Ясинская Марина : другие произведения.

Орел или решка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   - Жарко, - захныкала девочка и завозилась в укутывавшем ее толстом одеяле.
   Мальчик лет десяти с грязными разводами на щеках покрепче прижал ее к себе, бросил настороженный взгляд за спину, и, изобразив улыбку на перепачканном, измученном лице, деланно весело ответил, шагая по заснеженной узкой тропке:
   - Это потому что лето!
   - Неправда, - наморщила носик девчушка.
   - Правда-правда. Жарко бывает только летом!
   - Но летом я бегаю в одной рубашечке, и меня никто не кутает в одеяло, - девочка перестала возиться и уставилась на мальчика любопытными голубыми глазенками.
   - А это потому, что на самом деле мы с тобой вовсе и не дома, а в далеких-далеких краях, где всегда лето, и всегда жарко.
   Девчушка, готовая уже подхватить игру, напоследок поинтересовалась:
   - Это в тех странах, про которые папа рассказывал? Где люди совсем черные, потому что их кожу сжигает солнце?
   Мальчик кивнул и на секунду зажмурился, отчаянно стараясь удержать слезы. Плакать нельзя - стоит только начать, и потом не остановишься. И думать об отце сейчас тоже нельзя. Нельзя! Это потом, когда он доберется да замка, когда они с сестренкой будут в безопасности за высокими каменными стенами - тогда он будет вспоминать. Может, даже и поплачет втихаря, пока никто не видит. А сейчас - нельзя.
   - Да, - наконец ответил он и снова оглянулся. Густая пелена едкого дыма нагоняла его. В длинном, тяжелом тулупе, цепляющемся за торчащие из-под смерзшейся земли корни и растопыренные колючие ветки, ежеминутно проваливающийся в глубокие сугробы по сторонам узкой, почти невидимой тропки, с сестренкой на руках, он шел медленно. Слишком медленно.
   - Поэтому тебе и надо оставаться в одеяле, - продолжил он. - Или ты хочешь стать черненькой? Будешь такая красивая - светлые волосики, голубенькие глазки - и черная-черная кожа, как-будто ты в печной саже перемазалась. Сейчас я как разверну одеяло...
   - Не надо, - захихикала девочка и перестала возиться у него на руках.
   Резкий треск, раздавшийся сзади, заставил мальчика вздрогнуть. Он обернулся и увидел сквозь густой дым, окутавший глухую чащу, как медленно и неторопливо, словно и не падая вовсе, а величественно склоняясь к земле, рухнул обугленный вековой ствол, переломав на своем пути тоненькие ветви молодых деревьев. Из-под плотной серой пелены в сторону мальчика метнулась размытая тень. Когда она приблизилась, мальчик увидел, что это был тощий волк. Не взрослый, матерый, закаленный многими зимами зверь, но уже и не маленький беспомощный щенок. Так, волчок. Он на секунду замер, глядя мерцающими теплым янтарным светом глазами на застывшие фигуры своих извечных врагов, мотнул остроухой головой, а потом понесся дальше, в укутанную толстым слоем искристого снега, пропахшую льдом и морозом чащу.
   - Что это? - снова завозилась у него на руках сестренка.
   - Закрой глаза, - ответил мальчик и попытался прибавить шагу. - Закрой глаза, и давай поиграем, будто мы с тобой путешествуем по жаркой стране. Вокруг - раскаленные пески, вдалеке - высокие горы и чудные деревья, а ты едешь на лошади. Ну, знаешь, такой странной горбатой лошади, которые там водятся... Рассказывай мне, что ты видишь.
   Сестренка послушно зажмурилась и улыбнулась:
   - Голубое небо - яркое-яркое. Мы с тобой вдвоем едем на одной горбатой лошади, а папа сзади, на другой. Лошадь смешная - она фыркает и мотает головой. И еще - она почему-то не любит соленые горбушки. Прошлый раз, когда мы с тобой остановились у серебряного озера, я ее угостила, а она есть не стала.
   - А что же она ест? - поддерживал разговор мальчик, изо всех сил стараясь идти быстрее. Получалось не очень - усталость брала свое, да и к тому же метель занесла тропку снегом. Мальчик то и дело по колено проваливался в сугробы. Выбираться из них удавалось с большим усилием; цепкие ветви хватали его за полы тулупа, да и ноша с сестренкой, хоть та и совсем маленькая, всего-то четыре годика, становилась все тяжелее.
   Разбушевавшийся пожар неумолимо настигал их. И хотя пламени еще не было видно, мальчик все чаще вдыхал дым пополам с холодным зимним воздухом. А это значило, что огонь все ближе.
   - ...сплела ей венок из цветочков, таких красивых, желтеньких, а она, глупая, не стала на голове носить, взяла и съела. И запила водичкой из озера.
   - А давай покатаемся с тобой на этом озере! Видишь, вон, у берега и лодка как раз стоит... - подыгрывал мальчик, глотая горький запах горящего леса широко раскрытым ртом. Отер рукавом вспотевший лоб, отчего на нем появилась очередная серая полоса, перехватил сестренку поудобнее и снова пустился в путь по занесенной глубоким снегом тропке. Ему обязательно надо добраться до замка.
   - Только каменные стены, - говорил ему отец, - могут защитить от лесного пожара. Только каменные стены. Даже снег не спасет - будет плавиться, как лед на печи.
   Отец...
   Мальчик стиснул зубы.
   Не думать! Не сейчас!
   Не плакать! Закроешь глаза - и того и гляди просмотришь красные плащи гвардейцев. Гвардейцы наместника, несомненно, уже пробираются им на встречу - в блестящих латах, на высоких черных конях.
   Они - самые лучшие, самые смелые, самые сильные. Два года назад, когда разлившаяся речка затопила соседнюю деревеньку, именно гвардейцы спасли тех, кто не смог выбраться сам. А прошлым летом, когда пропали ушедшие по ягоды женщины, именно гвардейцы отыскали их - отыскали, когда деревенские уже перестали надеяться. А уж сейчас, когда бушует такой пожар, они точно разъезжают по лесу, отыскивая тех, кто бежит от огня. И их с сестренкой они непременно найдут. Надо только пройти - еще совсем немного.
   Вот сейчас он проберется через бурелом, дойдет до ельника и услышит ржание коней... Сейчас, пройдет через ельник, вон до того пня - и непременно увидит красные плащи... Вот только пересечет полянку, что раскинулась за старым пнем - и сквозь деревья покажутся гвардейцы... Еще немного... Еще чуть-чуть...
  
   Гвардейцы, удобно расположившись перед гудящим от высокого жаркого пламени очагом, пили густое темное пиво, плещущее пенной шапкой за края дубовых жбанов, и резались в карты.
   - Эге-гей! - радостно воскликнул седоусый гвардеец, сгребая горку монеток в свою сторону.
   - А, может, лучше опять в кости сыграем, а? - подал голос черноволосый крепыш, печально наблюдавший за тем, как его более удачливый товарищ ссыпает мелочь себе в карман.
   - Да ты просто в кости мудрить умеешь, а в карты - нет! - довольно засмеялся седоусый.
   - Неправда! - вспыхнул черноволосый. - Я всегда по-честному играю!
   - Ага, - ухмыльнулся тощий рябой гвардеец, тасующий пухлую засаленную колоду, - По-честному шесть раз подряд дубли выкидываешь, как же!
   - Так не только я! Вон он тоже так умеет, - и черноволосый обиженно ткнул пальцем в молчаливого сероглазаго гвардейца, равнодушно слушающего перепалку.
   Тяжелая дверь резко распахнулась - гвардейцы лихо повскакивали со своих мест, безуспешно стараясь одновременно вытянуться, задвинуть подальше колоду карт, прикрыть рассыпанную по столу мелочь и спрятать тяжелые жбаны.
   Вошедший офицер, лейтенант с золотистыми эполетами на плечах и шпагой на поясе, постукивающей о высокие сапоги, сурово оглядел четверку, нахмурился и рявкнул:
   - Почему в караулке? Почему не в разъезде?
   Гвардейцы молчали; лейтенант переводил горящий взгляд с одного на другого. Молчаливый равнодушно смотрел прямо перед собой, рябой нервно поглядывал на седоусого, седоусый был занят тем, что пытался придать своему лицу выражение услужливое и виноватое. Черноволосый же не вытерпел затянувшегося молчания и промямлил:
   - Так мы это... того...
   Офицер грозно нахмурился.
   - Ну... - продолжил черноволосый, - все уже здесь, в замке.
   - Все в замке, говоришь? А если кто в лесу заплутал?
   - Так мы это... того...
   Взгляд начальства смущал черноволосого, отчего он с каждым мигом становился все косноязычнее.
   - Свой участок мы уже объехали, и всех, кого нашли, доставили в замок, - неожиданно подал голос молчаливый.
   - Объехали? - недоверчиво спросил офицер.
   - Так точно, - пришел в себя седоусый. - Объехали, внимательно все осмотрели, и только потом, убедившись, что никого не осталось, вернулись.
   - Ну-ну, - ворчливо протянул лейтенант. Глянул на валяющиеся на столе карты, на полупустые жбаны, и добавил: - За сегодняшнюю службу наместник распорядился выплатить гвардейцам двойное жалование - за, значит, спасение людей от пожара.
   Уже на входе обернулся, снова грозно глянул на засаленную колоду, и добавил:
   - Если узнаю, что кто еще живой до замка доберется, пока вы, обормоты, тут, в караулке просиживаете и в карты режетесь... Ох, не сдобровать вам тогда!
   Тяжелая дверь захлопнулась за офицером. Гвардейцы уселись за стол. Седоусый присосался к жбану, рябой выдохнул, а черноволосый принялся тасовать карты.
  
   Идти в дыму с каждой минутой становилось тяжелее. Мальчик кашлял и тер одной рукой слезящиеся глаза. Другой прижимал к себе завернутую в одеяло сестренку. Она уже давно забыла про увлекательную игру в путешествие по далекой стране со странными горбатыми лошадьми, и теперь испуганно оглядывалась, крепко обняв брата за шею.
   Звук гудящего пламени становился все громче; если оглянуться, позади, в дыму, было хорошо видно бушующее пламя.
   - Смотри! - вдруг воскликнула сестренка и протянула руку куда-то влево.
   - Что? Что там?
   - Красные плащи! Это гвардейцы, да?
   Мальчик прищурился. В колышащейся серой пелене и правда были видны алые всполохи. Сердце вздрогнуло от радостного предвкушения, и мальчик что было сил припустил в ту сторону. Дым там становился все гуще; сестренка, поперхнувшись гарью, громко закашлялась, а мальчик, щуря слезящиеся глаза, из всех сил кричал:
   - Мы здесь! Эй! Мы здесь!
   И только почти дойдя до места, где почудился ему алый гвардейский плащ, он понял, что то были всего-лишь красные языки пожара. Огонь жадно лизал ледяные деревья, взбирался юркими сияющими змейками по вековым стволам, с шипением набрасывался на снег и лед.
   Огонь окружал их теперь с двух сторон.
   Мальчик, не разбирая дороги, ринулся обратно. Проваливался в глубокие сугробы, порой, по пояс, и отчаянно, из последних сил вырывался из обжигающего плена. Сестренка задыхалась, и кашель сотрясал ее так сильно, что мальчику казалось, он не удержит ее на руках - уронит. А поднять уже не хватит сил.
   Деревья рушились с оглушающий треском. Жар шершавым языком драл лицо, касался кожи рук, раскаленным металлом с каждым вдохом вливался в горло.
   Мальчик продирался через горящую чащу, не разбирая дороги, казалось, целую вечность. Прижимал к себе сестренку, прикрыв ей лицо краешком одеяла, чтобы она могла дышать. Он видел только ее испуганные голубые глазенки, из которых вот-вот готовы были политься слезы, и ощущал, как она вздрагивает от грохота очередного падающего дерева и пытается покрепче прижаться к нему. Из последних сил бормотал:
   - Еще совсем чуть-чуть. Потерпи. Вот-вот появятся гвардейцы.
   Он не знал, кому говорил, кого хотел отвлечь - её или себя. Но продолжал говорить, хрипло выталкивая из пересохшего горла короткие фразы:
   - Помнишь, тебе очень понравились... их нарядная форма... длинные плащи и черные кони... Еще немножко, и мы до них доберемся... Они возьмут нас к себе в седло... и ты будешь ехать впереди... Будешь держаться за гриву лошадки...
   Иногда сестренка подавала голос:
   - А можно, я лошадке косички заплету?
   - Можно, - хрипло кашлял мальчик и затравленно оглядывался. Он давно уже сбился с дороги, пытаясь уйти как можно дальше от огня. Не мог сообразить, в какой стороне замок. Не мог найти ни одной знакомой приметы в погибающем в жарком огне лесу - в том самом лесу, который он, сын лесника, знал как родной дом.
   Сестренка перестала подавать голос. Откинув край одеяла, мальчик увидел, что у нее закрыты глаза, а голова бессильно мотается из стороны с сторону. Страх и отчаяние почти захлестнули его с головой; мальчика качало из стороны в сторону, и казалось, вот-вот, еще секунда, и он рухнет вместе со своей ношей прямо на покрытые черной гарью сугробы. Но...
   Мальчишка упрямо стиснул зубы.
   "Она просто потеряла сознание", - повторял он про себя, упрямо делая шаг за шагом. "Она просто потеряла сознание. Скоро я выйду из леса, а уж там-то точно будут гвардейцы. Они увидят нас и увезут на своих лошадях. Скоро. Совсем скоро."
   Ноги погружались в ледяную глубину сугробов и подгибались. Руки разжимались сами собой, завернутая в одеяло сестренка становилась все тяжелее. В спину дышало обжигающим жаром.
  
   Завистливо глядящий на кучу монеток, которые молчаливый сгреб к себе в карман, рябой спросил:
   - Как это ты так ловко сообразил, а? Ну, когда офицер спросил про разъезд.
   Тот в своей обычной манере пожал плечами и промолчал.
   - А что - вполне здравая мысль, - подал голос седоусый, со стуком ставя жбан на стол. - Все, кто от пожара вовремя ноги унес, уже в замке. А кто не успел - так и так в лесу сгорят. Вон, глянь-ка, пламя даже снег жрет.
   - А если все-таки есть еще кто живой? - подал голос рябой.
   - Ну, так пожар это вскоре поправит,- рассудительно ответил седоусый. - Раньше или позже, в этом пожаре сгинут все, кто вовремя не убрался.
   - Может, все-таки, нам стоило проехаться хотя бы разок? Ну, по самой кромке леса? - все еще сомневался рябой.
   Тут возмущенно вскинулся черноволосый:
   - Совсем дурак! Самим в это пекло адское соваться? Нет уж, по мне - так куда лучше в караулке, у очага сидеть, пивцо попивать да в картишки резаться, чем шею свою подставлять ради неведомо кого... Сдавай!
   - И двойное жалование получать, - довольно добавил седоусый. - Да, хорошо. Почаще б такое случалось - мне лишние монеты совсем помешают!
   - А на что они тебе? - заржал рябой. - Все одно в кости ему вон продуешь, - кивнул он на черноволосого.
   Тот сделал вид, что не расслышал и принялся сдавать карты. Молчаливый не спеша встал, подошел к смотровому окну, приоткрыл ставни. Выглянул. За белым полем высился алый, в густом шлейфе черного дыма, лес. Пожар полыхал вовсю, огонь подбирался уже к самой кромке. В яростно гудящем пламени обугленные, почерневшие стволы деревьев казались костлявыми руками, тянущимися к небу.
   Молчаливый прикрыл ставни, снова уселся за стол. Зевнул, взял сданные карты. Ухмыльнулся довольно и потянулся к карману. За монетами - повышать ставки.
  
   Ослепительное сияние жгло даже сквозь закрытые веки. Казалось, огонь полыхал повсюду, и от него вот-вот займется длинный тулуп и толстое одеяло, в которое завернута маленькая сестренка.
   Яркие языки пламени больше не казались плащами гвардейцев. Так долго боявшийся спутать их с огненными всполохами, мальчик перестал всматриваться. Каждый шаг давался как последний. Мальчику казалось, что следующего он сделать уже не сможет. Но он делал его. И потом еще один. И еще. И еще...
   Он не разбирал дороги и уже не думал о том, в которой стороне замок. Может, он идет правильно, а, может, наоборот - направляется в самое пекло. Это не имело значения. Весь мир сошелся на бесконечном следующем шаге.
   И только когда нога неожиданно провалилась в обжигающую воду, он поднял голову и огляделся. Огонь бушевал прямо за спиной. А впереди был широкий ручей. Обычно скованный льдом намертво, на всю зиму, он ожил, словно весной, от нестерпимого огненного дыхания пожара. Тоненький подтаявший лед был покрыт толстыми трещинами и глянцево блестел в всполохах яркого пламени. А у самой кромки подтаявшей воды, вывалив наружу розовый язык, лежал тощий окостеневший волчок, и потухшие его глаза казались кусочками застывшего мутного янтаря.
  
   - Давай, давай, не жмоть! - довольно захохотал седоусый. - Давно пора тебе на своей шкуре испытать, каково это, когда не ты, а тебя обдирают!
   Черноволосый недовольно отсчитал несколько монет и кинул их на стол. Глухо звякнув, они покатились по грубым доскам.
   - Все, - сказал он, решительно поднимаясь из-за стола. - Иначе ты меня без порток оставишь. И вообще - в карты я с тобой больше не играю - только в кости.
   Седоусый глухо хохотнул:
   - Ага, жди!
   Тем временем прилично окосевший рябой с гулким стуком поставил на стол опустевший жбан.
   - Да ты который уже выдул? - вскинулся седоусый.
   Рябой булькнул что-то неразборчивое и, шатаясь, направился к двери.
   - Ты куда? - окликнул его черноволосый.
   - В уб.. в уборную.
   - У-у, пьянь! Да с тебя офицер шкуру сдерет, если увидит в таком состоянии. Особенно - сегодня. Предполагается, что мы весь день мужественно людей из огня вытаскивали.
   - Да, - вмешался седоусый, - или-ка ты лучше прямо за дверью отлей. Нечего начальство лишний раз злить - они и без того уже все взъерепененные.
   Рябой послушно отправился на улицу, а седоусый продолжал разглагольствовать:
   - И что все так переживают? Ну, кто подохнет в этом огне? Я понимаю, если бы нас отрядили благородных вельмож, рыцарей там, церковников или придворных дам спасать. Да нет же - тут голытьба да деревенщина. И вот ради них надрываться? Ха! Они все одно наплодят себе еще - и не без нашей помощи, да? - весело подмигнул он черноволосому.
   Тот осклабился.
   - А что - в замок от пожара, поди, все окрестные деревни сбежались. Может, поищем себе какую пригожую селяночку? Эй, ты пойдешь? - обратился он к молчаливому. Тот оторвал взгляд от жаркого очага, в котором трещало и громко шипело только что подкинутое им полено, и, как всегда, пожал плечами.
   И тут с улицы вдруг раздался дикий - и совершенно трезвый - крик рябого.
  
   Выбравшись на другой берег ручья, мальчик без сил рухнул на землю - мокрые, заледеневшие ноги больше не держали его. Он с трудом приподнял край одеяла - сестренка так и не пришла в себя.
   "Оно и к лучшему" - подумал мальчик и предпринял отчаянную попытку подняться. Не вышло - он снова без сил упал на землю. Прижавшись горящим лицом к укрывавшему землю колючему снегу, он смотрел на окоченевшего волчка, безжизненно таращившего на него застывшие янтарные глаза с другого берега ручья.
   А огонь всё приближался - уже занялись деревья, распростершие свои ветви над водой. Опершись на дрожащие руки, мальчик встал на колени. Подполз к сестренке, встал и попытался поднять ее на руки. Не смог, и тогда он решительно скинул с себя тяжелый, цепляющийся за острые ветки, мешающий идти тулуп.
   Отец строго-настрого запретил его снимать:
   - Толстая ткань защищает от огня.
   Отец...
   Мальчик без сил прислонился к толстому стволу. Не позволять себе думать о том, что случилось с отцом, больше не было сил.
   Обожженные щеки защипало. Мальчик сердито вытер слезы, решительно вздернул подбородок. Он уйдет - он уйдет от пожара.
   Ему показалось, что впереди, среди высоких деревьев, до которых еще не добрался жадный огонь, показался просвет.
   Ох, сколько раз ему уже чудились спасительные алые плащи гвардейцев в всполохах пламени! Может, и это всего-лишь очередной обман?
   Мальчик встряхнул головой, гоня прочь сомнения. Там просвет. Там кончается лес. А, значит, замок уже совсем рядом.
   Поднять на руки сестренку все-таки не удалось. Тогда он покрепче укутал ее в одеяло, связал углом два конца и кулем поволок ее по земле.
   Жаркое пламя дышало в спину, а впереди сквозь стволы деревьев уже отчетливо виднелось чистое, укрытое снегом поле, за ним - каменные стены замка, высокие остроконечные башни и приземистая домушка караульни.
   Мальчик даже не сразу понял, что выбрался из леса - он не сводил взгляда с замка. Упорно волок за собой одеяло, в котором лежала сестренка, и делал шаг за шагом. Уже почти все. Вот теперь они и правда спасены: лес позади, а на крыльце караулки - четыре высокие фигуры в ярко-красных плащах. Гвардейцы.
   Надежда придала ему сил. Он смог поднять сестренку на руки и заставил себя сделать еще один шаг. И еще один. Не сводил глаз с красных фигур, словно боялся, что они исчезнут, едва он отведет взгляд. По чумазым щекам мальчика катились слезы, а он, глядя на развевающиеся плащи, которые мерещились ему в пожаре весь этот мучительно-долгий день, улыбался. И делал еще один шаг.
  
   На вопль рябого выбежали все, даже молчаливый. Так и не застегнувший штаны рябой трясущейся рукой указывал на слепящий огонь, жадно пожирающий лес.
   - Что? Что? - спрашивал седоусый, пытаясь высмотреть, что там разглядел рябой. А тот, вытаращив глаза, все тыкал рукой в сторону гибнущего леса и невнятно мычал. Черноволосый козырьком приложил ко лбу ладонь, а молчаливый прищурился.
   И тут они увидели крохотную фигурку, вышедшую, казалось, прямо из огня на белое поле. Какой-то подросток. В одной рубашке, без тулупа, без мехового жилета, он медленно, неимоверно медленно делал шаг за шагом, оставляя позади гневно ревущее пламя, и кого-то нес на руках.
   Рябой непослушными руками застегнул-таки штаны и направился было за угол, как его крепко схватил за плечо черноволосый.
   - Куда это ты собрался?
   - Н...Н... На конюшню, - заикаясь, выдавил рябой и снова махнул в сторону шатающейся фигурки, медленно бредущей к замку.
   Седоусый потрясенно качал головой.
   - Ну, и что делать будем? - наконец выдал он.
   Черноволосый, все еще удерживая одной рукой рябого, прищурился, глядя на с трудом переставлявшую ноги фигурку, и задумчиво протянул:
   - Лейтенант узнает - и полетят наши головы.
   - Так что делать будем? - повторил седоусый.
   Гвардейцы молча, не глядя друг на друга, наблюдали за шатающейся, явно из последних сил бредущей по снегу маленькой фигуркой, и ветер трепал их длинные красные плащи.
   Неожиданно шаг вперед сделал молчаливый. Запустил руку в карман, пошарил и неторопливо вынул монетку. Высоко подбросил вверх - монетка завертелась, засверкала, отражая отполированными гранями далекий пожар; поймал, накрыл, не глядя, ладонью и спокойно произнес:
   - Орёл - мы едем и забираем их в замок. Решка - делаем так, что об ублюдках никто никогда не узнает.
   В наступившей тишине, нарушаемой лишь отдаленным треском горящего леса, молчаливый медленно убрал закрывавшую монету ладонь.
   - Седлаем коней...
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"