- Мой милый, мой родной, ты слышишь меня? - кричала женщина, держа на руках своего шестилетнего сына.
Маленькое исхудалое и изъеденное прогрессирующей болезнью тельце мальчика безжизненно болталось на руках у матери. Он был еще жив. Его синеватые губы трепетали, словно собираясь что-то сказать, а грудная клетка еле заметно приподнималась в прерывистом дыхании. Тело было холодным как лед, но было видно, что мальчик еще борется за свою жизнь с неизвестным врагом.
Те же симптомы были и у его сестры, которая скончалась в возрасте шести лет. Врачи разводили руками и так же как и в этом случае отправили ее умирать домой. Шанса на выздоровление не было, и мать медленно сходила с ума от горя. Сын родился через 2 года после похорон первой дочери. Осчастливленная женщина почти забыла о своем горе, как ее настигло новое потрясение. Ее муж скончался от сердечного приступа через неделю после рождения сына. Она осталась одна с сыном на руках в большом фамильном доме, в котором со всех сторон на нее давила тишина.
Сыну шел уже четвертый год. Четыре года мать почти не выходила из дома. Она безумно боялась за сына. Каждую минуты за мальчиком следил пристальный материнский взгляд. Она время от времени пела ему колыбельные, вкладывая всю свою нежность в беспрерывно дрожащий голос. Он боялся ее. Конечно же, у мальчика не было друзей, не было с кем поговорить. Он едва мог связать два слова. Не мог и не пытался. Он бил еще так мал, но уже словно старик, доживающий свой век, ждал, когда же это все закончится. Лишь звериный инстинкт жить еще поддерживал в нем огонек.
Она тянула его бледное тельце в подвал. Притащила туда продуктов и закрыла дверь на ключ. Ее лицо, ранее выражавшее беспокойство, озарилось улыбкой.
-Тут нас не достанут ни какие болезни. Тут ты в безопасности. Теперь мы вместе навсегда и ни кто нас не разлучит.
Она взяла сына на руки и прижала к груди, усаживаясь с ним в угол. Мальчик страдальчески взглянул на дверь и... закрыл глаза... навсегда.
О сумасшедшей, живущей в большом доме на окраине города, знали все. Она иногда заходила в местный ломбард заложить золото, которое ни когда не выкупала, так же, ее часто видели в продуктовой лавке. Она всегда была тихая, пугалась каждого звука, вечно озиралась и говорила только "мне, пожалуйста, килограмм огурцов" или "я хочу заложить эти золотые часы".
Когда то даже у этой женщины были друзья и подруги, но после того, как она ушла в себя от горя все ее знакомые оставили попытки вернуть ее к нормальной жизни. Всем было жалко ее сына, но ни кто, конечно же, ни чего не сделал, чтобы как-то помочь.
Вот уже несколько месяцев ни кто в городе не слышал о тихой покупательнице огурцов. Несколько бывших друзей женщины решили наведаться к ней домой и проверить все ли в порядке. Мир каждого из них изменился до неузнаваемости после этого визита.
Две женщины - когда-то самые близкие подруги несчастной и двое их друзей, немного знакомых с объектом общего внимания приехали к дому женщины. Они долго стучали в двери, но ни кто не открывал. Будь то другая жительница города, вполне можно было бы подумать, что она переехала, но не как не полоумная мать. Они решили снять замок задней двери, для чего воспользовались предусмотрительно привезенными кусачками.
Войдя в дом они обыскали все двери и комнаты. Ни кого. Пусто, тихо, пыльно. Как вдруг в сознание посетителей плавно вползла мелодия колыбельной. Этот дрожащий голос явно принадлежал хозяйке дома. Звук доносился из подвала. Подбежав к запертой деревянной двери подвала, они кричали ее имя, но в ответ слышали лишь нарастающий звук все более истеричной колыбельной. Деревянная дверь была немного подгнившей, а из-за нее сочился отвратительный запах разложения. Как может женщина с ребенком так жить? Нужно что-то с этим делать. Мужчины смогли выбить дверь и тут же пожалели об этом. Обе женщины упали в обморок, а одного из мужчин стошнило. В подвале все провоняло гниющей плотью, и теперь было ясно почему. В углу повала сидела женщина и истерически пела колыбельную, время от времени останавливаясь и, шепча "мы всегда будем вместе". Она, конечно же, обращалась к сыну, гладила его по голове и прижимала к себе. Под ее пальцами размякший и истлевший скальп сползал и черепа, обнажая белую кость. Кожа во многих местах начинала отставать от разлагающегося тельца, а по нижним конечностям сновали жирные белые личинки. Один, нетронутый разложением глаз, своим остекленевшим взглядом молил о спасении, а мать, словно успокаивая свое напуганное дитя, шептала "тут нас не достанут ни какие болезни. Тут ты в безопасности. Теперь мы вместе навсегда и ни кто нас не разлучит".