"Я кажусь вам академиком с большим задом - укорял некогда собратьев по перу Владимир Маяковский - один, мол, я - жрец поэзий непролазных. А мне всего-то только и надо"... Ну, дальше мы помним. Чтоб больше хороших! И разных!
Новый - с начала нынешнего учебного года - ректор Музыкальной Академии имени Рубина Тель-Авивского университета доктор Томер Лев меньше всего похож на воображаемого Маяковским монументального важного академика. Да и вообще на типичного ректора - крупного, седовласого, величественного - не походит. Томер Лев молод - ему нет и сорока, - изящен, гибок, прост и приветлив. Он сам в прошлом выпускник фортепианного факультета Тель-Авивской Академии, заканчивал докторат и докторскую степень получил в Нью-Йорке. Как пианист он много выступает в качестве солиста и ансамблиста; Томер Лев также превосходный лектор: в этом сезоне он предваряет вступительным словом все концерты студенческого симфонического оркестра, а его беседы в цикле концертов-лекций "Венское чудо" ("Ха-нес шель Вина" можно перевести и как "Феномен Вены"), где он играет и рассказывает, пленяют поэтичностью слога, тонкостью наблюдений, недюжинной эрудицией и артистическим обаянием.
Главным же направлением своей деятельности доктор Лев считает совершенствование высшего музыкального образования. В Израиле имеются, как мы знаем, два учебных заведения, которые готовят музыкантов высшей квалификации, и оба - до сегодняшнего дня - именуются академиями музыки. И обе академии - пока еще - носят имя Самуэля Рубина - первого мецената высшего музыкального образования в еврейском ишуве тогда еще подмандатной Палестины. Причем, если Иерусалимская академия музыки и танца имени Рубина - отдельное, самостоятельное учреждение, то Музыкальная академия имени Рубина в Тель-Авиве - составная часть Университета. Как и в Соединенных Штатах, где высшее музыкальное образование получают на музыкальных факультетах университетов (большей частью композиторское, дирижерское и музыковедческое), а также в двух самых престижных заведениях: Джульярдской школе в Нью-Йорке и Институте Кертиса в Филадельфии. В Германии высшие музыкальные школы так и называются - Hochmusikschule (многие из них в прошлом именовались на итальянский лад консерваториями - к примеру, знаменитая Лейпцигская, основанная в 1845-м Феликсом Мендельсоном). В СНГ, наоборот, консерватории, получившие статус высших учебных заведений в первые же годы советской власти, консерваториями и остаются, а вот некоторые институты искусств (не путать с институтами культуры, которые готовят руководителей самодеятельности) и музыкально-педагогические институты (не путать с музыкальными факультетами пединститутов - там готовят учителей общеобразовательных школ и педучилищ) переименовываются нынче в академии. К примеру, знаменитая "Гнесинка". И даже на родине консерваторий - в Италии - это название, как и в большинстве стран, сохранилось за средними музыкальными учебными заведениями.
Вот и первый же мой вопрос к Томеру как раз об этом: объявленном (или уже свершившемся?) переименовании Тель-Авивской Академии имени Рубина. В печати не раз в последние несколько месяцев говорилось об "Академии имени Бухмана-Меты". Это уже официально?
ТОМЕР ЛЕВ: Официально об этом переименовании будет объявлено на гала-концерте - симфоническом вечере 15 марта в Зале Смоларж университетского Центра Собраний (конгрессов), где студенческий оркестр совместно с Израильским Филармоническим оркестром под управлением его руководителя Зубина Меты выступят с бетховенской программой. Там и состоится инаугурация Высшей музыкальной школы Тель-Авивского университета.
Корр.: Вероятно, на этом концерте объединятся первые голоса оркестра Академии и солисты Филармонического?
ТОМЕР ЛЕВ: Нет, не отдельные голоса, а оба оркестра вместе. Случай, конечно, небывалый: чтобы один из лучших в мире симфонических коллективов играл вместе со студентами! С ученическим оркестром!
Корр.: Оркестр-то хоть и учебный, но в декабре я слышал в его исполнении Четвертую - "Трагическую" - симфонию Шуберта под управлением Вага Папяна, а в январе - сложнейшую Четвертую Малера, которой дирижировал руководитель студенческого оркестра Менди Родан, и, должен сказать, это было очень достойно. Дай Бог многим "взрослым" профессиональным оркестрам такой слаженности и чистоты строя.
ТОМЕР ЛЕВ: Вот поэтому Зубин Мета и сотрудничает с нами.
Ведь с оркестра все и начиналось. Академию, которая, кстати, старше Тель-Авивского университета, основали в 1948 году музыканты Симфонического оркестра, организованного Брониславом Губерманом, одним из великих скрипачей минувшего столетия, в 30-е годы. То были музыканты из разных стран Европы - Германии, Польши, Венгрии, Румынии. И первоначально Музыкальная академия в Тель-Авиве была тесно связана с Симфоническим оркестром, то есть, в сущности, была студией оркестровой игры высшего мастерства. И только почти через два десятка лет - в 1966-м, Академия стала частью университета, музыкальным его факультетом. В последние годы, к сожалению, у Университета возникли финансовые сложности, которые не позволяют в полной мере поставить учебный процесс как следует быть. Что поделаешь, подготовка музыкантов - дорогое дело. Такого количества индивидуальных занятий не требует ни одна другая специальность.
Поэтому, возглавив Академию, я попытался найти партнера. И возникла идея: вернуться к истокам и восстановить связи с "материнским" коллективом, который за десятилетия вырос в оркестр мирового класса. Ведь для них-то музыкантов мы и готовим! Мы нашли спонсора - бизнесмена из Франкфурта Йосефа Бухмана, который согласился материально поддерживать Академию до 2019 года, то есть 15 лет. Поэтому мы попросили у Йосефа разрешения дать свое имя Академии. Он не возражал, но поставил условие: академия должна носить имя также и великого дирижера современности Зубина Меты. У маэстро Мета мы также испросили такое дозволение. Поэтому впредь высшая школа музыки Тель-Авивского университета будет имени Бухмана-Меты. И тесно сотрудничать с оркестром, который Мета пожизненно возглавляет.
Корр.: Сама структура Музыкальной академии, даже если она будет именоваться Высшей музыкальной школой, останется ли прежней? Сохранятся ли пропорции по специальностям. Или вы будете расширять, скажем, оркестровое отделение и сокращать фортепианное или вокальное?
ТОМЕР ЛЕВ: Я понимаю, чем вызван ваш вопрос. Я слышал, что в Советском Союзе число студентов той или иной специальности в каждом учебном заведении строго определялось министерством.
КОРР.: Да, очень строго. В Красноярском институте искусств, где я работал 20 лет (он уже называется, правда, Красноярской музыкально-театральной академией) мы каждый год в начале лета получали план набора - 10-15 пианистов, 5-6 вокалистов, 5-6 музыковедов, один или два композитора, 10-12 хормейстеров, 15 исполнителей на русских народных инструментах, 15 оркестрантов-струнников, 18 духовиков... В столичных консерваториях цифры были другими, но пропорции примерно те же.
ТОМЕР ЛЕВ: Видите, в духовиках всегда самая большая потребность. Но мы-то исходим, в первую очередь, из желаний и стремлений самих студентов. Если он пришел к нам учиться играть на арфе или на органе, мы же не скажем ему: нет, бери фагот! Мы ограничены здесь только собственными возможностями: имеется лишь определенное число преподавателей каждого класса и определенное количество часов.
Корр.: И никогда не предлагаете перейти из одного класса в другой?
ТОМЕР ЛЕВ: Такое случается, хотя и не очень часто. Например, скрипачи переходят на альт или контрабас, флейтисты на гобой, бывало, что пианисты переходили в класс ударных инструментов. Но никого, разумеется, не принуждают, кафедра может лишь посоветовать.
КОРР.: Но вы как-то ориентируетесь на потребности "рынка" труда музыкантов: сколько надобно певцов, дирижеров, оркестрантов для оркестров, хоров, капелл, театров, сколько преподавателей к консерваторионы?
ТОМЕР ЛЕВ: Так на то он и рынок, чтобы все расставлять на свои места. Трудно знать наперед. Самые яркие, талантливые концертируют как солисты в Израиле и по всему миру. Ни у кого не надо спрашивать на это позволения. Крепкие оркестранты находят места в симфонических коллективах, которых в стране полдюжины, а еще столько же камерных. И оркестры эти постоянно объявляют конкурсы на вакантные места.
Тот, кто обнаруживает в себе педагогические склонности, преподает. Кто-то находит себя в общеобразовательной школе, работает с трудными детьми - и счастлив. Кто-то мечтает об оперных подмостках, трудится для этого - и добивается. И так везде: во всем мире и в любой профессии.
КОРР.: Вы учились в Израиле и в Америке, хорошо знаете европейскую музыкальную жизнь. Имеются ли, на Ваш взгляд, коренные, принципиальные отличия израильской системы высшего музыкального образования от системы американской, германской, российской?
ТОМЕР ЛЕВ: Израиль, как известно, - молодое государство, хотя и древняя земля. В страну прибывали музыканты из разных стран, они учили по своим методикам, внедряли культурные постулаты, воспринятые ими в странах своего рождения и воспитания. Поэтому израильское музыкальное образование испытало влияние со всех концов земли. Но наиболее сильные влияния оказали немецкая и русская композиторская и исполнительская школы. А структурно израильская система образования ближе американской.
КОРР.: Требуется ли какой-либо документ о музыкальном образовании при поступлении в Музыкальную академию? В СССР - продолжим сравнения - без диплома об окончании музыкального училища и думать было нечего о поступлении в музыкальный вуз.
ТОМЕР ЛЕВ: Непременно требуется документ о среднем образовании, как и при поступлении на любой другой факультет университета. Сверх того мы проводим особые приемные испытания: необходимо сыграть или спеть концертную программу, состоящую из сонаты, этюда, пьесы; записать на слух двухголосный фрагмент...
КОРР.: То есть диктант по сольфеджио.
ТОМЕР ЛЕВ: Да, он самый. Ответить на некоторые вопросы, показав знание музыкальной литературы. Как же без этого человек сможет учиться? А вот каким образом он освоил инструмент или где ему ставили голос - в консерваторионе или частным образом, это уже значения не имеет.
Корр.: Заметны ли отличия (в подготовке, отношении к профессии, общемузыкантском и общекультурном уровне, вообще психологии) уроженцев Израиля и прибывших из тех краев, что когда-то были Советским Союзом?
ТОМЕР ЛЕВ: Вот Вы к чему клонили, расспрашивая о музыкальном среднем образовании. Да, у россиян - поголовно выпускников музыкальных УЧИЛИЩ (Томер произносит слова "училище" по-русски) - очень твердый средний показатель. Они техничны, дисциплинированы, целеустремленны, у них, несомненно, свое особое мировидение (мишкофат олам).
Израильтяне же по умственному складу более эклектичны, их мышление менее упорядочено, они заняты поиском своей собственной дороги. Технические перепады очень значительны. Может быть, как раз оттого, что их довузовская подготовка отнюдь не была единообразной.
И мы надеемся, что те, кто родился здесь, будут столь же дисциплинированны, как "русские", а "русские", в свою очередь, станут более плюралистичны, открыты разным художественным веяниям, раскованы. Ведь их скованность не артистическая, а психологическая. Мы рады, во всяком случае, что в Академии так много молодежи из СНГ с их серьезным отношением к делу и профессиональной оснащенностью.
КОРР.: Уж коли я начал сравнивать "уставы", то продолжу. В российских консерваториях все педагоги были обязаны давать бесплатные концерты, играя по 2-3 новые программы в год, по аналогии с другими вузами, где каждый преподаватель, выполняя "вторую половину нагрузки", должен был заниматься научными исследованиями. Существует ли такая система в израильских академиях?
ТОМЕР ЛЕВ: Обязанности такой нет - оклад начисляется за определенное количество педагогических часов. Но почти каждый педагог-музыкант - концертный исполнитель - солист либо ансамблист. У него есть свой класс, то есть круг студентов. Но ведь и студентам он должен "показывать класс", то есть быть образцом художественного вкуса и качества игры. И если он хочет продвинуться, то ему необходимо "показывать свой класс" своему классу, всей академии, университету, urbi et orbi - городу и миру.
И вот видите, почти все преподаватели принимают участие в абонементных концертах Академии. То есть концерты в обоих наших залах - Большом зале "Клермонт" и Малом зале "Тарг" - давались всегда силами преподавателей и студентов, это были хорошие концерты. Но раньше это были вечера для узкого круга. Нынче же у нас 7 программ четырех абонементных серий - симфонической, камерной, фортепианной и вокальной. Плюс еще 12 особых концертов. Все это составляет 50 концертов в год, каждый из которых предваряется аннотацией, то является, в сущности, лекцией-концертом. А как же? Ведь мы учебное, образовательное, просветительское учреждение.
КОРР.: Уж извините за комплимент, но лекции перед концертами в Академии - те, во всяком случае, которые мне довелось слышать, - на уровне научных докладов, а не просто аннотаций. Что Ваши рассуждения о гении Моцарта и массовом вкусе в декабрьском клавирабенде из цикла "Феномен Вены" или Ваше же повествование о симфониях Гайдна и Малера в январском вечере этого цикла, что лекция органиста, старшего преподавателя Александра Горина о немецкой и французской музыке Рождества в его органном концерте...
ТОМЕР ЛЕВ: Благодарю вас, но мы ведь и рассчитываем на публику интересующуюся, понимающую, образованную, интеллигентную. О музыке и композиторах рассказывают перед концертом чаще всего, действительно, сами исполнители - преподаватели Академии, но иногда приглашаются лекторы-историки, культурологи. Так, в апреле, в том же цикле "а-Нес шель Вина" с лекцией "Путь романтизма. Шуберт и "бидермайер" выступит известный историк доктор Моше Цуккерман.
Корр.: Концерты студентов остаются, я так понимаю, бесплатными, кроме выступлений студенческого оркестра. Билеты продаются только на вечера четырех абонементных циклов?
ТОМЕР ЛЕВ: Да, мы вынуждены продавать билеты и абонементы, хотя прежде на концерты преподавателей вход был свободным, а билеты продавались только на те вечера, где выступали музыканты, арендующие наш зал. Когда Университет оказался в тяжелом финансовом положении, он потребовал продавать билеты. Мы разработали обширные концертные планы, привлекли не только студентов и преподавателей, но и выпускников Академии разных лет. Откликнулись все, а ведь эти выступления безвозмездны. И сейчас у нас две тысячи абонементодержателей, что вызывает законную гордость.
Корр.: Томер, Вы много выступаете как пианист - и соло, и в ансамбле, и с оркестрами. Каковы Ваши собственные репертуарные пристрастия? Вы, видно, влюблены в век Классицизма или так совпало, что в нынешнем сезоне Вы играете Моцарта, Бетховена, Дюссэка, Клементи, Мегюля?
ТОМЕР ЛЕВ: Моцарт и Бетховен, действительно, неисчерпаемы. Сонаты Дюссэка и Клементи считаются школьными, инструктивными, а мне показалось, что эти нотные тексты могут заискриться, ожить, если уйти от школярских трафаретов. Поэтому я и включил эти сонаты вместе с бетховенскими в один вечер, назвав его "Отзвуки Революции. Бетховен и современники "Le Grand Revolution Francaise".
Но раз уж Вы спрашиваете о любимой музыке, о любимой эпохе, то это, скорее, рубеж девятнадцатого и двадцатого столетий.
Корр.: Я это Ваше пристрастие разделяю, но мне странно, что Вы, пианист, называете любимым период рояльного межвременья. Золотая пора романтического фортепиано миновала, ее отголосок - Рахманинов и Скрябин. Барток и Прокофьев еще были детьми... Это ведь эпоха оркестрово-симфоническая: Рихард Штраус, Малер, Глазунов, Сибелиус...
ТОМЕР ЛЕВ: ...а также Дебюсси, Равель, Регер. Да и Рахманинов со Скрябиным - это немало. А отчего Вы полагаете, что пианисту по душе исключительно фортепианная музыка, а к симфонистам он может испытывать только платоническую любовь? Мне Малер, хотя он и не писал для рояля, дорог не меньше, чем дирижеру или оркестранту. Может быть даже, мои чувства к этому композитору еще нежней.
Корр.: Что, на Ваш взгляд, необходимо радикально изменить в израильском музыкальном образовании и - шире - музыкальной жизни?
ТОМЕР ЛЕВ: В первую очередь, отношение государства к подготовке музыкантов. И государственные инвестиции в культуру. Это ведь не деньги на ветер, это вложение в будущее. ЮНЕСКО рекомендует вкладывать в культуру 1% бюджета, а в Израиле после всех недавних сокращений - 0,002%. И, несмотря на это, уровень музыкантов, учившихся в Израиле (я не говорю сейчас о тех, кто учился в Москве, Будапеште или Париже) очень высокий. Израиль остается экспортером талантов, что приносит государству немалые материальные и моральные дивиденды. Ведь артисты, музыканты - это лицо страны. Они уравновешивают образ Израиля как воюющего милитаризованного государства. Наши выпускники завершают образование и преподают в самых знаменитых академиях мира, выступают на самых престижных концертных эстрадах.
И я счастлив, что оказался в этот переломный момент, хотя сложный для страны, но, как мне кажется, перспективный для нашего искусства, во главе Высшей школы музыки.
КОРР.: Благодарю Вас, доктор Лев. Я хочу также выразить благодарность вашему коллеге, преподавателю Александру Горину (моему бывшему коллеге по Красноярской музыкальной академии), который помог мне изъясниться. Успеха во всех концертных, педагогических преобразованиях и начинаниях, во всех сферах деятельности.