Деревня. Дом. Забор кирпичный.
А за забором, день за днём,
жил птичий двор. Жил как обычно - 
беспечно, с шумом, с толкотнёй.
И в этой сладостной неволе,
где ни забот, ни важных дел,
один петух - со скуки, что ли? - 
вдруг на поленницу взлетел.
Сам испугавшись этой шутки,
уже хотел слететь долой,
но тут услышал голос утки:
"Еро-ой! Прям, вылитый ерой!"
И тут же, без раздумий, следом,
восторженно тряся своим
свисающим авторитетом,
индюк изрёк: "Гагарин, блин!"
И понеслось: "Учитесь, трусы!..",
"Ах, как он дерзок! Как он смел!.."
В углу взахлёб галдели гуси:
"Да-да! Вы видели?! Летел!"
И вот уже (на рифму "дуры"
напрашиваясь, - что ж с того?)
призывно заквохтали куры:
"Он - лётчик! Я хочу его!"...
Вот так - внезапно, словно выстрел, - 
приходит слава к тем, кто смел,
к тем, кто в дела оформить мысли
смог наяву, а не во сне.
И наш петух, увитый славой,
нёс от зари и до зари
толпой представленное право - 
в своём курятнике царить.
И он царил! Он величаво
сидел, расправив гордо грудь.
И петушки дрались за право
в тени кумира отдохнуть.
Вкушая славу вместо хлеба,
он восседал чуть выше масс
и всё косил, косил на небо
свой жёлтый петушиный глаз.
Он, гребнем потрясая алым,
вдыхая птичника "шанель",
не мог понять: что там мелькает?
что там роится, в вышине?

Там - шелест! ветер! росчерк! взмах! - 
стрижи купались в облаках.