Как-то с месяц спустя, ближе к вечеру, трое гостей сверху сидели возле своего очага в общей пещере, протягивая раскрытые ладони к огню, и тихо беседовали. В пещере еще очень мало народу - кто разошелся по делам, кто отправился в другие пещеры. Вдруг Никита отмечает, что невдалеке уже какое-то время молча стоит немолодая женщина и смотрит в их сторону. Он не заметил, когда она вошла, но краем глаза видел её несколько последних минут. Однако он уже привык, что местные могли вполне бесцеремонно разглядывать их, поэтому до поры до времени не обращал на неё внимания. Теперь же до него дошло, что он не помнит этой дамы. Собеседники, заметив его замешательство и проследив за его взглядом, обернулись.
- Сату-кэн? - вскинул голову Томкага, - Ты откуда? - и, повернувшись к Никите и Антону, пояснил, - Это моя… женщина. Вроде как жена. Из того, из другого рода. Жениться на ней мне никто не разрешил. Просто сказали: «возьми и живи». Хорошая, добрая женщина.
Женщина, заметив, что туземец узнал её, еле слышно произнесла «энь-да» и поманила пальцем. Томкага подошел к ней, и они стали о чем-то оживленно шептаться. При этом женщина затравленно озиралась, явно ощущая себя не в своей тарелке.
Вскоре Томкага обернулся к товарищам:
- Просит меня вернуться. Говорит, что очень скучает. – в его голосе слышалось некое самодовольство.
- Вернуться?! – Антон раскрыл рот, - ты что, действительно хочешь вернуться к ним? С ума сошел?!
- Да нет, конечно. – смущенно ответил туземец, - Зачем обо мне так думаешь? Совсем дурак Томкага, думаешь?
- Да ладно. Что ты. Просто считаю, что нельзя тебе в тот род ни в коем случае возвращаться.
Томкага повернулся к женщине:
- Сату. Извини. Не могу я туда пойти с тобой. Оставайся сама здесь, - вдруг нашелся он, - Я поговорю с Кари-Эхси. Думаю, он не будет против.
- Нет! Нет! Никак нельзя! – Сату даже испугалась, - Без разрешения вождя мне никак нельзя сюда! Кассий сказал, что не держит зла на тебя. Говорит, пусть Тамга приходит и живет. Мы забыли всё, говорит. Знаем, не он виноват. Мы рады будем ему. Пойдем со мной, а?
Похоже, Томкага даже начал сомневаться, но тряхнув головой и сбросив наваждение, твердо сказал:
- Нет, Сату. Никак не могу. Не верю я Кассию. Да и друзья мои здесь, – он указал на внимательно следивших за беседой Антона и Никиту, - Вот если бы ты осталась здесь…
- Не могу, не могу, – качает головой женщина. – Если не хочешь со мной идти, я пойду одна. Но мне плохо без тебя.
Томкага погладил рукой плечо маленькой женщины. Видно, что он растроган и она ему не безразлично. Ему жалко отпускать её. Она, положив свою ладонь на его, что-то шептала.
- Я пойду, немного провожу, - туземец смущенно полу сообщает, полу спрашивает.
- Иди, иди, - смеется Антон, - только далеко не заходи.
Томкага краснеет.
Никита молчит. Ему это не нравится. Совсем не нравится. Какое-то чувство смутной опасности бередит душу.
096
Наступил вечер. Томкага должен был давно вернуться, но его всё нет. Сказать, что товарищи обеспокоены его отсутствием, значит - ничего не сказать. Никита удивлялся:
- Неужели уговорила, дрянь этакая?
- Не ругайся! Не могла она его уговорить. – Антон качает головой, - Не такой Томкага наивный человек, чтобы его можно была вот так запросто уговорить. Он прекрасно понимает опасность, – но видно, что он и сам особо не верит своим словам.
В это время в общую пещеру вернулся Кари-Эхси, которому соплеменники тотчас сообщили о приходе женщины из рода Кассия и о том, что она о чем-то беседовала с пришельцами. Вождь подошел к гостям и поинтересовался, где третий. Антон поделился с вождем опасениями, попутно уверив, что их друг не мог по доброй воле уйти в другой род.
Видно, что Кари-Эхси не на шутку встревожен. Он тотчас отправил четверых воинов проверить ходы, ведущие в сторону соседнего клана. Их долго нет. Возвращаются почти под утро. Антона и Никиту разбудила взволнованная Элея.
- Наши люди нашли вашего друга.
- Что с ним? – с трудом разлепил глаза Никита.
В это время подходит сам Кари-Эхси:
- Воины Кассия схватили вашего друга Тамгу. Зачем он пошел с этой женщиной? Разве он такой глупый, что не понимал, куда идет?
Отцу и сыну нечего ответить. Вождь испепеляет их взглядом. Наконец вздыхает:
- Я знаю, что вашей вины здесь нет. Женщины хитрые, коварные существа, – затем встаёт во весь свой невеликий рост и громко заявляет, - В любом случае Кассий не должен был этого делать. Мы пойдем к нему и потребуем вернуть нашего человека. Тамга сам выбрал, членом какого рода желает стать. Он выбрал наш род добровольно, и никто не может оспаривать это.
097
Между тем наступило утро. Быстро позавтракав, вождь собрал всех воинов, оставив троих или четверых охранять пещеру. Нанесенное всему роду и ему лично оскорбление затмило его разум. Экспедиция выступила с самым решительным и устрашающим видом. Все понимали, что такого оскорбления спускать не стоит. Одно дело, когда они сами забрали Томкагу из другого рода, но при этом они действовали в согласии с его желанием. Совсем другое, когда его выкрали самым подлым образом против воли. Уже по пути они встретили двух воинов из первой партии разведчиков, оставленных у жилищ рода Кассия для тайного наблюдения за ситуацией. Они торопились сообщить, что Томкагу повели в Святилище для того, чтобы принести там в жертву. Это заявление было настолько неожиданным, что Кари-Эхси поначалу растерялся. Он понимал, что если спустит Кассию такое, то потеряет лицо не только он, но весь род. К тому же к нему исчезнет уважение и среди соплеменников. Тут же экспедиция изменила направление и направилась кратчайшим путем в сторону Святилища. Коренастые воины проклинали вероломство соседей и потрясали зажатыми в кулаках лахри. Каждый воспринимал оскорбление, нанесенное роду, как плевок в лицо именно ему. Все ни секунды не сомневаются в своей правоте. Все успели привыкнуть к Томкаге и полюбить этого неуклюжего верзилу, самого невысокого из пришельцев.
098
Незадолго до входа в Святилище все факелы тушатся. Вот оно, Святилище. Отряд молча проникает в огромную пещеру. Внизу, за холмом со скелетом мамонта, собралось не меньше трёх десятков человек: мужчин и женщин. Они не замечают вошедших. Их лица обращены в противоположную сторону и задраны вверх. Толпа увлеченно наблюдет за чем-то, скрытым верхушкой холма. Вслед за Кари-Эхси воины, не спускаясь вниз, осторожно сворачивают влево и крадутся по окружающему пещеру карнизу. Вскоре им становится видно то, к чему приковано внимание присутствующих.
Никита видит тот самый столб из древней лиственницы, на который обратил внимание в своё первое посещение Святилища. К нему привязан с вытянутыми над головой руками окровавленный обнаженный человек. Опознать в нем Томкагу можно лишь по его росту, что особо заметно на фоне окруживших его пятерых сохти. Эти странные личности одеты в мохнатые толи шубы, толи накидки. Лица полностью скрыты кожаными масками с нарисованными на нем белой краской рваными узорами. Они подпрыгивают и издают какие-то резкие завывающие звуки. Причем каждый из них поет своё, а в результате получается единая, вызывающая оторопь мелодия. Каждый куплет этой дикой песни заканчивается всеобщим горловым возгласом «йо-эх-гы», тут же подхватываемым всеми зрителями внизу.
Эти фигуры, прыгая и извиваясь, время от времени слегка тыкают в жертву самыми кончиками копий. Уколы небольшие, едва ощутимые. Но их много. Несчастный весь покрыт крошечными порезами. И из каждого капля за каплей сочится кровь. Томкага явно изможден. Голова его свесилась на бок. Лишь временами он с трудом поднимает ее, понуждаемый возгласами мучителей и бросает на них умоляющие взгляды. Тем надо, чтобы жертва была жива как можно дольше, не лишив возможности сполна насладиться пьянящим их кровавым зрелищем.
- Кто это? - тихим шепотом спрашивает Никита оказавшегося рядом воина.
- Хранители Древних Тайн, – так же тихо отвечает воин. В голосе его смесь ужаса и почтения.
- Почему они в масках? – не утерпев, шепчет охотник.
- Никто, никто не должен знать, кто является Хранителем. Даже их близкие родственники не знают. Даже жёны. Это большая тайна, за раскрытие которой одно наказание – смерть.
Спутники сердито оглядываются на них и шикают одними губами. Разговор прерывается. Кари-Эхси в нерешительности топчется на месте, не зная, что предпринять. Одно дело, спорить с вождем соседнего рода. Другое – вмешаться в дела таинственного ордена Хранителей.
099
Тут снизу раздается крик:
- Вот они, святотатцы! Нарушители своего слова! Смотрите!!!
Это голос Кассия. Он кричит, указывая своим лахри на незваных гостей. Вслед ему снизу вздымаются в угрожающих жестах десятки сжатых кулаков. Полностью поглощенные в своё кровавое дело Хранители замерли от неожиданности. Они обернули скрытые масками лица сначала к толпе, а затем к возникшим совсем рядам воинам. Хранители явно растеряны и, даже, похоже, напуганы неожиданным появлением стольких вооруженных людей. Обе группы застыли. Но тут один их Хранителей, все еще находившийся в сильном эмоциональном возбуждении, с визгливым криком простирает в их сторону копьё:
- Как вы посмели явиться сюда! – бросается вперед, намереваясь проткнуть острым окровавленным наконечником грудь вождя. Тот, не отдавая себе отчета, отвечает ударом на удар. И Хранитель, сделав свой последний в жизни шаг, с брызжущей веером из перерубленной взмахом лахри глотки, валится с обрыва прямо на головы сгрудившейся внизу толпы. Багряное облако из мириада мельчайших капелек сопровождает его полет, укрывая напоследок упавший труп кровавым саваном.
Слетевшая с лица маска лежит в стороне.
Наступает мгновенная тишина. Никто не ожидал такого развития событий. Забрызганные кровью лица в ужасе. Но вскоре тишина сменяется многоголосым воем. Кричат все – и зрители внизу, узнавшие погибшего, и Хранители, пораженные смертью товарища, и воины Кари-Эхси – от того, что кто-то осмелился напасть на их вождя. Все размахивают копьями и ножами. Все подбадривают себя криками. Сейчас прольется новая кровь. И этой крови будет значительно больше. Кто первым нанесет удар? Кто возьмет на себя ответственность?
Но тут снизу раздается перекрывающий всё крик Кассия:
- Хватит!!!! Замолчите!!!
Все тотчас смолкли, словно только и ожидали этого приказа. Кассий обведя взглядом выпученных глаз своих сторонников, нимало не обращая внимания на людей наверху, прорычал:
- В Святилище может пролиться только кровь дикарей! Это Закон. Кари-Эхси нарушил этот закон! Кари-Эхси нарушил Закон!!! Он убил Хранителя! Он убил Хранителя в Святилище! Он совершил то, чему нет примера в истории Древнего народа! И это не первое нарушение наших законов, которое допустил этот человек. Но мы не нарушим законов наших предков. Больше здесь, в Святилище, не прольется кровь ни одного из ва-сату! Мы все уходим отсюда.
И все, кто находился внизу, безмолвно потянулись к выходу из пещеры. Никто не поднял головы и не бросил ни единого взгляда на преступников. Их судьба и так понятна. Хранители, так же молча, спустившись вниз и подхватив труп замершего в неестественной позе товарища, вышли последними. Под сводами только что раздираемой эмоциями и криками пещеры наступила мертвая тишина. Кари-Эхси и его воины нерешительно и испуганно переглядывались, не зная, что сказать. Никто не предполагал подобного развития событий. Никто и не готовился к реальной схватке. Все были уверены, что дело разрешится словесной бранью, взаимными упреками и угрозами. Бахвальством силой. И на этом всё! Но пролитая кровь, да к тому же кровь Хранителя Древних Тайн…
Наконец вождь безвольно махнул рукой и направился к выходу, в котором недавно исчезли люди соседнего рода и Хранители. Воины потянулись за ним. Никита и Антон удивленно попытались остановить их - а как же Томкага? Ведь его спасение и было целью экспедиции. Но их новые соплеменники потеряли всякий интерес к туземцу. Теперь их больше беспокоила собственная судьба.
Никита разрезал опутывавшие тело Томкаки ремни и помог тому опуститься на землю. К удивлению обоих спасателей их друг жив и даже находился в сознании. Он слегка постанывал, бессмысленно поглядывая по сторонам. Наконец взгляд сфокусировался на друзьях. Губы тронула легкая улыбка:
- А я ведь думал, однако, всё. Конец мне пришел.
- Ну ничего, ничего. Поживем еще. – успокоил его Антон, обследуя повреждения. Вроде пока ничего опасного. Рядом они обнаружили брошенную комом одежду несчастного и помогли ему накинуть её на себя. Тому было больно, но он не захотел оставаться обнаженным. Затем, поддерживая друга, троица отправилась вслед за ушедшими. Перед ними тянулась тонкой черной нитью кровавая полоска, вытекшая из перерубленного горла Хранителя. Антон и Никита старались не наступить на неё.
Вскоре, обнаружив один из брошенных ранее факелов, Никита разжег его. Как они заметили уже раньше, сохти помогали ориентироваться в запутанном лабиринте ходов следы копоти, которые за столетия отложились на сводах коридоров.
Через какое-то время в одной из небольших пещер наткнулись на отдыхающих воинов своего рода. Они тихо переговаривались, но при входе троицы разговоры оборвались. Никто не высказал им ни слова упрека, но и никто и не посмотрел на них ободряюще. Не поддержал. Все старательно отводили глаза. Вольно или невольно, но именно эти чужаки, которых род так тепло принял в свои ряды, стали виновниками наступивших бед. И все главные беды еще только впереди.
100
Вскоре процессия по довольно крутому спуску вышла в узкое ущелье, по дну которого протекал ручей. По ущелью предстояло пройти какое-то расстояние, прежде чем дорога вновь нырнет в один из гротов.
И тут их ждало то, чего никто так скоро не ожидал. В том единственном месте, где ущелье расширялось метров до семи, в том самом месте, где Ага-Рехх несколько месяцев назад своими молодецкими воплями вызвал многоголосое эхо, стояла толпа вооруженных людей. Их лица, скрытые от дневного света полосками бересты с прорезями для глаз, решительны. Их гораздо больше, чем было в пещере. Никита удивился, когда это они умудрились собрать такую силу. Позднее он узнал, что отступающие из Святилища люди встретили воинов другого, дружественного им клана, который был приглашен на экзекуцию, но опаздывал и торопился наверстать упущенное, опасаясь не поспеть на редкое зрелище. Встретив союзников, их ввели в курс произошедшего. Предвидя, что воины Кари-Эхси на пути домой непременно станут проходить здесь, решили устроить засаду в ущелье и потребовать полного удовлетворения.
101
Вперед выступил Кассий. Рядом с ним встал еще один пожилой воин, очевидно вождь второго рода. Крик Кассия загрохотал, отскакивая эхом от скал, так, что он вынужден был после каждой фразы делать небольшие перерывы:
- Кари-Эхси!.. Ты предал наш народ… обернувшись на сторону дикарей… Ты не пожалел даже жизни Хранителя!
- Хранитель первый напал на меня…- попытался оправдаться Кари-Эхси, - Зачем он направил на меня свой лахри?
- Ты предатель! - не дав ему высказаться до конца, прервал Кассий.
Если бы Кассий не назвал вождя предателем, возможно еще сохранился бы шанс разойтись миром. Но стерпеть такое оскорбление, значило потерять лицо. Ни один воин, не то чтобы вождь рода, не мог оставить такие слова без ответа. Кари-Эхси подняв копье, решительно двинулся навстречу обидчику.
- Смотрите! – закричал Кассий, - Смотрите! Он опять поднял оружие на ва-сату! Он первый поднял оружие! – и, не дав никому критически оценить свою версию, бросился вперед размахивая смертоносным оружием.
В следующее мгновение все воины с обеих сторон ущелья бросились навстречу друг другу. Своды ущелья многократно повторяли крики ярости и вопли боли, превратив картину боя в сплошной ад.
Никита с отцом сражались в самом центре. Он сразу отметил, что никто из ва-сату не стремится причинить своему противнику серьезных ран, стараясь лишь нанести болезненный хлещущий удар древком копья по руке или ноге. Или хорошенько ткнуть им же в наиболее уязвимые части тела. Дрались в основном тупой стороной деревянных рукояток копий. Лишь бы не убить! Но чтобы было больно! Они явно не желали неконтролируемых последствий, к которым приведёт еще одно убийство соплеменника. Было желание напугать, подавить, унизить, может взять в плен, но не убивать. Да, к тому же, почти все сражающиеся состояли в той или иной степени родства.
Но к двум дикарям это не относилось. В отношении них никто себя не сдерживал. Желание убить светилось во многих выпуклых глазах. Направленные в их сторону удары носили самый серьезный характер. Если бы не помощь воинов своего рода, старавшихся прикрывать их (иначе они приняли бы и на себя позор гибели новых соплеменников), то каждый давно получил бы не менее десятка смертельных ударов острыми наконечниками лахри. А так отделались несколькими не очень серьезными порезами и ушибами.
На Томкагу, недвижимо лежащего в беспамятстве в сторонке, никто из противников не обращал никакого внимание. Желание убийства распространялось только на этих двоих.
Несмотря на явное превосходство в численности противника, люди Кари-Эхси держались достойно. Они - охотники, умеющие обращаться с оружием. Их же соперник больше привычен к киркам и ломам. Их стихия - взламывать камень, оттаскивать в сторону породу, равнять стены. Битва – не их ремесло. Но они почти втрое превосходят числом. На чью сторону склонится победа, сказать сейчас не способен никто. Битва заходила в тупик. Тем более, что убедившись в невозможности убить или пленить двух великанов, люди Кассия перестали делать попытки. Все ва-сату заметно устали. К тому же находились в растерянности. Сражаться не с дикарями, а друг с другом? Но и уступить никто не хотел. Пыл Древних Людей заметно угас.
102
Вдруг все замерли. На полувзмахе. На полукрике. Никите сначала показалось, что он запнулся и повалился на бок. Он вскочил, готовый продолжить битву. Тут всё вокруг опять дрогнуло. Сверху посыпались камни. Раздались вопли ужаса. Землетрясение!!! Никита недоуменно переглянулся с отцом. Он никогда даже не слышал о том, что в этих горах бывает такое. Все воины пораженно оглядывались. Очевидно, это явление и для них неприятный сюрприз. К обычным обвалом они привыкли. Но чтобы тряслась земля – о таком слыхали только в древних легендах. Третий толчок сопровождался новой осыпью камней. Лишь благодаря чуду никого не убило, но многие получили ушибы и переломы, в дополнение к тем синякам и ушибам, которые успели нанесли себе сами.
Не дожидаясь новых ударов стихии, все бросаются в сторону ближайшего выхода из ущелья. Пожалуй, лишь Никита и Антон сохранили присутствие духа. Они подхватили дрожавшего, ничего не понимающего и что-то бормочущего в ужасе Томкагу и поволокли его следом за остальными. По коридорам бывшие враги бегут вперемешку. Желание мстить испарилось, уступив желанию сохранить свои жизни. Всем казалось, что в родных пещерам им не угрожают никакие сотрясения скал.
Глава 17
103
Домой отряд вернулся в самом мрачном настроении. Почти у всех многочисленные кровоподтеки. У одного пробита голова, и он бредит на ходу, едва переставляя заплетающиеся ноги. У четверых переломы рук, у одного сломана голень и его поддерживают два товарища. У многих на головах запекшаяся кровь. Самыми последними, сопровождаемые недоуменными взглядами женщин, в пещеру протискиваются тащившие Томкагу Антон и Никита. Навстречу им бросилась обеспокоенная Элея, помогая дотащить раненого до закутка Антона.
Каждый из воинов задавал себе вопрос – как это случилось? Как могло произойти то, что произошло? Как ва-сату могли дойти до кровопролития между собой? Кто в этом виноват? Кари-Эхси? Нет! Ни в коем случае! Только не он. Он был втянут, обманут. По своей воле Кари-Эхси не мог поднять руку на единокровных братьев. Он лишь хотел поговорить с Кассием. Уладить возникшее недоразумение. Неважно даже, кто первым нанес удар в той безумной стычке. Да и кому, в конце концов, был нужен этот дикарь, чтобы из-за него вступать в схватку с соплеменниками, пусть даже из другого рода? Они такие же ва-сату. Многие из них связаны кровными узами с людьми этого рода.
Никто даже не вспомнил того, с каким ощущением благородного негодования все они покидали эту самую пещеру всего несколько часов назад. То, что это настроение поменялось на сто восемьдесят градусов, никого абсолютно не смущало.
Никто уже не винит и Кассия. Он - один из вождей их народа. Он – один из них. Он никогда по доброй воле не пошел бы против людей соседнего клана.
То из одной, то из другой части пещеры всё громче доносилось мрачное ворчание, сводившееся к тому, что всё это из-за пришельцев. Постепенно ворчание множилось, переходя в злобный ропот. Кари-Эхси даже пришлось прикрикнуть на соплеменников. И хотя ворчание стихло, но пришельцы то и дело ловили на себе враждебные взгляды. Из-за них они сражались с братьями! Из-за них теперь всех ожидает страшная мучительная неизвестность!
Женщины, заразившись сумрачным настроем, перевязывали раны и переломы отцов, мужей, сыновей. Они старались не смотреть в сторону пришельцев. Для них они опять дикари. Некоторые демонстративно вытаскивали из волос гребни, которым совсем недавно радовались как дети, получив их от Тамги, и плевали на них. Правда - ломать не ломали, а втихаря прятали до лучших времен.
Мрачно, молча, поужинали.
Мрачно, молча, улеглись спать.
Никита кожей ощущал напряжение, висящее в сгустившемся воздухе. Идущую в их сторону волну отчужденности. Едва не ненависти. Даже дышать тяжело. Что будет дальше? В чем они виноваты?
Кари-Эхси на всякий случай наказал двум воинам не спать всю ночь.
104
Ночь прошла спокойно. Ожидание нападения было напрасно. Очевидно и другая сторона находилась в шоке и так же зализывала раны.
105
Прошло не меньше недели, в течение которой никто не беспокоил пришельцев. Их по-прежнему избегали, но ощущения той вражды, что так поразила друзей, отступило. Раны Томкаги оказались не опасными, так как нанесены знатоками своего дела. Порезы должны причинять много боли, но не привести к скорой смерти. Мучители хотели растянуть своё садистское удовольствие как можно на более длительное время, намереваясь сполна насладиться мучениями жертвы. При этом никто из них, разумеется, не говорил об истинной цели экзекуции, оправдывая её служением Прародительнице Мянь, которой угодны стоны и кровь дикаря, бесспорно ответственного за своих предков, провинившихся перед Древним Народом. Благодаря такой «предусмотрительности», Томкага ещё легко отделался. Если бы спасители пришли на пару часов, даже на час позже, возможно спасать было бы уже некого.
Как рассказал сам Томкага, Хранители, выполнявшие роль палачей, не находили нужным скрывать своих намерений от жертвы. Напротив, они наперебой ярко описывали то, что сейчас собираются сделать с ним, получая от этого дополнительное удовольствие. Очень, очень давно Древним Людям ва-сату не доводилось насладиться подобным зрелищем и их надежды нельзя обмануть. Хранители намеревались, после нанесения отдельных болезненных, но не опасных для жизни уколов, начать срезать тонкими длинными лоскутами кожу, медленно отрывая её от тела. Жертва будет несказанно страдать, но останется вполне жива.
Затем один из самых искусных палачей специальным кремниевым, острым как бритва лезвием, будет аккуратно отделять и срезать с тела дикаря мышцы небольшими волокнами. Кровавое искусство изувера заключается в умении не затронуть крупных кровеносных сосудов, чтобы жертва раньше времени не истекла кровью. В идеале от несчастного мало что останется. Страшный окровавленный скелет, опутанный пульсирующими кровеносными сосудами, по которым продолжает струиться кровь. Но он будет еще жив. Его глаза еще способны видеть, его сердце ещё бьется.
Даже одни только разговоры об этом вызывали ужас и тошноту. Этот лишенный кожного и мышечного покрова окровавленный скелет может медленно умирать несколько дней. И Хранители будут находиться рядом, и наблюдать за многочасовой агонией. Никита с Антоном, слушая страшный рассказ, не могли поверить ему. Даже Элея приходила в ужас. Такого не случалось уже много, много, много лет. Она заверила мужа и свёкра в том, что люди её рода не допустят такого по отношении к новым членам клана. И уж тем более её отец, вождь Кари-Эхси, всегда поступает справедливо и осмотрительно. Он противник всяческого насилия. Большая Белая Птица запретила человеческие жертвоприношения.
Но, случайно бросив взгляд на нескольких слышавших рассказ Томкаги воинов, Никита увидел в их глазах жадный сатанинский блеск! Такой блеск бывает в глазах изголодавшегося людоеда, который видит перед собой не собрата, а лишь соблазнительный кусок пищи. Взгляд наркомана, спешащего принять долгожданную дозу, что лишит его последних остатков разума, но принесет облегчение больному воспаленному мозгу. Этот мелькнувший секундный блеск был во много крат ужаснее того рассказа, который его породил. Очевидно, несмотря на уверения и Элеи, и её отца, и Огненного Человека, страшное искусство сохранялось и пестовалось до нужного момента.
106
Продукты заканчивались. Пришлось отправить на поверхность охотничью партию. Она отсутствовала уже больше суток и вождь начинал беспокоиться. В тот самый день в пещеру заявился молодой воин. Судя по расположению на голове двух косичек и особенностям нанесенной на лицо татуировки, он принадлежал к другому роду. Зайдя, он важно произнес:
- Энь да! - и сел на камень почти по центру помещения, полный осознания значимости порученного ему дела. Одна из старших женщин вопросительно посмотрела на вождя. Кари-Эхси кивнул. Тотчас юному посланнику поднесли плошку с едой и поставили рядом высокий сосуд с водой. Он ел не торопясь, понимая, что это не просто трапеза, а часть церемониала. Наконец он вздохнул, поставил посуду на пол, отер руки о штаны и приготовился к важному разговору. Напротив него, почти вплотную, сели несколько молодых воинов. Сам вождь не снизойдет до непосредственной беседы с лицом, находящимся на более низкой ступени социальной лестницы. Это ведь не просто беседа – это некое официальное предложение. Все понимают это. Посланника выслушают и передадут его слова вождю. Вождь, посовещавшись с наиболее уважаемыми воинами рода, передаст таким же образом общее решение посланнику.
Такая ступенчатая беседа затянулась более чем на два часа. Наконец юному воину сказаны последние слова. Он важно встал, слегка склонил голову в сторону собеседников, затем в сторону сидевшего в сторонке вождя, промолвив остальным:
- Лаба! – и вышел.
107
Затем приходит Кассий. Его сопровождает сын, колдун Шак-Апэ и два преклонных лет воина - вожди двух дружественных кланов, не принимавших участия в конфликте. Они, абсолютно ни на кого не глядя, проходят и рассаживаются напротив ждущих их Кари-Эхси и трех старейшин. Пещера почти пуста, только чужаки по прежнему сидят в своём углу. До них долетает лишь легкое бормотание. Они не знают, следовало ли им уйти. Их никто не выгонял. На дикарей вообще не обращают внимания, поэтому троица решила оставаться на своем месте. Даже Элея покинула их.
Переговоры затянулись. Они ведутся в самом спокойном, почти дружественном тоне еле слышными голосами. Никто из переговорщиков ни разу не повысил голоса. Все прекрасно понимают, что речь идет не просто об оскорбленных чувствах двух вождей. Не просто об отношении двух родов. Речь идет о будущем всего Древнего Народа.
Великий Колдун на чем-то настаивает. Кари-Эхси возражает. Видно, что вожди двух других кланов сначала сомневаются, но затем, убежденные Шак-Апэ и Кассием, встают на их сторону. Один из них что-то горячо доказывает Кари-Эхси. Наконец тот нехотя кивает. При этом Никита уловил еле заметный взгляд вождя, брошенный в их сторону. Или ему только показалось?
Пришедшие и хозяева встают и слегка склоняют головы, соприкоснувшись лбами, на миг замерев в таком положении, что как уже знает охотник, означает достижение согласия и принесение клятвы. Гости тянутся к выходу. И только тут Кассий бросает торжествующий взгляд на «дикарей». В его взгляде ярость и хищное удовлетворение. Его сын Каттэн, опустив голову, улыбается каким-то своим мыслям, не обращая ни на кого внимания. Шак-Апэ словно вовсе не замечает их. Один из вождей с сомнением и, как показалось Никите, с сожалением посмотрел прямо ему в глаза, но тотчас отвел взгляд.
- Отец, - обращается Никита к Антону, - Не кажется ли тебе, что настала пора уходить отсюда.
- Почему? – поднимает голову Антон.
- Как, почему? Ты разве не видел, что только что произошло?
- И что произошло?
- Вожди достигли согласия.
- Ты думаешь, это согласие нам во вред? - Антон в раздумье качает головой.
- Мне кажется, так это и выглядит. – Никита раздражен непонятным упрямством отца.
- Кари-Эхси благородный и мудрый вождь. Для него интересы рода главнее всего остального. Он понимает, что мы придаем дополнительную силу и вес его клану. Мы привносим свежую кровь. Твои и Элеи дети прославят его народ. Нет. Он ни в коем случае не поступится своими интересами и не отдаст нас Кассию, – тем не менее, помимо воли отца в его голосе чувствуется неуверенность. – Я не уйду отсюда. И тебе не стоит даже думать об этом. Мы должны доверять нашему вождю.
После этих слов, давая понять, что разговор окончен, Антон встает и направляется к Кари-Эхси. Там они о чем-то мирно беседуют. Видно, что вождь успокаивает своего нового друга, слегка пожимая плечами и несколько раз дружески касаясь ладонью плеча собеседника, заверяя, что им бояться совершенно нечего.
- Друг, - поворачивается Никита к Томкаге, - А ты? Пойдешь ли ты со мной, если я надумаю уходить?
Томкага не задумываясь, кивает головой и еле слышно ворчит:
- А то как же! Однако я уже испытал гостеприимство этого проклятого народца. С меня хватит. Я с тобой, Накта-Юм.
- Тогда пока никому не говори об этом. Боюсь, нас добровольно не выпустят.
Томкага понимающе кивает, с сожалением поглядывая на сидящего к нему спиной Антона.
108
Никита решил не возвращаться в свою «комнату», а остаться здесь. Лучше, если в столь смутные, непростые времена они будут держаться вместе. По мере того, как в пещеру по одному возвращаются её обитатели, оживает и жизнь в ней. Вскоре сверху пришли охотники и принесли богатую добычу. Женщины сразу повеселели. Начинается приготовление праздничного ужина, знаменующего собой окончание так и не начавшейся войны. Отовсюду доносятся довольные голоса. Даже на гостей стали смотреть дружелюбнее. В конце концов, никто не погиб. Все остались живы. Павший от руки Кари-Эхси Хранитель не в счет. Сам виноват. Поднять копье на вождя – грех смертельный и постигшее его наказание заслуженно.
Никита так же понемногу успокоился. Может отец прав и всё действительно закончилось ко всеобщему удовольствию. И что это он возомнил? Никому ведь не выгодна дальнейшая эскалация. Почему бы остальным родам не позволить Кари-Эхси оставить у себя троих дикарей, если ему так того хочется?
Когда пища готова, гостей кликнули к общему «столу». Они обрадовано встали и направились туда. В это время к Никите подошла неизвестно откуда взявшаяся Элея с блюдом, полным запеченного над углями мяса, и, взяв мужа за руку, улыбаясь, предложила остаться здесь и поесть вдвоем, в сторонке. Они сели обратно, около очага в отцовском закутке и принялись брать руками сочные куски, с наслаждением вгрызаясь в них. Длившееся последние недели напряжение спало с души молодого охотника. Стало так приятно и легко. Никакая опасность больше не угрожала. Рядом любимая женщина. Чего еще надо человеку?
109
Только тут Никита обратил внимание на то, что Элея вовсе не разделяет его беспечного настроения. Когда он наелся, она, исподлобья глядя на пирующих соплеменников, коснулась руки супруга, привлекая его внимание.
- Я слышала разговор отца со старейшинами.
Что-то в тоне её голоса насторожило молодого человека. Все тревоги последних дней вновь колыхнулись в голове.
- Что ты хочешь сказать?
- Ты не смотри на то, что сейчас все такие веселые. Когда вы их не слышите, они говорят, что именно вы принесли все несчастья. И это не только ссора с другими родами. Это и землетрясение во время битвы. Даже больше землетрясение. И то, что отец отдал меня тебе, хотя обещал Каттэну. Кроме того, говорят, что это только начало. Будут и другие несчастья, если от вас не избавиться. Люди говорят, что надо отдать вас всех Кассию. Или хотя бы одного, того, который по праву принадлежит ему.
- Томкага никому не принадлежит! – вспылил Никита.
- Тихо, тихо, - опасливо покосилась на увлеченных пиршеством соплеменников Элея, - Они так говорят. Я так не думаю. И еще говорят, что меня надо забрать у тебя и отдать Каттэну…
- Что-о-о? Ну это уж… А ты? – спохватился вдруг Никита, - Что ты об этом думаешь? Может для спокойствия народа так и надо поступить?
- Я?! – Элея с упреком посмотрела на него, - Я твоя жена.
Никита, извиняясь, положил ладонь на плечо молодой женщины:
- Прости меня. Что еще они говорят? И что говорит твой отец?
Элея молчала. Наконец решилась:
- Я подслушала, как отец в другой раз говорил со старейшинами.
- И…
- Они… они считают, что мир между родами важнее всего.
- Так я и думал, – горько усмехнулся Никита, - Ну и…
- Они решили… решили… что отдадут вас Кассию. – ресницы Элеи захлопали, стараясь сбросить повисшую на них слезинку.
- Всех? – угрюмо уточнил охотник.
- Не знаю. Во всяком случае, твоего друга точно.
- Когда?
- Не знаю. Не сегодня и не завтра. Вас боятся. Дадут вам успокоиться. Может до конца зимы. И, когда вы не будете этого ожидать… Хикта, тебе нужно бежать! – вдруг горячо зашептала женщина, - Вам всем нужно бежать! Всем! Боюсь, что мой народ возобновит свой старый обычай, приносить человеческие жертвы. Я слышала, как мужчины и женщины шепчутся об этом. Им не терпится увидеть кровь. А может и того хуже.
Никита не стал уточнять, что может быть хуже. Он внимательно посмотрел на супругу:
- А ты?
- Я? - Элея удивлённо и даже обиженно посмотрела на него, - Я иду со своим мужем. Куда бы он ни решил пойти. Разве ты думал по-другому?
Теперь, когда вопрос о побеге решен, Никита стал обговаривать с Элеей, как и когда им лучше исчезнуть из племени. Он не сказал, кто из других двоих пришельцев пойдет с ними. Да женщина и не спрашивала. Оказалось, существует всего семь входов-выходов в систему пещер, в которой живут ва-сату, но сама дочь вождя знает только три из них. Тот, по которому привели Никиту – самый удобный, простой и короткий. Но именно в нём в первую очередь и станут искать беглецов. Второй – значительно более длинный. Третий же ведет мимо мастерской Огненного Человека. О четырех других ходах она только слышала, но где они, не знает. Знает лишь, что они находятся на территории недружественных родов.
Во время разговора у Никиты сложилось мнение, что сама мысль о побеге пришла в голову Элее не без подсказки её отца, вождя Кари-Эхси. Уж слишком проработаны все нюансы. Да и хотелось думать о том, что его тесть действительно порядочный человек, как отзывался о нём отец. Или попросту не хочет плохого своей дочери, видя её отношение к чужеземцу.
110
Никита еще раз решился поговорить с отцом о возможном побеге, не упоминая, что вопрос об этом им уже решен окончательно. Но тот его настолько резко и раздраженно прервал, что Никита понял - отец не на его стороне. Он никуда не пойдет. Как это ни горько, но приходится уходить без него. Никита почему-то не сомневался, что Кари-Эхси не даст отца в обиду. Оба старика действительно сдружились. К тому же отец привязался к доброй молчаливой маленькой женщине, с которой жил. Может ему действительно здесь будет лучше?
111
Следующие дней десять прошли спокойно.
Глава 18
112
Утром всех разбудили несколько мощных толчков. Никите даже показалось, что кто-то саданул ему ногой под рёбра. Он заворчал, отмахиваясь руками, пребольно ударившись костяшками пальцев о булыжник. Его ворчанье перекрыл грохот падающих камней и крики сонных людей, на которых они сыпались. Спросонья никто ничего не может понять. В это время землю сотряс еще один, третий толчок. Сам по себе он не сильный, но вызванный им новый град сорванных со свода пещеры камней наделал много бед. Кричали задавленные люди, плакали дети, причитали женщины. Почти затухшие угли двух очагов рассыпаны по полу. Никита в растерянности озирался по сторонам. Толчков больше не последовало. Тут рядом с ним возникло обеспокоенное лицо жены. Она совала ему в руки охапку одежды:
- Быстрее! Быстрее одевайся! Уходим! Надо немедленно идти!
- Постой. Почему? Куда?
- Надо уходить! Этого вам уже не простят!
- При чем здесь мы? – поразился Никита, - разве раньше не было землетрясений?
- Нет. Мы только слышали о них от предков. Это было еще во времена войн с дикарями. Вам и так все ставят первое трясение земли в ущелье в вину. А теперь… Надо уходить. Как можно скорее. Пока остальным не до нас. Торопись! – горячо прошептала Элея и метнулась куда-то в темноту.
Никита, натягивая на бегу одежду, подскочил к Томкаге и велел тому быстро собираться. Томкага без лишних вопросов всё понял. Затем охотник обратился к отцу:
- Ты идёшь?
- Нет. Не могу, - они какое-то мгновение смотрели друг другу в глаза, но новый толчок бросает всех на пол, - Иди, сынок. Бог тебе в помощь, – отец, не поднимаясь, крестит сына.
В этот момент к Никите подбегают полностью одетые Элея и Томкага. Они заранее припрятали всё, что им могло понадобиться для дальней дороги. Кругом, на фоне багровых стен мечутся черные тени и, воспользовавшись всеобщей паникой и неразберихой, беглецы благополучно покидают помещение. Никита старается напоследок разглядеть в полумраке лицо отца, но тщетно. Его не видно.
В своей семейной «комнате» забирают котомки с пищей, которые Элея подготовила и о которых не знал даже Никита. Здесь же лежит подаренный Огненным Человеком Никите лахри и еще один, для Томкаги, чему тот весьма рад. Теперь он не отдаст свою жизнь просто так. Себе Элея выбрала лук, которым владела невероятно искусно, не раз доказывая это на ночных охотах, стреляя на полсотни шагов почти на звук и неизменно попадая птице, белке или зайцу в голову.
Бегом преодолели несколько коридоров, удаляясь от жилых пещер все дальше и дальше. Подземные толчки больше не повторялись. По словам Элеи, в этой части подземных галерей редко кто из ва-сату сейчас бывает, потому что ход очень старый и после прокладки новых, более удобных путей он фактически заброшен. Остается пройти совсем немного. Взбодрившись, перешли на шаг. Никита вновь подумал об отце. Как он там? Не сделал ли он ошибку, оставив его одного? А чтобы он сделал, потащил на себе - оправдывается сам перед собой молодой охотник.
- Еще чуть-чуть, - повторяла который раз Элея, поднимая над головой факел, - Вот за этим поворотом через расщелину проникнем в галерею с текущим по её дну ручьем. А там, шагов через сто, вместе с ним окажемся наверху. В конце придется немного проползти на четвереньках. Там надо будет быть очень осторожными. Выход на середине крутого склона.
- Хоть на животе, лишь бы скорее, - пыхтит позади Томкага.
- На животе мокро, Тамга, - смеется Элея, - Но зато нас уже никто не догонит. Считай, убежали. Вот сейчас… - Слова замерли на устах женщины.
113
Дальнейший проход перегорожен пятью-шестью огромными валунами. Очевидно обвал вызвало прошедшее землетрясение. Колеблющийся свет факела безразлично освещает плотную каменную стену, покрытую осевшей пылью. Сдвинуть с места хотя бы один из камней нет никакой возможности, даже если бы за него разом ухватились с десяток взрослых мужчин.
- Что будем… делать? – на Никиту навалилась такая же полная безнадежность, как безнадежно недвижимы эти валуны. Подземный мир, не его стихия. Здесь он бессилен. Недра горы не желают отпускать добычу.
Томкага так же стоял, тупо уставившись в непреодолимую преграду. Что тут можно сделать? Ничего.
- Однако возвращаться придется, - в голосе туземца страх. Он прекрасно понимает, что его ожидает там, позади. Он уже испытал это и не хочет, чтобы Хранители закончили начатое.
- Мы будем искать другой выход. – голос Элеи спокоен.
Сопровождавшие её мужчины не из робкого десятка. Они уже взяли себя в руки. Искать! Найти! Элея говорила о семи ходах. Остаются еще пять. Они выйду, даже если придется пробиваться с боем.
114
Элея по-прежнему идет впереди, освещая дорогу. Она, то останавливается в нерешительности, то возвращается к прошлой развилке. То заставляет их карабкаться круто вверх в каких-то огромных, гулких, забитых бесформенными каменными массами ёмкостях, в которых свет факела теряется во мгле, не достигая противоположных стен. То напротив, оскальзываясь на орошаемых водяными струйками уступах, спускаться вниз, перескакивая узкие и не очень щели. Из целой охапки заготовленных факелов остаются два. Что будет, когда они потухнут? Даже сверх чутким глазам ва-сату нужна хоть крошечная частица, хоть толика света. А идти в кромешной темноте по незнакомым ходам в неизвестность… Бр-р-р…
Наконец Элее стало казаться, что они попали в знакомые ей места. Она еще несколько раз с сомнением останавливалась, но каждый раз всё решительнее и решительнее двигалась вперед. Уже отчетливо ощущался ток воздуха, который увлекал дым от факела и уносил куда-то вперед. Грот расширился, его своды поднимались метров на пять. Справа, у самой стены в небольшом, проточенном за тысячи и тысячи лет ложе, спокойно и беззвучно течет ручей, образовав неширокое мелкое озерцо. Вода настолько прозрачна, что пока Элея не ткнула в нее кончиком сапога и по поверхности не пошла рябь, ее не было даже заметно на фоне каменистого дна. Элея подняла факел вверх, высматривая что-то высоко над ложем ручья. И только Никита успел заметить на высоте метров двух с половиной небольшую черную дыру, в которую едва-едва можно протиснуться, собравшись в комок, как проводница резко сунула пылающий факел в воду и, схватив обоих спутников за руки, повлекла куда-то. Но не дальше по коридору, а в сторону, за складку стены за их спинами. Они, понимая, что надо молчать, покорно шагнули за ней в укрытие.
Едва вся троица притаилась за уступом - послышалось многочисленное пыхтение и легкий, но отчетливый топот кожаных подошв по камням. В следующую минуту мимо них гуськом пробежало семь воинов, двое из которых, первый и последний, держали факела. Из темноты их отчетливо видно. Они принюхиваются к растекшемуся по гроту запаху, оставленному факелом беглецов. Но этот запах, смешавшись с запахом дыма их собственных факелов, дает им лишь общее направление. К тому же преследователи явно устали и внимание их рассеяно. Скорее всего, таких поисковых групп не одна и они разосланы в направлении всех возможных выходов из подземелья.
Первым пронесся, держа пылающий факел в одной руке и лахри в другой, Кикитай, воин из их рода. Обычно он настроен весьма дружелюбно к иноземцам. Даже последнее время, в период всеобщего помешательства, ни разу не бросил на них ни единого злобного взгляда. Что он сделает, если догонит их? Неужели попытается убить?
Следом за Кикитаем бежит Каттэн, несостоявшийся жених Элеи. Вот этот ни на мгновение не задумается. В руках у него точно такой же лук, как и у его бывшей невесты. Значит оба рода объединились, чтобы преследовать ослушников? Что там случилось за несколько часов, прошедших с момента их бегства? У Никиты опять мелькнула мысль об отце. Как он? Жив ли еще?
Последний из преследователей, пожилой воин из другого клана на миг остановился ровно напротив их убежища, глубоко втянул носом воздух, поднимая факел повыше. Увидел дыру под самым потолком. С сомнением оглядел её. Он боролся с желанием позвать товарищей. Но они успели убежать достаточно далеко. Не станет ли он предметом насмешек? Издал досадливый крякающий звук и бросился вслед за другими. Скоро дружный топот и пыхтенье затихли вдали.
Элея, мгновенно выбив искру, раздула последний факел и скомандовала:
- Быстрее!
Перебравшись в ужасно холодной воде через ручей, помогая друг другу, подсадив сначала проводницу, в минуту оказались в узком проходе. Через несколько шагов уровень пола понизился и стало возможным встать в полный рост. На низком потолке отчетливо видны множественные темные пятна копоти. Томкага с радостью указал на них и Элея ответила ему самодовольным кивком.
115
Как раз в тот самый миг, когда, моргнув напоследок, потух их последний факел, они заметили свет. Свет невероятно слабенький. Им даже показалось, что он где-то очень, очень далеко. Но нет. Они уже у самого выхода. Всё оказалось проще. Во внешнем мире едва начинало светать. Само солнце где-то за горами и нарождающийся день еще не скоро вступит в свои права.
116
И вот они стоят снаружи у входа.
Вход представляет собой узкую, только-только протиснуться одному, слегка наклонную щель. Сразу от неё - небольшой, метров пятнадцати-двадцати отлогий спуск. У его подножия весело шумит ручей, торопящийся по камням долинки куда-то влево, в низину. За противоположным берегом начинается заметно более крутой подъем к виднеющемуся вдалеке в утреннем мареве перевалу меж двух ярко освещенных невидимым солнцем вершин.
Совсем недалеко, несколько выше их по противоположному склону, крошечная ровная площадка как бы самой природой предназначенная для отдыха. Перебравшись через ручей, смеясь и шлепая друг друга по спинам, вся троица взбирается туда, предвкушая небольшой отдых, прежде чем пуститься в дальнюю дорогу. Теперь уже опасаться нечего. Никита, блаженно улыбаясь, валится прямо не короткую изумрудную весеннюю травку и жмурится на утреннюю зарю. Почти забытый свежий ветерок приятно холодит лицо, ворошит волосы. Элея и Томкага, продолжая смеяться, снимали с плеч мешки, готовясь присоединиться к нему.
117
Раздавшийся снизу вскрик оборвал их веселье. Все трое, не ощущая никакой опасности, с удивлением повернули головы.
У выхода из недр горы стоят, прикрывая локтями глаза, два воина ва-сату. Один из них Каттэн. За их спинами из черноты устья подземелья нехотя выползают остальные. Они топчутся в нерешительности. Наступающий день страшит их. Воины-каменотесы с ужасом смотрят в невероятно далекие небеса. Большинство из них вообще никогда не были снаружи.
Услышавшие восклицания преследователей беглецы в невольном ужасе смотрят на них. Как те могли так быстро выследить их?
Ва-сату так же растеряны. Они никак не ожидали столь резко оказаться в верхнем мире. Он пугает их не меньше, чем они сами - троицу беглецов.
Только тут Никита замечает, что сын вождя словно указывает в его сторону левой рукой. Или грозит кулаком. Он не сразу сообразил, что у того в руках лук и он целится в него. Растерявшись, молодой охотник не знает что предпринять. Через мгновение стрела пробьет ему грудь. Он в этом не сомневается. Никогда, ни за что он не побежит и не упадет на колени. Он покорно ждет этого последнего мгновенья.
Каттэн тянет, не спуская тетиву. Заметив направленный на него спокойный взгляд врага, он отклоняет в сторону от линии прицела голову. Размалеванное татуировкой лицо растягивается в злобной усмешке. И вдруг, по прежнему глядя прямо в глаза охотнику, он поворачивает лук в сторону Элеи.
118
Еще секунда и стрела полетит в сторону своей новой жертвы. Томкага бросается вперед, заслоняя собой женщину. Никита готов рвануться вниз по склону. В то самое мгновенье из черной щели подземелья вырывается еще одна тень. Она бросается сзади на Каттэна, толкает его и спущенная тем стрела скрывается в небесах. Все происходит в долю секунды. Никто ничего не может понять.
Только когда Каттэн и набросившийся на него человек восстанавливают равновесие и встают друг перед другом, Никита узнает в спасителе своего отца.
Он не успевает удивиться или обрадоваться тому, что отец решил пойти с ними, как Каттэн выхватывает из-за пояса длинный узкий нож и всаживает его по самую рукоятку прямо в сердце помешавшего ему дикаря.
Антон, замерев на мгновенье, опускается на колени. Он находит слепнущими глазами сына, с усилием улыбается ему и валится на бок. Каттэн выдергивает из груди поверженного врага окровавленное лезвие и с наслаждением показывает его Никите. Не отрывая взгляда от ненавистного лица, он облизывает языком свежую кровь с клинка, разражаясь хохотом, после чего насмешливо поворачивается к ним спиной, собираясь навсегда исчезнуть в своем подземном мире. Его месть удалась! Это ли не высшее наслаждение – не убить врага, а заставить его всю оставшуюся жизнь мучиться тем, что из-за него погиб самый близкий ему человек! Месть удалась!
Никита, не задумываясь больше ни секунды, несется вниз, крепко держа в правой руке копье. Ничто, даже десяток стрел, даже десяток ударов копий не помешают ему отомстить убийце. Он обшарит все недра этой проклятой горы! Обыщет все её бесконечные норы! Его не остановит ничто!
119
Никита не обратил внимания на упруго прозвеневшую за его спиной тетиву, слившуюся с легким свистом стрелы. Металлический наконечник пробил спину Каттэна и тот, не проронив ни звука, всем телом плашмя падает на землю, после чего как сноп катится вниз по склону. Древко стрелы, торчавшее между его лопаток, сломалось. Он останавливается лишь у ручья, широко раскинув руки, словно стараясь объять необъятное далекое небо, в которое удивленно смотрят его распахнутые глаз. Левую руку запрокидывает течением в молчаливом приветственном жесте, колыхая её. Недолго ему пришлось наслаждаться своей победой. Он мертв.
Шесть его спутников в еще большей растерянности, чем они были несколькими минутами раньше. Они стоят в ожидании приближавшегося охотника, нерешительно теребя в руках копья. Их глаза выдают страх перед напором гиганта. Их предводитель лежит внизу, неспособный больше возглавить их. Сказать - что теперь делать.
В это время из кустов с громким лаем выскакивает взъерошенный зверь. Пораженный Никита узнает в нём своего пса. Рыжий с громким злобным лаем кидается на маленьких людей. Те с суеверным ужасом наперегонки бегут к пещере, сталкиваясь и падая перед узким входом. Кикитай, замешкавшись у входа и переложив лахри из одной руки в другую, покачивает головой. Уж он-то дальше точно не пойдет. Ему и так все это не нравится. Затем ныряет вслед бежавшим товарищам. Через считанные секунды перед входом в подземелье остаются лежать только два тела. Пес оборачивается к хозяину, счастливо прыгая вокруг, норовя лизнуть его в руки, в лицо. Он ждет похвалы и получает её.
- Ах ты рыло моё рыло, - треплет Никита пса, обхватив руками его челюсти. Охотник не может придти в себя - откуда Рыжий мог взяться здесь? Ведь он оставил его возле совсем другого входа?
Его мысли прерывает протяжный стон.
Отец жив! Никита бросается к нему, падает на колени и переворачивает раненого на спину.
- Отец! Отец! Не умирай!!!
- Я не умру, сынок, не умру… - Антон касается слабеющими пальцами груди сына, - Дальше наши дороги расходятся… Но я буду жить… здесь. Ты просто помни обо мне… - после чего сознание окончательно покидает старого отшельника.
И Никите после этих слов отца стало легче. Пока он будет помнить, тот будет жить. Только тут до него дошло, что отец остался, чтобы прикрыть побег сына и по возможности отвести погоню от него.
120
Никита стоит, обняв Элею за плечи.
- Домой, однако, каслать теперь будем, – щурится на полуденное солнце Томкага, вскидывая на плечи почти пустой вещмешок и решительно направляясь в сторону перевала. Рыжий, зевнув, весело поглядывает на хозяина. С его точки зрения долгое мучительное безделье закончилось. Впереди ожидает только хорошее.
Элея, помахав ладошкой в сторону родной горы и прокричав: «Лаба!» - «до свидания!», спокойно продевает руки в лямки расшитого рюкзачка, как бы промежду прочим сообщая: «У нас скоро будет маленький» и отправляется вслед за туземцем.
На Никиту накатывает тёплая волна счастья. В жизни есть смысл, только если тебя любит ребенок. Ребенок любит бескорыстно, только потому, что ты есть у него. Ему от тебя ничего не надо.
Он думает об отце, и лицо его растягивается в улыбке.
121
Уверен, это конец моей истории. Но начало новой истории для моих героев.