Якунин Александр Михайлович
Ваня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    - Почему один? В прифронтовой полосе запрещены одиночные передвижения. Ты, вообще, кто? Дезертир? С переднего края бежишь? Расстрелять! - бросает командующий и идёт дальше. Он очень торопится.

Александр Невольный (Якунин)

ВАНЯ

0x01 graphic

   Осеннее утро. Мальчик с портфелем торопится в школу. Его внимание разрывается между лужами, оставленными ночным ливнем, и собакой, увязавшейся за ним от самого дома. Незнакомая дворняга, будто привязанная, держится в двух шагах от него, останавливаясь, когда останавливается он, и ускоряясь, когда тому приходится перепрыгивать лужи, чтобы не промочить старые ботинки.
  
   Если пёс не отвяжется, школьник опоздает на урок. В отчаянии он замахивается на животное:
   - Уходи от меня!

0x01 graphic

   Собака оскаливает пасть, показав белые, как сахарки, клыки и простуженно хрипит, подвывая внутренним горловым голосом. От нервного напряжения у мальчика краснеют уши. Как назло вокруг - ни души. В отчаянии мальчик оборачивается к собаке и дрожащим тоненьким голосом спрашивает:
   - Ну, что тебе?
   - Хр-р-р-у-у-р, - тянет дворняга и смотрит на мальчика злыми умными глазами.
   -Ты есть хочешь! - догадывается мальчик.
  
   Зажав между ног матерчатый портфель, он показывает собаке обе пустые ладони:
   - Видишь, у меня ничего нет. И потом, я сам кушать хочу. Пожалуйста, отстань от меня. Если я опоздаю, мне здорово влетит от училки. Ты не знаешь, какая она строгая! Её все боятся, даже директор школы.
  
   Собака задирает морду и начинает скулить.
   - Ну, ладно, ладно, - пытается успокоить её школьник, - если ты такая вредная, приходи ко мне домой после уроков, так и быть, вынесу тебе чего-нибудь поесть. Честное пионерское!
  
   Выгнув спину, вздыбив шерсть, собака залаяла - отчаянно, взахлёб. От страха у мальчика всё сжалось внутри, потемнело в глазах. Он остался в ступоре даже после того, как дворняга, раздумав кусаться, убежала.
  

0x01 graphic

  
   - Здравствуйте, дети!
   - Здравствуйте, Ника Алексеевна, - отвечает неровный хор мальчиков пятого "Б" класса.
   - Итак, начинаем урок, - произносит учительница и невольно оборачивается на скрип приоткрывшейся двери.
  
   Некоторое время ничего не происходит. В классе устанавливается напряжённая тишина. Наконец, в дверной щели показывается дерматиновый портфель, затем рука, держащая портфель и уже за рукой - лопоухое лицо с чёрными, как пуговицы, глазами, испуганно глядящими из-под чёлки на стриженой под ноль голове.
  
   Благополучно преодолев невероятно узкую щель, школьник быстро подходит почти вплотную к учительскому столу и замирает. У всех на глазах его белые уши покраснели снизу вверх, словно в стеклянные пузырьки налили красные чернила. Под яростными лучами осеннего солнца, льющимися в огромные окна, уши мальчика становятся прозрачными настолько, что при желании сквозь них можно видеть доски пола, выкрашенные жёлтой краской.
  
   - Ну-с, молодой человек, и как это всё называется? - спрашивает учительница.
  
   Мальчик молчит. Он только ниже склоняет голову, отчего кажется ещё меньше ростом.
   - Хорошо, спрошу по-другому: как тебя зовут? И что тебе здесь нужно?
  
   Судя по стеклянным глазам, отвечать мальчик не собирался.
   - Нужно отвечать, когда спрашивают взрослые! - почти кричит Ника Алексеевна, потеряв терпение. - Послушай, мальчик, если ты будешь играть в молчанку, то я немедленно, слышишь, немедленно отведу тебя к директору школы.
  
   Поднимается рука ученика на последней парте.
   - Что тебе, Лоскутов? - нервно спрашивает учительница, уверенная, что услышит очередную глупость.
   - Ника Алексеевна, это же Ваня Самоверов. Он учится в нашем классе и сидит со мной за одной партой. Неужто вы его не узнали?
  
   Учительница растерянно улыбается, зачем-то трогает на затылке пучок волос, и говорит:
   - Почему не узнала? Узнала. Просто я хочу, чтобы Ваня Самоверов сам сказал: как его зовут и почему он опоздал на урок?
  
   Почувствовав неправду, Лоскутов смелеет:
   - Тю, - растягивает он губы в улыбке. - Ваньку хоть на кусочки режь, он слова не скажет, будет молчать и всё тут.
   - Отчего же? - спрашивает учительница.
   - Потому, что он чудик! - заявляет Лоскутов и хохочет.
  
   Весь класс заливается смехом.
   Ника Алексеевна стучит по столу ладонью:
   - Тишина в классе!
  
   Класс притих.
   - Ваня, я хочу знать, почему ты опоздал? - спрашивает учительница.
   - Бесполезняк, - подаёт голос Лоскутов. - Ника Алексеевна, простите его. Он первый раз опоздал.
   - Вот как? Ну, хорошо. Садись, Ваня, на место, но знай, я непременно вызову твоих родителей и расскажу о твоём скверном поведении.
  

0x01 graphic

   Откинувшись в глубоком кресле, директор школы Серафима Борисовна Лябуржицкая затягивается самокрутной папиросой и тут же заходится в сухом кашле. Сидящая напротив неё классный руководитель пятого "Б" Ника Алексеевна Ганич сострадательно морщится. Она была вызвана к начальнику после первого урока, что само по себе было необычно и предполагало экстраординарный повод.
   - Сволочи! - прокуренным голосом выдавливает из себя директор. - По блату подсунули сырой табак, в душу и бога их мать! Увижу - убью!
   - Бросить не пробовали? - говорит Ника Алексеевна.
   - Сто раз! Ни черта не выходит! Как начала смолить в гражданскую (имея в виду Гражданскую войну в России 1918-1922г.г), так и не могу отвыкнуть. Как говорится - сила есть, воля есть, а силы воли нет. Ха-ха-ха!
  
   Ника Алексеевна не поддержала веселья начальницы. Ей не терпелось узнать причину вызова, тем более, что с некоторых пор от жизни она ждала одних неприятностей.
  
   Серафима Борисовна отложила недокуренную папиросу в роскошную пепельницу. И цвет её глаз приобретает оловянный оттенок.
   - Как же, золотко моё, вы так опростоволосились?
   - О чём это вы?
   - Не узнать собственного ученика на пятом году обучения! Я даже не знаю, как это назвать!
   - Так, вы уже в курсе?!
  
   Директор самодовольно хмыкает:
   - Милая моя, а вы как думали? В моей школе муха не пролетит без моего ведома.
   - Ну да, ну да, - смущённо тянет Ника Алексеевна. - Честно говоря, не знаю, что вам сказать: ужасно глупо всё получилось. Конечно, не узнать ученика - печальное недоразумение...
   - Это не недоразумение, а позорное пятно на всей школе, - говорит директор.
   - Простите, но у меня есть оправдание: этот Ваня Самоверов - не совсем обычный ребёнок.
   - В каком смысле?
   - Он очень странный, можно сказать - полный идиот!
   - Даже так?!
   - Понимаете, Серафима Борисовна, ещё в первом классе я поняла, что у этого Вани нет никаких способностей к учёбе. Сами посудите - стоило мне не то, что к доске его вызвать, а просто посмотреть в его сторону, как он деревенел, и добиться от него хоть слова было невозможно. В конце концов, я махнула на него рукой и перестала обращать на него внимание. И вот результат - я не узнала его. Мне очень стыдно.
   - Ну-с, и какой из этого вы делаете вывод? - спрашивает Серафима Борисовна.
   - Полагаю, будет лучше, перевести Ваню Самоверова в другую школу. Я слышала, что в Сокольниках есть специальная школа-интернат для умственно отсталых.
  
   Струйка дыма от чинарика папиросы попадает директору в глаза.
   -Зараза! Честное слово, Ника Алексеевна, - говорит она, яростно растирая окурок о пепельницу, - Вы меня просто удивляете! Позвольте спросить, а где Вы были раньше? Почему об этом не ставили вопроса передо мной, на худой конец, перед партийным комитетом школы? Почему переводили из класса в класс этого, как вы выразились, идиота?
   - Жалко было, - отвечает Ника Алексеевна.
   - Ах, жалко! Жалко у пчёлки, а у нас ответственность, а в данном случае - полная безответственность. А вы в курсе, что этот ребёнок из рабочей семьи: папа - грузчик на почтовом ящике (Так именовались предприятия, выпускавшие военную продукцию), мама какая-то там травильщица в гальваническом цеху того же завода...
   - Разве это что-то меняет? - удивляется Ника Алексеевна.
   - Вы будто с луны свалились. Неужели не понятно, что за отчисление ребёнка из пролетарской семьи нам припишут нелояльное отношение к рабочему классу, а то и вовсе - обвинят во вредительстве! Да, да, и нечего тут удивляться. Пять лет мальчик учился, всё было нормально, и вдруг бац - умственно отсталый! Получается - проморгали? За это и посадить могут. Впрочем, меня вряд ли тронут: как-никак, имею орден за освобождение Крыма от Врангеля. Но вам-то, Ника Алексеевна, надеяться не на что. Насколько я знаю, ваш брат служил у белых, а сейчас он вообще в бегах. Нет, милочка, вам решительно не на что рассчитывать: вас посадят, непременно посадят!
   - Что же делать?- в отчаянии восклицает Ника Алексеевна.
   - Ничего! Тянуть Самоверова до выпускного класса, а там с глаз долой, из сердца вон. Другого выхода не вижу.
  

0x01 graphic

  
   Во время короткой перемены, Ване удаётся занять своё любимое место - в коридоре, у крайнего окна, справа. Прислонив лоб к холодному стеклу, он наблюдает за стайкой воробьёв, носящихся от дерева к дереву по школьному двору. Голодные, холодные, но свободные, они летают куда захотят и, главное, им не нужно ходить в школу! От зависти Ваня тихонько стонет. Он оглядывается - не слышал ли кто? Нет, всё в порядке - девочки, как обычно, парами наворачивают по коридору круги; мальчики, играя в салочки, носятся между девочками, стараясь обратить на себя их внимание. Ваня не понимает, что за охота веселиться в школе, которая, по его мнению, только и нужна, чтобы отравлять и без того не радостную жизнь.
  
   Для него учёба - одна сплошная мука. Доучившись до пятого класса, он так и не понимает - зачем нужно писать по правилам, а не так, как слышится, что гораздо понятнее и проще? Или какой смысл в том, чтобы складывать несколько цифр в одну, в то время, как в жизни из двух маленьких картофелин нельзя сделать одну, большую? Или как при умножении времени на скорость получается расстояние? Такие превращения были за пределами его понимания. Или какой смысл зубрить стих, если на другой день нужно учить другой, а этот забывается? Может у тех ребят, которые веселятся, это не так, но у него именно так. Короче говоря, Ваня считает учёбу абсолютно бессмысленным занятием.
  
   В школе его абсолютно ничто не радует. Даже большая перемена, во время которой иногда бесплатно дают сладкую булочку и сладкий чай, и та не радует, поскольку она тоже заканчивается уроком.
   - Я птица, птица, птица! - многократно повторяет Ваня и ему уже кажется, что он на самом деле - птица, и нужно небольшое усилие, чтобы взлететь.
  
   Он сгибает в колене одну ногу и тянется её вверх. Но видение пропадает, как только на ботинке он обнаруживает развязанный шнурок. Для него, имевшего привычку стягивать шнурки до последней возможности, до синяков на коже, было удивительным, как этого раньше он не заметил. О том, чтобы на виду у всех завязать шнурок, то есть обратить на себя всеобщее внимание, об этом и говорить нечего. Ваня вспоминает о туалете. Вот, где можно решить проблему. Но, чтобы туда попасть нужно пройти вдоль стены метров 20-ть. Он делает несколько шагов и утыкается в сухую грудь высокого белобрысого мальчика с лицом, густо усыпанным жёлтыми веснушками. Это - хулиган Лёха Терехов. Девочек Лёха не трогает, зато мальчикам от него здорово достаётся. Он любит неожиданно подойти сзади, вскочить на спину и заставить себя возить по коридору. Откатавшись, он выворачивал у жертвы карманы и забирал всё, что там находил. В том случае, если в карманах нет ничего, он требует принести либо деньги, либо какую-нибудь вещь: конфеты, спички, ножик и тому подобное. Тех, кто оказывал сопротивление или не исполнял требований, Лёха встречал после уроков и нещадно бил. Рассказывают, что одному мальчику после многократных побоев пришлось отдать велосипед!

0x01 graphic

   В школе нет ребят, кто не испытал на себе Лёхиных издевательств, кроме Вани Самоверова. Удивительным образом ему удавалось избегать встречи с хулиганом.
  
   Натолкнувшись на Ваню, Лёха Терехов удивлённо вскидывает брови:
   - Опаньки! Это что за рожа? Кто такой? Новенький?
  
   Ваня, по обыкновению, низко опускает голову и молчит.
  
   - Глухой что ли? - морщится Лёха и толкает Ваню в плечо. - Ты из какого класса? А ну-ка, мелкий, отвесь этому козлу саечку.
  
   Стоявший рядом с Лёхой маленький, щуплый первоклассник с равнодушным видом подходит к Ване, засовывает ему под подбородок два пальца и, с криком: "опля!", резко дёргает вверх. Голова Вани запрокидывается и резиново возвращается на место. Лёха кровожадно улыбается.
   - Нравится?! - говорит он. - Мелкий, глянь, что у него в карманах.
  
   С таким же равнодушным лицом мелкий исполняет приказ.
   - Нет ни фига, - говорит он.
  
   Лёха кривит губы:
   - Хитрый, да? А ну-ка, мелкий, двинь ему в рыльник.
  
   Мальчик бьёт без замаха. Удар приходится Ване в нижнюю губу. Из образовавшейся трещинки сочиться кровь.
   - Так и будешь молчать? - психует Лёха. - Ладно, катать меня будешь, а ну повернись!
  
   Лёха хватает Ваню за плечи и пытается развернуть спиной к себе. Ваня сопротивляется, стоит словно каменный.
   - Ах ты, падла, да я тебя сейчас....
  
   Раздаётся звонок второго урока.
   - Повезло тебе. Ну, ничего, встретимся после уроков, - обещает Лёха Терехов и убегает на другой конец коридора.
  

* * *

   Три урока и две перемены прошли для Вани Самоверова, как одна минута. Обычно время в школе тянется невыносимо медленно, а тут пролетело с невероятной скоростью! Получается, что один и тот же промежуток времени может проходить с разной скоростью! Это могло бы стать предметом обдумывания, но Ваня был слишком озабочен предстоящей встречей с Лёхой Тереховым: откупиться ему нечем, значит, быть ему битым.
  
   Все уроки закончились. Ваня тащится в хвосте учеников, спешащих домой. Они так торопятся потому, что на улице их не ждут, чтобы избить.
  
   Возле выхода Ваня останавливается. Страх окончательно одолевает его: у него реально трясутся колени. Приходит мысль вернуться в класс и там переждать, но, увидав в конце коридора директора школы, он выскакивает на улицу и сразу попадает в объятия Лёхи Терехова.
   - Чего так долго? - улыбается он. - Пошли-ка, поговорим.
  
   Из дверей выходит директор.
   - Терехов? Ты чего здесь? - спрашивает Серафима Борисовна Лябуржицкая.
  
   Увидев рядом с ним Ваню, она понимающе улыбается:
   - Терехов, и когда ты только угомонишься! Вот что - идём в мой кабинет, нам нужно серьёзно поговорить. Остальные - кыш отсюда!
  
   Только дома Ваня вспомнил о собаке, прицепившейся к нему перед школой. Он обещался её покормить, но раз она не пришла, то он не виноват.

0x01 graphic

  
   Завод военного назначения, числящийся как "почтовый ящик 693", представляет собой несколько цехов, собранных под одну огромную крышу. Ввиду особой секретности, он обнесён земляным валом, поверх которого тянутся несколько рядов колючей проволоки. В одном месте земляного вала имеется разрыв, через который устроен пропускной пункт. К нему подходит гравийная дорога, по обеим сторонам которой расположены одноэтажные щитовые бараки, крашеные в ядовито зелёный цвет. В одном из бараков разместился заводской магазин, в котором отовариваются рабочие и инженеры, а также парикмахерская, медсанчасть и баня. В остальных бараках живут рабочие почтового ящика, в своё время привезённые сюда из разных деревень Калужской области. Жилые бараки разделены на боксы с отдельными входами. В одном из таких боксов, состоящем из тёмного чулана и небольшой жилой комнаты, живут Самоверовы: Михаил Герасимович - глава семейства, его жена - Варвара Ивановна и их сына - Ваня. До недавнего времени с ними жила ещё бабка Груша - мать Михаила Герасимовича, но, вконец истосковавшись по родным просторам, она вернулась в свою деревню.
  
   На заводе Михаил Герасимович работает на складе грузчиком, а Варвара Ивановна - травильщицей. В её задачу входит опускание металлических деталей в ванную, до краёв заполненную серной кислотой.
  
   Самоверовы завербовались на завод по доброй воле. Конечно, если бы вербовщик, мать его, прямо сказал, что предстоит трудиться на вредном производстве: Михаилу Герасимовичу - "на пупе" таскать стокилограммовые ящики, а Варваре Ивановне целыми днями дышать ядовитыми парами, они бы тысячу раз подумали - ехать в столицу или продолжить полуголодное существование на свежем деревенском воздухе.
  
   По истечении двух лет работы Самоверовым дали недельный отпуск. Они подались на малую родину, как говорится, чтобы себя показать и на родных посмотреть, но с тайным желанием остаться в деревне. Односельчане встретили их неприязненно, с открытой завистью к "столичным штучкам". И пришлось Самоверовым вернуться в Москву раньше срока. Мечта о деревенской жизни сама собой улетучилась. Зато Самоверовы обрели душевное спокойствие и готовность переносить любые трудности. Их жизнь протекала на узком пространстве между заводом и бараком, скрашиваясь редкими посещениями заводского магазина, парикмахерской и бани.
  

0x01 graphic

  
   Ваня способен подолгу огорчаться, но радоваться подолгу он не умеет. Посидев буквально минуту на своём любимом кожаном диване с высокой спинкой и полочкой, и, отметив, таким образом, своё двойное спасение - от хулигана Лёхи Терехова и дикой собаки, он направляется в чулан за сушеными яблоками. Наесться ими нельзя, но, чтобы притушить голод, они годятся. Ваня с грустью отмечает, что благодаря его стараниям, мешок с яблоками изрядно похудел и, следовательно, близится час расплаты. "На семь бед бывает один ответ" - вздыхает он и " в последний раз" набирает горсть липких долек.
  
   Жуя на ходу, Ваня усаживается за стол - учить уроки. Домашнее задание он делает каждый день и без всякого принуждения, хотя наперёд знает, что арифметических задач ему не решить и упражнений по русскому языку не осилить. Он знает это так же твёрдо, как и то, что училка - Ника Алексеевна в его тетрадь даже не заглянет.
  
   В этом-то всё и дело: если бы Ника Алексеевна относилась к нему, как к другим ребятам, всё было бы иначе: он бы и домашнее задание делал по-настоящему и у доски бы отвечать научился.
  
   Вспомнив об обещании Ники Алексеевны вызвать родителей в школу, Ваня тяжело вздыхает. Краем глаза он смотрит на настенные часы. Скоро должны вернуться родители с работы. Наверняка мама принесёт что-нибудь вкусненькое. Неделю назад, например, она купила ему бутылку газированной воды "Дюшес" с двумя грушами на маленькой этикетке. Он тянул её три дня. Вкуснее этого Ваня не знает ничего.
  
   Постепенно мысли мальчика уходят куда-то в сторону. Незаметно для себя он дремлет. В чувство его приводит хлёсткий удар входной двери, к которой папа недавно приделал мощную пружину. Слышатся голоса родителей. Ваня соскакивает со стула и бежит им навстречу.
  
   Фанерная дверь распахивается, едва не задев Ваню, и в комнату влетает Варвара Ивановна. Срывая с головы косынку, она подходит к окну. Следом за ней появляется Михаил Герасимович с авоськой в руках. Он останавливается и смотрит на жену.
   - Варь, чего ты, в самом деле? - спрашивает он и просяще протягивает руку.
   - Господи-и-и, ты - Боже мой, да сколько будет продолжаться это издевательство? - не оборачиваясь, распевно тянет Варвара Ивановна.
   - Тихо ты про Господа-то, не ровен час, соседи услышат, - шёпотом говорит Михаил Герасимович. - Да, кто над тобой издевается? Скажешь тоже.
  
   Михаил Герасимович ставит авоську на стол, снимает с лысой головы чёрную кепку и вешает её на крючок. В этот момент он замечает сына.
   - Ванька, ты чего здесь прячешься? А ну, быстренько взял - разобрал провизию. Мамка, видишь, бастует, кормить мужиков не хочет.
  
   Дважды просить Ваню не нужно: он уже успел изойти слюной от одного вида батона белого хлеба.
   - Ну, всё, Варя, заканчивай, - миролюбиво говорит Михаил Герасимович. - Давай уже мириться, а то жрать хочется - сил нет.
  
   Варвара Ивановна садится на диван.
   - Что за человек такой! - говорит она трясущимися губами. - Ему, что в лоб, что по лбу - всё едино! Деревянный ты, что ли?
   - Нормальный я, - говорит Михаил Герасимович и садится на диван рядом с женой. - Скажи, Варя, чего тебе надо?
   - Хочу, чтобы перестал ревновать к каждому столбу. Сегодня: утром я тебя предупреждала - после смены пойду за продуктами. Так?
   - Не помню.
   - Всё ты помнишь. Ты зачем припёрся в магазин? Меня контролировать?
   - В толк не возьму, - наивно хлопает глазами Михаил Герасимович, - что плохого в том, что муж решил помочь жене донести провизию?
   - Пойми, голова садовая, - с досадою говорит Варвара Ивановна, - надо мной все женщины смеются: спрашивают, где я такого Отелло откопала.
   - Пускай смеются: дурам закон не писан. Это они от зависти. Я тебе, Варюша, так скажу: любви без ревности не бывает. А я тебя люблю и в обиду никому не дам.
   - Да, кому я нужна? Кому обижать-то? - восклицает Варвара Ивановна с выражением отчаяния на лице.
  
   Михаил Герасимович становится серьёзным.
   - Ну, хватит, хоть режь меня, а я, как встречал тебя после работы, так и буду встречать. Понятно?
  
   Варвара Ивановна заходится в бессильном озлоблении:
   - А-о-у! - натурально стонет она. - За что мне такое наказание!
   - Прекрати! Меня не разжалобить! В конце концов, будем сегодня жрать, или прикажешь с голоду подохнуть?
  
   Варвара Ивановна тяжело вздыхает и подходит к столу.
   - Вот, это другой коленкор, - довольно улыбается Михаил Герасимович и тоже подходит к столу. - Что тут у нас? Котлеты? Говорил же - не бери котлеты, в них половина хлеба.
  
   Варвара Ивановна смотрит уничтожающе на мужа.
   - Ну, ладно, на худой конец, сойдут и котлеты, - соглашается он.
  
   Не увидев в авоське по-настоящему ничего вкусного, Ваня канючит:
   - Мама, можно горбушечку хлебушка?
   - Аппетит испортишь. Потерпи немного.
  
   Ваня обижается - неужели мама не знает, что его аппетит ничем невозможно испортить?
  

0x01 graphic

   Сегодня мама и папа Вани Самоверова вернулись с работы необычно рано. На лице у мамы слёзы. Значит, опять отец обидел. Ваня намерен заступиться за маму. Он прислушивается к разговору взрослых, чтобы понять, что случилось на это раз.
   - А что? - говорит отец, закатывая рукава рубахи перед рукомойником, отвечая, видимо, на какой-то вопрос мамы. - Я всё правильно сказал. Ведь как дело было: палец мне придавило так, что красные круги перед глазами пошли...
   - Так тебе и надо, - тихо говорит Варвара Ивановна.
   - Что? - спрашивает Михаил Герасимович, намыливая руки.
   - Ничего.
   - А эта шалава - сестра медсанчасти, - говорит Михаил Герасимович с расстановкой, умываясь, - начала тут демагогию разводить: с тебя, говорит, за лечение конфетка. Чуешь? Уф...я ей говорю - пятнадцать лет горбатюсь, сначала в деревне, теперь вот здесь, на производстве каждый день по десять тонн на пупе приходится перетаскивать, и ни одна сволочь мне конфетку не предложила. Что, не правду сказал? Правду! Так, какого рожна, спрашиваю, я тебе должен конфету давать? За такое дело я тебя посажу! Она как взовьётся: "Ох, ах, я пошутила!". Эти шутки я знаю! Со мной шутить не надо, я сам, кого хочешь, вышутить могу!
   - Ох, Миша, Миша, как тебе не стыдно? - говорит она. - Человек, не подумавши, глупость сказал, а ты его тюрьмой стращаешь! Нелюдимый ты какой-то, кидаешься на всех, как сыч. А мне потом красней за тебя.
   - Ну, знаешь что? Хватит меня учить. Ты лучше Ванькой занимайся. Училку нужно предупредить, что завтра в школу не придёт.
   - Как не приду? Почему? - вклинивается в разговор Ваня.
   - Сынок, подойди ко мне, - просит Варвара Ивановна.- Помнишь, четыре года назад к нам дядя Володя приезжал?
   - Да, откуда же ему помнить? - говорит Михаил Герасимович, вытирая полотенцем лицо. - Он же совсем маленький был. Дай-ка, я лучше расскажу.
  
   Михаил Герасимович садится на диван и говорит:
   - Короче говоря, сынок, у мамы брат помер, вернее - погиб.
   - Как это - погиб?- спрашивает Ваня.
   - Ехал на поезде в Москву, а со встречного свесилась доска и прямо дяде Володе в шею. Он, бедный, и вскрикнуть не успел.
   - Как вскрикнуть?! - не понимает Ваня.
   - Бестолковый, - нервничает отец. - Короче, завтра похороны. Нам нужно ехать дядю Володю хоронить.
   - Как это хоронить? - интересуется Ваня.
   - В землю закапывать.
   - В землю? - ещё больше удивляется Ваня
   - Ну, а куда же?! Мёртвого человека дома не станешь держать. Короче говоря, завтра ты в школу не идёшь. Твоей училке я потом сам записку напишу.
  
   Ваня от счастья подпрыгивает на месте:
   - Вот, здорово! Ура!!
  

0x01 graphic

   Самоверовым предстояло ехать в деревню Тарасовка, что на пятидесятом километре Ярославской дороги.
  
   Перед дальней дорогой Варвара Ивановна с сыном решила сходить в баню. Поскольку в бане был женский день Михаил Герасимович остался дома.
   - Ничего страшного, я дома вымоюсь. Мне хватит одного ковшика горячей воды, - сказал он, провожая жену.
  

* * *

   Банщица - соседка Самоверовых по бараку, посетителям не рада:
   - Ты бы ещё ночью припёрлась, - ворчит она. - Я не железная, чтобы сутки напролёт печку топить.
   - Нам пар не нужен, - миролюбиво отвечает Варвара Ивановна, предавая банщице 10 копеек за себя и 5 копеек за сына. - Мы тазиками обойдёмся. Не сердись, Матвеевна, мне обязательно нужно помыться: завтра еду брата хоронить.
   - Вот те раз: брат-то молодой?
   - Немного старше меня.
   - Молодой, значит. И что случилось?
   - Убило его: ехал в поезде в Москву, а со встречного состава доска свесилась и прямо ему в горло вошла, - Варвара Ивановна на себе показывает то место, куда вошла доска.
   - Ай, я-яй! - крутит головой Матвеевна, - Вот, горюшко-то, какое! Надо же было такому случиться.
  
   Глаза Матвеевны покрываются мечтательно пеленой:
   - Хотя, с другой стороны, - рассуждает она, - секунда и нет тебя! Красота! Лично я не против так помереть - самой не мучиться и других не мучить. Как считаешь?
   - Не знаю, может быть, - не уверенно соглашается Варвара Ивановна. - Ну, так мы пошли раздеваться?
   - Идите, токмо не долго, а то я вас чертей знаю, как начнёте почём зря воду лить - не остановишь.
  
   Стены небольшого предбанника плотно увешаны верхней одеждой посетителей. На деревянных лавочках приготовлено чистое бельё. Грязный кафельный пол устлан газетами. Варвара Ивановна с трудом отыскала свободное местечко. Под ноги она разостлала принесённую с собой газету, чтобы на ней раздеться.
  
   В этот момент шумно открывается дверь моечного отделения. Вместе с клубами белого плотного пара в предбанник входит женщина. Вслед ей несётся из глубины бани голоса:
   - Мать твою, зараза! Закрой дверь! Всё тепло выстудишь!
  
   Женщина смеётся и со всей силы хлопает дверью. Удар сотрясает баню. Женщина бежит на цыпочках, взвизгивая в такт шагам:
   - Опа, опа, опа!
  
   На удар дверью показывается недовольное лицо Матвеевны:
   - Что? Кто? Как не совестно! Ох, мать, сколько газет-то набросали! Ого, даже "Правду" не пожалели! Я вот сообщу, куда следует, будете знать, как "Правду" топтать. И хватит тут задницей вертеть - видишь: здесь ребёнок! - кричит Матвеевна на голую женщину.
  
   Женщина смеётся.
   - Матвеевна, да какой же это ребёнок? - говорит она - Посмотри, как он на мои сиськи глядит.
  
   Женщина вешает полотенце и, сомкнув в кольцо руки над головой, как это делают балерины, встаёт в позу.
   - Тьфу, ты, одно слово - шлында, - плюёт Матвеевна и уходит.
  
   Варвара Ивановна смотрит на женщину с укоризной.
   - Постыдилась бы! - говорит она.
   - А нечего мужика в женскую баню водить.
   - Да, какой же он мужик? Ему двенадцати нет.
   - Эх, мамаша, нынче десятилетние мальчишки норовят на бабу залезть, а в двенадцать уже само собой. Гляди, как твой на меня смотрит! - смеётся женщина, показывая на Ваню пальцем.
  
   Ваня сто раз мылся с мамой и никогда не обращал внимания на особенности женского тела. А сегодня с ним что-то произошло..., что-то странное, будто у него на глазах кто-то шторку отодвинул.
  
   Он разглядывает голую женщину и не может оторвать от неё глаз, настолько она кажется ему красивой.
   - Вань, ты это чего? Очнись! - испуганно говорит Варвара Ивановна и, схватив сына за руку, силой уводит в моечную.
  
   Через пять минут они возвращаются. Варвара Ивановна тумаками гонит сына перед собой и кричит:
   - Ах, ты, бесстыдник бессовестный! Ах, ты развратник малолетний. Вот, я расскажу твоему отцу, что ты тут учудил! Он тебе даст!
  

0x01 graphic

   Всю дорогу до Тарасовки, с многочисленными пересадками с транспорта на транспорт Ваня мучил родителей вопросами о дяде Володе. Его интересовало, что значит - умереть, и для чего умерших нужно закапывать в землю или сжигать? Ответы взрослых его не устроили. В конце концов, Ваня решил расспросить обо всём самого дядю Володю - уж он то, наверняка, должен знать о смерти всё.
  
   Деревня Тарасовка начинается сразу за одноимённой железнодорожной станцией и тянется вдоль Ярославской дороги на добрый десяток километров деревянными избами-близнецами, Дом покойного находится в самом центре деревни. Из-за отсутствия тротуаров, пришлось идти по дороге. Сплошные ямы и островки, вымощённые грубым булыжником, делали её для пешехода пыткой. Хорошо ещё, что автомобилей практически не было.
  
   Самоверовы идут посредине дороги. От усталости - шутка ли 15 часов в пути (!) - они молчат. Даже Ваня перестал задавать свои глупые вопросы. Михаил Герасимович, кажется, и вовсе дремлет на ходу. И когда сзади раздаётся резкий звуковой сигнал и скрип тормозов, он вздрагивает и, беспомощно улыбается.
  
   Перед ним остановился рычащий и дышащий жаром капот грузовика, обмотанный промасленным, стеганым чехлом. Открылась водительская дверь. За ней на половину выросла фигура шофёра. Лицо у него испачкано чем-то чёрным, будто сажей.
   - Мужик, тебе, что жить надоело? Уйди с дороги! - кричит он.
   - Дорога широкая, проезжай, себе на здоровье, а мне и тут хорошо.
   - Так ведь, ямы кругом.
   - Мне-то что? - отвечает Михаил Герасимович.
   - Мужик, ты псих? - нервничает шофёр. - Уйди от греха! Задавлю!
   - Дави, - спокойно говорит Михаил Герасимович.
  
   В разговор вступает Варвара Ивановна:
   - Миша, уйди от греха подальше.
   - Не уйду. Надоело всем дорогу уступать, - категорически заявляет Михаил Герасимович.
   - Тьфу, чёртов придурок! - сплёвывает шофёр и усаживается в кабину. Взревев мотором, автомобиль трогается.
  
   Ваня закрывает лицо руками. Он уверен, что автомобиль наедет на отца. Он слышит, как вскрикивает мама. Раздаётся хруст. Мотор глохнет.
   - Что же ты натворил, гад ты последний?! - слышит Ваня не папин голос.
   - Так тебе и нужно, - отвечает ему отец.
  
   Ваня открывает глаза и видит живого и невредимого отца..., грузовик, стоящий на самом краю дороги, сильно накренившийся, с передними колёсами, зарывшимися в землю по самый капот.
  
   Шофёр разводит руками:
   - Как же я теперь выберусь из этой ямы?
   - Как хочешь, - говорит ему Михаил Герасимович. - Пойдём, Варя. Нам здесь делать нечего.
   - Ах, - горестно вздыхает Варвара Ивановна. - Ну, что ты за человек? Как с тобой можно жить?!
   - А что? Я ничего, - довольный отвечает Михаил Герасимович.

* * *

   К дому Самоверовы подошли далеко за полдень. Чтобы попасть в его жилую часть, они прошли вытоптанный до асфальтовой твёрдости дворик с притихшей, словно чувствующей трагизм ситуации, живностью. Поднялись по трём ступеням покосившегося крыльца, почти на ощупь преодолели пахнущие хлебом сени и с трудом открыли рубленную из толстых досок тяжёлую дверь с кованой ручкой.
  
   Они оказались в кухоньке, соединявшейся с единственной, но большой комнатой, с плотно зашторенными окнами. Тихо горели свечи, создавая таинственный полумрак. Силы света хватало осветить открытый гроб и профиль покойника, от которого, казалось, столбом исходил холодный голубоватый луч. Огромный нос лежащего человека, словно палец указывал вверх. Ваня невольно посмотрел на потолок и, не увидев там ничего интересного, прижался лицом к маме, чтобы не видеть жуткой картины и чтобы избавиться от сладковатого запаха, шедшего от того же странного человека.
   В темноте, усиленной светом свечей, по стенам сидели люди. Едва Самоверовы оказались на пороге, к ним навстречу выдвинулись две фигуры в чёрном. Одна из них - невероятной ширины, супруга покойного - Раиса Васильевна, другая, помельче - дочь покойника, Татьяна.

0x01 graphic

   - Приехали? Ну, Слава Богу! - шепчет Раиса Васильевна, троекратно целуюсь с родственниками. Ване тоже достаётся. Ваня страшно не любит целоваться. Особенно ему неприятно целоваться с Татьяной, у которой сильно перекошен рот - последствие перенесённого в детстве ОРЗ.
   - Чаю хотите?- спрашивает Раиса Васильевна.
   - Нет спасибо, мы не голодны, - отвечает Варвара Ивановна, неотрывно глядя на гроб. - Можно, подойти?
   - Конечно, - шмыгает носом Раиса Васильевна.
  
   Михаил Герасимович, недовольный отказом жены от чая, говорит:
   - Вот горе-то! Виноватых-то нашли?
   - Где ж их найдёшь? Поезд был военный. А с военных какой спрос? - вздыхает Раиса Васильевна.
   - Это точно, - соглашается Михаил Герасимович. - Какие планы? - спрашивает он только для того, чтобы не молчать.
   - Вот, хочу Танюшку направить в церковь за батюшкой. Мой Володенька крещённый.
  
   Михаил Герасимович машет на неё рукой:
   - Ты что, Рая, с ума сошла? А если узнают? Неприятностей не оберёшься.
  
   Раиса Васильевна грустно сморит на родственника:
   - Ты разве партийный, коммунист?
   - Нет.
   - Тогда тебе нечего бояться.
   - Я не за себя боюсь, а за него, - горячится Михаил Герасимович, обнимая за плечи Ваню. - Если меня Варькой выгонят с работы, кто его кормить будет?
  
   Михаил Герасимович гладит Ваню по голове.
   Раиса Васильевна вздыхает:
   - Успокойся, ничего тебе не будет, а ежели чего, на меня сошлись: я, мол, против батюшки был, а она не послушалась. Мне терять нечего - всё на себя возьму.
   - Рая, ты чего? - обиженно говорит Михаил Герасимович. - Делай, как считаешь нужным. Я просто так сказал, хотел предупредить.
  

0x01 graphic

  
   Всеми забытый Ваня несколько часов сидит в дальнем углу кухни. Он уже привык к сладковатому запаху в доме. Он голоден. Но сильнее голода его мучает то, что эту ночь, как сказала мама, ему придётся провести в одной комнате с длинноносым мужиком, лежащим на столе в деревянном ящике. Ване от этого не по себе. Ему страшно. Вся надежда на дядю Володю, который, в конце концов, должен появиться и, как думает Ваня, по-родственному решит проблему с ночёвкой. Но дядя Володя не показывается, и спросить - где он ходит, некого. Взрослые страшно заняты. Они ходят туда-сюда, иногда заходят на кухню и ведут всякие разговоры, не обращая на Ваню внимания, будто его и нет.
  
   Вот пришла толстенная Раиса Васильевна и тоненький, как карандашик, мужичок в женском платье с козлиной бородкой. Ваня прежде не видел церковнослужителей. Внешний вид батюшки ему показался очень смешным.
  
   Раиса Васильевна стоит к Ване спиной, загородив ему свет от лампы, и так близко, что юбкой касается его лица.
   - Может, всё-таки, продуктами? - спрашивает она.
   - Продуктами? - переспрашивает мужичок хмуро. - Продуктами, конечно, можно, однако храму позарез тёс нужен...
   - Тьфу, ты, - чертыхается женщина. - В этом доме о досках прошу не упоминать.
   - Извиняйте. Я это к тому, что неплохо было бы и деньжат подкинуть. Сами понимаете, не для себя прошу.
   - Ох, да я рада была бы, да где же эти проклятущие деньги взять? Покойник ничего не оставил, кроме долгов. Могу самогону нагнать, после похорон. Пойдёт? Литров пять?
   - Ну, что с тобой делать? Давай самогону. Ну, пошёл молитву творить. Эх-хе-хе, грехи наши тяжкие, - вздыхает мужичок и уходит.
  
   Следом уходит Раиса Васильевна. Их место тотчас занимает Татьяна - дочь Раисы Васильевны и высоченный, патлатый парень с кислым запахом пота. Парень не может стоять на месте. Он всё время крутится. Ване даже кажется, что из его глаз сыплются искры.
   - Танюха, ты это брось, - жарко шепчет парень.
  
   Татьяна улыбается перекошенным ртом и легонько отталкивает его от себя:
   - Дурак что ли? Нашёл время, - говорит она, шепеляво, будто рот забит слюнями.
   - Дурак, не дурак, а без этого долго не могу. Пошли на сеновал. Тут без тебя спокойно обойдутся. А то ведь гляди, другую заведу.
   - Вот, жеребец проклятый. Ладно, через полчаса приду. Жди!
  
   Парень на глазах веселеет и уходит. Татьяна тоже, кажется, довольна.
  
   "Интересно, что у них там на сеновале?" - задумывается Ваня, но потихоньку мысли его растекаются, веки смыкаются и голова падает на грудь.
  
   Ваня отрыл глаза оттого, что очень хочется писать. Он привычно ищет ночной горшок. И, не найдя его, вспомнил, где он находится. А увидев рядом спящую маму, вспомнил, как она перенесла его из кухни в комнату. Эта мысль заставляет Ваню вздрогнуть: значит, он находится в комнате, где на столе стоит деревянный ящик, а в нём - длинноносый мужик. У Вани сжимается сердце. "Может, он уже ушёл?" - с надеждой думает он и поднимает голову из-за спящей рядом мамы. Нет - мужик на месте. Ваня, всматривается в белое лицо мужика, от которого исходит лунное свечение. Ваня смотрит так долго, что ему кажется, будто мужчина повернул в его сторону голову, при этом повязка, лежавшая у него на лбу, сваливается на пол, и устремляет свой мутный взгляд прямо на него. И кажется даже, что мужчина шевелит губами. До Вани доносятся слова:
   - Как тяжело мне, душно! Подойди, Ваня, помоги встать.
  
   Ваня прячется за маму.
   - Что же ты не идёшь? Тогда я сам к тебе подойду.
  
   Мужчина медленно встаёт, спускает из ящика сначала одну ногу, потом другую.
   - Нет, не надо! Мама! Мама! - вырывается у Вани. Он утыкается лицом в маму.
  
   Он чувствует - его берут за плечи и начинают трясти.
   - Ваня! Ваня! - доносится до его слуха.
  
   Ваня открывает глаза и видит перед собой маму.
   - Ваня, что с тобой?! Приснилось что-нибудь?- спрашивает она, гладя сына по голове.
  
   Ваня с опаской смотрит через мамино плечо: человек в ящике неподвижно лежит на своём месте и его огромный нос всё так же бессмысленно смотрит вверх. Ване это кажется непрекращающимся кошмаром. "Лучше в школе учиться, чем так мучится" - думает он.
   - Не спи, сынок, пора идти на кладбище.
  

* * *

   С трудом, рискуя вывалить покойника, гроб протиснули через узкие двери и установили во дворе для прощания. По одну сторону гроба встали супруга покойного Раиса Васильевна, его дочь - Татьяна, по другую - очередь из других родственников и знакомых, пришедших на похороны. Раиса Васильевна затягивает высоким голосом: "Да, на кого же ты меня покинул", "да, как же я теперь без тебя?". Начинается прощание. Люди в порядке живой очереди подходят к гробу, целуют покойника, некоторые при этом произносят фразу: "пусть земля тебе будет пухом" и уступают место следующим.
  
   Одна за другой начинают плакать женщины, и скоро они все ревут, некоторые навзрыд. Их стенания проникают в самую душу мужчин, наводят на них безысходную тоску и стимулируют желание выпить водки.
  
   Когда наступает очередь Вани, он несколько минут стоит над гробом, заворожено смотрит в белое лицо покойника. Услышав голос мамы: "Что же ты? Целуй", наклоняется и ...
  

* * *

   Ваня лежит на хозяйской кровати. Он давно пришёл в себя, но не встаёт, поскольку у него продолжает "шуршать" голова. Шторы, которыми спальное место отделяется от комнаты, раздвинуты. Отсюда Ване хорошо видно, как женщины, в том числе и его мама, хлопочут, накрывая стол на том месте, где раньше лежал покойник. Ваня уже разобрался, что мужчина, всю ночь лежавший на столе в деревянном ящике, и дядя Володя - это один и тот же человек.
  
   В комнату входят всё новые люди и без лишних слов занимают места за столом. Ваня видит своего отца. Ему хочется, чтобы он подошёл и пожалел его. Но отец с очень серьёзным видом проходит мимо, даже не взглянув в его сторону. В комнате появляется Раиса Васильевна. Она подходит к столу и говорит:
   - Давайте помянем, чем Бог послал моего Володю.
  
   Поднимается короткий шум от раскладывания закуски по тарелкам и разливания самогона по рюмкам. Встаёт мужчина и что-то говорит. Ваня его не слушает. Всё его внимание сосредоточено на происходящем в кухне, которая тоже хорошо просматривается с его места. Там, в окружении незнакомого мужчины и отца, стоит мама с безвольно опущенной головой. Доносится громкий голос папы:
   - Ты чего трёшься возле моей жены?
   - Я хотел ей помочь? - отвечает мужчина.
  
   Папа делает чудные движения, будто хочет подпрыгнуть, но его что-то держит.
   - Знаю я таких помощников! - кричит папа. - А, ну-ка, пойдём, выйдем!
   - Как скажешь, - спокойно отвечает мужчина.
  
   Они выходят.
   Мама будто даже рада, что её оставили в покое, быстро хватает большую кастрюлю и идёт к столу.
  
   Её встречают радостными криками:
   - Кутья! Раскладывай её по тарелкам, пока горячая.
  
   Мама приносит Ване тарелку с дымящимся рисом, обильно перемешанным изюмом. Ваня хоть и голоден и жадно сморит на кашу, но есть не может: от тарелки исходит такой же приторный дух, который исходил от покойника.
   - Ешь! Почему не ешь?! - сердится мама.
  
   Ваня молчит. Он знает - если назвать причину, почему он отказывается кушать, мама рассердится ещё больше.
  

0x01 graphic

   Подходит отец. Под правым глазом у него огромный синяк. Мама охает и говорит:
   - С меня хватит! Я немедленно еду домой.
   - Ура! - кричит, сразу выздоровевший Ваня.
  

* * *

   Под дверью кабинета директора школы С.Б.Лябуржицкой сидит мужчина с надвинутой на глаза чёрной кепкой. Из под неё он царапает острым взглядом каждого, кто проходит мимо. Дети лишний раз боятся пройти по коридору. Учителей, желающих пройти в кабинет, он бесцеремонно заворачивает назад. На все вопросы отвечает односложно:
   - Нельзя.
  
   И только классного руководителя пятого "б" Нику Алексеевну Ганич он пропустил без лишних слов, задержав свой взгляд на её ногах в тёмных чулках. "Хам", - подумала учительница.
  
   Хозяйка кабинета, Светлана Борисовна успела изрядно накурить в кабинете. Ника Алексеевна не сразу заметила за её спиной мужчину в чёрной кепке, лихо надвинутой на глаза, как и у того, что сидит у дверей.
   - Здравствуйте, милочка, - быстро оглянувшись на мужчину и коротко кашлянув, говорит Серафима Андреевна. - Вот, у товарища к вам несколько вопросов.
   - Ганич Ника Алексеевна? - спрашивает мужчина.
   - Да, я.
   - Садитесь, - приказным тоном говорит он.
  

0x01 graphic

   Ника Алексеевна, облизав вмиг высохшие губы, села. Мужчина подошёл и встал у неё позади.
   - С кем из близких родственников вы поддерживаете отношения? - спросил он.
   - Отношения? - задумчиво переспрашивает учительница.
   - Извольте отвечать на вопрос.
   - Но я не понимаю.
   - Хорошо, - говорит мужчина. - Вчера вас видели с мужчиной. Кто это был?
   - Ну, знаете, у меня тоже может быть личная жизнь.
   - Не врите. Вы встречались с братом. Его узнали. Почему не сообщили о его появлении в Москве? Или вы забыли о своём обещании?
   - Нет, я не забыла. Эта встреча была столь мимолётной и неожиданной для меня, что я просто не успела этого сделать.
   - Что же это вы, милочка, опять опростоволосились? - скручивая очередную папиросу, говорит директор.
   - А вы, товарищ Лябуржицкая, лучше молчите, - грубо обрывает её мужчина. - Прошляпили в своём коллективе врага! Вообще, это смахивает на пособничество. Ничего, дайте срок, мы с вами тоже разберёмся.
   - Я то тут при чём? - успевает произнести директорша и заходится в кашле.
  
   Мужчина кладёт руку на плечо Нике Алексеевне:
   - Галич, вы арестованы и поедете с нами.
   - Простите, но у меня ещё один урок.
   - Встать! - орёт мужчина. - Пошла на выход, белогвардейская сволочь!
  
   Директор, застыв от страха, с ужасом наблюдает, как уводят её учительницу.
  

0x01 graphic

  
   - Ни нет, мама, ни нет! - захлёбываясь слезами, орёт Ваня. - Я не поеду! Оставь меня дома! Ну, пожалуйста! Я буду тебя слушаться. Можешь больше меня не кормить.
  
   Варвара Ивановна крепко держит сына в объятии:
   - Вот, дурачок какой! Все дети только и мечтают, как на летние каникулы попасть в пионерский лагерь.
   - Пусть мечтают, а я хочу быть дома!
   - В лагере весело, кружки разные, кормить будут по три раза в день.
  
   Ваня мотает головой. Мама сердится:
   - Да, пойми ты, голова садовая, путёвку нам дали бесплатно. Мы не можем от неё отказаться. За это нас сильно накажут. Побудешь там 21 день и приедешь.
  
   Ваня, всхлипнув, спрашивает:
   - Двадцать один день - это сколько?
  
   Мама растопыривает перед лицом сына пальцы обеих рук:
   - Два раза по столько и ещё один пальчик.
   - Ой, как долго! - мрачно вздыхает Ваня, понимая, что уговорить маму не удастся, и пионерского лагеря ему не избежать. "Всё равно не поеду: простужусь и умру" - загадывает он, не веря самому себе, но мстительная мысль сделать так, чтобы родители горько пожалели о своём решении, долго греет ему душу.
  
   На территорию пионерского лагеря "Заветы Ильича", въезжают бортовые грузовики с детьми. Борт одной машины покрыт зелёным брезентом. Под ним вещи пионеров.
  
   Грузовики останавливаются на поляне перед главным корпусом лагеря. Первыми из них выпрыгивают взрослые в пионерских галстуках на шее - это вожатые отрядов. Они выстраивают прибывших в колонну по два и разводят по корпусам, которые видны за деревьями.
  
   Ваня вышагивает в хвосте колонны. Он переполнен впечатлениями от дороги. В кузове ему пришлось сидеть рядом с девочкой, и при каждом повороте они невольно касались друг друга. Так близко сидеть с девочками ему не приходилось. Его соседка пахла конфетой. У неё были очень красивые глаза, с длинными, загнутыми кверху махровыми ресницами. Она всё время улыбалась. Из чего Ваня заключил, что девочке приятно сидеть рядом с ним. Всю дорогу он собирался сказать ей какие-то слова и даже придумал, какие именно, но так и не осмелился.
  
   Раньше Ваня девчонок не замечал. То есть, он их замечал, как замечают деревья, кусты, другие предметы, которые нужно обходить, если они мешают пройти. Ему и в голову не могло прийти, что простое сидение рядом с ними может приносить такое удовольствие.
  
   Мысли о девочке увлекли его настолько, что все остальные события, как то: посещение столовой, где их накормили вкуснейшим обедом из трёх блюд; торжественная линейка по случаю открытия лагеря и даже твороженный пудинг с кисельной подливкой, поданный на ужин, не произвели на него особого впечатления. И даже то, что перед сном их заставили мыть ноги и чистить зубы, лишь не намного отвлекло Ваню от мыслей о девочке, поскольку вечером он никогда не умывался.
  
   Отрядный умывальник находится на улице под навесом. Ване достался кран, над которым было закреплено небольшое зеркало. Ваня ненароком заглянул в него и замер. Конечно, ему приходилось смотреться в зеркало и до этого, но никогда с таким интересом он не всматривался в своё отражение. Можно сказать, он впервые смотрел на себя оценивающе. Он себе понравился. Он даже назвал бы себя симпатичным. Но его очень расстроило то, что на щеке он обнаружил полоску от клюквенного морса, который им выдавали ещё днём на привале, устроенном на полпути в пионерский лагерь. Следовательно, он весь день ходил грязнулей. Что подумала о нём понравившаяся ему девочка?
  
   Ваня улёгся в кровать. Чтобы долго не расстраиваться, он приготовился уснуть, но вожатая заставила всех в палате показать из-под одеяла ноги, чисто ли вымыты. Несколько мальчишек погнали в умывальник. Ваню пронесло.
  

0x01 graphic

  
   - Туту, туту, тутутуту, - слышит Ваня призывный звук горна. Он открывает глаза. Смотрит по сторонам, встречаясь с растерянными лицами мальчиков. Они тоже не знают, не могут сообразить, что нужно делать.
   - На зарядку выходи! - раздаётся голос вожатой.
  
   Ваня вскакивает, опускает ноги на холодный пол и, уже вставая, слышит характерный звук рвущейся ткани. Ваня хватается рукой за трусы и нащупывает огромную дыру. Плохо соображая, он прячется под кровать. Мимо пробежал последний мальчик. Спальный корпус опустел. С улицы донеслись звуки гармошки - Началась утренняя зарядка.
  
   Ваня выбирается из укрытия, подходит к открытому окну, перелезает через высокий подоконник и прыгает на землю. Перед ним мелкий кустарник и дальше, в метрах двадцати, берёзовый лес. Со всех ног он бежит в лесок, но вскоре натыкается на высокий дощатый забор. Ваня садится на корточки и плачет. Неожиданно к нему приходит решение: он должен попасть в каптёрку, добраться до своего чемодана, где лежат запасные трусы. Оттерев рукой слёзы, он собирается бежать обратно, но становится ясно, что он опоздал: мальчики уже вернулись с зарядки. Нужно выжидать удобного момента. "Бедный я, бедный, неприкаянный" - жалеет он себя. От обиды, что все скоро пойдут в столовую, слёзы полились сами собой.
  
   За весь день ожидания удобной минуты так и не подвернулось: в корпусе постоянно кто-то крутился - то дежурные делали уборку, то вожатая осматривала кровати, то ребята собрались, что-то обсуждая, а потом - сборы на обед, тихий час.
  
   Ваня решил дождаться ночи, когда все уснут. Покамест он прилёг на землю. Не холодно, но донимают комары: как ни отмахивайся, они делают своё дело - садятся на лицо, руки, ноги и сосут, сосут кровь. От борьбы с ними он устал больше, чем от ожидания. Несмотря на укусы, он крепко засыпает.
  

* * *

   Ваня просыпается от методических ударов и звона разбитого стекла. Судя по всему, рассвет только начался. Лагерь должен спать. Но странное дело - в спальном корпусе все окна отрыты настежь. Порывы ветра с силой то закрывают их, то открывают, ударяя со всего маху о стену. Земля под окнами усыпана разбитым стеклом. И никто не выходит, чтобы исправить положение. Впечатление такое, что в корпусе нет людей.
  
   Немного выждав, Ваня по-пластунски подбирается к стене спальни и заглядывает вовнутрь. То, что он видит, обескураживает его и заставляет несколько раз протереть глаза: вместо спящих ребят он наблюдает пустые кровати, кое-где даже без матрасов. На полу разбросан мусор: обрывки бумаги, полотенца.
  
   Ваня перелезает через подоконник: ни ребят , ни вожатых - никого!
  
   Ваня направляется в каптёрку. Дверь в неё открыта. Его чемодан лежит на полке в гордом одиночестве. Не теряя времени, Ваня достаёт оттуда запасные трусы, шаровары и сандалии и, переодевшись, выходит на улицу. И здесь людей не видно.
  
   Ваня направляется к воротам. Едва он вышел за территорию его останавливает крик:
   - Стой! Стрелять буду!
  
   Ваня оборачивается и видит солдата с винтовкой наперевес.
   - Кто таков есть? - спрашивает солдат.
  
   Ваня по обыкновению молчит.
   - Ты из лагеря? - догадывается солдат. - Твои все недавно уехали. Как же ты это, отстал? Вот, дела! Ты что же объявления не слышал об эвакуации?
  
   - Какой эвакуации? - спрашивает Ваня.
   - Так, ведь у нас война с немцами началась! Сегодня ночью немцы перешли границу нашей Родины. Вот такие, брат, дела!
  
   Ваня плохо понимает, что означает - "война" и кто такие "немцы", но спрашивать ему не хочется: во-первых, потому, что он слишком рад тому, что можно не думать о порванных трусах и, во-вторых, от укусов комаров у него так распухло лицо, что он с трудом может шевелить губами.
  

* * *

   Прошло время ...

0x01 graphic

   К проходной завода военного назначения, числящегося как "Почтовый ящик N 693", подъезжает новенький чёрный эМКа (Советский автомобиль М-1). Охранник-солдат, вооружённый по случаю военного времени винтовкой, подходит к машине со стороны водителя, держащего в протянутой руке удостоверение. Охранник читает и многозначительно произносит:
   - Ага, всё ясно, - и бежит открывать шлагбаум.
  
   Пассажирам в машине он отдаёт честь.
   К нему подходит напарник, сидевший в засаде на подстраховке.
   - Пантелеич, ты сдурел? В авто шесть человек сидело. Надо было у всех документы проверить, а то, как бы чего не вышло!
   - Ага, проверил один такой, потом в канаве оказался. Ты знаешь, кто это?- хмыкает Пантелеич.
   - Нет, а кто?
   - НКВД! Наверняка за нашим директором приехали. Видать конец ему пришёл.
   - Давно пора, - отвечает охранник и уходит в засаду.
   - Итить, его мать, - непонятно в чей адрес ругается Пантелеич.
  

0x01 graphic

   Простов Прокопий Петрович директорствует на "Почтовом ящике N 396" с первого дня его создания. Собственно говоря, завод построен благодаря его неуёмной энергии и инициативе. Для своего детища он делает всё, что только в его силах. Он неустанно заботится о производстве, о перевыполнении плана, за что ценим начальством. При этом он не забывает интересы своих работников, за что ими любим и уважаем.
  

0x01 graphic

   Казалось, Прокопий Петрович мог бы быть совершенно спокоен за своё будущее. Однако, он слишком хорошо знал людей и потому каждый день, подспудно, ждал неприятностей.
  
   Вот почему его не слишком удивило, что в его кабинет нежданно-негаданно нагрянули шесть военных с пистолетами в руках, пятеро из которых расположились по углам его просторного кабинета, а шестой, с портфелем, видимо, старший, по-хозяйски расположился на стуле напротив него и с ходу начал разговор.
   - Вижу, не удивлён? - говорит старший, небрежно улыбаясь. - Любопытно знать - почему? Грешок за собой, что ли, чуешь?
   - У того нет грешка, кто ничего не делает, - отвечает Прокопий Петрович.
   - Это точно.
   - Чем обязан?
  
   Военный достаёт из портфеля бумагу.
   - Ознакомьтесь.
   Прокопий Петрович берёт бумагу и внимательно её читает.
   - Ну и что? - говорит он, возвращая документ обратно. - Из текста прямо не следует, что причиной катастрофы боевого самолёта, является бракованная деталь нашего завода.
   - Умница. Прямо не следует, - соглашается военный. - Но, понимаешь, какая штука: нам "прямо" и не надо. Время военное, нам достаточно и "косвенно". Улавливаешь мысль, товарищ директор?
   - Не совсем.
   - Прокопий Петрович, мне приказано найти виновника гибели самолёта, и будьте уверены, я его найду.
   - Не сомневаюсь.
   - Короче, даю тебе время до утра завтрашнего дня - найти и сдать нам вредителя, затесавшегося в твой коллектив, либо...
   - Либо?
   - Либо сам ответишь по законам военного времени.
   - Понятно, - говорит Прокопий Петрович. - Спасибо.
   - Спасибо в карман не положишь, - говорит военный и кивает головой за спину директору, где на стене висел сейф.
   - Там ничего интересного нет: только бумаги и мои личные деньги, - говорит директор. Выкладывая на стол ключи от сейфа.
   - Нам твои бумаги, как собаке пятая нога.
  
   Уходя, мужчина в штатском многозначительно улыбается директору и говорит:
   - Значит, до завтра. Часикам к десяти подкатим. Успеете решить вопрос?
   - Решу, - устало отвечает Прокопий Петрович.
  

0x01 graphic

  
   В кабинет Прокопия Петровича входит травильщица Самоверова. Она беспрерывно вытирает взмокшие от волнения ладони брезентовым фартуком, проеденный местами серной кислотой до дыр.
   - Звали, Про ...Пе...? - говорит она с порога, забыв имя-отчество Прокопия Петровича.
   - Звал, - отвечает директор. - Ты подходи ближе, садись, не бойся.
  
   Варвара Ивановна, впервые оказавшаяся в кабинете высокого начальника, волнуется. Она неловко садится. И смотрит испуганно, смешно вытянув шею.
   - Как дела? - считает необходимым спросить директор.
   - Спасибочки вам, работаем, стараемся, - отвечает работница.
   - Стараемся, да, видно не очень. Вот, есть информация, что в начале месяца вы допустили передержку на целых десять минут в серной кислоте партии корпусов бензонасоса?
   - Чего? Каких корпусов?
   - Каких надо, - нервничает Прокопий Петрович.- Факт передержки был или не был?
   - Не знаю, не могу сказать.
  
   Прокопий Петрович видит на лице женщины страх, и смягчается:
   - Вы не волнуйтесь, Варвара Ивановна. Берегите сердце. Установлено, что ошибку допустил твой сын. Он у тебя работает?
   - Ну, да. Но Ваня очень старательный мальчик. Делает всё, как я скажу. Конечно, молодой ещё, ему тяжело.
   - Да уж, будь проклята эта война - мы вынуждены брать на работу детей. У тебя муж на фронте?
   - А где же ещё?
   - Не буду, Варвара Ивановна, ходить вокруг, да около: дело не очень хорошее. Невнимательность твоего сына стала причиной гибели военного самолёта и пилота. Вы понимаете, что это значит?
   - Да что вы такое говорите?! - бледнея, улыбается, Варвара Ивановна. - Лётчик погиб из-за моего сына?! Вы, товарищ директор, похоже шутите?
   - Какие уж тут шутки! Твой сын, не знаю - умышленно или не умышленно, передержал в серной кислоте партию корпусов бензонасосов, используемых в двигателях самолётов. В результате в корпусах образовались микротрещины, ставшие причиной гибели самолёта. Твой сын - преступник. Он должен понести заслуженное наказание.
   - Господи, да он же ребёнок совсем! Как же так? Вы же понимаете, что он сделал это не специально, а по неопытности?
   - Мальчика твоего, конечно, жалко. Если попадёт в НКВД - он пропадёт. Это ясно. Но выход есть. Ты должна взять вину на себя, а твой Ваня должен исчезнуть.
   - Как это - исчезнуть?
   - Я имею в виду - уехать далеко и надолго: скажем, записаться добровольцем на фронт.
   - Ой, да кто ж его на фронт пустит?
   - Пустят. У меня есть кое-кто в военкомате. Послушай, Варвара Ивановна, если хочешь сберечь сына - нужно сделать так, как я сказал. Звонить военкому?
   - Честное слово, я как будто во сне, ничего не соображаю, - говорит Варвара Ивановна. - Коли по-другому нельзя, то я согласная,
  
   Когда Самоверова уходит, Прокопий Петрович достаёт из сейфа, где совсем недавно лежали деньги, много денег, початую бутылку коньяка и пьёт из горла махом всё содержимое. Хмель ожидаемо дурманит голову, Прокопий Петрович опускается на колени и, рыдая, умоляет кого-то о прощении.
   - Прости меня, прости! Слаб я, слаб.
  

0x01 graphic

   И вот боец второй ополченческой роты Первомайского района города Москвы Ваня Самоверов лежит, на верхнем ярусе двухъярусной кровати, уставившись в близкий потолок. Он со страхом ждёт сигнала "подъём". Вчера, во время строевых занятий, под дождём и снегом он простудился и теперь его знобит. Он ощущает постыдную слабость, которая может не дать ему, как всем, подняться. И вот звучит команда:
   - Рота подъём!
   Скрепя зубами, Ваня буквально заставляет себя перевалиться на бок. Он падает на плечи бойца с нижнего яруса.
   - Самовар, совсем, что ли охренел?!
   - Прости, - шепчет Ваня, облизывая сухие губы. - Что-то мне не по себе.
   - Кончай дурку валять. Бежим строиться, а то из-за тебя всем влетит.
  
   Хватая с вешалки шинели и шапки-ушанки, ополченцы выбегают на улицу в январский холод и темень. У Вани шинелька узковатая. Он влезает в неё с трудом. От боли в мышцах рук прошибает слеза. В голове одна мысль - не упасть! В строй он встаёт последним. Тотчас следует команда:
   - Рота, равняйсь! Смирна! Вольна!
  
   Сейчас должны распустить на помывку и завтрак. Ваня надеется за это время прийти в себя, согреться чаем. Но вместо этого вновь звучит команда:
   - Равняясь! Смирна! Вольна! Слушать всем внимательно, что скажу, вопросы не задавать. Ополченцы, по хорошему, нам надо бы ещё немного поучиться, но Родине нужны солдаты на фронте, поэтому...
  
   Командир роты говорит что-то ещё. Но Ваня плохо разбирает смысл слов. Он полностью сосредоточен на себе: ему кажется, что у него распухла голова, а уши забиты ватой.
  
   По команде рота разворачивается направо и начинает движение. Ваня видит только спину идущего впереди. Издалека доносится голос:
   - Самовар, ещё раз на пятки наступишь, в глаз получишь.
   - Прости, я нечаянно.
  
   Оказавшись в кузове тентованного грузовика зажатым между двумя бойцами, Ваня согревается. Он ощущает запах махорки. Это курит сосед справа..
   - Дай, курнуть, - просит Ваня.
   - Ты же не куришь.
  
   Ваня смотрит товарищу в глаза и тот сдаётся:
   - Ладно, затянись пару раз.
  
   Ваня втягивает в себя обжигающий дым. Кажется, вовнутрь ему залили кипяток. Он заходится в кашле, и с каждым кхыком у него звенит в голове. После второй затяжки, давшейся Ване значительно легче, к нему приходит понимание, что он непременно поправится и, действительно, через короткое время он чувствует себя здоровым, как будто ничего и не было.
   - Братцы, интересно, куда нас везут? - повеселевшим голосом спрашивает Ваня.
   - На фронт, куда же ещё,- отвечает ему кто-то.
  

* * *

   - Андрей Иванович, товарищ генерал! - только и успевает произнести сержант Трушкин, и от толчка в спину скатывается вниз по ступенькам на земляной пол блиндажа. На месте сержанта образуется мощная фигура командующего Калининским фронтом генерала Конева. Несколько секунд внимание командующего отвлечено неловкими кульбитами сержанта. Однако и этого, выигранного хитрым Трушкиным времени, оказалось достаточно на то, чтобы медсестра Нина сиганула за занавеску, а генерал Ерёменко застегнул на все пуговицы китель и встал по стойке "смирно".
  

0x01 graphic

   Бросив сержанту через плечо:
   - Пшёл вон отсюда! - командующий подходит к столу, и усаживается за стол, хрустя маскхалатом.
   - Здравия желаю, товарищ командующий, - говорит генерал Ерёменко.
   - И тебе не хворать. Садись. Ты здесь один? - командующий косится на занавеску.
  
   Ерёменко глотает слюну:
   - Так точно, одни.
  
   Командующий носом втягивает в себя воздух.
   - Женским одеколоном пахнет.
   - Буквально перед вами медсестра заходила, укол делала.
   - Гляди, Андрей Иванович, твои шашни с медперсоналом до добра не доведут.
   - Может, с дорожки перекусишь? - увиливает от ответа Ерёменко.
   - Не сейчас, - говорит командующий и выкладывает на стол две огромные, как гири, ладони, сжатые до синевы в кулаки.
  

0x01 graphic

  
   Лицо генерала Ерёменко становится предельно серьёзным. Он всем телом подаётся вперёд.
   - Слушаю, Иван Степанович.
   - Я только что от папы. Если в ближайшую неделю не возьмём Ржев - нам хана. Папа обещал к стенке поставить. Что-то мне подсказывает, что на этот раз он своё обещание сдержит.
  
   Ерёменко через нос, по-лошадиному, втягивает воздух:
   - Они что там издеваются?! - говорит он звенящим голосом. - Ты товарищу Сталину обстановку доложил? Сказал, что у немцев пятикратный перевес в живой силе? Что укрепился он не знамо как, а перед нами сплошные болота и чистое поле со снегом по горло. Ты сказал ему, что за два месяца беспрерывных атак трижды сменился состав полка? Людям приходится идти по трупам своих же товарищей. Разведка сообщает, что немцы сходят с ума от того, сколько они наших положили! Ты понимаешь, гады сидят в тепле, бьют нас, как в тире и сходят с ума! А у нас после последнего наступления в ротах по десять штыков осталось?
  
   Командующий со всей силы бьёт кулаком по столу:
   - Остынь, Андрей Иванович. Товарищ Сталин в курсе всего, но есть приказ - взять Ржев, и другого не будет.
   - Это - конец, - обречённо шепчет Ерёменко.
   - Погоди каркать. Мне удалось заполучить тридцать пятую танковую бригаду, а также стрелковый полк, плюс две батареи. Техника и люди уже разгрузились и направляются на твой участок.
   - И что со всем этим я буду делать? Артиллерия ладно - сгодится. А утюги мне зачем? Они и ста метров не проедут - в снегу увязнут, а мины?
   - Танки никому ещё не мешали. А пробиваться будем пехотой.
   - Смеёшься? Немцы каждый метр перекрёстно простреливают. У них доты, дзоты, противопехотные мины через шаг. Хочешь ещё один полк здесь положить?
  
   Командующий фронтом брезгливо морщится:
   - На этот счёт есть решение.
   - Чьё?
   - Моё. Сюда доставлены три роты ополченцев: необученный молодняк, ружей не держали.
   - Этого ещё не хватало: зачем?
   - Используем их для разминирования коридора наступления. Следом пустим кадровые части, плюс мощная артподготовка - должны прорваться.
  
   Генералы смотрят друг на друга. Первым отводит глаза Ерёменко. Командующий зло говорит:
   - Другого пути нет. Слово даю: за всё отвечу я один, за собой никого не потяну. Веришь?- спросил командующий фронтом
   - Верю, - ответил генерал армии Ерёменко.
   - Но и ты, Андрей Иванович, меня не подведи. Как друга прошу.
   - Сделаю, Иван Степанович, всё, что в моих силах, - тихо отвечает Ерёменко.
  
   Обсудив детали будущей наступательной операции, командующий фронтом откланялся, отказавшись даже от чарки холодной водки и кислой капусты в качестве закуски, поданными сержантом Трушкиным на красивом подносе.
  

0x01 graphic

   В сопровождении четырёх офицеров охраны (двое спереди, двое сзади) командующий Калининским фронтом генерал Конев, слегка пригнув голову, движется по окопу, вырытому в полный рост. Он торопится к березовой роще, где его дожидается полурота охраны и транспорт. Через каждые пятьдесят шагов в сторону переднего края, ведут ходы. В одном из проходов командующий замечает солдата, как ему показалось, пытавшегося от него спрятаться. Командующий останавливается и пальцем подзывает солдата к себе:
   - Иди-ка сюда.
  
   Солдат стоит на месте, опустив голову.
   - Приведите его, - командует он.
  
   Два офицера охраны подбегают к солдату, берут с двух сторон и волокут к начальнику.
   - Из какой части? - строго спрашивает генерал Конев.
  
   Солдат, как в рот воды набрал. Лицо командующего начинает дёргаться:
   - Почему один? В прифронтовой полосе запрещены одиночные передвижения. Ты, вообще, кто? Дезертир? С переднего края бежишь? Расстрелять! - бросает командующий и идёт дальше. Он очень торопится. До темноты нужно успеть встретиться с командиром 35-ой танковой бригады, от которого зависит завершающая часть операции по взятию города Ржева.
  
   Капитан охраны кричит вслед удаляющемуся командующему:
   - Есть расстрелять, - и обращается к солдату. - Ну, брат, влип ты по самое не балуй. Как тебе лучше - здесь кончить или отвести куда подальше?
   - Может, его на передок выставить? Пусть фрицы на него патроны тратят, - предлагает второй охранник в звании лейтенанта.
   - Не, это не годится. Иди, солдат, вперёд, найдём мы тебе спокойное место, - говорит офицер.
  
   Они проходят весь окоп.
   - Давай уже кончать, а то ведь так и без ужина рискуем остаться, - волнуется лейтенант.
   - И то правда, - соглашается капитан.- Тебя хоть как звать, солдатик?
  
   Арестованный продолжает молчать.
   - Какая разница, как его зовут! - сердится лейтенант. - Пусть лезет на бруствер.
  
   Капитан качает головой.
   - Нет, так не годится. Ведь мальчишка совсем. Он просто испугался. Обыщи-ка его.
   - Сам обыскивай, не было охоты, - отворачивается лейтенант.
  
   Капитан лезет в карман солдата и достаёт вчетверо сложенный лист серой бумаги.
   - Так я и знал! - радостно восклицает он. - Это же заявка на постановку на довольствие! Ты из вновь прибывших? Тебя послали встать на учёт?
  
   Солдат кивает головой
   - Чего же ты сразу не сказал! Вот, балда! Мы взаправду могли тебя порешить! Ну, хорошо, что хорошо кончается. Знаешь куда идти?
   - Нет.
   - Значит так, идёшь до того места, где мы тебя взяли, там налево и дуешь до самого конца. Увидишь блиндаж, смело заходи. Там тебе объяснят, что делать.
   - Капитан, ты отпускаешь его? - испуганно удивляется лейтенант.- За неисполнения приказа знаешь, что с нами будет - трибунал.
  
   Не обращая внимания на лейтенанта, капитан обращается к солдату:
   - Всё ж-таки, тебя как звать-то?
   - Ваня, - тихо выдавливает из себя солдат.
   - Иди, Ваня, иди. Будь здоров и не кашляй.
  
   Когда солдат скрывается за поворотом, капитан резко оборачивается к лейтенанту, берёт его за грудки и начинает его трясти:
   - Тебе что, сволочь, крови мало?
   - Ведь, приказ!
   - Приказы тоже разные бывают. Этому парню жить осталось сутки, так пусть хоть немного по земле походит.
   - А вдруг генерал узнает?
   - Не узнает. Он уж забыл об этом. А ежели чего, скажем - расстреляли, - говорит капитан и выпускает из автомата очередь в воздух.
   Эхом ему отвечает немецкий пулемёт.
  

* * *

   Едва командующий фронтом покинул землянку, медсестра Нина вышла из укрытия. Она решительно подходит к столу, за которым, зажав руками голову, сидит генерал армии Ерёменко, и смотрит на его затылок. Генерал поднимает глаза и вздыхает:
   - Война, ничего не поделаешь.
   - Как хочешь, - поджав губы, говорит девушка, - а я пойду собирать раненных.
   Генерал вскакивает:
   - Дура! - с озлоблением выкрикивает он. - Долго ты будешь меня мучить?
   Девушка делает шаг назад. Генерал протягивает в её сторону руку:
   - Погоди, Нина. Пойми, я люблю тебя. Мне без тебя не жить.
   - Чего ты боишься?
   - Тебя убьют.
   - Ну и пускай, но хоть одну жизнь, да спасу, - сердится девушка.
   - Ты и вправду - дура! Хочешь умереть - иди.
   Нина топает ногой и убегает.
  

0x01 graphic

   Личному составу ополченцев, которым предстояло своими телами разминировать полукилометровый коридор для наступления основных сил армии, генерал Ерёменко приказал устроить помывку. Хозяйственники уже отложили для них новое нательное бельё, но примчался сержант Трушкин и всё переиначил. Новое бельё генеральский служка распорядился поменять на чистое, но стиранное и штопанное. Особо свежие шинельки солдат сдали на склад, а вместо них выдали "церковные" - то есть снятые с убитых, выстиранные и залатанные в стенах церкви деревни Поливаново. С обувью - та же история - хорошую "заначили до лучших времён", а вместо неё ополченцам выдали старенькие валенки на том основании, что в них легче перемещаться "по пересечённой местности".
  
   Как бы в оправдание Трушкин распорядился накормить ополченцев до отвала. Опытные солдаты удивлялись:
   - Как же так? Что же они в атаку пойдут с полными животами? Ведь не положено.
   - Это пожелание генерала армии товарища Ерёменко, мне что сказать ему, что вы отказались выполнять? - загадочно ответил сержант Трушкин и ушёл, насвистывая мотив известной песенки.
   - Неплохо мужик устроился, - завидуют ему солдаты хозвзвода.
  
   Сто грамм водки на брата и хорошая закуска сняла у ополченцев все вопросы, даже такой принципиальный - когда им вернут винтовки, отобранные после выгрузки из эшелона.
   - Не волнуйтесь. В нужный момент выдадим. А там, кто знает, может начальство распорядится вооружить вас ППШ, - сказал незнакомый офицер и почему-то засмеялся.
  
   После полуночи их стали разводить по точкам, откуда утром им предстояло двинуться в атаку. Оружие им так и выдали.
  

0x01 graphic

  
   Кромешная тьма, изредка разрываемая вспышками немецких осветительных ракет и цепочками трассирующих пуль. Холод, давящий сверху, и собачий холод, идущий от сырой земли, сковывают тело и мысли. В голове Вани Самоверова с трудом проворачиваются отдельные воспоминания: вот, ему чудится мамин голос:
   - Темень, хоть глаз выколи. - Однажды дома он проснулся посредине ночи и услышал эти слова. Они были произнесены ею с такой невыразимой тоской, что даже сейчас у Вани от жалости сжалось сердце. "Бедная мама!" - думает он. Следом его воображение рисует девочку, с которой ему довелось сидеть рядом в кузове грузовика, вёзшего их в пионерский лагерь. Образ девочки расплывается, зато ощущения, которые Ваня испытал в связи с этим соседством, были остры и свежи, будто он только что соскочил с грузовика. Ваня переступает ногами, обутыми в старые валенки, но ног не чувствует. Он решает больше не двигаться.
   - Не спать! Не спать, мать вашу! - как будто издалека, слышит Ваня командирский голос. "А я и не сплю" - отвечает ему Ваня про себя.
  
   Но командир продолжает тянуть:
   - Не спать! Не спать, мать вашу!
  
   Ваня чувствует, как кто-то силком поднимает ему веки. Он смутно видит перед собой бледное пятно незнакомого лица.
   - Проснись, сволочь! Атака началась. Пошёл вперед.
  
   Наконец, до Вани доходит смысл его слов. Ваня наваливается грудью на высокую стенку окопа. За счёт работы рук и ног ему удаётся подняться и, когда казалось, что он уже вылез, вдруг соскальзывает вниз. Он пытается успокоить дыхание, чтобы повторить попытку. К нему молча подходят два бойца и, взявши под обе руки, ловко подбрасывают его так, что он оказывается на верхушке бруствера. Ваня вскакивает на ноги. Справа и слева от себя видит неясные очертания фигур. По каким-то приметам он определил в них своих товарищей.
   - Вперёд! За Ро-о-одину-у! - многоголосо кричат сзади.
  
   Будто скованная одной цепью, шеренга солдат начинает одновременное движение вперёд. Первые шаги Ване даются достаточно легко, но с каждым метром снег становится глубже и рыхлее. Неожиданно его левая нога полностью проваливается в снег и, не достав до твёрдой земли, зависает в воздухе. Ваня пытается помочь себе другой ногой, но и она не находит опоры. Он пытается ползти за счёт рук, но только глубже проседает в снег.
  
   Он оглядывается по сторонам. Оценить обстановку мешают края вырытой им снежной ямы. Но он чувствует, что товарищи уже далеко. Ужас одиночества, заставляет его интенсивнее работать руками, но он только глубже зарывается в снег. Он вытягивает голову, чтобы позвать на помощь. В это время слева раздаётся оглушительный взрыв. Невероятная сила, словно хватает ветер за голову, которую он не успевает спрятать, пытается его выдернуть вверх. Его рот наполняется воздухом, щёки раздуваются, и в одно мгновение его левая щека, как тряпка, рвётся от рта до уха. Ветер вдруг сникает. И тут же раздаётся второй взрыв, но уже дальше, и третий уже справа, и вновь сильный порыв ветра. Ваня успевает спрятать голову, но сверху на него падает огромный ком снега и хоронит его. Ему нечем дышать. Судорожными движениями головы ему удаётся пробить толщу. С хрипом он заглатывает воздух. Первые секунды, кажется, проходят в полной тишине, но едва приходит осознание спасения из снежной могилы, он начинает слышать звуки боя: взрывы, автоматные и ружейные выстрелы, крики.
  
   Накопив силы, Ваня ползёт вперёд, оставляя за собой глубокую неровную борозду. Он ползёт до тех пор, пока не утыкается на нечто, похожее на бревно. Ваня смахивает снег и видит человеческую голову с залепленными снегом ртом и глазами. Он в ужасе откидывается назад. В это мгновение близко взрывается мина. Его тело взмывает в воздух, несколько раз переворачивается и падает на самый верх вновь образовавшейся снежной горы.
  

0x01 graphic

   - Солдат, жив?
   - Жи-ив, - порванным ртом тянет Ваня.
   - Потерпи немного, всё будет хорошо, - говорит медсестра Нина и перекатывает окровавленного солдата на низкие носилки-волокуши, укреплённые на лыжах. Она впрягается в лямки и на четвереньках ползёт в сторону своих. Перед глазами Вани медленно ползёт свинцовое серое небо. Веки его тяжелеют и смыкаются...
  
   Ваня лежит в кровати, накрытый белой простынёй. Над ним склоняется женское лицо.
   - Очнулся? Вот и славно.
  
   Ване знаком её голос. И лицо тоже кажется знакомым.
   - Вот сейчас мы тебе голову немного приподнимем и попьём горяченького чайку с травками.
  
   Её прикосновения приятны Ване. Он невольно улыбается. По вкусу напиток напоминает клюквенный морс, который Ваня попробовал на привале по дороге в пионерский лагерь "Заветы Ильича". Да, да! Ну, конечно же! Склонившаяся над ним женщина лицом очень похожа на девочку, с которой сидел в кузове грузовика.
  
   От чая тепло разливается по всему телу и, достигнув живота, отдаёт резкой болью.
   - Покричи, покричи, - говорит женщина, - легче станет.
  
   Несмотря на боль, Ваня улыбается.
   - Ничего, я потерплю. Спать хочется, - говорит он, будто извиняясь. - Сестра, можно спросить?
   - Конечно.
   - Я не чувствую своего тела, будто во мне весу нет никакого. Это нормально?
   - После операции так всегда бывает. Это пройдёт. Спи, Ваня, спи.
   Медсестра Нина отходит от кровати и смахивает слезу.

0x01 graphic

   Каждое утро происходит одно и то же: баба Груша протирает ему лицо грязным, мокрым полотенцем и потчует белым, как мел, овсяным киселём. Самостоятельно ни умыться, ни поесть Ваня не может. Он - ампутант, без обеих ног и левой руки. Его единственная правая рука - плохо слушается и, кажется, потихоньку костенеет. Его лицо изуродовано шрамом - от уха до рта.
  
   Они вдвоём живут на Ванину пенсию инвалида войны. Денег не хватает. Они часто голодают. Целыми днями Ваня лежит на кровати, баба Груша у окна вяжет новые носки, распуская старые. По вечерам Ваня вынужден слушать один и тот же рассказ старухи о жизни в деревне: о том, как по ночам их грабили свои же, называвшие себя партизанами, а на самом деле дезертиры, прятавшиеся в лесу и от немцев и от своих. И как она, не в силах терпеть такую поганую жизнь, в одночасье собрала пожитки и пешком ушла в Москву. И о том, как шла три недели, и как, встретив по дороге знакомую, узнала от неё, что в её деревню вошли поляки, загнали весь народ в сарай и всех пожгли за то, что оказывали помощь партизаном. Эти события оставили настолько глубокий след на умственных способностях старухи, что ни о чём другом она не могла ни думать, ни говорить.
  
   - Поешь кисельку. Укусный! - говорит баба Груша чёрным беззубым ртом.
  
   Ваня отворачивается.
   - Тю! Вот дела! Не хочет!- досадует старуха. - Чем же прикажешь кормить? Денег то, почитай, рупь пятьдесят копеек осталось, а нам за свет надоть платить. Вчерась уж такой строгий мужчина с портфелем приходил, страсть! Не заплатишь, говорит, выгоним из хаты к чёртовой матери. А вдруг и вправду сгонят? Чё тады делать - ума не приложу. Поешь, Ванечка, надо, а то так и помереть недолго.
  
   Баба Груша тянет ему ложку с киселём. Здоровой рукой Ваня бьёт по руке старухе. Ложка летит на пол.
   - Ах, бесстыдник! Хулиган! - кричит старуха, но, увидав слёзы на глазах внука, меняет тон и начинает причитать. - Бедный, ты мой бедный, и папку тваво на войне убило, и мамка твоя безвестно сгинула, и сам ты убогий, никому не нужный. Что же теперь делать, внучёк? Надо смириться и жить, сколько отпущено вон там, - говорит старуха и пальцем тычет в потолок.
   - Не могу! Не хочу! Уйди от меня! - сквозь зубы произносит Ваня.
   - Что, ты? Что, ты?- не на шутку пугается старуха и быстро уходит в дальний угол комнаты.
  
   Здоровой рукой Ваня сбрасывает с себя верблюжье одеяло и, перевернувшись, валится с кровати на пол. Будто нарочно он ударяется о деревянный пол головой.
   - Мать моя, Пресвятая Богородица! Спаси и сохрани! - троекратно осеняет себя старуха и медленно подходит к неподвижно лежащему внуку.
   - Ваня, Ванюша, ты чаво? Живой, что ли, аль нет?
   - Что у вас тут происходит? - гремит голос, заставляя вздрогнуть старуху.
  
   Оглянувшись, она видит соседку по бараку.
   - Матвеевна? Напугала до смерти.
   - Что у вас тут? - повторяет вопрос Матвеевна.
   - Во, вишь, с кровати звезданулся прямо головой - хрясь! Почитай который раз уже так. Живой, чи нет?
   , - "Чи нет", дура старая, - говорит женщина и бросается к Ване.
  
   Она берёт на руки невесомое тело, укладывает на кровать и укоряет старуху:
   - Внука могла бы помыть. От него воняет незнамо как.
   - Дык, как же мне одной-то осилить?
   - Умолкни, старая. Ваня, Ваня, ты как, милый? - спрашивает Матвеевна, гладя его по голове.
  
   Ваня открывает глаза.
   - Вот и славно, - радуется Матвеевна. - Ты чего, чудак, задумал. Выброси это из головы. Я мужнину каталку принесла, как обещала.
  
   Баба Груша догадливо охает:
   - А твоему больше не нужна? Всё?
   - Отмучился мой Гриша. Слава Богу.
  
   Женщины крестятся. Матвеевна смахивает слезу.
   - Теперь каталка твоя. Будешь ездить, куда захочется. Познакомишься с кем-нибудь. В Измайловском парке вашего брата, инвалидов, тьма тьмущая. Друзёй там заведёшь. Жизнь, глядишь, и наладится. Слышь, чего говорю, Вань? Рано тебе умирать.
   - Слышу. Спасибо, - равнодушно отвечает Ваня.
  

0x01 graphic

   Начальник Первомайского отделения милиции майор Левдиков несётся по коридору, сбивая встречных. Ему доложили, что в его кабинете дожидается какая-то важная шишка, скорее всего, из органов государственной безопасности. Действительно, в своём кабинете и, более того, в своём кресле, он видит мужчину в гражданской одежде, рассматривающего одну из папок, лежавших на столе. Ежу понятно - обычный гражданин не посмеет усесться в кресло начальника районного отделения милиции и столь нагло рыться в чужих бумагах.
  
   - Левдиков, где тебя черти носят? - гремит, хорошо поставленным голосом мужчина. При этом на хозяина кабинета он даже не смотрит.
   - Так ведь, обход у меня. На обходе был.
   - А почему на столе бумаги секретные держишь? Тебя бдительности не учили?
   - Виноват, торопился, - мямлит Левдиков, - Больше такого не повториться, товарищ...?
   - Полковник Терехов, - представляется мужчина и направляет тяжёлый взгляд на Левдикова. - Бардак на твоём столе, майор, вполне объясняет причину того, что творится на вверенном тебе участке.
  
   Сердце майора Левдикова, воевавшего и не раз находившегося на волоске от смерти, затрепетало и куда-то провалилось.
  
   Полковник продолжает:
   - По вверенным тебе улицам косяками ползают инвалиды. Они собираются в Измайловском парке, пугая и портя настроение советским труженикам. Короче, там..., - мужчина тычет пальцем в потолок, - этим страшно не довольны. Твои инвалиды умаляют значимость нашей победы над фашизмом. Вопрос, так сказать, политический. Даю тебе ровно сутки для того, чтобы собрать всех калек, повторяю - всех до единого и доставить их в северный речной порт. Там для них приготовлены баржи. Задача ясна?
   - Ясна, но товарищ полковник, за сутки никак не успеть. Только оформление документов займёт не меньше недели.
   - Майор, вы - идиот или только прикидываетесь?
  
   ...............................................................
  
   Позже Левдиков вспомнил, откуда ему знаком парализующий взгляд полковника Терехова. Они учились в одной школе. Лёха Терехов держал в страхе всю школу: отнимал ценные вещи и деньги; издевался над ребятами, частенько бил их. Левдиков до сих пор помнит унижение, которое он испытывал, катая Лёху Терехова на своей спине.
  

0x01 graphic

   Самым трудным в освоении тележки, то бишь - куска фанеры с притороченными к ней подшипниками вместо колёс и бельевой верёвкой в качестве привязного ремня, оказалось преодоление бордюров, порогов и тому подобных препятствий. Путём тренировок Ваня выработал несколько приёмов, позволявших, в целом, удовлетворительно решить данную проблему. Так, например, домашние порожки он преодолевал, ложась набок и поворачиваясь на месте, а препятствия уличные он брал хитростью: делал вид, что пытается их перескочить, и всегда находились добрые люди, готовые ему помочь.
  
   И вот наступил день, когда он, наконец, решился добраться до Измайловского парка - посмотреть, как там, разведать обстановку. Бабке Груше он ничего не сказал, зная наперёд, что не отпустит. Накануне припрятал в тёмной комнате узелок с кусочком чёрного хлеба, тремя карамелевыми конфетками и фляжкой кипячёной воды. С этими харчами легко можно продержаться несколько суток.
  
   В путь он двинулся поутру, когда старуха спала. Без особых проблем добрался до Первомайской улицы. Осталось перейти на другую сторону, а там по прямой до парка рукой подать. В центре улицы - рельсы, уложенные на чёрные шпалы. Ване они кажутся непреодолимыми. Когда он решается на штурм, мимо с грохотом, дребезжанием и лязгом проносится огромная красно-белая гора из дерева, металла, стекла. Это - трамвай. Ваня, позабывший, как они выглядят, впечатлился настолько, что ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
  
   - Что, браток, треба помощь - переплыть на тот бережок? - участливо интересуется прохожий.
  
   Ваня едва кивает головой, что можно было принять за сомнение, неуверенность, но никак не за согласие. Тем не менее, его обнимают и переносят на другую сторону дороги. По пути он роняет узелок с продуктами. Сердобольному мужчине приходится за ним возвращаться. Промчался ещё один трамвай, уже в противоположном направлении. Он выдаёт серию оглушительно звонких трелей, показавшихся Ване прощальными. Почему-то он подумал, что домой он уже не вернётся.
  
   Тротуар идёт немного под гору. Двигаться по неровному асфальту, порванному корнями растущих по краю лип, тяжело. Предплечье единственной руки предательски ноет. От ручки деревянного бруска-толкача на ладони - кровавые мазоли. Но вот уже виднеется зелёная арка входа в парк. Перед ней площадь, а на площади люди, много людей. Они почему-то бегают, будто играют в салочки. Ваня тянет шею, чтобы осмотреться. Увлечённый, он не замечает, как недалеко от него, останавливается грузовой тентованный автомобиль, как к нему подбегают милиционеры.
  
   Они хватают Ваню с двух сторон, один - за руку, другой за тележку, несут в машину и с раскачкой кидают через борт в кузов. Грузовик быстро уезжает. На том месте, где минуту назад стоял Ваня лежит его узелок с едой.
  

0x01 graphic

   Литерная самоходная баржа водоизмещением 180 тонн "Волгарь - 17" причаливает к деревянной пристани острова Валаам.
  
   На барже - спецгруз: две с половиной сотни душ инвалидов, собранных на улицах Москвы. Первым на землю сходит капитан "Волгаря" товарищ Сосновский. От положенной по статусу формы на его высоченной фигуре одна фуражка, остальная одежда - гражданская, брюки и пиджак от разных гарнитуров, полуботинки с широкими носами - по моде прошлого века. Капитан голоден, небрит и страшно зол. Быстрым шагом он поднимается по крутой склизкой дороге, ведущей к зданию, виднеющемуся за полуразвалившейся церковью.
  
   Назад возвращается довольно быстро. Судя по тому, как Сосновский размахивает руками, мотает из стороны в сторону головой и шевелит губами, что полудюжине мужиков, дожидавшихся его на борту баржи, без всяких слов становится ясно - им здесь "не выгорело". Почитай весь рейс команда тянула на голодном пайке, а последние сутки так и вовсе "не жрамши, не спамши" в надежде хотя бы здесь, на острове найти еду и постель.
  
   Поднявшись по шатким сходням, он останавливается перед людьми и говорит:
   - Приказано разгружаться и следовать в Ленинград.
  
   Синюшные лица матросов выражают откровенную злобу.
   - Кто недоволен, может остаться на берегу, - говорит капитан Сосновский.
  
   Матросы ворчат.
   - Чего они, сволочи, белены объелись? -
   - Пусть пожрать сначала организуют.
   - Что вы за люди такие? - хрипло спрашивает капитан. - Для нас тут еды нет. Они сами пухнут с голоду. Собак всех поели. Мы должны разгрузиться и идти на Ленинград. В городе найдём харч и отдых - слово капитана. А теперь слушай команду: отдраить трюмовые, приступить к выгрузке спецконтингента.
  
   Темнеет так быстро, будто сверху льют тёмно-фиолетовое чернило. Отражённый от воды свет невидимой луны тускло освещает баржу, отваливающую от берега, на котором всюду виднеются чёрные холмики спецконтингента - бывших пассажиров баржи.
  
   Капитану Сосновскому картина напоминает лежбище тюленей. Он ходил на Севера, знает. Матросы стараются в ту сторону вообще не смотреть. Судьба беспомощных калек, оставленных на берегу, им безразлична. У них своя забота - быстрее добраться до Ленинграда.
  

* * *

   Ранним утром из лесу выкатывается жердевая телега, запряжённая рыжей худой кобылой.
   - Тпр-р-р, - натягивает вожжи возница - человек явно духовного звания, в длинном чёрном платье и шапочке, и, обернувши голову назад, говорит:
   - Приехали, Ника Алексеевна. Подымайтесь.
  
   Из телеги высовывается женская голова в красном клетчатом платке.
   - Вы уж, будьте так любезны, как-нибудь пошибчее, - просит возница. - Сами понимаете, коли спохватятся, что мы без разрешения пределы монастыря покинули, тады мне, а в особливости вам, несдобровать.
   - Знаю, Миша, не волнуйся. Я быстро, - говорит женщина и соскакивает на землю.
  
   Быстрым шагом она обходит покрытых утренним инеем, неподвижно лежащих людей. От сильного ветра полы её белого халата, надетого на демисезонное пальто, развиваются в разные стороны.
   - Ваня, - кличет она сначала тихонько, а потом всё громче и громче, до срыва голоса. - Ваня Самоверов! Ваня, откликнись!
  
   Заметив поднятую руку, она подходит и долго всматривается в лежащего человека. Постепенно её лицо светлеет. Она присаживается над чёрным холмиком.
  

0x01 graphic

  
   - Ваня, это я, Ника Алексеевна. Не узнаёшь? Ты учился в моём классе. Вспомнил? Ах, да ну ладно. Главное - я тебя вспомнила. Как увидела твою фамилию в списке, сразу поняла, что это ты. Ну, теперь всё - устрою тебя наилучшим образом. Не говори ничего. Миша! - машет она рукой извозчику. - Нашла. Помоги положить на телегу. Может, ещё одного заберём?
   - Вы клячу мою видали? - сердится Миша.
  

0x01 graphic

  
   В бывшей келье отца эконома Валаамского монастыря, ныне в палате N 14 специнтерната инвалидов-ампутантов двое: Ваня Самоверов и Паша Филиппов, герой Советского Союза, бывший лётчик 813-ого истребительного полка, сбитый в воздушном бою под Берлином и оставшийся жить без ног, без рук, почти глухим и полуслепым.
  

Эти двое считаются одними из самых тяжёлых больных. Этим объясняется то, что они лежат вдвоём в помещении, позволяющем разместить, как минимум, ещё одну кровать.

  
   Устремив взгляды в потолок, они ведут разговор.
   - Интересно, когда нас мыть повезут: до прогулки или после? Хорошо бы до прогулки, - говорит Паша Филиппов.
  
   Ваня вздыхает:
   - Какая разница?
   - Ты чего, Вань? Может, ты передумал? - с тревогой спрашивает Паша Филиппов. - У меня надежда только на тебя. Без тебя мне никак.
   - Ничего я не передумал. Ты сам-то как, готов? Может, дождёшься жены - говорят, вот-вот должна приехать?
  
   Паша Филиппов скрипит зубами:
   - Как друга просил, о жене ни слова. Эх, ты! - отворачивается Паша Филиппов.
  
   В комнату входит солдат-срочник в белом халате:
   - Самовар, на выход. Ника Алексеевна приказала тебя первым в моечную доставить, потом, Паша, тебя.
  
   Солдат подходит к Ване, бесцеремонно скидывает с него одеяло и берёт его на руки. Увидев, что Ваня покраснел, снисходительно говорит:
   - Ты, чего, Вань? Стесняешься, что ли? Зря. Ника Алексеевна всякого насмотрелась.
  
   Ваня готов потерять последнюю руку, но ни за что не признается в том, что на самом деле заставило его покраснеть.
  

0x01 graphic

  
   Ника Алексеевна всегда сама мыла закреплённый за ней контингент. Во время последней мойки Ваня вдруг обратил внимание на то, что ему как-то по-особенному приятны касания Ники Алексеевны к его обрубленному телу. От удовольствия он даже прикрыл глаза. Когда рука Ники Алексеевны задела низ его живота, внутри у него возникло страшное напряжение, заставившее его прогнуться. Он перестал дышать. Перед глазами поплыли туманные круги. Потеряв над собой контроль, Ваня даже застонал. Закончилось это довольно неожиданно, его тело обмякло, будто из него вытащили затычку. Ваня почувствовал страшную усталость и следом за этим ни с чем не сравнимый стыд, от которого он не сразу смог открыть глаза. Но когда он их открыл, уверенный в том, что увидит рассерженное лицо Ники Алексеевны, то с удивлением обнаружил, что та продолжала им заниматься с таким видом, будто ничего не случилось.
  
   Сегодняшнего дня Ваня ожидал с волнением. Он боится себе признаться в том, что желает повторения того, что было в прошлый раз, но захочет ли этого Ника Алексеевна? Чем больше Ваня делал усилий, чтобы прогнать от себя это постыдное желание, тем сильнее ему этого хотелось. Больше того, ему в голову начали лезть совсем уж неприличные мысли, в которых Ника Алексеевна играла основную роль. Когда Ваня оказался в помывочной, фантазиями своими он был уже доведён почти до бешенства.
  
   - Ваня, - строго говорит Ника Алексеевна. - Давай успокаиваться.
  
   Встретившись с ней глазами, Ваня отворачивается. Ника Алексеевна наклоняется к нему, тихонько шепчет ему на ухо:
   - Ваня, не нужно стесняться. Ты мужчина и это всё естественно, а я очень рада, что могу сделать для тебя, как женщина.
   - Правда? - недоверчиво спрашивает Ваня.
   - Правда, мой хороший, а теперь давай мыться.
  

* * *

   Возвращённого после мытья Ваню сосед по палате Паша Филиппов некоторое время рассматривает молча, а затем спрашивает:
   - Ты мне скажи - ты сделаешь, что обещал или нет?
   - Почему ты спрашиваешь?
   - Ты светишься, как начищенный медный самовар. В таком состоянии ты можешь передумать.
  
   Ваня не отвечает. Он подбирает слова, которыми постарается переубедить друга в его решении уйти из жизни, в которой, как сказала Ника Алексеевна, при любых обстоятельствах можно быть счастливым.
  

0x01 graphic

   К Паше Филиппову подходят два бойца-санитара.
   - Ну, что герой, на прогулку пойдёшь? - спрашивает один.
   - Пойду, - с усмешкой отвечает Паша Филиппов.
   - Тогда давай, нечего тут разлёживаться.
   - Я готов.
  
   Санитары подхватывают невесомое тело полного ампутанта, выносят в коридор и укладывают его в огромную плетёную корзину, в которой уже лежит Ваня Самоверов.
  
   Санитары хватаются за ручки по обе стороны корзины и идут вниз по лестнице. Толкнув ногою дверь, выходят на улицу. Северное солнце светит, но не греет. Дует сильный встречный ветер.
   - Погода не очень, может не стоит сегодня гулять? - спрашивает один солдат.
   - Ничего, - отвечает другой, - к обеду распогодится. Главное, чтобы дождя не было.
  
   Тропинка от дверей каре (Так местные жители называют здания, в которых раньше, до специнтерната, располагались монашеские кельи Валаамского храма.) ведёт к арке, сделанной в монастырской стене. За ней небольшая, довольно покатая и, благодаря этому, всегда сухая поляна. По краям поляны растут дубы. Сразу за ними - глубокий обрыв. Внизу огороды, к которым сверху опускается многоярусная, порядком сгнившая, деревянная лестница. На поляне разложено брезентовое полотно от списанной военной палатки. Это место "гуляния" спецконтингента.
  
   Здесь их укладывают рядами и до обеда, а частенько и до ужина они общаются, а главное - дышат полезнейшим воздухом, который считается основным лекарственным средством.
  
   Санитары ставят корзину на землю.
   - Ребята, расположите нас поближе к дубкам, - просит Паша Филиппов.
   - А не боитесь с краю навернуться? - интересуется санитар.
   - Мы же не дураки. Мы будем лежать аккуратно.
  
   Санитары сносят корзину к самому краю брезента и, выгрузив ношу, уходят за остальными.
   - Давай, пока никого нет, - говорит Паша Филиппов.
   - Паша.
   - Чего тебе?
   - Паша, послушай. Тебе не нужно умирать. Ника Алексеевна, сказала одну важную мысль...
   - Ваня, кончай бузу...
   - Нет, ты послушай. Она сказала, что цель жизни только в том, чтобы здесь и сейчас получать удовольствие. Понимаешь?
   - Ваня, сейчас сюда придут...
   - Паша, я на собственном шкуре убедился, даже в нашем с тобой положении от жизни можно получать удовольствие. Хочешь, я попрошу Нику Алексеевну, она - добрая, она тебе поможет.
   - Я думал, ты мне друг, а ты обыкновенная сволочь, трус! - произносит Паша Филиппов. - Счастливо оставаться.
  
   Он начинает раскачиваться и, перевернувшись один раз, и другой, и третий оказывается на самом краю обрыва. Казалось ещё одно усилие и он покатится вниз. Но его держат молодые, но упругие побеги дуба. С ними ему не справиться.
  
   Паша поворачивает в сторону Вани своё страшное, испачканное землёй, лицо и кричит:
   - Ваня, друг, помоги мне!
   - Сейчас, - отвечает Ваня и быстро подкатывается к Паше Филиппову, но явно медлит.
   - Давай! - орёт Паша Филиппов.
  
   Ваня, упирается здоровой рукой в тело друга и толкает его. На ветках Паша буквально висит в воздухе, но не падает. Ваня сколько можно тянется вперёд и толкает друга, и тот срывается вниз. Ваня невольно тянет шею, чтобы увидеть друга и, не удержавшись, сам падает вниз. Успевает подумать:
   - Вот и хорошо, - последнее, что успевает подумать Ваня Самоверов.
  

0x01 graphic
Конец

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"