Аннотация: Невероятное приключение профессора Крейзи в стране Шахмат
"ХОД СЛОНОМ, ИЛИ НЕПРИДУМАННАЯ ИСТОРИЯ, РАССКАЗАННАЯ ПРОФЕССОРОМ КРЕЙЗИ"
***
А расскажу-ка я вам о моем друге, Психикусе Крейзи, замечательном человеке, профессоре прикладной магии, почетном члене Исчезающего Клуба, создателе уникальных зелий и редкостных творений живой и почти живой природы. Человеке широкой души и не менее широких познаний, при том, что более тощего создания я еще не встречал.
Однажды, лет двадцать пять назад, я случайно забрел в одно из дальних подземелий нашей Академии. Это, скажу я вам, одно из самых удивительных мест, в которые я попадал. Уходящая вниз по спирали лестница привела меня к массивной двери, обитой проржавевшими металлическими листами. Она вся заросла черной плесенью. Открыв ее, - хотя здесь скорее уместно "отодрав от стены", - я оказался в полутемном помещении с низким потолком и закопченными стенами, испещренными загадочными знаками. В просветах между ними прятались изображения странных существ.
В центре комнаты над низеньким столом с массой колб, реторт, банок, бумаг, свитков и еще каких-то неведомых мне предметов, склонился худой высокий человек в ярко-зеленой мантии странного покроя. Поначалу мне показалось, что это даже не человек, а одно из тех созданий, что притаились в настенных каракулях. Кипенно-белые пряди волос торчали в невообразимом беспорядке. Рукава, изрезанные на тонкие полоски, свисали вниз от самого локтя. Вы будете удивлены, но, как впоследствии оказалось, каждая полоска представляла собой рецепт зелья, новую формулу или поэтическую строчку, пришедшую в голову ученому.
Я окликнул незнакомца, и тот мгновенно повернулся, осыпав меня какой-то вонючей дрянью, похожей на пыль. И, как я позже узнал от самого Психикуса, я превратился в жабу. Впрочем, сдружились мы сразу, как только недоразумение выяснилось. И наша теплая дружба длилась двадцать лет, пока бедняга не исчез бесследно при проведении очередного эксперимента. Но не будем о грустном.
Вечерами мы любили сидеть с ним за чашечкой чая из белены, закусывая этот ароматный напиток хрустящим поганковым печеньем, и рассуждать о новых экспериментах и возможностях невозможного. В один из таких вечеров Психикус поведал мне леденящую кровь историю, произошедшую с ним в молодости. Я невзначай заметил в разговоре, что-де неплохо было бы сыграть партийку в шахматы, пока мы не покрылись паутиной от скуки, как вдруг лицо моего собеседника пошло пятнами, правая нога задергалась, а крахмальный воротничок впился в подбородок. Моему удивлению не было предела. Немного придя в себя, Психикус, еще взъерошенный, дрожащим голосом попросил меня никогда больше не произносить при нем страшных слов "шахматы" и "паутина". На изумленные вопросы он только махал руками, не в силах говорить. Мне с трудом удалось отпоить его валериановыми каплями пополам с кукушкиными слезами. После долгих уговоров он, наконец, согласился поведать мне причину своего ужаса.
Началась эта история в той самой лаборатории, где проводил свои опыты и, собственно, жил мой друг. Психикус, как всегда, разрабатывал очередное оригинальное зелье для уменьшения роста гривы плесневых питонов.
Впрочем, в память о друге, я, пожалуй, расскажу вам эту историю от лица ее героя. Так, как поведал ее профессор.
***
"Итак, я стоял у своего рабочего стола и держал в руках пробирку с опытным образцом. За прозрачным стеклом брошенный в зелье волосок плесневого питона уменьшался на глазах. Что же, думал я, половина дела сделана. Осталось проверить эффект зелья на многочисленной растительности этих мохнатых пресмыкающихся. Дело в том, что плесневые питоны в те времена наводнили Академию в огромных количествах, поселяясь за плинтусами. И когда наступал очередной сезон их весенней линьки, все сотрудники, студенты и посетители Академии рисковали оказаться с носом, распухшим до величины крупного помидора, или быть прикованными к больничной койке из-за невероятно-чихучей аллергии. То, что шерсть плесневых питонов вызывает аллергию, до сих пор умалчивается общественностью и официальной наукой. Впрочем, как и само их существование. Лишь единицы знают правду, в том числе и ваш покорный слуга. Но вернемся к событиям злосчастного утра, когда в своих руках я держал решение чужой проблемы, не подозревая, что мои собственные проблемы уже начались. Искры, исходящие от уменьшающегося волоска привлекли внимание чересчур зоркой ко всякому блеску прыгучей черепахи, обитавшей в недрах моей лаборатории в стеклянном аквариуме. Это создание славится чрезвычайной любопытностью. Оно может вытягивать язык на полкомнаты, чтобы "пощупать" объект своего интереса. К тому же я, кажется, забыл тогда закрыть крышку ее обиталища, был слишком увлечен своими мыслями, и хулиганке удался ее маневр. Пробирка выскользнула из моих рук. Зачарованная, она не разбилась об пол, а лишь опрокинулась, но ее зеленоватое содержимое полностью вылилось и растеклось лужицей, попутно уменьшая все предметы на своем пути и тут же испаряясь. Мой великолепный лунный ковер работы известной сирены, скукожился в том месте, куда попало зелье. Но надо же было такому случиться, что под действие зелья попала и одна из шахматных фигур, рассыпавшихся после очередной партии с невероятно нервным представителем разумных кактусов. Я уже не припомню, был ли это белый слон с черной, или белой диагонали, но я тогда подумал, что досадно было бы потерять хоть одну фигуру из редкого шахматного набора, оставшегося мне в наследство от прадедушки. Тому, в свою очередь, они тоже достались от предка, чей предок играл этими же фигурами с самим Верховным Джинном.
Расстроенный таким поворотом событий, я, как истинный изобретатель, сразу же начал соображать, каким образом вернуть все на свои места. Ковер терять было не менее обидно, чем слона. Все осложнялось крошечной деталью. Дело в том, что стандартное уменьшающее зелье само по себе не редкость, равно как и увеличивающее. Оба они всегда имелись в моем распоряжении. Но плесневые питоны принадлежат к редкой породе тварей, на которых большинство известных магических средств не действует. Поэтому я потратил несколько лет для нахождения нужной мне формулы. И надо же было так опростоволоситься в конце работы. Ведь неизвестно, сколько времени понадобилось бы, чтобы нейтрализовать действие нового изобретения, от которого, к тому же, не осталось ни капли. А шахматный слон к тому времени мог затеряться на полу. Да и вообще сгинуть, как только здесь появилась бы с очередным визитом чистоты и порядка моя двоюродная сестрица Берта. Не раз она заставляла подниматься мои волосы дыбом при виде стройного парада бутылочек и колб на полках шкафов, и жутко ровных стопочек рабочих записок. Целые недели я тратил на возвращение лаборатории во вменяемое состояние. Недалекие люди вроде Берты считают это состояние хаосом! Что ж, настоящую науку им не понять.
Но я отвлекся. До самого вечера я не мог думать ни о чем, кроме как об исправлении собственной глупости. Горестные мысли и робкие формулы сопровождали меня, когда я в ночной пижаме и любимом колпаке залез под одеяло, не рассчитывая сомкнуть глаз всю ночь. Но судьба распорядилась иначе.
Среди ночи я все-таки заснул. Но тут же проснулся от тихого шушуканья. В свете единственной свечи, стоявшей на столе, происходило какое-то неведомое движение. То и дело на ближайшей стене появлялись и исчезали черные силуэты остроконечных шапок и увенчанных коронами голов. Остальное действо было скрыто от глаз темнотой. Я попытался нащупать палочку под подушкой, где она лежала по ночам, навевая мне сказочные сны, но кроме пустоты там ничего не оказалось.
Тени на стене тем временем росли, и вскоре я с ужасом увидел на краю стола их обладателей. Конечно, никого не удивишь шахматными фигурами, но сейчас они были живыми и двигались по своей воле, угрожающе выставив в мою сторону пики, башенные орудия и мечи. И хотя я понимал, что столь крошечное войско вряд ли могло причинить вред такому великану, как я, внутри росло нехорошее предчувствие. А когда я сообразил, что передо мною находятся фигуры только одного, белого цвета, тревога окрепла. На всякий случай я замер, делая вид, что меня нет. И последнее, что увидели мои глаза - большая зеленоватая капля, падающая сверху.
Меня окутали неприятные ощущения. Представьте, если вас, скованного по рукам и ногам, пытаются запихнуть в крошечный футляр, толкая со всех сторон в каждую клеточку тела. Я стремительно уменьшался. Шахматы использовали против меня мои же собственные запасы!
Сияние свечи исчезло, наступила полная темень, и я почувствовал, как нечто твердое сжимает мои руки. Затем меня волоком протащили по пружинящей поверхности и водрузили порядком измученное тело на что-то твердое и покатое. Через несколько мгновений сумасшедшей тряски я потерял сознание, что было скорее благом, чем недостатком.
***
Первое, что поразило меня, когда я приоткрыл глаза, - вытесняющая мою полихромность двуцветная картина мира. Только белое и черное. От моих ног к стене тянулась толстая черная цепь. Вместо любимой изумрудной пижамы на меня варварски натянули тесную белую мантию с узкими рукавами. В середине комнаты, пол которой, конечно же, был мерзко-шахматной расцветки, стоял пустой стол из черного мрамора. Гладкая поверхность отражала блики снежно-белых свечей. Совершенно очевидно, что я был здесь пленником, и уверенно мог сказать, чьим именно пленником. Но зачем!? Месть? Наказание? Неужели падающая зеленая капля будет последним цветным пятном, которое я увидел.
Надо осмотреться.
Я встал, громыхнув цепью. Все, что здесь могло называться мебелью, было сделано из твердого камня. Мое жесткое ложе, стол и кресло, больше похожее на табуретку со спинкой. Нехитрым способом я убедился, что до двери мне не дотянуться. Сама дверь заинтересовала меня исключительно формой, тогда как ее белизна на фоне клеточной стены ужасно резала глаза. Каких только дверей я не видел на своем веку! Эта же представляла собой удлиненный кверху треугольник со срезанной вершиной. Не думаю, что мои воспоминания достанутся несведущим в науке людям, но воспользуюсь их термином: трапеция - вот чем являлась эта дверь.
Но самым омерзительным ощущением оказалась исключительная стерильность. Эти сверкающие белизной, нетронутые ничьей рукой стены, этот яркий свет и чистые плиты пола. Брр!
Пронзительно взвизгнул невидимый механизм, и под дверью стала расти щель. Когда дверь поднялась полностью, в комнату въехала величественная фигура в епископской тиаре. Надо ли упоминать, что одежды на ней... пардон, на нем, ибо это был шахматный Епископ, сияли белым серебром. Фигура придвинулась к столику, и на блестящую поверхность упал толстый рулон пергамента. Боюсь, я повел себя не совсем достойно. Вместо гордого молчания и поднятой вверх головы я начал заламывать руки и блеять подобно заблудившейся овце. Других звуков в себе я не нашел. Епископ припечатал на прощание взглядом мою мечущуюся фигуру, и так же молча и величественно удалился, как и появился здесь. Я поспешил развернуть пергамент.
Не буду сейчас его цитировать, потому что витиеватость слога оказалась тяжела даже для меня. Говоря кратко, в нем содержались многочисленные обвинения против короны Его Белого Величества, а также условия, при которых я останусь живым и невредимым. Надо было лишь возвратить белого Офицера из младенческого вида в нормальный.
Как же, сказать - не сделать. На Офицера попало зелье со сложнейшим составом, значит, изменить его размер обычным способом не получится. С другой стороны, Епископа можно понять, ведь Офицер его родной брат. И чем быстрее я найду нужную формулу, тем короче будет мое собственное заключение. Что ж, в справедливости этому требованию отказать трудно.
За окном взвыли сигнальные трубы, а затем послышался громкий скрежет. Я поспешил взглянуть в оконный проем и, о ужас! моя тюрьма показалась мне беспросветной. Внизу, у подножия башни-темницы, располагалось большое многоклеточное поле. В остальных углах поля стояли, соответственно, две черные и одна белая башни, из чего я понял, что вторая башня отведена под мою тюрьму. На самом поле в полной боевой готовности выстроилось шахматное войско. Миниатюрные копии башен - Ладьи, нетерпеливые Кони с безликими всадниками, Неприступные Ферзи, замершие на месте, Величавые Короли, восседавшие на тронах, Пешки-пехотинцы, начищавшие острые мечи. На стороне белых не хватало лишь Офицера. Черный Офицер, посвистывая, бросал ликующие взгляды в сторону противника, в том числе на белого Епископа, отчего лицо того то серело, то покрывалось черными пятнами от злости. Боевой дух черных явно перевешивал. Невидимые трубы прогудели последний сигнал, и в наступившей тишине громовой голос на незнакомом языке произнес какую-то команду, похожую на "Смирно!"
Черно-белая волна колыхнулась в последний раз, и фигуры окаменели. Я и не заметил, как застыл сам, почти перестав дышать. Сколько времени длилось это состояние, определить сложно. Я очнулся лишь на следующей команде. По полю опять разлились волны, все пришло в движение. Зашушукались Пешки, закачали головами Короли с Ферзями, а Кони, спрыгнув со своих клеток, помчались галопом в окружавший поле туман.
- И вот так теперь все время, - пропищал обиженно голосочек над ухом.
- Что? - я будто очнулся ото сна. Сердце заколотилось, пытаясь наверстать упущенный темп.
- Ну, все это. От нашего древнего языка и так осталось всего три слова. Три команды для игры: "Стройся", "Игра" и "Разойдись". А теперь одно слово оказалось ненужным, и смысл жизни для всех фигур пропал.
Голос из ниоткуда был таким несчастным, что я даже пожалел бедняг. Наконец, обладатель голоса появился передо мной. Им оказались шахматные часы, парившие в воздухе. Точь-в-точь, как мои собственные, только хрустально-серебряные. Маленькие часики мигнули циферблатами и заверещали так, что я чуть не подпрыгнул на месте:
- Мы требуем справедливости! Мы хотим играть! Профессор должен вернуть Белого Офицера, иначе...
Что случилось бы со мной по мнению часиков, я так и не узнал, потому что дверь снова завизжала, поднимаясь, и в проеме появилась тележка, доверху груженая знакомыми мне предметами. Предусмотрительные Шахматы уменьшили не только меня, но и мои вещи. Я бросился к ним, словно не видел свои колбы, пробирки и записи много сотен лет, хотя на самом деле расстался с ними только вчера. А главное, они остались цветными!
За всем этим добром не так-то просто было увидеть двух Пешек, толкавших тележку. Часики тут же бросились к ним, моментально сменив тон.
- А мы тут разговаривали... по душам... - залебезили они.
- А ну, вон из комнаты! Здесь никому нельзя находиться! - гаркнул Черная Пешка.
Часики вылетели наружу.
- Ваши! Вещи! Прибыли! Начинайте! Работу! - строевой речевкой отрапортовали Пешки. И все-таки на них нельзя было смотреть без улыбки. Рубленые лица простых вояк, честно выполняющих свой долг, блеск сабель, одинаковое обмундирование без роскошеств. И всю эту солдатскую строгость венчали совсем несерьезные пешечные юбочки от колен до пола.
Конечно же, мне хотелось как можно быстрее попасть домой, забыть случившееся как страшный сон, но природная любознательность и интерес ученого обрушили на меня массу вопросов. Оказывается шахматы - это целый мир, никому невидимый и неведомый. Он, как айсберг, мы видим только верхушку, а под водой загадки, загадки, загадки.
Раздираемый любопытством и страхом, я молча стоял посередине комнаты, не двигаясь. Пешки, черная и белая, явно смутились. Черная, правда, меньше.
"Все!" - опять нарушили тишину два голоса, и фигуры одновременно развернулись к выходу. Наконец-то меня ожидало благословенное одиночество и новые открытия. Ученый во мне быстро возобладал над пленником.
Дверь за Пешками опустилась, и я подскочил к тележке. Не вся лаборатория, конечно, но необходимые инструменты и ингредиенты для экспериментов присутствовали. Не успел я переставить на стол и половины вещей, как дверь опять поднялась.
"Надо прямо сейчас заявить, - подумал я, - что я не намерен работать в условиях суеты, и что работа ученого требует уединения и тишины"! И уж было открыл рот, чтобы твердо высказать протест, но слова застряли в горле, как только я увидел посетителя. Это был Белая Пешка, доставивший тележку. Как я узнал, что это был именно он? Ну, тут уж я могу оправдать догадку лишь своей безукоризненной интуицией. Пешка воровато оглядывался назад, точно боясь преследования. Закрыв за собой дверь, он задержался около нее, приложил ухо и замер. Молчание. Пешка посмотрел на меня и приложил палец к губам. Хотя я до сих пор не проронил ни слова, дышать, видимо, тоже воспрещалось, и я оцепенел окончательно.
- Пожалуйста, не выдавайте меня, я сейчас все объясню, - прошептал Пешка и протянул мне волшебную палочку.
Конечно же, я схватил ее! Не Пешку, палочку. И знаете, что сделал в первую очередь? Ну, конечно же, вы все равно догадаетесь, не буду вас долго томить. Я сразу поменял цвет своей одежды. Правда, вместо бирюзового он почему-то получился розовым, - надо сказать, что работа с тканями у меня всегда шла из рук вон плохо, - но даже самый мною нелюбимый цвет в этом двухцветном царстве был божественным. Каменное лицо Пешки окаменело еще больше. Впрочем, когда я наставил на него палочку, он (или она - я до сих пор нахожусь в замешательстве от того, как мне все-таки их называть) ожил. Точнее, его глаза. Из бессмысленных они превратились в умоляющие.
- Помогите нам, профессор, - прошептал Пешка.
Пока я раздумывал, стоит ли говорить о перспективах экспериментов с зельями с лицом менее знатным и важным, чем Король, Пешка продолжил:
- Не возвращайте нам Офицера!
От такого предложения я опешил. Прямо противоположное предыдущему манифесту, оно мне нравилось. Но инстинкт самосохранения зажег огонек опасности.
- Эээ, - похоже, вместо разговора у меня вошло в привычку жалкое блеяние. Я перехватил палочку, напустил на себя устрашающе-серьезный вид и спросил официальным тоном:
- А вы утверждали это у своего начальства?
Пешка попятился к двери, не изменившись в лице ни капельки.
- Мы могли бы вытащить вас отсюда, но раз вы настаиваете... - и стена перед ним стала опять ровной, без единой щелинки.
Вне себя от себя самого я взмахнул палочкой и выкрикнул в сердцах какое-то заклинание. Хоть что-то, но должно было произойти: потухнуть огонь, разбиться стекло, ветер взметнул бы мою мантию... Но ничего не случилось. Ровным счетом ничего! Удивленный, я воззрился на палочку, служившую мне верой и правдой не первый десяток лет. Та же трещина у основания, те же знакомые разводы древесины, тот же запах. Но никакой отдачи, словно это был обыкновенный сучок. Ткнув в сторону стула, я произнес десятка два разных заклинаний. Тот не только не изменил свое состояние, но даже не колыхнулся. В растерянности я смотрел на палочку, понимая, что обречен. Я ничего не смогу сделать, имея бесполезное бревно в руках. Признаться, о том, что мне все-таки удалось поменять цвет мантии, хоть и неудачно, я забыл.
Захлебываясь от отчаяния, я кинулся к стене и заколотил в плоскую поверхность что есть силы. Я... кхм... сейчас не вспомню уже, что мне довелось тогда кричать, но вопли мои были услышаны, и вскоре я опять оказался лицом к лицу с Пешкой, который уже дважды посещал меня.
- Вы хотели... - я, было продолжил разговор, так некстати повернувшийся не в нужную сторону, но тут же осекся. Рядом с Пешкой, возвышаясь головы на две-три, стоял важный Ферзь. Глаза его плутовато бегали из стороны в сторону, что явно контрастировало с массивной нижней челюстью и плотно сжатыми тонкими губами.
- Это вы что-то хотели, любезный, - елейно произнес он в полупоклоне. Голова его при этом не склонилась ни на дюйм.
- Ммм...Эээ... - да что же это такое, в конце концов! Может, я на самом деле оброс овечьей шерстью?! - Моя палочка. Она...
- Конечно, конечно, мы же не можем оставить профессора без его рабочего инструмента, - иронически-подобострастно продолжал Ферзь.
- Но она не работает! - воскликнул я.
- Она работает, но только в том случае, если ваши мысли и желания направлены на выполнение приказа. У нас ведь тоже есть некоторые... навыки в чародействе, - Ферзь расплылся в улыбке, сверкнув серебром. - Зелья, заклинания для них, изменение цвета, передвижение небольших предметов по воздуху для облегчения работы, и прочие мелочи... А остальное вам не нужно. Палочка прошла соответствующую обработку.
Пешка отчаянно изображал незаметные для Ферзя знаки. Краем глаза я увидел, что он указывает на нечто на полу.
- Я все понял, спасибо, в таком случае прошу оставить меня для уединения, - я скороговоркой поспешил избавиться от пренеприятнейшего гостя. Пешка последний раз скосил глаза вниз и развернулся вслед за удаляющимся Ферзем.
Попытка броситься за ними оказалась неудачной. Цепь крепко держала меня подальше от двери. Пришлось довольствоваться крошечной запиской, валявшейся рядом со мною. Я поднял ее и прочитал следующее:
"Завтра вас выведут на прогулку после обеда, пока не взошло черное солнце. Вам есть о чем с нами договориться. Сохраняйте молчание до выхода на поле, нас могут подслушать".
***
Весь день я разрывался между желанием поскорее узнать, что хочет сообщить мне Пешка, и профессиональной задачей - сотворением эликсира роста. К вечеру, перед прогулкой, мне удалось с помощью эликсира увеличить шкатулку, превратив ее в сундук. Как только она остановила свой рост, за стеной зашуршало, и дверь проскрипела вверх. В проеме стоял Пешка. Его решительное выражение глаз с некоторыми нотками обреченности охладили мою идею тут же доложить о собственном успехе. К тому же я вспомнил о предупреждении.
- Эге, - подумал я, - тут надо вникнуть в местные порядки, чтобы не влипнуть еще больше.
- Время прогулки, сэр, - отчеканил Пешка и повернулся, готовый показывать мне дорогу.
Не говоря ни слова, я устремился за ним. О том, как выглядит двор башни, вы уже смогли составить впечатление по предыдущим моим описаниям, добавлю лишь, что прогулка состоялась в интересный для любого натуралиста момент. Сколь ни высоки были стены, ограждавшие двор, но еще выше над ними видны были громоздящиеся невдалеке неприступные горные хребты, окружавшие Шахматную страну со всех сторон. По одну сторону сиял ослепительно-белый диск, уже наполовину скрывшийся за вершиной горы, по другую же сторону выглядывал краешек жутковатого антрацитово-непроглядного диска. Его мрачный блеск вторгался в царство идеального света, образуя невообразимую игру теней, которая вряд ли подчинялась хоть одному земному закону. В воздухе витал неуловимый запах вражды и противоборства.
Подождав, пока за нами закроется тяжелая створка башенных ворот, Пешка, смущаясь, придвинулся ко мне поближе.
- Мы не желаем вам зла, сэр. Мы - это самые низшие фигуры игры.
Видя внимание к своей речи, Пешка продолжил:
- Понимаете, с вашим вмешательством в нашу жизнь у пешек появился шанс обрести потерянную гордость. Последние несколько веков существования игры отравлены новыми правилами, поправшими наши права. Мы, Пешки, стали расходным материалом, пушечным мясом. Из всех привилегий нам оставлена лишь одна - стать любой выбывшей фигурой, в случае, если кто-то из нас доберется до другого края игрового поля. Это почетно, но, сколько мы должны претерпеть, чтобы хоть раз за десять-двадцать игр оказаться по ту сторону. Нами жертвуют, закрывая опасные для более тяжелых фигур ситуации. На нас смотрят с презрением. Наконец, мы чаще всех оказываемся под, простите, пузом Коней. И хорошо, если на нас ничего при этом не льется, - засмущался Пешка. - Конечно, по отношению к равным они такого не допускают, но мы фигуры маленькие, и считается, что должны радоваться тому, что вообще участвуем в игре. А ведь раньше... - Пешка воодушевился, он будто вырос на полголовы. - Раньше ряды Пешек располагались совсем по-другому. Мы стояли по обе стороны поля, прикрывая лишь Ладьи и Слонов - секретный резерв армии. Да что говорить... Все пошло прахом, когда в игру вмешался человек.
- Но... - Я совершенно потерялся после такой пронзительной тирады. Когда-то мне попадались в старых рукописях сведения о древнейших традициях шахмат, но в ту пору они не интересовали меня столь живо, чтобы заниматься подробными исследованиями. - Но какую роль тут могу сыграть я? - Смущению моему не было предела.
- О, неоценимую! Не возвращайте нам Офицера, пусть останется таким, каков он есть сейчас. Тогда придется придумывать новые правила, и тут уж мы своего не упустим, восстановим справедливость.
При всем сожалении к собеседнику такой поворот событий меня не устраивал:
- Но ведь тогда я никогда не вернусь домой!
Пешка оглянулся по сторонам и в свете растущего черного диска, сделавшего все серовато-крапчатым, зашептал на ухо:
- Есть секретный проход. О нем все забыли, но он до сих пор существует. Мы проведем вас обратно, но вы должны обещать, что не будете выполнять волю Верховных. Мы не хотим рисковать.
Пешка выжидающе уставился на меня. Я прикидывал все "за" и "против" такого договора. В любом из выбранных вариантов неизменно рискующей стороной оказывался ваш покорный слуга. Но, в отличие от Пешки, вид дающего обещания Епископа не внушал безоговорочного доверия. В конце концов, именно он спланировал мое похищение.
Очень часто незначительные обстоятельства толкают нас на то, на что мы никогда бы не решились. В данном случае таким обстоятельством оказалась недвусмысленная грязь и подтеки на шлеме Пешки. Я почувствовал, что если уж и проявить благородство хоть один раз в жизни, то этот момент настал именно сейчас.
- Да, я с вами. Когда идти? - Решительность на этот раз мне не отказала.
- Соберите вещи, мы будем готовы провести вас завтра утром, во время смены караула. А сейчас прогулка закончилась. Будьте внимательны. Через две минуты оба солнца будут равноправны.
Пока мы шагали к башне, мне посчастливилось наблюдать удивительное зрелище. Сошедшие с ума блики будто заполнили все вокруг нас, не оставив места для спокойствия и умиротворенности. Движение все ускорялось, принимая характер молчаливой бури. Казалось, ничто не сможет остановить головокружительную пляску. Но внезапная вспышка все-таки оборвала ее. Я зажмурился от неожиданности, а когда открыл глаза, блики уже танцевали где-то на границе далеких вершин, уже в более темном царстве, превратившем окружающий мир в призрачный.
Договорившись об условиях встречи перед побегом, я под конвоем Пешки вернулся в комнату. Там меня ждал сюрприз. Сундука, превращенного из шкатулки, не было. Равно как и самой шкатулки. Я же говорил вам, что в тот день эликсир не был толком доработан. А случилось вот что: превратившись в сундук, шкатулка продолжала находиться под действием зелья. Через какое-то время она снова приобрела собственные размеры, но не остановилась на этом, а под действием обратной эликсиру силы начала уменьшаться. В конце концов, я нашел ее, совсем крошечную, на белом квадрате под столом.
И тут у меня родилась идея, с помощью которой и овцы могли остаться целы, и волки сыты. По крайней мере, на время. Я отвлеку внимание Старших фигур тем, что верну Офицера в прежнее состояние, а пока беспрепятственно доберусь туда, куда, как сказал Пешка, пришлось бы пробиваться с боем. Конечно, мой обман будет раскрыт, но к тому времени я буду уже далеко.
Наутро я, как договорились, незаметно припрятал собранные к походу вещи за кресло, чтобы не вызвать подозрений, и позвонил условным сигналом, означавшим готовность к эксперименту увеличения. Через пару минут в проеме выросла фигура Епископа, жестом пригласившего меня выходить. Я захватил склянку, и мы вышли во двор.
В центре площади стояла младенческая колыбелька, из которой слышался недетский храп. Отдав эликсир Епископу, я отступил назад, чтобы оказаться поближе к своей темнице. Там стоял мой Пешка. Сколько презрения было в его глазах, ведь он смотрел на предателя! Ну, то есть, на меня. Ведь я не имел возможности поделиться с ним своей идеей.
Я попытался изобразить знаками то, что впоследствии случится с Офицером, но Пешка, естественно, ничего не понял из моих гримас и кривляний. Тогда я медленно, отступая шаг за шагом от центра, приблизился к нему и зашептал скороговоркой: "Он увеличится на время, а потом станет еще меньше, чем сейчас".
Не говоря ни слова, Пешка схватил меня за мантию и потянул в башню. Краем глаза я заметил на площади на редкость официальную радость. Епископ торжественно приобнимал вернувшегося брата, но на их лицах не было и следа улыбки или веселья. Под громогласное "ура" дверь за мною и Пешкой закрылась, и мы помчались куда-то вперед, вниз, налево, потом опять вперед, много раз сворачивали, спускались, поднимались, и, наконец, очутились в коридоре, по обеим сторонам которого молчаливой стражей стояли остальные семь белых Пешек.
***
Чемодан со всеми вещами, свитками и склянками стоял наготове у двери шахматной расцветки. Я оглядел почетный эскорт и решительно взял свой груз. Каким бы тяжелым он ни был, я направлялся домой. Пешки, стоявшие до сих пор безмолвно, заволновались. Сквозь их шушуканье я понял, что каким-то образом они узнали конечный результат незаконченного зелья, и на широких лицах расплывались довольные улыбки. На меня смотрели как на героя. Вот когда я, наконец, почувствовал себя львом. Пожалуй, надо расправить плечи, подумал я.
Дружно развернувшись, пешки зашагали через откинувшуюся дверь вглубь темного тоннеля. Я двигался между ними, спотыкаясь о камни под ногами. Тянуло гниющим деревом, мхом и чем-то еще не менее удушающим. По лицу то и дело хлопали свисающие с земляного потолка корни деревьев. Но эта обстановка была бесконечно лучше по сравнению с тем местом, откуда я ушел. Вдруг пешки остановились, и мне пришлось уткнуться носом в затылок той, что шла впереди.
- Дальше мы не пойдем, - глухо сказала она. - Вам придется самому. Мы могли бы отправить вас по тому пути, по которому сами попали в комнату, но портал Старшие фигуры уничтожили час назад. Они не собирались отпускать вас. Участь ученого здесь незавидна. - Пешка удрученно покачала головой. - Мы несказанно вам благодарны.
В темноте раздалось одновременное бряцание шестнадцати сабель. Мне отдали честь.
- Прощайте, мои немногословные спасители, - со слезами в голосе прошептал я. Только не был уверен, слезами счастья свободы ли, или страха перед грядущей неизвестностью.
Эхо тяжелой поступи пешек замерло вдали, и только очутившись один, я понял, что все закончилось. Почти все. Нужно двигаться вперед. Мерцание светляков указывало направление.
Невыносимо воняло мышами. Двигаясь вперед, я думал только о том, чтобы это место не оказалось магическим лабиринтом. Блуждания по лабиринтам, а тем более волшебным, ничем хорошим не заканчивались. Размышляя о смысле жизни и отсутствии бутербродов и воды, которых мне как-то не пришло в голову взять с собой, я шел довольно долго. И совершенно не подозревал, что за поворотом, показавшемся на расстоянии в несколько десятков шагов, меня ожидало нечто более угрожающее, чем тихая кончина от голода. По мере приближения к повороту вонь усиливалась. Мантия уже давно из розовой превратилась в грязно-серую, и пока я гадал о происхождении большого бледно-желтого пятна, раздался оглушительный писк. Ваш покорный слуга вжался в стену, и если бы не пол, сердце его до сих пор летело бы к центру земли, выпав через пятки. Я оказался в мышином ходу, причем не самым желанным гостем. От меня все же пахло человеком, и зверь почуял это. Человек здесь - враг. Но пока он так мал, как я, то из врага становится добычей. Как я жалел тогда, что пропускал уроки защиты в Академии, бегая на дополнительные занятия по Зельям. Да и превратить в неодушевленный предмет такое большое существо, как гигантская мышь, мне навряд ли удастся. Знаете почему? Вы правы, палочка-то моя никудышная была!
Из-за угла показались усы-канаты, затем противный мокрый нос, и вот мы уже лицом к лицу со зверем в два раза выше меня. Черный глаз сверлит в упор. Дрожащей рукой я поднимаю палочку, но скорее для видимости защиты, чем с серьезными намерениями.
- Ох, да какой же ты маленький!
Мне показалось, или в голосе мыши слышатся заботливые нотки?
- Бедняжечка, а извозился как! А я думала, куда мой Психечка запропастился. Я уж все ходы и норы избегала, к соседям заходила: никто ничего не знает. А тут каменюки эти шахматные шастают, народ пугают. Да что же стряслось, душа моя? Зелья перепутал, али что? Ну да ладно, что получилось, то получилось.
Мышь продолжала хлопотливо махать лапами, когда до меня дошло две вещи. Первая, что я сижу прямо на камнях с разинутым ртом, вторая же сосредоточилась на кружевном переднике, обтягивающем дородную тушку мыши, стоявшей на задних лапах. И если первое я мог объяснить, то второе совершенно ошеломляло. Конечно, тут могла иметь место полиморфная магия, но я не мог похвастаться знакомством на "ты" с кем-нибудь из тех, кто умел оборачиваться другим живым существом.
- А маленьким ты еще симпатичнее, - умилилась мышь. - Ну, не сиди на холодном, простудишься.
Она протянула мне мохнатую лапку с аккуратно подпиленным когтями. Несмело взявшись за нее, я почувствовал уютное тепло, исходившее от мыши. Какая-то бесформенная мысль мелькнула в мозгу и исчезла. Но она тоже была теплой и уютной. Я встал.
- Пойдем, все мне дома расскажешь, а то здесь шляются всякие, гадят да разбойничают. С одним я еле справилась, а двое уж точно разорвут.
- О ком вы? - слабый голос, еле слышный самому себе, мышь разобрала без труда.
- Да крысы, конечно, кота им в хвост. Кстати, зовут меня миссис Норк. Ну, пойдем, наконец. Опасно тут.
Мы завернули за угол, и я понял, насколько велика и вонюча возможность сгинуть здесь без следа. Почти полностью загораживая проход, на земле бесформенной массой лежала дохлая крыса. И если Мышь была больше меня головы на две, то великанские размеры мертвого разбойника потрясали воображение. А ведь крысы казались такими беззащитными на тех уроках превращений, на которые я все-таки попадал. Протиснувшись между склизкой стеной и слипшейся от грязи шерстью, от запаха которой меня чуть не вырвало, мы направились к крошечной точке света, растущей все больше по мере приближения. Мышь по дороге охала и ахала, сокрушаясь насчет моего бедственного положения. Через пару минут светящаяся точка приблизилась и оказалась фонарем.
- Этот фонарь, как и многие другие, поставил здесь сам ректор Академии, Эденар Мудрый, когда заключил договор с нами, подвальными мышами. Крысы и другие существа, обитающие в подвалах, не могут пересекать свет фонаря и не могут его разбить, чтобы погасить, так что мы всегда находимся под его защитой. Перед входом в каждую мышиную норку стоит такой.
Перемену вокруг нас было невозможно не заметить даже в моем состоянии. Сразу за железным столбом стены казались отполированными до блеска, кое-где даже висели картины, нарисованные углем на ободранных по краям салфетках. Это были сцены из мышиной жизни конца XV - начала XVI веков. На полу мягкой ковровой дорожкой расстилалось свежее сено, а в потолке тоннеля мерцали, отражая свет фонаря, разноцветные камешки. В их сверкающем сопровождении мы добрались до двери.
- А вот и мой дом, - с гордостью сообщила Мышь, открывая замок мудреным ключом.
***
Дверь открылась, я сделал шаг в комнату и остановился, потрясенный. Это был не просто дом мыши. Я смотрел на точную копию картины, что до сих пор висит над камином в моей спальне.
И она зашлепала к столику, скрывавшемуся под осколками всевозможных чайных сервизов. В каждом осколочке что-нибудь лежало - крошки размером с кусок доброго пирога, головы шоколада, которые наверняка были бы для меня малюсенькими стружками шоколадной плитки, сухие сырные кружки и множество другой съедобной вкусности.
Пока Мышь куховарила, я осмотрелся. Стены пестрели разноцветными фантиками, наклеенными вместо обоев, коврик у дивана был сплетен из волосинок серебристого цвета, подозрительно похожего на цвет моей шевелюры (когда она пребывала в более приличном состоянии, конечно). Все поверхности в уютной комнатке покрывали куски тяжелых кружев, обгрызенных по краям. Видимо, ножницы и нож в этом доме заменялись острыми зубами.
Каждый год моего детства бабушка "генералила" в доме. И самым торжественным моментом уборки считалось стирание пыли с картины, содержание которой являлось сейчас моему взгляду. Я тогда не понимал почетность сего действа и даже иногда доводил бабушку до священного ужаса, рисуя на пыли несуществующих монстров и размазывая остатки мух по золотой рамке. Но после ее смерти мне не хватило духу выбросить реликвию на помойку, и я иногда даже стирал с нее пыль.
Обстановка, которую я наблюдал теперь воочию, имела единственное различие с копией на холсте. Над обеденным столом, явно обязанным своим происхождением какому-то кукольному гарнитуру, висела другая... Нет, не другая. Это была моя комната! Заключенная в точно такую же тонкую золотую рамочку.
- А картина, должно быть, не простая, - подумал я. Получилось это довольно громко. Не так-то просто удержать в голове множество мыслей, и они иногда вырываются вслух. Так вышло и сейчас. Мышь тут же обернулась ко мне в облачке пара, клубящегося над чайником, и закивала:
- Не простая, не простая, - золотистый кипяток лился сквозь изогнутый носик в чашку от кукольного набора, наполняя комнату изумительным травяным запахом. - Это портал, дорогуша. Дорога домой.
Мышь произнесла это с важностью профессора, вынужденного рассказывать элементарные вещи нерадивому студенту. Она манерно взяла чашку, отпила глоток, забавно сморщив нос, и чихнула.
- Твоя бабушка состояла в Совете Академии и была дружна с нами, подвальными мышами. Она даже научилась превращаться в мышь, но вот с хвостом у нее постоянно случался казус, он никак ей не давался. Поэтому мы прозвали ее Бесхвостая. А портал она сделала, чтобы по норам да туннелям к нам не бегать. Захочет попищать с нами, да чаек попить - нырь в картину, и сразу у меня. Кстати, вот еще одна хитрость...
Миссис Норк поставила чашку и потянулась к картине. Она наклонила ее и начала трясти над передником - обрывком от бывшего платка, пострадавшего в эксперименте с хамелеоновым настоем. На постоянно меняющий свои оттенки лоскут посыпались куски засохшего бисквита.
- Видишь, милый, затвердели как. А ведь всегда крошечки свеженькие, мягкие летели. Я и всполошилась, когда труха посыпалась. А еще тишина... Не взрывается ничего, никто не ругается. Дай, думаю, посильнее тряхну, авось Психечка разнервничается, возмущаться начнет, а то ж я все потихонечку трясу, ночью, чтобы незаметно.
Вы представляете, мой друг? Столько лет странной болтанки. А по утрам я находил упавшие на пол пробирки... Я уж думал, сглазили. И свет ночью гореть оставлял, и ученые трактаты изучал, а сколько зелий выпил! Понятно, почему ни одно из них не помогло. Оказывается, это Мышь сотрясала мою комнату в поисках ужина, а не я сходил с ума.
- А когда поняла, что нет никого, тревогу подняла. У нас, мышей, в Шахматном королевстве своя гвардия имеется. Они сигнальный знак подали, что у Высоких фигур пленник появился. А я как услышала...
Мышь рассказывала и рассказывала подробности моего освобождения, пока ее чашка пустела. Тем временем глаза мои начали слипаться от тепла, еды и осознания того, что все опасности уже позади. Я почти засыпал. Правда, какая-то мысль, как жучок-точильщик, пыталась просверлить в моей голове ход, стремясь выдернуть из блаженного состояния дремоты. Маленький такой жучок... Маленький...
Меня подкинуло на диване с небывалой силой, и я вскочил на ноги. Как же я мог так глупо об этом забыть!
Недостаточно просто попасть домой. Мне нужен мой рост, мой прежний рост! Зелье увеличение, к счастью, стоит на полке и ждет меня. Но! Оно стоит на самой верхней полке шкафа! Как вы понимаете, такому малышу, каким я сейчас являлся, достать эту склянку было все равно, что совершить героический подвиг. Мышь не смогла бы мне помочь, даже если очень постаралась - портал был создан только для людей.
Хозяйка долго возилась со склянками с неведомыми зельями, пока не выудила из пыльного угла хрустальную бусину, запечатанную с обеих сторон. Внутри покачивалась радужная жидкость.