Аннотация: Мексика - страна контрастов. Один из самых любимых праздников - день Мертвых, рядом с лачугами бедняков роскошные дома. И здесь есть кое-что, что напоминает о России. Прода от 12/01/2018
Глава 22. Русский след
-- Ты станешь во главе огромной страны. Где текут широкие полноводные реки, шумят высокие сосны и раскидистые дубы. Недра богаты, земля щедра. Дюжина морей омывает ее берега. Когда люди, живущие на востоке, встают с восходом солнца, те, что живут на западе, уже ложатся спать.
-- А что за страна? США?
-- Нет. Название её состоит из четырех букв.
Чили, Куба? Иран? Ирак? Пронеслось в голове. Хотя, нет. Я хорошо понимал, что ясновидящая имела в виду. Объяло жаром, струйки пота потекли по спине, виску. И почему-то в голове зазвучала песня:
У меня была страна большая,
Много было в ней лесов и рек.
И другой такой страны не знал я,
Где так счастлив мог быть человек.
Костлявые с артритными утолщениями на суставах пальцы делали пасы над мерцающим хрустальным шаром. Голубоватый свет танцевал на обитых бордовым бархатом стенах, чернели разверстые рты жутких ритуальных масок. Плавился воск множества свечей, толстых и тонких, красных, розовых, белых.
Что в правом углу делает пианино из красновато-коричневого дерева? И как нелепо выглядят живописные полотна вперемежку с иконами в роскошных резных окладах. Пряный дурманящий аромат специй, или мазей щекотал ноздри, и пару раз я чихнул. Но ясновидящая даже не вздрогнула. Темные глаза её под сросшимися на переносице бровями, что придавало ей зловещий вид, смотрели куда-то мою спину, будто именно там видели правду.
Зачем я здесь? В этой комнатушке, центр которой занимал круглый стол, скрытый под тяжелой бархатной скатертью с длинными золотистыми кистями. Открытые шкатулки с картами Таро, хрустальные шары, свечи, резные фигурки, невысокое деревце из проволоки, сплошь усеянное блестящими камнями. Что-то я хотел узнать важное у этой женщины, что сидела напротив меня.
-- Ты очень скучаешь по этой стране. Но вернуться не можешь. Ибо должен выполнить свое предназначение.
-- А какое у меня предназначение?
Она забормотала что-то невнятное, на неизвестном мне наречии, отдельные слова впивались в мозг, как иглы, но всё вместе свести воедино и понять я не мог, от чего стала жутко раскалываться голова. Трепетавший словно яркий мотылек огонек свечи вдруг вырос, выпустив вверх алые щупальца. Отбросил на стены уродливые тени, они шевелились, складывались в картины, то диковинных животных, то людей. И вот уже толпа бежала куда-то.
И всё вмиг оборвалось, исчезло. Голубоватый свет залил комнату, охладил пылающий мозг, смягчил боль в голове.
-- Иди. Твой amigo ждет тебя, -- выдохнула гадалка. -- Вместе вы должны пройти этот путь.
Я вышел из душной давящей на меня обстановкой комнаты в сиреневые сумерки. То там, то здесь мелькали огни. Платья, невероятно ярких, режущих глаз, цветов, с вышивкой и кружевами. Мелькали лица, расписанные под черепа, имитация глазниц и торчащих зубов. Разодетые в желтые национальные костюмы, в сомбреро, наяривали зажигательную мелодию мариачи -- уличные музыканты. Звучащий в унисон виртуозный гитарный перебор, резкие трели тромбонов, глухой бой барабанов и ритмичный треск маракасов. Ритуальные шествия в День мертвых, устроенных живыми.
На углу как инь и янь, слилась в единую композицию сладкая парочка, белое и черное. Девушка, не красотка, но миленькая. Тёмные волосы, разделенные на прямой пробор, ниспадали тяжелым каскадом на обнаженные плечи, тонкие ключицы. Нежную и гладкую с оливковым оттенком кожу подчеркивал вышитый яркими цветами волан с кружевом. Такая же вышивка по подолу широкой с оборками юбки. Над ней навис высокий худощавый мужчина в национальной одежде -- на чёрной короткой куртке и такого же цвета облегающих брюках мерцал серебром орнамент из роз. Антонелли. Мексиканцы по большей части полноватые, приземистые, с покатыми плечами. Итальянец же напоминал гепарда, вставшего на задние лапы. Поджарый, крепкий и сильный, сжатый, как пружина.
-- Пошли, Франко, -- бросил я.
Он повернул ко мне недовольное лицо, но голос прозвучал без досады:
-- Всё выяснил?
-- Почти.
Франко повернулся, что-то шепнул девушке на ушко. Она зарделась, захихикала, потупив густо подведённые глаза. То же мне ловелас, ни одной юбки не пропустит, кольнула непрошеная ревность.
Вместе с Франко мы направились к месту, где оставили машину. Мексика -- страна контрастов. Разодетые в роскошные карнавальные одежды люди, и убогие словно сложенные из картона лачуги по бокам усыпанной щебнем и красноватой пылью улочки. Тошнотворный запах.
-- Эй, а ты чего там делаешь? -- сердитый окрик Антонелли заставил вздрогнуть.
Рядом с дверцей кто-то шевелился. Вор? Собака? Существо бодро подскочило. Человек, но странный какой-то, перекошенный. Плечи одно выше другого. Руки болтались, как у сломанной куклы. Один рукав оторван, второй задернулся. Лицо белое, заляпано чем-то чёрным. Или так казалось в тусклом свете фонаря? Двинулся на нас, словно танцуя, неуклюже подпрыгивая под ритмичную музыку, которую слышал только он. Не казался пьяным, скорее безумным.
Я напрягся, ожидая выстрела. Но парень не проявлял никакой агрессии. Лишь приближался, дрыгаясь так, словно в нём совсем не было костей.
Прыжок. И сердце замерло, ослабели ноги, подкосившись в коленях. Но Франко не растерялся. Резко развернувшись, выбросил ногу и точным ударом приложил ублюдка в лоб, швырнув на оштукатуренную в грязно-белый цвет стену, оставив там неглубокую вмятину. И когда парень сполз вниз, Франко оказался рядом, целясь из люгера.
-- Эй, тебе чего надо? -- ногой придавив парня к земле, бросил Антонелли.
Но тот вдруг зарычал, ловко вывернулся из-под блестящего ботинка с острым металлическим носом, попытался вцепиться в лодыжку.
-- Ах ты, pezzo di merda! -- крик Антонелли слился с сухим и резким звуком выстрела.
Пули вонзились в грудь мужчины, но, кажется, он даже не заметил этого. Перекатился и вскочил на ноги. Затрясся в странном танце, болтая руками, двинулся на нас.
-- Целься в голову! -- крикнул я. -- В голову!
Щелчок взведенного курка. Точный выстрел в лоб отбросил голову зомби назад. Резко и кисло запахло порохом. Расплылся синеватой кисеей дым. Тварь замерла, как механическая кукла, у которой кончился завод. Зашаталась, болтая кистями рук, передернулась. И ничком рухнула вниз.
Громкие пронзительные вопли. Музыка оборвалась внезапно, словно кто-то нажал кнопку проигрывателя. Только нарастающий топот бегущих ног.
-- В машину! -- крикнул Франко.
И в то же мгновение я ощутил себя на мягком сидении. Машина просела рядом -- Франко прыгнул за руль. Взревел мотор, мы рванули с места, но пролетев едва ли полсотни метров, воткнулась в толпу. Они окружили нас. Уже не люди, а нечто чудовищное, жуткое в едином безумии. Перекошенные лица, размазанная краска. Они бесновались, прыгали на капот. Забирались на крышу, и свесившись, колотили по лобовому стеклу. Треск. Грохот. Мы качались, будто при штормовой качке. Что-то свалилось на крышу. Я ухнул куда-то вниз.
И проснулся. Весь в мокром липком поту, трясясь, будто от озноба.
Тяжело дыша, огляделся. Вливался в уши мерный рёв двигателей. От сильной вибрации постукивали зубы. Но всё выглядело мирно и спокойно. Мой сосед, приоткрыв рот, посапывал рядом. Сзади через ряд те самые мать с дочкой, что приехали на "форде седане", спали, заботливо укрытые пледом со значком TWA.
Что-то с глухим стуком упало, больно ударив по ногам. Я выругался себе под нос, наклонился -- мать твою, открытый на иллюстрации к Дню мертвых справочник по Мексике. И вновь картинка из моего кошмара -- раскрашенные под мертвецов лица, круглые провалы глаз. Два скелета -- всадник на останках коня. И девушка в белом платье с вышивкой из цветов -- фиолетовых, красных, синих и жёлтых. Рядом с высоким мексиканцем в чёрном костюме и гитарой в руках.
Я бездумно бросил взгляд в иллюминатор -- холодно и призрачно светила луна. Сквозь ажурное кружево облаков чернел блестящим шёлком Мексиканский залив. Сливался на горизонте с бездонной небесной тьмой.
Пассажиры начали просыпаться. И стюардесса принесла нам легкий ужин в фарфоровых мисочках -- салат, жареный цыпленок, кофе и десерт.
Мой сосед тоже проснулся и жадно лакомился чизкейком, а мне кусок в горло не лез. Длительный перелёт, вибрация и бьющий по мозгам шум винтов измучили меня. И кошмар, привидевшийся мне, ещё не выветрился из памяти.
-- А скажите, Стэнли. А каково это, когда тебя прошибает током? На электрическом стуле?
Я вздрогнул от простого вопроса, сказанного без злорадства, нейтральным тоном, но вызвавший во мне вихрь мучительных воспоминаний.
-- Ужасно, -- совершенно искренне ответил я. -- Думаю, вы читали в моих статьях.
-- Читал, конечно. Но вы там, наверняка, все преувеличили. Не мог человек после такого выжить. Мозги бы у него сварились.
Возможно, -- хотелось сказать мне. На самом деле, я старался не думать об этом. Это пугало меня. Помню, когда читал материалы об эксперименте в Монтауке. Ну, в том самом, где военные пытались с помощью электромагнитного щита сделать невидимым авианосец "Элдридж". В проекте участвовал экстрасенс. Этого несчастного настолько часто прошибали током высокого напряжения, что его мозг умер, но каким-то образом этот человек не только остался жив, но и по-прежнему мыслил. Впрочем, описание этого проекта -- громкая мистификация.
-- Электрический стул оказался не исправным. Электроток ударил не в голову, а распространился по всему телу. У меня вся кожа была в страшных ожогах. Обожжены легкие.
-- А вон оно что. Теперь понятно, -- Бишоп положил в рот кусочек чизкейка, сделал пару глотков из чашечки, не сводя изучающего взгляда, и что-то злорадное промелькнуло в нём. -- Почему же вы не выступаете за отмену смертной казни? Испытав такое на себе?
-- С этим не так просто, мистер Бишоп. Я выступаю за более тщательное расследование, отсрочку казни, но не отмену.
-- Ну, в этом мы с вами на одной волне. Не хочу, чтобы на мои налоги существовали разные мерзавцы, убийцы, негодяи всех сортов.
-- Да, вы правы.
Я не знал, как прекратить этот раздражающий, выводивший из состояния равновесия, разговор, но тут вздрогнул от вскрика: "Мама, мама! Смотри! Огоньки, огоньки повсюду!"
Я решил, что круглолицая румяная после сна девчушка увидела огни святого Эльма на крыле. Но бросив взгляд в иллюминатор, понял, что мы уже летим над Мехико сити. Там, внизу, будто звездочёт расправил свой плащ, усыпанный мерцающими золотистыми блестками. Огоньки, то сливались в сверкающие пятна, то исчезали, оставляя чернеющие прорехи.
Усилился гул двигателей, мы начали снижаться. Я мог различить сияющие силуэты высоких башен, широкий проспект, разрезавший город напополам, где двигался, словно рой светлячков, поток машин. И призрачное оранжевое зарево поднималось над горизонтом.
Вот уже показался аэродром, посадочные огни, здание аэровокзала, будто вырезанное из золотой бумаги и наклеенное на чёрный бархатный задник. Нас тряхануло, когда шасси коснулись бетона, заскрипели покрышки, лайнер понесся вперед. И стал замедляться.
Приятный голос стюардессы на двух языках -- английском и испанском объявил нам, что мы прибыли в Мексико сити. Пожелала удачи от имени компании Trans World Airlines.
По лётному полю я прошел в здание аэровокзала, удивившись стоявшей здесь, даже после захода солнца жаре, что отдавал нагретый за день бетон. И только очутившись в зале ожидания, вдруг понял, как мне неуютно одному, среди всей этой публике, сновавшей с чемоданами, или сидевшей в ожидании своего рейса.
Я плохо представлял, как мне доехать до города, где должна была жить синьора Адаманте. И только сейчас я осознал, какой я идиот. Почему я вообще решил, что она там живет? Потому что мне сказал об этом Кастильский? Но ведь колдун тоже мог ошибиться. И вот я притащился в другую страну, которую совершенно не знал. И беспомощен здесь, как котенок, потерявший мать. Всё, что у меня есть -- бумажный атлас, а единственный человек, который мог бы прийти на помощь -- Франко Антонелли, с которым я даже не знаю, как встретиться. От досады хотелось бросить к чертовой матери чемодан и портфель с гроссбухом Стэнли и вернуться назад, в Нью-Йорк.
Придётся найти гостиницу, перекантоваться там, а затем нанять кого-то, кто смог бы довезти меня в Паленке. Багаж ещё не доставили и, присев на кожаный диванчик, я достал карту Мехико, пытаясь отыскать поблизости гостинцу. Портфель с "гроссбухом" Стэнли поставил рядом. Но стоило выпустить его из рук, как что-то просвистело рядом и подняв глаза, я с изумлением заметил долговязую фигуру вора, который быстрым шагом удалялся в сторону выхода.
Бросился за ним, но тот, ловко лавируя между пассажирами, ринулся бежать. Только засверкали светлые подошвы ботинок. Сердце колотилось у самого горла, дыхание со свистом вырывалось из лёгких. Чёрт возьми, я устал за эти десять часов. Хотя и поспал немного. И сейчас то, из-за чего я преодолел тысячи километров, нагло исчезало с моих глаз. Только бы этот подонок не успел выбежать на улицу. Там я точно его потеряю. Я поднажал, стараясь обрести "второе дыхание", но вместо этого споткнулся о чей-то чемодан и едва не грохнулся прямиком на каменные плиты пола. Ободрал ладонь об острый край здоровенного чемодана. Взглядом зацепив рассерженную седую леди.
Вот и дверь. Еще мгновение и парень уже выскочил наружу. Ринулся за ним в душную ночь. Ослеп на миг. Но тут же прозрел. В глаза хлынул яркий свет -- иллюминация, украшавшая здания. Качая единственной штангой, прицепленной за провисший провод, медленно прошел, украшенный фонариками, оранжевый трамвай.
Удрать похититель далеко не успел. Его светлая рубашка мелькнула на другой стороне улицы. Он уже не бежал, а скорее быстро шёл, заметно прихрамывая. Портфель сунул под мышку, и думаю нести его было тяжеловато -- кроме фолианта Стэнли, там лежали справочники по Мексике, атласы.
Стараясь не терять вора из виду, я перемахнул через прорезавшие брусчатку мостовой трамвайные пути. И готов был уже настигнуть, как он свернул в переулок. Не раздумывая, влетел туда и хотел коршуном броситься на мерзавца, как сердце ухнуло вниз -- ощутил тычок в спину чем-то явно твердым, похожим на дуло пистолета.
Горячий пот заливал лицо, щипал глаза. Лишь гнев и злость клокотали в груди, только не страх. Стало плевать, что сделают со мной эти бандиты.
Резко развернувшись на носках, я сжал кулаки, встав в боевую стойку.
Дорогу мне перегородил выглядевший как настоящий разбойник с большой дороги долговязый мужчина -- небритый, одетый в небрежно свисавший плащ. Светлая широкополая шляпа надвинута на глаза. Но сбросив её на затылок знакомым жестом, "бандит" вдруг широко по-доброму улыбнулся:
-- Привет, Стэн.
-- Сука! Франко! -- заорал я. -- Какой хрена!
И тут силы оставили меня окончательно. Обмякнув, я прислонился к стене, ощутив её нагретый за день грубый камень.
-- Держи, -- вытащив из рук "вора" портфель, итальянец поставил его у моих ног. -- Извини, что так получилось. Я сказал Мигелю, чтобы он только привел тебя сюда. А он вон что придумал.
-- Да ладно врать-то, -- выдохнул я, ощущая, как отпускает напряжение и радость заливает душу широкой полноводной рекой. -- Это всё твои дурацкие шуточки.
-- Извини, -- итальянец обнял меня, прижал к себе, похлопал по спине. Отодвинув от себя. Взглянул в лицо уже серьезно. -- Как добрался?
-- Нормально, -- буркнул я, хотя сердиться уже не мог.
Злость и досада испарились, сменившись на ликование -- только что я тонул в океане одиночества и неизвестности, и вот обрел твердь под ногами. Теперь-то я уж точно не пропаду.
-- О'кей. Тогда пошли.
Мы вышли на улицу, и через полсотни шагов оказались рядом со стоянкой, где стояло несколько похожих, как близнецы-братья, "глазастых" фордов -- зеленый верх отделялся от черного низа полосой из чёрно-белых треугольников, а на капоте красовалась зубастая пасть, вызывая в памяти образ крокодила.
-- Ты чего, такси угнал? -- со смешком поинтересовался я.
-- Нет, просто нанялся в таксисты. Нелегалом, конечно, -- открыв переднюю дверь места водителя, Антонелли сунул на сидение мой портфель, и приказал по-испански парню, который играл роль "вора":
-- Мигель, помоги синьору забрать его багаж.
Тот кивнул:
-- SМ, bien.
С подручным Франко мы вернулись в здание аэропорта, а там как раз начали выдавать багаж пассажирам, летевшим компанией TWA Нью-Йорк-Мехико. И Мигель, подхватив с конвейерной ленты мой пузатый чемодан с наклейкой, потащил его к выходу. Я бы мог и сам нести его, вещей успел взять немного, но даже это парню было тяжело тащить. Побагровел от натуги, худое с плоскими скулами вытянутое лицо покрылось, как росой бисеринками пота. Но испытывал я нечто похожее на мстительное злорадство -- пусть помучается. Раз заставил меня так нервничать. Франко, конечно, мог приказать Мигелю так поступить -- шутки у итальянца бывали порой жестокими, но всю вину за это издевательство нес этот парень.
Открыв переднюю дверь со стороны водителя, Франко сидел боком, вытянув длинные ноги. Курил толстую сигару, стряхивая пепел в уже успевшую образоваться голубоватую горку. Какой-то бравый мотивчик на манер марша бил из радиоприемника фонтаном. Подойдя ближе, я опешил, не поверив своим ушам. Звучал наш советский шлягер, в сопровождении хора и оркестра. В первое мгновение я так и услышал:
Нам песня строить и жить помогает,
Она, как друг, и зовет, и ведет,
И тот, кто с песней по жизни шагает,
Тот никогда и нигде не пропадет.
Неужели в Мексике так популярны советские мотивы? Но пел не Утесов, и мелодия звучала как-то иначе. Да и текст шёл по-испански. Мужественный сильный баритон несколько раз повторил: Аделита, Аделита. И тут меня осенило, это же та самая песня, мотив которой Исаак Дунаевский, использовал в "Марше веселых ребят"! Да просто украл. Песня эта, правда, народная о женщине по имени Аделита, которая присоединилась к революционным массам. Но вот так здесь, в совершенно чужой стране услышать такой до боли родной мотив, от которого болезненно сжалось сердце и слезы выступили на глазах. Чёрт возьми, всё бы отдал ради того, чтобы вернуться на родину, в Россию. Невыносимая тяжесть легла свинцом на грудь. Какие мучительные страдания причиняет эта проклятая ностальгия! И как люди уезжали из своих родных мест, и навсегда рвали с ней? Как?!
-- Кто поёт? -- спросил я, чтобы привлечь внимание Франко.
Он резво вскочил, услышав мой голос. Напрягся стальной пружиной. В такие моменты он пугал меня, будто сбрасывал защитную оболочку, кокон, и представал в своем первозданном диком виде.
И тут же, отстукивая костяшками пальцев на крыше "форда", напел:
If Adelita would like to be my wife, if Adelita would be my woman, I'd buy her a silk dress to take her to the barrack's dance.
Певческий голос у Франко оказался приятным и сильным, а я в этом разбирался. Сам иногда баловался пением. Впрочем, итальянцы -- музыкальный народ, этого у них не отнять. Почти, как чернокожие.
-- Хорошо поешь, -- сказал я, с огромным трудом подавив желание напеть куплет из "Марша весёлых ребят". -- Помоги.
Уложив мой чемодан в багажник, я плюхнулся на переднее сиденье пассажира, вдыхая ароматный сигарный дым, которым кажется пропахло всё, вплоть до душной мексиканской ночи.
Под бравурный аккомпанемент гитар, маракасов, и пафосный баритон Негрете мы ехали по улицам Мехико, и свежий ветер бил мне в лицо из открытого окна. Проносились мимо ярко освещенных витрин, несколько раз попалась реклама кока-колы. И пешеходы ничем в одежде не отличались от Нью-Йорка, только одеты были по-летнему. Остановились на перекрестке и Франко высунулся из окна, чтобы подмигнуть хорошенькой пташке в белой блузке с рукавами фонариками и обтягивающей юбке чуть ниже колен, что открывала прелестные стройные ножки. Девушка мило улыбнулась, но взгляда не отвела. Обернувшись, я проследил, как она грациозно переходит на другую сторону улицы, и почему-то подумал, что жаль Франко, сидевший за рулем, этого не видел.
Старинные здания сменились на дома, больше напоминавшие небрежно поставленные друг на друга ребенком-великаном кубики, выкрашенные в синий, желтый или салатовый цвет. Асфальт перешел в расходившиеся паутинкой трещин цементобетонные плиты.
Вспомнив, сколько мы проехали отелей, где могли бы остановиться, я, наконец, не выдержал:
-- А мы едем куда?
-- К моему другу, Луису де Сильва, -- объяснил Франко, сбросил пепел в окно. -- Поживем пока у него.
Надо же, у Антонелли везде друзья. Он не только успел приехать сюда раньше меня, но уже похоже обосновался.
Машину начало ощутимо и болезненно подбрасывать на колдобинах, и Франко еле успевал объезжать очередную яму, заставляя меня цепляться в хромированную ручку спуска стекла. Домишки за заборами из грязно-серого кирпича стали попадаться совсем убогие -- лачуги, больше смахивающие на бараки. Тусклый свет редких фонарей, висевших у входа, очерчивал лишь небольшие пятна комковатой красной пыли. Промелькнула мысль, что Франко мог бы выбрать и побогаче друзей.
Выехали на шедшую под уклон автостраду, словно раздвинувшую мрачные, заросшие густой зеленью, высокие холмы. Впереди в призрачном лунном свете мифическими великанами выросли горы. Пронеслись через гулкий туннель, пробитым в скале.
Франко свернул куда-то в сторону, где сквозь зелень мерцало целое море ярких огоньков. Проехали вверх по крутому серпантину и оказались около трехметрового бетонного забора с двустворчатыми воротами. По краям их возвышались две сторожевых вышки. Похоже, в отличие от Штатов, в Мексике любили строго охранять свою собственность.
Антонелли остановил машину, помигал фарами и дал два коротких и один длинный гудок клаксона. И тут прожектора на вышках залили нас слепящим светом. Мигель выскочив с заднего сидения, подбежал к двери, которая едва заметно выделялась рядом с воротами. Склонившись над динамиком, что-то проговорил. Ждать пришлось довольно долго. Но тут ворота заскрежетали, распахнулись и невысокий плотный мужчина в тёмной форме и широкополой светлой шляпе отвел одну створку, пропустив нашу машину. Проводил нас хмурым пристальным взглядом и, поправив на спине винтовку с длинным дулом, закрыл за нами.
Да уж, зря я так плохо думал о друзьях Франко. Выбирать итальянец их умел.
Среди стройных кипарисов, вытянувшихся как солдаты при виде генерала, белел изогнувшись полукругом между двух башен, особняк в колониальном стиле. Опираясь на колонны, выступал вперед балкон второго этажа с ограждением из фигурных балясин. Высокие и узкие арочные окна, отделанные темным деревом, сменялись на широкие . Единственный, но очень яркий фонарь вливал золото в прямоугольное зеркало бассейна с берегами, выложенными разноцветным камнем.
Не хоромы Шепарда, но обладатель сего "домика" был явно человек не бедный. Внутри также было поскромнее, масштаб помельче, тесновато, но все равно впечатление производило сногсшибательное. В холле -- живописный плафон со свисавшей из центра хрустальным каскадом люстры. Колонны из полированного искусственного мрамора украшали арочные входы в анфилады комнат. Двумя полукружиями расходилась широкая лестница с ажурными перилами из кованного позолоченного металла.
Встретил нас сам хозяин, Луис де Сильва, высокий, но грузный мужчина с тяжелым взглядом маленьких, близко посаженных глаз. Щепотка седых усов на верхней губе, длинный грубый нос, редкие седые, зачесанные назад волосы и чёрные густые брови. Он чем-то неприятно напоминал Говарда Хьюза и одновременно актёра, который играл бандита Эль Койота в нашем советском фильме "Всадник без головы". Одет был по-домашнему, в клетчатую свободную рубаху и тёмные просторные брюки с широким поясом. Но держался по-королевски. Улыбнулся, показав крупные белые зубы. Обнял Франко, проронив гулким хрипловатым басом что-то по-испански. Протянул мне руку и почти без акцента по-английски отчеканил:
-- Добро пожаловать, мистер Стэнли. Франко много рассказывал о вас. Вы его друг. А друзья наших друзей -- мои друзья, -- он прижал ладонь к груди, и чуть поклонился.
Всё выглядело чересчур наигранно, театрально, словно я попал на съемки одного из тех латиноамериканских сериалов, которыми нас потчевало телевидение лет тридцать назад.
А вот и "Просто Мария" собственной персоной. По широкой мраморной лестнице, устланной бордовой дорожкой, спускалась девушка в белом свободном платье с вышитыми по подолу ярко-алыми маками. Низкий лиф с пышными оборками приоткрывал выступающие ключицы и тонкую как у цыпленка шею. Бледное круглое личико с острым подбородком и коротко стриженные тёмные волосы дополняли картину трогательной невинности.
Увидев Франко, она зарделась. Бросилась к нему. Он подхватил её на руки, как ребёнка.
-- Моя дочь Эстела, -- сказал де Сильва. -- Mi niЯa. Хорошая девочка.
Голос его дрогнул, в глазах промелькнуло что-то такое, чего я не смог понять сразу, что именно. Печаль, тоска. И вновь вернулась маска спокойствия, как у людей, смирившихся с чем-то неизбежным.
Франко что-то сказал Эстеле по-испански, достал из кармана маленькую коробочку и я было решил, он собрался сделать предложение малышке. Но Эстела вытащила лишь маленькие часики-кулон на длиной цепочке и надела на шею. Прижавшись к Антонелли, по-девичьи неумело чмокнула его в щёку.
Де Сильва, хмуро понаблюдав за этим, обратился к Мигелю по-испански, а потом ко мне по-английски:
-- Мигель, покажет вам вашу комнату. Рад встрече, мистер Стэнли.
Развернувшись, ушёл в правую анфиладу комнат.
Вместе с Мигелем мы поднялись на второй этаж, прошли через комнатки, тесно заставленные диванчиками, креслами, столиками из светлого массива дерева, бронзовыми статуями, высокими фарфоровыми вазами с яркими искусственными цветами. Все выглядело солидно, стильно, но как-то одиноко и заброшено. Здесь прибирались, держали всё в полном порядке, но будто бы никто не жил.
Наконец, остановились у двери в мою комнату. Мигель вошёл первым, щёлкнул выключателем и мягкий свет из небольшой хрустальной люстры, смахивающей на бороду из сосулек, залил дымчато-белые стены и потолок. И я упал без сил в кучу разноцветных подушек на большой кровати. Раскинул руки, намереваясь чуть отдохнуть и принять душ. А потом провалиться в сон, которого так мне не хватало. Сквозь приоткрытое широкое и высокое окно бесцеремонно врывался ветерок, шевелил края белоснежного тюля, растянутого над кроватью на рифленых столбах-колонах.
Поставив чемодан у двери, Мигель поклонился и мгновенно испарился, даже не пожелав получить от меня на чай. Впрочем, я не знал, давать ли ему деньги или нет.
Я принял душ, вышел из ванны, растирая кожу толстым махровым полотенцем.
Стук в дверь, требовательный и не терпящий возражения. Я бросил взгляд на часы в полированном деревянном корпусе, стоявшие на прикроватной тумбочке -- толстая и короткая латунная стрелка подбиралась к цифре "два". Но не дождавшись моего разрешения, вошёл Франко. Плюхнулся в широкое кожаное кресло рядом с окном, вытянув длинные ноги. Достал сигареты. Бросилось в глаза, что на ночь гладя он побрился и переоделся, будто на карнавал, в чёрные обтягивающие брюки с серебряными галунами, и широким матерчатым поясом. И в просторную рубашку светло-песочного цвета, которую украшал цветочный орнамент на рукавах, воротнике и груди. Настоящий мексиканец.
-- Эстела подарила?
-- А? -- Франко оглядел себя и кивнул: -- Да.
-- Ну, тебе надо жениться на этой девочке. В приданное получишь шикарную асьенду наркобарона. И его бабло.
-- Это не смешно, Стэн, -- Франко скривился, будто его заставили съесть целиком лимон. -- Девочка серьезно больна. И де Луис -- не наркобарон.
Понятно теперь печаль в глазах хозяина дома, но досада от невозможности завалиться спать, превратившись в ядовитую желчь, начала разъедать душу.
-- Мне жаль Эстелу, но этот дом... Охранники на вышках с винтовками. От кого они охраняют? А?
-- Де Сильва работает на правительство.
-- Какое? Мексики или Штатов?
-- На Компанию, -- Франко многозначительно понизил голос.
-- Ллойда Джонса?
-- Да нет, -- недовольно прищелкнул языком Франко. -- На ЦРУ!
-- А-а-а, и ты, конечно, в это веришь.
-- Да, чёрт тебя дери, Стэн! Я не верю, а знаю! Да! Да! Он наркобарон, по твоим меркам. Но он выполняет нужную работу.
Я подошел к окну, приоткрыв створку шире. Расстегнул на груди рубашку и бодрящая прохлада обволокла лицо, захолодила обнаженную грудь. Там, вдалеке, посеребренные лунным светом мрачно чернели острые зубцы горных хребтов. И редкими огоньками перемигивались окна домов на холме -- удивительно, что кто-то тоже ещё не спал.
-- Зачем ты пришёл? Я спать хотел завалиться. Устал зверски.
-- Понимаю. Решил узнать просто. Где живет эта твоя ясновидящая?
-- Я говорил. В Паленке.
-- Ясно. Ты в курсе, что туда переть на машине часов двенадцать-пятнадцать? Это если дождь не пойдет и дорога не раскиснет. А так, может и больше. Придется ночевать в тачке или в мотелях.
Видно я изменился в лице, так что Франко обидно хмыкнул.
-- Ты не сможешь меня туда довезти? -- поинтересовался я через паузу.
-- Разумеется, смогу, -- с досадой выдохнул итальянец. -- Но у меня есть другое предложение. Де Сильва может дать нам свой личный самолёт. Сессну 170.
-- Самолёт? Серьезно? А кто будет пилотировать? Ты? Он вроде двухместный.
-- Нет, там пилот и три пассажира. Пилотировать я бы смог, конечно. Но де Сильва мне не доверит. Мы долетим до Паленке часов за пять максимум. Быстрее и безопасней.
-- А топлива хватит?
-- Не хватит. Заправимся в Коацакоалькосе. Кстати, забросим туда кое-что нужное. А оттуда махнем в Паленке.
-- Бабло довезти?
Ах вон оно что. Может быть, де Сильва решил нас с Франко использовать, как чёрных курьеров мафии?
-- О, мадонна миа! Какая тебе разница?! Главное, есть возможность быстро добраться до твоей ясновидящей. Встретишься с ней, а потом махнем обратно в Мехико. И послезавтра ты уже вернешься Нью-Йорк. Что ты дрейфешь, Стэн? Я не узнаю тебя. Раньше ты никогда не пытался увильнуть от опасности.
-- Опасности или авантюры? Ты не путай понятия.
-- Ну, как хочешь, -- фыркнул Франко с досадой.
Вскочив с кресла, направился к двери. Я проводил взглядом его идеально прямую спину и как можно спокойней сказал:
-- Подожди, я ведь не сказал -- нет.
Итальянец, вытянувшись, замер у двери. Постоял пару мгновений, словно раздумывал, стоит ли возвращаться. Но потом развернулся на носках и медленно проследовал к окну. Вытащил из кармана брюк плоский золотистый портсигар, которого я раньше не видел у него. Достал из него длинную белую сигарету с золотистым кольцом, зажёг о ноготь большого пальца спичку, прикурил и затянулся. И всё это проделал молча, с каменным выражением лица.
-- Ты изменился, Стэн, -- глухо и незнакомо прозвучал его голос.
-- Сильно?
-- Да. Я понимаю. Тюрьма и всё такое. "Старина Спарки". Это меняет человека. Но не до такой степени.
-- А в чем изменения? -- я спрашивал лишь с любопытством, не страхом. Ведь я знать -- не знал, насколько мой характер отличался от реального Кристофера Стэнли. И спросить-то было некого. Меня бы сочли умалишенным.
-- Ну, -- Франко выпустил струйку дыма в сторону распахнутой створки окна. Вернувшись к креслу, уселся там, наклонившись, сцепил пальцы в замок. -- Ты раньше мне доверял. И никогда не ревновал к Лиз.
-- А у тебя реально ничего с ней не было? -- я послал Франко такой пристальный взгляд, что другой бы точно отвел глаза.
Но он не сделал этого. Вытерпел. Только вздохнул тяжело.
-- Поверь, мы только с ней друзья. Я бы никогда не предал тебя, Стэн. Никогда бы не стал претендовать на твою девушку. Или дом. Или работу. В общем... -- он махнул рукой, расстроенно сгорбился, расслабленно опустив руки между колен.
Я бы мог сказать Франко, что он единственный человек, который для меня здесь, в этом чуждом мире, словно проводник в джунглях, где на каждом шагу подстерегает опасность. И я не просто доверяю ему, как самому себе. Каждый раз он успевал протянуть мне руку помощи, когда я летел в бездну холодного чёрного, как безлунная ночь, отчаянья. Но, конечно, не сказал этого. Это звучало бы безумно.
-- Ну. Знаешь, Франко. Я тебе кое-что расскажу. И возможно ты решишь, что я свихнулся.
-- Ну-ну? -- он заинтересованно поднял взгляд на меня. -- Мы все немного не в себе бываем. И я не исключение, -- в левом углу рта криво застыла ухмылка.
-- Представь себе человека. Он ехал по шоссе по своим делам. Разразилась гроза, молния ударила в опору ЛЭП. Она рухнула, провод оборвался, и этого человека шибануло электротоком. И он, представь себе, очнулся в совершенно незнакомом ему месте. Да еще на электрическом стуле. В тюрьме. И в чужом теле.
Я не сводил взгляда с Антонелли, ловил любое движение мимических мускул, изменение выражения его глаз. Но не заметил ни малейшего удивления, только неподдельный интерес, словно он давно ждал моего признания. Правда, подогреваемый крепким спиртным.
-- Итак? И кто же был этот человек?
-- Журналист. Из Москвы.
-- Из России? Ага.
-- Ты мне не веришь?
-- Верю. Теперь всё встало на свои места, -- замолчал и погрузился в какие-то свои мысли, взгляд затуманился, стал бездумным.
Вскочил с места и вышел, оставив меня в недоумении. Но быстро вернулся с двумя квадратными бутылками, выставив их одну за другой на низком прикроватном столике, и два стаканчика с толстым дном.
-- Давай выпьем за упокой души Кристофера Стэнли, -- разлил янтарно-коричневую жидкость и передал мне стопку.
Так просто и понятно Франко воспринял мои слова. Но столько горечи было в них, что мне не захотелось пить. Но отказаться я не мог. Опрокинул в рот. Резкий с каким-то мерзким привкусом дубовой коры вкус бурбона оглушил на миг. Я закашлялся. И как вообще можно пить эту мерзость?!
-- Интересно, за каким чёртом тогда ты решил продолжать расследование, которое вел Крис? Рассказывай, -- опустошив свой стакан, Франко налил ещё, сделал пару глотков, и откинулся на спинку кресла, впился в меня взглядом.
-- Ну, потому что я тоже расследовал деятельность этой компании. Но только в России. Они пичкали детей в детдоме каким-то запрещенным веществом. Из-за чего у них возникали галлюцинации. Они кончали с собой.
На самом деле, это была правда лишь наполовину. Да, я собирался довести это дело до логичного завершения. Хотя я уже почти всё знал об этом. Не хватало лишь пары деталей. Но кроме того, вести расследование меня заставляли амбиции, желание въехать в Белый дом на волне успеха. Но даже себе я боялся признаться в этом. А в глазах Антонелли хотелось выглядеть таким рыцарем на белом коне, который рвется в бой с "ветряными мельницами", исключительно из благородных побуждений.
-- Вот как. Интересно. Значит, получается следующее. Компания Джонса проводила одновременно опыты в России и здесь в Штатах...
-- Франко, ты не знаешь самого главного, -- перебил я его.
-- Чего же?
-- Я проводил расследование не просто в России. А в двадцать первом веке, где я жил. Меня отделяет от меня нынешнего не только тысячи миль, но и семьдесят лет.
-- Чертовщина какая-то. Но, поскольку это совершенно невероятно, скорее всего, это правда. И что в России построили коммунизм?
-- Нет, не построили, -- я покачал головой. -- В 1991-м году Советский Союз перестал существовать. Распался на независимые государства. А с ним и рухнули все мечты о лучшем и светлом будущем.
-- И кто сейчас у власти в России?
-- Президент. Как в Штатах.
-- Понятно. Ну, а у нас. Вот кто будет сейчас президентом?
-- Эйзенхауэр. Два срока.
-- А потом?
-- А потом Джон Кеннеди.
-- Кеннеди? Этот хлыщ? Так ведь он католик. Ирландец и католик. Ты что-то путаешь. В жизни не поверю.
Антонелли покачал головой, глаза стали совсем стеклянные. Но плеснув себе до краев бурбона, вновь опрокинул всё это в рот. Промелькнула мысль, что итальянец слишком много пьёт. Впрочем, для меня это было к лучшему. Протрезвеет, решит, что ему почудилось моё признание.
-- Ну и что? Его папаша Джо жаждет, чтобы сынок стал президентом, -- я усмехнулся.
-- Президентом? -- у Франко уже заплетался язык, он поискал бутылку, поболтал остатками содержимого и вылил всё в свой стаканчик. Выпил залпом, вытер губы рукавом, уже видно мало, что соображая. -- Стэн, а что, если мы тебя в президенты типа того... пропихнем? Это будет круто. Представляю рожи этих уродов! -- он хохотнул, но как-то совсем не весело. -- Русский во главе этой проклятой гребанной страны, которая... -- он тяжело задышал, поднял пустую бутылку и с силой отбросил, с жалобным глухим стуком она подскочила на паласе и закатилась под кровать. -- Ciucciami il cazzo! (Отсосите у меня! - ит.)-- Франко сделал характерный жест -- энергично стукнул левой рукой по сгибу правой.
Казалось, он шутит, но в его глазах я не заметил ни намёка на иронию, только решимость, и злость, как бывает у людей, которые давно и безрезультатно жаждали отомстить.
-- Ты мне поможешь?
-- Да, -- отозвался он.
-- Но ведь я не Стэнли. Не тот человек, которого ты считал своим другом.
Я ждал, он скажет: "это не имеет значения", но вместо этого Франко с всхлипом вздохнул, и вновь потянулся к бутылке, содержимое которой плескалось уже на донышке. Заморгал, отвел глаза, словно боялся, что я увижу его слезы. И я сильно пожалел о своем признании. Зачем мне вообще понадобилось рассказывать, что я -- не Стэнли? Потерять такого союзника, как Антонелли, только потому, что крепкий алкоголь и сильная усталость развязали мне язык? Идиотизм.
-- А как тебя звали там. В другом мире? В России?
-- Олег. Олег Николаевич Верстовский.
-- У-у-у, и не выговоришь. Сложно. Эти русские имена. Ну ладно. Завтра. То есть, уже сегодня нам лететь в Паленке. Отдохнуть надо хорошенько.
На удивление бодро вскочил, потянулся так что хрустнули, кажется, все суставы. И двинулся к двери. Взявшись за ручку, обернулся:
-- Олег говоришь? Хм. Ну ты фантазер, Стэн. Русский, из Москвы. Тебе бы фантастику писать. А?
Хитро подмигнул и, что-то напевая себе под нос, вышел. Оставив меня в совершенном замешательстве. Я так и не понял, реально Антонелли не поверил в мой рассказ или просто решил таким образом дилемму, вставшую перед ним во весь рост?
Обращение к читателям! Оставляйте комменты, если вы хотите, чтобы автор дальше что-то писал. Его муза засыхает от молчаливых читателей. Я не прошу ни лайков, ни денег, просто обратную связь. Если не интересно то, что я пишу, то я не буду дальше продолжать. Не обращайте внимание на стертые коммы. Я стираю только матерные сообщения троллей, которые к тексту не имеют никакого отношения.