Крах рыцарского романа подготовлен был писаниями множества эпигонов, переведших традицию в разряд штампа. Последний гвоздь в крышку гроба популярнейшего из жанров вбил, как известно, блистательно ироничный Сервантес, он же стал одним из тех, кто проторил дорогу роману новому, реалистическому.
Кризис любого жанра выглядит очень похоже. Приходит популярность, вырабатывается рецепт, массово изготавливается продукция быстрого приготовления, читатель употребляет... или не употребляет. Со временем логика событий склоняется к однозначному "не употребляет". Приходит время осмеяния, а заодно и поиска нового, судьба которого, возможно, будет столь же незавидной.
Но, помимо, так сказать, внутренней логики процесса есть логика внешняя, с реальностью накрепко связанная. Может, пафосно звучит, но пока литературные произведения в достаточной степени отображают действительность, они не вырождаются настолько, чтобы прямо-таки проситься в пародию. Более того, элемент производственного романа очень силен и в "Как закалялась сталь", и в "Вечном зове", и в любимом мною с раней юности романе Вилиса Лациса "К новому берегу"; "Цемент" - и вовсе насквозь производственный. И даже экранизированная поэма Евгения Долматовского "Добровольцы" - лироэпический производственный роман... Излишне говорить, что любой термин сам по себе не хорош и не плох. И все-таки не хочется, очень не хочется к хорошим книгам применять словосочетание "производственный роман". Может, я демонстрирую типичнейшую предубежденность, но, по моему мнению, яркие явления в жанре - это островки в море, с позволения сказать, "правильных" произведений, которые открывали легкий путь к публикации, а в перспективе - и к вожделенным корочкам члена Союза писателей. А потом эти книжки литераторов, еще не обретших громкое имя, давали в нагрузку к "дефицитным" изданиям. Пересматривала недавно домашнюю библиотеку на предмет освобождения полок для любимых книг. Половина - книги "в нагрузку". Из этой половины треть - производственные романы, две трети - не менее схематичные книги о жизни колхозного села. Создавались сии невостребованные шедевры массовой литературы в 60-80 годы, то есть тогда, когда "армянское радио" в ответ на риторическое-демагогическое "Есть ли выход из безвыходной ситуации?" отбрехивалось: "На вопросы по сельскому хозяйству не отвечаем", когда Москва понемногу начинала восприниматься обывателем не как политический и культурный центр, а как центр распределения промышленных (да отчасти и продовольственных) товаров... Да что далеко за примерами ходить? Хорошо помню себя пятилетнюю, застывшую у дверей спецотдела в гастрономе. Я впервые в жизни увидела сосиски, кои входили только в состав каких-то там пайков, и мне было жутко любопытно, что это такое и с чем его едят, но - увы. Отдел, как будто бы нарочно, располагался в середине длиннющего магазина в центре города. Мы, опять же, как в анекдоте, видели одно, а слышали и читали другое. Читали - в том числе и производственные романы, ежели совсем уж нечего становилось читать. Иногда романы эти даже экранизировали... но об этом потом.
Следует начать с произведений действительно талантливой писательницы, имя которой на слуху. А если уж не вспомнится имя - Галина Николаева - всплывет в памяти название - "Битва в пути". Кто не читал книгу, тот видел одноименный фильм. Одним словом, речь идет о весьма популярном произведении и об известном авторе, специализировавшемся именно на такого рода книгах. Фронтовой медик, она очень быстро нашла себя в журналистской и писательской деятельности и сразу, надо понимать, определила свою нишу в литературе, ибо уже в 1951 году стала лауреатом Сталинской премии первой степени за роман "Жатва" о послевоенном восстановлении сельского хозяйства... а шесть лет спустя, в соответствии с новыми веяниями, уже вовсю развенчивала "культ личности" и в пресловутой "Битве в пути" слезливо рассказывала о репрессиях. А название-то какое боевое, а? Суть же... Достаточно прочитать один производственный роман, чтобы уловить ее, эту суть. Николаева - в числе создателей того клише, той беспроигрышной схемы, которую впоследствии будут эксплуатировать многие и многие. Вот уж эта вечная проблема апологетов и эпигонов! Воспроизведу схему (постараюсь ничего не забыть). Есть протагонист - благородный новатор и нравственный максималист. Есть антагонист - консерватор и, по большому счету, нехороший человек. Есть Большая Любовь протагониста (в конкретном случае - внебрачная связь при наличии у протагониста законной супруги... ну, должно же хоть что-то сближать идеального героя с простыми смертными? Хотя бы чуть-чуть, потому что героев все равно сгрызет беспощадная совесть, любовь окажется несчастливой, оттеняя грустным своим завершением радость победы в той самой битве... в пути (к чему? теперь-то мы знаем, что рельсы впереди окажутся разобраны). Есть чуткий партийный руководитель. Есть трудовой подвиг, уже самим названием книги приравниваемый к ратному. Пока еще - небезосновательно приравниваемый. Эпигонам повезет куда меньше - им придется изобретать трудности на пустом месте. А вот апологету... апологету Сталинская... ой, то есть, уже Государственная премия вторично не обломилась. А вот была бы Хрущевская - надо было бы давать. Однозначно.
Снова, как часто бывает в идеологической сфере, очерчен порочный круг: литературное произведение, вызванное к жизни политическими переменами, порождает изменения в миропонимании целого поколения... поколений. Лучше всего суть пертурбаций выразила когда-то моя бабушка: "Мы Сталину верили, так верили!.. А потом нам сказали, что Сталину верить было нельзя".
Тем не менее, повторюсь, книга написана талантливо (о ней до сих пор - и в весьма уважительном тоне - говорят в вузовском курсе) и "производственное" в ней согласуется с реальными потребностями времени. Картинность происходящего еще не доведена ни до абсурда, ни до схематизма. А в дальнейшем...
Мысль о лепте, внесенной производственным романом в развал Державы, была у меня давно, с тех самых студенческих времен, когда я прочла "Битву в пути", впоследствии, к слову, поднятую на щит диссидентствующей интеллигенцией. Но не знаю, дошли бы руки, если бы не вздумалось мне найти одну красивую песню, слышанную в детстве в каком-то фильме. Вбила в поисковик строчки, песню не нашла, но нашла ссылку на фильм с типичным для производственного романа названием "Наследники" (толкование, думаю, особых проблем не вызывает). Скачала фильм, начала смотреть. Выяснила, что в основе - опять-таки художественное произведение, роман Н. Сизова. Вкратце о фабуле: семидесятые годы, где-то в Подмосковье разворачивается комсомольская стройка, в руководстве - осторожничающий ретроград и отважный новатор, среди строителей - юноши и девушки, то есть будет много комсомольских собраний и любовных историй. Только вот незадача: в эти самые годы у меня и отец, и мама секретарстовали в низовых комсомольских организациях и об этих собраниях иначе как с иронической улыбкой или зевком потом не вспоминали. Однако ж и не зная реалий, фильм я наверняка смотрела бы как трагикомедию. Комсомольцы тоже живут в режиме битвы в пути, сражаясь с отвратительными бытовыми условиями (хотя это лето и средняя полоса России), с отсутствием вовремя доставленной техники, с гнилыми рукавицами, недовезенным бетоном и бегством с ударной стройки идейно незрелых подруг. Что это? Искусственно созданные, вымышленные автором, трудности? Или первый (а может, не первый уже) сигнал бедствия? Одним словом, как-то не по себе стало после просмотра фильма. И даже замечательная песня в финале не рассеяла грустных мыслей: не из этих ли борцов против гнилых рукавиц вырастут дяди с мохнатыми лапами, рефлекторно складывающимися в фигу в кармане? Не из них ли, перегнавших недюжинную внутреннюю силу в более прибыльные, нежели ударная стройка, дела, получатся нувориши нового поколения?
Да, в очередной раз убеждаюсь, что искусство, как все, что касается идеологии, - не такое уж безобидное проявление творческой энергии человека! Кризис жанра - наименьшая из бед.