Яворский Борис Игоревич. Антропологические заметки

О переходе количества в качество

Человеку современной массовой культуры достоверно известно: количество переходит в качество, этот переход обязателен и непременно позитивен. Любое движение обречено на успех, если вберёт в себя достаточно много крикливых двуногих особей. На первый взгляд это действительно так - если принципиально игнорировать все последствия, кроме ближайших.

В погоне за количеством, желая любой ценой достигнуть ближайшей поставленной цели, активисты и участники современных массовых движений готовы принимать помощь от любой силы, невзирая на её репутацию, программу и лозунги.

Киевский Майдан, начавшись как социальный протест и "революция достоинства", привлёк к себе праворадикальные силы, в результате чего приобрёл отчётливые признаки неонацистского мятежа. Одесское "Куликово Поле" стартовало как традиционное левое движение за интернационализм под красными флагами; к моменту трагедии 2-го мая к "куликовцам" прибилось столько псевдоправославных сектантов-кауровцев, рашистов, русских "наци" и прочего отребья, что алого было уже не разглядеть за хоругвями, сине-бело-красными и чёрно-желто-белыми триколорами. Так называемый "Юго-Восток Украины" изначально во многом был попыткой горстки романтиков-идеалистов реализовать идею "новой правильной Руси", а пришёл к состоянию "Зоны Отчуждения", контролируемой бандами и анклавами.

Практика безоглядного вовлечения "попутчиков", позволяющая зачастую быстро и успешно решать сиюминутные задачи, тем не мене вызывает далее несколько сложностей, с которыми приходится сталкиваться.

Во-первых, не склонный к глубокому анализу наблюдатель, как правило, судит о толпе по самому отвратительному для себя её проявлению. Провокация - диагностическая процедура, говорящая о провоцируемом, а не о провокаторе. Если в организованной группе людей кто-то один кричит "на гиляку" и с этим крикуном ничего не происходит - вся эта группа закономерно отождествляется с крикуном, его лозунгом и этой идеологией; и то же самое относится к выкрикам "Путин, спаси" и триколорам. В результате антагонизм между "блоками" растёт до степени физической нетерпимости и ненависти, неизбежно завершаясь насилием и смертями, после которых процесс примирения и конструктивного диалога становится уже невозможным.

В-вторых, решив в случае успеха тактические задачи, временные союзники оказываются перед проблемой дальнейшего взаимодействия; и в этот момент всплывают противоречия, о которых предпочитали стеснительно умалчивать в "острый период". Люди, приобретшие опыт достижения своих целей путём насилия, склонны охотно использовать этот способ и далее; противостояние между бывшими союзниками обретает привычные формы, противостоящие силы блокируются - и наступает следующий виток "бескомпромиссной борьбы" между людьми, склонными к сомнительным компромиссам.

Таким образом, как мне видится, политическая нечистоплотность и неразборчивость в средствах, свойственная нашим "лидерам" и "активистам" - один из важнейших факторов дальнейшей эскалации кризиса в стране.

О поколении "i"

Одна из причин целого ряда острых ситуаций, переживаемых сейчас нашим обществом, может заключаться в особенностях поколения, которое пришло сейчас в массовые общественные движения и в политику.

Отличие этого поколения заключается в новых способах социализации и, как следствие, специфике коммуникативных навыков.

Все поколения минувшего получали основной опыт общения и осваивали допустимые формы его в условиях школьного коллектива, дворовой или уличной компании, кружков, клубов - относительно стабильных социумов, формой которых было физическое сосуществование участников в рамках одной территории в течение достаточного продолжительного времени. Эта форма социума прививала участникам особенности личности, поведения и общения, способствующие стабилизации группы - прежде всего, речь идёт об ответственности за слова и поступки, о понимании последствий проступка перед другими членами группы, о поиске в конфликтных ситуациях компромиссов, направленных на дальнейшее сосуществование.

Поколение, пришедшее сейчас, отлично прежде всего тем, что в значительной степени его коммуникативные навыки приобретены в виртуальном мире, в сетевых сообществах, построенных на совершенно иных базовых принципах - анонимности и физической недосягаемости, а, следовательно, в значительной мере безнаказанности. Не возникает понимание ответственности и не нарабатывается навык поиска компромиссов в мире, где самым жестоким наказанием является "бан", а анонимность позволяет немедленно вступить в то же сообщество вновь под другим "ником". В результате такой социализации наиболее эффективно тренируемым навыком, зачастую формирующим иерархию сетевого сообщества, становится умение "троллить", хамить, психологически подавлять собеседника.

Выйдя из виртуального мира в мир реальный, это поколение принесло в него с собой свою культуру и свои коммуникативные особенности, адаптировав их к новым условиям. Анонимность и безнаказанность достигается массовостью, а там, где недостаточно массовости, выручают маски и "балаклавы". Вместо поиска взаимоприемлемых путей решения конфликтов - жёсткий взаимный "троллинг". Вместо стола переговоров - кричалки и выходки, такие, чтоб задеть оппонента побольнее: тот, кто в детстве не получал в нос за обидное слово, не способен понять, что у взрослых это может закончиться танками и "градом".

Кащенитская мерзость вырвалась в реальный мир. И он уже никогда не станет прежним

О репрессиях

Навязываемые сейчас представления о том, что горстка преступников во главе с Ульяновым и Бронштейном, а затем Джугашвили, на протяжении нескольких десятилетий сумела осудить не менее 30 миллионов человек из 150 миллионов населения (то есть, каждого пятого гражданина страны) и казнить несколько миллионов, представляются в лучшем случае наивными. Формирование и эффективная работа репрессивной машины подобного масштаба возможна лишь при активной поддержке практики массовых репрессий значительной частью общества и массовом участии в построении этой машины "снизу". Причины одобрения и поддержки репрессивной практики населением СССР этого периода заслуживают осмысления.

Основными факторами, определившими социальный запрос на тотальные "чистки", как я полагаю, явились гражданская война и интервенция 20-х годов. Травма, причинённая обществу "той единственной Гражданской", оказалась велика и болезненна - не только и, быть может, не столько из-за количества жертв этой войны, сколько в связи с разрушением жизненного уклада общества, разрывом множества социальных связей - семейных, общинных и т.п. и связанной с этим гуманитарной катастрофой. Память об ужасах гражданской войны была такова, что любой фактор, хотя бы косвенно способствующий разделению общества, воспринимался абсолютным злом; монолитность, совершенное единство общества виделось единственной гарантией от повторения пережитого, и любые жертвы, направленные на предотвращение гражданского противостояния, виделись не только допустимыми, но желательными и жизненно необходимыми. Возможно, в этом феномене кроются не только причины репрессий 30-х годов, но и предполылки построения в СССР 30-х годов тоталитарного режима - и последующего вырождения этого режима со сменой поколений.

Понимание того, что массовые репрессии в СССР 30-х годов XX века являются прямым и естественным следствием гражданской войны и интервенции, кажется мне как никогда важным сейчас в связи с процессами, происходящими на территории Украины. Конфликт в обществе, поддерживаемый, а, возможно, и инспирированный внешними силами, уже приводит к призывам самого что ни на есть сомнительного характера - и эти призывы находят в массах живейший отклик. По мере нарастания масштабов кризиса в стране и невротизации общества эта тенденция получит развитие - и, вне зависимости от итогов кризиса, приведёт к уже знакомому нам печальному социальному запросу. Чем заканчиваются попытки построить солидарное общество путём элиминации инородных элементов, мы очень хорошо знаем из истории XX века. Или всё же уже не очень хорошо?

О правилах и коррупции

Форма, содержание и обоснование законов и правил, регулирующих человеческие отношения, во многом зависят от той культурной эпохи, в которую эти законы фиксируются; дискурс определяется языком-интегратором данной культуры. Языческая культура апеллирует здесь к своим мифам; средневековое законодательство опирается на религиозные представления и авторитеты, а эпоха Просвещения пытается формировать и осмысливать законы как правила, которые должны быть приведены в соответствие с научно выявленной "природой человека", чтобы в результате получить "идеальное общество".

Преемственность поколений законодательной власти в современных стабильных государствах и связанные с ней традиционные механизмы законотворчества служат буфером, смягчающим влияние культуры на эту сферу деятельности, дают некую "законодательную инерцию". Государства же, переживающие политические кризисы и потому лишившиеся этой преемственности, и новообразованные государства, не имевшие её вовсе, демонстрируют нам законотворчество эпохи массовой культуры в чистом виде, с теми же особенностями, которые характерны для индивида этой эпохи.

Современная массовая культура сформировала общество как совокупность атомизированных индивидов, постоянно переживающих кризис идентичности и разрешающих этот кризис путём совершения ряда независимых актов волеизъявления в связи с предоставляемыми им медиа-сферой информационными поводами; фактически, медиа-сфера стала языком-интегратором современной культуры.

Соответственно, в законодательной сфере мы наблюдаем совершение актов чистого волеизъявления некоего коллективного субъекта, которым является орган законодательной власти, целью которых является самопозиционирование в информационном пространстве; не будет грубой ошибкою поименование этого процесса "рефлекторным законоиспусканием". Функция закона как механизма стабилизации общества в таком случае оказывается лишь вторичной, если не побочной; как правило, чтобы предотвратить деструктивное влияние новопринятого закона на общество, приходится немедленно навешивать на закон многочисленные поправки и разъяснения, которые делают закон окончательно лишённым возможности эффективной работы и, вследствие этого, безопасным для общества.

Эта модель процесса законотворчества в массовой культуре, далее, позволяет увидеть интересное следствие из описанного механизма. Преобладание декларативной функции закона над функцией регулирующей приводит к радикализации текста законов, так как именно радикальные формулировки позволяют максимально чётко позиционироваться в информационном пространстве. Очевидная чрезмерность вызывает в обществе осознание декларативной сути закона и невозможности его использования как механизма регуляции - то есть, невозможности его исполнения. Опытом выживания в государстве с подобным механизмом законотворчества и сформирована наша "народная мудрость" - что "строгость наших законов компенсируется необязательностью их исполнения".

Далее, наблюдая уже сформировавшееся в обществе отношение к закону и стремясь хотя бы частично вернуть закону управляющие функции, законодатель зачастую не находит ничего лучшего, чем учитывать в процессе законотворчества этой специфики общества и заложить в текст закона "процент потерь", по принципу "требуй десять, дадут два" - с очевидным плачевным результатом. Формируется некая положительная обратная связь, порочный круг между стремительно стервенеющим законодателем и всё более усердно саботирующим законы обществом, которое при этом стремительно деградирует, возвращаясь к "понятиям" и "традициям" как единственным доступным эффективным механизмам саморегуляции.

Ещё одним следствием инфантильности законодателя как коллективного субъекта и непринятия им регулирующей функции закона является игнорирование представлений о цельности и связности законодательства страны. Закон, принимаемый не как часть продуманного регуляторного механизма, а как удар по противнику в борьбе группировок или как средство аутентификации законодателя, чаще всего оказывается "взвешенным в воздухе" и противоречащим множеству других "официальных правил" - законов и подзаконных актов. Десятилетиями этот процесс формирует напластования противоречащих друг другу, но всё ещё никем не отменённых текстов.

В результате этих особенностей правовой среды - несистемности, противоречивости и нечёткости правил - субъект регулярно оказывается в ситуации "правового цугцванга", когда в любом его действии можно усмотреть признаки нарушения какой-нибудь замшелой грозной Бумаги, радикализм же, вытекающий из декларативной сути этих правил, грозит субъекту несоразмерным проступку наказанием; с другой стороны, эти же особенности "официальных правил" превращают их в мощное и эффективное оружие в руках того, чьё положение позволяет их применить. И, поскольку возможность применения этого оружия не даёт защиты от него же, субъект невротизируется и вытесняется в сферу эффективных правил - то есть, в сферу "понятий" и "традиций", создающих ощущение более-менее гарантированного соответствия поступка и реакции на него, а, следовательно, безопасности и защищённости. На "официальные правила", как на ядерное оружие в условиях "гарантированного взаимного уничтожения", оказывается наложен негласный мораторий.

Так развращаются и вытесняются в "теневую сферу" индивиды и общество в условиях массовой культуры; так формируется коррупция. Священная корова нашего времени - "люстрация" - является симптоматической терапией и способна дать временное облегчение на тот недолгий срок, за который новые, с иголочки, чиновники будут подвергнуты безжалостному кондиционированию описанными механизмами. Единственный эффективный путь решения этой проблемы лежит через осознание и принятие регулирующей функции закона, через отказ от декларативности, через тотальную чистку "правовых отложений прошлого" и формирование новой непротиворечивой системы "официальных правил".

О борьбе с тараканами

На третьем десятилетии существования Украины общество столкнулось с необходимостью реставрации государственности - и начинает осознавать, что на этом пути с неотвратимостью встаёт задача борьбы с коррупцией.

Сетевая афористика, занявшая ныне освободившуюся нишу народной мудрости за, видимо, оскудением последней, утверждает, что в большинстве случаев сложная задача имеет хотя бы одно очевидное и простое для понимания неправильное решение. В рамках задачи борьбы с коррупцией очевидное и простое для понимания решение немедленно оформилось в звучный термин "люстрация".

Борьба с коррупцией в стране подобна борьбе с тараканами в квартире.

Можно, вооружившись тапком, ежечасно забегать на кухню и вершить "строгий, но справедливый суд". У этого метода масса преимуществ: здесь и азарт охоты, и упоительное ощущение тапка в руке, и, что самое главное, отчётливое чувство сопричастности правому делу... Но есть и недостатки. И главный из них - этот метод, как показывает практика, не работает: тараканов не становится меньше. Впрочем, для того, кто уже не мыслит себя отдельно от тапка и подсел на "чувство сопричастности", этот недостаток обращается в достоинство: тараканов хватит на всю жизнь.

К тому же, когда в руке тапок, очень скоро всё вокруг начинает казаться похожим на тараканов, и жить становится весело и интересно.

Если всё же от тараканов нужно избавиться, придётся делать массу неочевидных скучных вещей, напрочь лишённых всякой романтики и азарта - по крайней мере, на первый взгляд: убирать крошки со столов, ремонтировать текущую сантехнику и вовремя выносить мусор. Ликвидировать причину, а не бороться со следствием. И вот тогда на долю тапка останутся единичные экземпляры, "случайно забредшие" от соседей.

Питательный субстрат коррупции - несовершенство нормативно-правовой базы. Эта проблема скучна, неромантична и совершенно не годится для пиара активистов. И пока она не будет решена, активисты могут быть спокойны: работа для тапка - найдётся.

О канализации

Формирование сообществ на протяжении всей истории человечества имело целью не только, а может быть и не столько достижение чувства сопричастности и принадлежности, сколько формирование разграничения "свой-чужой", легитимизирующего последующую критику "чужого" той или иной степени жёсткости, вплоть до крестовых походов. Релятивизм современной массовой культуры, табуируя большую часть подобной критики, фрустрирует и невротизирует индивида; в итоге агрессия канализируется немногими дозволенными путями, что может объяснять как несоразмерный ответ массового общества на, казалось бы, незначительные раздражители, так и тенденцию дискриминационной трактовки нормативных текстов.

О "тест-зависимости" в массовой культуре

Одной из составляющих успеха "фейсбука", очевидно, был "лайк" - гениальный формат трансакции, позволяющий, не напрягая себя каким-либо осмыслением, осуществить позитивное взаимодействие с другим человеком. И, поскольку массовая культура склонна приравнивать известность к успеху, ценность "лайка" и в том, что на сегодняшний день количество "лайков" становится мерилом успешности.

На фоне атомизации общества, личностной изоляции формируются и приобретают особое значение имитации, "симулякры" личных связей и персонального интереса. Отсюда особое тяготение "лайков" к сетевому проявлению наиболее личного, если не интимного: максимальной "залайканностью" отличаются персональные фото. По мере того, как эта тенденция стала очевидной, массовый характер получил и жанр "селфи" - простой и незатейливый способ продемонстрировать миру и себе собственное существование и собрать при этом максимально возможное количество "единиц успеха".

Ещё один незамысловатый вариант на ту же тему сейчас проявляется в виде набирающей обороты моды на выкладывание в сеть результатов неких "тестов", декларирующих выявление каких-то личных особенностей тестируемого. Но, в отличие от "селфи", модой на которые пассивно пользуются сетевые ресурсы и проекты, упомянутые "тесты" можно считать особой разновидностью spyware, вредоносного программного обеспечения, основной целью которого является сбор информации о пользователе без согласия последнего: выдавая в качестве результата работы "теста" произвольный набор данных, "тесты" исправно пополняют базы данных для последующих спам-рассылок и контекстной рекламы.

Само собою, результаты этих "тестов", автоматически публикуемые в социальных сетях, имитируют нечто не менее "личное", чем фото - и, в результате, вызывают к себе соответствующее отношение: на имитацию личного проявления пользователи отвечают имитацией трансакций в виде "лайков", что оказывается положительным подкреплением для жертвы "тест-зависимости", втягивая её в поиск и прохождение всё новых и новых "тестов".

О преференциях

Иногда государство оказывается в ситуации столь тягостной, что исчезает уверенность в способности его структур справиться с предложенными жизнью вызовами. В такой момент возникает искушение предоставить - как правило, де-факто, но не де-юре - некие правовые преференции представителям той или иной идеологии, декларирующей направленность на сохранение и укрепление государства; как правило, речь идёт о религиозной или национальной идее. Подобная практика может давать подчас некоторые тактические успехи; на дистанции же государство, использующее эти приёмы, обречено на столкновение с последствиями, которые могут быть значительно опаснее исходных вызовов.

Правовые преференции, под которыми имеются в виду прежде всего снисходительное отношение государства к нарушениям закона определёнными категориями населения, оказывается очень быстро важным, если не основным, вовлекающим в движение фактором; организация, изначально сплочённая вокруг определённой идеи, быстро размывается притоком тех, для кого идея - лишь способ приобрести преференции, будь то некий правовой иммунитет, приоритетный доступ к материальным благам или властные привилегии. Далее в неоднородном уже движении происходит "естественный отбор"; печально, но факт - в ходе такого отбора оттесняются и отсеиваются более или менее порядочные люди, так как порядочность, по сути, есть сознательное ограничение собственной свободы действий, и в прямой конкуренции между мерзавцем и порядочным человеком в большинстве случаев последний обречён на поражение. В итоге этого процесса государство сталкивается с наличием хорошо организованной, активно злоупотребляющей предоставленными преференциями организации мерзавцев, готовых к любой форме борьбы за сохранение у упрочение своего статуса.

В современной Украине "пропуском" к правовым преференциям, и, в частности, к праву на насилие, стала патриотическая идея; в результате ниша патриотизма оказалась плотно оккупирована и почти монополизирована бандитами, клоунами и психопатами. Сейчас мы начинаем сталкиваться с последствиями этого вырождения, и, похоже, скучать ещё долго не придётся.

Об экстраполяциях

Двадцатый век раз за разом демонстрировал неэффективность простых экстраполяций и линейного масштабирования моделей, начиная хрестоматийной историей с Гербертом Уэллсом и его рассуждениями о городах, погребённых под слоем конского навоза, и заканчивая крахом попыток применения принципов классической физики к субатомным явлениям. Эти демонстрации, увы, не оставили пока сколь-нибудь значимого следа в сложившейся ныне картине мира; и один из наиболее девственных участков в этой картине - представления о человеческом обществе.

Современный "массовый человек", воспитанный текстами Айн Рэнд и чистящий себя под Джобсом, твёрдо знает все нужные цитаты о решающей роли целеустремлённого и амбициозного человека в фирме на сто-двести или даже пятьсот сотрудников. Искушение распространить эти утверждённые классиками либерализма правила и закономерности на народ численностью в десятки миллионов человек и историей протяжённостью в столетия оказывается слишком велико для неиспорченного естественными науками разума. Попытки понимания истории с таким инструментарием в лучшем случае забавны, а вот управленческие эксперименты, как правило, заканчиваются трагически.

О сторонах света

Начало года 2014-го на Украине ознаменовалось явлением, которое ещё месяцем-двумя ранее любой здравомыслящий человек счёл бы фантазиями сумасшедшего. Восток, традиционно вялый и аполитичный, на протяжении трёх месяцев меланхолично глядевший на "мышиную возню в Киеве", испытал вдруг небывалый всплеск активности. Неведомая сила подняла и вывела на площади людей, по образу мыслей и привычкам более чем далёких от политической деятельности, и собрала вместе, казалось бы, несопоставимые символы - красное знамя СССР, имперский триколор, православные хоругви и городские флаги.

Вне зависимости от того, какими будут итоги этого уникального явления, оно нуждается в осмыслении и выявлении его истоков и механизмов.

Чтобы понять, какая сила могла мобилизовать эту массу людей, прежде всего, следует выявить те культурные особенности, которые определяют облик человека Востока и отличают его от жителя Запада; особенность Украины я вижу прежде всего в том, что граница между культурой Востока и Запада проходит непосредственно по её территории и разделяет её жителей надёжнее, чем это сделала бы контрольно-следовая полоса с вышками и колючей проволокой.

Человек Запада сформирован традициями Магдебургского права. Он закалён привычными притеснениями польского шляхетства - и он же многое перенял у своих давних гонителей в отношении защиты своих фактических прав. Он не понаслышке знает, что такое рокош, и помнит, что король должен знать своё место. Его мировоззрение отражается в католицизме - религии "магической", предполагающей предсказуемый результат правильно проведенного обряда. Задача человека в этой картине мира - совершить правильные действия соответственно предписанной инструкции. Человек Запада воспринимает закон как договоренность, которую можно расторгнуть в одностороннем порядке и затем заключить новый договор - в этом нет никакой трагедии. Власть для человека Запада давно утеряла всякую сакральность - это всего лишь люди, выполняющие некую работу; при необходимости их можно от этой работы отстранить и заменить другими. Человек Запада имеет навык самоорганизации и выбора лидера - как в мирной повседневной жизни, так и в условиях вооружённого противостояния.

Человек Востока сформирован самодержавием, крепостным правом и традициями общины. Он экзистенциален; в его картине мира человек несёт ответственность прежде всего перед собственной совестью или Богом. Для него любая власть - нечто, чуждое миру человеческого, а вещный мир - заведомо плох и существует, как испытание для духа. Эти представления сконцентрированы в православии - религии в значительной степени мистической, предполагающей некий "непосредственный" контакт с Богом. Эта картина мира предполагает основною задачей человека в мире сохранение некоей своей внутренней непорочности и близости к Творцу в мире, полном зла и искушений.

Отношение человека Востока к закону значительно сложнее, чем у его западного соседа. Закон здесь даже отъявленными атеистами воспринимается через призму морали православного толка, расслаиваясь в результате на две "фракции". Та часть закона, которая признаётся обществом этически корректной, интериоризируется, превращаясь в "понятия": так, нельзя "крысятничать" - воровать у своих, "нельзя ментов убивать", как говорил Гоша Куценко в роли Коренева-Лиса. Эти "понятия" постепенно теряют зримую связь с формальным законодательством и сакрализуются. Остальная часть закона, в которой не усматривается явной связи с моралью, объявляется необязательной.

В случае несоблюдения властью своей части "общественного договора" человек Востока не привык к формальному расторжению этой связи. Вместо этого всё бСльшая часть закона уходит в "необязательную" фракцию ("как мне платят, так я и работаю") и даже "трикстеризируется", становится объектом насмешки ("каждому немножко - не воровство, а делёжка", "закон что дышло" и т.п).

Одно из "понятий" человека Востока - принятых и сакрализованных фрагментов закона - есть запрет на организованный мятеж. Власть воспринимается как институт, данный свыше - то ли для испытания смирения, то ли в наказание за грехи. Осознанное и целенаправленное посягательство на Власть неприемлемо. В случаях исключительных допускается стихийный бунт - но он, как правило, индивидуален, аффективен и направлен против отдельных проявлений власти. В этом смысле характерным мятежом человека Востока является случай Сергея Каверина - мятежный одиночка убивает представителей власти и затем сжигает себя.

Ещё одной важной особенностью Востока, проистекающей из представлений о низменности вещного мира, является отношение к материальным ценностям. Человек Востока не чурается материальных благ, но никогда не преступит запреты "понятий" из-за того, что власть неэффективна или ворует. "Ну и нехай себе ворует, - говорит он. - Всё равно туда с собой не заберёт". Очень метко описывает эту позицию герой И.Бродского: "Говоришь, что все наместники - ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца". И, действительно, запреты на мятеж и даже на "душегубство" может быть преодолён, если речь идёт о борьбе с "кровопийцами" - если под угрозой со стороны власти оказывается сфера "духовного": религия, историческая память - возможность "почитать дзядов и питаров", родной язык и даже давно утратившие официальную святость, но от этого ещё более ценимые человеком Востока сакральные предметы вроде памятников забытым вождям.

Способность западных соседей к самоорганизации и самостоятельному формированию вертикалей власти для человека Востока неприятна. С его точки зрения, любое самоорганизовавшееся сообщество, не освящённое официальной Властью - преступно по сути своей и ничем иным, кроме как бандой, быть не может. В этом одна из причин неодобрительного отношения Востока к киевскому Майдану; именно поэтому до определённых пор всё протестное движение Востока непременно выстраивалось вокруг хоть какого-то официального лица - даже если это Кернес или вообще Янукович...

Запад и Восток, сведенные друг с другом в границах одного государства, долго сосуществовали, не оказывая друг на друга заметного влияния вплоть до конца 13-го года. В начале зимы события Майдана - порождения культуры Запада - оказались в фокусе недоуменного внимания Востока. К концу зимы Восток осознал, что эти последствия этих событий касаются не только центральных улиц столицы, и забродил. К весне же 14-го года наступило прозрение. Восток, подобно девочке из анекдота про золотую рыбку, понял, что - можно было, можно, "а мужики-то и не знали". Можно выходить на улицы и проводить марши. Можно строить баррикады и водружать флаги. Можно захватывать здания и военную технику... Ведь если "им" можно - значит, можно и "нам", логично?

И в результате в уличную политическую активность Востока множество людей вовлекается сейчас не только по идеологическим мотивам (борьба с "кровопийцами"), но и ради того, чтобы испытать впервые осознанную степень свободы, определить и уяснить её рамки, фактически - освоить изменившуюся картину мира. Удостовериться в том, что можно.

Вот только насчёт стрельбы по милиционерам и бросания в них бутылок с зажигательной смесью, как я понимаю - на Востоке это всё ещё нельзя. И дай Бог, чтобы этой части катарсиса Востоку не пришлось пережить.

Безусловно, всё сказанное - крайне поверхностно и не претендует на роль исчерпывающего анализа. Это лишь взгляд с интересного мне ракурса на события, которые, я надеюсь, впоследствии станут объектом изучения специалистов.

О новой социализации

Массовое общество разлагает социальные структуры, оставшиеся в наследство от предыдущих формаций - от семьи, которая, теряя признаки, казавшиеся некогда само собою разумеющимися и неотъемлемыми, приобретает новые, превращающие её в подобие взаимной "службы по контракту", до политических партий, избавляющихся от идеологии как рудимента домассовых эпох и выступающих ныне в роли агентов медиа-, а иногда и "силового" обслуживания заказчиков - представителей крупного капитала. Эти процессы, атомизируя общество и приводя индивидов к кризису идентичности, толкают к поиску новых форм вовлечённости и сопричастности как одному из способов разрешения этого кризиса.

На сегодняшний день основными такими формами, порождёнными массовым обществом, являются "социальный активизм" и социальные сети. Эти формы социализации вступают в тесное синергическое взаимодействие: соцсети активно вовлекают индивидов в "активизм", который, в свою очередь, используя сети как механизм вовлечения и координации, способствует дальнейшему расширению сетей; такая синергия естественным образом приводит к лавинообразному распространению обеих форм "новой социализации", вытесняя прежние.

Факторы же, которые оказались губительны и разлагающе действовали на прежние формы социализации - как, примером, экономическая самодостаточность индивида и правовая регуляция государством семейных отношений для традиционной семьи, или как влияние капитала на деятельность политических партий - для рождающихся ныне форм не только вполне уместны, но являются естественным фоном и, возможно, необходимым условием их возникновения и развития.

О кампаниях по борьбе

В феодальном государстве, каковым была и остаётся постсоветская Украина, нормативно-правовая база отражает не правила взаимодействия людей и общества, но историю борьбы кланов; она формировалась по большей части путём внесения правок в документацию советской эпохи - причём эти правки были не столько адаптацией правил к меняющимся реалиям, сколько репликами в споре кланов. Накопившиеся в результате этого процесса противоречивость, двусмысленность, нечёткость правил, определяющих профессиональную деятельность, оставляют решение множества жизненно важных вопросов на усмотрение служащего, от милиционера до депутата - и вместе с тем позволяют при желании поставить под сомнение правильность любого его решения, тем самым лишая его чувства собственной правоты, уверенности в правильности собственных действий и правовой защищённости. Естественным выходом из этого "правового цугцванга" оказывается переход из правового поля в плоскость "государствообразующих коррупционных схем". Зияющих смысловых прорех в нормативно-правовой базе так много, что она уже не подлежит штопке; шить надо заново.

Привычно, просто, понятно и на первый взгляд правильно - объявить "кампанию по борьбе", и чтоб лозунги были правильные, вроде "Даёшь борьбу", "Геть" и "Ганьба", и чтоб мусорные баки были под рукой... Однако если борьба с коррупцией будет осмысливаться и осуществляться как расправа с отдельными коррумпированными служащими, такую борьбу система привычно адаптирует под себя - превратит в очередной инструмент клановых войн и в средство расправы над неудобными и неугодными.

О киевской погоне и тираноборцах

Обсуждая с друзьями-"тираноборцами" историю расстрела полицией автомобиля в Киеве, раз за разом обнаруживаю в их рассуждениях позицию, которую, отбросив словесную шелуху и пафос, можно сформулировать следующим образом: пассажир автомобиля не пресёк преступные действия водителя, что было его гражданским долгом, а потому убийство этого пассажира полицейскими справедливо и оправдано.

Увы, давно прошли те добрые времена, когда подобные рассуждения вызывали у меня оторопь и недоумение. Сейчас я понимаю, что эта позиция закономерна и соответствует общим тенденциям развития общества.

Когда после распада СССР и деструкции строя наше общество принялось строить капитализм, источником информации о проекте для масс и образцом для подражания были не книги Адама Смита или хотя бы Айн Рэнд, а дешёвые западные боевики и карикатуры "крайне левых" о капитализме с последней страницы газеты "За Рубежом". Что строили, то, в результате, и вышло.

Сейчас же, когда, с точки зрения изрядной части общества, имеется острая потребность в патриотизме и гражданской позиции, образцы для воспроизведения берутся вновь из самого доступного источника: из карикатурных представлений о советской действительности современных местечковых "либералов". В конце концов, ведь это тогда сработало? В результате для ясноглазых мальчиков и девочек представляется совершенно естественным и оправданным ставить другого человека перед выбором между "звездой героя посмертно" и пулемётами заградотрядов.

Что лишь вновь подтверждает сделанный мною некогда вывод.

Настоящий тираноборец ради своих представлений о правильном мироустройстве всегда готов пожертвовать тобой.

О масс-медиа и информационных поводах

Современная массовая культура в основном ликвидировала представления о существовании каких-либо неоспоримых истин и связанных с ними абсолютных ценностей. В качестве исключений приобрели бесспорность два постулата. Это, конечно же, собственно тезис об отсутствии упомянутых истин, дабы не утруждать потребителя парадоксом лжеца-критянина, а также утверждение о самоценности человеческой жизни как последний рубеж защиты индивида от экзистенциального кризиса. Существует, безусловно, также ряд вопросов, рассмотрение которых полагается неполиткорректным; однако активность, проявляемая обществом вокруг этих вопросов, позволяет принять их также в качестве относительных и спорных, не пополняя ими (возможно, пока) этот короткий список исключений.

Итак, ценности, последовательно эксплуатируемые культурой на протяжении тысячелетия (религия, семья, работа, народ и т.п.) подвергнуты релятивистской деградации и в связи с этим утеряли способность быть ориентирами для позиционирования индивида в обществе. Новая же ценность, принесенная массовой культурой - человеческая жизнь - совершенно непригодна для какого-либо позиционирования по причине фактического равенства всякого индивида перед её лицом.

В результате этих процессов возникает кризис уникальности: индивид ощущает недостаточность отличия своей позиции в обществе от позиции других индивидов и стремится как-либо компенсировать эту недостаточность. Оборотной стороной, соответственно, оказывается кризис принадлежности, также вызванный девальвацией исторически сложившихся сообществ - семейных, профессиональных, религиозных. Одним из простейших путей компенсации является внешняя индивидуализация, и мы наблюдаем её в форме популярных ныне модификаций внешности - пирсинг, татуировки, "тоннели" и т.п.; этот метод пока распространён более в молодёжной среде. Второй вариант компенсации - демонстрация наличия собственного мнения по возможно большему числу вопросов; учитывая же вышеупомянутый тотальный релятивизм масс-культуры, всякая дискуссия обычно и сводится к такой демонстрации.

В связи с этим проясняяется одна из основных функций масс-медиа в современном обществе: предоставление информационных поводов для самопозиционирующих высказываний.

О жертвах пропаганды

Постиндустриальная эпоха формирует новые подходы к пониманию сущности "среднего класса" и новые способы его анализа. Энтони Гидденс выделил "новый средний класс" по "ресурсному" принципу, разделив предпринимателей старого образца и высокооплачиваемых наёмных работников; это, безусловно, верный подход для социолога и экономиста. Для культурологического понимания больший интерес представляет несколько иной ракурс.

Массовое общество постиндустриальной эпохи с его стремлением к предельно распределённому производству и успехами в сфере информационных технологий, стремясь расширить границы и численность "среднего класса", вместе с тем всё более дистанцирует представителя "новейшего среднего класса" от конечных результатов собственного труда. Непосредственные результаты деятельности, сколь бы успешной финансово она ни была, оказываются чересчур абстрактными, чтобы стать смыслами.

Этот дефицит смысла деятельности, усугубляя присущие массовому обществу кризисы уникальности и сопричастности индивида, вызванные девальвацией традиционных ценностей, приводит представителя "новейшего среднего класса" к экзистенциальному коллапсу, принуждая к поиску внешних смыслов его существования. Проблема при этом ощущается тем более остро, чем менее актуальны вопросы выживания, парадоксально ухудшая самооценку индивида по мере роста его благосостояния.

Этот проблема какое-то время может успешно купироваться культом потребления, попытками самореализации в экстравагантных хобби и "современном искусстве", непрерывным самопозиционированием относительно предоставляемых медиасферой информационных поводов и прочими экзистенциальными костылями массового общества. Но все подобные решения неубедительны и неполны; дефицит смысла становится уязвимостью индивида и делает его лёгкой добычей для пропагандиста, продающего оптом весь пакет необходимого для счастья - Великую цель, Благородных соратников и Ужасного врага.

Индивид, заполнивший подобным способом "экзистенциальную пустоту", приходит в состояние эйфории; в дальнейшем, для поддержания этого состояния, приходится постоянно "повышать контрастность" внедрённой биполярной картины мира, подобно тому, как наркоман вынужден постепенно повышать дозу. Практическим следствием этого оказывается радикализм, готовность к участию в общественных беспорядках, склонность к агрессии и насилию над "расчеловеченными" оппонентами.

Соответственно, экзистенциальный кризис при разрушении этого комплекса представлений для индивида не менее опасен, чем абстинентный синдром для наркомана. Отсюда становится понятной и очевидной неэффективность традиционной контрпропаганды, с её опровержениями фальшивок и разъяснениями существующего положения дел: она обращается к когнитивным функциям, тогда как пропаганда паразитирует на экзистенциальной сфере, используя интеллект индивида лишь для рационализации уже внедрённых идей и защиты их от реального мира. По мере накопления расхождений между внедрённой картиной мира и фактами реального мира индивид вынужден жертвовать реальностью ради спасения своего "я" от фатального кризиса; практически это выливается в разновидность деятельного эскапизма, который ныне принято именовать "упоротостью". Следует предполагать, однако, что этот эскапизм не спасает от кризиса, лишь отдаляя, но, вероятно, усугубляя его.

Описанное понимание механизмов взаимодействия индивида и пропаганды в массовом обществе позволяет сформулировать ряд тезисов.

1. В условиях постиндустриального массового общества "средний класс" постепенно теряет традиционно присущий ему консерватизм и стремление к "социальной устойчивости".

2. Пропагандистские идеи для индивида массового общества являются аддиктом и, паразитируя на экзистенциальной сфере, вызывают зависимость сродни наркотической.

3. Такие особенности индивида, как интеллект, образование и эрудиция, вопреки распространённому заблуждению, не являются факторами сопротивляемости пропаганде, а, напротив, способствуют укоренению и рационализации внушённых идей.

4. При столкновении с реальностью, опровергающей внедрённую пропагандой картину мира, индивид оказывается перед выбором между личностным кризисом и эскапизмом.

О недоумении тираноборцев

Когда оказывается мудаком, примером, какой-нибудь спортсмен или музыкант, все прочие спортсмены и, соответственно, музыканты равнодушно пожимают плечами: бывает. Когда же на поверку банальным мудаком оказывается очередной тираноборец, окружающие тираноборцы воспринимают этот факт крайне болезненно, приходя в состояние тягостного, тревожного недоумения. Причины этих эмоций видятся мне следующими.

Идея тираноборчества даёт индивиду эрзац-смысл, оправдывающий его существование и поддерживающий его, индивида, чувство собственной значимости. Особенности же современной культуры - массовые движения вокруг тираноборческих идей - дают индивиду чувство принадлежности к группе, позволяя преодолеть кризис сопричастности.

Конечно, эти же потребности могут быть удовлетворены и другими занятиями, объединяющими людей - теми же спортом и музыкой. Особенность же тираноборческих массовых движений, как и некоторых других, вроде "экологического" и "противоабортного", заключаются в том, что ключевым объединяющим фактором становится не деятельность, а декларируемая позиция индивида в чистом виде, и эта позиция напрямую увязывается с этикой и сферой экзистенциального. Когда же тираноборческая идея занимает место одного из основных смыслов существования, "речёвки" принимаются одновременно и как шибболет, и как суть, исчезает граница между знаком и означаемым.

Именно поэтому всякий раз, когда жизнь очередным "каминг-аутом" демонстрирует эту разницу, тираноборец, настороженно поглядывая внутрь себя, ощущает недоумение и тревогу. И именно поэтому психика тираноборца в кратчайшие сроки милосердно вычеркнет из памяти этот эпизод, как и череду предыдущих, - чтобы назавтра снова, широко раскрывая ясные-ясные глаза, тираноборец задавался вопросом - "но как же так?.."

О коллатеральном кровообращении в обществе

Любому сведущему в медицине человеку известно: если по какой-то причине нарушена проходимость кровеносного сосуда, организм обеспечивает его коллатеральное кровоснабжение, создавая кровоток в обход повреждённого сосуда. Бороться с коллатеральным кровоснабжением - странная идея; единственным разумным действием в таком случае является восстановление нормального кровотока - после чего коллатерали деградируют за ненадобностью.

Коррупция - коллатеральное кровообращение экономики. Она разрастается, когда артерии официальных правил забиты бляшками и тромбами давно устаревших и противоречивых законов и нормативных актов. Коррупционные схемы перестанут воспроизводиться, как только освободится просвет этих артерий - а без того, подобно головам гидры, на месте одного "люстрованого" чиновника будет возникать пара новых коррупционеров.

И, что особенно обидно, все они будут созданы системой из тех, кто в ещё недавнем прошлом был замечательным, порядочным человеком.

О самоотождествлении

Одним из наиболее характерных проявлений массового общества - релятивизм сознания. Для индивида этого общества допустимы и равноистинны почти любые точки зрения, вне зависимости от их содержания. Исключение из этого правила делается лишь для одного случая: априори вне закона высказывание о ложности чьего-либо мнения. Заявление о несогласии с каким-либо утверждением допускается (и поощряется) как частная точка зрения; претензия же на объективность расценивается как агрессия и пресекается незамедлительно.

Хорошо иллюстрирует эту ситуацию такие частные случаи высказываний, как причисление объекта к множеству - операция, традиционно принимающаяся как один из эталонов для определения умственных возможностей человека. Как только множество теряет конкретно-предметный смысл, данная операция немедленно теряет не только однозначность, что вполне понятно, но и дискутабельность. Бессмысленно, к примеру, задавать вопрос о том, является ли некий предмет фактом искусства, или же о том, является ли некое "учение" наукой; принадлежность к этим множествам ныне определяется единственным критерием - мнением индивида.

Наиболее ярко данное явление проявляется в случаях, когда объектом причисления ко множеству оказывается сам индивид. Идея существования объективных критериев для самоотождествления с неким множеством отбрасывается как иезуитский формализм; единственным же критерием остаётся акт выбора, сводящийся, фактически, к произнесению вслух формулы самоотождествления. Так появляются "христиане", не знающие о существовании Библии, "учёные", не подозревающие о существовании научного метода познания, "правозащитники" без представлений о законодательстве и прочие забавные персонажи современного мира. Характерно, что попытка оспорить принадлежность подобного индивида к "избранному" им множеству встречает жёсткое сопротивление со стороны не только индивида, но и общества.

В этом проявлении ощущается некий исторический регресс сознания, возврат к магическим представлениям о мире, согласно которым поименование предмета способно менять его сущность. Научный подход исчезает из обыденного сознания, меняясь иной, магической парадигмой, и сфера применения её растёт неумолимо.

Об информационной травме

Насыщенные событиями времена дают внимательному наблюдателю обильный материал для размышлений. Один из наиболее интересных вопросов, к которому появляется богатый фактический материал - реакция на "острые" события психики современного человека и массового общества в целом.

Кризис уникальности, порождённый массовой культурой, привёл к тому, что основной задачей современных СМИ стало предоставление информационных поводов для позиционирования индивида. Для обеспечения возможности этого процесса информация о событии, преломляясь и фокусируясь на целевом индивиде посредством СМИ, с необходимостью приобретает эмоциональный заряд; эмоционально нейтральный способ подачи информации не облегчит позиционирование индивида, а, следовательно, СМИ, избравшее такой тон подачи материала, в конкурентной борьбе за массового зрителя обречено на поражение. Эта эмоциональная насыщенность масс-медиа, над которой трудятся профессионалы, умножаясь на непосредственную политическую ангажированность владельцев и руководства медиа-ресурсов, приводит к тому, что современный человек оказывается целью плотного обстрела сообщениями с высоким эмоциональным зарядом.

Специфика нарушений деятельности психики, которые возникают в результате длительного воздействия на человека разнонаправленной эмоционально значимой информации, позволяет выделять информационную травму как особый вид психической травмы.

В эмоциональной сфере лиц, пострадавших от информационной травмы, явственно наблюдаются неврастеническая симптоматика. В когнитивной же сфере возникает ряд специфических нарушений: падает критичность к воспринимаемой информации, формируется "логико-эмоциональная связь" (нерасчленённость эмоциональной и интеллектуальной сфер), угасают навыки рефлексии и теряется связанная с ней способность оценивать ситуацию с точки зрения другого. Общая клиническая картина "информационной травмы" изрядно похожа на картину психики человека средневековой эпохи, как эту психику понимает современная историческая психология. Возможно, результатом тяжёлой информационной травмы является определённый регресс психики, возврат к эволюционно более ранним, примитивным её формам.

В отличие от прочих травм, в отношении травмы информационной можно говорить об эпидемиологии. Как правило, пострадавший от информационной травмы стремится вовлечь в патологический процесс окружающих, транслируя им эмоционально заряженную информацию, независимо от идеологической позиции своей и собеседника. Можно предположить, что при условии достаточной информационной связности пространства и достижения в обществе определённого количества лиц, пострадавших от информационной травмы, процесс вовлечения становится лавинообразным и приводит к психической деградации общества.

К клинике информационной травмы

Современной психологии и психиатрии известен так называемый закон Джексона, согласно которому степень устойчивости психической функции пропорциональна эволюционному возрасту этой функции; иными словами, чем более молода психическая функция онто- и филогенетически, тем более вероятно раннее её выпадение при патологическом процессе.

Одним из наиболее поздних эволюционных приобретений человечества является чувство юмора. Как показывают наблюдения, в числе первых симптомов информационной травмы, в полном соответствии с законом Джексона, оказывается расстройство именно этой функции.

Чаще всего начало деградации этой функции, ?п?е?р?в?а?я? стадия процесса, протекает в форме огрубления проявлений функции: чувство юмора больного уплощается, диапазон приемлемости поначалу расширяется, больной начинает находить смешным "Камеди-клаб", в шутках больного всё ярче проявляется фекальная и генитальная тематика.

Во ?в?т?о?р?о?й? стадии, по мере нарастания патологического процесса, возникают признаки импульсивного расстройства личности в виде копролалии - внезапно возникающего желания громко выкрикивать непристойности; сам больной при этом, как правило, находит эти свои действия чрезвычайно остроумными и уместными. В случае совместного пребывания группы лиц с признаками информационной травмы весьма вероятна взаимная индукция, приводящая к долгому хоровому скандированию непристойностей; часто это сопровождается смехом и двигательным возбуждением.

Далее наступает ?т?р?е?т?ь?я? стадия развития патологического процесса, при которой чувство юмора больного претерпевает коллапс диапазона приемлемости: шутки, не соответствующие идеологическому статусу больного, воспринимаются им как проявление прямой агрессии, что также приводит, как правило, к импульсивным действиям - попыткам физического или психологического насилия над собеседником.

В настоящее время автор ещё не накопил достаточно наблюдений для достоверного описания дальнейшего развития этого процесса; существует гипотеза, что исходом процесса является формирование у выживших больных стойкого дефекта. Если автору посчастливится избежать описанных выше проявлений третьей стадии у наблюдаемых больных, результаты наблюдений и выводы будут представлены на суд читателей.

О "гуманизме" метрополий

Классический колониализм безжалостно уничтожал национальную самобытность колоний, насаждая культуру метрополии. Современный неоколониализм бережно взращивает и лелеет самые архаичные, самые маргинальные формы и проявления колониальных культур: эта политика мягко, но надёжно предохраняет колонии от прогресса, опасного для доминирования метрополий, и позволяет метрополиям сохранять и наращивать цивилизационный отрыв от колоний.

О городе-мифе

Когда-то, почти в прошлой жизни - в апреле 14-го, ещё до 2-го мая и до войны, я размышлял в живом журнале о том, чем же отличаются живущие на Украине люди Востока и люди Запада. Заметка эта вызвала на удивление много откликов, возражений и вопросов. Один из самых часто задаваемых вопросов был - а что же до Одессы и её обитателей? Кто преобладает среди одесситов, носители западного или восточного менталитета - или это нечто третье, не укладывающееся в простую бинарную схему?

Вопрос этот оказался ожидаемо непрост. Легче всего увидеть особенности человеческих сообществ, к которым не относишься. Для того же, чтобы осознать отличия той среды, в которой живёшь всю жизнь, необходимы усилия, нужно отстраниться от привычного или "остраннить" его; так можно увидеть то, бытие в чём привычно и естественно.

Или потерять это родное и привычное, конечно.

Культура этого города исторически формировалась в многонациональном котле, в котором устоявшиеся представления и традиции Востока и Запада растворялись и менялись до неузнаваемости, уступая место третьей силе. Сильное влияние диаспор, еврейской и народов Средиземноморского региона - итальянцев, греков - позволило Одессе обрести ряд специфических культурных черт, которые позволяют вынести её в отдельный тип и назвать одессита человеком Юга.

Ключевой особенностью Юга мне видится то, что личность здесь рассматривается прежде всего не в вертикали власти, как у людей Востока, и не в системе права, как у человека Запада, а в системе личных - родственных, дружеских, профессиональных - связей. Связи в обществе Юга намного сложнее, многообразнее и ценнее, чем в обществах Востока и Запада. Для человека Юга "связи" - такое же сладкое и священное слово, как "власть" для людей Востока и "права" для человека Запада. Этот подход к личности естественным образом формировал в обществе определённую практическую толерантность что по национальным, что по религиозным и идеологическим вопросам.

К сожалению, менталитет Юга оказался чуждым и вызывающим для всех государственных образований, на территории которых оказывалась Одесса. Что для Российской империи, что для СССР, что для Украины этот город с его исторически сложившимися особенностями - бельмо на глазу, Баба-Яга, которая всегда против. Двести лег его истории - это, по большей части, история выжигания его духа, уничтожения диаспор и вытеснения одесситов "правильными людьми с правильными взглядами" из очередной метрополии. Запаса прочности Одессы хватало на растворение очередных варягов, но с каждой волной часть разрушенной реальности замещалась мифом.

И сейчас мы живём в городе-мифе, в отчаянной надежде, что этот миф когда-нибудь снова станет реальностью.

О преклонении колен

Одной из тем, эффективно эксплуатирующихся средствами массовой информации для возбуждения и поддержания в украинском обществе взаимной неприязни, оказывается вопрос о преклонении колен. Кто-то где-то кого-то в какой-то ситуации заставил вставать на колени - это тот вид новости, которая с неизбежностью вызывает возгласы ярости и зубовный скрежет у противной стороны - при том, что "виновная" сторона считает ситуацию естественной и само собою разумеющейся. Такое неоднородное эмоциональное отношение позволяет предположить, что за этим жестом кроются совершенно разные смыслы, имеющие отношение к ценностям.

Для человека Запада, как мы уже говорили, ценностью является "Громада", Община, которая является источником Закона - общественного договора между Общиной и Властью. Для человека Запада стремление заставить других, особенно служивых, офицеров, "разделить" с ними преклонение колен, естественно и не несёт в себе унизительного смысла - преклонение колен здесь видится как акт символического признания приоритета "общины" над "властью", ритуал отречения от официальной властной вертикали и принятия присяги "общине".

Для человека Востока, с его сакрализацией Власти, преклонение колен является ритуалом иного рода, имеющим отношение не к общине, а к иерархии, и, соответственно, насильственное преклонение колен ощущается уместным в совершенно иных случаях. К примеру, человеку Востока видится нормальным поставить на колени пленных во время каких-то торжественных мероприятий: это не ритуал принятия общности, а, напротив, расстановка участников действа по иерархической вертикали; кто стоит, тот властвует, кто преклонил колени, над тем властвуют.

Поэтому принуждение к коленопреклонению собственных граждан, тем более - офицеров, для человека Востока выглядит чудовищным унижением; человеку же Запада видится неуместной и противоестественной торжественная постановка на колени пленников и преступников.

Человеку же Юга, воспитанному средиземноморской культурой, оба описанных варианта символики в равной степени чужды. Ни Власть, как для человека Востока, ни Громада, как для человека Запада, для него не сакрализованы - ценностью являются личные отношения. Для человека Юга уместно преклонять колени лишь перед Богом и любимым человеком, - впрочем, насчёт Бога ещё можно спорить. Что ряды пленных на коленях на Востоке, что коллективные коленопреклонения на Западе воспринимаются южанином как разновидности коллективного умопомешательства.

И если эти размышления помогут кому-нибудь хоть немного приглушить пламя священной ярости и негодования, бушующее в душе и вопиющее к отмщению, я как типичный южанин буду чрезвычайно рад.

О человеческом факторе

Всегда радостно видеть проявления человеческого энтузиазма, благородства, самоотверженности и прочих высоких качеств - или хотя бы элементарной порядочности. Однако современное массовое общество, возводящее комфорт и качество жизни в ранг высших ценностей, склонно рассматривать любое самоограничение как причудливую смесь подвига с сумасшествием.

В жизни, говаривали классики, всегда есть место подвигу; но система, требующая от подчинённых постоянного подвижничества, сейчас может быть эффективна на дистанции только если это - монастырь. Опыт показывает недолговечность и бесперспективность построения иных стабильных систем, от небольшой фирмы до государства, с опорой на подобные качества; при этом скорость деградации такой системы и разрушительный потенциал, возникающий при её распаде, как правило, пропорциональны её масштабам.

Об этике

Национал-большевики, сконструировав простой, привычный и понятный представителю любой архаичной культуры фентезийный мир с Главным Злодеем и противостоящими ему Благородными Рыцарями, выстраивают под него - и навязывают обществу - систему этики, ключевым элементом которой является Главный Злодей. Всё, что, по их представлениям, выглядит вызовом или потенциальной неприятностью для Злодея, объявляется не только допустимым, но и похвальным, и - конечно же - патриотичным. Всё же, что в этой лубочной картине мира может сыграть Злодею на руку или просто порадовать, неприемлемо, попадает в категорию зла и, соответственно, прописывается как предательство или проделки "ваты" и "сепаров".

Чтобы принять и нести в мир этику, в которой Путин оказывается краеугольным камнем, нужно быть его по-настоящему страстным фанатом и поклонником. Мне в обществе с такой этикой было бы жить, наверное, иногда смешно, но вообще противно.

О целом и частях

Одно из ключевых представлений современного человека заключается в отрицании эмерджентности общества: человеческая масса рассматривается не более и не менее чем множество индивидов, каждый из которых обладает абсолютной свободой воли.

Интересно, что само наличие и распространённость этого представления в значительной мере и приводит к возникновению тех феноменов массового общества, которые оказываются наглядным опровержением этого представления.

О терпимости

- Дважды два равно четырём...

- Ты так думаешь, потому что ты мудак. У вас в Хацапетовке все такие.

На первый взгляд выглядит парадоксом, но терпимость в том формате, в каком она получает распространение в современном обществе - терпимость не к людям, а к мнениям и идеям - приводит к конфликтам намного вернее, чем самая твердокаменная убеждённость в существовании единственной истины.

Тотальный релятивизм, продвигаемый под видом терпимости и выражающийся в представлении о равноценности и равноистинности любого высказанного мнения - "у каждого своя правда", "любое мнение ценно" и тому подобные "перлы мудрости" - формирует представления об априорной невозможности и, более того, безнравственности оспаривания высказываний оппонента.

В результате, при выявлении разницы в представлениях дискуссия легко и непринуждённо минует этап опровержения тезисов и переходит к тому, что неожиданно оказывается более приемлемым - к оценке личности оппонента и, что обычно воспринимается ещё болезненнее, к высказыванию мнения о тех сообществах, сопричастность которым для оппонента важна.

Ведь любое мнение ценно и имеет право быть высказанным, не так ли?

О субстрате пропаганды

Аутентичность индивида в массовом обществе достигается последовательными актами его самопозиционирования относительно предоставляемых информационных поводов. Каждый из этих актов рассматривается как чистое волеизъявление и не предполагает никакой зависимости от уже сделанных ранее выборов, в противном случае это ощущается как "несвобода". В результате человек массового общества оказывается эклектичным; на смену увлечённой и цельной личности как идеала приходит личность флексибельная, обладающая мозаичной картиной мира.

Безусловно, и в прежние эпохи гибкие и "нецельные" личности составляли большую часть общества. Однако же, ранее подобные особенности было принято коннотировать совершенно иначе - это именовалось конформизмом, конъюнктурщиной, малодушием и лицемерием; осуждение этих человеческих качеств было позицией, которую проводили дидактические тексты эпох. Нынешняя эпоха дала массовому человеку мощные инструменты обратной связи, позволяя ему создавать новые дидактические тексты, которые, в свою очередь, участвуют в формировании его сознания, продвигают указанные черты как норму и образец для подражания.

Эклектичность и мозаичность картины мира современного человека на фоне тотального релятивизма приводит к незащищённости сознания от информационных атак. При отсутствии системности в картине мира, взаимосвязи представлений "агитатор и пропагандист" легко находит в сознании массового человека тот изолированный фрагмент мировоззрения, который можно использовать для достижения своей цели.

О мотивах

Герои, чьи злые поступки есть осознанная манифестация их собственной природы чистого зла, встречаются, в основном, в двух источниках: в эпосе и дешёвых голливудских боевиках. Причина того, что именно для этих двух "жанров" характерны подобные герои, одна и та же: отсутствие у их аудитории способности к рефлексии.

В более совершенных произведениях искусства, как и в реальной жизни, взрослые люди, как правило, совершают поступки, руководствуясь своими представлениями о правильном и неправильном, о добре, зле и долге. В крестовых походах, скажем, принимали участие, руководствуясь представлениями христианства того времени; освобождение Гроба Господня и Святого Иерусалима из грязных лап иноверцев представлялось участникам этого процесса действием безусловно верным и соответствующим представлениям о добром деле и долге христианина; это не мешает нам сейчас с большой осторожностью давать оценки участникам и итогам крестовых походов. Или, примером, так называемое "решение еврейского вопроса" задумывалось и проводилось известными нам лицами из соображений высоких, важных и благих: задача улучшения человеческой расы безусловно стоила в их понимании определённых затрат и жертв, которые, конечно же, окупались бы впоследствии счастливым будущим человечества. И даже банальный вор, обчищая квартиру, чувствует собственную правоту: для этого его психика услужливо предоставит набор спасительных рассуждений от "а нечего быть лохом" до идей восстановления социальной справедливости путём перераспределения неправедно нажитых материальных ценностей. Говоря короче, что бы человек ни совершал, в момент действия он сумеет сформулировать своё целеполагание вполне благопристойным и даже возвышенным образом; такова, как говорили когда-то, природа человека.

Именно поэтому любые рассуждения о том, что преступные действия, приведшие к трагическим последствиям, или люди, их совершившие, заслуживают уважения исходя лишь из мотивов их действий, представляется мне опасным, ведущим на чрезвычайно скользкий путь, заблуждением.

Дорога в ад, как мы знаем, всегда вымощена самыми что ни на есть благими намерениями.

О магии

Магическая картина мира - система представлений, в рамках которой любое явление рассматривается как манифестация осознанной индивидуальной воли. Альтернативой этой системе является научный подход, одним из ключевых принципов которого является отказ от идеи волеизъявления и поиска субъекта его в тех случаях, которые могут быть объяснены действием стабильно наблюдающихся закономерностей, называемых иногда законами природы.

Обыденное сознание человека исторически складывалось как магическое; эти представления глубоко "зашиты" в культуре - в речи, в умолчаниях, в способах привычного реагирования на повседневность. Предпринятая Новым временем попытка монтажа научных представлений о мире в обыденное сознание, казалось, привела к определённым успехам; но в условиях массового общества это новшество оказалось совершенно невостребованным и помалу вымывается, обнажая привычную магическую парадигму.

Мы говорили здесь ранее о проявлении этой магической парадигмы в вопросах причисления объекта и, в особенности, субъекта, к множеству, когда поименование предмета принимается как достаточное условие для изменения сущности.

Ещё одним менее ярким, но более масштабным примером оказывается вопрос о мотивах индивидов в рамках массовых движений. Когда многие тысячи людей одновременно оказываются охвачены неким неудержимым желанием, толкающим их на непривычные поступки, на изменение привычного образа жизни и системы ценностей, изыскивать причину этого в индивидуальном решении и волеизъявлении каждого конкретного индивида настолько же уместно, как, примером, говорить о принятии каждой молекулой воды решения о смене агрегатного состояния при вскипании чайника.

И столь же неуместным видится мне поиски неких кукловодов-манипуляторов, злая или добрая воля которых способна запускать подобные процессы; они, эти процессы, слишком масштабны, единовременны и, главное, вполне объяснимы теми самыми упомянутыми закономерностями - если, конечно, найти в себе силы и вспомнить о достижениях Нового времени, а не погружаться в тёмный омут магической парадигмы.

Впрочем, жить в мире магии и чистой воли, конечно, гораздо комфортнее, не правда ли?

О новом соцреализме

Можно долго перечислять сферы, в которых западный мир опережал и опережает то человеческое сообщество, которое, называясь то Российской Империей, то СССР, то Российской Федерацией, пребывает носителем одной и той же культуры, которую мы условно называем русской. Но в некоторых специфических вопросах это сообщество с большим отрывом лидирует; одним из таких пунктов безусловного опережения является формирование массового общества, для которого традиционная русская, а позже, соответственно, и советская культура оказалась идеальным субстратом.

Без малого век назад коллективное сознание советского массового общества породило социалистический реализм, который декларировал компромисс между правдивостью отображения реальности и "задачей идейной переделки и воспитания в духе социализма", но на практике не сумел удержать этот компромисс, пожертвовал реализмом и ушёл в глухую классицистскую назидательность, напрочь утратив при этом остатки доверия к себе потребителя.

Современные западные "классические СМИ" в сформированном наконец массовом обществе двадцать первого века, словно вдохновившись бессмертной статьёй В.И.Ленина "Партийная организация и партийная литература", освободились "от буржуазно-анархического индивидуализма" и стали ""колесиком и винтиком" одного-единого, великого... механизма", с той лишь разницей, что на месте пропагандируемого Ильичом "социал-демократического механизма" в данном случае оказался глобалистский голем, приводимый в движение радикальным левым дискурсом; немудрено, что подобная "нелицензионная копия соцреализма" в условиях более высоких, чем век назад, информационной связности пространства и скорости течения исторических процессов закономерно оказалось обречена разделить участь оригинала - но значительно быстрее, без вальяжной неспешности двадцатого века.

Поэтому именно сейчас западное общество вошло в "кризис доверия" к СМИ и, как удачно заметил Александр Васильев, "подошло к хорошо знакомой нам черте, когда в "Правде" нет известий, в "Известиях" - правды".

О свидетелях

Говорят, что на Сицилии нет Свидетелей Иеговы. И вовсе не потому, что тамошний народ склонен к ортодоксальному католицизму или, напротив, атеизму. Просто на Сицилии вообще очень не любят свидетелей.

На остальном же культурном пространстве, где не характерен сицилийский колорит, к свидетелям относятся по-разному. Свидетели триумфов и успехов всегда желанны и ценны. Хуже обстоит дело со свидетелями неудач; ещё хуже - со свидетелями ошибок и заблуждений. Самый же тягостный, болезненный случай - наличие рядом живых свидетелей ошибок и заблуждений в тот особый для человека момент, когда механизмы психологической защиты уже сработали, уже почти удалось заботливо подчистить в памяти прошлое, убрав из него ряд право же, несущественных деталей и творчески добавив парочку оживляющих историю нюансов, уже удалось подобрать рациональные, вполне резонные причины поступков и слов.

В этот момент наличие рядом наблюдателя, чью память не подчистишь, свидетеля, которому не удаётся навязать "правильную" рационализацию, становится просто невыносимым. Но не стоит беспокоиться об этом специально: те же механизмы, которые заботятся о благопристойности памяти и рационализируют поступки, и здесь ненавязчиво придут на помощь. Будет ли это смертельная обида или возмущение невместным поведением свидетеля, внезапное осознание феерической его тупости или усталость от его постоянного умничанья - какие именно эмоции, чувства и переживания побудят решительно вычеркнуть из своей жизни этого человека и прервать с ним всякое общение, совершенно неважно.

Важно, что он был неудобным свидетелем. А неудобных свидетелей, как учит сицилийский опыт, следует убирать.

О свободе от

Современный массовый человек стремится обрести внутреннюю свободу от ограничений морали, поскольку негативная оценка неизбежных проступков оказывается постоянным источником дискомфорта. Потратив какое-то количество времени и денег на семинары, тренинги и псевдопсихологическую макулатуру - и найдя, таким образом, авторитетное оправдание этому стремлению - индивид "осознаёт себя свободным" и пытается далее жить, отрицая категории этики и руководствуясь своими желаниями, чувствами и эмоциями.

Такой индивидуалистический подход немедленно приводит к конфликтам с окружающими и высказыванию ими самых что ни на есть оценочных суждений в адрес "освободившегося" индивида, что вновь вызывает у него дискомфорт. С этим надо что-то делать; естественный шаг в этой ситуации - откопать недавно зарытый томагавк этики и объявить любое осуждение своих действий заведомо аморальным, что вроде бы возвращает индивида в комфортную позицию джентльмена в белом.

И в этой позиции его коварно поджидает "вечный шах". Отказаться от собственной привычки осуждать других индивид оказывается не в силах - современные гуру мотивации и личностного роста совсем не об этом, поэтому полагать осуждение недопустимым - дискомфортно; признать же оценочные суждения допустимыми - значит, легитимизировать мнения о себе окружающих, в том числе и весьма нелестные, что также более чем дискомфортно.

Это постоянное бегство от дискомфорта по тонкой грани между желанием осуждать и страхом быть осуждаемым заставляют тратить время и силы на поиск самооправданий и построение хитроумных стандартов всё большей мерности, расплачиваясь за призрачный комфорт на горизонте.

О современной смерти

Массовая культура XXI века безжалостно отсекла все ранее бытовавшие иллюзии относительно существования неких трансцендентных и вообще пребывающих отдельно от телесности индивида ценностей, начиная от спасения души и заканчивая светлым будущим, и постулировала абсолютную ценность самой человеческой жизни и важнейших её условий - комфорта и безопасности. В этих условиях феноменом безусловно негативным и травмирующим оказывается, конечно же, смерть - событие, которое всякий раз напоминает индивиду о конечности его собственного существования и эфемерности его жизни, и это скорбное напоминание ведёт к экзистенциальному кризису. В качестве механизма защиты от подобного кризиса формируется ряд ложных представлений о смерти, не всегда осознаваемых индивидом, но хорошо распознаваемых по их проявлениям в диалоге и реакции индивида на информацию, имеющую отношение к чьей-либо смерти.

Конструирование таких представлений становится возможным вследствие, во-первых, принципиальной мозаичности картины мира массового человека, и, во-вторых, растущей системной самоизоляции индивида от значительной части реальности. Всё большая формализация, автоматизация и "обесчеловечивание" необходимых для поддержания жизни индивида сношений приводят к социальной атомизации и обеспечивают возможность психологического и событийного обособления индивида. Фактически, появляется в свободном доступе никогда ранее не предоставлявшаяся массово возможность произвольно ограничивать своё взаимодействие с обществом и элиминировать из своей повседневности основную массу событий, способных доставить неприятные переживания.

Эта самоизоляция даёт возможность превратить смерть из факта повседневности в некий концепт, допускающий привнесение в него необходимых для спасения психики смыслов.

Одной из наиболее важных "новых" особенностей смерти в представлениях современного массового человека является, конечно же, её противоестественность. Принятие неотвратимости и закономерности окончания жизни затруднено, так как противоречит той единственной безусловной ценности, что современная массовая культура оставляет человеку - человеческой жизни. В результате смерть в подобной картине мира всегда оказывается либо результатом чьих-либо злонамеренных действий, либо осознанной добровольной жертвой - величайшей из возможных.

И масштаб этой жертвы ощущается таким, что массовый человек готов оправдывать ею любую, даже самую вздорную, преступную или бесчеловечную идеологему, ради которой подобная жертва была принесена.

О новых палестинцах

В биологии существует такое понятие, как конвергенция - приобретение сходных признаков у неродственных организмов. Явление это возникает при необходимости выполнения аналогичных функций - а это, в свою очередь, становится актуальным при сходстве образа жизни. Так, о конвергенции мы говорим, сравнивая крылья птиц и насекомых, или жабры рака и рыбы: органы эти имеют разное происхождение и внутреннее строение, но выполняют одинаковые функции - полёта в атмосфере и дыхания в водной среде соответственно.

Свойства человека массового общества, порождённого постиндустриальной эпохой, обусловлены в том числе тем, что общество это предусматривает участие человека в жизни общества преимущественно в форме специфических сообществ, ключевой особенностью организации которых является вовлечение индивида в связи с какой-либо одной функцией его; примеры подобной организации повсюду вокруг нас - от множества покупателей супермаркета, стоящих в очереди к кассе, до флешмобов, митингов и демонстраций. Важным здесь является то, что никакие иные индивидуальные особенности участника такого сообщества, кроме этой специфической для сообщества функции, не являются сколь-нибудь значимыми.

Глядя вокруг, мы можем обнаружить общества, не являющиеся продуктом постиндустриального мира, но, тем не менее, по иным причинам имеющие схожие элементы в организации; это, конечно же, общества, построенные на религиозной основе, и прежде всего - на базе исламского фундаментализма. Кто видел тысячи и десятки тысяч людей, синхронно приступающих к совершению намаза, тот уже имеет яркое представление о массовом обществе.

Уважаемый Борух Горин в своей заметке от 25-го декабря отметил занятное соответствие: "Когда в Газе устраивают народные гуляния по случаю гибели израильтян, в форме или "мирных граждан", уже не удивляешься - это какой-то неизвестный подвид человека...". И далее, сравнивая с этим явлением веселье наших соотечественников определённого толка по обе стороны Линии Яценюка, продолжает: "не нищие убогие оборванцы, а образованные люди нашей с вами цивилизации убежденно набивают строки НЕсочувствия, НЕскорби. Новая норма".

По моим предположениям, это сходство отнюдь не случайно. Кризис идентичности, являющийся естественной особенностью массового человека, толкает его к непрерывному поиску идентифицирующих сообществ; наиболее эффективным способом достижения идентичности оказывается общий враг, яркой и недвусмысленной манифестацией достижения идентичности - его "расчеловечивание", а степень достижения этой идентичности соотносится с радикальностью риторики ненависти. Так происходит конвергенция, и заявления идейных тираноборцев становятся мало отличимы от перформансов палестинских активистов.

Процессы эти объективны, глобальны, обусловлены особенностями культуры и весьма условно соотносятся с индивидуальной волей каждого индивида; поэтому в обличениях, увещеваниях и массовых "отфрендах" в этой ситуации дидактического смысла мало - есть, разве что, смысл гигиенический. "Племя молодое, незнакомое" пришло в очередной раз, и нам, динозаврам, остаётся глядеть на него "с сердцем, исполненным смешанных чувств" и изучать с осторожностью, не снимая респиратора и перчаток.

О преемственности

На протяжении многих веков всякий цивилизованный человек европейской культуры твёрдо знал, что евреи виновны в смерти Иисуса, используют в кулинарии кровь христианских младенцев и вообще всячески злоумышляют. Об этих фактах свидетельствовали самые авторитетные источники, и практические выводы, которые надлежало делать из этих представлений, не подлежали сомнению. Единственным спасением для еврея того времени было отречение от веры и языка, принятие христианства и предельная лояльность местной власти - но и все эти меры не давали никаких гарантий от эксцессов.

Ныне Прогрессивная Общественность, также опираясь на чрезвычайно авторитетные и не подлежащие сомнению источники, уверена, что во множестве зол в мире виновны русские. Они, как известно, массово истребляют детей в Алеппо - привет царю Ироду - и, оказывается, похищают младенцев из Донецка (надо ещё разобраться с тонкостями традиционного приготовления, примером, расстегаев). Они, лелея коварные планы разрушения и порабощения цивилизованного мира, тонко вмешиваются в священные процессы современного общества - избирательные кампании демократических стран; мотивы Протоколов Сионских Мудрецов и Еврейской Мировой Закулисы вполне узнаваемы, лишь поверх кипы небрежно напялена ушанка.

И, как и в случае с евреем в ещё недавнем прошлом, для реабилитации в глазах Прогрессивной Общественности от русского сейчас требуется покаяние и отречение от любого проявления сопричастности со своим народом - в том числе, конечно же, это касается культуры и языка. Впрочем, уже знакомым образом, это не даёт ровным счётом никаких гарантий: у Прогрессивной Общественности будет ещё много интересных идей.

О правах, заслугах и наградах

Для нашей культуры - что нынешней, что советского периода, а, возможно, и более ранней - всегда характерна была занятная практика: забота об одних категориях населения преимущественно через прямую дискриминацию других. Так, примером, забота о подростках-сиротах государством реализовывалась не путём выделения им достойного денежного содержания и условий проживания, а в виде льготного, вне конкурса, поступления в ВУЗы, забота о ветеранах - виде различных "вне очереди", и тому подобное. Практика эта, похоже, является проявлением системы представлений, в которой материальные блага жёстко ограничены и потому несопоставимо ценнее, чем человек. "Почему нельзя дать всем всё? - шутили в советские времена. - Потому что всех много, а всего мало".

По мере исчерпания материальных благ и злокачественного перерождения государства в паразитирующее на обществе образование практика заботы о населении через его дискриминацию ширится и распространяется на новые сферы. Государство, неспособное позаботиться о гражданах, сейчас готово делегировать определённым категориям населения в качестве "награды за заслуги" некие особые права - и это, конечно же, права, связанные с возможностью ущемлять права других граждан. Права и заслуги, таким образом, становятся жёстко ограниченным и подлежащим в связи с этим перераспределению ресурсом.

"Вот раньше у меня были так себе заслуги, - говаривал известный персонаж, - а теперь вообще никаких".

О бессмертии

Неизбежность смерти тревожит человека - и всякая эпоха вырабатывает свои пути её преодоления, у каждой свой путь к бессмертию. Фараоны уповали на качественную бальзамацию, средневековье заботилось о спасении души, Новое время, отчаявшись изыскать практическое бессмертие научным путём, предлагало призрачное посмертие в памяти и продуктах труда. Нынешняя эпоха, похоже, рассматривает возможность преодоления смерти через превращение человека заживо в персонажа медиа-среды.

О прошлом

Прошлое нынешнего настоящего не любит полутонов. Стоит событиям хоть на шаг уйти из настоящего, как сохранившиеся и заново выстраиваемые фрагменты эпохи тщательно раскрашиваются, превращаясь то ли в комикс, то ли в лубок; палитра подбирается каждым маляром вроде бы индивидуально, но в строгом соответствии с заученным набором коннотаций, который обычно гордо именуют убеждениями.

В представлениях массового человека девяностые годы - это либо долгожданный глоток свободы и луч света с благословенного Запада, либо "крупнейшая геополитическая катастрофа двадцатого века", годы ужаса и мрака. Советский Союз либо приобретает утопический облик, черты Общества Справедливости - либо объявляется воплощением ада на Земле; и так далее. Осмысление всей актуальной истории оптимизируется под одну задачу: удобства и простоты выбора стороны в споре.

Массовый человек пребывает в состоянии постоянного кризиса идентичности; типичный способ преодоления его - через сопричастность кругу единомышленников и размежевание с оппонентами. Эти цели достигаются оценочными высказываниями относительно информационных поводов. Чем более схожи меж собою оценки, чем жёстче и надёжнее позиционирование, тем острее чувство сопричастности. Таким образом, информационный повод оказывается тем более эффективным и ценным, чем более он пригоден для восторга или негодования.

А прошлое - удобный источник поводов, который всегда под рукой.

О левом мессианстве

Примечательно, что именно представители левой части политического спектра Запада, сталкиваясь с мнением, отличным от декларируемого ими, немедленно проявляют готовность неприятия результатов демократических процедур, отказывая оппонентам в праве на высказывание и законную реализацию своей позиции. Возведение в ранг необсуждаемой сверхценности и доведение до формалистического абсурда идей равенства в полном соответствии с законами диалектики приводит нас к противоположности - идее фактического лишения части общества избирательного права, что, по сути, есть шаг в сторону средневековья и реставрации, пусть и на новых принципах, сословного общества.

Положительно, левые взгляды плохо сочетаются с мессианством.

О неотъемлемом

Представления о неотъемлемом, формирующиеся культурой в соответствии с эпохой и закрепляющиеся в обществе, имеют обыкновение возводиться в ранг абсолюта. Неотъемлемое, рождённое как "у нас тут принято не отнимать это друг у друга", незаметно уступает место пониманию неотъемлемого как такого, отъятие которого невозможно и немыслимо. Но отъятие того, что видится неотъемлемым сейчас, в той или иной культуре, на том или ином историческом этапе осуществляется без особых затруднений и в полном соответствии с представлениями эпохи о допустимом и правильном.

Кризис культуры, включающий в себя распад представлений о неотъемлемом, и контакт культур, отличающихся этими представлениями, оказываются неизбежными источниками занятных сюрпризов.

И всякий раз, слушая риторику эпохи о неотъемлемых правах, следует помнить, что неотъемлемость эта - эфемерна, до первого кризиса, в ходе которого легко отъемлемым может оказаться практически всё, от имущества и прав до свободы и жизни.

К вопросу о тираноборцах: введение и актуальность темы

Русская культура, издавна обладая вследствие ряда исторических предпосылок, заслуживающих отдельного изучения, некоторыми признаками культуры массовой, невзирая на многочисленные смены общественных формаций, укладов и форм государственности, уже который век бесперебойно производит два продукта высочайшего качества: тиранов и тираноборцев. Эти феномены находятся в теснейшей связи друг с другом и порождают друг друга с неумолимостью Третьего закона Ньютона.

Ныне же формирование массового общества на всём пространстве влияния европейской культуры выводит тему тиранов и тираноборцев в число глобальных проблем. Это явление может потеснить собою ожидаемые катастрофы, связанные с потеплением, похолоданием и демотивированностью менеджеров, и оказаться в теснейшей связи с проблемами мирового терроризма и даже популизма.

Тиран как феномен культуры описан, изучен и классифицирован множеством исследователей. Западные социологи и антропологи скрупулёзно описали признаки, разновидности и особенности личностей тиранов, а те-кому-положено активно работают над методами их обезвреживания и устранения - ну, или, на худой конец, умилостивления, если пока не получается обезвредить и устранить.

Значительно меньшее внимание уделяется второй фигуре этого дуэта, бесстрашному борцу с тиранией. Между тем, тираноборец обладает вполне характерными особенностями, позволяющими заблаговременно выявить его в окружающей среде. Такая предосторожность позволяет в дальнейшем тем или иным способом обезопасить себя от неизбежных и вполне предсказуемых с его стороны манифестаций, которые могут причинить значительный дискомфорт и, в некоторых случаях, непоправимый вред психике человека, не страдающего навязчивой идеей тираноборчества. Накопление же в обществе тираноборцев, способное при ряде условий приобретать лавинообразный характер, приводит по достижении критической их доли к явлениям, несущим фатальный ущерб народному хозяйству, эстетическому вкусу и чувству юмора.

Таким образом, феномен тираноборчества является одной из актуальнейших, но недостаточно проработанных проблем современности, и заслуживает неотложного пристального внимания и изучения. Хотя бы потому, что по достижении критической концентрации тираноборцев в обществе в общемировом масштабе нам станет уже совсем не до изысканий.

О судьбе одной институции

Каждая культурная эпоха порождает ряд институций. Некоторые из них оказываются неспособны пережить эпоху, иные, в той или иной степени меняя смысловое наполнение, остаются в наследство последующим эпохам. Те институции, что наиболее тесно связаны с языком-интегратором эпохи и даже являются воплощением его, имеют обыкновение сакрализоваться, консервируются и пытаются сопротивляться влиянию "агрессивной среды" новых эпох. Так, наследием Средних Веков стала Церковь, эпохи Возрождения - искусство, а эпоха Просвещения оставила после себя науку.

Успех этого сопротивления весьма условен; атаки на подобные институции совершаются постоянно, как снаружи, так и изнутри. Церковь перенесла, теряя влияние и меняясь, множество таких атак - Реформацию, агрессивные антиклерикальные движения Модерна, харизматические движения эпохи массового общества и тому подобное. Искусство в начале двадцатого века пережило клиническую смерть, которая навсегда разделило его на "классическое искусство" и "современное искусство" - явления, схожие лишь по названию и форме, но не по смыслу и роли в обществе.

Наука, в сравнении с искусством и тем более Церковью, на протяжении последних нескольких столетий пребывала в более сильной позиции и имела возможность эффективно противостоять атакам: позитивные результаты её деятельности очевидны, легко транформируемы в капитал и, что стало важным в течение последнего века, безусловно необходимы для прокорма священных коров массового общества - Комфорта и Безопасности. Тем не менее, несмотря на все эти преференции, современная наука оказалась перед комплексом проблем, как внутренних, так и внешних.

Во-первых, до поры до времени жёсткая нормативность научной деятельности позволяла консервировать ситуацию и ассимилировать, форматируя под себя, индивидов отнюдь не просвещенческого толка. Но если на перемалывание волн "романтиков" и "модернистов" запаса прочности науки хватило, то лава высокомотивированных постмодернистов с нигилистическим релятивизмом наперевес становится серьёзным вызовом.

Во-вторых, современная наука характеризуется стремительным ростом темпов получения и, увы, устаревания данных. Эти темпы и жёсткая конкуренция вынуждают специалистов работать в больших коллективах, не мешкать с публикацией результатов и не стесняться их активного продвижения.

В-третьих, наука пребывает в обществе и существует за его счёт. Современная наука, за исключением ряда специфических областей, высокотехнологична и требует значительного финансирования; в конкурентной борьбе учёных за фонды побеждает тот, кто наиболее эффективно прорекламировал возможный практический эффект от вложения средств в его тему.

Эти проблемы ведут к пересмотру некоторых представлений о науке, ещё недавно казавшихся очевидными и незыблемыми.

Для классической науки как институции "известность" всегда рассматривалась даже не итогом, а лишь закономерным следствием, возможно даже не прижизненным, реальных значительных достижений, которые, в свою очередь, являются результатом многолетней кропотливой непубличной работы.

Для современного же массового человека "паблисити" - не результат, а условие успеха, важнейший инструмент его достижения. Для человека современного массового общества естественна последовательность действий по принципу "краудфандинга": "сначала мы всем рассказываем, какие мы замечательные, становимся известными и популярными, нам собирают деньги, и вот тогда мы, наконец, начинаем работать. Ну, или не начинаем, там видно будет".

Итак, с одной стороны, молодое поколение учёных представлено сейчас в значительной мере индивидами массового общества, несущих в себе соответствующие представления; с другой стороны, именно такие представления оказываются оптимальным подходом к проблемам как темпа и конкуренции внутри науки, так и взаимоотношений науки и общества. Образ учёного в башне из слоновой кости окончательно утратил актуальность. Парадигма "краудфандинга" уже пропитала современный бизнес, искусство и политику; теперь мы наблюдаем завоевание ею науки.

Занятным примером этого процесса стала нашумевшая история с "самым молодым доктором наук". Конфликт, как мне видится, возник не только - и не столько - в связи со спорностью научной новизны, актуальности и масштабов полученных результатов, сколько со столкновением культурных парадигм классической науки и "новой науки", науки массового общества.

О "группах смерти" и новом терроризме

Целью терроризма является формирование в обществе тревоги и паники, которые впоследствии можно использовать для решения политических задач, стоящих перед организатором террора. В классическом формате эта цель достигается причинением обществу урона, который обладает рядом желательных для террориста свойств. Во-первых, урон должен быть масштабным; оптимальным уроном оказываются человеческие жертвы в достаточно большом количестве. Во-вторых, урон должен быть случайным; только в этом случае в обществе возникнет осознание того, что каждый может стать следующей жертвой теракта. И, в-третьих, урон желательно фокусировать на таком контингенте жертв, который способен вызвать в обществе наибольший эмоциональный отклик; одним из самых надёжных вариантов такого контингента являются дети. Суммируя перечисленное, можно сказать, что целью "идеального", наиболее ощутимого и резонансного теракта является множество случайных детей.

Индивид современного массового общества, получающий сообщение из медиа-пространства, не только не располагает навыками его верификации, но и лишён представлений о необходимости её, зато обладает обширными возможностями ретранслировать сообщение множеству адресатов. Внимание СМИ к резонансным темам и активное взаимодействие их с блогосферой приводит к формированию информационных "цепных реакций". Масштаб распространения сообщения и вызываемый им резонанс теряют связь с истинностью сообщения и становятся зависимы лишь от интенсивности вызываемого им эмоционального отклика, который почти всегда оказывается несопоставимо выше у сообщения о событии, чем у сообщения с опровержением этого события. Таким образом, в массовом обществе эффективность террористического акта - достижение тех целей, о которых мы говорили выше - по сути, не зависит от того, произошёл ли он на самом деле или является вымыслом. Следует говорить о новой форме терроризма - информационном терроризме, когда обычные для террориста цели, тревога и паника в обществе, вызывается не реальной угрозой, но целенаправленным распространением информации о вымышленной угрозе.

Ни в России, где ажиотаж с "группами смерти" и "синими китами" пришёлся на шестнадцатый год, ни сейчас на территории Украины всплесков детского и подросткового суицида нет. Зато есть другие интересные эффекты: в России после массовой паники вокруг этой темы был принят печально известный "пакет Яровой", а в украинском правительстве после информационной артподготовки общества этим фейком второй свежести немедленно озвучена идея запрета на территории Украины нескольких русскоязычных социальных сетей. Такая схожесть и оперативность действий не оставляет сомнений в организаторах этих информационных атак и решаемых ими задачах.

Изложенное позволяет сделать вывод, что в России в 2016 году и на Украине в 2017 году правительствами этих стран был организован информационный террор, направленный против собственных граждан. Задачами терактов было создание поводов для ужесточения законодательства в сфере массовых коммуникаций.

Пользуясь случаем, хочется поздравить всех неравнодушных массовых человечков с ясными глазами, вносивших своими репостами и лайками посильный вклад в создание ажиотажа вокруг этой темы: теперь каждый из них - тоже немножечко пособник террористов. Как говорят на Привозе, с почином.

О современной литературе

В качестве одного из занятных культурных феноменов нашего времени можно рассматривать неожиданную популярность специфической формы литературы, обживающей тонкую грань между художественным и публицистическим - текстов, которые более или менее уместно назвать "мемуарами ни о чём".

Произведения этого жанра лишены нарратива, не приемлют героев с глубокими, сложными характерами и не предполагают какого-либо дидактического заряда. Не отягощая сознание читателя связями и смыслами, эти тексты формируют ощущения и несут впечатления; главное же свойство подобных произведений - изобилие легко узнаваемых читателем деталей повседневности из недавнего прошлого. Это узнавание немедленно формирует у читателя чувство личной сопричастности к описываемым событиям, чем вызывается неожиданно сильный эмоциональный отклик.

В прежние эпохи бытописания такого рода представляли интерес преимущественно для исследователей - историков и литературоведов, и не могли претендовать на роль популярного чтения; некоторого внимания широкой читательской аудитории удостаивались разве что дневники выдающихся исторических личностей.

Человек прошлого имел, конечно, множество проблем - но вот дефицит идентичности в их число ещё не вошёл. Массовый человек двадцать первого века отбросил классическое искусство как непригодный инструмент: он ищет ответ на вопрос "кто я", уже не глядя в себя или в другого, как в зеркало, но достигает идентификации себя через сопричастность с множествами. Одним из способов доступного, не требующего усилий переживания такого чувства сопричастности и стала специфическая форма легкоусвояемого ностальгического литературного фаст-фуда - "мемуары ни о чём".

О национализме

Любое человеческое сообщество, раз возникнув, стремится к продолжению своего существования; по мере достижения заявленных целей возникает необходимость нового целеполагания для придания смысла дальнейшему его функционированию.

Исторический смысл национализма как одного из первых в истории массовых движений состоял в преодолении ограничений, накладывавшихся жёсткой сословной структурой средневекового общества. Возникновение и распространение концепции национальных единств при наличии соответствующих экономических предпосылок стало идеологической основой демонтажа сословных границ и трансформации сословного общества в буржуазное, открывая дорогу капитализму Нового времени. Итогом этого процесса явилось формирование государства нового типа, называемого обычно национальным государством. Концепция национального государства предполагает, что принадлежность человека нации определяется его личным волеизъявлением, реализуется в гражданстве и не зависит от иных факторов - расы, этноса, языка и т.п. Этим национальное государство отличается от "однонационального", или моноэтнического, границы которого совпадают с ареалом обитания этноса, и в котором, по разным определениям, национальные меньшинства составляют не более 5-10%. Большинство современных государств являются национальными, но не однонациональными.

Реализовавшись в образовании несословного общества и национального государства современного типа, национализм неизбежно сталкивается с проблемой обоснования дальнейшего своего существования и изыскивает новые задачи, это существование легитимизирующие. Как показывает исторический опыт, наиболее эффективным способом такой легитимизации оказывается обнаружение опасных врагов, бремя борьбы с которыми движение безропотно взваливает на свои плечи. Для достижения нужного эффекта в картине мира должен быть враг внешний, наделяемый той или иной мерой трансцендентности и потому практически недоступный для непосредственного взаимодействия, и враг внутренний, являющийся слугой и проводником воли внешнего врага; именно на этой борьбе с внутренним врагом обычно и концентрируется движение. Для Инквизиции внешним врагом был Диавол, а внутренним - еретики и ведьмы как орудие его; для "коммунистов" тридцатых годов внешним врагом была зловещая Мировая Буржуазия, а внутренним - её прислужники, многочисленные "враги народа".

Национализм, определившись с внешним врагом и породив соответствующую мифологию, точно так же приступает к изысканию связанных с ним врагов внутренних и бескомпромиссной с ними борьбе. По мере достижения успехов в этой борьбе логика выживания вынуждает объявлять внутренними врагами всё новые этнические, культурные и языковые группы населения, и в какой-то момент целью движения осознаётся и декларируется уже трансформация национального государства в однонациональное.

И на этом этапе националистического голема, распробовавшего крови, не знающего усталости, сожалений и страха, остановить уже очень непросто.

О языках, симулякрах и национализме

Современные восточнославянские языки, в отличие от ряда языков европейских, не склонны к самостоятельному словообразованию. "Но панталоны, фрак, жилет - // Всех этих слов на русском нет..." - замечено когда-то поэтом. Русский язык, как и украинский, предпочитает заимствовать и бесцеремонно адаптировать слова из чужих языков, встраивая их в свой синтаксис, украшая родными суффиксами и окончаниями, иногда проводя над ними натуральное обрезание, как это произошло со злополучным зонтиком-зонтом (в девичестве "zonnedek"), искажая их грамматику ("баксы") и смыслы.

Вопрос о взаимосвязи языка с мышлением и культурой не нов, чрезвычайно интересен, но далёк от окончательного решения. Несмотря на количество и разнообразие связанных с этим вопросом текстов, как научных - от Уорфа и Выготского до Люси и Левинсона, так и художественных - от "Вавилона-17" Дилэни и "1984" Оруэлла до фильма "Прибытие", гипотеза лингвистического релятивизма продолжает вызывать споры. Однако параллели, угадываемые в контексте этой взаимосвязи, могут быть забавными.

Складывается впечатление, что в нашей культуре с представлениями и концепциями дело обстоит примерно так же, как в наших языках со словами. Вместо генерации своих концептов мы заимствуем чужие - а затем искажаем их до неузнаваемости, превращаем в карикатуру, оставляя название и внешние признаки и наполняя своим "посконным" содержанием, зачастую диаметрально противоположным исходному.

В последнее десятилетие прошлого века мы присягнули на верность идее капитализма западного образца; в результате успешно сформировалось сословие откупщиков, наместников и воров, имитирующее даже не капиталистов-бизнесменов, а карикатурные их изображения в левацкой литературе советских времён.

Попытка в первое десятилетие века нынешнего построить демократическое общество привела к маскировке традиционной сословно-клановой системы громоздкими имитациями демократических институций, лишёнными всякой эффективности.

Во втором десятилетии двадцать первого века, копошась на свалке устаревших вещей западного мира, мы обнаружили национализм - и принялись примерять его на себя с усердием крыловской мартышки.

То, что сейчас у нас именуется национализмом, сохранило от образца лишь название и некоторые внешние признаки. Возможно, именно потому эти признаки и вызывают такое аффектированное отношение, что у "своих", что у оппонентов. Под новым - хорошо забытым в цивилизованном мире старым - термином при ближайшем рассмотрении оказываются механизмы, легитимизирующие удовлетворение вечных простых надобностей - жажды единения с толпой и стремления к насилию и безнаказанности, тяги к "бессмысленному и беспощадному" бунту и привычки искать вину в ком угодно, кроме себя.

И в этом смысле национализма как массового движения ни на Украине, ни в России действительно нет. Мы его успешно локализовали и привычно адаптировали - до полного симулякра.

О дискуссиях

Искусный тираноборец, инициируя дискуссию об ответственности и вине или присоединяясь к таковой, может формировать у неискушённого собеседника ложные представления о своих целях, ловко имитируя заинтересованность в выявлении истины. На самом же деле, для тираноборца абсолютная злонамеренность и вина Тирана и его опричников - аксиомы; задача его заключается в подборе условий обсуждения и аргументации, наиболее эффективных для разворачивания проповеди своих убеждений.

О компьютерных играх

Знакомясь с новостями мира компьютерных игр и слушая рассказы друзей, активно в них играющих, отметил занятный факт. В играх производства Японии и Кореи последних лет частенько основной сюжет уже не выстраивается вокруг борьбы со злом, как обычно бывало ранее. Сюжетообразующей ситуацией всё чаще становится необходимость спасать мир от катастрофических последствий чьей-то бескомпромиссной борьбы с тем, что этот кто-то счёл абсолютным злом.

Возможно, интеллектуальная элита этих народов сумела на печальном опыте "западных варваров" вовремя распознать потенциал угрозы, которую несёт миру поколение ясноглазых тираноборцев, и пытается средствами поп-культуры вакцинировать своё массовое общество от этой болезни.

О "людях сурка"

С несколькими моими знакомцами, вменяемыми, умными, образованными и порядочными людьми умеренно "майданной" ориентации, которых я регулярно читаю на фб, регулярно происходит презанятнейшее явление, выглядящее следующим образом.

На протяжении нескольких месяцев в ходе обсуждений и оценки текущих новостей и событий в стране позиция такого человека медленно, но уверенно развивается и дрейфует в сторону осознания преимущественно "эндогенного" характера основных актуальных проблем нашей страны, их непосредственной причинной связи с нашими "лидерами", "активистами" и событиями трёхлетней давности.

И вот, когда, казалось бы, до кульминации рукой подать, ещё шаг - и прямо на глазах изумлённой публики произойдёт трансформация, и из пламени катарсиса выйдет нечто обновлённое, - что-то вдруг происходит в сознании; с почти доступным слуху щелчком срабатывает в мозгу какая-то закладка...

И человек вдруг выдаёт надрывно-пафосный пост. Как правило, что-то вроде "о боже, как ужасен Путин".

Всё, с этого момента все ранее сделанные выводы исчезают из памяти (а иногда и из хроники фейсбука), все осознания куда-то вытесняются, вся эволюция позиции сбрасывается на стартовую точку. Начиная с этого момента, человек вновь начинает с интересом обсуждать вопросы, уже исчерпывающе проработанные на прошлом "витке", снова тревожиться и недоумевать, приходить к шокирующим его выводам, постепенно разочаровываться в одних идеях и принимать другие...

До следующего щелчка.

Подобно патефонной игле на повреждённой пластинке, ум такого человека чувствительно и точно следует по "дорожке" реальности, выдавая ожидаемую мелодию, - пока не доходит до злополучной царапины на мироздании, и выдаёт в итоге раз за разом одну и ту же загадочную фразу.

"Есть ли бзна?.."

О поколениях

Рассуждая о поколениях двадцатого века, мы увязываем типичные культурные и психологические особенности представителей этих поколений с годами их рождения. Модерн, разрушивший многие социальные институты и барьеры общества, не смог, тем не менее, окончательно справиться с добровольной - и воспринимаемой как нечто само собою разумеющееся - культурной "возрастной сегрегацией". Интенсивность неформального общения в рамках своей возрастной группы - "поколения" - была несопоставимо выше, чем такового общения с представителями других возрастных групп. Вследствие этого каждая выходящая "на сцену" возрастная группа, формируя под влиянием исторических условий свой набор мотивирующих представлений, оказывалась в культурной изоляции, без возможности полноценного обмена этими представлениями с другими группами.

Медиасфера двадцать первого века на наших глазах разрушает эту "возрастную сегрегацию". Информационная связность пространства растёт, а принципы сетевого общения лишают значимости физический возраст индивида. В результате неформальное общение постепенно утрачивает некогда преобладавший "поколенческий" характер, барьеры между возрастными группами всё более размываются. Результатом этого процесса может быть положение, когда понятие "поколение" станет означать лишь дискурс, связываемый с тем или иным историческим периодом, а принадлежность к поколению окончательно утратит возрастной характер и будет делом личного выбора и привычек.

О сукиных сынах

В двадцатом веке бытовало выражение "наш сукин сын", приписываемое мемуаристами Ф.Рузвельту. Обозначало оно "полезного негодяя", человека, поступки которого явно неправедны, но в данный момент удобны и выгодны.

Понимание таких политических нюансов, как оказалось, может вызывать совершенно неприемлемый дискомфорт у современного обывателя, желающего быть безупречным в собственных глазах; поэтому массовая культура двадцать первого века безжалостно изъяла из обихода подобные представления.

Всякий, чьи действия сегодня на пользу "нашей стороне" - герой, праведник, почти святой. Завтра будут новые праведники и герои и, возможно, совсем другое Дело Света, но это, к счастью, не станет проблемой. Ведь это наивные люди эпохи Модерна мечтали управлять будущим; мудрый нынешний человек, человек массовой культуры, научился виртуозно управлять прошлым.

О прискорбном недоразумении

Население Украины, к сожалению, не было своевременно проинформировано руководством о том, что так называемая "декоммунизация" - это реставрация духа и эстетики усреднённого тоталитарного режима середины XX века с простой сменой декораций - заменой одних флагов, лозунгов и памятников на другие. Такое пояснение, вероятнее всего, позволило бы избежать целого ряда печальных эксцессов и обеспечило бы изначально дружелюбное принятие процесса абсолютным большинством граждан.

О прозрениях

У меня всегда вызывали опасения и настороженность экзальтированные ясноглазые мальчики и девочки, особенно тридцати-сорокалетнего возраста. Для этих мальчиков и девочек люди - хворост для того костра, у которого можно отогреться от преследующей их холодной пустоты. Чем ярче горит костёр, чем больше в него брошено хвороста, тем теплее и уютнее, и можно ещё какое-то время не задаваться тягостными вопросами.

Всякого рода прозрения этих мальчиков и девочек бывают занятны, но не могут не вызывать определённый скепсис. Эти катарсисы отражают не шаги в понимании мира и людей, а ход неких внутренних, изолированных от реальности процессов в их личностях. Проистекающие из этих прозрений и катарсисов манифестации в любой момент, вне всякой связи с событиями реального мира, могут прекратиться или вновь изменить свою направленность. Поэтому таких мальчиков и девочек нет смысла воспринимать в роли единомышленников или оппонентов; это - стихийная сила, обладающая выраженным сродством к разрушению. Этой силой, при определённом владении навыками манипуляции и достаточной нечистоплотности, как показывает история, можно воспользоваться, и даже на какое-то время оседлать её.

Но полагаться на неё всерьёз и надолго, конечно, не стоит.

О Тиранах и Вождях

Массовый человек, утрачивая формы принадлежности, характерные для традиционного общества, оказывается под угрозой кризиса идентичности. Типичный для современной культуры способ преодоления этого кризиса предполагает изъявление сопричастности кругу единомышленников и размежевание с оппонентами. Эффективность этого способа оказывается тем выше, чем острее эмоциональная насыщенность такого позиционирования; в идеальном случае речь должна идти о великой борьбе, о противостоянии не на жизнь, а на смерть.

Обыденное сознание человека исторически складывалось как магическое; эти представления глубоко "зашиты" в культуре - в речи, в умолчаниях, в способах привычного реагирования на повседневность. Предпринятая Новым временем попытка монтажа научных представлений о мире в обыденное сознание, казалось, привела к определённым успехам, но в условиях массового общества это новшество оказалось совершенно невостребованным и помалу вымывается, обнажая привычную магическую парадигму, в рамках которой Добро и Зло телесно воплощены и физически противостоят друг другу. И эта картина мира чрезвычайно благоприятна для самой что ни на есть великой борьбы.

В простейшем случае мирскими воплощениями Добра и Зла оказываются Вождь и Тиран, и в двадцатом веке народы, ведомые Великими Вождями, с воодушевлением шли на смертный бой с Ужасными Тиранами и их приспешниками. Иногда Тираны и Вожди были не персонифицированы, но имели коллективный характер. Советский народ, как известно, вёл борьбу под чутким руководством Коммунистической Партии, а роль коллективных Тиранов, противостояние которым собирало под свои знамёна Всех Достойных Людей, в двадцатом веке для разных сообществ играли Мировое Еврейство, Мировая же Буржуазия, Проклятые Комми и другие.

То ли рост информационной связности пространства нашего века тому виной, то ли постепенная, по мере удаления от Нового времени, утрата интереса к роли личности в истории - но в наши времена персонифицированные Вожди и Тираны становятся всё менее убедительными. И если без Вождя в эпоху "одиночек в толпе" ещё можно как-то выжить, растворив его в общей массе сопричастных, то без Тиранов, хотя бы коллективных, никак.

Современная культура чутко реагирует на спрос. Кроме стремительно бледнеющих кимченынов, путиных и трампов она предлагает изнемогающему от экзистенциального кризиса и жаждущему в связи с этим немедленной борьбы за правое дело потребителю богатый пантеон Коллективных Тиранов на любой вкус, от тривиальных представителей отдельных привычек, профессий, конфессий и народностей до инфернальных Цисгендерных Сексистов и Белых Шовинистов.

Для надёжности - ведь Тираны ненадёжны, вдруг кто-то из них будет повержен, или окажется вовсе не тираном, или и то, и другое последовательно - потребитель может выбрать нескольких Тиранов сразу и бороться с ними одновременно, наслаждаясь чувством сопричастности множеству великих дел и несомненной, с перехлёстом, принадлежности к сообществу Всех Достойных Людей.

Такой продуманный и ответственный подход серьёзно уменьшает риск ощутить зияющую пустоту в ответ на заданный себе простой вопрос - "кто я?"

О посредниках

Недавно в светской беседе о, конечно же, смерти, трупах, останках, скелетах и прочих элементах повседневности меня спросили о ритуальных услугах. Почему вокруг так много похоронных бюро и фирм? Почему каждый случай смерти привлекает множество "агентов"? Почему эта деятельность у нас явно более успешна и прибыльна, чем в западном мире?

Вопросы показались мне достаточно интересными, чтобы задуматься над ними.

Проблемы в обществе чаще всего оказываются результатами борьбы с предыдущими проблемами. Чтобы понять, почему всё так устроено сейчас, иногда имеет смысл задуматься, что именно не устраивало людей раньше. Поэтому стоит вспомнить, как сфера похоронных услуг выглядела в позднесоветский период - примерно в восьмидесятые годы.

Выглядела она, прямо скажем, неважно. Люди, только что потерявшие близкого человека, пребывающие в состоянии острого горя, в панике метались по городу, пытаясь срочно выяснить множество важных и очень непростых вещей. Где взять гроб? А где взять такой, у которого не отвалится дно, когда гроб с телом поднимут с табуреток? Где купить венки? А так, чтобы не из поломанных цветов? Где искать сносчиков и копщиков? И как с ними договориться, чтобы они не превратили похороны в цирк?..

А гробовщики, сносчики, копщики и прочие гвардии рядовые "специального бытового обслуживания" глядели на просителя со снисходительным презрением и цедили сквозь зубы, что, мол, папаша, не видишь - мы заняты... ну, может, завтра... посмотрим, если будет время... И проситель, багровея ушами от унижения, торопливо засовывал в засаленный пролетарский карман зелёные, синие, а иногда и красные бумажки и глядел с надеждой в мутноватые похмельные глаза - ну, как? нормально? хватит?..

А через неделю или через месяц гвардии рядовой вдруг обнаруживал, что тот самый давешний проситель будет лечить его отца. Или учить его ребёнка. Или не тот самый, но точно такой же - уже проходивший все круги этого ада, от растерянности перед хамством тётки из окошка до мучительного отчаяния и безысходности перед куражом "кладбищенских", жаждущий мщения и классовым чутьём безошибочно узнающий врага. И круг, как нередко с этой фигурой случается, замыкался.

Всякая эпоха и всякое обустройство жизни имеет свои достоинства и недостатки. Поздний СССР утратил былую кровожадность и допускал относительное материальное благополучие советского человека, но на фоне этого ещё острее выпятилась болезненная проблема. Сфера услуг, затянутая в тугой корсет планово-бюджетной экономики, превратила население СССР в общество гарантированного взаимного унижения.

Может быть, у Советского Союза были и более существенные проблемы, и смертельно опасные враги, ставшие причиной его краха - дискуссиями по этому поводу сеть полна. Но именно ощущение тотального взаимного унижения, бессилия и беспомощности стало психологической травмой последнего поколения советских людей - тем, кому сейчас за сорок. Сверхцелью, фетишем этого поколения стало стремление любой ценой избежать роли просителя и по возможности оградить себя от непосредственных контактов такого рода.

Решением этой задачи стала идея посредника, готового взять на себя тяжкое бремя взаимодействия с неповторимой индивидуальностью исполнителя и способного вежливо, корректно и доброжелательно прокоммуницировать с заказчиком.

Институт посредничества на постсоветском пространстве распространился достаточно широко. Практика агентских услуг в похоронном бизнесе в этом отношении не уникальна; ещё многочисленнее в тучные годы стали туристические и страховые агентства. Посреднические услуги оказались также наиболее востребованными в тех вопросах, в которых исполнитель имеет возможность принимать решения, а заказчик в ходе общения с исполнителем или по результатам его действий может нести моральный урон. В прежнее десятилетие под любым МРЭО всегда можно было обнаружить деловитых мужичков неприметного вида, способных за соответствующую мзду оперативно провести документы на авто через все положенные кабинеты мимо унылых очередей, пока заказчик неторопливо кофейничает в ближайшем заведении; сейчас подобные мужички легко обнаруживаются опытным глазом вокруг ОВИРов.

Этот институт посредничества, эффективно решая поставленную задачу и совершенствуясь, порождает новые опасности. Например, исполнители-служащие, обнаруживая в новой форме работы удобство, безопасность, а иногда и выгоду, множат сложности на пути безрассудных храбрецов, явившихся со своим делом лично, и тем принуждают их прибегать к услугам посредников; посредники же, накапливая опыт и нагуливая аппетит, имеют склонность браться за всё более сомнительные задачи.

С этими и многими другими проблемами, порождаемыми институтом посредничества, общество, вероятно, как-то справится. А вот какие проблемы, в свою очередь, в ходе этого породит - интересный вопрос.

Оставить комментарий © Copyright Яворский Борис Игоревич Размещен: 20/11/2017, изменен: 20/11/2017. 120k. Статистика. Эссе: Публицистика Скачать FB2		Ваша оценка:

Яворский Борис Игоревич : другие произведения.

Антропологические заметки