, но этот суровый ландшафт наводит на мрачные размышления. Стланик на крутых склонах буквально стелется, ветви его не поднимаются и на полметра, а ползут вдоль земли, вытягиваясь по направлению господствующих ветров.
   Летом, видел на стланике много, еще зеленых, кедровых шишек. Но сейчас, на глаза не попала ни одной.
  
   Собаки с утра сразу облаяли белку, а потом сникли, к следу соболя остались равнодушны, а в конце пути норовили иной раз пристроиться в кильватер, раздражая меня своей пассивностью. Решил откормить их к началу охоты. Что-то получится?..
  
  
   За время моей поездки домой случилась грустная история.
  Пропал Пестря!
   Когда я уехал, о, посаженный на цепь, перестал есть и голодал три дня, пока Нестер не отпустил его с цепи. Пестря тут же убежал и как позже выяснилось ушёл через перевал на базу отряда - туда, откуда я его привез на сейсмостанцию в Тоннельный.
   Когда я приехал из отпуска и подходил к домику сейсмостанции, то свистнул и на зов прибежала радостная Рика и стала прыгать и облизывать меня от радости. Я недоумевал - где же Пестря?!
   Когда Нестер, заметно опасаясь моей негативной реакции, рассказал мне всю историю ухода Пестри, я расстроился чуть не до слез. Ведь он был мне настоящим другом с самого начала пребывания здесь!
  
   ...В доме сейчас живем втроем: Нестер, Толя и я. Но ещё и шесть животных: два щенка (Вьюге месяц и Гирею - три месяца) и три молодых собаки: Волчок, Соболь и Рика (все приблизительно 1 года возраста).
   И ещё кошка Муся, которая совсем недавно, осиротела: Тимошка вырос и мы его отдали хорошим знакомым в посёлок - когда-то всё равно это надо было делать...
   Соболь появился вчера: прибежал со "второго ствола" - это небольшой посёлок на перевале, где роют тоннель навстречу западному и восточному порталу.
   Появился и сразу пустился наводить порядок - драть Волчка и даже Рику. Между Соболем и Волчком идут жестокие битвы, в которых неизменно побеждает Соболь. Интересная деталь: Соболь защищает мои личные вещи в мое отсутствие и не дает никому к ним приблизиться.
   Кроме того, он запрещает Волчку находиться рядом с общественной собачьей пищей и сердится невыразимо, если Волчок появляется поблизости от его чашки, - одним словом, терроризирует собачьих собратьев.
  
   В доме другое противостояние - Вьюга на правах маленькой, "садится на шею" Мусе и в прямом и переносном смысле. Муся же терпит до крайности и лишь когда доходит дело до щенячьих зубов, острых как шильце, она угрожая шипит и начинает лапой со втянутыми когтями, шлепать щенка по лбу или боднув головой, переворачивает нахалку на спину.
   Недавно Вьюга болела - опухало горло, видимо воспаление слюнной железы, но сейчас опухоль прорвалась, образовались свищи с копеечную монету в диаметре, которые заживают день ото дня.
   Вьюга становится с каждым днем все живее и нахальнее.
   Вначале, по приезде на станцию она слабо держалась на ногах и повизгивая, квохтала как растревоженная курица, но сейчас пытается иногда галопировать, а на Мусю, особливо с утра на свежую голову, лает звонко и рычит яростно.
  
  
  
  3 ноября, утром, мы с Нестером и Рикой отправились в вершину Казанкана.
   Отойдя недалеко от дома, стрелял белочку, которую грамотно и аккуратно облаяла Рика.
   Чем выше мы поднимались вверх по течению речки, тем глуше становились места.
   Тропа, петляя то пропадала, то появлялась вновь, изредка приходилось преодолевать каменистые осыпи подходящие прямо к воде. Пойма речки узкая, поросшая лиственичником и местами малопроходимыми зарослями кедрового стланика.
   К полудню подстрелил еще белочку, и остановились. Вторую белочку стрелял четыре раза экспериментальными зарядами. Заряжал так: пороху ¾ нормального заряда, а дроби 2/3.
   И выяснилось, что такой расклад никак нельзя считать лучшим. Личный опыт иногда разбивает в пух и прах книжные рекомендации...
   По дороге встречали волчьи следы, следы соболя и белочки. Ночевать остановились в половину пятого вечера, пройдя за день около 10 - 15 км. Нарубили дров, сварили кашу, попили чаю и, подстелив под себя ветки, стланика, дружно уснули, благо перед снегом ночь была теплая.
   Ночью, небо то затягивало, то вновь видны были звезды. Рано утром позавтракали, попили чаю и решили идти на штурм перевала, чтобы перейти в долину реки Муякан...
   Часа через два после рассвета, подул пронизывающий холодный ветер и чем выше в гору мы поднимались, тем резче дул ветер и глубже становился снег. Ко всему, путь предстояло прокладывать почти полностью по курумнику - каменной осыпи предательски скрытой под снежным "покрывалом".
   С грехом пополам перевалили гребень распадка, и что же перед нами предстало?
   Весь подъем был ещё впереди и только где - то далеко вверху было видно, что собственно перевала нет, а долинка горного ключа сворачивает налево и прячется за скалой. Духом мы не пали, но в сознание вкрались сомнения в успешном окончании восхождения.
   Под пронизывающим ветром, по колено в снегу еще час карабкались вверх, подворачивая ноги на невидимых камнях. Силы были на исходе - не знаю как Нестер, а меня прошиб холодный пот. Хотелось пить, ноги, разъезжаясь в снегу едва слушались меня, ружье болталось за плечами цепляясь за стланик ненужным грузом - то и дело в стволы попадал снег...
   Наконец я остановился отдыхая и затравленно осматриваясь. Нестер тоже был на пределе. Шансов живыми выйти из этого преодоления было не так много: недалек был вечер, мороз крепчал и еще неизвестно, что нас ждет на той стороне хребта - скорее всего голые, почти отвесные скалы, полузасыпанные снегом...
  
   ...Мы повернули назад, - идти вниз намного легче. Вскоре вступили на наледь и где шагом, где прокатываясь по крутым спускам на мягких местах, вновь спустились в долину Казанкана.
  Остановились на берегу попить чайку. Развели большой костер, но ветер начисто сдувал жар костра в сторону.
   Мокрая спина заледенела и меня бил неудержимый озноб.
   По пути провалился в воду левой ногой и сапог смерзся, сжав ногу в тиски, препятствуя нормальному кровообращению и нога стала подмерзать.
   Хорошо Нестер держался молодцом: сходил за водой на речку, нарубил дров, достал продукты. Выпив три кружки обжигающего сладкого с молоком кипятка, я немного отошел и когда мы тронулись дальше, то я был уже в норме.
   Пошел снег, стало теплее, на подходе к прошлому ночлегу подстрелили еще белку.
   На биваке занялись каждый своим делом. Нестер развел костер и варил ужин, я заготовлял дрова и строил шалаш - укрытие от снега. Стемнело в пять часов вечера, но у нас все дела уже были сделаны и весь вечер отдыхая, разговаривали, сидя у костра.
   Ночь спали кое-как: было очень холодно, и оказалось, что даже большой костер не греет. Повернёшься спиной к костру - мерзнут ноги и живот, если животом к костру ляжешь, то леденеет поясница...
   Хорошо ночи длинные, успеваешь даже задремывая урывками, восстанавливать силы и к утру хоть немного отоспаться.
   Ещё в темноте позавтракали без аппетита, попили горячего чаю и пустились вниз по знакомой уже дороге, в сторону дома. Назад было идти значительно легче, да и погода восстановилась...
   К дому подходили в пятом часу вечера, уже в сумерках.
   На сейсмостанции нас ждали очень нехорошие новости...
  
   С сейсмостанции Кавокта, где мы с Нестером работали весной, седьмого ноября вечером ушел вниз по реке с лёгким топориком в рюкзаке, одетый в осеннюю легкую курточку один из двух операторов - Виктор Палыч, по прозвищу "Интеллигент".
   Толя Полушкин, сбиваясь рассказал нам, что Игорь - второй сейсмооператор и Интеллигент что - то между собой не поделили. Игорь вылил "бражку" которую поставил Виктор Палыч и тот, обидевшись, ушел в ночь со станции.
  Вот уже третьи сутки безуспешно шли поиски "Интеллигента" и самое реальное предположение, которое вертелось у всех в голове - Виктор Палыч замерз...
  
   И точно. На связи, в семь часов вечера стало известно, что Виктор Палыча нашли в пяти-шести километрах от сейсмостанции, неподалеку от речки, замерзшим, свернувшимся калачиком и лежащим головой к сейсмостанции...
   А я, вспоминая наши с Нестером приключения на Казанкане, готов был перекреститься. Ведь мы тоже могли замерзнуть, если бы я привычно упорствовал в желании пройти через перевал...
   Назавтра, прилетевший самолет унес тело "Интеллигента", Игоря, Колю Аверьянова и еще двух наших ребят в качестве свидетелей, для дознания и следствия в Нижнеангарск.
   ...И Виктора Палыча, и Игоря я совсем не знаю, но по рассказам ребят выходило вот что...
  
   Виктор Палыч окончил торговый технику и работал в тресте кафе и столовых клерком. И каким - то образом получилось, а в торговле это частый случай, что его вдруг посадили за небольшую растрату, в которой может быть и не он был виноват.
   Так, в двадцать четыре года, молодой "торговец", попал на четыре года в лагеря. В лагере он проштрафился - ему добавили, а потом еще добавили, и в общей сложности, он отсидел 12 лет.
   В лагере пристрастился к "чефиру" и "колесикам", - таблеткам с небольшим содержанием наркотиков...
   Игорь - его напарник, окончил пушной техникум, некоторое время работал егерем в заказнике и жил там один. Потом устроился в сейсмоотряд и вот уже три года работал здесь.
   На Ангаракане, в одном из походов по окрестностям, он отморозил себе пальцы на ногах, а в отпуске, в городе, прихватил нехорошую болезнь и теперь успешно ее залечивал.
   По рассказам ребят, это человек жесткий, бескомпромиссный, привыкший командовать и не терпящий неподчинения. Игорь, по словам ребят, хотел, чтобы все жили так, как живет он сам и делали всё так, как делает он, ни на йоту не допуская самостоятельности.
   Как правило, эти признаки сильного характера неуместны там, где люди живут небольшими коллективами, тем более, если люди живут вдвоем.
   Много требуя от себя, Игорь много требовал от других и казалось, это хорошая черта, но вот когда люди подолгу живут оторвано от мира, это не всегда уместно, а иногда, в общении, как говорят попадает "коса на камень".
   И вот, волею обстоятельств поставленные друг против друга, два этих человека не смогли согласовать свои принципы, и дело пришло к трагической развязке.
  
   По мне, так в жизни некоторые жизненные принципы взаимоисключают друг друга и никакого мирного сосуществования между ними быть не может.
  
  
  
   ...Поднялся в воскресенье в пять утра, разогрел завтрак, поел, покормил собак. Собрался в дорогу и еще затемно отправился, ведя Рику на поводу.
   Шел в основном по дороге, и около поселка шумели, свистели и стреляли охотники - народ рано встающий и непоседливый.
   За поселком, к нам прилепился кобель волчьей масти. Волчек, как я его окрестил, прицепился,да так и остался на всю дорогу.
   В длинный переход, одел самодельные обутки и раскаялся - войлочные подошвы скользили, идя по пыльной дороге, загребал острыми носами пыль, а острые камешки, впиваясь в мягкие подошвы, мешали ходьбе.
   Выйдя в долину Муякана, с удивлением заключил, что снегу по соснякам совсем нет, поэтому следочков не видно и мой поход частично потерял смысл.
   Но шел упорно и методично; ноги устали где - то часам к трём дня.
  
   Сел пить чай на берегу промерзшего до дна ручья, прикидывая в уме: по карте еще часа три ходу, и надо торопиться.
   Испивши кипяточку заваренного брусничкой, пожевал корочку промерзшего хлеба, отдохнул и прибавляя ход, тронулся скорым шагом дальше.
   Особенностью этого похода было то, что я не знал, где стоит новая сейсмостанция и потому, надо было быть особенно внимательным...
   Пройдя ещё километра два, увидел слева, на краю вырубки, чуть заметную крышу ладно поставленного дома и вдруг уловил в воздухе едва различимое гудение мотора.
   Сначала не поверил своим ушам: ведь если это работает двигатель, тогда этот дом - сейсмостанция, и я уже на месте.
   Не веря до конца в предположение, все - таки свернул с дороги и пошел к дому.
   Подходя ближе, увидел еще дворовые постройки, и теперь уже сомнения рассеялись: я пришел к сейсмостанции.
  
  
  
  ...Начинался новый день, и мы с Володей - сейсмологом с станции "Озёрная", еще в темноте, попив чаю в доме, на рассвете тронулись в путь на речку Амнунду.
   Шли долго: вначале по дороге, по марям и перелескам, потом без дорог уже по мало проходимым кустарникам, где часто попадались следы косуль и даже сохатых. Часа через три ходу, наконец, пробились к реке и остановились пить чай.
   В этом месте, река образовала сеть отделенных друг от друга крупно гравийными отмелями, проток. Вдали, чуть различимо глазом, белел Северомуйский хребет, и обозначалась долина реки Муи.
   Направо, через Муякан и дальше видны постепенно сходящие на нет вершины Северомуйского отрога, отделяющего пойму Муякана от реки Муи.
  
   Невысоко над вершинами, стояло яркое, теплое солнце и попив чаю, я задремал, удобно устроившись на ветках березы, занесенной на отмель наводнением и оставленной там ушедшей водой.
   Кругом уже лежал небольшой слой снега, но солнце светило так ярко, что слепило глаза, отражаясь от снежной глади. Было совсем не холодно и потому, я почти мгновенно заснул, утомлённый вчерашним сорокакилометровым переходом и ранним вставанием сегодня.
   ...Отдохнули и тронулись в обратный путь, решив пойти напрямик и только в темноте возвратились домой, изломав ноги в непроходимой чаще, окружающей сейсмостанцию.
   По дороге я случайно, совсем близко - метрах в двадцати пяти - видел кабарожку, убегавшую от наших собак. На солнце светились не только остевые волосы ее шубы, но и усы на ее мордочке, хотя, может быть мне привиделось. Кабарга была черная, высотой с хорошую собаку, на тоненьких, сильных ножках.
   Не замечая меня, она, размеренно проскакала мимо, по большой дуге, а вскоре появились и наши собаки, тяжело дыша и высунув языки.
   Там же, недалеко от станции, встретили следы небольшого медведя, который проходил здесь дня три-четыре назад и Волчок, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, пописал на следы хозяина тайги.
   А я видя это, грустно усмехался думая: "Если бы вот также в присутствии медведя, ты посмел это сделать, тогда я сказал бы, что ты не боишься никого, кроме своего хозяина..."
   За все время этого похода, я убил только четыре белки и разочарованный вернулся к себе на сейсмостанцию. На обратном пути нашел горячий источник, недалеко от дороги и это послужило хоть каким - то утешением.
  
  
  
   ...Проверяю охотничью амуницию и прихожу к выводу, что лучшая одежда для нынешних мест - резиновые прочные сапоги с каблуками и толстыми стельками в них, шерстяные толстые носки и мягкие суконные портянки. На себе - нижнее белье, мягкие штаны из хлопчатобумажной ткани или сукна и куртка суконная с капюшоном и карманами, - двумя наружными и одним большим внутренним, для бутербродов и бинокля.
   Напишу о собаках: сейчас имею две собаки Рику и Волчка. Обе "бусой" масти, чем - то похожи друг на друга. Волчок начинает неплохо работать по белке, поиск достаточно широкий, голос глухой, басовитый, азартен до того, что найдя белку лает и дико воет, бросается на дерево и старается влезть на него.
   Однако характер уравновешенный, спокойный и ласковый.
  Рика белку ищет неохотно, далеко от меня не уходит, облаивает зверька хорошо, но был случай - грызла белку, за что была строго наказана. Она проявляет интерес и к соболю, но след скоро бросает. Обе собачки чрезмерно интересуются кабаргой...
  
  
  
   Продолжу повествование. Собаки в лесу, ведут себя как новички, интересуются всяким свежим следочком и потому, много времени бегают бесполезно для себя и для меня.
   Рика "гуляется", и я вчера видел, как повязалась с Волчком, а значит, в конце января надо ждать потомство. (Запомнить - повязалась 23 ноября). Хочу себе оставить пару кобельков, и как бы дальше моя жизнь ни сложилась, постараюсь их вырастить и натаскать...
  
   Вчера по пороше ходил в лес: вышел как обычно уже выхожу в начале восьмого. Чуть - чуть рассветало. Прошел по правому берегу вдоль горы и тут собаки исчезли на час или более. Где были и что делали - не имею понятия.
   Перевалил гривку и пустился по ключику вверх, в надежде встретить свежий соболиный след, но тщетно: ни следочка не попалось до самой его вершины.
   С трудом, где прыжками, а где ползком пересек, поднялся на осыпь. Снег свежевыпавший таял на брюках и фуфайке и спустя некоторое время застывал ледяной коркой.
   Собаки, разгребая снег грудью, едва тащились по прорытой мною в снегу канаве. Бесконечно торчащие тут и там, туда и сюда кусты стланика, мешали ходьбе, подставляя подножки и как живые, цеплялись за одежду.
   Поднявшись на плоскую вершину гривы, встретил, наконец, соболиный след, но собаки, измотанные походом, чуть прошли по следу и бросили, не веря в возможность догнать проворного зверька.
  
   Я тоже не расположен был личным примером вдохновлять их на охотничий подвиг. Одежда промокла и встала коробом; стучали и трещали при ходьбе заледеневшие штаны; даже рукавицы, застыв, перестали гнуться. Мерзли ноги в дырявых резиновых сапогах, и хотелось есть.
  Так, не солоно хлебавши, я возвратился на станцию, разочарованный, но не сдавшийся: идя по тропе, размышлял:
   "Много ли надо человеку - здоров, ноги идут, легкие дышат, голова работает, глаза впитывают отражение земной действительности. И никакого сожаления по поводу неудач - главное, жизнь идет и я живу, двигаюсь и даже о чем - то иногда думаю...
  
  
  
   Сегодня четвёртое декабря.
   ...Мороз с каждым днем крепчает: утром на нашем термометре - 32, а днем столбик спирта не опускается ниже - 25. Солнце день ото дня ходит все ниже и ниже, путь его по небу короче и короче.
   Светает в семь тридцать, а темнеть начинает в четыре часа. В мороз источники парят, распадок только на три часа освещается лучами солнца. Затем, светило прячется за вершины гор и приходят сумерки, скрипучие от мороза.
   Снег порошит по утрам, но всем на удивление пока чуть прикрыл землю в долине. Конечно, на горах его уже давно по колено.
   Собаки дрожат от холода и жмутся друг к другу. Только Соболь, новая моя собака, у которого шуба на редкость пышная, чувствует себя по - домашнему. Свернется калачиком и спит недалеко от крыльца.
  Два дня подряд ходил в лес с собаками и возвращался ни с чем: в такой мороз и белка, видимо редко выходит из гнезда, а следов зверя не видел уже давно; разве вот кабарги много в округе. Но я собакам не даю ее гонять, чтобы не испортить их, если пойдут, за соболем.
   Соболий свежий следок видел всего раза три и всегда в конце дня, когда собаки устали, а мне надо торопиться к дому. Витя, мой приятель из посёлка тоннельщиков, достал двадцать пять капканов, но поставить их никак не решусь - выбираю место получше и жду, когда приманка заквасится.
  
  
  
  Ходил на Белые озера, но об этом подробнее:
  
   ...Проснулся часа в три ночи, посмотрел на часы, поворочался с боку на бок, подремал до четырёх и не торопясь поднялся. Принес дров, плеснув солярки, растопил печь, поставил греться суп и чай и стал собираться в дорогу.
  Взял кружку, ложку, котелок обернутый куском полиэтилена; сложил продукты: сахар кусковой, колбасы килограмм, жиру полкило, мешочек галет, две банки тушенки, рису килограмм, подумал - подумал и не взял соль, так как соль есть во всех строениях по пути, а вес в рюкзаке приходится считать на граммы.
   Взял бинокль, патронташ, топор, нож. Продукты и снаряжение уложил в мешок, привязал к поняге, позавтракал, вспоминая ничего не забыл ли, и отправился. Выйдя из дому в половину шестого, напоследок закрыл у печи поддувало, оставив догорать дрова разбудил Нестера наказав, чтобы он следил за печью.
   Собаки, посаженные мною на цепь дня за два до похода, увидев меня в охотничьем снаряжении, радостно заскулили. Отпустил их с цепи, стал оглаживать прыгающих и веселящихся питомцев.
  
  Наконец, караван тронулся: впереди бежали собаки, заметно сзади шел я, поскрипывая ремнями поняги и похрустывая снегом под заледеневшими вмиг, каблуками резиновых сапог.
   Стоял тридцатиградусный мороз, и с ясного неба светила луна - полная как старинная монета. Там же, хрустальным бисером подмигивали мириады звезд.
   Над Курумканским источником, высокими клубами поднимался пар, напоминая картины весенних туманов.
   В темноте, далеко расстилались волнистой пеленой белые вершины хребта, сливаясь с предрассветными тучками, тянущимися полосой в сторону восхода солнца.
   Пройдя по дороге километра три, я свернул в лес, собаки, оживившись забегали взад и вперед отыскивая в темноте невидимые для меня следы и устраивая погоню за кабаржками, которых в этом году было много повсюду.
   В этой суматохе как - то незаметно пропал Соболь, и я его больше не видел за все время проведенное в лесу. Свистеть я поначалу не стал, мотивируя тем, что собака должна находить хозяина сама, иначе ее можно списывать с самого начала в дворовые псы, а позже мне стало не до Соболя.
   Рика вдруг насторожилась, подобралась и высоко взлетая над землей, делая смотровые прыжки кинулась в придорожный кустарник на склоне высокой горы. Пройдя за ней, я увидел, что Рика подняла соболя, и в тайне надеясь услышать собачий радостный лай вот сейчас, через минуту - другую, тронулся следом.
   Но проходила минута, другая, прошло ещё десять минут, а лая все не было...
   А вот и Рика появилась - она сбилась со следа. Наставив ее на след, вновь иду, цепляясь за кусты и скользя на склоне, вновь надеясь.
  Но Рика опять "скололась" и снова я, выправляя след, разобрал строчки заячьих и собольих тропок и вновь иду, хотя надежда чуть теплится - остается только мое упрямство.
   Решил пока не устану, лезть по крутому склону: заросли сменились скоплением камней, на которых того и гляди подвернешь ногу или ударишься головой о торчащие острые гранитные кромки.
   Собольку конечно это нипочем, но я пока выбрался на вершину, вспотел на три раза, проклинал и соболя и бестолковую Рику, но не унимался и упрямо тянулся по следу. Прошел час, два, три, а соболь, не спеша, впереди меня, может быть опережая на час моего ходу, петлял осматриваясь и пробовал, правда неудачно, подобраться к рябчикам в лунках.
   Потом он перешёл с южного склона на северный и обратно.
   По следам я определил, что соболь, в очередной раз переходя с югов в сивера, видимо, увидел меня и собаку и посмеявшись, налюбовавшись на то, как я тащился по его следу, уткнувшись в землю и подгоняя лениво идущую впереди Рику, пустился не спеша с горы.
   А мы, выйдя к этому месту, примерно часа через два, тоже пустились по чаще вниз, оставив надежды добыть хитрого соболя.
   Пока ходили по горам, я видел следы нескольких изюбрей, вспугнул пару выводков рябчиков и пообещал себе прийти сюда в белом халате, в соответствующую погоду.
   Когда мы вышли к месту начала погони, на часах было два часа дня. Соболь неторопливо пересек последнюю ложбинку и ушел в пологие горки, на берег Муякана.
   Возникло малодушное стремление вернуться на станцию, а ходу до нее два с половиной часа. Но это малодушие подавил и пошел в обратную сторону, в сторону сейсмостанции "Озёрная".
  
   Рика, удивившись такому решению долго не хотела верить в происходящее, всем своим видом показывая мне, что, дескать ты хозяин маленько заблудился - наш дом в другой стороне! И доказывая это, сидела на дороге, позади меня и поворачивала голову в сторону сейсмостанции, уверяя меня в ошибке.
   Её настойчивость была смешна и наивна и бормоча под нос: "Нет, Рика, я не заблудился, и все идет по плану",- мы зашагали на Белые озера.
  
   На Собольем ключе попил чаю в зимовье в компании двух охотников, думающих здесь провести неделю. Передохнул немного болтая с ними о погоде и охоте. Было пол пятого вечера и я, решив дойти до Белых озёр сегодня же, попрощался и затопал в темноте по наезженной дороге.
   На пилораме встретил двух человек с собаками, поболтал и с ними.
   Выяснилось, что один из них охотник со стажем, охотился в этих местах еще лет пять назад и жил тогда на Муе. Второй был милиционер из Северомуйска: крепкий, светловолосый, в форменной шапке с опущенными ушами. Они жаловались, что встретили - таки "парной" след, как выразился старик, но собаки тащились рядом, вовсе не думая зажигаться энтузиазмом, несмотря на подбадривания и ругань хозяев.
  
   В разговоре нашли общих знакомых, поругали каждый своих собак и довольные встречей, расстались. Они стали готовиться к ночлегу в щелястом домишке с дымящей печкой, а я пошагал дальше.
   Взошла луна, идти стало веселее, да и разговоры дали пищу для размышлений, а когда не думаешь о дороге, она сама стелется под ноги.
   Мороз крепчал, потрескивали деревья, кругом тихо - тихо и четко видны границы угрюмых гор, заледеневших в величавом молчании...
   Небо черное, с крапинками мигающих звезд и блином желтой луны, освещающей студеный покой ночи...
  
   На сейсмостанции "Озерная" был в девять часов вечера, но её обитатели ещё не спали. Люда и Володя играли в карты, а Сашка- их двухлетний сын, лежал в постели, додумывая думы дня. Было тепло, уютно и чисто. Поужинав, я устроился на гостевом диване и расслабился...
   Разговорившись, уснули только в первом часу.
   Наутро проснулся поздно, в семь часов, торопясь, но тихо, стараясь не шуметь оделся, попил чаю сидя у еще теплой с вечера печи, похрустел сахаром рафинадом, стесняясь этого неприятного звука и вышел осторожно, прикрыв входную дверь.
   В сенях выложил из мешка лишние продукты: тушенку, рис, жир и пачку патронов, надел на плечи понягу, слушая как Рика бьется снаружи и визжит жалобно, стараясь пробиться в сени к хозяину; открыл тонкую, дощатую дверь, и морозный снег захрустел под ногами.
   Мы пошли в поход в соседний ключ, с перемерзшей до дна водой в основном русле.
   Но в долину мы не пошли, а пройдя еще километр - полтора по дороге, свернули направо и стали взбираться на крутую гривку, поросшую мелким частым сосняком.
   Попадались следы кабарги, соболя и белки.
   Наконец, Рика замедлила ход, стала вертеться на месте и, подняв голову, внимательно осматривать и прослушивать вершины молодых сосен. Я сразу увидел белку, которая затаилась, надеясь на невнимание непрошенных посетителей; а когда она поняла, что ее увидели, поторопилась заскочить ближе к вершине, мелькая белым брюшком.
   Рика залилась истерическим звонким лаем. Я снял и бросил рукавицы на снег, прицелился, прикрыв туловище белки стволом, стараясь не повредить шкурку и выстрелил.
   Зарядом, ударившим кучно, снесло несколько веточек, которые легко упали на снег, а белка забилась в вершинке, тело ее, свесившись через сук, подергалось и затихло. Рика, недоумевая, понюхала срубленные ветки, побегала вокруг дерева и уставилась на меня в немом вопросе.
   Я долго разглядывал все и так и этак, и в бинокль, и без и не решаясь тратить еще один патрон на зверька, достал топор, срубил сосенку и в сломанных ветках под стволом легко отыскал пушистую белку. Меня не мучила совесть, потому что эти заросли рано или поздно надо будет проредить, да и неизвестно, сколько выстрелов понадобилось бы затратить, чтобы сбить белку на землю...
   Продев передние беличьи лапки в петельку, подвешенную к поняге, не торопясь, пошел дальше. Вскоре, встретил следы соболя, крупные и четко отпечатавшиеся, видно, "котишка" бежал и недавно совсем - следам было от силы несколько часов.
   Рика привычно пошла по следу метров двести и, привычно же убедившись в недосягаемости их обладателя, вернулась и стала таскаться поблизости, то и дело ложась в снег и вылизывая лапы от надоедливых, намёрзших между пальцами, ледышек.
   К часу дня, я не то чтобы умотался, а скорее сознание бесперспективности, все чаще заставляло меня думать об обеде. Наконец, выбрал место, остановился, разгреб снег, достал топор и харчи, развел костер; набрав снегу в котелок, вскипятил чай, заварив кипяток веточками брусники.
  Поел обстоятельно пережевывая галеты с сухой колбасой и кусковым сахаром, прихлебывая душистый чай из зеленой эмалированной кружки, постукивая о промёрзшую землю, замерзающими в резиновых сапогах, пятками.
   Носки в сапогах, отогревшись у костра, стали подмокать. Поэтому, подрагивая от подступающего холода, не стал засиживаться у костра и пошел дальше.
  На гребне, со скальными останцами среди зарослей багульника, обдуваемом постоянными ветрами, Рика вдруг заметалась и скачками унеслась куда - то под гору.
   Чуть пройдя в этом направлении, увидел следы только что пробежавшего галопом сохатого. Сердце всколыхнулось и успокоилось, увидел возвращающуюся Рику - к сохатому она не питала ни вражды, ни даже любопытства.
  Так, не солоно хлебавши, уже в сумерках, мы возвратились в гостеприимный дом, бестолково помотавшись по широкой пойме, в надежде на случайную встречу с соболем.
  
   ...Назавтра, картина повторилась. Хотя, я видел сохатого и даже стрелял по нему. Но, видимо, от неуверенности в себе, уже заранее настроившись на пустую ходьбу, плохо целился, и сохатый ушел...
   Произошло это вновь на вершине ближнего на сей раз склона, безымянного ключа. С большим трудом взобрался почти до границы растительности. Рика на время куда - то исчезала, и осталось мне дойти совсем немного до намеченной вершины, ну может метров пятьдесят.
   Вдруг, за спиной услышал непонятный шум и, оглянувшись, присел от неожиданности в снег. Перпендикулярно моему ходу, как в тире, откуда - то справа появилась фигура, разбрасывающего ноги в быстром беге, здоровенного сохатого, за которым чуть в отдалении, следовала немного испуганная Рика.
   До сохатого было метров восемьдесят, но я находился выше него, а он бежал по дуге, по краю площадки, обрывающейся крутым спуском. Поэтому я долго высчитывал упреждение и в следствии этого, стрелял торопливо и на авось. Сохатый, не обращая внимания на громовые выстрелы, постукивая камнями осыпи под снегом, бежал нельзя сказать, что быстро, а как - то нескладно, выкидывая копыта далеко вперёд и ворочая тяжелым туловищем.
   Рика, подумала наверное, что выстрелы - это команда, по которой надо подходить к хозяину и, не сожалея ни о чем, прибежала ко мне, маленькая и потешно встревоженная...
   Мне оставалось только ругать себя и разводить руками.
  
   Добавлю в завершение, что еще утром, Рика лаяла на волков, которые видимо тоже заспались, потеряли бдительность, а может быть хотели поймать и скушать зазевавшуюся Рику.
   Я прошел по их следу и установил, что волков два, и что они в этом ключе ходили уже несколько дней.
   К вечеру мороз усилился, и я решил, ввиду безнадежности этих походов вернуться домой, на Кавокуту и заняться делами...
  
   ...Утром, когда я выходил из домика на Белых озерах, луна светила в полную силу и стоял мороз-трескун, под пятьдесят градусов.
   Покряхтывая и охая от яростного мороза, я шагал плотно прижимая каменную резину каблуков к дороге, ругая шутливо и мороз, и ленивицу Рику, и вообще весь собачий род.
   Вскоре, по следам у обочины и по настороженному поведению Рики понял, что незадолго до меня по дороге шли волки, по временам делая мочевые метки на выступающих предметах и для чего - то разгребая снег под соснами до земли. Это были их владения, и они совсем меня не боялись, а при случае, могли бы меня, с большим аппетитом, съесть...
  
   ...На солнцевосходе, мороз достиг наивысшей точки, и у меня прихватило нос и правую щеку. Хорошо еще, успел оттереть и поморозил только верхние слои кожи...
   Солнце всходило красиво и медленно: из - за высоких безлесных каменистых гребней хребта, оно прорывалось голубыми полосами сквозь морозный туман и там, где дорогу им преграждали вершины, голубой цвет, менялся на белёсо - голубой.
   Справа, в сером небе, еще не ушел за горы бледный диск луны, а над долиной Муякана стлался туман-пар, - видимо где-то здесь, из земли били горячие ключи.
   Солнце, наконец, поднялось выше и золотом высветило и снег, и сосны, и наледи прикрытые узорчатым покровом измороси.
  
  
  
   ...На станции "Озерная" по вечерам разговаривали о том о сем и как-то, затронули тему психологической совместимости. Володя Кондаков пытался уверить нас, что на "старшем" по станции лежит большая ответственность, и поэтому он вправе командовать, указывая, что делать и как делать. Но я возражал ему, исходя из собственного опыта и наблюдая жизнь других ребят на станциях.
  
   По моему, основное условие успешной и мирной работы без конфликтов на отдаленных станциях, это ясное понимание каждым, что когда живут двое в маленьком домишке из месяца в месяц, то не может быть ни старшего, ни младшего, а обязательно должен быть коллектив и решения должны приниматься сообща, стараясь обсуждать каждую мелочь.
   И работа должна делиться поровну, в противном случае необходимо должно возникнуть недовольство "подчиненного" "начальством", а это недовольство, в свой черед, по логике жизни, сделает въедливым и упрямым "старшего", или "начальника".
   Армейский стиль работы недопустим тогда, когда двое находятся в равных экстремальных условиях и живут вместе: вместе работают, едят, спят.
  
   Лучший вариант сочетания людских характеров, когда тот, что постарше годами и напористей характером, уравновешивается более младшим и менее себялюбивым, без претензий на исключительность. А такие характеры иногда встречаются.
   И начальнику отряда, при подборе кадров и в дальнейшей работе нельзя сосредотачивать внимание на проблеме "начальник - подчиненный", а как можно чаще подчеркивать, что сейсмостанция - это единый организм и что работа наша - это наша жизнь в которой, бывают и удачи, и провалы, и очень важно в работе и трудной жизни, относиться спокойно и к радостям, и к переживаниям другого.
   Доводы об ответственности одного несостоятельны, потому что несчастный случай или даже смерть, все ставит на свои места, заставляя еще раз задуматься о ценности некоторых положений в жизни.
   Очень важно также, чтобы на базе ценили и уважали людей, работающих на отдаленных станциях, не досаждали им мелочной опекой, внимательно прислушивались к их просьбам и пожеланиям, сдерживая раздражение, которым ничего нельзя исправить и которое есть, на мой взгляд, проявление бесхарактерности и эгоизма.
   Особенно рвущихся к "власти" и командованию индивидуумов, надо осаживать иногда доводя такого человека до увольнения.
   Я как-то подумал, что зная как тот или иной человек живет в семье, можно на семьдесят процентов сказать, как он поведет себя в обстановке совместного одинокого или точнее "отдельного" житья.
   Однако терпимость, эту замечательную черту характера человека доброго, нельзя путать с беспринципностью и угодничеством.
   ...Подводить итоги за год сяду в новогоднюю ночь...
  
  
  
   Сегодня, одиннадцатое февраля.
  
   Прошел ровно год, как я устроился в Институт Земной Коры, оператором на сейсмостанцию.
   На дворе начинает светить солнце, которое в январе появлялось редко - редко.
   В конце января - начале февраля, стало проглядывать по временам голубое, особенно высокое на фоне белых горных массивов, небо.
   Зима перекатилась на весну, хотя ночью еще около минус сорока, но днем значительно теплее и светлее.
   Лиственничник, коричневой полосой стоит между белизной снега под окном и "сахарными" головами скалистых вершин, на горизонте...
  
  
  
  ...Весной, я успел сходить на Белые озёра со своим новым знакомым Васей Дмитриевым, ловить ондатру.
   Мы прожили неделю на таёжном полуострове, окружённом озёрами и полноводными протоками. Спали у костра, в спальниках и по утрам охотились на уток, которых вокруг было в изобилии. Эти озёра, в пойме реки Муякан, были вместилищем множества водоплавающих птиц и прочей дикой живности, в том числе ондатры.
   С вечера, мы с Васей выставили в прибрежных зарослях осоки капканы, а рано утром, ещё в полутьме рассвета, я пошёл проверять их. Первый был пусть и подходя ко второму, я вдруг заметил в зелени травы какое-то движение и увидел ондатру, сидевшую на кочке и казалось не замечавшую меня.
   Я подкрался к ней и придавил её в воду, резиновым сапогом. Только позже, увидев у неё на ноге капкан, я понял, что она была поймана ещё ночью и отсиживалась на кочке не зная, как освободиться...
   Пока Вася спал, я успел скараулить уток, севших в небольшой заливчик, рядом с нашей стоянкой и добыл жирную крякву, которую мы и сварили на завтрак, когда Вася наконец проснулся.
   Он рассказывал, что промучился всю ночь от холода, и только на рассвете угревшись от поправленного мною костра, заснул уже до утра...
  
   ...В том походе, уже перед выходом домой, я добыл косулю, чем и спас не только себя но и Василия, от "голодной смерти".
   К тому времени, мы уже подъели все запасы, дробовые заряды на уток тоже закончились, и мы ели поджаренных на костре ондатр, которые по вкусу напоминали зайчатину - ведь и те и другие были грызунами...
  
   ...В последний день, перед возвращением на сейсмостанцию, я пошёл вниз по течению Муякана, справа огибая большое озеро на котором мы стояли. В одном месте я встретил свежие медвежьи следы и совсем недавний его помёт. Естественно, я насторожился и шёл внимательно всматриваясь вперёд и по сторонам.
   Выйдя на чистое место, увидел впереди неширокий залив и на противоположном берегу, вдруг заметил какое-то подозрительное шевеление. Остановившись, достал из рюкзака бинокль и вглядевшись, различил на той стороне, в зарослях молодого осинника, косулю, которая не обращая на меня внимание поедала молодые листочки с осинок...
   Медленно опустив бинокль, я поднял ружьё, прицелился и выстрелил. Движение в чаще прекратилось. Торопясь, я обошёл озеро по периметру и когда пришёл в осинник, то почти сразу увидел лежащую под деревцами косулю...
   Я, конечно обрадовался, потому что мы с Василием, были теперь спасены от "голода"!
  
   Назавтра, мы вынуждены были срочно эвакуироваться со своей стоянки.
   Началось большое наводнение, вызванное таянием снегов на окрестных горах.
   Вода с утра, пошла "валом" и мы, едва успели собрать свои вещи и спешно уйти из опасного места. Однако выяснилось, что мы уже оказались окружены паводком и пришлось брести по воде, выбираясь на сухое место.
   Вася был обут в короткие резиновые сапоги, а у меня были ботфорты и потому, я взвалив его на плечи, осторожно ступая по воде, которая местами была уже выше колена, кое-как пробрался к возвышению, на котором росли молодые сосёнки.
   Поплутав некоторое время в незнакомых местах, мы вышли на дорогу, и вскоре увидели на краю большой вырубки знакомую избушку сейсмостанции "Озёрная", где я ночевал не один раз в течении зимнего охотничьего сезона, в гостях у Володи Кондакова...
  
   Хозяева нам обрадовались, напоили чаем, а мы в свою очередь поделились с ними мясом добытой косули. В тот же день, мы отправились в сторону Тоннельного, однако вынуждены были возвратиться и ночевать на станции, потому что ручьи, наполненные талой водой, превратились в "громокипящие", непереходимые потоки...
   К утру, когда вода спала и речки вошли в свои берега, мы, воспользовавшись этой паузой в наводнении, рано утром преодолели самый опасный участок обратного пути...
  
   Ночевать остановились в пойме Муякана, в странном месте, на берегу озеринки, заросшей высокой осокой.
   На одном из сухих, крупных деревьев, стоявших неподалеку от воды, было гнездо крупного орлана, который носился над нашими головами, явно с недружелюбными намерениями.
   Через какое -то время, громадные хищные птицы успокоились, но мрачноватый ландшафт, невольно "напрягал" нас и мы, с опаской поглядывая на гнездо, сидели у большого костра.
   Вася, в этот раз приготовил косулятину и мы ели свежее мясо без хлеба, жмурясь от удовольствия, поглощая порцию за порцией сочное, свежее жаркое!
   У нас ещё оставался жир, и на нём, Вася готовил свеженину в большом, простреленном пулей алюминиевом котелке, подобранным нами где - то по дороге. Этот роскошный ужин и тревожная ночёвка у загадочного озера, запомнилась мне надолго...
  
  
  
  Как то летом, знакомые тоннельщики пригласили нас с Юрой съездить на рыбалку, на Верхнюю Ангару.
  Приехали на место на ГАЗ - 66, и остановившись на берегу довольно широкой реки, стали закидывать сетку, а кто-то с удочками ушёл вверх по течению...
   Часа через два, все собрались ужинать. В сетку, к тому времени попал крупный, блестевший серебряной чешуёй трёхкилограммовый сиг, а ребята, поймали ещё несколько крупных харьюзов, из которых и сварили замечательную уху.
  На всю команду была только одна бутылка водки и потому, каждому досталось по паре глотков.
   Но и этого было достаточно, чтобы захмелеть и воодушевиться.
   Напомню, что на БАМе был сухой закон и выпивку было очень трудно доставать.
  
   А я, в течении года вообще не пил ни грамма и потому, чувствовал в себе пробуждение необычайных интеллектуальных силы...
   Зато после, я начал понимать, как плохо влияет алкоголь на мыслительную деятельность - стоило мне выпить хотя бы рюмку водки, как я начинал чувствовать, что работа моего мозга слабеет и затуманивается нездоровым ядовитым "туманом".
   Юра Орлов, в тот вечер, уже после ужина, предложил мне поплыть на резиновой лодке колоть рыбу с фонарем и я согласился.
   Сели в резиновую лодку-двухместку и отплыли.
   Некоторое время, мы видели ещё на вершинах деревьев, оранжевые сполохи от большого костра, но вскоре потеряли его из виду и увлеклись рыбалкой.
   Однако рыба почему - то не шла на свет, а мы, понемногу отдалялись от места стоянки, а когда "очнулись", то было уже поздно возвращаться, а плыть по течению большой таёжной реки, так легко и приятно!
  Над тёмной рекой уже поднимался ранний, серый рассвет и мы уплыли так далеко вниз по течению, что подниматься вверх против течения не было смысла...
   И мы отдавшись на "волю волн" и течения, по очереди правили лодкой, которую довольно быстро несло вниз.
  
   Вскоре, над глухой, непроходимой тайгой встало яркое, словно умытое солнце и забыв обо всем, мы любовались красотой совершенно дикой природы...
   Так плыли несколько часов и неизвестно, что было бы дальше, но Юра вспомнил, что совсем недавно был в этих местах в зимовье на берегу реки, у местного егеря...
   Тогда мы решили пробиваться туда, а уже оттуда, выходить на трассу и на попутке, возвращаться в посёлок...
  
   ...Мощная сибирская река несла нашу лодочку среди необъятной и могучей тайги и изредка заглядывая вниз, под лодку, видели в тени, стоящих около дна крупных харьюзов, которых наша лодка совсем не пугала. Наверное они - эти рыбы - и людей то видели в первый раз...
  
   К полудню, совсем осовевшие от бессонной ночи, то и дело принимались дремать по очереди - ведь надо было ещё и рулить лодочкой, чтобы не попасть в какой-нибудь завал из упавших в реку громадных елей, обрушившихся в воду вместе с отступающим под напором течения, берегом.
   Юра рассказал мне, что в этих местах, осенью, браконьеры ловят байкальского омул, идущего в верховья реки на нерест громадными косяками длинной в несколько километров,.
   Такие "рыбаки" стоя на берегу, большим сачком, диаметром в метр-полтора, "сакуют" рыбу идущую вверх по течению одна рядом с другой, сплошной живой, холодной массой.
   - Некоторые умельцы - рассказывал Юра - вылавливают до тонны такой классной рыбы и до времени прячут её в выкопанных на берегу, ямах. Эти ямы, часто находят местные медведи и жируют здесь, вплоть до времени залегания в берлоги.
   - Рыболовная инспекция, в это время выставляет кордоны на дорогах и совершает облёты реки на вертолётах. Однако браконьеры, хорошо знают тайгу, умеют вовремя спрятать пойманную рыбу и самим спрятаться от инспекции...
  
   ...К полудню, от голода и бессонницы у нас начались галлюцинации. Например, мы вместе, вдруг увидели на берегу зимовье и человека с собакой, вышедшего на высокое крыльцо домика...
   Когда же подплывали ближе, то вместо домика оказалось упавшее дерево с громадным корневищем, которое мы принимали за зимовье...
  
   Наконец, ближе к вечеру, Юра начал узнавать окрестные берега и выйдя на отмели, перетащили несколько раз свою лодку через песчаные, намытые водой, косы, прежде чем увидели на высоком берегу реки, зимовье егеря.
   Егерь был дома с каким-то приятелем и они, были несказанно удивлены, когда увидели нас поднимающихся по тропинке от реки. Они и предположить не могли, что кто - то будет добираться до зимовья по реке!
   Выше по Верхней Ангаре никаких жилых поселений вообще не было, а вниз, до ближайшего села было около сотни километров...
   Зевая, попили чаю с хозяевами, перекусили и растянувшись на полу около печки, тут же заснули мертвецким сном до следующего утра...
  
   Назавтра, попрощавшись с егерем вышли на трассу, проходящую в нескольких километрах от зимовья на берегу реки. "Голоснули" первому же встречному "Магирусу", сели в уютную кабину и за разговорами, незаметно доехали до Тоннельного.
   Водитель рассказывал случаи встречи с медведями, которые прошлой осенью, уходя от пожаров в Баргузинской тайге, шли на север и в основном по строящейся трассе.
   Видели их здесь во множестве и потом, голодая, они стали выходить к человеческим поселениям вдоль БАМа и питались на свалках.
   Там их и добывали испуганные близостью хищников поселяне - строители магистрали...
  
   В Тоннельном, мы узнали, что наши попутчики по рыбалке даже и не пробовали нас ждать или искать и уехали в посёлок на следующий вечер, наловив несколько десятков килограммов сигов и харьюзов. Они верно рассчитали, что два сильных мужика в тайге не пропадут, даже если и заблудятся...
   Потом мы несколько недель упорно работали над интерьерами, а подустав, вновь уходили в тайгу.
   За время нашей совместной работы, мы с Орловым, несколько раз ходили в окрестные таёжные урочища и об этих походах, я впоследствии написал рассказы, которые и помещаю в приложении к роману...
  
  
  
   ...Так получилось, что на сейсмостанции, за эти последние месяцы, я поработал совсем немного и уехали мы вместе с Юрой в Иркутск в начале осени, после моего добровольного увольнения из Института Земной Коры...
  
   ...Тогда, собрав рюкзаки, мы добрались на попутной "вахтовке" до Нижнеангарска, в порту договорились с капитаном буксира отплывающего в Листвянку - это на юге Байкала - и погрузив багаж, устроились на судне. Это трёхдневное путешествие запомнилось нам надолго...
  
   Буксир, тянул из Северобайкальска на юг несколько барж с грузами и на каждой барже был свой шкипер. Где-то в районе острова Ольхон, рано утром к нашему буксиру причалила маленькая лодка, в которой сидели рыбаки, привезшие нашему капитану несколько вёдер пойманной рыбы, в основном омуля и харьюза...
   Рыбаки эти были односельчанами нашего капитана и стояли в палатке прямо под высоким скалистым берегом. Они ловили омуля и харьюза по браконьерски. Но кто же из местных жителей на Байкале этого не делал, во времена всеобщего запрета рыбалки?
  
   В тот же день на буксире, в кают-кампании, состоялся праздник - был день рождения одного из шкиперов барж.
   Это был молодой симпатичный цыган, отчаянно влюблённый в радистку с нашего буксира и эта пара, сидя рядом за праздничным столом, ворковали как голубки...
  
   Мне из этого "финального заплыва", запомнился суровый и бесконечный Байкал, а также замечательно дружная команда буксира, во главе с молодым капитаном...
   Прибыли мы в Листвянку вечером и выгрузившись на причале, душевно попрощавшись с командой, договорились с попуткой и в тот же вечер уехали в Иркутск, ко мне в Нахаловку...
   На этом закончилась моя Бамовская "одиссея"!
  
  
   Февраль 2020 года. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"