Грэй Эвита. Розы, вино и любовь. Газель 157 принца Джема

Прежде чем представлять свой вариант поэтического перевода газели 157 принца Джема, я сошлюсь на статью дорогой коллеги и друга, чей дословный перевод с османского турецкого помог этим стихам обрести жизнь. Я привожу её подстрочник для удобства сравнения текстов, т.к. в некоторых случаях рифма приводит к потере некоторых смыслов.

Это первая газель Джема, с которой я познакомилась, поэтому моему сердцу она особенно дорога. Что интересно, в ней не присутствует образов, навеянных западной культурой, что характерно для поэзии принца (вроде упоминания сравнения благородных юношей с апостолами, как, например в его "Френгистане"). Это произведение выдержано в классических традициях Востока и представляет собой просто кладезь великолепных метафор, которые, отличаясь изяществом и чувственностью, сохраняют глубину смысла и мудрость, как и положено восточной лирике.

1. О милый, и что же, если губы твои станут для меня удовольствием?

Кто же не насладится этим источником жизни?

2. Ах! Томясь по твоим локонам, я не заметил, как вырос пушок усов твоих,

Увы! Я не нашел радости в жизни.

3. Давай же выпьем бессмертного вина - дары губ саки,

Давай же возрадуемся жизни в этой вселенной!

4. Ради того, чтобы чувствовать эту боль - я отдам душу,

Я нашел радость в потере, выгодной для меня.

5. Плач и стон от сердечной печали для любовника - счастье,

Потому как возлюбленный всегда находит радость в его плаче и стонах.

6. Я был пронзен стрелами ресниц, которые выпустил любимый,

Засияла моя душа и сердце, и я испытал наслаждение.

7. Путешествует Джем в поисках цветка Розы, но не может найти его,

Не может радоваться его душа без возлюбленного красавца в этом райском саду!

1. О милый! Если выпью я

Живой источник губ твоих,

Кто станет попрекать меня

Желаньем радостей земных?

2. Томясь по локонам волос,

Что свЕжи, как бутон цветка,

Я не заметил, как пророс

Пушок усов твоих слегка.

3. Давай же выпьем мы вина -

Уст виночерпия даров!

Давай вкусим всю жизнь сполна

Без сожалений и без слов!

4. Увы! Я радости не знал

Соединения с тобой,

Ты сердце болью растерзал,

Но я не жду судьбы иной!

И отдал душу бы сто крат,

Чтоб вновь потерю испытать,

Влюблённый может, говорят,

В страданьях счастье отыскать

5.Смиренно не ропщу, любя.

Отрада сердцу велика,

Ведь только радуют тебя.

Все мои муки и тоска,

6.Стрелой ресниц его пронзён,

Победу торжествует он,

Но наслажденьем я пленён

И светом счастья озарён.

7. Средь путешествий и дорог

Я розы не нашёл своей.

Душа томится от тревог,

Рай без тебя не в радость ей.

Далее отдельное внимание хотелось бы уделить некоторым особенно ярким образам в этой газели.

Прежде всего, это вино. Описание пира и опьянения очень типично для восточной поэзии и восходит ещё к арабской традиции. Отдых знати в узком кругу за хмельными напитками был обычным времяпрепровождением, которое и породило светскую поэзию, где превозносились радости винопития (так как на подобных пирах, помимо прочих развлечений, вполне могли читаться стихи). У суфиев также существовала традиция совместных пиров (собраний), сопровождаемых музыкой и поэзией, а также вином. Разумеется, думать, что целью такого отдыха являлось пьянство - огромное заблуждение. Употребление вина в чрезмерных количествах никогда не поощрялось в суфийской среде. Скорее, этот напиток воспринимался как символ, и пить его следовало умеренно. Вино обозначало чаще всего упоение любовью, опьянение своими чувствами. Многие исследователи, как отечественные, так и зарубежные выделяют и особый мистический смысл вина как некоего изменённого состояния сознания, в котором разуму может открыться новая, неведомая Истина. И конечно же, в светской поэзии этот напиток - символ веселья и наслаждения жизнью. В этом ключе много писал знаменитый Абу Нувас (756 - 814) - один из самых, как бы сейчас выразились, "эпатажных" арабских поэтов средневековья (которому, кстати, и в голову не приходило скрывать свою склонность к мужскому полу). Например, есть у него такие строки:

"Покуда взор мой полный кубок не узреет,

Нет радости ни в чем, ничто меня не греет...

С вином не расстаюсь, и если ненароком

Ты укоришь меня, то в этом мало проку"

А вот ещё очень интересное двустишье:

"Пусть кубок с девственным вином, идя по кругу,

Дарует хмель свой и красавице, и другу"

Здесь поэт напрямую призывает к пиру и веселью - приём, часто используемый в восточной поэзии. Однако это также могло означать предложение "опьянеть вместе", то есть, разделить любовь на двоих. Кстати, последний смысл даёт многим основание для мнения, что в данном двустишии Абу Нувас признаётся в своей бисексуальности. Я же не берусь ничего утверждать, так как оригинала не видела, а многие переводчики любят заменять мужской гендер женским. К тому же, сложно представить, чтобы восточная женщина, при всей её закрытости и господствовавшей в те времена гендерной сегрегации (отделение мужчин от женщин не только на мировоззренческом, но и на бытовом уровне) могла быть допущена на пир вместе с мужчинами. Да ещё и пить с ними вино...

Как бы то ни было, в газели Джема также присутствует обращённое к Возлюбленному предложение выпить вина вместе с ним, а значит принять его любовь. По этой причине и вино представляется "даром губ", то есть уста Любимого - источник наслаждения.

Очень часто поэты посвящали восхищённые строки прекрасному виночерпию (саки), говоря о своей любви к нему. Эта тема очень распространена, принц и сам использует её как в данной газели, так и в других своих произведениях. Если стихотворение имело религиозный смысл, то саки мог иногда олицетворять суфийского наставника и даже Пророка. В светской же поэзии виночерпий - это буквально красивый юноша, разливающий вино (как правило, на пиру таких было несколько), который мог стать объектом интереса автора.

Есть все основания полагать, что этот образ отсылает нас к очень древней легенде о прекрасном виночерпии Зевса Ганимеде (это имя стало нарицательным для обозначения объекта однополой мужской любви, со временем, к сожалению, преобразовавшись в "катамит", на Западе часто приобретая негативную окраску).

Внешность очаровательного юноши, подававшего вино, как правило, описывали очень красочно и чувственно. Например, персидский поэт XIV века Хафиз Ширази, которого принц Джем очень высоко ценил, так писал о своих впечатлениях:

"Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!"
Была легкой любовь, да становится все тяжелей.
Хоть бы ветер донес аромат этих черных волос,
Этот мускусный запах опутавших сердце кудрей"

Арабский поэт из Андалусии Ибн Хафаджа (Абу Исхак Ибрахим ибн Хафаджа аль-Андалуси, 1058-1139) даёт весьма "жгучее" описание:

"Чернокожий ночи сын, виночерпий,

Нас поил, а ночь была на ущербе...

Чара у него в руке рдела яро,

Будто искру он держал, а не чару.

Виночерпий был похож на жаровню

С черным углем, с багрецом жара"

Тот же Абу Нувас не жалеет эпитетов и сравнений:

"Здоровьем пышет лик его, но кажется нам томным,

Он жизнь дарует, если добр, убьет отказом скромным.

Горячих солнечных лучей глаза его полны,

А на груди как будто блеск серебряной луны".

Примеры красивых описаний можно приводить бесконечно, ибо тема вина и саки была действительно очень популярна в арабской, персидской, а вслед за ними и в османской поэзии.

Считаю нужным также немного пояснить следующее четверостишье:

"Томясь по локонам волос,

Что свЕжи как бутон цветка,

Я не заметил, как пророс

Пушок усов твоих слегка".

Этот "пушок" обозначает небольшие (очень часто первые) усики, вырастающие на лице молодых людей. И хотя и существует мнение, что в подобных случаях речь могла идти о светлых и почти незаметных, как у детей, волосах над верхней губой девушки, вряд ли можно предполагать, что в стихотворении, обращённом к Любимой, поэт станет нарочно подчёркивать такую деталь, которую женщина, несомненно, постаралась бы скрыть (пусть и считает её милой). Для юношей же, напротив, появление растительности на лице считалось признаком мужественности, и этим могли даже гордиться. Это говорит о том, что объект любви Джема весьма юн, но страдания принца от безответного чувства длятся уже достаточно долго для того, чтобы его внешность стала чуть более "взрослой".

Кстати, о страданиях... В поэзии Востока любовь - это не то чувство, которое поддаётся контролю или рациональному объяснению. Как правило, Любящий в стихах выражает свою абсолютную беспомощность по отношению к Возлюбленному, ставя его выше себя (в том числе и путём восхваления его красоты) и таким образом добровольно занимая подчинённое положение. Также в любовной лирике поэты часто выражали готовность терпеть любые страдания от объекта своих чувств, пусть даже это будет жестокость. Много говорится и о муках безответной любви к гордому или легкомысленному красавцу, о его невнимании или пренебрежении, либо о невыносимом осознании наличия соперника. Все эти разнообразные формы страдания объединяет одно - покорное их принятие, готовность забыть себя ради высшего блага - любви.

Даже беззаботный почитатель вина Абу Нувас готов принести себя в жертву Возлюбленному:

"Клянусь моей жизнью: пожертвовать жизнью я рад

За ласку твою, за один твой приветливый взгляд".

По этому же поводу у Хафиза есть почти что некое "причитание", в котором он взывает о помощи, облегчении страданий от любви:

"Безразличны собратьям страданья мои,

Мои беды, невзгоды, рыданья мои.

Нет спасенья от муки - спасите!

Нет лекарств от разлуки - спасите!"

Иногда подобные эмоциональные образы дополняются ещё и наделением Возлюбленного особыми военными атрибутами, в частности, сравнение определённых деталей внешности с оружием (копьями, мечами, стрелами и т.д.), которое причиняет боль Любящему, заставляя его страдать, лить нескончаемые слёзы, наносит раны его сердцу...

Так, османский поэт Феври в одном из произведений обращается к своему Возлюбленному: "О ты, чьи брови словно лук!"

У Абу Нуваса есть очень красноречивое описание:

"Оружьем любви он увешан, и меч его взора

Дарован ему красотой для любовного спора.

Улыбка - кинжал его, брови - что выгнутый лук,

А копья-ресницы смятение сеют вокруг"

Известный всем Омар Хайям впечатляет не менее:

"Твои кудри - кольчуга, глаза - словно копья,
В гневе ты - как огонь, а в любви - как вода!"

По поводу пола объекта любовных переживаний я, опять же, ничего конкретного утверждать не могу. Скажу лишь, что оружие считалось сугубо мужским атрибутом, никак не связанным с женщинами...

Последний образ, о котором стоит поговорить, несомненно, является одним из самых красивых и чувственных в восточной литературе. Речь идёт о розе, которая испокон веков служит самой популярной метафорой совершенства и красоты, вследствие чего часто является олицетворением Возлюбленного/Возлюбленной, а также, если в поэзии заложен возвышенно-духовный смысл - Пророка, а иногда и самогО Аллаха (согласно одной из легенд, роза считается Его подарком людям как "царица цветов").

В светской же литературе природа часто становилась источником вдохновения автора, который через её объекты выражал свой чувственный опыт. В частности, роза служила для воспевания прелести его обожаемого кумира.

Такой, казалось бы, универсальный образ розы тем не менее отличается на Востоке и Западе. В христианском мире этот цветок, также символизируя красоту, олицетворяет непорочность и чистоту помыслов, воплощая тем самым образ Богоматери, от чего традиционно считается "женским" цветком. На Востоке же не видели ничего странного в том, чтобы сравнить румянец Возлюбленного юноши с лепестками розы, либо его самого назвать именем этого прекрасного цветка, подчеркнув лишний раз, что он - сама Красота. Например, персидский поэт XII века тюркского происхождения Хасан-и Газневи писал:

"Благоуханные цветы розы в саду

Напоминают мне пресветлый лик моего Милого".

Существует также персидское сказание о красивой и трагичной любви соловья и розы. Соловей был так пленен ее прелестью, что в восторге прижал к груди. Но шипы, острые, словно кинжалы, вонзились ему в сердце, и кровь несчастного окрасила лепестки дивного цветка. Вот почему до сих пор существуют прекрасные розы, белые лепестки которых алы по краям. А ещё говорят, что всякий раз, когда где-то срывают розу, раздаётся песнь соловья, потому что он "кричит от боли". Роза прекрасна, горда и жестока, ведь у неё есть опасные шипы. Идеальное олицетворение волнующей, совершенной, но опасной красоты. Соловью же остаётся только бесконечно петь о своей преданной страсти. Так и поэт выражает в стихах похвалу своему гордому Возлюбленному, от невнимания ("шипов") которого часто страдает. Роза и соловей вместе символизируют пару Любящий - Возлюбленный. Любовь соловья к розе - воплощение той самой жертвенности и покорности по отношению к объекту сердечной привязанности, который прославляли все поэты, и Джем в своей газели в том числе. Говоря о том, что в путешествиях он так и не нашёл своей "розы", принц подразумевает именно несчастье в любви, страдание от невозможности быть рядом с её объектом.

В мистической поэзии сильное желание соловья воссоединиться с розой - метафора стремления души к единению с Богом, духовной, Вселенской любви, преданности Истине.

В качестве послесловия хотелось бы вновь отметить, что лично для меня газель N 157, помимо прочего, интересна и тем, что здесь автор отразил в первую очередь самые яркие, а главное, в той или иной степени "узнаваемые" в мире, образы восточной литературы. Это лишний раз доказывает, что, несмотря на любовь к европейской культуре, в своём прекрасном творчестве он оставался верен классической традиции Востока.

Использованная литература:

1. Г. Б. Плисецкий. Любовный напиток. Лучшая персидская лирика. М., Эксмо. 2015.

2. Омар Хайям. Самые мудрые притчи и афоризмы. Москва, АСТ. 2016

3. К. Яшен, И. М. Фильштинский, Б.Шидфар и др. Арабская поэзия средних веков. С-Пб, Художественная литература. 1975

4. W. G. Andrews, M. Kalpakli. The Age of Beloveds: Love and the Beloved in Early-Modern Ottoman and European Culture and Society. Duke University Press, Durham and London, 2005.

5. J. T. P. de Bruijn. Persian Sufi Poetry: An Introduction to the Mystical Use of Classical Persian Poems. Curzon. 1997.

Оставить комментарий © Copyright Грэй Эвита Размещен: 26/06/2017, изменен: 26/06/2017. 17k. Статистика. Стихотворение: Поэзия Прекрасный Ренессанс Скачать FB2		Ваша оценка:

Грэй Эвита : другие произведения.

Розы, вино и любовь. Газель 157 принца Джема