Свежая и сочная темно-зеленая трава густо стелется под ногами и приятно пружинит, когда ступаешь на нее туристским башмаком на толстой, ''тракторной'' подошве. Это напоминает прогулку по хвойному лесу, когда идешь между красноватыми стволами, и хвойные лапы мягко касаются и гладят тебя, а под ногами упруго прогибается толстый ковер из хвои. Разница между травяным и хвойным коврами (по приятности ощущения) состоит только в том, что трава еще и мягко поскрипывает-похрустывает, если нажать на нее ботинком. Где-то - приглушенно, ненавязчиво и воспитанно - поют птицы, деликатно прерываясь лишь затем, чтобы выслушать ответные трели собратьев по воздушному пространству. Там и сям, очевидно, для придания ландшафту еще большей живописности, то ли Творец, то ли другой, не менее ответственный гражданин, разбросал огромные белые валуны, поросшие медленным (как песня дехканина), но настойчивым (как речная рыба в период нереста) мхом. Прекрасные горы, кажутся вечными, угрюмыми и неподкупными стражами этого замечательного края. Оттуда, с гор, сбегают ледяные ручьи, несущие горный хрусталь талого снега в долины, где и прячут этот чистый хрусталь в таинственном сумраке лесов и рощ.
Среди этих тишины и покоя иногда попадаются небольшие аккуратные деревни и хутора. Щедро обсаженные деревьями, обнесенные крепкими, зачастую каменными, заборами, большие и ухоженные дома как будто подчиняются незримо царящему здесь принципу британцев ''Мой дом - моя крепость''. Каждый дом и похож и не похож на соседний. У одного - деревянные наличники, ставни, калитка сделаны настолько искусно и с душой, что сомнений быть не может - здесь живет Мастер. А у дома напротив - солидная, на века, каменная кладка. Но, несмотря на это, стены, крыша и забор выкрашены так, что, кажется, распахнись сейчас ворота сарая, что во дворе, и выбегут оттуда раскрашенные в самые неожиданные - под стать стенам и крыше - цвета кони. Наверное, еще мгновение и они, выбив искры из придорожных камней, помчатся вскачь куда-то за край земли... Чтобы насладиться колоритом этого края в полной мере, необходимо свернуть, отклониться от основных, настоятельно рекомендуемых многочисленными атласами туристических маршрутов, и углубиться в долины и леса, где не ступала еще нога пресловутого культурного западного туриста. Туда, где мысли и чувства еще не заняты поисками способа заработать привлекательные иностранные деньги. Туда, где души не развращены наличием этих бумажек. Туда, где местный ландшафт еще не подогнан под чистенькие, тщательно рассчитанные, а потому зачастую и безликие, западные стандарты. Туда, где люди все еще остаются самими собой - людьми.
А потому сверни с автострады на второстепенную, а с нее - на проселок. И поезжай туда, куда он, петляя, приведет тебя. Так преданный пес на охоте, виляя хвостом, с развевающимися ушами, язык на плече, радостно ведет хозяина к подстреленной утке - цели похода. И положись на Его Величество Случай, а уж он-то не замедлит вознаградить тебя щедро, по-царски. Однажды, во время путешествия по западному побережью Шотландии, недалеко от замка Eileen Donan, мы, положившись на Случай, отбросили атлас, карту и благоразумие на заднее сидение нашего, взятого напрокат автомобиля и двинулись наугад. Часа два мы блуждали среди великолепия незнакомой страны по каким-то проселкам пока, наконец, не выбрались назад, на шоссе. В этот предзакатный час шоссе было абсолютно пустынным - ни велосипедиста, ни машины. Дорога изгибалась и петляла между горами и за каждым поворотом нам открывалась одна и та же картина: горы и ничего, кроме гор. Вдруг, за очередным поворотом, горы неожиданно, будто отрезанные ножом, оборвались. Горы, но не дорога. Она вывела нас на каменистый пляж и закончилась у самой кромки воды. Мы остановились и наш металлический конь замер, мягко качнувшись на рессорах. И только теперь, да, только теперь мы поняли удивительный замысел неведомых нам строителей этой загадочной дороги. Капот нашего автомобиля разделен посередине серебристой полосой, заканчивающейся на конце неким подобием крылышка-гребня. Прямо перед нами, как бы разрезаемое строго напополам этим гребеньком, в море садится солнце... Насколько же романтичным, мудрым должен быть народ, способный построить целую дорогу только ради того, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь смог бы насладиться видом моря и солнца, подобно раскаленному батискафу погружающегося в него.
* * *
Исходя из вышеизложенных соображений, мы и решили сбежать от туристических благ цивилизации. Остановились так, чтобы редкая машина, выскочив из-за поворота, не ''поцеловала'' бы наш арендованный ''Фиат''. Мы вышли, взяли с собой воду, документы и деньги, закрыли нашего Росинанта - и цвет, и техническое состояние позволяли сделать вывод об определенном родстве между ними - и побрели в направлении деревни, видневшейся неподалеку. И вот уже свежая и сочная трава темно-зеленого цвета - ей-богу, начинаешь завидовать коровам! - приятно скрипит у нас под ногами. Мы идем обнявшись и в этот момент в целом мире счастливее нас нет никого. Тепло. Приятный прохладный ветерок ласково треплет нам волосы. Мы поднимаемся на холм и умопомрачительная картина отрывается нашим взорам. Долины, стада, зеркальные ниточки рек - и ты ощущаешь себя богом, взирающим на все это великолепие из заоблачных высей. Итогом наших наблюдений является решение задержаться в близлежащей деревушке дольше, чем того потребовал бы проезд по ее главной - и единственной - улице. Поэтому я иду назад, за машиной, а моя супруга Таня - вперед, в направлении деревни, чтобы договориться о ночлеге.
При подъезде к первому же деревенскому дому я застаю следующую картину: какая-то старуха обнимает мою жену, отходит, оглядывает ее и смеется, и выкрикивает что-то непонятное и снова обнимает, и смеется... Я выхожу из машины и приближаюсь к женщинам. У жены совершенно обалдевшее лицо. Впрочем, у меня в тот момент было, вероятно, такое же. И Таня, и я чувствуем себя совершенно глупо. Еще бы, какая-то тетка - очевидно, местная сумасшедшая - теребит мою жену, а с разных сторон к нам уже подтягиваются местные жители... Вот тебе и познакомились с местным колоритом не понаслышке! Старуха тем временем потащила Таню в сторону одного из близстоящих домов, попутно указывая на него пальцем. Я, как зачарованный, последовал за женщинами. Старая ведьма, как я мысленно тут же окрестил нашу мучительницу, недоуменно взглянула на меня, но, не сказав ни слова, продолжала настойчиво тянуть мою супругу в сторону дома. Я, вслед за женщинами, вошел в калитку и очутился на просторном, чистом дворе. Под крышей веранды были подвешены связки лука, грибов, острого перца. В углу двора важно расхаживал петух со своим куриным гаремом. В другом углу двора, ближайшем к калитке и воротам, в конуре дремал огромный и, по всей видимости, совершенно миролюбивый симпатяга, свесив розовую влажную резину длинного языка на сторону... В общем, картина, которую можно увидеть во множестве других деревень Восточной или Южной Европы. Между тем старуха, успокоившись и прекратив суетиться, усадила Таню за стол, стоящий прямо тут, во дворе. Она снова неприязненно и вопросительно посмотрела на меня, а затем - в сторону ворот. Потом - на Таню. Старуха указала на меня, на Таню и на ворота и спросила о чем-то. Видя, что жена не понимает ее, она сама подбежала к воротам и выглянула наружу. От ворот она побежала в дом, откуда вернулась с кувшином молока и сыром. Далее старуха стала сновать со двора в дом и обратно, заставляя стол ''чем бог послал'' - соленьями, вареньями, овощами-фруктами и т.д. Закончив метаться туда-сюда, она пригласила за стол и меня, продолжая одаривать все такими же непонятливыми взглядами. В то же время она продолжала вопросительно поглядывать в сторону калитки, словно, кроме нежданных ''гостей'' в нашем лице, собиралась заманить к себе еще и других путников.
- Саш, что это за ненормальная бабка? Чего она от нас хочет? - удивленно, вполголоса спросила меня жена, когда старуха в очередной раз отправилась в дом за чем-то еще.
- Накормит, напоит, в баньке попарит, а потом, когда уснем, зажарит и съест - попытался успокоить жену я, произнося все это наигранно уверенным и спокойным тоном.
Бабка наконец-то успокоилась и присела с нами. Она восхищенно и с нескрываемой нежностью смотрела на Таню, осторожно погладила ее светло-русые волосы и все говорила, говорила, говорила о чем-то. Хоть большинство слов было нам непонятно, можно было догадаться, что говорит старуха о чем-то очень дорогом для нее. Эта картина и сегодня стоит у меня перед глазами: старуха сидит на грубой деревянной скамье, ее морщинистая, натруженная, коричневая рука лежит на белой Таниной руке, странно контрастируя с последней, ее широко открытые глаза - когда-то синие, а теперь блекло-голубые - невидяще глядят вдаль, а она говорит, говорит, говорит...
Эта идиллия прервалась скрипом тормозов и из-за забора поднялось облако пыли. Старуха медленно встала со своего места. В калитку нерешительно входила стройная миловидная блондинка. Следом за ней во двор вошел рослый красивый синеглазый брюнет. Старуха оглянулась на Таню, потом перевела взгляд на блондинку, покачнулась и, если бы я не подхватил ее, упала бы в пыль...
***
Слободан уехал в США шесть лет назад - на заработки. Привычному к работе, но совершенно не знающему ни слова ни на одном иностранном языке пареньку, выросшему в глухой деревне, вначале было тяжело невероятно. Однако природная схватчивость, настырность и упрямство - черты, унаследованные Слободаном от отца, крестьянина и бывшего партизана, сделали свое дело. Работал Слободан на стройке да так, что янки только нахваливали. Похвалы были не только на словах и банковский счет парня неуклонно рос год от года. Он уже неплохо говорил по-английски, но акцент и недостаток лингвистических познаний все же сказывались, поэтому он и начал брать частные уроки. Учительница-американка оказалась очень милой и это еще больше подстегивало синеглазого брюнета, который все больше и больше начинал нравиться своей наставнице. В общем, через полтора года после того, как Слободан впервые увидел Кэйт, они решили пожениться, о чем жених и написал в письме матери, пообещав приехать и привезти с собой светловолосую невесту...
Вот и все приключение. Наш с Таней приезд в деревню попросту совпал с приездом сына старухи - Здравки - и ее невестки. А Таню Здравка и приняла за свою невестку - светловолосую и миловидную. К счастью, все разъяснилось. Мы откланялись, извинившись за путаницу, невольной причиной которой стали и собрались возобновить свое прерванное путешествие. Но Слободан, его престарелая мама, а также вся огромная родня, то есть, по существу, бСльшая часть жителей деревни, которая уже была посвящена в мельчайшие детали полуденного происшествия, решительно воспротивились нашему отъезду.
А потом наступил вечер, и вся деревня сидела за одним длиннющим столом, который поставили на главной, и единственной, улице деревни. Мы с Таней сидели недалеко от молодоженов, между мамой и пятью братьями Слободана. И было много выпито ракии, и сказано тостов и вообще разных приятных слов жениху и невесте и их ближайшей родне. И были пляски у гигантского костра, и было спето много песен: веселых, жуликовато-удалых, и грустных, протяжно-красивых, послушав которые хочется встать и взлететь птицей в ночное небо и, задевая крыльями звезды, лететь, лететь, лететь...
И была романтическая ночь на сеновале, куда мы с Таней попросили поместить нас на ночлег, хотя хозяева и предлагали лучшие комнаты - на выбор.
***
Расставание было долгим и трогательным. Плакала Здравка, плакала Таня, плакал Слободан и даже у меня на глаза навернулись слезы, которые я поспешил скрыть за стеклами солнечных очков.
Нам надарили подарков, багажник нашей машины забили провизией, несмотря на наши искренние протесты. ''Вы гости, и все тут'' - решающий аргумент.
Заурчал мотор, машина тронулась с места и въехала в жаркий полдень, но еще долго мы видели на холме людей, машущих нам вслед.
Это было в Югославии, где-то в районе Кралево. Шел 1987 год и никто даже и не предполагал, что всего через несколько лет одну из красивейших стран Европы опалит пламя гражданской войны, безжалостной, братоубийственной. Таня и я следили, по возможности, за сводками. Мы горячо желали только одного: чтобы эта глупая война поскорее закончилась. Чтобы обошла она, эта война, не заметила бы, упустила бы из виду затерянную в горах маленькую деревушку. Деревушку в том краю, где жила Здравка, где партизанил ее муж, где родился у них сын Слободан и где свежая и сочная трава пружинит и поскрипывает, когда наступаешь на нее тяжелым туристским башмаком.