Кабаков Владимир Дмитриевич : другие произведения.

Поход в неизведанное. Полный вариант

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Поход в неизведанное способны совершить натуры сильные и мужественные!
  
  
  "... Истинное мужество готово встретиться с любой опасностью и остается непоколебимым, какое бы бедствие ни угрожало..."
  Автор: Джон Локк
  
  ...Жил Артур Рыжков в одном из пригородов, в рабочем общежитии. Ему дали маленькую комнатку, а в обмен, он рисовал плакаты, писал объявления и числился художником-оформителем. Приглашали воспитателем, но Артур отказался - так свободнее.
  Время от времени он писал в местную областную газету фельетоны о криминальных и полукриминальных делах и эти фельетоны имели успех у читателей - например "Гера ищет лоха" - очерк о картежниках, заинтересовал всех.
  Но главное его занятие в жизни - это путешествия, а точнее, походы по лесам.
  В свое время он зарабатывал в лесу неплохие деньги и тогда пристрастился, "отравился" лесным одиночеством и свободой.
  Тогда, от одного из приятелей он узнал, что есть в лесу, точнее в сибирской тайге такой древесный продукт под названием "камедь". Это сок лиственницы, определил он сам эти потеки желто-коричневого цвета не то смолы, не то "сливового" сока, в свежем виде имеющего вкус того же сливового варенья - засыхая, "сок" превращался в "стеклянные" сосульки и сосули разной формы.
  Несколько лет он пропадал по дремучим лесам с приятелями, а то и вовсе с малознакомыми людьми и натерпевшись от их пьянства и причуд, начал уходил в лес один и надолго.
  
  Вначале было немного скучно, потом легче - он открыл психологическую особенность человека, давно известную для одиночек, но для него прозвучавшую новостью.
  Он описывал это так:
  ...На седьмой-девятый день одиночества наступает душевный кризис, когда все кажется ненужным, бессмысленным и тревожно опасным. Нервы напрягаются, начинается бессонница и ночные страхи-кошмары...
  По истечении десяти - одиннадцати дней, все становилось веселей, приятней и проще - он вдруг начинал ощущать в себе состояние гармонии с природой, с окружающим лесом, холмами, небом - на душе становилось легко и чисто!
  Он, делался спокойнее и рассудительнее, часто улыбался и любовался красивыми местами и панорамами.
  Днем, захотев есть, у ближайшего ручейка, едва заметно поблескивающего под солнышком в траве Артур останавливался, разводил костерок, обедал, а потом, лежа на спине засыпал на несколько минут; проснувшись, поднимался бодрым, свежим и не уставая ходил с горы на гору до вечера.
  На бивуак приходил довольный и без суеты готовил ужин и отдыхал.
  Он переставал вздрагивать от треснувшего за палаткой сучка или непонятного шороха и наоборот, старался угадать какой зверек произвел этот шум и часто, ему удавалось подсмотреть интереснейший эпизод из жизни природы...
  Однажды видел чёрную норку, блестевшую гладким мехом под солнцем, живую как ртуть, перебежавшую дорогу перед ним и через какое - то время появившуюся вновь, но на сей раз с лягушкой в зубах. Глазки её озабоченно блестели и затаившийся Артур, определил, что она тащит лягушку на корм своим щенкам в гнезде.
  В другой раз, он долго разглядывал ворону, прячущую кусочек сухаря оставшегося от его обеда, закапывая его в землю, а потом, схватив клювом сухой лист, положила сверху тайника, маскируя его...
  И таких наблюдений, необычных случаев в природе было множество...
  
  Однако, чаще всего он выходил в лес на пять-шесть дней, ровно настолько насколько мог унести продуктов, идя в лес пешком.
  Ружье брал с собой обязательно, но стрелял чрезвычайно редко - боялся нарушить лесную тишину и главное, опасаясь лишних хлопот с добытым крупным зверем.
  Зайцев, глухарей и рябчиков попадавшихся в его ежедневных походах, он стрелял не на бегу и не в лет, а только сидящих - боялся промахнуться и чтобы зря не расходовать заряды, которых брал с собой совсем мало...
  Ночевал во время таких коротких походов в зимовьях: хороших, похуже и вовсе плохих - летом и осенью во многих из них жили мыши и это раздражало и досаждало Артуру.
  Нервы в тайге и без того напряжены, но если ты в полночь, вдруг чувствуешь на лице прохладные лапки пробегающей мыши, то заснуть после этого очень трудно.
  Бывало что и домик - чистый внутри и снаружи, теплый, печка с хорошей тягой, но если есть мыши, то Артур долго оставаться в нем не мог.
  Как-то, остановившись в глухом, заросшем молодым березняком распадке, он сидел рядом с землянкой и варил ужин на костре, и вдруг услышал прыжки маленького животного, направлявшегося из кустов прямиком в зимовье.
  Были сумерки и в сером полумраке ничего не было видно, но он догадался, что это мышь мчится в жилье человека на поживу - мыши уже знали, что после человека всегда остаются какие-то крошки еды.
  Спал он ту ночь урывками и ушел из землянки на рассвете, разбуженный мышиным шуршанием бумагой, на столе у печки.
  В этом зимовье он никогда больше не ночевал...
  
  Но, Боже мой - какая благодать, теплота и сонные мечты были связаны с зимовьями хорошими.
  Одно из главных условий такого зимовья - это широкий обзор окрестностей - легко и свободно дышится и живется в домике, который стоит на сухом и светлом бугре, а еще лучше, если на небольшой верховой поляне.
  Хороши зимовья в сосновых лесах, на холмистых опушках с протекающим неподалеку незамерзающим ручейком, а еще лучше, если рядом бьет из земли незатухающий родник, с холодной, до ломоты в зубах водой и летом и зимой.
  Хорошо, когда в округе много валежника, хотя в некоторых охотничьих зимовьях постояльцы готовят дрова на зиму: пилят "сушины" и колют чурки, складывая поленницы у стены...
  Лучшие зимовья над речной поймой, на сухом сосновом бугре, где, сидя на закате солнца, видишь перед собой большую речную долину, а далеко, километрах в двадцати - тридцати синеет хребет водораздела, охватывающего полгоризонта. И стоит такая избушка как раз на припеке, напротив южного полуденного солнца и целый день купается, греется под лучами солнца от восхода до заката!
  
  ...Рейс был обычным...
  Теплоход "Комсомолец", от порта "Байкал" отошел перегруженный, но на следующих остановках, все брал и брал на борт пассажиров, пока не стало казаться, что уже не только лечь, но и сесть в каютах негде.
  Артур загрузился "на стартовой" площадке теплохода - в Листвянке, незадолго до отплытия. Бросил рюкзак в общей каюте под капитанским мостиком и вышел на палубу, где толпились возбужденные пассажиры.
  Байкал открывался впереди во всем могучем величии стеклянно-голубых масс чистейшей и холодной воды, зеркально отражавших полуденное солнце!
  Ещё у причала он заметил, как на дне озера, метрах в пяти от поверхности воды лежат серебряные монетки, брошенные туда любопытными туристами - прозрачность и чистота байкальской воды поражала воображение!
  Горные хребты поросшие серо-синей щетиной тайги вздымались справа и слева от идущего теплохода - их тени скользили по маслянистой поверхности воды, отражения колыхались меняя очертания, а реальные горы круто уходили прямо от воды вверх, заканчиваясь округлыми гребнями, с расселинами ущелий и луговых овальных долин на склонах падей.
  Только дробный размеренный шум машины "Комсомольца" нарушал извечную тишину здешних, безлюдных мест...
  
  Вскоре гомон и возбуждение отправления утихли, пассажиры разошлись по каютам, по палаткам, которые стояли одна к другой впритык на верхней палубе.
  Вновь прибывшие, с интересом посматривали в сторону Артура - загорелое лицо, вылинявшие за лето мягкие волосы, свежая щетинистая бородка, застиранная штормовка, залатанные брюки такого же защитного цвета, всё говорило о том, что путешественник он бывалый.
  А он, оставшись один прислонился к теплому борту, прогреваемому изнутри работающим двигателем и задумался.
  
  Берега озера, то приближаясь, то убегая в сторону, открывали все новые причудливые панорамы.
  Вот стометровая скала повисла над озером, ступив в глубокую воду. А вот маряна - горный луг, раскинулась на покатой плоскости травянистым футбольным полем, посередине которого росли две молодых сосенки.
  А дальше, по засыпанному щебнем руслу, прыгает с уступа на уступ ручеек берущий начало где-то в глубине "материка", за кулисой левого склона распадка. На изгибе его течения, стоят искривленные ежедневными прибрежными ветрами изумрудно-зеленые сосны, с желтыми мазками причудливо изогнутых стволов.
  А вот тут ложбина, берущая начало у белопенной кромки воды, поднимаясь, раскрывается ладошкой навстречу солнцу; а там, чуть отступив, вода тихо моет укромный, желто-зернистый дикий песчаный пляж, на который редко-редко ступает нога человека.
  И постоянный запах холодной байкальской воды вокруг...
  
  Часа через два горы впереди чуть разошлись, и открылась километровой ширины долина с небольшой речкой и с избами крестьян, поселившихся в устье этой речки давным-давно, когда еще гоняли через эти места кандальных каторжников.
  Некогда здесь был маленький порт, а до войны, здесь добывали золото, разворотив берега реки бульдозерами.
  После, здесь стало тихо и пустынно - солнечным утром в деревне задорно поют петухи, а на закате, возвращаясь с пастьбы жалобно мычат коровы, торопясь к теплому домашнему пойлу...
  
  Здесь погрузился на теплоход хромой старик с раскосыми глазами, в старенькой пилотке и в кирзовых сапогах.
  Артур отметил про себя его доброжелательную улыбку и тут же забыл о нем.
  Но старичок вскоре вышел на палубу и подойдя к нему постоял немного, поулыбался а потом, достав начатую бутылку водки предложил выпить вместе, по глоточку.
  Артур удивился, но не отказался...
  Чуть захмелев разговорились.
  Старичка звали Тимофеем и он был тунгус, родом из тунгусского поселка Уоян, что неподалеку от Нижнеангарска.
  Артура этот необычный старик заинтересовал, а потому полились разговоры, в которых Артур спрашивал, а разговорчивый Тимофей отвечал, рассказывал, объяснял...
  
  - Раньше мы жили в чумах и время от времени переезжали с мест на место, перевозя все на оленях: зимой на нартах, летом - вьюками. Ни деревень, ни поселков не было и между Нижнеангарском на берегу Байкала и Витимом на севере, пролегала только оленья тропа - "аргишь".
  - Потом уже, советская власть организовала тунгусский колхоз и построила в хорошем месте, на берегу верхней Ангары поселок, в котором поселились тунгусы...
  Тимофей рассказывая курил папиросы "Север", изредка посматривая на проплывающий берег, а Артур расспрашивал и запоминал.
  - Но, однако, - продолжал рассказ Тимофей, - для тунгуса дом - это тайга, а работа - это охота. В избах люди разбаловались, разленились, стали водку пить без меры!
  Он помолчал, сплюнул за борт, достал бутылку из кармана, откупорил бумажную пробку, сделал несколько глотков и протянул ее Артуру и тот, для виду тоже отхлебнув, вернул бутылку.
  Тимофей, не торопясь, запихнул в горлышко самодельную пробку
  и продолжил:
  - Раньше, однако тоже пили, но только тогда, когда охота заканчивалась и охотники отдыхали. Сейчас же, иногда такой горе-охотник все бросив с промысла бежит в поселок, а продав две-три шкурки соболька гуляет, пока денег хватит.
  Потом, злой и похмельный бредет в тайгу, и какой же из него охотник после этого: ни собак хороших, ни зимовья, ни чума давно уже не ставит - ленится?! Да и привыкли люди к теплу в избах. Опять же магазин рядом. Совсем разленились!
  Тимофей сокрушенно покачал головой и чиркая спичкой, держа папиросу в заскорузлых пальцах с толстыми, изломанными ногтями, втянул дым папиросы в легкие. Артуру запах его папиросы казался необычайно вкусным и он, некурящий, подумал, что в тайге это не только дым, но еще и необычный для леса табачный аромат!
  
  Свежий озерный ветер дул-давил навстречу "Комсомольцу". На берегу, ложбинки и дремучие пади круто уходили к вершине, сменяя одна другую, а Тимофей все рассказывал:
  - До войны, в Нижнеангарске, была одна кирпичная школа, но и ту на лето превратили в тюрьму. Тогда шла борьба с вредителями. Мой знакомый - председатель Потребсоюза, тоже попал в эту тюрьму.
  Тогда ведь не церемонились - потребсоюзовский катер ночью выбросило штормом на берег - матросы с вечера перепились и обо всем забыли.
  А взяли за жабры председателя - вредительство!
  Тимофей помолчал, докуривая очередную папиросу...
  - Его тоже в кутузку, признавайся мол во вредительстве...
  Тот ни в какую... Не виноватый мол я... Но кто ему поверит? - Тимофей отхлебнул из бутылки, сделал паузу, а потом, вглядываясь в берег, темнеющий впереди мрачными сумерками произнес:
  - Однако, Песчанка скоро...
  - Ну, а чем закончилось-то? - нетерпеливо спросил Артур и Тимофей, как бы нехотя завершил свой рассказ:
  - Посадили его! Но вначале, чтобы бумагу подписал, привели к колодцу, руки связали, ноги связали, прицепили к колодезному журавлю и туда его, вниз головой, чтобы вспомнил и признался...
  Но председатель, тот характерный был мужик - говорит не виноват и все!
  - Его снова в колодец. Подержат, пока воды нахлебается и вытащат. Отойдет, суют бумагу: Подписывай!
  - Нет! Ах, нет!? Снова туда...
  - Говорю, характерный был мужик, так и не подписал, Посадили. Зато в начале войны ушел на фронт, старшиной стал в штрафбате и говорят, Героя заработал, но наградные бумаги где-то затерялись!
  
  Старый тунгус еще помолчал, потер ладонью правой руки глаза:
  - Однако, спать пойду, рано сегодня поднялся, на рыбалку...
  И хромая, чуть пошатываясь, ушел к себе в нижние каюты, унося недопитую бутылку.
  Наступил вечер...
  Подходили к темнеющему провалу бухты Песчаной. На турбазе горели огоньки, было почти светло, и теплоход тоже включил все освещение и нарядные блики ламп и прожекторов отразились в черноте ленивой непрозрачной воды за бортом.
  "Комсомолец" стал на рейде. Спустили шлюпку, затарахтевшую мотором. Проворно сбегав к причалу, она вернулась, полная пассажиров и разгрузившись, снова, быстро убежала к берегу.
  Какое- время спустя, вынырнув из полумрака, шлюпка доставила к необычно большому в темноте, играющему огнями теплоходу, последнюю порцию пассажиров, суетливо высадившихся на высокий борт и, замолчав, поднятая канатами, заняла свое место на борту теплохода.
  На турбазе, клубные репродукторы пели высоким мужским голосом: "Лето! Ах, лето!"
  По освещенному высокому берегу народ поднимался с пристани к клубу, на танцы, а теплоход задрожал железными боками, развернулся, густо прогудел: "До...сви...да...нья..." и отмечая свой путь бортовыми огнями, провалился в прохладную тьму ночи, исчез, будто его и не было!
  Артур постоял, подождал, перешел с борта на борт, а когда спустился в каюту, то лежачих мест уже не было, а остались только небольшие незанятые пространства на толстой металлической трубе, выкрашенной плотной белой красой.
  "Не холодно и то уж хорошо" - присаживаясь подумал Артур.
  Он там, наверху, под встречным холодным ветром продрог и потому, согревшись, задремал опустив голову низко к груди, часто просыпаясь от неудобного положения - ночь казалась бесконечной...
  
  ...Еще в рассветном сумраке выйдя на палубу, Артур почувствовал кожей мелкую водяную пыль, летящую по ветру.
  Спрятавшись под козырек капитанского мостика на середине палубы, он наблюдал обрывки береговой панорамы, то всплывающей, проявляющейся сквозь размывы туманной завесы, то пропадающей - вместо берега, иногда виднелись клубы серого, влажного воздуха.
  Чуть погодя утренний туман разошёлся и берег приблизился большой пологой долиной, с высокой травой на склонах и черными остроконечными елями по дну распадка: деревья были похожи на череду монахов, поднимающихся на предутреннюю молитву в монастырский скит, на гребневую скалу...
  Вскоре долина скрылась позади и скалы, спустившись к озеру, рассыпали в темную, плещущую воду черные валуны.
  Над прибрежным хребтом молочными привидениями повисли обрывки туманных бесплотных фигур, тающих под ветром, а в распадках, в затишье, такие же химеры, казалось, вырастали из земли и чуть оторвавшись от влажной травы, зависали на время, словно раздумывая, что же делать дальше!
  
  "Суровые места, - подумал Артур, - вот, сколько уже плывем, а ни поселка, ни домика на берегу!
  И словно оправдываясь, из-за длинной песчаной косы заросшей кустарником и маленькими кривоватыми березами, показалось несколько домиков и даже маленькие человеческие фигурки, машущие руками появившемуся теплоходу.
  Теплоход оживился - загремела цепями шлюпка спускаясь на воду, затарахтел мотор.
  Желающие погулять переправились с теплохода на сушу - "Стоянка полтора часа, - объявил динамик, и Артур, спустившись в следующую шлюпку поплыл на берег.
  По-прежнему дул сильный ветер, тянувший по экрану неба ватные тучи, где-то за береговым хребтом проливших, выжавших из себя всю воду, а Байкал, чуть пенился под ветром гребнями мелко-дробных волн и волнишек - кругом было холодно и неуютно.
  Перезнакомившиеся пассажиры, доверчиво слушали добровольного экскурсовода о истории этого поселения.
  Кто-то из пассажиров разминая ноги бесцельно бродил по берегу, а Артур просто сел и смотрел на шевелящуюся воду, на красивый теплоход стоящий на якорях у входа в бухту, на темнеющий далекой полоской противоположный берег...
  Потом, поднявшись прошелся до домов и обратно, увидел источник прозрачно-светлой воды бьющий в ложбинке, вода из которого незаметным ручейком, заросшим полоской камыша, убегала к озеру и пряталась там, растворившись в прибрежных галечниках.
  Когда от теплохода бодро треща мотором, подплыла шлюпка, экскурсанты, подрагивая телом, с нетерпением переминались с ноги на ногу...
  
  "Комсомолец" для своих пассажиров стал, как дом родной - казалось, что уж очень давно все на теплоходе знакомы, а кого-то уже по лицам знаешь, и даже откуда он родом и кем работает.
  Вот и старичок-тунгус со своей очередной или вчерашней бутылкой "московской" вышел на палубу к Артуру, как к давнему приятелю.
  Утирая ладошкой капли мороси на щетинистых усах, Тимофей начал рассказывать, как в еще в 30-е годы - он тогда совсем был молодым, какого-то его родственника - "первого умника-разумника в деревне, государственного масштаба человека", заел волк, когда этот родственник, пешком шел из села в село во время покоса, в самые жары, читать какую-то там директиву из центра.
  Он в деревне был самый грамотный.
  - И наскочил тот волк на парня сзади, и схватил за горло, да так до кости и вырвал все... После приполз бедный в село, да и помер около первых изб!
  Старичок почмокал губами, еще отхлебнул из бутылки, его лунообразное лицо с рубцами морщин, задубевших от солнца и ветра разошлось в подобие улыбки, но трезвые глаза смотрели холодно и серьезно.
  - Здесь раньше народу селилось больше... Тайга, простор, зверя и птицы невиданно.
  Он окинул взглядом медленно тянущиеся с правой стороны крутые берега, скользнул прищуром по крутой маряне раскинувшейся широко, почти до гребня.
  - Вот на такой же маряне, как-то весной, видел я с воды, ещё по первой травке, девятнадцать быков-изюбрей. Раза три принимался считать, сбивался. Там были от молодых, с рожками-спичками, светло-рыжих по цвету, до старых быков-рогалей с рогами в семь-восемь отростков...
  Рожищи, почти черные, круп как у быка племенного - стоит, не шелохнётся!
  Старый тунгус рассказывая это преобразился - смотрел остро, дышал часто, волновался почти как тогда...
  
  - Ну, а медведи? - переждав паузу, подтолкнул старика к новой теме, Артур.
  - Ну, а что медведи? - вопросил старый охотник.
  - Его в этих местах, - он махнул рукой в сторону берега, - всегда было много. Раньше по весне охотились на нерпу бригадами, на лодках, на плавучих льдинах высматривали и подкравшись стреляли. Но не всегда на смерть - этот зверь жирный, крепкий на рану - съехал со льда в воду и там остаётся...
  А потом тушу его ветерок волной на берег выбрасывает. Так тут, на берегу, под вечер три, а то четыре медведя можно было видеть! Выходили по запаху и шли вдоль берега с разных сторон...
  Самый сильный других отгонял и трапезничал всю ночь - так к утру от нерпы только куски шкуры оставались, да жирное пятно на камнях!
  Он помолчал, закурил, долго смотрел на проплывающий мимо склон, крутым клином сходящий к воде, и всмотревшись, указал Артуру на желтую нитку тропинки, бегущей над обрывом высокого берега.
  - Видишь, тропка? Это звери набили. Чуть сумерки, и они выходят погулять да порассмотреть озеро. Тоже тварь любопытная...
  Летом здесь комара и мошки меньше, ветерок поддувает утром и вечером - зверь из чащи выходит кормиться, подышать воздухом и отдохнуть от гнуса...
  
  Наконец, бутылка, из которой он потягивал водку опорожнилась, закончилась...
  С сожалением посмотрев на пустое дно, неожиданно для Артура ловко бросив ее за борт старик вздохнул:
  - Где-то в этих местах мой старший брат охотился, - начал он после длинной паузы, когда оба смотрели на заросшие густым лесом, убегающие в облака склоны.
  -Там, за горами, был его охотничий участок, зимовья стояли, путик был сработан. Сотни плашек стояли на путике. Он сильный и удачливый, много соболя добывал за зиму... Первым охотником был в промхозе!
  С осени зайдет на промысел, ещё по чернотропу, несколько зверей стрелит, мясо разнесет по плашкам, разложит, соболька прикормит...
  - Раз вот так же зверя завалил и не успел разделать, ушел в зимовье -
  решил утра дождаться.
  А утром, от этого зверя, на него медведь бросился. Брат стрелял близко, но осеклась винтовка - патроны старые были, может капсули были плохие...
  Навалился медведь с разбегу, заломал, порвал брата... и бросил.
  Брат до зимовья дополз и через время умер...
  Нашли его недели через две и там же похоронили...
  
  Похолодало, и быстро наползли сумерки. Старик запахнулся поплотнее в пиджак, сел на корточки, сжался в комочек удерживая тепло, а Артуру почему-то стало неловко, и он тихонько ушел в каюту...
  
  Вечером, в темноте пришли в Нижнеангарск.
  Подошли к пристани, при электрических огнях сильных прожекторов и пассажиры плывшие до Нижнего, пошли на деревянную пристань и Артур вместе со всеми, а Тимофей не прощаясь пропал в темноте...
  По тихой, безлюдной, освещенной старыми уличными фонарями улице дошли до гостиницы, - маленького одноэтажного дома с дощатыми стенами, с дощатым туалетом и умывальниками во дворе.
  Артур быстро заполнил анкету для приезжающих, заплатил три рубля и разместившись в маленькой комнатке один, перекусил бутербродами, запивая их кипятком из титана пахнущего прелой заваркой и угольной золой. Быстро расправив холодную постель, забрался под одеяло и, уже засыпая, в тишине вечера услышал плеск байкальских волн на берегу...
  
  Проснувшись, выбираясь на поверхность бытия, вначале слышал только тишину, внутри и за окном. Потом открыл глаза, через стекло увидел синее-синее небо и услышал скрип дверей в коридоре и тихие шаги мимо...
  "Наверное, часов восемь," - подумал он, и ошибся - было всего шесть часов утра. Артур потянулся, вылез из постели, поеживаясь оделся и потирая заспанное лицо, вышел узким коридором с номерами комнат на дверях, в полутемные сени, а потом во двор.
  Ветер наконец кончился и обилие света и тишины приятно поразило путешественника.
  Огороженный двор порос зеленой густой травой и посредине, к калитке шла деревянная "тропа" из толстых, струганных досок.
  Оглядевшись, Артур увидел слева, в углу навес, тоже деревянный, и пару металлических умывальников, с плохо крашенным металлическим корытом для водослива.
  Помахав руками нагнувшись несколько раз вперед-назад, касаясь ладонями земли, сделал десяток приседаний, задышал, согрелся и уже с удовольствием сняв футболку, стал мыться фыркая и брызгая водой на траву мимо корыта. Потом обтерся белым, застиранным почти до дыр вафельным полотенцем и почти бегом вернулся в комнату - очень захотелось есть.
  Достал из рюкзака сверток с хлебом и остатком подсушенной колбасы, расстелил газету, нарезал хлеб охотничьим ножом, спрятанным в деревянные самодельные ножны; налил в стакан воду из графина, попробовал, почмокал губами - вода вкусная, байкальская.
  "Эх, эту бы воду, да в серебряных изнутри цистернах, жарким летом возить в Москву или в Крым. Вот был бы бизнес, - подумал и заулыбался - Фантазии!"
  Колбасу не резал, а рвал зубами, глотал почти не жуя и запивал водой. Насытился быстро. Убрал все со стола, разобрал рюкзак, озираясь на дверь достал завернутый в мягкую тряпочку обрез шестнадцатого калибра. Осмотрев, вновь завернул, плотно обвязал бечевкой и положил в рюкзак на самое дно. Пощупал через карман коробки с патронами, но не стал доставать. Зато достал точильный брусок, и подточил и без того острый нож.
  В рамочном рюкзаке, набитом до отказа, было все необходимое для большого похода: резиновые сапоги, спальник, кусок полиэтилена, брезентовый полог, два котелка, один в другом, кружка, ложка. Пластмассовая коробочка с компасом. Был еще небольшой топор, легкий и острый, с длинным и тонким топорищем из березы, который он сделал сам и даже клин деревянный вклеил в обух, чтобы рассохнувшись, не слетел топор с топорища при сильном ударе. Была даже аптечка: йод, кусок бинта, таблетки от головы...
  Осталось закупить продукты, и можно отправляться!
  
  ... Артура начинало жечь нетерпение - так хорош был воздух, так завлекательны горы, привидениями стоящие в полгоризонта, далеко-далеко, за Байкалом, на юго-востоке. Он уже вглядывался в эти вершины, вспоминал, что по пути на Бодайбо будут и горы, не такие высокие, со снеговыми еще вершинами, как Яблоневый хребет, но тоже, наверняка, красивые и величественные.
  Вдруг он вспомнил название тунгусской деревни на Верхней Ангаре и повторил несколько раз странно мягкое, нерусское слово почти из одних гласных. Уоян, Уоян... Как это красиво и мягко звучит...
  
  ...Чуть позже Артур познакомился с соседом по гостинице, молодым парнем, едущим через Нижний в деревню Верхняя Ангара. Вместе пили чай, и Артур предложил ему заварки, цейлонского чаю. Разговорились, и Коля, так звали паренька, стал рассказывать, о жизни на севере Байкала, о рыбаках и рыбалке. Артур намекнул, что он хотел бы написать об этих местах в областной газете, и узнав это, Николай, патриот Байкала, оживился.
  - Да, ты подумай! Здесь все люди хорошие. Вот я говорил, что сейчас редко где омуля свежего можно достать, но ведь здесь неподалеку холодильник от промхоза, так я сбегаю и может быть, штучку омуля добуду, у меня там кладовщик родственник...
  
  И точно, быстро собрался и убежал, и пока Артур расспрашивал старушку с худым лицом монашки - дежурную в гостинице, где и когда работают и открываются продуктовые магазины, Коля вернулся.
  Мигнул, поманил незаметно рукой. Вышли в сени и Коля показал большую серебристую, круглую как батон, мороженую рыбину, завернутую в газету.
  - Ты хлеба прихвати, и если есть, то перца. Я тебя на берегу буду ждать - и вышел.
  Захватив все и еще ножик на всякий случай, Артур вышел со двора, обошел гостиницу и увидел далеко у воды сидящего на бревне, полузанесенного мелкой галькой Колю.
  Увидев Артура Коля развернул газету, положил на торец тут же лежащей чурки и взяв в правую руку тяжелую березовую палку, стал колотить по завернутой в газету рыбине.
  - Расколотка, - весело пояснил Николай и ударив еще несколько раз изо всей силы, развернул сверток. Рыбина внутри от ударов потрескалась и отслоившееся белое, холодное с льдинкой омулевое мясо, легко отделялось от костей кусочками и щепочками.
  Коля показал, как надо солить и перчить, взял кусочек хлеба и стал, есть, чмокая и посмеиваясь. Попробовал и Артур.
  Он слышал от старых рыбаков о байкальской расколотке, но когда попробовал, то восхитился. Такое нежное, холодное, тающее во рту солоноватое и пряное мясо.
  Омуль был необычайно вкусен, и новые приятели быстро покончили с килограммовой рыбиной.
  - Вот это вкус - вот это сочность, - урчал Артур, не переставая жевать, а Николай довольствовался тем, что угодил городскому гостю, гордясь за Байкал, за свои места, говорил: - Это что. Если это все под водочку да с солеными огурчиками или груздями - это сказка!
  Артур охал, ахал от восторга, доедая рыбу, и говорил: - Впервые такую вкусноту ем, и главное так все просто, ни жарить, ни парить не надо.
  Через время они расстались. Коля, подхватив рюкзачок, запрыгнул в кузов машины, идущей из Райпотребсоюза в Верхнюю Ангару - Артур долго махал ему рукой...
  
  Пока сидели около гостиницы и ждали попутку, Коля рассказал, что каждый день в магазин в деревню ходит бортовушка, и можно доехать до отворота, а там заросшая старая дорога в сторону Уояна и дальше.
  Когда Артур сказал, что он собирается идти тайгой в Бодайбо, Коля аж присвистнул, безнадежно махнул рукой, - мол, далеко это...
  А может просто не поверил, потому стал меньше рассказывать, иногда исподтишка разглядывая собеседника, а Артур и не стал распространяться...
  Коля уехал, а Артур пошел в поселок за продуктами - у него уже был написан список и потому, он знал, что ему нужно купить.
  Первым делом, галеты, потом несколько банок рыбных консервов, потом сухие супы с вермишелью и картофелем. Потом чай, сахар кусковой, соль, маргарин для жарки, и немного масла сливочного: в пачках, для бутербродов. Потом колбасы и сыру для завтраков, и гречки или вермишели несколько килограммов. Всего было немного, так как продукты надо было нести на себе, а запасы на десять дней, за которые Артур собирался добраться до Бодайбо, весили килограммов двадцать....
  Галет в прохладном магазинчике, полутемном из-за маленьких окон, конечно не оказалось и пришлось купить сухарей вместо галет и две булки свежего серого хлеба с хрустящей корочкой.
  "Вначале съем хлеб, а потом уж буду подъедать сухари, - думал Артур.
  Выглядел он уже после нескольких дней путешествия вполне по лесному, а жесткая рыжеватая щетина и крепкая, ладно сбитая фигура придавали ему бывалый вид.
  Но ведь так и было - он не был новичком, знал и мороз, и слякоть, ходок был неутомимый, мог за день отшагать под пятьдесят километров.
  И главное, он не боялся одиночества и таежной глухомани и уже знал, что люди бывают даже в самой глухой тайге - пропасть не дадут!
  И потом, от одиночества человек становится доверчивым и негордым, а людям это всегда нравится.
  "Если что, буду просить" - думал он, шагая под вечер в гостиницу, осмотрев Нижний, и полюбовавшись на безмерность и величавость Байкала.
  "Помогут! Не в джунглях живем". Он, на всякий случай, потрогал в нагрудном кармане энцефалитки мягкие листки удостоверения внештатного сотрудника областной газеты, где была заляпанная чернилами его фотография с большой бородой и улыбающимся лицом...
  Вечер был свободен, и Артур, упаковавшись, долго сидел на берегу, на бревне и рассматривал горы на противоположном стороне, а в сумерках пришел в свою комнату, попил чаю, пожевал бутерброды с колбасой, еще раз посмотрел карту и потом лег спать.
  Однако, заснуть не мог, вспоминал походы...
  
  ... Как-то раз придя в дальнее зимовье в километрах сорока от города, начал ночью, в темноте и в сильный мороз, вырубать дверь изо льда. Потом, закрыв ее растопил печь, зажег свечу и стал насаживать слетевший с топорища топор.
  В какой-то момент неловко и сильно стукнул, и точеный, острый как бритва топор слетел с топорища и ударил по правой руке.
  Мгновение спустя, Артур почувствовал, как рукав намок и мазнув по рукаву пальцами левой руки, увидел на них кровь.
  "Ну, вот приехали! - мелькнуло в голове и засучив рукав на правой руке он увидел, что густая кровь течет обильно и капает большими каплями на пол.
  В зимовье всё также потрескивали дрова в печи, ровно и светло горела свеча, в избушке стало тепло, но Артура охватила невольная дрожь. Достав из рюкзака белый охотничий маскхалат из простынного полотна, он разорвал штанину на широкие полосы, как бинт, и стал неумело, торопясь бинтовать руку. Кровь лила, не переставая.
  "Кажется, перерубил вену! - думал он. Если кровь не остановится, надо затягивать узлом руку выше локтя и отправляться в сторону города". А в голове металась мысль: "Мороз, сорок километров, снег глубокий. Не дойду!"
  На счастье, кровь вскоре перестала идти и Артур, упокоившись, не снимая повязки поел и повалился спать. Позже выяснилось, что вена была под неглубокой раной, но случайно осталась цела...
  
  ... Путешественник ворочался с боку на бок, слушая сквозь дрему неразборчивые голоса беседующих за стенкой женщин. Вскоре и они замолкли. Артур представил себе городскую комнату в общежитии, постоянный шум на кухне и в коридоре, пьяные голоса из комнаты напротив, где праздновали день рождения с водкой и проигрывателем...
  Проснулся поздно, вскочил, торопясь, оделся, увидел через окно солнце над горами и безоблачное небо.
  "Все не так плохо!" - отметил про себя. Быстро умылся, позавтракал, оделся, попрощался с дежурной, с любопытством глянувшей на него, и вскинув неподъёмный рюкзак на плечи, вышел на дорогу.
  Прошагал до зеленой луговины с тропками пробитыми коровами и выбрав место поприятнее, остановился у обочины грунтовой дороги направляющейся на восток - он начинал уже мыслить категориями путешественника, непрестанно замечая и запоминая направление!
  
  ...Вскоре, урча мотором, со стороны поселка появляется бортовой газик и чуть волнуясь, Артур забрасывает тяжелый рюкзак на плечи, выходит на дорогу и поднимает руку, хотя машина еще далеко. Бортовушка тормозит, Артур здоровается с шофером и говорит: "Добросьте до отворота на Верхнюю Ангару",- а водитель и второй в кабине, пожилой мужик в кепке, смотрят на него с удивлением. "Ну, садись. Когда надо сойти, стукни по кабине". Артур кивает, но, спохватившись, говорит: - Я тут первый раз. Не знаю, где сворот, - и водитель улыбается, закуривает папиросу и машет рукой: - Я остановлю.
  С трудом, опираясь поочередно левой и правой ногой, вначале на колесо, а потом на кромку высокого борта, Артур переваливается внутрь и, сбросив рюкзак, поместившись на одном из ящиков, уже бойко кричит: - Поехали!
  Шофер газует, машина броском трогается с места и набирая скорость, с ветром навстречу, летит в сторону от Байкала...
  Артур доволен, рассматривает предгорья слева, поросшие молодым сосняком, и справа, изредка мелькающую среди прибрежных увалов, заболоченную долину реки.
  Дорога, каменистая, жесткая, его трясет на ухабах, но он доволен и вслух повторяет, посмеиваясь: - Лучше плохо ехать, чем хорошо идти...
  
  Поход начался.
  ...Через час тряской езды он видит развилку, и принимает ее за очередной объезд, но машина тормозит, и торопясь, ворочая рюкзак, с боку на бок, он перекидывает его через низкий задний борт и, помня о ружье и продуктах, осторожно за лямки опускает на дорогу, легко спрыгивает сам, подбегает к кабине сбоку, маша рукой, почему-то очень громко кричит: - Спасибо! Счастливо!
  Шофер не улыбнувшись, поднимает руку и потом, переключив передачу, со скрежетом газует - машина дергается с места и разгоняясь удаляется, делаясь все меньше, ныряет в низину, и остается только звук, а потом и он смолкает...
  Жарко. Теплый аромат смолы и хвои. Солнце припекает и в траве, начинающей подсыхать от росы, стрекочут, звенят кузнечики, а горы слева подступают ближе и темнеют щетиной деревьев...
  - Ну, вот я и один, - весело говорит сам себе Артур, и садится на рюкзак тут же посреди дороги. Достав из нагрудного кармана карту в полиэтиленовой обертке, он долго изучает ее отмечая про себя, что первые тридцать километров маршрута он преодолел за час.
  "Неплохо, неплохо, - мысленно повторяет он решив, что переобуваться в "резинки" еще рано, с кряхтением влезает в лямки рюкзака и, не торопясь делает первые шаги по врезающейся в сосняк дороге и решает: "Обедать буду, когда солнце к зениту поднимется". Смотрит на часы: "А времени-то еще только одиннадцать - целый день впереди..."
  Он весело и уверенно шагает и его фигура постепенно становится меньше, меньше и, наконец, исчезает, растворившись в светлом, тёплом мареве поднимавшемся над дорогой.
  
  ... Обедал Артур у очередного ручейка на крошечной песчаной отмели, сидя на гранитном валуне, рядом с дорожным мостиком.
  Не торопясь разведя костер из соснового сушняка, он подвесил котелок с водой на таган вырезанный здесь же, в ольшаном кусту, снял еще мокрую на спине энцефалитку, остался во влажной от пота футболке. Разулся. Посмотрел натертые морщинистые ступни ног, развесил носки сушить и достал из рюкзака резиновые сапоги. Дорога была жесткой, старенькие кеды не давали надежной опоры и камешки больно кололи ступню.
  Пообедав вкусным хлебом с маслом, с остатками особенно вкусной колбасы, запив все сладким, крепким чаем, он залил костерок и прилег на лужайке среди кустов, чтобы подремать.
  Однако, в жарком воздухе, вдруг стали появляться комарики, зудели над ухом и больно кусались. Несколько раз, хлопнув себя по рукам, он поднялся и решил идти дальше - лучше пораньше остановлюсь ночевать, думал он.
  Натруженная спина гудела, ноги без привычки подрагивали, но первые шаги в сапогах по жесткой дороге обнадежили - идти было удобнее и потому легче. Комарики уже не отставали от ходока и вились небольшой бандой кровопийц за спиной, изредка делая оттуда налеты - пришлось выломать березовую ветку и на ходу беспрестанно обмахиваться...
  
  А день как-то очень быстро подошел к концу - солнце быстро опускалось к земле, жара спала и из распадков потянуло прохладой; серые тени расчертив дорогу все увеличивались и обессиленный Артур решил остановиться на ночлег.
  "Пока место найду, пока дров наготовлю,- думал он.
  - Пока кашу сварю и чай, солнце уже сядет. И потом надо выспаться, потому что я сегодня здорово устал, а завтра снова тяжелый день... Благо погода будет хорошая. Если сейчас прохладно, то каково будет ночью? - сбивчиво рассуждал он. Но зато после холодной ночи будет теплый и главное сухой день, без дождя...
  Артур знал уже, что в начале лета, на севере Байкала, дожди редки, но на всякий случай готовился к худшему.
  Сбросив на землю почти тридцатикилограммовый рюкзак, он расправил плечи, и показалось, что может если не взлететь, то необычайно высоко прыгнуть - свое тело ничего не весило, по сравнению с весом рюкзак.
  Попив водички из прозрачно холодного ручья, Артур спустился чуть вниз по течению и, найдя место на высоком берегу под большой сосной, стал собирать сушины и валежник и стаскивать их в кучу ближе к сосне.
  Собрав так целую гору дров, он сходил за рюкзаком и подняв его, удивился, как он мог целый день тащить такую тяжесть!
  От пережитого напряжения и перегрева чуть побаливала голова; от усталости нервы напряглись и он, нет-нет да и оглядывался кругом, словно ждал кого-то...
  
  Повеселел он только тогда, когда развел костер и поставил вариться гречневую кашу. Солнце садилось справа и чуть за спиной, безобидно поблескивая лучами сквозь лесные прогалы. Дрова горели весело потрескивая, почти без дыма, и пламя, с едва заметными рыжими отблесками, высоко и прямо поднималось к небу - аромат смолистого дыма растекался от костра волнами...
  Когда каша сварилась, Артур поставил котелок остудить в мелкую воду, вытащил из рюкзака спальник, полиэтилен, устроил себе сиденье-лежанку у сосны, уселся поудобнее и не спеша, с аппетитом поел каши, а потом, заварив чай пил, обжигаясь пахнущий смородиной темно-янтарный по цвету напиток.
  Закончив есть, убрал припасы в рюкзак, достал обрез, собрал его, вынул патроны с пулями и картечью, переложил их в нагрудный карман, зарядил ствол крупной картечью. Потом переобулся в кеды, залил костер водой и пошел погулять вниз от дороги, в сторону далекой уже реки.
  Солнце незаметно зашло, и прохладные сумерки поднялись над долинкой ручейка. Было тихо, и по опыту своей охотничьей жизни Артур знал, что в таких чистых лесах ни зверь, ни птиц не живут, разве может быть глухарь?
  Пройдя метров двести-триста, он повернул назад и уже темнеющим лесом, незнакомым и таинственным, вернулся к рюкзаку.
  Было немного одиноко и тоскливо несмотря на отличную погоду, но Артур уговаривал себя, что это от усталости и что первый день в лесу всегда так бывает.
  Однако его не покидала тревога и чувство опасности - только сейчас он начал понимать, какой рискованный и тяжелый поход ему предстоит...
  
  ...Разгорелся большой костер и чем темнее становилось вокруг, тем ярче делалось пламя, впитывая все больше алого, багрово-красного, и всё отчетливей слышен был треск разрушающихся в огне веток.
  Отойдя на десяток метров от костра, в темноту, Артур поднял голову, пригляделся и поразился обилию звезд, казалось, на черное небо набросили сверкающую бархатом плотную звездную кисею.
  А круг света у костра, сферой поднимался к вершине сосны и растворялся там, в необъятной, вселенской тьме, а черные тени от стволов по радиусу расходились от костра, четкие и плотные вблизи огня и невесомо исчезающие в отдалении.
  Казалось, что настороженная тишина начинающейся ночи замерла в ожидании - не вечно же так ярко будет гореть огонь, взвиваться в небо красочное пламя?
  Подойдя к костру, Артур почему-то подложил в него еще тяжелые коряги и пламя взвилось, опаляя хвою на нижних ветках - стало невыносимо жарко, и пришлось лежанку отодвинуть от костра...
  Но вот Артур стал задремывать, поминутно оглядывая одежду и охлопывая себя в горячих местах. Потом моргая отяжелевшими веками прилег на локоть, чуть погодя подложил рюкзак под голову и прикрыв зябнущую спину брезентом, ненадолго закрыл глаза. Уже погружаясь в сон открыл их, силясь рассмотреть что-то за кругом света и не помня когда, крепко заснул под ночной яркой звездой - медленно пролетающего в темном небе спутника...
  Над черными складками гор взошел ослепительно серебряный серп растущей луны. Все замерло вокруг; ручей притих на ночь, сосны застыли, костер уже не трещал так оживленно - человек, свернувшись клубочком спал отделившись от прошлого, не чувствуя настоящего, не ведая о будущем...
  Ночь объяла землю...
  
  Проснулся Артур от холода. Костер прогорел. Сквозь серую пелену пепла, чуть светились огоньки угольков. Темнота подступила вплотную, затопила округу пугающими волнами. Только небо над головой светилось мириадами созвездий, да отчетливо низкая Большая Медведица перевернула свой "ковш" на четверть горизонта, "наполовину" вылив воображаемое содержимое, в бездны необъятного космоса.
  Шатаясь, дрожа всем телом Артур встал, озираясь протер глаза, подкидывая тонкие веточки раздул угли. С увеличением пламени, подкладывал все больше и больше, наконец, навалил сверху тяжелый обгорелый пень и дождавшись тепла, вновь заснул, но уже ненадолго. Просыпаясь через полчаса, поправлял огонь, подкладывал новые ветки, подвигал к центру костра прогоревшие...
  И засыпал, когда пламя поднималось, а от надвинувшейся темноты, просыпался, словно чувствуя её кожей...
  И так до утра, до рассвета, а при первом свете уже уснул мертво, успокоено!
  Проснулся от яркого солнца появившегося из-за близких лесистых гор. Тело ныло от усталости, но хотелось есть и это был хороший признак - значит все-таки выспался!
  Спустился к ручью, фыркая, долго умывался ледяной водой смывая остатки сна. А когда напился чаю и позавтракал, настроение поднялось, а от ночных страхов не осталось и следа.
  Начался второй день похода...
  
  Солнце, яркое, теплое, поднималось над горизонтом и быстро растопило утреннюю прохладу. Тяжелый рюкзак давил на плечи, ноги в резиновых сапогах вспотели, но воды кругом было так много, что переобуться Артур не мог. Ручейки, ручьи, речки текли прозрачными потоками слева, если смотреть по ходу движения.
  Туда же, налево, косо уходили вверх "берега" падей и распадков, заросшие мелкой березой и осинником, а на каменистых возвышенностях разбросал свои лапы-ветки совершенно непроходимый кедровый стланик.
  Стволы такого куста-дерева, у основания толщиной в руку и чуть более, вырастали из центра и одно дерево покрывало круг, диаметром до десяти и более метров. Ветки стлались над землей на уровне метра или полутора, и невозможно было ни перелезть, ни проползти по земле низом.
  Старая дорога, по которой шёл Артур, кое-где буйно заросшая травой, сохраняла колею, которая в сырых местах превращалась в такие грязевые лужи, что с трудом верилось в их проходимость для машин.
  В таких местах, кое-где, как на пограничной полосе, хорошо были видны большие, глубокие, с широким шагом следы лосей, пересекавшие дорогу. Иногда по краю колеи, видны были медвежьи следы, с отпечатавшейся голой пяткой и полукруглой гребенкой когтей - следы больших лап были завернуты чуть внутрь.
  Артур, улыбаясь думал: "Не даром их зовут косолапыми".
  
  Однажды, дорогу по диагонали пересекли крупные, продолговатые, похожие на собачьи, но аккуратнее, идущие строго по прямой. - - Волчки ходют, - шутливо, с деревенским выговором произнес Артур и улыбнулся, вспомнив модную среди городских любителей природы теорию, о санитарной роли волка в лесу.
  "Такие санитары так подсанитарят меня, сломай я где-нибудь ногу, что от меня и косточек не останется"!
  Он тихо засмеялся, вспомнив афоризм одного своего знакомого, который говоря: "Сильному - мясо, слабому - кости", - делал уморительное лицо и задирал подбородок кверху.
  "У волков - думал он - все зависит от количества еды и от характера вожака. Много еды, ленивый вожак - могут и обойти, испугаться нападать. Если наоборот - пощады не жди"!
  Тяжело дыша, поправляя врезавшиеся в плечи лямки рюкзака, смахивая соленые капли пота со лба, с бровей и даже с носа, он думал о своем, автоматически всматриваясь в привычные для глаза зеленые чащи с неподвижными тенями стволов берез и осин.
  "Эту дорогу когда-то прорубили в таежной чаще и потом заготавливали лес".
  На старой вырубке уже выросли лиственные деревья и кустарники, а на возвышенностях, кое-где осталась расти крупная сосна, иногда встречался кедр и все это по низу заросло багульником и кое - где стлаником...
  Солнце поднялось к зениту. Наступило самое жаркое время дня, и Артур, дойдя до очередного ручья сошел с дороги и с облегчением сбросил "каменный" рюкзак на землю.
  Стянув с плеч влажную энцефалитку, он крякая облился ледяной водой, смыл соль и пот с обожжённого солнцем лица, сделал несколько глотков из правой ладошки, и повалился рядом с пропотевшим рюкзаком на травку.
  "Буду здесь отдыхать часа три, пока жара спадет", - думал он, сквозь прищуренные веки разглядывая кроны деревьев высоко вверху и наслаждаясь свободой от груза. На плечах Артура, розовыми рубцами отпечаталось место, где давили лямки рюкзака...
  Быстро разведя огонь путешественник вскипятил чай и стал без аппетита есть обед - он очень устал.
  Наевшись, убаюканный шумом воды в ручье падающей с камня на камень, он задремал в тени кедра, прикрывшись брезентом с головой, чтобы комары не мешали. Во сне видел теплоход, тунгуса-старика и пляж в Песчанке, где загорали туристы и туристки...
  Проснулся неожиданно - где-то далеко впереди, с воем мотора буксовала машина. Он торопясь оделся, залил остатки костра, все сбросал в рюкзак, и отойдя от дороги подальше, за кусты ольшаника, присел.
  Машин приближалась, мотор выл все громче и пронзительнее. Артур почему-то не любил неожиданные встречи в лесу и всегда избегал их.
  Люди были разные, а у него с собой в рюкзаке лежал обрез, который, конечно, нельзя было иметь в тайге незарегистрированным.
  "Идиотская власть, - ворчал Артур. - Оружие имеют только бандиты и браконьеры. Если ты простой охотник или походник, ты не можешь иметь даже ножа, который менты называют холодным оружием.
  Но именно охотники дорожат свободой, потому что им есть что терять и потому, что они знают цену свободы".
  Машина приблизилась, и мотор вездехода прорычал совсем близко - Артур даже пригнулся. Вскоре машина уже гудела где-то далеко позади, а обеденный отдых был испорчен.
  Еще часа два Артур, ворочаясь, ждал спада жары, временами настороженно прислушиваясь.
  "А ведь были времена, - в полудреме вспоминал он, - когда я любил видеть людей в лесу. Попьёшь чайку, новостями обменяешься, нового знакомого заведешь - и так приятно на душе - ты не один на свете.
  То ли люди тогда были другими, потому что после войны радовались своим согражданам!
  А может быть, законы тогда, были менее еще деспотические - что ни говори, а государство подмяло под себя своих граждан и потому, сегодня уже не диктатура трудящихся, а диктатура чиновников и парт номенклатуры. И перемены произошли так быстро..."
  День словно потускнел, хотя так же светило солнце, так же где-то в кустах за ручьем пела птичка, тонко-тонко насвистывая одну и ту же мелодию из нескольких нот...
  Наконец, Артур, решившись, взгромоздил неподъемный рюкзак на плечи и выйдя на дорогу, пошагал в сторону Уояна - поселка тунгусов, живших здесь летом, а зимой, оставив семьи, уходящих на промысел в безбрежную окрестную тайгу.
  
  Выйдя на дорогу, Артур увидел свежий след то ли Урала, то ли ГАЗ-66-го. Кое-где из колеи выплеснулось вода и грязь.
  "Наверное, из Уояна в Нижний поехали? - подумал Артур. А может быть, геологи?"
  До вечера он шел напрягая силы, часто поправляя резавшие плечи лямки рюкзака, не обращая уже внимания на лес, воду, небо вокруг. Фигура его все больше сгибалась, и под конец, он уже шел низко опустив голову, глядя только под ноги.
  Шел и терпел, говоря себе: "Вот пройду, последний километр и остановлюсь, избавлюсь от этой пытки тащить почти "каменный" рюкзак".
  Где-то часов в пять он миновал поворот дороги на Уоян и поэтому старался уйти от поселка подальше, чтобы не встречаться с местными жителями. Он вновь хотел быть свободным, каким был вчера и сегодня, до встречи с машиной.
  
  Наконец обессиленный, в восемь часов вечера Артур остановился, почти упал на траву не снимая рюкзака, и потом, полулежа, вывернулся из лямок. Выбирая место для ночлега, он, на всякий случай отошёл по берегу речки, гремевшей мелким течением по тинистым камням, пониже, подальше от мостика, хотя беспокоился он напрасно: места сделались глуше, горы придвинулись ближе, речка шумела и пенилась на перекатах, а дорога превратилась в широкую тропинку с зарослями лозняка справа и слева.
  Видно было, что здесь кроме диких зверей давно уже никто не ездит и даже не ходит, но грязи стало меньше и следов видимых тоже.
  Привычно и быстро насобирав валежника, Артур развел огонь, сварил очередную кашу, но добавил к каше рыбные консервы и это стало небольшим праздником - одолевало вязкое однообразие: тяжелый рюкзак, пот, мошкара и усталость...
  Дневной жар, к счастью, вскоре сменился вечерней прохладой, комаров стало меньше и поужинав, он долго сидел у костра, пил чай и смотрел на закат, на незаметно растущие тени, охватывающие все большие пространства вокруг.
  Сквозь прогалину ручьевой долины был виден крутой склон горного хребта и гребень с скальными вершинами, а под ними, в безлесых распадках, была видна пороховая серость курумника.
  Солнце, откуда-то из-за спины, со стороны далекого уже Байкала, еще освещало эти гребни последними лучами.
  Костер быстро прогорел, но накинув на плечи спальник, Артур, полулежа, опершись на локоть долго смотрел на угли, из которых мелькая желто-красными язычками сочилось пламя, выше превращаясь в горячий воздух и дым...
  
  ... Большой коричнево-рыжий медведь с линяющей клочковатой шерстью вышел неслышно в сумерках на край поляны за спиной Артура, плавно всплыл на задние лапы, поводил большой треугольной башкой с большим черным носом и маленькими глазками, принюхался, заметил наконец костер, проворно повернулся и так же неслышно исчез легкой трусцой, неожиданной для такого большого зверя.
  А Артур Рыжков, в полудреме, вспоминал город, холодную пустоту набережной Ангары, широкий асфальтированный проспект с гуляющими, звук ударов по теннисному мячу, восклицания игроков, красноватый цвет покрытия теннисных кортов, строй тополей вдоль притихших, полусонных улиц...
  
  ...Костер погас, дым попал в глаза и человек, смахнув набежавшую влагу ладошкой, словно проснувшись, осмотрелся.
  Деревья большие и маленькие, одно около другого, а внизу кусты ольхи и багульника, составляли густой подрост. Тайга вогнутым ощетинившимся пространством поднималась все выше, выше, а справа, там, где река, - лес стоял стеной, и ничего не было видно далее ста шагов...
  Артур поднялся, тяжело потянулся, чувствуя непомерную усталость мышц, топором вырубил два колышка, вогнал их в землю по обе стороны полутораметрового соснового стволика, сверху положил еще одно, разложил полиэтилен под этим низеньким заборчиком, одну часть в виде подстилки, другую в виде покрывала. Сверху постелил спальник, и потом уже развел ночной костер вдоль лежанки.
  За работой незаметно наступила ночь, и разгоревшийся костер осветил чащу за ручьем, сделав ее непроницаемой.
  Вновь зарядив обрез крупной картечью, положил его на землю в головах, и ворочаясь и устраиваясь поудобнее, лег.
  -Изголовьем к востоку - почему-то вслух повторил он буддисткую фразу и стал смотреть на игру пламени в ярком костре. Артур вскоре задремал и не просыпаясь, надвинул на себя сверху вторую часть спальника и полиэтилена...
  
  Костер скоро прогорел, стало темно и холодно, а угольки сквозь пепел костра поглядывали на небо ярко-красными глазками.
  Медведь еще раз появился на поляне, понюхал воздух, обошел спящего у костра человека по большой дуге, краем поляны, перешел ручей и потрескивая валежником ушел, растворился в необъятной тьме, под мерцающими далекими звездами на черно-бездонном небе...
  Проснувшись, дрожа от холода, Артур наложил в костер веток, потом сухих стволов, сверху добавил два-три березовых, чтобы дольше горели, и согревшись работой снова уснул...
  Так он поднимался и разводил костер несколько раз за ночь, пока не наступил рассвет.
  Темнота постепенно растворилась в свете наступающего дня, обозначилась линия хребтового гребня, воздух на востоке посветлел полосой, и незаметно рассвело.
  Начавшийся новый день долго не хотел показывать солнца, но наконец не удержался, и первые лучи пронзив пространство упали на темный, сонный лес.
  Сквозь липкий, неотвязный сон, Артур слышал пенье птиц, стук дятла по сухостойной ели без хвои, но не мог заставить себя проснуться и кутаясь в спальник, незаметно сползал к потухшему костру.
  Наконец солнце поднялось над лесом, и только тогда, Артур с трудом открыл глаза и подрагивая всем телом от холода, засуетился, подложил дров, поставил котелок и уже не торопясь умылся.
  Потом заварил чай смородинными веточками, сыпанул туда заварки из пригоршни, отворачивая лицо от жара снял котелок с тагана и сел завтракать...
  
  И так было каждый день, каждую ночь, каждое утро...
  Прошло восемь дней...
  
  ...Путешественник отощал, зарос щетиной по самые провалившиеся, с темными синяками глаза. Но и попривык, втянулся - рюкзак стал вдвое легче и уже не так давил на плечи. Постепенно поднимаясь по долине Верхней Ангары, он дошел до перевала, перевалил его по петляющей тропе, и вышел в высокую безлесую долину, между двумя каменистыми гривами.
  Как-то, проходя через мшистые мари, впереди под пиками елей, торчащих обгорелыми стволами, увидел стадо северных оленей, которые, заметив человека, поскакали в сторону гор и исчезли в крутом распадке справа.
  Еще он увидел следы медведицы с двумя медвежатами, какое-то время шедших по тропе, и даже оставивших на ней колбаски черного ссохшегося помета.
  Артур насторожился, но следы вскоре ушли куда-то в сторону и пройдя еще несколько километров, он сел обедать у горного ключа, бьющего из ямы, заполненной мелкими камешками.
  Остановившись на границе сползающего со склона стланика, он из сухих, до громкого треска веток, развел костер и под прохладным ветром, сдувшем вниз, в еловые мрачные пади всех комаров, поел и попил чаю, разглядывая широкую долину впереди и внизу, и горные склоны противоположного высоко-вершинного хребта...
  
  Спустившись в приветливую, теплую и сухую долину с зарослями прямоствольного сосняка на песчаных склонах, тропа, не доходя до речки свернула влево, и здесь, неподалеку на берегу, под крупным кедром Артур и заночевал в очередной раз.
  По карте он видел, что уже отшагал от Нижнего более двухсот километров и осталось почти столько же.
  Ночь была на редкость теплая, дрова сухие и жаркие, а потому он хорошо выспался, проснулся отдохнувшим, повеселевшим. Утром с аппетитом съел вчерашнюю оставшуюся в котелке кашу и насвистывая тронулся в путь.
  Тропа шла достаточно далеко от реки, и с высоты предгорий он увидел первые озера, блеснувшие серебряной водой внизу, там, где петляла невидимая речка Муякан.
  А справа и впереди, громоздились крутосклонные горы с остроконечными пиками. Курумник, сползая по долинам, доходил кое-где почти до тропы; стланик, цепляясь корнями за землю, казалось рос прямо из гранитных валунов, наползающих один на другой, сверху похрустывающих корочкой окаменевшего мха.
  Однако, после обеда тропа стала спускаться в расширяющуюся долину и пошла низом, вдоль цепочки озер. Здесь повсюду были видны следы лосей, оленей и медведей.
  На берегу очередного ручья, текущего в глубоком русле, на бугре, на солнцепеке, росла высокая толстая сосна с развесистой кроной - на её коричнево-жёлтом стволе видны были следы когтей медведя, уходящие вверх в крону. Вглядевшись, Артур заметил волосинки разного цвета, торчащие из обтертой коры. Вынув волоски из щелей, он догадался, что это медведь и олень чесались об эту сосну, оставляя свои метки для любопытных сородичей.
  - Сосуществуют - вслух констатировал Артур и тихонько засмеялся.
  - Им тут делить нечего - поэтому олень не боится медведя!
  
  ... Ближе к вечеру, на подходе к крупноствольному сосняку, Артур вспугнул с тропы, нарядной расцветки коричнево-желтую копалуху. Она близко подпустив человека взлетела хлопая крыльями и пролетев по прямой метров сто, села на высокую сосну, на крупную боковую ветку.
  Продукты у Артура заканчивались, отшагал он сегодня необычно много и потому, решил поохотиться скрадывая глухарку.
  Сбросив рюкзак прямо на тропу, мелким березняком, крадучись, в обход этого дерева он тихо двигался к сосне, держа наизготовку обрез, собранный и заряженный в минуту.
  Солнце было за спиной, хорошо освещая сосняк неяркими лучами. "Главное, не спешить, - удерживал себя Артур.
  Он медленно шел от дерева к дереву обходя копалуху по кругу. Крупная птица, хорошо заметная своим ярким оперением, расхаживала по толстой ветке, щипала хвою клювом, срывая с ветки с громким хрустом.
  Артур, прячась за стволами, подошел к ней шагов на двадцать. Медленно приложил ствол обреза к дереву и высунул голову из-за ствола, долго и напряженно искал глазами птицу.
  Глухарка замерла предчувствуя недоброе, но потом всё-таки сдвинулась, прошла по ветке обнаружив себя. Затаив участившиеся от волнения дыхание, охотник прицелился и стараясь не спешить, чувствуя громкие удары сердца, плавно нажал на курок.
  Гром выстрела улетел в окрестности, а птица стала падать раскрыв крылья, и громко стукнула ударившись о землю.
  Артур прыжками побежал к дереву и увидел: ярко-пестрое заломленное крыло, хвост и маленькую куриную головку с уже закрытыми серой пленкой глазами.
  "Вот повезло, так повезло! - ликовал охотник.
  Это же еды на два дня! И какое у них мясо вкусное - совсем, как у крупной курицы!"
  Солнце уже село за хребет, укрыв противоположный крутой, высокий склон долины желто-розовым закатным цветом. Это природное покрывало, словно прозрачная акварель, на какое-то время раскрасила далекие пади и распадки с бегущими вверх цепочками темного ельника с камнелавинами, ссыпающимися с скалистых отрогов, ломаной линией, отделяющей хребет от темнеющего небосвода.
  
  Повеселевший Артур, вернувшись на тропу, подхватил рюкзак и почти бегом, держа теплую еще птицу под мышкой, спустился к заросшему высокой осокой озерцу. Выбрав место посуше, он затаборился и торопясь, стал готовить дрова.
  Позже, сидя у разгорающегося костра ободрал и выпотрошил птицу, половину нарезал кусочками, сложил все в котелок и поставил варить, а вторую оставил назавтра.
  Ему было хорошо, легко и весело на душе, несмотря на то, что место было низкое, сырое и мрачное. Остатки березовых высохших стволов стояли вокруг озеринки в высокой траве, высвечивая белизной коры наползающие туманные сумерки.
  Уже в полумраке, к озерца с пронзительным тонким криком прилетели две крупные хищные птицы и плавно маша большими крыльями, начали низко летать над густыми кустами за озером.
  "Гнездо, наверное, там?" - подумал Артур, и на всякий случай придвинул к себе заряженный обрез.
  Но вскоре тревога улеглась, костер ярко разгорелся, кипяток клокотал в котелке и запахло вкусным вареным мясом.
  "А ведь мясо у глухарей пахнет ягодами" - глотая слюну в нетерпении, Артур помешивал в котелке оструганной на конце березовой веточкой...
  
  Он ел не торопясь, чуть обжигаясь мясом и запивая бульоном.
  "Как это вкусно и как это здорово!" - думал он, сопя и похрустывая сухариками, обгладывая острые косточки, чмокая и чавкая от нетерпения.
  Наевшись он не стал кипятить чай, а отвалившись прилег на локоть и привычно вглядываясь в пламя костра, задумался.
  "Ради таких мгновений стоит жить, - говорил он сам себе.
  Я один, вот уже десять дней...
  Мне тяжело, и я начал уставать, но сегодня и сейчас я счастлив, потому что свободен. Именно, жажда подлинной свободы, непременно почему-то связанной с одиночеством, всегда влекли меня в леса...
  Здесь вольно и свободно. Воздух чист, небо над головой всегда отрыто, есть огонь, горы, лес, озера и река. Есть звери и птицы, которые живут не думая о богатстве, славе и почестях.
  Больше того, они все живы, так же как я, но они не думают о смерти, не задают себе нелепые вопросы, зачем они родились. Они сейчас так же, как я - часть необъятной, строгой и равнодушной природы, где идет вечная борьба межу живым и мертвым - одни убегают, улетают, уползают, чтобы жить, другие преследуют их, чтобы выжить!
  У каждой твари своя роль в многообразии мироздания: есть время расти, развиваться, осваивать опыт поколений, любить, оставлять потомство, драться за жизнь вида и умирать, часто не успев состариться...
  Вот и я сегодня радуюсь, весел и бодр, а вчера еще был скучен, устал и тосклив. И сегодня я думаю о своей смерти с пренебрежением, потому что все умрут, но важно, кто как проживет эту, Богом данную нам жизнь!"
  
  Что-то треснуло в камышах за озером, и Артур насторожился.
  "Лось, наверное, как обычно на водопой пришел, но учуял меня и забеспокоился, - отметил он про себя и продолжил размышлять.
  "Мне повезло. Сама судьба привела меня в лес, и я понял, что такое свобода и счастье! Через усталость и напряжение, через страхи и бессонные ночи я пришел к осознанию гармонии и красоты в природе, и потому, эту тяжкую свободу я не променяю на любые сокровища, ибо главная цель моих походов и блужданий это не любопытство, не гордость, что я это сделал - главное в этом - ощущение независимости и свободы!
  У меня есть цель, но я могу её поменять или даже вернуться назад, отменить цель... Это все в моей власти. Я могу идти ночами, днем спать, могу свернуть налево, но сворачиваю направо. Я один, и вместе со всеми. Я возвращаюсь в мир, в город, чтобы вскоре, заскучав, вновь уйти, чтобы опять вернуться. И если есть Бог, а он, конечно, есть, Создатель и Глава всего живого и мертвого, то может быть, на Страшном суде..."
  Тут Артур хмыкнул, иронично отмечая:
  "Эк, куда тебя занесло, - и продолжил размышлять, - то, на Страшном Суде я смогу ответить, что хотел быть свободным и изредка был им...
  И Бог зачтет мне это стремление"!
  
  Задремывая, он вспомнил чей-то афоризм: "Свобода - это ответственность за свои слова и поступки..."
  Мудро! - отметил он и улыбнулся...
  "В городах сейчас, люди сбиваются в кучи, пьют, играют, веселятся или тихо и обычно ложатся спать в тесных комната, под теплыми одеялами. И те, кто сбивался в кучи тоже, когда все кончится разбредутся и убаюканные сладкими грёзами-соблазнами: чести, богатства, известности и комфорта, заснут в закутах, не видя неба, не слыша звуков кроме шума города, заснут словно умрут на время..."
  Артур, будучи один, ощущал свободу реально и готов был ради этого испытывать лишения и трудности.
  "Свобода внутри человека - думал он. - Это как инстинкт. У большинства он дремлет и только у одиночек просыпается".
  Артур вспомнил описание каменных мешков, в которых монахи-буддисты приходят к нирване, то есть к той же внутренней свободе.
  "А с другой стороны, человек социально адаптирован, когда имеет возможность быть свободным.
  Он вспомнил Сартра: - "Хочешь быть свободным - будь им" - и проговорив это вслух, засмеялся.
  Мысли стали путаться. Он укрылся спальником и задремал, подсознанием слушая происходящее в природе вокруг него.
  
  ...Из-за гор незаметно поднялась серебряным диском луна, осветившая все вокруг. Беспокойно завозилась в камышах утка, испуганная громадной, темной тенью сохатого с молодыми еще рогами и болтающейся серьгой на шее. Он вошел в воду озеринки, потом поднял голову и застыл, вслушиваясь в тишину наступившей ночи. Капли воды, падая с морды, оставляли на озерной поверхности тонкие, серебристые обручи - волны...
  Артур спал...
  
  ... Утром проснулся бодрым и веселым, может быть впервые за весь поход - пошли одиннадцатые сутки его лесных скитаний...
  Рано поднявшись он вскипятил чай, глядя на горы и сравнивая их с зеркальным отражением в озере думал о красоте, о том, что живое реально одушевлённое природой, не сравнимо с самой точной художественной копией.
  "Хотя есть что-то загадочно назидательное в этом желании Природы делать свои копии" - размышлял Артур.
  - Наверное, в этом корни искусства и в пещерах Альтамиры, наглядно видно желание древних людей осуществить, воплотить такие копии живой природы как реалистический символ, который с помощью человеческой фантазии можно было оживить!"
  "Искусство - это параллельная реальность!" - мелькнул в голове афоризм.
  - Нет, тут скорее чудо творчества. Человек, как Бог, когда он создает мир, которого до него не было. В этом волшебство и мистика искусства..."
  
  Подул ветер, из-за перевала потянулись облака, похожие на горы серого, тающего снега в прозрачной воде.
  Артур быстро собрался и тронулся в путь - сегодня он решил сократить петлю, которую делала река, и идти по визиркам - лесоустроительным просекам делящим лес на квадраты.
  Остановился отдохнуть на склоне, заросшем стлаником, на ковре из брусничника - вот где ягоды-то осенью!
  Брусника цвела маленькими бело-розовыми цветами и потому, этот лесной ковер принял на время серо-зеленый цвет. Под ноги на таком ковре скользили и потому, поднимаясь почти "в лоб" на гору Артур запыхался, а когда сел и успокоился, то в зарослях стланика увидел, как гибкие, темно-коричневые по цветы зверьки, очень близко от него, проворно перебегают по стволикам гоняются друг за другом.
  "Соболь!", - подумал он и стал вглядываться в хвойную чащу, пытаясь лучше разглядеть чудесных таежных жителей.
  В зеленой кисее пушистой хвои стланика, Артур рассматривал переливчатое мелькание гибких зверьков то ближе, то дальше. Они совсем не боялись человека и даже любопытствовали: может быть, они впервые видели такое существо так близко.
  В нем взыграл охотник и осторожно, медленно двигаясь, он выбрал место для наблюдения.
  Собольки гонялись друг за другом перескакивая с ветки на ветку, шурша коготками по коре, мгновенно меняя направление, и вдруг на мгновение замирали в неподвижности, а потом, с земли, высоко и пружинисто подпрыгнув цеплялись за тоненькие ветки, и как акробаты влезали вверх.
  
  Артур вспомнил писателя Черкасова и его "Записки охотник Восточной Сибири", где автор восхищался силой и смелостью соболя, говоря, что если бы соболь был величиной хотя бы с собаку, то страшнее хищник не было бы в тайге...
  Вскоре собольки исчезли, так же неожиданно, как и появились...
  Преодолев подъем и спускаясь вниз на небольшую террасу, покрытую кочковатой травой и густо-зеленым мхом, Артур увидел впереди странное сооружение, явно сотворенное человеческими руками.
  Подойдя поближе, он сбросил рюкзак на землю и стал осматривать сооружение. Это были четыре ствол, гладко ошкуренные и обрубленные на высоте выше полутора метров. К этим столбам, не вкопанным, а имеющим крепкие корни в земле, были прикреплён "ящик" сделанный из стволиков лиственницы, но без крышки.
  Подпрыгнув, он заглянул в ящик, но внутри было пусто...
  И вдруг он понял, что это гроб, в котором еще совсем недавно хоронили своих умерших тунгусы.
  "Так вот как это бывает!" - погрустнев и утолив любопытство, подумал Артур.
  Он присел около рюкзака и оглядел окрестности.
  Когда-то, не так давно, здесь от чего-то умер человек. Его родственники сделали этот гроб - домовину, усыпальницу и оставив в нем мертвое тело ушли. Через какое-то время деревья стали гнить, разрушаться, в щели проникли мыши и птички, которые грызли тело и кости. Потом привлеченные запахом пришли крупные хищники, растащили тело по кускам и кусочкам, и через какое-то время от человека не осталось даже костей...
  
  Поднялся ветер. Из-за спины, там откуда он шел, по небу поползли серые клочковатые облака. Свет дня померк, деревья на лесных гривах монотонно загудели.
  Артур, не замечая перемен сидел и напряженно думал о законах дикой природы.
  "Она жестока и равнодушна и ей нет дела ни до конкретного человека, ни до человечества вообще. Природа универсальна и многолика...
  Она породила человека, но она же без сожаления убьет его, когда наступит предопределённое время. Ей будет ни холодно, ни жарко, если над Землей заполыхают всеуничтожающие взрывы атомной войны, в которой погибнет все живое, включая творца атомной бомбы - Человека! А образовавшаяся пустыня будет всего лишь очередным лицом этой реальности, которую человек называет природой...
  Ведь сама Земля - всего лишь песчинка на миг блеснувшая в океане космической жизни! И никогда больше, в просторах необъятной Вселенной не будет похожей на неё звезды!"
  
  ...Он содрогнулся от этих абстракций и словно проснулся - лес кругом потемнел, помрачнел, загудел под ветром, стало тревожно и неуютно.
  Надев рюкзак на плечи Артур заторопился, почти побежал вперед, стараясь не потерять под ногами заросшую кустами визирку....
  Проходя вдоль крутого склона, спускающегося в долину ручья, он поднял глаза и на гребне, на маряне увидел силуэты оленей, пасущихся там, почти на уровне низко опустившившихся облаков. Однако их присутствие Артура не удивило - зверя в этой глухой тайге было много...
  Потом, не останавливаясь, подгоняемый непонятной тревогой, он поспешил выйти на тропу.
  Вскоре начался дождик, мелкий, шелестящий, становящийся все сильнее.
  Артур промок, но штормовку из рюкзака не вынул - "Сухое пригодится еще, - думал он, вглядываясь в извивы тропы.
  - Дойду до устья Муякан и, если дождь не перестанет, то буду табориться и ночевать".
  По карте он знал, что где-то здесь Муякан впадает в Мую.
  Вдруг из-под ног в сторону от тропы свернула едва заметная тропинка. Не задумываясь, Артур сбросил рюкзак под куст, на развилке, и почти бегом побежал по тропке.
  Вскоре из-за сосен мелькнул черный силуэт избушки - Артур не верил своим глазам, однако это действительно было зимовье.
  Войдя внутрь, в полутьме он рассмотрел закопченные стены, нары от стены до стены в дальнем конце, железную печку под маленьким грязным окном, едва пропускающим мутный полусвет. Был даже стол, сколоченный из нестроганых досок!
  "Давно стоит" - констатировал Артур и, обрадовавшись, побежал за рюкзаком...
  
  Вскоре в зимовье топилась печь, варилась ароматная каша, а человек, лежал на постеленном на нарах спальнике. С
  Сняв мокрую одежду, он повесил ее сушить над печкой и уже задремывая, сквозь наплывы сна слушал потрескивание огня в печи и мерный шум дождя падающего на крышу...
  "Жить все-таки хорошо, - лениво размышлял он, - еще час назад, мокрый, голодный и усталый я брел по тропе, не зная, где устроиться на ночлег. И вот я под крышей, в тепле, варю кашу и думаю уже о завтрашнем дне.
  Я прошел две трети пути, окреп, приноровился к одиночеству и усталости и совсем недолго осталось ждать, когда мой поход закончится!
  Конечно, немножко жаль, что рядом нет никого, кто мог бы разделить тяготы пути, и мои восторги перед красотой и величием тайги. Но ведь я могу потом все это описать, могу собрать книгу очерков о своих странствиях - ведь не зря же я заканчивал журналистику..."
  
  Артур медленно перевернулся с боку на бок...
  "Работать в газете я больше не могу - там такая суета, так много неумных начальников и так много идеологической цензуры. Это не для меня, но ведь писать рассказы я могу?!"
  Почувствовав запах горелой каши Артур вскочил и обжигая пальцы, убрал котелок с печи.
  - Пора и поесть, - проговорил он вполголоса, и поймал себя на этом. "Я уже сам с собой разговариваю, - нахмурился Артур. - Ну, ничего, это обычное для одиноких людей дело".
  За ужином съев кашу сверху, пригорелую на дне залил водой и оставил до утра. После еды ему стало жарко и он открыл двери зимовья - снаружи стояла мокрая темнота, шумел и покачивался под ветром темный лес, однако за толстыми стенами избушки он был в безопасности - поеживаясь он вдруг подумал, каково было ночевать под дождем, у заливаемого костра, под продуваемым брезентовым пологом.
  "Да, мне повезло - заключил он,
  Перед сном, Артур занес в домик охапку дров из поленницы и думал при этом об охотнике, живущем здесь зимой на промысле.
  Неподалеку от зимовья был срублен лабаз, на верху ошкуренной сосны в метрах пяти от земли, а у избушки стояла прислоненная к крыше высокая лестница.
  "Перед охотничьим сезоном - думал Артур - охотники на лодках завезут продукты, а чтобы звери не разорили зимовье, спрячут их на лабазе, куда даже соболек не залезет - дверца то закрыта...
  Ещё вечером, он сквозь деревья видел, чуть в низине, широкую реку, наверное Муякан, но спуститься к воде не было времени...
  Заснул Артур разморенный теплом и безопасностью очень быстро, и видел приятные сны: мать, от которой давно уехал в город, старшего брата...
  Поселок, в котором он родился и жил, был невелик и находился далеко от Сибири и лесов, на Украине, в Черниговской области.
  Учился он хорошо и по окончании школы решил ехать в Иркутск поступать на журналистику. Там и конкурсы были поменьше, да и жить, казалось, будет интереснее. Про дом и родных он почти не вспоминал, жизнь закружила, но иногда, во сне видел улицу поселка, шоссейную дорогу, по которой мчались машины в Киев и из Киева; видел мужиков, летним вечером толпящихся перед пивным киоском...
  
  ... В тепле, путешественник спал не просыпаясь до утра и проснулся с улыбкой на лице...
  Выйдя на воздух, глубоко вдохнул влажный, пахнущий сосной воздух и огляделся. Дождь кончился недавно и серые тучи подгоняемые ветром быстро неслись, на север, а кое-где, в просвете туч мелькало синее небо, но тут же пряталось за набежавшим облаком.
  Артур сходил к речке, умылся холодной водой, потом осмотрелся - и вниз и вверх по течению, кроме зарослей кустарников и высокой травы под деревьями ничего примечательного.
  Возвратившись, уже размявшись развел костер, вскипятил чай, отмыл горячей водой котелок из-под каши, позавтракал открыв последнюю банку консервов, закусывая лакомство хрустящими, начинающими пахнуть плесенью сухарями.
  "Надо сегодня какую-нибудь птичку добыть" - думал он, укладывая отощавший рюкзак.
  Уходя, помахал избушке рукой, - так кстати она оказалась на его пути!
  Рюкзак показался необычайно легким, и тут же, Артур вспомнил, что продукты кончаются и почти бегом возвратился в зимовье. На окошке, изгрызенные мышами лежали засохшие горбушки, и он, собрав их положил в продуктовый мешок.
  "Пригодятся, - думал он. - Буду перед едой обжигать на костре. А еще придется охотиться на птиц, не жалея времени".
  С утра в животе голодно урчало, и запыхавшись от ходьбы он тут же вспотел...
  
  "Слабею", - равнодушно отметил он...
  Выйдя на тропу, Артур скоро промок от падающих с веток стланика холодных, крупных капель от прошедшего ночью дождя. Чтобы согреться, прибавил шагу, но несколько раз поскользнулся на мокрой тропе и старался идти осторожнее...
  Вскоре тропа превращаясь в дорогу расширилась, и кое-где были отчетливо видны следы лошадиных подкков.
  "Человек где-то недалеко живет, - отметил Артур про себя и стал прислушиваться и вглядываться - невольное беспокойство вкралось в сознание. Он так привык быть совершенно один на сотню километров вокруг, что готов был пожалеть о приближающемся человеческом жилье...
  
  ...Большая река возникла неожиданно, словно вывернула из-за поворота.
  - Это уже Муя, - проговорил Артур вслух - и какая она большая!
  "От берега до берега будет метров сто, а то и больше. И течение быстрое", - отметил он про себя и спустился к воде, оставив рюкзак на верху крутого берега.
  Солнца не было видно сквозь тучи, но чувствовалось, что погода налаживается и кое-где у горизонта уже светились синие дыры ясного неба.
  Походник ступил на плоский камень, лежащий в воде, присел и с удовольствием хлебнув несколько глотков вкусной воды умыл лицо, чувствуя под пальцами отросшую, помягчевшую бороду.
  Потом, поднявшись к рюкзаку присел на травку, и стал следить за течением на реке, выдавливающей на поверхность водные струи из глубины потока. Чуть дальше середины, вдруг выпрыгнула и шлепнулась в воду большая рыбина.
  
  "Ну, почему я не рыбак!? - сокрушался Артур.
  - Здесь в реках столько рыбы, что можно кормиться и вареной, и жареной, и пареной рыбой", - он сглотнул слюну и почувствовал сосущий голод...
  За время похода он сильно изменился, похудел, оброс бородой, и на голове волосы грязные и давно нечесаные торчали во все стороны, а глаза ввалились и черные зрачки беспокойно блестели. Кожа на лице и шее загорела до черноты, и светлые морщинки разбегались от глаз к вискам; руки тоже были коричневыми с множеством ссадин, больших и малых.
  Одежда стала серо-зеленого, грязноватого цвета от ночевок у костра и дымом пропахла так, что Артур сам чуял этот запах.
  Но человек не обращал внимания на свою внешность и ему даже нравился этот запах копченостей от одежды, струйчатая мягкость бороды, длинные волосы на голове...
  
  Речная долина расширилась, и на противоположном берегу за предгорьями виднелся высокий горный хребет с белоснежными шапками вершин. Тропа, коричнево-серо-зеленой ниточкой мелькала, извиваясь по берегу, то удаляясь от воды, то бежала по береговому краю.
  Пара белых лебедей, медленно маша крыльями, пролетела вверх по течению и видела широкую, серо-стальную ленту реку, чуть заметную тропу вьющуюся вдоль берега и маленькую фигуру человека, одиноко шагающего им навстречу, вниз по реке. Гортанно перекликаясь, шурша большими крыльями лебеди вскоре скрылись за сосновыми пушисто-зелеными вершинами прибрежного сосняка.
  А человек шел и шел, неуклонно приближаясь к заветной цели...
  
  ...Вдруг, из-под ног с громким хлопаньем крыльев вылетела парочка рябчиков и лавируя между хвойными лапами стланика, вскоре они вновь сели на землю.
  Человек замер на секунду, потом сбросил рюкзак, достал сверток изнутри, проворно собрал обрез, зарядил дробовым патроном, клацнул замками, взвел предохранитель и, крадучись, нагнувшись, осторожно сделал несколько быстрых шагов в сторону рябчиков.
  Переждав, сделал еще перебежку и, вглядевшись, заметил мелькнувшего, бегущего в стланиковой чаще рябчика. Вскинув ружье, он прицелился, но рябчик, мелькнув еще раз, словно растворился в хвойной зелени.
  Человек поводил стволом, потом медленно опустил ружье и, глубоко вздохнув, выпрямился. Чуть погодя, он сделал несколько шагов вперед и вновь, как ему казалось, увидев птицу на земле быстро прицелился.
  Но проходила секунда за секундой, а выстрела не было.
  Через время человек, опустив ружье, зашагал вперед, и уже с другого места справа от него, из кустов раздалось хлопанье крыльев взлетевших рябчиков. Раздосадовано махнув рукой, неудачливый охотник, держа ружье в правой руке, стволом вниз, левой отводя ветки стланика, вышел на грязную после дождя тропу, и тут за спиной его в просвете туч вспыхнуло яркими лучами полуденное солнце!
  
  Он, направляясь к рюкзаку, повернул голову в сторону этого яркого света...
  Правая нога, ступив на скользкую кочку, поехала по липкой грязи, и охотник, сохраняя равновесие взмахнул правой рукой с ружьем. Пальцы напряглись, сжались и указательный, резко нажал на курок!
  Грянул выстрел, и человек упал - заряд попал в левую ногу и дробь, пробив сапог раздробила кости и хрящи голеностопа с такой силой, что почти оторвала ступню...
  Артуру почему-то показалось вначале, что он сильно ударил стволом по ступне и поэтому, подвернув ногу упал. При падении он выпустил ружье - оно, курком сильно ударило отдачей по пальцу.
  Не понимая ещё что произошло, он пошарил левой рукой по траве, опираясь на нее попытался встать согнув левую ногу, но от огненной боли в ступне потерял сознание и упал лицом в мокрую грязь!
  Грохот выстрела прокатился над рекой, ударившись о другой берег, ответил эхом и растаял в необъятных просторах тайги...
  
  Все так же несла свои прозрачно-струистые воды река, так же летели по небу на север лохматые облака, ветер шелестел хвоей и перебирал зелеными листочками на белокожих березах.
  В кустах на берегу размеренно тенькала суетливая птичка и темнела на краю черной грязевой лужи, скорченная фигура человека, лежащего в странно неудобной позе.
  Человек тяжело дышал со свистом втягивая воздух в крепко сжатые зубы и пальцы правой руки, сжимаясь, царапали грязь ногтями - он был в беспамятстве.
  
  ...И быстро, быстро сменяя друг друга пришли, затеснились картины из детства, юности - из прошлой, кончающейся жизни!
  ...Ему три года, и они со старшим братом идут на запретные озера, чтобы купаться с остальными дворовыми ребятами. Он никого из них не помнит, но слышит треск прозрачных крылышек стрекозы, пролетающей мимо, чувствует зной и запах разогретой воды и разопревших корешков осоки, торчащей сплошным ковром из кочек и влажных промежутков между ними, слышит бульканье грязи по которой бредет старший брат почти захлебываясь ею, а на плечах у него сидит Артур и смотрит вперед, когда же закончится эта глубокая черно-маслянистая жижа...
  Потом, возможно, в тот же день разгневанная мать по каким-то приметам узнавшая об их купании, колотит мягким тапком старшего брата по заду - тот ревет и просит прощения. Артур тоже плачет и за это получает свою порцию шлепков...
  Чуть погодя они на улице, едят хлеб с маслом, посыпанный сверху сахаром, изредка вытирая непросохшие еще слезы - лицо им светит теплое большое заходящее солнце...
  ... Зима. Ему десять лет. И он перед выпиской из больницы, в которой пролежал несколько месяцев идет гулять. Снег хрустит и искрится под ногами. Высокий берег укрытый плавными ковровыми шубами синеватого в тени снега, солнце над ним - золотое, ясное и лучистое среди синего, почти темного, глубокого неба...
  А вот уже ночь, ветер с моря холодит и толпа призывников, строем, не в ногу бредет по пирсу к невидимому катеру, который должен их переправить на остров в большой бухте. Запах соли и водорослей, и чуть неспокойно на душе - начало службы...
  А вот вечер по случаю окончания университета. Он здесь гость, хотя начинал учиться с этими нарядными девушками и парнями вместе на дневном, но заканчивает уже как заочник.
  Банкетный зал, звуки музыки из большого зала, и он словно посторонний, сидит и решает - кто с кем пришел, и кто в кого влюблен. Всплеск музыки за перегородкой, и потом темнота, и он провожает смеющуюся Ольгу, а она, держа его за руку говорит:
  - Я тебя никуда не отпущу - квартира сегодня свободна, мы можем быть одни хоть до завтрашнего вечера. А тебе в твое общежитие уже не добраться - автобусы не ходят...
  Он хочет ей возразить, что он и пешком может, столько раз ходил, но молчит, а она смеется и обнимая, крепко прижимаясь, влажно целует в губы, щекочет языком.
  И, наконец, он видит старичка-тунгуса, сидящего на корточках, опершись худой спиной о дрожащий борт машинного отделения, и ему становится грустно и даже тоскливо - старичок такой маленький и одинокий...
  
  Уже много позже, Артур, вспоминая эти картинки беспамятства думал, что наверное, это была физиологическая реакция организма на смертельную опасность для его жизни в тот момент, а потому, картинки из памяти теснились в голове, предупреждая и напоминая...
  И ещё, наверное, работало подсознание как бывает во сне, когда внешние звуки и ощущения, вдруг трансформировались в какую-то внятную и логичную историю...
  
  ... Солнце, появившись на небе над безбрежной тайгой, словно растопило тучи и к вечеру, небо очистилось, оставив прохладный ветер веющий над тайгой.
  ... Очнувшись от холода, Артур еще услышал свой бессознательный стон и ворочая во рту сухим и будто распухшим языком, преодолевая бешеную боль приподнялся на руках и глянул на ноги. Из левого сапога, из небольшой рваной дырки, медленно, выливалась на грязь черно-красная кровь и стояла там небольшой лужицей.
  Он почувствовал в сапоге мокроту и хлюпанье, и понял, что голеностоп разбит вдребезги, и что сапог ему не снять: разбухшая портянка заклинила...
  Артур полежал ещё, громко и натужно втягивая воздух сжатыми губами, так что получался всхлип.
  Каждое движение причиняло невыносимую боль, после которой все тело сотрясала волна озноба. Повернув голову, он увидел лежащее рядом ружье и вспомнил все что предшествовало выстрелу!
  Очень хотелось пить.
  - Я могу умереть! - пробормотал он непроизвольно, тревожащую, бьющуюся в голове мысль.
  Опираясь на руки, чуть толкаясь правой ногой, Артур, превозмогая боль пополз по тропе к рюкзаку.
  Он стонал, скрипел зубами, но двигался к цели, оставляя на тропе кровавый след.
  За поворотом раненый увидел лужицу и, припав к воде, долго пил, поскрипывая илом и песчинками на зубах.
  Смочив лоб, он почувствовал жар на коже и отдыхая, лег рядом с лужей...
  Солнце, спустившись к горизонту, садилось за снежные вершины. Заметно похолодало.
  В левом сапоге, когда он чуть двигал ногой, перестало хлюпать, и, похоже, кровь перестала идти. Но поднялся жар, и Артура тряс неистовый озноб.
  Полежав немного с закрытыми глазами, он заставил себя оторваться от земли и вновь пополз, вскрикивая от боли матерясь обессиленным полушепотом, но крови на следу уже почти не было.
  Солнце коснулось вершин и почти заметно стало погружаться в пучину космоса там, за горами.
  Река под невысоким берегом шумела быстрым течением, оттеняя плеском воды тишину наступающего вечера...
  Наконец, дрожащий, обессиленный Артур подполз к рюкзаку, с трудом, чуть не плача, преодолевая уже становящуюся привычной невыносимую боль, достал из рюкзака спальник, брезент, полиэтилен, морщась от боли, обмотался ими, как мог и, положив рюкзак под голову, замер, затих согреваясь!
  
  В забытьи ему казалось, что он слышит голоса, скрип телеги и вдруг прибавляясь, появился вначале едва различимый шум мотора. Но звук нарастал, приближался, и вдруг человек понял, что слышит, действительно слышит звук лодочного мотора с недалекой, как оказалось реки!
  Артур приподнялся на руках, и в вечерней прохладной тишине, слушал гул мотора лодки, проплывающей под берегом, в ста шагах от него. Он стал шарить руками в поисках ружья, но вспомнил, что оставил ружье там, где произошел этот нелепый случай. Он пробовал кричать, слыша удаляющийся гул мотора, но вместо крика, услышал свой стон.
  Он в отчаянии бил кулаками по земле, скрежетал зубами, потом заплакал и в это время моторка, завернув за поворот реки почти смолкла. Еще какое-то время далекий звук эхом отдавался от другого берега, но постепенно затих, теперь уже навсегда...
  - ...Все пропало" - шептал он, вытирая слезы грязными руками.
  - Это был единственный шанс, и я его упустил!
  Он уронил голову на прохладную землю и плакал всхлипывая, плакал долго не стесняясь своей слабости.
  Он хотел умереть и боялся смерти.
  В голове мелькали обрывки мыслей: "Я еще молодой... Я ничего еще не сделал... Но у меня никого здесь нет, и меня даже искать никто не будет... Никто не знает, где я!"
  Он обессилел от боли и переживаний и стал терять чувство реальности...
  
  И вдруг, в его помутившемся сознании всплыл, вспомнился прочитанный в журнале "Охота и охотничье хозяйство" случай из жизни тунгусов-охотников живущих где-то на Севере.
  ...Заезжая на промысел, охотник вместе с оленями и нартами попал под лед! Стоял тридцатиградусный мороз, и пока он ловил обезумевших оленей, пока вновь запрягал в нарты, одежду его и сапоги полные водой заковало льдом. Он свалился в нарты и пугнул оленей, которые домчали его до ближней избушки. Свалившись с нарт, он вполз внутрь, развел огонь в печи и упал рядом, гремя льдяными сосульками...
  Вскоре избушка нагрелась, и лед на охотнике растаял, но ступни он отморозил и через день началась гангрена...
  Тогда напившись спирту допьяна, он отрезал себе обмороженные ступни и передвигаясь на четвереньках, сделал себе чулки из ичигов и закладывал туда заготовленные в зимовье лечебные травы. Этим он спасся...
  
  "Спасся - билось в сознании полумертвого Артура. - Но ведь я тоже могу спастись. Надо только не паниковать и бороться до конца. Есть шанс - ведь у меня только одна ступня оторвана... Ведь сейчас не зима..."
  Эти бредовые мысли придали ему сил!
  Он освободился от спальника, брезента и полиэтилена, запихнул торопясь все это в рюкзак, влез в лямки рюкзака и дрожа в ознобе, пополз назад, к ружью. Конечно, он пробовал подняться, но при неловком движении, падал от боли, как подкошенный...
  Сапог, полный крови, с разбухшей портянкой был как мягкая шина, и потому Артур мог ползти...
  Солнце давно закатилось на западе, и сумерки сменились ночным полумраком, когда Артур дополз к ружью, он уже знал, что будет делать - в кармане рюкзака оставалось три патрона...
  "Если лодка поплыла вверх по течению, то она рано или поздно будет плыть вниз, туда, откуда она пришла. Я должен выползти назад, на берег и ждать, а когда лодка появится буду стрелять в воздух и меня могут услышать!"
  Эти мысли его воодушевили, но главное, перед ним появилась цель и потому стоило побороться за жизнь!
  Нога разбухла и болела непрерывно. Озноб тоже не проходил. При малейшем движении острая режущая боль пронзала тело и мозг, а время его жизни тянулось трагически медленно...
  Передохнув, по маленькой лощине, к счастью без зарослей стланика, он пополз к реке огибая попадавшиеся на пути чахлые березки - ползти вниз было немного легче.
  ...Серые сумерки, к полуночи сменились холодной светлой ночью. Над лесом взошла полная луна, похожая на серебряную монету, полу стёршуюся от времени...
  
  Волк-самец, отлежавшись за день в зарослях кустарника недалеко от норы где жили волчица и пятеро его маленьких волчат, легкой трусцой отправился на охоту вниз по распадку, по направлению к реке. Ночь была светлая, и острые глаза зверя хорошо видели все детали ландшафта далеко вперед и по бокам.
  Пробегая крупным сосняком, растущим на южном склоне распадка, волк услышал копошение в кроне большой птицы и остановился, а глядя вверх различил темный силуэт глухаря.
  Подбежав к сосне и поднявшись на задние лапы, он поскреб когтями по шершавой толстой коре и глухарь зло закрякал, но находясь в безопасности, повозившись вскоре успокоился и затих.
  Волк тронулся дальше.
  Выйдя на тропу, по которой уже давно никто из двуногих не ходил и не проезжал верхом на ушастых или рогатых животных, хищник все той же рысью бежал навстречу ветру, изредка останавливаясь и принюхиваясь.
  Вдруг его чуткий нос уловил запах свежей крови и еще чего-то, пахнущего остро, едко и опасно!
  Волк подобрался, шерсть, не успевшая еще до конца перелинять, поднялась на загривке неровным ежиком и он пустился легким, машистым галопом по тропе, навстречу запаху.
  
  Но доскакав до места, где на тропе раздался этот роковой выстрел он резко затормозил, отпрыгнул с тропы в кусты и тихо зарычал оскалившись, сморщив нос обнажил белые зубы и острые белые клыки.
  Он вновь принюхался и вздрогнув, услышал незнакомый шум, шуршание по траве и глаза его блеснули зелеными огоньками.
  Хищник напружинился, легко переступая сильными длинными лапами, начал из-под ветра по дуге обходить место, откуда, то замирая то возобновляясь был слышен этот шум - кто-то большой и неосторожный полз по земле...
  Вдруг из полутьмы раздался стон и волк вновь отпрыгнул в сторону - он узнал голос двуногого существа, который слышал на этой же тропе уже несколько раз...
  
  Но голод и любопытство толкали волка навстречу опасности, а запах крови, который он сейчас явственно ощущал, удерживал его от бегства. К запаху крови и мокрого кострового дыма примешивался волнующий запах физического страдания!
  Вскоре, звук ползущего по траве тела на какое-то время затих, но волк, обойдя человека по суживающейся спирали, уже слышал его громкое, воспаленное со всхлипами дыхание!
  Наконец, сквозь кусты он разглядел лежащее ничком неподвижное человеческое тело и только по громкому дыханию было ясно, что человек еще жив.
  Волк прилег на живот, но высоко подняв голову следил ожидая, что же будет дальше...
  
  Прошло полчаса и человек, наконец, поднял голову, потом поднял туловище на руках и, помогая себе толкаясь правой ногой, пополз на правом боку, постанывая и шепча какие-то злые слова...
  Недалеко, под высоким берегом шумела река и то тут, то там всплескивала рыба, выпрыгивая и падая назад в воду.
  Луна на темно-синем, почти черном небе, с видимыми крупными звездами, прошла половину полукруга и светила навстречу ползущему человеку, оставляя на бегущей черной воде широкую серебристую дорожку, которую изредка взрывали своим коротким всплеском-полетом, отблескивающие синей сталью изогнутые рыбины!
  Метров через двадцать человек снова затих, уронив голову на руки и отдыхая. Его сознание работало только в одну сторону, ничего не замечая вокруг:
  "Надо доползти до рассвета до речного берега... Иначе смерть... Надо доползти!"
  И это многократно повторенное "надо" заставляло его раз за разом поднимать голову и, преодолевая боль, тошноту и головокружение ползти вперед к вперёд...
  
  В очередной раз после забытья он резко поднял голову и увидел освещенный луной силуэт волка, отскочившего в куст, блеснувшего в полутьме двойным зеленоватым огоньком глаз.
  Страх на мгновение сковал мышцы человека, озноб прекратился и вдруг стало очень жарко...
  - Неужели, волки, - прошептал Артур, и мысли, одна страшнее другой, понеслись в голове.
  "Набросятся, порвут... Я не смогу отбиться, если их много...
  Санитары!" - почему-то всплыло в голове и испуг вдруг перешел в озлоблением!
  На время он забыл о боли в ноге - не отрывая взгляда от насторожившегося зверя, человек осторожно опустил с плеча обрез, прикрыв его туловищем, дрожа от нетерпения, достал из нагрудного кармана заряд с картечью, вложил в ствол и стараясь не шуметь, закрыл затвор.
  Потом, не отводя взгляда от стоящего в двадцати метрах насторожившегося волка, он большим пальцем медленно взвел предохранитель...
  Услышав щелчок, зверь подпрыгнул, почуяв недоброе, а человек плавно приподнял голову повыше затем так же плавно, но быстро приложил ружье к плечу и выстрелил!
  Волк видел вспышку пламени, слышал гром выстрела и одновременно, в грудь и в бок ему ударило несколько картечин, сбив его с ног! Потом, из последних сил зверь высоко выпрыгнул вверх и с предсмертным воплем-воем метнулся в чащу.
  Сделав несколько громадных прыжков он рухнул в куст багульника, по телу прошла предсмертная дрожь, передние лапы несколько раз дернулись, и зверь умер!
  
  Артур ругался, матерился вслух и ликуя стучал кулаком по земле: - Нет! Я не бессловесная и покорная жертва! И я не нуждаюсь в ваших санитарах кабинетные охотнички - торжество победы над своим страхом добавило ему сил.
  После небольшой паузы, собравшись с силами, он пополз дальше и, наконец вскоре увидел: и черную, двигающуюся равнину реки, и серебристую дорожку на воде, и темной стеной стоящие на той стороне горные склоны в лунной тени...
  Не теряя времени, вновь зарядил ружье, чуть помедлив, снял, стянул через голову энцефалитку и грязную с серыми пятнами, белую футболку. Из кармана рюкзака достал кусок веревки и привязал к короткому стволу обреза эту белеющую даже в темноте тряпку. Потом, теряя силы, вскрикивая от боли, одел энцефалитку, снова завернулся в спальник, брезент и полиэтилен и дрожа от усталости, чувствуя непрерывную разрывающую левую ступню на части боль, согрелся. Дрожь прекратилась. Стало даже жарко, и на грязном лбу выступила испарина.
  -Теперь я буду ждать - повторял он вслух теряя сознание...
  - Буду ждать и слушать, столько, сколько понадобится... Я не умру, потому что я не жертва...
  Уже в бреду, он вспомнил слова молитвы, увидел картину из детства: дорожка к дверям маленькой деревянной церкви, в которой, как рассказывала ему мать, его окрестили младенцем. И ещё совсем маленький, содрогаясь, всматривался он в безногих, безруких, инвалидов войны, двумя рядами сидящих вдоль этой дорожки.
  - Боже! Спаси и сохрани! - повторил он несколько раз и даже попробовал перекреститься...
  Ему казалось, что он кричит, но губы его едва шевелились.
  Луна спряталась, стало очень темно, но через некоторое время на востоке посветлело и тьма отступила...
  Артур, то проваливался в горячий бред, то всплывал на поверхность сознания. Он ждал нетерпеливо, даже в бреду, повторяя едва слышно:
  - Она вернется. Она скоро приплывет назад!
  
  ...Отец и сын Кирилловы едва успели закинуть сети по свету и уже в темноте, причалив к берегу, пришли в зимовье. Открыв дверь, они учуяли запах недавнего тепла и печного дыма.
  - Батя, кто-то был тут прошлой ночью! - обеспокоено высоким, не по фигуре голосом произнес Семен - младший Кириллов.
  - Сам вижу - недовольным голосом ответил Петр Семеныч - отец, и почесав бородку стал щипать лучину.
  Семен, бросив рюкзак на нары, вышел наружу, прикрыв скрипнувшую дверь и загремев ведром, проворно принес воды, занес в зимовье две охапки дров и пока отец ставил котелок с водой на печку, приставив лестницу слазил на лабаз, достал банку тушенки, металлическую банку с крупой, спустился, заодно закрыв дверку лабаза на щепочку.
  - Вроде все цело, батя! - довольным голосом произнес он, и подражая отцу, с кряхтеньем снял сапоги.
  - Да и я вижу, что все вроде на месте произнёс старший Кириллов и помолчав добавил: - Кажись, одну только ночь ночевал...
  
  Быстро сварили кашу, поели и легли спать - не сговариваясь решили, что надо встать пораньше, снять сети и от греха уплывать домой.
  Петр Семеныч недовольно сопел, потом притих, зазевал крестясь.
  Семен заснул мгновенно, по-молодому, а отец ворочался, проснувшись слушал тишину за стенами и засыпал снова.
  "Кто бы это мог быть? - спрашивал он себя.
  - Может, охотовед районный пожаловал порыбачить. Но если он проскочил незаметно мимо села, то у геологов, которые стоят отсюда в двадцати километрах, обязательно бы знали, что он пожаловал и предупредили бы".
  Он прикидывал и так и эдак, но совсем не думал, что кто-то может зайти со стороны Нижнего - на его памяти, в одиночку никто из Нижнего на Мую не приходил...
  
  В пять часов утра, в избушке уже топилась печка, и чайник закипал, когда Петр Семеныч толкнул в бок сына: - Семка, вставай, зарю проспишь!
  Семен вскочил, ошалело хлопая глазами посидел минуту, приходя в себя после сна, а потом быстро обулся и, выскочив на улицу, шумно умылся, звякая кружкой о ведро...
  Когда не лодке гребли к сетям, на востоке разлилось яркая заря, окрашивая воду попеременно, чуть ли не во все цвета радуги.
  Семен греб, а Петр Семеныч, захватив тетиву сети перебирая клещневатыми, заскорузлыми пальцами выбирал, аккуратно и быстро освобождая трепещущую, извивающуюся, крупную, блестящую боками рыбину, одну за другой.
  Через полчаса, уложив рыбу в черный толстый полиэтиленовый мешок, бросили его под сиденье, а сети тоже спрятав в чистый мешок из-под картошки, забросили в бардачок и закрыли замок.
  Петр Семеныч позволил Семену сесть на мотор и тот, молодецки дернул, ловко намотавши на шкив кусок бечевы с узлами для сцепления.
  Мотор взревел, и недовольным голосом отец проворчал сыну: - Легче ты!
  Улыбаясь, держа ручку газа, после прогазовки на малых оборотах, Семен аккуратно переключил скорость и лодка сначала медленно, задирая нос, натужно завывая тронулась, толкая воду перед собой; потом, набрав скорость поднялась, волны все более острым углом уносились за корму и лодка, мерно урча мотором полетела вниз по течению.
  Петр Семеныч сидел на переднем сиденье и острыми глазами из-под мохнатых бровей, вглядывался в проплывающие берега.
  
  ... Плавно обогнув тупой угол косы при впадении Муякана в Мую, лодка шла вдоль левого берега и, пройдя несколько километров вниз, они оба услышали выстрел с берега, совсем недалеко.
  - Вороти! - через небольшую паузу после выстрела закричал отец и Семен, напрягшись, повернул мотор от себя, а лодка пошла почти перпендикулярно к противоположному берегу.
  - Близко не рули! - прокричал сквозь ветер и шум мотора Петр Семеныч, и Семен послушно выправил мотор, посылая лодку, как коня, вдоль берега. Оба смотрели назад, и почти напротив снова раздался выстрел и затем, отец и сын одновременно увидели белую тряпку, качающуюся справа налево и обратно, почти с земли на берегу.
  Мотор сбавил обороты, и отец крикнул: - Глуши!
  - Там кажись человек, один и тряпкой машет, - нерешительно произнес Семен, а отец, уже различивший фигуру человека, почему-то сидящего на земле, и машущего тряпкой, скомандовал: - Заворачивай!
  Когда подплыли к берегу, Семен плавно направил лодку на отмель, а отец, спрыгнув в воду затащил лодку как можно дальше от воды.
  Проворно вскарабкавшись на береговой откос, Петр Семеныч увидел грязного бородатого мужика, полулежащего и завернутого в какие-то лохмотья.
  Человек протягивал ему навстречу руки и хрипло повторял:
  - Братцы! Братцы! Спасите! Нога!
  Семен из лодки кинул наверх бечевку, отец подхватил ее и вдвоем, они еще подтащили лодку повыше в берег. Отец привязал бечевку к комлю березы растущей почти на обрыве и осторожно подошел к человеку - Семен тяжело дышал за спиной...
  - Братцы! - едва слышно бормотал Артур пытаясь подняться и теряя сознание.
  - Нога... Спасите! - и повалился навзничь головой в траву...
  Кирилловы засуетились. Осторожно освободив бесчувственное тело от тряпья намотанного вокруг туловища, разглядели дырку в сапоге и сукровицу, сочащуюся наружу. Кряхтя, спустили тело в лодку, подстелив спальник и брезент на мокрое дно.
  Отплыли от берега подальше и посредине реки, прибавив газу, понеслись вниз по течению.
  Артур что-то бормотал в бреду и стонал...
  Солнце поднялось над лесом на востоке яркое и словно умытое. Стали видны заросшие ельником крутые распадки, уходящие к каменистым вершинам справа и сумрачная тайга, полого уходящая вдаль слева.
  Вскоре, там же, на левом берегу, примыкая к воде начались просторные покосные луга, и завиднелось небольшое поселение.
  Из трубы одной из избушек шел дым и неподалеку паслась коричневая лошадь.
  Когда причалили и Семен побежал к начальнику геологов, Артур очнулся, огляделся, измученно улыбнулся, неотрывно смотревшему ему в лицо Петру Семеновичу.
  - Ногу отстрелил - прохрипел он и облизнул пересохшие губы. Петр Семенович достал кружку и, зачерпнув воды за бортом, подал ему. Артур жадно пил, стуча зубами о край кружки и проливая воду.
  Он был страшен: лохматые грязные волосы, худое, изможденное лицо в полосах грязи с дико блестевшими глазами. Грязная, рваная одежда висела на его худых плечах как на вешалке.
  - Откуда ты? - спросил Петр Семенович и удивленно покачал головой, когда услышал:
  - Из Нижнеангарска... Две недели иду.... А вчера в полдень ногу случайно отстрелил. Забыл предохранитель поставить - слабым голосом объяснял он улыбаясь жалкой улыбкой.
  По берегу, к лодке уже спешили мужики во главе с Семеном, неся в руках старую дверь, снятую с петель. Когда Артура вытаскивали из лодки и клали на дверь, он скрипел зубами от боли, но молчал...
  
  ... Начальник геологической партии, молодой еще, светловолосый, с рыжей бородой - Володя Бахтин, связавшись с Бодайбо говорил в микрофон:
  - Ступню отстрелил парень. Мы сапог не снимали, но видно, что мужик едва живой. Надо санитарный вертолет высылать.
  Поправив наушники, он выслушал ответ, покивал, потом ответил:
  - Да, хорошо, ждем - и спохватившись, добавил, - связь будем держать каждый час, по нолям...
  Артура внесли, толпясь и сопя, в кухню и положили прямо на двери на пол. Он кусал губы от боли, но улыбался и повторял: - Хорошо... Так, хорошо...
  -Точно из Нижнего? - спросил Бахтин, подойдя и недоверчиво улыбаясь. Артур поднял на него глаза и ответил:
  - Две недели иду, - потом помолчав улыбнулся - сегодня ночью волка стрелил - криво ухмыльнулся, обнажив чистые белые зубы.
  - Убил, кажется...санитара! - пробормотал он, невнятно.
  Мужики сели вокруг, и Бахтин тоже присел на край скамьи.
  - Как же ты так, один? - недоверчиво произнес он - Артур виновато улыбнулся в ответ.
  - Ведь умереть мог, или медведи бы заели - потом помолчал вспоминая:
  - Прошлой зимой у нас волки собаку утащили прямо из конуры и съели!
  Стряпуха, баба Настя стояла в кухонных дверях и, скрестив руки на животе, с жалостным любопытством смотрела на Рыжкова.
  Потом, спохватившись, всплеснула руками: - Что же это я? Ведь его умыть надо!
  Вскоре принесла таз с теплой водой, мыло, чистое вафельное полотенце.
  Обмывая лицо, шею, руки, она вздыхала и приговаривала:
  - И зачем же тебя, касатик, понесло по тайге, да в такую даль. Сроду здесь не бывало, чтобы кто из Нижнего, да пешком сюда, в этакую даль. Это ж, какой черт тебя толкал!
  Артур слушал, улыбался так, что уже устали щеки.
  - Вот захотел пройти до Бодайбо - ответил он.
  - Посмотрел карту и захотел...
  
  Мужики удивленно и настороженно качали головами. Пожилой рабочий смолящий цигарку с едким табаком, не удержался и прокомментировал: - Тут только тунгусы на оленях аргишили, да и то давно это уже было.
  Помолчал, выдохнул клуб табачного дыма:
  - А мы еще лет десять назад на лошадях подходили к перевалу. Недельная была дорога... Тогда еще, Димитрий Петров, медвежонка на кедрухе стрелил. Матка ушла, испугалась нас, а Митька, глядь, медвежонок наверху и сбил его!
  Пососал цигарку, потом помял окурок желтыми от табака пальцами, бросил, и заключил:
  - Мясо у медвежонка дюже вкусное было...- и после паузы совсем уже некстати закончил - энергетическое!
  Мужики, посидев еще немного разошлись на работы.
  Бахтин ушел к себе в каморку и начал писать отчет в полевом дневнике. Баба Настя накормила отказывающегося и стесняющегося Артура манной кашей с маслом и напоила горячим крепким чаем с сахаром и все расспрашивала, как да что...
  
  ... К обеду прилетел санитарный вертолет и там был врач. Первым делом он тщательно вымыл руки, потом попросил поднять дверь с Артуром и положить ее на столы. Расспросив походника, он между разговорами сделал ему обезболивающий укол, потом, дождавшись, начала его действия с помощью мужчин раздел Артура безвольно опустившего руки и часто моргающего полусонными глазами на суетящихся людей.
  Потом, ножницами разрезали штанины и уже потом, осторожно стали снимать сапог, с которым пришлось повозиться - кровь внутри превратилась в водянистое, фиолетовое желе - пришлось отрезать голенище в двух местах до подошвы
  Артур морщился от боли, когда неловко прикасались к ступне, но молчал. Доктор, осмотрев стопу осторожно обмывал распухшую покрасневшую ногу. Баба Настя привычными к грязной работе руками крестьянки, обмыла Артура, осторожно клоня его то в одну, то в другую сторону и вытерев полотенцем, дала чистую белую длинную рубаху, в которой он чувствовал себя неуютно.
  Доктор, протерев стопу спиртом, ушел к Бахтину в каморку, о чем-то поговорил и потом оба вернулись. При этом Бахтин смущенно улыбался и подойдя, встал над головой лежащего Артура, а доктор, словно примериваясь еще раз осмотрел разбитую дробью ступню...
  Заряд, пробив сапог и войдя в голеностоп с внутренней стороны, разбил кости сустава в мелкие щепки, порвал сухожилия, превратив мелкие мышцы в немыслимый фарш. Ступня, без удерживания сапогом, висела на сухожилиях и коже куском мяса набитого дробью и обломками костей.
  Сделав еще и местную анестезию, врач ткнул металлической иглой выше сустава и спросил, почему-то перейдя на ты:
  - Чувствуешь?
  - Нет - ответил Артур. - Ничего не чувствую? Ничего!
  Доктор аккуратно приподнял ступню и колено, и баба Настя дрожащими руками, подсунул туда свернутое полотенце...
  - Не смотри! - приказал доктор и Бахтин, положив тяжелые руки на плечи Артура напрягся.
  Доктор что-то ещё мазал - запахло спиртом и йодом.
  В полудреме, Артур иногда чувствовал удары боли, но после того, что было с ним ночью, в лесу, это казалось ему несущественным.
  Закрыв глаза, он видел стаю волков, окруживших его полукольцом. Он повторял: - Ну, кто первый? Без бою не дамся!
  Самый крупный из волков, бросался вперед и успевал укусить его почему-то каждый раз за левую ногу, за разорванный уже сапог.
  Вдруг, вдалеке загудел мотор, и волки испуганно отступили, а Артур, хромая пошел навстречу звуку...
  
  ... Сквозь пелену забытья он чувствовал, что его куда-то несут, а потом везут - ревел мотор и дрожал кузов, потом наступил тишина...
  Он на несколько минут открыл глаза. Увидел над собой круг с лампами внутри рефлекторов, потом сверху наплыло лицо в белой шапочке и с повязкой на нижней части лица. На лбу человека блестели капельки пота.
  - Еще анестезию! - приказал голос, и через какое-то мгновение, Артур вновь погрузился в мир нереальных видений.
  ... В Бодайбо, в больнице он пролежал полгода. Там же ему сделали протез вместо отрезанной ступни, и там же он заново учился ходить, вначале на костылях, потом с тросточкой.
  За эти полгода он изменился, похудел, помрачнел и начал седеть...
  
  ...Выписавшись из больницы, Артур Рыжков прилетел в Иркутск и снова поселился в общежитии, где мучились без художника и были рады его возвращению. Хотя после исчезновения, никто его очень не искал - подумали, уехал на Украину.
  - Мало ли куда может исчезнуть неженатый молодой человек, - посмеивалась начальница общежития.
  После этого несчастья, Артур, всё свободное от работы время, сидел в своей комнате, читал книжки или писал статьи в газету.
  И как-то так случилось, что он начал писать сценарии для ТВ, вначале для эфира в молодежную редакцию, а потом и сценарий документального фильма "Осенние песни".
  Сценарий неожиданно всем понравился, а когда отвезли в Москву, то там сценарий тоже похвалили. Рыжкова все поздравляли, а он не знал за что и почему: сценарий он написал за одну ночь и потом только немного поправил, по просьбе редакторов студии.
  После этого успеха, Рыжков стал постоянным автором на местном ТВ, и вскоре написал второй сценарий к документальному фильму, который назвал: "Говорят, медведица не кусается".
  С работой и зарплатой все постепенно наладилось, привык он и к протезу и ходил почти не хромая.
  Как - то, проходя по улице, увидел в витрине большого магазина мотоцикл.
  Придя домой, некоторое время о чём то сосредоточенно думал, а потом, присмотревшись, купил себе небольшой и недорогой мотоцикл "Восход".
  
  ... К тому времени Артур уже ушел из общежития и снял квартиру в пригороде, рядом с загородными лесами.
  Постепенно, научившись водить мотоцикл, стал временами уезжать на нём в лес и спрятав его в кустах, жил несколько дней в зимовье, делая недлинные прогулки по тайге.
  И ещё он научился ходить по тайге не торопясь, тихо и смотреть вокруг внимательно.
  Красоты и загадки дикой природы, его по-прежнему восхищали и поражали. Он начал вести лесной дневник, в который вносил всё увиденное и услышанное в таких поездках...
  
  ... В личном плане все тоже устроилось - хромота не мешала ему ходить в гости, знакомиться с женщинами и девушками. Он был улыбчивый, спокойный, самостоятельный мужчина, а хромота, делала его в глазах романтически нстроенных женщин, еще привлекательней.
  В него влюбилась Люся, студентка филологического факультета, проходившая практику в молодежной редакции местного телевидения.
  Неожиданно для всех они стали жить вместе, досужие сплетницы поговорили, перемыли косточки необычной паре и успокоились: появились другие новости. Да и что особенного, когда тридцатипятилетний мужчина живет с двадцатипятилетней девушкой...
  
  ЭПИЛОГ
  
  ...После полудня в пятницу Артур выехал на мотоцикле в лес. Люся, как всегда, насовала в рюкзак и консервов, и бутербродов, и пирожков стряпанных утром....
  За это, он, на прощание, с чувством поцеловал ее в губы и она, оставшись одна долго ходила из угла в угол, оправляя на кофточке несуществующие складки...
  Артур, в это время уже выехал за город, поднимаясь по асфальтированной дороге в березняке. Въехав наверх, он остановил мотоцикл, полюбовался открывающимся с холма видом на леса и залив, покрытый ноздреватым размокшим льдом.
  Берёзовые леса стояли в ожидании тепла, ещё голые, темно-коричневые - почки усыпали ветки и веточки, а вокруг было пусто, тихо и просторно...
  Холодный порыв ветра заставил Артура плотно застегнуть полушубок и отправляться дальше, изредка поглядывая наверх, где по синему небу бежали, подгоняемые ветром, легкие, светлые облака. Грунтовая дорога, по прямой бежала с горы на гору, и Артур добавил газу.
  На водораздельном хребте, он под прямым углом свернул налево, проехал еще несколько километров по щебенчатой дороге, потом свернул еще раз и уже по глинистой, проселочной колее изрытой грузовиком-вездеходом, по узкой тропочке рядом с колеёй, покатился дальше. Всю дорогу здесь он был в напряжении - приходилось лавировать, держаться тропки, уклоняться от нависающих веток и полу упавших стволов.
  К концу пути, мотоциклист разогрелся, расстегнул одежду, дышал часто и глубоко...
  
  Проехав так больше часа, он свернул в последний раз, на малоезженую, заброшенную дорогу и, тарахтя мотором на малых оборотах, медленно огибая, а то и переезжая с ревущей прогазовкой упавшие на дорогу деревья, приближался к токовищу.
  Раза два с обочины слетали рябчики и без страха садились на голые ветки осин, растущих вдоль дороги.
  ... Лес становился все глуше. Солнце, опускаясь, вот-вот должно было коснуться гористого, синеющего вдали таежного хребта. Пройдя через крупный и чистый сосняк, дорога, по большой дуге повернула вправо и вниз. И минут через пять, спустившись к, небольшой покосной поляне перед болотом, закончилась.
  Наверное, когда-то здесь было и продолжение пути, гать, а потом может и мост через Курминку. Но это было давным-давно, после войны, когда здесь стояли войска, в ожидании строительства военных городков и разрядки на востоке страны.
  Здесь, местами ещё чувствовалось это давнее присутствие многих людей, и потому, места, рнекогда обихоженные были необычайно красивы: повсюду встречались полузаросшие лесные дороги, поляны среди бора.
  На берегах заросших, болотистых таежных речек встречались остатки мостов и гатей, все поросшее мхом и осокой.
  Кое где, ещё торчали из болотин полусгнившие деревянные столбы, и на заросших дорогах - даже скамейки в красивых местах.
  На покосных полянах, видны были, тоже заросшие малиной и крапивой, остатки фундаментов и квадратные валы оснований под большие армейские палатки.
  На одной из могучих лиственниц, на высоте около двадцати метров, догнивала бочка наблюдательного пункта с металлическими, поржавевшими скобами лестницы, вбитых в ствол...
  Закатив мотоцикл в кусты, Артур по едва заметной тропинке, обогнул сосновый мыс и вышел на следующую сенокосную поляну с крупной березой посредине. Перейдя ручеек, журчащий под березой, он, поднявшись на несколько метров, вышел на крошечную полянку, посреди которой чернело старое кострище, и торчали рогульки для тагана.
  Сбросив рюкзак, он огляделся, разминая ноги и спину, походил, чуть припадая на левую ногу, в пять минут набрал сушняка и не спеша развел огонь, иногда прислушиваясь к шуму соснового леса за спиной...
  Похолодало...
  Незаметно тень от леса надвинулась укрыв поляну. Потемнело. Костерок, разгораясь, затрещал и в лицо пахнуло ароматным дымом.
  Подвесив над костром котелок, Артур разобрал рюкзак, достал войлочную подстилку, полотняный мешок с продуктами.
  Заварил чай и отставил котелок в сторону от костра. Снял с рогулек и отбросил в сторону таган. Разобрав продукты, сел и вытянул уставшие ноги, чувствуя протез в резиновых сапоге, (весной в лесу очень мокро) налил в кружку чаю и стал, есть пирожки, поджаристые, ароматные, еще почти теплые, запивая чаем...
  Солнце село на вершины деревьев на хребте, и неторопливо, показывая золотой с отливом край, скоро исчезло, опустилось куда-то вниз, за горы.
  Еще больше потемнело, хотя охотник видел впереди, далеко за речкой, краешек освещенного осинового леса.
  Наевшись, остатки чая Артур выплеснул в костер, хромая спустился к ручью, кружкой набрал воды в черный, покрытый коркой сажи, котелок. Подойдя к костру, плеснул из кружки и из котелка через край.
  Угли под струями воды недовольно зашипели фыркая. Ногой в резиновом сапоге притоптав костер, Артур убедился, что огонь погас полностью, отставил котелок с водой подальше, под корни упавшего дерева, спрятал рюкзак в кусты и надев полушубок, не торопясь пошел в глубь леса...
  
  Когда он поднялся на холм, над головой шумя крыльями, пролетела крупная птица и с шумом села на дерево впереди, в маленькой полукруглой долинке с большими хвойными кронами старых сосен. Вскоре в том месте раздался шум, хлопанье крыльев и даже, как показалось Артуру, недовольное кряканье...
  "Ага - первый глухарь-разведчик прилетел" - подумал он.
  Выбрав место на склоне, он сел под сосной и оперся усталой спиной на ствол...
  Откуда-то снизу из пади поднялись ночные сумерки и в тишине наступающей ночи, однообразно запели тонкими голосами птички в кустах на дне долинки...
  Сбоку, откуда-то из-за спины раздалось близкое шуршание серой сухой травы и раздалось квохтанье. Замерев, охотник скосил глаза: на полянке стояла пестрая коричнево-серая копалуха, осматривалась и квохтала, в такт дергая маленькой головкой с черными бусинками глаз.
  Артуру стало трудно косить глаза, и он поглядел перед собой. Шорох возобновился и глухарка стала уходить. Она, изредка останавливалась, квохтала, а потом прислушивалась.
  Через какое-то время капалуха скрылась среди стволов...
  Прошло время, и Артур увидел далеко внизу, какое-то копошение и достав бинокль из чехла, разглядел почти в темноте, ясно увидел глухаря, который, разгребая прошлогоднюю травяную ветошь что-то клевал, совсем как петух на просторном колхозном скотном дворе.
  Артур невольно улыбнулся, и его строгое серьезное лицо смягчилось - такой занятный вид был у этого "петуха"...
  Холодный ветер налетал порывами...
  Шумели сосны, и человек не услышал, когда глухарь взлетел на дерево. В наступившей тишине, вдруг, ухо различило тревожную, шелестящую музыку глухариного токового пения:
  "Тэке, тэке, тэ-ке, - стучали глухариные "кастаньеты" из полутьмы, а потом шипящий яростный звук точения, и вновь: тэ - ке, те-ке..."
  - Ох, разошелся! - шептал Артур...
  ... Уже, уходя, с гребня холма, ухо ещё улавливало чуть различимую песню...
  Привычно, даже в темноте выйдя прямо к биваку, охотник не спеша развел огонь и, немного погодя, стал пить чай...
  
  Темнота объяла землю, и в небе, высыпали бесчисленные блестки звезд. Привычно найдя взглядом Большую Медведицу, охотник долго осматривал небо вокруг и определив Полярную звезду, в очередной раз удивился этому небесному "гвоздю", вокруг которого и крутятся небеса!
  ... Потом, повозившись, устроился поудобнее, застегнулся на все пуговицы, подложил рюкзак под голову и задремал. Костер прогорел, стало совсем тихо. Изредка по небу пролетал неяркие светлячки спутников...
  Наступила обморочная, полуночная тишина...
  
  Проснулся Рыжков от холода, глянул на часы, - всего два часа ночи. Побаливала натертая протезом левая нога, и устало ныли мышцы плеч - вести мотоцикл по лесным дорогам нелегко.
  Не торопясь поднялся, потоптался на месте и разминая ноги сходил к ручью за водой. Разгреб угли и раздул огонь, подкинув веток в костер. Поставил котелок на огонь. Сел. Устроился поудобнее.
  Не вставая, снял котелок, заварил чай, достал из рюкзака сахар и бутерброды. Закусил и долго пил чай, заглядевшись в огонь...
  
  ...Часа в три, почти на рассвете, далеко и страшно заухал филин.
  - У-у-ух - долетало из темноты и где-то, далёким эхом вторил ещё один - У-у-ух...
  Дождавшись, пока костер прогорит, охотник залил остатками чая мерцающие угли, постоял дожидаясь пока глаза привыкнут к темноте.
  Потом сходил в чащу кустов и достал спрятанное там ружье. Вернулся. Вынул из бокового кармана рюкзака коробку с патронами, заряженными единицей (это номер дроби). Несколько штук положил в нагрудный карман энцефалитки, потоптался проверяя, не гремит ли где. Потом спрятал рюкзак, и с остановками, через лес пошел к токовищу...
  
  ... Не спеша, осторожно ступая ещё почти в полной темноте, вышел на вчерашнее место и тихонько сел под дерево, опершись спиной о ствол.
  Пока шел разогрелся, а посидев немного неподвижно, начал подмерзать. Застегнулся, подоткнув полы полушубка поплотнее и снова замер.
  Через время, опытный слух Артура уловил на одном из тёмных деревьев шевеление и хлопанье крыльев, а потом осторожное тэ-ке - тэ-ке...
  И вновь всё замолкло...
  Через время, это вкрадчивое тэ-ке повторилось и вдруг, уже громкая костяная дробь тэканья разнеслась по округе и сменилась точением.
  Артур напрягся, осторожно поднялся, чтобы лучше слышать, постоял, определяя направление и расстояние до токующего глухаря и осторожно, делая по два-три шага под точение двинулся к токовому дереву...
  Довольно быстро подойдя на выстрел, он затаился за стволом и подняв голову, высматривал птицу в густой кроне толстой сосны. Но было еще темно и Артуру чудилось птица то слева, то справа от ствола...
  
  Где-то далеко над чащей сплошного леса вновь угрожающе заухал филин, а чуть погодя, на болотах в долине Курминки, первый раз за утро пропели свои токовые песни грустные, звонкоголосые трубачи весны - журавли!
  Небо на востоке чуть побледнело и тьма на востоке поредела.
  Внизу, под холмом, пролетая над речной луговой долиной захоркал вальдшнеп, и охотник проводил этот волнующий звук поворачивая голову вслед...
  А глухарь, распевшись, тэкал и точил почти без перерыва и тут внезапно, Артур стал различать какие-то посторонние шорохи, идущие снизу, из долинки, кажется приближающиеся к токовому дереву...
  "Медведь что ли пожаловал!" насторожился Артур, но расслышав человеческие шаги подумал - "Неужели?" и тут же подтвердил:
  - Да! - это другой охотник под песню крадется к моему петуху!
  В это время, по кому-то дрожанию в сумеречной кроне он определил, наконец, где сидела птица, различил туловище, длинную шею и даже голову. Он чётко увидел, как дрожала в азарте песни борода под клювом глухаря, и со звуком "вжик-вжик", раскрывался веером и складывался глухаринный хвост.
  
  Однако, Артур недаром беспокоился!
  Под очередную песню, внезапным громом грохнул выстрел!
  Глухарь, на мгновение неподвижно замер, потом стал падать, но выправился, спланировал и коснувшись земли у ног Артура, ударил несколько раз крылом и затих.
  Раздались поспешные шаги и он, различив фигуру человека с ружьем громко проговорил: - Он, здесь!
  Голос человека прозвучал в рассветной тишине неожиданно громко...
  Фигура охотника, замерла на какое-то время, а позже, осторожно шагая он подошла ближе.
  Это оказался молодой паренек лет двадцати, в очках и с двустволкой за плечами. Остановившись над глухарем он поздоровался и спросил: - А я и не слышал, как вы подскакивали к петуху, - и стеснительно улыбнулся.
  - А это мой первый глухарь, - не удержавшись, похвастался он, приподнимая от земли тяжелую птицу за шею.
  - Ого, какой тяжелый, - искренне удивился он.
  
  Артур внимательно наблюдал за ним и ему казалось, что он узнает себя в молодости. В поведении молодого охотника не было вражды, не было недоверия - паренек не боялся встречи в тайге с другими и смотрел прямо, не заискивая.
  - Как тебя зовут? - спросил Артур молодого охотник и услышал в ответ: - Роман.
  - А меня Артур, - и протянув руку, пожал крепкую ладонь паренька.
  ... Заметно рассвело, и в лесу поднялся неистовый шум: разнеслось стук-токование несчетного количества дятлов, песни дроздов - рябинников, свист и звон пернатой мелочи...
  Постояли, послушали, но в таком гаме, уже невозможно было разобрать глухариные песни.
  
  ... Ну, что ж! - вздохнул Артур - пошли на бивак, чай пить.
  Роман с удовольствием согласился, и уже на ходу стал рассказывать, как еще по снегу нашел этот ток, по глухариным следам-крестикам на насте. Рассказал как вчера вечером вышел из города и шагал почти всю ночь по дорогам, чтобы поспеть к утру.
  Артур шел впереди, слушал, поддакивал, но заметив, что тяжелая птица мешает Ромке идти, остановился и показал, как надо закладывать голову под крыло - тогда глухаря можно нести под мышкой, чтобы не мешал при ходьбе.
  Придя на бивуак разожгли большой костер, вскипятили чай, открыли консервы и поели. Артур слушал болтовню Ромки и думал, что надо иметь характер и любовь к охоте, чтобы вот так, за ночь отшагав более двадцати километров не проспать, прийти на ток вовремя и добыть петуха...
  "Будет из него хороший охотник, любитель природы и культурный, грамотный лесовик" - думал он, подливая гостю горячего чаю...
  Ромка показал Артуру двустволку и отвечая на похвалы, с гордостью произнес:
  - Батя подарил на восемнадцатилетие. Он тоже охотник, только сейчас редко в лес ходит - артроз...
  И рассказал далее, прихлебывая чай и зевая, что он учится на втором курсе мединститут и хочет стать хирургом, что если бы провалился на экзаменах в медицинский, то пошел бы на охотоведение.
  - И ничего, что я в очках...
  Потом, помолчав спросил: - А почему вы хромаете? Ногу подвернули?
  - Нет, - усмехнулся Артур, - тоже ноги побаливают...
  Так они сидели и говорили ещё долго...
  
  Золотой шар солнца показался из-за лесистых холмов, осветил токовой сосняк, крупные, раздельно стоящие ветвистые сосны, потом покос и ручеек с круглой чашей родничка, охотников, сидящих у обесцветившегося костра; затем коричневатую долину речушки с тунгусским названием Курминка, заросли ивняк по берегам полной, почти вровень с краями черной, стремительной реки.
  Синее, прозрачное небо подчеркивало серость весеннего леса и молодой березняк вдруг выступил вперед, заиграл сочетанием бело-розовой коры стройных стволов, и коричнево-фиолетовым цветом веток и почек, набухающих зеленым...
  
  Над головами охотников с шумом пролетел глухарь и сел покачиваясь, на молодую сосенку на краю поляны. Его привлек дымок костра, синеватой струйкой поднимающийся над вершинами леса.
  Некоторое время, замерев, охотники смотрели на сильную, черную, краснобровую птицу, с беркутиным клювом, цвета старой слоновой кости.
  Глухарь сидел, качался на хвойной ветке, балансируя лопаткой черного, длинного хвоста.
  Потом Ромка шевельнулся, протягивая руки к ружью лежащему на рюкзаке. Глухарь всплеснул оперением, от испуга свалился с ветки, захлопал крыльями и мелькая среди стволов, круто взмыл вверх, появился еще раз над деревьями и исчез, скрылся за стеной леса!
  Ромка растерянно вертел ружье в руках, а Артур улыбнулся и, понимая состояние молодого охотника проговорил, спокойно отпивая чай из кружки, которую все время держал в руке:
  - Пусть живет! Мы его следующей весной можем здесь увидеть...
  
  КОНЕЦ.
  
  2000 год. Лондон. Владимир Кабаков
  
  Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте "Русский Альбион": http://www.russian-albion.com/ru/vladimir-kabakov/ или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com/ru/jurnal ґ
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"