Неприятности в жизни подстерегали Вадима Петровича Галузо
непрерывно - такое уж было его счастье. Но главная неприятность случилась прямо за праздничным столом. Вадим Петрович встал с рюмкой в руке, чтобы произнести тост, но вместо этого нелепо взмахнул рукой и опрокинулся навзничь.
Так вот и началась счастливая эмигрантская жизнь для Вадима Петровича в госпитале для бедных.
На больничной койке заняться было нечем. Вот и вспоминал Вадим Петрович все неприятности, которые случались с ним в жизни. И чем больше вспоминал Вадим Петрович эти неприятности, тем больше крепла в нём уверенность, что неприятности эти не случайны и умело организованы кое - какими людьми. Некоторых из этих людей Вадим Петрович знал лично, о некоторых мог только догадываться. Но как бы там ни было, но во всех своих бедах винил Вадим Петрович только их. Винил и жаждал мести.
Лёжа в госпитальной кровати и поневоле совершенствуя свой немецкий, Вадим Петрович развлекался тем, что представлял как появится он на родине, сильный и сказочно богатый, и как будет уничтожать морально и физически всех тех, кто так жестоко помешал ему жить на родной земле. В его воображении трещали автоматные очереди, рвались гранаты и враги поочерёдно становились на колени, прося пощады.
Вот и сегодня Вадим Петрович ушёл в свои грёзы настолько, что позабыл и о больничной кровати, и что половина его тела неподвижна.
За занавеской на правой койке сосед Фредди начал беспокойно ворочаться и шарить по спинке кровати, видимо, в поисках "утки".
Занавеска поехала на кольцах в сторону. Вадим Петрович повернулся к соседу - куда там! Не было на койке Фредди с головой выбритой, как у русского каторжника, ровно пополам. Там в развратной позе, закинув ногу на ногу, развалился неопрятно и не по сезону одетый мужик с седой окладистой бородой, в засаленой шапке- ушанке, и с пронзительными синими глазами . Кого-то он напоминал Вадиму Петровичу. Но, как ни напрягал память Вадим Петрович, вспомнить незнакомца он не мог.
- Ну что уставился?- ласково поинтересовался мужичок,- Понимаю. Залежался и забыл как русские бомжи с морды лица выглядят.
- Я никак не могу вспомнить кто Вы?- сказал Вадим Петрович таким дурацким тоном что самому ему стало неудобно.
- А кого, собственно, Вы хотели увидеть, Петрович? - тут бомж картинно сложил руки на груди и замер в позе капитана Немо.- Напоминаю. Я тот самый нищий, которому пять лет назад в Москве у трёх вокзалов вы подали сто долларов одной бумажкой.
- Да, да! Я уже вспоминаю!- обрадовался Вадим Петрович.
Он действительно вспомнил этого нищего с такими просветлёнными глазами. Вспомнилось даже то, что когда этот живописный тип рассмотрел сотенную в своей руке, он тут же бросился бежать, пугливо оглядываясь по сторонам.
- Тут же...этот...Фредди был. - пробормотал Вадим Петрович, всё ещё не
соображая почему московский бомж оказался в немецком госпитале.
- Временно ушёл на побывку домой. - отрезал нищий,- У его дочери сегодня День Рождения. Нельзя было отказать человеку.
- Хорошо. Тогда, будь добр, объяснись.
- Ничего я объяснять не буду. От объяснений всё исчезает. Вот пример. -
бомж сделал картинный жест рукой.
Вадим Петрович повернул голову, но там, куда показывал бомж никакого примера не было. А была тусклая лампочка над изголовьем несчастного старика, попавшего неделю тому назад под машину.
- Не там пример,- поправил Вадима Петровича нищий,- А вот пример : в России почти сто лет объясняли и объясняли, и в результате страна почти исчезла. Одни объяснения остались.
- Тогда без лишних объяснений скажи. Зачем ты валяешься на чужой кровати?
Вадим Петрович начал раздражаться и, если бы мог, непременно бы схватил наглое существо за грязный загривок.
- Признаюсь! Уже признаюсь!- заорал бомж. И зловещим шёпотом
добавил, - Велено Вас, Вадим Петрович, транспортировать в Ваш родной городишко и оказать содействие. Вы согласны?
Вадим Петрович вместо того, чтобы подумать как следует, неожиданно для себя самого начал вспоминать запах пыли и турецкой сирени летним днём... И он согласился.
Правда, червячок сомнения всё же ворочался у него внутри, но он опять пошёл против себя.
Согласился, и тут же спросил:
- А как Вас величать прикажете?
Бомж светло улыбнулся:
- Иван, родства не помнящий. Как же иначе?
- Значит, Иван Ивановичем будешь. - тоже улыбнулся Вадим Петрович.
- Ну что ж? Начнём готовиться к выполнению задания.- пробормотал Иван Иванович, вынул бутылку с яркой этикеткой и налил Вадиму Петровичу в стакан, стоящий на тумбочке, граммов сто пятьдесят, не менее.
- Что это?- дрогнувшим голосом спросил Вадим Петрович.
- Горючее. - ответил Иваныч,- Как же мы полетим без горючего?
И поднёс стакан Вадиму Петровичу.
На вкус напиток напоминал керосин. Вадим Петрович было передумал пить, повёл головой в сторону, однако Иван насильно вылил ему в рот всё содержимое. Вадим Петрович поперхнулся, перед глазами замелькали ярко- оранжевые искры и вихрь закрутил его, затянул в бездну.
Когда Вадим Петрович очнулся, то лежал он вниз лицом, положив голову шерстяные валики. Вадим Петрович начал осматриваться краешками глаз. И чем дольше он смотрел, тем сильнее становился в нём липкий страх. И понял Вадим Петрович, что голова его лежит вовсе не на шерстяных валиках, а на собственных собачьих лапах. И находится он не в госпитальной постели, а на
грязном асфальте под садовой скамейкой, покрашенной в зелёное.
Справа от Вадима Петровича стояли знакомые уже ему нечищенные ботинки Ивана Ивановича. Вадим Петрович вышел из под скамейки и попробовал встать на ноги.
- Молодец, Бобик! Служи! - раздался опостылевший голос нищего. Вадим Петрович глянул вверх. На скамейке, развалясь, сидел наглый Иван, чистый, гладко выбритый, в рваных опорках, но в остальном прилично одетый. В правой руке он держал дымящуюся сигарету, в левой собачий поводок.
- Вот так, Петрович, и сбываются мечты!- вещал он важно. Я, например, всю жизнь мечтал научиться летать - пожалуйста!Ты в последние годы мечтал побывать на родине и со всеми расчитаться - нет ничего проще!
- Иваныч! Сволочуга! Ты что вытворяешь? - закричал Вадим Петрович. Но бомж оглушительно свистнул и швырнул на газон грязную палку.
Нет! Не хотел Вадим Петрович! Вовсе не хотел.Но, неожиданно для себя самого, бросился на газон, ловко подхватил брошенную палку и, труся победной походкой, принёс палку Ивану.
Ноги сами вынесли Вадима Петровича на газон. Никогда ещё не испытывал он такой мышечной радости, такого счастья бытия! Он бегал сколько было сил и даже позволил себе сделать несколько неуклюжих кульбитов.
- С кого начнём? Конечно, с Арнольда.- сказал Иван Иванович, когда Вадим Петрович в очередной раз принёс палку. Вадим Петрович сел, ловко сбил задней лапой надоевшую блоху с правого уха и спросил, задыхаясь от недавнего бега :
- Что начнём?
- Как что? Мстить врагам и обидчикам.
- А...это... Но я уже не хочу. - cказал Вадим Петрович.Он не мог вспомнить ни обид, ни огорчений. Ничего не мог и не хотел вспоминать. В нём жила неуёмная мышечная радость, и Вадим Петрович не собирался с этой радостью расставаться.
- Ну что ж...Значит так и доложим: "От предложенного отказался." -cказал Иван и продолжил:
- Тогда назад в больницу?
- Нет! Я не хочу! - твёрдо заявил Вадим Петрович,- Я хочу, чтобы осталось всё, как есть.
Он гордо пошёл к выходу из сквера, но повернулся и снова подбежал к Ивану Ивановичу.
- Я могу спросить тебя?.. Вас, ежели позволите. Что с Вами стало после моей милостыни. Той самой сотенной?
- Что, что? Да ничего особенного.- ответил Иван, - Я в тот же вечер обпился и помер в своём подвальчике. Но Вы не расстраивайтесь. Я очень Вам благодарен. Вы - единственный человек в моей жизни, который хотел мне добра.
Вадим Петрович встряхнулся и радостно побежал прочь в некую неведомую жизнь.
- Вот так-то лучше...- пробормотал бомж и начал растворяться в воздухе.Через минуту на лавке лежала только смятая газета "Московский комсомолец" семилетней давности...