Грэй Эвита : другие произведения.

Розы, вино и любовь. Газель 157 принца Джема

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   Прежде чем представлять свой вариант поэтического перевода газели 157 принца Джема, я сошлюсь на статью дорогой коллеги и друга, чей дословный перевод с османского турецкого помог этим стихам обрести жизнь. Я привожу её подстрочник для удобства сравнения текстов, т.к. в некоторых случаях рифма приводит к потере некоторых смыслов.
   Это первая газель Джема, с которой я познакомилась, поэтому моему сердцу она особенно дорога. Что интересно, в ней не присутствует образов, навеянных западной культурой, что характерно для поэзии принца (вроде упоминания сравнения благородных юношей с апостолами, как, например в его "Френгистане"). Это произведение выдержано в классических традициях Востока и представляет собой просто кладезь великолепных метафор, которые, отличаясь изяществом и чувственностью, сохраняют глубину смысла и мудрость, как и положено восточной лирике.


   1. О милый, и что же, если губы твои станут для меня удовольствием?
   Кто же не насладится этим источником жизни?
  
   2. Ах! Томясь по твоим локонам, я не заметил, как вырос пушок усов твоих,
   Увы! Я не нашел радости в жизни.
  
   3. Давай же выпьем бессмертного вина - дары губ саки,
   Давай же возрадуемся жизни в этой вселенной!
  
   4. Ради того, чтобы чувствовать эту боль - я отдам душу,
   Я нашел радость в потере, выгодной для меня.
     
   5. Плач и стон от сердечной печали для любовника - счастье,
   Потому как возлюбленный всегда находит радость в его плаче и стонах.
  
   6. Я был пронзен стрелами ресниц, которые выпустил любимый,
   Засияла моя душа и сердце, и я испытал наслаждение.
     
   7. Путешествует Джем в поисках цветка Розы, но не может найти его,
   Не может радоваться его душа без возлюбленного красавца в этом райском саду!
   1. О милый! Если выпью я
   Живой источник губ твоих,
   Кто станет попрекать меня
   Желаньем радостей земных?
  
   2. Томясь по локонам волос,
   Что свЕжи, как бутон цветка,
   Я не заметил, как пророс
   Пушок усов твоих слегка.
  
   3. Давай же выпьем мы вина -
   Уст виночерпия даров!
   Давай вкусим всю жизнь сполна
   Без сожалений и без слов!
  
   4. Увы! Я радости не знал
   Соединения с тобой,
   Ты сердце болью растерзал,
   Но я не жду судьбы иной!
  
   И отдал душу бы сто крат,
   Чтоб вновь потерю испытать,
   Влюблённый может, говорят,
   В страданьях счастье отыскать
  
   5.Смиренно не ропщу, любя.
   Отрада сердцу велика,
   Ведь только радуют тебя.
   Все мои муки и тоска,
  
   6.Стрелой ресниц его пронзён,
   Победу торжествует он,
   Но наслажденьем я пленён
   И светом счастья озарён.
  
   7. Средь путешествий и дорог
   Я розы не нашёл своей.
   Душа томится от тревог,
   Рай без тебя не в радость ей.
  
  
   Далее отдельное внимание хотелось бы уделить некоторым особенно ярким образам в этой газели.
  
   Прежде всего, это вино. Описание пира и опьянения очень типично для восточной поэзии и восходит ещё к арабской традиции. Отдых знати в узком кругу за хмельными напитками был обычным времяпрепровождением, которое и породило светскую поэзию, где превозносились радости винопития (так как на подобных пирах, помимо прочих развлечений, вполне могли читаться стихи). У суфиев также существовала традиция совместных пиров (собраний), сопровождаемых музыкой и поэзией, а также вином. Разумеется, думать, что целью такого отдыха являлось пьянство - огромное заблуждение. Употребление вина в чрезмерных количествах никогда не поощрялось в суфийской среде. Скорее, этот напиток воспринимался как символ, и пить его следовало умеренно. Вино обозначало чаще всего упоение любовью, опьянение своими чувствами. Многие исследователи, как отечественные, так и зарубежные выделяют и особый мистический смысл вина как некоего изменённого состояния сознания, в котором разуму может открыться новая, неведомая Истина. И конечно же, в светской поэзии этот напиток - символ веселья и наслаждения жизнью. В этом ключе много писал знаменитый Абу Нувас (756 - 814) - один из самых, как бы сейчас выразились, "эпатажных" арабских поэтов средневековья (которому, кстати, и в голову не приходило скрывать свою склонность к мужскому полу). Например, есть у него такие строки:
  
   "Покуда взор мой полный кубок не узреет,
   Нет радости ни в чем, ничто меня не греет...
   С вином не расстаюсь, и если ненароком
   Ты укоришь меня, то в этом мало проку"
  
   А вот ещё очень интересное двустишье:
  
   "Пусть кубок с девственным вином, идя по кругу,
   Дарует хмель свой и красавице, и другу"
  
   Здесь поэт напрямую призывает к пиру и веселью - приём, часто используемый в восточной поэзии. Однако это также могло означать предложение "опьянеть вместе", то есть, разделить любовь на двоих. Кстати, последний смысл даёт многим основание для мнения, что в данном двустишии Абу Нувас признаётся в своей бисексуальности. Я же не берусь ничего утверждать, так как оригинала не видела, а многие переводчики любят заменять мужской гендер женским. К тому же, сложно представить, чтобы восточная женщина, при всей её закрытости и господствовавшей в те времена гендерной сегрегации (отделение мужчин от женщин не только на мировоззренческом, но и на бытовом уровне) могла быть допущена на пир вместе с мужчинами. Да ещё и пить с ними вино...
  
   Как бы то ни было, в газели Джема также присутствует обращённое к Возлюбленному предложение выпить вина вместе с ним, а значит принять его любовь. По этой причине и вино представляется "даром губ", то есть уста Любимого - источник наслаждения.
   Очень часто поэты посвящали восхищённые строки прекрасному виночерпию (саки), говоря о своей любви к нему. Эта тема очень распространена, принц и сам использует её как в данной газели, так и в других своих произведениях. Если стихотворение имело религиозный смысл, то саки мог иногда олицетворять суфийского наставника и даже Пророка. В светской же поэзии виночерпий - это буквально красивый юноша, разливающий вино (как правило, на пиру таких было несколько), который мог стать объектом интереса автора.
   Есть все основания полагать, что этот образ отсылает нас к очень древней легенде о прекрасном виночерпии Зевса Ганимеде (это имя стало нарицательным для обозначения объекта однополой мужской любви, со временем, к сожалению, преобразовавшись в "катамит", на Западе часто приобретая негативную окраску).
   Внешность очаровательного юноши, подававшего вино, как правило, описывали очень красочно и чувственно. Например, персидский поэт XIV века Хафиз Ширази, которого принц Джем очень высоко ценил, так писал о своих впечатлениях:
  
   "Веселей, виночерпий! Полней мою чашу налей!"
Была легкой любовь, да становится все тяжелей.
Хоть бы ветер донес аромат этих черных волос,
Этот мускусный запах опутавших сердце кудрей
"
  
   Арабский поэт из Андалусии Ибн Хафаджа (Абу Исхак Ибрахим ибн Хафаджа аль-Андалуси, 1058-1139) даёт весьма "жгучее" описание:
  
   "Чернокожий ночи сын, виночерпий,
   Нас поил, а ночь была на ущербе...
   Чара у него в руке рдела яро,
   Будто искру он держал, а не чару.
   Виночерпий был похож на жаровню
   С черным углем, с багрецом жара"
  
   Тот же Абу Нувас не жалеет эпитетов и сравнений:
  
   "Здоровьем пышет лик его, но кажется нам томным,
   Он жизнь дарует, если добр, убьет отказом скромным.
   Горячих солнечных лучей глаза его полны,
   А на груди как будто блеск серебряной луны".
  
   Примеры красивых описаний можно приводить бесконечно, ибо тема вина и саки была действительно очень популярна в арабской, персидской, а вслед за ними и в османской поэзии.
  
   Считаю нужным также немного пояснить следующее четверостишье:
  
   "Томясь по локонам волос,
   Что свЕжи как бутон цветка,
   Я не заметил, как пророс
   Пушок усов твоих слегка".
  
   Этот "пушок" обозначает небольшие (очень часто первые) усики, вырастающие на лице молодых людей. И хотя и существует мнение, что в подобных случаях речь могла идти о светлых и почти незаметных, как у детей, волосах над верхней губой девушки, вряд ли можно предполагать, что в стихотворении, обращённом к Любимой, поэт станет нарочно подчёркивать такую деталь, которую женщина, несомненно, постаралась бы скрыть (пусть и считает её милой). Для юношей же, напротив, появление растительности на лице считалось признаком мужественности, и этим могли даже гордиться. Это говорит о том, что объект любви Джема весьма юн, но страдания принца от безответного чувства длятся уже достаточно долго для того, чтобы его внешность стала чуть более "взрослой".
  
   Кстати, о страданиях... В поэзии Востока любовь - это не то чувство, которое поддаётся контролю или рациональному объяснению. Как правило, Любящий в стихах выражает свою абсолютную беспомощность по отношению к Возлюбленному, ставя его выше себя (в том числе и путём восхваления его красоты) и таким образом добровольно занимая подчинённое положение. Также в любовной лирике поэты часто выражали готовность терпеть любые страдания от объекта своих чувств, пусть даже это будет жестокость. Много говорится и о муках безответной любви к гордому или легкомысленному красавцу, о его невнимании или пренебрежении, либо о невыносимом осознании наличия соперника. Все эти разнообразные формы страдания объединяет одно - покорное их принятие, готовность забыть себя ради высшего блага - любви.
  
   Даже беззаботный почитатель вина Абу Нувас готов принести себя в жертву Возлюбленному:
  
   "Клянусь моей жизнью: пожертвовать жизнью я рад
   За ласку твою, за один твой приветливый взгляд".
  
   По этому же поводу у Хафиза есть почти что некое "причитание", в котором он взывает о помощи, облегчении страданий от любви:
  
   "Безразличны собратьям страданья мои,
   Мои беды, невзгоды, рыданья мои.
   Нет спасенья от муки - спасите!
   Нет лекарств от разлуки - спасите!"
  
   Иногда подобные эмоциональные образы дополняются ещё и наделением Возлюбленного особыми военными атрибутами, в частности, сравнение определённых деталей внешности с оружием (копьями, мечами, стрелами и т.д.), которое причиняет боль Любящему, заставляя его страдать, лить нескончаемые слёзы, наносит раны его сердцу...
  
   Так, османский поэт Феври в одном из произведений обращается к своему Возлюбленному: "О ты, чьи брови словно лук!"
  
   У Абу Нуваса есть очень красноречивое описание:
  
   "Оружьем любви он увешан, и меч его взора
   Дарован ему красотой для любовного спора.
   Улыбка - кинжал его, брови - что выгнутый лук,
   А копья-ресницы смятение сеют вокруг"
  
   Известный всем Омар Хайям впечатляет не менее:
  
   "Твои кудри - кольчуга, глаза - словно копья,
В гневе ты - как огонь, а в любви - как вода!"
  
   По поводу пола объекта любовных переживаний я, опять же, ничего конкретного утверждать не могу. Скажу лишь, что оружие считалось сугубо мужским атрибутом, никак не связанным с женщинами...
  
   Последний образ, о котором стоит поговорить, несомненно, является одним из самых красивых и чувственных в восточной литературе. Речь идёт о розе, которая испокон веков служит самой популярной метафорой совершенства и красоты, вследствие чего часто является олицетворением Возлюбленного/Возлюбленной, а также, если в поэзии заложен возвышенно-духовный смысл - Пророка, а иногда и самогО Аллаха (согласно одной из легенд, роза считается Его подарком людям как "царица цветов").
   В светской же литературе природа часто становилась источником вдохновения автора, который через её объекты выражал свой чувственный опыт. В частности, роза служила для воспевания прелести его обожаемого кумира.
   Такой, казалось бы, универсальный образ розы тем не менее отличается на Востоке и Западе. В христианском мире этот цветок, также символизируя красоту, олицетворяет непорочность и чистоту помыслов, воплощая тем самым образ Богоматери, от чего традиционно считается "женским" цветком. На Востоке же не видели ничего странного в том, чтобы сравнить румянец Возлюбленного юноши с лепестками розы, либо его самого назвать именем этого прекрасного цветка, подчеркнув лишний раз, что он - сама Красота. Например, персидский поэт XII века тюркского происхождения Хасан-и Газневи писал:
  
   "Благоуханные цветы розы в саду
   Напоминают мне пресветлый лик моего Милого".
  
   Существует также персидское сказание о красивой и трагичной любви соловья и розы. Соловей был так пленен ее прелестью, что в восторге прижал к груди. Но шипы, острые, словно кинжалы, вонзились ему в сердце, и кровь несчастного окрасила лепестки дивного цветка. Вот почему до сих пор существуют прекрасные розы, белые лепестки которых алы по краям. А ещё говорят, что всякий раз, когда где-то срывают розу, раздаётся песнь соловья, потому что он "кричит от боли". Роза прекрасна, горда и жестока, ведь у неё есть опасные шипы. Идеальное олицетворение волнующей, совершенной, но опасной красоты. Соловью же остаётся только бесконечно петь о своей преданной страсти. Так и поэт выражает в стихах похвалу своему гордому Возлюбленному, от невнимания ("шипов") которого часто страдает. Роза и соловей вместе символизируют пару Любящий - Возлюбленный. Любовь соловья к розе - воплощение той самой жертвенности и покорности по отношению к объекту сердечной привязанности, который прославляли все поэты, и Джем в своей газели в том числе. Говоря о том, что в путешествиях он так и не нашёл своей "розы", принц подразумевает именно несчастье в любви, страдание от невозможности быть рядом с её объектом.
   В мистической поэзии сильное желание соловья воссоединиться с розой - метафора стремления души к единению с Богом, духовной, Вселенской любви, преданности Истине.
  
   В качестве послесловия хотелось бы вновь отметить, что лично для меня газель N 157, помимо прочего, интересна и тем, что здесь автор отразил в первую очередь самые яркие, а главное, в той или иной степени "узнаваемые" в мире, образы восточной литературы. Это лишний раз доказывает, что, несмотря на любовь к европейской культуре, в своём прекрасном творчестве он оставался верен классической традиции Востока.
  
  
   Использованная литература:
  
   1. Г. Б. Плисецкий. Любовный напиток. Лучшая персидская лирика. М., Эксмо. 2015.
  
   2. Омар Хайям. Самые мудрые притчи и афоризмы. Москва, АСТ. 2016
   3. К. Яшен, И. М. Фильштинский, Б.Шидфар и др. Арабская поэзия средних веков. С-Пб, Художественная литература. 1975
  
   4. W. G. Andrews, M. Kalpakli. The Age of Beloveds: Love and the Beloved in Early-Modern Ottoman and European Culture and Society. Duke University Press, Durham and London, 2005.
  
   5. J. T. P. de Bruijn. Persian Sufi Poetry: An Introduction to the Mystical Use of Classical Persian Poems. Curzon. 1997.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"