Елена (Фаусту). На мне теперь сбылося слово древнее,
Что не живёт с красою счастье долгое.
Гёте
Артём понимал, что действовать без напарника труднее и опаснее, но всё-таки шёл на "дело" один, как всегда. Странная штука: он,проведший почти полжизни за колючей проволокой, искренне считал себя в преступном мире человеком случайным. Конечно, четыре судимости весомо свидетельствовали об обратном, но всё же он никак не мог причислить себя к той "системе", потому и старался не заводить ненужных знакомств и не брать на себя лишних обязательств - чтобы в любое время можно было без проблем порвать с таким никчёмным существованием и начать новую жизнь. Пока ему не удавалось сделать это, не выпадало подходящего случая. Даже недавнее своё очередное освобождение он не воспринимал как повод к переменам, ибо прекрасно понимал, что, пока он вынужден зарабатывать на пропитание воровством, впереди его может ждать лишь очередное же "заключение".
Выбранный им для "работы" незнакомый блочный дом встретил его с откровенной враждебностью. На улице хозяйничал искрящийся липкий мороз, превративший, казалось, и сам воздух в тяжёлый вязкий студень, и войдя в подъезд, Артём ощутил - вместо обычного домашнего тепла - подвальную плесневелую сырость и тяжесть насупившихся угрюмо серых стен. Эта грубая, неотёсанная, без вкуса сделанная пятиэтажная коробка, подобно дикому, свирепому циклопу, что детёнышей своих пестует со слезливой нежностью, а чужака встречает злобно и агрессивно,- этот многоэтажный бетонный ящик принял непрошеного гостя в полном соответствии Полифемовским канонам гостеприимства. Артём в неожиданной темноте споткнулся на неровном полу, чувствительно ударился плечом о стальные перила; скользкие лощёные ступени всё норовили стать бочком, отдёргивая свои плоские спины из-под ног; отовсюду веяло тяжёлой, удушливой влагой; хлопнула наверху дверь, и ему встретилась на лестнице маленькая любопытная старушка, досконально изучившая его внешность, запомнившая приметы,- теперь ему уже не скрыться! В другой раз он наверняка повернул бы назад, но это был не тот случай, и столь ожесточённое сопротивление лишь подхлестнуло его. "Руки коротки!- мысленно обратился он к неприветливому дому,- Меня не остановишь."
Долго звонил в выбранную наугад квартиру на сумрачном четвёртом этаже. Из соседней вышла не первой свежести дама, одетая с претензией на шик, взглянула на него с откровенным любопытством превосходства, но ничего не сказала и походкой шахматного короля пошла вниз по угодливым широким ступеням. "Погорел!"- подумал Артём, но от своих лжегостевых намерений не отказался. Отступать было некуда. Завтра начинаются выходные и каникулы, все будут сидеть по домам, и "работы" у него не будет, так что если он не добудет чего-нибудь в этот день, следующие несколько суток ему придётся голодному ночевать на улице. "Пусть лучше загребут,- решил он. - В тюрьме тепло и худо-бедно, а всё-таки кормят..."
Без труда открыв входную дверь, вошёл в квартиру и сразу прошёл в зал,- на кухни и в спальни он никогда не заглядывал. Разочарование было полнейшим: комната обставлена опрятно и даже со вкусом, но ничего ценного здесь и не ночевало. Вдруг за спиной что-то скрипнуло и зазвенело, он испуганно обернулся,- лакированная деревянная пигалица, выглянув из своего тикающего домика, сказала с нескрываемой издёвкой: "ку-ку,"- и спряталась, захлопнув презрительно дверцу. Со стены взглянула на него Джоконда и иронично, снисходительно улыбнулась.
Мелочевкой он никогда не марался, но и уходить так просто было бы глупо, поэтому он с треском раскрыл "молнию", распахнул свою объёмистую сумку,- она разинула пасть,- и он сунул в её безразмерную утробу магнитолу, стоявшую на трильяже, сгрёб с полки компакт-диски и стал поспешно открывать дверцы и выдвигать ящички большого письменного стола в поисках чего-нибудь стоящего.
Артём чувствовал, что ему уже не удастся свободно покинуть этот дом. Но вряд ли он догадывался, что где-то одна женщина вспоминает о нём...
. . . . . . . . . .
Рабочий день едва перевалил за половину, а в отделе царило уже предпраздничное весёлое оживление, даже строгая начальница закрывала глаза на то, что её подчинённые побросали свои столы и с головой окунулись в обсуждение рождественских подарков. И только Оксана сидела на своём рабочем месте, перебирая лежащие на столе бумаги. Хотя думала она, конечно, о ином...
"Не родись красивой, а родись счастливой."
Когда-то она не принимала всерьёз эту пословицу, но впоследствии убедилась на собственном опыте в её справедливости. Ведь все её подруги, по-хорошему завидующие её внешности и называющие ее неизменно "наша красавица"- даже с некоторой гордостью,- все они в то же время искренне жалеют и сочувствуют ей, ибо она, в отличие от них, никак не может назвать себя счастливой. Вот и сейчас в их радостном беспечном щебетании то и дело проскакивает очень короткое, но такое весомо-круглое слово - "мой",- оно перелетает туда-сюда ("а мой,- а вот мой,- а мне мой,"- и так далее), словно мячик, но Оксана не может включиться в эту безусловно увлекательную женскую игру. В её жизни было два человека, которых она могла бы назвать "мой". Но где они сейчас?
Оксане стало горько и обидно, когда она вспомнила, что Влад, бывший её муж, сейчас с той неряшливой, вульгарной, отвратительной бабёнкой... Вряд ли ей стало бы лучше, узнай она, чем занимается в данный момент Артём, второй её бывший парень.
Да, теперь Оксана понимает, что всю жизнь по-настоящему любила только Артёма. Но тогда она была другой и думала иначе. Конечно, он ей нравился, но ничем не выделялся из массы сверстников, а ей хотелось чего-то особенного, неординарного. И она встретила его, Влада,- он во всём превосходил Артёма, был старше, привлекательнее, образованнее и богаче. Оксане было приятно, когда Артём дарил ей цветы, обычно - душистые ландыши,- но разве могли они сравниться с теми букетами, которые покупал ей Влад!
Артём не пытался вернуть её, не мстил и даже не упрекал, они остались хорошими друзьями. Влад же не мог скрыть запоздалую глупую ревность...
Случилось это ровно пятнадцать лет назад. Был, как и сейчас, канун Рождества, Артём пришёл поздравить Оксану и принёс неизвестно где добытый в эту зимнюю пору букет свежих ландышей. Влад тогда вспылил, выбросил нежные цветы в форточку, в жестокую зимнюю стужу, а чуть позже со своими друзьями жестоко избил Артёма. В ту же праздничную ночь Артём подкараулил Влада в его подъезде и хладнокровно вонзил нож ему в живот.
Артём попал в колонию для несовершеннолетних, и больше Оксана ничего не слышала о нём. Позже они с Владом поженились, переехали в другой город, но прожили вместе недолго,- её муж, как это часто бывает, оказался совсем не таким, каким был женихом. Кроме всего прочего, Влад с маниакальной назойливостью обвинял Оксану в том, что её "дружок" покалечил его своим ножом, превратив в инвалида, не способного иметь детей.
. . . . . . . . . .
Оксана посмотрела рассеянно в окно, на присыпанный рыхлым снегом притихший город, перевела взгляд с бесцветной стылой дали на бледно-зелёную герань в сером глиняном горшке, стоящую печально на стерильно-белом, безжизненном, как опустевшая больничная палата, подоконнике, и ей стало до слёз жаль это несчастное растение, обречённое так и завянуть в грустном одиночестве. Она смотрела на цветок, а видела себя - так похожи были они, изолированные, вырванные из окружающей их жизни, весёлой и тёплой, вопреки обжигаю -щей стуже готовящейся встретить великий праздник. Оксана встала, бережно, словно ребёнка, взяла горшок с неприкаянной геранью и перенесла его на другое окно, где в таком же белом одиночестве стоял колючий толстый кактус.
- Теперь вам будет веселей,- сказала она и, вернувшись к своему столу, сосредоточилась на работе.
Полчаса спустя в очередной раз затрезвонил телефон, одна из сотрудниц укротила его, сняв трубку, и окликнула Оксану.
- Тебя,- сказала, протягивая трубку, потом зажала её ладонью и прошептала, восхищённо улыбаясь:- Мужчина!
Оксана решила, что это звонит Влад.
- Да,- сухо сказала она в трубку, не ожидая ничего хорошего. На том конце провода кто-то устало вздохнул:
- Здравствуй.
Столько лет не слышала она голос Артёма, но узнала его сразу. Так долго мечтала Оксана об этой минуте, а теперь не знала, что сказать. Она испугалась, что Артём может повесить трубку и вновь исчезнуть из её жизни - так же внезапно, как появился,- и торопливо произнесла ту короткую фразу, которая казалась ей теперь самой важной:
- Я ждала тебя.
- И я тебя искал,- сказал он так, будто они расстались только вчера.
Его уверенное спокойствие передалось и ей, она вдруг почувствовала себя той, прежней - наивной, доверчивой девушкой,- словно не было прошедших долгих лет. И в нём, казалось, проснулся скромный шестнадцатилетний парень, задавший такой знакомый осторожный вопрос:
- Встретимся?
- Где?- спросила Оксана с готовностью и невольно взглянула на парочку цветков на подоконнике.
- У тебя... Жду.
Артём опустил трубку на аппарат, бережно вынул из сумки магнитолу и поставил её на прежнее место, на трильяж, аккуратно расставил диски на полке, взял её паспорт, найденный среди прочих документов в столе, раскрыл его на первой фотографии, потом на второй, перелистнул туда-обратно, сравнивая, решил, что на второй она красивее, опустился в мягкое, удобное кресло, нежно обдавшее его пьянящим ароматом её духов, ароматом ландышей...
Он смотрел на её лицо, а в комнате шла своя, тихая, неприметная жизнь. Кукушка - очень вежливо в этот раз - пропела дважды и осторожно, без стука прикрыла дверцу. Мона лиза улыбнулась тепло и приветливо.