Чуть освещенное мягким красноватым светом пространство вокруг не давило, а скорее наоборот, успокаивало. Его движения были редкими, неторопливыми.

Временами он соприкасался краем сознания с воспоминаниями о чем-то, что было давно, происходило с ним, с окружающим миром. Проносились обрывки ощущений, чувств, но он не мог зацепиться за них, хотя казалось, что требуется всего лишь немного усилий, и картина станет полной. Но они уходили, и на смену приходило умиротворение.

Он замечал изменения в пространстве, оно не было статичным, поддавалось его желаниям. Однажды он подумал, что движения стали немного стесненными. Стоило только задуматься над этим, и с этого момента мир вокруг начал пульсировать, расширяться, откликаясь на его зов.

С течением времени воспоминания становились ярче, четче, но не хватало полноты, завершенности. Какая-то мысль, почти идея, будоражила его сознание. Ему казалось, что стоит ей дойти до сознания, и все станет ясным, появится цель.

Иногда в ощущениях появлялось нечто необъяснимое, какая-то связующая нить между ним и чем-то, что не поддавалось описанию. Эта связь доставляла ни с чем не сравнимое чувство благодарности, любви и покоя. В эти минуты он ощущал поддержку, уходило одиночество, обреченность.

Но все чаще хотелось найти объяснение всему, что его окружало, понять себя. Он задавал себе вопрос: "Кто я?", и не находил на него ответа. Было только это "Я", и больше ничего. Вопрос "кто" был неуместен в этом мире, его ни с чем нельзя было сравнить. Он знал, что его мир был богаче, объемней, интересней, но не мог понять, вспомнить, как он оказался здесь, почему. Бесчисленные вопросы все чаще возникали в его сознании, доставляя минуты неудобства, и тогда он пытался оттолкнуть от себя этот мир, так бережно его оберегающий и заботящийся о нем.

Этому не было конца. В один из моментов бесконечности он заметил, что однородность мира нарушена. Свет лился теперь не равномерно, в одном направлении становясь иногда светлее. Он стал наблюдать за этим явлением, и постепенно в нем нарастало желание отторгнуть этот мир, попытаться разорвать путы, ограничивающие его свободу.

Одновременно с этим он начал чувствовать, что он не один, что кто-то поддерживает его стремление, и это подталкивало его к более решительным действиям. Он все реже погружался в состояние умиротворенности, и все чаще делал попытки продвинуться к светлому пятну, нарушившему однообразность пространства. Это давалось ему с трудом, он выбивался из сил, но повторял попытки снова и снова, становясь с каждым разом все сильнее, все настойчивей, и продвигаясь все дальше.

Мысль становилась все четче, решение загадки этого мира назревало в нем, и он уже был уверен, что это связано с его стремлением к свету. Однажды он почувствовал, что готов сделать последнее усилие и дойти до заветной цели. Он на миг задумался, и вдруг понял, что мир не держит его больше, что он его уже отпустил, смирившись с потерей. Он попрощался, и почувствовал в ответ волну одобрения, ласки и, повернувшись, бросился к свету.

Путь был тяжелым. Движения были скованными, но он ощущал, что окружающее его пространство, ставшее тесным, неудобным, помогает его продвижению, подталкивает к свету.

Ответ пришел, когда он почти дошел, почти вырвался из заточения. Все стало понятно, и это понимание захлестнуло его существо. Осознание того, что он потеряет все, что было с ним до этого, забудет обо всем, сдавило его невыносимой болью.

Но новый мир манил, и нахлынувшая волна ощущений, чувств, затопила его, он задохнулся, дернулся в последнем освобождающем движении.

Последнее, что зафиксировало его угасающее сознание, была резкая боль, заставившая его придти в себя, и он, не выдержав, закричал...

...

- Ох, какой красавец, - сказала акушерка, отточенным движением шлепнув младенца по попке, на что он немедленно отозвался криком, раздирающим тишину родильной палаты.