Аннотация: Рассказ написан на весеннюю Рваную Грелку 2021 с заданной темой "THE OTHERS Or FEATHER AND FUR - the Art of ShapeShifting"
- Остались шкура неубитого медведя и кусок дерьм... дерева.
- У меня и так недовесок, - жалобно пробормотал Аист, оглядывая склад, над воротами которого клубилась надпись "ДАРЫ", за сутки превратившись из ослепительно-солнечной в бесформенно-серую. - Ему край сегодня, завтра поздно уже будет.
- А чего последним в очередь встал? Хотел чего получше - надо было раньше приходить. Сегодня уже закончилось, - неясные очертания фигуры за прилавком сформировались в подобие фиги с длинным торчащим пальцем. - Шкура или кусок?
- Ну какая шкура, он и так недоношенный, еле выпросил. Что же его, еще и без дара оставлять? А дерево - это что за дар?
- Просто дерево. Ну, как дерево... Когда дар дровосека забирали, от него кусок отлетел да завалялся. Щепка, в общем.
- И кем он с нею станет?
- Да откуда мне знать. Склад закрывается, или бери, или уходи.
- Да как же уходи, без дара они ведь и не люди вовсе.
- Тогда бери щепку или завтра для вас уже не настанет.
Аист поправил сверток, висевший на клюве, смахнул в него сиротливую щепку и спланировал вниз. Сегодня заканчивалось, а под расправленными крыльями тянулся только мрачный нескончаемый океан леса. Оставалось несколько лучей заходящего солнца, стремительно исчезавших в пасти ночи. Где же эти люди, в конце концов?
Последний луч ударился обо что-то и отразился красновато-желтой вспышкой. Аист спланировал вниз и скинул свой груз у почерневшего порога. Бережно поправил щепку, долбанул со всей силы клювом в дверь и исчез.
Сегодня закончилось. Он успел.
***
- Балбесина-куролесина, сколько можно втолковывать в твою башку - на тропу не наступай. Петлю о дерево потри, запах сбей. Вяжи крепче, оборотов не жалей, иначе уйдет зверь.
Своих пальцев дед не жалел - все проволокой исчерчены. У Ная свежий порез еще не затянулся, но боль не так мучила, как память о вылезающих из орбит глазах еще живого зайца. Заяц повис на лапе вниз головой, схваченный тонким браслетом силка и умолял Ная отпустить его. Белое пушистое облако должно было беззаботно скакать по лесу, а не дергаться в конвульсиях, испуская волны страха. На какое-то мгновение зайца, Ная и деда накрыло тенью. Най зажмурился и вцепился деду в ватную штанину - спрятался от первой в своей жизни смерти. За что получил внушительный подзатыльник.
- Небось не в городе живешь, магазинов в лесу нетуть, пропитание самому добывать нужно.
Город Най знал из телевизора. Телек был постоянно включен, и иногда рябь на экране сменялась долетавшим сигналом в виде отрывка фильма, концерта или передачи про разные непонятные штуки. Жизнь тогда останавливалась, дед и Най жадно всматривались в мелькавшие картинки. С небольшой разницей: дед ругал все, что видел в телевизоре, а Най мучительно сдерживал восторг от того, что существует еще какая-то жизнь, кроме его с дедом жизни среди высоченных стволов и больших сугробов зимой. Город манил.
Самый редкий зверь в этих краях, автолавка, появлялась раз в месяц и ругалась голосом красногубой тетки. Она привозила деду пенсию, которую он тут же отдавал обратно, затариваясь крупами, сухарями и другим съестным, чего в лесу не водилось. А также спичками, патронами и сигаретами.
Тетка тоже твердила про город, про отсутствие ответственности у деда, и Най удивлялся, почему дед не может купить в автолавке ответственность вместо вонючих сигарет.
А зайца Най вырезал из дерева маленьким ножичком. Очень похож получился. Придет зима, заяц оживет и ускачет к себе домой, в лес. И не будет больше приходить к Наю, тараща кровавый глаз и замирая под утро окоченевшим трупиком.
***
Грузовик летел по дороге птицей, взметая длинный шлейф пыли. Был разгар лета, солнце трогало Ная через открытое окно, оставляя теплые следы на коже, целовало в правую щёку, туда, где пробивались редкие волосинки, которые дед учил пропалывать бритвой.
Над полями со строчкой-дорогой кружила одинокая белая точка. Город приближался с каждым поворотом колеса, но Най очень боялся, что они случайно проедут мимо, и он опять не увидит город.
Бывший лесник помер, оставив сироту сиротой во второй раз. Ная определили в большой дом, о котором он никогда никому не расскажет.
Дом оказался совсем не похож на город из телевизора. Там у Ная появилось второе имя - папа Карло. Обидное имя, хотя и над его первым именем, Най, тоже смеялись. А кто-то у врача подсмотрел в его документы, и появилось третье имя - Недоносок, а потом еще и еще, обиднее прежних: Дебил, Урод, и совсем уж непонятное - Даун. Най точно не знал, но почему-то думал, что имена даются не для того, чтобы над ними смеялись.
В скудном барахле, оставшемся Наю от деда, завалялся маленький ножик, оставлявший следы в податливом дереве. Край стола в классе тоже был деревянным, и на нем вырос красивый орнамент из листьев, которые дед учил узнавать. Самым красивым получился бы кленовый лист, но его Най не успел дорезать. Разбираться в листьях учителей никто не учил; такого деда, как у Ная, ни у кого не было.
Стащив отобранный ножик, Най вырезал из чурбачка, оставшегося от опиловки дворовых деревьев, портрет. Получилось похоже, хотя Най не был уверен, что помнит все морщины, из которых состояло дедово лицо. Он прятал деда в библиотеке за книгами-старожилами, про которые не помнила даже библиотекарь. Приходил туда иногда, брал книжку для виду, доставал чурбак и разговаривал с дедом мыслями.
"Ну что, балбесина-куролесина, как жизнь?" - говорил дед.
"Когда ты заберешь меня домой?" - спрашивал Най.
Некрасивый белобрысый мальчик подкрался совсем неслышно, когда Най в очередной раз ходил в гости к деду. Он схватил чурбачок и выкинул его в открытое окно. Под окном жгли листья, и огонь обращал красно-желто-зелено-золотистое в белесо-черное. Морщины деда быстро покрыла маска из светящейся красным черноты.
У Ная выдернули воздух из горла, и, чтобы вернуть его обратно, он замолотил руками, разбивая их о столы, шкафы и лицо некрасивого мальчика.
Маска деда выросла, открыла черный рот-клюв и проглотила Ная вместе с криками, которые, как гвозди, впивались в его голову.
О большом доме Най никогда никому не расскажет, - все записано со слов свидетелей. А Най после белой, как снег, комнаты, в которой очень хорошо было спать, ехал в машине и очень боялся, что они случайно проедут мимо, и он опять не увидит город.
***
Книги, много книг, очень много книг.
Старенькая библиотекарь помнит их все, и те, что на работе, в интернате, и те, что стоят дома, и даже те, которые прячутся во втором ряду на нижней полке шкафа, заставленного раскладным креслом. На кресле теперь спит Най. И у него снова одно имя. Его "увнукарили", как говорит Наталия Петровна, бабушка Наташа, бауш Натауш.
Она договорилась, чтобы Ная приняли в специальную школу, откуда приходили учителя и задавали много уроков. Очень трудных уроков.
А еще Най теперь сам ходил в магазины, гулял между огромными стволами домов, и нет-нет, да оглядывался, не смотрит ли на него кто по телевизору, как он живет тут, в городе.
У Бауш Натауш кроме книг жили фигурки разные: из стекла, из керамики, из металла, с эмалью, с камешками разноцветными, с золотинкой и серебринкой. А самые теплые, самые красивые - деревянные.
"Бауш, это что?"
"Птица, Наюшка, птица счастья. В старину такие делали. Только крыла у нее одного нет, разбилось однажды счастье".
Как-то раз Най нашел у бауш книжку, в которой были одни только картинки. На одной из них, где рядом с девушкой, очень похожей на бауш, стоял молодой парень, Най увидел счастье. И даже не новенькая деревянная птица в руках девушки Наташи была этим счастьем - оно глядело на Ная ее, бауш Натауш, глазами, укутывало в тепло и радость всех, на кого смотрели эти глаза. А может, все-таки именно птица делала бауш счастливой?
На деревянные полоски ушла вся кухонная доска, и все равно для одного пера дерева не хватило. Второе крыло оставалось щербатым, а счастье - ущербным. Такое не будет согревать ни его, ни бауш.
Кусок дерева нашелся в странном месте - в коробке с вещами из лесной избушки. Серый, неподатливый, но перо из него получилось что надо. Най повесил птицу над батареей в оконном проеме, и она парила в воздухе, крутилась как волчок, подхваченная теплыми воздушными течениями.
И все-таки дело оказалось в птице. Она как-то была связана с тем, что на картинке у бауш был большой живот, и с тем, что в ее дом так и не пришло маленькое счастье.
"А сейчас пришло?" - спросил Най, поправляя перья птицы так, чтобы она летела еще быстрее.
"Пришло, Наюшка, пришло".
Но бауш могла и не говорить этого, - Най сам увидел, ему стало очень тепло.
***
Зимы в городе были не такими, как в лесу - они были ленивыми. Не нужно дрова таскать, не нужно отдирать пальцами лед, чтобы добраться до воды в роднике, не нужно лопатой резать снег, вместо тебя это сделает большая машина. Наю даже стали нравиться зимы. Но еще больше ему нравилось то, что каждую зиму бауш делала вкусный торт и ставила на него разноцветные свечки, которые надо было задуть все сразу. Наю казалось, что бауш хитрит и свечек всякий раз становится больше. В этот раз он решил их посчитать, несколько раз сбился, но решил, что их все-таки двадцать. Или тридцать. Столько, сколько пальцев на руках и на ногах, и еще совсем чуть-чуть.
Сколько чуть-чуть, Най посчитать не успел - сверху, с окна, упала птица счастья, ее крылья рассыпались по полу, а серая щепка-перо переломилась напополам. И бауш не спросила, что случилось. Ничего не спросила и даже не встала с кровати, чтобы прибрать деревяшки и сказать: "Ну ничего, Наюшка, руки у тебя золотые, поправишь".
Разбудить бауш тоже не получилось, и Най понял, что счастье ушло из бауш насовсем. Он отошел от кровати и через окно запустил в комнату зимнее холодное утро. Забрался на подоконник и долго смотрел вверх, на золотой круг в небе. Потом взмахнул черно-белыми крыльями и полетел ему навстречу.
***
- Какой дар выбираешь? Есть красота, сочинительство музыки... А вообще, советую, возьми что-нибудь из финансовой сферы - эти сейчас в тренде.
Аист переступал длинными ногами в нерешительности.
- Новенький, что ли? Давай, хватай что-нибудь и не задерживай очередь. Хитрость еще хорошо берут, возьмешь?
- Н-нет. А щепка у вас есть?