Меркулов Юрий : другие произведения.

Волшебство. Инквизиция Креста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  "СВЯТОЙ" ТЕРРОР
  
  ИНКВИЗИЦИЯ КРЕСТА
  
  
  
  Ч1. Краткая история
  
  
  
  
  
  Предварительно рекомендуется прочитать роман "Ипатия" Ч.Кингсли (Kingsley)
  и постоять в первых рядах в синагоге. Это истинно экстремально.
  
  
  
  2214-й параграф Кодекса:
  
  
  
   "Церковь имеет врожденное и собственное право (nati - Vum et proprium Ius), независимое от какой - либо человеческой власти, наказывать своих преступных подданных как карами духовными, так и карами мирскими".
  
  
  
   Чтобы ни у кого не осталось сомнения, что, собственно говоря, означают "мирские кары", в богословском комментарии к указанному параграфу сказано следующее:
  
  
  
   "Учитывая характер совершенного общества, коим является церковь, она может накладывать любые кары для достижения своих целей и защиты социального порядка (!). Поэтому у нас нет оснований не признать, что церковь могла бы также наложить кару смертной казни, если в каком-либо случае она найдет это необходимым. Тот факт, что церковь фактически лишена возможности осуществлять некоторые мирские наказания по причине отсутствия карательных средств, вовсе не значит, что она не имеет права приговаривать к ним".
  
  
  
   "Приготовления к отправке людей на тот свет производились всегда именем бога или другого высшего существа, созданного человеческой фантазией.
  
   Во всей Европе люди, как скот, шли на бойню, куда их рядом с мясниками императорами (кстати, Император - не самодержец. Император - это лицо, получившее "империй", т.е. право распоряжаться на определенной территории империи. Право это давалось сенатом Римской империи и цесарем. В XVIII веке, например, титул цесаря принадлежал только государю Австро-Венгерской империи - отсюда, например, победы ("Мы, русские, все одолеем!") чудо - богатырей великого русского полководца, очередного генералиссимуса А.В.Суворова. - Y.M.), королями, президентами и другими владыками и полководцами гнали священнослужители всех вероисповеданий, благословляя их и принуждая к ложной присяге: "на суше, в воздухе, на море" и т.д."
  
  Ярослав Гашек
  
  
  
  
  
   Существуют самые различные мнения о том, что, собственно говоря, следует понимать под инквизицией и каковы ее хронологические рамки.
  
  
  
   Если под инквизицией понимать осуждение и преследование господствующей церковью инакомыслящих-вероотступников, то хронологические рамки инквизиции следует расширить на всю историю христианской церкви - от ее возникновения по настоящее время, ибо епископы еще со времен раннего христианства и по сей день присвоили себе право осуждать и отлучать от церкви тех верующих, которых они считают еретиками.
  
  
  
   Некоторые исследователи толкуют этот вопрос еще шире, считая, что инквизиция является характерным атрибутом не только католической, но и протестантской и православной церквей.
  
  
  
   Если же инквизицию понимать в более узком смысле, подразумевая под этим термином деятельность особых трибуналов католической церкви, преследовавших еретиков, то ее рамки суживаются от возникновения этих трибуналов в XII-XIII вв. до их повсеместной отмены в первой половине XIX в.
  
  
  
   Но и после этого в системе папской курии в Ватикане вплоть до 1966 г. существовала конгрегация инквизиции ("священная канцелярия").
  
  
  
   Первым, кто сформулировал "широкую" точку зрения на историю инквизиции, был сицилийский инквизитор испанец Луис Парамо, опубликовавший в 1598 г. в Мадриде книгу на латинском языке "О происхождении и развитии святой инквизиции".
  
  
  
   Трактат Парамо считается первым трудом по истории инквизиции, написанным с точки зрения официальной доктрины католической церкви. Он служил как бы ответом на появившуюся протестантскую литературу, разоблачавшую ужасы инквизиции.
  
  
  
   В своем усердии оправдать деятельность "священного" трибунала Парамо начинал его историю чуть ли не с сотворения мира.
  
  
  
   Первым инквизитором, уверял он, был сам господь бог, а первыми еретиками - Адам и Ева.
  
  
  
   Бог, утверждал Парамо, изгнал из рая провинившихся перед ним Адама и Еву, предварительно учинив им тайный допрос и суд.
  
  
  
   "Инквизиторы, - утверждал Парамо, - следуют точно такой же процедуре, которую они переняли от самого бога".
  
  
  
   Одежду, которой прикрыли свою наготу Адам и Ева после неосмотрительного вкушения от запретного плода, Парамо считает первым "санбенито" - позорящим одеянием, носить которое приговаривались жертвы инквизиции, а изгнание прародителей рода человеческого из рая он называет первой конфискацией... "вечного блаженства", прототипом тех более осязаемых конфискаций, которые впоследствии инквизиция применяла по отношению к имуществу своих жертв.
  
  
  
   Всего этого богу, по-видимому, показалось недостаточно; он осудил людей терпеть вплоть до "страшного суда" бесчисленные болезни, эпидемии, потопы, землетрясения, холод и голод, войны; бог приговорил людей рождаться в нестерпимых муках, добывать себе хлеб насущный в поте лица своего и испытывать животный страх перед смертью.
  
  
  
   Даже земная жизнь праведника полна всевозможных мытарств, терзаний и испытаний.
  
  
  
   Но если так жестоко поступил бог с прародителями рода человеческого и праведниками, утверждали средневековые апологеты инквизиции, то его гнев по отношению к непокорным и строптивым потомкам Адама и Евы вообще не знал предела.
  
  
  
   Разве не уничтожил он посредством потопа все человечество, пощадив только Ноя и его семью; разве не сжег он живьем все население Содома и Гоморры, пролив на них "дождем серу и огонь" (Быт. 19:24) (сбросив атомную бомбу, по мнению некоторых сверхсовременных толкователей Библии); разве не истребил он 14700 человек, осмелившихся роптать против Моисея во время странствований иудеев в пустыне; разве не послал он ядовитых змеев на тех, кто "малодушествовал" в пути (Чис. 21:4,6); разве не убил он 50070 жителей г.Вефсамиса только за то, что они "заглядывали в ковчег господа"?
  
  
  
   По сравнению с этими массовыми побоищами библейского бога - а перечислена только их незначительная толика - преступления Торквемады могут показаться чуть ли не детскими забавами.
  
  
  
   Библейский бог был не только непреклонно беспощадным и сверх меры жестоким к тем, кто отходил от его заповедей или ошибочно толковал его таинственные "неисповедимые пути", он требовал от своих последователей такого же подхода, такой же жестокости и беспощадности ко всем отступникам, в особенности в тех случаях, когда они пытались "совратить" правоверных.
  
  
  
   "Если, - поучал бог своих последователей в Ветхом завете, - будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын матери твоей, или сын твой, или дочь твоя, говоря: "пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои".., то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его; твоя рука прежде всех должна быть на нем, чтоб убить его, а потом руки всего народа" (Втор. 13:8-9).
  
  
  
   Иисус Христос, согласно Парамо, был "первым инквизитором Нового завета.
  
   Он приступил к обязанностям инквизитора на третий день после своего рождения, когда сообщил через трех королей-волхвов, что явился на свет, и потом, когда умертвил Ирода, заставив червей съесть его...
  
   После Иисуса Христа св.Петр, св.Павел и другие апостолы занимали должность инквизиторов, которую они передали последующим папам и епископам".
  
  
  
   "Начало инквизиции (в другой форме и под другим названием) совпадает с началом самой христианской церкви.
  
   И точно так же неправильно хронологическое ограничение инквизиции средними веками.
  
   Она существует до настоящего времени.
  
   В составе учреждений папской администрации в Риме до сих пор имеется "Святая Служба Инквизиции". Подразумевается конгрегация священной канцелярии.
  
   Если в данный момент церковь не подвергает своих врагов суду, пыткам, сожжению, то это объясняется исключительно тем, что светская власть не подчиняется требованию церкви проводить в жизнь постановления ее судов". Лозинский С.Г. "Святая инквизиция".
  
  
  
   Католическая церковь отмечала 800-летие установления "священного" трибунала в 1984 г.
  
  
  
   26 июля 1826 г. погибла на эшафоте последняя жертва испанской инквизиции - школьный учитель Каэтано Риполь. Инквизиционный трибунал объявил его еретиком, "отторг" от церкви и передал его дело "светской руке", королевскому суду, который приговорил учителя как "упорствующего и злобствующего еретика" к конфискации имущества, смертной казни через повешение и к символическому сожжению. Последнее выразилось в том, что после казни труп Риполя был брошен в кадушку, разрисованную языками пламени, и в таком виде захоронен на "неосвященной" земле.
  
  
  
   Буржуазная и церковная историография бессильны объяснить инквизицию, причины ее появления, различные формы ее деятельности, вскрыть причины ее долговечности.
  
  
  
   Антиклерикальные историки объявляют инквизицию следствием органической "порочности" католической церкви и свойственного только ей одной духа нетерпимости, игнорируя тот факт, что своих противников с не меньшим ожесточением преследовала протестантская, православная и другие христианские церкви, как и другие монотеистические религии.
  
  
  
   "Священное" судилище являлось тайным трибуналом.
  
  
  
   Его служители торжественно присягали держать в строгом секрете все, относящееся к их деятельности. Такую же присягу давали и его жертвы.
  
  
  
   За разглашение секретов инквизиции виновным грозили столь же суровые наказания, как и еретикам.
  
  
  
   Стремление инквизиторов держать в тайне все относящееся к их деятельности было вызвано отнюдь не только опасением, что раскрытие их кровавых деяний может повредить им или нанести вред авторитету церкви. Этого они меньше всего боялись. Ведь свои преступления они рассматривали как "святое дело", санкционированное самим наместником бога на земле и светскими властями. Они гордились своим инквизиторским званием, в доказательство чего публично казнили свои жертвы на торжественных "актах веры" - аутодафе.
  
  
  
   Держали же они свою деятельность под плотным покровом тайны главным образом потому, что опасались, как бы раскрытие их методов не ослабило их действенности, как бы этим не воспользовались еретики для сопротивления "священному" судилищу, для сокрытия следов, для совершенствования своих "подпольных" организаций. Ведь чем меньше знал еретик о деятельности инквизиции, тем больший он испытывал страх за свою судьбу, тем легче было его выявить, поймать, заставить признать свою "вину" и "примириться" с церковью.
  
  
  
   Возрождение сорвало покров тайны, окутывавший деятельность католической инквизиции на протяжении многих столетий.
  
  
  
   Французская революция 1789 г. руками победившей буржуазии покончила с инквизицией и сорвала замки с ее тайных архивов в ряде стран.
  
  
  
   "Критическая история испанской инквизиции", так называлось сочинение X.А.Льоренте, написанная на огромном архивном материале, раскрыла перед миром подлинную картину кровавой деятельности "священных" трибуналов в Испании.
  
  
  
   В XIX и XX вв. увидели свет некоторые важнейшие документы, в частности, относящиеся к процессам над Галилеем и Джордано Бруно. История их публикации своими перипетиями напоминает авантюрный роман.
  
  
  
   Вот, например, что произошло с публикацией дела Галилея.
  
  
  
   Первая попытка обнародовать его была предпринята еще по указанию Наполеона.
  
  
  
   С этой целью в 1810 г. документы, относящиеся к делу Галилея, были изъяты из папского архива в Риме и доставлены в Париж.
  
  
  
   Однако падение Наполеона помешало осуществить их публикацию.
  
  
  
   В Париж вернулись Бурбоны. Королем Франции стал Людовик XVIII, в Риме вновь обосновался папа Пий VII. Его представитель в Париже Гаетано Марини немедленно потребовал от французского правительства возвращения документов, относящихся к процессу Галилея.
  
  
  
   Вскоре, однако, Гаетано Марини скончался, так и не заполучив заветного "дела" Галилея.
  
  
  
   Когда после "ста дней" Бурбоны вновь появились в Париже, новый представитель папы, Марино Марини, племянник покойного Гаетано, возобновил просьбу папского престола вернуть "дело" Галилея.
  
  
  
   Министр внутренних дел, к которому обратился Марино Марини, переправил Марини к министру двора графу де Блака. Последний, некоторое время спустя, уведомил его, что документы обнаружены и будут ему возвращены. Однако де Блака не спешил выполнить свое обещание под предлогом, что документы переданы Людовику XVIII, пожелавшему лично с ними ознакомиться.
  
  
  
   Марини тем временем отозвали в Рим, на его место был назначен Джиннази.
  
  
  
   В 1817 г. Марини вернулся на свой прежний пост в Париже и вновь потребовал возвращения документов Галилея.
  
  
  
   На этот раз новый министр двора граф Прадель сообщил ему, что "дело" Галилея исчезло и, следовательно, французское правительство не в состоянии его вернуть папскому престолу.
  
  
  
   Надо отметить, что еще в 1809 г. из Рима в Париж по распоряжению Наполеона была доставлена значительная часть дел папской инквизиции.
  
  
  
   Эти документы Марини также затребовал, но их вернули не ему, а его преемнику Джиннази.
  
  
  
   Когда Марини вернулся в 1817 г. в Париж, он обнаружил, что Джиннази продал многие инквизиционные дела лавочникам для обертки.
  
  
  
   "Мне удалось, - писал Марини, - разыскать свыше шестисот томов в лавках торговцев сельдями и мясом". Рожицын В.С. "Джордано Бруно и инквизиция".
  
  
  
   Но сам Марини повел себя не лучше Джиннази.
  
  
  
   Получив из Ватикана указание сжечь некоторые, по-видимому, наиболее компрометирующие церковь, документы инквизиции, он вместо этого сбыл их бумажной фабрике как макулатуру.
  
  
  
   Марини выручил за свой "товар" 4300 франков, сумму весьма солидную по тем временам, из чего можно заключить, что продал он изрядное количество документов.
  
  
  
   В 1848 г. Доменико Берти, министр народного просвещения Римской республики и биограф Бруно, затребовал из ватиканского секретного архива документы, относящиеся к его процессу.
  
  
  
   По приказанию папы Пия IX Берти был направлен следующий ответ:
  
  
  
   "Архивы святой службы, осмотренные самым тщательным образом и внимательно изученные, свидетельствуют о том, что Джордано Бруно в свое время находился под судом. Однако архивы не дают никаких материалов, позволяющих установить, какой приговор был вынесен в связи с предъявленными ему обвинениями. Еще меньше возможности выяснить, последовало ли какое-нибудь решение. Внимательнейший исследователь, изучивший сохранившиеся в архиве материалы, дает следующую справку: "Большинство относящихся к делу папок с документами наполнены бумагами, которые покрыты выцветшими чернилами. Вследствие этого большая часть документов представляет собой потемневшие листы, о которых можно лишь сказать, что они были некогда исписаны"".
  
  
  
   Папа Пий IX самым беспардонным образом лгал в своем ответе Берти.
  
  
  
   В 1886 г. дело Бруно попало в руки одному из хранителей ватиканского тайного архива - Грегорио Пальмери, который доложил о своей находке папе Льву XIII.
  
  
  
   Папа затребовал дело себе, приказав Пальмери хранить о нем строжайшую тайну.
  
  
  
   В 1925 г. в Италии было опубликовано 26 доселе неизвестных документов инквизиции, относящихся к делу Бруно.
  
  
  
   В том же году кардинал Меркати, заведующий секретным архивом Ватикана, обнаружил среди бумаг папы Пия IX другой экземпляр дела Бруно.
  
  
  
   Сведения об этом просочились в печать, и Ватикан был вынужден дать разрешение на его публикацию, что было осуществлено не без умысла только 15 лет спустя, в 1942 г.
  
  
  
   Таким образом мир узнал подробности инквизиционного процесса над Джордано Бруно лишь 342 года спустя после его казни!
  
  
  
   Хотя в XX в. публикация документов, относящихся к истории инквизиции в разных странах, значительно увеличилась по своему объему, то, что вышло в свет, - ничтожная толика хранящихся в архивах материалов, большинство которых все еще недоступно исследователям. Достаточно сказать, что в государственном испанском архиве в Симанкасе (Испания) хранится около 400000 неопубликованных дел "священного" судилища.
  
  
  
   Одним из первых богословов, обосновавших необходимость применения к еретикам силы, вплоть до их физического уничтожения, был Августин (354-430), "доктор Церкви", крупнейший христианский теолог периода раннего феодализма, возведенный церковью в ранг блаженных и почитаемый ею по сей день как непреложный богословский авторитет.
  
  
  
   Августин в молодости был сторонником манихейства.
  
  
  
   Взгляды Августина на борьбу с еретиками претерпели три стадии.
  
  
  
   Вначале он пытался как бы средствами пропаганды - путем богословской полемики - переубедить донатистов и других вероотступников.
  
  
  
   Затем стал рекомендовать относиться к ним с "ограниченной строгостью" (temperata severitas), то есть применять к ним всякого рода репрессии, за исключением пыток и смертной казни.
  
  
  
   Под конец Августин стал ратовать за применение всех средств воздействия к еретикам, включая пытки и казнь, чем вполне заслужил "славу" первого "идеолога" инквизиции.
  
  
  
   Августин уподоблял еретиков заблудшим овцам, а церковников - пастухам, обязанность которых вернуть этих овец в стадо, пуская в ход, если надо, кнут и палку.
  
  
  
   По Августину, наказание ереси - не зло, а "акт любви".
  
  
  
   "Они - писал Августин, - убивают души людей, в то время как власти только подвергают пыткам их тела; они вызывают вечную смерть, а потом жалуются, когда власти осуждают их на временную смерть".
  
  
  
   Исчерпав богословские аргументы в пользу своего тезиса, и как бы сомневаясь в их убедительности, Августин переходит к рассмотрению этой проблемы с прагматической точки зрения.
  
   О действенности мер судят по их результатам.
  
   Применять насилие к вероотступникам церкви выгодно, ибо это приносит желанный результат.
  
   Угроза пыток и смерти ставит вероотступника перед выбором: пребывать в своем заблуждении, пройти "через горнило мучений" и лишиться жизни или "стать умнее" - отречься от ложных учений и вернуться в лоно церкви.
  
   Многие еретики избегают сделать такой выбор из-за свойственной людям в делах веры нерешительности или опасений заслужить презрение своих единоверцев.
  
   Чтобы решиться, им нужен толчок, коим и является применение "сильных лекарств", рекомендуемых этим "доктором церкви".
  
  
  
   Христианская церковь, став союзницей императорской власти, опиралась на ее помощь в подавлении своих соперников - языческих и других культов и внутренней оппозиции - многочисленных еретических течений.
  
  
  
   По наущению христианской церкви римский император Феодосий I (379-395), при котором христианство было признано государственной религией, запретил языческие культы и конфисковал земли языческих храмов в пользу христианской церкви. Благодарная церковь провозгласила его "великим".
  
  
  
   В 382 г. Феодосий I издал ряд эдиктов (указов) о преследовании манихеев (и язычников), согласно которым они присуждались к смертной казни, а их имущество подлежало конфискации в пользу государства. Закон обязывал префектов преторий назначать инквизиторов (следователей) и доносчиков (тайных агентов) для розыска потайных манихеев.
  
  
  
   Закон против манихеев является как бы прообразом будущей инквизиции.
  
  
  
   Впервые в истории империи последователи негосударственного религиозного культа возводились в степень государственных преступников и учреждался специальный тайный следовательский аппарат с неограниченными полномочиями для их выявления и наказания.
  
  
  
   Впоследствии, когда возникнет инквизиция, церковные апологеты будут для ее оправдания ссылаться именно на этот закон.
  
  
  
   В условиях феодализма церковь в странах Западной Европы приобрела огромную власть и несметные богатства.
  
  
  
   Вся умственная жизнь общества оказалась под контролем церкви.
  
  
  
   Оппозиционные, эгалитарные устремления, принимавшие в IV-V вв. форму ересей, теперь были загнаны в прокрустово ложе монашеского движения, отшельничества, отказа от активного воздействия на окружающий человека мир.
  
  
  
   Железные тиски феодального порабощения казались вечными и незыблемыми крестьянским массам.
  
  
  
   Оставался только один выход, одна надежда: бежать в другой мир - мистический, мир религиозных грез и сновидений.
  
  
  
   Феодальный порядок, укрепившийся с благословения церкви и при ее прямом участии, зиждился, как и предшествующий ему рабовладельческий строй, на порабощении и эксплуатации народных масс.
  
  
  
   Когда в недрах феодального строя станут возникать новые общественные отношения, и народные массы в лице крестьян и горожан пробудятся от вековой спячки и вновь придут в движение, их гнев будет направлен в первую очередь против духовенства - епископов, аббатов, монахов, которые вели привольную жизнь за счет народа, освящали социальный гнет, погрязли в пороках, против нового Вавилона - католического Рима, против нового Антихриста - папы римского.
  
  
  
   "Множество монахов и анахоретов были свободны истязать и морить себя голодом и дурачиться, как им вздумается, - писал итальянский историк прошлого столетия Мариотти. - Считалось, что они своими страданиями славили бога и церковь, которая наживалась на их скромности. Исходивший от них свет отражался на церкви лучезарным сиянием. Эти аскеты выполняли в интересах церкви "грязную работу"".
  
  
  
   Пока эти люди истязали себя, церковь не только не преследовала их, но всячески восхваляла и прославляла.
  
  
  
   Но как только они предлагали превратить свой образ жизни в общую норму поведения, обязательную если не для всех верующих, то по крайней мере для тех, кто провозгласил себя "солью земли", то есть священников, церковная иерархия объявляла их еретиками.
  
  
  
   Источником вдохновения новых еретиков является исключительно Библия, которую они противопоставляют церкви и церковному учению.
  
  
  
   Библия в руках еретиков становится опаснейшим оружием против церкви, и последняя в конце концов буллой папы Григория IX в 1231 г. запретила мирянам читать ее, причем запрет формально был отменен только вторым Ватиканским собором.
  
  
  
   Главными очагами новых ересей в Западной Европе в XI в. становятся Северная Италия, Франция, в известной степени Германия. Здесь крестьянские массы, доведенные до отчаяния грабежами светских и церковных магнатов, все чаще и чаще восстают против своих угнетателей и отвергают официальную церковь.
  
  
  
   В 997 г. - Нормандия, а в 1024 г. - Бретань были ареной массовых крестьянских восстаний, на разгром которых было мобилизовано большое рыцарское воинство.
  
  
  
   В 1095 г. Францию вновь охватили крестьянские восстания.
  
  
  
   В 1069-1071 гг. крестьянские восстания произошли в Англии, а в 1070 г. - в Саксонии, где крестьяне громили королевские поместья и вотчины.
  
  
  
   Эти вооруженные выступления крестьян сопровождались появлением новых ересей, направленных против светских и церковных феодалов.
  
  
  
   В начале XI в. в Шампани возникла ересь Леутара Шампанского, призывавшего не платить церковную десятину.
  
  
  
   В 1022 г. Орлеан и Тулузу охватило еретическое движение, последователи которого, по словам Льоренте, "по-видимому, исповедовали учение манихеев".
  
  
  
   Подобного рода ересь распространилась в Аррасе, а также в Германии - Кельне и Бонне.
  
  
  
   При подавлении этих движений впервые применяются массовые казни еретиков посредством их сожжения.
  
  
  
   По решению поместного синода, созванного в Орлеане по приказу короля Франции Роберта II (996-1031), в 1022 г. было приговорено к сожжению десять руководителей еретиков, отказавшихся отречься от своих взглядов.
  
  
  
   В числе осужденных оказался Этьен, духовник королевы Констанции, супруги короля Роберта II. Сообщая об этом, Хуан Антонио Льоренте отмечает: "До какой крайней свирепости может довести людей слепое рвение, показывает королева, которая исповедовалась в своих грехах у ног священника Этьена, а теперь не побоялась поднять на него руку и жестоко ударить его по голове палкой, когда он выходил из собора, чтоб отправиться на место казни".
  
  
  
   В Кельне и Бонне также состоялись массовые казни еретиков.
  
  
  
   Вскоре этому примеру последовала и Италия.
  
  
  
   В 1034 г. в Милане по приказу епископа Ариберто были публично сожжены вожак местных еретиков Хиральдо де Монферте и многие его сторонники.
  
  
  
   В XI в. казни еретиков становятся в странах Западной Европы привычным явлением.
  
  
  
   Преследования еретиков не приносили существенных результатов, ибо условия, порождавшие ереси, - тяжелое положение народных масс - не только не менялись к лучшему, а постоянно ухудшались.
  
  
  
   Еретиков сравнительно легко подавляли силой: руководителей и проповедников сажали в тюрьму или казнили, а рядовых, как правило, переселяли, конфискуя их собственность.
  
  
  
   Еретики уходили в подполье, в малодоступные сельские или горные районы.
  
  
  
   Проходило некоторое время, и ересь вспыхивала с новой силой, теперь уже в другом месте и иногда под новым названием.
  
  
  
   В начале XII в. Францию вновь сотрясают массовые еретические движения, направленные против церковной обрядности и церковной знати. На юге это движение возглавлял Петр де Брюи и его ученик Генрих, на севере - Танзельм Фландрский, имевший многих последователей среди ремесленников Фландрии.
  
  
  
   В 1113 г. ересь, отрицавшая частную собственность, охватила область Суассона, а затем и Периго.
  
  
  
   Возмущение поведением церковной иерархии, ее продажностью и распущенностью проявилось и в движении патаренов в Милане, охватившем городские низы этого города в середине XI в.
  
  
  
   Патария, как и большинство еретических сект XI в., осуждала симонию (продажу и покупку церковных должностей), накопление церковниками богатств, требовала безбрачия клира.
  
  
  
   Патаренам удалось одержать одно время перевес в Милане, они изгнали из города архиепископа и его приближенных, позакрывали церкви.
  
  
  
   Вначале папский престол поддержал патаренов, стремясь с их помощью подчинить своему контролю высшую церковную иерархию.
  
  
  
   Когда движение приобрело слишком радикальный характер, папство предало его.
  
  
  
   Вождь патаренов монах Арнальд был схвачен церковниками и зверски убит.
  
  
  
   Новая опасность возникла там, где ее меньше всего ждали: в среде теологов.
  
  
  
   Теоретиком нового движения стал Петр Абеляр (1079-1142), парижский теолог, современник первого крестового похода, а его "практиком" - ученик и последователь Абеляра - Арнольд Брешианский (1100-1155).
  
  
  
   Характерно, что Бернар Клервоский, стремясь скомпрометировать своего противника, приписывает ему осужденные церковью воззрения ересиархов Ария, Пелагия и Нестория. Впоследствии инквизиция часто будет применять этот испытанный прием, при помощи которого обвиняемый превращался в последователя самых разнородных ранее осужденных церковью учений, о существовании которых он зачастую даже не подозревал.
  
  
  
   Два французских поместных собора - Суассонский (1121) и Сансский (1140) осудили Абеляра.
  
  
  
   Папа Иннокентий II приговорил его как еретика к "вечному молчанию", к заточению в монастырь и приказал предать огню его книги, "где бы таковые ни были найдены". Абеляр П. "История моих бедствий".
  
  
  
   Итальянец Арнольд Брешианский у себя на родине выступал с резкой критикой церковной иерархии.
  
  
  
   Латеранский собор в 1139 г. осудил его и вынудил покинуть родной город.
  
  
  
   Схваченный в плен императором Фридрихом I Барбароссой, Арнольд Брешианский был выдан папе и по его приказу повешен.
  
  
  
   Но папе показалось этого мало: он повелел сжечь труп казненного и выбросить пепел в Тибр.
  
  
  
   Такого рода расправы были проявлением страха, который испытывали папы римские перед теми, кто оспаривал их авторитет и подвергал их критике с позиций первоначального христианства.
  
  
  
   В XII столетии становится обычной для церкви практикой расправляться со своими идеологическими противниками насильственными средствами - предавать их пыткам, поруганию, лишать жизни.
  
  
  
   Но такого рода расправы учиняются только над наиболее опасными для церкви противниками и еще не носят всеобщего характера, то есть не применяются пока что ко всей массе еретиков.
  
  
  
   Однако бессилие церкви справиться с растущими оппозиционными антицерковными и антифеодальными движениями, ее нежелание пойти на компромисс со своими идейными противниками, модернизировать, как мы сказали бы теперь, церковную доктрину и практику, а также усиливающееся стремление папского престола возвыситься над светской властью, подчинить ее своему контролю, превратиться в верховного вершителя судеб христианского мира - все это, вместе взятое, породило идею "окончательного решения" еретического вопроса, а именно - физического истребления, уничтожения всех без исключения еретиков.
  
  
  
   В последней четверти XII в. центром еретических движений становится Южная Франция, где города высвободились из - под феодальной зависимости еще в прошлом столетии.
  
  
  
   Именно в городах этой "обетованной земли" получили наибольшее распространение различные еретические учения, в первую очередь учение катаров, на подавление которых официальная церковь мобилизовала все свои могущественные силы.
  
  
  
   Судя по тем скудным данным, которыми мы располагаем, катары выступали против официальной церкви с позиций первоначального христианства.
  
  
  
   Катары считали, что все зло на земле - всякого рода притеснения, несправедливости, социальное неравенство - вызвано дьяволом, а так как церковь оправдывала господствующий несправедливый строй, то она являлась пособницей и соучастницей преступлений князя преисподней.
  
  
  
   Новая ересь, возрождавшая на практике идеалы первоначального христианства, привлекала городских плебеев и крестьян, искавших избавления от непосильных феодальных повинностей.
  
  
  
   Церковь опасалась еретиков в первую очередь потому, что их учение привлекало народные низы.
  
  
  
   По свидетельству современников, "среди бедняков было много таких, которые умирали с голода и которых приводили в ужас и возмущение несметные богатства церкви".
  
  
  
   На юге Франции, в Лангедоке, новых еретиков поддерживало и дворянство, не желавшее уступать свои права и вольности церковным иерархам.
  
  
  
   Церковная иерархия, претендовавшая на львиную долю доходов от торговли и ревностно накапливавшая сокровища, вызывала возмущение также ремесленников и торговцев.
  
  
  
   Катары, осуждавшие тунеядство церковников и призывавшие их к отказу от мирских богатств, находили поддержку во всех слоях общества.
  
  
  
   Вот почему попытка церковников расправиться с катарами "мирными" средствами - отлучениями и анафемой (что не исключало и физической расправы над ними) - не приносила желательного результата.
  
  
  
   Еще Бернар Клервоский настойчиво ратовал за физическое истребление непокорных еретиков при помощи светской власти.
  
  
  
   По Бернару, церкви следует отыскивать и изобличать еретиков, а по ее указанию светской власти их уничтожать. Если светская власть повинуется велениям церкви по борьбе с еретиками, то она тем самым признает над собой главенство церкви и папского престола.
  
  
  
   Требуя от светской власти преследования еретиков, Бернар одновременно отстаивал право папского престола владеть обоими мечами - духовным и материальным. Хотя папа уступает второй из них светской власти, он, по словам Бернара, сохраняет за собой право использовать его там и тогда, где и когда сочтет это нужным.
  
  
  
   Как следует из программы Бернара, принятой на вооружение средневековыми папами, преследование еретиков являлось одним из непременных условий подчинения светской власти папству. Это помогает уяснить место и значение будущей инквизиции в общей политике папского престола.
  
  
  
   Создавая инквизицию, папство надеялось, в частности, использовать ее для упрочения своих позиций по отношению к светской власти.
  
  
  
   Первая попытка мобилизовать церковь на искоренение ереси, пустившей глубокие корни в Лангедоке, путем массового истребления вероотступников была предпринята папой Александром III на III Латеранском соборе в 1179 г.
  
  
  
   Кроме обычных уже в таких случаях анафем в адрес вероотступников, собор впервые объявил крестовый поход против них.
  
  
  
   Собор обещал отпущение грехов на два года всем участникам похода и "вечное спасение" тем, кто погибнет в борьбе с еретиками.
  
  
  
   Руководство этим походом было поручено аббату Генриху Клервоскому, возведенному по этому случаю в кардинальское звание.
  
  
  
   Этот первый поход против альбигойцев (так стали именовать одну из ветвей ереси катаров и прочих еретиков, твердыней которых в Лангедоке был г.Альби) привлек сравнительно небольшое число участников.
  
  
  
   Опустошив несколько областей Лангедока, воинство Генриха разъехалось по домам, а он сам вернулся в Рим участвовать (вследствие смерти Александра III) в избрании нового папы.
  
  
  
   Им стал Луций III (1181-1185), такой же сторонник беспощадных мер против еретиков, каким был и его предшественник.
  
  
  
   Новый папа созвал собор в Вероне в 1184 г., на котором огласил буллу об искоренении различных еретических учений ("Ad abolendam diversarum haeresum pravitatem").
  
  
  
   Булла предписывала епископам подвергать еретиков высылке, конфисковывать их имущество и осуждать их на "вечное бесчестие".
  
  
  
   Булла призывала очистить католические кладбища от якобы осквернявших их останков еретиков.
  
  
  
   Хотя булла и не призывала к физическому истреблению вероотступников, она все же преследовала именно эту цель.
  
  
  
   Подразумевалось, что еретики окажут сопротивление булле, превратившись тем самым в бунтовщиков, а это даст повод светским властям истребить их.
  
  
  
   Веронский собор одобрил буллу Луция III, которому удалось также заручиться поддержкой императора Фридриха I Барбароссы, обещавшего выполнять указания папских легатов по борьбе с вероотступниками.
  
  
  
   Стали преследовать еретиков и в Арагонском королевстве.
  
  
  
   Булла Луция III, как и решения Веронского собора, служила "законным" основанием различным монархам и епископам для грабежа еретиков под видом искоренения ереси.
  
  
  
   В 1194 г. правителем графства тулузского, расположенного на территории Лангедока, стал Раймонд VI, относившийся с большой симпатией к катарам и оказывавший им покровительство.
  
  
  
   Не располагая поддержкой светских властей, местная католическая иерархия была не в состоянии успешно бороться с катарами. Требовались более энергичные действия, чтобы покончить с этой опасностью. Их мог предпринять только решительный и фанатично настроенный папа. Именно таким оказался Иннокентий III избранный на папский престол в 1198 г.
  
  
  
   Иннокентий III проявил себя как сторонник крайних притязаний папства. Об этом он дал знать при своем посвящении в папы, избрав для проповеди библейский текст:
  
   "Смотри, я поставил тебя в сей день над народами и царствами, чтобы искоренять и разорять, губить и разрушать, созидать и насаждать".
  
  
  
   Себя Иннокентий III именовал "царем царей - владыкой владык, священником во веки веков по чину Мельхиседека". Это Иннокентий III является изобретателем нового папского титула - "наместника Иисуса Христа на земле".
  
  
  
   Иннокентий III был инициатором 4-го крестового похода, участники которого вместо "освобождения гроба господня" опустошили христианскую Византию, захватили и разграбили Константинополь (1204).
  
  
  
   Иннокентий III одобрил в 1202 г. создание ордена меченосцев и благословил их на завоевание Ливонии.
  
  
  
   Наконец, это Иннокентий III отдал приказ приступить к новому крестовому походу против альбигойцев, положив начало массовому и систематическому уничтожению верующих, религиозные взгляды которых расходились с официальной доктриной церкви. Многие исследователи именно его считают основателем инквизиции.
  
  
  
   Вступив 22 февраля 1198 г. на престол, Иннокентий III уже в апреле направляет во Францию эмиссаров Рэнье и Ги с полномочиями организовать преследование катаров. В инструкции им папа приказывал: "Употребляйте против еретиков духовный меч отлучения, и если это не поможет, то употребляйте против них железный меч".
  
  
  
   В 1202 г. папских эмиссаров заменили цистерцианские монахи Петр Кастельно и Арнольд Амальрик.
  
  
  
   Преданные папскому престолу монахи, подражая своим противникам, босые и в лохмотьях бродили по Лангедоку, призывая население к расправе над еретиками.
  
  
  
   Однако усилия Петра Кастельно и Арнольда Амальрика не приносили результатов.
  
  
  
   Папские легаты приходили в отчаяние. Петр де Кастельно говорил: "Я знаю, что дело Христа не преуспеет в этой стране до тех пор, пока один из нас не пострадает за веру".
  
  
  
   Кастельно отлучил графа Раймонда от церкви за нежелание сотрудничать в преследовании еретиков. В ответ один из приближенных Раймонда убил папского легата.
  
  
  
   Это случилось 15 января 1208 г., а уже 10 марта Иннокентий III обратился с поджигательским посланием к верующим христианского мира, призывая к мщению, к крестовому походу против графа Раймонда и его подданных.
  
  
  
   В послании папа писал:
  
  
  
   "Объявляем по сему свободными от своих обязательств всех, кто связан с графом Тулузским феодальною присягою, узами родства или какими другими, и разрешаем всякому католику, не нарушая прав сюзерена (то есть французского короля), преследовать личность сказанного графа, занимать его земли и владеть ими. Восстаньте, воины Христовы! Истребляйте нечестие всеми средствами, которые откроет вам бог! Далеко простирайте ваши руки и бейтесь бодро с распространителями ереси; поступайте с ними хуже, чем с сарацинами, потому что они сами хуже их. Что касается графа Раймонда... выгоните его и его сторонников из их замков, отнимите у них земли для того, чтобы правоверные католики могли занять владения еретиков". Покровский М. "Средневековые ереси и инквизиция".
  
  
  
   Иннокентий III пытался объяснить, почему "всемогущий" бог нуждается в воинстве для расправы с еретиками.
  
  
  
   "Помните, что ваш создатель, сотворив вас, не нуждался в ваших услугах. Но хотя он прекрасно может обойтись без вашей помощи и теперь, все же ваше участие поможет ему действовать с большим успехом, так же как ваше бездействие ослабит его всемогущество".
  
  
  
   Участникам похода папа обещал не только прощение грехов, но и нечто более существенное: освободить от уплаты процентов по долгам, пока они будут участвовать в войне с еретиками.
  
  
  
   На этот раз Иннокентию III удалось собрать в Северной Франции армию из всевозможных авантюристов, охочих до чужого добра, во главе с Симоном де Монфором.
  
  
  
   Не решаясь на войну с Монфором или рассчитывая обмануть его, Раймонд проявил раскаяние: по требованию папского легата он сдал без боя крестоносцам семь важнейших крепостей и обещал выполнять все требования Иннокентия III.
  
  
  
   Его заставили явиться в Сен-Жиль, город, где был убит Кастельно, и предстать обнаженным до пояса перед папским легатом, который встретил его в окружении епископов и при большом стечении народа на паперти местного собора.
  
  
  
   Легат петлей надел на шею Раймонда епитрахиль и ввел его как бы на поводу в собор, в то время как присутствовавшие били прутьями по плечам и спине кающегося вельможу.
  
  
  
   У алтаря ему дали прощение, вслед за этим заставили спуститься в склеп и поклониться гробнице Петра де Кастельно, душа которого, как утверждали церковники, "возликовала", узрев такое унижение своего заклятого врага.
  
  
  
   Теперь сопротивление крестоносцам в Лангедоке возглавил племянник графа Раймонда - Роже.
  
  
  
   Против него двинулось из Лиона огромное войско крестоносцев из 20 тыс. всадников и 200 тыс. пеших воинов, напутствуемое очередным посланием кровожадного Иннокентия III.
  
  
  
   "Вперед, храбрые воины Христа! Спешите навстречу предтечам Антихриста и низвергните служителей ветхозаветного змия. Доселе вы, быть может, сражались из-за преходящей славы, сразитесь теперь за славу вечную. Вы сражались прежде за мир, сражайтесь теперь за бога. Мы не обещаем вам награды здесь, на земле, за вашу службу богу с оружием в руках; нет, вы войдете в царство небесное, и мы уверенно обещаем вам это".
  
  
  
   Сея по дороге смерть и не встречая решительного сопротивления со стороны катаров (им было запрещено убивать), крестоносцы захватили один из их укрепленных пунктов - г.Безье, сожгли его и вырезали всех его 60000 жителей.
  
  
  
   Когда крестоносцы спрашивали папского легата Арнольда Амальрика, как отличать еретиков от правоверных католиков, тот отвечал: "Бейте их всех, господь узнает своих!"
  
  
  
   Симон де Монфор проявлял к своим жертвам не меньшее "милосердие". Он не щадил даже тех, кто выражал желание вернуться в католицизм. Приказав казнить одного такого отступника, Монфор заявил: "Если он лжет, это ему послужит наказанием за обман, а если говорит правду, то он искупит этой казнью свой прежний грех".
  
  
  
   Вслед за Безье настал черед Каркассона, где Роже сосредоточил свои главные силы.
  
  
  
   Крестоносцы осадили город, в котором укрылись тысячи людей из окрестных селений.
  
  
  
   Каркассон был хорошо укреплен.
  
  
  
   Крестоносцы решили действовать хитростью.
  
  
  
   Они предложили Роже начать переговоры о мире, а когда он явился в их лагерь, предательски схватили его и вскоре объявили, что он "умер от дизентерии".
  
  
  
   Оставшись без вождя, осажденные приняли условия крестоносцев: покинуть город - мужчины в штанах, женщины в рубашках.
  
  
  
   Ворвавшись в Каркассон, "храброе христианское воинство" разграбило город.
  
  
  
   Наконец Иннокентий III мог считать себя победителем.
  
  
  
   Иннокентий III созвал для обсуждения церковных дел XII (IV Латеранский) вселенский собор. Он открылся в Риме в 1215 г. Кроме патриархов захваченных крестоносцами Константинополя и Иерусалима в соборе участвовали 71 митрополит, 412 епископов, более 800 аббатов и приоров, множество уполномоченных от отсутствовавших прелатов.
  
  
  
   Собор принял постановление о борьбе с ересью (канон 3), обязывавшее светские и церковные власти неустанно преследовать еретиков.
  
  
  
   Вот текст этого документа, послужившего юридическим основанием для учреждения инквизиции:
  
  
  
   "Мы отлучаем и предаем анафеме всякую ересь, выступающую против святой веры, ортодоксальной и католической...
  
   Мы осуждаем всех еретиков, к какой бы секте они ни принадлежали; разные по обличию, все они связаны между собой, ибо тщеславие всех их объединяет. Все осужденные еретики должны быть переданы светским властям или их представителям для понесения достойного наказания.
  
   Клирики будут предварительно лишены сана.
  
   Собственность осужденных мирян будет конфискована, клириков же - поступит в пользу той церкви, которая платила им жалованье.
  
   Просто подозреваемые в ереси, если они не смогут доказать своей невиновности, опровергнуть выдвигаемых против них обвинений, будут подвергнуты анафеме. Если они пребудут под анафемой год и своим поведением за этот срок не докажут своей благонадежности, то пусть их судят как еретиков.
  
   Следует предупредить, вызвать и в случае надобности заставить наложением канонических наказаний светские власти, какое бы положение они ни занимали, если они хотят быть верными церкви и считаться таковыми, сотрудничать в защите веры и изгонять силой из подвластных им земель всех еретиков, объявленных таковыми церковью.
  
   Впредь всякий при вступлении на светскую должность должен будет дать такое обязательство под присягой.
  
   В том же случае, если светский правитель, которого церковь предупреждала и от которого она требовала принять меры против еретиков, не проявит должного рвения в очищении своих земель от этой заразной ереси, то таковой правитель будет наказан митрополитом или его заместителем отлучением.
  
   Если он в течение года не исправится, то о нем будет доложено правящему понтифику на предмет, чтобы папа освободил его вассалов от подчинения ему и объявил его земли свободными для занятия правоверными католиками, которые, после изгнания еретиков, вправе завладеть ими, чтобы обеспечить на них чистоту веры.
  
   Если правитель не окажет сопротивления и не будет препятствовать этим действиям, то права на эти земли будут за ним сохранены. Это же правило будет применено к тем областям, которые не имеют правителя.
  
   Католики, участники крестовых походов против еретиков, будут пользоваться такими же индульгенциями и святыми привилегиями, как и те, кто оказывает помощь в освобождении св.Земли.
  
   Всех, кто разделяет веру еретиков, дает им пристанище, помогает и защищает их, мы предаем отлучению и объявляем, что если они в течение года не откажутся от своих пагубных взглядов, то будут автоматически (ipso facto) объявлены бесчестными и лишены права занимать какие-либо публичные или выборные должности, быть избираемыми на эти должности, а также лишены права выступать в роли свидетелей. Кроме того, они будут лишены права завещать и наследовать. Все освобождаются от каких-либо обязательств по отношению к ним, в то время как их обязательства по отношению к третьим лицам сохраняются...
  
   Что касается тех, кто ослушается приказов церкви, и будет поддерживать с еретиками связи, то он будет отлучен до тех пор, пока не исправится.
  
   Клирики откажут этим прокаженным в причащении, не разрешат предавать их христианскому погребению, отвергнут их подаяния и пожертвования, а если не сделают этого, то сами будут лишены своих должностей, которые могут быть им возвращены только после особого помилования святым престолом...
  
   Кроме того, каждый архиепископ и епископ, или лично, или через архидиакона или другое доверенное лицо, обязан посещать раз или два раза в году свою епархию, если известно, что в ней укрываются еретики; там он, если сочтет нужным, под присягой обяжет трех или больше заслуживающих доверия лиц обследовать все население и донести епископу о тех, кто является еретиками, участвует в секретных сборищах и отходит в своей жизни от обычаев, свойственных поведению верующих.
  
   Пусть епископ вызовет к себе обвиняемых, и если они не смогут оправдаться от выдвинутых против них обвинений или вновь совершат прежние ошибки, то следует применить к ним канонические наказания.
  
   Любой, кто нарушит в преступном упорстве данную им присягу или откажется присягать, будет объявлен еретиком.
  
   Мы желаем, объявляем и приказываем всем епископам, обязанным повиноваться согласно их обету строгого послушания приказам церкви, внимательно следить за осуществлением этих мер в их епархиях, если они желают избежать канонических наказаний.
  
   Если епископ проявит небрежность или любую медлительность в искоренении в своей епархии еретического брожения, признаки которого налицо, то он будет снят с епископальной должности и заменен человеком, способным и полным рвения к искоренению ереси".
  
  
  
   Это решение IV Латеранского собора имеет исключительно важное значение для установления ответственности церкви за преследование инакомыслящих.
  
  
  
   Апологеты церкви утверждают, что физически еретиков преследовали светские власти и что, мол, церковь за это вовсе не несет ответственности.
  
  
  
   Но ведь весь смысл борьбы папского престола с графами тулузскими заключался в том, чтобы заставить их участвовать в репрессиях против еретиков.
  
  
  
   Приведенный же выше текст 3-го канона, принятого IV Латеранским собором, показывает, что церковь обязывала к этому всех светских правителей, угрожая им в противном случае отлучением и лишением владений.
  
  
  
   Можно ли после этого утверждать, что церковь не несет никакой ответственности за преследование еретиков светскими властями?
  
  
  
   Собор обязал каждого верующего исповедоваться у своего приходского священника не реже одного раза в год и причащаться по крайней мере к пасхе. Не выполняющие этих обрядов прихожане объявлялись еретиками и лишались церковного погребения.
  
  
  
   Совершенно очевидно, что, принимая это решение, собор имел в виду использовать исповедь в качестве источника сведений о еретиках, а причащение - для давления на колеблющихся в вере.
  
  
  
   На поместном соборе в Тулузе в 1229 г. были приняты весьма существенные добавления.
  
  
  
   Эти добавления заключались в следующем:
  
  
  
   епископам вменялось в обязанность в каждом приходе назначать одного или нескольких священников с инквизиторскими функциями - разыскивать и арестовывать еретиков, хотя право суда над ними оставлялось за епископом.
  
  
  
   Добровольно раскаявшиеся еретики подлежали высылке в другие области.
  
  
  
   Для опознавания им повелевалось носить на одежде (на спине и на груди) отличительный знак - крест из цветной материи; раскаявшиеся из-за боязни смертной казни подлежали тюремному заключению "вплоть до искупления греха".
  
  
  
   Приходским священникам приказывалось выставлять на видном месте списки всех прихожан.
  
  
  
   Прихожане - мужчины с 14-летнего и женщины с 12-летнего возраста - должны были публично предать анафеме ересь, поклясться преследовать еретиков и присягнуть на верность католической вере.
  
  
  
   Присяга возобновлялась каждые два года; отказавшиеся присягать навлекали на себя обвинение в ереси.
  
  
  
   Верующим приказывалось исповедоваться трижды в год - на рождество, пасху и троицын день.
  
  
  
   За выдачу еретика церковь обещала платить доносчику 2 серебряных марки в год в течение двух лет.
  
  
  
   За помощь еретикам виновник лишался имущества и передавался в распоряжение сеньора, который мог сделать с ним "что пожелает".
  
  
  
   Дом еретика сжигался, собственность его конфисковывалась.
  
  
  
   Примиренный с церковью еретик терял гражданские права, еретикам-врачам запрещалось заниматься лечебной практикой.
  
  
  
   Местные власти под страхом отлучения и конфискации имущества обязывались следить за исполнением этих решений Тулузского собора.
  
  
  
   Наконец, следует отметить еще одно важное нововведение:
  
  
  
   верующим запрещалось иметь Библию и читать ее даже на латинском языке, что становилось прерогативой исключительно духовенства. Этот запрет церковь не замедлила распространить на верующих других стран.
  
  
  
   Решения Тулузского собора, включенные в Парижский трактат, представляют важный этап в своеобразной эскалации, завершением которой явилось установление постоянно действующего инквизиционного трибунала.
  
  
  
   Крестоносцы истребили в ходе 20-летней кровопролитной войны в Лангедоке свыше миллиона мирных жителей, превратили его цветущие города и селения в руины.
  
  
  
   Светская власть долго сопротивлялась этому, ибо истребление части производительного населения не было в ее интересах, однако династические соображения и стремление расширить свои владения одержали верх над соображениями морального и другого порядка.
  
  
  
   Кроме того, светские правители нашли в инквизиции инструмент, способствующий укреплению их собственного влияния.
  
  
  
   Это понял Людовик IX, которому церковь в признательность присвоила звание "святого". Еще раньше него к такому же выводу пришел император Фридрих II (1218-1250), внук Барбароссы.
  
  
  
   Фридрих II был просвещенным человеком и весьма критически относился к вопросам веры. Ему даже приписывали авторство еретического памфлета "О трех обманщиках", в котором подвергались едким насмешкам Моисей, Христос и Мухаммед.
  
  
  
   Папский престол непрестанно враждовал с Фридрихом II, видя в нем серьезного соперника в борьбе за политическое влияние в христианском мире.
  
  
  
   Григорий IX (1227-1241), племянник Иннокентия III, избранный папой в 86-летнем возрасте и к удивлению всех доживший до ста лет, дважды отлучал Фридриха II от церкви.
  
  
  
   Одолеть интриги Рима Фридрих II оказался не в силах, относительное спокойствие он купил себе обещанием расправиться с еретиками.
  
  
  
   В 1224 г. в Падуе Фридрих II огласил эдикт о борьбе с ересью, предусматривавший наказание еретиков, осужденных церковью и переданных светскому правосудию, различными карами вплоть до смертной казни.
  
  
  
   Светская власть обязывалась по требованию церковников или просто ревностных католиков арестовывать и судить всех подозреваемых в ереси.
  
  
  
   Еретики, примиренные с церковью, принуждались участвовать в розыске других еретиков; отрекшиеся от ереси под угрозой казни, а затем, по "выздоровлении", вторично впавшие в нее, осуждались вновь на смертную казнь.
  
  
  
   Оскорбление божия величества сильнее преступления оскорбления человеческого величия, гласил эдикт.
  
  
  
   Так как бог наказывает детей за грехи отцов, чтобы научить их не подражать своим родителям, то и потомки еретиков до второго поколения лишались права занимать общественные и почетные должности. Исключение делалось только для детей, сделавших донос на своих родителей.
  
  
  
   Существенным элементом эдикта с точки зрения истории инквизиции было согласие императора оказывать всемерную поддержку и покровительство доминиканским монахам в преследовании ереси.
  
  
  
   "Мы хотим также, - заявлял император, - чтобы все знали, что мы взяли под свое особое покровительство монахов ордена проповедников, посланных в наши владения для защиты веры против еретиков, а также и тех, кто будет им помогать в суде над виновными, будут ли эти монахи жить в одном из городов нашей империи, или переходить из одного города в другой, или сочтут нужным возвратиться на прежнее место; и мы повелеваем, чтобы все наши подданные оказывали им помощь и содействие.
  
   Поэтому мы желаем, чтобы их принимали всюду с благорасположением и охраняли от покушений, которые еретики могли бы против них совершить; чтобы та помощь, в которой они нуждаются для выполнения своего дела и миссии, порученной им ради веры, была им оказана нашими подданными, которые должны арестовывать еретиков, когда они будут указаны в местах их жительства, и держать их в надежных тюрьмах до тех пор, пока они, осужденные церковным трибуналом, не подвергнутся заслуженному наказанию. Делать это надо в убеждении, что содействием этим монахам в освобождении империи от заразы новой установившейся в ней ереси совершается служба богу и польза государству". Цитируется по: Льоренте X.А. "Критическая история испанской инквизиции".
  
  
  
   Эдикт Фридриха II означал большую победу церкви, ибо распространял на всю Германскую империю сформулированное на XII вселенском соборе положение об ответственности светской власти за преследование и искоренение ереси.
  
  
  
   Теперь, как отмечает Г.Ч.Ли, обязанность преследовать еретиков была возложена на всех, начиная от императора и кончая последним крестьянином, под угрозой всех духовных и телесных кар, какими располагала церковь в тринадцатом веке. Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Участие Фридриха II и Людовика IX в преследовании еретиков создало благоприятные условия для учреждения инквизиционных трибуналов, действующих под непосредственным контролем папского престола.
  
  
  
   В феврале 1231 г. Григорий IX издал очередной эдикт ("генеральную конституцию"), вновь отлучавший еретиков от церкви и призывавший церковные и светские власти преследовать и подавлять их.
  
  
  
   В том же году римский сенатор (губернатор Рима, подчиненный папе) Аннибале назначил специальных инквизиторов с полномочиями преследовать (арестовывать и судить) еретиков.
  
  
  
   Вскоре папа послал инквизиторов с такими же полномочиями в Майнц, Милан и Флоренцию.
  
  
  
   Следующим этапом в установлении инквизиции были две буллы Григория IX от 20 апреля 1233 г., поручавшие преследование еретиков во Франции монахам доминиканского ордена. (В XVI в. папство будет вынуждено для своего спасения создать новый орден, во сто крат превосходящий своих предшественников по своему коварству, ханжеству и лицемерию, - орден иезуитов.)
  
  
  
   Первая из этих булл, "Ille humani generis", была обращена к епископам Франции.
  
  
  
   В ней папа не без лицемерия писал: "Видя, что вы поглощены вихрем забот и что с трудом можете дышать под гнетом тяготящих вас тревог, мы находим полезным облегчить ваше бремя, чтобы вы могли легко переносить его".
  
  
  
   "Облегчение" заключалось в посылке на подмогу епископам доминиканских монахов с неограниченными полномочиями по преследованию еретиков.
  
  
  
   Епископы, считавшиеся по церковной традиции верховными правителями своих епархий, не желали разделять власть с нищенствующими монахами, не говоря уж о том, что они сами испытывали немалый страх перед этой тайной папской полицией, которая могла при желании зачислить в еретики не только строптивых, но и не в меру ретивых в своей ненависти к ереси епископов.
  
  
  
   Папа умолял епископов "во имя уважения, которое вы питаете к св.престолу", дружески принять его посланцев и помогать им, "дабы они могли хорошо выполнить свою задачу".
  
  
  
   Вторая булла, "Licet ad sapiendos", была обращена к "приорам и братьям ордена проповедников, инквизиторам".
  
  
  
   В ней Григорий IX уполномочивал доминиканцев: "Во всех местах, где вы будете проповедовать, - в случае, если грешники, несмотря на предупреждения, будут продолжать защищать ересь, - навсегда лишать духовных их бенефиций и преследовать их и всех других судом, безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в этом встретится надобность, и прекращая их упорство, если нужно, посредством безапелляционного наложения на них духовных наказаний".
  
  
  
   Эта булла практически поручала доминиканскому ордену вести борьбу с ересью во всем христианском мире.
  
  
  
   Обе буллы Григория IX подтверждались последующими папами, вносившими в их тексты лишь частичные изменения и уточнения.
  
  
  
   В 1252 г. папа Иннокентий IV издал буллу "Ad extirpanda", оформившую создание инквизиционных трибуналов и разрешившую им применение пытки.
  
  
  
   Булла учреждала в епархиях специальные комиссии по борьбе с ересью из 12 правоверных католиков, двух нотариусов и двух или больше служащих, возглавляемых епископом и двумя монахами нищенствующих орденов.
  
  
  
   Комиссиям поручалось арестовывать еретиков, допрашивать их, конфисковывать их имущество.
  
  
  
   Приговор выносили епископ и два монаха, они же могли и менять состав комиссий по своему усмотрению.
  
  
  
   Светская власть и все верующие были обязаны содействовать деятельности этих по существу уже инквизиционных трибуналов.
  
  
  
   Если при задержании еретиков местное население оказывало сопротивление, то в ответе считалась вся община.
  
  
  
   По требованию инквизиторов светские власти были обязаны пытать тех, кто отказывался выдавать еретиков.
  
  
  
   Светским властям вменялось вносить эти распоряжения в сборники местных законов, изъяв из последних все то, что противоречит булле.
  
  
  
   Властям предписывалось под присягой и под угрозой отлучения давать обязательство соблюдать церковные указания по искоренению ереси.
  
  
  
   Всякая небрежность в их исполнении наказывалась как клятвопреступление вечным позором, штрафом в 200 марок и влекло подозрение в ереси, что угрожало потерей должности и лишением навсегда права занимать какую - либо в будущем.
  
  
  
   Эта булла также подтверждалась последующими папами, причем папа Климент IV в 1265 г. уже титулует епископа и монахов - членов комиссии инквизиторами, возлагая на них всю ответственность по борьбе с ересью.
  
  
  
   Инквизиция угрожала беспощадной расправой всем недовольным существующим порядком, любому осмелившемуся критиковать распущенность, продажность и алчность духовенства, всякому, кто высказывал сомнение по поводу истинности церковных догм.
  
  
  
   В XIII в. не было такого уголка в католической Европе, где бы не пылали костры, на которых сжигали мнимых или подлинных еретиков.
  
  
  
   Параллельно с учреждением инквизиции и с развитием ее террористической деятельности необходимость и законность этого учреждения обосновывалась теологами, так сказать, в теоретическом плане.
  
  
  
   Фома Аквинский (1225-1274), "ангельский доктор", средневековый богословский авторитет, почитаемый церковью и ныне, возведенный ею в ранг святых, уделяет немало внимания этой проблеме в своем основном сочинении "Сумма философии, об истинности католической веры против язычников".
  
  
  
   Ересь, утверждал Фома, есть грех; те, которые его совершают, заслуживают не только исключения из церкви, но исключения из жизни путем смерти.
  
  
  
   Извращать религию, от которой зависит жизнь вечная, учил Фома, гораздо более тяжкое преступление, чем подделывать монеты, которые служат для удовлетворения потребностей временной земной жизни.
  
  
  
   Следовательно, если фальшивомонетчиков, как и других злодеев, светские государи справедливо наказывают смертью, еще справедливее казнить еретиков, коль скоро они уличены в ереси.
  
  
  
   К концу XIII в. католическая Европа была покрыта сетью инквизиционных трибуналов. Их деятельность, пишет Г.Ч.Ли, была непрерывна, как действие законов природы, что отнимало у еретиков надежду выиграть время и скрыться, переходя из одной страны в другую.
  
  
  
   Инквизиция представляла собой в ту эпоху настоящую международную полицию.
  
  
  
   "Еретик жил как бы на вулкане, который во всякое время мог начать извержение и поглотить его. Ибо в глазах людей инквизиция была всеведущей, всемогущей и вездесущей..." Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Инквизиция была создана для преследования и искоренения ереси не средствами убеждения, а средствами насилия.
  
  
  
   Организованный террор - вот то "чудотворное" средство, с помощью которого церковь стремилась через инквизицию удержать и укрепить свои позиции.
  
  
  
   "Задача инквизиции, - писал французский инквизитор XIV в. Бернар Ги, - истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики; еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники".
  
  
  
   Деятельность инквизиционного трибунала наложила зловещий отпечаток на теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под ее влиянием зачатки объективности и беспристрастности, свойственные еще римскому праву.
  
  
  
   Как справедливо отмечает Г.Ч.Ли, до конца XVIII в. в большей части Европы инквизиционное судопроизводство, развивавшееся в целях уничтожения ереси, сделалось обычным методом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В глазах светского судьи обвиняемый был человеком, стоящим вне закона, виновность его всегда предполагалась, и из него надо было во что бы то ни стало, хитростью или силой, вырвать признание.
  
  
  
   Такова была порожденная церковью машина инквизиции, о "благотворном" влиянии которой на судьбы общества все еще пишут некоторые церковные авторы.
  
  
  
   Именно Святая Церковь виновна в организации централизованной системы издевательств и убийств. Именно из ее чрева вылезли святая инквизиция и иезуитство. Именно Святая Церковь виновна в превращении издевательств и убийств из осуждаемых преступлений в священные благодеяния.
  
  
  
   Создав инквизицию, церковь и ее светские союзники - короли - получили мощное и грозное оружие для быстрой и решительной расправы с любыми неугодными им лицами и пополнения вечно пустующей казны, грабя под "благородным" предлогом преследования ереси свои жертвы и деля между собой награбленное.
  
  
  
   Сегодня грабить под благородным предлогом не требуется - "все схвачено". Но остается нерешенной вторая часть задачи - обеспечение полного послушания (папа Иоанн XXII (1316-1334), булла "Quoramdam": "...выше всего - полное послушание".).
  
  
  
   Сколько же людей загубила испанская инквизиция? Первым, кто попытался подсчитать число ее жертв, был Хуан Антонио Льоренте. Вот приводимые им данные:
  
   сожжено живьем 31912 человек,
  
   сожжено в изображении 17659,
  
   приговорено к другим видам наказания 291450,
  
   всего - 341021 человек.
  
   Льоренте X.А. "Критическая история испанской инквизиции".
  
  
  
   Известны еще два подсчета, которые незначительно расходятся с данными Льоренте.
  
  
  
   Испанский историк Хоакин дел Кастильо-и-Магоне в своем труде "Трибунал инквизиции", изданном в Барселоне в 1835 г., дает цифры жертв с разбивкой на генеральных инквизиторов (их было всего 41), начиная с Торквемады до Херонимо Кастельон-и-Салас (1818). Общий итог его таков:
  
   сожжено живьем 36212 человек,
  
   сожжено в изображении 19790,
  
   приговорено к другим видам наказания 289 624,
  
   всего - 345 626 человек.
  
   Лозинский С.Г. "История инквизиции в Испании".
  
  
  
   Факультативно:
  
   В "классических" книгах по истории инквизиции клерикальных и буржуазных авторов лишь мельком, да и то не всегда, упоминается ее деятельность в колониях. И это вполне понятно.
  
  
  
   Пожалуй, нигде не проявлялся с такой выпуклостью "священный" характер инквизиционных трибуналов, их "цивилизаторская" миссия, их "жертвенная" борьба за пресловутые "христианские ценности", как в колониях, где эти трибуналы служили надежным подспорьем колониального гнета и интересам эксплуататоров.
  
  
  
   Почти триста лет действовала, защищая интересы колониальных эксплуататоров, инквизиция в Америке. Она не только истребляла инакомыслящих, не только сжигала мужественных и достойных патриотов, но и в течение трех столетий растлевала души верующих, убеждая их, что предательство, шпионство, доносительство - доблесть, а пытка - законный атрибут правосудия.
  
  
  
   Новый Свет был открыт Колумбом в 1492 г. в самый разгар инквизиционного террора в Испании. Это открытие сулило, да и принесло, испанской короне баснословные богатства.
  
  
  
   Первая из известных нам жертв инквизиции в Америке - это индеец Мигель из местности Акольуакан (Мексика), арестованный по обвинению в отступничестве в 1522 г.
  
  
  
   Особенно отличился своими зверствами в Юкатане и Гватемале провинциал ордена францисканцев Диэго де Ланда, истребивший в 60-х годах XVI в. под предлогом обвинений в ереси тысячи аборигенов этих областей.
  
   Ланда проявил недюжинные способности палача, по его приказу обвиненных в отступничестве индейцев монахи подвергали изощренным пыткам: чтобы вырвать у своих жертв признания, палачи секли их плетью, подвешивали на вывернутых руках, обливали спину кипящим воском, жгли пятки каленым железом. Когда это "не помогало", пытали водой: лили через рог, вставленный в горло пытаемого, горячую воду, затем один из палачей бил по животу пытаемого, пока вода, смешанная с кровью, не выливалась у него изо рта, носа и ушей.
  
   За неполных десять месяцев Ланда, по свидетельству современников, подверг истязаниям 6330 индейцев, мужчин и женщин, из которых 157 умерло от пыток, а большинство других остались калеками на всю жизнь. 12 июля 1562 г. Ланда отпраздновал в г. Мани торжественное аутодафе в присутствии испанских властей и индейских касиков (вождей). На кострах этого аутодафе погибли еще уцелевшие последние реликвии древней культуры майя - рукописи, написанные иероглифическим письмом, статуи, художественные сосуды с изображениями. Многие из схваченных индейцев повесились в тюрьме до аутодафе. Монахи вырыли из могил 70 трупов и бросили их в костер. Пока они горели, оставшиеся в живых жертвы инквизиции, одетые в санбенито, подвергались истязаниям и издевательствам. Кнорозов Ю.В. "Сообщение о делах в Юкатане" Диэго де Ланда как историко-этнографический источник.
  
   Цель этих зверств - внушить индейцам страх и повиновение перед новыми господами-испанцами и их белым "всемогущим" богом. Сам Ланда в своем сочинении "Сообщение о делах в Юкатане" пишет, что испанцы не смогли бы подчинить себе индейцев, если бы "не внушали им страх ужасными карами". И как бы в оправдание своих действий, он приводит описание усмирения восставших индейцев испанцами в провинциях Кочвах и Чектемаль. Там, пишет он, испанцы "совершали неслыханные жестокости, отрубая носы, кисти руки и ноги, груди у женщин, бросая их в глубокие лагуны с тыквами, привязанными к ногам, нанося удары шпагой детям, которые не шли так же (быстро), как их матери. Если те, которых вели на шейной цепи, ослабевали и не шли, как другие, им отрубали голову посреди других, чтобы не задерживаться, развязывая их".
  
   Негры-рабы не вызывали особого интереса у инквизиции. Хотя законы обязывали обращать рабов в христианство и заботиться об их духовном благополучии, рабовладельцев интересовало, как бы выбить семь потов из раба и тем самым получить прибыль на вложенный в его покупку капитал, а вовсе не то, является ли он отступником от католической веры. В тех же случаях, когда раб отказывался повиноваться воле своего хозяина, в роли инквизитора выступали сам рабовладелец и его надсмотрщики, подвергавшие раба истязаниям и изощреннейшим пыткам. Если инквизиторам было запрещено по крайней мере формально проливать кровь своих жертв, то рабовладельцев не стесняли в этом плане какие-либо ограничения, и они непослушных рабов не только секли плетьми, но и калечили, обрезали половые органы мужчинам, груди женщинам, уши, носы тем и другим или предавали мучительнейшим способам смерти, из которых быть заживо съеденным термитами не являлся наиболее жестоким...
  
  СВЯТОЙ" ТЕРРОР
  
  ИНКВИЗИЦИЯ КРЕСТА
  
  
  
  Ч2. Устройство инквизиции
  
  
  
   Как же была устроена эта дьявольская по своей хитрости и жестокости машина, именовавшаяся инквизицией?
  
  
  
   "Устройство инквизиции, - пишет Г.Ч.Ли, - было настолько же просто, насколько целесообразно в достижении цели. Она не стремилась поражать умы своим внешним блеском, она парализовала их террором". Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Верховным главой инквизиции являлся папа римский.
  
  
  
   Именно ему - наместнику бога на земле - служила и подчинялась эта машина, созданная церковью и существовавшая с ее благословения.
  
  
  
   Даже в тех странах, где, как в Испании и Португалии, инквизиция непосредственно зависела от королевской власти, ее преступные действия были бы немыслимы без одобрения папского престола.
  
  
  
   Если бы эти действия не совпадали с интересами и политической ориентацией папства, если бы они шли с ними вразрез, то, разумеется, "святой" престол не преминул бы заявить об этом во всеуслышание. Однако с такими протестами папы римские никогда не выступали. Более того, публично или тайно Рим всегда одобрял деятельность испанской и португальской инквизиции и никогда не предпринимал каких-либо действий в защиту их многочисленных жертв. В тех же случаях, когда инквизиция прекращала свою кровавую работу, это происходило, как правило, не по воле папства, а вопреки ей.
  
  
  
   Инквизиторы назначались папой римским и ему, только ему одному подчинялись.
  
  
  
   Однако руководство армией инквизиторов, рассеянных по христианским странам и уже с середины XIII в, наводнявших своими сообщениями Рим и запрашивавших его инструкций, представляло многочисленные трудности.
  
  
  
   Урбан IV (1261-1264) попытался преодолеть их, назначив генерал-инквизитором своего приближенного кардинала Каетано Орсини и поручив ему решать все текущие дела, связанные с деятельностью инквизиции в разных странах и областях. Этот пост позволил Орсини сосредоточить в своих руках столь огромную власть, что после смерти Урбана IV он довольно легко добился избрания в папы, приняв имя Николая III (1277 - 1280).
  
  
  
   Орсини, став папой, в свою очередь назначил генерал-инквизитором своего племянника кардинала Латино Малебранку, которого он готовил себе в преемники. Это ожесточило кардиналов, проваливших на очередных выборах в папы Малебранку. После смерти последнего пост генерал-инквизитора оставался некоторое время вакантным. Он был занят только еще один раз при Клименте VI (1342-1352).
  
  
  
   Под давлением соперничающих кардиналов папство было вынуждено отменить эту должность, дававшую слишком большую власть занимавшему ее церковному иерарху.
  
  
  
   После этого деятельностью инквизиторов руководили различные учреждения римской курии.
  
  
  
   С возникновением протестантской ереси папство создало в системе курии учреждение, которое возглавило борьбу с ересью, так сказать, во вселенском масштабе.
  
  
  
   Такое учреждение было создано в 1542 г. папой Павлом III под названием священной конгрегации римской и вселенской инквизиции.
  
  
  
   Она быстро превратилась в первую не только по рангу, но и по подлинному значению и влиянию конгрегацию в системе римской курии.
  
  
  
   Кем были инквизиторы, что они собой представляли как люди и церковные деятели?
  
  
  
   Климент V (1305-1314) установил минимальный возраст инквизитора в 40 лет, но бывали и моложе.
  
  
  
   Как правило, это были энергичные, коварные, жестокие, беспощадные, тщеславные и жадные до мирских благ фанатики и карьеристы.
  
  
  
   Происхождения они были самого разного.
  
  
  
   В Португалии, где слияние инквизиции с интересами короны было еще более тотальным, чем в Испании, на должность инквизитора назначались престолонаследники, незаконнорожденные сыновья королей, даже сами короли выполняли эти функции по "совместительству". В период же присоединения Португалии к Испании (1580-1640) функцию инквизитора-мора выполняли регенты и вице-короли.
  
  
  
   В 1233 г. в район Луары был назначен инквизитором Роберто Ле Бург, доминиканец, раскаявшийся катар.
  
   Два года спустя он был повышен в должности и стал инквизитором всей Франции, за исключением южных провинций.
  
   За массовые казни и грабежи его прозвали "антиеретическим молотом".
  
   Жестокости, чинимые Ле Бургом, угрожали вызвать всеобщее восстание во Франции, что вынудило папу римского сместить его. Ле Бург был арестован и осужден на пожизненное заключение. Это был единственный случай в истории инквизиции, когда инквизитор был наказан церковными властями за свои преступления.
  
  
  
   С другими инквизиторами расправлялось само население.
  
  
  
   В 1227 г. был назначен инквизитором в Германию рыцарь Конрад Маргбургский.
  
  
  
   Шесть лет свирепствовал этот изувер, пока не был убит родственниками одной из своих многочисленных жертв.
  
  
  
   Такого же конца удостоился в 1252 г. и беспощадный доминиканец Петр из Вероны, выступавший с 1232 г. в роли инквизитора на Севере Италии, на совести которого были тысячи загубленных жертв. Церковь провозгласила его "императором мучеников", он был возведен в ранг святых и считался наравне со св.Домиником чудотворным покровителем инквизиционных палачей.
  
  
  
   Однако всех церковных палачей перещеголял своей кровожадностью и жестокостью первый испанский инквизитор Томас де Торквемада.
  
  
  
   За восемнадцать лет своей "работы" Торквемада, по данным Льоренте, "десять тысяч двести двадцать жертв сжег живыми, шесть тысяч восемьсот шестьдесят сжег фигурально после их смерти или по случаю их отсутствия и девяносто семь тысяч триста двадцать одного человека подверг опозоренью и исключению из службы на общественных и почетных должностях. Общий итог этих варварских казней доходит до ста четырнадцати тысяч четырехсот навсегда погибших семейств. Сюда не включены те лица, которые по своим связям с осужденными разделяли более или менее их несчастье и горевали, как друзья или родственники, о строгостях, постигших несчастные жертвы". Льоренте X.А. "Критическая история испанской инквизиции".
  
  
  
   Инквизиторы были наделены неограниченными правами.
  
  
  
   Никто, кроме папы, не мог отлучить их от церкви за преступления по службе, и даже папский легат не смел отстранить их хотя бы временно от должности без особого на то разрешения папского престола.
  
  
  
   В 1245 г. Иннокентий IV предоставил инквизиторам право прощать друг другу и своим подчиненным все прегрешения, связанные с их "профессиональной" деятельностью. Они освобождались от повиновения своим руководителям по монашескому ордену, им предоставлялось право по своему усмотрению являться в Рим с докладом папскому престолу.
  
  
  
   Согласно каноническому праву, всякому, кто препятствовал деятельности инквизитора или подстрекал к этому других, грозило отлучение от церкви.
  
  
  
   "Ужасная власть, - отмечает Г.Ч.Ли - предоставленная таким образом инквизитору, становилась еще более грозной благодаря растяжимости понятия "преступление" выражавшееся в противодействии инквизиции: это преступление было плохо квалифицировано, но преследовалось оно с неослабной энергией. Если смерть освобождала обвиненных от мщения церкви, то инквизиция не забывала их, и гнев ее обрушивался на их детей и внуков". Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Все это ставило инквизиторов на голову выше епископов, хотя и среди последних имелось немало ревностных гонителей ереси.
  
  
  
   Обращаясь к епископу, папа называл его "брат мой", а к инквизитору - "сын мой".
  
  
  
   Таким образом, инквизитор приходился как бы племянником епископу.
  
  
  
   Так вот, эти "племянники" получили теперь такую власть над верующими, о которой раньше епископ и не помышлял.
  
  
  
   Однако, как ни привлекательна была власть над людьми, которой обладали инквизиторы, сколь ни велики были материальные выгоды, связанные с их палаческой работой, все-таки пост епископа приносил больше почета и дохода, а главное, был пожизненной синекурой, в то время как должность инквизитора была временной, инквизиторы сменялись со сменой пап, которые долго не задерживались на "святом" престоле, поскольку избирались в преклонном возрасте. К тому же должность инквизитора была весьма беспокойной, а иногда и опасной, в особенности в начальный период деятельности инквизиции, когда было немало случаев покушений на инквизиторов. Как правило, инквизитор мечтал завершить свою карьеру получением епископской кафедры.
  
  
  
   Инквизиторы действовали в самом тесном контакте с местным епископом, который освящал своим авторитетом их террористическую деятельность. С его разрешения и в его присутствии производились пытки, выносились приговоры.
  
  
  
   В тех случаях, когда у инквизиторов было много работы, соответствующий монашеский орден выделял в их распоряжение помощников, выступавших в роли их заместителей.
  
  
  
   Инквизитор также имел право назначать в другие города своего округа уполномоченных - "комиссариев", или викариев, которые вели слежку и осуществляли аресты подозреваемых в ереси лиц, допрашивали, пытали их и даже выносили им приговоры.
  
  
  
   В XIV в. в помощь инквизиторам стали назначаться эксперты - юристы (квалификаторы), как правило, тоже церковники, в задачу которых входило формулирование обвинений и приговоров таким образом, чтобы они не противоречили гражданскому законодательству.
  
  
  
   По существу квалификаторы служили ширмой для беззаконий, чинимых инквизицией, прикрывали своим юридическим авторитетом ее преступления. Они были лишены возможности ознакомиться с делом подсудимого, им давалось только краткое резюме показаний его и свидетелей, часто без имен, якобы для того, чтобы "эксперты" могли высказать более объективно свое мнение, в действительности же для того, чтобы скрыть имена доносчиков, пытки и прочие преступления инквизиторов. Квалификаторы определяли, являются ли высказывания, приписываемые обвиняемым, еретическими, или от них "пахнет" ересью, или они могут привести к ереси. Соответственно квалификаторы устанавливали, является ли автор высказываний еретиком или его следует только подозревать в этом преступлении и в какой степени - легкой, сильной или тяжелой. От заключения квалификаторов зависела судьба подследственного.
  
  
  
   Но даже если бы квалификаторы и захотели вынести объективное суждение о том или другом деле, они были лишены возможности сделать это из-за полной зависимости от инквизитора: в действительности они являлись ни чем иным, как служащими трибунала инквизиции, от которого получали жалованье, принадлежали к одному и тому же ордену, что и инквизиторы, и полностью зависели от воли последних, под диктовку которых и писались ими все решения. Эти "boni viri", добропорядочные мужи, как их называли, были сообщниками палачей инквизиции.
  
  
  
   Инквизиторов с самого начала их деятельности обвиняли в том, что они, пользуясь отсутствием какого - либо контроля, фальсифицировали показания арестованных и свидетелей.
  
  
  
   В ответ на эти обвинения папы римские ввели в систему инквизиции новых персонажей - нотариуса и понятых, должных якобы способствовать беспристрастности следствия.
  
  
  
   Нотариус скреплял своей подписью показания обвиняемых и свидетелей, что делали и понятые, присутствовавшие при допросах. Это придавало следствию видимость законности и беспристрастия.
  
  
  
   Нотариус, как правило, принадлежал к духовному званию, и, хотя его должность утверждалась папой, он находился на жалованье у инквизитора, понятыми же выступали чаще всего те же монахи из доминиканского ордена, в ведении которого находилась инквизиция. Они, как и все сотрудники инквизиции, обязывались, под угрозой жестоких наказаний, сохранять в строгой тайне все, что им становилось известным о деятельности "священного" трибунала. Завися, таким образом, полностью от воли инквизитора, нотариус и понятые скрепляли своей подписью любой сфабрикованный инквизицией документ.
  
  
  
   Другими важными чинами в аппарате инквизиции были прокурор, врач и палач.
  
  
  
   Прокурор - один из монахов на службе инквизиции - выступал в роли обвинителя.
  
  
  
   Врач следил за тем, чтобы обвиняемый не скончался "преждевременно" под пыткой. Врач полностью зависел от инквизиции и по существу был помощником палача, от "искусства" которого часто зависели результаты следствия.
  
  
  
   Роль палача в комментариях вряд ли нуждается.
  
  
  
   Кроме этого, так сказать, руководящего аппарата трибунала имелся подсобный, состоящий из "родственников" инквизиции - тайных доносчиков, тюремщиков, слуг и другого обслуживающего персонала.
  
  
  
   Тайные доносчики, соглядатаи, шпионы рекрутировались из самых разнообразных слоев общества. Их можно было найти в королевской свите, среди художников и поэтов, торговцев и военных, дворян и простолюдинов.
  
  
  
   В число "родственников" входили также почтенные и всеми уважаемые аристократы и горожане, принимавшие участие в аутодафе. В их задачу входило уговаривать осужденных публично покаяться, исповедаться, примириться с церковью. Они сопровождали жертвы инквизиции на костер, помогали его зажечь, подбрасывали хворост. Подобная "честь" оказывалась только особо достойным и заслуженным прихожанам. Количество добровольных сотрудников инквизиции исчислялось сотнями.
  
  
  
   "Родственники", как все служители инквизиции, пользовались безнаказанностью.
  
  
  
   К тому же им было разрешено носить оружие.
  
  
  
   Они были неподсудны светскому и духовному судам.
  
  
  
   Всякое оскорбление служителей инквизиции рассматривалось как попытка помешать ее работе в интересах ереси.
  
  
  
   Поставленные таким образом в исключительное положение, "родственники", отмечает Г.Ч.Ли, могли делать с беззащитным народом все, что угодно, и легко представить себе, какие вымогательства творили они, угрожая арестами и доносами, в то время когда попасть в руки инквизиции было величайшим несчастьем как для верного католика, так и для еретика. Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   В сельской местности роль ищеек выполняли приходские священники, которым помогали два помощника из мирян.
  
  "СВЯТОЙ" ТЕРРОР
  
  ИНКВИЗИЦИЯ КРЕСТА
  
  
  
  Ч3. Чем была ересь и кем были еретики?
  
  
  
   Ересь определялась церковниками как проповедь новых вероучений и отстаивание ошибочных, ложных религиозных взглядов.
  
  
  
   Еретик, с церковной точки зрения, был "слугой дьявола" и действовал по его наущению.
  
  
  
   Как учил епископ св.Киприян еще в III в., дьявол является "созидателем" любого церковного раскола и любой ереси.
  
  
  
   В отличие от колдуна и ведьмы еретик, утверждали церковные идеологи, преследовал более грандиозные и опасные цели.
  
   Еретик стремился ниспровергнуть господствующий порядок, господствующую церковь, заменить ее своей собственной - сатанинской - организацией, в то время как колдуны и ведьмы таких задач перед собой не ставили, они занимались, если можно так выразиться, мелким вредительством, - отсутствовал важнейший элемент, без которого церковь считала немыслимой ересь, - тайная, заговорщицкая организация. Ее не было, но ее создали, вернее, выдумали инквизиторы. Умудренные опытом, они знали, что еретиков без организации не бывает.
  
   Ведьмы и колдуны, утверждала церковь - воины сатаны, значит, ведьмы и колдуны принадлежат к "сатанинскому воинству", к "синагоге сатаны". Доказательством же существования "синагоги сатаны" для извращенного ума инквизиторов являлись мифические "шабаши ведьм". Раз была выработана эта "гениальная" схема, то подтвердить ее не представляло особого труда. Любой инквизитор с помощью палача мог заставить любую женщину признаться в принадлежности к "синагоге сатаны" и в участии в шабашах и на этом основании осудить ее за ересь и бросить в костер.
  
  
  
   Официального определения ереси и еретика в средние века не существовало, все зависело от произвольного толкования этих понятий инквизиторами, которые, стремясь с корнем вырвать крамолу, преследовали не только "сознательных" еретиков, но и всех тех, кто имел к ним самое отдаленное отношение - "соприкасался" с ними и мог вследствие этого вольно или невольно "заразиться" от них "злонамеренным учением".
  
  
  
   Тысячи ни в чем не повинных людей становились жертвами инквизиции в результате наговоров, желания инквизиторов завладеть их имуществом и просто вследствие тупости, фанатизма чиновников "священного" трибунала.
  
  
  
   В 1530 г. доносчик сообщил инквизиции Канарских островов, что местная жительница Альдонса де Варгас "загадочно улыбнулась", когда упомянули в ее присутствии имя "непорочной" девы Марии. Эта "загадочная улыбка", отмечал доносчик, свидетельствует о кощунственном отношении Альдонсы к богоматери...
  
  
  
   Создание инквизиции развеяло культивировавшуюся столетиями богословами легенду о христианской религии как религии всеобщей любви, милосердия и всепрощения.
  
  
  
   Правда, и подвергая свои жертвы чудовищным пыткам, сжигая их на костре, приписывая им, часто без всякого основания, нелепые преступления и пороки, церковь утверждала, что она это делает во имя все того же христианского милосердия, что она спасает таким образом самое ценное в человеке - его душу и обеспечивает ей вечное, хотя и потустороннее, блаженство.
  
  
  
   Собственно говоря, это утверждение было весьма созвучно христианскому учению о достижении царства небесного путем принятия мук и страданий на земле.
  
  
  
   Но как бы ни изощрялись богословы, оправдывая террор инквизиции, они были не в состоянии скрыть существенной разницы между библейской легендой о мученической смерти Христа и мученической смертью еретика, сжигаемого верными сынами христианской церкви, которая в период своего зарождения и становления обещала добиться всеобщего счастья путем непротивления злу и любви к ближнему. Теперь же она следовала доктрине, согласно которой цель оправдывает средства. И какие средства! Все, что есть в человеке низменного, подлого, гадкого, уродливого, - ложь, лицемерие, алчность, похоть, обман, предательство - все использовалось церковью во имя борьбы со своими действительными или мнимыми противниками.
  
  
  
   В первой половине XIII в., когда инквизиция начала свою террористическую деятельность, поиск еретиков не представлял большого труда, так как катары, вальденсы и прочие еретики не только не скрывали своих взглядов, но и открыто выступали против официальной церкви.
  
  
  
   Однако после массовых казней альбигойцев и таких же кровавых расправ над последователями еретических учений на севере Франции и Италии и на землях Священной Римской империи еретики вынуждены были скрывать свои подлинные убеждения и даже соблюдать католические обряды. Выражаясь современным языком, еретики перешли к конспирации, ушли в подполье. Это усложнило работу инквизиторов, которым теперь стало не так-то просто обнаружить врагов церкви под личиной правоверных, а иногда даже и ревностных католиков, но с течением времени инквизиторы и их сотрудники приобрели сыскные навыки и сноровку, накопили необходимый опыт по раскрытию врагов церкви, изучили их повадки и способы, с помощью которых они укрывали свою деятельность от бдительного ока церковных преследователей.
  
  
  
   Допустим, в определенную область, где, по имевшимся сведениям, еретики пользовались большим влиянием, посылался инквизитор.
  
  
  
   Он извещал местного епископа о дне своего прибытия с тем, чтобы ему была оказана соответствующая торжественная встреча, обеспечена достойная его ранга резиденция, а также подобран обслуживающий персонал.
  
  
  
   В том же извещении инквизитор просил назначить по случаю своего прибытия торжественное богослужение, на которое собрать всех прихожан, обещая им за присутствие индульгенции.
  
  
  
   На этом богослужении местный епископ представлял населению инквизитора, а последний обращался к верующим с проповедью, в которой объяснял цель своей миссии и требовал, чтобы в течение 6 или 10 дней все, кому было что-либо известно о еретиках, донесли бы ему об этом.
  
  
  
   3а утайку сведений о еретиках, за нежелание сотрудничать с инквизицией верующий автоматически отлучался от церкви: снять же такое отлучение имел право только инквизитор, которому, естественно, виновный должен был оказать за это немало услуг.
  
  
  
   Наоборот, тот, кто откликался в установленный срок на призыв инквизитора и сообщал ему сведения о еретиках, получал награду в виде индульгенции сроком на три года.
  
  
  
   В той же проповеди инквизитор объяснял верующим отличительные черты различных ересей, признаки, по которым можно обнаружить еретиков, хитрости, на которые последние пускались, чтобы усыпить бдительность преследователей, наконец, способ или форму доноса.
  
  
  
   Доносительство всемерно поощрялось церковью в проповедях и в исповедальне.
  
  
  
   Церковь упорно внушала верующим, что доносительство - богоугодное дело, что доносы - это своего рода пропуск в райскую обитель. Особенно ценились доносы на родственников и друзей, слуг - на хозяев, подчиненных - на начальников. Инквизиция сохраняла имена доносчиков в тайне, щедро награждала их из средств, конфискованных у еретиков.
  
  
  
   Инквизиторы предпочитали лично получать от доносчиков информацию, обещая держать в тайне его имя, что имело свое значение, ибо, в особенности в периоды большой активности инквизиции, доносчику часто грозила смерть со стороны родственников или друзей загубленных им жертв.
  
  
  
   Печальная слава, сопутствовавшая инквизиции, создавала среди населения атмосферу страха, террора и неуверенности, порождавшую волну доносов, подавляющее большинство которых было основано на вымыслах или нелепых и смехотворных подозрениях.
  
  
  
   Люди спешили "исповедаться" перед инквизитором в надежде в первую очередь оградить самих себя от обвинений в ереси.
  
  
  
   Многие использовали эту оказию для мести, сведения счетов со своими противниками, конкурентами, соперниками.
  
  
  
   Особенно старались доносчики, действовавшие из корыстных побуждений, в надежде получить за выдачу еретиков часть их состояния.
  
  
  
   Немало поступало и анонимных доносов, которые также учитывались инквизитором.
  
  
  
   В тех местах, где инквизиция пускала корни, превращалась в постоянно действующий трибунал, отпущение грехов верующим сопровождалось требованием разоблачения врагов церкви.
  
  
  
   В Испании доносы никогда не сыпались так часто, как во время пасхальных причастий, к которым допускались только исповедовавшиеся, получившие отпущение грехов после выдачи еретиков или подозреваемых в ереси.
  
  
  
   "Эта эпидемия доносов, - пишет X.А.Льоренте, - являлась следствием чтения предписаний, производившегося в течение двух воскресений великого поста в церквах. Одно предписание обязывало доносить в шестидневный срок под страхом смертного греха и верховного отлучения на лиц, замеченных в проступках против веры или инквизиции. Другое объявляло анафемы на тех, кто пропускает этот срок, не являясь в трибунал для подачи заявлений, и все ослушники обрекались на страшные канонические кары..." Льоренте X.А. "Критическая история испанской инквизиции".
  
  
  
   Приходские священники и монахи в свою очередь были обязаны доносить инквизиции о всех подозреваемых в ереси.
  
  
  
   Исповедальня служила неисчерпаемым источником для такого рода доносов.
  
  
  
   Подобного же рода рвение должны были проявлять и светские власти.
  
  
  
   Инквизиция делила доносчиков на две категории: на тех, кто выдвигал конкретные обвинения в ереси, и тех, кто указывал на подозреваемых в ереси.
  
  
  
   Разница между этими двумя видами доноса заключалась в том, что первые были обязаны доказать обвинение, в противном случае им угрожало как лжесвидетелям наказание; вторым это не угрожало, ибо они, выполняя свой долг правоверных сынов церкви, сообщали всего лишь свои подозрения, не вдаваясь в их оценку.
  
  
  
   О последнем заботилась инквизиция, решая, заводить ли дело на основе таких подозрений или оставить их временно без последствий.
  
  
  
   Отказ доносчиков в пользу обвиняемого от своих показаний не принимался во внимание, учитывалось только предыдущее показание, враждебное обвиняемому.
  
  
  
   Наряду с этими источниками был еще один, питавший "делами" ненасытное чрево "священного" трибунала, а именно: художественные, философские, политические и другие произведения, в которых высказывались "крамольные" мысли и идеи.
  
  
  
   Несоответствие этих произведений принципам католической ортодоксальности служило более чем достаточным основанием для привлечения их авторов к судебной ответственности. Таких авторов преследовали, допрашивали, пытали, осуждали и весьма часто сжигали, как об этом свидетельствует судьба Джордано Бруно.
  
  
  
   "Дайте мне две строчки любого автора, и я докажу, что он еретик, и сожгу его", - не без основания похвалялся один средневековый инквизитор...
  
  
  
   ...Самым ценным, самым желанным способом заполучить еретика считалось не обнаружить его с помощью третьих лиц, а заставить его самого добровольно явиться в инквизицию и покаяться, отречься от своих заблуждений, осудить их и в доказательство своей искренности выдать всех ему известных единоверцев, сторонников и друзей.
  
  
  
   Но как добиться такого чуда?
  
  
  
   При помощи тех же испытанных средств: страха, запугивания, угроз, террора.
  
  
  
   Инквизитор в своем обращении - проповеди, призывая верующих посылать ему доносы на вероотступников, одновременно объявлял для последних "срок милосердия", который длился от 15 до 30 дней. Если в течение этого "льготного" периода еретик сам добровольно являлся в инквизицию, отрекался от ереси в пользу католической церкви и выдавал своих сообщников, то он мог спасти свою жизнь, а может быть, даже состояние. Правда, если он обладал очень большим состоянием, то инквизиция под предлогом, что он раскаивался не по велению совести, а по "низменным" соображениям - из-за страха быть разоблаченным или из желания обмануть церковь неискренним признанием с целью сохранить свое имущество, - обирала его до нитки. И все же инквизиция всегда находила слабых и трусов, готовых добровольно каяться не только в своих собственных грехах, но и возводить напраслину на своих родственников, друзей и знакомых, лишь бы самим выйти сухими из воды и спасти свою собственную жизнь и состояние.
  
  
  
   Григорий IX с гордостью вспоминал, что в подобных случаях родители выдавали своих детей, дети - своих родителей, мужья - жен, жены - мужей.
  
  
  
   Инквизитор на основе одного из таких доносов начинал предварительное следствие, вызывая на допрос свидетелей, могущих подтвердить обвинение, собирал дополнительные сведения о преступной деятельности подозреваемого и его высказываниях, направлял запросы в другие инквизиционные трибуналы на предмет выявления дополнительных улик. Затем собранный материал передавался квалификаторам, которые решали, следует ли предъявить подозреваемому обвинение в ереси. Получив положительное мнение квалификатора, инквизитор отдавал приказ об аресте подозреваемого.
  
  
  
   В Испании на арест "влиятельных лиц" требовалось предварительное согласие Верховного совета инквизиции.
  
  
  
   Арестованного помещали в секретную тюрьму инквизиции, где он содержался в полной изоляции от внешнего мира, в сыром и темном, как правило, каземате, часто закованный в кандалы или посаженный, подобно собаке, на цепь.
  
  
  
   Смерть обвиняемого не приостанавливала следствия, так же как и его умопомешательство.
  
  
  
   Подозрение, то есть не доказанное ничем обвинение в ереси, основанное на догадках, предположениях, косвенных уликах (например, случайное общение с еретиком, проживание с ним в одном доме и т. п.), служило достаточным основанием для ареста.
  
  
  
   Лица, против которых выдвигались пустячные подозрения, арестовывались и иногда содержались в тюрьме годами.
  
  
  
   Церковь рассматривала каждого верующего как потенциального еретика, ведь дьявол, как утверждали богословы, пытается совратить всех верующих с истинного пути.
  
  
  
   Донос считался чуть ли не мистическим актом провидения.
  
  
  
   Доносчик выступал в роли оракула, глаголящего истину.
  
  
  
   Поэтому целью следствия было не проверка доноса, а добыча признания обвиняемого в инкриминируемом ему преступлении, его раскаяние и примирение с церковью.
  
  
  
   И все же хотя инквизиция и считала каждого попадавшего в ее коварные сети виновным, она была вынуждена обосновывать свое обвинение, опять-таки не для выявления объективной истины, а с совершенно иной целью.
  
  
  
   Во-первых, для того, чтобы убедить обвиняемого признать себя виновным и раскаяться.
  
   Во-вторых, улики были нужны для того, чтобы хотя бы внешне, чисто формально соблюсти декорум и лишить обвиняемого всяческой надежды на спасение другим путем, кроме как через чистосердечное раскаяние и примирение с церковью.
  
  
  
   Улики в виде свидетельских показаний, ложных или соответствовавших действительности, должны были сломить заключенного, лишить его воли к сопротивлению, заставить его сдаться на милость своего истязателя - инквизитора.
  
  
  
   Откуда брались такого рода улики?
  
  
  
   Их поставляли, кроме доносчиков, лжесвидетели - тайные осведомители на службе инквизиции, всякого рода уголовники - убийцы, воры и т.п. элементы, показания которых не имели юридической силы в светских судах даже средневекового периода.
  
  
  
   Против обвиняемого принимались свидетельства его жены, детей, братьев, сестер, отца, матери и прочих родственников, а также слуг.
  
  
  
   Однако их показания в пользу обвиняемого не учитывались, ибо считалось, что благожелательные показания могли быть порождены родственными узами или зависимостью свидетеля от обвиняемого.
  
  
  
   Показания разоблаченных еретиков, отлученных, сообщников обвиняемого учитывались только в том случае, если они подтверждали обвинение.
  
  
  
   "Ибо, - как объяснял Николас Эймерик, - показания еретика в пользу обвиняемого могут быть вызваны ненавистью к церкви, и желанием помешать наказанию преступлений, совершенных против веры. Подобные предположения не могут возникнуть, если еретик дает показания против обвиняемого".
  
  
  
   Имена доносчиков и свидетелей держались в тайне не только от квалификаторов, но и от подсудимых и их защитников, если таковые имелись.
  
  
  
   Если им и сообщались данные обвинения, то в измененной форме, не позволявшей установить подлинного имени свидетеля или доносчика.
  
  
  
   Например, если свидетель показал, что ему обвиняемый высказывал еретические взгляды, то последнему это сообщалось так: имеются показания одного лица, которое слышало, как обвиняемый высказывал еретические взгляды третьему лицу, и так далее.
  
  
  
   Очные ставки свидетелей обвинения с арестованными запрещались.
  
  
  
   Единственной причиной для отвода свидетелей считалась личная вражда.
  
  
  
   Для этого перед началом следствия обвиняемому предлагали составить список его личных врагов, которые могли бы из соображений мести дать против него ложные показания. Если среди названных имен значилось имя доносчика или свидетеля, то их показания теряли силу.
  
  
  
   Однако арестованному инквизиторы не сообщали, утеряли ли в результате его отвода силу показания доносчиков и свидетелей.
  
  
  
   Инквизиторы продолжали настаивать на обвинениях даже в тех случаях, когда выяснялось, что они являются клеветой или вымыслом доносчиков. К тому же со временем право отвода было обставлено столькими рогатками, что воспользоваться им обвиняемому практически не представлялось возможности.
  
  
  
   Обвиняемый должен был доказать, что доносчик действительно находился с ним в отношениях смертельной вражды.
  
  
  
   А в роли судей, решавших, была ли между ними такого рода вражда, выступали те же инквизиторы, рассматривавшие все попытки обвиняемого отвести свидетелей обвинения как коварные увертки и хитроумные трюки, должные запутать следствие и скрыть правду.
  
  
  
   Все свидетели были по существу свидетелями обвинения.
  
  
  
   Обвиняемый не мог выставить свидетелей в свою защиту потому, что инквизиция могла бы обвинить их в потворстве и сочувствии ереси.
  
  
  
   Правда, случалось, что свидетель менял свои показания, но инквизиция, как и в случае с доносчиками, принимала во внимание только такие изменения в показаниях, которые отягощали вину обвиняемого, а не такие, которые ее облегчали или снимали с него незаслуженное обвинение, причем заключенному сообщались только первые, а не вторые.
  
  
  
   Необходимо отметить и то обстоятельство, что строптивый свидетель, действовавший вопреки интересам инквизиции, сам мог стать жертвой обвинения в ереси.
  
  
  
   Свидетель находился всецело во власти инквизиции, он давал клятвенное обещание, что будет хранить свои отношения с инквизицией в строгой тайне. Ему не у кого было искать помощи и защиты, инквизиторы при желании могли - под предлогом, что он нарушил обет молчания или пытался ввести следствие в заблуждение, - подвергнуть его пытке, чтобы добиться "правдивых", то есть угодных им, свидетельских показаний. Строптивого свидетеля инквизиция могла обвинить в лжесвидетельстве и осудить на тюремное, и даже пожизненное заключение или на ношение на одежде позорящих знаков в виде длинных кусков красного сукна в форме языков, нашивавшихся на спину и грудь.
  
  
  
   Никаких ограничительных сроков для проведения следствия не существовало.
  
  
  
   Инквизиция была властна держать свои жертвы в предварительном заключении неограниченное время.
  
  
  
   Инквизиторы могли при желании держать обвиняемого в тюрьме до вынесения приговора и год, и два, и десять лет, и всю его жизнь.
  
  
  
   Это облегчалось еще и тем, что арестованный сам оплачивал свое пребывание в тюрьме из своих средств, секвестр на которые накладывался инквизицией при его аресте.
  
  
  
   Разумеется, если арестованный не представлял особого интереса для инквизиторов или у него не было состояния, позволяющего длительное время содержать его в тюрьме, то судьба его решалась без особых проволочек.
  
  
  
   Следующим этапом в инквизиционной процедуре являлся допрос обвиняемого, основная цель которого заключалась в том, чтобы добиться от него признания, а следовательно, и отречения от еретических воззрений и примирения с церковью.
  
  
  
   Вымогательство признания являлось основным звеном инквизиционной судебной процедуры.
  
  
  
   Инквизитор тщательно готовился к допросу арестованного.
  
  
  
   Он предварительно знакомился с его биографией, выискивая в ней места, ухватившись за которые он мог бы сломить свою жертву, заставить ее беспрекословно повиноваться своей воле.
  
  
  
   Бернар Ги приводит в своем "пособии" для инквизиторов следующий примерный текст клятвенного обещания, которое заставляли произнести раскаявшегося еретика его мучители в рясах:
  
  
  
   "Я клянусь и обещаю до тех пор, пока смогу это делать, преследовать, раскрывать, разоблачать, способствовать аресту и доставке инквизиторам еретиков любой осужденной секты, в частности такой-то, их "верующих", сочувствующих, пособников и защитников, а также всех тех, о которых я знаю или думаю, что они скрылись и проповедуют ересь, их тайных посланцев, в любое время и всякий раз, когда обнаружу их".
  
  
  
   Допрос начинался с того, что обвиняемого заставляли под присягой дать обязательство повиноваться церкви и правдиво отвечать на вопросы инквизиторов, выдать все, что знает о еретиках и ереси, и выполнить любое наложенное на него наказание.
  
  
  
   После такой присяги любой ответ обвиняемого, не удовлетворявший инквизитора, давал повод последнему обвинить свою жертву в лжесвидетельстве, в отступничестве, в ереси и, следовательно, угрожать ей костром.
  
  
  
   При допросе инквизитор избегал выдвигать конкретные обвинения, ибо не без основания опасался, что его жертва будет готова дать любые требуемые от нее показания, чтобы поскорей избавиться от своего мучителя.
  
  
  
   Инквизитор задавал десятки самых разнообразных и часто не имеющих к делу никакого отношения вопросов с целью сбить с толку допрашиваемого, заставить его впасть в противоречия, наговорить с перепугу нелепостей, признать за собой мелкие грехи и пороки.
  
  
  
   Достаточно было инквизитору добиться признания в богохульстве, несоблюдении того или другого церковного обряда или нарушении супружеской верности, как, раздувая эти не столь тяжелые проступки, он вынуждал свою жертву признать и другие, уже более опасные и чреватые для нее серьезными последствиями "прегрешения".
  
  
  
   Умение вести допрос, то есть добиться признания у обвиняемого, считалось главным достоинством инквизитора.
  
  
  
   Со временем возникла необходимость в детальных инструкциях или руководствах для инквизиторов, в которых, так сказать, суммировался инквизиционный опыт и приводились варианты допросов, предназначенных для последователей различных сект.
  
  
  
   Составители этих инквизиционных "вадемекумов" исходили из предпосылки, что их жертвы являются бессовестными лжецами, хитрейшими лицемерами, "слугами дьявола", которых следовало разоблачить и заставить сознаться в своих "отвратительных преступлениях" любыми средствами и во что бы то ни стало.
  
  
  
   Автор одного из таких "пособий", инквизитор Бернар Ги, отмечал, что невозможно составить раз навсегда данную схему допроса.
  
  
  
   В таком случае, писал Ги, сыны преисподней быстро привыкнут к единой методе и без труда научатся избегать расставляемые им инквизиторами капканы.
  
  
  
   Вот примерный образец допроса, которым рекомендовал руководствоваться инквизитор Бернар Ги:
  
  
  
   "Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, как будто он уверен в том, что невинен.
  
   Я его спрашиваю, зачем привели его ко мне.
  
   С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснения этого.
  
   Я: "Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованием и учением святой церкви".
  
   Обвиняемый (поднимая глаза к небу с выражением энергичного протеста): "Сударь, вы знаете, что я невиновен и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской".
  
   Я: "Вы называете вашу веру христианской потому, что считаете нашу ложной и еретической, но я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда - либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?"
  
   Обвиняемый: "Я верую в то, во что верует римская церковь, и чему вы публично поучаете нас".
  
   Я: "Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской церковью. Когда я проповедую, я говорю многое, что у нас общее с вами, например, что есть бог, и вы веруете в часть того, что я проповедую; но в то же время вы можете быть еретиком, отказываясь верить в другие вещи, которым следует веровать".
  
   Обвиняемый: "Я верую во все то, во что должен веровать христианин".
  
   Я: "Эти хитрости я знаю. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Но мы теряем время в подобных разговорах. Скажите прямо: веруете ли вы в бога-отца, бога-сына и бога-духа святого?"
  
   Обвиняемый: "Верую".
  
   Я: "Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от пресвятой девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса?"
  
   Обвиняемый (быстро): "Верую".
  
   Я: "Веруете ли вы, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?"
  
   Обвиняемый: "Да разве я не должен веровать в это?"
  
   Я: "Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать, а веруете ли?"
  
   Обвиняемый: "Я верую во все, чему приказываете веровать вы и хорошие ученые люди".
  
   Я: "Эти хорошие ученые принадлежат к вашей секте; если я согласен с ними, то вы верите мне, если же нет, то не верите".
  
   Обвиняемый: "Я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что хорошо для меня".
  
   Я: "Вы считаете в моем учении хорошим для себя то, что в нем согласно с учением ваших ученых. Ну, хорошо, скажите, верите ли вы, что на престоле в алтаре находится тело господа нашего Иисуса Христа?"
  
   Обвиняемый (резко): "Верую этому".
  
   Я: "Вы знаете, что там есть тело и что все тела суть тела нашего господа. Я вас спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело господа, родившегося от девы, распятого, воскресшего, восшедшего на небеса и так далее?"
  
   Обвиняемый: "А вы сами верите этому?"
  
   Я: "Вполне".
  
   Обвиняемый: "Я тоже верую этому".
  
   Я: "Вы верите, что я верю, но я вас спрашиваю не об этом, а о том, верите ли вы сами этому?"
  
   Обвиняемый: "Если вы хотите перетолковывать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как еще говорить. Я человек простой и темный и убедительно прошу вас не придираться к словам".
  
   Я: "Если вы человек простой, то и отвечайте просто, не виляя в стороны".
  
   Обвиняемый: "Я готов".
  
   Я: "Тогда не угодно ли вам поклясться, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемой нами истинной?"
  
   Обвиняемый (бледнея): "Если я должен дать присягу, то я готов поклясться".
  
   Я: "Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы дать ее".
  
   Обвиняемый: "Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну".
  
   Я: "Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите грех на меня, который принудил бы вас к нему; но если вы желаете присягнуть, то я приму вашу присягу".
  
   Обвиняемый: "Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете этого?"
  
   Я: "Для того, чтобы снять с себя подозрение в ереси".
  
   Обвиняемый: "Без вашей помощи я не знаю, как приступить к этому".
  
   Я: "Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы руку, сложил бы пальцы и сказал: бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой".
  
   Тогда он бормочет, как будто не может повторить слов, и делает вид, что говорит от имени другого лица так, что не принося настоящей присяги, он в то же время хочет показать, что дает ее. В других случаях он обращает присягу в своего рода молитву, например: "Да будет мне свидетелем бог, что я не еретик". И если его после этого спрашивают: "Поклялись ли вы?", то он отвечает: "Разве вы не слушали?". Прижатый к стене, обвиняемый обращается к милосердию судьи и говорит ему: "Если я согрешил, то я согласен покаяться; помогите мне смыть с себя несправедливое и недобросовестное обвинение". Но энергичный инквизитор не должен позволять останавливать себя подобным образом, он должен неуклонно идти вперед, пока не добьется от обвиняемого сознания в заблуждениях, или, по меньшей мере, открытого отречения под присягой, так что если позднее обнаружится, что он дал ложную клятву, то его можно будет, не подвергая новому допросу, передать в руки светской власти. Если обвиняемый соглашается клятвенно подтвердить, что он не еретик, то я говорю ему следующее: "Если вы собираетесь дать присягу для того, чтобы избежать костра, то ваша присяга меня не удовлетворит ни десять, ни сто, ни тысячи раз, ибо вы взаимно разрешаете друг другу известное число клятв, данных в силу необходимости. Кроме того, если я имею против вас, как думаю, свидетельства, расходящиеся с вашими словами, ваши клятвы не спасут вас от костра. Вы только оскверните вашу совесть и не избавитесь от смерти. Но если вы просто сознаетесь в ваших заблуждениях, то к вам можно будет отнестись со снисхождением".
  
  
  
   Естественно, что такая или подобная схема допроса могла сбить с толку и запутать как виновного в ереси, так и совершенно невиновного человека, попавшего в инквизиторские тенета.
  
  
  
   Но все же добиться признаний только путем хитроумно и коварно построенного допроса инквизиторам далеко не всегда удавалось.
  
  
  
   Тогда пускались в ход другие, не менее действенные средства - ложь, обман, запугивание, рассчитанные на то, чтобы подавить личность обвиняемого, психологически загнать его в тупик, вызвать у него чувство обреченности.
  
  
  
   Чтобы добиться желаемого эффекта, инквизитор не останавливался перед прямой фальсификацией фактов.
  
  
  
   Не имея на то никаких оснований, он утверждал, что преступление обвиняемого доказано и подтверждено многочисленными свидетельскими показаниями, в том числе его сослуживцев, соседей, родных и знакомых, что обвиняемый может избежать костра и спасти от такой же участи своих родственников и друзей только путем полного и искреннего признания своей вины.
  
  
  
   Для убеждения обвиняемого дать требуемые от него показания к нему в камеру подсаживались специально натренированные для этого провокаторы, которые, прикидываясь единомышленниками и доброжелателями обвиняемого, стремились или заполучить против него новые улики, или убедить его сознаться. Если это не давало результатов, то с этой же целью использовали жену и детей, слезы и убеждения которых могли сделать жертву более сговорчивой.
  
  
  
   "После угроз, - пишет Г.Ч.Ли, - прибегали к ласкам. Заключенного выводили из его смрадной тюрьмы и помещали в удобной комнате, где его хорошо кормили и где с ним обращались с видимой добротой в расчете, что его решимость ослабнет, колеблясь между надеждой и отчаянием". Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   У инквизиторов было множество и других "гуманных" средств для того, чтобы сломить волю своей жертвы.
  
  
  
   Они могли держать узника годами в тюрьме без следствия и суда, создавая у него впечатление, что он заживо погребен.
  
  
  
   Инквизиторы не дорожили временем, они могли ждать.
  
  
  
   Были случаи, когда узники томились в застенках инквизиции десятки лет до вынесения им приговора. Священник Хосе Бунон де Вертис был арестован в 1649 г. и умер в заключении в 1656 г. По его делу так и не было вынесено никакого решения. Доминиканский монах Габриэль Эскобар 15 лет (с 1607 по 1622 г.) томился в заключении, где умер, так и не дождавшись приговора инквизиции.
  
  
  
   Инквизиторы могли симулировать суд в надежде, что после вынесения ложного смертного приговора жертва в порыве отчаяния "заговорит".
  
  
  
   Они могли поместить свою жертву, как это делали в Венеции, в камеру с подвижными стенами, которые ежедневно сближались на вершок, угрожая неминуемо раздавить узника, или в камеру, которую постепенно заливала вода.
  
  
  
   Они могли морить узника голодом, мучить его жаждой, держать в сыром, темном и зловонном подземелье, где крысы и насекомые превращали жизнь его в сущий ад.
  
  
  
   Тюрьмы инквизиции, указывает Г.Ч.Ли, "были вообще невероятные конуры, но всегда была возможность, если это было в интересах инквизиции, сделать их еще более ужасными". Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Все эти многочисленные средства "гуманного" воздействия приносили свой результат, и многие узники инквизиции кончали тем, что признавали не только действительные, но и вымышленные преступления против веры.
  
  
  
   Многие, но не все: причем, как правило, чем серьезнее было обвинение, тем труднее было инквизиторам добиться признания.
  
  
  
   Но инквизиторам требовались, кроме признания, еще и выдача соучастников и, наконец, отречение от "греховных заблуждений" и примирение с церковью. А все это давалось с еще большим трудом, чем признание.
  
  
  
   В инструкции "священного" трибунала от 1552 г. говорится, что только тот раскаявшийся еретик считается хорошим, который помогает раскрыть своих сообщников и выдает особенно дорогих ему близких родственников и друзей...
  
  
  
   Инквизиторы, представлявшие церковь ("матерь всех страждущих!"), утверждали, что они действуют в интересах обвиняемых, в интересах спасения их душ. Именно исходя из этих благочестивых побуждений, они-де были вынуждены карать еретиков решительно, безжалостно, беспощадно. Но эти кары - не зло, а "спасительное лекарство", елей на душевные язвы - еретические воззрения обвиняемых.
  
  
  
   Инквизиция, утверждали богословы, не мстила, а спасала; не наказывала, а отвоевывала у нечистого человеческую душу; не преследовала, а врачевала души заблудших овечек церкви.
  
  
  
   Инквизиция в описаниях теологов - не мрачный застенок с палачами и палаческим инструментом, а некое подобие благотворительного института, церковной скорой помощи, спешившей спасти любого грешника, бросившего вызов единственно верному вероучению.
  
  
  
   "Сопротивлявшиеся ее благодетельным усилиям, - отмечает Г.Ч.Ли, - становились виновными в неблагодарности и непослушании, темного пятна которого ничто не могло изгладить. Это были отцеубийцы, недостойные снисхождения, и если их бичевали, то им же еще оказывали этим особую милость". Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Чтобы спастись, подсудимый должен был сперва признать себя виновным в предъявляемом ему обвинении, затем выдать подлинных или воображаемых сообщников, и только тогда ему разрешали отречься от ереси и примириться с церковью. Если все это он проделывал охотно и со рвением, то мог отделаться сравнительно легким наказанием; если же инквизиторам удавалось его сломить только после длительной "обработки", то его ждала более суровая кара.
  
  
  
   Несколько смягчали участь жертвы инквизиции умопомешательство или опьянение, но и в том и в другом случае обвиняемый был обязан согласиться с выдвинутым против него обвинением, иначе говоря, признать себя виновным, если хотел избежать костра.
  
  
  
   От обвинительного приговора жертва инквизиции не могла избавиться, даже покончив жизнь самоубийством; последнее считалось признанием вины.
  
  
  
   Еще меньше шансов было на оправдательный приговор у тех, кто судился инквизицией заочно или посмертно.
  
  
  
   Вообще инквизиция никогда не оправдывала свои жертвы.
  
  
  
   В лучшем случае приговор гласил, что "обвинение не доказано".
  
  
  
   Это означало, что оно может быть доказано в будущем.
  
  
  
   Оправдательный же приговор не мог служить помехой для нового процесса против той же жертвы.
  
  
  
   Иногда таких "оправданных" выпускали под большой залог на свободу, обязуя ежедневно являться к дверям трибунала инквизиции и стоять там "от завтрака до обеда и от обеда до ужина" на случай, если инквизицией будут обнаружены новые улики и потребуется "оправданных" вновь водворить за решетку.
  
  
  
   Приговоры инквизиции, как правило, отличались суровостью и жестокостью.
  
  
  
   Как отмечает Г.Ч.Ли, "ересь была столь тяжелым преступлением, что ее нельзя было загладить ни сердечным сокрушением, ни возвратом к добру.
  
   Хотя церковь объявляла, что она с радостью принимает в свои материнские объятия заблудших и раскаявшихся, но, тем не менее, обратный путь к ней был труден для виновного, и грех его мог быть смыт только ценою епитимий, достаточно суровых, чтобы свидетельствовать об искренности его обращения".
  
  
  
   При отсутствии "серьезных" дел инквизиторы не гнушались сочинять обвинения, буквально высасывая их из пальца, против ни в чем не повинных людей.
  
   Вот что пришлось испытать не в меру болтливому французу Франсуа Моиену, путешествовавшему по своим делам с попутным караваном мулов из Буэнос-Айреса в Чили в 1750 г.
  
   Погонщик мулов, с которым не поладил француз, донес инквизиции, что тот в пути вел "подозрительные" разговоры: называл мула "божьим созданием", говорил, смотря на ночное небо, что "такое обилие звезд - сплошная бессмыслица", критиковал духовенство за вольготный образ жизни. По приказу инквизиции француза арестовали и доставили в Лиму. Там инквизиторы принялись сочинять ему дело.
  
   Ты обозвал мула "божьим созданием", значит принадлежишь к еретической секте манихеев.
  
   Говорил, что обилие звезд - бессмыслица. А их создал бог, значит, обвинял бога в нерадивости и поэтому повинен в еретическом богохульстве.
  
   Критиковал вольготную жизнь духовенства? Признавайся, что ты член "заразной" секты Уиклифа. А уж заодно ему приписали принадлежность к сектам Кальвина, Янсения, Магомета и, мало того, - иудейство.
  
   Напрасно убеждал бедняга француз инквизиторов, что инкриминируемые ему высказывания были бездумной болтовней, что он правоверный католик и понятия не имеет о каких-либо сектах. Чем упорнее он отрицал свою вину, тем беспощаднее его пытали. Следствие по его делу длилось 13 лет!
  
   В конце концов палачи добились своего: француз покаялся в своих грехах и был присужден к 10 годам каторжных работ и 200 ударам плетью...
  
  
  
   Считала ли инквизиция себя безгрешной, не способной осудить невиновного, бросить в костер ни в чем не повинного человека?
  
  
  
   Вовсе нет.
  
  
  
   Но "если невиновный несправедливо осужден, он не должен жаловаться на решение церкви, которая выносила свой приговор, опираясь на достаточные доказательства, и которая не может заглядывать в сердца, и если лжесвидетели способствовали его осуждению, то он обязан принять приговор со смирением и возрадоваться тому, что ему выпала возможность умереть за правду".
  
  
  
   Возникает вопрос, - продолжает рассуждать на ту же тему Николас Эймерик, - вправе ли оговоренный лжесвидетелем верующий, пытаясь спастись от смертного приговора, признаться в несовершенном преступлении, то есть в ереси, и покрыть себя в результате такого признания позором.
  
  
  
   Во-первых, объясняет инквизитор, репутация человека - внешнее благо, и каждый свободен пожертвовать ею с тем, чтобы избежать пыток, приносящих страдания, или спасти свою жизнь, являющуюся самым драгоценным из всех благ;
  
   во-вторых, потерей репутации не наносится никому вреда.
  
  
  
   Если же, заключает Эймерик, такой осужденный откажется "пожертвовать своей репутацией" и признать себя виновным, то исповедник обязан его призвать встретить пытки и смерть со смирением, за что ему будет уготовлена на том свете "бессмертная корона мученика".
  
  
  
   Эти рассуждения Эймерика наглядно свидетельствуют о преступной морали инквизиторов и их покровителей.
  
  
  
   В конце концов, рассуждали адвокаты инквизиции, "священный" трибунал действовал с попущения божьего и за его поступки конечную ответственность нес сам бог.
  
  "СВЯТОЙ" ТЕРРОР
  
  ИНКВИЗИЦИЯ КРЕСТА
  
  
  
  Ч4. ПЫТКИ
  
  
  
   Когда инквизиторы приходили к заключению, что уговорами, угрозами, хитростью невозможно сломить обвиняемого, они прибегали к насилию, к пыткам, исходя из посылки, что физические муки просвещают разум значительно эффективнее, чем муки моральные.
  
  
  
   Применение пыток инквизицией на протяжении многих веков и во многих странах - одно из ярчайших доказательств неспособности церкви одержать верх над своими идейными противниками чисто богословскими методами, силой убеждения, а не силой принуждения.
  
  
  
   Теперь церковники в свое оправдание говорят, что, дескать, пытки не были ими выдуманы, что они якобы с незапамятных времен применялись гражданскими властями, что церковь-де только следовала их примеру.
  
  
  
   Нынешние богословы, оправдывающие применение пыток инквизицией ссылкой на подобную же практику светских властей, по-видимому, не отдают себе отчета, что они развенчивают тем самым миф о божественном характере церковного института.
  
  
  
   Хороша "матерь страждущих" (так богословы именуют церковь), если она вынуждена для поддержания своего авторитета прибегать к услугам палача, истязаниями и пытками убеждать в своей правоте.
  
  
  
   Когда в XVIII в. все передовые люди Европы осуждали пытки, церковь продолжала их защищать.
  
  
  
   Применение насилия против врагов церкви, а значит и пытки, защищал Пий IX в своем печально знаменитом "Силлабусе".
  
  
  
   Хотя пытки применялись церковниками по отношению к подозреваемым в ереси и до установления инквизиционных трибуналов, узаконил их папа Иннокентий IV, предписав в булле "Ad extirpanda" "заставлять силой, не нанося членовредительства и не ставя под угрозу жизнь всех пойманных еретиков как губителей и убийц душ и воров священных таинств и христианской веры с предельной ясностью сознаваться в своих ошибках и выдавать известных им других еретиков, верующих и их защитников, так же как воров и грабителей мирских вещей заставляют раскрыть их соучастников и признаться в совершенных ими преступлениях".
  
  
  
   Последующие папы подтверждали эту буллу.
  
  
  
   Александр IV (1260), Урбан IV (1262), Климент IV (1265) возлагали на инквизиторов все обязанности, связанные со следствием и осуждением еретиков, в том числе и пытки с целью получения у них признаний, выдачи сообщников и отречения от еретической веры, причем инквизиторам разрешалось лично "присутствовать" во время истязаний, то есть руководить пытками и допрашивать пытаемого.
  
  
  
   Если в некоторых делах по обвинению в ереси о применении инквизицией пыток не упоминается, это вовсе не значит, что пытка применялась только в исключительных случаях.
  
  
  
   Церковный историк инквизиции Е.Вакандар вынужден признать, что отсутствие во многих делах указаний на пытки объясняется тем, что показания, данные под пыткой, считались недействительными, если они не подтверждались обвиняемым "добровольно" сутки спустя. Это подтверждение регистрировалось в протоколе с указанием, что оно было сделано добровольно без применения угроз и насилия. Часто в таких случаях предшествующие показания, данные под пыткой, просто уничтожались.
  
  
  
   Инквизиция стремилась окутать покровом тайны все свои преступления.
  
  
  
   Ее сотрудники давали строжайший обет соблюдать ее секреты. Того же требовали и от жертв. Если примиренный с церковью и отбывший свое наказание грешник, обретя свободу, начинал утверждать, что раскаяние было получено от него путем насилия, пыток и тому подобными средствами, то его могли объявить еретиком-рецидивистом и на этом основании отлучить от церкви и сжечь на костре.
  
  
  
   Прежде чем передать обвиняемого палачу, инквизитор зачитывал ему "предупреждение":
  
  
  
   "Мы, божьей милостью инквизитор, имярек, внимательно изучив материалы дела, возбужденного против вас, и видя, что вы путаетесь в своих ответах и что имеются достаточные доказательства вашей вины, желая услышать правду из ваших собственных уст и с тем, чтобы больше не уставали уши ваших судей, постановляем, заявляем и решаем такого-то дня и в таком-то часу применить к вам пытку".
  
  
  
   Освященная Святой Церковью система пыток достигала высот изощренности.
  
  
  
   Узников, заточенных в тюрьме, насильно кормили селедкой приготовленной с солью, чтобы вызвать мучительную жажду.
  
  
  
   В назначенный час с жертв срывали одежду, сбривали все волосы, женщин часто изуверски насиловали, после чего вели в камеру пыток, где их ожидали нотариусы, записывающие каждое слово, сказанное под пытками.
  
  
  
   Затем обвиняемого подвергали процедуре запугивания - знакомили с инструментами пытки, как бы психологически подготавливали к предстоящим испытаниям. Все инструменты пыточной камеры, естественно, были освящены священниками.
  
  
  
   В большинстве случаев этого было достаточно, чтобы большинство подозреваемых созналось во всем, что требовали святые изуверы.
  
  
  
   Начинаться пытки могли с применения тисков для больших пальцев, за ними следовали несколько дюжин ударов плетью.
  
  
  
   Затем применяли тиски для ног, в которых раздавливали голени и лодыжки, конечности пытаемых превращались в кровавое месиво, причинявшее невыносимую боль.
  
  
  
   Применялось также утыканное металлическими шипами кресло для допросов, утыканное металлическими шипами железное сиденье можно было накалить, разведя под ним огонь.
  
  
  
   Далее подвешивали на веревках или растягивали на дыбе с выламыванием плечевых суставов.
  
  
  
   Пытаемого привязывали к блоку за кисти рук, связанные за спиной (к ногам привязывали груз), или закрепляли ремнями на специальном столе и тело растягивали на 10-12 дюймов, посредством ворота.
  
  
  
   Сначала вывихивали плечевые суставы, потом коленные, бедренные и локтевые суставы вытягивались из своих впадин, мышцы отрывались от конечностей.
  
  
  
   На лежащего пытаемого для сдавливания накладывали сотни фунтов груза, если нужно было раздавить пытаемого быстро - груз увеличивали.
  
  
  
   Применялась пытка водой - вода насильно вливалась в горло жертвы вместе с мягкой, с узлами, тряпкой, удерживаемой за один конец. После проглатывания достаточной длины, тряпка резко выдергивалась.
  
  
  
   После этого пытаемых погружали в ледяную воду или в кипяток, в который добавляли известь, или сжигали у пытаемых в паху или под мышками пропитанные серой перья.
  
  
  
   Применялась также дробилка для головы. Затягивая винт в верхней части, можно было вогнать зубы в челюстные кости, выдавить глаза или вообще расколоть череп.
  
  
  
   Во время пыток в застенках инквизиции палачи могли содрать кожу со спины, живота и ног пытаемого.
  
  
  
   Инквизиторы, перед которыми во время допросов всегда лежала Библия, обращались к жертвам, не повышая голоса, не подвергая оскорблениям; палачи призывали свои жертвы к покаянию, смирению, благоразумию, примирению с церковью, обещая взамен всепрощение и вечное спасение.
  
  
  
   Возьмем, например, дело 26-летней Менсии де Луны, обвиненной в участии в так называемом великом заговоре, раскрытом якобы инквизицией в Лиме в 1635 г.
  
   Инквизиторы решили подвергнуть ее пыткам "до тех пор, пока это сочтем необходимым с тем, чтобы получить от нее истинные показания по выдвинутому против нее обвинению, предупредив ее, что если во время указанных пыток она умрет или лишится частей своего тела, то повинными в этом будем не мы, а она сама, так как отказалась говорить правду"...
  
   Предоставим слово протоколу дознания.
  
   "Тогда ее отправили в камеру пыток, куда последовали также господа инквизиторы и их советники... И уже находясь в камере, обвиняемая была вновь предупреждена, чтобы заявила правду, если не хочет пройти сквозь тяжелое испытание.
  
   Ответила, что невиновна.
  
   После нового предупреждения ей было приказано раздеться, однако она продолжала утверждать, что невиновна.
  
   Снова предупредили, чтобы говорила правду, иначе привяжут ее к "кобыле".
  
   Ответила, что не совершила ничего преступного против веры.
  
   Тогда ее раздели и привязали к "кобыле". Ступни ног и запястья рук были связаны веревкой, которую укрепили на рычаге.
  
   Она продолжала настаивать на своей невиновности и заявила, что если не выдержит пытки и начнет говорить, то сказанное ею будет неправдой, ибо это будет сказано под страхом упомянутой пытки...
  
   Тогда было приказано начать пытку и был сделан первый поворот рычага...
  
   Ей вновь сказали, чтобы говорила правду, иначе будет дан второй поворот рычага.
  
   Ответила, что будет утверждать, что невиновна.
  
   Тогда было приказано второй раз повернуть рычаг, и когда его поворачивали, она стонала и кричала "Ай, ай", а потом умолкла и около десяти часов утра (пытка началась в девять) потеряла сознание. Ей выплеснули немного воды на лицо, однако она не приходила в себя. Обождав некоторое время, господа инквизиторы и их советник приказали прервать пытку, и она была прервана с тем, чтобы вновь ее повторить тогда, когда будут даны ими такие указания, и названные господа покинули камеру пыток, а я, нотариус, ведущий данный протокол, остался с другими чиновниками, присутствовавшими при пытке, а именно с алькальдом Хуаном де Утургойеном, палачом и негром - его помощником. После чего донью Менсию де Луну сняли с "кобылы" и бросили на стоящую поблизости от "кобылы" койку. Мы ожидали, что она очнется и ее вновь можно будет привязать к "кобыле". Однако она не приходила в себя. Потом вошел в камеру служащий этой секретной тюрьмы Хуан Риосеко, и мы развязали упомянутую Менсию де Луну, но она не приходила в себя. По приказу господ инквизиторов я остался в камере пыток вместе с вышеназванными в ожидании, что донья Менсия очнется, но хотя я оставался там до 11 часов дня, она не приходила в себя. Пульса у нее не было, глаза потускнели, лицо и ноги холодные, и хотя ей трижды прикладывали ко рту зеркало, поверхность его пребывала такой же чистой, как и до этого. Поэтому все признаки свидетельствовали, что упомянутая донья Менсия де Луна, по всей видимости, скончалась естественной (!?) смертью. Подтверждаю: все признаки скончавшейся были такими же, как сказано выше. Остальные части тела также постепенно похолодели. Со стороны сердца также не наблюдалось какого-либо движения, в чем я убедился, приложив к нему руку. Оно было холодным. При всем этом я присутствовал. Хуан Кастильо де Бенавидес".
  
   Редкий, исключительный случай? Нет, обычный, рядовой казус в повседневной практике истязателей-инквизиторов.
  
  
  
   Почти на каждом аутодафе сжигались на кемадеро останки жертв инквизиции, единственным "преступлением" которых являлось то, что они скончались от пыток. На аутодафе в Мехико 11 апреля 1649 г. было таким образом посмертно казнено (!) десять человек.
  
  
  
   Такими примерами можно было бы заполнить целую книгу...
  
  
  
   Менсия де Луна скончалась от пыток в присутствии трех чиновников инквизиционного трибунала, не считая двух палачей, которые и пальцем не пошевельнули, чтобы оказать ей какую-нибудь помощь.
  
  
  
   Врача при пытке не было, как об этом свидетельствует приведенный выше протокол допроса, хотя по инструкции при пытке должен был присутствовать врач, что, по мнению апологетов инквизиции, свидетельствует о гуманности пытки. По существу, врач был простым пособником палачей, он, главным образом, использовался для заключения о смерти обвиняемого.
  
  
  
   Со смертью Менсии де Луны ее дело не было прекращено. Трибунал инквизиции отлучил ее от церкви, конфисковал ее имущество и приговорил к сожжению на костре "в изображении". 23 января 1639 г. в Лиме ее изображение ("кукла") было предано костру, на котором нашли мученическую смерть 11 других "нераскаявшихся грешников".
  
  
  
   Вообще к женщинам "святые" палачи относились с таким же "христианским милосердием", как и к мужчинам.
  
  
  
   На большом аутодафе в Мехико 8 декабря 1596 г. из восьми сожженных еретиков пять были женщины.
  
  
  
   В анналах мексиканской инквизиции зарегистрирован такой случай: 24 сентября 1696 г. заключенная донья Каталина де Кампос, обвиненная в ереси, заболела и попросила инквизиторов разрешить ей по-христиански встретить смерть. Ее бросили в камеру и уморили голодом. Через несколько дней нашли ее разложившийся труп, изгрызанный крысами.
  
  
  
   Возвращаясь к методам "работы" инквизиции, следует отметить, что служители "священного" трибунала использовали наряду с пытками и другие средства, не менее жестокие и коварные, для того чтобы добыть у своих жертв столь драгоценные для церкви "признания". В камеры подсаживали провокаторов (каутелас), которые, притворяясь единомышленниками арестованных, пытались выудить у них необходимые инквизиции сведения. С этой же целью тюремщики по указаниям инквизиторов предлагали свои услуги обвиняемым. Следователи на допросах шантажировали свои жертвы всевозможными угрозами, ссылаясь на вымышленные показания их близких и друзей, задавали каверзные вопросы с целью сбить с толку и запутать обвиняемых. В следственной камере на стене висело большое деревянное распятие Христа, голову которого один из служащих инквизиции через отверстие в стене мог поворачивать в разные стороны. Если обвиняемый давал ложные, по мнению следователей, показания, то Христос "мотал" головой в знак возмущения. Можно легко вообразить, какое впечатление производили эти и подобные им трюки на верующих людей.
  
  
  
   Инквизиторы придумывали все новые и новые изуверства...
  
  
  
  Так в городке Фульде, казненный на виселице позже за растрату государственных средств судья Бальтазар Росс, казнил в период 1603-1606 год более 300 человек, поднимая женщин со связанными за спиной кистями рук на приспособлении из блоков и веревок, называемом дыбой, после чего их пронзали раскаленными вертелами...
  
  "СВЯТОЙ" ТЕРРОР
  
  ИНКВИЗИЦИЯ КРЕСТА
  
  
  
  Ч5. "НАКАЗАНИЯ"
  
  
  
   К каким же "наказаниям" присуждал своих "подопечных" трибунал инквизиции?
  
  
  
   В первую очередь к епитимиям - от "легких" до "унизительных" (confusibles), затем к тюремному заключению, обычному или строгому, к галерам и, наконец, к отлучению от церкви и передаче осужденного светским властям для сожжения на костре.
  
  
  
   Почти всегда эти виды наказании сопровождались бичеванием осужденных и конфискацией их имущества.
  
  
  
   Отличительной чертой инквизиторского суда было то, что для него не существовало других смягчающих вину обстоятельств, как полное подчинение обвиняемого воле его палачей.
  
  
  
   Нарбонский собор в 1244 г. указал инквизиторам, что они не должны мужа щадить ради жены, жену - ради мужа, отца - ради детей, единственным кормильцем которых он был; ни возраст, ни болезнь не должны были влиять на смягчение приговора. Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Другой чертой инквизиционного суда было то, что, кроме осужденного, несли наказание и его дети и потомки, иногда вплоть до третьего поколения, которые лишались не только наследства, но и гражданских прав.
  
  
  
   Николас Эймерик обосновывал право инквизиции наказывать детей за преступления отцов следующими соображениями: "Жалость к детям виновного, вынужденных заниматься нищенством, не может смягчить эту строгость, ибо, согласно божественным и человеческим законам, дети несут наказание за ошибки своих родителей".
  
  
  
   Обычные епитимии, накладываемые инквизицией, - чтение молитв, посещение храмов, посты, строгое исполнение церковных обрядов, хождение по "святым" местам, пожертвования на благотворительные дела - отличались от такого же рода наказаний, накладывавшихся исповедниками, тем, что инквизиция применяла их к своим жертвам в "лошадиных" дозах.
  
  
  
   Строгое соблюдение церковных обрядов, чтение молитв (иногда предписывалось повторять в присутствии свидетелей десятки раз в день одни и те же молитвы), изнурительные посты, пожертвования на богоугодные дела, многократное посещение различных "святых" мест (все эти наказания накладывались к тому же на одно и то же лицо) превращались в тяжелую обузу, длившуюся иногда годами.
  
  
  
   При этом малейшее несоблюдение епитимий грозило новым арестом и еще более суровыми наказаниями.
  
  
  
   Такие епитимии превращались в подлинные "подвиги благочестия" и не только морально терзали наказуемого, но и приводили его и его семью к полному разорению.
  
  
  
   В XIII в. довольно популярным наказанием было принудительное участие в крестовых походах, однако инквизиторы впоследствии отказались от таких епитимий, опасаясь, что бывшие еретики "заразят" крестоносцев.
  
  
  
   Но если столь изнурительными были "легкие" наказания, можно себе представить, каким бременем ложились на плечи жертвы инквизиции "унизительные" наказания.
  
  
  
   В таких случаях ко всем перечисленным выше епитимиям прибавлялись еще следующие наказания - ношение позорящих знаков, введенных впервые св.Домиником в 1208 г. и "усовершенствованных" позднейшими инквизиторами, в виде больших холщовых нашивок шафранового цвета, имевших форму креста. В Испании на осужденного надевали желтую рубашку без рукавов с нашитыми на ней изображениями чертей и огненных языков из красной материи; на голову его напяливали шутовской колпак.
  
   Позорящие нашивки осужденный должен был носить дома, на улице и на работе, чаще всего всю жизнь, заменяя их новыми, если они приходили в ветхость.
  
   Обладатель таких нашивок был объектом постоянных издевательств со стороны обывателей, хотя соборы лицемерно призывали верующих относиться к носителям позорных знаков с "кротостью и сожалением".
  
   Таким образом, как отмечает Г.Ч.Ли, ношение "креста, этой священной эмблемы христианства, превратилось в одно из самых тяжких наказаний".
  
  
  
   В числе "показательных" наказаний, которым подвергались жертвы инквизиции, фигурировало публичное бичевание.
  
  
  
   Осужденного, обнаженного по пояс, бичевал священник при всем честном народе в церкви во время богослужения; его бичевали во время религиозных процессий; раз в месяц он должен был ходить после обедни полуобнаженным в дома, где "грешил", то есть встречался с еретиками, и получать там удары розгой.
  
  
  
   Весьма часто осужденный подвергался таким экзекуциям в течение всей своей жизни.
  
  
  
   Снять с него такого рода епитимию, впрочем, - как и другие, мог только один человек, тот же, кто и присудил его к этому наказанию, - инквизитор, и он делал это на определенных условиях.
  
  
  
   Следующим наказанием была тюрьма, причем пожизненное тюремное заключение считалось проявлением высшей степени милосердия.
  
  
  
   Тюремное заключение было трех видов:
  
  
  
   - каторжная тюрьма (murus strictissimus), когда заключенного содержали в одиночной камере в ручных и ножных кандалах;
  
  
  
   - строгое тюремное заключение (murus strictus durus arctus), когда осужденный содержался в одиночной камере в ножных кандалах, иногда прикованный к стене;
  
  
  
   - простое тюремное заключение, при котором заключенные содержались в общих камерах без кандалов.
  
  
  
   Во всех случаях заключенные получали в качестве еды только хлеб и воду.
  
  
  
   Постелью им служила охапка соломы.
  
  
  
   Узникам запрещались контакты с внешним миром.
  
  
  
   Инквизиция, была более заинтересована в отречении еретика от своих воззрений, чем в его героической смерти на костре.
  
  
  
   "Оставим в стороне заботу о возможности спасения души, - пишет Г.Ч.Ли. - Обращенный, выдающий своих соумышленников, был более полезен для церкви, чем обугленный труп; поэтому не жалели усилий, чтобы добиться отречения. Опыт показал, что фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и желали скорой смерти на костре; но инквизитор не должен был являться исполнителем их желаний. Инквизитор знал, что первый пыл часто уступал действию времени и мучений, поэтому он предпочитал держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме в течение шести месяцев или целого года; к нему допускались лишь богословы и законоведы, которые должны были действовать на его ум, или его жена и дети, которые могли склонить его сердце. И только тогда, когда все усилия не приводили ни к чему, его "выпускали на волю", но даже и после этого казнь откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко, так как не уступившие до этого времени обыкновенно не поддавались никаким убеждениям". Ли Г.Ч. "История инквизиции в средние века".
  
  
  
   Случалось, что инквизиторы взамен за предательство или другие оказанные им услуги, а иногда просто из-за недостатка тюремного помещения выпускали на свободу некоторые свои жертвы. Но это никогда не было амнистией или реабилитацией осужденных.
  
  
  
   Следуя указаниям, данным Иннокентием IV в 1247 г., инквизиторы, освобождая заключенного, предупреждали его, что при первом подозрении он будет немедленно возвращен в тюрьму и жестоко наказан без всякого суда и следствия.
  
  
  
   В XIII в. инквизиторы, осудив еретика, приказывали разрушить и сровнять с землей его дом.
  
  
  
   Однако со временем стремление завладеть имуществом осужденных взяло верх, и инквизиция отказалась от такого рода действий.
  
  
  
   В испанских и португальских колониях инквизиторы, среди прочих наказаний, осуждали свои жертвы на каторжные работы, используя в качестве рабской силы в монастырях, или посылали в Испанию служить на галеры, где их приковывали к сиденьям и веслам.
  
  
  
   В отличие от светских судов, для которых смерть обвиняемого смывала его вину, инквизиция судила и преследовала не только живых, но и мертвых.
  
  
  
   Вообще инквизиционный трибунал не признавал каких-либо смягчающих вину обстоятельств.
  
  
  
   Ни пол, ни возраст, ни давность совершенного проступка, ни, наконец, смерть не спасали еретика от осуждения.
  
  
  
   Инквизиция поступала столь же бесцеремонно с мертвыми, как и с живыми.
  
  
  
   Инквизиция могла обвинить в ереси не только недавно, но и давно - сто или двести лет тому назад - умершего человека.
  
  
  
   Основанием для дела могло послужить заявление любого фискала или сфабрикованный с этой целью "обличительный" документ.
  
  
  
   В подобных случаях выносился приговор: останки еретика сжечь и пепел развеять по ветру, имущество же изъять у наследников и конфисковать.
  
  
  
   Чаще всего такие процессы возбуждались с единственной целью завладеть имуществом жертвы, ибо инквизиция проявляла не меньший, а часто даже больший интерес к состоянию своих жертв, чем к "спасению их душ".
  
  
  
   Деятельность инквизиции, как образно отмечает Г.Ч.Ли, протекала в "безумном вихре хищений".
  
  
  
   Секвестр имущества подозреваемого в ереси автоматически следовал вслед за его арестом, причем конфисковывалось все - от недвижимости до домашней утвари и личных вещей арестованного. Вследствие этого семья жертвы инквизиции оказывалась лишенной крова и средств к существованию, ее ждало нищенство или голодная смерть - ведь за помощь, оказанную ей, грозило обвинение в сочувствии ереси...
  
  
  
   В начале массового преследования еретиков на юге Франции часть конфискованных средств использовалась на строительство тюрем, которых явно не хватало для нужд инквизиции. В этот период еретики не только сами "финансировали" строительство своих темниц, но и участвовали непосредственно в их строительстве, что считалось особым знаком преданности церкви.
  
  
  
   Впоследствии конфискованные средства делились между инквизицией, городскими властями и епископом.
  
  
  
   Французская корона и Венецианская республика со временем стали присваивать в пользу своей казны награбленные инквизицией путем конфискации средства.
  
  
  
   В папских владениях львиная доля награбленного поступала в папскую казну.
  
  
  
   Значительная часть этих средств оседала и в карманах самих инквизиторов, их помощников, фискалов и "родственников".
  
  
  
   "Алчность и фанатизм подали друг другу руку и в течение целого столетия были сильными двигателями жестокого, непрерывного и неумолимого преследования, которое выполнило свои планы и прекратилось только за отсутствием жертв".
  
  
  
   Приговор "священного" трибунала считался окончательным и обжалованию не подлежал.
  
  
  
   Теоретически, конечно, осужденный мог обратиться к папскому престолу с просьбой о помиловании или пересмотре дела. Но такие обращения были чрезвычайно редким явлением.
  
  
  
   Сам осужденный, находившийся в руках инквизиции, был лишен физической возможности обжаловать ее действия. Его же родственники или друзья опасались делать это из-за боязни репрессий со стороны инквизиторов, считавших жалобы на их действия проявлением гордыни и чуть ли не доказательством еретических воззрений. К тому же жалобы подобного рода были совершенно бесполезны: папский престол, как правило, просто не принимал их во внимание.
  
  
  
   Того из вероотступников, кто упорствовал в своих ошибках и не желал вернуться в лоно католической церкви, того, кто отказывался признать свои ошибки и примириться с церковью, того, кто, примирившись, вновь впадал в ересь, то есть становился еретиком-рецидивистом, а также осужденного заочно, а затем пойманного еретика - всех их инквизиция, действовавшая от имени и по поручению церкви, отлучала от нее и "отпускала на волю".
  
  
  
   Эта невинная на первый взгляд формулировка таила в себе смертный приговор обвиняемому.
  
  
  
   Осужденный "отпускался на волю" в том смысле, что церковь отказывалась впредь заботиться о его вечном спасении, что она отрекалась от него.
  
  
  
   Обретенная таким образом осужденным "воля" влекла за собой не только позорную смерть на костре, но, по учению церкви, и вечную муку в потустороннем мире.
  
  
  
   Наказание невообразимо жестокое, признавали богословы, но заслуженное для того, кто отказался от "материнской" опеки церкви, предпочитая служить дьяволу.
  
  
  
   Упорствующий еретик не мог рассчитывать на христианское сострадание, милосердие, любовь. Его должна была поглотить не в фигуральном, а в буквальном смысле геенна огненная.
  
  
  
   Но инквизиторы предпочитали, чтобы эту грязную работу за них выполняла гражданская власть.
  
  
  
   Разные авторы по-разному пытались объяснить такую их щепетильность, тем более что церковь - не только в далеком прошлом, но и в наше время - провозглашает за собой право карать вероотступников всеми видами наказаний.
  
  
  
   Считать, что инквизиторы, применявшие изощренные пытки к своим жертвам, морившие их голодом и холодом, бичевавшие их публично и, наконец, сопровождавшие их на костер и понуждавшие верующих подбрасывать охапки хвороста для того, чтобы он "веселее" пылал, стеснялись самолично казнить еретиков, вряд ли обоснованно и логично.
  
  
  
   Объяснение этому следует искать в желании церкви превратить светскую власть в соучастника своих преступлений и одновременно продемонстрировать видимость того, что сама она, церковь, не убивала никого, не проливала крови.
  
  
  
   И в этом проявились свойственные церковникам ханжество и лицемерие.
  
  
  
   Неверно утверждение кардинала Оттавиани, что церковь лишена была возможности в этих делах влиять на гражданскую власть: ведь сожжение еретика совершалось гражданскими властями на основе церковного отлучения, с согласия, одобрения и по требованию церкви, которая до сих пор не сняла, не отменила ни одного отлучения из вынесенных трибуналами инквизиции, за исключением приговора Жанне д'Арк. (Следовательно, если исходить из католического вероучения, души сотен тысяч жертв "священного" трибунала продолжают гореть в адском огне преисподней...)
  
  
  
   Итак, если еретик не отрекался от своих "ложных и ошибочных" убеждении, например если он отказывался произнести отречение, сформулированное инквизитором Эймериком:
  
  
  
   "Клянусь, что я верую в своей душе и совести и исповедую, что Иисус Христос и апостолы во время их земной жизни владели имуществом, которое приписывает им священное писание, и что они имели право это имущество отдавать, продавать и отчуждать",
  
  
  
   то церковь отрекалась от него, отпускала его "на волю", передавая гражданским властям с предписанием наказать по заслугам (debita animadversione puniendum).
  
  
  
   В более поздние времена такого рода обращения сопровождались просьбами проявить к осужденному милосердие.
  
  
  
   Оно проявлялось в том, что раскаявшегося смертника душили перед казнью или надевали на его шею "воротник", начиненный порохом, чтобы сократить мучения несчастного.
  
  
  
   В XIII - XIV веках это происходило так:
  
  
  
   Дольчино, который "проповедовал простоту первоначального христианства, общность имущества, учреждение христианской республики, свержение светских насильников и богачей во имя бедных и угнетенных" возглавил большое крестьянское восстание на севере Италии.
  
  
  
   По приказу папы Климента V против Дольчино было организовано три крестовых похода.
  
  
  
   Дольчино и два его ближайших сторонника, Маргарита и Лонджино Каттанео, были взяты в плен крестоносцами и переданы инквизиции, которая заточила их в темницу в г.Верчелли.
  
  
  
   Несколько месяцев их держали в каземате прикованными за руки, за ноги и за шею к стене.
  
  
  
   Смертный приговор был вынесен инквизицией по личному указанию папы Климента V.
  
  
  
   Казнь произошла 1 июня 1307 г.
  
  
  
   Маргариту сожгли на медленном огне на глазах Дольчино.
  
  
  
   Затем его самого подняли на колесницу, и весь день возили по улицам, вырывая раскаленными клещами мясо, кусок за куском.
  
  
  
   Дольчино вел себя геройски.
  
  
  
   Палачи не смогли исторгнуть из него ни одной жалобы.
  
  
  
   Он не молил их о пощаде.
  
  
  
   "Только когда они, - свидетельствует современник, - вырывали нос, заметили, что плечи его слегка вздрогнули, и во второй раз, когда перед воротами Верчелли, которые называют "Порта Пикта", другая, еще более существенная часть его тела была отсечена, то слабый вздох вырвался из его груди и слегка вздрогнули мускулы ноздрей".
  
  
  
   Подобной же жуткой казни подвергся Лонджино Каттанео в г.Бьелле.
  
  
  
   О том, как совершалась казнь еретиков, сохранилось большое число описаний современников.
  
  
  
   "19 октября в 3 часа пополудни (1592 г.) здесь предали казни Хуана де Луна, дона Диего де Эредиа, Франсиско де Айербе, Дионисио Перес де Сан-Хуан и Педро де Фуердес...
  
   На рыночной площади соорудили деревянный помост с небольшим возвышением посередине, перед которым предаваемые казни должны были стоять на коленях.
  
   Весь помост был обтянут черным сукном.
  
   Дону Хуану де Луна отрубили голову ударом спереди, дону Диего - ударом сзади.
  
   Двум другим перерезали горло и бросили на помост, на котором они, корчась, агонизировали и умерли.
  
   Дона Педро де Фуердес удавили веревкой.
  
   Когда он был мертв, его четвертовали на помосте, и все четыре части тела затем вывесили на разных улицах Сарагосы"...
  
  
  
   Аутодафе в Лиссабоне происходило на площади Торрейру ду Посу, на которой возвышались трибуны, вмещавшие около 3 тыс. зрителей. На специальном помосте восседали члены королевского двора, церковные иерархи и инквизиторы, напротив размещались жертвы - еретики, упорствующие, "отрицающие", которым после молебна и соответствующей проповеди зачитывались приговоры, осуждавшие их на различные кары, вплоть до передачи в руки светских властей для "достойного наказания" - сожжения на костре.
  
   Еретиков сжигали на площади Рибэйра сразу же после аутодафе. Тем, кто выражал желание умереть в католической вере, оказывали особую "милость" - их предварительно гарротировали, потом бросали в костер. Тех же, кто отказывался от католической веры, сжигали живьем, и для таких возводили костры четырехметровой высоты. Над костром устанавливался помост со столбом посредине. Туда взбирались по лестнице осужденный, палач и два проповедника-иезуита, не терявших надежды "образумить" еретика, пока его привязывали к столбу. Затем палачи спускались на землю.
  
   Под исступленные крики толпы, фанатизм которой разжигали попы, палач и его помощники тыкали в голову осужденного длинными шестами с прикрепленной на концах горящей паклей. Гигантский костер горел иногда до двух часов, изжаривая в буквальном смысле слова осужденного. Во время "процедуры" окружавшие костер фанатики бросали камни в несчастного, норовя размозжить ему голову...
  
  
  
  
  
   Жанна д'Арк была сожжена живой. В день казни ей едва исполнилось 19 лет. Ее осудили якобы за ведовство и ересь, в действительности же это была расправа над патриоткой, единственное "преступление" которой заключалось в том, что она подняла французский народ на защиту своей родины против англичан, захвативших тогда значительную часть французской территории.
  
  
  
   Орлеанская дева была "верной дщерью господа", и, тем не менее, она погибла на костре.
  
  
  
   Эта история, пишет один из современных американских философов, Б.Данэм, "поразительна потому, что при всей своей кажущейся невероятности действительно произошла; прискорбна потому, что тогда люди уничтожили то, пред чем должны были преклоняться; поучительна потому, что учит нас сомневаться во всем, чему мы верим, - во всем, за исключением великой силы основных человеческих идеалов". Данэм Б. "Герои и еретики. Политическая история западной мысли".
  
  
  
   "На площади, - повествует Жюль Мишле, - были воздвигнуты три помоста. На одном из них помещались королевская и архиепископская кафедры, трон кардинала Англии, окруженный сидениями его прелатов. Второй предназначался для действующих лиц мрачной драмы: проповедника, судьи, бальи и, наконец, самой осужденной. Отдельно виднелся громадный оштукатуренный помост, заваленный дровами. Ничего не пожалели для костра, и он пугал своей высотой. Это было сделано не только для придания торжественности обряду сожжения, но и с определенной целью: палач мог достать только снизу до костра, расположенного на большой высоте, и зажечь его; таким образом, он не был в состоянии ни ускорить казнь, ни покончить с осужденной, избавив ее от огненных мук, как обычно делал с другими... Жанна должна была заживо сгореть. Поместив ее на вершине горы из дров, над кругом копий и мечей, на виду у всей площади, можно было предположить, что, долго и медленно сжигаемая на глазах любопытной толпы, она проявит, наконец, некоторую слабость, у нее вырвется если не признание, то, по крайней мере, несвязные слова, которые легко истолковать в желанном смысле; быть может, даже тихие молитвы или униженные моления о пощаде, естественные для павшей духом женщины".
  
   Затем на голову Жанны надели бумажную митру с надписью "Еретичка, рецидивистка, вероотступница, идолопоклонница" и повели на костер...
  
   Когда огонь уничтожил ее одежды, то раздвинули охваченный пламенем хворост, чтобы толпа могла видеть обгорелый труп и, таким образом, убедиться, что Жанна была женщиной. После этого ее тело обратили в пепел, который выбросили в Сену.
  
  
  
   Постепенно выработался своеобразный ритуал, которого инквизиция повсеместно придерживалась.
  
  
  
   Например, вот текст изданного испанцами "Кровавого указа" от 25 сентября 1550 г. о преследовании еретиков в Нидерландах: "...нарушители общественного спокойствия наказываются: мужчины - мечом, а женщины - зарытием заживо в землю, если не будут упорствовать в своих заблуждениях; если же упорствуют, то предаются огню; собственность их в обоих случаях конфискуется в пользу казны"...
  
  
  
  
  
   Обычно казнь назначалась на праздничный день, население призывалось присутствовать на ней.
  
  
  
   Уклонение от такого приглашения, как и проявления симпатий или жалости к казнимому, могло навлечь подозрение в ереси.
  
  
  
   Костру предшествовало аутодафе, устраиваемое на празднично убранной центральной площади города, где в присутствии церковных и светских властей и народа совершалось торжественное богослужение, а затем оглашался приговор инквизиции осужденным вероотступникам.
  
  
  
   Аутодафе устраивалось несколько раз в год, и на нем иногда подвергались экзекуции десятки жертв инквизиции.
  
  
  
   За месяц до его проведения приходские священники оповещали верующих о предстоящем аутодафе, приглашая участвовать в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней.
  
  
  
   Накануне аутодафе город украшали флагами, гирляндами цветов, балконы украшали коврами.
  
  
  
   На центральной площади воздвигался помост, на котором возводили алтарь под красным балдахином и ложи для короля или местного правителя и других светских, в том числе военных и церковных, нотаблей.
  
  
  
   Присутствие женщин и детей приветствовалось.
  
  
  
   Так как аутодафе длилось иногда весь день, то у помоста строились общественные уборные, которыми могли воспользоваться в случае нужды почетные гости.
  
  
  
   Накануне устраивалась как бы генеральная репетиция аутодафе.
  
  
  
   По главным улицам города проходила процессия прихожан, возглавляемая членами конгрегации св.Петра Мученика (итальянского инквизитора - доминиканца из Вероны, убитого в 1252 г. за его злодеяния противниками инквизиции; был провозглашен патроном инквизиции). Члены этой конгрегации занимались подготовкой аутодафе - строили помост, подготавливали "рабочее место" - "жаровню", где предавали огню нераскаявшихся еретиков, и т.п.
  
  
  
   Вслед за ними шла "милиция Христа", то есть весь персонал местной инквизиции с ее осведомителями - фискалами в белых капюшонах и длинных балахонах, скрывавших от людских глаз их физиономии.
  
  
  
   Два участника процессии несли зеленые штандарты инквизиции, один из которых водружался на помосте аутодафе, другой около "жаровни".
  
  
  
   Зеленый цвет символизировал инквизицию.
  
  
  
   С зарей тюрьма инквизиции уже гудела точно улей.
  
  
  
   Заключенных, понятия не имевших об уготовленной им участи, о степени наказания, к которому они присуждены, ибо только на аутодафе они узнавали об этом, стража готовила к предстоящему торжеству, а вернее, экзекуции. Их стригли, брили, одевали в чистое белье, кормили обильным завтраком, иногда для храбрости давали стакан вина. Затем набрасывали им на шею петлю из веревки и в связанные руки вкладывали зеленую свечу. В таком виде осужденных выводили на улицу, где их ожидали стражники и "родственники" инквизиторов. Особо злостных еретиков сажали задом наперед на ослов, привязывая к животным. Заключенных вели к кафедральному собору, где образовывалась процессия. В ней участвовали те же, что и накануне, теперь они несли штандарты приходов, затянутые в знак траура черной материей.
  
  
  
   Фискалы несли санбенито и куклы, вернее манекены, изображавшие умерших, сбежавших или не пойманных еретиков, осужденных на костер.
  
  
  
   Процессия, участники которой пели траурные церковные гимны, медленно направлялась к площади, где должно было состояться аутодафе.
  
  
  
   Монахи и "родственники", сопровождавшие заключенных, громко призывали их покаяться и примириться с церковью.
  
  
  
   Горожане наблюдали за процессией из окон домов или с мостовой.
  
  
  
   Следуя указаниям церковников, многие из них осыпали заключенных бранью.
  
  
  
   Однако запрещалось бросать в еретиков какие-либо предметы, так как практика показывала, что от такого метания могли пострадать не только жертвы инквизиции, но и сопровождавшие их солдаты из "милиции Христа".
  
  
  
   Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духовные власти и гости, занимавшие места на отведенных им трибунах, а также горожане, заполнявшие площадь.
  
  
  
   Любителей поглазеть на аутодафе всегда оказывалось предостаточно.
  
  
  
   С прибытием процессии заключенных усаживали на скамьях позора, установленных на помосте, несколько ниже почетных трибун.
  
  
  
   Вслед за тем начиналась траурная месса, за ней следовала грозная проповедь инквизитора, которая кончалась оглашением приговоров.
  
  
  
   Приговоры зачитывались по-латыни, заключенные с трудом улавливали их смысл, были они длиннющими, начинались цитатами из Библии и произведений отцов церкви, читались медленно.
  
  
  
   Если осужденных было много, то на оглашение приговоров иногда уходило несколько часов.
  
  
  
   Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и шутовские колпаки, других стегали плетьми, третьих стражники и монахи волокли на "жаровню".
  
  
  
   "Жаровня" располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками переходили церковные и светские нотабли и рядовые горожане.
  
  
  
   Здесь накануне сооружался эшафот со столбом в центре, к которому привязывали осужденного; завозились дрова и хворост, которыми обкладывался эшафот.
  
  
  
   Сопровождавшие смертников монахи и "родственники" пытались в эту последнюю минуту вырвать у своих жертв отречение.
  
  
  
   О желании раскаяться осужденный мог дать знать только знаком, так как, опасаясь, что он будет агитировать перед народом в пользу ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту.
  
  
  
   Когда зажигался костер, особо уважаемым прихожанам предоставлялось почетное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед церковью свои добродетели.
  
  
  
   Хотя палачи пытались так устроить костер, чтобы он пожрал осужденного, не оставив и следа от него, эта цель не всегда достигалась.
  
   В таких случаях обуглившиеся останки рвались палачами на мелкие части, кости дробились, и это ужасное месиво повторно предавалось огню.
  
  
  
   Затем тщательно собирался пепел и выбрасывался в реку.
  
  
  
   Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.
  
  
  
   Если осужденный на костер умирал до казни, то сжигали его труп.
  
  
  
   Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно осужден.
  
  
  
   В испанской и португальской инквизиции было принято сжигать на костре куклы, изображавшие осужденных (казнь in efigie). Такой символической казни подвергались осужденные на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем или от преследований инквизиции ее жертвы.
  
  
  
   В Испании аутодафе достигло поистине грандиозных по своим размерам, пышности и театральности форм.
  
  
  
   Оно приурочивалось к большим церковным праздникам или торжественным государственным актам - восхождению на престол нового монарха, его женитьбе, именинам или рождению королевского сына.
  
  
  
   В 1680 г. в Мадриде состоялось аутодафе в честь женитьбы Карла II на французской принцессе Марии-Луизе Бурбон, дочери герцога Орлеанского и племяннице Людовика XIV.
  
  
  
   X.А.Льоренте отмечает по этому поводу, что "суровость инквизиторов была так велика и народное чувство было так испорчено, что думали угодить новой королеве и оказать ей достойную ее почесть, присоединив к брачным торжествам зрелище большого аутодафе из ста восемнадцати жертв, значительное число коих должно было погибнуть в огне и осветить последние моменты этих торжеств". Льоренте X.А. "Критическая история испанской инквизиции".
  
  
  
   "В семь часов утра начали выходить солдаты веры, а за ними вынесли крест приходской церкви св.Мартина, одетый в черный покров, и вышли двенадцать священнослужителей в стихарях и вслед за ними сто двадцать осужденных, каждый - между двух служителей.
  
   Тридцать четыре первых следовали в изображении, и мертвые и бежавшие, из коих тридцать два были отпущены и как таковые шли с коронами на голове, отмеченными пламенем...
  
   Другие две статуи шли в санбенито, и у всех на груди начертаны были большими буквами имена тех, кого они представляли.
  
   Из осужденных, представших во плоти, следовали одиннадцать покаявшихся и отрекшихся; одни - осужденные за двоеженство, другие - за суеверия, третьи за лицемерие и ложь: все с потушенными желтыми свечами в руках.
  
   Лжецы и двоеженцы - с колпаками на голове, некоторые с веревками на шее и столькими узлами, сколько сотен плетей они должны были получить по приговору, дабы лучше можно было дать отчет о каждом осужденном в отдельности.
  
   За ними следовало пятьдесят четыре еретика, примиренные, все в санбенито с полукрестами св.Андрея, а другие с целыми крестами и со свечами, как предшествующие.
  
   Немедленно следовали двадцать один отпущенный, все с коронами на голове, в коротких плащах с пламенем, а упорствующие - с драконами среди пламени, и двенадцать из них с кляпами во рту и связанными руками.
  
   Костер был шестидесяти футов в окружности и высотой - семи, и поднимались к нему по лестнице шириной в семь футов, сооруженной с таким расчетом, чтобы на соответственном расстоянии друг от друга можно было водрузить столбы и в то же время беспрепятственно отправлять правосудие, оставив соответственное место, дабы служители и священнослужители могли без затруднения пребывать при всех осужденных.
  
   Костер увенчивали солдаты веры, коих часть стояла на лестнице, на страже, дабы не поднималось больше определенного необходимого числа лиц; но скопление народа столь увеличилось, что порядок не мог быть соблюден во всем и, таким образом, выполнено было если не то, что надлежало, то хотя бы то, что возможно было выполнить...
  
   Засим приступлено было к казням: сначала удушены были гарротой возвращенные, засим преданы огню упорствующие, кои были сожжены заживо, с немалыми признаками нетерпения, досады и отчаяния.
  
   И, бросив все трупы в огонь, палачи поддерживали его дровами, пока окончательно не обратили трупы в пепел, что совершилось часам к девяти утра"...
  
  
  
   При колесовании приговоренного сначала распластывали на земле и привязывали к кольям. Затем палач медленно, по очереди разбивал вдребезги все крупные кости приговоренного тяжелым колесом, просовывал искалеченные конечности сквозь спицы, привязывал их, и поднимал изувеченного приговоренного, привязанного к колесу на верх шеста. Потом колдунов и ведьм сжигали, остальные расклевывались...
  
  
  
   Вот так церковь превращала изуверство в развлечение.
  
  
  
   Беспристрастно рассматривая деятельность церкви, нельзя не заметить за карамельностью Спасителя, обещающего рабский рай для своих рабов, его безжизненность без непрерывной эманации беспокойства, страха, страданий и мучений живых существ - слепых жертв очередного обожествленного некрофила; и изуверство становится явным, естественным процессом некромансерства. Проще говоря, изуверы всегда и везде черпали, черпают и накапливают могущество из эманации беспокойства, страха, страданий и мучений жертв, а "светская" власть из крови убиенных - это разделение и поныне показывает суть разделения власти. Нужно всего лишь не предавать себя "преданности до фанатизма" - этому обычному мороку заигравшихся лицедеев.
  
  
  
   Таким образом создавался христианский "образ жизни", с таким энтузиазмом воспринятый впоследствии ревнителями буржуазного общества.
  
  
  
  
  
   Факультативно:
  
   Костер использовался инквизицией и для другой цели - уничтожения сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церкви писателей.
  
  
  
  
  
   Факультативно:
  
   Список архиепископа Кельна 1757 года
  
   Плата взимаемая с обвиняемых, или с имущества обвиняемых, или с родственников обвиняемых, или с налогов, собранных с населения указана в имперских талерах (28.3 грамма чистого серебра), и в альбах (1/16 имперского талера)
  
   За обезглавливание и сжигание, включая все - 5/26
  
   За необходимую для этой процедуры веревку и за подготовку и разжигание костра - 2/0
  
   За удушение и сжигание - 4/0
  
   За веревку и за подготовку и разжигание костра - 2/0
  
   За сжигание заживо - 4/0
  
   За веревку и за подготовку и разжигание костра - 2/0
  
   За разрывание заживо на колесе - 4/0
  
   За веревки и цепи для этой процедуры - 4/0
  
   За собирание тела, привязанного к колесу - 2/52
  
   За отрубание руки или нескольких пальцев и обезглавливание, за все вместе - 3/26
  
   То же самое; кроме того, за прижигание раскаленным железом - 1/26
  
   За необходимую веревку и ткань - 1/26
  
   Перед началом действительной казни за сдавливание преступника раскаленными докрасна щипцами, помимо вышеупомянутой платы за повешение, за каждый пункт в отдельности - 0/26
  
   За отрезание всего языка или его части, а после этого за прижигание рта раскаленным докрасна железом - 5/0
  
   За необходимые для этой процедуры обычные веревку, щипцы и нож - 2/0
  
   За прибивание гвоздями к виселице отрезанного языка или отрубленной руки - 1/26
  
   За телесное наказание, включая розги - 1/0
  
   За порку - 0/52
  
   За привязывание к позорному столбу - 0/52
  
   За привязывание к позорному столбу и за порку, включая веревку и розги - 1/26
  
   За устрашение показом орудий пыток - 1/0
  
   За пытку первой степени - 1/26
  
   За размещение в устройстве и раздавливание большого пальца руки - 0/26
  
   За пытки второй степени, включая вправление конечностей после этого, и за использованную мазь - 2/26
  
   Однако в том случае, если лицо должно быть подвергнуто пыткам обеих степеней, палачу надлежит получить за пытки обеих степеней, последующее вправление конечностей и за использование мази; за все это ему должно быть заплачено - 6/0
  
   Волшебство. Инквизиция звезды
  
  
  
  
  "ДУШИ прекрасные порывы"...
  
  А.С.Пушкин.
  
  "Душили, душили"...
  
  П.П.Шариков
  
  
  
   "С убийства Александра II начался тотальный террор против русской нации"...
  
  Ф.Я. Шипунов, "ВИНОВНЫ ЛИ РУССКИЕ?"
  
  
  
  С.П.Мельгунов.
  
  "Красный террор" в России 1918 - 1923
  
  
  
  "Правду выпытывали из-под ногтей,
  
  В шею вставляли фугасы,
  
  "Шили погоны", "кроили лампасы",
  
  "Делали однорогих чертей"...
  
   М.Волошин.
  
  
  
  "разстрелен в порядке красного террора" "за преступное получение трупа сына".
  
  
  
  Нет больше радости, нет лучших музык,
  
  Как хруст ломаемых жизней и костей.
  
  Вот отчего, когда томятся наши взоры,
  
  И начинает буйно страсть в груди вскипать,
  
  Черкнуть мне хочется на вашем приговоре
  
  Одно бестрепетное: "К стенке! Расстрелять!"
  
   Сборник "Улыбка Чека"
  
  
  
  "Чрезвычайная Комиссия краса и гордость коммунистической партии".
  
  Зиновьев (Апфельбаум)
  
  
  
   "В Ростове захвачены в плен 300.000 казаков войска Донского. В районе Новочеркасска удерживается в плену более 200.000 казаков войска Донского и Кубанского. В городе Шахты, Каменске удерживается более 500.000 казаков. За последнее время сдались в плен около миллиона казаков. Пленные размещены следующим образом: В Геленджике - около 150.000 человек, Краснодаре - около 500.000 человек, Белореченская - около 150.000 человек, Майкопе около 200.000 человек, Темрюк - около 50.000 человек.
  
   Прошу санкции".
  
  19 декабря 1919 года
  
  Председатель В.Ч.К. Ф.Э.Дзержинский
  
  Резолюция Ленина: Расстрелять всех до одного. 30 декабря 1919 г.
  
  
  
  
  
   "Впервые за тысячу лет с момента поселения евреев в России мы получили реальную власть в этой стране"...
  
  Эдуард Тополь. "Открытое письмо"... Сентябрь 1998 г.
  
  
  
  
  
   "Общественное мнение Европы как бы сознательно отворачивается от этой правды, ибо она в своем голом и неприкрашенном виде, становится в слишком непримиримое противоречие с культурными навыками современного правового строя и общепризнанной людской моралью".
  
  С.П.Мельгунов. "Общее Дело", 11-го марта 1921 г. ("На чужой стороне" No.3)
  
  
  
   "Жестокость форм революции я объясняю исключительной жестокостью русского народа".
  
  Максим Горький "О русском крестьянстве"
  
  . . .
  
   Из Швейцарии через Швецию и Финляндию (!?) во главе с Ульяновым-Бланком-Лениным в запломбированных вагонах в Россию прибыли 224 революционера-эмигранта, из которых 170 были из так называемой группы "пораженцев".
  
   Из США во главе с Бронштейном-Троцким на двух пароходах приплыли в нее также революционеры-эмигранты и дезертиры, примазавшиеся к своим единомышленникам, из которых 264 осели в Петрограде.
  
   И только ли эти передовые отряды разрушителей Отечества были переброшены в него?
  
   Нет, в течение года, после февральской "революции" их явилось много, большими и малыми группами и в одиночку.
  
   Петроград, Москва и Киев буквально заполонились ими!
  
  
  
   Прибывшие в тех десантах объявили, что Россия есть незаконное, незавершенное государство, более того - даже противоестественное и противоправное, стоящее как преграда на путях осуществления марксистских идей на практике и потому подлежащее уничтожению и замене новым.
  
  
  
   Отбросив целостную жизнь страны, ее тысячелетнюю историю и великую культуру, они вторглись в Россию, как заразная эпидемия (чума иль проказа), которая, быстро развиваясь на питательной среде, захватила страну, погрузив ее в смуту, а затем в погром.
  
  
  
   Посыпались угрожающие утверждения, что русские не способны к государственному строительству и потому должны уступить место в этом деле другим нациям.
  
  
  
   Запестрели законы, создававшие приоритет действия всем нациям, кроме русской.
  
  
  
   Потому одним из первых был закон об антисемитизме, ставивший иудейское племя выше всех и дававший ему господствующее право.
  
  
  
   Новые захватчики России, погрузив русскую нацию и вместе с ней и весь российский народ в небывалое за всю ее историю рабство, ставили тем самым всемирно-историческую задачу полного сметения с лица Земли народа - духовно-огненного исповедника Спасителя.
  
   Во исполнение той задачи вся антирусская дрянь, все ненавистники России, все потерявшие совесть в предательской измене Родине сплотились, составили союз, чтоб как пауки облепить Россию, высосать из нее живительные соки, повергнуть ее, обессилевшую, ниц.
  
  
  
   Все глубины, все замыслы, весь раскат, вся жуть и мерзость этого союза не раскрыты, и Бог весть, когда они высветятся.
  
   Ныне видны только рябь да слабые волны его проявления.
  
   Одно знаем, что зловещее дело сего союза - не русское, не российское, исторически чуждое Отечеству.
  
  
  
   Разве могло быть русским, российским, отеческим убийство Царя-Освободителя Александра II?
  
  
  
   Для свершения этого преступного акта еще в 1876 году была создана в Лондоне террористическая организация, которую направляли Либерман, Гольденберг и Цукерман.
  
  
  
   И с тех пор закрутилась среди русских целая свора идейных организаторов "Земли, и воли" и "Народной воли", таких, как Натансон, Дейч, Войнаральский, Айзик, Ранчик, Аптекман, Девель, Хотинский, Бух, Колоткевич, Геся Гельфман, Люстиг, Фриденсон, Гартман и другие...
  
  
  
   Акт цареубийства удался, и тем было положено начало народоубийства!
  
  
  
   А кто так упорно многие годы преследовал, стремясь убить выдающегося государственного деятеля России, беззаветного служителя Престолу и Отечеству, защитника ее самобытного развития П.А.Столыпина? За ним гонялись с кинжалами, бомбами, пистолетами, ядами то группы Добржинского, Строгадыцикова, Фейги Элькиной, Лейбы Либермана, то зловещие "летучие отряды" Розы Рабинович, Леи Лапиной и Трауберга.
  
  
  
   Кто за полгода, с октября 1905 по апрель 1906 года, совершил 827 покушений на жизнь одних только чиновников Министерства внутренних дел, из которых 288 были убиты и 383 ранены?
  
  
  
   Государственная власть казнила за это время всего 90 террористов.
  
  
  
   Кто к концу октября 1906 года убил и ранил в целом по стране 3611 различных государственных чинов, а к концу этого года - 4500?
  
  
  
   Кто в эти же годы покушался на жизнь более 9000 государственных служащих и частных лиц?
  
  
  
   Большая часть убийц скрывалась без наказаний, зная, что убивать им дозволено, но наказывать их не положено!
  
   Действовал лозунг: "Убийство всякого православного да к тому же русского есть дело чести и долга"!
  
  
  
   Казалось, хладнокровное убийство П.А.Столыпина на глазах Государя и при большом стечении русских должно было их насторожить о надвигающихся крайне опасных событиях, но этого не произошло.
  
  
  
   Во всеуслышание надо говорить о том, что с начала XX века Россия оказалась беззащитной перед многочисленной "армией" убийц, уничтожавших людей "за должность" и особенно тех из них, которые были административно популярны среди россиян.
  
  
  
   Потому красный террор начался не в 1917 году, а намного раньше, скрытые ЧК действовали задолго до этого года, приговаривая к расправе и убивая лучших людей России.
  
  
  
   Недаром же на южной стене в подвале дома Ипатьевых, где произошла изуверская расправа с Царственными узниками, выдающийся соотечественник, следователь Н.А.Соколов среди бесчисленных кровавых брызг и подтеков обнаружил двустишие из Гейне о царе Валтасаре, оскорбившем Иегову и убитом за это.
  
  
  
   О том, что убийству Православного Царя и его Семьи придавалось религиозное значение, гласила еще одна каббалистическая надпись, замеченная тем же следователем на той же южной стене, следующего содержания (по позднейшей расшифровке): "Здесь по приказанию тайных сил царь был принесен в жертву для разрушения государства. О сем извещаются все народы".
  
  
  
   С того Цареубийства и началось открытое прямое, всеобщее заклание всей исторической России; она предавалась беспощадному разрушению и искоренению!
  
  
  
   Потому и Екатеринбург вскоре переименовали в Свердловск, а площадь Вознесения около "дома особого назначения" - в "площадь народной мести".
  
   Спрашивается: мести какого народа?
  
  
  
   И поверишь в сведения, сообщенные в книге Е.Е.Алферьева: "Император Николай II как человек сильной воли" (со ссылкой на книгу В.Вильтона "Последние дни Романовых", 1920)(...человек сильной воли... - запуганный и опутанный Николай II, "спасая" "семью", "сдал" Россию - Y.M.), о том, что заморский банкир Янкель Шифф уведомил Янкеля Свердлова о приказе "свыше" ритуально убить всю Царскую Семью!
  
  
  
   А кто руководил столь же изуверским убийством в Алапаевске Вел. княгини Елизаветы Федоровны, Вел. князя Сергея Михайловича, князей Иоанна, Игоря и Константина (мл.) Константиновичей, князя Владимира Палей, сестры-келейницы Варвары?
  
   Сергей Михайлович был убит выстрелом в голову, а все остальные сброшены живыми в шахту и забросаны гранатами!
  
  
  
   Кто распорядился и затем убил на Мотовилихинском заводе вблизи Перми Вел. князя Михаила Александровича (последнего русского Императора - с Михаила Федоровича началась династия Романовых - Михаилом Александровичем закончилась... - J.K.), его личного секретаря Н.Н.Джонсона и камердинера П.Ф.Ремиза?
  
  
  
   Кто приказал в 1919 году убить находившихся в Петропавловской крепости сына Александра II - Вел. князя Павла Александровича, внуков Николая II - Вел. князей Николая Михайловича и Георгия Михайловича, а также Вел. князя Дмитрия Константиновича?
  
  
  
   Спустя 70 лет выясняется, что все эти страшные злодейства были не только заранее спланированы, но совершены профессионально одной волей единого союза злоумышленников, преследуя одну цель - принести в жертву слугам антихриста, потомкам виновников Распятия Христа на Голгофе самые великие души России, олицетворявшие ее сокровенную суть и будущее.
  
  
  
   Недаром палач-садист Шая Голощекин 19 июля увозил специальным курьером в отдельном вагоне-салоне "документы" к Янкеля Свердлову - три тяжелых, не по объему, укупорочных ящика, забитых гвоздями и увязанных веревками. Что в них содержалось? Не входило ли в ритуал убийства нечто такое, о чем можно только догадываться: добыть телесные реликвии (а может быть, и кровь!) великих непорочных христианских душ и заложить их в пантеон "заклания"?
  
  
  
   Не случайно в Москве, в среде американских эмигрантов, обслуживавших Янкеля Свердлова и Лейбу Бронштейна (Льва Троцкого), распространился слух, что Шая Голощекин привез в спирте головы бывшего Царя и членов Его Семьи.
  
  
  
   Глубинная суть свершившегося такова: изуверские убийства, соделанные в Екатеринбурге, Алапаевске, Мотовилихе и Петропавловской крепости, были актом мистической мести...
  
  
  
   Именно этим актом раскрывались врата адовы для сгона туда всей Христианской нации.
  
   Кто же теперь усомнится в том, что за Царственными жертвами последовали десятки миллионов жертв россиян!
  
  
  
   И если находятся еще русские люди, которые вместе с палачами Екатеринбургского убийства до сих пор надевают на себя личину лжи и подкладывают в оправдание этого преступления революционную мораль, то пусть они спросят себя: какая мораль на свете оправдывает убийство детей, хотя бы и Царственных? Нет, не было и не будет такой морали! Но именно с этих детей-узников и началось заклание детских душ Россиян!
  
  
  
   Что тогда происходило на Урале - говорит такой факт.
  
   На пороге дома Ипатьева Государя встретил Шая Голощекин - давний соделец Свердлова, обыскал его и сказал: "Гражданин Романов, вам разрешается войти".
  
   Собравшимся около дома россиянам Голощекин кричал: "Чрезвычайка, чего вы смотрите"!
  
   Тысячи русских, пришедших поклониться Государю, были разогнаны прикладами командой иностранцев!
  
   Безродный ублюдок и дегенерат упоенно наслаждался властью над величайшим русским Монархом благословенной Российской державы!
  
  
  
   Разве не ясно было, в чьи руки попали не только Урал, но и Россия!
  
  
  
   В этом вся суть происходившего, да и ныне еще происходящего!
  
  
  
   Дом Ипатьева, обнесенный двумя заборами высотой до верхов окон второго этажа, с угловыми будками для охраны и названный "домом особого назначения", есть и первый застенок, и первый концлагерь-смертник, уготованный Царю и Его Августейшей Семье, их верным слугам!
  
  
  
   Голощекин, Юровский и Заславский - первые властители-изуверы над Царственными узниками и в первом застенке, и в первом концлагере!
  
  
  
   За ними последовали тысячи застенков и концлагерей, предназначенных россиянам, которых встречали на их порогах Шаи, Янкели, Мойши, Гершели, Лейбы, Лазари, и несть им числа.
  
  
  
   Во главе этой шайки стоял ее ЦК.
  
   В 1917-1920 годах его наполняли Ульянов-Бланк-Ленин, Бронштейн-Троцкий, Апфельбаум-Зиновьев, Розенфельд-Каменев, Лурье-Ларин, Мандельштам-Луначарский, Радомысльский-Урицкий, Гольдштейн-Володарский, Янкель Свердлов, Нахамкес-Стеклов, Крыленко.
  
   В том ЦК РСДРП не видно было ни одного русского!
  
  
  
   В 1921 году на Х съезде РКП(б) была избрана "пятерка политбюро" в составе Ульянова-Бланка-Ленина, Бронштейна-Троцкого, Апфельбаума-Зиновьева, Розенфельда-Каменева, Джугашвили-Сталина.
  
   В 1922 году на XI съезде возникла "семерка политбюро" - Ульянов-Бланк-Ленин, Бронштейн-Троцкий, Апфельбаум-Зиновьев, Розенфельд-Каменев, Рыков, Джугашвили-Сталин, Томский-Хонихберг.
  
  
  
   А что происходило тогда с "высшей управительной властью"?
  
   Сразу после захвата власти большевиками председателем ВЦИК, то есть главой "государства", встал Розенфельд-Каменев, а затем - Янкель Свердлов.
  
  
  
   Петроградский совдеп возглавил Апфельбаум-Зиновьев, а Московский - Розенфельд-Каменев.
  
  
  
   Главой Коминтерна сел Апфельбаум-Зиновьев, профинтерна - Соломон Дризо-Лазовский, а комсомола - вначале Цетлин, а затем Рыбкин.
  
  
  
   Кто из россиян до "октябрьского" переворота знал хотя бы понаслышке одного из членов Совнаркома?
  
   Да никто!
  
  
  
   Самочинное "правительство" совдепии тогда захватили Ульянов-Бланк-Ленин, Джугашвили-Сталин, Шлихтер, Протиан, Ландер, Бронштейн-Троцкий, Кауфман, Шмит, Лилина-Книгиссен, Мандельштам-Луначарский, Шпицберг, Апфельбаум-Зиновьев, Гуковский, Гольдштейн-Володарский, Радомысльский-Урицкий, Штейнберг и Финигштейн!
  
  
  
   Вдумаемся: первое "Правительство РСФСР" - без русских!
  
  
  
   Что можно было ожидать от такого "управления" страной?
  
  
  
   Только ее разорение!
  
   Только ее погром!
  
  
  
   Только развал государства и избиение создавшей его нации!...
  
  
  
   Кто же возглавлял красную армию, которая была брошена в основном на подавление восставших россиян?
  
  
  
   Первый комитет революционной обороны Петрограда подпирали Янкель Свердлов, Гольдштейн- Володарский, Драбкин-Гусев, Фишман, Чудновский и другие.
  
  
  
   В марте 1918 года председателем Высшего военного совета и наркомвоенмором был назначен Лейба Бронштейн-Троцкий, а заместителем - Склянский.
  
  
  
   11 сентября 1918 года приказом Бронштейна-Троцкого были образованы фронты и их штабы, новые армии.
  
  
  
   Членами реввоенсоветов фронтов он назначил: восточного - Розенгольца, Драбкина-Гусева, Лашевича; западного - Римма, Блюмберга-Пятницкого, Уншлихта, Ваймана; северного - Глазерова, Зеленского, Биткера; юго-восточного - того же Драбкина-Гусева; юго-западного - опять Драбкина-Гусева да еще Рухимовича; южного (против Врангеля) - Бела Куна и снова Драбкина-Гусева; южного (против Деникина) - Бриллианта-Сокольникова, Ходоровского, Лашевича; кавказского - вездесущего Драбкина-Гусева и неутомимого Розенгольца.
  
  
  
   По приказу Лейбы Бронштейна-Троцкого штабы главных армий возглавляли: Лазаревич, Бухман, Шиловский, Митин, Фельдман, а подпирали их такие члены реввоенсоветов, как Мирский, Шелехес, Бриллиант-Сокольников, Каминский, Лешевич, Шая Голощекин, Аскольдов, Молдавский, Линдов-Лейтензен, Зуль, Розенгольц, Вегер, Кизельштейн, Шумяцкий, Вольфович, Биткер, Мехлис, Розен, Самуил Восков, Апфельбаум-Зиновьев, Моисей Харитонов, Весник, Печерский, Штейнман, Ходоровский, Лещинский, Шнейдерман, Кушнер, Ланда, Таль, Гамарник, Лиде, Бик, Залкинд-Землячка, Рухимович, Ленцман, Упшлихт, Эстрин, Гольденберг, Губельман, Зусманович, Лисовский.
  
  
  
   Все они выступали организаторами и вожаками удушения крестьянских, казачьих, рабочих и городских восстаний.
  
  
  
   Из центра ими руководили Ульянов-Бланк-Ленин, Бронштейн-Троцкий и Янкель Свердлов.
  
  
  
   Ижевское выступление рабочих подавлял вожак латышских стрелков Вацетис.
  
   Кронштадтское восстание потопил в крови Тухачевский, направляемый волей Ульянова-Бланка-Ленина, Бронштейна-Троцкого и Розенфельда-Каменева.
  
   На Тамбовскую крестьянскую армию была брошена красная армия под водительством того же "проверенного" Тухачевского и его заместителя Уборевича да еще Гамарника, Якира и Котовского.
  
  
  
   Высшая и средняя "управительная власть" сосредоточила всю свою злую волю на уничтожении крестьянства.
  
   В коллективистские и последующие колхозные годы этим позорным делом командовали Джугашвили-Сталин, Л.Каганович, Скрябин-Молотов, Эпштейн-Яковлев, Калинин, Бубнов, Бауман, Каминский, Жданов, Киров, Андреев, Эйхе, Хатаевич, Шеболдаев, Варейкис, Шая Голощекин, Постышев, Чубарь, Гей и Иегуда-Ягода.
  
   Подручными Ягоды, как главы ОГПУ, были на местах - Фредберг на Северном Кавказе, Пилер, Круковский и Солоницын в Средней Азии, Пуркис в Закавказье, Заковский-Штубиц в Западной Сибири, Дерибас на Дальнем Востоке, Золин в Казахстане, Райберг, Касперс, Преображенский на Севере, Соколинский, Балицкий и Карлсон на Украине, Блат на Западе, Реденс в Центре, Драбкин, Литвин и Шапиро на Северо-Западе, Райский на Урале, да и всех не перечтешь!
  
   Но нельзя еще не назвать таких "гвардейцев" ОГПУ-НКВД тех лет, как Артузов, Аршакуни, Сломинский, Мейер, Кацнельсон, Курмин, Вуль, Залин, Рыбкин, Гродис, Формейстер, Розенберг, Минкин, Кладовский, Кац, Шпигельман, Патер, Дорфман, Сотников, И.Иванов, Юсис, Гиндин, В.Я.Зайдман, Д.Я.Зайдман, Вольфзон, Дымент, Абрампольский, И.Г.Вейсман, М.М.Вейцман, Б.В.Гинзбург, Баумгарт, Иогансон, Водарский, А.А.Абрамович, Вайнштейн, Кудрик, Лебедь, Путилик, Гольдштейн, Госкин, Курин, Иезуитов.
  
  . . .
  
   "Террор - это убийство, пролитие крови, смертная казнь. Но террор не только смертная казнь, которая ярче всего потрясает мысль и воображение современника... Формы террора бесчисленны и разнообразны, как бесчисленны и разнообразны в своих проявлениях гнет и издевательство"... И.З.Штейнберг "Нравственный лик революции" 1923 г.
  
  
  
   "...Подошла я к двери предназначенной мне общей женской камеры и ахнула.
  
   Нет слов, чтобы передать этот невероятный ужас:
  
   в почти полной темноте, среди отвратительной клейкой грязи копошились 35-40 каких-то полуживых существ. Даже стены камеры были загажены калом и другой грязью"...
  
  
  
   "Мы не ведем войны против отдельных лиц - писал Лацис в "Красном Терроре" 1 ноября 1918 г. "Мы истребляем буржуазию, как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить - к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и "сущность красного террора"".
  
  
  
   Лацис учил своих подчиненных: "Нам нужно не наказание, а уничтожение".
  
  
  
   23-го марта 1919 года английский военный священник Lombаrd сообщал лорду Керзону: "в последних числах августа две барки, наполненные офицерами, потоплены и трупы их были выброшены в имении одного из моих друзей, расположенном на Финском заливе; многие были связаны по двое и по трое колючей проволокой" (A сollесtion of Rеports on Bolsсhеwism in Russiа. аbridgеd еdition of Pаrlаmеntеrs Pаpеr. Russiа Nr. 1. Книга эта переведена на французскiй язык под заглавiем "Lе Bolсhеvismе еn Russiе. Livrе blаnс аnglаis"; цитирую по ней, стр. 159.).
  
  
  
   Тамбовские "Известия": "5-го сентября сожжено 5 сел; 7-го сентября расстреляно более 250 крестьян"...
  
  
  
   В одном Кожуховском концентрационном лагере под Москвой (в 1921-22 г.) содержалось 313 тамбовских крестьян в качестве заложников, в числе их дети от 1 месяца до 16 лет. Среди этих раздетых (без теплых вещей), полуголодных заложников осенью 1921 г. свирепствовал сыпной тиф.
  
   Мы найдем длинные списки опубликованных заложников и заложниц за дезертиров, напр., в "Красном воине" 12-го ноября 1919 г. Здесь вводится даже особая рубрика для некоторых заложников: "приговорен к расстрелу условно".
  
  
  
   Дело капитана Щасного, разсматривавшееся в Москве в мае 1918 г. в, так называемом, Верховном Революционном Трибунале.
  
  
  
   Капитан Щасный спас остаток русского флота в Балтийском море от сдачи немецкой эскадре и привел его в Кронштадт. Он был обвинен, тем не менее, в измене.
  
  
  
   Обвинение было формулировано так: "Щасный, совершая геройский подвиг, тем самым создал себе популярность, намереваясь впоследствии использовать ее против советской власти". Главным, но и единственным свидетелем против Щасного выступил Лейба Бронштейн-Троцкий.
  
  
  
   22-го мая Щасный был расстрелян "за спасение Балтийского флота".
  
  
  
   Неудивительно, что кронштадтских врачей расстреляли за "популярность среди рабочих".
  
  
  
   Председатель Германской Комиссии (действовавшей на основании Брестского договора), лейтенант Балк приказом за No. 4, 21-го июля 1918 г., объявлял гражданскому населению города Ярославля, что ярославский отряд Северной Добровольческой Армии сдался вышеозначенной Германской Комиссии. Сдавшиеся были выданы большевицкой власти и в первую очередь 428 из них были расстреляны.
  
  
  
   Опубликованный в Англии отчет сестер милосердия русского Красного Креста для доклада международному Красному Кресту в Женеве насчитывает в одном Киеве 3000 расстрелов. (In the Shadow of Death. Statement of Red Cross sister on the Bolshewist Prisons in Kiew. Архив Революцiи VI.)
  
   Общее число погибших в Киеве при большевиках, по мнению Нилостонского, не менее 12.000 человек...
  
  . . .
  
   "...К этому оврагу, как только стает снег, опасливо озираясь, идут группами и в одиночку родственники и знакомые погибших. Вначале за паломничества там же арестовывали, но приходивших было так много... и, несмотря на аресты, они все-таки шли. Вешние воды, размывая землю, вскрывали жертвы коммунистического произвола. От перекинутого мостика, вниз по оврагу на протяжении сорока-пятидесяти саженей грудами навалены трупы. Сколько их?
  
   Едва ли кто может это оказать. Даже сама чрезвычайка не знает. За 1918 и 1919 г. было расстреляно по спискам и без списков около 1500 человек. Но на овраг возили только летом и осенью, а зимой расстреливали где-то в других местах. Самые верхние - расстрелянные предыдущей поздней осенью - еще почти сохранились. В одном белье, со скрученными веревкой назад руками, иногда в мешке или совершенно раздетые...
  
   Жутко и страшно глядеть на дно страшного оврага. Но смотрят, напряженно смотрят пришедшие, разыскивая глазами хоть какой либо признак, по которому бы можно было узнать труп близкого человека"...
  
   "...И этот овраг с каждой неделей становится страшнее и страшнее для саратовцев. Он поглощает все больше и больше жертв. После каждого расстрела крутой берег оврага обсыпается, вновь засыпая трупы; овраг становится шире. Но каждой весной вода открывает последние жертвы расстрела"... ("Че-Ка". "Из деятельности саратовской чрезвычайки" стр.197 Материалы о деятельности чрезвычайных комиссий изданные в Берлине партией социал-революционеров. 1922 г. Исключительная ценность этой книги состоит с том, что здесь собран материал иногда из первых рук, иногда в самой тюрьме от потерпевших, от очевидцев, от свидетелей; она написана людьми, знающими непосредственно то, о чем приводится им говорить.)
  
  . . .
  
   Авербух в своей не менее ужасной книге, изданной в Кишиневе в 1920 г., "Одесская Чрезвычайка" насчитывает 2200 жертв "красного террора" в Одессе за три месяца 1919 г. ("красный террор" был объявлен большевиками в июле 1919 г., когда добровольческие войска заняли Харьков). Расстрелы начались задолго до официального объявления так называемого "красного террора" - через неделю, другую после вторичного занятия Одессы большевиками. Массовые расстрелы начались с середины апреля - утверждают все свидетели, давшие показания в Деникинской комиссии.
  
  . . .
  
   В марте 1919 года в Астрахани происходит рабочая забастовка. Очевидцы свидетельствуют, что эта забастовка была затоплена в крови рабочих. (Че-Ка. "Астраханские расстрелы", стр. 251, 253.)
  
  
  
   "...Десятитысячный митинг мирно обсуждавших свое тяжелое материальное положение рабочих был оцеплен пулеметчиками, матросами и гранатчиками. После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок. Затем затрещали пулеметы, направленные в плотную массу участников митинга, и с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.
  
   Митинг дрогнул, прилег и жутко затих.
  
   За пулеметной трескотней не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков убитых насмерть...
  
   В подвалах чрезвычайных комендатур и просто во дворах расстреливали.
  
   С пароходов и барж бросали прямо в Волгу.
  
   Некоторым несчастным привязывали камни на шею.
  
   Некоторым вязали руки и ноги и бросали с борта.
  
   Один из рабочих, оставшийся незамеченным в трюме, где-то около машины и оставшийся в живых рассказывал, что в одну ночь с парохода "Гоголь" было сброшено около ста восьмидесяти (180) человек.
  
   А в городе в чрезвычайных комендатурах было так много расстрелянных, что их едва успевали свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под видом "тифозных"...
  
   ...Чрезвычайный комендант Чугунов издал распоряжение, которым под угрозой расстрела воспрещалось растеривание трупов по дороге к кладбищу.
  
   Почти каждое утро вставшие астраханцы находили среди улиц полураздетых, залитых кровью застреленных рабочих.
  
   И от трупа к трупу, при свете брезжившего утра живые разыскивали дорогих мертвецов...
  
  
  
   13-го и 14-го марта расстреливали по-прежнему только одних рабочих.
  
   Но потом власти, должно быть, спохватились.
  
   Ведь нельзя было даже свалить вину за расстрелы на восставшую "буржуазию".
  
   И власти решили, что "лучше поздно, чем никогда".
  
   Чтобы хоть чем-нибудь замаскировать наготу расправы с астраханским пролетариатом, решили взять первых попавших под руку "буржуев" и расправиться с ними по очень простой схеме: брать каждого домовладельца, рыбопромышленника, владельца мелкой торговли, заведения и расстреливать"...
  
  
  
   К 15 марта едва ли было можно найти хоть один дом, где бы не оплакивали отца, брата, мужа.
  
   В некоторых домах исчезло по нескольку человек.
  
   Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить поголовным допросом граждан Астрахани.
  
   Сначала называли цифру две тысячи.
  
   Потом три...
  
   Потом власти стали опубликовывать сотнями списки расстрелянных "буржуев".
  
   К началу апреля называли четыре тысячи жертв.
  
   A репрессии все не стихали.
  
   Власть решила очевидно отомстить на рабочих Астрахани за все забастовки, и за Тульские, и за Брянские и за Петроградские, которые волной прокатились в марте 1919 года. Только к концу апреля расстрелы начали стихать.
  
  
  
   Жуткую картину представляла Астрахань в это время.
  
   На улицах - полное безлюдье.
  
   В домах потоки слез.
  
   Заборы, витрины и окна правительственных учреждений были заклеены приказами, приказами и приказами"...
  
  . . .
  
   "...именно в ту ночь, когда в типографиях уже набиралось объявление об амнистии, долженствовавшее появиться на другой день утром в газетах, по тюрьмам производились массовые расстрелы. Это следует помнить тем, которые указывают на частое издание актов амнистии советской властью.
  
   Как тревожны бывали ночи, когда ожидалась амнистия, скажет всякий, кому в это время приходилось коротать свои дни в тюремном заключении. Я помню эти ночи в 1920 г. в Бутырской тюрьме перед амнистией, изданной в годовщину октябрьской революции.
  
   Не успевали тогда привозить голые трупы людей, застреленных в затылок, на Калитниковское кладбище.
  
   Так было в Москве, так было и в провинции.
  
   Политические говорили, что это - жертвоприношения богам коминтерна.
  
   А фраера и уголовные радовались.
  
   Амнистию готовят.
  
   Поэтому, кого надо в спешном порядке порасстреляют, а остальных амнистируют в честь коминтерна".
  
  
  
   "В ночь перед выходом декрета об уничтожении смертной казни по приговорам чрезвычаек... 120 человек увезли из Бутырок и расстреляли...
  
   Смертники каким то образом узнали о декрете, разбежались по двору, молили о пощаде, ссылаясь на декрет.
  
   Сопротивляющихся и покорных - всех перебили, как скотину...
  
   Эта тризна тоже войдет в историю!" ("Кремль за решеткой" стр.112)
  
  
  
   "Уже постановление В.Ч.К. было принято, даже отпечатано в новогодних газетах (по ст. ст.), а во дворе M.Ч.К. наспех расстреляли 160 человек, оставшихся в разных подвалах, тюрьмах, лагерях, из тех, кого, по мнению Коллегии, нельзя было оставить в живых.
  
   Тут погибли в числе прочих уже осужденные трибуналом и половину срока отбывшие в лагере, как напр. по делу Локкарта - Хвалынский, получивший даже в этом жестоком процессе только 5 лет лагеря.
  
   Расстреливали 13-го и 14-го.
  
   В тюремную больницу утром привезли из М.Ч.К. человека с простреленной челюстью и раненым языком. Кое-как он объяснил знаками, что его расстреливали, но не достреляли, и считал себя спасенным, раз его не прикончили, а привезли в хирургическое отделение больницы и там оставили. Он сиял от счастия, глаза его горели, и видно было, что он никак не может поверить своей удаче. Ни имени его, ни дела его установить не удалось. Но вечером его с повязкой на лице забрали и прикончили"... ("Че-Ка". "Тюрьма Всероссийской чрезвычайной комиссии", ст. 147.)
  
  
  
   Особый Отдел В.Ч.К. разослал 15-го апреля председателям Особых Отделов при местных Ч.К. циркуляр следующего содержания: "В виду отмены смертной казни предлагаем всех лиц, которые по числящимся за ними разным преступлениям подлежат высшим мерам наказания, отправлять в полосу военных действий, как в место, куда декрет об отмене смертной казни не распространяется".
  
  . . .
  
   ...Архангельск называется "городом мертвых".
  
  
  
   Осведомленная корреспондентка "Голоса России" (25-го марта 1922 г.), бывшая здесь в апреле 1920 г., "вскоре после ухода из города английских войск" пишет: "После торжественных похорон пустых красных гробов началась расправа...
  
  
  
   Целое лето город стонал под гнетом террора.
  
   У меня нет цифр, сколько было убито, знаю, что все 800 офицеров, которым правительство Миллера предложило ехать в Лондон по Мурманской жел.дор., а само уехало на ледоколе, были убиты в первую очередь".
  
  
  
   Корреспондент "Рев. России" сообщает: "в сентябре был день красной расправы в Холмогорах. Расстреляно более 200".
  
  . . .
  
   На Дону, на Кубани, в Крыму и в Туркестане повторялся один и тот же прием.
  
  
  
   Объявляется регистрация или перерегистрация для бывших офицеров, или для каких либо категорий, служивших у "белых".
  
   Не предвидя и не ожидая ничего плохого, люди, проявившие свою лояльность, идут регистрироваться, а их схватывают, в чем они явились, немедленно загоняют в вагоны и везут в Архангельские лагеря.
  
   В летних костюмчиках из Кубани или Крыма, без полотенца, без кусочка мыла, без смены белья, грязные, завшивевшие, попадают они в Архангельский климат с очень проблематическими надеждами на возможность не только получить белье и теплую одежду, но и просто известить близких о своем местонахождении.
  
   Такой же прием был применен в Петрограде по отношению к командному составу Балтийского флота.
  
   Это - те, которые не эмигрировали, не скрывались, не переправились ни к Юденичу, ни к Колчаку, ни к Деникину. Все время они служили советской власти и, очевидно, проявляли лояльность, ибо большинство из них за все четыре года большевизма ни разу не были арестованы. 22-го августа 1921 г. была объявлена какая-то перерегистрация, шутка достаточно обычная и не первый раз практикующаяся. Каждый из них, в чем был, со службы заскочил перерегистрироваться.
  
   Свыше 300 чел. было задержано. Каждого из них просто приглашали в какую-то комнату и просили подождать.
  
   Двое суток ждали они в этой комнате, а потом их вывели, окружили громадным конвоем, повели на вокзал, усадили в теплушки и повезли по разным направлениям, - ничего не говоря, - в тюрьмы Орла, Вологды, Ярославля и еще каких то городов"...
  
  
  
   Это часто лишь форма сокрытой смертной казни. (Че-Ка. "Штрихи тюремного быта", стр. 119-120.)
  
  
  
   Вот сцена, зафиксированная "Волей России" (1920, No. 14.) из расправ Кедрова (Цедербаум) на севере:
  
  
  
   В Архангельске Кедров (Цедербаум), собрав 1200 офицеров, сажает их на баржу вблизи Холмогор и затем по ним открывается огонь из пулеметов - "до 600 было перебито!"
  
  
  
   Вы не верите?
  
  
  
   Вам кажется это невероятным, циничным и бессмысленным?
  
  
  
   Но такая судьба была довольно обычна для тех, кого отправляли в Холмогорский концентрационный лагерь.
  
  
  
   ("Раздевши, убивают на баржах и топят в море" - говорит цитированная выше корреспондентка "Голоса России".)
  
  
  
   Этого лагеря просто напросто не было до мая 1921 г.
  
  
  
   И в верстах 10 от Холмогор партии прибывших расстреливались десятками и сотнями.
  
  
  
   Лицу, специально ездившему для нелегального обследования положения заключенных на севере, жители окружных деревень называли жуткую цифру 8000 таким образом погибших.
  
  
  
   И, может быть, это зверство в действительности в данном случае было гуманно, ибо открытый впоследствии Холмогорский лагерь, получивший наименование "Лагеря смерти", означал для заключенных медленное умирание, в атмосфере полной приниженности и насилия.
  
  
  
   Человеческая совесть отчаивается все-таки верить в эти потопления на баржах, в XX веке восстанавливающие известные случаи периода французской революции. Но об этих баржах современности говорит нам даже не глухая молва.
  
  
  
   Владимир Войтинский в своей статье, служащей предисловием к книге "12 смертников", (суд над социалистами-революционерами в Москве) сообщает:
  
  
  
   "В 1921 году большевики отправили на барже 600 заключенных из различных Петроградских тюрем в Кронштадт; на глубоком месте между Петроградом и Кронштадтом, баржа была пущена ко дну: все арестанты потонули, кроме одного, успевшего вплавь достичь Финляндского берега"... ("12 смертников", стр. 25.)
  
  . . .
  
   Очень осведомленный в одесских делах константинопольский корреспондент "Общего Дела" Л.Леонидов в ряде очерков: "Что происходит в Одессе" ("Общ. Дело", No. 223 и др. за 1921 г.), к которым нам еще придется вернуться, рисует потрясающие картины жизни в Одессе в эти дни. По его словам число расстрелянных по официальным данным доходит до 7000. (Жители считают от 10-15 тысяч жертв - добавляет корреспондент.).
  
  
  
   Расстреливают по 30-40 в ночь, а иногда по 200-300.
  
  
  
   Тогда действует пулемет, ибо жертв слишком много, чтобы расстреливать по одиночке. Тогда не печатают и фамилий расстрелянных, ибо берутся целые камеры из тюрем и поголовно расстреливаются.
  
  . . .
  
   Тогда же произошла расправа над галичанами, изменившими большевикам.
  
   Тираспольский гарнизон был поголовно расстрелян.
  
   Из Одессы приказано было эвакуировать ввиду измены всех галичан, но когда они собрались на товарную станцию с женами, детьми и багажом, их стали расстреливать из пулеметов.
  
   В "Известиях" появилось сообщение, что галичане, изменившие пролетариату, пали жертвой озлобленной толпы. (Осипов. "На переломе". Очерк 1917-1922 г., стр.67-68)
  
  . . .
  
   ...Чем больше укреплялась советская власть на Дону, тем ярче вырисовывалась метода ее работы.
  
   Прежде всего под подозрение было взято все казачье население.
  
   Чрезвычайка, вдохновляемая Петерсом, заработала.
  
   Чтобы не слышно было выстрелов, два мотора работали беспрерывно...
  
   Очень часто сам (Петерс) присутствовал при казнях...
  
   Расстреливали пачками.
  
   Был случай, когда в одну ночь расстрелянных насчитывалось до 90 человек.
  
   Красноармейцы говорят, что за Петерсом всегда бегает его сын, мальчик 8-9 лет, и постоянно пристает к нему: "папа, дай я"...
  
  . . .
  
   Крым назывался "Всероссийским Кладбищем".
  
  
  
   Мы слышали об этих тысячах от многих, приезжавших в Москву из Крыма.
  
  
  
   Расстреляно 50.000 - сообщает "За Народ" (No. 1).
  
   Другие число жертв исчисляют в 100-120 тысяч, и даже 150 тыс.
  
  
  
   Какая цифра соответствует действительности, мы, конечно, не знаем, пусть она будет значительно ниже указанной! (И.С.Шмелев в своем показании лозаннскому суду говорит, что расстреляно более 120 тысяч мужчин, женщин, старцев и детей. Ссылаясь на свидетельство д-ра Шипина, он утверждает, что официальные большевицкие сведения в свое время определяли число расстрелянных в 56 тыс. человек...) Неужели это уменьшит жестокость и ужас расправы с людьми, которым в сущности была гарантирована "амнистия" главковерхом Фрунзе? Здесь действовал известный венгерский коммунист и журналист Бэла Кун.
  
  
  
   Крымская резня 1920-1921 г. вызвала даже особую ревизию со стороны ВЦИК-а.
  
  
  
   Были допрошены коменданты городов и по свидетельству корреспондента "Руль" (3-го августа 1921 г. См. также "Посл. Нов.", No.392.) все они в оправдание предъявляли телеграмму Бэла Куна и его секретаря "Землячки" (Самойлова, получившая в марте 1921 г. за "особые труды" орден красного знамени) (Как сообщал в 1922 г. "Голос России", Самойлова была "похищена" в Гурзуфе зелеными и убита.), с приказанием немедленно расстрелять всех зарегистрированных офицеров и военных чиновников.
  
  
  
   Итак, расстрелы первоначально происходили по регистрационным спискам.
  
   Очередь при регистрации - рассказывает очевидец А.В. Осокин, приславший свои показания в лозаннский суд ("Посл. Новости", 10-го августа 1921 г.) - была в "тысячи человек". "Каждый спешил подойти первым к... могиле..."
  
  
  
   Месяцами шла бойня.
  
  
  
   Смертоносное таканье пулемета слышалось каждую ночь до утра...
  
  
  
   Первая же ночь расстрелов в Крыму дала тысячи жертв: в Симферополе 1800 человек (В Симферополе, в имении Крымтаева, в течение нескольких ночей из пулеметов было расстреляно более 5 1/2 тыс. человек, зарегистрированных воинских чинов ("Общ. Дело", 10-го июля 1921 г.).), Феодосии 420, Керчи 1300 и т. д.
  
  
  
   Неудобство оперировать такими укомплектованными батальонами сказалось сразу.
  
  
  
   Как ни мутнел рассудок, у некоторых осталось достаточно воли, чтобы бежать.
  
  
  
   Поэтому на будущее назначены были меньшие партии и в две смены за ночь.
  
  
  
   Для Феодосии 60 человек, в ночь - 120.
  
  
  
   Население ближайших к месту расстрела домов выселилось: не могло вынести ужаса пытки.
  
   Да и опасно - недобитые подползали к домам и стонали о помощи.
  
   За сокрытие сердобольные поплатились головой.
  
  
  
   Расстреливаемых бросали в старые Генуэзские колодцы.
  
  
  
   Когда же они были заполнены, выводили днем партию приговоренных, якобы для отправления в копи, засветло заставляли рыть общие могилы, запирали часа на два в сарай, раздевали до крестика и с наступлением темноты расстреливали.
  
  
  
   Складывали рядами.
  
  
  
   На расстрелянных через минуту ложился новый ряд живых "под равнение" и так продолжалось, пока яма не наполнялась до краев.
  
  
  
   Еще утром приканчивали некоторых разможживанием головы камнями.
  
  
  
   Сколько похоронено полуживых!...
  
  
  
  
  
   В Керчи устраивали "десант на Кубань": вывозили в море и топили.
  
  
  
   Обезумевших жен и матерей гнали нагайками и иногда расстреливали.
  
  
  
   За "Еврейским кладбищем" в Симферополе можно было видеть расстрелянных женщин с грудными младенцами.
  
  
  
  
  
   Когда первые запасы обреченных стали приходить к концу, началось пополнение из деревень, хотя там расправа часто происходила на месте.
  
  
  
   В городах были организованы облавы.
  
  
  
   Напр. в Симферополе в результате облавы 19-20-го декабря оказалось задержанными 12.000 человек.
  
  
  
   Наибольшие расстрелы происходили в Севастополе и Балаклаве, где Ч.К. расстреляла, если верить очевидцам, до 29 тыс. человек.
  
  
  
   В Севастополе не только расстреливали, но и вешали; вешали даже не десятками, а сотнями.
  
  
  
   "Нахимовский проспект увешан трупами офицеров, солдат и гражданских лиц, арестованных на улице и тут же наспех казненных без суда.
  
  
  
   Город вымер, население прячется в погребах, на чердаках".
  
  
  
  
  
   "Офицеров вешали - добавляет другой очевидец - обязательно в форме с погонами.
  
  
  
   Невоенные, большею частью, болтались полураздетыми".
  
  
  
   На улицах вешали "для назидания".
  
  
  
   "Были использованы все столбы, деревья и даже памятники"...
  
  
  
   Исторический бульвар весь разукрасился качающимися в воздухе трупами.
  
  
  
   Та же участь постигла Нахимовский проспект, Екатерининскую и Большую Морскую улицу и Приморский "бульвар".
  
  
  
   В довершение целым селам был предложен ультиматум: "если не вернете ушедших в горы, то будете спалены". (Деревни Демерджи, Шумы, Корбек, Саблы и др.).
  
  
  
   Но ультиматум не был приведен в исполнение, так как зеленые в свою очередь заявляли, что в случае исполнения угрозы, они вырежут всех коммунистов и их семьи, не только в деревнях, но и в таких городах, как Алушта, Симеиз, Судак.
  
  
  
   "Система заложничества имела кровавые результаты в зиму 1921-22 гг. в северных уездах Таврии и Екатеринославщины, во время так называемого "разоружения деревни". На села (напр., Троицкое, Богдановка, Мелитополь) налагалось определенное количество оружия, которое они должны были сдать в течение суток. Количество, значительно превышавшее наличие. Бралось человек 10-15 заложников. Конечно, деревня не могла выполнить, и заложники расстреливались".
  
  
  
   В Феодосии раскрыта база "зеленых" - расстреляно 3 гимназиста и 4 гимназистки в возрасте 15-16 лет.
  
  
  
   В сентябре, поверив "амнистии", с гор спускаются две партии зеленых во главе с татарином Маламбутовым. Показательна его судьба - о ней рассказывает автор дневника, напечатанного в "Последних Новостях":
  
  
  
   "Чекисты, захватив Маламбутова, выпустили за его подписью воззвание к еще оставшимся в горах зеленым, в котором указывают на свое миролюбие и на то, что "у всех, у нас, товарищи зеленоармейцы, - один враг... этот враг - капитал" и т.д. в том же роде.
  
   Попавшийся Маламбутов принужден был отправиться со своим штабом, в сопровождении значительного отряда чекистов, в горы и выдать все укромные участки и заветные места зеленых.
  
   Крестьяне окрестных деревень передают, что вот уже вторые сутки в горах идет отчаянная пальба: это - красные выкуривают последних зеленых, преданных несчастным Малабутовым.
  
   Сегодня Маламбутова с его товарищами гнусно расстреляли, обвинив в шпионаже".
  
  
  
   "В отместку за казнь Маламбутова - добавляет корреспондент - зеленые мстят красным жестоко и зверски. Попадающихся в их руки коммунистов подвергают средневековым пыткам".
  
  . . .
  
   Возвращаются казаки, бежавшие с родины. Их ждет не амнистия, а кары.
  
  
  
   Казак Чувилло, вновь бежавший из Ейска, передает в русских заграничных газетах, что из партии в 3500 человек расстреляно 894. ( "Архив Рус. Рев.", XII, 132. Об этих расстрелах в свое время были сведения во всех эмигрантских газетах.) Корреспондент Русского Национального Комитета ("Вестник", No. 1. Март 1923 г., стр. 28-29.) в очерке, озаглавленном "Возвращение на родину" собрал множество подобных фактов. Он утверждает, что "по сведениям из разных источников, в том числе одесских советских газет, было расстреляно до 30 проц. прибывших из Константинополя в Новороссийск в апреле 1921 г. на пароходе "Решид-Паша". На пароходе было 2500 возвращавшихся на родину. Первым своим рейсом в феврале пароход привез 1500 человек. "Как общее правило - утверждает автор - все офицеры и военные чиновники расстреливались немедленно в Новороссийске". Всего из этой партии было расстреляно около 500. Остальные отправлены были в концентрационные лагеря, и многие на Север, т.е. почти на верную смерть.
  
  . . .
  
   Не надо упускать из вида и той тактики, которая вошла в большевицкий обиход: месть приходит с значительным запозданием во времени. Люди пропадают "без вести", идут в ссылку, попадают в долгое тюремное заключение много времени спустя после получения официальных гарантий.
  
  . . .
  
   Что может быть красноречивее факта, установленного специальной комиссией В.Ц.И.К. - зарегистрировано 826 самочинных расстрелов Гос.Пол.Упр.: самочинных, т.е. произведенных с нарушением установленных ныне внешних форм.
  
  . . .
  
   "Расстрелам нет конца" - сообщает приехавший из России "Новому Времени". (21-го сентября 1923 г.) Но все делается скрытнее. Из Тамбова посылают расстреливать куда-нибудь в Саратов, а из Саратова еще в иное место, чтобы заметать следы.
  
  . . .
  
   "Исчезают люди, и нигде не узнаешь, куда они девались".
  
  . . .
  
   Были попытки подвести итоги.
  
   Один такой теоретический подсчет был сделан Ев.Комниным в "Руле". (Еще о "Голове Медузы". "Руль", 3-го августа 1923 г.)
  
   Приведу его соображения - они интересны для установления этой возможной статистики человеческих казней:
  
  
  
   "Зимой 1920 г. в состав РСФСР входило 52 губернии - с 52 чрезвычайными комиссиями, 52 особыми отделами и 52 губревтрибуналами. Кроме того: безчисленные эртечека (район.транспорт.чрез.ком.), железнодорожные трибуналы, трибуналы вохр. (войска внутренней охраны, ныне войска внутренней службы), выездные сессии, посылаемые для массовых расстрелов "на местах". К этому списку застенков надо отнести особые отделы и трибуналы армии, тогда 16, и дивизий.
  
   Всего можно насчитать до 1000 застенков - а если принять во внимание, что одно время существовали и уездные чека - то и больше.
  
   С тех пор количество губерний РСФСР значительно возросло - завоеваны Сибирь, Крым, Дальний Восток. Увеличилось, следовательно, в геометрической прогрессии и количество застенков.
  
   По советским сводкам можно было (тогда, в 1920 г. - с тех пор террор отнюдь не сократился, о нем лишь меньше сообщается) установить среднюю цифру в день для каждого застенка: кривая расстрелов подымается от 1 до 50 (последняя цифра - в крупных центрах) и до 100 в только что завоеванных красной армией полосах. Эти взрывы террора находили, однако, периодически и опять спадали, так что среднюю (скромную) цифру надо установить приблизительно в 5 человек в день, или помножив на 1000 (застенков) - 5000 человек и в год около 1 1/2 миллиона.
  
  
  
   Деникинская комиссия по расследованию деяний большевиков в период 1918-19 гг., в обобщающем очерке (Он не был напечатан и составлен был в частном порядке.) о "красном терроре" насчитала 1.700.000 жертв.
  
  . . .
  
   Начну с материалов "Особой Комиссии".
  
  
  
   Дело No. 40 - "акт расследования о злодеяниях, учиненных большевиками в городе Таганроге за время с 20 января по 17 апреля 1918 года".
  
  
  
   20 января юнкера заключили перемирие и сдались большевикам с условием беспрепятственного выпуска их из города, однако, это условие большевиками соблюдено не было и с этого дня началось проявление "исключительной по своей жестокости" расправы с сдавшимися.
  
  
  
   ...Ужасной смертью погиб штабс-капитан, адъютант начальника школы прапорщиков: его, тяжело раненого, большевицкие сестры милосердия взяли за руки и за ноги и, раскачав, ударили головой о каменную стену.
  
  
  
   ...Большинство арестованных "контрреволюционеров" отвозилось на металлургический, кожевенный и, главным образом, Балтийский завод.
  
   Там они убивались, при чем большевиками была проявлена такая жестокость, которая возмущала даже сочувствовавших им рабочих, заявивших им по этому поводу протест.
  
  
  
   На металлургическом заводе красногвардейцы бросили в пылающую доменную печь до 50 человек юнкеров и офицеров, предварительно связав им ноги и руки в полусогнутом положении.
  
   Впоследствии остатки этих несчастных были найдены в шлаковых отбросах на заводе.
  
  
  
   Около перечисленных заводов производились массовые расстрелы и убийства арестованных, при чем тела некоторых из них обезображивались до неузнаваемости.
  
  
  
   Убитых оставляли подолгу валяться на месте расстрела и не позволяли родственникам убирать тела своих близких, оставляя их на съедение собакам и свиньям, которые таскали их по степи.
  
  
  
   По изгнании большевиков из Таганрогского округа, полицией в присутствии лиц прокурорского надзора, с 10 по 22 мая 1918 г. было совершено вырытие трупов погибших, при чем был произведен медико-полицейский осмотр и освидетельствование трупов, о чем были составлены соответствующие протоколы...
  
  
  
   Допрошенное при производстве расследования в качестве свидетеля лицо, наблюдавшее за разрытием означенных могил, показало, что ему воочию при этом раскрытии пришлось убедиться, что жертвы большевицкого террора перед смертью подвергались мучительным страданиям, а самый способ лишения жизни отличается чрезмерной, ничем не оправдываемой жестокостью, свидетельствующей о том, до чего может дойти классовая ненависть и озверение человека.
  
  
  
   На многих трупах, кроме обычных огнестрельных ранений, имелись колотые и рубленные раны прижизненного происхождения, зачастую в большом количестве и разных частях тела; иногда эти раны свидетельствовали о сплошной рубке всего тела; головы у многих, если не большинства, были совершенно разможжены и превращены в бесформенные массы с совершенной потерей очертаний лица; были трупы с отрубленными конечностями и ушами; на некоторых же имелись хирургическия повязки - ясное доказательство захвата их в больницах и госпиталях".
  
  . . .
  
   Дело No. 56.
  
  
  
   В Евпатории красные войска появились 14 января.
  
  
  
   Казни происходили так: лиц, приговоренных к расстрелу, выводили на верхнюю палубу и там, после издевательств, пристреливали, а затем бросали за борт в воду. (Казни происходили на судне "Румыния"). Бросали массами и живых, но в этом случае жертве отводили назад руки и связывали их веревками у локтей и у кистей, помимо этого связывали и ноги в нескольких местах, а иногда оттягивали голову за шею веревками назад и привязывали к уже перевязанным рукам и ногам. К ногам привязывались "колосники".
  
  
  
   Все арестованные офицера (всего 46) со связанными руками были выстроены на борту транспорта - добавляет другой повествователь (H. Кришевский, "В Крыму" (1916-1918 г.) "Арх. Рус. Рев." ХIII, 108.) - один из матросов ногой сбрасывал их в море, где они утонули. Эта зверская расправа была видна с берега, там стояли родственники, дети, жены... Все это плакало, кричало, молило, но матросы только смеялись.
  
  
  
   Ужаснее всех погиб шт.ротм. Новацкий, которого матросы считали душой восстания в Евпатории. Его, уже сильно раненого, привели в чувство, перевязали и тогда бросили в топку транспорта.
  
  
  
   Казни происходили и на транспорте "Трувор", при чем, по словам очевидца, следующим образом:
  
  
  
   перед казнью, по распоряжению судебной комиссии, к открытому люку подходили матросы и по фамилии вызывали на палубу жертву.
  
  
  
   Вызванного под конвоем проводили через всю палубу мимо целого ряда вооруженных красноармейцев и вели на так называемое "лобное место" (место казни).
  
  
  
   Тут жертву окружали со всех сторон вооруженные матросы, снимали с жертвы верхнее платье, связывали веревками руки и ноги и в одном нижнем белье укладывали на палубу, а затем отрезывали уши, нос, губы, половой член, а иногда и руки и в таком виде жертву бросали в воду.
  
  
  
   После этого палубу смывали водой и таким образом удаляли следы крови.
  
  
  
   Казни продолжались целую ночь и на каждую казнь уходило 15-20 минут.
  
  
  
   Во время казней с палубы в трюм доносились неистовые крики и для того, чтобы их заглушить, транспорт "Трувор" пускал в ход машины и как бы уходил от берегов Евпатории в море.
  
  
  
   В III т. "Очерков" ген. Деникина приведена жуткая иллюстрация:
  
  
  
   "Опознание трупов людей, замученных большевиками в Евпатории". Она не оставляет никаких сомнений в подлинности вышеописанного.
  
  . . .
  
   В материалах Деникинской комиссии перед нами проходят последовательно города: Харьков, Полтава и др.
  
  
  
   И повсюду "трупы с отрубленными руками и разможженными костями и оторванными головами", "с переломленными челюстями, с отрезанными половыми органами".
  
  
  
   В числе жертв были молодые девушки, старухи и беременные женщины"... ("Общее Дело", 23-го августа).
  
  . . .
  
   "В Благовещенске - пишет Нокс (давший согласие на выдачу А.В.Колчака Фельдману - Y.M.) в военное министерство - были найдены офицеры и солдаты отряда Торболова с грамофонными иглами под ногтями, с вырванными глазами, со следами от гвоздей на плечах, на месте эполет. Их тела превратились в какие-то замерзшие статуи; их вид был ужасен". (В Благовещенске в дни погрома "буржуазии" в апреле 1918 г. погибло до 1500 человек. А.Будберг. Дневник. Арх. Рус. Рев." XIII, 197.)
  
  
  
   Эльстон пишет Бальфуру 14-го января 1919 г.:
  
   ..."Число зверски убитых в уральских городах неповинных граждан достигает нескольких сот.
  
   Офицерам, захваченным тут большевиками, эполеты прибивались гвоздями к плечам; молодые девушки насиловались; штатские были найдены с выколотыми глазами, другие - без носов; двадцать пять священников были расстреляны в Перми, а епископ Андроник заживо зарыт.
  
   Мне обещали дать общий итог убитых и другие подробности, когда они будут собраны".
  
  
  
   Вот сообщение Эльстона Бальфуру 18-го января 1919 г.
  
   ..."Даже турецкие зверства в Армении не могут сравниться с тем, что теперь делают большевики в России... Во время боев в Уссурийском районе в июле 1918 г. д-р Т. нашел на поле сражения ужасно изуродованные трупы чешских солдат.
  
  
  
   У них были отрезаны половые органы, вскрыты черепа, изрублены лица, вырваны глаза и вырезаны языки"...
  
  . . .
  
   В разных местах разные категории свидетельств таким образом рисуют нам однотонные по ужасам картины.
  
  
  
   Много материала о Балтике заключается в донесениях, помещенных в "Белой Книге"; здесь рассказывается о сотнях с выколотыми глазами и т.д., и т.д.
  
  
  
   Автор воспоминаний о революции в Закавказьe ("Архив Революции", IX, 190) говорит о 40.000 мусульман, погибших от руки большевиков при восстании в Елисаветполе в 1920 г. и т.д.
  
  . . .
  
   Чтобы понять всю совокупность явления, именуемого "красным террором", нельзя пройти мимо этих фактов, происходивших непосредственно на территории гражданской войны. И даже не в момент боя, не в момент столкновения, когда разгораются звериные страсти человеческой натуры. Нельзя ограничиться отпиской, что все это "эксцессы", причем эксцессы китайцев или интернациональных батальонов, отличавшихся исключительной жестокостью по отзыву всех решительно свидетельств. Интернациональный полк в Харькове - говорит л.с.-р. Вершинин - творил "такие жестокости, перед чем бледнеет многое, что принято называть ужасом". ("Кремль за решеткой", 177.) Очень образное описание захвата Киева дал большевицкий главнокомандующий Муравьев. "В ответ я велел бить химическими удушливыми газами. Сотни генералов, может - и тысячи были убиты безпощадно".
  
  
  
   Лацис 23-го авг. 18 г., т. е. до покушения на Ленина, в "Известиях" формулировал новые законы гражданской войны, которые должны заменить "установившиеся обычаи" войны, выраженные в разных конвенциях, по которым пленные не расстреливаются и пр. Все это только "смешно": "Вырезать всех раненых в боях против тебя - вот закон гражданской войны".
  
  . . .
  
   История России, в которой крестьянские волнения занимали всегда не последнее место, никогда не видала таких усмирений, которые практиковала советская власть. Ничего подобного не было даже при крепостном праве, ибо при усовершенствованной технике против восставших пускаются в ход броневики, пулеметы и удушливые газы.
  
  
  
   Некоторые села, как, например, Ракша, почти уничтожены орудийными снарядами.
  
   Имущество крестьян не только разграблялось "коммунистами" и армейцами, но и сжигалось вместе с запасами семян и хлеба.
  
  
  
   Из Островской волости в Моршанскую тюрьму доставлено 15 крестьян совершенно изувеченных усмирителями.
  
  
  
   В этой же тюрьме содержится женщина, у которой выдраны волосы на голове.
  
  
  
   Случаи насилия над женщинами надо считать десятками.
  
  
  
   На кладбище города Моршанска израненные армейцами 8 крестьян (Марков, Сучков, Костяев, Кузьмин и др.) были полуживыми зарыты в могилу.
  
  
  
   С какой вдумчивостью и серьезностью отнеслась губернская власть к усмирению можно видеть из того, что во главе одного отряда стоял 16-летний мальчишка Лебский.
  
  
  
   Необходимо также отметить кровавую работу латышских отрядов, оставивших после себя долгую кошмарную память.
  
  
  
   Найдем ли мы в жизни и в литературе описание, аналогичное тому, которое приводит Штейнберг о происшествии в Шацком уезде Тамбовской губ. Есть там почитаемая народом Вышинская икона Божьей Матери. В деревне свирепствовала испанка. Устроили молебствие и крестный ход, за что местной Ч.К. были арестованы священники и сама икона... Крестьяне узнали о глумлении, произведенном в Ч.К. над иконой: "плевали, шваркали по полу", и пошли "стеной выручать Божью Матерь". Шли бабы, старики, ребятишки. По ним Ч.К. открыла огонь из пулеметов. "Пулемет косит по рядам, а они идут, ничего не видят, по трупам, по раненым, лезут на пролом, глаза страшные, матери детей вперед; кричат: Матушка, Заступница, спаси, помилуй, все за тебя ляжем"...
  
  
  
   Иваново-Вознесенские коммунисты официально грозили расстрелом даже за несдачу (или только за незарегистрирование!) швейных машинок.
  
  
  
   Пытка то или нет, когда мужа расстреливают в присутствии жены?
  
   Убит только муж, и несколько человек с ним. Ей велено было стоять и смотреть, ждать очереди. Когда все были расстреляны, ей объявили помилование. Велели убрать помещение, отмыть кровь.
  
  
  
   В одиночке тюрьмы истязали учительницу Домбровскую, вина которой заключалась в том, что у нее при обыске нашли чемодан с офицерскими вещами, оставленными случайно проезжавшим еще при Деникине ее родственником офицером. В этой вине Домбровская чистосердечно созналась, но чекисты имели донос о сокрытии Домбровской золотых вещей, полученных ею от родственника, какого-то генерала. Этого было достаточно, чтобы подвергнуть ее пытке.
  
  
  
   Предварительно она была изнасилована, и над нею глумились.
  
  
  
   Изнасилование происходило по старшинству чина.
  
  
  
   Первым насиловал чекист Фридман, затем остальные.
  
  
  
   После этого подвергли пытке, допытываясь от нее признания, где спрятано золото.
  
  
  
   Сначала у голой надрезали ножом тело, затем железными щипцами, плоскозубцами, отдавливали конечности пальцев...
  
  . . .
  
  
  
   В станице Кавказской при пытке пользуются железной перчаткой. Это массивный кусок железа, надеваемый на правую руку, со вставленными в него мелкими гвоздями. "При ударе, кроме сильнейшей боли от массива железа, жертва терпит невероятные мучения от неглубоких ран, оставляемых в теле гвоздями и скоро покрывающихся гноем".
  
  
  
   В Армавире при пытке употребляется венчик. Это простой ременный пояс с гайкой и винтом на концах. Ремнем перепоясывается лобная и затылочная часть головы, гайка и винт завинчиваются, ремень сдавливает голову, причиняя ужасные физические страдания.
  
  
  
   В Пятигорске заведующий оперативным Отделом Ч.К. Рикман "порет" допрашиваемых резиновыми плетьми: дается от 10 - 20 ударов. В этой же Ч.К. втыкали шпильки под ногти.
  
  
  
   В "Общем Деле" (1921 г. No476) приводятся показания мещанина г.Луганска, как пытали его: здесь и поливание голого ледяной водой, отворачивание плоскозубцами ногтей, поддевание иглами, резанье бритвой и т. д.
  
  
  
   В Симферополе - рассказывает корреспондент той же газеты ("Общ. Дело", 27-го июня 1921 г.) - в Ч.К. "применяют новый вид пытки, устраивая клизмы из битого стекла и ставя горящие свечи под половые органы".
  
  
  
   В Царицыне имели обыкновение ставить пытаемого на раскаленную сковороду (Материалы Деникинской Комиссии.), там же применяли железные прутья, резину с металлическим наконечником, "вывертывали руки", "ломали кости".
  
  . . .
  
   Приведем описание подвигов коменданта Харьковской Ч.К. Саенко.
  
  
  
   "Правый глаз Сычева был оплошным кровоподтеком, на правой скуловой кости огромная ссадина, причиненная рукояткой нагана. Недоставало 4 передних зубов, на шее кровоподтеки, на левой лопатке зияла рана с рваными краями; всех кровоподтеков и ссадин на спине было 37.
  
  
  
   Излюбленный способ Саенко: он вонзал кинжал на сантиметр в тело допрашиваемого и затем поворачивал его в ране.
  
  
  
   Все истязания Саенко производил в кабинете следователя "особого отдела", на глазах Якимовича, его помощников и следователя Любарского".
  
  
  
   Дальше тот же очевидец рассказывает о казни нескольких заключенных, учиненной Саенко в тот же вечер.
  
  
  
   "Пьяный или накокаиненный Саенко явился в 9 час. вечера в камеру в сопровождении австрийского штабс-капитана Клочковского, он приказал Пшеничному, Овчеренко и Белоусову выйти во двор, там раздел их донага и начал с товарищем Клочковским рубить и колоть их кинжалами, нанося удары сначала в нижние части тела и постепенно поднимаясь все выше и выше"...
  
  
  
   Маленького роста, с блестящими белками и подергивающимся лицом маньяка бегал Саенко по тюрьме с маузером со взведенным курком в дрожащей руке...
  
  
  
   "Из камеры в камеру переходил Саенко со своими сподвижниками и по списку вызывал обреченных; уже в дальние камеры доносился крик коменданта: "выходи, собирай вещи". Без возражений, без понуждения, машинально вставали и один за другим плелись измученные телом и душой смертники к выходу из камер к ступеням смерти". На месте казни "у края вырытой могилы, люди в одном белье или совсем нагие были поставлены на колени; по очереди к казнимым подходили Саенко, Эдуард, Бондаренко, методично производили в затылок выстрел, черепа дробились на куски, кровь и мозг разметывались вокруг, а тело падало бесшумно на еще теплые тела убиенных"...
  
  
  
  
  
   Вскрытие трупов, извлеченных из могил саенковских жертв в концентрационном лагере в числе 107 обнаружило страшные жестокости: побои, переломы ребер, перебития голени, снесенные черепа, отсеченные кисти и ступни, отрубленные пальцы, отрубленные головы, держащияся только на остатках кожи, прижигание раскаленным предметом, на спине выжженные полосы, и т.д. и т.д.
  
  
  
   В первом извлеченном трупе был опознан корнет 6-го Гусарского полка Жабокритский. Ему при жизни были причинены жестокие побои, сопровождавшиеся переломами ребер; кроме того в 13 местах на передней части тела произвели прижигание раскаленным круглым предметом и на спине выжгли целую полосу".
  
  
  
   Дальше: "У одного голова оказалась сплющена в плоский круг, толщиной в 1 сантиметр; произведено это сплющение одновременным и громадным давлением плоских предметов с двух сторон".
  
  
  
   Там же: "Неизвестной женщине было причинено семь колотых и огнестрельных ран, брошена она была живою в могилу и засыпана землею".
  
  
  
   Обнаружены трупы облитых горячей жидкостью - с ожогами живота и спины, зарубленных шашками, но не сразу: "казнимому умышленно наносились сначала удары не смертельные с исключительной целью мучительства". (Материалы, вып. II, Ростов на Дону, 1919 г.)
  
  
  
   И где трупы не отыскивались бы в более или менее потаенных местах, везде они носили такой же внешний облик.
  
  
  
   Будь то в Одессе, Николаеве, Царицыне...
  
  
  
  
  
   Нечто еще более кошмарное рассказывает о Киеве Нилостонский в своей книге "Кровавое похмелье большевизма", составленной, как мы говорили уже, главным образом, на основании данных комиссии Рерберга, которая производила свои расследования немедленно после занятия Киева Добровольческой армией в августе 1919 г.
  
  
  
   "В некоторых других чрезвычайках, откуда большевики слишком поспешно бежали, мы нашли живых заключенных, но в каком состоянии! Это были настоящие мертвецы, еле двигавшиеся и смотревшие на вас неподвижным, не понимающим взором"...
  
  
  
  
  
   Далее Нилостонский описывает внешний вид одной из Киевских человеческих "боен" (автор утверждает, что они официально даже назывались "бойнями") в момент ознакомления с ней комиссии.
  
  
  
   "... Весь цементный пол большого гаража (дело идет о "бойне" губернской Ч.К.) был залит уже не бежавшей вследствие жары, а стоявшей на несколько дюймов кровью, смешанной в ужасающую массу с мозгом, черепными костями, клочьями волос и другими человеческими остатками.
  
  
  
   Все стены были забрызганы кровью, на них рядом с тысячами дыр от пуль налипли частицы мозга и куски головной кожи.
  
  
  
   Из середины гаража в соседнее помещение, где был подземный сток, вел желоб в четверть метра ширины и глубины и приблизительно в 10 метров длины. Этот желоб был на всем протяжении до верху наполнен кровью...
  
  
  
   Рядом с этим местом ужасов в саду того же дома лежали наспех поверхностно зарытые 127 трупов последней бойни...
  
  
  
   Тут нам особенно бросилось в глаза, что у всех трупов размозжены черепа, у многих даже совсем расплющены головы.
  
  
  
   Вероятно они были убиты посредством размозжения головы каким-нибудь блоком.
  
  
  
   Некоторые были совсем без головы, но головы не отрубались, а... отрывались...
  
  
  
   Опознать можно было только немногих по особым приметам, как-то: золотым зубам, которые "большевики" в данном случае не успели вырвать.
  
  
  
   Все трупы были совсем голы.
  
  
  
   В обычное время трупы скоро после бойни вывозились на фурах и грузовиках за город и там зарывались.
  
  
  
   Около упомянутой могилы мы натолкнулись в углу сада на другую более старую могилу, в которой было приблизительно 80 трупов.
  
  
  
   Здесь мы обнаружили на телах разнообразнейшие повреждения и изуродования, какие трудно себе представить.
  
  
  
   Тут лежали трупы с распоротыми животами, у других не было членов, некоторые были вообще совершенно изрублены.
  
  
  
   У некоторых были выколоты глаза и в то же время их головы, лица, шеи и туловища были покрыты колотыми ранами.
  
  
  
   Далее мы нашли труп с вбитым в грудь клином.
  
  
  
   У нескольких не было языков.
  
  
  
   В одном углу могилы мы нашли некоторое количество только рук и ног.
  
  
  
   В стороне от могилы у забора сада мы нашли несколько трупов, на которых не было следов насильственной смерти. Когда через несколько дней их вскрыли врачи, то оказалось, что их рты, дыхательные и глотательные пути были наполнены землей. Следовательно, несчастные были погребены заживо и, стараясь дышать, глотали землю.
  
  
  
   В этой могиле лежали люди разных возрастов и полов. Тут были старики, мужчины, женщины и дети.
  
  
  
   Одна женщина была связана веревкой со своей дочкой, девочкой лет восьми. У обеих были огнестрельные раны".
  
  
  
  
  
   "Тут же во дворе, - продолжает исследователь, - среди могил зарытых нашли мы крест, на котором за неделю приблизительно до занятия Киева распяли поручика Сорокина, которого большевики считали добровольческим шпионом"....
  
  
  
   "В губернской Чека мы нашли кресло (то же было и в Харькове) вроде зубоврачебного, на котором остались еще ремни, которыми к нему привязывалась жертва. Весь цементный пол комнаты был залит кровью, и к окровавленному креслу прилипли остатки человеческой кожи и головной кожи с волосами"...
  
  
  
   В уездной Чека было то же самое, такой же покрытый кровью с костями и мозгом пол и пр".
  
  
  
   "В этом помещении особенно бросалась в глаза колода, на которую клалась голова жертвы и разбивалась ломом, непосредственно рядом с колодой была яма, вроде люка, наполненная до верху человеческим мозгом, куда при размозжении черепа мозг тут же падал"...
  
  
  
  
  
   Вот пытки в так называемой "китайской" Чека в Киеве: "Пытаемого привязывали к стене или столбу; потом к нему крепко привязывали одним концом железную трубу в несколько дюймов ширины"... "Через другое отверстие в нее сажалась крыса, отверстие тут же закрывалось проволочной сеткой, и к нему подносился огонь. Приведенное жаром в отчаяние животное начинало въедаться в тело несчастного, чтобы найти выход. Такая пытка длилась часами, порой до следующего дня, пока жертва умирала".
  
  
  
   Данные комиссии утверждают, что применялась и такого рода пытка: "пытаемых зарывали в землю до головы и оставляли так до тех пор, пока несчастные выдерживали. Если пытаемый терял сознание, его вырывали, клали на землю, пока он приходил в себя, и снова так же зарывали"... "Перед уходом из Киева большевики зарыли так многих несчастных и при спешке оставили их зарытыми - их откопали добровольцы"...
  
  
  
   Автор цитируемой книги, на основании данных той же комиссии, утверждал, что Киев не представлял какого либо исключения. Явления эти наблюдались повсеместно.
  
  . . .
  
   Каждая местность в первый период гражданской войны имела свои специфические черты в сфере проявления человеческого зверства.
  
  
  
   Специальностью Харьковской Че-ка, где действовал Саенко, было, например, скальпирование и снимание перчаток с кистей рук. (Факт этот подтвержден и другими источниками.)
  
  
  
   В Воронеже пытаемых сажали голыми в бочки, утыканные гвоздями, и катали. (Припомните аналогичное показание относительно Одессы!) На лбу выжигали пятиугольную звезду; священникам надевали на голову венок из колючей проволоки.
  
  
  
   В Царицыне и Камышине - пилили кости.
  
  
  
   В Полтаве и Кременчуге всех священников сажали на кол.
  
  
  
   "В Полтаве, где царил "Гришка-проститутка" в один день посадили на кол 18 монахов". "Жители утверждали, что здесь (на обгорелых столбах) Гришка-проститутка сжигал особенно бунтовавших крестьян, а сам... сидя на стуле, потешался зрелищем".
  
  
  
   В Екатеринославе предпочитали и распятие и побивание камнями.
  
  
  
   В Одессе офицеров истязали, привязывая цепями к доскам, медленно вставляя в топку и жаря, других разрывали пополам колесами лебедок, третьих опускали по очереди в котел с кипятком и в море, а потом бросали в топку. (Это было подтверждено, как мы видели, и другими свидетельствами.)
  
  
  
   Формы издевательств и пыток неисчислимы.
  
  
  
   В Киеве жертву клали в ящик с разлагающимися трупами, над ней стреляли, потом объявляли, что похоронят в ящике заживо. Ящик зарывали, через полчаса снова открывали и... тогда производили допрос. И так делали несколько раз подряд. Удивительно ли, что люди действительно сходили с ума.
  
  
  
   "В Керенске палачи чрезвычайки пытают температурой: жертву ввергают в раскаленную баню, оттуда голой выводят на снег; в Воронежской губ., в селе Алексеевском и др. жертва голой выводится зимой на улицу и обливается холодной водой, превращаясь в ледяной столб"...
  
  
  
   Читатель скажет, что это единичные факты - добавляет в своей работе "Россия после четырех лет революции" С.С.Маслов. К ужасу человечества - нет. Не единичные.
  
  . . .
  
  
  
   Для того чтобы отчетливее представить себе сущность "красного террора", мы должны воспринять циничность форм, в которые он вылился - не только то, что людей виновных и невинных, политических противников и безразличных расстреливали, но и как их расстреливали. Эта внешняя оболочка, быть может, важнее даже для понимания так называемого "красного террора".
  
  
  
   Перед нами прошел уже садист в полном смысле слова - харьковский Саенко.
  
  
  
   Несколько слов о его помощнике - матросе Эдуарде, рассказывает Карелин: знаменит был тем, что, дружески разговаривая с заключенным, смеясь беззаботным смехом, умел артистически "кончить" своего собеседника выстрелом в затылок.
  
   "...Каждый матрос имел 4-5 любовниц, главным образом из жен расстрелянных и уехавших офицеров. Не пойти, не согласиться - значит быть расстрелянной. Сильные кончали самоубийством. Этот выход был распространен"...
  
  
  
   Среди одесских палачей был негр Джонстон, специально выписанный из Москвы. "Джонстон был синонимом зла и изуверств"...
  
  
  
   С Джонстоном могла конкурировать в Одессе лишь женщина-палач, молодая девушка Вера Гребеннюкова ("Дора"). О ее тиранствах также ходили целые легенды. Она "буквально терзала" свои жертвы: вырывала волосы, отрубала конечности, отрезала уши, выворачивала скулы и т.д.
  
  
  
   В Киеве расстреливаемых заставляли ложиться ничком в кровавую массу, покрывавшую пол, и стреляли в затылок и размозжали череп. Заставляли ложиться одного на другого еще только что пристреленного.
  
  
  
   Выпускали намеченных к расстрелу в сад и устраивали там охоту на людей.
  
   ...В "лунные, ясные летние ночи", "холеный, франтоватый" комендант губ. Ч.К. Михайлов любил непосредственно сам охотиться с револьвером в руках, за арестованными, выпущенными в голом виде в сад. ("Архив Рев." VI.)
  
  
  
   Французская писательница Одетта Кен, считающая себя коммунисткой и побывавшая по случайным обстоятельствам (Она была выслана английской полицией из Константинополя за коммунистическую пропаганду. Советским властям это показалось подозрительным, и французская писательница в силу этого познакомилась с бытом чрезвычаек. Odette Keun "Sous Lénine". Notes d'une femme, déportée en Russie par les Anglais, p.179. См. "На чужой стороне".) в тюрьмах Ч.К. в Севастополе, Симферополе, Харькове и Москве, рассказывает в своих воспоминаниях со слов одной из заключенных о такой охоте за женщинами даже в Петрограде (она относит этот, казалось бы, маловероятный факт к 1920 г.!!!). В той же камере, что и эта женщина, было заключено еще 20 женщин контрреволюционерок. Ночью за ними пришли солдаты. Вскоре послышались нечеловеческие крики, и заключенные увидали в окно, выходящее на двор, всех этих 20 женщин, посаженных голыми на дроги. Их отвезли в поле и приказали бежать, гарантируя тем, кто прибежит первыми, что они не будут расстреляны.
  
   Затем они были все перебиты...
  
  
  
   10-11 марта Р.Олеховскую, приговоренную к смерти за пустяковый поступок, который смешно карать даже тюрьмой, никак не могли убить. 7 пуль попало в нее, в голову и грудь. Тело трепетало. Тогда Кудрявцев (чрезвычайник из прапорщиков, очень усердствовавший, недавно ставший "коммунистом") взял ее за горло, разорвал кофточку и стал крутить и мять шейные хрящи. Девушке не было 19 лет...
  
  
  
  
  
   В Брянске, как свидетельствует С.М.Волконский в своих воспоминаниях ("Мои воспоминания", стр.263,), существовал "обычай" пускать пулю в спину после допроса.
  
  
  
   В Сибири разбивали головы "железной колотушкой"...
  
  
  
   В Одессе - свидетельствует одна простая женщина в своих показаниях - "во дворе Ч.К. под моим окном поставили бывшего агента сыскной полиции. Убивали дубиной или прикладом.
  
   Убивали больше часа.
  
   И он умолял все пощадить".
  
  
  
   В Екатеринославе некий Валявка, расстрелявший сотни "контрреволюционеров", имел обыкновение выпускать "по десять-пятнадцать человек в небольшой, специальным забором огороженный двор". Затем Валявка с двумя-тремя товарищами выходил на середину двора и открывал стрельбу. (З.Ю.Арбатов. "Арх. Рус. Рев.". XII, 89.)
  
  
  
   Петроградский орган "Революционное Дело" (Март 1922 г.) сообщал такие подробности о расстреле 60-х по Таганцевскому делу.
  
  
  
   "Расстрел был произведен на одной из станций Ириновской ж.д. Арестованных привезли на рассвете и заставили рыть яму. Когда яма была наполовину готова, приказано было всем раздеться. Начались крики, вопли о помощи. Часть обреченных была насильно столкнута в яму и по яме была открыта стрельба.
  
   На кучу тел была загнана и остальная часть и убита тем же манером.
  
   После чего яма, где стонали живые и раненые, была засыпана землей".
  
  
  
  
  
   О.С. Маслов, "как старый деятель вологодской кооперации и член Учредительного Собрания от Вологодской губ., хорошо осведомленный о вологодских делах, рассказывает о местном палаче (далеко не профессионале) Ревекке Пластининой (Майзель), бывшей когда то скромной фельдшерицей в одном из маленьких городков Тверской губ., расстрелявшей собственноручно свыше 100 человек.
  
  
  
   О деятельности в Архангельской губ. весной и летом 1920 г. этой Пластининой-Майзель, бывшей женой знаменитого Кедрова (Цедербаум), корреспондент "Голоса России" (25-го марта 1922 г.), сообщает:
  
  
  
   В Архангельске Майзель-Кедрова-Цедербаум расстреляла собственноручно 87 офицеров, 33 обывателя, потопила баржу с 500 беженцами и солдатами армии Миллера и т.д.
  
  
  
   В Архангельске расстреливали днем на площадке завода Клафтона и на расстрел "смотреть собиралась масса окрестной детворы".
  
  
  
  
  
   А вот другая, одесская, "героиня", о которой рассказывает очевидец 52 расстрелов в один вечер. ("Голос России", 27-го янв. 1922 г.) Главным палачом была женщина-латышка с звероподобным лицом; заключенные ее звали "мопсом".
  
  
  
   "Один из крупных чекистов рассказывал - передает авторитетный свидетель ("Че-Ка". "Год в Бутырской тюрьмe", 146.) - что главный (московский) палач Мага, расстрелявший на своем веку не одну тысячу людей (чекист, рассказывавший нам, назвал невероятную цифру в 11 тысяч расстрелянных рукой Мага), как-то закончив "операции" над 15-20 человеками, набросился с криками "раздевайся, такой-сякой" на коменданта тюрьмы Особого Отдела В.Ч.К. Попова, из любви к искусству присутствовавшего при этом расстреле. "Глаза, налитые кровью, весь ужасный, обрызганный кровью и кусочками мозга, Мага был совсем невменяем и ужасен" - говорил рассказчик. "Попов струсил, бросился бежать, поднялась свалка и только счастье, что своевременно подбежали другие чекисты и окрутили Мага"...
  
  
  
   Среди палачей мы найдем немало субъектов с определенно выраженными уже резкими чертами вырождения. Я помню одного палача 14 лет, заключенного в Бутырской тюрьме: этот полуидиот не понимал, конечно, что творил, и эпически рассказывал о совершенных деяниях.
  
  
  
   В Киеве в январе 1922 года была арестована следовательница-чекистка, венгерка Ремовер. Она обвинялась в самовольном расстреле 80 арестованных, преимущественно молодых людей. Ремовер признана была душевнобольной на почве половой психопатии.
  
   Следствие установило, что Ремовер лично расстреливала не только подозреваемых, но и свидетелей, вызванных в Ч.К. и имевших несчастье возбудить ее больную чувственность...
  
  
  
   Один врач рассказывает о встреченной им в госпитале "Комиссарше Нестеренко", которая, между прочим, заставляла красноармейцев насиловать в своем присутствии беззащитных женщин, девушек, подчас малолетних". ("Новое Русское Слово", 19-го февр. 1924 г., Нью-Йорк.)
  
  . . .
  
  
  
   Имена большинства злодеев-палачей до сего дня содержатся за семью печатями, а те, что известны, - анонимны!
  
   Большевицкие деятели в огромном большинстве случаев вообще анонимы: известный московский следователь Агранов совсем в действительности не Агранов, а нечто вроде Ограновича-Сорензона; прославившийся одесский чекист Калиниченко - в действительности грузин Саджая; секретарь одес. Губ. Чеки Сергеев даже официально публикуемые извещения подписывал "Вениамин", т.е. своей революционной или иной кличкой.
  
  
  
   Назовем некоторых из них, особенно отличившихся.
  
  
  
   В 1920 году на Северном Кавказе орудовал уполномоченный ВЧК изувер К.Ландер.
  
   В 1921 году на Украине свирепствовал предсовнаркома Раковский, в Тифлисе - "знаменитый" Петерс, а в Астрахани - Панкратов, на Кубани - Атарбеков, в Екатеринбурге - заведующий отделом "принудработ" Уранов.
  
   В Бобруйском уезде прославился каратель, сжигавший села и деревни, - Сток.
  
   В селе Безопасном Ставропольской губернии пытал и расстреливал Трунов.
  
   В Одессе насильничали садисты Калиниченко (он же Саджия), Сергеев (он же "Вениамин"), Сигал, Рикман, Япончик, латышка "Зина" и некая "Дора" (Вера Гребеннюкова). Этими одесскими палачами командовали высокие чины ЧК - Дейч, Вихман, Заковский и Ровер.
  
   Кунгурское ЧК возглавлял насильник Гольдин.
  
   В Харьковском ЧК изуверствовали Саенко, Португайс и Фельдман, в Симферопольском - Ашикин.
  
   В Николаеве своевольничали изверги Богбендер и Соргин.
  
   В Пензе до сих пор помнят свирепую Е.Бош.
  
   В Киеве действовали жестокие притеснители Лацис и его помощники Авдохин, "товарищ Вера" и Роза Шварц.
  
   Этот известнейший чекист создал здесь полсотни "чрезвычаек", где орудовали его содельцы Терехов, Асмолов, Угаров, Абнавер и Гусиг.
  
   Роза Шварц убивала всякого, кто носил нательный крест!
  
   В 1922 году в древнейшем стольном граде особо изощрялась садистка следственного отдела ЧК Ромовер.
  
   В Екатеринославле тем же занимались комиссар Трепалов и палач Валявка.
  
   Не ушел из памяти екатеринодарцев безжалостный начальник оперативного отдела Альберт, а пятигорцев - председатель местного совдепа Анжиевский, который в 1918 году казнил тысячи заложников.
  
   В Кисловодске запомнили чекистку-следователя К.Ге, наводившую здесь ужасы, за которые и поныне стоит ей памятник.
  
   Вологда и Архангельск также навсегда запомнили палача Ревекку Мейзель ("жену" чекиста Цедербаума-Кедрова), которая лично казнила сотни русских, особенно офицеров.
  
   В Холмогорах комендантом концлагеря был некий Окрен - палач особых садистских дарований.
  
   В Московском ЧК ему не уступали по жестокости и "талантам" палачи Краузе и Маг.
  
   В рядах тех же палачей стояли идейные большевички Самойлова, Конкордия Громова ("Наташа"), Соловьева - вдохновительница расстрелов офицеров на Севере.
  
   Многие из чекистов носили фамилии Яковлевых, Стасовых и Островских.
  
   Сколько их было тогда?
  
   Тучи темные!
  
   В одной Москве - 20 тысяч!
  
  . . .
  
  
  
   Кто же не содрогается и ныне от палачей, засевших в "верховной ЧК" на Лубянке, таких, как Дзержинский, Петерс, Менжинский, Шкловский, Кнейфис, Цейстин, Размирович, Кронберг, Хайкина, Карлсон, Шауман, Лентович, Ривкин, Делафабр, Циткин, Г.Свердлов, Бизенский, Блюмкин, Александрович, Рейтенберг, Финес, Закс, Я.Гольдин, Гальперштейн, Книгиссен, Лацис, Дейбол, Сейзан, Дейбкин, Либерт, Фогель, Закис, Шилленкус, Янсон и другие.
  
   Напомним также изуверов из "гнезда" Питерского ЧК, созданного Петерсом и Урицким, таких, как Мейнкман, Гиллер, Козловский, Модель, И.Размирович, Дизсперов, Иселевич, Красиков, Бухан, Мербис и Анвельт.
  
  
  
   Просмотрите протоколы Деникинской комиссии и вы увидите, как высшие чины Ч.К., не палачи по должности, в десятках случаев производят убийство своими руками.
  
  
  
   Одесский Вихман расстреливает в самих камерах по собственному желанию, хотя в его распоряжении было 6 специальных палачей (один из них фигурировал под названием "амур").
  
  
  
   Атарбеков в Пятигорске употребляет при казни кинжал.
  
  
  
   Ровер в Одессе в присутствии свидетеля убивает некоего Григорьева и его 12-тняго сына...
  
  
  
   Другой чекист в Одессе "любил ставить свою жертву перед собой на колени, сжимать голову приговоренного коленями и в таком положении убивать выстрелом в затылок" ("Дни", 7-го марта 1924 г.).
  
  . . .
  
  
  
   Смерть стала слишком привычной.
  
  
  
   Мы говорили уже о тех циничных эпитетах, которыми сопровождают обычно большевицкие газеты сообщения о тех или иных расстрелах.
  
  
  
   Такой упрощенно-циничной становится вся вообще терминология смерти: "пустить в расход", "разменять" (Одесса), "идите искать отца в Могилевскую губернию", "отправить в штаб Духонина", Буль "сыграл на гитаре" (Москва), "больше 38 я не мог запечатать" т.е. собственноручно расстрелять (Екатеринослав), или еще грубее: "нацокал" (Одесса), "отправить на Машук - фиалки нюхать" (Пятигорск); комендант петроградской Чека громко говорит по телефону жене: "Сегодня я везу рябчиков в Кронштадт".
  
  
  
   Также упрощенно и цинично совершается, как мы много раз уже отмечали, и самая казнь.
  
  
  
   В Одессе объявляют о приговоре, раздевают и вешают на смертника дощечку с нумером. Так по No.No. по очереди и вызывают. ("Общее Дeло", 9-го ноября 1921 г.)
  
   Заставляют еще расписываться в объявлении приговора. В Одессе нередко после постановления о расстреле обходили камеры и собирали биографические данные для газетных сообщений. (Деникинские материалы.)
  
  
  
   Эта "законность" казни соблюдается и в Петрограде, где о приговорах объявляется в особой "комнате для приезжающих".
  
  
  
   Смертная казнь в России действительно стала "бытовым явлением".
  
  
  
   В сборнике "Че-Ка" есть яркие страницы, описывающие переживания заключенного, попавшего в камеру смертников.
  
  
  
   (Что такое подчас сама по себе камера "смертников" дает представление описание такой камеры в Киеве у Нилостонского. Здесь приговоренные сидят в подвалах. В темных или специально затемненных погребах, каморках и пр. царит абсолютный мрак. "В одной из таких камер в четыре аршина длины и два ширины было напихано от 15-20 человек, среди них женщины и старики. Несчастных совсем не выпускали, и они должны были тут же отправлять все потребности (Ст.14)... В Петрограде после прочтения приговора смертников держат еще 1 1/2 суток. Им не дают уже ни пищи, ни питья; не выпускают и для отправления естественных потребностей. - Ведь смертник человек уже конченный!)
  
  
  
   "В страшную камеру под сильным конвоем нас привели часов в 7 вечера. Не успели мы оглядеться, как лязгнул засов, заскрипела железная дверь, вошло тюремное начальство, в сопровождении тюремных надзирателей.
  
   Сколько вас здесь? - окидывая взором камеру - обратилось к старосте начальство.
  
   Шестьдесят семь человек.
  
   Как шестьдесят семь? Могилу вырыли на девяносто человек, - недоумевающе, но совершенно спокойно, эпически, даже как бы нехотя, протянуло начальство.
  
   Камера замерла, ощущая дыхание смерти. Все как бы оцепенели.
  
   Ах, да, - спохватилось начальство, - я забыл, тридцать человек будут расстреливать из Особого Отдела".
  
  
  
   ...В камеру доносились звуки расстроенного рояля, слышны были избитые вальсы, временами сменявшиеся разухабисто веселыми русскими песнями, раздирая и без того больную душу смертников - это репетировали культпросветчики в помещении бывшей тюремной церкви, находящейся рядом с нашей камерой...
  
  . . .
  
  
  
   А сами смертники? - Одни молчаливо идут на убой, без борьбы и протеста в глубокой апатии дают себя связывать проволокой. "Если бы вы видели этих людей, приговоренных и ведомых на казнь, - пишет сестра Медведева - они были уже мертвы"...
  
   Другие унизительно, безуспешно молят палачей; третьи активно борются и избитые насильно влекутся в подвал, где ждет их рука палача.
  
  
  
   "Жутко становилось, за сердце захватывало, - пишет Т.Г.Куракина в своих воспоминаниях про Киев ("Русская Лeтопись", No. 5, стр. 199-200.) - когда приходили вечером за приговоренными к расстрелу несчастными жертвами.
  
  
  
   Глубокое молчание, тишина воцарялись в комнате, эти несчастные обреченные умели умирать: они шли на смерть молча, с удивительным спокойствием - лишь по бледным лицам и в одухотворенном взгляде чувствовалось, что-то уже не от мира сего.
  
  
  
   Но еще более тяжелое впечатление производили те несчастные, которые не хотели умирать.
  
  
  
   Это было ужасно.
  
  
  
   Они сопротивлялись до последней минуты, цеплялись руками за нары, за стены, за двери; конвоиры грубо толкали их в спины, а они плакали, кричали обезумевшим от отчаяния голосом, - но палачи безжалостно тащили их, да еще глумились над ними, приговаривая: что, не хочешь к стенке стать? не хочешь, а придется".
  
  
  
   Очевидно не из-за страха смерти, а в ужасе перед палачеством многие пытаются покончить с собой самоубийством перед расстрелом.
  
  
  
   Я помню в Бутырках татарина, мучительно перерезавшего себе горло кусочком стекла в минуты ожидания увода на расстрел. Сколько таких фактов самоубийств, вплоть до самосожжения, зарегистрировано уже, в том числе в сборнике "Че-Ка", в материалах Деникинской комиссии.
  
  
  
   Палачи всегда стремятся вернуть к жизни самоубийцу.
  
  
  
   Для чего? Только для того, чтобы самим его добить.
  
  
  
   "Коммунистическая" тюрьма следит за тем, чтобы жертва не ушла от "революционного правосудия"...
  
  
  
  
  
   Все это было бы бессмысленно, если бы это не было особой формой издевательства, особой формой воздействия на психику. (Эманации... - Y.M.)
  
  . . .
  
  
  
   Кто же были главарями карательно-истребительных органов в 20-30-е годы?
  
  
  
   Основное орудие этих органов - ОГПУ-НКВД - находилось в руках Иегуды-Ягоды и его заместителей Агранова-Сорензона, Триллисера, позже Фриновского.
  
   Начальниками главного управления милиции состоял Вольский, а управления тюрем - Апетер.
  
   Оперотделом вначале командовал Валович, а затем - Паукер, политотделом - Ляшков, особотделом - Гай, инотделом - Слуцкий и его заместители Б.Берман и Шпигельгласс, транспортным - Шанин, антирелигиозным - Иоффе, хозяйственным - Мирнов.
  
   Главным управлением лагерей и поселений руководил М.Берман и его заместитель Раппопорт.
  
   Л.Коган начальствовал над Беломорским концлагерем, Биксон - над Сибирскими концлагерями, Серпуховской - над Соловецкими, Финкельштейн - над Северными, Погребинский - над Свердловскими, Яков Моисеевич Мороз - над Печерскими, Френкель - над Байкало-Амурскими, Файволович, Залегман, Шкляр, Абрампольский и Раппопорт - над концлагерями "Большая Волга".
  
  . . .
  
  
  
   Кто готовил россиянам лишение Родины в погроме Отечества?
  
   Кто добивал российские, правопорядок, финансы, экономику, хозяйство, культуру?
  
   Кто губил здоровье россиян?
  
   Кто духовно и нравственно их калечил?
  
  
  
   Расправные и истребительные "законы" подписывал тогда председатель ВЦИК М.И.Калинин. (Жена которого "сидела" в концлагере. - Y.M.)
  
   Ведущими сотрудниками его аппарата были Мягкий, Вербицкий, Островский, Симановский, Яштейн, Рэш, Шотман, Гуревич, Муник и другие.
  
   Транспортом и всеми путями сообщения в стране ведал полномочный нарком Л.Каганович, при котором находился главный прокурор Сигал.
  
   Правой рукой наркома тяжелой промышленности Орджоникидзе были М.Каганович, Рухимович, Гуревич и Пятаков.
  
   Наркоматом легкой промышленности руководили нарком Козловский-Любимов и его заместители Фушман, Левин, Дейч, А.Генкин-Розенталь, Шварцман и Маргулис.
  
   Детище советской "власти" - наркомат зерновых и животноводческих советских хозяйств - находилось в ведении Калмановича и его заместителей Островского, Герчикова, Вейнберга-Юркина, Грушевского, Павермана, Львова.
  
   Наркомат земледелия вначале возглавлял Эпштейн-Яковлев, а затем - Чернов и его заместители А.Левин, Подгаец, Рейнгольц.
  
   В наркомате финансов орудовали нарком Гринько и его заместители Р.Левин, Е.Генкин-Розенталь, Теумин.
  
   Хранителем ценностей и заведующим отделом внешней торговли выступал О.Коган.
  
   Розенгольц и его заместители Фрумкин, Вейцер, Озерский командовали наркоматом внешней торговли.
  
   "Экспортхлебом" заправлял Абрам Кисин, а "экспортлесом" - Б.Краевский.
  
   Бессменный А.Микоян руководил наркоматом снабжения.
  
   В его заместителях ходили М.Беленький, Яглом, Гросман, Левитан, Бельский.
  
   Центральный союз потребительских обществ был вотчиной Зеленского и его заместителей Кричевского, М.Эпштейна, Кишака, которых подпирал Всесоюзный кооперативный банк во главе с М.Вулем.
  
   Был еще и наркомат внутренней торговли, которым руководили заместители наркома Израиль Вейцер, Н.Левинсон, Г.Аронштам.
  
   В нем главными начальниками состояли Самуил Бедденский, Лазарь Вешнер, Израиль Гапелин, Давидсон и другие.
  
   Наркоматом продовольствия фактически руководил М.Беленький.
  
   Ему помогали Дукор, Шаган, Стриковский, Гибер, Бронштейн, Глинский и Заводник.
  
   Здравоохранение вершил нарком В.Каминский и его заместитель Я.Левинсон.
  
   Председателем правления государственного банка состоял Л.Мариазин, а его заместителем - Г.Аркус.
  
   В главном арбитраже орудовали цареубийца Шая Голощекин и его заместитель И.Гамбург.
  
   А.Ванштейн, А.Шнейдер выступали арбитрами.
  
   В прокуратуре вершили дела Акулов, его помощники А.Сольц и Ширвинт, а также заместители Леплевский, Сигал и Вышинский.
  
   Наркомат иностранных дел был пристанищем Финкельштейна-Литвинова и его заместителей Крестинского, Бриллианта-Сокольникова, Карахана.
  
   Заведующими главных отделов состояли Л.Березов, Д.Штерн, Рубинин, Цукерман, Б.Козловский, Сабанин, Розенблюм, А.Заславский и другие.
  
  . . .
  
   Несчастная Россия попала на долгие годы в грязные и кровавые лапы!
  
  
  
   Кто руководил погромом Православной Церкви и ее святынь, удушением духовенства и гонением верующих?
  
   В первые годы совдепии этим делом ведали сам Ульянов-Бланк-Ленин, а затем - Лейба Бронштейн-Троцкий и его помощник Шпицберг.
  
   В 20-30-е годы для того был создан особый внутренний фронт со своими комиссарами-палачами.
  
   Назовем главных из них, создавших союз воинственных безбожников.
  
   Вот они; Губельман-Ярославский и его заместитель А.Лукачевский, Скворцов-Степанов, Михневич, Кефала, Искинский, М.Эпштейн-Яковлев, Инцертов, Блох-Струков, Л.Лукачевский, Ю.Коган.
  
   Особенно отличались неистовыми гонениями на Православных верующих, заставляя разорять их храмы во всех градах и весях, комиссары-изуверы поменьше рангом, такие, как Шнайдер-Румянцев, Фридман-Кандидов, Эйльдерман, Эдельштейн-Захаров, Сайфи, Минкин, Митин, Ральцевич, Козлинский, Ранович, Ганф, Шейнман, В.Дорфман, Вермель, Альтшуллер, Берковский, Шахнович, Персиц, С.Вольфзон, Зильберберг, Гринберг, Шлитер, Дубовой, Игнатюк, Дулов, Серяков, Сумароков, а позднее Ленцман и Менкмач.
  
  . . .
  
   В чьих руках находилась оборона страны пред грозными 1941- 1945 годами?
  
   В наркомате обороны главное управление мобилизации возглавлял Казанский.
  
   Начальником военно-инженерного управления в 1940-1941 годах состоял Котляр, а военно-воздушными силами в 1937- 1940 годах командовал Смушкевич.
  
   Любович стоял во главе военной связи, а Семен Урицкий - военно-разведывательного управления.
  
   Шефом военно-химического управления был Фишман.
  
   Кадрами заведовал Фельдман, а финансами - Ашлей.
  
   Роговский заправлял военно-хозяйственным управлением.
  
   Ведущее управление Генштаба - оперативное - находилось под контролем Белицкого, а первый отдел этого управления - Иссерсона.
  
   Жестокого притеснителя и карателя тамбовских крестьян и донских казаков Иону Якира бросали командовать то Крымским, то Украинским военными округами, Лашевича - Сибирским, Гордона - Туркестанским, Самуила Медведовского - Приволжским, Семена Туровского и Аскольдова - Харьковским, Давидовского - Забайкальским, Бориса Абрамовича Бреслава - Московским, Аронштама - Белорусским, Шифреса - Северо-Кавказским, Ланда - Киевским, Соломона Могилевского - внутренними и пограничными войсками Закавказской федерации.
  
   Для Штерна была воздвигнута привилегированная должность - "особо-уполномоченный" наркомата.
  
   Затем он командовал 1-й отдельной краснознаменной армией, восьмой армией и Дальневосточным фронтом (1938-1940 годы).
  
   В 1941 году ему доверили главное управление противовоздушной обороны.
  
   Политическое управление красной армии находилось в руках Гамарника.
  
   В его помощниках ходили Озол и Булин.
  
   Ведущие сектора возглавляли Россет, Раскин, Райхман, Блументаль, Рейзан, Кацнельсон.
  
   В политотделах орудовали: Дальневосточной армии - Аронштам, Украинского военного округа - Амелин, Приволжского - Мезин, Северо-Кавказского - Шифрис, Черноморского флота - Гутин, Балтийского - Рабинович.
  
  
  
   Как командовали, скажем, Штерн и Мехлис или Ворошилов и Буденный, прекрасно описал г.К.Жуков в своих воспоминаниях.
  
  . . .
  
  
  
   Эти "кто" прошли перед нами как легионы черной смерти!
  
  
  
   Они есть проводники сатанинской силы, которая обескровила физически и истерзала духовно русскую нацию.
  
  
  
   И выявляется зловещая, сокровенная цель "великого октября": стремительно и вероломно напасть на Россию и совершить в ней не только физическую, но и духовную месть - ритуальное убийство этой нации!
  
  
  
   Для последней мести, вылившейся в небывалый террор целого народа, была изобретена чудовищная система "общегосударственной" бойни людей и беспрецедентного властвования над ними с помощью ЦУЛа - ГУЛАГа - ГУИТЛАГа - особого "внутреннего" псевдо-государства, находившегося во "внешнем" псевдо-государстве и опекавшегося органами внесудебной расправы - ВЧК - ОГПУ - НКВД - НКГБ - МГБ - КГБ.
  
  
  
   Другими словами, ЦУЛ - ГУЛАГ - ГУИТЛАГ являлись "глубинным ядром" СССР, определявшим главнейшую суть его внутренней политики.
  
   Об этом говорят следующие факты.
  
  
  
   Во-первых, начальник политического отдела ГУЛАГа-ГУИТЛАГа был фактически подчинен не их прямому начальнику, а непосредственно орготделу ЦК ВКП(б) - ЦК КПСС, который и являлся идейным вдохновителем всей системы концлагерей и принудительно- рабского в них труда, осуществляемого через "правительство" и послушные ему НКВД-МВД.
  
  
  
   Во-вторых, начальник ГУЛАГа-ГУИТЛАГа являлся заместителем министра (наркома) НКВД-МВД, а потому все концлагеря, где бы они территориально ни находились, минуя республиканские, краевые и областные инстанции НКВД-МВД были подчинены непосредственно их высшим органам.
  
  
  
   В-третьих, суд и прокуратура ГУЛАГа-ГУИТЛАГа, хотя формально и подчинялись Верховному суду и Главному прокурору СССР, но фактически находились в подчинении начальника ГУЛАГа-ГУИТЛАГа и проводили всю работу, как по ведению следствия, так и по вынесению приговоров по прямому указанию НКВД - МВД.
  
  
  
   Можно ли теперь еще раз не признать того, что создание псевдо-государства - СССР преследовало основную цель - уничтожение русской нации и россиян, ибо вся страна, истощаясь и надрываясь в силах, опекала и поддерживала тот страшный ГУЛАГ-ГУИТЛАГ, в котором россияне сгорели, как на гигантском костре.
  
  
  
   И никто не имел права вмешиваться в дела их истребления и "перековки" в концлагерях, кроме таинственных органов, скрывавшихся за ширмой ЦК ВКП(б) - ЦК КПСС и, может быть, получавших указания по тому всеохватному геноциду еще "свыше".
  
  
  
   Неспроста же восхвалялось орудие этих органов!
  
  
  
   Апфельбаум- Зиновьев восклицал: "ЧК - краса и гордость коммунистической партии"!
  
  
  
   "Правда" 18 октября 1918 года прямо заявляла: "Лозунг "Вся власть советам" - должен быть заменен другим: "Вся власть Чека!"
  
  
  
   "Месть и еще раз месть!" - вменялось ЧК, пусть хоть от России не останется камня на камне.
  
  
  
   И сплоченный союз ненавистников исторической России сделал все для того, чтобы превратить ее в развалины.
  
  
  
   Но этот зловещий союз не исчез, он вновь пытается "править" Российским миром.
  
  
  
   О том, что он действует и ныне, говорит усилившийся поток клеветы и брани на Россию, очернения и оскорбления русских.
  
  
  
   Попытки унизить русскую культуру, показать русских как рабов, достойных своего рабства, кощунствовать над их высочайшим вероисповеданием нарастают.
  
  
  
   Все это так не ново, так древне, как древен наш Христианский мир!
  
  
  
   И русские, и россияне стояли века и стоят и ныне почти один на один в своей борьбе с этой мировой подлостью!...
  
  
  
   И более 70 лет умалчивали, что в этом кровавом деле верховодили, заправляли и действовали в основном иностранные граждане, которые в 1917 году находились в России в числе около 6 миллионов человек.
  
  
  
   Среди них были: 2,5 миллиона немецких, австро-венгерских, турецких и болгарских военнопленных, до 2 миллионов переселенцев и отходников из Болгарии, Чехии, Словакии, Сербии, Хорватии, Ирана, Китая, Кореи и других стран, до 3 миллионов беженцев, отходников, переселенцев, военнопленных из Польши, Прибалтики, Финляндии да около 500 тысяч беженцев из Австро-Венгрии, Румынии и Турецкой Армении.
  
  
  
   Большая часть из этих инограждан была представлена взрослыми мужчинами, умевшими владеть оружием.
  
  
  
   Они-то и приняли не только активное, но поистине одержимое участие в революции и гражданской войне.
  
  
  
   Все эти интернационалисты и составили внутренний фронт захвата России, которому помогал внешний - немецкий, не раз спасавший большевиков от неминуемого разгрома.
  
  
  
   Весной и летом 1918 года большевики фактически сдали Москву немцам, которые хозяйничали в ней, уничтожая вместе с ЧК "опасных" русских людей и очищая ее для безопасного подхода оккупационных германских войск.
  
   Об этом преступном альянсе большевистского и германского правительств, хотя и существует обширная литература, не все еще раскрыто и поднято из глубин таинственного.
  
  
  
   Большевики щедро вознаграждали своих внешних "спасителей".
  
  
  
   Весной и летом 1918 года австрийцы получили с захваченных территорий России 42 тысячи вагонов только одного продовольствия.
  
   После Брестского "мира" и до ноября этого года по условиям "договорных хозяйственных перевозок", не считая "военных" и "частных", австро-германцы вывезли с той ее территории 37 тысяч вагонов стратегического сырья, продовольствия, золота, драгоценностей и т.д.
  
  
  
   Россию тогда расхищали не только австро-германские войска, оккупировавшие ее запад, но и их содельцы-большевики, захватившие всю остальную ее часть.
  
   Именно многочисленные, остервенелые банды интернационалистов, составлявшие костяк "продотрядов", "реквизитотрядов", "экспроприатотрядов", "социалотрядов" и частей "особого назначения" (ЧОН), разоряли страну и крепко наживались на горе и слезах россиян по указанию пролетарского вождя Ульянова-Бланка-Ленина и его подручного Бронштейна-Троцкого, возглавлявшего "чрезвычайную комиссию" республики по продовольствию.
  
  
  
   Умышленно забывали также о том, что накануне "красного октября" в стране проживала половина евреев всего мира - около 7 миллионов человек.
  
  
  
   Большая часть из них кинулась сломя голову в мутные потоки революционной бури.
  
  
  
   Как многомиллионному сборищу инограждан, так и столь же многомиллионному, сплоченному кагалу инородцев-евреев историческая Россия была чужда, постыла, ненавистна, и они сделали все, чтоб пустить ее в распыл!
  
  
  
   Кто хоть мало-мальски изучил этот факт мировой истории?
  
   Да никто!
  
  
  
   И нельзя не сказать, что русскую силу в той титанической борьбе с мировым злом не поддержали бывшие союзники России - страны Антанты, для которых она столько отдала русских жизней.
  
  
  
   Белая сибирская армия была предана представителями союзников - генералами французом Жаненом и англичанином Ноксом. Именно с их согласия чехословацкий генерал Сыровой 7 февраля 1920 года вступил в сговор с совдепией (5-й красной армией) и в обмен на русское золото и на разрешение пропустить чешские эшелоны далее на восток сдал Верховного Правителя - А.В.Колчака и председателя Совета Министров В.Н.Пепеляева многопартийной "рабочей" группе - Иркутскому политцентру на руки Фельдману, то есть на растерзание большевикам.
  
  
  
   Последние остатки белой армии и помогавшие ей гражданские беженцы в Крыму числом в 146 тысяч человек, в том числе 50 тысяч офицеров, были поставлены почти разоруженными пред всем миром в устье Босфора на тяжкие муки, от которых этот мир отворачивался.
  
   Они были заживо распяты, как распята вся Россия.
  
  
  
   "Правда" 13 августа 1925 года произносила приговор: "Русь! Сгнила? Умерла? Подохла? Что же! Вечная память тебе!"
  
  
  
   Процитирую еще раз строки, которыми закончил свои очерк автор статьи "Корабль смерти". ("Че-Ка", 20.)
  
   "Террор большевизма безжалостен. Он не знает пощады ни к врагам, ни к детям, оплакивающим своих отцов".
  
  
  
   И когда в таких условиях поднимается рука мстителя, может ли общественная совесть вынести осуждение акту мщения по отношению тех, кто явился творцом всего сказанного?
  
  
  
   Мне вспоминаются слова великого русского публициста Герцена, написанные более 50 лет тому назад (Герцен. "Былое и Думы", ч.IV, 173. (Издание "Слово".)). Вот эти строки:
  
   "Вечером 26-го июня мы услышали после победы Национала под Парижем, правильные залпы с небольшими расстановками... Мы все глянули друг на друга; у всех лица были зеленые...
  
  
  
   "Ведь это расстреливают", сказали мы в один голос и отвернулись друг от друга. Я прижал лоб к стеклу окна.
  
  
  
   За такие минуты ненавидят десятки лет, мстят всю жизнь.
  
  
  
   Горе тем, кто прощает такие минуты".
  
  
   В России жертвы не отомщены...
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"