Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Горы и долины. Рассказы о дикой природе. Окончание

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Природа сурова и привыкнуть жить по её жестким законам трудно, и не многим это удаётся.

  
  Хамар - Дабан
  
  
  
  ...Договорились ехать на Байкал в воскресенье.
   Утром, после тяжёлого "званого" ужина у старшего брата, проснулся в пять часов. Поворочался, послушал, как там на улице? Тишину рассвета нарушили знакомые звуки - кто - то не стесняясь, громыхал крышкой мусорного бака и хрипло матерился...
  Подумалось, что это бомжи, проснулись пораньше где-нибудь в тайном подвальчике и страдая от перманентного похмелья вышли на воздух, на поиски съестного. То, что они ищут пищу в мусорных баках, теперь никого не смущает - привыкли и обыватели, но привыкли и сами бездомные.
  Сегодня, деятельное сострадание совсем не в ходу россиян и потому, все уже притерпелись к "отверженным", живущим бок о бок с "нормальными" людьми. Однако, как можно назвать нормальным человека, который не только не замечает нищеты и горя окружающих, но и находит им умственное оправдание?..
  ... Чтобы избавиться от назойливых звуков со двора, включил телевизор, и пошёл на кухню, ставить чайник - заснуть уже не удастся. "Да и опоздать боюсь - договорились встретиться с Колей, в семь часов утра, на остановке трамвая, почти в центре города...
   Коля - мой старинный знакомый, пообещавший отвезти меня на несколько дней, на Байкал, в свой домик, в одном из прибрежных садоводств...
   Чайник закипел... Я заварил чай и не спеша, смакуя, выпил, горячий обжигающе - бодрящий напиток. Настроение немного поднялось.
  С полчаса, я смотрел какой - то бессмысленный американский боевик, в котором жертвы, убегали от злодеев, то на авто, то на крыше вагона электрички, и в конце концов, злодеи все случайно погибли, а "жертва" осталась одиноким победителем.
   "Какое это отношение имеет к жизни в России?"- думал я, выключая "ящик",
  - В нашей жизни всё намного прозаичней и потому, неразрешимо трагичней. Нет ни явных злодеев, ни очевидных жертв. Всё происходит неотвратимо и потому, очень не спеша. Те же бомжи за окнами, ведь родились под крышей, и может быть имели хороших родителей... Нормальных - поправил я сам себя...
  - И вот жизнь проходит, и выхода из ситуации уже не видно, и не потому, что нет благотворителей или государственной поддержки, а ещё и потому, что эти бомжи, уже согласились с такой судьбой и другой себе не представляют".
  ... Попрощавшись с матерью, которая из-за возраста тоже, привычно, не спит по утрам, я вышел на полутемную улицу и тут же заметил, подошедшую к остановке автобуса, маршрутку. Подбежав к микроавтобусу, я спросил, идёт ли до рынка, и получив утвердительный ответ, сел на боковое сиденье, поплотнее запахнувшись курткой и поставив на колени свой рюкзак.
  По пути, на одной из остановок, подсели две китаянки в куртках с искусственным покрытием и громко заговорили по китайски. Я уже вошёл в курс местной жизни и понял, что они едут на рынок, в Шанхайку, где наверное зарабатываю русские деньги, торгуя в одном из бесчисленных киосков, может быть дешёвой китайской бижутерией, а может быть теми же куртками, из искусственного меха и с искусственным покрытием.
  Внедрение китайцев в городскую торговлю, началось лет пятнадцать назад, в самые страшные и нищенские девяностые. Сейчас, Шанхайка тоже выглядит отвратительно, грязно и дёшево, но вот китайцы приспособились и приезжая на несколько месяцев, остаются годами и уезжают в Китай "разбогатевшими", конечно, по китайским меркам.
   Русских торговцев, они не любят и презирают, а по этим торговцам или торговкам, судят обо всех русских. И видимо они правы - такого нравственного падения и духовной деградации, в России наверное никогда не было.
  Жизнь сегодняшнего русского торговца, безнравственна и атеистична. Кроме культа денег и халявной зарплаты в головах и в душах этих нравственно изуродованных людей, кажется ничего нет больше - только инстинкт выживания. И самое печальное, что и винить то некого. Вначале строили социализм - некую модель подлинно христианского общества - не получилось. Теперь вот строим бандитский капитализм, который и сделал миллионы людей жертвами товарно - денежных отношений...
   Доехав до рынка, вышел в предрассветную холодную муть начинающегося утра и пересев в пустой, громыхающий по рельсам, старый, грязный трамвай, доехал до остановки Богоявленская Церковь. Мы с Колей договорились встретиться здесь, на остановке.
   Церковь стояла напротив, на невысоком холме и на фоне облачного неба, светилась синеватыми луковками куполов. Я невольно и привычно перекрестился. Церковь была старая, но её подновили и верующие православные со всей округи, ходят сюда на службы, и особенно по воскресеньям и престольным праздникам. Чаще это старушки, худенькие, сгорбленные, в шерстяных платочках на седеньких головках...
   Мне вспомнилась бабушка, мать отца, у которой я в детстве, гостил в деревне. Она в церковь не ходила, за её неимением в деревне, по тем атеистическим временам, но когда зевала, то крестила морщинистые губки. Позже я узнал, что это делается автоматически, чтобы "бес" в рот не залетел...
   Наконец появился заспанный усталый Коля, поздоровался и тут же мы сели в громыхающий на стыках, трамвай идущий на вокзал. На остановках, в трамвай всё чаще садились люди, проснувшиеся в выходные пораньше и спешащие по делам, хотя внутри было не больше десятка пассажиров...
  Но, когда мы вышли на кольце, у вокзала, кругом уже было почти светло и вовсю суетились озабоченные неприветливо - хмурые люди.
   Пока ждали маршрутку, поёживаясь от утреннего холода, Коля сбегал в газетный киоск и купил "Русский Ньюсуик". Он был известным в городе социологом и преподавал в университете.
   Наконец, из диспетчерской появился распаренный, розово-лицый водитель маршрутки, мы влезли в тесный, промёрзший за ночь микроавтобус и поехали. Коля с интересом просматривал журнал, с фотографиями из американской жизни, а я смотрел по сторонам, вспоминая знакомые места. Ведь я, когда - то, почти тридцать лет прожил в этом городе...
   На переднем сиденье маршрутки, устроился какой - то, не протрезвевший ещё с вечера, человек, и постоянно комментировал увиденное, заплетающимся языком. Когда въехали в предгорья Байкальского таёжного хребта, он запросился в туалет, оформив свою просьбу простонародными словами.
  Маршрутка остановилась, мы на несколько минут вылезли, постояли кучками неподалёку, а часть пассажиров сбегала в кустики и возвратилась через минуту...
  После остановки в маршрутке вновь стало прохладно и я шевелил пальцами ног в башмаках, стараясь восстановить кровообращение.
   Наконец, маршрутка перевалила самую высокую точку хребта и покатила вниз, к Байкалу.
  ...Через время, перед нами и под нами, открылась гигантская чаша, наполненная стального цвета, водой. Эта, природой созданная громадная чаша, протянулась справа налево, всё расширяясь к востоку и уходила далеко за горизонт.
  Вскоре, мы, спустившись по серпантину, дороги, увидели впереди, плоскую болотину с зеркалами озеринок, окружённых зарослями высохшего, чахлого камыша.
  Я присматривался к этому серому безрадостному пейзажу и вспоминал, что первый раз побывал здесь лет сорок назад. И тогда, всё окружающее не производило такого грустного впечатления.
   "Осень... - оправдывал я произошедшие перемены, не то в ландшафте, не то в моём сознании. - Жизнь конечно стала много злее и грязно - безнадёжней, но это наверное потому, что и сам я "поизносился" за эти десятилетия...
  Въехали в Слюдянку, и по выщербленному асфальту грязной улицы, приблизились к железнодорожному вокзалу. Когда маршрутка остановилась, то Коля скомандовал: - Быстрей, пересаживаемся на другую - и мы, заспешили, всматриваясь в названия маршрутов на машинах, вскоре нашли нужную и влезли внутрь. Здесь, все привыкли к тесноте и потому, потеснились ещё немного, пустили нас на сиденье. К окончанию посадки, кто - то, привычно остался стоять на ногах, в проходе...
  Шоссе из Слюдянки до Улан - Уде, петляло по берегу озера, и я с любопытством вглядывался в окрестные лесистые холмы и новые дачные посёлки, на обочинах - то справа, то слева. Домики здесь строили, такие же, как двадцать лет назад, да и участки были тоже соток по шесть - десять...
   Природа, вокруг, наглядно демонстрировала присутствие человека - то небольшая свалка мусора, а то чахлые, жиденькие берёзовые колки, на обочинах - видно было, что леса здесь вырубили совсем недавно...
   На подъезде к Мангутаю, Коля задвигался, всматриваясь в запотевшие оконца, и в какой - то момент попросил водителя: - Остановитесь здесь, пожалуйста!
  Расплатившись, мы вышли на свежий воздух и, когда, маршрутка газанув, скрылась за поворотом, то на нас, обрушилась изначальная природная тишина, а в глаза бросились масштабы холмов и горок вокруг.
  Напротив нас, на другой стороне речки, которую мы не видели (она бежала под обрывом, впереди), но слышали её мерный рокот, к небу поднимался крутой склон, покрытый смешанным лесом, где на фоне густых зарослей, золотистых, не сбросивших ещё листву берёзок, местами росли зелёно - хвойные стройные сосны.
  На склоне, ближе к гребню, виднелась высоковольтная просека, на которой, далеко друг от друга, стояли металлические "деревца - опоры", линии электропередачи, соединённые тонкими паутинками проводов.
  Перейдя шоссе, мы свернули по асфальтовому отвороту направо и вскоре подошли к воротам садоводства, в котором, несколько лет назад, Коля со своими приятелями французами, в складчину, купили маленький домик, и участок земли в шесть соток величиной. Первые годы, после покупки дачи, жили здесь часто и подолгу и русские и французы. Но потом всё это приелось, дети выросли и домик стоял пустым большую часть года...
  Пройдя по садоводству метром сто, мы ещё раз свернули, прошли на участок через дырку в проволочном заграждении и пройдя мимо недавно поставленного брусового сруба, с новой шиферной крышей, но ещё без оконниц и стёкол, подошли к приземистому, деревянному домику, с дощатым настилом, перед входом, Коля нашёл ключ, как всегда в таких домиках, спрятанный под дощечкой, где - то сбоку от входа, открыл двери и ввел меня внутрь. Домик состоял из прихожей - коридора и комнатки, а между, стояла большая, кирпичная, беленая печка.
   Я охал и ахал, переполняемый ностальгическими чувствами, вспоминал своё житьё в таком же домике на БАМе, в глухой тайге, а Коля, доставал из потайных мест, кастрюли и сковородки, показал откуда надо носить воду, и даже провёл меня в чуланчик, где стояла запылённая книжная полка, с подшивками старых журналов, вырезками из них и несолькими десятками книг...
   Позже, мы решили, пока светло, сходить погулять по окрестностям, а уже после сварить ужин и хорошо поесть...
  ... Выйдя из садоводства, мы пересекли шоссе и свернув по глинистой грунтовой дороге направо, спустились к речке, которая рокотала, неглубоким течением по каменистому дну, с вросшими полукруглыми гранитными валунами, посередине. Заросшая травой дорога, петляла по березовым перелескам, не уходя далеко от речки.
  В лесу пахло осенними, подсыхающими, уже подмороженными травами и рябиной, которая местами росла рядом с дорогой, привлекая внимание ярко - красными гроздьями созревших ягод...
   Я задышал глубоко и ритмично и стал гадать, какие звери водятся в здешних лесах.
  " Наверное и медведи есть - думал я вглядываясь в следы на дороге. - Но олени и косули уже точно здесь бывают. Хотя дорога, находилась недалеко от тракта и потому, звери наверное близко к машинным "тропам" не подходят..."
  Вскоре запахло дымом костра и мы вышли на небольшую полянку, на которой стояла машина - внедорожник, и рядом, у костра сидели несколько человек и жарили на прутиках мясные шашлыки. Сидящие у костра, вдруг признали Колю и обрадовались, и выяснилось, что они приехали посидеть у костра из города, и возвращаются туда вечером. Это было удобно для Коли и он, тут же договорился, что поедет вместе с ними домой, в город...
   Пройдя ещё немного вперёд, мы глянули на часы и потом, развернулись и возвратились в садоводство, опять мимо отдыхающей кампании.
  Тут, Коля, решил показать мне берег Байкала и мы прошли дальше и мимо забора, по тропинке, идущей через заросшие камышом низины и железнодорожные пути, к озеру.
  Выйдя к Байкалу, на гравийную отмель, застроенную какими - то нелепыми времянками для хранения лодок и моторов, подошли к неприветливой, холодному даже на вид, большому водному пространству, и я, традиционно помыл ледяной водой лицо и руки. Можно сказать "окрестился" и "омывшись", почти инстинктивно, избавился от грехов городской суеты и бессмыслицы...
  ... Вид на противоположный гористый коричнево - серый берег, поросший "линяющей" осенней тайгой, открывался необыкновенно широкий и мрачноватый.
  Линия горизонта, там, на другой стороне озера, в сорока километрах от нас, продолжалось ломаной линией горных вершин, соединенных чуть просматриваемым гребнем-хребтом.
  Далеко и правее, угадывалось расширение водных пространств Байкала и виднелась небольшая выемка в линии горизонта, на месте, где из озера вытекала "красавица" Ангара и где расположен старинный порт Байкал, существовавший, наверное, ещё во времена протопопа Аввакуума - он побывал здесь в годы ссылки, сразу после разгрома патриархом Никоном, мятежных "старообрядцев"...
  День был пасмурный, с ветерком и потому, озеро "насупилось" и неприветливо молчало, додумывая свои тревожные думы о приближающейся, снежной и студёной зиме.
  Под мерный плеск воды набегающей под порывистым, холодным ветром на мелкую, словно сеенную гальку берега, поговорили о прошлом и будущем этих мест.
  Байал - это сокровищница, или иначе. - жемчужина Сибири, уникальное природное образование, в котором вот уже много миллионов лет, храниться для будущего человечества, почти пятая часть всей пресной воды мира. Уровень озера, возвышается на четыреста метров над уровнем мирового океана, а глубина Байкала достигает более полутора километров.
  ... Я помню, своё давнее путешествие на теплоходе "Комсомолец", которрго уже давно "нет в живых"
  Тогда, мы, почти пять дней путешествовали по этому озеру-морю и я, познакомился со многими интересными людьми.
  Были тогда, и разговоры о будущем Байкала, в том числе с доктором географических наук, из Москвы, который со страстью рассказывал о бесценных качествах сибирского озера, как объекта туризма и вместилища уникально чистой, пресной воды, вскоре - по его словам - должного превратиться в материальное богатство, дающее владельцу большие экономические преимущества. Например такие, какими обладают собственники, допустим, больших запасов нефти или газа. О будущем туризме на Байкале он тоже говорил с придыханием...
   С той поры прошло более тридцати лет и предсказания того географа начинают сбываться. Однако, по- прежнему и богатства Байкала и его уникальные географически - туристические свойства не раскрыты, даже наполовину.
  По южному берегу, есть только одна, более или менее приемлемая для автомашин дорога, а северные склоны, начиная от Листвянки, имеют только конные тропы. Да и те прерываются в местах подхода к воде скал, подпирающих Байкальский хребет...
  Я и сам, когда-то, путешествовал по диким места северного побережья и не представляю, когда и как, там можно будет построить дорогу, по которой туристы смогли бы добираться до истоков Лены, или кататься на лыжах, где-нибудь в окрестностях Мыса Покойники...
  Пока я обдумывал свои давние воспоминания, Коля рассказывал мне об истории своей дачи и мы не спешно шли вдоль берега озера, покрытого намытой водой галькой и по низинам, заросшего тальником. Ветер свистел в голых тонких ветках, мрачные тучи медленно ползли по небу... Кругом было грязно, не ухоженно и бесприютно, и с трудом верилось, что когда-нибудь всё может измениться в лучшую сторону. Природа, словно копировала разочарование и равнодушие царящее ныне в умах и в сердцах российских людей...
  Пройдя чуть дальше, по берегу, вышли на полотно железной дороги, прижавшуюся в одном месте вплотную к скалам. От озера, её отделяло пространство метров в двадцать шириной, залитого бетоном берега, о который с лёгким стуком ударялись невысокие, сине - зелёные волны, поднятые пронизывающим ветром с воды.
  ... Возвратившись в домик, растопили печку, и приготовили на электроплитке, обед: заварили китайскую, жиденькую вермишель с острыми приправами, и на второе, пожарили кружочки колбасы с луком. Скромный ужин, запили горячим чаем.
  Коля рассказывал о здешних жителях и соседях, говорил, что соседка, из дома напротив, активная женщина, общественница, стала его "врагом", после того, как они с французами, спилили кедр, стоявший за забором и мешавший электрическому проводу, подвешенному на столбах.
  Такая забота об отдельном дереве, выглядит весьма трогательно, но немного фальшиво, в окружении безбрежной тайги, покрывающей на многие тысячи километров сибирские просторы. Я уже видел участки в тайге, где лесорубы-"браконьеры", не боясь наказания, выпиливали самый отборный лес, и вывозили его пиратскими способами, продавая за большие деньги заграницу...
  Пока ели и пили чай, сумерки вечера, словно подкравшись со стороны неприветливых гор, залили окрестности "чернильной" темнотой, и включив электричество, мы ненадёжно отгородились от постороннего, такого насторожённого и безрадостного мира.
  В это время, в дом вошёл Колин приятель, хозяин внедорожника, заехавший за ним после таёжного пикника, и мой друг, быстро собравшись, крепко пожал мне руку, многозначительно пристально поглядел в глаза, дескать держись, и ушёл - а я остался один, на всю неделю...
  В доме уже стало по настоящему тепло, и раздевшись, оставшись в лёгкой футболке, я подсел к остывающему боку печки и расслабившись, стал читать историю жизни и взглядов Блаженного Августина. Эту книгу, я купил в городе, в надежде прочитать её со вниманием и в сосредоточенном одиночестве...
  В соседнем дворе, по временам взлаивала собака, и в ответ, оттуда же, изредка доносилось повизгивание голодного щенка. Я невольно прислушивался ко всему, что происходило за стенами, привыкая к одиночеству...
   На минуту выйдя во двор, я включил электрическую лампу, висящую над крыльцом, отчего тьма вокруг, вне электрического света, стал ещё гуще и непроглядней.
  Постояв неподвижно, вдыхая и выдыхая прохладный осенний воздух, наполненный горьковатым ароматом палой, подмороженной листвы, настороженно послушал тишину ночи, вернулся в дом и расстелив постель, залез под одеяло, предварительно, погасив свет внутри домика...
  На новом месте , я всегда бываю инстинктивно осторожен и напряжён - опыт одиноких таёжных походов и поездок, остался во мне на всю жизнь...
  ... В полудрёме, из глубин памяти, пришли далёкие воспоминания, о тех временах, когда я семнадцатилетним пареньком, жил около полугода, неподалёку от этого места, чуть дальше на восток по берегу Байкала, на станции Танхой.
  Тогда, я, в трудный юношеский период своей жизни, по знакомству, через друзей отца, устроился на строительство линии электропередач, тянувшейся вдоль озёрного берега, в сторону Улан - Удэ и Читы.
  ... Жили там и тогда, вдвоём с приятелем, на квартире, у бывшего танкиста, в сельском доме, где на окнах стояли герани, а наша половина, от хозяйской, была отделена дощатой перегородкой...
   Ещё, очень явственно вспомнилась история первой мимолетной влюблённости в женщину, которая была старше меня на пятнадцать лет и которая жила в станционном бараке с маленьким ребёнком и ворчливой старухой-матерью. Тогда ведь все люди старше сорока были для меня пожилыми людьми...
  ... Работали в тайге, уезжая из посёлка на машине, с раннего утра, до тёмного вечера. Но бывали ведь и воскресенья, в которые, я, лёжа на своей раскладушке читал книги, или шёл обедать в станционный буфет, где готовили замечательные фирменные борщи и котлеты с подливкой и на гарнир предлагали картофельное пюре.
  Однажды возвращаясь из буфета, уже после обеда, я увидел во дворе одного из домов, молодую, привлекательную женщину, которая неумело рубила дрова... Не раздумывая, перескочив низкую ограду и подойдя, я напросился помогать ей. Нарубив кучу дров, я пошёл домой, но в следующее воскресенье, снова застал её за этим занятием и снова помог ей.
  Естественно, за работой познакомились, и она оказалась, симпатичной и весёлой вдовой, с ребёнком - дочкой лет четырёх. Жила они с матерью, в бараке, в железнодорожных квартирах, и работала кассиром в билетных кассах железной дороги...
  Была весна и чистые синие, искрящиеся холодным снегом, солнечные дни, сменялись длинными сумерками, когда оттаявшие за день лужи, начинали покрываться ледовой прозрачной плёнкой...
  Мне было семнадцать лет и я был невинен, как ягнёнок и женщины для меня были существами другой биологической породы...
  ... Мы стали, встречаться и моя знакомая, отбиваясь от моих объятий, хихикала, краснела, оглядывалась и пугала меня своей матерью. Я же, понимал её смущение, как простое кокетство и безнадежно настаивал на своём...
  Мы пару раз прогулялись по полотну железной дороги, поглядывая по сторонам и о чём-то весело разговаривая. Моя новая знакомая, наверное чуть подсмеивалась над моей молодостью и наивностью. Но в глубине души, ей было приятно и моё присутствие и мои неумелые ухаживания...
  В посёлке все обо всех знали, и потому, вскоре случился инцидент, который положил конец моему влюблению.
  ... Однажды, идя по улице, неподалеку от своего дома, я встретил малознакомого мне монтажника, который тоже работал, так же как и я в механизированной колонне, строившей ЛЭП.
  Он, подойдя ко мне, остановился и тыча рукой мне в грудь, стал меня пугать и потребовал, чтобы я перестал встречаться, с Машей, - так звали эту женщину. Я не понимая чего он от меня хочет, старался от него отделаться, а он становился всё грубее, стал хватать меня "за грудки", что и увидел в окно дома, мой хозяин, бывший танкист. Позже выяснилось, что он был контужен в войну и подвержен психическим припадкам, как тогда говорили.
   И вот мой хозяин, вдруг выскакивает из нашей калитки с топором в руках и угрожающе размахивая им, гонится за неудачным ревнивцем - соперником, загоняет его в в соседскую ограду, и так как бежать дальше было некуда, этот храбрец, упал на землю, пополз и стал прятать голову под поленницу дров. Мой хозяин навалился на него с топором, и я едва оттянул его от обезумевшего от страха, "соперника"...
   Надо сказать, что в мехколонне, работало много мужиков, которые или сидели до того, или собирались вскоре сесть. Я видел несколько свирепых, по зэковски, драк, с ножами, металлическими прутьями и кровью и потому, меня психованность моего домохозяина, как и топор в его руках, не удивила...
  Как бы то ни было - "ревнивец", был страшно напуган и явно отказался от своей ревнивой мести мне...
  Но как всегда в небольших поселениях, весть о драке разнеслась по посёлку, и на меня стали смотреть как на ловеласа, а Маша наотрез отказалась со мной встречаться.
  Я не очень переживал об этом, потому что, честно говоря, не видел и не понимал главной причины наших встреч. Возможно мой соперник, хотел на ней жениться, а я из любопытства позволил себе "влюбиться", и будучи юношей стеснительным и романтическим, ожидал каких-то встречных шагов от невольной моей пассии.
  Вскоре и командировка закончилась, и мехколонна переехала в другой, далёкий посёлок...
  ... Прошло более сорока лет со времени той командировки, однако с той поры, я запомнил эти тревожно дикие горы, необъятную тайгу и неистовое зимнее солнце, отражающееся от безукоризненно белого, сыпучего, промороженного снега.
  Вспоминал я, и безумные, пьяные поездки нашей бригады монтажников, по только что замёрзшему Байкалу, когда лёд трескался под тяжёлым грузовиком и вода из трещины, бежала с шипением вслед нашей машине...
   Было начало января и громады водных объёмов озера, медленно остывая, начинали сверху схватываться первым ледком, несмотря на то, что зима давно властвовала над тайгой и горными вершинами и морозы, особенно утром, доходили до минус двадцати - тридцати градусов...
  За день до этого водно-ледяного приключения, бригада, после получки, прихватив с собой в машину ящик водки, оставив меня дома, укатила гулять на "просеку" - так называли место, где в тайге, мы собирали на расчищенной площадке железные опоры, будущей линии электропередач, скрепляя металлические уголки, на болты. Потом уже, собранные тридцатиметровой длинны, ажурные громады, лежащие на бревнах-подкладках. с помощью тракторов поднимали вертикально, закрепив четыре "ноги"- опоры, за бетонные "башмаки", врытые в землю.
  ... В тот день, возвращались мои соработники в посёлок, поздно вечером, по льду Байкала, и за рулём, вместо шофера, валявшегося "вдрызг" пьяным в кузове, сидел тоже пьяный, но могущий держать руль в руках, "волонтёр - любитель"...
  Назавтра, когда утром, мы ехали по своему вчерашнему следу на заснеженном льду озера, то все, откинув полог брезентового покрытия кузова, с замиранием сердца, ждали столпившись, что машина вот - вот провалиться в трещину. К счастью этого не случилось, но в тот же день, всем машинам мехколонны запретили ездить по Байкалу...
  
  ... Под эти воспоминания, я незаметно заснул, и через несколько часов утомительного сна, посередине длинной осенней ночи, неожиданно проснувшись, уже не мог заставить себя спать, - поднялся, оделся и растопив печку, налив себе чаю, стал просматривать книги и журналы из местной "библиотеки".
  За окнами, наступила полуночная тишина, которая была так непривычна, что я, невольно стал чего-то опасаться.
  Стараясь доказать себе, что бояться нечего, я вышел на улицу, ощутив на лице изморось мокрого тумана- погода портилась. Невольно вглядываясь и вслушиваясь, как мне казалось, в замершую, напряжённую тишину, я инстинктивно ожидал каких-то неприятностей.
  Я понимал, что моя нервозность была обусловлена переменой обыденной жизни в городе, в окружении тысяч и тысяч людей, на жизнь одинокую и потому, непривычную и кажется опасную. Однако от этого знания было не легче.
  Я уговаривал себя расслабиться, и воспринимать внутреннее беспокойство, как обычную реакцию на перемену обстоятельств и места жительства...
   Войдя в дом, зевая, я сел около печки, прислонившись к горячему её боку, и вновь пытался читать жизнеописание Блаженного Августина. Согревшись и успокоившись, стал постепенно сосредотачиваться на прочитанном.
  Конечно, мне была чужда экзальтированная наивность этого латинского святого, но его призывы жить по доброму, и "делать больше добра, чтобы в мире стало меньше зла", я вполне разделял, хотя понимал, что обычно, в реальной жизни всё упирается в строгость определения, - что такое добро, а что такое зло...
  Совсем недавно, я узнал, что Блаженный Августин, не возражал против сжигания еретиков заживо, потому что римские законы, таким образом наказывали фальшивомонетчиков. Ведь еретики, это сторонники фальшивой веры - "логично" рассуждал Августин...
  ... Наконец, я устал настолько, что лёг на постель не раздеваясь и заснул почти сразу, а проснулся уже только на рассвете, когда все ночные беспокойства отступают и даже кажутся смешными...
   В доме было прохладно, и раздевшись, я залез под одеяло и уснул, без сновидений до солнцевосхода...
  В очередной раз проснулся уже около десяти часов утра.
  Глянув в окошко, определил, что погода испортилась - по небу бродили низкие тучи и холодный ветер, шумел в вершинах соседних с садоводством, сосняков.
  Помывшись на улице холодной водой, я до суха протёрся полотенцем, а потом, включив электроплитку, стал жарить на сковороде телячью кобасу, нарезанную ломтиками с луком. Аппетитный запах распространился по дому, и вскипятив чай, я приступил к еде, обдумывая что делать дальше - идти ли на Байкал, или попробовать всё - таки сходить в тайгу, вдоль берега речки, берущей своё начало километрах в тридцати от озера, в вершинных ущельях хребта Хамар - Дабан...
  Пока собирался, приготовляя обеденный перекус, из низких туч, посыпалась мелкая снежная крупа и я, решил, что в такую погоду, лучше пойти в тайгу, - у озера, будет холодно и неуютно...
  Закинув за спину свой рваный рюкзак с тёплой курткой и обедом внутри, вышел наконец из дома, понюхал холодный ветер, непривычно пахнущий мороженным и по знакомой уже дороге, направился в сторону речки.
  Выйдя на шоссе, пройдя чуть вперед, перешёл высокий мост над белопенной рекой, и свернул на грунтовую дорогу, с заросшей подсохшей травой, колеёй.
  Вдоль неё, росли черёмуховые кусты, и я найдя несколько подмороженных за ночь чёрных ягод, съел их с большим удовольствием.
  Пройдя так до первой развилке, я начал трудный подъём на крутой склон, заросший молодым кедрачём, вперемешку с лиственными деревьями. На ломкую, сухую траву, насыпало уже тонкий слой снежной крупы, и я, старался идти аккуратней, не поскальзываясь. В одном месте из кустов рябины, слетел "хлопоча" крыльями, рябчик, и я увидел, как он серой тенью, планируя, скользнул вниз, в соседнюю чащу.
  Вскоре дорога закончилась, и я понял, что она была проложена, давно, когда здесь велись лесозаготовки. Таких дорог, без начала и конца, довольно много осталось с тех времён, по всем необъятным просторам прибайкальской тайги...
  Дальше пошла уже довольно торная тропа, и так как снег продолжался с перерывами уже несколько дней, то на снежной, тонкой пока пелене, стали встречаться следы зверей и зверюшек.
  Вначале я увидел прыжки белочки, перебегавшей с одной кедринки на другую, а поднявшись чуть ближе к горному гребню, различил, следы крупного соболя, который мог здесь охотиться за этой белочкой...
   Тропа, постепенно выполаживаясь, петляя среди валежин и кедровых зарослей, наконец, привела меня на гребень склона.
  Вид открывался на две стороны, в том числе и на следующую падь, с крутыми склонами, заросшую хвойными деревьями, вперемежку с берёзами.
  Внизу, в глубине пади, росли густые кустарники и высокая, плотно стоящая трава, идти по которой, было трудно даже на плоском месте.
  Обернувшись, позади, я увидел широкую долину речки Безымянки, зелёно - хвойные кедрачи в углублениях распадков спускающихся с гребня, а на противоположной стороне, на югах, стояли осиново - берёзовые рощи, частые, даже и на крутых склонах.
  "В этой тайге - подумал я, - лучше ходить по долине реки, или по большим её притокам".
   Наглядевшись на окрестную тайгу, я начал зигзагами пробираться по гребню, который тоже зарос деревьями, а густая трава, ещё не прибитая большими снегами и морозами, прятала в своих зарослях упавшие валежины и толстые ветки, которые своими сухими сучьями часто цеплялись за ноги и за одежду.
  Идти так, было тяжело и я решил спуститься к речке, и попробовать подниматься вверх, по речной долине.
  Следуя этому плану, не торопясь, постоянно останавливаясь и озираясь, спустился в один из поперечных распадков, заросших молодым, прозрачным осинником, по которому петляла зверовая тропа. Я, даже рассмотрел, кое - где на земле, следочки копыт, не-то молодых оленей, не-то косуль.
   В одном месте, в тени от купы густых кедров, лежал нерастаявший предыдущий снег и в нем, я неожиданно различил, увидел ржавую проволочную петлю, привязанную одним концом, за один из осиновых деревцев, растущего рядом с тропой.
  "Ага, - подумал я - браконьеры и здесь промышляют и наверное выставили петлю ещё осенью, а потом, как водиться, проверив её раз и найдя пустой, так тут и бросили, уже не заботясь о будущих жертвах этой петли.
  Так, к сожалению, довольно часто, сегодня, в ближних к селению тайгах, случается.
  Псевдоохотники, расставят петли на тропах, а потом либо запьют горькую, либо им просто лень их проверять. Если зверь попадётся, он в этой петле гибнет, а потом его растаскивают хищники и расклёвывают вороны.
  Во многом, из-за этого, сегодня в самых звериных местах сибирских лесов, редко можно заметить следы, тем паче увидеть оленя или косулю...
  Браконьеры, такими варварскими способами губят зверя, за просто так. Раньше, таких горе охотников характеризовали присловьем: - "Ни себе, ни людям..."
  Тропа, по которой я шёл, была явно звериная, потому что слишком крутая для людей, и, цепляясь за стволы осинок, спускаться приходилось осторожно...
  И всё-таки, я упал несколько раз, правда не больно, поскользнувшись на опавшей листве...
  Потом, я услышал впереди шум воды и понял, что из соседней пади, течёт речка, достаточно многоводная.
  Спустившись, к воде, не спеша обследовал несколько кустов черёмухи и найдя ягоды, стоял и объедал их, слушая и приглядываясь к окружающей тайге. Снег уже давно закончился и в прорывы туч проглянуло солнце. У речки было влажно и вода спрыгивая с уступов, крутила в омутах медленными кругами, последнюю опавшую листву. В этом месте, пахло влажной травой и кедровой смолой - на противоположном берегу, стоял густой молодой кедрач.
  Я, набрав в речке воды, в пластиковую бутылку отошёл от заросшего лозняком, берега, чуть в горку, выбрал сухое место и удобно устроившись, стал есть свой обед, запивая бутерброды с колбасой, водой из речки...
  ... День постепенно клонился к вечеру и закончив с едой, я начал спускаться дальше вниз, вдоль русла речки, иногда, с трудом переходя влажные места, заросшие зелёной густой травкой.
  Влажная топкая земля чавкала под сапогами, оставляя глубокие следы в раскисшем грязном травянистом грунте.
  В какой - то момент, русло речки впереди, так заросшее кустами и заваленное валежником, показалось непроходим и я, обходя чащобу, чуть поднялся на крутой склон, найдя выше параллельную тропинку.
  Затем, осторожно шагая по склону, поглядывая с высоты. на окружающие заросли осины, вдруг вышел на дорожную колею, начинавшуюся на круглой, луговой полянке. Кое - где, здесь, из под сухих листьев проглядывала зелёная травка, которая, так и уходит под первый, большой снег...
   Чуть позже, я вышел на развилку, где небольшая речка - приток впадала в Безымянку и где, по берегу реки, уже шла проезжая, грунтовая дорога.
  Я, какое то время, постоял на ней, прикидывая, куда пойти, или уже отправляться домой. Но потом всё- таки решил, что на первый день, этого похода по окрестностям вполне достаточно. Таким образом выбрав безопасное продолжение похода, я повернул направо, в сторону Байкала и садоволства...
  ... Уже идя по дороге, в одном месте, разглядел следы оленьих копыт, и подумал, что раз здесь ходят матки - следок был небольшим, - значит где - то здесь должны быть и олени - быки.
  Осень, несмотря на первые небольшие снега, ещё продолжалась, и я предположил, что в этой речной долине, могут на зорях реветь олени - изюбри...
  Через полчаса, выйдя к асфальтированному шоссе, перешёл его и привычно уже, вошёл в садоводство, без труда найдя свой дом, в череде похожих строений.
  На садоводствах, по всей холодной Сибири, в это время уже почти не бывает дачников и потому, дома стоят тихие и насторожённые, словно осиротевшие до следующего лета...
  В моём доме было прохладно и я, тотчас же растопил печку и стал готовить ужин.
  Поставив на плиту в кастрюльке рис, я открыл рыбные консервы и решил устроить себе "японский" ужин.
  "Попутно" начал читать книгу о волках в Заполярье.
  И тут, вспомнил, как мой знакомый Трофим Викторов, рассказывал мне, о годах проведённых в охотничьем зимовье, в тундре, где он разъезжал на мотонартах по своему охотничьему участку.
  К некоторым из его рассказов, я относился скептически, однако знал, что такие "чудеса" вполне могли там быть.
  Север, тундра и бескрайняя тайга хранят ещё много удивительных тайн и историй. Часто их просто некому рассказывать и слушать - так нелюбопытны и равнодушны стали горожане...
   Трофим божась, говорил мне, что однажды, на подкормке для песцов, неподалеку от его базового зимовья, в тундре, в капкан, попался волк гигантских размеров, весом около ста килограммов...
  - Это был редкий экземпляр, даже для тундры - рассказывал Трофим, когда мы сидели с ним в кафе после его очередного приезда с Севера, и пили пиво.
  - Шкуру я выделал, а потом продал какому - то любителю редкостных трофеев, за приличные деньги...
  Уже изрядно напившись, он рассказывал , как к нему, к избушке, приходил медведь, учуявший запах добытого и привезённого из тундры северного оленя. Туша этого зверя лежала метрах в двадцати от зимовья.
  И когда я вышел из домика - рассказывал Трофим, покуривая очередную папиросу - медведь, пугая меня поднялся на дыбы, до этого скрываясь за лежащим мёртвым оленем выгрызая мороженные внутренности.
  - Появление хищника было таким неожиданным, что я оторопел и некоторое время стоял неподвижно, нашаривая правой рукой винтовку за спиной, не отрывая глаз от всплышего на дыбы, медведя...
  Мне просто повезло и карабин был привычно заряжен. Я, навскидку выстрелил первый раз и медведь, получив первую пулю в бок, громко рявкнул. Потом он упал и всё время пытался подняться, чтобы броситься, прыгнуть, ползти в мою сторону!
  Тут, я выпустил в него несколько пуль из магазина, пока агрессивный зверюга не перестал шевелиться...
   Разделав зверя я увидел, что моя первая пуля попал медведю в отросток позвоночника и привела к параличу конечностей...
  - Вообще-то мне повезло - закончил свой рассказ Трофим...
  - Ведь мог бы промазать или ударить по мякоти... Тогда, неизвестно чем бы этот эпизод в моей жизни закончился...
  
  ... В книге, "Волки Путорана", которую я начал читать здесь, на Байкале, была рассказана история счастливого заселения в тундру и совместной жизни там, двух молодых выпускников охотоведов - мужа с женой.
  Я очень люблю эти описания тревог и трудностей одиноких зимовок, может быть потому, что сам некоторое время жил на севере Бурятии, один в домике, в глухой тайге.
  Те годы, я вспоминаю с грустью и удовлетворением, несмотря на то, что бывали и трудные дни и даже трудные месяцы...
  Однако нередко, при воспоминаниях о том времени, в памяти всплывает лирические эпизоды: деревянный домик окружённый листвинничником и молодым кедрачём, весенние длинные тихие дни, когда в одиночестве кажется, что в мире, уже до скончания века, ничего не измениться...
  В моих воспоминаниях, горная речка, заполненная водой от тающих горных снежников, мерно шумела в тридцати шагах от крыльца таёжной избушки и это было настолько привычно, что я переставал замечать этот бодрый плеск водных струй, прыгающих с камня на камень, с вечным упорством неостановимой водной стихии...
  ... Читая, я невольно завидовал свободной жизни героев в необъятной безлюдной тундре, и начал обдумывать варианты и возможности для себя, провести вот так, в одиночестве, год или два в тайге, в зимовье, только в обществе охотничьих собак. Захотелось заново пережить молодое чувство счастья единения с природой, в "пустыне", где тебя не касается суета и несвобода человеческой рутинной жизни.
  ... Последние годы, я всё чаще задумываюсь о приближающейся бесцельной старости и потребности отделиться от мира планов и достижений, погрузиться наконец в мир сочувственного наблюдения, "со стороны", за процессом многообразной и насыщенной жизни природы, вокруг и в нас самих...
  Вдруг, с неприязнью вспомнил алчную, соревновательную, иногда зло напористую "толкотню" людей в городах, где собственно человеческое, то что в нас является отблеском божественного начала, наглухо отделено от вечности природы, закрыто "суетой" каждодневной, бессмысленной спешки что-то иметь и видеть...
  Церковь, стоит среди этого моря торопливой пошлости и животности, небольшими островками, окружёнными океаном эгоистического неверия.
  "Лишь оставаясь один на один с природой - думал я - человек способен осознать свое особенное положение в мире, понять или просто прочувствовать свою ответственность перед всем подлинно живым, вокруг и внутри нас..."
  ... Здесь, на Байкале, я тоже начал постепенно привыкать к одиночеству, и после ужина, помыв посуду, ложусь на кровать и читаю. Изредка, издалека, слышу шум проходящего по железной дороге поезда, а потом, встревоженный лай собаки из соседнего двора. Погода по прежнему облачная и с неба, по временам сыплет снежная крупа, которая тут же тает, на неостывшей ещё земле.
   В избушке стало тепло и потому, в довольстве долго лежу и читаю. Изредка, выхожу на улицу и издалека, слышу шум речки Безымянной, и прикидываю, что завтра, тоже будет пасмурная погода, а ночью возможен небольшой снег. Обычно перед непогодой, шум воды слышен очень далеко и отчётливо...
  Войдя в дом, вновь ложусь и читаю.
  Но временами, моё внимание отвлекается от книжного текста и я начинаю думать, что в очередной раз ритм моей жизни резко сменился и чувство непривычного одиночества, постепенно сменяется чувством благодарности, к Тому, кто создал этот разнообразный мир, где преодоление опасности, несправедливости и даже предательства, сменяются душевным покоем, и удовлетворённостью.
  ... Я отвлёкся, на несколько минут помолился, стараясь почти вслух внятно и раздельно произносить: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй мя..." и проговорив, прочувствовав это несколько раз, расслабился и вспомнил, ощущение покоя и радости появившееся в душе, в конце моей сегодняшней прогулки по тайге. Открытое пространство лесной дороги, покрытое, ковром опавших листьев, коричнево - палевого оттенка... Крутые лесистые склоны, справа и слева на которых ближе к гребням, на прогалинах лежит белыми пятнами не стаявший снег... Такая простая, и вместе с тем такая замечательная своим красочным эстетическим наполнением, картина!
  ... А здесь, вечером, ещё по свету, из окна затянутого кружевными тюлевыми занавесками, видны жёлтые и коричневые листья на рябине, стоящей в огороде. Особенно привлекают внимание ярко - алые ягоды, собранные в симметричную гроздь. Справа, и чуть дальше во дворе, виден синий треугольник крыши над колодцем, с замечательно вкусной и холодной водой...
  Ещё дальше, видны несколько домиков, разбросанных среди участков земли, ухоженных садоводами. Они выращивают здесь садовую клубнику, а домики используют, как временное жильё, на протяжении короткого сибирского лета...
  ... Слева, за садоводством и железной дорогой, которую здесь проложили ещё при царе, лежит озеро Байкал, с хорошо видимым, дальним гористым берегом, желтеющим по глубоким падям лиственничной подмороженной хвоей, где по крутым склонам, щетинятся берёзово - осиновые, уже голые, продрогшие рощи.
   Озёрная вода, покоится здесь нерукотворным громадным бассейном, и в этом бассейне, страшно сказать - сосредоточена почти четверть всей пресной воды огромного мира...
   В этот момент, я незаметно задремал, а проснулся уже глубокой ночью, вышел на минутку во двор, постоял, послушал сонную тишину притихшего леса, окружающего садоводство и возвратился в натопленный домик. Потом, погасил свет и лёг, уже раздевшись, под одеяло...
  Поворочавшись, найдя удобное положение, вспомнил сегодняшний поход, вкус подмороженной черёмухи и незаметно уснул, уже до утра...
  Назавтра, повалявшись в тёплой постели подольше, я не торопясь встал, помылся на улице ледяной водой, поел и отправился в сторону Байкала, поглядывая на низкое, покрытое бегучими тучами, небо, надеясь на скорое улучшение погоды.
  Долго бродил вдоль берега, рассматривая величавую панораму озера - моря раскинувшегося впереди и справа, на сотни километров...
  К обеду, ветер угнал тучи в дальний конец озера и на синем небе появилось долгожданное солнце.
  Во второй половине яркого, солнечного дня вышел на открытое место и устроившись поудобнее на выброшенной штормом коряжине, расслабился и погрузился в созерцание.
  Солнце тихо светило из-за спины. С бледно - голубого, прохладного и высокого неба, его лучи чуть грели мои плечи и спину. Хребты окружающие речку Безымянную, со стороны солнца, при взгляде на них, были чуть видны размытым ломанным силуэтом, и казалось солнечный туман поднимался из складок горного рельефа...
  А впереди и передо мной, прозрачная вода, раскинувшегося вдаль, водной плоскостью озера на многие сотни километров, в двух шагах от моих ног, мерно и непрерывно набегала на галечный берег и шумела пенными гребешками, чуть подгоняемая боковым ветерком.
  Перистые, лёгкие облачка в высоком небе, почем-то тянулись в обратную сторону, и я многозначительно подумал, что наверху, всё всегда немножко иначе, чем на земле...
  Противоположный северный берег озера, был освещён прямыми солнечными лучами, и потому, казался отчётливей и ближе, чем обычно. Складки серых гор, кое-где обрывались к воде крутыми скальными, складчатыми склонами и уходя в открытую перспективу, незаметно, растворялись где-то далеко справа, в лёгкой туманной дымке...
  Вдруг, откуда - то слева, прилетела белая, лёгкая чайка. Другая, белой точкой качалась на тёмно - синих студёных волнах, далеко от берега. Ветер был не сильный, но пронзительно холодный и потому, я прятал руки в рукава куртки, пытаясь хотя бы на время согреть озябшие пальцы.
  Несмотря на холод, уходить с берега не хотелось и я ,почти неподвижно сидел опустив плечи и сосредоточив взгляд на дальнем берегу...
  Время текло незаметно, и я словно, загипнотизированный видом необъятных открытых пространств, спокойно думал о своей жизни, о том, что скоро надо будет возвращаться заграницу, где меня ждёт семья и привычный налаженный годами уют небольшой квартирки в центе большого европейского города...
  ... Солнце из зенита, медленно начало спуск к западу, и всматриваясь в противоположный берег, я вспомнил, как несколько десятилетий назад, ходил там, по Круго - Байкальской железной дороге, путешествуя пешком от Култука, то есть от южной оконечности озера, до порта Байкал, прибрежного посёлка на месте вытекания из озера, большой сибирской реки Ангары...
  Я прошёл этот маршрут несколько раз, и в одиночку и с друзьями. А однажды с детьми - моим восьмилетним сыном и его десятилетним двоюродным братом. Путешествие наше продолжалось пять дней и ночей и мы успели посмотреть все красивые тоннели и дамбы, стальные виадуки, и мосты, через прозрачно-холодные быстрые речки и ручьи...
   Ночевали мы в палатке, на берегах встреченных ручейков. Вечерами, жгли костёр готовили себе кашу с тушёнкой и слушали тихий шёпот, набегавших на каменистый берег, невысоких сонных волн...
  Несколько раз, мы поднимались по крутым распадкам на опасно высокие и обрывистые скалы, торчащие в верхней части склонов, и оттуда, вид на спокойное озеро открывался удивительный!
  Была ранняя осень и кедровые шишки на невысоких кедрах, растущих на краю обрывов, торчали из зелёно - хвойных веток и их вершинок, соблазняя дотянуться и сорвать их.
  Орехи, внутри тяжёлых и смолистых, тёмно- фиолетовых, почти черных шишек, ещё не созрели, и вместо маслянистых орешков, внутри серых, почти прозрачных скорлупок, виднелись белые зёрнышки, напоминающие по вкусу молочную плёнку на кипячёном молоке...
  Тогда, добравшись до порта Байкал, мы, на пароме переправились на другой берег Ангары, полюбовались на вершину Шаман - камня, торчащего неприметным валуном из воды, всего на метр в высоту, но перегораживающего исток большой реки, почти на всём её течение. А после, сели на рейсовый автобус и вернулись по асфальтовой дороге в город...
  ... Но были и другие. Уже нежные воспоминания.
  Однажды, я приехал на то приметное место, на другом берегу Байкала, находящееся как раз напротив Мангатуя и садоводства, на один день, с молодой, красивой девушкой - высокой стройной, с синими большими глазами и белозубой улыбкой. Она была моложе меня лет на пятнадцать и потому, я старался не обидеть её нечаянным неловким взглядом или действием.
  В тот жаркий день, мы, отыскав укромную бухточку, раздевшись, купались в ледяной байкальской воде, а потом загорали лёжа рядом. После, лазили по прибрежным скалам, устав, устроили обед, поев заготовленных бутербродов и долго сидели расслабившись, друг против друга, разговаривали и пили чай из закопчённого котелка...
  В конце дня, уже на обратном пути к станции, нас на зелёной полянке, застал короткий, но сильный дождик, и мы пережидая его, стояли под одним зонтиком, почти обнявшись и я, заглядывая в её синие смеющиеся глаза, словно заглядывал в своё будущее...
  "Как же давно это было?! - грустью вопрошал я, и отвечал беззвучно: - Это было тогда, когда ты ещё был совсем молодым!
  ... Горы на северной стороне Байкала, постепенно покрывались тёмными морщинами боковых теней, и я глянув в последний раз на это прохладное великолепие, отправился к себе в дом. Ветер по - прежнему тянул справа, сосновые и кедровые хвойные шапки на деревьях вокруг садоводства непрестанно шумели, помогая мне сосредоточиться и вспомнить детали далёкого и потому немного грустного прошлого...
  Следующим утром поднялся пораньше, вскипятил чай и позавтракал, поглядывая в окно. Погода была сумрачной, но ни дождя, ни снега не было. И я, собрав немного еды для обеденного перекуса, отправился вновь, в приречную тайгу...
   Перейдя автомобильный мост, свернул на дорогу и в первой же мокрой мочажине увидел следы оленя и оленухи, наверное прошедших тут под утро, или даже на рассвете - следы были совсем свежие.
   Пройдя вдоль речки, до того места, где вчера свернул с дороги, я пошёл дальше, пока не упёрся в неширокий ручей, текущий в овражке.
  Дорога сама собой закончилась здесь и превратилась в торную тропу, по которой я и проследовал далее. Слева, на взгорке, стоял зелёной стеной кедрач, и прямо на берегу, на другой стороне ручья, впадавшего с востока в Безымянку, на небольшой полянке, стоял балаган, сооружённый орешниками, которые совсем недавно, здесь заготавливали кедровый орех. Рядом виднелось большое, чёрное кострище, и в двух шагах, навес, плотно прикрытый сверху, кедровыми и берёзовыми ветками...
   Я не стал задерживаться здесь и прошёл дальше, вверх по течению речки.
  В одном месте, там, где Безымянка, летом, в большие дожди, затапливает пойму, подходя прямо к скалистому обрывистому берегу, увидел короткую песчаную косу, на которой отпечатались свежие оленьи следы. Видимо звери приходили сюда пить, потому что прямо под скалой, было глубокое озерцо прозрачно чистой воды, отражающее в своей блестящей поверхности, тёмные морщины каменной громады, причудливо нависающей над водой.
  Продолжая свой путь, вышел на открытое пространство, где река, делая изгиб, текла почти спокойно, под невысоким берегом, заросшем ивняком и высокой травой. Здесь в чаще, нашёл становище рыбаков, устроенной в низине, под навесом из ивовых густых кустов.
  Спустившись по тропинке к реке, я набрал воды в пластиковую бутылку, возвратился к становищу и на прогоревшем кострище, развёл маленький костерок, разогрел на огне свои бутерброды, и пообедал, запивая еду холодной водой - котелка у меня с собой не было...
   После обеда, пошёл дальше, вверх по течению, но вскоре, река свернув круто влево, отрезала мне путь по долинке русла, и пришлось подниматься в крутой подъём, по чаще.
  Вокруг все так заросло, так много было на моём пути мёртвых древесных стволов, лежащих вершинами в разные стороны, что я с трудом, преодолевая эти завалы, спустился в подобие глубокого крутого оврага, и пройдя ещё чуть в гору, убедился, что дальше, тут, мне уже не пробиться...
   Пришлось разворачиваться, и стараясь не терять набранную высоту, двигаться уже в обратном направлении, вдоль склона. На мою удачу, бурелом скоро закончился и я вошёл в кедрач, который затенил весь лес зелёном шатром своей хвои. В нём, как в громадной тёмной комнате, изредка слышался протяжный и сварливый крик кедровки и я попытался проникнуть в эту "комнату", войдя под зелёный полог лёгкой пушистой хвои...
  Оказалось, что впереди, меня ожидали новые испытания...
  Я увидел действительно нечто мистическое - лес, которого не касалась рука человека!
  Гигантские поваленный бурей кедры, лежали в зарослях высохшего папоротника, перегородив лес своими толстыми и длинными стволами, раскинув вершины во все стороны, и сверху, эти стволы, были в большинстве, покрыты толстым и мягким слоем мха, из которого вырастал частый зелёный брусничник. Идти через этот замшелый разно уровневый бурелом, было очень трудно. К тому же, со склона, в этом месте спускались несколько глубоких оврагов, заваленных упавшими деревьями и деревцами вдоль и поперек...
  Я с трудом выбрался из этой страшной чащи, и идя краем долины, наконец вышел к молодым, чистым кедрачам, на высоком светлом взлобке...
  Неожиданно, я увидел, что к одному из кедров, был прислонен "колот", и решил несколько раз ударить по стволу, в надежде сбить оставшиеся от "орешников - добытчиков", кедровые шишки.
  Однако усилия мои пропали зря. Ни одной шишки не сорвалось сверху и в конце концов, оставив "колот" на прежнем месте, я двинулся дальше, и незаметно, вышел на торную тропу, которая поднималась на вершину, гребня.
  Появившееся к тому времени среди туч солнце, уже садилось и я подумал, что может быть отсюда, с высокого чистого места, я могу голосом потрубить подражая оленям, и может быть, мне отзовутся из окрестностей, гонные изюбри - быки...
  ... Я постоял на краю лесного склона, рассматривая открывающиеся панорамы, широко и в глубину длящиеся таёжные необъятные пейзажи окрестностей, потом продышался, очищая лёгкие и заревел - затрубил, сначала сбиваясь и фальшивя, как это всегда бывает в отсутствии тренировки.
  Тайга, на мой неряшливый рёв, ответила насторожённым молчанием.
   Послушав эту тишину, я ещё несколько раз проревел, и не получая ответа, заскучал, решил, что гонных оленей в округе нет...
   Подождав ещё какое - то время, я вышел на тропинку, и стал спускаться к ручью, бегущему в соседнем распадке, по крутому, заболоченному оврагу...
   В половине склона, я нашёл ещё один балаган орешников, в котором они, похоже жили совсем недавно. Кострище с удобным таганом, чернело мокрыми угольками, и вокруг были расставлены пиленные чурочки, служившие добытчикам, вместо стульев...
  ... Однажды, в былые годы, и я пробовал заготовлять кедровые орехи, и не так уж далеко от этих мест, в тайге, в нескольких километрах от Тункинского тракта.
  Тогда, мы с моим другом, жили в зимовье около недели и "набили", как говорят в Сибири, по мешку (пятиведёрному) кедровых орешков.
  Это было замечательное приключение и тяжёлая работа, посреди спелого и плодоносного кедрача, на вершинках которого, среди пучков зелёной хвои, светились коричнево - медовым цветом "созвездия" спелых, уже подсохших, шишек...
  Помню, что как все "заготовители", работали мы с утра до вечера, радуясь хорошему урожаю и хорошей погоде. На склонах холмов уже лежал первый снежок, и это нам помогало находить, слетевшие с веток, после ударов "колотом", и лежащие, как на белой, снежной скатерти, шишки. Ночевали мы в хорошем зимовье, с опрятной, тёплой печкой...
  Одно было плохо, - по ночам изо всех щелей этого лесного домика, вылезали мыши, проникающие в него из округи. Они начинали бегать и шуршать, иногда прямо по нашим телам, и даже лицам.
  Поэтому, я всю ночь беспокоился, не высыпался, и потому, был рад, когда мы наконец покинули, в общем то замечательную, "таёжку".
  И последним испытанием в этой "эпопее", были труднейшие пять километров до тракта, под гору, по зарослям ягодника и мха, которые мы преодолели с сорокакилограммовыми рюкзаками за спиной, с нашей бесценной, таёжной "добычей"...
  
  ... Уже без надежды, я в последний раз остановился и проревел, грозно и отчаянно...
  И вдруг, с другого берега речки, мне ответил олень-бык, хриплым, словно простуженным басом. И тут же, неподалёку, уже с моей стороны реки, тонко и пронзительно отозвался его молодой соперник... Я замер, и прислушался до звона в ушах...
  Старый бык глухо рычал, не растягивая песню, зато молодой почти визгливо и нервно-раздражённо выводил свою мелодию: - И - и - и, заканчивая гневливым: И -и - ах - ах...
  Постояв некоторое время на месте, я почти бегом спустился по тропинке, к ручью и на какое-то время затаился за валежиной, ожидая продолжения "диалога", который сам и спровоцировал.
  Я конечно не надеялся на то, что увижу быков, однако, уходить из тайги не торопился...
  Солнце, спускаясь, неспешно приближалось к вершинам холмов, окружающим долину реки с запада, когда, вдруг, в прохладной тишине, начинающихся сумерек, я услышал стук рогов и громкое сопение, со стороны речки.
  Я ещё ниже пригнулся за валежиной, и тут оба изюбря, вдруг заревели, совсем близко, и у меня от восторга и ужаса, по спине пробежали мурашки. Звери были так близко, что я расслышал в их голосах металлические нотки, в том клокочущем рыканье, которое издают их напряжённые и опухшие от неудовлетворённого сладострастия, глотки...
  ... Наконец, я увидел, как с разных сторон, из кустов ольхи, навстречу друг другу, на расстоянии нескольких десятков метров, выскочили на рысях два коричневых, почти шоколадного цвета быка. Тот, у которого бас, - был намного крупнее молодого, но тоже справного быка.
  Увидев друг друга, а слышали они противника уже за многие сотни метров, олени ощетинившись ставшей дыбом на их разгорячённых телах длинной шерстью, начали медленно сходиться параллельными курсами, впечатывая напряжённые передние ноги в осеннюю траву, задирая на ходу головы вверх, показывая свои светящиеся белыми блестящими острыми концами отростков, рога - бороны. Рога были наредкость красиво симметричны и конечно опасны, мощной силой их обладателей... Олени - самцы, разъярённые видом соперника, по прежнему сближались постепенно, стараясь не смотреть один на другого, но гневно играя расширившимися ноздрями и облизывая розовым длинным языком пересыхающие губы...
  Наконец, крупный бык, сблизившись, на предельное расстояние, резко развернулся в сторону молодого, мгновенно опустил голову с семи отростковыми толстыми, широко разведёнными, симметричными рогами - вилами, к земле.
  Чуть задержавшись, молодой олень проделал тоже самое, и после, оба прыгнули один навстречу другому.!
  Раздался треско стукнувшихся рогов, и старый, Доминантный бык, напрягая толстую шею, легко перехватываясь рогами, постарался занять удобную позицию. Однако, Молодой, после первого же страшного удара Доминантного быка, отскочил в сторону, и развернувшись, в высоком прыжке, испуганно кося глазом на соперника, бросился убегать и Доминантный, яростно хрюкая, несколько десятков метров пробежал за ним. Потом остановился и тяжело дыша, подняв рогатую, мощную голову вверх, заложив рога почти на спину, заревел, хрипло и свирепо...
   "Он чудовище! - переводя дух, с восторгом подумал я...
  С таким даже с ружьём опасно встречаться...
  Бык, словно услышал мои мысли, повернул голову в мою сторону, понюхал воздух широко раздвинутыми ноздрями, подхватил мой запах, вздрогнул и тронув с места тяжёлой рысью, быстро скрылся в кустах, убегая назад, по направлению к реке.
  Через время, я услышал, как в той стороне застучали копыта по речной гальке и после, вокруг вновь воцарилась тишина...
  Вечер надвигался по речной пади, снизу вверх и вскоре, серые сумерки покрыли окрестные склоны и тайгу...
  А я, выйдя на дорогу и с опаской оглядываясь, пошёл в сторону шоссе, переживая про себя увиденное мною таёжное чудо...
   Было ещё достаточно светло, когда я перешёл шоссе, и потому, решил сходить на берег Байкала, и встретить вечер на берегу волшебного озера.
  
  ... В начале по дороге, а потом по тропинке, я подошёл к высокому железнодорожному полотну, и вдруг заметил, стоявших неподалёку от тропинки, железнодорожных рабочих, которые как - то нерешительно и мрачно толклись на одном месте подле железнодорожной насыпи. Проходя мимо, я вежливо с ними поздоровался, но никто даже не посмотрел в мою сторону. Когда я переходил через двухколейный путь, на другую сторону насыпи, то вдруг увидел на каменистом щебне полотна, рядом со стоявшими двумя рабочими, тело молодого мужчины в сером костюме, лежащего в неловкой позе на камнях, и заметил светловолосое, молодое ещё лицо, измазанное грязью, с ободранной окровавленной щекой. Он лежал неподвижно и его остекленевшие глаза смотрели куда - то высоко в небо...
   И только тут, я внезапно понял, что этот мужчина мёртв и может быть уже как несколько часов лежит здесь. Вся его неловкая, неудобная поза, свидетельствовала об этом...
  Только теперь, я начал понимать, почему так неприветливо мрачны были эти железнодорожники...
  Видимо человек, либо выпал из вагона, либо его из этого вагона выбросили насильно. Я непроизвольно поморщился, крепко сжал зубы и перекрестился.
  ... Мир людей и их страстей, вдруг грубо ворвался в мою жизнь. И я проклиная себя, уже не видя и не желая видеть красоту заката над необъятным озером - морем, поспешно возвратился к садоводству, но уже другой дорогой. Навстречу мне, уже около моего дома попала милицейская машина, едущая в сторону насыпи, и я понял что они спешат на место убийства или самоубийства, по вызову этих рабочих...
   По пути к своему дому, я вспомнил, давнюю знакомую, которая стала женой моего приятеля на БАМе. Лена - так её звали, - была молода, красива, и легкомысленна. Приятель влюбился в неё сразу и на всю жизнь, а она, надеялась ещё найти свою любовь, а приятелю просто позволяла себя любить. Брак их конечно был несчастен...
  И некоторое время назад, я узнал, что они развелись... Но самое страшное произошло потом, уже в опасные бандитские девяностые. Лена стала проституткой и подрабатывала в поездах, на транссибирской магистрали. Её там, в какой то пьяной драке и зарезали...Чудовищная по жестокости и несправедливости жизненная история...
  Может быть с этим молодым мужчиной тоже приключилось что - нибудь трагическое. Его лицо, с открытыми голубыми глазами, вновь и вновь представлялось мне, как маска печали и внутреннего страдания...
  ... Придя в домик, уже теряя весь свой философский, идиллический настрой, растопил печку, пораньше лёг спать, и проснулся на рассвете от кошмарного сна в котором мне долго и безнадежно приходилось убегать и скрываться от неведомой опасности...
   "Сегодня же уеду" - вдруг решился я и стал готовиться к отъезду.
  Сложил свои вещи и книги в рюкзак, сковороду и кастрюли с тарелками, спрятал подальше от мышей в верхние ящики старинного комода, и только, собрался уходить и уже закрывал домик на замок, когда по улице затарахтел мотор трактора "Беларусь".
  К домику напротив, подъехал колёсный трактор с прицепом. доверху нагруженный берёзовыми чурками. Два мужика, сидевших в тракторе, не раздумывая и не стесняясь меня, въехали через пролом на Колин участок, ломая кусты смородины, посаженной вдоль изгороди, развернулись на нём и сдав задом, вывалили дрова к забору соседа. Коля говорил мне что в этом домике жил главный архитектор города.
  Видя этот бандитизм, я выскочил на дорогу, крикнул на мужиков в кабине, но было уже поздно. Они видимо были привычно пьяны и потому, не обращая внимания на мои протесты, свалив дрова, не вылезая из кабины, получили деньги от появившегося архитектора, и уехали, выпустив из выхлопной трубы жирную струю дизельного дыма...
   Архитектор, подошёл ко мне, извинился за пьяных трактористов, но я ему ничего не ответил и только махнул рукой...
  Тут же, глубоко вздыхая, я, не слушая оправданий соседа одел на плечи рюкзак и вышел на дорогу, направляясь по шоссе, к автобусной остановке...
  
  
   Июль 2008 года. Лондон. Владимир Кабаков...
  
  
  
  
  
  
  Амнунда - ледяная река.
  
  Мы работали лениво и не потому, что не хотели скорее закончить, а потому что устали...
  Надо было как то переломить ситуацию и мы решили сходить в лес - поменять обстановку.
  Договорились о небольшом "отпуске" с директором Дома Быта, в котором мы делали интерьеры и наружную рекламу, и мигом собрались в поход.
  Юра Соколов - так звали моего друга - был художником и приехал на БАМ, можно сказать по комсомольской путёвке. Правление Союза художников Ленинграда, направило его в служебную командировку, в подшефный Тоннельный отряд, который строил знаменитый Северо-Муйский тоннель. В этом отряде много ребят было из Ленинграда...
  
  Мы познакомились с Юрой ещё зимой, когда он с журналистом из журнала "Вокруг света" забрел к нам в избушку, стоящую на радоновых источниках, километрах в шести от посёлка Тоннельный.
  Журналист искал отряд лавиньщиков, но по ошибке они и пришли к нам - сейсмологам. Я угостил их чаем, объяснил ошибку и попутно, рассказал немного о нашей работе.
  В следующий раз Юра пришёл уже один и остался на целый день.
  Мы сходили на горячие источники, искупались, а потом сидели и разговаривали попивая чай с вареньем, которое мы с напарником Толей, сами сварили по осени из смородины, растущей в двадцати шагах от домика, на берегу таёжной речки...
  Позже Юра предложил мне помочь ему сделать интерьеры в поселковом Доме Быта, и я согласился.
  Моя вахта на сейсмостанции продолжалась пять дней, а когда работал мой напарник я отдыхал и мог делать всё, что захочу. Вот я и решил подработать в качестве художника по интерьерам, под началом Юры...
  
  ...Ещё с вечера, мы собрали рюкзаки, приготовили патроны для моей двуствольной "ижевки" и проснувшись на рассвете вышли на трассу ловить попутный "Магирус" - так назывались немецкие самосвалы, работавшие на Трассе.
  Вскоре, подъехал один из них и молодой шофёр приветливо улыбнувшись, открыл нам дверцу кабины. Мы, рассыпаясь в вежливых благодарностях взобрались внутрь, уже на ходу устроились поудобнее и стали расспрашивать водителя, как работается.
  Он говорил, что работы много, но недавнее наводнение после двух суток дождя, посмывало все мосты и когда вода немного спала, приходилось преодолевать реки "вброд".
  Посмеиваясь, он рассказал, что его друг чуть не утонул сам и утопил "Магирус" на одном из таких переездов.
  - Воды было ещё полно, а он рискнул, и его машину течение чуть не перевернуло и снесло в промоину, из которой сам "Магирус" уже не мог выбраться...
  - Хорошо друг сам спасся - закончил водитель и резко притормозил перед ямой выбитой колёсами тяжёлых грузовиков...
  
  Под такие разговоры проехали километров тридцать и сошли на очередном повороте, почти на берегу Муякана.
  Река в этом месте, текла неторопливо извиваясь, по всей ширине долины. Глядя на полосу речной воды шириной метров шестьдесят, Юра хмыкнул и обернувшись ко мне спросил: - Ну, а теперь как?
  "Будем посмотреть" - подумал я, но промолчал, закинул рюкзак на плечи и предложил, уже на ходу: - Давай пройдём вдоль берега и может быть из подручных поваленных деревьев, соорудим плот и переправимся...
  На наше счастье, в очередном заливчике увидели уже сколоченный плот, сделанный рыбаками, видимо ещё по весне.
  Плот состоял из четырёх брёвен сбитых вместе металлическими скобами. Посреди был закреплён стояк - толстый кусок бревна, на который мы взгромоздили наши рюкзаки, а сами встали на плот - Юра впереди, а я позади с шестом в руке, чтобы править.
  Оттолкнулись, течение мягко извлекло нас из заводи и понесло вниз.
  
  Только мы выплыли на глубину, как плот погрузился под воду и мы вместе с ним!
  Стоя впереди, Юра пытался загребать, а я сознавая нелепость происходящего, засмеялся, но увидев растеряно - напряженное лицо напарника, удержался от комментариев и балансируя, стараясь не упасть с невидимого под водой плота, начал грести, что есть силы.
  В этом месте, река делала поворот вправо и мы, стараясь держать полузатонувший плот носом к берегу, чуть оправившись от испуга, нервно хихикая и покрикивая погребли шестами...
  Через какое-то время плот наконец ткнулся носом в противоположный берег и мы облегченно вздыхая, спрыгнули прямо в неглубокую уже воду, неся рюкзаки над головой.
  Ружьё, я повесил за спину чтобы, когда начнём тонуть сами, не утопить его!
  К счастью всё обошлось - мы были психологически совместимой, скоординированной парой и потому, умело действовали сообща. И потом, Бог смелым помогает!
  Высадившись, выжали мокрые портянки, переобулись и весело обсуждая недавнее приключение, пошли в сторону Амнунды.
  Название реки было не-то тунгусским, не-то бурятским и в переводе означало наледь.
  Действительно, зимой в сильные морозы, на этой реке, образовывалась громадная наледь, с километр шириной и километра в три длинной. Толщина льда посередине наледи достигала трёх-четырёх метров и потому, лед таял только к началу июля.
  А в начале лета, лёд лежал на гальке речного дна, как громадные бело -голубые катера выброшенные неведомой волной на берег. Зрелище потрясающее, если учесть, что в июне бывают иногда очень жаркие дни, эдак под тридцать с плюсом!
  
  ...Свернув налево, мы обошли широкую пойму этой речки и двигаясь через тайгу по прямой, перевали небольшой гребень и стали спускаться в долину Амнунды.
  Тут, на пологом склоне заросшем мелким, редким сосняком мы увидели удивительное сооружение, явно сделанное человеческими руками.
  Надо сказать, что в этих местах до БАМа, вообще не было людей и только по долине Муякана проходила оленья тропа, по которой изредка кочевали с места на место местные "индейцы" - охотники и рыбаки, тунгусы. Между Уояном, тунгусским поселением на Верхней Ангаре и русским селом на Витиме, было километров двести непроходимой тайги...
  Подойдя, мы осмотрели это сооружение на сваях и поняли, что это гроб- домовина для умершего в здешних окрестностях человека, скорее всего охотника- тунгуса.
  
  Мы посидели немного под этим гробом на сваях, начавшим уже рассыпаться и гнить - естественно, в домовине, уже никого не было - тело постепенно съели и растащили лесные звери и птицы...
  Над нашими головами светило яркое солнце и листва чуть тронутая утренними морозцами, играла всеми цветами радуги. Вдоль реки тянул лёгкий, ароматный ветерок, а впереди, на сходе земли и синего неба, громоздились далёкие горы.
  Тишина стояла необычная и потому нам невольно взгрустнулось...
  "Вот жил - жил человек, а потом умер - то ли заболел, то ли медведь заел. И его вот тут, на просторах тайги похоронили несколько лет назад, а сегодня и следа от его тела не осталось, только эта домовинка стоит полусгнившая, на ошкуренных от коры сосёнках, чтобы мелкие хищники не смогли забраться в гроб...
  Вдруг, издалека донёсся протяжный звонкий рёв и я встрепенулся, узнав песню ревущего гонного изюбря.
  - Ничего себе! - восхитился я вслух. - Время к двенадцати дня подкатывает, солнце почти в зените, а олени ещё ревут...
  Такое я слышал в первый раз. Обычно, изюбри во время гона заканчивают реветь до восхода солнца. Но здесь такая глухомань, что их никто не тревожит и потому, они ревут круглые сутки с небольшими перерывами...
  Спустившись к реке, мы вышли на круглую, травянистую полянку, и из под наших ног вывернулся серый зайчишка, проскакал немного до противоположного края опушки и остановился, затаился у нас на виду.
  Юра, увидев зайца, дрожащим от волнения голосом попросил у меня ружьё, потом долго целился и наконец нажал на спуск.
  Выстрел грянул, заяц упал, забился на секунду и затих.
  
  Юра исполнил танец "добытчика" и радостно блестя глазами воскликнул: -Ты видел! Я его добыл и теперь мы его съедим, сварим ритуальный супчик с зайчатиной!
  Я понимал его охотничью радость. Для него - это была первая охотничья добыча в жизни и он заслуженно гордился и радовался этому!
  Он, как настоящий охотник пошёл в лес и подстрелил зайца и теперь, своей добычей будет угощать меня и есть сам...
  
  Я считаю, что охота намного человечнее и честнее, чем выращивание домашних животных с заведомой целью съесть их сразу после "технологичного" убийства или сделать из своих одомашненных "друзей" тушёнку.
  На охоте, всегда присутствует момент соревновательности человека и дикого животного. Но в жизни "цивилизованного" обывателя, почему-то этот благородный процесс, почти спорт, встречает негодующее осуждение.
  Осуждение вполне фарисейское, если учесть, что сам обыватель, заготавливая мясо впрок промышленным способом, уготовляет смерть для миллионов "домашних" животных.
  Мало того, эти люди всякими зверскими ухищрениями старается выращивать этих животных, как можно быстрее, и с соответствующими мясными кондициями.
  Я знаю примеры, когда мясозаготовители на свинофермах, выкалывают глаза свинкам, тоже наверное промышленным способом, чтобы они, лишённые зрения, не могли "волноваться" и потому, после такой экзекуции мясо жертвы делалось какого-то особого качества...
  
  Я бывал на мясокомбинате и могу заверить вас, что по сравнению с таким "цивилизованным" убийством, охота - это действительно аристократическое занятие. Зверства цивилизованного человека в век всеобщей индустриализации - это не для слабонервных. Я даже написал киносценарий на тему мясокомбината и назвал его "Мир - это ложь"...
  
  Однако возвратимся в долину Амнунды...
  Мы вышли к подошве высокой горы, над которой ветерок проносил клочья тумана из-за хребта. И там в высоте, под близким солнцем, увидели пасущихся оленей - маток. Они были далеко, на горных луговинах - морянах и как ни в чём не бывало, ели сочную травку, переходя с места на место, как пасущиеся коровы. Я с восторгом показал их Юре.
  - Ты посмотри- с волнением говорил я, - они ведь ни на кого внимания не обращают. Тут им безопасно, словно - в воплощённом раю!
  Я размахивал руками, радовался в предвкушении замечательных дней и ночей на свободе, вдали от сиюминутной людской суеты...
  
  Мы остановились на песчаном берегу хрустально холодной и прозрачной Амнунды. Наготовили дров на ночлег, сварили рагу из зайца и с аппетитом поели, постненького, энергетического мяса, запивая ароматным, со смородинкой, чаем.
  День между тем клонился к вечеру и увидев на маряне, высоко вверху, вышедшего пастись изюбря, я схватил ружьё и торопясь, перейдя реку по брёвнышкам, стал подниматься по крутому, травянистому склону навстречу вершине, скрываясь за скалистым гребнем торчащим на метр в высоту, из склона.
  
  Я вспотел, то и дело останавливался, делал передышки и рассматривал с высоты склона, открывающуюся далеко внизу, окрестную тайгу и речную широкую долину.
  Вид был во все стороны замечательный!
  А за рекой, там, откуда мы пришли громоздились двух-трёх километровые горы, уже Муйского хребта.
  Поднявшись достаточно высоко, я выглянул из - за камней и увидел метрах в ста от себя, пасущегося оленя. Он, словно услышав или учуяв меня, поднял голову с развесистыми рогами и долго, не меняя положения тела, смотрел в мою сторону.
  Стрелять из-за моего укрытия из гладкоствольного ружья было далековато и я, просто любовался сильным красиво-грациозным животным...
  
  Шоколадно-коричневого цвета, с серовато белыми на концах рогами, с сильной шеей и мощной грудью, он действительно по статям напоминал быка. Только был стройнее и насторожённо - энергичнее.
  Он видимо заметил меня, но не убежал, а стал не торопясь уходить в противоположную от меня сторону.
  Когда олень скрылся за бугром, я ещё какое - то время видел его покачивающиеся рога...
  Спускался с горки не торопясь, любовался закатом и дышал полной грудью чистым, горно-таёжным воздухом...
  Далеко внизу, полоской стали поблескивала лента речной воды и хорошо был виден наш бивуак, с чёрным кострищем и крошечной фигуркой человека рядом...
  Вскоре на долину реки спустились сумерки и в темно - синем, ясном небе загорелись первые звёзды. Они были крупные, яркие и их постепенно становилось всё больше. Когда наступила полная темнота, какая бывает только осенью, небо словно мерцающий, серебристый ковёр укрыло землю...
  Разговаривая, мы сварили ужин, неспешно поели и попили чаю, сидя у большого, тёплого костра...
  
  Природа вокруг дышала чистотой и покоем...
  Откуда-то издалека, донёсся звук изюбриного рёва и я решил ответить... Отойдя от костра в прохладную тишину ночи нарушаемую только плеском водных струй в реке, я продышался и сложив ладони рупором ко рту, затянул "боевую" песню - вызов изюбря.
  Начал я высоко, почти визгливо - раздражительно и закончил низким басом и басом же, после короткой паузы, выдохнул в конце, как это делают изюбри...
  После, постоял какое - то время прислушиваясь и не получив скорого ответа, вернулся к костру. Разговор продолжился. Юра рассказывал, как он путешествовал по крымской яйле во время вьюги, чуть не заблудился и испугался снежного бурана на всю жизнь...
  
  - Я уже думал, что придётся ночевать в снегу, говорил он, помешивая угли в кострище - когда вдруг увидел сквозь снег очертания знакомого большого дерева, росшего на развилке дорожек...
  Оказалось, что до метеостанции, куда я шёл в гости к друзьям, оставалось меньше километра по дороге, которую я хорошо помнил ещё с прошлого раза...
  
  ...В костре громко щёлкнуло догорающее полено и тут, с противоположного берега реки, из темноты, раздался громогласный рёв...
  Мы испуганно вскочили, я схватил ружьё, но рёв закончился и наступила тишина. Юра взволнованным голосом, полушёпотом спросил: - Кто это?! и я так же шёпотом ответил: - Это бык - изюбрь... Прибежал бороться и отвечает мне... Когда надо, то они намётом несутся навстречу сопернику!
  Отблески костра, оранжевыми бликами освещали часть берега с нашей стороны, а за рекой, затаилась насторожённая, тёмная тишина...
  Крадучись, я отошёл от костра метров на двадцать и стал вслушиваться. Через какое -то время, мне показалось, что кто-то ходит на той стороне реки, по стланиковой чаще и трещит сухими ветками. Я вновь напрягся и заревел изо всех сил, как можно более грозно и устрашающе. Но бык на той стороне молчал...
  Я подождал ещё несколько минут и вернулся к костру, где насторожённо, сжавшись в ожидании продолжения "яростного диалога", сидел встревоженный Юра. Его глаза поблескивали при отсветах костра.
  Когда он подбросил большую охапку дров, костёр запылал разгоревшись и я, устроившись на прежнее место стал объяснять Юре, что бык прибежал, посмотрел на нас и на костёр, но переплывать реку не решился...
  - В такой темноте ничего не видно в десяти метрах. Так что мы можем не беспокоиться. Даже если зверь будет совсем рядом, то я его не смогу стрелять. В темноте в лучшем случае можно только заранить зверя и он уйдёт далеко...
  Юра промолчал, но было видно, что он совсем не горит желанием охотится на такого "зверя", ведь это не заяц!
  Речка, очень близко, мерно и убаюкивающе шумела и мы, посидев ещё какое-то время у затухающего костра легли спать, заложив в него пару крупных, сухих коряжин...
  
  Несколько раз за ночь я просыпался от холода, вставал, подкладывал дров в костёр и снова ложился убедившись, что Юра не замерзает и не горит. Но дрова были ольховые не стреляли искрами, как лиственничные и мы могли спать спокойно...
  Проснувшись последний раз на солнцевосходе, я заставил себя подняться, подойдя к реке умылся холодной, до ломоты в суставах, чистой водичкой. Развёл плотный огонь и поставил котелок с водой на костёр...
  Вскоре, вода закипела и я заварил крепкий свежий чай.
  Юра, открыв глаза потянулся, вскочил и грея руки над костром, нервно посмеиваясь, начал рассказывать сон про встречу с медведем...
  Странно, но я, на ночёвках у таёжных костров, никогда не вижу снов!
  Попив чаю и съев по бутерброду с колбасой мы, оставив вещи у погасающего костра, пошли в сторону моряны на склоне.
  Немного не доходя до подошвы горы, остановились в мелком соснячке и я заревел, приманивая оленей, и один тотчас отозвался, где-то совсем недалеко. Я повторил вызов и бык вновь отозвался. Затаившись, мы крутили головами недоумевая - где он мог быть. И вдруг Юра, инстинктивно пригнулся и показал мне рукой куда -то вверх.
  И точно!
  Прямо перед нами, на маряне, метрах в ста пятидесяти на открытом месте стоял бык и ревел. Он виден был как на ладони.
  Раздувшаяся на время гона гривастая шея, морда с чёрным пятном ноздрей и губ, мощная передняя часть и более лёгкая, задняя с сильными ногами. Рога, с семью отростками на каждом, росли из головы причудливым костяным деревом.
  Цвет шерсти был коричнево серым, более тёмным на спине и сероватым на ногах и животе. Когда бык ревел, то вытягивал шею вперёд и вверх, открывал пасть и струйки влажного воздуха выходили из его разгоряченного нутра.
  Обмениваясь восхищёнными взглядами, мы долго наблюдали за изюбрем, который с небольшими перерывами ревел, а в перерывах, копал передними ногами землю встряхивая головой с развесистыми рогами.
  Маряна, как мы увидели, была покрыта сетью изюбриных троп, идущих вдоль склона. Они показались нам целыми дорогами и я понял, что тропы эти пробиты за многие годы, сотнями и тысячами оленей, живущих и живших некогда, в округе...
  Места были совершенно дикими и таких таёжных углов в мире осталось совсем немного!
  Наконец бык, словно встрепенувшись, тронулся с места, развернулся на задних ногах и ходкой рысью исчез за гребнем склона горы, направляясь в сторону восходящего солнца.
  Мы, не нарушая тишины начинающегося утра, обмениваясь восторженными впечатлениями, вернулись к кострищу и уже под солнцем, медленно поднимающимся из за синих покрытых тенями гор, сварили завтрак, поели и немного поспали уже без костра, под лучами тёплого, блестяще-яркого светила.
  После обеда, захватив с собой рюкзаки, стали медленно подниматься на гору. Подъём был трудный и мы вспотели, а достигнув гребня долго отдыхали лёжа, на краю склона и любовались открывшейся панорамой...
  
  Справа, долина Амнунды, с синеватой лентой воды, петляя среди тёмных елово-сосновых лесов уходила выше, в сторону скалистых вершин виднеющихся на горизонте.
  Прямо перед нами, за долиной, поднимались невысокие вершины Северо-Муйского хребта.
  Слева, сквозь чистый прозрачный воздух, вдалеке видна была синяя полоска Муякана, а за нею, поднимались круто вверх заснеженные отроги Муйского хребта. И совсем уже далеко, километрах в пятидесяти по прямой, вздымались снежные вершины Кадарского хребта...
  Между тем, с Юрой случилось несчастье, - сапогами, которые были ему малы, он натёр кровяные мозоли на ступнях и ходил прихрамывая на обе ноги.
  Я, жалея его, никуда после обеда не пошёл и мы спокойно дождались вечера, пораньше устроившись на ночлег, выбрав место в густом ельнике, на небольшой полянке, рядом с которой бежал журчащий ручеек.
  Устроившись, заготовили на ночь побольше дров, поужинали и вернувшись на гребень уже без рюкзаков, лежали и смотрели вниз по склону, надеясь увидеть пасущихся оленей...
  Так и случилось!
  Перед заходом солнца, на маряну откуда-то слева, вышли две матки и бык, их "повелитель". Он шествовал уверенно и величаво. А матки шли следом и пощипывали подсыхающую травку на обочине торной тропы.
  Мы с восторгом, стали шепотом обсуждать великолепие сильных и здоровых диких животных.
  Бык - изюбрь, был величиной с добрую лошадь, только с более мощной передней частью и поджарым задом. Цвета он был тёмно-коричневого и на заду, светилось желтоватого цвета, "зеркало". На голове торчали мощные многоотростковые рога с светлыми, отполированными концами, торчащими вперёд, как вилы...
  Матки были поменьше, с длинными шеями потоньше и аккуратными головками, с длинными подвижными ушами. После лета они выглядели сытыми и гладкими, и уже поменяли шерсть приготовляясь к зиме. Ровно короткая и плотная, волосок к волоску, она глянцевито поблескивала и лоснилась на тугих мускулистых плечах и стёгнах. Ножки, были пропорциональны туловищу, длинны и стройны, и в них чувствовалась немалая сила, которая без напряжения несла их тела и в гору и под гору...
  Словно услышав наш шёпот, матки остановились, замерли и поводя ушами уставились в нашу сторону. Мы притихли, а у меня мелькнула мысль: "Неужели оленухи услышали нас? До них, вниз по склону было метров сто, не меньше..."
  Бык, к тому времени чуть приотставший, заметив насторожённость маток крутнулся на тропе чуть оседая на задние ноги под массивным передом и мерной рысью догнав оленух, чуть боднул заднюю рожищами и обежав стоящих маток, переходя на размашистый галоп поскакал, "поплыл" мерно двигая крупными мышцами, перекатывавшимися под кожей как у кровного скакуна...
  Матки легко, с места, взяли в карьер и через несколько секунд, все олени скрылись за бугром, вправо.
  Мы, долго ещё с восхищением обсуждали увиденную картинку. Каков же слух, или каково же обоняние у этих диких копытных, если они за сто метров да ещё наверху, обнаружили нас и скрылись? Тут становиться понятным, почему так редко человек видит оленей в тайге, даже если их там много...
  Но есть и другие причины...
  Дело скорее всего в том, что обоняние у человека практически отсутствует, а слух он в полной мере не использует потому что, когда идёт сам, то так шумит, что кроме себя ничего больше вокруг не слышит...
  Зрение у здорового человека неплохое. Но ведь надо знать куда и когда смотреть, а как раз общей координированности чувств человеку и не хватает...
  Мы с Юрой вернулись на бивуак в сумерках и сразу разожгли большой костёр. Место было глухое, тёмное, с застоявшимся запахом еловой хвои, который будил в моей памяти тревожные воспоминания о медведях, прячущихся в еловой чаще...
  Юра быстро и крепко заснул, намучавшись за день, а я лежал и слушал ночную подозрительную тишину...
  Часов около двенадцати ночи, где-то недалеко протяжно и басовито заревел изюбрь...
  "Нас наверное услышал. Костёр трещит так, словно олень по чаще ломится. Вот бык и решил на всякий случай показать, что он здесь..."
  Оставшуюся часть ночи, я провёл в полудрёме. Бык ревел и ходил большими кругами вокруг нас. А я думал, что если олень не молчит, то значит медведей поблизости нет. Мы ночевали в такой чаще, что медведю, ничего не стоило подкрасться к нам...
  Сквозь прогалы в еловой хвое, наверху, едва заметно светилось, обсыпанное звёздной пылью чёрное небо, и было одиноко и неуютно в безбрежности и вневременности этих космических пространств.
  "Инстинкт самосохранения поддавливает, - думал я, вспоминая свои мысли о медведях и поглядывая на мерно посапывающего Юру. "Всё-таки одиночество будит в человеке первобытный страх. Особенно в незнакомом месте..."
  
  Незаметно наступило время окончания ночи. Подул небольшой ветерок, ели вокруг дружно зашумели плотной хвоей и я разбудил Юру...
  Попили чаю, и уже по свету, одевшись во всё тёплое пошли на гребень горы. Я показал Юре место, где он будет лёжа сторожить оленей, отдал ему свою двустволку, а сам ушёл чуть назад и вниз по гребню, спрятался в развилку толстого пня и стал ждать...
  Через десять минут, на востоке заметно посветлело, синева уходящей ночи сменилась серым рассветом, там, где бежал по долине Муякан.
  Неожиданно, где-то в той же стороне, молодой бык высоко и пронзительно затянул боевую песню.
  Через минуту, но уже справа, за бугром, ответил ему второй и тут же за рекой, далеко, чуть слышно отозвался третий...
  То ли от утреннего холода, то ли от азарта меня начала колотить мелкая дрожь...
  Я постарался расслабиться подышал во всю грудь, а потом затянул изюбриную песню - в начале коротко рявкнув, как рявкает рассерженный бык, а потом, стал выводить начав высоко, продержав эти ноты несколько секунд, перешел в басы, чем и закончил - дыхания от волнения не хватило протянуть низы подольше.
  Но бык, в той стороне где лежал на гриве Юра, отозвался незамедлительно!
  Мгновенно согревшись от волнения и чувства неведомой опасности, я переждал немного и вновь заревел. Бык ответил уже много ближе... На дальние оленьи голоса я уже не обращал внимания...
  Прошло ещё немного времени, бык рявкнул ещё раз, уже совсем близко, где-то за бугром и я с добродушной завистью подумал: "Юра наверное уже выцеливает быка!"
  Но время шло, а выстрела всё не было. Согнувшись, стоя на коленях в основание пенька, я "пропел" ещё раз вызов - призыв и тут же услышал за бугром щёлканье щебня под копытами и вдруг, выскочив из-за бугра появился быстрый бык!
  Он остановился и я, прячась как мог, разглядел его сильный, мощный силуэт, коричневый мех чуть отвисающий на гривастой толстой шее, слюну висящую возжой из разинутого рта, красный язык болтающийся внутри.
  Большие глаза зверя блестели и ноздри, раздуваясь, выпускали струйки синеватого пара. Это было какое-то доисторическое, разъярённое чудовище и я, разгорячённый воображением чуть дрогнул, испугавшись такого напора.
  В тот же миг, бык-олень упёрся в меня взглядом, длившемся долго - долго, а на самом деле доли секунды...
  Он меня увидел!
  Резко вздыбившись, зверь развернулся на одном месте и как мне показалось, одним прыжком исчез туда, откуда так неожиданно появился.
  "Ну что же там Юра?! - негодовал я. - Ведь бык прошёл под ним, метрах в тридцати - сорока!!!"
  Я почти бегом заторопился по гребню к Юре. Но когда подошёл, то увидел, что он спит, отложив ружьё в сторону и укрывшись с головой капюшоном куртки...
  Делать было нечего и я спокойно тронул его за плечо. Он открыл глаза увидел меня и смутившись произнёс: - Я тут... Я тут немного задремал...
  - Так ты что и быка не слышал и не видел? - безнадежно спросил я и Юра со смущённой улыбкой ответил: - Да ты понимаешь... Кажется на минутку глаза закрыл и ... и ... задремал...
  Я невольно махнул рукой, но потом заставив себя успокоиться, проговорил:
  - Ну это может и к лучшему. А так, как бы мы отсюда мясо выносили к трассе... Было бы сплошное надрывательство...
  Юра был явно сконфужен и я не стал его "додавливать"...
  Мы ещё посидели, послушали тишину наступающего дня. Взошло солнце и стало потеплее. Тревожный серый цвет рассвета, сменился оптимизмом ярких цветов осени.
  Внизу, как на громадном красочном полотне, развёрнутом природой перед нами и в нашу честь, темнели зелёные хвойные леса перемежающиеся вкраплениями золота березняков и коричнево - красных осинников. Серые скалы предвершинья, по верхам были уже кое - где припорошены первозданно белым снегом...
  ...В устье долины, вдруг возник жужжащий звук, перешедший в рокот мотора и мы заметили маленькую точку, которая приблизившись превратилась в вертолёт. Юра вспомнил, что он договаривался с знакомым вертолётчиком, если будет оказия, чтобы он забрал нас с Амнунды.
  Мы махали куртками, кричали что есть силы, но всё было напрасно - вертолёт, серой стрекозой прокрутил несколько кругов, метрах в трёхстах ниже нас и улетел.
  Звук мотора постепенно затих вдалеке и Юра с огорчением вздохнул. Он бы сейчас не раздумывая улетел, появись такая возможность...
  Мы ночевали ещё одну ночь в долине, у реки.
  Среди ночи у Юры, из кармана брюк, выкатились патроны и два из них попали в костёр. Они не выстрелили, как это бывает с металлическими гильзами, а просто пластмасса расплавилась и порох с пшыкающим звуком, сгорел, а мы, отделались лёгким испугом...
  Утром позавтракав, двинулись вниз вдоль Амнунды, к Муякану. Вода в реке была прозрачна и холодна и камешки на дне, под солнечными лучами, светились изумрудным разноцветьем...
  Пройдя несколько километров, наткнулись на заброшенный лагерь геологов, где хромающий Юра, на мусорной свалке, нашёл старые резиновые сапоги, которые тоже были малы, но он сделал из них, при помощи острого ножа, подобие японских сабо. И шёл дальше медленно, но без боли, счастливо улыбаясь...
  Рядом с геологической стоянкой, увидев белый камень под ногами, обнаружили целую меловую гору, у подножия которой и был сделан этот лагерь...
  - Из неё, - посмеивались мы, - можно было, как казалось добыть мела для всех школ страны...
  День разыгрался солнечный и тёплый. Ветерок шевелил лёгкие разноцветные листья на деревьях, а в низинах глубоких распадков, на траве ещё сохранилась утренняя роса.
  По пути к Муякану, в одном из таких глухих заросших оврагов, мы нашли белый череп изюбра с замечательными толстыми и развесистыми рогами. То ли волки его задрали, то ли медведь подкараулил на тропе, но кости все были растащены и остался только этот череп с рогами.
  Юра цокал языком, разглядывая рога, а потом решил, что такие рога, будут подлинным украшением его ленинградской квартиры. Я помог ему нести рога до реки, и мы не спеша, часто останавливаясь, наконец достигли берега Муякана.
  В последний раз сделав привал ввиду реки, на опушке молодого леса заросшего брусничником, мы вскипятили чай, поели, а потом, переговаривались полулежа и ели спелую, сладко-кислую, рубиново-красную под солнцем, бруснику.
  Однако день клонился к вечеру, надо было покидать этот райский уголок и искать возможность переправиться на другой берег, на трассу.
  Снявшись с привала, какое -то время брели без цели вверх по течению реки, вдоль берега Муякана.
  И вдруг, под ноги к нам, откуда то справа со стороны Белых озёр выбежала торная тропа, которая и привела нас к переправе, совсем недавно сооружённой рыбаками. Это было подобие металлической корзины, катающейся на колёсиках по толстому тросу туда и обратно, через реку.
  Не спеша и радуясь неожиданной находке, переправились поочерёдно на другой берег и буквально через пять минут вышли к трассе - тут мы были почти дома...
  Подождав полчаса, без проблем остановили попутный КРАЗ, загрузились в просторную кабину и с комфортом доехали до Тоннельного...
  
  Вечером, пошли к знакомому плотнику из Тоннельного отряда, в баню, и нещадно парились, а в паузах между заходами в адски горячую парилку, выбегали в чем мать родила из предбанника в пустынный огород.
  Юра разомлел, блаженно улыбался и беспрестанно повторял: - Об этом я буду рассказывать своим друзьям в Питере и они будут мне завидовать!..
  Мы посмеивались, но понимали его восторг. Ведь горожане не видят ничего подобного, потому что бояться оторваться от рутины обыденной жизни, засасывающей человека как зыбучее болото...
  Напарившись и отмывшись до прозрачной лёгкости, мы сели на кухне у нашего приятеля, и достав контрабандную бутылку водки (на БАМе был сухой закон), выпили по первой закусывая солёным, с чесночком, ароматным и необычайно вкусным, жирным омулем, которого хозяин поймал, сбегав в браконьерский рейд, на Верхнюю Ангару.
  Водочка была хрустально холодной и такой аппетитной, что мы немедленно повторили...
  
  И тут Юра сказал тост!
  Он встал, расправил левой рукой пушистые усы а-ля английский композитор Элгар, кашлянул и начал: - Я хочу выпить за то, что судьба, подарила мне возможность попасть сюда, познакомила меня со всеми вами и позволила увидеть такую красоту жизни и природы, о которой я мечтал, сидя перед скучными, пыльными слепками в рисовальной студии в Академии Художеств. Я запомню на всю жизнь и этот наш поход на Амнунду, и эту почти римскую баню - он ухмыльнулся довольный собственным каламбуром...
  - Ещё раз хочу сказать всем вам большое спасибо - продолжил он - и обещаю вам, что если вы приедете в Ленинград, я со своей стороны постараюсь показать вам, что называется " лицо товаром" - он ещё раз ухмыльнулся.
  - И... и... выпьем за сказанное!!! -завершил он и опрокинув рюмку в рот, одним глотком выпил. Потом поправив усы, закусил кусочком омуля и кусочком хлеба с хрустящей корочкой - в посёлке была замечательная пекарня. Все последовали его примеру...
  
  Когда мы вышли на улицу, направляясь в сторону Дома Быта, был глубокий вечер и звёздное небо во всю ширь и глубину раскинулось над спящим посёлком. Из под речного обрыва, доносился необычно громко, шум быстро бегущей по камням воды и я привычно прогнозируя погоду назавтра, подумал, что назавтра будет дождь...
  А потом, спохватившись довольно резюмировал - который нам уже не страшен!
  
  
  2003 год. Лондон. Владимир Кабаков
  
  
  
  
  
   Золотая осень
  
   Рассказ
  
  
  Александр Чистов, в этом году, припозднился с поездкой в Сибирь. Всё лето он занимался ремонтом своего спортивного клуба и потому, освободился только к первому октября. Договорившись в отделе культуры, что возьмёт себе трёхнедельный отпуск, он наскоро собрался и как обычно, экономя деньги, улетел в родной город на ночном, самом неудобном рейсе.
  Самолёт, взлетев из Питера, через много часов ночного, почти бесконечного и утомительного полёта, приземлился, уже в Сибири, рано утром, когда местные жители отправлялись на работу. Разница в часовых поясах была приличная и потому, пять с лишним часов полёта, да эти приплюсованные часовые пояса составляли почти половину суток.
  
  ... Самолёт, вынырнув из пелены серых дождливых облаков, почти над самыми крышами, аккуратно развернувшись, зашёл на посадку и когда благополучно приземлился, то пассажиры зааплодировали, отмечая профессионализм лётчиков. У всех ещё были в памяти детали очередной авиакатастрофы на здешней земле, когда на развороте, да ещё во время ветра, самолёт "провалился" вниз, задел крылом заросшую кустарником луговину и рухнул на землю. Тогда, здесь погибли около ста пятидесяти человек, среди которых были и знакомые Чистова...
   Выйдя из самолёта, Саша, непроизвольно понюхал влажный воздух, (давняя охотничья привычка) уловил запах осенней тайги, потом, прикрывшись воротником куртки от холодного дождливого ветра, спустился по трапу на землю, и подхватив сумку на плечо зашагал вслед остальным пассажирам, к небольшому зданию аэровокзала.
  Багаж получали в крошечной комнате и уже высмотрев свой чемодан, он увидел, входящего в багажное отделение, брата.
   - С приездом! - проговорил Максим и братья обнялись, похлопывая друг друга по спине. Потом Максим подхватил Сашин чемодан и они вышли на улицу. Неподалёку, на стоянке, стоял Максимов микроавтобус, куда он и загрузил тяжёлый чемодан, указав Саше место, рядом с собой.
  Пока ехали до квартиры сестры, обменялись незначительными семейными новостями, а после, Саша не выдержав спросил: - А когда в лес то пойдём? Небось уже и изюбриный рёв закончился?
  - Ты знаешь - неторопливо ответил брат, поглядывая на дорогу впереди - в этом году осень поздняя, потому что лето было дождливое и наверное, быки ещё ревут. Во всяком случае мы были прошлое воскресенье в Солнце - пади и там зверь ревел с вечера и под утро.
  Ну и что, добыли что-нибудь? Зверя видели? - нетерпеливо прервал Максима Саша.
  - Да тут неувязочка произошла - криво улыбаясь стал рассказывать Максим.
  - Мы с вечера водочки прилично выпили, а потом стали разговаривать... Он аккуратно объехал дорожную колдобину и поясняя ситуацию, продолжил:
   - Выпили за приезд в тайгу, а потом ребята разговорились... Легли поздно, вот и не смогли встать во время. А когда пошли в лес хорошо напившись чаю, - он невольно вздохнул - то быки уже замолчали и потому, мы не солоно хлебавши вернулись к биваку и уехали домой...
  - Зато выпили и посидели хорошо... Он ещё раз вздохнул, завершая этим свой короткий рассказ...
  
  ... У сестры, после тёплой встречи и чая с рюмочкой водки за приезд, братья расстались и договорились, что Максим привезёт завтра лесную одёжку, а послезавтра утром, можно будет и отправится, на сей раз в сторону Байкальского хребта, оставив машину на дальнем, таёжном садоводстве. На сём и порешили...
  Через день, Максим заехал за Сашей не утром и даже не днём, а уже под вечер. Он, оправдываясь перед братом и выруливая на дорогу от дома сестры, рассказывал, что ему необходимо было до воскресенья, получить подписи в конторе, которая заведовала распределением жилого фонда под съём.
  - Я ведь тут выкупил квартирку у соседей, где недавно последний старичок умер и вот, отремонтировав её, хочу сдать под книжный магазин. А чиновники тянут резинку, как обычно дожидаясь очередной подачки. Вот и мурыжат меня, уже с полмесяца... Ты ведь знаешь, у нас сейчас есть просто бандиты, а есть государственные чиновники...
  - Он невесело рассмеялся...
  - А сегодня, наконец подписали бумагу с утра, и после, я уже стал собираться... Пока бегал закупал продукты, пока собирал охотничью одёжку и резиновые сапоги, время пролетело незаметно...
  
  Максим помолчал и через некоторое время продолжил: - Ну ничего. Мы с тобой до ближнего зимовья по свету ещё успеем дойти, а там заночуем. И завтра уже, уйдём с утра в дальнее зимовье, на Половинку. Ты же помнишь этот домик, который на бережку речки стоит, в соснячке?
  ... Саша, эту зимовье на Малой Половинной хорошо помнил, хотя с той поры, как он побывал там в первый раз, прошло уже около тридцати лет. Места там тогда были малопосещаемые и он видел там следы и косуль, и изюбрей, и медведей.
  В одном месте ему даже показалось, что впереди, на широкой просеки, по которой проходила дорога, на обочине паслись матки изюбрей. Саша тогда разволновался, долго крался прячась в молодом сосняке, растущем на краю просеки, а когда вышел к нужному месту, то там уже никого не было. А может это ему тогда только почудилось?
  
  ... Проехали через окраинный микрорайон, и он вспомнил, что лет тридцать назад, когда здесь всё только начинало застраиваться, к одной из пятиэтажек, по снегу, ночью подошла косуля. Наверное её туда пригнали дикие собаки, одно время устроившие логово для своей стаи, совсем недалеко от того места, на сосновом пригорке заросшем ольшаником. Они там и щенят по весне вывели, а Сашу, это возвращение к волчьей жизни домашних собак, несказанно удивило. Оказывается, городские бродячие собаки очень недалеко ушли от своих диких родственников - волков, и в течении нескольких лет, превращаются в настоящих хищных зверей, уничтожающих всё живое в округе на десятки километров... Он вспомнил, что при его случайном появлении рядом с логовищем, несколько довольно крупных собак выскочили из нор и скрылись в лесу.
  
  ... По асфальтовому шоссе, петляя, поднялись на водораздельный хребет, где с давних пор проходила грунтовая дорога в посёлок Мельничная Падь. Только тогда, тридцать или сорок лет назад, это была грязная глинистая колея, в которой даже грузовые машины могли утонуть по самый капот...
  А сейчас, это было асфальтированное шоссе, уходящее за город на десятки километров...
  Потом асфальт сменился тоже грунтовой, но твёрдой дорогой, от которой во все стороны уходили ответвления в лес, в сторону более чем десятка, больших садоводств на южной стороне водораздела, там, где совсем недавно стояли сосново - берёзовые леса, в которых он, в давние, почти детские времена, в конце лета, собирал грибы и ягоды...
  Несколько раз, он с приятелями попадал на грибные, груздевые места в зарослях ольшаника и до сих пор, Саша помнит хрусткие, плотные, белые валики грибочков, с мохнатой влажной паутинкой на исподе, прятавшихся один под другим... И ещё помнит, как дома, уже зимой, они ели жаренную картошку заедая её холодными, солёными груздями, приготовленными с лучком и растительным маслом...
  
  ... Вскоре, незаметно проехали отворот на Скипидарское зимовье, в котором по молодости, Саша ночевал неисчислимое количество раз - и летом и зимой. В тех местах было несколько глухариных токов, куда по весне он приходил и в одиночку и с компаниями приятелей. Здесь, добыл на току, в замечательно красивом крупно-ствольном сосновом лесу, своего первого глухаря, и эту охоту запомнил на всю жизнь.
  ...Он, в ту дальнюю весну, тёмной, холодной ночью пришёл на токовище, впервые услышал загадочное "пение" - токование глухаря, и увидел эту древнюю, крупную и сильную птицу, яростно призывающую на бой соперников со всей округи. Кастаньетный перебор первой части глухариной песни, сменялся яростным "точением", и в этот момент, молодой охотник делал несколько шагов-прыжков и замирал, не дожидаясь окончания "мелодии". Эту загадочную угрозу, конечно трудно было назвать песней, однако, чёрные, угрюмые птицы, на красоту мелодии не претендовали, однако уже миллионы лет, их весеннее токование оглашает просторы тайги. Можно было себе представить, что давние предки человека, вот так же, в рассветных сумерках, напрягшись стояли в сосняке и поводя заросшими головами вслушивались, в ожидании начала глухариных игр...
  
   Тогда, после гулкого выстрела, в рассветной тьме, разнёсшегося на многие километры вокруг, глухарь перестал петь и дрожать от звериной страсти, сделал несколько шажков по ветке поводя своей костистой головой на толстой длинной шее, и потом упал, глухо ударившись мёртвым телом о землю.
   Саша, в несколько прыжков, подбежал к убитому глухарю, поднял его правой рукой за шею, и когтистые лапы этой большой птицы, доставали почти до земли. В том глухаре было около пяти килограммов веса. Перья на шее отливали сине - зелёной древней патиной, а чёрные крылья с белым подхвостьем, растягивались на целый метр в ширину. Глаза глухаря, были прикрыты серой плёночкой век, а над ними, ало - красной, словно вышитой полоской, светились брови. Зеленовато - белый клюв был изогнут и выглядел опасно. Под клювом темнела, длинными тёмными перьями, бородка, которая во время токования тряслась в такт тэканью то ли от гнева, то ли от страсти. Вторая часть песни, была похожа на скрежетание - точения железа по железу. Ещё и поэтому, глухариная "музыка" пугала слушателей своей первобытной воинственностью и неприкрытой агрессией...
  
  ... Пока Саша вспоминал эти глухариные тока, Максим, проезжая через крупный лиственничник, стоящий справа и слева от дороги, тоже вспомнил как однажды, идя здесь с сыном - подростком, вдруг услышал звон проволоки в сосновом подросте на обочине, рядом с грязной колеёй, а потом и увидел крупного рогача - изюбря, перебегающего дорогу.
  Быстроногий зверь, споткнулся об обрывки телеграфного провода, протянувшегося в траве, вдоль придорожной просеки - когда то здесь стояла линия телеграфных столбов. Столбы со временем подгнили и упали, а стальная проволока, осталась на земле, прячась в траве, цепляя за ноги проходящих и пробегающих.
  ... Максим, ошеломлённый чудесным появлением зверя, так нереально близко и совершенно неожиданно, автоматически вскинул свою двустволку и почти не целясь, выстрелил: вначале из левого пулей, а потом и из правого ствола, картечью. Олень, на мгновение запутавшийся в проводах, вздрогнул уже после первого выстрела, потом неуверенно сделал несколько шагов, волоча за собой зацепившуюся за копыта проволоку, а после второго выстрела упал и с громким стуком, ударился одним рогом о крупный лиственничный пень...
  Тогда, дрожа от возбуждения, Максим, с немного испуганным и взволнованным сыном, быстро разделали оленя, сняли с него коричнево - шоколадную шкуру, вырубили из черепа красивые, симметричные рога, а мясо спрятали под валежиной, метрах в двадцати от дороги и после, быстро возвратились за своей машиной в садоводство, расположенном километрах в двух от этого места.
  ... Оленина, была жирная и вкусная, и они всей семьёй больше месяца ели отбивные, котлеты и бифштексы, расхваливая быструю реакция главы семейства, то есть Максима...
  
  ... Наконец, подъехали к последнему, перед глухой тайгой, садоводству и Максим посигналил... Но никто не вышел из избушки сторожа, чтобы открыть ворота. Тогда Максим сам выскочил из кабины, размотал цепь на металлических воротах, открыл их, загнал автомобиль внутрь, и поставил его рядом с избушкой сторожа.
  
  Стояла прозрачная солнечная предвечерняя тишина, поздней таёжной осени. Откуда-то снизу, от болота, тихонько повевал прохладный ветерок, играя оставшимися на деревьях редкими разноцветными листьями. Солнце, двигаясь на запад, скрылось за ближние сосны и прозрачные тени протянулись через участок, подступая к деревянному крыльцу, небольшой дачи сторожа...
  Вокруг было пустынно и тихо и издали, словно подчёркивая молчание леса окружающего дачи, доносилось звонкое карканье таёжного ворона, призывающего к себе своих соплеменников...
  Саша, вертел головой во все стороны, вглядывался в синеющий за болотом горизонт, вдыхал горьковатый ароматный воздух, нагретый за день и в нетерпении переминался с ноги на ногу, уже одев рюкзак и ожидая, когда Максим закроет машину и отправиться вместе с ним в долгожданный поход...
  Забрав из машины ружья и рюкзаки, охотники, прикрыв ворота, вышли на дорогу и направились вперёд, в сторону настоящей тайги...
  Вскоре, шагая по песчаной дороге среди высоких берёз и сосен, вышли на берег широкой речной, заболоченной поймы.
  Раньше, лет тридцать-сорок назад, через речку Хею, в этом месте был деревянный мост и была настелена гать. Однако со временем всё заросло, заболотилось, покрылось кочками и теперь, переходить через речную пойму было совсем непросто.
  Перепрыгивая с бревна на бревно, Максим и Саша неторопливо, осторожничая, преодолели "водную преграду" и вышли на сухую дорогу, огибающую высокий широкий таёжный мыс, поросший сосняком с вкраплениями смешанного леса.
  Эта дорога, тоже была знакома Саше и он помнил времена, когда по ней, колхозники на машинах, зимой, вывозили с обширных пойменных покосов, заготовленное летом, сено.
  Сейчас, по прошествии долгих лет, дорога покрылась грязью и в ней, большие грузовики-вездеходы пробили глубокие, заполненные мутной водой, колеи. Через распадки впадающие в широкую речную пойму, с тех ещё времён, тоже были проложены гати. Но так как, на машинах здесь теперь и зимой не ездили, то гати эти сгнили и покрылись болотной травой. Однако по самой дороге, насыпанной здесь сразу после войны, почти семьдесят лет назад, идти было удобно и приятно. На песчаном основании, конечно выросла низкая трава, но грязи было немного. И лишь изредка, в колеях на обочинах и посередине, видна была осенняя дождевая вода, которую приходилось обходить по сухой кромочке.
  Максим сразу вырвался вперёд, шагал широко, свободно и размашисто, несмотря на довольно тяжёлый рюкзак за спиной.
  Не так было с Сашей. Он уже отвык от лесных, монотонно трудных походов и потому, вскоре, лямки рамочного рюкзака стали врезаться в плечи и он их то и дело поправлял свободной рукой, вытирая пот со щек и со лба. Резиновые сапоги, были немного маловаты и потому, пальцы на ногах быстро уставали. Но по большому счёту, это всё были мелочи, к которым невольно приходилось приспосабливаться и на которые он старался не обращать внимания.
  Зато, идя по этим дивным местам, Саша вспоминал те или иные происшествия, случавшиеся с ним на этой дороге в давние годы...
  
  ... Однажды, в неглубоком распадке, по которому протекал небольшой ручей впадающий в Хею, на заброшенных покосах, он нашёл металлическую штуковину величиной с зимовеечную печку, но сваренную из толстых полос металла, с образовавшимися неширокими продольными прорезями. Внутри этой "штуковины", валялась гнилая, неприятно пахнущая рыба.
  Подумав, Саша понял, что это "приманка" для медведя, который найдя такую "непробиваемую" железяку с резким рыбным запахом, привязанную тросом к дереву, начинал "играть" ею, пытаясь достать изнутри запашистую рыбу.
  Зверь так увлекался, что забывал обо всём, шумел и недовольно рявкал. А в это время, к нему подкрадывались охотники и стреляли в расшалившегося медведя... Чем эта затея деревенских охотников закончилась, он, тогда, так и не узнал.
  В те годы, эту тайгу Саша "исследовал" очень хорошо. Он исходил её вдоль и поперёк, и мог, даже ночью, ориентируясь только по падям и распадкам, выйти в нужное место, в нужное время...
  
  ... В ту зиму, Саша, случайно, в окрестных чащах обнаружил медвежью берлогу, которую нашла и показала ему, его собака - Рыжик...
  ... Как обычно, это случилось совершенно неожиданно. Берлога была выкопана зверем километрах в двадцати от города, чуть ниже "среднего течения" широкой пади, заросшей крупным сосняком. Это место было совсем недалеко от большого глухариного тока, на который Саша начал ходить давным -давно, и где он добыл уже в общей сложности с десяток "петухов".
  
  В тот раз, Рыжик, а было это в начале зимы, ещё по мелкому снегу, на время исчез из виду, а потом, Саша услышал его глухой, как показалось, далёкий лай. Позже, выяснилось, что берлога была в полу-километре от охотника, но собака яростно лаяла в чело берлоги и потому, её было плохо слышно.
  Подойдя ближе, Саша, внезапно увидел чернеющее, уходящее в глубь земли отверстие и Рыжика, лаявшего не останавливаясь внутрь этой большой норы.
  Это была первая берлога, которую он нашёл самостоятельно и потому, взволновался и даже испугался. В одиночку добыть медведя он побоялся и был очень осторожен.
  Руки и ноги задрожали, когда охотник понял, что медведь дремлет в двадцати метрах от него, внутри этого тёмного отверстия... Непроизвольно, изо всех сил вцепившись в ружьё, он попытался отвлечь собаку и увести её, пока она своим лаем не подняла хозяина берлоги...
  Зная, насколько чутко медведи спят в первую половину зимы, Саша полушёпотом отозвал собаку, а так как она никак не хотела уходить от берлоги, взял её на поводок и увел насильно...
  
  ... Под новый год, в декабре, Саша с Александром Владимировичем - старым охотником-медвежатником, приехали к берлоге на УАЗ-ике - вездеходе, втроём. Оставив водителя у машины - он был не охотник и никогда не держал в руках ружья - осторожно ступая по скрипучему, промороженному снегу, они, подошли к берлоге, найдя её по затесям, сделанным Сашей в тот памятный день.
  Саша, как договаривались "по сценарию", "заламывал" чело длинной промороженной осиновой жердью, вырубленной на подходе. Он, сверху и чуть наискосок, просунул её в берлогу, а Александр Владимирович в это время, выцелил и стрелил разбуженного, сердитого зверя...
  Они, очень быстро добыли тогда справного, жирного медведишку и совсем просто. Сильный зверь, стал затягивать жердь, перегородившую вход, внутрь его зимней норы, и Александр Владимирович, с первого выстрела попал в мохнатую, коричневую медвежью башку, мелькающую на выходе из берлоги... Не прошло и пяти минут, после подхода к берлоге, как медведь уже был добыт и охотники оживлённо переговариваясь, стали доставать его наружу...
  
  Об этой охоте, коротко, на ходу, Саша рассказал Максиму, сожалея, что тогда, рядом не было хороших зверовых собак.
  Молодого Рыжика, в тот памятный день, они не рискнули в одиночку отпускать на медведя, зато, когда охота удачно закончилась, собака вдоволь потрепала уже неподвижного медведя, вздыбив шерсть на загривке и подрагивая всем телом от возбуждения и инстинктивного страха...
  - Из под собак, охота на берлоге намного интереснее, хотя и опаснее -
  закончил рассказ Саша таким тоном, словно ему уже надоело вытаскивать добытых медведей из берлог...
  ... Солнце спустилось к кромке леса, когда охотники, вышли на берег кочковатой, заросшей высокой травой долины, при впадении речки Шинихты, в реку Байсик. Чистая, быстрая речка текла под невысоким берегом и Саша подумал, что в ней обязательно должна быть рыба, заходившая сюда на нерест из большого залива...
  За небольшой речкой, взгляду открывалась широкая, болотистая равнина, через которую грязная, залитая болотной водой дорога, переходила на другой берег. Прихватив по сухой длинной палке, братья, осторожно, не торопясь перешли через болото, выбирая менее мокрые места и двигаясь вперёд вдоль толстых брёвен, местами ограничивающих полузатопленную грязью, гать.
  Там, где дорога поднималась на сосновый мысок, справа, в глубине, метрах в пятидесяти от дороги, стояло маленькое новое зимовье, в котором Саша ещё ни разу не ночевал.
  Остановились в этом домике, сбросили рюкзаки и сразу стали разводить костёр и готовить дрова для печки. Потом, Саша взял в руки ведро и пошел за водой. Пришлось вновь возвращаться почти к противоположной стороне гати, на речку, потому что чистой, проточной воды в округе не было, а болотную набирать Саше не захотелось.
  В половине обратного пути, уже почти в сумерках. издалека, до него донёсся изюбриный рёв и охотник, на время остановился...
  "Это километрах в двух, выше по течению Шинихты" - подумал он и
  продолжил путь, постоянно прислушиваясь...
  Когда Саша возвратился к зимовью, Максим, уже развёл большой костёр снаружи и растопил печь в зимовье. Поставили кипятить чай и вскоре, заварив цейлонским чаем закипевшую воду, ушли в домик, сели там за стол, открыли двери чтобы было светлее и стали ужинать.
  Максим прихватил с собой из города жаренную курицу, и Саша с жадностью, чавкая и отдуваясь, ел с большим аппетитом, запивая еду вкусным, ароматным горячим чаем.
  За ужином, он рассказал Максиму об услышанном недавно изюбринном рёве. Максим не удивился, но сомневаясь заметил:
  - Может быть это охотники на трубу пытаются зверя подманить. Там, в склоне, зимовейка стоит и туда, из Большого Луга, заскакивают охотнички на мотоциклах...
  Саша после этих слов и сам засомневался. Ему тоже показалось, что песня гонного быка была слишком тонкой по тону и короткой по протяжённости...
  Тем не менее, закончив еду, уже в сумерках, они вдвоём вышли на дорогу и Максим, на своей самодельной трубке из алюминия, сбившись в первый раз протрубил, подражая голосу гонного оленя-самца...
  Притихшая и потемневшая тайга молчала, а на тёмно-синем небе появились самые яркие звезды. Послушав ещё некоторое время и не дождавшись ответа, братья вернулись в зимовье и стали устраиваться на ночлег...
  На нары расстелили ватные спальники, под голову подложили толстые пуховые куртки из рюкзака. Вздыхая, расправляя кости и уставшие мускулы, слушая треск догорающих углей в раскалённой печке, охотники заснули быстро и крепко...
  Стены маленького лесного домика, были их защитой от диких животных и от ночных холодов, которые уже начинались в эту пору по всей необъятной Сибири...
  
  Засыпая в жарко натопленном зимовье, Саша вспомнил свои осенне-зимние ночёвки у костра и невольно поёжился. Под утро, в тайге, в конце октября порой бывал уже крепкий минус, да ещё с инеем, а то и со снежком. И спать даже в толстом ватном спальнике было невыносимо холодно. Но ведь с собой всегда брали спальники тонкие и лёгкие, чтобы легче был переполненный рюкзак...
  "Ну а здесь, как дома - думал он, расстёгивая спальник и стараясь сделать попрохладней внутри.
   - Зимовье всё - таки божья благодать - обращаясь к Максиму, произнёс он и широко, сладко зевнул. Через некоторое время, глаза закрылись сами собой и усталое тело погрузилось в крепкий сон...
  
   Утром, проснулись в половине седьмого, когда на востоке, над лесом, уже поднимался крупный, золототистый диск солнца. Быстро вскипятили чай, перекусили оставшимися кусками курицы с хлебом и тронулись в путь...
  Максим, вскоре ушёл в сторону и вверх, поднявшись лесом на сосновую гриву, тянувшуюся вдоль просторного болота, а Саша продолжил путь по дороге.
  Несколько раз останавливаясь, он прислушивался к тайге, а потом, все-таки решился и попробовал реветь голосом, подражая гонному оленю - быку. Получилось неплохо и постояв, послушав разгоравшееся вокруг погожее утро, он тронулся дальше. В этот момент, он услышал под высоким берегом широкого болота, вне зоны видимости, стук тяжёлых копыт.
  Замерев на полушаге, охотник долго стоял неподвижно, вглядывался в заросшую густым кустарником речную пойму, стараясь уловить шевеление или движение в этой чаще. Но все было тихо и недвижимо, и Саша подумал, что ему всё это показалось: и топот копыт, и это инстинктивное беспокойство, возникающие в присутствии других живых существ, пусть даже невидимых или не узнанных...
  
  Чуть позже, Максим спустился с гривки и встретившись у поворота дороги, охотники, дальше пошли вместе и через несколько часов утомительной ходьбы, наконец добрались до таёжного зимовья, стоявшего на берегу левого притока речки Половинки, уже на водоразделе к Байкалу...
   Расположившись в зимовье, разведя костёр на улице, отдыхая от длинного перехода стали варить чай, а потом уже готовить ужин. Пока Максим, варил кашу с тушёнкой, Саша сходил на сосновую гривку, возвышающуюся над речной долиной и идущую вдоль дороги, и посидел там под сосной, прислушиваясь и присматриваясь. Было тихо и медленный закат, казалось продолжался бесконечно...
  В какой-то момент, Саше показалось, что он в чаще соснового леса, за дорогой, он услышал точение токовой глухариной песни. Он знал, что в глухой тайге, глухари иногда токуют и осенью. Но за день ходьбы он устал и потому, не решился в наступающих сумерках лезть в сосновую чащу, исследуя подозрительные звуки... Ещё немного постояв на дороге, охотник быстро зашагал в сторону зимовья...
  
  Подходя к избушке уже в наступающей темноте, Саша увидел сквозь заросли молодых сосенок, ярко-красные отсветы пламени костра, а когда подошёл ближе, то увидел сидящего неподвижно Максима пьющего чай, и сосредоточенно разглядывающего игру алого пламени в высоком огне. Устроившись рядом, Саша стал есть кашу прямо из котелка, и в перерывах рассказал, что ему почудилась песня глухаря, с правой от дороги стороны.
  - Да, тут есть ток - оживившись, откликнулся Максим. - Прошлый год, я здесь, добыл замечательно крупного глухаря, который в конце тока спустился на землю, и подошёл ко мне по этой дороге, метров на двадцать. Я долго наблюдал и слушал его токовое пение - ещё тогда, когда он сидел на высокой сосне, недалеко от этой дороги. А потом, в чаще за моей спиной заквохтала капалуха и глухарь слетел на землю, и вразвалку направился в сторону "подружки". Тут я его и стрелил... Птица была удивительных размеров, а шея, толщиной с мою кисть - завершил рассказ, Максим...
  Ещё какое-то время сидели пили чай и молча наблюдали за игрой бликов яркого пламени. Дым от костра крутил в разные стороны, поднимаясь от костра неохотно и по кривой.
  "Завтра может быть дождик - подумал Саша, но промолчал, а вскоре, когда костёр стал угасать, охотники поднялись и ушли в нагревшееся зимовье... Заснули быстро и Саше снился странный сон, в котором он потерялся в знакомой местности и судорожно старался найти дорогу к собственному дому...
  
  Под утро, неслышно выпал небольшой снежок, перекрасивший окрестности из серо-коричневого, в пухово-белый цвет...
  Выпив чаю и позавтракав бутербродами с солёным чесночно-ароматным салом, охотники, закинув пустые рюкзаки на спину вышли на дорогу, и направились в сторону отстоев, высившихся на горизонте, над таёжным хребтиком, в том районе, откуда брала начало речка Правая Половинка...
  Снег на дороге начал таять, в колее было скользко, ноги разъезжались и охотники, выбирая места посуше, шли зигзагами, в основном посередине между колеями, а иногда и по обочине, сбивая резиновыми сапогами с высокой травы, капли воды от растаявшего снега. Небо было темное и мрачное - казалось, что рассвет так и не перешёл в день. Лес потемнел и словно насторожился. И эту мрачность усугубляли тяжёлые серые тучи, неподвижно повисшие над тайгой...
  
   В какой-то момент, уже перейдя заросшую долину Правой Половинки, свернули с дороги в лес и по ближнему распадку, стали поднимаясь к невысоким скалкам, торчащим на верху, на гребне горы. Совсем низко над ними висели многослойные облака, медленно двигаясь под начавшимся ветром, в сторону Байкала...
  И тут, внезапно, оба охотника услышали рёв медведя, в нескольких сотнях метров от них, в вершине распадка. Оба резко остановились, оживлённо заговорили вполголоса, и решив проверить, что там происходит, держась поближе друг к другу, стали подниматься вверх уже медленнее и осторожнее, стараясь держаться открытых мест, вглядываясь в каждое подозрительное тёмное пятно на склоне...
  
   Вскоре, они увидели, мелькающего среди деревьев медведя и остановившись, шёпотом заговорили. Максим достал из под куртки бинокль, пригляделся и неуверенно сказал: - Кажется, он попал в петлю... Двигается из стороны в сторону, грызёт ветки... Но избавиться от неё не может...
  Подойдя ещё ближе, охотники увидели, что зверь пытался освободиться от петли, закреплённой на высоком, толстом, дереве. Медведь ещё не замечал охотников и метался из стороны в сторону, грыз ветки окружающих кустов, а по временам пытался влезть на дерево, с намерением освободиться от металлического тросика, с каждым рывком, больно врезающегося в живот и под переднюю правую лапу. Петля обхватывала переднюю часть туловища по диагонали и попавшая в неё лапа, мешала ему ослабить смертельный захват. Шерсть на медведе намокла, сбилась чёрными влажными лохмами. Зверь устал, ему было больно каждый раз, как петля охватывала его грудину всё туже и потому, он злобно и визгливо рявкал, сопровождая этим каждый укол боли в измученном теле.
  Видно было, что с этой петлёй зверь борется уже несколько часов и очень устал. Он подолгу отдыхал, а потом, собравшись с силами бросался вперёд, но петля, в какой-то момент затягиваясь до отказа, отбрасывала его назад или в сторону и от боли, медведь ещё и ещё рявкал и пытался укусить себя за бок, а районе лопатки...
  
  Максим и Саша, на какое-то время остановились, прячась за группой тесно стоявших деревьев и стали решать, что делать...
  - Он уже не вырвется - констатировал Саша шёпотом, не отрывая взгляда от затихшего на время медведя. - Нам надо его просто дострелить! А потом посмотрим... Если хозяин петли появиться - договоримся и объясним ситуацию...
  - Да в такую погоду, хозяин вряд ли пойдёт петлю проверять - заметил Максим оглядывая мокрую неуютную тайну, раскинувшуюся по низу речной пади, до самого серого горизонта ...
  - И потом, неизвестно когда он её поставил. Может быть он о ней уже и забыл... Сколько таких петель я в тайге видел... День другой, такой любитель ходит проверять петлю, а потом уедет в свою деревню и забудет про неё...
  
  Подошли ближе...
  Медведь, заметив мелькающие среди деревьев человеческие фигуры, насторожился, вздыбил шерсть на загривке, поднялся на задние лапы и стал вращая головой из стороны в сторону, принюхиваться. Братья, уже отчётливо видели, что медведь попал в петлю и вырываясь из неё, погрыз все ветки в радиусе трёх метров...
  Когда люди приблизились на расстояние пятнадцати шагов, зверь вдруг кинулся в их сторону и в очередной раз, остановленный петлёй, глухо заревел, продолжая ломать и грызть ветки...
  Тогда, подбадривая друг друга взглядами и жестами, стараясь не отходить далеко один от другого, но и не мешая друг другу, охотники с приготовленными к стрельбе ружьями со взведёнными курками, дрожа от возбуждения, короткими приставными шажками приблизились к медведю на расстояние пяти метров.
  Увидев людей так близко, зверь словно взбесился, бросался в их сторону ревел и крушил ударами лап, все вокруг, пока эту неистовую агонию не остановил выстрел Саши почти в упор, под ухо, с правой стороны головы!
  Медведь мгновенно, расслабленно упал, повалился на серую сухую траву и по его почти квадратному телу прошли смертельные судороги...
  
  В последние минуты перед выстрелом, Саша, словно забыв о существовании Максима, почувствовал, как звериный страх, вперемежку с яростью, захватил и его. Даже тогда, когда брат уже остановился и начал выцеливать зверя, Саша продолжал медленно продвигаться к приготовившемуся к схватке, медведю. Зверь, вздрагивая от внутреннего напряжения смотрел маленькими тёмными, злыми глазками на приближающегося врага, собираясь с последними силами для решающего броска...
  А Саша, приставными шагами, придвигался всё ближе и ближе к нему, словно хотел со зверем схватиться в рукопашную. Видя это, обеспокоенный Максим, не отводя ружья от плеча вдруг спросил: - Долго ты еще?.. Стреляй!.. Он ведь сейчас броситься!
  
  Саша, не слыша этих слов, уже действовал на инстинкте хищника, который в редких случаях проявляется и в человеке. С ним, такое уже бывало в жизни, и не один раз.
  Последний такой случай, проявился в пьяной драке, когда его приятель, во время незначительной ссоры, вдруг сбил его с ног и он падая со всего размаху на бордюр тротуара, ударился лицом о бетонную кромку, рассёк губу, сломал передний зуб и на минуту потерял сознание...
  А когда пришёл в себя, то поднялся, догнал уходящего обидчика, и не сознавая что делает, начал бить его яростно и умело... Уронив очередным ударом своего соперника на землю, Саша схватив его левой рукой за шиворот, приподнял взвизгивающего от страха приятеля и старался ударить ему в лицо.
  Но тяжёлые удары, попадали в голову и после каждого такого удара, приятель вскрикивал.
  Он тоже понял, что в таком состоянии, Саша может его убить и потому, почти плача от страха умолял прекратить избиение... Была поздняя зимняя ночь и фонари освящали пустынную улицу, а дома вокруг, смотрели наружу на это безобразие, тёмными провалами окон...
  Тогда, словно очнувшись, от внезапного яростного беспамятства, Саша поднял с земли дрожащего от страха, не смеющего взглянуть ему в лицо незадачливого бойца, отряхнул его от снега, а потом отправил домой, потому что тот, боялся с ним остаться, боялся новой волны Сашиного инстинктивного, убийственного гнева...
  
  ... И в этот раз, на мгновение, Саша забыл обо всём и видел перед собой только сильного и жестокого врага. В тот момент, когда медведь выждав, с яростно клокочущим рёвом бросился на человека, Саша, с трёх метров выстрелил в него, хладнокровно нажав на спуск...
  И медведь с оскаленной зубастой пастью, остановленный пулей почти в воздухе, в прыжке, упал на истоптанную влажно-грязную землю и умер, уже ничего не видя и не чувствуя вокруг себя и в себе самом...
  
  ... Снег прекратившийся утром, как казалось на время, вновь посыпался из низких, толстых мрачных туч и охотники, разделав медведя и срезав мясо с круглых толстых и прочных костей, загрузив рюкзаки под завязку, отдуваясь стали возвращаться в зимовье...
  Передохнув и пообедав шашлыками из свежей медвежатины, братья решили, не откладывая выносить мясо до проезжей дороги...
  
  ... На этом, самая интересная часть похода закончилась и началась самая трудная. Максим с Сашей, охая и матерясь от усталости, стали спускать мясо добытого медведя вниз, к Байсику, куда уже могла подъехать их машина...
  ... Погода окончательно испортилась, поднялся сильный ветер, круживший снежинки вперемежку с холодным нудным дождём, и шум леса заглушал все звуки. Дорога намокла и стала скользкой и топкой. Груз медвежьего мяса вдавливал лямки рюкзаков в плечи и казалось, что все силы уже закончились. Дыхание сделалось коротким и неровным. Братья брели по дороге, уже не вытирая пота со лба и только языком слизывая горькие солёные капли с губ и с носа. Максим был посильней и повыносливей и потому, постепенно уходил вперёд.
  Саша терпел из последних сил, жевал свой язык и шёпотом матерился, отводя душу незамысловатыми ругательствами - ему казалось, что это помогает преодолевать усталость...
  Наконец, они дошли до места, куда можно было с трудом, но подъехать на машине...
  Свалив рюкзаки с плеч на землю, они повалились рядом, в мокрую траву. долго лежали отдыхиваясь, потом, нервно посмеиваясь поднялись, щупали изрезанные брезентовыми лямками рюкзаков плечи, покряхтывали от затихающей боли.
  
  ... Так было в тайге всегда. Добыть зверя - это часто самая весёлая и интересная часть "программы". Но разделывать и тем более выносить мясо из тайги - вот самая тяжёлая и неприятная часть охоты. У многих охотников в конце жизни от этих непомерных нош и сверх нагрузок на сердце и позвоночник, начинались разные болезни и потому, многие охотники - профессионалы не доживают до шестидесяти лет...
  Ну конечно, братья, сейчас об этом не думали...
  Спрятав мясо добытого медведя на обочине, они возвращались к машине налегке, обсуждая перипетии неожиданно удачной охоты и гадая, кто мог поставить эту петлю и почему этот кто-то, не пришёл освободить медведя от мучений, раньше них?
  - Теперь уже точно, он не придёт проверять петлю, - проговорил Максим вслух мысль, которая тревожила их обоих. - И если бы мы, случайно не набрели на этого зверя, то он бы погиб и сгнил в этой дурацкой петле...
  На этом и успокоились...
  
  ... Уже поздно вечером, сидя у Максима на загородной даче, охотники жарили свежую медвежатину и выпивая, рассказывая друг другу разные охотничьи истории, случавшиеся с ними на протяжении длинной таёжно-полевой жизни, полной приключений...
  Перед тем как пойти спать, Максим собрался с духом и объявил Саше:
  - А ведь я, потом случайно глянул на эту петлю, на которую медведь попался...
  Там, где она была закреплена за дерево, заплётка почти распустилась и осталась тонкая нитка проволоки, которая одна мешала медведю освободиться. В своем последнем броске, зверь мог эту стальную нитку порвать или выдернуть из тросика окончательно и тогда нам бы несдобровать...
   Саша в ответ хмыкнул, но промолчал и зевнув проговорил: - Что-то спать хочется. Сегодня был напряжённый день...
  
   Май 2011 года. Лондон. Владимир Кабаков.
  
  
  
  
  
  
   Учитель.
  
  
  
  Учитель со своими воспитанниками собрался в лес.
  В пятницу, все походники собрались в школе, обсуждать планы похода и договариваться кто, что возьмёт с собой. Школьное старое деревянное здание с крашенными голубым наличниками и уютным палисадником, выходило окнами в сторону крутого скалистого склона, в полнеба возвышающегося над деревней. Гора была такой внушительной, что впервые увидевшие её, от удивления качали головой. Часто в непогоду, тучки цеплялись влажными краями за гребень этой горы. Но ребята уже не замечали красоты и величия окружающего ландшафта - ведь это была их родная деревня...
  Сели за классные парты и стали составлять список продуктов и снаряжения....
  Учитель предварил это небольшим замечанием.
  - От правильных, деловых сборов часто зависит результаты похода. Если мы забудем важные вещи, то нам придётся сократить наши планы, а это вызывает раздражение и портит настроение... Он весело засмеялся, но три его молодых спутника только вежливо улыбнулись. Старший подумал: "А какая разница? Для меня главное в лес попасть, а там видно будет..."
  Разошлись поздно и были у школы с рюкзаками, уже на рассвете следующего дня. Учитель жил в квартире при школе и выглянув в окно, увидев, что ребята собрались, вышел вскоре с большим рюкзаком за плечами. Весело поздоровавшись, глянув на синеющее небо предположил: - День будет солнечным и потому, надо пораньше добраться до места, а там уже разойтись по "маршрутам". Все одобрительно закивали головами...
  Дойдя до реки, поворачивающей здесь по широкой долине влево, под высокий крутой берег, решили попить чайку. На каменистом дне весенней промоины, мигом развели костерок, поставили прокопчённый котелок с водой на неяркий, при солнечном свете огонь, и закусывая бутербродами, стали рассматривать карту, которую на коленях развернул Учитель. - Мы пойдём сюда - он ткнул пальцем в исток речки, - чёрный пунктир на зелёном. - А потом, заночуем и попробуем подняться на плоскогорье, обследуя интересные места. Я там был однажды, но очень давно, причём летом, при густой листве. Набрёл случайно, и потому даже приблизительно не могу указать, где оно находится. Помню по ощущениям, что где - то на плоском водораздельном гребне. Озеринка почти круглая и метров двести в диаметре. Как оно там образовалось, я не знаю. Попробуем вместе определить...
  Учитель дожёвывая бутерброд, приподнялся с валежины на которой он сидел и отклоняя лицо от кострового жара, снял закипевший котелок. Заварив и бросив в кипяток щепотку сушёных весенних почек черной смородины, он достал из рюкзака эмалированную кружку. Ребята последовали его примеру. Чай заварился ароматный, коричнево - золотистого цвета и был необычайно вкусен. Раздевшись по пояс, ребята отдыхали, наслаждаясь замечательной погодой и ярким солнцем...
  Ни комаров, ни тем более мошки еще не было и короткое время, можно было загорать, не опасаясь зловредных мучителей - кровососов...
  Допивая чай, Учитель незаметно посматривал на ребят...
  ... "Вот Валера. Он плотно сложен, спортсмен и очень спокойный мальчик.
  Вот Кирилл. У него задумчивый вид, он романтик и перечитал Джека Лондона ещё в пятом классе. Молчун, но когда воодушевлён, то говорит с напором и очень убедительно.
  А вот Володя - негласный лидер класса, хотя совсем ещё недавно был слабеньким, болезненным мальчиком. Но за два последних года, занимаясь по особой системе физического воспитания, стал сильным и выносливым. Однако главное его достоинство - постоянство и упорство. Если он что - либо задумывал, то старался осуществить до конца. И у него это получается..."
  
  Думая о ребятах, Учитель делал вид, что осматривает соседние склоны, залитые ярким солнцем. Синее небо, гранича на горизонте с зелёным лесом, темнело над вершинами холмов, но к зениту высветлялось и в дальнем углу виднелось несколько лёгких, белых облаков. Тайга, светлозелёным морем листвы, хвои и стволов, раскинулась вокруг на холмах и в пологих долинах, принося из своих просторов волнующие ароматы весны и вновь народившейся зелени. На обочинах лесной дорожки, росли яркие небольшие, но ароматные цветочки и в тени, под еловыми лапами, кое - где видны были "кукушкины сапожки" - белорозовые, нежные и живущие всего несколько дней. Кое - где, сквозь зелёную травку, проглядывали большие фиолетовые цветки "марьиного корня", названного так за лечебные свойства корневищ...
  
  Всматриваясь в разнообразие растительного мира тайги, Учитель думал о неистребимой силе жизни, которая, даже в суровых условиях сибирской тайги, поражает своим неожиданным многоцветьем и разнообразием...
  Ребята, допивая чай, обсуждали возможность весенней рыбалки в ближней речке, и будет ли изобилие рыбы в этом году. Поднимающийся весной в вершины ручьёв и речек, серебристый хариус, почему - то пах на берегу свеже - солёными огурцами и уха из него - необычно вкусна. Они, как все деревенские мальчишки, конечно же были опытными рыбаками...
  - Ну, нам пора - скомандовал Учитель - и ребята повскакали, засобирались и Кирилл, закинув рюкзак за плечи, первым пошёл по тропинке вправо.
  - Нам вот туда - поправляя его, рукой показал Учитель прямо вперёд и выстроившись цепочкой, походники двинулись вдоль русла реки по натоптанной тропинке, вверх, против течения. Вода в реке, с шумом и плеском пенясь на перекатах и успокаиваясь на плесах, в глубоких местах бежала по галечному, кое - где с круглыми, отдельно лежащими валунами дну...
  
  ... Сделав по пути несколько небольших остановок, "команда" уже часам к пяти вечера добралась до места стоянки. Здесь река расходилась на два рукава и образовала развилку - высокий гребешок, на котором росли берёзки в вперемешку с молодыми соснами. Поднявшись на гребень, отряд остановился у старого кострища с берёзовыми рогульками над остатками чёрной золы и несколькими сухими сосновыми стволиками, заготовленными на дрова.
  - Я тут ночевал прошлой осенью. Ночь была тёплая и дрова остались про запас - пояснил Учитель, сбрасил рюкзак и разминая затекшие плечи, несколько раз покрутил руками попеременно в обе стороны ... Ребята последовали его примеру... Потом, Учитель достал из рюкзака самодельную переносную пилу и вручил её ребятам, а сам стал не мешкая разводить огонь...
  ... Через час все уже сидели или лежали у костра и поблизости от кострища, стояла, заготовленная ребятами на всю ночь, поленница дров.
  - Попьём чайку - предложил Учитель, - и пройдём на отстой. Он показал рукой в сторону крутого склона уходящего вправо. - Там посидим на скале, и может быть изюбрей увидим.
  - Ребята весело загомонили. Они были полны сил, хотя ещё два часа назад, едва брели по лесной тропке, значительно отставая от Учителя...
  
  Солнце садилось над зелёными вершинами окружающих реку гребней, когда ребята, уже налегке, тронулись вслед за Учителем, который нёс на плече охотничий карабин...
  Войдя в устье крутого распадка, стали не торопясь подниматься по его дну, по высокой уже траве, отмахиваясь от появившихся комаров. На склоне были заметны тропы набитые косулями. Встретили и несколько свежих козьих лёжек - пятен примятой, пожухлой травы, круглых по форме...
  
  В середине подъема, на солнцепёчной полянке, Учитель что-то сорвал под ногами и показал ребятам.
  -Первая, ещё маленькая черемша - проговорил он и стал пережёвывать зелёный сочный стебелёк пахнущий чесноком...
  Подбираясь к вершине распадка, Учитель, молча сделал предупреждающий знак рукой и ребята шагали поднимая ноги повыше, стараясь не шуршать травой.
  Когда распадок превратился в пологий склон, с густыми зарослями сосняка, впереди все увидели сидьбу на дереве, с которой свешивались клочки какой - то яркой материи, качающейся под ветром. Учитель огорчённо вздохнул и выйдя на засохший, солонец показывая рукой на отсутствие следов сказал:
  - Это потому, что красная материя на сидьбе, зверям даже ночью хорошо заметна. Поэтому, они далеко стороной обходили солонец. Эти горе - охотники, прошлый год отсидели тут ночь, а прибрать за собой забыли. - Он помолчал, ещё раз вздохнул и продолжил:
  - Куртку с красной подкладкой поленились понадёжнее закрепить или спрятать. Вот налетел ветер и раздул полы и эти красные пятна, как флажки на волков, действуют на зверей пугающе...
  Ребята покивали головами. Они это понимали, потому что и сами уже сидели на солонцах и знали, насколько пугливы и осторожны дикие звери...
  Свернув налево, не торопясь, следуя за Учителем они продвинулись по вершине гребня впереди, где в просветы сосняка, замелькало большое открытое пространство.
  Учитель шагал осторожно, выбирал место куда ногу поставить, и ребята следовали его примеру...
  Вскоре вышли на край большой маряны, расположенной вдоль крутого безлесного склона, с гранитными скалами - уступами на самом верху. Под ногами, по каменистой земле засыпанной сосновой хвоей и торчащей кое - где зелёной короткой травкой, разбегались тропки и тропиночки. Учитель молча показал рукой под ноги, и ребята увидели свежий след оленя. Чуть правее виднелся ещё один...
  Осторожно, чуть пригибаясь, Учитель по тропке вышел на скальник и подойдя к краю, заглянул вниз.
  На пологой лужайке под скалой, метрах в ста пятидесяти, паслась парочка светло - коричневых изюбрей...
  Ребята теснясь, на носочках подкрались к краю и делая круглые глаза долго рассматривали больших красивых диких зверей, далеко внизу, у себя под ногами...
  Они шепотом обменивались впечатлениями, когда вдруг крупный олень, перестал кормиться, поднял голову и долго смотрел в их сторону.
  "Неужели учуял?" - удивился Учитель, проговорив это про себя. Словно в подтверждении этих слов олени забеспокоились и рысью, как призовые скакуны, пробежали по тропинке, набитой сотнями копыт за многие годы, вдоль склона и скрылись за увалом...Кирилл со вздохом констатировал:
  - Надо же! Только что были здесь, а теперь тут пусто! Он воспринимал всё происходящее в природе глазами у человека, живущего вне природы, как некое чудо, явленное случайно и незаслуженное человеком...
  
  - У них чутьё отличное - подтвердил Учитель. На солонце бывало сидишь, слышишь, что зверь кругом ходит, а близко так и не подойдёт. Боится... Что - то учуял...
  Незаметно солнце спряталось за далёким горизонтом, стало прохладно и кампания, уже не скрываясь и говоря вполголоса, спустилась по распадку и на развилке, поднялась к бивуаку...
  
  Быстро соорудили костёр, потом усевшись вокруг, стали разговаривать. Кашеварил Володя. Он хлопотал, помешивал кашу, ставил кипятить большой котелок с чаем, отодвигал кашу на край костра...
  Учитель делал себе "лёжку" и ребята вслед за ним. Он надрал мягкого мху, выломал пару не толстых сушин и чуть в стороне от кострища, положил их параллельно, а пространство между ними заложил толстым слоем мха. Потом, сверху на эту "постель", положил спальник и сел на него. Ребята, подражая ему, сделали нечто похожее. У одних это получилось лучше, у других похуже, но ночлег они приготовили. А тут и ужин подоспел...
  Каша с тушёнкой получилась наваристой и сытной. Оголодавшие за день походники, набросились на еду, и перестали позвякивать ложками по краям чашек, только опорожнив весь котелок...
  За чаем возник разговор о планах ребят на послешкольное будущее. Все они хотели поехать в город учиться, а потом там и осесть.
  Учитель слушал внимательно, по временам отхлёбывая чай, изредка поправлял сырой веточкой дрова в костре...
  Когда ребята на время замолчали, он начал рассказывать...
  - Я ведь тоже уезжал из нашей деревни, думая, что это навсегда... Вначале учился в городе, потом пошёл в армию, на Дальний Восток. Там тоже природа замечательная, но я сильно тосковал от невозможности побыть одному. Кругом люди, каждый шаг, отрегулирован командирами и уставами - может поэтому, армия далась мне тяжело. Демобилизовавшись, уехал на строительство железной дороги в Европейской части России - решил денег подзаработать и страну посмотреть...
  Но и там, сильно тосковал по свободе и по тайге. Бывало работаю, а из памяти всплывают видения каких-то мест в тайге, которые мне очень нравились...
  Потом, немного пожил в Крыму, в гостях у друзей. Места там замечательные... Климат сухих субтропиков. Виноград на южных склонах растёт, поближе к морю, а чуть попадёшь вглубь полуострова - солончаковая равнина и зимой ветер, как ножом режет...
  Походил там в походы по яйлам - горным плоскогорьям. Первый раз поднялись на яйлу над Ялтой. Места замечательные, безлюдные, дикие и оленей много. Вечером видел их прямо на полянках на пастьбе.
  Там же встретил мустанга, - дикого жеребца, с длинной, до землям чёрной гривой, и почти красного цвета. Сразу вспомнилась картина Петрова - Водкина ...
  Вы, конечно, помните, что мустангами называли одичавших лошадей в прериях Северной Америка. Так и в Крыму - убежит лошадь из колхозного стада, одичает и назад к людям возвращаться не хочет...
  Учитель помолчал, вспоминая запах полынной степи на яйле, и вздохнул...
  
  - Потом переехал в Питер, и стал учительствовать в школе. А в свободное время ходил по тамошним лесам. Там тоже тайга глухая, чуть от города отъедешь: волки, медведи, лоси. Но чего - то мне и там не хватало. Нет такого простора и необъятности. Нет ощущения, что ты один в целом свете, и только где - то далеко, твой дом...
  И так меня тянуло в родную тайгу, что в конце концов уволился и приехал к нам, в деревенскую школу - вдруг начал понимать поговорку: "Где родился, там и пригодился"...
  Учитель, отворачивая лицо от налетевшего клуба дыма, помолчал и потом продолжил: -А тут мои родные живут, места знакомые и любимые с детства... И главное - здесь я свой... Учитель помолчал, долго и пристально глядя в костёр...
  - Бывал я и за границей. И после двух - трёх недель, в душе тоска поднималась. Чужой язык, чужие обычаи, другие отношения между людьми...
  Всё это начинает угнетать, когда проходит срок гостевания, когда перестаёшь удивляться тому, как кругом всё интересно и хорошо устроено. И начинаешь понимать... Учитель невесело усмехнулся: "Хорошо там, где нас нет!".
  Ребята слушали серьёзно, стараясь понять, почему так загрустил Учитель?
  
  Ночь разлилась по округе. Яркое пламя костра выхватывало из темноты, несколько тёмных деревьев и окружающих кустов. Похолодало...
  В просветы между вершинами сосен, на тёмном небе, светились, серебряной пылью, множество звёзд и в тайге стояла тишина, нарушаемая только треском дров в костре...
  - Так вы советуете нам выучиться и возвращаться? - прямо спросил Володя и Учитель, сделав паузу, ответил:
  - Думаю, что человек может счастливо прожить только у себя на Родине. Всё что он имеет где - то на стороне - это всё вещи внешние. И как комфортно и богато не живи - ты не у себя дома - это рано или поздно скажется...
  Он вновь вздохнул:
  - Я не могу вам советовать. У вас у каждого своя судьба. И потому, думайте сами - вам жить... Но я свою историю, тоже не просто так рассказал...
  ... Беседа сошла на нет...
  Ребята начали зевать и Учитель первый расстелил спальник и забравшись внутрь, устраиваясь поудобней замолчал. Он заснул быстро...
  А ребята ещё сидели у костра и молча смотрели на огонь заворожёнными глазами...
  Наконец и они разошлись по спальникам и костёр медленно стал угасать - светился фиолетово - алыми угольками в середине, а по краям, серый, горячий ещё пепел чуть дымил тонкими струйками...
  ...Кирилл проснулся посреди ночи оттого, что в темноте, совсем близко несколько раз щелкнули, ломаясь под чьей - то тяжёлой поступью, сухие ветки валежника.
  "Ходит кто - то? - с тревогой подумал он. Хорошо, что нас четверо и с нами Учитель..."
  Перевернувшись с боку на бок и прислушиваясь, юноша, вновь незаметно заснул...
  Он открыл глаза от яркого солнечного света, бьющего яркими лучами сквозь молодую зелень. У костра уже ходил, Учитель и вкусно пахло свежесваренной кашей. Увидев, что Кирилл проснулся, он улыбаясь поприветствовал: - Доброе утро...
  И помолчав проговорил: - Кушать подано. Извольте просыпаться - и тихо засмеялся.
  Кирилл, вылезая из спальника весело крикнул: - Подьём братва!..
  Ребята в спальниках зашевелились, открыли заспанные глаза, но заметив, что Учитель уже выставляет кашу, на скатерть сделанную из газет, быстро вылезли из тёплых спальников и полив друг другу из кружки на руки, умылись и сели завтракать...
  Впереди был долгий интересный день, и большой поход на плоскогорье...
  
  Солнце вставало над зелёной тёплой землёй. Его лучи, пробиваясь сквозь осинник, приобретали зеленоватый оттенок и тени, тоже становились зелёными. Но даже при солнце, с утра было прохладно и так приятно посидеть у жаркого костра, вспоминая ночной холод и постоянное ощущение нехватки тепла, для того, чтобы спать в комфорте. Некое пребывание на грани сна и пробуждения, когда постоянно ворочаешься и устраиваешься поудобнее...
  Костёр горел почти всю ночь, и самый чувствительный к холоду - Кирилл, постоянно подкладывал дров, чтобы на час забыться в приятно - жаркой близости большого огня...
  Позавтракав, помыли посуду и убрали около костра - на этом постоянно настаивал Учитель. Он говорил о минимуме комфорта, который создаёт сам человек находясь в тайге и одно из условий, это соблюдение элементарных правил гигиены. С утра - умывание, после еды - мытьё грязной посуды, туалеты подальше от ночёвки и в одном месте, чистота вокруг кострища и что очень важно - очередность в хозяйственных работах. Каждый знает, в какой день он отвечает за приготовление еды и уборку в лагере...
  Выступили в поход, когда солнце поднялось над вершинами ближних деревьев. Выстроившись походным порядком, поднимались в гору по склону холма, среди осинника и уже высокой травы. Разогревшись задышали, но Учитель идущий первым, не спешил и потому, ребята настроившись, сосредоточились и ступая почти след в след, каждый начал думать о своём...
  Поглядывая вокруг, Володя вспоминал весенние экзамены, бессонные ночи, когда за несколько часов заново прочитывал весь учебник и придя на экзамен, чувствовал лёгкое подташнивание, от выпитого ночью кофе...
  Экзамены получились, и по их результатам Володя стал первым в классе.
  "Буду поступать в мединститут - думал он, перелезая вслед за Учителем, через упавшую, метровой толщины, лиственницу. - А, окончив, вернусь в деревню и стану работать для земляков. Тут люди все знакомые и потому, легче будет привыкать, да и дел тут очень много. Открою у нас в посёлке отделение районной больницы, и буду лечить стариков и старушек, чтобы подольше жили..."
  Их кустов справа, с треском больших чёрных крыльев вылетел глухарь. Учитель, взявшись правой рукой за ремень карабина, на мгновение замер, а потом, проследив полёт, показал ребятам рукой: - Вот там сел...
  Не останавливаясь, уже по лесистой гриве продолжили поход. В просветы между деревьями, иногда, в обе стороны открывались панорамы противоположных таёжных склонов, с далёкими гребнями гор. Подъём был пологий, но ощутимый. Все вспотели, и когда вышли на открытые пространства, то вздохнули с облегчением. Тут, среди сухой болотины, кое - где поросшей низким кустарником - ерником, навстречу дул прохладный ветерок и было легко дышать и широко смотреть.
  Всё чаще, под ногами, на влажной траве и в мочажинах были видны следы лосей - крупных и поменьше. Ветки ерника вокруг, были объедены и белели свежими обрывами и сколами. Создавалось впечатление, что какой - то пьяный садовник, тупыми ножницами неумело и неровно резал вершинки кустарников и ветки. Тут и там видны были кучки катышей зимнего, а иногда и свежего лосиного помёта. Учитель пошел медленнее, всматриваясь вперёд и по сторонам. Ребята тоже насторожились...
  Вскоре, среди ерника образовался широкий прогал и походники вышли к пересохшему озеру, берега которого были на метр выше заросшего молодой травкой дна и покрыты высокими кочками, с длинной осокой на них...
  Вдруг Кирилл сдавленно прошептал - Вижу!
  Все остановились и Учитель подтвердил: - Я тоже вижу большого лося!
  Зверь стоял у противоположного берега и смотрел в сторону людей, не испытывая ни малейшего страха. Это был Сам. Он, ещё помнил фигуру того человека, который спас его от волков, несколько лет назад. И потому, с любопытством вглядывался в мелькающие среди ерника головы и плечи четырёх человек. Тот, знакомый ему человек шёл впереди...
  Когда Учитель, переступая ногами стал доставать из чехла фотоаппарат, Валера до сих пор молчавший, прошептал. - Эх! Его же подстрелить можно! Учитель, наконец справившись с чехлом достал аппарат и выбирая позицию сдвинулся, переместившись чуть влево. Заметив движение, Сам тоже стронулся с места, и медленно передвигая циркулеобразные, высокие сероватые ноги, пошёл в сторону ближнего берега и зарослей болотистого сосняка...
  До зверя было метров пятьдесят и Учитель, выбрав дистанцию, несколько раз щёлкнул затвором аппарата. Сам, услышав это щёлканье вновь остановился, повернул большую голову с крупными, ещё покрытыми замшевой кожицей рогами, и большими чёрными глазами, внимательно и немного грустно посмотрел на людей. В этом взгляде, во всей его насторожившейся фигуре был немой вопрос и словно отвечая на этот вопрос, Учитель ответил полушепотом: - Да не тронем мы тебя! Гуляй и живи дальше!
  Лось, словно успокоенный этими словами, повернулся и не торопясь, широко шагая, поднялся на берег пересохшей озеринки и мелькая среди невысоких сосенок, скрылся из глаз...
  Все вдруг разом заговорили:
  - Вот громадина-то - восхищался Володя, а Кирилл добавил. - А рога-то какие широченные. Как две развесистые лопаты!
  Валера поцокал языком.
  Мяса в нём не менее трёхсот килограммов. А ещё и камасы! - Учитель глянул на него, и улыбаясь подумал: "Этот добытчиком будет".
  И сам прокомментировал: - Крупный бык. Его надо беречь - он здоровое потомство здешним лосям передаст.
  А потом подытожил: - Всему своё время. Сейчас нет резона лося стрелять. Жарко...
  Пока вынесешь, мясо может испортиться, да и в деревне его тоже негде хранить. Можно конечно закоптить мясо, но во первых сейчас не сезон и нас могут как браконьеров осудить, а с дугой стороны, весь наш поход насмарку пойдёт...
  А так мы его видели - Учитель посмотрел вдаль,- и теперь знаем, что он здесь живёт - сильный и красивый - а здешние лоси будут такими же крупными и сильными. А значит их ни медведи, ни волки не тронут...
  
  Вскоре, выйдя на пологий склон, посреди которого блестел мелкий ручеек, походники остановились на привал...
  И так широко и чисто было вокруг, так безоблачно и прозрачно синело небо и светило яркое солнце, что у всех поднялось настроение. Весело потрескивающий костёр, вкусный ароматный чай с бутербродами, прохладный ветерок и посвистывание коршуна парящего в синей вышине, делали этот обед, в центре дикой тайги, праздником свободы и вечно молодой жизни...
  Учитель прилёг у костра и глядя на счастливых, улыбающихся ребят проговорил:
  - Вот за это я и люблю тайгу. Люблю за то, что здесь, часто чувствую себя свободным и счастливым, как нигде и никогда больше...
  Вот поэтому я и вернулся сюда, хотя мог бы жить и в Питере и за границей. Но нигде нет такого неба, такого чистого воздуха и такого единения с матушкой природой... - Он весело засмеялся: - Что - то я расфилософствовался сегодня!
  
  Ребята, сидя вокруг угасающего костра пили чай, слушали учителя и были довольны абсолютно всем на свете!
  "Как замечательно, что мы здесь - восторженно думал Кирилл. - Ведь впереди ещё целое лето свободы. А потом город, учёба... Я точно пойду на охотоведение. Такая жизнь, мне очень нравится!"
  
  После большого привала стали спускаться на другую сторону полукруглой долины. По широкой пади, по заросшей вездеходной дороге спустились к смородинной речке, повернули налево, перешли по бревнышку прозрачный быстрый поток, и по руслу, покрытому кое - где большими обкатанными водой валунами, поднялись к следующему повороту дороги налево. Но, перейдя ручей, журчащий, спрятавшейся среди высоких кочек невидимой водой, поднялись на невысокий гребень и перевалили в другую падь...
  Пройдя по краю широкой маряны, раскинувшейся на весь склон слева, спустились к ручью и повернули на стрелку, горбом поднимающуюся между двумя, заросшими чащевитым кустарником и ёлками, распадками. Поднявшись в половину склона, Учитель, озираясь и глядя внимательно под ноги, вывел ребят на чуть заметную звериную тропу. И когда тропка, в половине довольно крутого склона вышла, к словно врезанной в него плоской площадке, показал рукой вперёд и проговорил: - Здесь и ночевать будем.
  Только теперь, ребята разглядели под самым склоном, незаметную, срубленную из кругляка, серо - коричневую зимовейку.
  
  - Вот это да! - восхитился Володя. - Так спрятана, что с двадцати шагов можно пройти мимо и не заметить!
  Мигом сбросили рюкзаки и расправляя, натруженные за длинный день похода плечи, занялись ужином и заготовкой дров. Пока ребята собирали валежник и разводили костёр, Учитель сходил с эмалированным ведром за водой на ближний ручей, протекающий где то метрах в ста пятидесяти по тёмному дну распадка, заросшему молодым редким ельником. Вернувшись к избушке, поставил варить кашу и кипятить чай. Все снова уселись у костра, поглядывая на зимовейку, из трубы которой, поднимался дымок - решили протопить печку перед ночлегом и просушить её внутри....
  
  Похоже, что в зимовье никого не было ещё с прошлой осени. Дрова были нарублены и сложены в поленницы снаружи. А внутри было тесновато, но уютно. Был и стол сделанный из тёса, и печка, и нары на две стороны, на которых вполне могло уместиться человек пять - шесть...
  Скоро солнце село за противоположный высокий склон, но вокруг долго ещё оставалось светло. Поели не торопясь и с большим аппетитом. Уже допивая чай Учитель глянул на часы и спросил:
  - Я хотел бы показать вам здешний солонец. Не хотите ли пройти туда? Это метрах в двухстах - и он показал рукой направление. Ребята с радостью согласились...
  Учитель вёл их через лес, и только подходя к солонцу, вышли на глубоко набитую в земле звериную тропу, а вскоре показался и солонец - поляна с низким скрадком в дальнем её конце, покрытым чёрным рубероидом...
  
  Вышли к выгрызенной зверями в земле яме, к которой со всех сторон сходились радиусы звериных троп и тропинок. Когда люди появились на поляне, в мелком густом сосняке, на дальнем краю, вдруг раздался треск и стук крупных копыт.
  Несколько раз, сквозь зелень хвои, промелькнуло что -то коричнево - рыжее. Довольный Учитель прокомментировал:
  - Это бык - рогач. Когда он бежал, я даже рожки у него заметил. Они в это время приходят сюда ещё по свету и долго стоят в чаще, выслушивают и вынюхивают. Когда у них панты, то они очень осторожны!
  Ребята подошли к краю ямы и увидели множество следов на подсыхающей грязи в яме. Тут были и козьи, и оленьи, и лосиные... А по краю ямы были видны плоские, похожие на отпечатки продолговатых лепёшек, медвежьи.
  - Хозяин приходил - прокомментировал Учитель, показывая на эти отпечатки. Ребята промолчали, но лес вокруг внезапно наполнился тайной опасностью и тревогой.
  Учитель, понимая состояние ребят, успокоил их: - Сейчас медведь сытый и на зверя не нападает. Он сейчас молодой травкой питается, а на солонец из любопытства заглянул, проверить, всё ли в порядке.
  Он тихо засмеялся, но в душах ребят осталось прохладное ощущение тревоги...
  
  ...Вернулись к зимовью в сумерках. На угли подбросили сухих сосновых веток и костер, затрещав, вспыхнул ярким пламенем. Вновь поставили кипятить чай, сели вокруг поудобнее и стали привычно уже разговаривать.
  Учитель, а больше говорил он - ребята только задавали вопросы - объяснял всё так, будто он разговаривает со взрослыми или даже своими ровесниками и это всегда подкупало в немолодом уже Учителе...
  Разговор зашёл об учёбе в школе и как сделать так, чтобы они вырастали хорошими людьми. Учитель умел так выстроить беседу, что ребята обдумывали её ещё долгое время после.
  Он говорил о том, что взрослые - родители и учителя - отвечают за воспитание детей, постепенно превращая их из маленьких эгоистичных зверят в человеков, достойных своего прародителя - Бога...
  -Но взрослые, в ответе и за тех детей, кто своего места в этой жизни не находит. И если кто-то из подростков, потом, через несколько лет становится алкоголиком, наркоманом или преступником, то в этом есть и большая вина взрослых...
  Он о чём то глубоко задумался и надолго замолчал, а ребята сидели притихшие и пристально смотрели в костёр, словно стараясь разгадать таинственный меняющийся рисунок пламени...
  В обычное время, из глубокой узкой долины снизу, пришли сумерки. Небо потемнело и только на западе, над горизонтом, долго ещё пламенела вечерняя заря...
  Учитель сидел неподалеку от костра, сложив согнутые ноги по-турецки, под себя. Изредка, он, взглядывая поверх костра делал паузы в своём рассказе...
  - Есть много случаев, когда человеческие детёныши попадали в стаю диких животных. И если они жили с волками, то бегали на четвереньках и на коленях у них возникали ороговевшие мозоли. Они не умели говорить, но выли так же, громко и страшно, как волки... В Индии несколько раз детёныши людей попадали в стаю обезьян и тоже по уровню, выше обезьян не поднимались. Но я знаю и другой пример - французский антрополог, изучавший дикие и отсталые племена Амазонки, привез в Париж и отдал на воспитание своей матери, девочку - сироту, из самого отсталого племени в джунглях. И эта девочка, воспитанная в семье антрополога выросла , окончила университет и стала доктором антропологии...
  Учитель помолчал, поворошил палочкой угли в костре, поглядел вверх, на ночное, звёздное небо:
  - С другой стороны, без воспитания природой, - продолжил учитель оглядывая притихших ребят, - невозможно вырастить нормального, психически и физически здорового человека. Если человек не противопоставляет себя дикой природе, а чувствует себя важной её частью, то он и живёт осмысленно, с пониманием своей индивидуальной конечности, но вечности биовида - "гомо - сапиенс - сапиенс", то есть человека мыслящего. На мой взгляд, человек в ряду животных занимает срединное место между тигром и коровой. И вот, чтобы не стать очень близким к корове, человек должен противостоять тиграм, то есть хищникам. Любая попытка превратить человека в травоядное, может в конце концов, этим и закончиться - тигры, то есть хищники - сделают человека жертвой, то есть коровой...
  Учитель, улыбнувшись, сделал паузу, снова поправил костёр и продолжил: - В современном человеке любовь к животным, часто так преувеличена и самоцельна и поэтому, такие "любители" начинают ненавидеть людей, непохожих на них...
  - В человеке - Учитель вновь помолчал, налил себе чаю из котелка, отхлебнул и продолжил: - В человеке живёт охотничий инстинкт и рано или поздно он проявляется. Хорошо, если он проявляется в молодом возрасте, являясь частью извечного вживания в природу. Потом в процессе развития личности, человек может перестать охотиться и даже стать вегетарианцем. Но это необходимая ступень его развития. Вспомните Толстого или Фолкнера..."
  Учитель вновь сделал длинную паузу, поправил костёр, подбросил дров и только потом, продолжил:
  - Часто в городах, из-за неверного воспитания, молодые проявляют свой охотничий инстинкт направляя его в сторону людей. Отсюда, самые зверские и бесчеловечные преступления и злобное, соперническое отношение к себе подобным. И поэтому, я бы ввел предмет освоения дикой природы, в качестве специального курса если не в школе, то в вузе. И в процессе обучения, отправлял бы юношей и девушек в походы по стране, по тайге - Учитель, невольно улыбнулся чему - то своему и продолжил - в археологические и антропологические экспедиции, не связывая это напрямую с зарабатыванием денег. Иначе всё выродится в рвачество и махинации... Учитель вновь улыбнулся: - Хотя здесь, может быть я не прав... Но я сбился... Мы ведь об охоте говорили... Он вновь помешал в костре палочкой...
  - Так вот охота, на мой взгляд, является той социальной отдушиной, в которую направляется присущая человеку агрессивность, то есть в приемлемое и даже полезное общественное русло. Если бы человека в молодости учили охоте, то мне кажется, он меньше бы воевал и меньше бы убивал себе подобных... А ещё, узнав природу поближе, защищал бы и охранял её сознательно...
  Он улыбнулся, глядя на притихших ребят:
  ...Изолируя себя от природы - а так получается в больших городах - человек невольно становится агрессиен не только по отношению к другим, но и к себе... И потому, я вижу один из путей избавления от преступлений, связанных с насилием, именно на пути природного воспитания... Учитель вдруг засмеялся весело: - Ведь мы с вами тоже охотники, хотя ещё ни разу за весь поход не стрельнули. Но и для нас, как цель похода, есть добыча чего-нибудь. И благодаря этой цели, мы с вами ходим, смотрим, дышим, разговариваем и, насколько я понимаю, чувствуем себя почти счастливыми!
  Ребята дружно закивали головами...
  - И последнее... - снова засмеялся Учитель. - Не знаю, как вы, а я чувствую себя в тайге совершенно свободным человеком и на время забываю про работу и даже домашние дела. Самое замечательное, что домашние проблемы, кажутся мне в лесу какими-то несущественными пустяками и совсем меня не волнуют...
  
  ...Время приближалось к полуночи и ребята, уже зевая пошли спать в тёплую, уютную зимовейку и спали как убитые всю ночь. И проспали бы до полудня, если бы их не разбудил Учитель.
  - Подъём - пародируя армейскую команду, проговорил он в пол голоса. - Нам сегодня ещё домой возвращаться - надо пораньше выступить...
  Ребята дружно зашевелились, просыпаясь и спрыгивая с нар потягивались, вытирали заспанные глаза и зевали...
  При ярком солнечном свете на улице, они вновь увидели чуть дымящий угасающий костёр, почувствовали в прохладном воздухе запахи каши и чая, заваренного смородинными листочками. Умывшись, все расселись вокруг костра и поели, запивая еду сладким чаем, рассматривая округу и синее безоблачное небо, высоко поднимающееся над зелёным лесом.
  Уходя от лесной избушки, в которой они провели замечательную ночь, Учитель, обернувшись поклонился на три стороны, вздохнул и решительно зашагал в низ по склону, в сторону дома. Лес кругом, под солнечными лучами весело светился оттенками зелёного, от тёмного, почти чёрного у громадных елей, стоящих в пойме ручья, до светло-зелёного, почти жёлтого у осиновых листочков на деревьях, растущих в долинах и на южных тёплых склонах...
  Поднявшись в тяжёлый, крутой склон к перешейку между долинами, путешественники спустились вдоль речки по лесной дороге и, перейдя тенистый брод в ельнике, по мелкому, промытому водой галечнику, повернули направо и вновь пошли дорогой, вверх по пади...
  На травянистой колее, отпечатались колёса "Урала", примявшего бампером кусты ольшаника растущего посередине зарастающей дороги.
  В какой - то момент, из-под ног с хлопаньем крыльев взлетел глухарь и Кирилл, показал место,откуда сорвался "петух"...
  Остановившись, Учитель, глядя в сторону полёта глухаря, вдруг насторожился. Ребята глянули в ту же сторону и востроглазый Валера, показав рукой вперёд, вдруг с тревогой проговорил: - Там медведь, оленя дерёт!
  Учитель, не отвечая снял с плеча карабин и пригибаясь, а иногда вставая на цыпочки, всматривался в заросли кустарников метрах в шестидесяти от дороги. Там мелькала коричневая шуба медведя и что - то рыжеватое, лежащее на траве...
  - Посмотрим! Посмотрим! - проговорил Учитель и взяв карабин на изготовку, зашагал в сторону топчущегося на одном месте медведя. Ребята, взволнованно переговариваясь и стараясь держаться вместе, тронулись следом за ним.
  Медведь, заметив людей, рявкнул, поднялся на дыбы и пошёл навстречу людям.
  - Там у него добыча - вхволнованно пояснил Учитель и подождав, но видя, что медведь не убегает, вскинул карабин вверх и дважды выстрелил в воздух. Медведь снова рявкнул, опустился на землю и мелькая среди кустов стал уходить в сторону, останавливаясь, озираясь и злобно рявкая. Однако, когда все четверо походников вышли на чистое место, медведь перешёл на валкую рысь и скрылся в кустах, на невысоком гребне долины, откуда вновь сердито и пронзительно заревел...
  Подойдя чуть поближе, ребята рассмотрели, что на траве в развороченном во время борьбы, ольховом кусте, лежал молодой олень, видимо первогодок, у которого, похоже была сломана передняя нога и на лопатке зияла широкая, окровавленная рана. Глядя на людей большими испуганными чёрными глазами, оленёнок пытался подняться, но уже не мог этого сделать - он уже умирал от ран. Голова его, то опускалась на землю, то вновь он пытался поднять её...
  Учитель посерьёзнел, с грустью поглядывая на оленёнка, стал объяснять ребятам:
  - Думаю, что медведь его подкарауливал здесь в кустах и схватил, напав внезапно. Ударив лапой, переломил кость передней ноги, а потом повалил и стал драть и кусать...
  Ребята, столпившись вокруг с жалостью, смотрели на умирающего оленёнка.
  - Не подходите близко! Он может лягнуть копытом и сломать вам ноги - предупредил учитель. В это время из сосняка, уже на перевале долинки, снова раздался рёв обиженного медведя.
  Учитель поморщился и пояснил:
  - Вот поэтому я и беру с собой ружьё каждый раз, как ухожу в тайгу. Такой вот медведь, у своей жертвы, на человека - одиночку нападает не раздумывая. Звери, когда защищают добычу, становятся злыми и агрессивными... Уже несколько раз, вот так в тайге, мне приходилось от медведя отстреливался...
  Но с оленёнком надо было, что - то делать. Он умирал. Голова его уже не поднимаясь, лежала на травке и только чёрные глаза смотрели печально и тревожно.
  Учитель, зайдя чуть с другой стороны, решившись, вдруг вскинул карабин и выстрелил в голову оленёнка...
  - Чтобы не мучился больше - тяжело вздохнув, пояснил он и перезарядился...
  Достав из ножен короткий аккуратный ножичек, Учитель стал разделывать оленя, а ребята помогали ему. Володя, подрезая своим охотничьим ножом неудобные места, стараясь подражать Учителю, там, где удобно, снимал шкуру с помощью кулака правой руки, отделяя её от мяса, а левой оттягивая её в сторону...
  Вчетвером управились быстро и разрезав мясо на куски, переложили его в рюкзаки.
  - Вот дома обрадуются - проговорил Валера, и ребята невольно заулыбались. Им нравилось быть похожими на взрослых охотников. Учитель разделил мясо поровну, а когда стали поднимать рюкзаки, то закряхтели от натуги.
  Ничего - успокоил ребят Учитель. - Мы до дороги донесём, а это почти весь путь под гору, а потом приедем за мясом на машине. Тут уже не так далеко. А я составлю протокол в лесничестве, опишу все как было, и вы подпишетесь. Не бросать же мясо здесь!...
  
  Путь до дороги оказался для ребят очень тяжёлым. Если первые метров пятьсот шли все вместе, стараясь поспевать за Учителем, то потом растянулись длинной цепью. Валера шел уверенно, и ловко перескакивал канавки и кустики. Но слабенький Кирилл, задыхался от нехватки воздуха и в конце пути едва волочил ноги. Учитель, как мог подбадривал ребят, но и ему было нелегко и он вспотел до корней волос. Но для него это было привычной работой, которую в тайге иногда приходилось делать...
  Наконец дошли до дороги и долго отлёживались на травке, на обочине, успокаивая дыхание. Потом сложили мясо в полиэтиленовый мешок, и спрятали его под густые еловые ветки развесистой ёлки...
  Дальше шли, словно на крыльях летели, так полегчали освободившиеся от мяса рюкзаки...
  В деревню вошли под вечер и разошлись по домам, а Учитель, зайдя в лесничество, рассказал всё лесничему. Выпросив у него машину, уже ночью, съездил за оставленным под ёлкой мясом...
  Ребята, на какое - то время стали героями в глазах всех жителей деревни и конечно остальных одноклассников...
  
   2013 год. Лондон. Владимир Кабаков
  
   Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"