Измеров Олег Васильевич : другие произведения.

Задание Империи, Ч.1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.34*29  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В конце "Детей империи" автором на судьбе главного героя автор вначале хотел поставить жирное многоточие. Дескать, пускай читатель додумывает его пути. Но- не тут-то было.
    Чем больше страниц выходило из принтера, чем больше исторических трудов было изучено за время работы, чем более автор убеждался, что альтернативную историю у нас пишут не только фантасты и не столько фантасты, а больше люди серьезные, то есть историки и сценаристы исторических фильмов. Когда киношные немцы запирают железнодорожный мост воротами, чтобы партизаны не прошли, когда Кировский завод во время блокады Ленинграда выпускает копии ленинского броневика, когда часовые, охраняющие дорогу на даче Сталина, стоят не шелохнувшись, когда в двух шагах от них идет перестрелка с террористами, когда бетонная плита проникает внутрь бронепоезда через его крышу, оставляя ее целой - такого ни один фантаст не выдумает. Логикой до этого дойти нельзя.
    В серьезных исторических трудах тоже можно встретить много забавного - например, в одной книге написано, что американцы поставляли в СССР по ленд-лизу электровозы. В реале этого не было. Значит, книга не из нашей реальности!

    И все это натолкнуло автора на мысль написать абсолютно честное и правдивое продолжение. Абсолютно честное и правдивое в том, что автор сразу, честно и правдиво признает - это не наша реальность и не наша история. Хотя могла быть и нашей. Это у Виктора Суворова алюминиевого паровоза не могло быть никогда, это противоречит физике, а та история, которую читатель увидит в книге, - вполне, хоть и уж очень она странная и необычная.
    Да, и романы главного героя с красивыми женщинами, спецслужбы наши и не наши и прочее в продолжении, конечно, будут. Сталин будет обязательно. Раз уж сам Сид Мейер в игрушке "Цивилизация" определил, что у русских вождь Сталин, то это наш бренд форева, то-есть навечно.

    Ну, не будем затягивать. Вперед, в честную и правдивую не нашу историю!

Олег Измеров

ЗАДАНИЕ ИМПЕРИИ
(ироническая пародия)

От автора.

Эта книга - продолжение романа "Дети империи".

В конце "Детей империи" автором на судьбе главного героя автор вначале хотел поставить жирное многоточие. Дескать, пускай читатель додумывает его пути. Но- не тут-то было.
Чем больше страниц выходило из принтера, чем больше исторических трудов было изучено за время работы, чем более автор убеждался, что альтернативную историю у нас пишут не только фантасты и не столько фантасты, а больше люди серьезные, то есть историки и сценаристы исторических фильмов. Когда киношные немцы запирают железнодорожный мост воротами, чтобы партизаны не прошли, когда Кировский завод во время блокады Ленинграда выпускает копии ленинского броневика, когда часовые, охраняющие дорогу на даче Сталина, стоят не шелохнувшись, когда в двух шагах от них идет перестрелка с террористами, когда бетонная плита проникает внутрь бронепоезда через его крышу, оставляя ее целой - такого ни один фантаст не выдумает. Логикой до этого дойти нельзя.
В серьезных исторических трудах тоже можно встретить много забавного - например, в одной книге написано, что американцы поставляли в СССР по ленд-лизу электровозы. В реале этого не было. Значит, книга не из нашей реальности!

И все это натолкнуло автора на мысль написать абсолютно честное и правдивое продолжение. Абсолютно честное и правдивое в том, что автор сразу, честно и правдиво признает - это не наша реальность и не наша история. Хотя могла быть и нашей. Это у Виктора Суворова алюминиевого паровоза не могло быть никогда, это противоречит физике, а та история, которую читатель увидит в книге, - вполне, хоть и уж очень она странная и необычная.
Да, и романы главного героя с красивыми женщинами, спецслужбы наши и не наши и прочее в продолжении, конечно, будут. Сталин будет обязательно. Раз уж сам Сид Мейер в игрушке "Цивилизация" определил, что у русских вождь Сталин, то это наш бренд форева, то-есть навечно.

Ну, не будем затягивать. Вперед, в честную и правдивую не нашу историю!

Часть I. В атмосфере страха и жасмина.

"Мифология во все века одерживает верх над историей. Простой, логически связный и созвучный настроению обывателя миф всегда ближе широкой аудитории, чем занудное разбирательство в противоречиях и закономерностях реальной эпохи"
Чарльз Стинсон. "Как завоевать страну без единого выстрела". Служебное издание USS, NY, 1956.

Главы 1-10.

1. Мир дизельпанка.

"Оба-на!" - подумал Виктор, оглядываясь. "Ну, я и залетел..."

Виктор Сергеевич Еремин не был новичком в перемещениях по времени и реальностям. Все началось с того слякотного февральского утра, когда он вошел в здание вокзала Орджоникидзеград и оказался там же, но в 1958 году, причем в несколько иной истории, где были живы и Берия, и Гитлер, и вторая мировая еще не началась, а только собиралась и обещала быть ракетно-ядерной. На тот раз все кончилось хорошо - и довелось принять посильное участие в разруливании назревающего апокалипсиса, и выбраться удалось целым и невредимым. И вот, спустя несколько месяцев, он сам сунулся в точку перехода, в благородном порыве устранить одну случившуюся в его мире несправедливость.

Итак, была вторая половина июльского дня, и он стоял на площади большого села. Площадь, судя по деревянным прилавкам с навесами над ними, была рыночной. Асфальта не было - утоптанный суглинок покрывал толстый слой пыли. Где-то неподалеку репродуктор транслировал русские народные песни в исполнении хора.
В зависимости от степени удаленности от райцентра могло быть что-то до конца шестидесятых. Но только до тех пор, пока не поднять глаза.
По краям площади тянулись одноэтажные бревенчатые хаты с высокими крышами, крытые тесом и дранкой. На одном из них, что стоял прямо перед Виктором, над входом висела большая вывеска: "Чайная", а чуть пониже - "Все свежее" и "Мух нет". На хате рядом висело "Скобяная торговля Крестовского", с добавлением вывески поменьше "Велосипеды, Электрика, Радио здесь"; на хате с другой стороны от чайной - "Потребительское общество "Прогресс"" с перечнем "Мануфактура, спички, мыло, посуда..." - дальше Виктор читать не стал. Чуть дальше - вывеска сапожника...

"Это у них никак нэп. То-есть, середина-конец двадцатых. До сорок первого же в другой реальности вроде ничего не менялось?"
Виктор обернулся и почувствовал, что новая реальность не оставляет от его предположений камня на камне.
Прежде всего он увидел одноэтажное кирпичное здание серого цвета в стиле довоенного конструктивизма, новое или недавно отремонтированное, по фасаду которого шла надпись рубленым шрифтом, широко расставленными буквами:
"У П Р А В А"
Наверху, на некоем ступенчатом подобии портика, красовался барельеф в виде огромного двуглавого орла, а пониже висел черно-желто-белый флаг, т.е. флаг цветов императорского дворцового штандарта, а не привычный Виктору бело-красно-синий триколор. Вывеска поменьше на управе гласила: "Почта-Телеграф-Телефон-Радио". Возле деревянного палисадничка, за которым пышно цвели кусты жасмина, стояла лошадь с извозчиком. По левую сторону от управы стоял кирпичный дореволюционный дом со сводчатыми перекрытиями окон и вывеской "Роснарбанк", на фасаде которого висела реклама такого содержания:
"Хочешь-сей,
А хочешь- жни,
В "Роснарбанк"
Кредит возьми!"
Далее реклама описывала возможности приобретения лошади, коровы, велосипеда в кредит и лизинга сельхозорудий. Плакат рядом призывал складывать деньги не в кубышку, а в тот же Роснарбанк: "Рубль положишь, а возьмешь рубль с копейками". Еше одну сторону плошади составляло двухэтажное бревенчатое здание с вывеской "Клуб. Кино. Читальня. Танцы. Дальновизор." На фанерном щите висела афиша "Последний из могикан. Звуковая фильма по роману Ф. Купера."
Но центральное место на площади занимала все-таки деревянная церковь, на которую он поначалу не обратил внимания - церковь, она и в советское время выглядела так же. Правда, она была действующая и ухоженная, заботливо выкрашенная в белый и голубенький цвет, но доводилось видеть и такое. Как и народ у церкви.
И еще Виктор заметил, что репродуктор на столбе угловатый и довоенный, машин не видно, зато есть пара телег и пролетка. Мирно бегающих по прилегающим улицам курей и колодец с воротом он в расчет не принял - оно и сейчас в деревне будет. Где-то за поворотом мычало стадо коров.

Либо первой мировой и революции не было, либо в гражданской здесь победили белые. Но это еще Виктора само по себе еще не так смущало, хотя изменение расклада политических сил было чревато непредсказуемым измением системы - от демократической республики до диктатуры и репрессий, которые белые могли осуществлять ничуть не хуже красных. Впрочем, виселиц на площади не замечалось, и это вселяло некоторый оптимизм. Больше же всего из увиденного Виктора удивило декларированное присутствие загадочного дальновизора в очаге культуры. Если сие есть телевизор, то вкупе со звуковым кино это указывало минимум на тридцатые, но - в такой глуши? Или же Россия сделала при белых или монархии небывалый рывок вперед, оправдав мечты демократов, или это тот же 1958-й и она дико отстала, оправдав тем самым уже прогнозы коммунистов.
Тут он подумал о том, что в своих размышлениях упустил из внимания местное население. А народу, надо сказать, на площади было достаточно, и производил этот народ несколько странное впечатление, как будто бы Виктор попал в кадр фильма сталинского периода с лакировкой действительности. Практически все были одеты нарядно, женщины в ярких платьях и платках, мужчины в чистых белых рубахах и начищенной обуви, причем в основном не сапогах, а ботинках. Большая часть местных дам была в туфлях, правда на низком каблуке, надетых на короткие светлые носочки. В совокупности с длиной платьев существенно ниже колен, несмотря на теплую погоду, это указывало обратно на тридцатые - сороковые. Но, однозначно, по одежде этот народ ни на сенокос, ни на прополку, ни на ферму не собирался.

Виктор сообразил, что самое простое в этой ситуации - сходить на почту и посмотреть число (наверняка там и свежие газеты есть). Или же в читальню. Но реализовать свои планы он не успел, потому что к нему подошла девушка на вид так лет 16-17, с короткой стрижкой по нэповской моде, в светлом простом платье и босиком и сказала:
- Здравствуйте! Вы случайно, не землемер будете? Не в товарищество "Моган" на межевание приехали?
- Нет, - ответил Виктор, - к сожалению, я не землемер, не агроном и не врач. Могу учителем в школе, если, конечно, ученики шалить не будут. Читать и писать умею.
- Я тоже умею, - отвечала девушка. - Семилетку я в этом году закончила, по сокращенной, а младшие сестры по полной заканчивать будут. Жаль, что вы не землемер. Мы от товарищества с дядей Тихоном на ним приехали, на бричке, вон она стоит, а его нет. Задержался, видать.
- Жаль, что я не землемер.... А на чем тут в Брянск можно ехать?
- Разве что на извозчике до разъезда, а там на поезд. Или же если кто едет в ту сторону.
- Понятно. Спасибо.
- Да за что ж спасибо? Были б вы землемером, привезли бы вас, угостили по нашему, отдохнули бы с дороги, чай, не близко сюда ехать... А так и спасибо не за что.
- Да. Жаль, что я не землемер.

Виктор уже начал всерьез подумывать, не прикинуться ли землемером, но решил, что слишком рискованно. "Еще не вечер", - решил он. "Может, получше варианты есть".
Динамик на столбе поперхнулся, защелкал, затрещал и зашипел, и после нескольких минут прокашливания из него граммофонным тоном бодро полилась мелодия "Тайги золотой".
"Как, у них тоже это фильм вышел? Или просто песню написали? А чего, могли и без фильма. Приятный слоуфокс."
Виктор убил еще пару минут на то, чтобы послушать знакомый красивый мотив, вселяющий надежду на то, что он не один в этом мире и в мире этом все-таки можно найти что-то такое, за что можно уцепиться. Все остальное, хотя знакомым и выглядело, но все же каким-то не таким и навевало навязчивые мысли о дизельпанке. Кроме того, инструментальное вступление, такое же мощное, как и в советском варианте, сразу влило в его силы; ему даже на миг показалось, что он, как во сне, раскинул крылья и поднялся в жаркую высь раскаленного июньского неба, увидев с высоты эти избы с огородами, эту площадь, квадратики полей и зеленые мягкие покрывала леса. Он решился действовать, шагнул вперед, и...
"Блин, так фильм-то в 1937 году вышел. Это чего же тут, конец тридцатых? И как тут с поисками шпионов, вредителей и врагов народа? Ну, еще должен быть энтузиазм, но это как-нибудь переживем. А вот угодить в число троцкистско-бухаринских извергов... или здесь их называют ленинско-сталинскими? Тут же белые. А у них кто за "доблестную сталинскую разведку"? Про это вообще никакие учебники не расскажут."
Из динамика донеслось что-то, стилизованное под испанский танец.

- Если вы едете в Брянск, то нам по пути.
Виктор обернулся. Перед ним стоял молодцеватый офицер средних лет в форме синего цвета с капитанскими погонами и портупеей. Из кобуры выглядывал знакомый по предыдущей реальности полицейский "Вальтер", только более ранней модели. Темные, чуть с проседью волосы, лермонтовские усики и бакенбарды, неглубокий шрам наверху левой щеки ("На дуэли, что ли"), и, в общем, доброжелательное выражение лица.
- Штабс-ротмистр Ступин, губернское жандармское управление.

2. Серый автомобиль.

"Ну, вот и компетентные органы появились. Доторчался. Сейчас скажет "Следуйте за мной"..."
- Еремин, Виктор Сергеевич.... Инженер-механик.
- А меня - Александр Семенович. Я ездил в этот малость забытый прогрессом уголок по делам, и у меня в автомобиле есть свободное место. Могу подвезти. Все равно тут долго добираться.
- Большое спасибо. Право, не знаю даже, как вас благодарить. Я только что думал, когда удастся отсюда попасть в Бежицу.
- Пустое, сударь. Я как-то подсчитал, что современный автомобиль возит не столько пассажиров, сколько самое себя. Возможно, когда-нибудь в будущем их научатся делать легче, я слышал о таких проектах. Шофер сейчас должен подъехать.
- Спасибо... А вы просто Шерлок Холмс. Как вы догадались, что мне надо в Брянск?
- Нет ничего проще. Судя по обуви, вы из тех мест, где улицы мощены брусчаткой и гудроном, хотя и любите путешествовать - об этом говорит то, что вы выбираете обувь на толстой подошве и чистите ее сами... Ну и потом я угостил леденцами девушку, с которой вы только что беседовали и расспросил.
- Гениально. Кто владеет информацией, тот владеет всем.
"Попробовать увести разговор в сторону".
- Хороший афоризм. Не слышал...
- А здесь какое-нибудь громкое дело? А тот так ходишь по улицам и не подозреваешь, что рядом могут оказаться какие-нибудь заговорщики или даже хуже. Знаете, у меня есть один недостаток: я по старой привычке весь живу в мире техники, а вот насчет политики, особенностей момента - недостаточно уделяю внимания. Признаю, конечно, и стараюсь по мере исправить.
- Да я заметил, что вы немножко замыкаетесь в своем мире... Даже сказал бы, что живете в мире ином.
- Мире фантазий. Вы наблюдательны.
- Но, может это и к лучшему. А моя командировка... Уверяю, ничего интересного. Хотя предмет оной в духе авантюрного романа: убийство офицера в некоей военной части. Взводного, поручика Гастолина, танкиста. Но по сути - ничего особенного: бедняге надо было вовремя разобраться в своих личных связях.
- В мирное время... Печально.
- Знаете, на войне тоже нет умной смерти. Вы были на войне?
Виктор посчитал в уме, что если сейчас тридцать восьмой - а предположим худшее, и сейчас тридцать восьмой - то в 1914 году ему здесь должно быть двадцать шесть. Если, конечно, не имеется в виду японская или какая другая. Какие же года тогда брали?
- Впрочем, не утруждайтесь. Вы не были на германском фронте, но вас это стесняло. Верно?
- Просто поражаюсь вашей проницательности. В это время я действительно, как вы говорите, был в другом мире.
- Не казните себя за это. Я помню малым ребенком, как это все начиналось, весь патриотический порыв, как ушел мой отец добровольцем... Но согласитесь, война между Россией и Германией, между странами, обреченными богом быть в союзе против колониального владычества Алиен Форсиз... нас столкнули и мы совершили трагическую ошибку.
Где-то я это уже слышал, подумал Виктор. И тут он вспомнил Альтеншлоссера из рейха пятьдесят восьмого года. Чем-то господин штабс-ротмистр его незаметно напоминает, хотя и не похож вроде как. "Варьируются они, что ли..."

Тут раздалось фыркание, и на площадь, подымая клубы пыли над иссохшей дорогой, неспешно вьехал угловатый серый автомобиль с открытым верхом.
- Вот и наша "Испано-Сюиза". Шучу, а то вы подумаете, что в жандармерии не разбираются в автотехнике. Конечно, старый добрый "Форд-МАЗ". Когда эту машину создавали, в Америке тоже было плохо с дорогами, и она проста, как колумбово яйцо. Когда-нибудь сюда проложат асфальтовое шоссе, а наше авто поставят на кладбище, как старый корабль или паровоз.
- Виноват, господин штабс-ротмистр! - скороговоркой отрапортовал шофер, открывая им заднюю дверцу. - Ездил воды заливать, сами видите, жара какая, закипает, а тут коров гонят, я и сигналил, и пинал, а что им - тупая животная корова!
- Это верно. А если бы ты во время войны задержался, а? Ладно, Иваськин. Вон, пока ждал тебя, попутчик свежий в дорогу подвернулся, все в дороге веселее.

"Форд-МАЗ" по жесткости подвески действительно напомнил Виктору нечто среднее между "уазиком" и трактором "Беларусь". Однако в его положении выбирать особо не приходилось. В лицо дул теплый ветерок, было даже немного душновато - возможно, ночью намечалась гроза. Петухи, вольно разгуливавшие вместе с курами у палисадников и прямо на дороге, тоже часто горланили - к перемене погоды. Черные кожаные подушки нагрелись под солнцем, как в сауне - впрочем, в сауне таких как раз не бывает.
- А в Бежице вас куда подвезти? - громко спросил Ступин, перекрывая громкое, как у грузовика, бормотание низкофорсированного мотора.
"Сейчас расколет. Надо что-то придумать. Хотя - этот догадается. Думай, думай... А зачем вообще придумывать? Преступник будет скрывать, что он без паспорта и денег. А какой-нибудь честный лох?"
- Да вот... Александр Семенович, как раз хотел у вас спросить, не знаете ли вы, где в Бежице сейчас можно быстро хотя бы немного заработать? Так, чтобы хватило на еду и ночлег?
- Вы внезапно остались без денег и документов? И родственников у вас нет ни в Брянске, ни дальних?
- Телепатия? Вы умеете читать мысли?
- Иногда. Нет, здесь все проще: вы бы спросили, у кого занять на телеграмму родственникам, чтобы прислали денег.
Виктор развел руками.
- Потрясен.
- Профессия, сударь, обязывает. И в этом положении вы впервые, поскольку не сочли возможным для себя рассчитывать на городской ночлежный дом и бесплатный суп. То-есть вы бережливы и потому никогда не опускались до нужды, всегда жили трудовой копейкой и иного не мыслите, и всегда планируете будущие траты, как обычно приучены делать степенные семейные люди. Что же с вами вдруг такого случилось?.. Нет! Нет, не говорите, я попробую определить сам. Вас ограбили... нет, не то; вы проигрались в карты? Нет, нет, опять не то; а, вот: здесь не обошлось без женщины. Угадал?
Виктор подумал, что он уже слышал подобную фразу где-то или читал. Впрочем, это могло быть и дежа вю.
- Почти точно. Только женщину я так и не встретил, а документов и денег лишился случайно и никого в том не виню.
- Не переживайте ни из-за того, ни из-за другого. Такие истории случаются часто в самом различном возрасте. Что же можно вам посоветовать? А, вот что: вы когда-нибудь пробовали писать? Я имею в виду - газетные статьи, заметки?
- Да, доводилось.
- Тогда могу подвезти прямо к местной редакции на бывшей Елецкой. Там за мануфактуру пера платят наличными людям с улицы - в смысле, не спрашивая документов. Если внушите доверие редактору, то сможете договориться и об авансе. Это утренняя ежедневка, редакция без выходных работает, причем допоздна. А на ночлег - в вашем положении лучше не в гостиницу, а дам я вам адресочек, где одна знакомая сдает койку недорого.
Штабс-ротмистр послюнявил химический карандаш и черкнул в отрывном блокноте, отдав листок Виктору.
- Это на Мценской, знаете, за Красной дорожкой, то-бишь, Церковной, к Литейному. Нарисовать, как добираться?
- Спасибо, я представляю.
"Мценская - это бывшая Джугашвили... тьфу, 22 Съезда. А Красная дорожка - III Интернационала"
- Там чисто, тихо, полиция не нагрянет.
- А это как - не нагрянет? Вдруг грабители залезут и что, не вызовут полицию, что ли?
Штабс-ротмистр вдруг как-то по-детски непринужденно рассмеялся.
- Право, вы точно жили немного в другом мире. В столице или за рубежом. Я имею в виду, что по подозрительным квартирам полиция иногда устраивает обыски - искать подрывную литературу, или тех, кто в розыске и тому подобное. У этой хозяйки вас среди ночи не подымут. А полезут грабители - зовите соседей.
"А он, случайно, не проверял? Черт, черт, стереотипная фраза - "полиция не нагрянет". Смотрел, как прореагирую. Прореагировал я глупо... Но это даже хорошо. И еще - "зовите соседей". Верно. В старые времена точно по 02 не позвонишь."
- Да, вы правы... Совсем из головы вон.
- Да отвлекитесь вы от своих мыслей! Что бы там у вас не случилось, прошлого не вернуть. Постарайтесь сосредоточиться на будущей жизни. Знаю по себе, это всегда помогает. А то ведь некоторые, знаете, до того закопаются в собственном прошлом, что и руки на себя накладывают. А нам опять ездить и разбираться, не было ли это замаскированным актом террора. Загрузите себя работой, бывайте на людях, легкую интрижку даже заведите. Да, да, не всерьез конечно, а так, на обоюдный легкий интерес.
- Понимаю. "Новая встреча - лучшее средство от одиночества"
- Стихи?
- Так, слышал по радио.
- Прогресс... Раньше обычно отвечали - прочел в альбоме.
"Ага. В Интернет-блоге."
- Да, все хочу спросить, где можно купить такой мужской ридикюль? - Ступин кивнул на барсетку Виктора, в которой лежали документы гражданина РФ 21 столетия и мобильник. - Наверное, очень удобно в дороге. Как увидел, признаюсь, охватила белая зависть. Хотел бы себе такой завести: часто приходится быть в разъездах по губернии.
- Да, право, я бы с удовольствием... но я не сам его брал, мне подарили. Говорят, такие в Китае делают, но я не знаю, верить или нет.
- Супруга подарила?
- В точку. У вас ум, как луч лазера, - сказал Виктор, и понял, что сморозил жуткую глупость.
- Про Лазера не слышал, только про Рентгена. Что-то вроде того?
- Да. Технические тонкости.
- Цветы из оранжереи?
Виктор вспомнил, что он до сих пор держит в руках букет. Впрочем, судя по разговору, букет оказывался к месту, многое объяснял и частично избавлял от расспросов.
- Я не спрашивал. Понравилось, вот и взял.
- Вы хотели произвести впечатление. Лето, цветов сколько угодно, а такие - только в оранжерее. Даже целлофан особенный, ровный.
- Вы правы. Как увидел, сразу понравилось. А по целлофану - лучше спросить у какого-нибудь химика. Целлофан, как конструкционный материал, в тяжелой машиностроительной промышленности не применяется. Вот высокоуглеродистая сталь, хромоникелевая, ванадиевая, алюминиевые сплавы - тут я бы мог больше рассказать...

Странно, думал Виктор. Штабс-ротмистр фактически сам и подсказал ему легенду, и похоже, вполне удовлетворен ею. А что, случай довольно заурядный. Значит он, Виктор -степенный человек, в летах, бросает семью ради любовницы, мчится ради нее в какую-то глушь, остается с носом, да вдобавок и без денег и документов. А теперь стыдится и не решается не вернуться домой, ни телеграфировать родственникам и ищет случайных заработков, стараясь остаться инкогнито. Легенда, в общем, ничего, могло быть и хуже. Искать пропавших мужей - это не по профилю жандармерии, с этой точки зрения он штабс-ротмистру мало интересен, что тот и демонстрирует.

- Курите?
Штабс-ротмистр вытащил серебряный портсигар и раскрыл перед Виктором.
- Нет, спасибо. Я некурящий.
- Это хорошо. Я вот тоже все собираюсь бросить, но - работа нервная, нет-нет, да и потянет.

...Хотя, конечно, уж какой-то он слишком безразличный. Ну, например, он, Виктор мог оказаться неплательщиком алиментов. Или ради любовницы растрату совершил. А он, штабс-ротмистр, этим не интересуется и даже старается пособничать. Он что, по жизни такой радушный, или тут у него какой-то свой интерес есть?
"А не собирается ли он меня использовать? Кто я для него? Человек, которому есть что скрывать, у которого проблемы, на которого, значит, есть чем давить. А я, в общем, начинаю уже потихоньку быть ему обязанным. По мелочам, конечно, но знакомству еще часу не прошло... И что же ему надо? Сделать осведомителем? Или филером? Или дать какое другое поручение? Ладно, посмотрим. Может, ему просто после всей этой неприятной казенной работы со жмуриками хочется чувствовать себя благородным странствующим рыцарем..."

3. Россия, которую мы потеряли.

Машина перестала плавать по извивам пыльной грунтовой дороги и выехала на то, что во времена Виктора было оживленной бетонной автотрассой в несколько полос, а здесь - аккуратным, но нешироким булыжным шоссе, аккуратно обсаженным с обеих сторон молодыми липами и березками. Автомобиль перестал прыгать, но зато его мелко затрясло. Первое транспортное средство, которое они обогнали, был воз с сеном.
- Как вы думаете, - продолжал разговор штабс-ротмистр, - в этом году дожди сено убрать не помешают?
- Я уповаю на лучшее. Хотя, похоже, небольшая гроза все же пройдет, но, надеюсь, это не затяжные дожди. Вообще надо развивать и механизировать производство кормов, да и вообще производство зерновых. Труд землепашца должны облегчить трактора и комбайны, внесение органики надо дополнить производством минеральных удобрений и средств защиты растений.
- После Великого Голода, я смотрю, вы всерьез стали интересоваться не только механикой.
- Так голод не тетка, и опять-таки это механизация.
- Многие сейчас интересуются, многие. Город вспомнил о деревне. Но вот, на мой взгляд, механизация даст результат только при одном маленьком условии: дороги. Дороги в каждую деревню, к каждому полю. Иначе на этих разбитых проселках мы будем тратить столько топлива, что дешевле будет купить зерно в Канаде, где им из-за кризиса даже топят паровозы вместо угля. Или даже будем покупать горох в консервных банках откуда-нибудь из Трансильвании.
"А до чего же он прав, хоть и жандарм..."

Вместе с тем развертывающийся по обе стороны дороги мало свидетельствовал о том, что в этих краях был упомянутый штабс-ротмистром Великий Голод. Поля были распаханы, на покосах работали конные жнейки, картошка дружно взошла, и периодически им попутно и навстречу, помимо возов и телег, попадались грузовики и трактора. В поле виднелись столбы линий электропередач, а села, через которые они проезжали, не были отмечены печатью запустения. Ветхих и разваливающихся изб Виктор не заметил, а, напротив, попадались новые, и крытые не только тесом и дранкой, но и железом, красной глиняной черепицей или серыми ромбиками террофазерита. Встречались и новые дома, в основном красного кирпича; в паре сел Виктор заметил местные кирпичные заводики, поднимавшие к небу высокую красную трубу.
- Дороги обязательно надо, - заметил он, - вон как местная промышленность тут развивается, глины используют.
- Вы заметили? Да, и десяти лет не прошло - никаких следов бедствия, цветущий край. Мы живем в эпоху экономического чуда. Производство растет как на дрожжах, и крупное и мелкое. Концерн Опеля купил акции бывшего завода Форда в Нижнем и расширяет дело, Порше купил другой завод Форда - вот этот самый МАЗ, Московский автосборочный, и будет собирать народомобили... Вы же знаете, американцы, пока начали выбираться из Великого Упадка, распродали по дешевке кучу европейских филиалов. Концерн МАН расширяет бывший завод Струве, БМВ начал выпускать мотоциклы, знаете где? На Урале! Этак скоро и Сибирь-матушку распашут и застроят, уже есть проекты просто фантастических электростанций на сибирских реках. Транссиба уже мало, нужна Байкало - Амурская...
"Какая примерно была пятилетка? Третья... Ну да, планов громадье соответствует. Однако же народ, насколько можно заметить, накормлен и не бедствует."

- А все почему? Все благодаря новой экономической политике...
"Хм, нэпу? И у белых нэп? Хотя кто сказал, что у белых будет такой же нэп, как и у красных? Это же просто словосокращение"
- ...И не только экономической. На западе все это называют фачизм.
"А это еще куда? Фачизм, фачизм... Может, мачизм, от слова "мачо"? Нет, это каким боком-то? Или от чьего-то имени. Фачизм. А, черт!!! Только не это!!!"
Виктор вдруг вспомнил, что словом "фачизм" в двадцатые в Советской России называли не что иное, как фашизм. Он уже тогда в Италии был. То-есть, он, Виктор, попал в фашистскую Россию. И от одного сочетания этих двух терминов становилось не по себе. Это даже не прошлая командировка в рейх, тут группы прикрытия и ожидающей у берега подлодки никто не обещал.

- Я заметил, вас несколько смутило слово "фачизм", - сказал Ступин.
"Трандец. Надо как-то выкручиваться."
- У меня есть такой недостаток - я человек старого образца, а если помните, то при императоре Николае слова со всякими "измами" обычно со всякой крамолой ассоциировались. Умом, конечно, понятно, а так как-то привычно, чтобы со словом "Россия" рядом родное, русское слово стояло.
- Совершенно правы. Соборность! Есть исконно русское слово - соборность. Фачизм - это от слова "фашина", связка, то, что связывает людей в одно целое, собирает. Фачизм это и есть соборность.
"Ну вот, еще одно хорошее слово опошлили"
- Соборность - да, вот это родное, это понятно...

Обычно в случае таких потрясений пишут, что яркий солнечный день как бы померк для героя и прочее. Тем не менее Виктор, после осознания того печального факта, что "Россия, которая мы потеряли", оказалась даже очень иной, чем та, о которой мечтали в начале 90-х, особенных изменений в природе не отметил. Солнце все также светило, иногда чуть закрываясь рваными облачками, словно красавица рукавом, все так же дул навстречу теплый ветерок. По обочинам шоссе цвел сиреневый люпин, розовый иван-чай и желтые лютики и качала свои метелками кашка. Прозрачные кудри берез, с которыми баловался июньский ветер и синеватые полосы леса, окаймлявшие дальние холмы, создавали картину благолепия и первозданной чистоты мира.
"Только не надо паниковать", подумал Виктор, "надо еще разобраться, что тут к чему. В политике вещи редко своими именами называют. Вон, прибалты говорили, что демократию строят, а народ в Таллине отметелили. Не то они называют демократией, что мы думаем. Может и тут фашизмом назвали не совсем то, что я подумал, не германский нацизм. Вон, например, в Испании каудильо евреев так не уничтожал, как Гитлер. А где-то фашисты православных уничтожали, хоть этот факт сам по себе мало утешает..."

Автомобиль аккуратно переехал деревянный мостик через небольшую речку - новый, аккуратный, он просто казался декорацией из какого-то исторического фильма. Штабс-ротмистр похлопал шофера по плечу, чтобы тот притормозил.
- Думаю, самая пора отлить. Пока шоссе пустынно.
Виктор присоединился, воспользовавшись случаем. Мало ли, сколько еще ехать. Шоссе действительно было пустынно, так что не пришлось даже спускаться с насыпи.
"А еще Германия тут стратегический инвестор", - продолжал рассуждать Виктор, когда они вернулись в машину и продолжили путешествие. "Может, это специально так, как некоторые страны третьего мира делали? Объявляли, что идут по социалистическому пути, чтобы помощь у СССР попросить. А как помощь кончилась, сразу о социализме говорить перестали. Вон, вроде даже одно время Индия называлась Социалистическая Светская Республика Индия, а на самом деле как была, так и есть. Может и здесь - политический маневр такой? Да, главное - пока не паниковать."

- Вы не замечали, Виктор Сергеевич, - снова заговорил Ступин, - в такие дни в нашей скромной провинции царит какая-то особая аура? Светлая, умиротворяющая душу и проясняющая мозг? Никогда такого ощущения не было?
- Отчего же, - обрадовался повороту темы Виктор, - даже довольно часто было. Не зря же эти места поэты воспевали. Например, сочинения господина Тютчева...
- Тютчев! - с нажимом повторил Ступин, - вот кто, пожалуй, приблизился больше всех к разгадке этой тайны. Не просто поэт, а философ, политик, человек, соединивший тонкость чувств и глубокую аналитическую логику. Не понимаете, к чему я клоню?
- Нет, - ответил Виктор, на всякий случай готовясь к какому-то подвоху или провокации.
- Возьмем хотя бы одну строку - "И ропщет мыслящий тростник". Загадка, шифр, а ответ - гениальная догадка о связи человека с высшим знанием, которым проникнута природа, растения. И таких намеков, шифров у него по многим стихам. Легенды об Ойкумене, о Шамбале... Убежден, что нашу Шамбалу надо искать здесь, на Брянщине. А легенды о богатырях? Как на них смотреть? Как на вымысел, преувеличение, или на дошедшие нас языческие предания о расе сверхлюдей?
"Прямо код Да Винчи, однако. Штабс-ротмистр, оказывается, с фантазиями. Ну, хорошо хоть, что он тратит время на расшифровку Тютчева, а не на то, чтобы раскопать в каждом собеседнике врага империи... будем надеяться, что так."
- Да это просто открытие! А мне знаете, что сейчас вспомнилось из Тютчева:
"Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил, благословляя."

"Интересно, что он в этом откопает?"

- Тоже одно из моих любимых. Характерно, что вы процитировали именно третью строфу. У нас ведь несколько поколений выдергивали первую - "Эти бедные селенья, эта скудная природа..." Дескать, какие мы низшая, забитая раса без западных революционных идей...
"Осторожно, осторожно, скользкую тему начинает..."
-...А вы сразу вспомнили о боге. Как точно этим обозначен водораздел между истинным критическим мыслящим патриотом и бунтарем-нигилистом!
"Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует.
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует."
Четыре строки - и вся суть бунтов, волнений пятого года, революции семнадцатого...

"А, в семнадцатом все-таки была. Терпение, терпение. Может, еще чего расскажет."

- Кстати, а какого вы вероисповедания? По крайней мере к ортодоксальным иудеям вас отнести нельзя.
"Черт, даже отправление естественных надобностей использует для получения информации. Пугаться этого не надо. У него профессия требует людей изучать."
- А сейчас карается, если человек вообще вне вероисповедания?
- Нет, конечно. Я так понимаю, для вас это достаточно личный вопрос, и оно, собственно, так и есть, если, конечно, вы не в масонской ложе.
- Шутите. Я просто вне лона церкви, а вот что касается символов веры, есть такая песня, она очень хорошо их передает.
- Песня? Я заинтригован. Это религиозный гимн или молитва?
- Это романс.
- Романс?
- Да, но можно считать и молитвой. Давайте, я лучше напою. Правда, прошу извинить, пою я, наверное, ужасно.
- Да ничего, у меня тоже голоса нет. Слух, правда, есть, на гитаре умею... В общем, очень интересно, особенно если романс.
Виктор прокашлялся и начал "Русское поле" - он помнил, что в "Новых приключениях неуловимых" ее пел в биллиардной белый офицер. Ступин внимательно слушал, а после второго куплета начал подпевать - "Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря...". Голос у него, кстати, был бы для попсовой эстрады вполне достаточный.
- Недурно... черт возьми, очень даже недурно! Чье сочинение, почему я этого раньше не слышал?
- Музыка Яна Френкеля, а слова Инны Гофф.
- А-а... Я всегда говорил - надо смотреть не на фамилию... Ничего, можно подкинуть нашим местным певцам, как старинный романс неизвестного автора.
- Спасибо.
- Пустяки... Ну вот, а вы смущались - по символу веры вы настоящий фачист.

4. Фрилансер.

Виктора, конечно, внутренне покоробило от того, что штабс-ротмистр обозвал его фашистом. Но он тут же сообразил, что Ступин вряд ли имел в виду то, что он, Виктор, готов сжигать деревни вместе с жителями или хотя бы фанатично предан фюреру. Скорее всего, дело было во фразе "Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок" которую, при определенной натяжке, можно истолковать и как призыв ставить интересы империи выше своих личных прав и интересов. Каждый понимает в меру своей испорченности. И, в конце концов, Виктору надо здесь притворяться своим для элементарного выживания. "Будем считать, что я удачно напялил на себя чужую шкуру" - заключил для себя он, не желая соглашаться с наличием каких-либо внутренних связей между собой, человеком гражданского общества третьего тысячелетия и здешним режимом.

Бежица встретила их густой волной медового запаха жасмина, кусты которого, густо усыпанные белыми благоухающими цветами, повсюду росли в палисадниках, наряду с розовым шиповником и уже отцветшей сиренью. В глаза бросались крупные розовые шапки пионов и алые солнца георгинов. Жизнь бушевала здесь, и, казалось, среди этого моря цветов, которое представлял собой город, скорее похожий на очень большое село, просто невозможно быть несчастным.
Улица, которую он помнил, как Ульянова, уже оказалась не с булыжной мостовой, а покрыта асфальтом - это сразу почувствовалось по ходу экипажа. Когда авто проезжало вдоль Старого Базара, Виктор узнал некоторые знакомые двухэтажные дореволюционные здания, в первую очередь, баню, старые цеха и конторы БМЗ, особнячки и губонинские казармы; новые же постройки отличались от известных ему довоенных строгим конструктивистским видом и серым цветом. То, что в его бытность именовалось улицей Куйбышева, здесь было наскоро застроено двухэтажными каркасными бревенчатыми домиками, обложенными снаружи серым силикатным кирпичом. Судя по всему, места для застройки хватало, а застройщики стремились к всемерной экономии. Изредка из этого ряда выбивались новые трех-четырехэтажные дома, возвышаясь мини-небоскребами над окрестным пейзажем. По центру же бывшей (будущей? не будущей здесь?) Куйбышева тянулась железнодорожная ветка в сторону Стальзавода. Развешанных флагов со свастикой Виктор не приметил нигде, и это его успокоило.
Они свернули на Комсомольскую, тоже уже асфальтированную; точнее, на то, что до Комсомольской было Елецкой, впрочем, если верить штабс-ротмистру, здесь это уже стало бывшей Елецкой. Сторона Комсомольской, напротив городского сада, по-видимому, была комплексно застроена в конце 20х - начале 30-х. Вплоть до доходного дома со скругленными углами по этой стороне одной стеной протянулись четырехэтажные здания. Одни из них были из силикатного кирпича с плоскими фасадами, прерывавшимися широко расставленными выступами длинных открытых балконов-лоджий, за которыми стена несколько углублялась нишей внутрь; углы также слегка оживляли открытые с двух сторон глубокие лоджии. Больше всего эти дома напоминали Виктору те из довоенных, что сохранились на выходящих на Комсомольскую боковых улицах, только были без зигзагов. Были они почему-то серо-черные, как когда-то корпус БТИ на площади Ленина. Другие, по виду немного поновее, напоминали своей архитектурой Дом Стахановцев, что на Куйбышева; архитекторы постарались на скорую руку внести в суровый шинельный облик проекта двадцатых черты классического дворца. Стены были украшены по вертикали простенькими крпичными пилястрами, а по горизонтали - разделены карнизами на неравные части, как если бы дом был первоначально ниже, а потом достроен; первые этажи были отделаны штукатуркой с имитацией руста. "Постконструктивизм" - подумал Виктор.
На первом этаже одного из таких домов, как раз напротив Приюта (в 60-70-е н.р.1 - музыкальная школа) и располагалась редакция. Еще подъезжая к ней, Виктор издали заметил, что за музыкальной школой, прямо на месте Дворца Культуры БМЗ, стоит высоченное здание собора, причем новое.

- Ну, вот и приехали. Если случится чего - заходите...
- Спасибо. А вы сейчас в Брянск?
- Нет, здание управления тут недалеко. Губцентр-то сейчас не Брянск, а Бежица. Счастливо устроиться!

Как только Виктор отошел от неожиданного известия, что именно Бежица вдруг стала центром губернии, он вошел в редакцию газеты, которая, между прочим, называлась "Губернский голос". В коридоре, по верху стен которого тянулись ряды проводов на фарфоровых роликах, было несколько душновато, пахло откуда-то масляной краской, а на одной из стен он увидел большой комикс в лубочном стиле под названием "Каторга - путь к светлой жизни". Комикс был про некоего Фрола, который воровал чемоданы на вокзале, попал на каторгу, там научился ремеслу и слушал наставления священника, а после освобождения пошел работать на фабрику и стал типа крутым меном, а его бывшие дружки, не бросив воровское ремесло, спились, бомжуют и ему завидуют. "Социальная реклама" - заключил Виктор, и поискал дверь приемной. Она была открыта для создания сквозняка, и через нее Виктор увидел из коридора хозяина кабинета.
Главный редактор оказался мужчиной средних лет, с окладистой бородой, по случаю теплого вечера в рубахе с расстегнутым воротом. Судя по голосу, он кого-то распекал - кого, из коридора видно не было.
"М-да. Момент для разговора, видно, неудачный."
- Нет, ну что это значит? Кто говорил анонсировать? Кто за Самодерникова ручался, кто, я спрашиваю, кто? Нет, ты смотри, что я теперь буду сюда ставить? Какой к черту, "материал есть", если мы анонсировали фантастику! Очерк о будущем! Сами себе зажали дверью...
- Так завтра же Духов день, можно вставить стихи и чего-нибудь про это...
- Можно! Можно! А на кой ляд на этот номер анонс давали? Народ ждет, купит из-за рассказа, а там - вот! Стихи! Стихов он завтра ждет! Нет, ну с кем работать, с кем работать, это же конец полный... Рожай! Хоть что рожай!...
"А, может, и не такой неудобный..." - подумал Сергей и его вдруг просто понесло внутрь.
- Извините, - прямо начал он прямо от двери, предупреждая "Какого черта, я занят". - Вам, кажется, фантастический рассказ нужен?
- Проходите. Принесли рассказ?
- Какой нужен и в каком объеме?
- О будущем. О технике. Любой технике будущего. Сейчас. Большой будет - урежем.... Иди, иди... - главный редактор замахал рукой высокому молодому мужчине, возможно, начотдела, тому самому, которому он только что выговаривал.
- "Телефон в кармане." Тема подойдет?
- Давайте, давайте. Где... где у вас?
- Вот тут, - Виктор постучал себя по лбу, - сейчас записываю и отдаю вам. Бумаги можно?
- Берите. Да, вас как?
- Еремин, Виктор Сергеевич.
- Бурмин, Аркадий Иваныч. Давайте, давайте...
Виктор устроился в приемной возле машинистки, быстро набросал нечто популярное про мобильники и вернулся в кабинет, где горящий от нетерпения Бурмин выскочил ему настречу из-за стола.
- Давайте, Давайте сюда.

Тут Виктор к ужасу своему вспомнил, что машинально написал рассказ шариковой ручкой. "Ну вот, вы и попались, Штирлиц..."
- Одну минуточку, я там поправлю...
- Сами поправим! Так. "Мадемуазель Клаудия Шиффер изящным движением раскрыла сумочку"... мы-мы-мы... о!.. Ого! Так. Сколько тут? Идет.
- Что-то сократить, подредактировать?
- Сами, - он нажал на кнопку звонка, - черт, Анфису, как на грех, отпустил сегодня... Епифанов! - заорал он в коридор. Послышались шаги.
- Так. Вот я пишу расписку, кассир выдаст пять рублей.
- Пять рублей? - рассеянно переспросил Виктор. Он еще не был в курсе здешних валют и расценок.
- Семь! Семь! Но вы меня режете! Вы пользуетесь моим безвыходным положением. Епифанов! Вот это, срочно, ну ты разберешься, давай, давай...
- Аркадий Иванович, я хотел спросить: а вашей газете еще такие рассказы нужны?
- Беру все. Гонорар по объему. Такой объем - пять рублей, больше, уверяю вас, тут никто не даст. Да, к кассиру не забудьте, а то он тоже сейчас убежит.

"Значит, не обратил внимания, чем написан рассказ. Ну а потом - перепечатают, рукопись в корзину и концы в воду. Мало ли тут таких бумаг от фрилансеров".

Кассир вместе с бухгалтером и завхозом, сидел в комнате в самом конце коридора, из которой в этот коридор, помимо двери, было пробито зарешеченное окошко. Он оказался сухощавым старичком в старомодном пенсне и нарукавничками, одно из стекол пенсне в уголке треснуло. Кассир протянул Виктору ведомость для росписи и отсчитал семь рублей ассигнациями. Из вычтехники у него были большие, темно-бурые деревянные счеты. "Да," -подумал Виктор, "сетевые админы им еще не скоро понадобятся. Посмотрим потом, как еще с инженерами-механиками".
Расписываясь в ведомости, Виктор вспомнил о том, что за всеми этими хлопотами с промоушеном он так и не взглянул на висевший в приемной редактора табель-календарь.
- Прошу прощения, а число сегодня какое? Запамятовал по рассеянности...
- Так сегодня ж день святой троицы, пятидесятница, - удивленно протянул кассир, - воскресенье двенадцатое июня. Народ вот гуляет, а мы каждый день что солдаты на посту.
"А, понятно, чего народ в селе как на киносъемки. Праздник, однако"
- Да... совсем в творческой запарке счет дням потерял...
- Ежели и год забыли, так тридцать осьмой.

Когда Виктор проходил обратно, Бурмин прямо из двери своего кабинета поймал его за руку и буквально втянул внутрь.
- Вы же, я смотрю, с дороги? А я тут чайку сообразил, знаете, просто неудобно не пригласить.
Виктор согласился, тем более, что в своем мире так и не успел пообедать, так что позволил себя затащить в кабинет, где на огромном столе, помимо письменного прибора, старого телефона, большой пишущей машинки и кучи бумаг, уже стояли на жестяном подносе пара стаканов в подстаканниках и тарелка с пряниками со жженым сахаром. На стене висел парадный портрет лысоватого худощавого мужчины в белом кителе с золотыми эполетами. "Этот, наверное, и есть здесь самый крутой. Узнать бы, как зовут и обращение к нему..." В углу на тумбочке незыблемым красно-коричневым мавзолеем возвышался здоровый, полметра на полметра, всеволновой шестиламповый "Телефункен-Хорал".
- Милости прошу к нашему шалашу, Виктор Сергеевич. Не обессудьте, что скромно - кому Троицын день, кому работа.
Чай оказался с коньяком. Виктор понял, что начинается деловой разговор.
- Вы, так сказать, к нам в Бежицу постоянно или проездом?
- В первоначальных планах - проездом, но, возможно осяду надолго.
- Если осядете надолго, и ваша муза к вам не охладеет - есть шанс стать колумнистом.
- От такого выгодного предложения отказываться было бы просто странно.
- Ну, мало ли... А вы сами откуда? Раньше никогда не доводилось о вас слышать. Неординарно пишете. "Хюндай-Гетц"2... надо же придумать!
- Да я, собственно, раньше только технические работы писал, и особо не думал...
Тут в комнату влетела молодая женщина, чуть за тридцать, невысокая, светловолосая (точнее, с осветленными волосами), без лишней полноты и с большими выразительными глазами; в руках у нее была "лейка". Не успел Виктор глазом моргнуть, как она, произнося с порога "Здравствуйте!", пыхнула магнием; щелкнул затвор.
- Таня Краснокаменная, наш фотокор, - пояснил Бурмин, - это я попросил проиллюстрировать рассказ портретом автора.
"А вот светиться здесь совсем ни к чему" - мелькнуло в голове у Виктора, но он тут же решил, что после поездки с жандармским штабс-ротмистром прятаться смысла не имеет.
- Вы прекрасно получитесь, - улыбнулась Таня, - у меня хороший опыт. Побежала проявлять пленку.
Когда она скрылась за дверью, Виктор подумал, что вот кому надо было пристроить букет с тремя гвоздиками, но было уже поздно. "Ладно. Еще не вечер..."
- А если не секрет, - спросил он, - на какую тему намечался тот рассказ?
- Да тоже о радио. Перспективы развития хай-фай аппаратуры...
- Хай-фай? High fidelity? - переспросил Виктор. Радиорупор на площади в селе как-то был далек от хайфая.
- Ну да. Это то, что опыты в тридцать шестом - тридцать седьмом проводили. И еще про кабельное телевидение высокой четкости. В общем, фантастика ближнего прицела.
- Нет проблем, - ответил слегка ошарашенный Виктор, - будет про спутниковое телевидение. И плазменные панели.
- Это вроде той, что делала в двадцать седьмом лаборатория Белла? Как-то по радио лекцию передавали...
- Да. Они имеют большое будущее.
Они еще немного посидели; по счастью вопросы Бурмина оказались довольно нейтральными, вроде "Как вам наши места?". Потом у редактора зазвонил телефон: видимо, случилось, что-то интересное, и он оживленно заговорил в трубку. Виктор понял, что самое время откланяться. Когда он подавал руку на прощанье, Бурмин на секунду оторвался от трубки:
- Секундочку... Да, и еще: когда будете вводить в канву повествования инженера или изобретателя, пусть будет иностранец. Или русский, но работающий в Германии.
- Ах да, точно! - воскликнул Виктор. - Совсем забыл. Спасибо, что напомнили.

На самом деле Виктор понятия не имел, почему изобретатель в рассказах не может быть русским, работающим в России. Но не стал спрашивать, почему, приняв это, как местную идеологическую установку, смысл которой ему пока неясен. Впрочем, в таких ситуациях установка могла быть вообще лишена смысла.

5. Свято место пусто не бывает.

Когда он вышел из редакции на улицу, летний зной уже спадал. Солнце клонилось к закату, лаская розовым светом верхушки деревьев парка Пожарного общества, откуда слышались звуки духового оркестра - подъезжая сюда, он не слышал их из-за шума мотора. Со станции долетали тонкие вскрики маневренных паровозов. Сзади, от паровозостроительного, донесся цокот копыт; по мостовой мимо него прокатилась извозчичья пролетка на дутых шинах. Где-то из зеленых кронах молодых деревцев слышалась песня запоздалого соловья. Печать умиротворения лежала над этим уголком вселенной.

Прямо от подъезда редакции был прекрасно виден новый собор, и Виктор, подойдя поближе, внимательно его рассмотрел. Видимо, это было одно из самых высоких зданий Бежицы, высотой в десятиэтажный дом или чуть больше. Собор был квадратный, пятиглавый, с большой центральной главой с позолоченной маковкой и четырьмя небольшими главами с голубыми маковками по углам. Барабаны глав были оштукатурены и покрыты ярко-желтой и белой краской; основное же здание было выложено из неоштукатуренного серого силикатного кирпича, как и жилые дома на улице, и оттого выглядело немного мрачновато. "Куб" храма был, скорее, сильно вытянутой в высоту призмой. Боковые стены этого "куба" были прорезаны длинными застекленными лентами окон, как на лестничных клетках довоенных жилых домов; ленты эти были зажаты чем-то вроде пилястр, вверху образующих между собой арочки закомар. Чем-то похожим на эти пилястры были украшены и абсиды. Спереди виднелась паперть в половину высоты стен "куба", увенчанная маленькой главкой; передняя стена ее была оштукатурена и побелена, а от дверей спускалась лестница на площадь, где, естественно, памятника Ленину уже в этой реальности не наблюдалось.
Собор оставил в душе Виктора несколько двоякое впечатление. С одной стороны, в Бежицы тридцать восьмого это здание смотрелось почти так же мощно, как восьмая московская высотка в пятьдесят восьмом, особенно если мысленно примерять на это место длинное, но не слишком высокое здание Дворца Культуры; собор был, по меньшей мере, вдвое выше. Да и в целом здание следовало традиционному владимиро-суздальскому стилю, который в реальности Виктора большинству нравился больше, чем распространившийся перед 1917 годом в церковной архитектуре модерн. С другой стороны, верхушки прорезей окон и закомары здесь как-то вышли не совсем русскими, а, скорее, балансировали между византийской архитектурой и романской, а на углах даже несли элементы готики. Потом, если дореволюционные православные храмы, даже самые неказистые из них, все же казались Виктору светлыми и легкими, то этот свинцово-серый силикатный колосс как-то придавливал все окружающее к земле.
"Может, его потом снаружи оштукатурят и побелят... А вот еще где-то в этом месте Преображенская церковь еще должна стоять, вроде красивая была. Ее же белые вроде не должны снести, значит, посмотреть можно?"

Виктор прошел до угла Красной и обнаружил там практически такую же почту в том же самом гринберговском стиле, что и в своей реальности, только серо-желтую с белыми и красно-коричневыми декоративными деталями. На углу ее, на кронштейне, висели над улицей большие круглые электрические часы, и пара юношей с букетиками цветов бродили поблизости, ожидая подруг. Круглая тумба для афиш и деревянный киоск с неожиданной здесь надписью "Роспечать" тоже выглядели как-то знакомо. На том же углу он обратил внимание на таблички на названия улиц. Они также преподнесли ему сюрприз: III Интернационала на самом деле оказалась не Церковной, как, впрочем, и не Красной, а вовсе Губернской, а Комсомольская - почему-то Преображенской. Возможно, Церковную переименовали недавно, и штабс-ротмистр по привычке назвал ее по-старому, а Елецкую уже помянул как бывшую.

Напротив почты, вместо знакомого жилого дома конца 20-х Виктор увидел большое угловатое четырехэтажное здание цвета кофе с молоком, с высоким темно-коричневым цокольным этажом, и имевшее в плане вид буквы "П" с косыми ножками (потому что к Стальзаводу улицы от Красной шли наискось). Здание растянулось на целый квартал, и внешне напоминало гибрид Первой общаги БИТМа с речным пароходом. Два крыла неодинаковой ширины, выступавших вперед вдоль того, что называлось Куйбышева и Комсомольской, заканчивались полуцилиндрическими торцами, которые как раз и были похожи на надстройки пароходов. Разная ширина торцов, видимо, объяснялвсь тем, что в одном крыле были конференц-залы, а в другом - просто кабинеты; на закруглениях торцов квадратики окон переходили в сплошные ленты. Между этими выступами зеленел свежеразбитый скверик с молодыми елочками и клумбами, разделенный пополам проходом к главному подъезду; подъезд этот обозначался на гладкой ленте фасада двухэтажным выступающим вестибюлем с балконом. Здесь на здании, словно каланча, возвышалась сухощавая прямоугольная башня высотой с одиннадцатиэтажный дом, несимметричная, с выступами балконов на одной стороне. Возможно, она и должна была помимо всего прочего, играть роль пожарной каланчи. На вершине ее возвышалось не что иное, как решетчатая мачта с тремя турникетами антенны телепередатчика.
На фронтоне над входом красовался огромный двуглавый орел, а над ним был, как и над управой в селе, вывешен черно-желто-белый имперский флаг. Виктор понял, что тут, очевидно, и есть губернское правление и подобные ему ведомства.
Перед центральным подъездом красовалась конная статуя на невысоком, метра в полтора, бетонном постаменте. "Пересвет, что ли?" - подумал Виктор.

Еще он успел заметить, что среди бродящих по губернскому центру в праздничный вечер людей он, пожалуй, относится к высокорослым. Народ был как-то размером помельче, хотя и не сказать чтобы физически слабее. "Акселерация", вспомнил Виктор. В пятьдесят восьмом, наверное, это тоже было, просто, видимо, не настолько, чтобы бросаться в глаза.
Что касается одежды, то Виктору показалось, что он попал на съемки костюмированного фильма про довоенную Варшаву или Ригу. Практически не было видно традиционной народной выходной одежды, что извлекается из сундуков по великим праздникам. Зато были наряды по моде тридцатых, от торжественных, но аскетичных и экономных, до носящих явные элементы роскоши. Попадались мужчины в элегантных белых костюмах и галстуках с заколками; обычным же праздничным прикидом простонародного местного мэна служила белая или в вертикальную полоску рубашка с коротким рукавом, белые парусиновые брюки и парусиновые же туфли, а на голове красовалась белая кепка набекрень. Наряды женщин были намного более разнообразны, от льна до шелка, не было разве что женских брюк и представительницы зажиточной части не украшали себя неуместными в жару мехами. Виктора по чисто практическим соображением интересовала более мужская одежда; вскоре он понял, что в своей рубашке в мелкую желтую клетку, светло-серыми брюками из плащевки и кремовыми туфлями на полиуретановой подошве он не сильно выделяется из общего фона и позиционируется, как приличный господин, которого мало интересует внешний лоск, и который выбирает наряд простой и удобный, уделяя, однако, внимание созданию своего стиля. К тому же плащевка здесь выглядела кульно, хотя и не вызывала удивления.
Губернская, с тротуарами и площадью перед официальным зданием, была вымощена свежим асфальтом, еще не успевшим вытащить из себя истертую ногами щебенку и растрескаться. Этакий показательный километр идеального асфальта.

По дороге на Мценскую, по адресу хозяйки, Виктор заскочил в несколько попутных магазинов на Губернской, имея две цели: взять на первый заработок что-нибудь съестное, ибо он еще не только не завтракал, но и не обедал, и посмотреть курс местной валюты. Курс в целом оказался где-то в пределах трех советских рублей за один местный, причем еда стоила дешевле, а готовое платье и обувь - немного дороже. Виктор взял хлеба и полукопченой колбасы, по запаху внушавшей доверия, а по виду похожей на домашнюю колбасу, что появилась в домовых кухнях в середине восьмидесятых.
Мценская, в сторону Стальзавода, оказалась в основном застроена новыми стандартными двухэтажными деревянными домиками на четыре квартиры, с большими открытыми верандами по бокам. Домики были стандартно покрашены в синий цвет, как и штакетники, ограждавшие палисад. Асфальтовое благополучие центра Бежицы, как оказалось, к западу было ограничено Губернской, и Мценская далее в сторону Литейной мощена была булыжником, тротуары оказались деревянными, из досок - сороковок, уже потемневших от солнца и дождей и местами треснувших, а между тротуаром и проезжей частью тянулась канава для сточных и ливневых вод, густо поросшая бурьяном и лопухом.
Дом по указанному адресу оказался за Петровской, почти у самого поворота, где, можно считать, начиналась Молодежная. Был он такой же стандартно-синий, с шатровой крышей из плоского шифера, еще не успевшего потемнеть, в палисаднике стандартно благоухал жасмин, задумчиво темнел отцветший куст сирени, и пионы качали пышными пунцовыми и белыми головами, и были еще разные мелкие цветы, на которые Виктор уже особого внимания не обратил.

У дверей подъезда, спрятанных под небольшим навесом крыльца, виднелась черная ручка механического звонка и висела табличка, сколько раз кому звонить. Виктор еще раз глянул записку: хозяйку звали Задолгова Екатерина Михайловна, и по прочтении этой фамилии Виктор представил себе дородную высокую женщину с нарумяненными щеками и в длинном сарафане с оборками. Звонить ей надо было трижды.
"А это не может быть ловушка? Ну, скажем, направить незнакомого человека какой-то адрес проверить, а потом следить, что будет. Хотя - слишком сложно. И вообще, что это я типа профессор Плейшнер, мандражирую? За цветок на окне мне никто не говорил, пароль не сообщал..." Виктор поднял голову, и увидел, что цветы торчали тут на всех восьми окнах фасада, кроме лестничной клетки. Он плюнул, спокойно вошел в калитку, и трижды крутнул ключик звонка.

6. Ужин у бубновой дамы.

Дверь открыла молодая девушка или женщина, во всяком случае, явно не достигшая тридцати, невысокая, чуть полненькая, но настолько, чтобы это портило привлекательность ее фигуры, темноволосая, с уложенной на затылке косой а-ля Юлия Тимошенко, с натуральным румянцем на щеках с ямочками. Одета она была в тонкую, но непрозрачную светлую блузку с коротким рукавом, причем было заметно, что она, подобно тому, как это делало часть девчонок в восьмидесятом в сильную жару, не носила лифа; также было заметно, что эта деталь одежды ей, в общем-то и не требовалась, ибо природа сама прекрасно позаботилась о поддержании нужной формы. Светло-серая юбка миди создавала эффект стройности, а прикид завершали туфли на легком каблуке и белые носочки с лазоревой тонкой полоской поверху.
- Добрый вечер. Мне бы Екатерину Михайловну увидеть.
- Так это я Катерина Михайловна.
- Еремин, Виктор Сергеевич. Мне сказали, что вы сдаете комнату, и я хотел бы посмотреть и переговорить насчет условий.
"Во будет фокус, если она уже сдана"
- Пожалуйста, проходите! Наверх, на второй этаж. Вот сюда.
Виктор прошел на четвертый этаж, вошел в квартиру, снял туфли, и тут вспомнил, что он до сих пор держит гвоздики в руках.
- А это вам, - сказал он, протягивая цветы Катерине.
- Мне? За что?
- Я загадал, что если комната будет свободна, то я дарю хозяйке букет.
- Как мило! Зовите меня просто Катя.
- А меня просто Виктор, - сказал Виктор и тут же вспомнил, что с этой стандартной пары фраз начинались почти все его мимолетные связи в иных мирах.
Квартира Кати состояла из трех комнат; гостиная метров восемнадцать и пара комнат на вид метров девять; в одной из них располагалась спальня хозяйки, а вторую, окно которой выходило на Мценскую и располагалось на фасаде со стороны лестничной клетки, а дверь выходила в коридорчик, собственно, сдавали. В комнате стояла кровать, простой столик, тумбочка, пара стульев, на стене были вешалка и книжная полка. Стены были оштукатурены по дранке и побелены, с потолка свисала электролампочка, у тумбочки была розетка, а у входа на стене висела черная тарелка репродуктора; в глаза бросалась ностальгическая проводка витым проводом по фарфоровым изоляторам. На полу лежали простенькие полосатые дорожки, чтобы не пачкать пол и босиком ходить было не холодно; такая же была постелена и в коридоре. Потолки, даром что дом деревянный, были повыше, чем в хрущевках.
- И сколько будет с меня?
- Недорого. Пятнадцать рублей в месяц всего-то.
- Пятнадцать?
"Это полтора рубля в день советскими. Если сравнивать с общагой - много. А сколько же, интересно, дикарем на юге стоило в начале семидесятых? Рубль в день? Больше?"
- Но это же не койка, а целая комната! - сделала круглые глаза Катя. - С электричеством и радиофицированная! Коммунальные удобства имеются - водопровод, раковина, ватерклозет пожалуйста! Веранда летом на свежем воздухе сидеть! Чистота и абсолютные санитарные кондиции гарантируются! Соседи приличные, место тихое и спокойное!
"Ладно", - решил Виктор, - "источник бабок пока есть, а рисковать тоже не смысла. Где-нибудь в сортире на улице подцепишь инфекцию, а тут даже антибиотиков не изобрели. Если что - потом всегда успеем куда-нибудь съехать."
- Катя, вы меня убедили. Я пока сниму комнату на неделю, а когда в течении этих дней прояснятся мои дальнейшие планы, уже буду смотреть дальше. Вот вам сразу три с полтиной вперед.
- Так я чаю соображу, - засуетилась Катя, - а то вы с дороги, верно?
- У меня тут на ужин колбаса есть и хлеб.
- Так я пожарю вам с картошкой, и вообще давайте вместе отужинаем, время уже подошло.
- А ваших не будем дожидаться?
- Да я одна живу. Муж мой покойный приказчиком работал в магазине у паровозного - не тот, что Центральный, а что на Губонина, бывшей Бежицкой, где когда-то была гостиница Мурзина, знаете?
- Примерно, - ответил Виктор, хотя понял только то, что это где-то в районе завода.
-Вот два года назад весной он пошел на рыбалку, а лед тонкий, и треснул. Выбраться сумел, только вымок и воспаление легких схватил, от него и скончался. В больницу его возили, но ничего уж не могли сделать. Даже детей прижить не успела.
"Да", подумал Виктор, "на местную медицину особо не надо рассчитывать"
- А я сейчас при музторговле устроилась. Народ у нас музыку любит, патефоны хорошо идут и особо пластинки. Патефон и дома заводить можно, и на улице, и даже с собой на природу берут - иногда на Десну выйдешь, а парни девчат в лодке катают и патефон у них в лодке стоит. Только надо смотреть, что в запрещенные записи не попадает, а то конфискуют и убытков не оберешься. А квартира на мне - при покойном муже купили у застройщика - и что на меня одну три комнаты? Вот и сдаю.
- А замуж снова выйти не пробовали? Вы еще так молоды и красивы...
- Да вот, хороших мужиков подруги расхватали... За лодыря или пьяницу самой неохота. Вот какого-нибудь вдовца присмотреть, чтоб солидный, уважал и деньги не мотал. Даже и с детьми пусть будет. И молодого не обязательно, пусть лучше до того перебесится, чтоб за какой другой юбкой не потянуло. Вы пока располагайтесь, а я плиту растоплю.

Виктор приоткрыл окно, чтобы было не так жарко - комната была на солнечной стороне. Вдали, за крышами частного сектора, зеленели холмы правобережья Десны. "И купаться отсюда ходить не так далеко. Да, надо же умыться с дороги. А вечером продумать траты на первое время.".

На кухне Катя в кухонном фартуке подкидывала мелкие полешки в плиту.
- А вот здесь, на кухне умойтесь. Раковина тут одна. Вот оно мыло на полочке.
- Катя, а вы не знаете, где здесь недорого бритвенный прибор купить можно?
- Так я дам вам сейчас бритву, безопасную, - Катя вытерла руки о фартук, - у меня она все равно без нужды лежит, а потом свою заведете. Стол после поможете на веранду вынести, что в духоте сидеть в такую погоду?

На веранде они пили чай по-мещански: на столе, кроме самовара и густого засахаренного крыжовенного варенья, которое использовалось Катей вместо сахара, стояла еще шкворчащая сковородка с картошкой на сале и принесенной Виктором домашней колбасой, распространяя аппетитные запахи. Виктор подумал, что надо ознакомиться с ценами на мясо и птицу, и попробовать среди среднеобеспеченной части населения ввести моду готовить в саду шашлыки.
Катя вынесла маленький графинчик и стопочки.
- Давайте ради праздничка и за день вашего приезда.
- Спасибо, я вообще-то этим не увлекаюсь...
- И я тоже не увлекаюсь. Это домашняя наливка, легкая. Просто по капле для аппетита.
- Тогда другое дело, - согласился Виктор, подумав, что здесь, возможно, отказываться в таких случаях и не принято, - но только для аппетита.
- Да, и что же без музыки сидеть? Праздник же.
Катя на секунду упорхнула, и из дверей послышались звуки "Рио-Риты" в исполнении оркестра Марека Вебера. Виктор вспомнил: когда он выносил из гостиной стол на веранду, он приметил электропатефон и пластинки в шкафу; еще там стоял на комоде недорогой приемник в темном деревянном корпусе, похожий на немецкий "Фольксэмпфенгер-301". Катя вернулась и наполнила стопки до половины красноватой жидкостью.
- Ну, чтоб на новом месте хорошо жилось.
"Фор ю, Рио-Рита..." - дополнил тост оркестр Вебера.
Наливка оказалась смородиновой и действительно легкой.
"Прямо кино о довоенном времени".
- Мы тут с соседями за домом яблони посадили и вишни. Антоновка, за ней ухода мало надо. Потом свой крыжовник и смородину вдоль забора рассадим.
- Малину не думаете?
- Можно и малину. На варенье и домашнее вино.
Пластинка кончилась, и Катя побежала менять. Следующей записью оказался довоенный суперхит про цыгана, разбившего сердце. Вкусы населения, однако, мало менялись.
- Знаете, сейчас такие пластинки изобрели, где много записей и часто менять не надо. На тридцать три оборота. Только для них надо специальные электропатефоны, которые к приемнику подключают, для усиления. Говорят, такие уже подделать нельзя.
- А у вас что, пластинки подделывают?
- Еще как, так что надо смотреть, если берете. Вообще, если будете брать, лучше со мной посоветуйтесь.
- Ну так вообще-то и долгоиграющие можно подделывать. С помощью гальванопластики.
- А хотите еще наливочки?
- Нет, нет, спасибо, больше не надо.
- А вот вы говорили про эту гальвано... это что такое? Прямо не верится, что такую пластинку и можно подделать.
- Да точно так же, как и новые изготавливать. Тут главное - достать сырье для такой пластинки, например, винилит. А так - берется оригинальный фирменный диск, с него делается восковой слепок, затем покрывается токопроводящим слоем на основе графита и на него гальваническим способом наращивается металл.
- Слушайте, как интересно! Ну, прямо чудеса такие! А дальше расскажите.
- Ну а дальше этот металл и служит основой для матрицы, с которой можно штамповать точно такие же пластинки.
- Даже не верится! Слушайте, какой же вы образованный! Чайку, пожалуйста, еще. А вот как вот это все делается, с помощью чего, воск какой?
- Если интересно, могу подробнее рассказать, только, наверное, вам будут скучны всякие технические подробности.
- Ничуть! Вы знаете, в вас есть что-то такое... Когда вы говорите о всяких умных вещах, это просто завораживает, - и она взяла своей правой рукой его левую.
Глаза Кати просто горели, щеки раскраснелись, грудь под блузкой выдалась вперед и неровно колебалась. "Интересно, это на нее наливка так подействовала, или реакция на нового, необычного человека? Или женское любопытство такое?"
Виктор повторил техпроцесс более подробно, стараясь разъяснять популярно и доходчиво, на примерах кустарной технологической базы, доступной обывателю тридцатых. Катя просто поедала его глазами и ловила каждое слово.
- Вы просто волшебник! - воскликнула она, когда он закончил. - А давайте за науку!
- Нет-нет, Катенька, пока хватит, я хотел еще по горячим следам сегодня написать еще несколько рассказов для редакции. Если это дело хорошо пойдет, я, пожалуй, могу надолго остаться.
- Пишите! Конечно, пишите! Когда вы рассказываете, просто голова кругом идет! Я еще потом вас расспрошу, ладно?
- Конечно! Какие вопросы? Да, кстати, а как к Преображенской церкви пройти, или к храму Преображения... ну, в общем, к той, что при Губонине с каркасом из рельсов строили?
- А вы не слышали? Так снесли его, уж десять лет как снесли.
- Большевики, что ли?
- Да вы что? Какие большевики в двадцать восьмом?

"Так, значит, к концу двадцатых Советской власти уже не было..."

- И правда... Что это я? А что же такое случилось? Аварийное состояние или стихийное бедствие какое?
- Так вы эту историю совсем не слышали?
- Мне стыдно признаться в этом... В занятиях наукой я забывал даже про войны.
- Ничего! Зато многое знаете такого, что другим неведомо. А с церковью вот что случилось. Землю тут московские скупали и под церковью этой тоже скупили, на снос. А на месте этом пассаж хотели строить, чтобы местные лавки все разорить.
- Да как же это? - воскликнул Виктор. Он понимал, что в переделе собственности при любом строе нет ничего святого, но в его реальности до сноса церквей в целях бизнеса не доходило. Хотя... если магнатам вдруг помешает церковь или даже собор, то почему нет?
- Да вот так, выправили бумаги, что якобы эта земля им принадлежит и в одну ночь снесли. Заводские и не выдержали. Чуть было до погромов не дошло, но фачисты народ остановили.
- И как же им это удалось? - спросил Виктор, который полагал совсем обратное.
- Сказали, что, значит, плутократия народ на бунт провоцирует, чтобы казаков вызвать, ну а их дело правое. И пошли организованно и заняли городское правление. Вон сама с окна видела, как мастеровые по всей округе в центр шли... Целый месяц новая власть была. Восьмичасовой рабочий день ввели, школы бесплатно сделали, рабочий клуб открыли... База бронепоездов на сторону народа перешла, на Бежице тяжелые бепо стояли, с вот такими орудиями, если вдруг войска пошлют на подавление. Главный у них тут был такой, Белокодов, может, слышали...
"Ого!" - мысленно воскликнул Виктор, вспомнив толстую книгу в библиотеке особняка Альтеншлоссера. "Так он, оказывается, еще и из Бежицы!"
- Потом, конечно, отдали власть, но с условием, что землю обществу вернут и новый храм построят. Ну, активистов с Белокодовым, знамо дело, в тюрьму, а потом как Великий Голод был и фачисты в Москве и Питере к власти пришли, так их выпустили, только они в столицу выдвинулись. А новый собор вы, верно, видели, он у городского сада стоит.
- Силикатный? Да. Потрясающе...

7. Шнель-бидин.

Над Бежицей плыли сиреневые сумерки. В глубокой стеклянной синеве неба багровели высокие, подсвеченные уже исчезнувшим солнцем, облака. Где-то недалеко начал репетировать соловей. Вечер не приносил прохлады: воздух, поднимающийся от нагретой, как камни в сауне, земли, был все тем же густым и жарким.
Виктор уже ожидал, что здесь, на веранде, они будут сидеть с Катериной до темноты, но та спохватилась и начала относить посуду в дом. Виктор помог; на одном из заходов, как только он занес стол в гостиную и повернулся к двери в коридорчик, оттуда вылетела Катя и по инерции столкнулась с ним; чтобы она не упала от неожиданности, он ухватил ее за плечи.
Катя подняла лицо, их глаза встретились. Взгляд Катерины сиял какой-то неожиданной нежностью; рубашку Виктора прожег жар ее слабеющего тела... но в тот же момент она взяла себя в руки и осторожно отстранилась.
- Ну, - сказала она, - для первого дня знакомства это слишком много.
Она повернулась к красному углу, где посреди идеально чистеньких рушничков висели иконы, и перекрестилась.
- А вы бы не могли мне приемник посмотреть? А то он у меня не включается.

Приемник действительно оказался трехламповым "фольксэмпфенгером" середины тридцатых, но российской сборки. Для снижения цены он был упрощен по схеме донельзя в прямом смысле слова. То есть до того, что громкость в нем приходилось регулировать изменением обратной связи и перестановкой антенны из одного гнезда в другое на боковой стенке, так что пользоваться им было едва ли не сложнее, чем компьютером.
Понятно, подумал Виктор. В тридцатых в СССР для ускорения выпуска ширпотреба для многих бытовых приемников использовали решения американской фирмы RCA, здесь дружба с немцами, значит и решения немецкие.
На стене рядом с приемником, возле грозопереключателя, Виктор заметил прикнопленную красную открытку с двуглавым орлом наверху. На открытке был вписан номер аппарата и отпечатано предупреждение, что слушание антигосударственной пропаганды строго карается законом. Хотя, если изощриться и сделать наушничек, то цена этому предупреждению будет не больше, чем варнингу на первой странице порносайта. Вопрос был лишь в том, а чего такого ему, Виктору, в его положении, сможет дать эта пропаганда.
- Почти двадцать пять рублей отдали! - сокрушалась Катя. - А вот заглох, радисты сейчас - сами понимаете...
Виктор не понимал, но, на всякий случай, кивнул.
- Как стали приемники разбирать, так и не найдешь радиста. На дом звать - это такую цену заломят, что несколько раз придет и дешевле новый взять. К радисту нести - у них заказов куча, он так и будет стоять, неизвестно когда починят. У них же, у радистов, какие клиенты! Суперы чинят, телефункены, дальновизеры. А вы уж посмотрите. Может там, что такое, что особо и чинить не надо.
- Конечно, посмотрю. Если с лампами что, то это, конечно, искать надо, а если... Короче, обещать не могу, но может быть.
- Уж вы посмотрите. - повторила Катя. - А то двадцать пять рублей отдали. Вот хвалят те, что ВЭФ делает, но их разве что в Питере достать можно. РЭТ делает телефункеновские, но дорогие. Вот основал бы кто-нибудь у нас в Бежице радиозавод...

Виктор вставил штепсель в розетку, нашел выключатель - он оказался, как у системника, на задней стенке и представлял собой кнопку, как у настольной лампы, и пощелкал ею. Шелчки слышались и в динамике. "Так, питание на схему идет..." Он достал недавно купленный в своем времени универсальный складной наборчик инструмента, который носил на поясе, и отвернул сзади дырчатую картонку - все лампы грелись. "Ну, если нет потери эмиссии, то, скорее всего, где-то контакт. Ломаться тут особо и нечему. Три лампы всего, да и то одна выпрямителя."
- Тряпочка у вас найдется? А то пыли много...
Он выключил приемник, отсоединил антенну и заземление ("Прямо как системный блок отсоединять... И размеры те же"), вынул шасси и заглянул в подвал. Потрогав провода, он нашел отпаявшийся - от согласующего трансформатора к сетке лампы. По счастью в наборчик входили пассатижи, так что Виктор, замотав проводник на ножку цоколя, раскалил в печке гвоздь и подплавил припой.
- Ну-ка, попробуем...
Виктор щелкнул выключателем и стал манипулировать рукоятками. Немного посвистев, фольксэмпфенгер заорал бодрый фокстротик из "Привет и поцелуй, Вероника!". Правда, качество звука, то ли от обратной связи, то ли от дешевого электромагнитного громковорителя, недалеко уходило от патефонного. Хотя, если сравнивать со встроенными динамиками мобил, то уж лучше это.
- Умничка! - воскликнула Катя и, нагнувшись к Виктору и обхватив его шею руками, страстно его поцеловала. - Берлин ловит! А что там было?
- Драйвер слетел, - не моргнув глазом, сказал Виктор, - я переустановил.
- Вот молодец! А для меня все эти драйвера, пентагриды, термоформеры, пушпулы, гридлики, негадины и шнель-бидины просто китайская грамота.
"Мда. Если бы я тоже помнил, что у них называлось шнель-бидин..."

Дальше "умнички" и поцелуя их отношения, однако, не зашли. Из сада донеслись порывы ветра, а наступившие сумерки за окнами озарялись приближающимися зарницами: надвигалась гроза. Катя пошла на веранду снимать белье с натянутых под крышей веревок. Виктор прошел в свою комнату, не зажигая света и, глядя в незанавешенное окно на вспышки молний у горизонта, сел на стул и принялся обдумывать ситуацию.

Оно конечно, для приключенческой повести хорошо, когда главный герой прибывает в иную реальность, где царит фашистский режим, и тут же вступает в борьбу с несправедливостью, а не распевает лирические песни с представителями этого режима, пытается быть этим режимом востребованным в целях личной выгоды и принимает заигрывания молодой вдовы. Однако в иной действительности с реализацией благородных целей имелись некоторые проблемы.
Во-первых, умереть от истощения под забором на борьбу с режимом никак не тянуло. А это значит, что волей-неволей надо было решать вопросы заработков и жилья, как минимум, а дальше - вопросы бытовых мелочей и одежды на сезон осень-зима 1938/1939.
Во-вторых, надо было выяснить, в чем здесь несправедливость и как с ней бороться. И с этим дело обстояло пока довольно сложно. Насколько он понял, в конце двадцатых здесь был передел в среде местной буржуазии, и она, буржуазия, попирала всякую справедливость, а фашисты смогли на этом сыграть и выглядеть как раз этими самыми борцами с несправедливостью. Причем белые, задавив красных, не только полностью расчистили фашистам дорогу, устранив соперника, но и дали возможность единовластно пользоваться социал-демократическими лозунгами.
Потом, фашисты пришли к власти в результате экономического кризиса, именуемого здесь "Великий Голод". А это значит, что в них были заинтересованы как представители бизнеса разного калибра (ибо боялись революции и экспроприации), так и бедные слои населения (ибо не хотели помереть от голода). Экономика в России пока выправилась, а это значит, что и менять систему неизвестно на что здесь мало кто захочет. Обратно же, репрессии части населения, хотя бы за слушание подрывной пропаганды, здесь будут воспринимать как меньшее зло по сравнению с поголовными муками голода. А, значит, считать справедливыми.
В-третьих, и жертв режима пока Виктору не встретилось. Не относить же плохую пайку к нарушению прав и свобод. С другой стороны, красная карточка с орлом по меркам демократии следующего столетия конечно, посягает на свободу информации, но, похоже, Катерину это как раз совершенно не колышет.

В итоге Виктор пришел к предварительному выводу, что он, скорее всего, попал сюда в неудачное время. Рассудив таким образом, он встал, повернул выключатель, положил на стол листы писчей бумаги и принялся сочинять рассказы для "Губернского голоса". После второго он почувствовал, что смертельно вымотался за этот день и не может больше записать ни фразы. "Ладно, за вечер тридцать советскими - это тоже ничего... все равно что на пивзаводе вагон соли разгрузить" - подумал он, разделся, погасил свет и лег спать.

8. Здесь вам не тут.

Свежевымытое утро встретило Виктора пением петухов, солнечным зайчиком на стене и чистым осколком небесной синевы за оконными стеклами, мятыми, как будто их только что раскатывали скалкой. Такие стекла в своей реальности он встречал в старом корпусе БГТУ. Через раскрытую форточку проникали родившаяся после ночной грозы свежесть и неистребимый запах цветущего под окнами жасмина. "Вот почему им не надо было дезодорантов...". В общем было такое ощущение, словно он где-то если не в загородном санатории, то на турбазе.
Виктор включил радио в розетку, предварительно удостоверившись, что это именно радиорозетка, а не сетевая (интересно, почему их сразу не сделали разными?). Репродуктор заорал утреннюю зарядку. Виктор хотел уже было уменьшить громкость, но вспомнил, что ручка в середине "тарелки" - это регулятор не громкости, а установки стальной пластины посередине между полюсами магнита. "Блин, у нас Линукс Убунту проще поставить, чем тут динамик... Обживусь, надо подумать, из чего регулятор громкости сделать."

После зарядки, пока Виктор одевался, репродуктор наигрывал кавер немецкого фокстрота "Когда я весел, я пою", который по окончанию сменил оригинал нового немецкого же хита "Звезды сиянье". То, что при официальном славянофильстве (если считать взгляды штабс-ротмистра типичными) на радио чувствовалось столь явное засилье иностранщины, Виктору показалось несколько странным. То ли император (а, кстати, он здесь император или как его там? надо узнать) был германофилом, как и Николай 2.0 (в этой реальности тоже покойный? о нем что-то ничего не слышно), то ли пресловутая дружба со стратегическим инвестором, то ли прогерманское лобби на радио (почему бы и нет? не похоже, чтобы здесь всех отучили любить бабки), то ли еще что-то, о чем Виктор даже не догадывался. И еще: непонятно, почему при этом славянофильстве такое русофобство по части прессы. Почему здесь русский ученый не может сделать великое открытие даже в фантастическом очерке?
Стоп, а не связано ли это? Если и связано, то пока неясно, как...

Кати не было. На кухне на столе Виктор обнаружил записку: "Блины в кастрюле на плите, варенье в столике, кушайте, я для вас напекла". "Ну, будем считать, что я заработал это, как специалист по железу..."

На улице после вчерашней грозы еще стояли лужи, и Виктора спасало только то, что деревянные тротуары были уложены на бревнышки, поднимавшие доски значительно выше уровня грязи, а мостовая была отделена от тротуаров канавой с лопухами, куда и шлепалась грязь из-под колес изредка проезжавших небольших угловатых автобусов, мест этак на пятнадцать, без указателей маршрута, но с надписью "Автокомпания Фартисова" и табличками "Стальзавод-Соборная пл." и "Стальзавод-Вокзал". "Маршрутки" - подумал Виктор. Цокали пролетки, неторопливо ехали ломовые телеги и время от времени фырчали грузовики. В основном это были ярко-зеленые полуторки, похожи на довоенные газовские из Реальности-1, реже попадались опелевские - небольшие, красно-кирпичные, то ли на одну, то ли на полторы тонны, и новенькие темно-синие мощные трехтонки, которые из-за своей заводской свежести казались Виктору какими-то экспонатами для киносъемок.
Вообще он заметил, что если в 1958 году автомобили воспринимались как-то свежо, оригинально, и даже как-то не выходили из общего ряда восприятия машин 21-го столетия (тюнинг бы еще некоторым сделать и были бы вообще клевые тачки), то здесь он постоянно чувствовал себя как в музее или историческом кино. Вроде "Блефа" с участием Челентано, только кепочки не хватало.

Еще в глаза бросалось обилие даже для не слишком оживленной улицы столбов и проводов - осветительных, телефонных и радио. Было уже часов девять, и народу навстречу попадалось немного - видимо, основной поток на смену уже прошел. Дети носились босиком по лужам - и здесь опасность быть обрызганным была гораздо выше, чем от машин.
На Губернской его неожидано поразили тележки морожениц и продавщиц газировки. Повеяло от них чем-то родным, из старых фильмов. А вот мальчишки-газетчики и девушки-папиросницы, наоборот, выглядели чрезвычайной экзотикой.
Тут же при переходе улицы ему дорогу пересек огромный желтый автобус - двухэтажный "Бюссинг", с выступающим далеко вперед, как морда крокодила, капотом мощного двигателя, высокими, в половину его роста, колесами и двойным задним мостом. Народу внутрь набилось довольно много, а спереди висела цифра "3", обозначавшая номер маршрута. В какую бы реальность ни попал Виктор, в Бежицу ходила "тройка"!

- "Губернский голос"! Купите свежие новости! Новые решения властей! На Дальнем Востоке разоблачена сеть японских агентов! Побег обер-полицмейстера Уссурийского края, ведутся розыски! Новый рекорд самолетов Хенкеля! Знаменитая певица Элеонора Малковская обвенчалась со своим импрессарио! Недостойное поведение звезды экрана Лизаветы Бурадо! В Вологодской области снова видели человека-паука! Гвоздь номера - фантастический рассказ про телефон будущего!
"Интересно, в редакции дадут авторский экземпляр? А, впрочем, раз дали гонорар, можно не жмотничать. Заодно и про их систему почитаем".
Он подозвал мальчишку и дал ему мелочь.
- Спасибо, барин! Спешите брать свежие новости! Тираж ограничен!

На последней странице действительно был его рассказ, практически без сокращений, а также приделано интервью с автором, которое он не давал; интервью и было снабжено фоткой. Виктор понял, что его раскручивают. "Новый, но уже ставший известным своими произведениями..." "- В чем цель Вашего таинственного визита в Бежицу? - Именно этому городу надлежит сыграть некую роль в мировой истории, о которой сейчас практически никто не догадывается..." Ладно, протестовать не будем. Посмотрим политику.
С чего начнем? Название, название в первую очередь. Название общественно-политической газеты, ее лозунг, ее основатели часто характеризуют не только ее читательскую аудиторию, но и общественную систему... "Губернский голос", чуть повыше - "За Русь Святую!". "Орган Бежицкой губернской организации Партии Святой Руси, Бежицкого губернского Собора и Бежицкого Губернатора".
Орган Собора - это, надо понимать, не того, что у парка, а типа собрания представителей. Офигеть. Как все знакомо. "Орган обкома КПСС, областного Совета депутатов трудящихся..." Белые воспроизвели советскую однопартийную систему.
А может, она вовсе не советская, а такая, что просто стихийно складывалась в период войн и революций? И кто бы ни захватил власть, в конце концов к тому бы и пришел?

Что там дальше на первой? "Государь Император Владислав Александрович..." Во, как Третьяк прямо. "...Посетил строительство крупнейшего в мире металлургического комбината..." Естественно, большой портрет. Чего же он там сказал? "Нельзя допускать, когда старые и признанные специалисты запираются в скорлупу жрецов, монополистов... Молодежь должна иметь смелость ломать старые традиции и нормы, когда они превращаются в тормоз, она, не может быть рабами общепринятых шор, она должна создавать свои, новые нормы и традиции, несмотря ни на какие препятствия... Часто новые пути прогресса прокладывают новые, доселе неизвестные люди, практики, новаторы дела..." Хм, значит, у них инновационный застой наблюдается? Интересно читать императоров между строк.
А еще чего нового в передовицах? "Добить вражеское охвостье в партии". Да... Какой - не пишется, значит, одна партия. "Политические обанкротившие и вконец разложившиеся руководители, за пособничество врагам Империи и чуждым элементам с позором изгнаны..."
Хорошо, что не пожалел мелочи на газетку. Разборки у них в этой самой соборной партии. Будь осторожен, будь осторожен... Здесь вам не тут. Надо изучить, кто кого опустил.

"...Проявили нетерпимую политическую беспечность и проглядели особые методы работы врагов Империи через разложение..." Через что - через что? И что надо не делать, чтобы нечаянно кого-то не разложить? В смысле, не попасть под сигнатуру вируса и не быть удаленным?
"Пытались сорвать борьбу с проникшей в партию агентурой большевизма..." Ну, это общее, а вот расшифровывается: "...продолжали самодурствовать, брать взятки, расхищать и растрачивать казенные средства, допускать брань и рукоприкладство, устраивать под видом мероприятий пьянки и непристойные оргии... " так это чего, репрессии коррупционеров, что ли?
А почему бы и нет? Как там, у Льюиса Кэрролла?

"Обвиненье в измене легко доказать,
Обвиненье в убийстве - труднее,
Ну, а в злостном банкротстве козу обвинять
Извините, совсем ахинея!"

Доказать взятки, коррупцию, вообще хозяйственные преступления, а тем более злоупотребления властью - ага, попробуй, особенно если этим охвачена вся государственная власть сверху донизу. А вот в ихних условиях измену навесить, что два пальца об асфальт. Правда, так можно под эту гребенку и любого забрать, чья физиономия не понравится. Хотя народ в целом будет доволен, поскольку и всяких уродов-оборотней во власти шерстят.

Рассуждая так, Виктор не заметил, как подошел близко к репродуктору, из трубы которого весело вылетали звуки фокстрота "Счастья дни вернулись к нам".
- Не желаете ли мороженого, сударь? - спросила у Виктора молоденькая продавщица, пристроившая у того же столба коляску-ледник. - Сливочное, кофейное, крем-брюле?
- Нет, спасибо. Чего-то прохладно тут у вас.
- Так это солнце за облачком. А сейчас жара начнется, не приведи господь. Купите мороженого...

Чего там дальше? "Кумовство и порука", "зазнайство, самодурство, бюрократизм", "лицемерно прикрываясь Священным Писанием, поощряли хулиганское отношение к интеллигенции..." Религиозное мракобесие, что ли, развели? Не поэтому ли изобретатель в рассказе не может быть русским? Надо уточнить. Так, ну дальше уже риторика: "разоблачить и добить всех красных последышей", "разгром и полное выкорчевывание", "руководствуясь Словом Божьим"... ну, в таких случаях любая директива сверху для угодливых исполнителей - слово божье.

Ладно. Что еще в горячих новостях. Перелет Москва-Владивосток на новом самолете Хейнкеля, выпускаемого в России. Новости с дрейфующей полярной станции. Государь император выступил в опытной передаче катодного дальновидения высокой четкости в Москве; специалисты отмечают, что изображение не уступает кинематографическому и в ближайшем будущем каждый житель Российской Империи получит возможность лицезреть любимого монарха у себя дома. Спущен на воду линкор "Святая Русь", первый корабль новой серии. "Смелыми действиями жандармерии Его Величества стерты с лица земли кровавые большевистские вампиры... окончательно выкурить всех шпионов, диверсантов и вредителей из потаенных нор и беспощадно их уничтожить..." Это из статьи про побег обер-полицмейстера. Тоже понятно: такой солидный чиновник в перебежчиках - крупный ляп, вот и ставят дымовую завесу. "Кровавые вампиры" - это класс; типа, тут молодежь тоже мистику любит.
Также скупо сообщалось о разгроме частями особого назначения нескольких крупных банд на Кавказе и в Туркестане. Из того, что сей факт старались не выделять, можно было сделать вывод, что разгром банд в этих регионах продолжался дольше, чем планировали власти.

Местная политика располагалась в нижней половине страницы и была практически полностью представлена рапортами чиновников о работе губернских учреждений. Рапорты можно было поделить на две категории: сообщения о мероприятиях: совещаниях, деловых поездках, встречах, приемах и прочее, из которых, впрочем, нельзя было понять, какая польза была извлечена из сей бурной деятельности, и статистических сводок, по которым, при обилии цифр о наличии койко-мест в больницах и объемах заготовок сельхозпродукции оптовиками, сделать какой-то вывод о состоянии дел мог только специалист. Здесь же располагалась и колонка с разъяснениями митрополита по разным вопросам; в частности, устройство громоотвода называлось угодным богу делом, ибо надо различать гром небесный, как гнев господень от поражения небесным электричеством в результате козней дьявола... и так далее.

Вторая страница была заполнена разнокалиберными губернскими новостями, не имеющими отношения к политике - от прокладки водопровода по улице Базарной в каком-то уездном центре до объявлений о театральных премьерах. На третьей и четвертой странице все было забито светской хроникой, то-есть, тем, о чем судачат бабы у колодца: кто с кем сошелся-разошелся, кто про кого чего сказал; давались различные полезные советы и рецепты, а также тексты молитв на разные случаи жизни. Все это перемежалось рекламой, среди которой особенно назойливой была реклама средства "Эректонус", назначение которого было видно из названия.
"Тьфу, и тут спам про виагру..."
На последней странице, помимо рассказа Виктора, поселились мелкие объявления, программы радио и телевидения (в газете было: "дальновидения"), афиши театра и кино, а также был фельетон о состоянии радиофикации в Боровке, где в клубе "Цементник" никак не отремонтируют поломанный дальновизор. Последнее обстоятельство как-то сгладило впечатление Виктора от "кровавых вампиров".

Вспомнив о конной статуе, он решил осмотреть ее поближе. Вопреки вчерашнему предположению, это оказался памятник не Пересвету, а князю Роману; отлит он был из чугуна, в правой руке князь держал поднятый к небу меч, а левой придерживал чудотворную икону, которую привез для основания Свенского монастыря.

В редакции на Преображенской Бурмина с утра не оказалось, зато на месте была Анфиса - невысокая девушка, с осветленными короткими, уложенными назад волосами. Одета она была по случаю жары в платье для игры в теннис, по общему стандарту времени длины миди, что компенсировалось тем, что сверху были хорошо открыты спина и грудь; посмотреть у Анфисы там было на что. От полного топлесс Анфису спасали крупные бретели, похожие на звенья цепи, а определенную строгость столь вольному началу придавал широкий белый поясок и два широких диагональных кармана с крупными, как пальтовые, декоративными пуговицами ниже его. Выщипанные и подведенные несколько выше темным карандашом брови в виде изумленной дуги казались непривычными, но здесь были в порядке вещей. Девушка приняла у Виктора оба рассказа и сообщила, что после обеда он может зайти насчет гонорара. Делать дальше было нечего, и Виктор осведомился, где можно найти Краснокаменную, под предлогом попросить у нее свою фотку.
- А она тоже после обеда будет, - ответила Анфиса, - сейчас она на Арсенале, снимает встречу партактива "Святой Руси" с рабочими.
- Ну, это святое дело, - согласился Виктор, а про себя подумал: "Чтобы утро не пропадало, надо бы в институт заглянуть. Интересно, как там в тридцать восьмом?"
- Да, Аркадий Иванович просил вам пробные карточки передать, если нормально, то большие сделают.
Пробные карточки оказались размером примерно с фотку на советский паспорт; видимо, экономили бумагу.
- Конечно, пойдет. Большое спасибо! - ответил Виктор и отправился навестить знакомый вуз.

9. Полет над гнездом вампиров.

- Сударь! Не подскажете ли, где здесь Бежицкий Институт?
Виктора окликнула дама с кружевным зонтиком, сидевшая в легкой двухместной коляске-одноколке.
"Интересно. А возница, что, не знает? Это же рядом."
- Знаете, мы из уезда приехали, и Иван Никодимыч тут тоже не в курсе...
- Тут рядом. За угол налево и метров триста, слева будет такое длинное и красное здание. Улица...
Тут Виктор вспомнил, что улица за углом здесь никак не может называться "50-летия Октябрьской Революции". Бежать за угол и смотреть название не хотелось. Сказать, что там поперек еще Институтская? Так ведь Институтская здесь тоже может быть не Институтская...
- Карачевская. Вот за поворотом езжайте, там сразу Красную Казарму увидите, это и есть институт, прежде там гимназии были, - подсказала проходившая мимо женщина.

"Карачевская, значит. Это в честь чего? А в честь чего Орловская, Харьковская, Ростовская, Калужская, Клинцовская, Витебская? Кромская и Болховская? Жиздринская, Коломенская, Тульская, Саратовская, Самарская, Черниговская?"
Ему вдруг стало ясно, что часть улиц в дореволюционной Бежице была названа безо всяких особых исторических корней; просто сделали план и обозвали улицы по городам. Точно так же, как стандартные советские названия в районе за линией - Коммунистическая, Коммунальная, Мира, Нахимова, Маяковского, Кирова, Азарова, или вот Цурюпы... Более того, советские переименования, наоборот, даже порой вносили в атлас старой Бежицы какое-то разнообразие. Конечно, были и исключения - к примеру, Почтовая, Доменная или Угольная с Лесной.
"Так что, Бежица еще при царе была соцгородом? А почему нет? Построил Губонин завод в глухой тайге - то-есть, не в тайге конечно, но в глухом лесу, а при заводе возник город. Соцгород и есть. А может, и весь капитализм в России естественно шел к совку?.."

"Красная Казарма", как называли в народе Старый Корпус, естественно, оказалась на том же месте, и в ней, вопреки первоначальным опасениям Виктора, не оставили гимназию. Только вот назывался храм науки почему-то Бежицким Технологическим Институтом.
Причину Виктор быстро понял по стоявшей неподалеку от центрального входа доске объявлений. Из специальностей там было "Металлорезание", "Сварка", "Обработка давлением", "Литье", "Технология и организация сборки" и "Нестандартное оборудование". Кроме проектирования нестандартного оборудования, конструкторских специальностей не было - ни вагоностроения, ни, тем более, локомотивостроения или динамики с прочностью.
"Как же они без конструкторов?" - удивился Виктор, и хотел было зайти в знакомые двери, но какое-то мрачное предчувствие его остановило. Вместо этого он не спеша пошел вдоль Старого Корпуса, который, впрочем, в это время еще мог считаться Достаточно Новым. Когда он дошел до длинного деревянного заборчика с воротами, путь ему преградила опелевская полуторка, из кузова которой торчала колесная пара с обломанной наискось осью - точно такая же, с которой он разобрался в Реальности-2 благодаря тому, что в Реальности-1 с ней разобрался Лысак. Правда, немного побольше, колесо в диаметре этак миллиметров девятьсот. "Это судьба!" - мелькнуло в голове у Виктора, и ноги сами собой понесли его в ворота вслед за грузовиком.
Во дворе института яблони еще не были посажены, и было достаточно пыльно и пусто. Возле котельной виднелись горы угля. Вообще, двор института оказался довольно небольшим, а на территории, где позднее разместятся лаборатории, лесопилка и военная кафедра, за забором виднелись казармы из красного кирпича, надстроенные бревенчатыми срубами до второго этажа.
Грузовик подогнали к вделанному в стену консольно-поворотному крану, выкрашенному в красный цвет, очевидно, краской, применяемой на заводе для паровозного движения3, и, с помощью ручной тали, гремящей длинными цепями, сгрузили останки на землю. На колесной паре, помимо колесного центра с бандажом, виднелось коническое зубчатое колесо с остатками смазки.
"Судя по длине обломка - колесо в узле колебаний. Оттого и не гасит. Классический случай..."
Виктор надеялся, что на консилиуме будет кто-нибудь из известных ему отцов-основателей вуза и он, так сказать, соприкоснется с живой историей, а может быть, даже и найдет способ передать приветствия и искренние благодарности потомков. Однако собирался народ незнакомый, в белых кителях и с вузовскими значками на лацканах; Виктор постепенно стал чувствовать себя здесь белой вороной. Заводчанин, парень лет тридцати, также был в кителе, только расстегнутом.
- Виктор Сергеевич, я не ошибся? Леонид Георгиевич Козинко, доцент кафедры сварки. Господа! Нас посетил тот самый фантаст Еремин!

Надо сказать, что неожиданная слава в этой ситуации вовсе не обрадовала Виктора. Фраза Корзинко как-то ассоциировалась в его мозгу с фразой "Тот самый Мюнхгаузен". А в фильме с этим названием героя знали-то хорошо, но вот согласиться с ним не очень спешили. Тем не менее Виктор смущенно ответил на приветствия, ответив в частности, что одна из целей его приезда - увидеть тот самый Бежицкий технологический, в котором создают такие чудеса, которые фантасты даже и не могут себе вообразить. После обмена любезностями ему, естественно, разрешили поприсутствовать на консилиуме и даже разъяснили, что это было колесной парой опытной скоростной автомотрисы, изготовленной Радицким вагонзаводом. "Хм, опять там же?" - мелькнуло у Виктора в мозгу.
Подробности обсуждения вряд ли были бы интересны читателю; сводилось же оно к тому, почему металл оси, несмотря на завышенные запасы прочности, оказался столь непрочным при действии касательных нагрузок, которые по расчетам должны быть невелики.
- А вы образцы металла на кручение испытывали?
- А как же! Все соответствует!, - горячился представитель завода. - На усталостную прочность, чтоб такой излом был, надо напряжения тысяча шестьсот килограммов на квадратный сантиметр. А откуда они здесь? Вот, - обратился он уже к Виктору, - вот где настоящая фантастика и загадки природы! Это что-то с межкристаллитной структурой творится, не иначе!
- Кстати, о фантастике, - воспользовался брошенным словом Виктор, - автомотриса в эксплуатации часто боксовала?
- Частенько. Вот дают для разгона сразу газ побольше, она и срывается. Аж вой в салоне слышен. Только какое это имеет дело к металлу? Тут практика нужна, специалисты...
- Воет, говорите? Это хорошо.
- Чего же тут хорошего?
- Вой, о котором вы говорите - это колеса, скользя по рельсу, начинают колебаться навстречу друг другу, как струна, по которой скользит смычок, и закручивают ось. Напряжения при таких колебаниях вполне достаточны, чтобы ее сломать.
- Да? Это вы что же, хотите сказать, что конструкторы завода Шкода, у которого купили лицензию на привод, совсем безграмотны?
- Они просто с этим не сталкивались. Это новое явление. У паровозов такие колебания не развиваются из-за ударов во втулках движущего механизма, у электровозов - из-за ударов в шестернях, которые стоят близко к колесам. Здесь же зубчатое колесо в середине, и когда колеса колеблются в противоположные стороны, она неподвижна и ничего не гасит...
- Да вы просто ничего не понимаете в механике!
Виктор непроизвольно хмыкнул.
- Ну, уж если я вот тут не понимаю...
- Да, вы! Вы что, работаете сейчас инженером на заводе? Носите китель и вузовский значок?
- А что, ось разбирает, кто из нас в кителе?
- Господа, не ссорьтесь, - вступился Козинко, - полагаю, что в нашем отчаянном положении не стоит пренебрегать мнением самоучек.
- Вот именно - самоучек! Безответственных самоучек, которые строят из себя пророков и изрекают истины, считая всех конструкторов Шкоды дураками! А заодно и тех, кто посоветовал заводу купить привод этой всемирно известной фирмы!
- Не вы посоветовали?
- А идите вы... Может быть, ваши фантазии через полвека поймут, а здесь нужны практики - специалисты!
- Через двадцать точно поймут. Флаг в руки!
Виктор повернулся и хотел уйти, но столкнулся лицом к лицу со штабс-ротмистром Ступиным. Как-то он незаметно сзади подошел.
- Не спешите. Что вы предлагаете, чтобы у нас была опять колесная пара, а не скрипка?
- Или сместить зубчатое колесо в сторону от центра, или сделать одну половину оси толще другой. В любом случае это колесо начинает колебаться и от ударов в зубьях энергия колебаний рассеивается.
- То-есть как модератор в пианино?
- Примерно.
- Да это не будет работать! Кто, кто видел эти колебания?
- Господа, я предлагаю что-то вроде дуэли, - поднял руку вверх Ступин, - на заводе внедряют ваше, Виктор Сергеевич, предложение, и, если поломка и после этого будет иметь место, вы получите примерно лет десять каторги за вредительство и саботаж. Если поломки прекратятся - десять лет получит господин Доробейцев, который так рьяно защищал конструкторов Шкоды. Согласны?
- Идет, - согласился Виктор, - пусть сам металл нас рассудит.
Штабс-ротмистр несколько удивленно посмотрел на него.
- Виктор Сергеевич, а вы хорошо представляете себе, чем рискуете?
- А вы хорошо представляете себе, чем рискуют те, кто будет ездить на этой мотрисе?
- Да, - сухо ответил Ступин, - несколько лет назад моя семья погибла в крушении под Лозовой, по пути в Ялту. А как господин Доробейцев? Готовы принять вызов?
- Извините, - вмешался Виктор, - мне кажется, коллега просто погорячился. В научном мире это часто бывает.
- Может быть. Вам легче разобраться в вашем мире. Но мне хотелось бы послушать представителя завода.
- Знаете, - произнес тот задумчиво, - я попробовал посмотреть на предложение господина Еремина, так сказать, со второго взгляда... Что-то в этом есть и, как один из вариантов, на всякий случай стоит проверить.

- Ну что ж господа, - подытожил Ступин, - если иных возражений нет, я, с вашего позволения, вас покидаю. А вы, Виктор Сергеевич, зашли сюда к кому-то?
- Если честно, - нашелся на ходу Виктор, - меня в первую очередь интересовал читальный зал. Для рассказов необходимо все время узнавать о новинках науки и техники.
- Библиотека тут хорошая, я сам часто ей пользуюсь. К сожалению, на время летних каникул она закрыта. Кстати, мне как раз сегодня дали задание разбираться, не являются ли вот эти самые поломки вредительством, и ваша версия о том, что это неизученное явление, принята к рассмотрению.
- Да, это здесь вряд ли могли знать раньше, потому что исследования требуют электронной тензометрической аппаратуры. Конечно, здесь, в принципе, можно и кустарным путем изготовить проволочные датчики требуемых размеров, измерительный мост и усилитель тока на лампах, но когда в институте только технологические специальности...

Они направились к выходу из института, оставив консилиум ломать головы дальше.
- Знаете, Виктор Сергеевич, наша система, наверное, была бы идеальной, если бы не дураки. Интересно, у нас система делает дураков, или дураки - систему? Как вы полагаете?
"Ого! Провокационные вопросы пошли. Нельзя быть слишком умным..."
- Я думаю, что надо до конца выкорчевать последышей вражеских агентов, которые пытаются разложить наши ряды глупостью, - с невозмутимым видом произнес Виктор, и, заметив удивление на лице штабс-ротмистра, добавил, - так, по крайней мере, в газетах пишут.
- Решили перейти на передовицы? А у меня как раз к вам будет просьба, связанная с вашей писательской деятельностью.
"Доносы, что ли, писать сейчас предложит?"
- Знаете, обычно если представители интеллигенции складывают в уме слово "жандармерия" со словом "писать", у них в равенстве почему-то получается "доносы". Если вы тоже об этом подумали, то вы ошиблись. У нас есть служебная газета, которую не выносят из учреждений, и я хотел бы вас попросить написать какой-нибудь фантастический рассказ и для нее. Что-нибудь про шпионов и диверсантов будущего и про то, как их ловят.
- Интересная тема. Надо будет попробовать обязательно.
- Конечно, попробуйте. Тем более, что гонорары у нас больше, чем у Бурмина.
- Бурмин говорил, что у него самые большие гонорары...
- Ну, откуда ему знать? Это закрытые сведения, как и вся финансовая деятельность жандармерии.
- Понятно. А кому у вас занести рассказ?
- Да тому же Бурмину. Рукопись запечатаете в почтовый конверт и отдадите ему лично в руки. Когда будете отдавать, скажете: "Вы просили двести строк для криминальной хроники".
- "Вы просили двести строк для криминальной хроники". А отзыв?
- Какой отзыв?
"Хм, если Бурмин работает на них, какой отзыв?"
- Это... в смысле, рецензию на статью. Иногда издателям надо сразу и отзыв.
- Не нужно. За гонораром зайдете к Бурмину, он передаст вам его в конверте.
- Никогда не видел, чтобы фантастика была так законспирирована... Но, конечно, я не спрашиваю, зачем.
- Могу объяснить. Во-первых, так удобно и нам и вам. Когда человек ходит в здание жандармского управления, мало ли что могут подумать про него обыватели? Во-вторых, нам тоже нет резон, чтобы в жандармерию ходило слишком много людей, не состоящих на службе государя императора. В третьих, и это главное - это придумал некто в столице и утвердил... Кстати, за мной авто. Вы куда сейчас, может, подвезти?
- Спасибо, я сейчас хотел прогуляться и обдумать ваше предложение. Всего доброго!
- Всего доброго! Так мы ждем от вас рассказ!

Машина уехала, а Виктор не спеша двинулся в сторону Мценской, обдумывая ситуацию. Прежде всего его удивило то, что при том же промышленном подъеме отношения в науке изменились на сто восемьдесят градусов. Если в реальности-2 его понимали буквально с полуслова и хватались за идеи, то в реальности-3 все с порога отвергалось. Плюс предупреждение Бурмина, что изобретатель не должен быть русским. Плюс слова императора в газете в защиту новаторов.
Получается, что здесь в обществе какая-то нетерпимость к отечественным ученым и конструкторам, именно к отечественным. Правда, в этом случае слова Бурмина противоречат словам императора. Но это тоже понятно: во многих реальностях император говорит одно, а делается совсем другое. И тут то же самое: император говорит "как надо", а Бурмин с его газетой под вкусы и предрассудки обывателя подстраивается. Потому и институт только технологический. Без технологов заводы вообще работать не смогут, а что касается конструкции, то люди, не разбирающиеся в технике, наивно думают, что ее можно за бугром купить и поди их убеди, что это глупость.
Было бы проще всего списать эту нетерпимость на политику фашистов и считать, что они сознательно гнобят техническую интеллигенцию. Однако император, наоборот, призывал к новаторству. Кому же верить?
"Может это инофирмы-разработчики здесь недоверие к отечественным кадрам культивируют, чтобы заказы получать? А император либо знает и бездействует, говоря правильные слова, либо пытается бороться с последствиями, а не корнями явления... "

- Виктор Сергеевич! Виктор Сергеевич!
Издали ему махала руками Катя - видимо, заметила его, когда он шел по Губернской площади.
- Виктор Сергеевич, я у хозяина отпросилась, надо в полицию зайти, вид на жительство взять. Я уже обо всем договорилась. С видом на жительство оно лучше будет. Это тут рядом, на Елецкой.
- На Преображенской?
- Нет, на Елецкой. От Базарной до Губернской Елецкая переименована в Преображенскую, а дальше идет опять Елецкая до Литейной.
"Короче: на Комсомольской за III Интернационала. Запутаешься тут со старым и новым историческим прошлым."

10. Идейный отец кибертеррора.

Идя по улице с Катей, Виктор напряженно думал, о чем же должен быть рассказ для штабс-ротмистра. C одной стороны, явно не хотелось бы вооружать спецслужбы здешнего режима новыми идеями, не выяснив получше, что этот режим собой представляет. Напишешь об электронных жучках, остронаправленных микрофонах для подслушивания, видеокамерах в офисах и магазинах, снятии информации по вибрациям стекла - неизвестно, как это еще и против кого используют. Аналогично было неясно, чем в этой реальности обернутся рассказы о бесшумном оружии, аквалангистах-диверсантах, радиоминах и пластичной взрывчатке. С другой стороны, надо было поддерживать легенду писателя-фантаста, он же инженер-механик. И тут Виктора осенило.
"Напишу-ка я фантастику дальнего прицела. О хакерах и кибертеррористах. Счетные машины у них тут в лучшем случае арифмометры, так что лет двадцать это вряд ли будет актуально, а потом... Ну, должен же быть потом какой-то прогресс общества, борьба за мир и права человека."
Правда, в прогрессе после посещения реальности-2 Виктор уже не был совсем уверен... но лучшего ничего все равно придумать не удалось. И, пока Катя рассказывала ему о динамике спроса на аудиозаписи (кстати, в числе хитов неизменно держалась ария Ленского в исполнении Лемешева), он потихоньку строил в голове план повествования.

Трехэтажное здание полиции на Елецкой оказалось прямо на том месте, где в нашей реальности уютно приютился двухэтажный особняк райкома, ныне райадминистрации. Однако кирпичный треугольный фронтончик с пилястрами и здесь на фасаде был выведен, так что здания были похожи; хотя более всего оно напомнило Виктору уменьшенный Дом Стахановцев.
В паспортном отделе Катя быстро протащила Виктора мимо очереди сидящих в один из кабинетов с возгласами "Нам назначено! Нам назначено!".
- Катерина Михайловна? Заходите, заходите...
Хозяин кабинета был сухощавый мужчина пожилого вида с крупными чертами лица, в круглых очках, с прической ежиком и с седоватыми буденовскими усами. Одет он был в белый мундир с погонами, в коих Виктор не разобрался. На стене прямо за его креслом висел портрет государя императора, а в красном углу висели образа; флаг же держать в кабинетах высших чинов, очевидно, здесь не было принято. И вообще, откуда пошел этот обычай с флагом? Из США? Немцы тоже вроде флагов в кабинетах не держали, они портреты и бюсты держали...
- С чем пожаловали? А, господин Еремин? Читал, в сегодняшнем. Тронуло, знаете, весьма. И вот что скажу: непременно пишите еще!
"Асилил. Цепляет. Аффтар, пеши истчо" - машинально перевел Виктор.
- Георгий Владиславович! Тут вот писатель имел несчастье паспорт потерять, нельзя ли местный вид на жительство выправить? А то он как раз у меня комнату снял - ну, чтобы все по форме было.
- У тебя? Ну, Катерина, сразу, понимаешь, как в город знаменитость - так к тебе на постой. Конечно, выправим. Вы у нас, - обратился он теперь к Виктору, - вроде теперь как местная достопримечательность. У нас тут теперь как заведется писатель какой или музыкант - сразу в столицу! Простору у нас, видите ли, им мало. Паустовский, певец природы, или этот Ильенков, что навроде Феодора Драйзера, про промышленных дельцов пишет, или вон композитор из Почепского уезда, ну, король русского чарльстона, как его бишь, Катерина?
- Блантер.
- Вот-вот. "Джон Грей, тара-ра, ра-ра..." В Москве, в Москве. А вы к нам. Карточка есть?
- Эта подойдет? - ответил Виктор, обрадованный тем, что в редакции дали фотопробу.
- Давайте. Да вы присаживайтесь, присаживайтесь
Несмотря на стоящий на двухтумбовом столе письменный прибор из серого мрамора, полицейский чин воспользовался хромированным вечным пером и заполнил какой-то бланк, наклеил на него фотку стабилином, достал из невысокого коричневого старого сейфа большую круглую печать с орлом и пришлепнул сверху.
- Держите. Это пока вместо паспорта будет... тем более, я слышал, вы человек степенный, и порядку не нарушаете. Катерина, а как там насчет Амброзе-то?
- Да не извольте беспокоиться, Георгий Владиславович! Эмброуза доставят день в день, как и договаривались.
- Это я так: вдруг забыли или что.
- Да что вы? Нечто когда подводили?

У крыльца полиции дежурили черные воронки, по виду, переделанные из однотонных "опелей".
- Катя, я у вас просто в долгу, - сказал Виктор, когда они вышли из здания.
- Что вы? Какой долг? Вы так прекрасно мне приемник починили - и еще о долгах.
Виктор не нашел, что возразить, и решил сменить тему.
- Скажите, а что, Эмброуза так сложно достать?
- Конечно! Он же англичанин, его не продают. Но для отдельных уважаемых людей...
"И здесь блат, однако. Полной международной изоляции нет, так что местная номенклатура, как в брежневские времена, по-тихому пользует то, что во всяких радио-музыках не продается. Этак у Катерины внучка видеокассетами фарцовать будет по трудовой династии. Если, конечно, в стране ничего не поменяется".
- Вот с видеодисками не знаю, что делать. Плохо идут.
- А чего там плохо идет? - машинально спросил Виктор и тут до него дошло.
"Какие видеодиски? В тридцать восьмом - какие у них тут видеодиски?"
- Мы их купили всего штук пятнадцать. Они тридцатистрочные, с мультипликатами. Думали, для детей разбирать будут, а сейчас тридцатистрочное смотрят только из-за новостей. Что делать? А на сто двадцать строк - это появятся только когда долгоиграющие писать начнут. И немые они, только изображение одно можно смотреть.
"Да это же граммофонные пластинки! При тридцати строках полоса частот видеосигнала укладывается в звуковую..."
- А если их вместе с тридцатистрочными телевизорами продавать? Для настройки при отсутствии передачи? И радиомонтерам для того же? Источник тестового сигнала...
- Ну ты умничка! - воскликнула Катя и сжала его руку. - На улице целовать не буду. Ну, я побежала в наш магазин.

"Интересно, сколько здесь стоит портативная пишущая машинка и за какое время окупится?" - думал Виктор, записывая придуманный рассказ. "А киберпреступник пусть будет американец и действует в США. Этого мы на себя брать не будем. Руссо туристо, облико морале...4 Тем более, судя по ихним фильмам, американцы совсем не против..."
На бумагу сорвалась небольшая лиловая клякса: перо и стеклянная непроливайка были освоены пока не полностью. Он чертыхнулся и продолжал.
"И вообще малость проще надо. "Джон Коннор запустил сканилку портов" - ну кто это поймет? А, вот что, распишу, какими прогами он пароль ломал. Брутфорс там, подбор осмысленных выражений для слабых паролей и прочее. Ну, про эксплойты вкратце... да, про методы социального инжиниринга при взломе сетей - обязательно. Оно как-то в идее своей понятно, а аттачи к электронной почте еще когда изобретут, чтобы всякие лохи по троянам кликали, думая, что это груди Бритни Спирс..."
Виктор еще раз пересмотрел исписанные листы. В целом можно понять, а в некоторых деталях... ну, эти читатели любят загадки, так что пусть включают воображение.

Путь до редакции он проделал довольно быстро. По дороге он заметил, что уже начал привыкать и к местным фасонам, и к музейным машинам, и к круглым лицам, словно сошедшим с экрана старого кино, и к невысокому росту местного населения. Ну он просто таким вымахал, и что?
А вот конспиративный способ передачи статей... А что, может под прикрытием этого через Бурмина идет передача донесений осведомителей в жандармерию. Очень удобно. Мало ли кто как подрабатывает, какие новости доставляет. Да и профессия журналистов имеет много общего с профессией агентов, и наверняка местные ньюсмейкеры имеют свою мелкую агентуру, тех же мальчишек или знакомых в учреждениях, всякие слухи собирать... Так что связь главного редактора и жандармерии очень даже логична. Так же, как, скажем, связь с жандармерией дворников или местных богемных куртизанок. Кто имеет информацию, тот имеет всех.
Бурмин был на месте.
- Вы просили двести строк для криминальной хроники?
- Беру, - невозмутимо ответил главный редактор. - Вам сообщили, что за гонораром заходить ко мне?
- Информировали.
- Тогда ждите. Вам сообщат. А пока получите в кассе десять рублей за утренние рассказы.

Проходя по коридору, Виктор чуть не столкнулся с Краснокаменной; она спешила из лаборатории с пачкой свежих снимков.
- Добрый день! А я по случаю хотел свою фотку у вас попросить.
- Ну конечно! Заходите, вот моя комната.
Танина комната была, кроме съемочной аппаратуры, доверху завалена ящиками со снимками и кассетницами для отснятых пленок.
- Так, посмотрим, посмотрим... Вот ваши, - и она протянула Виктору конверт из черной защитной бумаги, фабричную упаковку для позитивных материалов. Такими конвертами Виктор пользовался и сам, пока повсюду не открыли пункты проявки и печати.
- Нормально вышло?
- Отлично. У вас, Таня, легкая рука. А вы на Арсенале сегодня снимали? - спросил Виктор в надежде заодно увидеть и исторический вид этого завода, старейшего в губернии и основанного еще по приказу Петра.
- Снимала. Все очень торжественно на Арсенале. А на фабрике Вязонова в это время народ массой на улицу выкидывали и лишали средств к существованию. Хозяин локаут объявил.
- Остросюжетный социальный репортаж? А чего же вас не послали? Из газет, вроде сейчас борьба с безработицей.
- Не все так просто. Вязонов - известный фачист и не жалеет денег в партийную кассу. Денег своих рабочих, разумеется. Зато на Арсенале праздник, флаги, духовой оркестр пожарного общества... Партийный гимн пели: "Смело мы в бой пойдем за Русь Святую..." Помните, предлагали сразу сделать его государственным, вместо "Боже, царя храни"?
- Ну так... - неопределенно сказал Виктор, потому что, конечно, не помнил.
- Ладно, сейчас все равно скоро новый вступает в силу, слова с мелодией надо учить. "Россия - священная наша держава..."
- "Россия - любимая наша страна..." - машинально продолжил Виктор, обалдевший от знакомой строки.
- А у вас лучше, чем у меня получается. Тренируетесь? Впрочем, слова легко запоминаются. Знаете, кто их написал? Сережа Михалков, молодой детский поэт. Тот, что "Дядя Степа-городовой". Потому и заучить легко.
"Ну вот, а ты уж тут чуть рот не раскрыл. Может, Михалков эту строку еще в тридцать восьмом придумал, да в стол положил. Хотя у нас конкурс на новый Гимн СССР был в сорок третьем...А Дядя Степа - городовой? Однако...".
- У него еще был один вариант на конкурсе. "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь..." Но не взяли. Решили, что слишком узко сосредоточено на недавних событиях, а надо брать шире, с исторической перспективой. Вообще Михалков вырос как на дрожжах. Представляете - поговаривают, что за слова нового гимна ему хотят дать Святого Андрея Первозванного! Но это пока слухи.
- Да, Таня, а вы не подскажете, куда в Бежице можно пойти, особенно вечером?
- Да у нас сейчас много куда есть пойти. В кафе посидеть, в парке, на Десну на лодках покататься, или, скажем, пойти в "Иллюзион", это кинотеатр у нас...
- А что сейчас в "Иллюзионе"?
- Там две картины: "Последний из могикан", наша, и немецкая комедия, "Одна из майских ночей". Немецкая для детей старше шестнадцати, там Марика Рекк голая в озере купается.
- Интригующе. Вы смотрели?
- Еще нет. Я вообще кино люблю, но одной идти не хочется, с подругами надоело...
- Если я приглашу, никто ревновать не будет?
- Не волнуйтесь. Я сейчас совершенно свободная. И взрослая... настолько взрослая, что отказываю в таких приглашениях восемнадцати-двадцатилетним юношам, а тем, кто постарше, уже есть кого приглашать. Сэ ля ви.
- Вот и отлично. Музыкальная комедия подойдет?
- Конечно. Идем на девять. Как раз успею разобраться с делами. "Иллюзион" у нас на Парковой стоит, отсюда мимо собора по площади наискось в сторону Бежицкой. Кстати, рядом на углу Парковой и Губонинской американская кухня стоит, там на первом этаже можно дешево и вкусно пообедать...

Примечания.

1. Н.р. - Нашей реальности.
2. По-немецки Hund - "собака", Hetzen - "травить".
3. Ряд движущих частей экипажной части паровоза раньше назывались "движением".
4. В этом месте Ворд автоматически пытался исправлять фразу на "обликом орале". Хотя речь шла не о Билле Клинтоне

Главы 11-20.

11. Гремя огнем, сверкая блеском стали.

Парковой оказалась нынешняя улица Майской Стачки. "Иллюзион" стоял практически на месте "Победы" (удобное место, однако!), и тоже был двухзальным. Вот только залы располагались не в стороны от входа, а компактно стояли рядом, как в "Родине", и по одну сторону от кинотеатра при входе в парк была детская площадка, а по другую - спортивная с деревянными гимнастическими снарядами. Вестибюль кинотеатра с лентой окон с небольшими стеклами, переплетенными сеткой рам, на втором этаже и колоннада на первом были выгнуты дугой в сторону улицы. Окошки касс были на улице; солнце припекало, так что пока очередь дошла до Виктора, он начал искать глазами если не продавщицу газировки или кваса, то хотя бы обычную водяную колонку. Колонки не было, однако в парке через дорогу, у входа, Виктор приметил деревянный бело-голубой павильон с решетчатыми стенками, похожий на беседки в детском саду; на павильоне висела большая вывеска:
"Кафе "У Иллюзиона""
И чуть пониже поменьше:
"Хуторское холодное пиво Ковригина практически даром"

Не удивительно, что, отстояв очередь и взяв на девять два места на заднем ряду (тут же вспомнилась реклама с дебильным кассиром - "Бугога! Места для поцелуев!"), Виктор завернул в решетчатый павильон. Пиво Ковригина продавалось по пятаку за пинту (в кафе почему-то разливали в кружки английской емкости - в пинту и полпинты), что Виктор счел даже по советским меркам недорогим. Пиво подавали официантки; Виктор сел за столик в углу, продуваемый ветерком, и заказал девушке пинту пива и воблы. На закусь были еще раки, но его взяли сомнения, не испортится ли сей деликатный продукт ввиду жары и вероятного отсутствия здесь холодильника.
Живого звука в кафе не было, но музыка наличествовала в виде автоматического электропатефона с пачкой пластинок, которые проигрывались одна за другой; по завершению к машине подходила одна из девушек-официанток, которая перезаряжала автомат с таким серьезным видом, как будто ей надо было перекомпилировать ядро Линукс Мандрива. Салфетки были чистые и от мух с потолка свисали желтые липкие ленты. Кондиционеров не было, зато высаженный вокруг павильона жасмин начисто отбивал запах пива. Пьяных не было видно (видимо, на случай оных имелась в наличие пара дюжих грузчиков в халатах, смолящих от скуки махру у открытой задней двери), публика вообще была приличной, хоть и разношестной - от нарядных дам в дорогих шляпках и их щегольских кавалеров, до парней в скромных парусиновых брюках и девиц, лузгающих семечки в расставленные на столах пепельницы. В общем, жизнь в здешнем тридцать восьмом виделась довольно веселой и беспечной, особенно под кружечку пива с воблой.
- Можно за ваш столик?
Перед Виктором стоял молодой офицер со щегольскими усиками, судя по погонам - поручик, на нарукавной нашивке которого был изображен танк, а на груди красовался орден в виде пурпурной восьмиконечной звезды, чем-то напомнивший орден Красной Звезды.
- Конечно, пожалуйста! Героям России - всегда рады!
- Ну, героям - это пока громко сказано... А вы тот самый писатель Виктор Еремин?
- Ну, писатель - это пока тоже громко сказано.
- Да не прибедняйтесь, хорошо пишете! Машенька, два пива и воблы! А я лейтенант Карченов, Семен Геннадьевич. Что Пурпурный Крест - это нам еще за бросок на Киев дали.
Виктор чуть не поперхнулся пивом. Какой еще бросок на Киев?
- Вы.. вы участник того самого легендарного броска?
- Насчет легендарного - это в общем, тоже... Вы, верно, фильму "Меч и крест" смотрели? Ну, где там такие съемки адских боев с войсками гетмана, а потом наши танкисты сбрасывают гусеницы с машин Кристи, и на колесах сквозь огонь противотанковых пушек прорываются по шоссе прямо до Киева? Так это режиссер Железоглыбов напутал. На самом деле, когда пришел приказ перейти границу Украины, мы даже не надевали гусениц, лень было.
"Украины? Она отделялась? Ну да, Центральная Рада, Скоропадский, Петлюра... А потом, значит, ее завоевали?"
- Ночью, стало быть, поднялись, фары включили, и - к границе. Там, на пропускном пункте, уже братание, унтера наших и ихних нижних чинов оттаскивают, чтобы с котелками спирта под гусеницы не лезли... А за нами грузовики с пехтурой и на броню десант посадили, главное - смотреть, чтобы кто по непривычке не свалился. Идем по шоссе до ближайшей узловой. Входим в город - там бардак полный, гетманские дезертиры со всякой местной шпаной магазины и склады громят, танки увидели - драпанули так, что штаны на ходу теряли. Десант, значит, с машин, объекты все под охрану, патрули, чтоб порядок был; и сразу оцепление на станцию, где хлебные эшелоны наши должны подойти, чтобы народ с голоду не разгромил...
"Ага. Если верно понял, в период этого самого Великого Голода в России пришли фачисты, а на Украине вообще трандец был полный, и Россия ввела туда войска и гуманитарную помощь послала... Стоп. А откуда у фачистов хлеб взялся? Или на самом деле в Великий Голод хлеб был, но не доходил, до населения, а фачисты, значит... Нет, додумывать остальное не будем. Будем ждать информации."
- Ну вот, тут же военный комендант на форде прикатывает, а мы заправились, свежий десант со станции на броню - и на следующую узловую. Так вот до Киева и дошли, стреляли кое-где чуть-чуть, чтобы мародеров распугать... А горящие подбитые "Кристи" из хроники - это знаете, что было? Это не от вражеского огня, это поставщики, жулье питерское, ставили на новые танки моторы "Либерти", списанные с самолетов, только перебирали их нам заводе, и на танк, и продают казне, стало быть... Ну, помните, открытый процесс в Таврическом над врагами народа потом был... Вот, так эти изношенные моторы сами и загорались, экипажи едва выскакивать успевали. У нас же еще часть танков вообще учебные были только с пулеметами, ресурс перед походом выработан, а все списали на боевые потери. Ну, потом начали встречать на военных складах брошенные украинские "Виккерсы", прямо со снарядами, с бензином - сажали безлошадные экипажи, заводили и дальше. Правда, у "Виккерса" скорость по шоссе маленькая, отставали они от наших Путиловских американок. Но машина простая и водить проще намного. А тут и гитары по бортам, и чуть съехал на песок - у водителя руль из рук вырывает... В Киеве-то, слышите, нас кинохроника сразу снимать зарубежная, вот тогда кто-то сказал - русские гусянки сбрасывали, русские гусянки сбрасывали, так и пошло, и в фильме расписали. Журналисты, они что - они из пустого места сенсацию сделают.

- Потрясающе... Девушка, мне еще одну пива... а вобла у меня пока есть.
"Что я делаю в иных мирах и временах? В основном удивляюсь... И что интересно - удивишься неожиданно, а это оказывается, еще не удивление, а дело обычное, по сравнению с тем, чем в следующую секунду тебя оглоушит..."
А ведь верно было сказано - не поминай черта всуе!
И, наверное, даже мысленно.
Потому что Виктор машинально повернул голову на звонок колокольчика, подвешенного к двери павильона, и увидел, что в кафе заходят два офицера в немецкой форме.
Первое, что подумал Виктор - это то, что к пиву тут подмешали что-то галлюциногенное. Просто от 0,5683 литра пива так закосеть нельзя.
Второе - что он подумал - это то, что снимается историческое кино про войну. Но тут же сообразил, что войны с немцами тут еще не было. Точнее была, но не с теми, что одеты в форму панцерваффе.
Кстати, что здесь вообще может делать панцерваффе? Может, какие учения? Совместные?
В любом случае выбрасываться из окна в жасмин с криком "Немецкие танки прорвались!" было бы глупо. Тем более, что в зале окон, как таковых не было, а была стена из деревянной решеточки.
Пока Виктор рассуждал, немцы направились прямо к их столику.

- Камарад Каршенофф? Это есть какая встреча!
- Густав? И вы здесь? Какими судьбами? Знакомьтесь, Виктор - лейтенант Густав Розенкранц... извиняюсь, уже обер-лейтенант! Ну, поздравляю! Густав, а это Виктор Сергеевич Еремин, наш писатель.
- Густав Розенкранц! И это есть лейтенант Вилли Штанге. Прошу любить и жаловайт.
- Мы с Густавом знакомы еще по совместной школе. У них в Германии тогда было запрещено выпускать танки и обучать танкистов, вот им здесь и дали возможность организовать школу - с условием, что будут одновременно учить русских. У нас же сами знаете, после гражданской - ни танков, ни опыта, а у них - мировые теоретики, один Гудериан чего стоит. Ихняя подготовка нам потом здорово пригодилась.
- О, да! Руссиш блицкриг нах Киев! Гинденбург такого не ошидаль! После ваш побьеда наш старый правитель совсем упасть и фюрер бистро-бистро пришоль до управление.
- А сейчас вы тоже обучать? Или уже учиться блицкигу?
- Кайне блицкриг. Ми пребывайт здесь с чисто мирный миссия на Бежицкий паровозный, ми будем показывайт, как делайт панцер.
"Панцер? Танков? На БМЗ? Хотя чем он хуже Харьковского или Луганского паровозостроительного? И, похоже, что в этой реальности он тоже бронепоезда делал."
- В Русслянд нет кароший панцермашиненбау... нет карощий изготовка панцер, здесь нет уметь конструирен. Здесь инженёр хотель создавайт машинен, похожие на французише панцер, но... они ошень дольго арбайтен и иметь кайне результат. Петерсбург верке брать лицензия Кристи, это есть панцер для автобан. Много лишний деталь, кляйне зихерхайт, это есть низкий надежность. Броня есть тонкий, это есть легко сжечь, кто иметь ПАК, это есть по-русску ПеТеО. Харьков верке иметь лицензии для Виккерс. Виккерс есть дешевый кляйн панцер фюр кляйне ланде, для бьедный маленький страна. Русслянд сейчас не иметь производить так называйт середний панцер, только ляйхтер, легкий.
- Так вы будете у нас делать средние танки?
- Я! Да, это есть новейший текник, это есть кампфпанцерваген драй...
"Танк Т-III в нашей литературе, модель, видать, Е... Не очень-то он и средний, ближе к легкому. Хотя, в тридцать восьмом..."
- Это есть лучший панцер в весь мир. Ми давайт Русслянд лучший немецкий технологи унд организатион. Моторен будут привозить из рейх, оптик от Цейс, вооружение также из рейх и здесь собирайт. За это ви нам платить, отдавать часть сделанный машинен. Это есть очень вигодно.
"Ага, а в случае войны с вами мы остаемся с одними бронекоробками? Это есть офигенно выгодно... кому-то..."
- Ви будете поиметь вундерваффе, чудо-оружие. Отшень удобен управляйт, истинно немецкий зихерхайт, не ломаться. Панцер драй на шоссе развивайт скорость зибциг... семидесят километр за час. Не колеса, на гусеницы семидесят. Ни один панцер нигде не делайт это.
- А по хорошей дороге в сухую погоду - не больше сорока? И двадцать - тридцать вне дороги? Вы полагаете, что все войны теперь будут вести на автобанах?
- Но разве ви есть русский панцерзольдат? Панцер драй есть лучшее может предложить германский техник...
- И еще у него узкие гусеницы - всего тридцать шесть сантиметров и плохая проходимость в слякоть. Да и пушка тридцать семь миллиметров слабовата в будущей войне, как и лобовая броня в тридцать.
Герр Розенкранц как-то несколько сдулся и перестал выглядеть белым человеком, взвалившим на себя миссию принести дикарям плоды цивилизации.
- Да, ми это уже слышаль... На панцер, что будут делайт здесь, гусеница есть большой ширина, фирцих. Ви требоваль и ми выполняль аллес гут. Все есть карашо.
- А пушка?
- Крупп работаль новый пушка, ми ожидайт этот год.
- Пятьдесят миллиметров длина сорок два калибра? С невысокой скоростью снаряда?
- Потшему ви считайт это плехо? Лючший эксперт по вооружений знать что говорить. Это есть достаточно поджечь ангелсэксиш "Марк фир". Ви верное завидовайт немецкий прогресс и ругаль кароший панцер.
- Но самое главное - что этот танк практически не имеет резервов для модернизации и через пять лет сможет выполнять лишь второстепенные задачи. Охранение или борьба с плохо вооруженными повстанцами.
- Похоже, герр Еремин не слишком рад тому, что ми приносиль в ваш город наш промышленный культур?
- Наоборот - я очень рад тому, что мы встречаемся здесь, а не на поле боя.
Густав внезапно громко расхохотался.
- О, да! Даст ист руссише хумор! Я сперва не понимайт, это есть отшень, отшень забавный шютка!
- Виктор Сергеевич, - Карченов вновь вступил в разговор, видимо, желая окончательно придать разговору дружеский характер, - вы, я гляжу, с нашим братом танкистом часто общаетесь; песен про наши войска каких новых не слыхали?
- Да все как-то известные. "Гремя огнем, сверкая блеском стали..."
- А ну-ка, ну-ка... Может, в столице она и известна, а я так впервые слышу. Не напоете?
"Хорошо, что я "Три танкиста, три веселых друга" не начал. Вдруг у них с японцами еще конфликтов не было... А на Хасане-то когда началось? Е-мое, это ж в июле этого года, месяц остался. Предупредить бы... А как? И вдруг в этой реальности там вообще у самураев планов нет?"
- Давайте я сразу слова надиктую.
Текст пришлось диктовать по версии, что пели после разоблачения культа личности, т.е. без упоминания Сталина, и в одном месте "колхозных пашен" пришлось на ходу заменить на "родимых пашен". Зато, разучивая, орали вместе с немцами:
- Чужой земли мы не хотим ни пяди,
Но и своей вершка не отдадим!

"Ладно", думал Виктор, "будем считать, что я начал моральное разложение орд Гудериана, как-то: внедряю в сознание установку против захватнических войн".

12. Дальновидение.

Одним пивом все-таки сыт не будешь.
После выхода из кафе Виктор понял, что неплохо бы заодно и пообедать, и направился в ту сторону, где, как сказала Таня, должна быть некая Американская Кухня.
Как оказалось, это не что иное, как знакомая Виктору по реальности-1 фабрика-кухня, стоящая на углу за особнячком в стиле модерн (в этой реальности он был полностью окружен стальной оградой, и там был не детский сад, а чьи-то частные владения) и даже очень похожая на ту, что была построена в СССР. Из длинной рекламной вывеске следовало, что фабрика-кухня приготовляет блюда для развоза готовых обедов по столовым и домовым кухням доходных домов, доставляет на дом горячие обеды, завтраки и ужины, производит и продает полуфабрикаты для домохозяек, а также имеется ресторан, закусочная и американская столовая самообслуживания.
Столовая самообслуживания находилась на первом этаже и была скорее похожа на заводскую, то-есть в зале не было никаких украшений, а стены облицованы кафелем. Перегородка при входе в зал и над прилавком раздаточной представляли собой остекленные стены в виде рам, с небольшими, размером с глянцевый журнал, квадратиками стекол; под белым потолком висели круглые матовые плафоны светильников. В отличие от подобных столовок в СССР, здесь на раздаче посетитель сам накладывал себе еду в тарелки, а на кассе ему примерно считали. По меню выходило, что если набрать нормальный обед, то-есть первое, второе, третье и салатик, только при этом первое брать без мяса, получается двугривенный, то-есть как комплекс в студенческой столовой. Этим Виктор и воспользовался. Другое отличие от заводских советских столовок было в том, что столики и стулья были еще не из металлических трубок, а деревянные; пластикового покрытия на столы, видимо, тоже не выпускали, и вместо него были постелены аккуратные светло-желтые салфетки.
Обед оказался диетически грамотным - суп овощной, паровая рыба с картофельным пюре, кипяченое молоко, пирожок с рисом, салат из тертой моркови - но казался по сравнению с послевоенной советской столовкой несколько безвкусным, даже к гарниру отсутствовала подливка, только масло. Видимо, рецептуру тоже взяли у американцев, а всякие кетчупы и соусы поставить забыли. Но зато на стенке красовались различные документы, вроде сертификатов, о безусловной санитарной чистоте и качестве пищи, а также плакаты с рекомендациями врачей о сбалансированном и здоровом питании и достоинствами фабричного продукта по сравнению с кустарной домашней готовкой. Не то чтобы владельцы кухни готовили революцию в быту - скорее всего, они просто боролись за рынок и взращивали новую потребность, так же как фирма "Моторола" в свое время рекламировала привычку фоткать что попало мобилами и пересылать снимки друг другу.

Подзаправившись, Виктор вышел из американской кухни - именно "подзаправившись", так как быстрый и чисто деловой способ наполнения желудка больше всего напомнил ему автозаправку - и направился вдоль Губонинской в сторону Губернской, подумывая о том, что пора бы закупить и элементарные бытовые принадлежности, начиная от смены белья, мыла и полотенца и кончая пресловутой бритвой, а заодно и приглядеться к ценам на зимнюю одежду, чтобы рассчитать будущий баланс приходов и расходов. Это можно было уже назвать вторым типовым ходом для любой реальности после поиска средств к существованию и легализации. Угнетенных вокруг себя Виктор пока не замечал. Впрочем, человек, имеющий средства к существованию и озабоченный мыслями об устройстве своего быта, может за всю свою жизнь и не заметить вокруг себя угнетенных.

Не доходя до церкви, Виктор с изумлением увидел новенький переход и вокзал, как две капли воды похожий на тот, который в его реальности был отстроен здесь после войны. Из-за деревьев высовывалась водокачка, построенная на том же месте, т.е. позади рынка из реальности-1, но по шуховскому проекту - большой стальной бак на решетчатой изящной круглой ферме, похожей на огромную плетеную корзину для бумаг. На месте же павильонов рынка стоял большой трехэтажный универсальный магазин, уже обретавший черты классического стиля.
"Ну вот, тут и прибарахлимся" - подумал Виктор и зашел внутрь.
Универмаг внутри оказался торговыми рядами с кучей мелких лавочек, как в нынешних торговых центрах. Несмотря на внешнее изобилие, найти нужный товар оказалось не так-то просто и, пока Виктор нашел, где продают безопасные бритвы, пришлось долго побродить. Зато по пути среди новинок услужливые продавцы успели ему предложить машинку для сушки сухариков, разборную кастрюлю для варки на пару, брюкоразглаживатель, пластмассовую фотокамеру-лилипут размером с мыльницу, портативный пылесос для очистки одежды от дорожной пыли и настольный холодильник в виде пористого сосуда, охлаждающего жидкости за счет испарения воды. Из полезных же новинок сезона Виктор отметил утюг с терморегулятором и обещаниями колоссальной экономии электричества и ручную динаму для фонарика; фотоаппарат-мыльница могла бы быть интересной, если бы еще были пункты проявки. В лавочке галантерейных товаров, где имелась безопасная бритва, две девушки-продавца долго уговаривали его взять заодно и электрическую машинку для стрижки волос. Аналогичная картина повторилась и в лавочке мужского белья, правда тренировка в условиях рыночной экономики и тут взяла свое, так что в дополнение к намеченному Виктора удалось только развести на темно-синие плавки. "Лето жаркое", решил он, "может, куда на пляж придется пойти или в бассейн. Кто знает, вдруг теперь у них обязательно нормы ГТО сдают".
Практически взяв уже все, что нужно, Виктор наткнулся на лавку с большой вывеской "Радио-Дальновидение", и решил зайти.
Лавка напомнила ему заурядный современный магазин компьютерной техники. Вдоль стен стояли стеллажи с разнообразной радиоаппаратурой, от детекторных приемников кустарного производства и "черных тарелок" до лакированных ящиков фабричных супергетеродинов, крупные фабричные детали - лампы, потенциометры, динамики, трансформаторы, электродвигатели и прочее, и, наконец, на отдельном стеллаже покоилось то, что называлось телевизорами и аксессуары к ним.
Возле небольшого прилавка торчали два продавца. Один из них был пацанчик в круглых очках и зачесанными назад волосами, чем-то напоминавший из-за этого Гарольда Ллойда, в белой рубашке с нарукавничками и галстуком. За электрической кассой сидела девица в шелковом светлом платье с короткими рукавчиками и треугольным декольте, и, почему-то в белом берете, кокетливо сдвинутом набекрень. Из висящего на стене громкоговорителя, подсоединенного к какому-то местному девайсу, резво выскакивали звуки ритмичного немецкого фокса, в обработке, носившей печать легкой оперетки.
- Понимаешь, Ань, тут по-хорошему надо делать локализацию движка. А кто у них в "Вельтрыбе" это сделает? Я так и говорил мадам Герман-Евтушенко. А она все равно хочет претензию на установку писать.
- И чего она требует?
- Переустановить требует.
- Не забивай себе голову, Гринь. Она вечно со всех требует. И локализацию ей никто не сделает, на прошлой неделе у них Гирькин сбежал. Жмотничала сильно.
- А премия? Тебе-то она будет.
- Паять научись. Давно тебе говорю.
Виктор подошел поближе и громко кашлянул. Бежицкий Гарольд Ллойд поднял голову.
- Здравствуйте. Чего-нибудь вам посоветовать?
- Посоветуйте, как заработать в Бежице много денег.
Девица хихикнула.
- А... разве у вас не хватает денег?
- Как раз и зашел узнать, на что не хватает. И наоборот. Вас, кажется, Григорий... простите, по батюшке?
- Нет. Гридлик Борисович.
- А меня - Антенна Валерьевна.
- Антенна - это сокращенно Аня или Тоня?
- И так и так зовут. А вас?
- Виктор. Просто Виктор. Вы не порекомендуете мне что-нибудь из дальновидения?
Гарольд-Гридлик поправил очки на носу, вылез из-за прилавка и подошел к стеллажу.
- Ну... для начала рассмотрим тридцатистрочные аппараты, это вы, наверное, знаете, разложение на тысяча двести элементов. Этот класс сейчас у нас представлен только аппаратом системы Брейтбарта с диском Нипкова, изготавливается по лицензии местной артелью.
Аппарат системы Брейтбарта оказался ящичком размером немногим больше советского приемника "Океан", с тремя ручками внизу и линзой сантиметров шесть в диаметре.
- Цена шестнадцать рублей, штамповка. Если у вас никогда не было дальновизора, но есть приемник, то можно начать с этого. Ловит передачи Москвы, Петербурга, Киева на средних. Одна лампа всего.
- Действительно, бюджетное решение... И действительно с одной лампой все ловит?
- Ну так вы же его к приемнику его подключаете.
- А, так надо еще приемник иметь.
- Приемник для изображения и еще один - для звука. Для звука можно дешевый регенератор купить, а к хорошему лучше подключать дальновизор. Тогда можно ловить Рим, Берлин... Хотя они скоро тридцатистрочное прекращают.
- Так если прекращают, может и брать не стоит?
- Ну, у нас будут еще транслировать. Например, если далеко от города, что вы ловить будете? И, например, если лицо человека показывают, потом узнать можно.
- Понятно. А для города что есть?
- Вот это для города, аппарат ПДВ-3 производства московской фабрики Скобяго, сто двадцать строк с зеркальным винтом, линейная неоновая лампа. Пятьдесят девять рублей. Но здесь уже внутри все приемники есть.
ПДВ-3 был уже размером с тумбочку и спереди была большая линза, увеличивающая экран, который в оригинале по размеру был этак с экран маленького DVD - плейера.
- Этот тоже Москву ловит?
Нет, местную. На сто двадцать строк телестудии только в губцентрах. Можно включить, посмотреть.
Гридлик начал щелкать ручками, экранчик осветился оранжевым цветом и минут через пять манипуляций на нем появилось изображение людей со шпагами, разговаривавших по-английски; сверху накладывался гнусавый голос переводчика.
- "Трех мушкетеров" крутят! - взвизгнула Антенна Валерьевна. - А ты не включаешь.
- Ага, тут угадай, они ставят в программу когда захотят.
- Кстати, это ведь американский фильм.
- Ну да. В кино вы его не посмотрите, только если купите дальновизор. А здесь англосаксонщину привозят на пленках шестнадцать миллиметров и крутят в бежицкой студии. Издержки покрываются доходами от продажи дальновизоров и клубного проката.
"Ясненько. Типа наших кассетных видеосалонов времен перестройки"
- Дикторов и представления в студии показывают не с пленки, а прямовидением. С помощью трубки Кубецкого. Многие считают эту систему сильным конкурентом зворыкинскому иконоскопу...
- Боря Путник переводит, - снова вступила Антенна.
- Нет, Свободин. Путник не так запинается...
- Это, конечно, интересно. Ну а что-нибудь с электронно-лучевой трубкой у вас тут просматривается?
- Катодное? Только в конце года и на заказ. В Питере будут выпускаться "Телефункены" с трубками семнадцать и двадцать два сантиметра, с возможностью приема на сто двадцать строк, высокой четкости на триста строк и с возможностью перестройки на будущий стандарт в шестьсот строк. Консольный аппарат на двадцать два сантиметра будет стоить безумно дорого, потому что масса немецких деталей, настольный на семнадцать со временем надеются удешевить до примерно ста двадцати рублей. Но все это будет иметь смысл только тогда, когда у Свенского монастыря построят антенну с передатчиком на триста строк, а из Москвы проложат кабель или радиорелейную линию. То-есть лет через десять, если войны не будет, а там перейдут на стандарт шестьсот строк. Так что сейчас можете смело брать от фабрики Скобяго.
- Я еще подумаю. А из радио что есть простенького и со вкусом? Например, вот это? - Виктор указал на стоящий на одном из стеллажей "фольксэмпфенгер", только в пластмассовом корпусе.
- Ну, это последний из партии и он не работает.
- А чего не работает?
- Антенна отпаялась, - подсказала Антенна.
- Ну да... а вызвать мастера подпаять - это в пять рублей обойдется. А кто оплатит? Если бы еще в три было...
То, что Гридлик не умеет паять, Виктора не слишком удивило. Он уже успел насмотреться на юзеров, которые не знали, для чего в менеджере файлов клавиша F5.
- То-есть, на три рубля вы согласны?
- А вы знаете мастера, который за три придет?
- Три рубля, ваш паяльник, припой, канифоль, ремонт сейчас в вашем присутствии, оплата сразу по окончании, не афишировать. Согласны?
- Ань! Паяльник с витрины...

13. Туда и обратно, но не хоббит.

Через пять минут Виктор вышел из лавочки, провожаемый звуками блюза в исполнении оркестра Фланагана из отремонтированного "фольксэмпфенгера", дополнительно обремененный тремя рублями ассигнацией, и думая, что жить хорошо, несмотря на, или, по крайней мере, в данный момент. Ему даже подумалось, что здесь везет даже подозрительно слишком, но тут же вспомнил, что к его успеху в данной реальности приложило руку и советское государство, начиная от бесплатной школы и вуза и кончая радиокружком, где он, собственно, и научился паять.
"А конструкторы, наверное, здесь с заводов в радисты сбежали. И дерут с обывателей за то, что те позволили расточить запасы российского интеллекта."
У самого выхода его потянуло в книжную лавку - посмотреть чего-нибудь для просвещения в новой (в обоих смыслах) истории, или хотя бы для глубокого уяснения текущего курса государя императора.
- Политики-с не держим, - огорошила его ответом продавщица, высокая сухая дама в очках, - а, собственно, зачем она вам?
"О, черт, снова попал. Видимо, здесь простой обыватель должен жить простыми запросами и в высшие сферы не лезть..."
- А кандидату в члены партии надо же где-то искать литературу, если ему дали поручение прочесть лекцию?
- Так для этого есть партийные библиотеки, - невозмутимо отпарировала дама, - там возьмете бесплатно, подготовитесь, а потом сдадите.
- Спасибо, о них я как-то действительно не подумал... А вот про бросок на Киев у вас ничего нет?
- Только "Три великих похода", подарочное издание.
"Три великих похода" была книженцией размером с атлас мира, в бежевом переплете и представляла собой пахнущий типографской краской большой альбом снимков. Первая часть назвалась "Воссоединение с Украиной", вторая - "Освобождение Кавказа" и третья - "Возвращение в Туркестан".
"М-да. Вот почему Михалкову тут забраковали вариант, в котором союз республик свободных сплотила навеки Великая Русь. Во-первых, потому что здесь она их сплотила в самом прямом смысле и, во-вторых, здесь упоминать про республики свободные как-то..."
Сюжеты снимков были просто потрясающие. Начиная от картин страшного голода при гетмане и кончая танкетками, преследующими конницу басмачей и девушками в паранже, бросающими цветы на броню отечественной копии многобашенного "Индепендента". Виктор представил себе, какой сенсацией это было бы в его реальности, даже если представлять альбом как искусную мистификацию.
- И сколько за это все великолепие?
- Семь рублей.
- Однако... Знаете, я еще попозже загляну.

На улице Виктор заметил, что, пока он бродил за покупками, пролетел небольшой дождик и прибил пыль. Пыль в этой реальности была летом довольно большой проблемой там, где асфальт еще не был уложен. Кстати, на Мценскую привезли котлы, которые источали на всю округу знакомый запах гудрона. По небу летели рваные золотистые облачка, веяло очень приятной свежестью, и даже сочетание гудрона с жасмином отнюдь не создавало дискомфорта.

Шагая к дому, и в который раз за этот день пересекая Губернскую площадь, парящую от воды, смочившей нагретый камень, Виктор подумал, что некоторые вещи в предыдущей реальности так и остались для него не совсем понятными. Зачем, например, в реальности-2 его с такими усилиями вытаскивали из рейха, чтобы тут же отправить домой? Или не сделать этого значило показать слабость СССР? Типа, по понятиям надо обязательно вытащить? А вещи, что кочуют из одной реальности в другую? Случайно ли ему в особнячке РСХА попалась книга Белокодова "Русский фашизм: путь, предначертанный Богом"? Ведь в реальности-1 он об этом Белокодове никогда не слышал, может и не было его в ней вовсе! А в реальности-2 он написал книгу, а в реальности-3 реализовался, как местный фюрер. И, кстати, где он? Стал императором? И сделал свою Бежицу губернским городом? Нет, что-то подсказывало Виктору, что император и бежицкий фюрер все-таки люди разные. Но если так, куда теперь делся этот фюрер? Может попал в реальность-2 и там написал книгу? Или наоборот? А в реальности-1 никогда не был? Домыслы, домыслы...
И вообще, бродить по временам не всегда безопасно. Что там говорил Альтеншлоссер? "Но, понимаете, у нас не конец тридцатых. Военное время, полевые условия, тупые методы неопытных мясников..."
А вот, кстати, теперь у нас конец тридцатых.

Размышления Виктора прервал звук колокола; мимо него по Губернской промчался пожарный обоз с новенькой линейкой из "Опеля".
- Глянь-ка! На Крамской, видать, занялось, - протянул какой-то дедуля в кепке и круглых очках.
- Не, это на конезаводе за железкой, - ответил мужик с чемоданчиком и с когтями электромонтера через плечо, - вон дым как далеко, и подымается медленно.
- Я те говорю - на Крамской! Они б тогда через переезд на Почтовую ехали! А они вона, на Фасонку.
- Чего вы спорите, на Литейный переезд они поехали - вступилась женщина солидной комплекции в железнодорожной форме и с топориками на беретке; она шла, как и Виктор, со стороны станции, видно, с работы. - А Почтовый, небось закрыт, маневры с паровозного. Они ж не будут стоять, пока шлагбаум подымут.
- А, Алевтина, привет. Ну как твой маневренный?
- Чего ему? "Овца", она "овца" и есть, еще с николашкиных времен бегает. Как повозишься с ней, так и тянет. Вон ругалась давеча со слесарями из железнодорожного, чтоб промывку котла по совести сделали; а то какой пар через накипь? У иных мужиков и "Фрау" не идет. Капризная она, "Фрау"-то, ее зимой греть надо, кутать, а то мерзнет...

"Долго тереться возле компании здесь, наверное, тоже нельзя. Подумают, шпик, разговоры подслушивает... А вот кстати, чего-то не видать здесь культа личности. Портретики императора кое- где... ну, а что, при нашей демократии их меньше?"
Действительно, даже по сравнению с брежневскими временами здесь обилия изображений власть предержащих не наблюдалось. Как, впрочем, и разных политических лозунгов и политической литературы. На первый взгляд довольно странно для тоталитарного режима.
"Хотя... Если государство здесь вернулось к традиционной ставке на близкую к его телу церковь, то культ личности особо и не разовьется, равно как и системы политпроса. У церкви свой культ и поклонение конкурентам ей совсем ни к чему."

- Ну как, Виктор Сергеевич, жарко на улице?
Катерина была дома и сияла, как начищенный самовар.
- Да так... Мне, так привычно.
- У нас в доме не так чувствуется, хоть и сторона солнечная. А не поможете мне из подвала на второй этаж для кухни угольку поднять? Прозодежду я зараз дам, чтоб не пачкаться. А там у нас вон в садике бочка для душа наполнилась, вода в ней, как молоко парное, сразу и обмоетесь...
...Только Виктор вышел из душа посвежевшим и слегка расслабленным (как хорошо, что он сразу и мочалку прикупил), как в калитку постучал мальчишка-посыльный.
- Жилец Еремин здесь проживает?
- Я Еремин. А что?
- Из редакции. Срочно прийти просили, гонорар получить. Барин, пятачок бы на мороженое, весть срочная, по жаре бежал...

"Квест: получить награду за выполненное задание..."
Виктор за этот день уже столько раз проходил мимо Губернской площади, что не обращал ни на что внимание, кроме извозчиков и машин. Казалось, что Губернская площадь и серо-коричневое здание с призмой башни и телемачтой есть центр мира. Впрочем, если сейчас спросить у жителей Бежицы, в какой части района им доводится проходить чаще всего, наверняка назовут Почту.

Бурмин был у себя и, увидев Виктора, достал из стола и протянул ему запечатанный конверт.
- Спасибо. А где расписываться?
- В каком смысле расписываться?
- Ну, в получении.
- Не расписываются.
- А если вдруг...
- Исключено.
- Понятно...
- Да, по нашим рассказам - ждем в любое время, ставки гонорара те же. Насчет остаться еще не решили?..

В коридоре Виктор расклеил конверт, заглянул внутрь и пересчитал ассигнации.
Внутри лежало ровно семьдесят рублей. То-есть, на советское время, семидесятый, более двухсот новыми. Выше средней месячной зарплаты, даже с премией. Если рожать такой рассказ хотя бы раз в неделю, можно думать о кооперативной квартире, машине и даче. Хотя, здесь наверное, тоже можно, тем более, что дом на своем участке он же будет и типа дача.
Вообще в такой ситуации следовало заорать "Вау!" и обрадоваться. Однако Виктор тихо спрятал конверт и задумался. В то же советское время, если к человеку внезапно попадали такие деньги, это было очень и очень неспроста. Обычно такие суммы давали преступники или шпионы.
Первое, что подумал Виктор - это то, что Бурмин перепутал конверты, тем более, что внешне никаких надписей на конверте не было, и даже марки. Он даже хотел вернуться в кабинет и объясниться, но ему пришло в голову, что жандармерия вряд ли доверит тайную передачу конвертов человеку, который может их спутать.
Вторая мысль, которая показалась ему более основательной - это то, что жандармерия пытается его подкупить. Дает деньги, а потом тот же Ступин скажет: "Милейший, но вы же не думаете, что такие деньги могут платить за рассказы?" И попросит выполнить какое-то поручение - вначале, конечно, необременительное. Вопрос, что это будут за поручения. На кого-то доносить? Вряд ли. Он здесь практически никого не знает. За кем-то следить? Тоже довольно глупо. Филер должен быть незаметный, а он в этот доакселерационный период скорее будет претендовать на роль Дяди Степы - городового. И вообще крупная сумма. Крупная сумма - крупная игра.
А какая здесь может быть крупная игра? Допустим, Ступин его приметил, решил, что он для какой-то игры подходит, и направляет его к Бурмину, который его человек. Здесь сходится. Дальше он, Виктор, опять-таки чем-то оказывается подходящим, и его через Бурмина начинают финансировать, к чему-то готовить. И еще, еще... не через Ступина ли сделали ему вид на жительство? Кто его в полицию приводил? Катерина. Но к Катерине его опять-таки направил Ступин. Опять все замыкается.
Чем же он мог им так подойти? О чем они могли узнать в автомобиле? Ну, во-первых, что его здесь никто не знает, он здесь никого не знает, искать его здесь не будут... Трансплантацией органов здесь пока что только в рассказах Булгакова занимаются, да и в этом варианте все давно бы уже свершилось. Значит, другое, хоть и пока не факт, что лучше. Его не знают, его не знают... но Бурмин тут же создает ему известность, и легенду: писатель-фантаст проездом. Плюс легенда, которую Ступин подарил ему в автомобиле - насчет причин, по которым он здесь оказался. Случайность? Или им нужен человек с улицы, которого надо выдать за знаменитость? Ввести в какой-то круг влиятельных лиц?
Что дальше? Регистрацию ему сразу же сделали после того, как Ступин убедился в том, что он, Еремин... Это после института. В том, что он инженер-механик? Или в том, что он может идти на риск ради чего-то? Неясно. Да, и рассказ для жандармской газеты Ступин сразу же просит после института. Рассказ какую-то роль сыграл? Рассказ про хакеров. Какие здесь хакеры? Хотя... это же имеет отношение к криптографии, к шифрам. Сильные пароли, слабые пароли, элементы социальной инженерии, рассеянность и забывчивость юзеров... Да пожалуй, здесь и сегодня для жандармерии кое-что будет интересным.

Ладно. Он, Еремин, не хочет иметь отношения ни к каким местным комбинациям, ни к каким "заданиям империи". В конце концов он и на ремонте бытовой техники неплохо заработает, если один плевый выезд стоит полтора советских червонца. Так что план действий: найти жандармерию, отыскать там штабс-ротмистра и вернуть деньги, заявив, что он получил их по ошибке. Кстати, вот будет цирк, если вдруг выяснится, что штабс-ротмистр ни в какой жандармерии не служит...

14. Кабинет номер 14.

Первым препятствием к реализации плана было то, что Виктор не знал, где в Бежице жандармерия.
Обращаться к сотрудникам редакции или случайным прохожим он не решился. "Когда человек ходит в здание жандармского управления, мало ли что могут подумать про него обыватели?" - вспомнил он слова штабс-ротмистра. Так, а вот если спросить в госучреждении... это уже лучше; мало ли, какую бумагу гражданина направили подписывать, или справку взять. В госучреждении куда угодно послать могут, и никого это не удивит. А ближайшим от редакции учреждением было здание губернского управления. Виктор взглянул на часы. Так, половина пятого... Будем надеяться, что прием у них еще не закончен.
Одолевая триста метров до Губернской, Виктор задумался еще над одной особенностью местного бытия. Оболваненных пропагандой как-то было не видно. Может, они и были, но на бытовом уровне из общего уклада жизни как-то не выделялись. Правда, насколько он мог понять по крестикам и иконам, большинство народу здесь было верующие, но если принимать в расчет их число, то тогда по степени оболваненности масс будет трудно отличить демократию от тоталитаризма. А это значит, что критерий сей формален и не подходит. Религиозные фанатики в большом числе не попадались; но точно так же во время Хрущева и тем более Брежнева он редко встречал людей, ошизевших на политике; таковые как-то стали более надоедливы в конце перестройки и начале строительства демократии. Значит, тоже не тот критерий. И вообще непонятно: если человек слепо верит, что политик из грузинского местечка Гори великий вождь и учитель, то он оболванен, а если слепо верит, что проповедник из мест, где сейчас государство Израиль - бог и учитель, то это как? Или надо, чтобы политик был распят и воскрес? Но тогда что же будет в реальности-2, если Сталина разморозят и оживят? Будет ли культ личности в этом случае оболваниванием масс, или реанимацию можно будет смело отнести к общепринятому в историческом плане чуду и выставлять нательное белье размороженного в качестве духовно ценной реликвии? Чепуха какая-то... Короче, общественные науки в данном важном для миропонимания вопросе как-то слабо разобрались, что порождает брожения в умах недостаточно подкованных в философии обывателей.

В парадный подъезд губернского управления входили и заходили люди; по-видимому, находившиеся внутри учреждения еще работали. Виктор зашел. По холлу прохаживался полицейский в белом кителе; проход на лестницу был свободен, однако, поднявшись по ней, Виктор обнаружил, что на входе в некоторые коридоры стоят один или два часовых при тумбочке, а в другие вход свободный. При этом на дверях висели только таблички с номерами кабинетов и стрелки с указателями, на которых тоже были перечислены только номера кабинетов, так что понять решительно ничего не было возможно; Виктор констатировал, что в этом плане в его России устроено значительно лучше, не говоря уже о наличии таких вещей, как Интернет-приемные. Поняв, что теряет время, он спустился на первый этаж и обратился в вестибюле к полицейскому.
- Значит, это... вы лучше спросите в четырнадцатом кабинете, это вон в это крыло по коридору направо шагов двадцать будет. Только там из приемной вышли, вы туда зайдите и подождите.
"Странно, что в полиции не знают адреса. Хотя... а что я, собственно, знаю о здешней полиции? Может, им сообщать не велено."
В приемной четырнадцатого кабинета действительно никого не было, и стол секретарши с большой и не новой черной машинкой с брэндовым названием "Ундервуд" выглядел осиротевшим. В углу стояла кадка с большим фикусом, а динамик в виде черной тарелки напевал цыганский романс "Измены нет" голосом Тамары Церетели. Виктор сел на один из полумягких стульев с черной коленкоровой обивкой, что выверенной шеренгой стояли вдоль стены, и стал ждать, опасаясь, что сейчас раздастся звонок, работа больших и малых чинов закончится и он так и не узнает тайну местоположения жандармерии. Однако через десять минут дверь, ведущая в кабинет, отворилась, и из нее появился не кто иной, как штабс-ротмистр Ступин.
- Ба! - воскликнул он, - Виктор Сергеевич! Добрый вечер. Какими судьбами здесь? Вы знаете, мне скоро начнет казаться, что вы меня преследуете.
- Почему я? - только и смог сказать Виктор, которому, в свою очередь, уже начало казаться, что вся бежицкая жандармерия состоит из вездесущего штабс-ротмистра.
- Но ведь это вы меня ищете. Верно?
- Верно... Но как вы догадались?
- А зачем вам еще жандармерия? Или вы раскрыли в Бежице шпионскую сеть методом дедукции?
- Нет, сеть, я конечно не раскрыл... Просто мне показалась странной одна вещь.
- А вот об этом поподробнее, пожалуйста. Что, где, когда...
Виктор вынул конверт.
- Вы знаете, мне в редакции, наверное, по ошибке передали не тот конверт, и я хотел бы его вернуть обратно.
- Там внутри лежит семьдесят рублей?
- Да.
- Так это не ошибка. Это ваш гонорар за рассказ из жизни хакеров, переданный вами утром Бурмину. Если вас не удивляют числовые медвежатники, то почему вас удивила сумма?
- Ну... разве газеты платят такие гонорары?
- Я же говорил, что у нас платят больше.
- Настолько?
- Вы что же, опасаетесь, что за эти деньги мы потребуем в будущем выполнения каких-то тайных поручений? Полноте, сударь. Такой способ добиться сотрудничества хорошо работает по отношению к мотам, транжирам, любителям пожить на широкую ногу, не думавших о будущем и мечтавших о легких доходах. А вы у нас человек бережливый, расчетливый, не азартный, не любите делать долги и пускать пыль в глаза. Как только с вами могло такое случиться...
- Что случиться?
- А действительно, что случиться? Жизнь на новом месте вы налаживаете весьма успешно, большую часть положенной суммы, скорее всего, положите в банк, и, если не наделаете глупостей - а от таковых вы склонны уклоняться - со временем будете располагать приличными суммами, чтобы построить дом, жениться... Вы любите честный расчет, и покупать вас с нашей стороны было бы глупо. А у нас в жандармерии работают, по крайней мере, не все дураки.
- И даром ничего не платят.
Штабс-ротмистр развел руками.
- Ну, единственно, чтобы рассеять ваши опасения... Уже издана директива, запрещающая использовать для шифров замков и прочая осмысленные слова и сочетания цифр, которые можно разгадать логическим или интуитивным путем. Было дано указание поощрить.
- Разве ваши криптографы об этом не знали?
- В принципе - знали, но вы столь наглядно сумели показать... Только об этом прошу никому не сообщать. Полагаю, вы, как разумный человек, понимаете.
- Ну что ж, тогда спасибо...
- Так вы говорите, тридцать семь миллиметров для танка недостаточно?

"...Карченов - шпик? Как я мог не понять... Стандартный ход - беседа в пивной. Хитрый кабак Мюллера. Но тогда..."
- Микрофоны в столиках? У вас быстро осваивают прогрессивные методы.
- Вы еще называете меня Шерлоком Холмсом... А сами выдаете вещи, до которых не может дойти ни логика, ни дедукция. И не в первый раз. Надеюсь, вы понимаете, что эта ваша научная гипотеза тоже должна остаться между нами? Не все же такие изобретательные умы.
- Разумеется.
- Значит, о танках. Вы уверены, что в ближайшее будущее на поле боя станут господствовать танки с броней миллиметров пятьдесят?
- И более. Как ответ на появление малокалиберных скорострельных противотанковых орудий. Разве это уже не показали военные конфликты?
- Представьте, пока не показали. Правда, Япония снова усилила провокации на границе... ничего нельзя исключать.
- В будущей мировой войне танки с противоснарядным бронированием быстро станут основным типом танка. Более того, многообразие танков сократится, и почти весь объем выпуска танковой промышленности займет основной боевой танк и самоходные орудия на его базе. Толщина брони к послевоенному времени вырастет до ста миллиметров, калибр орудия - тоже порядка ста миллиметров.
- Полагаете, новой мировой не удастся избежать?
- Если удастся - это хорошо, но готовиться-то к худшему надо.
- Послушайте... Вы не могли бы изложить ваши соображения о танках будущего на бумаге и точно так же предоставить в редакцию, желательно завтра с утра? Не только ближайшее время, но и, так сказать, фантастику дальнего прицела? Примерные суммы гонораров вы знаете.
- Нет проблем. Пишущую машинку бы, чтобы скорее дело шло.
- Сегодня же занесут на квартиру из редакции. Если что-то еще надо для обеспечения литераторской деятельности, запрашивайте через Бурмина.
"Хорошо... По крайней мере ясно, за что платят. Да и с моей стороны - чего такого? Просто писал фантастику, бизнес такой. Может, через это меньше наших в вероятной японской войне погибнет, а может, самураи вообще не рискнут перейти границу у реки, опасаясь на той стороне огрести. За дело мира, получается."
- А как вот с этими... с обычными рассказами?
- Продолжайте писать. Вы же известный писатель.
- Нет, я в другом смысле. Вдруг там чего будет такого...
- Пишите, не думайте. Сами разберемся.
- Понятно. Да, тут еще у меня дурное предчувствие такое. Что-то в башку вступило, будто армия Японии примерно где-то в июле начнет масштабный военный конфликт в районе озера Хасан. Это, наверное, чушь?
- Вы считаете, что это чушь?
- Я не знаю. У меня нет сейчас никаких фактов в подтверждение этому. Может, и не будет, может, в другое время или в другом месте. Наверное, это глупость, что я все это рассказываю, отнимаю время...
- Ну почему же. Вы, как верный подданный, высказали тревожащие вас мысли, а остальное - дело соответствующих департаментов. Может быть, вы стали чаще читать в газетах о тех самых японских провокациях и подсознательно экстраполировали время и место. Может быть... А за трату нашего времени не волнуйтесь, время найдем. Я вот тут сижу и жду бумаги, без вас бы время как раз впустую прошло бы.
"А вообще, чего я парюсь. Ведь есть же куча случайных факторов. Хотя... Гитлер же пришел тут, насколько я понял, в этот же срок. И вообще, похоже что случайности меняют ход истории лишь в определенных точках, а в общем случае действуют в противоположных направлениях и все равно толкают к тому же результату. Вот здесь в гражданскую победили белые. И что? И голод потом случился, и демократию унасекомили, ну и, естественно, индустриализация идет, а также наращивание военной мощи. Россия велика, и из нее показательный Сингапур не сделаешь."

В этот момент в приемную вошла секретарша в темно-синей юбке, белой блузке с галстуком, с завитыми осветленными волосами и ярко-красными напомаженными губами, резко выделяющимися на лице, несмотря на небольшой загар. Она отдала Ступину картонную папку.
- Вот ваши документы с подписью, печать поставите в первом отделе. А вы, сударь, - она повернулась к Виктору, - если пришли на прием, то, к сожалению, он на сегодня уже окончен. Я могу вас заранее записать на какой-нибудь день.
- Жаль, - ответил Виктор, - я тогда прикину, какой день у меня свободен и зайду позднее, чтобы записаться.
- Конечно, как вам будет удобнее.
- Всего хорошего, - сказал Ступин, спрятал папку в кожаный портфель и вышел из кабинета.
- Да, - еше раз обратился Виктор к секретарше, - а можно один вопрос, не относящийся к делу?
- Я замужем, - ответила она, улыбнувшись.
- Поздравляю... Нет, я не о том. Не порекомендуете, в какой из банков в Бежице надежнее всего держать сбережения?
- Имперский банк "Народный доход". Они дают в год всего два процента, но в любом случае не прогорят. У них отделение в нашем здании, это пройти с улицы в левом крыле, если смотреть от главного входа. Работают до семи, так что можно даже сейчас.
- А для этого паспорт при себе нужен?
- Паспорт или просто вид на жительство, если именную книжку заводите, а не на предъявителя. Борьба с незаконными доходами, сами понимаете.
"Отлично, как раз по пути..."

15. Одна ночь в июне.

В операционном зале "Народного дохода" из вычислительных средств Виктор также заметил одни счеты, но, тем не менее, обслуживали здесь быстро.
Покончив с финансовыми делами, и шагая по доскам тротуара Мценской снова на квартиру, Виктор задумался, не причинит ли его будущая статья о танках какого-либо вреда местному народу. Видимой угрозы, на первый взгляд, не наблюдалось. Конечно, после "Трех великих походов" государя императора можно было формально отнести к агрессорам, но, с другой стороны, он пока возвращал то, что ранее было Россией. И, если он не дурак, то завоевывать какую-нибудь Индию он не полезет. Ему бы разобраться с басмачами и навести порядок на Кавказе. Что там осталось? Прибалтика? Ее, скорее всего, ему сторгуют великие державы безо всякой войны. Так что два проблемных региона еще - Финляндия и Манчжурия под Японией, но с финнами, может, на этот раз все-таки удастся мирно договориться - демилитаризованную зону, например, создать, под гражданской властью финского президента (если там сейчас президент), а с Манчжурией - ну, если верить штабс-ротмистру, японцы сами нарываются, и танки обратно будут кстати.

- А тут из редакции вам бесшумную машинку доставили! - объявила Катя. - Я велела ее в вашу комнату поставить и за вас расписалась в получении. Она казенная, с номером, и они, если вы съедете, ее заберут сами.
Машинка оказалась портативной, черный "Ремингтон", и по размерам напоминала ноутбук с пятнадцатидюймовым монитором, только вчетверо толще и тяжелее. Убиралась она в фибровый футляр, который позволял ее таскать с собой, тоже с понтом ноут.
- Ну, я пока не съеду. Кстати, давайте я уж сразу уплачу вам еще за неделю вперед.
- Понравилось, значит, у нас? Конечно, оставайтесь. А я тут, знаете, расстегайчиков наготовила, и квас домашний из погреба принесла. Не разделите со мной полдник? Вы давеча хотели о пластинках рассказать, и мне охота послушать, как это с одной пластинки можно другую делать, до чего наука дошла.
...Ласковый ветерок колыхал на раскрытом окне занавески, защищавшие комнату от угасающего зноя дневного светила. Удовлетворив любопытство хозяйки относительно технологии изготовления музтоваров, Виктор сел за обещанную статью о будущем бронетанковой техники. Тему он решил раскрыть комплексно, то-есть показать развитие тактики применения танков в будущих войнах, условий театра военных действий, развития собственно танков и САУ, как вида боевой техники, развитие противотанковых средств, включая мины и средства минного заграждения и преодоления минных полей, и развитие иной бронетехники, включая ЗСУ, БМП, БРДМ и прочая вплоть до ИМР и мостоукладчиков. Работа его увлекла настолько, что он опомнился лишь без двадцати девять; быстро запихнув сложенные листы в барсетку, он бросился из дома в сторону кинотеатра, вспомнив, что троллейбус в эти времена не ходит.

К счастью, дамам свойственно опаздывать еще в большей степени; Таня подошла к "Иллюзиону", когда журнал уже начался. Они аккуратно пробрались в темноте к своим местам.
- Надо мне было мороженое взять. А то несколько душновато.
- Ладно. Во-первых, оно бы у тебя успело растаять, во-вторых в зал с ним не пускают, как и с семечками.
Татьяна была в вечернем платье цвета морской волны; хотя и строгого покроя, без наворотов, но длинное, до щиколоток, с треугольными декольте спереди и сзади, перехваченное узким пояском выше талии.
- Ты очаровательно выглядишь.
- Нравится? Сшила специально к сезону. Итальянская выкройка.

Журнал был научно-популярный, и в нем рассказывали о крупноблочной технологии строительства доходных домов. Ведущий с бородкой и в пенсне обращал внимание владельцев строительных фирм на несомненные выгоды в виде роста темпов строительства, удешевления квадратного метра жилья за счет экономии на рабочей силе и ускорения оборота вложенного капитала. В совокупности это обещало значительный рост доходов владельцев домов со всеми коммунальными удобствами при снижении взимаемой с жильцов платы, а, следовательно, расширении спроса на апартаменты. Для архитекторов особо подчеркивалось, что набор крупных блоков дает возможность легко конструировать самые разнообразные фасады. "Как из детского конструктора можно собрать сотни разных моделей..."
"А я это уже слышал... Впрочем, здесь в погоне за прибылью они к хрущевкам придут, если не хуже..."

"Одна из майских ночей" началась сразу без перерыва. Рассказывать этот фильм не имеет смысла: его надо только смотреть. Если читатель любит легкие комедии положений, на которых можно хорошо отдохнуть и расслабиться, то это для него. Что касается Марики Рекк, то Виктор пришел к выводу, что когда она поет и танцует - это очень интересно (при всех достижениях нынешней художественной гимнастики и его удивило, как она ухитряется прыгать по лестнице, делая шпагат), а когда купается в озере - в принципе ничего нового. Если сравнивать ее с кем-то в советском кинематографе, то разве только со Шмыгой; правда, Шмыга брала прежде всего задором и артистизмом, да и голос у нее, по мнению Виктора, был получше, а Рекк - это прежде всего чудеса физических возможностей и виртуозности в танце. После "Трех мушкетеров" в радиолавочке Виктор ждал, что картина будет если не с дубляжом, то с переводом, но она оказалась с субтитрами. Он понял, что для кинопроката проще впечатать текст на копию, чем переписывать звуковую дорожку, а на телетрансляцию приглашают местного переводчика вживую.
У Татьяны фильм вызывал какую-то непосредственную детскую радость; немудреные сюжетные ходы и лирические сцены она воспринимала как-то очень близко к сердцу. Впрочем, и в нашей реальности женщины часто с увлечением смотрят мелодрамы, в которых, на первый взгляд, и смотреть-то нечего. Лишь бы в конце концов побеждала большая красивая любовь. Виктор, как бы случайно, положил ладонь на руку Татьяны, покоящуюся на спинке кресла. Она сделала вид, что не заметила, и не отдернула руки затем, когда Виктор, как бы успокаивая ее сопереживания экранной героине, легко, чуть касаясь, провел подушечками своих пальцев между ее тонкими пальцами; похоже, что она была не против этой ласки.

После картины на улице, однако, она легко отстранилась, когда Виктор предложил идти под руку. Вечер был теплый, и из палисадника перед кинотеатром долетал все тот же запах жасмина.
- Не будем спешить, - сказала она, - я здесь живу совсем недалеко. Посидим на скамейке, пускай народ пройдет.
"До чего же она сейчас на Навку похожа. Только внешне лет на десять старше."
"Посидеть на скамейке" действительно оказалось не более, чем посидеть на скамейке. Скамейка была расположена под электрическим фонарем, вокруг которого вилась мошкара, а мимо постоянно прогуливалась то одна, то другая пара, причем некоторые из пар еще и здоровались.
- Знаете, мне почему-то нравится вот эта скамейка. Говорят, в приморских городах приходят сидеть и смотреть на море. Успокаивает. Мне нравится вот так по вечерам сидеть и смотреть на людей. Но одна сюда не придешь - могут неправильно понять.
- Почему же вы не ходите постоянно вдвоем? При вашей удивительной красоте найти спутника...
- Ой, не надо. Вы ничего не знаете...
- Чего не знаю?
- Это долгая история. Хотя... Лучше, наверное, все сразу. Приехала в этот город накануне Великого Голода, работала в фотоателье, оно как раз разорилось, потому что сниматься никто не ходил... Это страшно все было. Дикие цены на хлеб, купить не на что, люди с себя все продают, иные режут друг друга из-за корки, по улицам везут каждый день гробы, на кладбище отрывали большую яму, туда сбрасывают гроб за гробом, а иных и так, потом всех зарывают... Никого, ни знакомых, ни родственников, работы нет... Знаете, когда все время, каждую минуту, хочется есть, можно сойти с ума... Пошла тут содержанкой к одному, кормил, одевал. Богатый он был, торговый дом держал, сейчас его снесли, когда Губернскую площадь расчищали. Кто-то голодал, а он скупал ценности по дешевке. Потом пришлось делать аборт... доктор сказал, что детей у меня больше уже не будет. Вот так.
- Печально. Но ведь всегда есть возможность начать все заново.
- Когда столько молодых и здоровых? Шутите. Хорошо, что хоть не презираете.
- За что? Вы одна из жертв.
- Вот именно. Не хочу, не хочу быть жертвой, не хочу, чтобы меня жалели. Ладно, народ разошелся, можно и по домам. Спасибо вам.
- Вам спасибо. А куда еще здесь можно пригласить вечером даму?
Татьяна смущенно улыбнулась.
- Если дама - это я... Знаете, никуда не хотелось бы ходить, а вот завтра я свободна, и с утра хотела съездить искупаться в Соловьи. Это роща у нас такая тут, возле Мальцовской. Если хотите, можно съездить вместе.
- Конечно, хочу. Специально для этого сегодня приобрел купальные принадлежности.
- Шутник. А вот здесь я живу. В том же доме, что и редакция. Еще с пятью одинокими женщинами снимаем квартиру коммуной. Очень удобно. Вскладчину взяли швейную машинку, радио, еще кое-что... Дает возможность копить на будущее, например, на секцию в блокированном домике где-нибудь у Сталелитейного.
- Вместе копить быстрее.
- Не дразните.
- Я не дразню.
- Я не хочу, чтобы меня жалели...

Они подошли к воротам во двор; внезапно позади них раздался сильный гудок и вспыхнули яркие фары; Таня быстро оттащила его в сторону с дороги. К воротам выбежал заспанный дворник; едва он успел отвернуть в сторону железную створку ворот в виде решетки с пиками наверху, как тут же мимо него во двор проехала черная закрытая машина. На ходу Виктор не успел определить ее марки. Во дворе раздался скрип тормозов и хлопнула дверца.
- Обождем здесь, - сказала Таня, - не люблю ходить в понятых.
- Полиция или жандармы?
- Жандармерия. Она всегда по ночам приезжает.
В одном из окон фасада, на третьем этаже, загорелся рыжеватый свет - очевидно от лампы под красным шелковым абажуром. Виктор вдруг отметил, что жильцы здесь рано выключают электричество и ложатся спать - видимо, по старым деревенским привычкам, тем более, что ночных телетрансляций тут нет, а тарифы на электроэнергию на карман давят. Из раскрытой форточки донесся женский крик.
- Грумова забирают! - полушепотом прокомментировала Таня. - А еще приличным человеком выглядел. Во дворе всегда здоровается. Здоровался...
- Может, зря забирают? Или у вас жандармерия никогда не ошибается?
- А кто тогда аварию в литейке устроил? Трое погибших, искалеченные... Я тогда репортаж делала. До сих пор в ушах крики стоят, когда обожженных несли, ждали, когда карета скорой помощи приедет...
- У вас скорая еще не на машинах?
Таня с удивлением посмотрела на него.
- Карета и есть машина! Как автобус частного извоза, только там не сиденья, а носилки. Ее просто так называют, со старых времен. А арестанскую карету по английскому образцу ввели. Сначала она называлась "Блэк Мэри", а потом в борьбе с англицизмами ее перевели в "Черную Марусю".
"Значит, лагеря заключенных и "Черную Марусю" придумали в стране древнейшей демократии... А теперь, надо понимать, я вижу образец здешнего террора тридцать восьмого года."
- ...Хорошо, что по инициативе партии государь соцобеспечение ввел. Калекам пенсию назначили, а за кем ухаживать дома некому, места в ДОПе выделили. Все не на паперти нищенствовать. Ну и лечение бесплатное вернули, что еще княгиня Тенишева учреждала...
- А может, этот Грумов только исполнитель, а на него хозяин давил.
- Знал и подчинялся - значит, виновен! - убежденно отрезала Таня. - Вот только хозяина выцепить труднее, он замазывать начнет. Чтобы Грумов молчал, пособие семье назначит, юристов хороших наймет, чтобы вытащили. Хорошо бы, если бы сразу по расстрельной предъявили - тогда деваться некуда и всех сдаст.
- Так может, и вашего Вязонова можно так же выцепить?
- Это как?
- Ну, подобрать факты, что он не от самодурства массовые увольнения устраивает, а с вредительской целью. Вроде как прокравшийся в партию вампир большевизма, разлагающий ее изнутри. Нарыть компромат. Вы же журналист, вам лучше знать, как такие вещи можно сделать. А потом - как материал от каких-нибудь почтенных доброжелателей...
- Надо подумать... Набрать тут есть что.
Виктор вдруг ужаснулся мысли, что борьбу за справедливость в этой реальности он начинает с раскручивания маховика большого террора. Женщина в квартире уже перестала голосить; через форточку доносились лишь приглушенные рыдания.

- Таня... А вам не бывает от всего этого страшно?
- Страшно от чего?
- Ну, от того, что по ночам ездят, забирают...
- Кого надо, того и забирают. Думаете, после продажной клики плутократов все корни выдернули? Еще масса кого осталась. Вредить будут, предавать, сотрудничать с иностранными разведками. Даром с властью никто не расстается, власть - она хуже морфия.
- Но ведь так и вас могут забрать. По ошибке, или кто донос напишет, или от страха на допросе оговорит.
- Могут. А еще вы можете попасть под лошадь или авто, помереть от испанки или воспаления легких, отравиться грибами, заблудиться в лесу, быть загрызенным волками или даже собаками, попасть под электричество, угореть от плохой тяги или если раньше вьюшку закроете. Можете сгореть в доме от соседского примуса, вас могут прирезать в темном переулке из-за кошелька какие-нибудь пьяницы, можете погибнуть в железнодорожном крушении, в цеху вас может затянуть в машину, на стройке можете упасть с лесов, в шахте вас завалит в лаве или от взрыва газа. Если вы сцепщик - раздавит буферами, если машинист - паром обварит. И если будет война, а в газетах все чаще о ней пишут, то нас всех отравят газами. Да как же вообще жить можно, если всего бояться? А как же летчики? Как они не боятся подниматься в воздух? Как же пожарники, пограничники? Как люди не боятся зимовать на полюсе или достигать стратосферы? Как люди в вашем будущем не испугаются полететь на Луну?
"В каком будущем? Ах да, она, видимо, уже читала последние рассказы."
- Так я же не себе. Вы все-таки женщина.
- А почему вы думаете, что все женщины должны быть трусихами? Да я даже с военспортовской вышки в парке прыгала!

Во дворе хлопнула дверь подъезда и завели мотор. Через пару минут черная машина выкатилась за ворота; теперь Виктор заметил, что это "Мерседес".

- Ну все. Я пошла, а то Трофимыч ворота запрет. Завтра в девять на вокзале у часов!

16. Варяг по профессии.

Ночные бабочки вились у редких стеклянных фонарей; от легкого прикосновения ночного ветра, теплого, как парное молоко, тихо качались ветви деревьев на фоне черного, усыпанного крупными серебряными звездами неба. Виктор заметил, что в этой реальности в небе над Брянском удивительно много звезд, совсем как где-нибудь в деревне, и даже туманная полоса Млечного Пути была легко видна невооруженному взгляду, несмотря на уличное освещение. И тишина - тоже как в деревне, только то в одном, то в другом месте собаки залают, да паровозы со станции свистят. Его собственные шаги, казалось, отдавались во всей округе.

Вечер казался ему каким-то неестественным, нелогичным. Как-то абсолютно не укладывались в понимании лирика невинного свидания, идиллия этой тихой и чистой ночи, темные силуэты крестов на фоне звезд, ночные аресты и абсолютное спокойствие Тани Краснокаменной. По идее, это не должно было бы существовать все одновременно.
Он никак не мог понять, куда же делась та самая атмосфера страха, о которой так долго и живописно рассказывали разные авторы, включая того же Аксенова, соавтора культовой для юности Виктора вещи "Джин Грин - неприкасаемый". Если верить субъективным чувствам, вместо атмосферы страха здесь господствовала атмосфера жасмина. Сам ночной арест, свидетелем которого только что был сам Виктор, был почему-то воспринят им с каким-то непонятным ему самому безразличием. Примерно так же пару месяцев назад он воспринял трагический случай на Городищенском спуске; в окно троллейбуса, на котором он ехал, были видны пара иномарок, ленты, ограждающие место происшествие, тачка ГИБДД с мигалками, и чье-то лежащее на асфальте тело, покрытое пиджаком; рядом в свете фар виднелись какие-то потеки. Картина смерти ни у одного из пассажиров реакции ужаса не вызвала; через пару минут все уже спокойно сидели, даже не обмениваясь мнениями, кто-то смотрел в окно, кто-то звонил по своим делам по мобильнику...

Привыкли, думал Виктор. В нашей реальности привыкли к тому, что ночью давят пешеходов, здесь - к ночным арестам. У нас никто не видит зло в массовости личных авто, здесь - в массовости мер пресечения, хотя случайные жертвы бывают и там и там, и часто по одной и той же причине - по глупости и самодурству того, кто дорвался рулить. Это первое.
Второе. Татьяна права: в тридцать восьмом жизнь обыкновенного обывателя была и так насыщена разными стихийными угрозами здоровью и жизни, и ночные аресты были лишь скромных пунктиком в списке проблем ОБЖ населения.
Третье. Жизнь в тридцать восьмом вообще ценилась дешевле большинством населения. С патриархальных деревенских времен привыкли, что люди часто рождаются и уходят часто. Средняя продолжительность жизни в России до революции по статистике меньше сорока, так что он, Виктор, уже статистический покойник. А сейчас, похоже, благодаря развитию медпомощи и прочая продолжительность жизни должна расти, несмотря на.
Четвертое. Великий Голод здесь, похоже, по ужасам уступает разве что таким трагедиям, как блокада Ленинграда. После этого нынешние репрессии - это мирная спокойная жизнь. Особенно, если убедить обывателя, что репрессии нужны как раз для того, чтобы не повторился Великий Голод. А заодно и война, "где всех потравят газами".
Ну, и, наконец, личное отношение. У кого, скажем, родных репрессировали, тот, понятно, как будет этот период истории воспринимать, и это естественно. А у Краснокаменной, например, своя личная драма...

Отсюда следуют два вывода. Во-первых, надо завтра под каким-нибудь предлогом расспросить Таню о причинах Великого Голода и как его ликвидировали. Во-вторых, надо узнать у хозяйки насчет противогаза, убежища и вообще, как готовятся здесь к газовой войне. Хотя, похоже, в отличие от предвоенного СССР, готовятся плохо. Надписей "Газоубежище" не видать, плакатиков по ГО не висит, учебных сигналов тревоги Виктор не слышал. А вот, кстати, в "Победе" они и после войны висели. В буфете что справа от входа.

Метров с полсотни до его квартиры поперек дощатого тротуара валялось ничком тело мужчины. Виктор аккуратно обошел его и последовал дальше.
"Стоп, а почему я это сделал? Может, ему помощь нужна? Потому что по моей реальности я решил, что он почти на сто процентов пьяный. А в этой реальности?"
Виктор вернулся и посмотрел внимательно. Заметив, что правой рукой тело нежно прижимает к себе полупустую чекушку, он со спокойной совестью повернулся и пошел дальше.

Он внезапно понял, что он тоже жил в эпоху террора. В девяностые. Был террор, были террористы, захватывали школы и больницы, взрывали дома. Благодаря зомбоящику этот террор стоял перед глазами людей так же часто, как здесь - аресты соседей. И что - вся страна от страха памперсы не успевала менять? Фигушки! Фигушки! Работали, влюблялись, занимались бизнесом, воспитывали детей. Конечно, в девяностые государство защищало от террористов, а здесь само хватает. Но хватает-то оно здесь официально для защиты окружающих. Вот что бы было в Москве, если бы тогда, в эту вот нашу эпоху терроризма, начали массово по ночам хватать всяких приезжих и объяснять народу, что это ловят террористов, их пособников, на худой конец - просто бандитов, что они готовили теракты, и убийства мирных граждан - что, коренное население столицы поднялось бы с демонстрациями против массовых репрессий? Или только радовалось тому, что иногородних в Москве не будет? И чем тогда отличаются нынешние от здешних?

Хозяйка еще не спала; когда он вошел, из гостиной доносилось стрекотание швейной машинки под звуки "Розамунде" из починенного приемника.
- Добрый вечер, Виктор Сергеевич! Что-то сегодня припозднились. Никак барышню завели?
- Нет, я в кино ходил. На немецкую комедию.
- А и барышню б завели, то и что с того? Я не ревнивая. А барышни у нас на Брянщине хороши; говорят, даже в Париже нет такого.

Удалившись в свою комнату, Виктор вспомнил, что так и не придумал, из чего сделать регулятор громкости для репродуктора.
"А карандаш?" - мелькнуло у него в голове. Он достал один из купленных в пассаже карандашей, раскрыл свой складной набор инструмента и, разделив деревянный футляр вдоль на две части, аккуратно извлек грифель.
"Вот и сопротивление. Осталось только попросить у хозяйки чуток медной проволоки и дощечку".
- Это вы сами такой прибор придумали? - ахнула Катя, наблюдая за процессом усовершенствования. - Вот просто грифель и проволочки и из этого волюмконтроль получается? А у нас кто только не мучается с этими радиорупорами. Иные винт крутят, пока не сломают.
- Ну, это вообще-то до меня было известно.
- А все равно ж надо было вообразить в голове и сконструировать. У нас же с конструкторами плохо. Теперь все из-за границы готовые машины и чертежи привозят, думать и разучились. Да, чего я собственно хотела спросить. Вы какой размер газовой маски носите?
- Да я, собственно, пока не ношу.
- Раз вы у меня официально прописаны, надо в земобороне на жильца газовую маску получить. Вы свой размер помните?
- Нет. Давно как-то не требовался, забыл.
"Кто их знает, с каким они тут совпадают - с ГП-4У или с ГП-5? А может, ни с тем, ни с другим?"
- Ну пройдемте в гостиную, я линейкой померю.

Машинка действительно была разложена, и на ней были разложены куски материи и выкройки, по-видимому, нарядного платья.
- Вы слушаете "Немецкий эфир", - вещал приемник, - мы продолжаем нашу музыкальную программу.
- А это не... - на всякий случай поинтересовался Виктор, покосившись на красную карточку с орлом.
- Нет, - ответила Катя, - они супротив англосаксов передают, а о нас все хорошо говорят.
Подтверждая ее слова, оркестр со странным названием "Леша и его банда" запиликал пародийную песенку на русском языке на мотив фокстрота из "Трех поросят" - "Кто поверит Би-Би-Си, Би-Би-Си, Би-Би-Си? У кого ты не спроси, все ответят - нет!"
- Не вертитесь...
Катя взяла линейку, лежавшую на выкройках, и приложила к его лицу вертикально и горизонтально.
- Ну вот. Завтра принесу из земобороны, будет в вашей комнате висеть.
- Интересно, а против Рузвельта они тоже поют?
- Какого Рузвельта? В Америке, почитай, два года, как другой. Теперь у них этот, на которого покушались-то... Гью Лонг.
"Хьюи Лонг? Прототип диктатора Бэза Уиндрипа из синклеровского "У нас это невозможно"? Превед американской демократии..."
- У меня самоварчик еще горячий. Чаю не откушаете?..

"Надо бы еще настольную лампу в редакции попросить", подумал Виктор, вернувшись в свою обитель после чаепития. Чай был с мятой и приятен на вкус. Похоже на краснодарский. Он включил репродуктор на малую громкость; музыки не было, вместо этого диктор читал лекцию о том, что варяги - это был не народ, а профессия, вроде мореплавателей, что Рюрик, Трувор и Синеус на самом деле были русскими, и именно потому их и пригласили, да и вообще "править" они пришли не в смысле власти, а для разрешения разных споров, типа, разводить по понятиям. После долгого дня, а, может, и от увиденного, сказывалась усталость; Виктор отключил репродуктор и лег спать, словно провалился в глубокий омут.

17. Не на том острове.

Виктора разбудил стук в дверь.
"Пришли за мной?" - подумал он, и удивился тому, что подумал об этом спокойно и равнодушно. Было тихое утро, и на левой стене комнаты уже сидел все тот же солнечный зайчик, и все так же петухи в частном секторе отмечали восход солнца, и доносилось пение других птиц и медовый аромат жасмина вытеснял бытовые запахи.

- Виктор Сергеевич! - произнесла из-за двери Катерина, - вы просили разбудить! С утра куда-то собирались!
"Тьфу, а я что подумал. Надо бы будильник завести. Хотя... здесь они дорогие, а нужен он раз от разу, не на работу же каждый день. Вздрагивать от каждого стука в дверь... Нет, это от человека зависит, будет ли он жить в атмосфере страха. А вообще, это всего лишь второй день здесь. Да: не забыть закинуть заказуху в редакцию."

На вокзале, который по вывеске назывался "Болва", все оказалось почти таким же, как на станции Орджоникидзеград, только снаружи лепнины поменьше, а кирпичных пилястр побольше. Позали, на пыльной привокзальной площади, тусовались извозчики, что-то громко обсуждая в отсутствие пассажиров, и бродили куры. Висел плакатик с указующим перстом: "На автобусы перейти через мост". Внутри основным отличием, к удовольствию Виктора, оказалось наличие буфета в зале ожидания - деревянной стойки у стены, за которой начинался ресторан. В буфете не было наценок, зато можно было взять чай (стоял огромный хромированный самовар), бутерброды с колбасой и сыром и печенье. Через окна было видно, как по перрону взад и вперед прохаживался полицейский. Виктор, на всякий случай, проверил, лежит ли у него в кармане вид на жительство.
В кассе ему объяснили, что билеты на мотрису продают в самом вагоне у кондуктора, как в трамваях. Была еще куча времени, чтобы перекусить. Значит, берем чай, бутеры... ну еще про запас печенье и карамель, на реке есть захочется. И бутылку ситро, ситро не открывать...

- Позволите?
К столику с мраморной крышкой, за которым закусывали стоя, подошел офицер в летней форме жандармерии, с одной звездочкой на погоне и с несколькими наградными колодками на груди. В руке он держал кофе в подстаканнике и тарелку с булочками.
- Честь имею, подпоручик Медников, Анатолий Семенович. А вы Виктор Сергеевич, что в "Губернском голосе" пишете?
"Однако, тут в Бежице как в деревне. Если не все знают, то силовики - это уж точно."
- Да, вы угадали. Жарко сегодня будет, решил, на речку съездить.
"Главное, не забывать о микрофонах. Тут тоже для них самое место"
- Да, уже с ранья чувствуется, припекает. А я в Брянск, по делам. На главном рынке еще не были?
- Тот, что у Десны?
- Да. Бежица у нас в основном город заводской и казенный, а торговля главная в Брянске. Рынок и от него там вверх подыматься по улицам, там еще рыночные площади будут. Брать там можно дешевле, так что по выходным тут поезд с паровозом и толпа народу, в будни - только мотриса. Если что из мануфактуры или что-то техническое, тоже лучше туда ездить, а тут - так, по мелочам.
- Спасибо. Буду теперь знать.
- Рынок, собственно, у нас тут один знатный. Ну, здесь у Паровозного еще кое-что, хотя намного меньше, а те, что при орловском вокзале и у депо - так, туда даже и ездить не стоит.
- Ясно. А вы на войне были или за какие-то спецоперации?
- На Кавказе. Там же после англичан банды остались, вот, время от времени посылают.
- Понятно. Там же еще многие родовыми понятиями живут.
- Да, это не то, что у нас. Главное, не то, чтобы они вот только на солдат или на русских нападали, они в основном-то сами своих режут. Это англичане еще так между ними завели; вроде, как в колониях своих, чтобы племена друг друга перебили, а они потом туда свою шпану с Британских островов пришлют. Правда, теперь получше, там из своих местных отряды безопасности создали, они горы знают, кого и где искать, знают. Последний раз ездили, правда, стычек не было, обеспечивали выселение членов семей банд. Это там, где местных отрядов мало. Тут же как: днем любой бандит ходит, как обычный человек, у родственников кормится, ночью за "Томпсон" - и в горы. Вот выселять и приходится.
"То-есть, у них там массовые депортации".
- Тут еще англичане им из колоний оружие шлют, и морем, через границу. Немцы еще с нами были там, советники из войск СС, по обмену опытом, обучали альпинизму, у них в Европе скалолазание, как спорт, очень развито. Так вот они что предлагали: пользуясь военным положением, брать членов семей в заложники, и если не сдаются - расстреливать. Говорят, быстрее так получится, и хозяйственных затрат меньше - отправлять там, везти, на новом месте расселять... Но это ж немцы, у них жизненного пространства мало и выселить некуда. А так это не по христиански выходит. Да и зачем - у нас страна велика, вон, переселят, где-нибудь на стройке, или в аграрном поселении устроят, трудом на хлеб себе заработают, как все. Зачем же жизни лишать-то сразу?
"М-да. Все в мире относительно, оказывается."
- А англичане как делали? Когда там были?
- Так я говорю: они просто оружие раздавали и местных стравливали, чтобы скорее друг друга перебили. А сами вроде хата с краю.

Остаток времени до мотрисы, к которой должна была прийти Таня, Виктор провел, прохаживаясь с авськой по недавно заасфальтированному перрону и предаваясь раздумьям. На соседних путях сновала маневровая "Овечка", таская вагоны с Литейного, и стоял товарняк на Рославль; от него отцепляли "Эшак", видимо, заправить водой на колонке. И еще на станции дожидалась отправки пара холодных пассажирских паровозов, выкрашенных в зеленый цвет, и похожих на предвоенные машины германского завода DLV. Такая вот коллекция.

Чем же они все-таки тут народ держат, думал Виктор.
Страхом и репрессиями? Конечно, есть часть народа, которую иначе как страхом наказания, в законопослушании не удержать. Но в целом на местного обывателя, как он вчера убедился, репрессии особого впечатления не производят. Да и к тому же, если верить Татьяне, и людей отважных в этом мире хватает; тут уже не репрессии, тут геноцид требуется, а геноцид императору не нужен, ибо другого народа ему взять неоткуда. Отпадает.
Религией? Но, как он убедился за эти два дня, религия тут занимает скорее место традиционного развлечения. Иконы там, крестики, праздники, мероприятия. Истово молящихся, чтобы вне храма, так, у икон, не замечено.
Другие виды зомбирования? Тоже не отмечено. Массового психоза не наблюдается, технические средства используются слабо. Митинг на Арсенале был. "Праздник, флаги, оркестр пожарного обшества..." Не тянет на зомбирование, не тянет. Не умеют пока здесь этого. Так что башни ПБЗ валить здесь не надо, это не тот обитаемый остров.

Что же здесь все-таки есть? Что держит?
Во-первых, привычки. Ну очень похож нынешний строй на знакомое дореволюционное самодержавие, пусть даже с примесью совка. Государь император, орел, церкви, Духов день... все это привычно и создает определенный моральный комфорт, не то, что строительство какого-то неизвестного общества, идеей которого надо еще заразить массы.
Потом - инерция. Обыватель, которого держат вдали от политики, опасается перемен. Что там еще будет, при смене режима? Вдруг бунты на новых территориях, а то и, чего доброго, новый Великий Голод.
Ну и, наконец, ожидание лучшего. Развитие, благодаря нефтемаркам и германским инвестициям, быстро идет в гору, старые территории почти все вернули в Империю, опережающее отражение подсказывает: завтра будет лучше, чем вчера. А раз так, дергаться нет смысла. Что тут будет при кризисе, сказать трудно; во всяком случае, население к нему не готовят.

Татьяна не опоздала; поезда все-таки даму не ждут. Белая фигурка мотыльком запорхало на вершине мостика еще до прихода мотрисы; она увидела его стоящим на перроне и замахала сверху рукой, потом легко сбежала по бетонным ступеням.
- Ну вот и я. Главное, полотенце не забыла и еду.
Одета она была не совсем стандартно: широченные, свободные светло-голубые брюки-комбинезон, с широкими лямками на пуговицах и перехваченные широким поясом, и облегающая бело-синяя блузка, похожая на водолазку; на голове была простая белая шляпка с широкими полями. Впрочем, в жару в таком костюме ходить хорошо, и для похода на пляж или на природу он был очень практичен, особенно то, что брюки будут защищать ноги от крапивы или колючек.

Прибывшая мотриса была итальянская, завода Фиат; по расписанию, она ходила до "Брянск-город" каждые полчаса. Это был длинный четырехосный вагончик, красно-белый, как рижский дизель, со скругленными головами, блестевшими панорамой из ряда стекол, как на гондоле цеппелина. Ниже окон виднелся квадрат радиатора, вместе с прожекторами чем-то напоминавший морду бульдога. Мотриса пискнула тормозами и открыла двери, узкие, как у здешних автобусов.
- До брянского базара она идет в несколько раз быстрее, чем автобусы. Дороже двухэтажного, но дешевле, чем в "пылесосах". В губернском правлении сейчас лежит проект строительства электрической дороги, наподобие германского штатсбана, из Брянска в Бежицу, параллельно железке. Если это примут, то у нас на Базаре остаются только крестьянские продукты, промтовары переедут в новый универмаг у церкви, а за большими покупками народ будет ездить в Брянск...
"...Чем в "пылесосах"... что такое "пылесосы"? Это вот те пепелацы типа маршрутки? Ну да, это ж в "Кавказской пленнице" было: "Будь проклят тот день, когда я впевые сел за баранку этого пылесоса..." Точно такой же драндулет. А откуда здесь "Кавказская пленница"? Или что, здесь пылесосы уже не роскошь, а гигиена? Или мадам из будущего? Странно."

Внутри мотриса тоже напоминала длинный автобус: двухместные диваны с кожаной обивкой и места водителя за барьерчиками по концам. Они устроились на одном из диванов, со стороны вида на правобережье Десны.
- Так вот, - продолжала Таня, - если построят электрическую дорогу, Брянск и Бежицу объединят в один город.
- А как будут называть?
- Какая разница? Губернское правление все равно в Бежице.
- Логично...
- Самое главное вот чем. После постройки на участки земли по Вокзальной, в слободе возле Брянска-Орловского и даже в Радице цены повысятся, потому что есть транспорт и придут застройщики, скупать участки под многоэтажные доходные дома. В Радице, правда, меньше повысится, потому что там заливает. Я и думаю: может, вложить сбережения в участок на Вокзальной? Хотя бы в маленький?
- А что мешает?
- Ходят слухи, что скоро будет война и кризис. Хотя, говорят, что эти слухи распускают застройщики, чтобы сбить цены.
- Еще могут пустить трамвай или троллейбус. Через Городище.
- Насчет трамвая есть планы. Но это в Брянске, от вокзала. А если в Бежицу пускать, то это обойдется дороже, чем штатсбан. Там же на горе сколько путей надо проложить, мосты стальные построить. И потом, пойдет от там от Покровской к базару, или мимо Летного поля к центру... В общем, расходов не меньше. А ездят все равно основном на базар.
Подошла кондуктор, девушка в синей форме, беретке с молоточками и большой кожаной сумкой. Билет в мотрисе оказался три копейки, независимо от расстояния.
- В двухэтажном у нас две копейки, а в "пылесосах" - пять. Двухэтажный идет больше часа, "пылесос" - меньше часа, но гоняют по этим горкам так, что страшно ездить. А тут всего полчаса ходит. Две мотрисы, туда и сюда. Разница же есть?
- А не предлагали сделать в Брянске мосты через овраги, а по ним проспект?
- Так через Верхний Судок был мостик, но хлипкий, сейчас там стройка идет, дамбу отсыпают. Еще до Великого Голода предлагали, а то по Московской мимо базара уже не проехать нормально. Весь старый Брянск - это прежде всего, базар, от него он и растет.
- Город определяется базаром?
- Ну да.
Виктор было хотел возразить, но вспомнил, что после реформы в его реальности город действительно все больше стал определяться рынками, супермаркетами и бизнес-центрами; иногда даже начинало казаться, что весь Брянск скоро исчезнет, и останется один большой рынок, вроде Крамского, на котором они все и будут жить.

Кондуктор громко объявила об отправлении; моторы заурчали и мотриса, к удивлению Виктора, довольно шустро - ничуть не медленнее послевоенной электрички - помчалась со станции. Вслед за красными железнодорожными казармами мелькнул переезд с длинным шлагбаумом, где скопились подводы и грузовики. Мотриса тут же тормознула.
- Остановка Губонинская!
Серый четырехэтажный инженерный корпус с проходными, видимо, был только что возведен. Территория завода обрывалась гораздо раньше; Виктор, тем не менее, заметил новые цеха со стенами из металлического каркаса, обложенного кирпичом.
- Там немцы танки будут выпускать, - прокомментировала Краснокаменная, - ох, и быстро же под это корпуса построили! Без лесов, только краны на рельсах поставили, и они все наверх таскали.
- Скоро так все будут строить. Из бетонных конструкций.
- Знаю. На поле напротив за литейным инженера ходили с рейками. Ищут, где завод сталебетонных балок возводить. Мне место не нравится.
- Почему?
- Там болото.
- Думаешь, балки утонут?
- Мне вообще сырые места не нравятся. И потом, раньше каменные цеха снаружи какие-то красивые были. А теперь дешевые, но смотреть не на что.
Мотриса тем временем юркнула в решетчатую трубу старого Болвинского моста; от него теперь осталась только нижняя часть железного скелета, валяющегося в реке возле нового, сварного. Таких ферм, как у старого моста, теперь почти нигде не встретишь - прямоугольная коробка со стенками из крест-накрест переплетенных стальных полос, как в детсадовских беседках; впрочем, и беседки эти нынче все больше уходят в прошлое.
- А публика тут действительно больше на рынок едет.
- Ну да. В Соловьи же далеко, вот у нас ходят к мосту на Бежичи, в конце Губернской, - там еще лодочно-спортивную станцию рядом поставили, или на Власову Будку, что на Болве.
"К мосту на Бежичи... А, ну да, помню. Был там за пляжем деревянный мост, возле лодочной, что сразу за Больницей. Сейчас ни моста, ни лодочной, пляж есть, пока окультуриванием не изгадят..."
- А что мы не на Власову Будку?
- Я и так часто туда хожу. Народу много, мелко. Есть места ближе к Литейному, как-то ездили редакцией на Орлик, это на поезде... Но сейчас, когда есть мотриса, лучше всего в Соловьи. Красиво и тихо. Народ еще не распробовал.

18. Основатели и империя.

Радица скучилась на относительно сухом месте; впрочем, слово "радица" надо было бы, наверное, писать с маленькой буквы, потому что в округе была целая масса Радиц: и Стеклянная, и Железная, и Радица-Крыловка, и Самара-Радица, и, наконец, просто Радица, что возле нынешнего Фокино. Виктор помнил, что остановка электрички здесь, как и в этой реальности, называлась Самара-Радица, а на старых картах примерно в этой же точке значился поселок Радица-Крыловка; теперь он почувствовал некоторую неловкость от того, что никогда не интересовался, почему у станции и поселка разные названия.
Впрочем, сейчас Виктора удивляли не столько названия, сколько лес; леса явно было больше, чем на его памяти, и подступал он очень близко к дороге. Чуть ли не возле поселка виднелись вырубки, которые, впрочем, и объясняли, куда постепенно делся лес.
- Пошли на выход, а то проедем. Мотриса недолго стоит.
В окнах показалось большое, темно-вишневое здание Радицкого вагонзавода, закопченное от паровозного дыма, и обрадовавшее Виктора своими знакомыми очертаниями. Сам завод оказался меньше нынешнего АО "СММ" и был окружен деревянным забором, а с другой стороны путей вообще никаких заводов видно не было.
- Остановка Мальцевская!
Короткая низкая платформа вместо асфальта была посыпана крупным шлаком, а новый павильончик станции был кирпичным, оштукатуренным и нес в себе черты позднего авиационного конструктивизма; чем-то напоминал он старые павильоны автобусных остановок в районе Сочи, только был значительно больше размером. Переезд был на том же месте, однако дорога вела от него лишь к заводу и далее в пойму. Шлак под солнцем уже нагрелся, и над путями остановочного пункта стояло марево. Сами же пути выглядели какими-то несерьезными: деревянные шпалы, уложенные на песок, окрашенных ржавчиной от пыли чугунных колодок вагонных тормозов, и легкие рельсы, килограммов так тридцать пять погонный метр. Впрочем, бордюр перрончика был побелен известкой, а возле павильона была разбита клумба с пеонами. За станцией, на другой стороне от вагонзавода, вместо промышленной застройки стояли какие-то двухэтажные дома купеческого вида, которых Виктор совершенно не помнил и никогда о них не слыхал. Тут же возле перрона оказалась палатка с продуктами и пивом. Виктор понял, что печенья, пожалуй, будет маловато и пополнил запасы провианта.
- Здесь когда-то мальцевская изба стояла, - заметила Краснокаменная, когда Виктор кончил затариваться, - а потом ее снесли, и пути до цементного перешили на широкую колею. После войны реконструировали ее, реконструировали, а потом перешили. Вторая пятилетка, цемента еще больше надо.
- Какая пятилетка?
"Тридцать восьмой - это же вроде уже третья пятилетка? Нет, погоди, погоди... Какие здесь вообще, к черту, пятилетки?"
- Ну так считаются только по единым всероссийским планам. А те пятилетние планы, что при царе Николае разрабатывали, они же только по отдельным отраслям были. Ну вот, например, пятилетний план 1917-1922 года, его ведь только по железным дорогам приняли, и не выполнили, революции начались. Всероссийскую, вы же знаете, приняли в тридцать втором первую, сразу как фачисты власть взяли, а вторую - в тридцать седьмом...
"Пятилетка при царе? Это в этой реальности, или... или мы просто плохо знаем свою историю? И большевики вообще ничего особенного, никакого "своего пути" не выдумали, а использовали то, к чему Россия и так шла, и то, что любая власть сделала бы на их месте? И советский путь - просто неизбежный путь России в то время, с Советами или без, с товарищем Сталиным или императором Вячеславом?"

- Здесь теперь один район - Заречный, - пояснила Таня, - объединили Привокзальную, Полесскую, Полпинские выселки, Мальцовскую и Новую Постройку с Ветродуем. Фактически тут два поселка получается, но сделали один район, говорят, разрастется и сольется вместе. Особенно, если решат со штатсбаном, то точно сольется. Да и если не рядом с ним - вон Полпино как разрослось. Сразу после Великого Голода, по плану первой пятилетки там на месте фосфоритной мельницы большой завод построили, удобрения добывать прямо из недр. Вы читали, что Брянск уже захватил пятую часть российского рынка фосфорных удобрений?
- Кстати, а как правильно - Радица-Крыловка или Самара-Радица?
- Она и Радица-Крыловка, и Радица-Самара, и Радица Чугунная, и Радица Паровозная... Селятся люди у Радицы, а потом поселенья сливаются.

- Виктор Сергеевич? Не к нам?
Навстречу им спешил Доробейцев с толстым портфелем.
- Нет. Сегодня решил сделать паузу и пойти на пляж. А вы, я смотрю, по делам?
- Да. Не до пляжа. Предложение ваше в тот же день решили внедрять, прорисовали вариант с разными диаметрами оси. Не знаю, правда, как чехи к этому всему отнесутся.... Оказывается, у них тоже это бывает, но реже, они боксования почти не допускают.
- Знаете, - ответил Виктор, - меня терзают смутные сомнения, что Шкоде скоро будет не до автомотрис.
- Меня тоже. Скорее всего, к осени чехи отдадут Судеты, а потом вообще войдут в состав рейха, как когда-то были под австрияками. Тем более, государь император не возражает.
- Государь император не возражает? Ну да... разумеется, он не возражает. Так и должно быть.
"Государь император не возражает? Какого черта он не возражает? Это что, он считает, что это не наша сфера влияния? Что у них тут творится в империи?"
-... А потом они будут заняты тем, что долго будут выяснять с оккупационной администрацией, расширять ли выпуск своих танков или ставить на поток немецкие. Немецкие они производить не хотят, не накладываются они на отлаженную технологическую линию. Кстати, Шпеер поэтому и стал к Бежицкому паровозному присматриваться, тем более, рабочая сила у нас дешевле, чем в протекторате. Скорее всего, чехи на базе своего тридцать восьмого что-нибудь усовершенствованное сварганят, и на том сойдутся.
- Может быть. Какую-нибудь самоходку.
"...И назовут ее "Хетцер"..."
- Скорее всего. Это самое простое решение. Может, подсказать?
- Не надо! Они вас подставили - пусть сами думают. Да и поддерживать оккупационный режим...
- Ну, вообще-то у меня за время последней командировки к ним вообще такое впечатление сложилось, что ихние политики не даже и не против такой оккупации. Готов спорить - немцам подарят все вооружение, ничего не испортят, не уничтожат... оборонные заводы, гордость Европы - все, все оставят целенькое.
- Хм... здесь, пожалуй, я спорить с вами не рискну.
- Воевать за фюрера, правда, они не хотят, как и за австрияков не хотели, а вот оружие выпускать, ремонтировать, обслуживать в тылу - это запросто. Ладно, я побежал, а то скоро на Бежицу подойдет. Счастливо отдохнуть!

- Приятный человек, - отметила Краснокаменная, - и за границу ездит.
- Это точно. Мы тут с ним вчера чуть друг друга не посадили.
- Неужели? Как интересно...

Дорога на Соловьи спускалась в выемку к пойме. Справа, за забором некогда принадлежавшего Мальцову завода, поднимались строительные леса - возводили новый корпус. Из трубы котельной тянулся длинный хвост черного угольного дыма.
- А трубы-то как смолят, - посетовал Виктор, - и все это долетает до Бежицы и оседает в наших легких.
- Ну, это больше в лесу оседает. Места у нас просторные. А вообще премьер-министр скоро будет вводить новые нормы, чтобы фабриканты фильтры на трубы ставили, и на воду. И рубки леса будут упорядочивать. Говорят, это государю императору немецкие специалисты настояли делать, вроде как природные богатства у нас шибко портятся.
- С чего бы это они так беспокоились?
- Не знаю... Кстати, по инициативе партии этот сквер перед проходными недавно разбили и памятник Мальцову поставили.
В центре скверика на постаменте из черного гранита действительно стояла фигура с простертой в сторону завода рукой; Виктор хоть и заметил ее сразу, но машинально принял за памятник Ленину, хотя в этой реальности Ленин здесь стоять точно не мог.
- Партия увековечивает память успешных бизнесменов?
Таня с непосредственным удивлением взглянула на него большими круглыми Навкиными глазами; высоко подведенные брови, казалось, выскочили на середину лба.
- Это же один из основоположников экономики фачизма! И Губонин тоже, ему в парке памятник стоит, за "Иллюзионом"...
"Там, где сейчас памятник Пушкину"
- В честь Губонина еще Вокзальную переименовали и остановку у Паровозного. Хотели вообще всю Бежицу Губонинском назвать, но в Москве затерли. Говорят, на это много денег надо. А сейчас объявлен конкурс на памятник Тенишевой. Сначала хотели, чтобы был только ее бюст, но народ настоял, чтобы всю изваяли...

Виктор повернулся к Краснокаменной и взял ее за руку.
- Таня! Возможно, я слишком долго жил в другом мире... в мире фантастики и иллюзий... но объясните, ради бога, что такого Мальцов сделал для фачистов? Я это как-то упустил.
- Давайте только сойдем с середины дороги... лошадь пропустим.
Мимо них по пыли промчалась пустая телега в сторону берега, запряженная каурым жеребцом; правил телегой молодой пацан в картузе, стоя.
- Гоняют, как по шоссе... Так вот, насчет Мальцова... Вот тот принцип планового развития территорий, когда определяют места выгодного размещения фабрик и заводов, строят пути сообщения и связь, развивают города и поселки, строят жилье - это все пошло от Мальцовщины. Только он первоначально строил все на свои капиталы, на своей земле, а фачисты создают частно-государственные фонды, в которые каждый может вложить свой капитал, и эти фонды покупают землю и строят все - от заводов до больниц, школ, клубов, строят дороги, проводят радио... ну и так далее. Это называется соборное развитие. В соответствие с наукой и природными возможностями.
- И не разворовывают эти фонды?
- Ага. И на Колыму за вредительство с конфискацией. Весь аппарат под контролем у жандармерии, агент на агенте сидит и агентом погоняет. Копеечную взятку предложи - шарахаются, как от провокатора.
- А если крупную? Миллионов на двести?
- Хотите повторить подвиг Глинкина?
- Какого Глинкина?
- Ну, пару лет назад нашумевшее дело... Виктор Глинкин, тезка ваш, кстати, попал за что-то к начальнику в немилость, тот его выгонять собрался, а Глинкин к нему в кабинет - да и предложи взятку на сто пятьдесят миллионов. Начальник хлоп - и в обморок. Так и не откачали: сердце не выдержало. Думал, раз на такую сумму провокатора послали, значит, точно посадят. Двое детей без отца осталось.
- Печально.
- Сэ ля ви. Ну так вот, по кирпичику и сложилось. Мальцов - территориальное планирование, железные дороги - пятилетки, Губонин - градотворящие предприятия, что порождают жилые районы и общественную сферу, Тенишева - соединение деловых техпромфинпланов и общественного развития городов за счет предприятий. И в итоге получился...
"Социализм. И в итоге получается натуральный брежневский социализм. С комплексными планами промышленного и социального развития, соцкультбытом и жильем на балансе предприятий... Только механизм немного другой, больше свободы частнику, и... больше жандармов и репрессий. Потому как при частнике и коррупции больше. "
- ...И в итоге получилось то, к чему идет все человечество. Возьмите, скажем фюрер-принцип в Германии или то, что начал реализовывать в США президент Лонг. А национализация лейбористами энергосистем в Англии? Просто каждая страна идет со своими особенностями.
"Вот к этому идет все человечество? Ну да, если смотреть из тридцать восьмого... Демократии падают, даже Рузвельт не выдержал, стал переходным политиком, как Горбачев. Откуда здесь, сейчас, обывателю знать, что через полвека, ну, чуть побольше, основным путем человечества назовут свободу частной инициативы и демократию?"
- ...Вот и ставят им памятники. И, наверное, даже хорошо, что наша Брянщина дала России основоположников...
"А, может, здесь вообще не будут считать демократию основным путем человечества. Ведь, Альтеншлоссер, черт его возьми, в одном все-таки прав - обыватель, а их в обществе большинство, стремится жить, как все. Вот во всех странах нет либерального устройства, и обывателю нигде оно не будет нужно, потому что он хочет, чтобы как у всех... Что же это? Прямо тупик развития какой-то."
-...Тут все рекламируют японские зонтики от солнца, но я не беру - на речку надо просто нормально одеваться, чтобы была свободная одежда, и на голову что-нибудь с полями или кепку. Я смотрю, вы тоже предпочитаете одежду простую и свободную, а вот какую-нибудь кепочку от солнечного удара зря не завели.
- Можно сделать кепку из газеты. Правда, у меня мятая.
- У меня есть газеты, я в редакции прихватила старые. Газета на природе для многого может пригодится. Держите.
- Спасибо. Значит, складываем так... и так...
- Здорово! Милая кепочка, как немецкая. Знаете, потом покажете нашему художнику, он зарисует, как складывать. Для раздела полезных советов.
- Конечно.
- Думаю, это повысит тираж. В смысл, что газету будут брать и для кепочек.
- Потрясен вашим деловым подходом... Слушайте, я до сих пор не предложил поднести вашу сумку. Позволите?
- Конечно. Не смущайтесь, вы просто немного рассеяны. Кстати, а мне почему-то нравится, когда мужчина несколько рассеян.
- Это потому что вы энергичная и деловая.
- Вы начинаете говорить комплименты...

19. Берег юности.

Человек не может жить одной идеей о спасении человечества. Даже если это главный герой повести. Тем более, если его обдувает теплый, как парное молоко, ветерок, по обочинам дороги весело качают головами полевые цветы, над головой шумят ветвями многолетние деревья, а рядом, рука об руку, шагает красивая дама спортивного телосложения с карими глазами. Да, наконец-то, после стольких страниц и размышлений Виктор заметил, что у Татьяны глаза карие.
Дорога в пойме от вагонзавода к Соловьям шла через красивую дубовую рощу, впрочем, уже прореженную рубками. Виктор с грустью подумал, что уже к концу столетия от этой рощи будут лишь жалкие остатки. Пока же здесь на месте поближе к заводу, потихоньку валили величественные деревья, тут же распиливали в каких-то наскоро сколоченных сарайчиках и вывозили на телегах в сторону переезда. Сама дорога в пойме была гораздо прямее, чем ее застал Виктор, и даже во влажных местах отсыпана меловым щебнем.
Мост через Десну был деревянный и наплавной. Немного не дойдя до него, Татьяна потянула Виктора вправо.
- Сюда. Я знаю нормальное тихое место.
Виктор лишь приближенно представлял себе, где они идут. За прошедшие семьдесят лет пойма изменилась: что-то высохло, что-то заболотилось, где-то вырубили деревья, а где-то, напротив, сделали новые посадки, или просто вырос кустарник.
Они остановились на небольшой полянке у реки, где росла мягкая зеленая трава и порхали бабочки. Вид на реку закрывали кусты ивы, опустившие свои ветви прямо в воду; между кустами открывался неширокий проход к чистой заводи. От реки донесся запах свежести и водяной травы, где-то неподалеку плеснула крупная рыба.
- Здесь нормально можно сидеть и переодеваться после купания, с реки не видят. В такую погоду постоянно катаются...
Промолвив это, Таня расстегнула ремень и отстегнула лямки, чтобы вылезти ил пляжного комбинезона; затем стянула полосатую блузку.

Виктор раньше почему-то был убежден, что в тридцатые годы дамы всегда носили только закрытые купальники; на Татьяне же оказалось нечто похожее на послевоенные бикини. Сверху был светло-голубой лиф в виде двух крупных квадратов углами кверху; плавки же были прикрыты короткой декоративной юбочкой того же цвета.
- Не слишком шокирую? Это из того же итальянского журнала.
- Ничуть, - ответил Виктор, складывая рубашку и брюки, - думаю, этому фасону принадлежит будущее.
- Не вздумайте кому сказать. Завтра же вся губерния прибегут на речку в том же... А когда мы шли сюда, вы все время оглядывались, будто что-то искали или хотели что-то встретить знакомое. Вы раньше были здесь?
- Да и нет. Это место похоже на берег моей юности.
Ну не мог же Виктор сказать, что купался в Соловьях с подругой в студенческие годы сорок лет спустя! И даже ездил на занятия по военке сбрасывать в воду звенья понтонного моста. И точно так же жарко пекло солнце и порхали бабочки, а с реки манило прохладой.
Таня скинула шляпку и натянула белую резиновую купальную шапочку, чтобы не замочить волосы.
- Окунемся, пока не жарко, потом будем греться. Идите смело, тут нет коряг!
Она легко пробежала по проходу между кустами ивы и бросилась в воду, разбив массу солнечных зайчиков. Виктор бросился за ней; вода оказалась очень теплой, словно был конец июля. "Наверное, в мае стояли жаркие дни" - подумал он, "да и в заводи вода прогревается".
Он удивился и тому, насколько прозрачной оказалась деснянская вода, почти как в роднике; несмотря на то, что берег, у которого они купались, был илистый, вниз было прекрасно видно по крайней мере на метр, а, может быть и больше. В глубине плавали мальки и валялись раковины перловицы, и Виктор тут же подумал, что неплохо бы понырять здесь с маской.
"Еще одна бизнес-идея. Наладить производство масок, трубок, и ласт. Ножных и ручных. А там и до дайвинга дойти можно раньше Кусто..."
- Плывите ко мне! Вода, как парное молоко!
Сама по себе Десна показалась ему гораздо шире и полноводней, чем на его памяти - метров так семьдесят вширь. Теплый ветерок гнал легкую рябь. Чуть поодаль, по стремнине, туда и сюда проплывали лодки с катающимися парочками. Откуда-то неподалеку раздались сладкие, протяжные звуки "Записки", но пела, похоже, не Шульженко; через секунду из-за поворота показалась четырехместная лодка с двумя парочками и маленьким походным патефоном, который стоял на носу. Виктор понял, что привычка озвучивать природу автомобильной аудиотехникой у брянцев появилась намного раньше всеобщей автомобилизации. По приближении музыка стала разборчивее, и Виктор по голосу узнал Гитту Алпар, ту самую, которую он слышал в машине Альтеншлоссера в реальности-2.
"Ну да. Какой им смысл каверы заводить, если оригиналы свободно. Интересно, что же Шульженко исполняет? А медиаплейер у них впечатляет..."

Музыку перекрыл низкий гудок, Виктор оглянулся и чуть не хлебнул воды: по реке, мерно шлепая колесами, двигался речной трамвайчик с народом.
- Это на рынок из деревень крестьяне продукты везут, - подсказала плескавшаяся рядом Таня, - на поезде с мешками и корзинами не очень-то, а на мотрисе тем более.
- Тут пассажирское движение?
- Да, и грузовое тоже. От Брянской пристани идет пароход до Чернигова. А сейчас Болву расчищают, баржи таскать до Людинова. У-ух, здорово! - воскликнула она, когда их качнуло волной.
В небе Виктор увидел парящую чайку - легкую и свободную птицу, казалось, растворенную в сверкающем голубом сиянии.
- Что вы там увидели в небе? Самолет? Тут часто истребители летают. И транспортники. Иногда и с парашютом прыгают.
- Нет, не самолет. Чайку. Белую чайку в синеве неба.
- А, вижу. В ней много покоя, в ней много простора... Давайте ляжем на спину, и будем парить в воде, как чайки.
"Как тут чудесно", подумал Виктор, "и речка, и эти чайки, и пароход, и ивы, окунувшие свои косы в струящиеся воды. Здесь нужно устраивать профилакторий и возить народ из нашего времени, дышать чистым воздухом и купаться в фантастически чистой Десне".

- Ай! Помогите!
Виктор рванул к Краснокаменной, как только хватало сил, раскидывая брызги по сторонам.
- Что такое?
- Нога... судорога.
"В такой теплой воде? Никогда бы не ожидал"
- Держитесь за плечи. Только осторожно.
- Плыву к берегу. А у вас с собой есть иголка?
- Зачем?
- От судороги можно иголкой уколоть, чтобы прошло. Неприятно, но лучше, чем утонуть.
- Нет. А у вас?
- И у меня, как назло. В следующий раз надо будет взять. Не отпустило?
- Пока нет...

Работая руками, он дотянул до знакомого прохода между ивами; под ногами почувствовалось твердое дно.
- Ай! Не могу идти. Помогите, пожалуйста...
Виктор аккуратно перехватил Татьяну, взяв ее на руки; она крепко ухватилась за его шею.
- Никогда такого не было... наверное, оттого, что вчера весь день на ногах.
Стараясь не споткнуться, он аккуратно начал выходить из воды; ее лицо было совсем рядом, большие глаза смотрели прямо на него, ее губы были прямо против его губ, по плечам и шее стекали капли воды. Лицо ее не отражало страдания, напротив, казалось, что оно светилось затаенной радостью и предвкушением какого-то счастливого события, которое вот сейчас должно произойти. Он аккуратно уложил ее на холст, и в этот момент по ее телу пробежала легкая дрожь, но не от холода; он не заметил на теле ее "гусиной кожи".
- Все еще сводит?
- Да. Не отпустило.
Он взял ее руками за икру и слегка помял; мышца оказалась расслабленной.
- Так легче?
- Не знаю... Помассируйте еще...
- Надо сделать искусственное дыхание.
- Зачем? - удивилась она, но в этот момент Виктор нагнулся и припал к ее губам. Она застонала, пытаясь, что-то сказать, но тут же затихла и закрыла глаза.
- Что вы делаете... - произнесла она, когда он оторвался, чтобы перевести дух, - все прошло, и я не наглоталась тины... ах...
Виктор начал осыпать поцелуями ее обнаженную шею и плечи.
- Ну все, хватит же... не надо, пожалуйста... не надо...
Но она не сопротивлялась.

20. Тайна истории.

- Самое печальное, что я этого сама и хотела, - сказала Таня.
Она уже привела в порядок свой костюм, сменила купальную шапочку на пляжную шляпку, и подставляла себя солнечным лучам, испарявшим последние капли с ее кожи, не спеша потягивая откупоренное пиво и закусывая таранкой.
- Я просто мечтала, что кто-то вот так, без лишних слов и ухаживаний... Понимаешь, когда начинают долго и стандартно ухаживать, уговаривать, рассказывать о себе... по профессиональной привычке быстро распознаешь человека, он тебе раскрывается со всеми своими сторонами, всеми минусами, а у кого их нет, и в конце концов начинаешь думать, а зачем, и неужели вот с ним и придется... А так - теперь это уже неважно, что мы друг о друге узнаем. Странно, правда? - и она улыбнулась.
- Ничего странного.
- Все странное. Ты странный. Как будто жил в другом мире. Привычки столичные, а по женской линии словно вырос в деревне.
- А тут у нас разве не столица губернии?
- Брянск и Бежица большая-большая деревня. И не говори, что ты не слышал о теории "стакана воды".
- Слышал. Но не разделяю.
- Консерватор? Сколько же тебе? По виду вроде как еще не сорок.
- Так хорошо выгляжу?
- Юморист. В сорок у людей уже внуки вырастают. Средний срок жизни мужчин в России. Слушай, где ты прятался во время половой революции?
"У них тут еще и половая революция была? А у нас? Теория "стакана воды", нэповское болото, утром регистрировались, вечером разводились... Троцкий как-то выдал - очень много говорят о половом вопросе, записки на всех собраниях - с чего бы? Чего это они были все такие озабоченные? Как-то у нас этот кусок истории здорово вымарали."
- Ты же сама сказала. Я был консерватором.
- Ох, сомневаюсь я... И что же ты делал, когда при Республике брак объявили вольным союзом? Требовал закрыть общества "Долой стыд!" и бюро свободной любви? Собирал народ громить молодежные общины, где не только один суп на всех варили? Ты уже тогда считал, что это англичане гадят, как теперь церковь говорит? А, прости. Мне немного ударило в голову - счастье, пиво, река и солнце. Я должна была сразу понять - это была настоящая, сильная страсть, ты был выше павловских рефлексов. Не обиделся?
- Ничуть.
- Мне иногда надо выговориться, а особо не с кем. Только не о себе, о себе я рассказывать не хочу.
- Можешь о чем-нибудь другом.
- Например?
- Например? О Великом Голоде.
- А ты что, о нем не знаешь?
- Хотелось бы услышать твой взгляд. Почему он вдруг произошел, что из-за него стало.
- Не устраивает то, что везде написано? То, что Великий Голод устроила плутократия, чтобы извести народ на Руси и продать страну колонизаторам?
- То, что везде написано, всем известно.
- Но я же не историк.
- Это и хорошо. Ты единственная и неповторимая.
- Ну да, теперь ты будешь так говорить... Ладно, слушай.

- В юности я как-то познакомилась с работами Маркса, - начала она свой рассказ, - и пришла к выводу, что в России рабочий класс еще есть, хоть и не такой большой, а класса буржуазии, по сути дела, нет.
- Это как это? - спросил Виктор. - А все эти владельцы заводов, банков, малый бизнес, наконец - разве это не буржуазия?
- Ты, наверное, из Америки приехал?
- Почему из Америки? - удивился Виктор и тут же вспомнил, что в бериевском СССР в реальности-2 в нем тоже подозревали американца.
- Ты все время говоришь - "бизнес", вместо "предприятие", "дело" или "гешефт". Дельцы у тебя бизнесмены... я бы еще понимала, если бы ты называл их буржуями или капиталистами. А вместо "мелкий собственник" ты сказал "малый бизнес". Это калька с английского, small business.
- Ну правильно. Я же живу в мире книг. Читал английских авторов, например, Альфреда Маршалла.
- Богатство предполагает экономическое благородство? Это Англия, и у них другая буржуазия... Короче: буржуи у нас, конечно, есть, а вот буржуазии, как класса, не было и нет. Рабочие, они объединялись и выдвигали свои интересы. Я слышала, что здесь, в Бежице, еще в пятом году, рабочие взяли власть, установили Советы - практически как нынешний Собор - и стали вводить восьмичасовой рабочий день, бесплатное образование, медицину, пенсионное обеспечение... В общем то, что потом вводили фачисты. Причем тогда, в пятом, это все делали большевики. Фачисты ненавидят большевиков, а сами взяли в программу их же лозунги, но об этом запрещено писать и публично говорить. Поэтому про большевиков вы почти ничего нигде не прочтете. Разве где-нибудь в закрытых фондах жандармерии.
- Ясно. Спасибо, что предупредили.
- Ну, вот а буржуи у нас так и не смогли выдвинуть чего-то такого, чтобы отражало их всех общие интересы. Точнее, у них общий интерес - побольше нахапать, оттяпать не только у рабочего класса, но и друг у друга любой ценой, не смотря ни на законы, ни на веру, не говоря уже о совести или сочувствии. У них один лозунг - все поделить и переделить. Экспроприаторы.
- А как же братья Могилевцевы, Тенишева... тот же Мальцов?
- Разве они стали примером? Разве вокруг них объединились? И потом, это было до германской и смуты. А когда Колчак победил эсеров и стал премьер-министром...
"Эсеров? Почему эсеров? Как об этом расспросить? А может, об этом запрещено спрашивать? Черт, как сложно не в своем тоталитаризме."
-...То в имущий класс пришли уже другие люди. Те, что привыкли хватать добычу любым путем, вплоть до силы. Любым путем устранять соперника, любого, кто помешает. Короче, привыкли убивать и грабить, мошенничать и красть у своих же.
"Жаль, что про революцию она так мало. Хотя, может, опасно про нее говорить. А про нуворишей - это понятно."
- Во времена Республики взятки, продажность, казнокрадство, разные аферы достигли неслыханных при царе масштабов. Хотя все это просто, понятно и потому грустно. Все это пошло от гражданской войны. Гражданская война - это атмосфера преступных беззаконий, которые совершаются с обеих сторон, ибо ни у кого не остается иного средства, кроме прямого насилия и террора: больше ничего не действует. Отечества нет, веры нет, остаются петля или пуля. Любой произвол и насилие будут оправданы военной целесообразностью. Конечно, в этой атмосфере всплыли люди с откровенно преступной психологией. Так что еще во время войны у Колчака, да и вообще в белой армии расцвели террор, казнокрадство, хищения, взяточничество. Нет, вы не думайте, я не хочу оправдать красных или террор Троцкого, не знаю, было ли бы при них лучше, просто все вышло, как вышло. Иногда, правда, приходит в голову, не лучше ли, если бы большевики или эсеры все экспроприировали.
- Почему?
- Потому что при Республике все равно начался передел собственности. Экспроприировали казенную собственность, экспроприировали собственность друг друга. Закон не действовал, потому что был всеобщий подкуп. Точнее, вместо закона в России стал действовать воровской закон - воры, дельцы и продажные чиновники объединились в банды и воевали друг с другом, кому что достанется. В Москве тогда каждую ночь слышались очереди - сначала из переделанных "маузеров", потом стали закупать "томпсоны", "рейнметаллы", "беретты", еще "шмайссеры", которые тайно делали в Ижевске для Германии, а там дошло и до "федоровых", когда "папы" начали заказывать в Америке бронированные автомобили, такие как у чикагской мафии. Наивные... американская мафия была в ужасе от того, что происходило у нас. Бронебойные пули "федоровых" превращали эти машины в решето... и всех, кто там сидел. Я как-то сама видела место происшествия, была в толпе... из авто капала кровь на булыжник, под ногами гильзы, парил пробитый радиатор... попутно убили трех прохожих, оказавшихся рядом, случайно попали, они валялись на мостовой, потом их увезли... Слушай, открой вторую.
- С удовольствием.
- "Цедя сквозь фиксы отборным матом,
Деньги и власть берут с автоматом..."
- Маяковский, что ли?
- Ага. Потом то ли он застрелился, то ли его застрелили... А в Петербурге Пантелкин стал градоначальником.
- Пан... какой?
- Известный по кличке Ленька Пантелеев. Вроде Бонни и Клайда. Грабил богатых и раздавал добычу нищим, за взятки стал градоначальником, обложил все банки и крупных дельцов. Потом едет в трущобы, на часть хабара начинает милосердствовать - кому лечение оплатит или многодетной семье из подвала квартиру купит... Народ его любил за эти широкие жесты. Пока его машину не взорвали. Ну ты, наверное, слышал эту историю.
- В твоем исполнении - не слышал.
- В моем исполнении ничего нового. Я тогда собрала вещи и смотала из столицы в Бежицу, потому что на меня начал засматриваться один жиган из приезжих. Здесь автоматы были роскошью, всего пять банд их имело. Зато наганов и обрезов - как грязи. Плюс к тому - поулочные войны: Орловская, Базар, Центр, Кладбище, Городище и прочая. Но это все было цветочки, потому что ателье работало, сколько надо, там платили своему "папе", никто не трогал. А вот в тридцатом началось...
Она еще отхлебнула из новой бутылки.
- Недурно. Кто варит? Надо запомнить... Началось, вот на мой взгляд, от того, что деревня за двадцатые начала подниматься. Крепкие хозяйства появились, начали машины покупать, локомобили, тракторы - короче в один прекрасный день стало ясно, что земля и тут дает прибыль и хорошо бы ее заново поделить. А трактор покупать - это тебе не у соседа на корову занять, это банковская ссуда нужна - ну вот, банки сперва надавали ссуд, потом начали отбирать землю и урожай за долги. Банки на этой земле агрофабрики хотели строить, чтобы крестьянин жил в городке, как рабочий, без своего хозяйства, и хозяин, если хочет - уволит. Ну, у бедняков взять нечего, у них и так своей земли не было, а вот у кулаков, середняков - по ним ударило.
"Потрясающе. Капиталистическое раскулачивание середняка и раскрестьянивание. В условиях демократического государства. С капиталистическими совхозами. Ошизеть. Чего-то наши демократы о такой альтернативе сталинизму никогда не писали."
- Плюс к тому самозахваты начались, подкупали земских чиновников, чтобы те оформляли им собственность на крестьянскую землю, как на свободную, и потом выселяли крестьян. Тут и пошло. Резали скот, урожай прятали, трактора жгли и портили - все равно отбирают. Хлеб в ямах гнил. Сразу в магазинах на все дикие цены, продуктов не купить, за буханку хлеба последнюю рубашку с человека сымут. Потом и этого не стало. Дума законы приняла за укрывательство и порчу хлеба и других продуктов, крестьян арестовывали, сажать некуда, за городом строили лагеря для них, как для военнопленных, в Сибирь высылали. Арестованных тоже кормить нечем было, они в лагере пухли с голоду и мерли. Запасы муки и зерна в городе кончились, на базаре одни шмутки несут, с себя продавать, спекулянты все остатки скупили и держали, когда подорожает.
"Так. Пассивный протест против разорения дестабилизировал рынок, а спекулянты его добили и создали голод. Хотя продукты еще оставались".
- Самое страшное было в том, что никто не знал, когда это кончится. Телеги с гробами, просто с мертвыми под рогожей... это надо видеть, то, что осталось от людей, они иссохли, оставались кости, черепа, обтянутые кожей... по ним уже никто не рыдал, сил не было... в нашем доме полиция взяла одну женщину, она сошла с ума и ела собственных детей... другие сумасшедшие бродили по улицам и кричали про конец света, я и думала, что наступил конец света... Потом я узнала, что народ пошел на Москву. В Бежицу пришли фачисты, они тогда ходили в черных кожанках, с черно-желто-белой повязкой на рукаве, армия их поддержала, брянские пехотные, казачий полк, бронепоезда. Поставили охрану у магазинов, раздали госкарточки, по ним выдавали хлеб. На каких-то складах его нашли, его спекулянты прятали. Народ подыхал, а они ждали, когда еще подорожает! Спекулянтов судили особым трибуналом и за городом расстреливали. Сразу же вышел декрет о земле, что отнятое мужикам возвращают, чтоб зерно не прятали. Был сделан принудительный заем у богатых, чтобы купить посевной материал, сельхозтехнику, стали создавать казенные машинные станции для крестьян, доступные кредиты выдали для создания товариществ, чтобы, значит, поля под трактора объединяли. Колчак сбежал, Думу фачисты разогнали, ввели новую конституцию, по которой в России восстанавливается монархия, правительство подчинено государю императору, а вместо Думы ввели Всероссийский Собор...
- А бандитов?
- Бандитов прихлопнули в несколько суток. Полиция же все знала, кто, чего, где... Надо было лишь сверху дать команду. Новенькие автоматы Шмайссера на складах казачьего полка лежали, еще в заводской смазке, только выдать - и по адресам... Кстати, зачем я это рассказываю? Это же все известно.
- Таня, а ты не пробовала написать об этом? Хотя бы в стол, для потомков. У тебя хороший слог.
- Зачем писать в стол? Так никто не делает. Писать надо то, что напечатают... В общем, потихоньку наладилось. Правда, в ряды самих фачистов набрались предатели. Хотели устроить заговор против императора, всячески искажали его политику и вредили. Генриха Трибельта помнишь?
- Трибельта?
- Ну да.
- Честно говоря, не припоминаю.
- Ха, шутишь... Шеф всех жандармов... Так вот в прошлом году его разоблачили. Оказывается, создал сеть заговорщиков, которая фабриковала дела и выбивала пытками признания, чтобы настроить народ против власти. Судили его открытым судом, все признал, каялся. Но его все равно казнили - слишком уж много крови на нем. Теперь меньше забирают, и в основном среди тех, кто при фачистах выдвинулся.
- То-есть своих?
- Ну а ты думал? Откуда после двадцатых честных людей-то во власть найти? Все проворовались сверху донизу, все привыкли закон, как щедринский градоначальник, под себя подкладывать. Вот теперь и чистят, и правильно делают.

"... И правильно делают... Похоже, что она говорит это совершенно искренне. И вообще, что я ношусь по этой реальности с идеей демократии, как Асунта с пистолетом1? Здесь другая реальность. Прогадила их верхушка свою демократию начисто. А для народа вообще никакой демократии и не было, что при республиканском Колчаке он ни черта не решал, что при императоре Владиславе."

- Слушай, а у тебя никаких странных фантазий не бывает? Я смотрю, что от исторической лекции ты смотришь на меня с таким восхищением, будто я тут станцевала танец живота.
- Нет. Просто ты такой свидетель великой истории...
- Каждый из нас свидетель великой истории. Тебе не жарко? Может, пора окунуться?

Примечания.

1.По-видимому, Виктор имеет в виду Ассунту Патанэ, героиню фильма "Девушка с пистолетом" (в советском прокате - "Не промахнись, Асунта!"), которая приехала из Сицилии в Англию совершить месть по понятиям. Кстати, Ассунту играет Моника Витти, которая в рыжем парике похожа на раннюю Пугачеву. Или наоборот.

Главы 21-28.

21. Грехопадение на лоне природы.

В этот момент кусты с другой стороны раздвинулись, и из них на полянку вышла компания из трех пацанов лет примерно до двадцати пяти и пары девчонок. Они шли нагрузившись сумками с пивом и продуктами, на шее одного из них болталась гитара, а на другом висел продолговатый футляр походного патефона, а в руках была коробка для пластинок. Виктор невольно подметил, что платья у девчонок, в отличие от общего мейнстрима, расширялись снизу колоколом, и отнес это на счет того, что это наряд для пляжа или пикника. Гулять по лесу или прыгать через ручей в длинной узкой юбке, согласитесь, неудобно. Пацаны же выделялись тем, что были в укороченных, чуть ниже колена, широких штанах. Кажется, это тоже было что-то туристское или спортивное и называлось "никер-бокер".
- Сэмэн! - протянул один из них, в кепке набекрень и жующий травинку, - а наше место, кажись, заняли.
- Извините, - заявила, приблизившись к Татьяне и Виктору одна из девчонок, худенькая, темноволосая и с короткой прической - но мы все время отдыхаем на этой поляне.
"М-да", подумал Виктор, "а так хорошо день начинался". Физический перевес был явно на стороне молодежной сборной.
- Не извиняю, - отрезала Татьяна, - а где свидетельство, что это ваша поляна? Вы здесь бутылку с запиской закапывали, что это ваше место?
- Толик, - вступила вторая, круглолицая, - я же говорила, что поляну надо пометить.
Было похоже, что дерзкая атака Краснокаменной внесла в команду противника замешательство.
- Кстати, поляна большая, - констатировал Виктор, - и вы нам не помешаете.
- Ну, как вам объяснить... - замялась худенькая.
- Мы здесь занимаемся грехопадением, - пробасил тот, которого звали Толиком, и который нес патефон с пластинками.
- С этим уолкменом?
- С чем?
- Я имею в виду этот прообраз кассетного плейера, что висит у вас на боку.
- Отцы, это же писатель Еремин и фотокорша из "Губернского", - сказал Семен, веснушчатый, светловолосый и нагруженный гитарой и сумками парень, - может, пусть остаются? Десна велика, как мир.
- Так просто взять и уйти? Пусть хоть выкуп заплатят.
- Точно. Пусть споют хорошую песню.
- Идет, - согласилась Татьяна, - чего-то после нынешнего утра я чувствую, что для полного счастья надо спеть. Гитару давайте.
- Только такую, знаете...
- Чтобы душа развернулась и обратно свернулась? - процитировал Виктор нетленные слова Попандопуло из "Свадьбы в Малиновке".
- Именно.
- Так точно сказать мог только писатель.
- Ну, вам еще и такую... этакую... - поморщилась Татьяна.
- Слушай, - предложил Виктор, - давай я спою, а ты саккомпанируешь. Я знаю некоторые хиты, которые до этой рощи еще не дошли.
- Например?
- Например. Итак, слушайте сюда. Народная русская песня "Клен".
- У, народная...
- Толян, помолчи.
- Галочка, ради тебя я готов онеметь, как пирамида Хеопса.
- Значит, народная песня "Клен", музыка Юрия Акулова, слова Леонтия Шишко...
- А как это - народная и авторы? - не выдержал Семен.
- Это так же как ты Палкин, а не вон кто.
- Софочка, молчу...

Виктор повернулся к Татьяне.
- Значит, вступление примерно такое, как волны на берег накатывают. Загадочное. Тамс, та-та, тайра-ту...
- Будет тебе загадочное...
Она взяла знаменитые четыре первые ноты практически, как у "Синей Птицы". Виктору не осталось ничего, как воспользоваться случаем и вступить:
- Там где клен шумит
Над речной волной,
Говорили мы
О любви-и с то-обой...

Виктор ожидал, что этот нетленный суперхит семидесятых молодежи понравится, но не ожидал, что настолько. Ватага буквально разинула рты.
- И вместе! "А любовь, как со-он, а любовь, как со-он..."

- Паша, да чтоб я помер! - заорал Толян, когда последний аккорд замолк. - Отцы! Это же блюз! Наш русский блюз! Я так и слышу - фаро-фаро-фа... фаро фаро-фа! Это же надо Ляле Червонной в "Медведь"! Публика будет рыдать и сыпать червонцы!
- На условии - Ляля Червонная и наша банда!
- А ты не размечтался, чтобы сама Ляля Червонная и какой-то "Десна-банд"?
- Какой-то? Да с этим номером это великий "Десна-банд"! Да у меня в столице есть знакомая артистка, Пугачева, я сегодня же телеграфирую...
- И что твоя Пугачева? Она всего в одной звуковой фильме и снялась. Лучший вокал столицы, что ли?
- А что, Шульженко лучший вокал столицы? Важно, как поет! Каким чувством!
"Или у меня крыша едет, или... А, ну да, это же не та Пугачева. Это та, которая пела в "Острове сокровищ". И, кстати, песня стала суперхитом."
- Мальчики, вы бы хоть гостей пивом угостили.
- Мать, ты права, как никогда! Извините нас, пожалуйста. Не желаете ли от нашего стола?
- Желаем, - ответила Краснокаменная, - мы не гордые.
- Послушайте, а у вас нет еще чего-нибудь такого, неизбитого?
- Есть. Например, романс неизвестного автора. Говорят, что неизданный Есенин, но литературоведы пока по этому поводу молчат...

Песня "Помню, помню, мальчик я босой" тоже оказалась хитом всех времен и народов. Творческие личности записывали слова на обрывках газеты и подбирали ноты.

- Ну вот, - констатировала Татьяна, в которой снова заговорил корреспондент, - оказывается, поляны для всех вполне достаточно. А что это за грехопадение, которым вы собирались заняться? Это только пиво или больше? Идет ли оно под горчицу или томатную пасту? И можем ли мы почерпнуть из него что-нибудь нового и для себя?
- Не знаю, - ответила Софочка, - для вас это, наверное, новое. Толик, верно, лучше объяснит.
- Да, Толик, расскажите. И обязательно ли для этого гитара и патефон.
- Патефон обязательно. Дело в том, что мы тут собираемся для танцев, которые церковь объявляет вызывающими, а музыку - вульгарной.
- А можно хотя бы послушать? - заинтересовался Виктор, подозревая, что речь идет о стиле, ставшем в реальности-2 мейнстримом советской молодежи пятидесятых.
- Пожалуйста, - он порылся в коробке пластинок, - вот кое-что свеженькое. Лари Клинтон и Би Вейн.
Поляну огласили звуки "Swing Lightly". Молодежь жадно навострила уши. Галочка даже закрыла глаза, приоткрыла рот и шевелила губами, делая какие-то движения руками в такт.
- Ну что, - заключил Виктор, - вещь миленькая, по нонешним временам даже кайфовая. Драйв есть. Можно оттянуться.
- Что-что есть?
- Драйв. Ну, заводная.
- А оттянуться - это как?
- Оттянуться - значит оторваться. Ну, если мы сейчас будем под это танцевать чего-нибудь типа, ээ... джайва там, это значит, мы оттягиваемся. А если до упаду танцуем, это оттяг по полной.
- А "кайфовая"?
- Чуваки, - произнес Виктор, с трудом сохраняя серьезное выражение лица, - кайф это кайф. Его ловить надо. Короче, кайф - это балдеж. Это улет. Мы тут сейчас кайфуем. Потому что музыка клевая.
- Так вы что - тоже...
- Ну, я, конечно, не такой продвинутый, как наш диджей Анатолий, но психологических барьеров с поколением тридцатых у меня нет.
- Вот... А церковь, понимаете, считает, что вот этот свинг - вульгарно.
- Ну, насколько я понимаю в английском, там девушка поет, как ей хорошо танцевать с парнем, и больше ничего. Может, церковь имеет в виду другие, по-настоящему вульгарные свинговые вещи?
- А какие?
- Да вот я, например, знаю один свинг. Слышал от знакомого моряка дальнего плавания.
- А показать можете?
- Ну, если для того, чтобы показать, что действительно бывает вульгарный свинг и запреты имеют причины...
- Просим! Просим!
"Сейчас мы им запустим вируса в систему".
- Значит, "Песня о морском дьяволе". Музыка Андрея Петрова, слова Сергея Фогельсона...
- О! Уже многое объясняет!
- Так. Мотивчик примерно, как у "Swing Lightly", только добавить вульгарности и упадочности. Чтобы звучало вызывающе и было пронизано духом разложения заокеанской культуры. Лап-па да-ба, лап-па да-ба, йяп-туда, лап-па да-ба, лап-па да-ба, йяп-туда... Вот так примерно. Да, вообще-то это должна петь женщина, но поскольку никто не знает...
- Ничего! Вот Шульженко мужские песни поет.
- Ну тогда - о, йес, бичел, хей! "Нам бы, нам бы, нам бы всем на дно..."

Это сейчас диджею надо из себя вывернуться, чтобы завести народ. Плюс светомузыка, пиротехника, и всякая фигня. Здесь публика завелась с полоборота.
- Эй, моряк!
Ты слишком долго плава-ал!
- орали хором все пять пришельцев; Сеня подхватил Галочку, а Паша - Софочку, и они устроили танцы перед эстрадой. Судя по всему, они сбацали джиттербаг. Виктор понял, что версия с пляжным покроем была ошибочной; в узких платьях это станцевать было бы просто невозможно.

- Отцы, нынче просто праздник какой-то. Немедленно пишем у Туманяна эту вещь на говорящую бумагу.
- Сенечка! Это же грех!
- Чтобы хорошо покаяться, надо хорошо согрешить. Поставим пудовую свечку в соборе. От каждого. Зато же не торчать каждый день на Рождественской горке. Никакого целлулоида. Только аппарат Скворцова.
- Запись на ленте - дорого. И проигрывателей в городе раз, два - и обчелся.
- Слушай сюда, ибо говорю дело. Зато чистые копии. Вот в чем цимес. Рассылаем по студиям рулончики и с них будут резать целлулоид для патефонов.
"Процесс пошел..."
- Смотрите, какой самолет большой!
До этого в реальности-3 Виктор не раз слышал в Бежице стрекот и гул в небе, но никак на него не реагировал. По привычке. В Бордовичах был аэродром ДОСААФ, и в небе часто стрекотали спортивные "Яки", "кукурузники", а когда-то и "Моравы"; из памяти еще не выветрилось, как летали самолеты и вертолеты в Старый Аэропорт. В голову как-то не приходило, что здесь по воздуху будет летать совсем не то, что у нас.
А зря.
То, что пролетело над ними, показалось Виктору на первый взгляд огромным, хотя он тут же понял, что самолет просто низко летел, заходя на посадку в район Старого Аэропорта. Крупные угловатые крылья в форме трапеции, и какие-то необычно ребристые, с незнакомыми ему опознавательными знаками в виде колец, длинный, тоже ребристый, похожий на лодку-плоскодонку фюзеляж, и наконец, огромные колеса неубирающегося шасси с лаптями-обтекателями, как на грузовых вертолетах Миля, создавали впечатление чего-то нереального, будто в реальность импортировали кусок американского ретрофильма по мотивам комиксов. Четыре мотора рвали воздух. Как эта штука может держаться в воздухе - это Виктора удивляло гораздо больше, чем если бы над их головами промчался "Сухой-Суперджет-100" или даже над гладью Десны пролетел легендарный экраноплан "Каспийский монстр". Глазу современного человека достаточно привычно, что то, что хорошо зализано и имеет реактивные движки, умеет летать. Увиденное же теперь больше напоминало склад со стенами и крышей из профнастила, или же гараж-ракушку, и следовательно, летать не могло. Так что воздушный корабль в равной степени казался чудом как для спутников Виктора, так и для него самого.

- Пассажирский полетел. Окраска серебристая. А военный - зеленый и голубой.
- Кто-то из начальства прилетел?
- Вряд ли. Тогда бы прислали "Беркут", двухмоторный скоростной. А это тяжелый. Такие обычно из Москвы в Крым летают.
- Может, на вынужденную пошел? Горючее кончилось или что отказало?
- Может. Хотя не похоже.
- А представляете, когда-нибудь из Брянска в Москву каждый день пассажирские самолеты летать будут. Всего полтора часа - и там.
"Так, еще тема для рассказа..."

В Бежицу возвращались уже одной компанией. По вагону мотрисы разносилось:
- Кондуктор не спешит, кондуктор понима-ает,
Что с девушкою я пра-ащаюсь навсегда!

22. Бриллиантовый дождь.

После утреннего купания Таня отправилась обедать к себе в коммуну, а Виктор отобедал в американской диетке и заглянул в редакцию.
В конверте с гонораром он снова обнаружил семьдесят рублей (что обрадовало) и записочку с заказом написать продолжение, подробнее раскрыв такие темы, как выбор типа двигателя для танков будущего, перспективные методы изготовления резинометаллических гусениц, рациональные углы наклона лобовой брони и целесообразность устройства заманов на башне, наиболее надежный тип подвески, целесообразность оснащения танка огнеметом и прочие вещи, из которых следовало, что фантастику дальнего прицела давали ознакомиться военспецам и конструкторам. В конце просили высказать мнение о танках и противотанковом вооружении Страны Восходящего Солнца, и из этого Виктор уже сделал вывод, что конфликт в районе озере Хасан и в этой реальности через месяц вероятен.
Отступать было некуда. Тем более, было жалко наших. Погибать-то они будут под Хасаном за Родину, а не за какого-то владыку или строй. Прав был Ковальчук из реальности-2: мы виноваты перед миром тем, что мы есть и своего кровного не отдаем, а значит, в стороне от защиты родной страны стоять нельзя, будь там хоть КПСС, хоть Партия Святой Руси или еще какая, а Россия у нас одна.

Изнывавшая от послеобеденной жары Анфиса любезно презентовала ему сегодняшний номер "Губвестника", и он, чтобы не терять времени, тут же устроился на стуле, чтобы прочесть. На первой странице ему бросился в глаза заголовок: "О идеях вредительских и ошибочных". Из соображений ОБЖ он начал именно с нее. Чтобы ненароком не высказать чего-то вредительское или хотя бы ошибочное.
В отличие от подобных публикаций сусловского периода, редакционная статья оказалась довольно невнятной, и имела кучу недоговоренностей. То-есть понять ее полностью мог человек, который уже хорошо разбирался, что же в этой версии тридцать восьмого верное и наоборот.
Начиналась статья с критики троцкизма вообще, Троцкого в частности и, чего Виктор не ожидал - стародавнего лозунга Троцкого о Соединенных Штатах Европы, с которым он носился еще в гражданскую. Надо сказать, что об этом лозунге Виктор слышал еще в своей реальности и в советское время, когда в вузе проходили работу Ленина об этом лозунге - работу, из которой он, Виктор, честно говоря, тоже не понял, чего такого в этом лозунге и зачем учить что-то про него в шестьдесят лет Советской власти. Здесь же в статье было подчеркнуто, что Троцкий хотел превратить Россию в один из штатов этих Соединенных Штатов Европы, в результате чего она, Россия, свою самостоятельность теряла, и за нее решали бы европарламент, европравительство и европрезидент, евровалюта бы контролировалась евробанкирами и так далее. "Вот где собака порылась!" - подумал про себя Виктор. Замысел Троцкого ему стал вроде ясен, но к чему мусолить эти идеи в жасминной империи, было понятней не более, чем кампания критики Конфуция и Линь Бяо в Китае семидесятых.
Дальше шли какие-то неконкретные выпады в адрес неких "перекрасившихся троцкистов-комиссаров и их приспешников, которые прячутся под личиной радетелей за народные интересы". Это переваривалось еще сложнее, потому что никакого признака, как распознать под личиной радетеля коварного троцкиста-комиссара, напрямую не давалось. По умолчанию оставалось, что отличительный признак как-то связан с лозунгом Соединенных Штатов Европы. Правда, Виктор, не слышал, чтобы при нем кто-то за это агитировал... но если троцкисты "под личиной", то агитировать и не будут... а вообще при желании под это любого можно подвести. И как же они разбираются? А может, как у нас, и не очень разбираются?
"Думай, думай. От этого, может, твоя жизнь зависит. Ищи, как они тут определяют, кому с цаком в носу ходить."
Еще в этой части клеймили какого-то Парвуса, о котором Виктор по советскому курсу истории партии вообще ничего не знал, а после реформы особо свою историю изучать некогда было - больше приходилось выживать и искать заработки. А тут он какая-то важная фигура в истории, хоть и в плохих парнях.
Третья часть вообще была набором заклинаний. "Не все отдают себе ясный отчет", "требует беспощадной борьбы", "недопустимо либеральное отношение" и прочее. Короче, часть эту можно было выразить в паре слов: "выплюнь каку".

Все это можно было бы назвать пустой заумью, если бы - и Виктор достаточно отчетливо это чувствовал - от этого не зависела его дальнейшая судьба.
"Как не попасть под лошадь - это понятно", думал он, "надо ворон не ловить. А как не попасть под это? Короче, есть зашифрованное предупреждение, и надо успеть его разгадать. А для этого лучше пройтись, чтобы больше кислорода к голове приливало."

На улице, несмотря на склонявшееся солце, продолжало печь и парить. Откуда-то со стороны Бежич ползли тяжелые тучи, увенчанные сияющими белыми шапками. Погромыхивало.
"Наверное, гроза будет. Еще одна важная вещь - зонтик. Хотя большинство народу почему-то без него."
Он только успел дойти до Почты, как внезапно налетевший ветер поднял, закрутил и бросил в лицо ему дорожную пыль. Сверху на асфальт упали первые тяжелые капли, расплываясь темными кляксами. Запахло какой-то особенной свежестью, которая чувствуется лишь при приближении дождя.
Недолго думая, он завернул налево, на ступени широкого подъезда почтамта, под крышу. Какая-то дама с маленькой девочкой, шедшая ему навстречу из почтового отделения, остановилась и глянула на небо.
- Пошли обратно, Катя. Переждем. Видишь, дождь собирается, а мы без зонтика.
- А мы успеем к тете Зине?
- Конечно успеем. Пошли в зал.
- Там душно... Я хочу тут посмотреть.
- Здесь забрызгает. Пошли, я дам перо, на испорченном бланке порисуешь.
Капли летели чаще, асфальт быстро потемнел, дождь зашумел в литве молодых деревьев, застучал по карнизам. В подъезд бросились застигнутые врасплох прохожие. В доме напротив, полосатом, как будто его строили для рекламы "Билайна", домохозяйки кинулись собирать белье с веревок на балконах в большие темно-синие эмалированные тазы. Ударил гром; несколько женщин и даже пожилых мужчин перекрестилось. По улице промчалась пролетка; возница, видимо, стремился быстрее свернуть куда нибудь под арку большого доходного дома. Вскоре перед Виктором зашумела стена льющейся с небес воды, и только стоящие впереди люди, нашедшие здесь временное убежище от веселой летней стихии, прикрывали его от брызг. Асфальт весь, словно оспинами, покрылся фонтанчиками от хлещущих струй; на нем взбухли лужицы и зазмеились, потекли к обочинам, сливаясь в бурные порожистые потоки, ручейки, увлекая с собой сорванные ветром листья и всякий легкий мусор. На полосатом доме пятнами потемнела штукатурка; на одном из балконов хлопала мокрая неснятая кем-то простыня. Ветер донес в подъезд брызги, и, откуда-то - запах липы. "Не рано ли?" - подумал Виктор, и предположил, что это тоже результат ранней весны и жаркого мая. Этот запах напомнил ему детство и полные солнцечных зайчиков лужи на асфальте тротуара на Институтской перед Старым Корпусом, который представал тогда в его воображении загадочным замком.

Фотовспышкой блеснула молния и тут же резко ударил гром - где-то рядом, прорезав время пронзительным треском, раскатившись стуком бревен по окраинам. Возле Виктора крестились, но не все, примерно половина, и без видимого страха, как-то больше по привычке - ну, как стучат по деревяшке или плюют через левое плечо. "Ага, общество тут не так однородно" - с радостью подумал он; это давало ему какую-то возможность маневра при незнании того или иного местного обычая.
Струи дождя чуть притихли, и тут яркий желтоватый луч выглянувшего из-под края облака солнца озарил подъезд. Дождик стал слепым, раздробился на миллионы бриллиантовых капель, осыпавших дорогу, ожившие деревца, афишную тумбу и газетный киоск. В такие минуты, наверное, и рождались заменитые риффы Бенни Гудмена.
- Вот молодые-то! Совсем головы нет! - воскликнула стоявшая у стелянных дверей старушка.
Виктор повернул голову, и заметил идущую под бриллиантовым дождем девушку лет шестнадцати; она шла быстро, босиком, держа в руках туфли, в облепившей тело одежде, а возле ехал на велосипеде парень, держа в левой руке над ее головой черный и, в общем-то имевший уже скорее символическое значение черный зонтик с желтой деревянной ручкой. Оба были мокрыми и счастливыми.
- Вот ведь, глядите-ка! И не боятся никого! А все от радио, от дальновизера этого. Все тарелки себе понаставили, некогда в храм божий сходить...

Дождь затихал, откатываясь в сторону Фокино. Люди начали выходить из своего укрытия. Виктор выглянул наружу: над крестом деревянной церкви у вокзала висела радуга на фоне сине-лиловой тучи. Воздух был промыт и легок; асфальт сиял, парил под солнечными лучами, и возле луж, щебеча, трепыхались воробьи. Во дворе доходного дома рядом с почтой, сняв сандалеты и закатав штаны до колен, носились пацаны, и кто-то запускал по образовавшемуся под окнами озеру трехмачтовый парусник из дощечки. Из одной из открытых форточек, споря с репродукторами на Губернской, нагловато доносился "Блюз Сан-Луи" в свинговой обработке. Жизнь продолжалась.

"Вернемся к нашим баранам. Соединенные Штаты Европы... Какие сейчас, к черту, Соединенные Штаты Европы? Сейчас Европу Гитлер объединяет. Стоп. Значит, должно быть прогерманское лобби, которое проводит политику перехода России в этот самый соединенный рейх... ну, скажем, в качестве протектората. А чтобы не разругаться со стратегическим инвестором, с этим борются под видом наездов на Троцкого. Абсурд? Нет, почему, даже логично. Неясно, кто такой Парвус. Ладно, черт с ним, будем считать, что это тоже типа Троцкого... а остальное сейчас не так важно. Достаточно, чтобы безопасно дойти до квартиры и начать продолжение про порядок в танковых войсках."
Внезапно его поразило, до чего же раскритикованные в статье взгляды давно уже покойного в его реальности Троцкого совпадали с тем, что он слышал в конце восьмидесятых. "Только под кровлей демократически-объединенной Европы, освобожденной от государственно-таможенных перегородок, возможно национально-культурное существование и развитие, освобожденное от национально-экономических антагонизмов, на основе действительного самоопределения..." Ну да, кровля, крыша... под крышей дома твоего... "Общеевропейский дом", дадуда-дуда.
Так-так, а еще чего там Троцкий наговорил больше радио? Где статья-то? "Само собою разумеется, что Соединенные Штаты Европы станут лишь одной из двух осей мировой организации хозяйства. Другой осью явятся Соединенные Штаты Америки."
"Так он чего - из будущего?" - мелькнуло в голове у Виктора. "Откуда он знает о нынешней геополитике? Или... Или нынешняя геополитика - реализация идей Троцкого?"
Он пробежался дальше по строкам того, что четверть часа отвергал его мозг ввиду туманности содержания.
"...Победоносный немецкий пролетариат, в кредит под будущие продукты питания и сырья, будет снабжать советскую Россию не только машинами, готовыми фабричными изделиями, но и десятками тысяч высококвалифицированных рабочих, техников и организаторов..."
"Ну так это же просто мечта начала реформ", подумал Виктор, "что под наше сырье придут добрые дяди иностранные инвесторы, наполнят прилавки товарами и построят нам теплый уютный капитализм. А что своими силами можем что-то построить - не верили. И Троцкий, судя по статье, не верил. А кто верил? Наверное, Сталин, он же все время напирал на то, чтобы развиваться самостоятельно. Как у нас в перестройку писали? "Политика автаркии проводилась и в СССР сталинским руководством.". Вот. И потому Сталин и Троцкий не могли не стать врагами."

Он остановился на углу, и посмотрел, не едет ли кто-нибудь, чтобы перейти дорогу. Машин и лошадей мало - это плюс. И проезжая часть поуже. А вот нет ни светофоров, ни "зебры" - это минус. Да и с тормозами и опытом вождения здесь наверняка плоховато. Он улучил момент и пошел на другую сторону.
"Сталин с Троцким - враги навек... ха, складно. А вот с какого это бодуна в девяносто первом в основном сталинистов клеймили? Их же почти не было к тому времени, настоящих сталинистов-то. А шуму было, как будто всерьез вот сейчас культ личности будут воскрешать и всех в лагеря отправят. Просто пугали? Или..."
В это время он заметил идущий со стороны Бежицкой двухэтажный "бюссинг" и, ускорив шаг, поспешил дойти до тротуара.
"Или... или всех, кто не спешил в "общеевропейский дом", надо было обозвать сталинистами, потому что их противниками были - кто? Троцкисты? Это что, в нашей реальности до сих пор идут разборки между сталинистами и троцкистами?"

В заходящих лучах солнца меч князя Романа весело поблескивал; казалось, что бородатый князь, прищурившись, высматривает, на кого его опустить.

23. Брянск - это рынок.

На следующий день Виктору захотелось куда-нибудь смотать, так, чтобы не думать об истории, политике, нашей и ненашей реальности. Надоело разгадывать загадки. Большинство здесь ухитряются просто жить. Работают, влюбляются, на рынок ходят. А, вот что: надо на брянский рынок съездить посмотреть.
С "редакционным заданием" Виктор разобрался еще вчера, проведя весь вечер за пишущей машинкой и лихорадочно вспоминая, что же в годы после реформы всплыло по опыту Великой Отечественной.
"Да, не забыть бы заодно указать, что пулемет и люк механика-водителя в лобовом листе ослабляют броневую защиту. Люк желательно наверх, и смотреть через перископ, а пулемет - ну его вообще, достаточно спаренного с орудием. А вот зенитный крупнокалиберный надо обязательно. Топливные баки - в моторное отделение, в корму, изолировать. Движок бы еще маленький для подзарядки батарей, чтобы моторесурс основного не гонять. Мелочь вроде, а на число исправных танков влияет..."
Он застучал по ремингтоновской клаве. Не самая удобная клава, конечно - хорошо, что хоть раздельными не избалован, а то пришлось бы переучиваться. Зато кофе можно проливать сколько угодно, и даже роллтон. Все равно все через нее провалится.
"Так, надо бы и о проблемах союзничков рассказать. Вот Матильды непригодны для лесов и болот. Всякая хрень за фальшборт забивается, ходовую заклинивает. А зимой у гусянок плохое сцепление. Так что, если в этой реальности на нас англичане полезут, и они не дураки, то эти Матильды они будут скорее применять где-нибудь в степях и пустынях Средней Азии..."

Недаром среди геймеров стали так популярны хорошие сейвы.

С утра погода была не жаркой, небо затянула высокая дымка. Виктор уже привычным маршрутом заскочил в редакцию, позавтракал в американской кухне, и через переезд прошел до вокзала. Действительно, пора изучать местность, думал он. А то всю жизнь только по куску Бежицы и проходишь. Ну, если, конечно, войны не будет.

...За Мальцевской Виктор понял, что Володарского района, как такового, пока нет, а есть несколько поселков, притулившихся на возвышенных местах вдоль пути, поймы и леса. Привокзальная Слобода была в основном сложена из вишнево-красных кирпичных казарм и бревенчатых домов, частью деревянных; правда, насколько он успел заметить из окна мотрисы, улицы этой слободы не вились по-деревенски свободно, а им изначально было придано геометрически правильное направление.
Перед вокзалом мотриса проехала мимо депо, и Виктор приник к окну справа по ходу, в надежде увидеть что-нибудь экзотическое. Более всего он надеялся, что ему попадется динозавр в виде легендарной пассажирской машины серии Б, которую когда-то делали как раз в Бежице; до первой мировой это был самый быстрый паровоз из всех в Российской Империи, он был создан для поездов из Москвы до Киева и развивал скорость свыше ста километров в час. Вместо этого он сперва увидел короткий зеленый паровоз с тремя большими ведущими осями и одной маленькой, бегунковой; то была машина Н девятнадцатого столетия, когда-то бегавшая по всем дорогам страны, а сейчас оставшаяся только на картинках. Здесь же она была живой и дышала паром.
"Кино бы здесь снимать!" - подумал Виктор. Он думал увидеть поворотный круг, но тут поле зрения закрыли мелкие теплушки стоявшего на путях товарняка, что ждал отправления на Рославль; в голове его стояла "Щука", товарная машина серии Щ, которая, как и паровоз Н, тоже когда-то выпускалась в Бежице. В самом паровозе никакого сходства со щукой, впрочем, не было, а странное название свое она получила в честь профессора Щукина из Министерства путей сообщения, по предложению которого они и строились. Когда товарняк кончился, возле депо Виктор увидел маневровую "овечку" и новую, стройную, как девушка, зеленую пассажирскую машину с высоко поднятым котлом и изящными, словно ажурными, тремя ведущими колесами, между бегунковым и поддерживающим, что придавало ей какой-то спортивный вид. Спереди, на большой округлой дверце дымовой коробки красовался двуглавый орел.

Гигантского помпезного вокзала, которого посчастливилось увидеть Виктору во второй реальности, здесь, естественно, не было; увиденное по архитектуре очень напомнило Виктору Старый Корпус его родного института. Длинное здание с вкрапленными в него квадратными массивами залов было сложено из красного кирпича с серыми силикатными деталями. Присмотревшись, Виктор все же подметил отдельные сходные черты со знакомым ему послевоенным зданием: большие арочные окна залов ожидания, группы колонн и полукруглых пилястр по обе стороны от арки главного входа, и еще что-то неуловимое, что роднило между собой все старые здания вокзалов. Платформ, разумеется, было меньше, не говоря уже о подземном переходе, но асфальт на них уже был уложен, а через открытое окно во время остановки Виктор услышал, что прибытие и отправление поездов объявляют через репродуктор. Была на вокзале и пара поездов из пяти-шести вагонов; в одном вагоны были длинные, на четырех осях, и паровоз того же спортивного вида, какой он только что видел возле депо, а в другом, видимо, пригородном - деревянные двухосные и машина серии Н, по холеному внешнему виду которой, впрочем, нельзя было догадаться о ее почтенном возрасте.
На вокзале в мотрису залезло гораздо больше народу, чем вышло, вопреки ожиданиям Виктора, привыкшему к тому, что в электричках он видел совсем обратное. Люди стояли в проходе; в основном они были с чемоданами, баулами, всякими узлами и коробками, и Виктор понял, что они ехали с поезда в город. Сгрудились они в основном у передних и задних дверей, как в советском троллейбусе. Одна из женщин прижимала к груди кудрявую болонку, которая испуганно лаяла на высоких тонах.
- Сударыня, уймите собаку! Все уши прозвонила!
- Что я могу сделать, она у меня нервная! Мими, Мими, да что же это такое!
- Господа, посадка заканчивается, посадка заканчивается! - кричала проводница-кондуктор. - Закрывайте двери, вагон трогается!
За переездом мотриса свернула на боковую ветку в лес и быстро, без промежуточных остановок, домчалась до конечной остановки, где пути шли в тупик, а у перронов стояло деревянное, крашеное в зеленый цвет, одноэтажное здание станции, похожее на теремок.
- Брянск город, конечная! Господа, прошу освободить вагон!
Виктор подолжал, пока основная масса перестанет суетится у выхода, спокойно встал и прошел на дощатую платформу. Перед ним открылась панорама брянского Подола; первым, что бросилось в глаза, были собор и рынок.

Соборный мост - деревянный низководный мостик на рамных опорах с горбатой средней частью для прохода кораблей, соединявший Подол с Зарецкой стороной, показался Виктору знакомым; когда-то спустя четверть века от наблюдаемого времени, в Брянск приезжал зверинец со слоном и расположился как раз за рекой. И рынок был тогда еще на том месте, и даже собор, хотя был он после войны в уже весьма непрезентабельном виде. Здесь же собор в развалинах не лежал, хотя и был окружен строительными лесами; справа же от моста, перед двором "Арсенала", Виктор заметил небольшую пристань, от которой, огласив басовитым гудком окрестности, отходил речной трамвайчик.
Однако на соборе ностальгические настроения и угасли. Дойдя до Соборной площади, Виктор неожиданно обнаружил, что Мясные Ряды, старинное купеческое подворье, и доныне стоящее в нашей реальности воле Брянскэнерго, здесь полностью снесено, и вместо него выстроен длинный четырехэтажный доходный дом, занявший целый квартал до пожарки, и серый, как сама пожарка; два нижних этажа дома были полностью отданы под магазины и сверкали огромными зеркальными витринами. Надписи из гнутых неоновых трубок гласили - "Силуэт. Одежда, обувь, головные уборы", "Продтовары Усмовича", "Глобус. Книги и канцпринадлежности", и так далее; на некоторых витринах висели аршинные объявления о скидках и распродажах. Одно поколение бизнеса создавало культурное лицо Брянска, другое, как могильные черви, пожирало его, а с ним и собственное будущее. Без своей культуры и истории нет класса.
"Жаль," - подумал Виктор. "А улица Калинина, сейчас, наверное, Московская, как до революции".
Он обратил внимание на вывеску на здании со стороны Арсенала; по счастью, эта сторона еще мало изменилась. Однако название улицы оказалось совсем иное - Деснянский проспект, хотя для проспекта она была явно узковата.
Напротив рынка этот проспект также был застроен четырехэтажными доходными домами с магазинами в двух ярусах; такие же тянулись вместо идиллических купеческих домиков вверх по Авиловской, а далее - и по Рождественской горке. На углу Авиловской и Деснянского проспекта было весьма оживлено, автомобили и повозки следовали во всех направлениях, и над перекрестком висел электрический светофор, которым управлял полицейский из стеклянной будочки, круглой и потому похожей на подстаканник.

На ограде собора Виктор увидел большой лозунг старославянскими буквами, желтым по голубому:
"В фачистском государстве религия рассматривается, как одно из наиболее глубоких проявлений духа, поэтому она не только почитается, но пользуется защитой и покровительством. Б. Муссолини."
Кажется, это было здесь первым упоминанием Муссолини.
С другой стороны от ворот лозунг Муссолини был более кратким: "Фачизм чтит Бога". Рядом, с территории рынка, доносились из репродуктора звуки немецкого танго "Запретный плод" в исполнении оркестра Роберта Гадена.

Сам рынок, несмотря на свою известность, на Виктора, правда, большого впечатления не произвел - было довольно грязно, много народу, толкотня, правда, цены действительно оказались ниже процентов на десять-двадцать. На деревянных, потемневших от времени прилавках под такими же потемневшими древянными навесами были сосредоточены продтовары, продукция крестьянских хозяйств и товариществ окрестных деревень, и отчасти кустарная продукция. В одном из углов рынка, подальше от собора, за Рождественской горкой ближе к реке, торговали лошадей; здесь стояли лужи конской мочи и встречалось много цыган. Были и приезжие торговцы; ближе к выходу попалось несколько лавочек легких кавказских вин крестьянской выработки, а на одном из рядов то ли узбеки, то ли туркмены, торговали сухофруктами, видимо, для свежих еще был не сезон.
- Изюм, изюм берем! Хороший изюм, ташкентский изюм! Дама, возьмите изюм!
- Почем продаешь, хозяин? - поинтересовалась женщина с корзинкой в руке.
- Вот столько изюм, эта большой чаша - пять будет.
- Да ну, дорого. По четыре.
- Хорошо, дама, по четыре. Хороший изюм, берем изюм.
- А по три не уступишь?
- Нет-нет, нельзя! Никак нельзя!
- Ладно, по четыре.
- По четыре можно. Хороший изюм. Дама, сушеный дына тоже хороший, почему дына не берем?..

У выхода жужжал и сыпал соломенными искрами точильщик; рядом же была лавочка сапожника и фотопавильон, вывеска которого обещала моментальный снимок на все документы. Виктор подумал, что, пока он не наберется опыта в местной жизни, он пока воздержится что-то брать здесь, несмотря на дешевизну, и пошел на выход.
Снаружи на заборе он увидел большой плакат - проект реконструкции рынка, как было написано, по предложению Партии Святой Руси. Рынок собирались сделать похожим на супермаркет и двухэтажным, на первом этаже разместив лавки, кустарные товары и склады с холодильниками, а на втором, под куполами, - поставить прилавки для мяса и разных продуктов. Лошадей же, телеги, седла, хомуты и прочие товары для гужевой тяги предлагалось вынести на новый Конный рынок на левобережье.

На Рождественской горке, которая в его детские годы была Советской, а чуть позже - стала бульваром Гагарина или, в просторечии, Потемкинской лестницей, его ждал еще один сюрприз - по ее середине вверх подымались рельсы, а на тротуаре он увидел большой рекламный щит с надписью.
"Электрический фуникулер Базар-Сенная. Стоимость проезда 1 копейка."
Виктор решил не жмотничать и прокатиться, чтобы рассмотреть нагорную часть. Кто знает, в какой еще реальности в Брянске пустят фуникулер. Правда, на остановке, Виктор убедился, что называть устройство фуникулером было не слишком верно. Фуникулер - это, обычно, вагончик, который таскают тросом, а здесь, скорее, был трамвай с зубчатым приводом, чтобы лучше брать подъемы. Зубчатый рельс лежал посередине и был в черной смазке.
Скоро появился небольшой деревянный двухосный вагончик - видимо, он тут ходил один, потому что на узкоколейных путях, похожих на игрушечные, разъездов и стрелок видно не было. Стены его снаружи до окон были сплошь завешены рекламными плакатами, что, видимо, снижало цену на билет.
Остановки оказалось три - Базарная, в самом низу, Красная, поскреди нынешнего сквера на площади Маркса, и Сенная, там, где сейчас находится вход на стадион "Динамо". Через просветы между рекламными щитами, налезавшими на окна, Виктор успел заметить, что Рождественская горка застроена в основном до середины тридцатых серыми силикатными домами в конструктивистском стиле, Винный Замок стоит, к счастью, на своем месте, как и особнячок возле него, а все послереволюционные дома на Красной Площади, т.е. нашей площади Маркса, имеют торжественный псевдоклассический вид, даже гринберговский почтамт переделан под классику - стены корпусов покрыты лепными пилястрами, а средняя башня достроена и увенчана треугольным портиком.
В вагоне оказалось довольно жарко и душно, и Виктор с радостью выскочил из него на Сенной. Стадиона, естественно, не было, Парк Толстого был большим кладбищем со старыми плитами и надгробиями, а собственно на площади развернулась ярмарка стройматериалов. "Строиться пока еще рано" - решил он. Кладбище и церковь сегодня как-то не особо интересовали, и он решил пройтись вниз по этому вертикальному "Бродвею" и посмотреть, чем торгуют.

24. Ритмы Бродвея.

Вся Рождественская горка - и это сверху было видно лучше, чем снизу - кипела народом, как муравьями, люди непрерывными потоками шли, как по эскалаторам, по двум лентам тротуаров в нешироком ущелье стен доходных домов. Улицу заливал непрерывный шум и галдеж; правда, рекламные листки здесь в руки не совали, как это обычно делают у нас в оживленных местах, зато на каждом шагу попадались ходячие лоточницы: в основном папиросницы, ниточницы, и, что особенно приятно в такую жару - мороженщицы с коробами. Были они не стихийные, а от каких-то магазинов или торговых сетей, о чем свидетельствовали разноцветные бумажные козырьки с эмблемами. Большая часть из лоточниц орала, зазывая покупателей; дорогу то и дело частично загораживали выносные прилавки с газетами или снедью или столики импровизированного кафе, вынесенные хозяином на свежий воздух для привлечения покупателей. Чем-то это все напоминало смесь нэповской Москвы с элементами американских городов начала века; о последних напоминали в основном развешанные на стенах и витринах и выставленные на крышах рекламные щиты.

Магазины на Рождественской оставили у Виктора двойственное впечатление. Возможно, лет двадцать назад прилавки, заваленные товарами, его бы и удивили, но сейчас он отнес это за счет ряда случайных благоприятных обстоятельств - гражданская война оказалась короче, угроза войны - поменьше, и не надо столько тратиться на оборону, ну и наконец, в Россию вкладывали деньги. Да и спокойно походить, присмотреть что-нибудь не получалось. В каждой из лавочек орал или репродуктор, или приемник, что мешало сосредоточиться и подумать, причем приемники обычно настраивали на станцию, которая передавала танго. После полутора минут обзора витрин в каждом магазине к нему подруливала стандартная девушка возраста от двадцати до двадцати пяти лет, с выщипанными и подрисованными чуть ли не на темени бровями, губами, накрашенными так ярко, будто в магазине торговали ею самой, и, подойдя на расстояние с полметра, выпаливала стандартную фразу:
- Здравствуйте! Чего я вам могу посоветовать?
Причем произносилось это так, как будто она хотела спросить "А что это вы, собственно тут делаете?" После захода в десятка полтора магазинов эта фраза начала откровенно доставать.
Поначалу Виктор решил, что это тут такой прием полоскать мозги. Ну, сбивают с мысли в ритме танго, а потом начинают втюхивать товар. Однако, когда он начал слышать в ответ на вопросы равнодушное "Не держим", "Не бывает", "Не завозят", "Не торгуем" или "Нет в прейскуранте", причем речь щла о всяких мелочах, которые в тридцать восьмом уж точно должны быть, вроде простенького перочинного ножа со штопором, то Виктора начали одолевать некоторые сомнения. В одном из магазинов он не выдержал и спросил:
- А когда будут?
- Не знаю. Нам еще не завозили.
- А как заказать, чтобы завезли?
- А у нас не заказывают.
- Как же вы торгуете, если не интересуетесь, что покупают?
- Хозяева в Москве. У них там магазины в разных городах. Вот они смотрят, что берут, закупают оптовые партии и рассылают по магазинам.
- То-есть, если такого ножа хозяин не закупил, он его и не продал. А если не продал, то у него и не купили. А если купили, то и не закупает и присылает.
- Верно. Поэтому таких ножей и нет, что их не покупают.
- А не покупают, потому что не продают.
- Верно.
- Но это же абсурд! Хуже чем, советск... чем в Соль-Илецке!
- Не была в Соль-Илецке.
- А почему нельзя на местах решать, что спрашивают и что закупать?
- Нельзя. Хозяин боится, что будут закупать то, за что оптовый торговец дает взятки приказчику. И бухгалтерии у нас своей нет, только в Москве, а оттуда жалованье переводят...

И тут Виктор вздрогнул - не от ответа продавщицы, а от того, что в одном из зеркал, вывешенных на продажу, он увидел, как через стеклянную витрину магазина за ним пристально наблюдает человек с короткими усиками.
Он вспомнил этого человека. Он уже видел его сегодня - в вагоне автомотрисы с газетой и на рынке.
В том, что он видел этого мужика дважды, не было ничего особенного, потому раньше и не запомнилось. Ну, поехал он тоже на базар из Бежицы, бродил тоже по базару, может и чаще друг на друга наталкивались. И даже сели бы просто встретились на Рождественской, не было бы ничего странного. Все ходят по этому Бродвею.
Подозрение вызвало то, что этот тип смотрел сквозь витрину. Не на то, что на витрине, не на эти зеркальца, шкатулочки, туалетные наборы, а повер них, вглубь магазина. Ну, казалось, если надо чего посмотреть - зашел бы. А так - похоже, как не хотел, чтобы его видели.

Виктор быстро обернулся - незнакомца уже не было. Виктор подошел к двери и выглянул на улицу - мужик с усиками словно растворился в воздухе. "Глюки, что ли?" - подумал Виктор и вернулся к прилавку.
- Может, вам еще что-то подсказать?
- Нет, спасибо. Я в другой раз...

"М-да. Действительно, хуже советского."
С местным маркетингом было все ясно. Старый добрый торговец со своим "Чего изволите" из дореволюционной лавочки, где он и торговал, и жил тут же, и приучался к этому тонкому ремеслу с малых лет, и потому был гуру в вопросах своего товара, как и в психологии покупателя, ушел здесь в прошлое. Вместо него на экономическую арену вышла фигура дельца, способного быстро сколотить капитал все равно на чем и вложить все равно во что, дельца, который слабо разбирался в собственном деле, и потому никому не доверял и стягивал все нити управления в свой кулак, но при этом не управлял, а создавал видимость такого управления - со стандартной музыкой, стандартным "Здравствуйте" продавцов, действующего механически, как игрушка. Раз заведенное, такое дело двигалось по инерции, пока в конце концов не разорялось; но к тому времени оно уже успевало себя окупить, и оставалось только продать его и вложить деньги в другое, о котором столичный хозяин точно так же не имел никакого понятия.
Продавцам тоже особо рваться было незачем, ибо дело в любом случае разорится. Было достаточно только выполнять определенные правила, и перед разорением магазина успеть подыскать новое место в таком же; покупатель же сам по себе был абсолютно до фонаря. Особенно это бросалось в глаза после магазинов реальности-2, с централизованной, но продуманной организацией и вышколенными продавцами, которым успели внушить гордость за их бессменную вахту на передовом крае борьбы за быт нового человека.

Впрочем, в ностальгическом убранстве этих магазинов - в плюшевых занавесочках, фикусах и хамеропсах у окон, обязательных бронзовых люстрах с рожками и матовыми стеклянными колпаками на потолке, в темных деревянных прилавках и оклеенных обоями стенах - было все-таки что-то приятное. К безразличию продавцов, даже активному, можно было привыкнуть, да и со временем изучить, чего где можно достать и почем.

На месте несуществующей Площади Ленина, за розовым особнячком Могилевцевых, который высовывал из листвы шумевшего за оградой сада, две круглые, увенчанные коническими шатрами, крыши башенок, длинной плоской стеной возвышалось гринберговское здание, известное в нашей истории Брянска как Дом Советов - именно такое, как на довоенных фотках, строгое, казенное. На угловом корпусе не было привычных глазу брянского жителя портиков коринфского ордера, рифленых пилястр, лепных гирлянд и прочих подражаний древней Греции и Риму; стройность форм подчеркивали лишь аскетичные лопатки, пересекавшие бледную плоскость прямоугольника стены. Но размеры и форма корпусов здания остались те же.
"Неужели не изменилось?" - удивился Виктор. "Значит, там и театр должен быть, и площадь? Интересно, памятник там будет, и кому? В прошлый раз был Тютчеву, а раньше Ленину. А сейчас? Лишь бы не Муссолини. Этой физиономиии только на Театральной площади не хватало."
Он прошел по тротуару вдоль стальной ограды с квадратными кирпичными столбами и заглянул за угол Петропавловской, откуда открывался вид на сквер на нынешней Театральной площади. Памятник у сквера был, только не скульптура, а огромный чугунный крест на красном гранитном постаменте. "Братская могила, что ли?" - подумал Виктор и, заинтересовавшись, свернул вдоль обрубка нынешнего проспекта.
Дом Советов был таким, как на довоенных фотках, только назывался "Брянская городская управа", площадь была вымощена булыжником, и на ней стояла пара "пылесосов" - маршруток, темно-зеленый "Опель-Адмирал" с округлой мордой, три "Опель-Олимпии" - две кофейные, с брезентовым кузовом, и голубая, совсем новая, напоминавшая послевоенный "Москвич", - а также несколько старых "Форд-МАЗ" разных цветов. То ли здесь еще не пришли к единому черному официальному цвету, то ли на площадь просто ставили машины кто попало, рассчитывая, что здесь, на глазах у полицейских чинов, с них ничего не свинтят. Полицейские действительно стояли неподалеку от двух входов в здание, оба из которых выходили на театральную, и еще один прохаживался возле памятника. На самом верху углового корпуса управы, на освободившемся от архитектурных излишеств плоском пространстве стены, распластал крылья огромный двуглавый орел, покрытый бронзовой краской; вписался он в стену куда лучше, чем когда-то висевший здесь круглый герб СССР. Место, где после войны друг против друга стояли здания универмага и МВД, было закрыто дощатым забором, из-за которого виднелись остатки снесенных деревянных домов, а чуть повыше в строительных лесах было заботливо укрыто два этажа недостроенного дома с гастрономом.

В актовом зале управы был уже размещен театр драмы; табличка на здании гласила, что театру оно было передано по настоянию Партии Святой Руси. Без приделанной после войны парфеноновской колоннады театр было просто невозможно узнать - казалось, что это, скорее, бизнес-центр. "А не сводить ли Татьяну куда-нибудь на оперетту или балет?" - решил Виктор, и заглянул в кассы.
- К сожалению, на этой неделе представлений не будет, - разочаровала его кассирша, худощавая темноволосая дама в бежевом платье, по которому от воротника до самого низа шел бесчисленный ряд красных пуговиц, - вот на следующей неделе будут гастроли постоянной труппы Воронежского театра музыкальной комедии, они приедут с новыми постановками. Дадут Штрауса, Кальмана, Легара, Эрве, Фримля и Дунаевского. Анонсируем где-то послезавтра, не пропустите. На оперетту у нас всегда много ходит...
В этот миг Виктор затылком почувствовал чей-то взгляд; быстро обернувшись, он увидел, как в окне вновь мелькнуло все то же знакомое лицо с усиками.
Виктор пулей выскочил из театра на площадь; его преследователь опять как сквозь землю провалился. "Может, уже глюки пошли?" - подумал он. "Мания преследования? Хотя... Страха нет, навязчивых мыслей тоже, аппетит и сон отменный, и все прочее... С чего бы им быть-то, глюкам."

Обстановка, действительно, глюкам мало способствовала. Солце просвечивало сквозь легкий тюль перистых облаков, пестрая публика прохаживалась по своим делам с самым безмятежным видом, полицейские на площади прохаживались с сонным выражением лица разморенных летним зноем людей. У коляски с газированной водой выстроилась небольшая очередь. Из репродукторов городского сада доносились звуки веселенького диксиленда.
"А если слежка - кто это мог быть? Жандармский шпик? Зачем? Как говорится, у нас с Абдуллой мир... Урки какие-нибудь? Пронюхали, что бабло есть? Так я в банк кладу. Правда, раз я еду сюда, так и бабло должно быть. Сюда все едут тратить. Откуда уркам знать, что я сначала так, позырить приехал? Да, неприятно. Надо быть осторожнее."

Виктор пересек площадь и подошел к чугунному кресту; оказалось, тот был сооружен в честь князя Владимира, основателя города. Надпись на постаменте гласила: "Просветителю русского народа светом Христовой веры от благодарных потомков".
Он опять обернулся по сторонам - знакомая физиономия вроде не мелькала. Тут он увидел, что по улице в его сторону по мостовой, урча тихоходным мотором, катит полупустой "пылесос" с надписью:
"На Бежицу. Коротким путем."
Виктор поднял руку.
"Попробуем оторваться. А центр еще успеем обследовать, все равно за билетами приеду."

25. Между Угольной и Дальней, не доходя до Высокой.

"Короткий путь на Бежицу" оказался от Петропавловской по Рождественской, за Смоленскую заставу, вплоть до Летного Поля, где дорога сворачивала к Соловьям и далее вилась по городищенским холмам до Черного моста. За Сенной вся дорога была мощена булыжником, угловатый пепелац выжимал максимум километров сорок и жутко трясся.
Тут-то Виктор и просек, почему эти странные маршрутки в народе прозвали "пылесосами". На булыжное шоссе камни укладываются не точно друг к другу, как на Красной Площади; между ними засыпана земля и она-то в жаркую погоду обращалась в пыль, что облаком вздымалась после каждой проехавшей машины и долго висела в воздухе. Из-за неплотностей кузова эта пыль тучами подымалась у задних сидений, а если впереди еще кто-нибудь ехал - то по всему салону, оседая на мокрых от пота лицах пассажиров и прочих открытытх частях тела. Открытые окна экологических проблем не решали. Короче, Виктор скоро понял, что рубашку надо стирать, а сегодня надо купить хотя бы одну на смену. И полоскательницу с хозяйственным мылом. Все равно к концу недели брать бы пришлось.
Стекла автобуса были мутными из-за грязи, особенно задние. Чтобы как-то уменьшить пыль и жару, окна были завешены желтыми сатиновыми занавесками, которые трепетали на встречном ветру и мешали обозревать окрестности; отодвигать их означало получить в лицо порцию все той же пыли. Виктор обратил внимание лишь на то, что лес в те времена рос не только в Соловьях, но и вообще по Судкам за Смоленской заставой вплоть до Летного поля.

В Бежице маршрутка шла как раз по Преображенской; Виктор попросил остановить возле редакции. В "Губернском голосе" Бурмин протянул ему очередной конверт и пожелал не забывать и редакцию.
- Вы, главное, идеи давайте, - бархатным голосом посоветовал он, - а художественно обработать, если надо, мы своих журналистов подключим. Читатели, они же на имя клюют...
В конверте, помимо все той же суммы, оказалось задание теперь написать о стрелковом оружии. В частности, предлагалось выразить мнение о том, какую долю в вооружении пехотных частей составит автоматическое оружие под пистолетный и винтовочный патроны, как изменится калибр в будущем, какой будет вес и тактико-технические характеристики оружия пехотинца, появится ли новые виды вооружения, и, в частности, какие перспективы у центробежных пулеметов и пулеметов с вращающимися стволами. Виктор вздохнул и принял к сведению.
"Ладно, главное, сумма растет", подумал он. "А там надо посмотреть, как на эти бабки прокачиваться". Пока же большую часть полученной суммы он решил положить в банк, а на остальное взять рубашку и разные хозяйственные мелочи.
Краснокаменной в редакции не было; вместо нее в комнате сидел фотолаборант и ел бутерброды с чайной колбасой, запивая молоком из бутылки с узким горлышком, как у винной.
- А Татьяны до вечера не будет. Она на городском соборе, там обсуждают перенос рынка к вокзалу, за линию. Сейчас-то народ пароходами стал меньше товару возить. Медленно это и молоко прокисает. Так что пригородными поездами стали. С утра подводы на станцию, а там до Бежицы. С этой стороны возле рынка пассаж стоит, и обратно возле церкви неудобно. Вот и хотят сделать за железкой. И строиться там начнут, до конезавода и литейки.
- А как же в Брянске собор у рынка? Да и на Сенной?
- Ну, в Брянске... В Брянске дух торгашеский, оттого его центром губернии и не сделали. Как сказал государь император - прирастать России от тяжелой индустрии. А вы за снимками пришли? Так я поищу.
- Нет, наверное, она еще не успела сделать, раз на собрании. Я в другой раз зайду.
- Заходите, конечно, - согласился лаборант и зачем-то добавил: - Татьяна у нас хорошая...

После закупок Виктор уединился на квартире, и, покончив со стиркой и вывесив белье на веранде, не теряя времени, принялся за очередную писанину - благо, предмет был знакомый еще со школьной военки. Он закончил часам к девяти и думал занести завтра, но тут в калитку постучал мальчишка-посыльный.
- Для писателя Еремина записка!
"С чего это вдруг? В редакции, небось, уже номер сверстали. Или Ступину какой срочняк?"
- Дядя, записка для вас, от дамы велено передать. Чаевых не надо, все вперед уплачено... - и пацан, передав листок, по-армейски сложенный треугольником, тут же смотался. Виктор развернул листок.
"Подруга уехала, оставила присмотреть за квартирой. После одиннадцати буду одна. На Саратовской... дом номер... Твоя..."
Листок был надушен чем-то похожим на духи "Кармен".
"Хорошо, что не "Жасмин"- его употребляют уличные женщины..."
Он поднялся к себе и окинул глазами комнату.
"А не с пустыми же руками идти. Интересно, сейчас что-нибудь работает? Заодно и в редакцию конверт кинуть, говорят, что там допоздна. "

Вечернее небо затянуло ровным слоем серых облаков без единого просвета, но было тепло и влажно; он вспомнил, что днем часто пели петухи, предвещая перемену погоды. Видимо, к утру намечался дождь.
"Саратовская, Саратовская... Это за линией будет, за Почтовой, где Крахтовские бараки стоят и теперь улица Карла Либкнехта. И где же это? Там мелкие кварталы и куча названий по городам. Где эта улица, где этот дом, где эта барышня... Да, актуальная песенка. Хотя стоп: мы же где-то недалеко там на свадьбе Фрола и Наташки гуляли, там шли и по дороге была Саратовская, еще что-то вспоминали по этому поводу... Да, точно, где-то между Угольной и Дальней. А по номеру дома - это в сторону Кладбища, но наверняка не доходя до Высокой, она теперь Азарова, тьфу, она же теперь так и будет Высокая..."
Бурмина уже не было, и Виктор передал конверт через секретаря, который, казалось, собрался оставаться здесь целую ночь. Кабинет Татьяны был закрыт. Работающий допоздна магазин Виктор сыскал неподалеку, на Губернской и прихватил там пару бутылок хорошего массандровского вина, шоколад и другой подходящей закуски; все это ему упаковали в большой пакет из толстой оберточной бумаги с веревочными ручками. Оставалось только побриться и погладиться.

К одиннадцати Виктор с пакетом в руке уже пересекал пути в районе переезда; пришлось немного постоять, пока "Щука", холеная и блестевшая, как иномарка, протаскивала товарняк на Рославль. Район за линией, несмотря на отсутствие построенных после войны двухэтажных домов, показался ему мало изменившимся. Запустения не ощущалось, деревянные домики стояли аккуратно, и даже дореволюционные бараки были обшиты дощечками, как сайдингом, и выкрашены красно-коричневой краской, видимо такой же, какая шла на товарные вагоны. В палисадниках росли цветы, подымались березки и ели, а пешеходные дорожки вдоль домов были посыпаны паровозным шлаком.
Угольную он нашел легко, по длинному одноэтажному зданию рабочего клуба, известному тем, что когда-то там проходили собрания революционеров. Саратовская оказалась неподалеку, в сторону Болвы, и шла параллельно реке.
Виктору эта улица как-то не особо понравилась. Если Угольная была широкой, посыпана щебенкой и на ней, хоть и нечасто, стояли фонарные столбы, то Саратовская была, скорее, переулком - узкая, с проезжей частью, зажатой между двумя канавами, необходимыми в этом низинном и сыром месте Заречья, и совсем без освещения. Последнее было совсем некстати, потому что уже начало темнеть. В одноэтажных бараках на несколько квартир, что тянулись по обе стороны, скупо светились отдельные окна - электричество здесь уже было проведено и в бараках, но народ селился небогатый. Из труб тянуло дровяным дымком, что-то куховарили. Правда, тут и собак не было.
"А у подруги, видать, не дворец. Хотя окраина тихая, народ, похоже, не бомжовый, работящий, в порядке жилье содержит. Вон заборчики ровно стоят, мусора не навалено."

Тем временем продолжало темнеть. Росшие по обочинам кусты и деревья придавали улице совсем уж мрачный и непролазный вид.
- Табачку не одолжите? Свой кончился, а курить охота...
Перед Виктором вырос плечистый мужик в кепке с круглой, как таз для варенья, физиономией.
"Ну вот. Тут и вломить могут."
- Сейчас поищем... - он сунул руку в пакет, чтобы в случае чего стукнуть бутылку о бутылку и отмахнуться "розочкой", но тут у мордатого в руке блеснул нож, а в спину Виктора уперлось дуло то ли револьвера, то ли обреза.
- Спокойно, дядя. Дергаться не надо.
- Ясно, - вздохнул Виктор. - Деньги, документы, одежда? Часы иностранные, или сувенир редкий, музыку играет?
- Себе оставь, - послышалось сзади, - с нами поедешь.
"Хреново. Отвезти подальше и убить, что ли решили?"
Мордатый тихо свистнул. Неподалеку зацокали копыта, и тот, что стоял за спиной, свободной рукой подтолкнул Виктора, чтобы тот отошел в сторону. Заскрипели рессоры.
- Повернись. Не спеша.
Виктор медленно обернулся и увидел, что в коляске торчит тот самый тип с усиками, которого он вчера заметил в Брянске. В руке у него чернел маузер, со стволом короче обычного и отъемным длинным магазином, патронов на двадцать. Впереди сидел возница с бородой, похоже, тоже в деле.
"Конкретные пацаны, однако. Не уличная шпана. И зачем я им понадобился?"
- Лезь в коляску. Только тихо, дядя. Чуть вякнешь... Секешь?
- Усек, в натуре, базару нет.
- Ля ка ты... - протянул мордатый, - никак, по фене ботает. На царевой даче бывал?
- Ходок не имел. Работа чистая, больше умственная...
- Чи-истая?.. По медведям, небось, а, писатель?
- А что? Нужен специалист?
- Ша! - огрызнулся усатый из коляски, - сюда вали, живо!
Виктор залез в коляску и поставил пакет. Мордатый чувак сел следом, так что выскочить можно было только через его труп.
- Трогай, - шепнул усатый вознице.
- Эй, извозчик! - раздался вдруг снаружи голос, похоже, принадлежавший женщине средних лет.
- Что там еще... - усатый прикрыл маузер лежащим на коленях пиджаком.
- Господа, не подвезете даму? Нам, кажется, по пути?
- Пошла вон, старая...
- Хам, - коротко и брезгливо ответил голос; раздался негромкий хлопок, и усатый, выкатив глаза захрипел. Тут же прозвучал еще хлопок, возница без слов повалился на бок. Мордатый дернулся, и только успел чуть привстать, как третий хлопок остановил и его, и он мешком вывалился наружу из коляски.
- Выходи, - произнес все тот же женский голос, обращаясь к Виктору, как к последнему, оставшемуся в живых, - поможешь. Шмутки оставь.
Виктор осторожно вылез, прихватив все-таки барсетку с собой. Неудобно как-то бросать на месте преступления паспорт со своей фоткой, пусть даже и образца 21 века.
Перед ним стояла женщина лет сорока, в темном платье и темном кружевном платке, в одной руке держа большой дамский ридикюль, а в другой - полицейский "Вальтер" с глушителем.
- Тащи этого, - она указала пистолетом на труп мордатого, - в канаву. И без всяких там.
- Мадам, при столь весомых аргументах у вас на руках...
- Потом поговоришь. Тащи.
Виктор нагнулся и осторожно приподнял мордатого, стараясь не запачкаться в крови.
- Та-та-тахх! - раздалась из коляски короткая очередь, и мгновенье спустя из нее выпал упущенный из слабеющих рук тяжелый маузер. Женщина дернулась, схватилась за грудь, и начала падать навзничь.

Виктор понял, что самое время делать ноги. Носком ботинка он отфутболил упавший подле него маузер и рванул вдоль по Саратовской, завернув в первый попавший проезд. Домчавшись до Угольной. Он свернул в сторону путей и тут же налетел на двух полицейских, уже встревоженных выстрелами. Скрытность дальнейших действий исключалась.
- Господа! - закричал Виктор, бросаясь навстречу блюстителям порядка, - помогите! Там убивают!
- В чем дело?
- Там, на Саратовской... Я шел, услышал выстрелы... Темнота, ничего не видно... Там извозчик стоит, трупы кругом, я побежал за полицией... за вами то есть.
- Проверим, - сказал полицейский, по чину старшина, вытаскивая из кобуры наган, - а людей-то чего не позвали?
- Так трупы одни... что людей без оружия звать?
- И то верно, - согласился старшина и оглушительно засвистел в свисток. Где-то на соседних улицах послышались ответные трели.
- Следуйте за нами...

- Федор, проверь в коляске.
Старшина водил по месту преступления карманным фонариком.
- Тут тоже одни трупы. Двое. И гильзы от маузера. А самого оружия нет.
- Мне что-то под ноги попадалось, я откинул ногой. Вон там посмотрите.
- А пакет чей в коляске?
- Мой пакет. Я лазил смотреть, может, кто живой. От волнения забыл.
- Больше ничего не трогали?
- Вот этого трогал, пытался поднять. Показалось, будто стонал.
- Понятно. А пистолет у дамочки интересный. Взгляни, Федор!
- Точно, Семен Кондратьевич. Никак дело крупное наклевывается.
- Наклевывается... Вот он, маузер. Тоже не старушек пугать собирались. Вот, что, дуй с господином писателем в участок, и пусть высылают машину и следственную бригаду. Да и по дороге ворон не лови. Похоже, других свидетелев у нас не будет. Не заступать, не заступать! - прикрикнул старшина на зевак из ближайших домов, столпившихся неподалеку.

26. Пират 20 века.

- Да вы не переживайте.
Полицейский, чин, что записывал показания Виктора в участке, был невысокий полноватый мужик лет за сорок, с пшеничными усами; лоб и темя его были украшены лысиной, окаймленной возле ушей чуть всклокоченными прядями волос с проседью. В правой руке он держал перо, в левой - медный подстаканник с гладким стаканом тонкого стекла, из которого поминутно отхлебывав чай, позабыв вынуть ложечку.
- Потерпевшие опознаны; личности в уголовном мире известные. Включая и дамочку. Можно сказать, вам крупно повезло: встретились бы они вам в этом переулке живые, вряд ли мы бы с вами тут чаевничали. Да вы сахарку побольше положите, не стесняйтесь. Все четверо - многоопытные бандиты, под смертным приговором ходят, и потому церемониев не разводят. Чего им терять, верно? А тут, видать, что не поделили. Ну и нам же работы меньше. Вы, естественно, вне подозрений. Не марочным же вином вы их пристукнули? Это кому скажи - осмеют и на возраст не посмотрят. Таскать вас давать показания тоже вряд ли будут. Дело-то ясное, и, скажу по секрету, закроют его быстро. С мертвого тела спросу нет. Вот прочтите и подпишите, на каждой странице.

Виктор углубился в чтение. Полунамеки подтверждались: полиции не хотелось усложнять, и он, без всяких дополнительных деталей, оказывался случайным прохожим, обнаружившим место происшествия. Правда, личной безопасности это Виктору не придавало, однако в этой ситуации трудно было решить, кто для него более опасен. Тем более, если на него охотятся бандиты, то из официальных кругов не видно никакой его роли в этом деле: типа, шел на место, где его должны были похитить, а там уже разборка произошла, и он не при делах. Поэтому он со спокойной совестью поставил подпись.
- И вот пакетик ваш. К делу не приобщается, как не имеющий отношения.

На улице было свежо и стояли лужи. Дождик все-таки прошел, короткий, сильный, грозовой, кстати, смыв все следы, которые не успела зафиксировать следственная бригада. Возле фонарей кружились ночные мотыльки.
"А вообще-то похищение как раз планировалось с расчетом, что дождь следы смыл" - пришло вдруг в голову Виктора. "И кто же это мог быть? По крайней мере, поначалу я им нужен был живой. Кто мешал бы сразу стукнуть и тело затащить в пролетку? Никто. Ну и кому я понадобился? Специалист по медведям... А может, в самом деле, нужен человек, который код взломает, а потом его можно и..."
Виктор поморщился, перепрыгивая через ручей, который тек по краю мостовой к ближайшей решетке. Перспектива была не из слишком приятных.
"Но тогда непонятно с дамочкой. Зачем ей мешать и мочить всех? Хотя не всех. Я ей нужен был живой. Еще один сейф вскрывать? Или один и тот же? Или они за один сейф забились? А что, автогеном они не могут? Или это сейф не у них? Не у них: крупной кражи, видать, не было, раз полиция хочет прикрыть дело. Ну, если, конечно, она сама не замешана. Почему бы и нет? Действительно, почему бы и нет?"
Версия, при которой была бы замешана полиция, оказывалась самой неприятной, потому что ждать помощи уже получалось неоткуда. Ну, разве что от жандармерии, она как-то в нем заинтересована.
"А не могла это сама жандармерия и устроить? Нет, четыре трупа непонятно зачем - это слишком круто. Если бы меня еще задержали по подозрению в убийстве, а потом начали вербовать - было бы еще понятно. Да и как-то это все... Проще такие дела делают."

Воздух был напоен цветом деревьев. Виктор на всякий случай оглядывался по сторонам, не вылезет ли еще какая шпана. Но по обе стороны вдоль дороги прятались только парочки. Удивительно много парочек. При такой активности населения эта улица ночью - довольно людное и безопасное место.
"Вообще самое время подумать о перспективе. Будем исходить из худшего - то есть в разборке замочили не всех, а заказчики, скорее всего, с обоих сторон живы и невредимы и найдут других исполнителей. Если вопрос, для которого я им был нужен, не рассосался, и заказчиков не спугнули, значит, меня попробуют похитить снова. Что за заказчики и зачем я им - одни домыслы. Но их минимум двое. Ну, троица - урки. Хотя кто их знает, на кого работают. А дамочка с "Вальтером" и глушаком... Чего-то она слишком их по-ковбойски, да и оснащение - не прохожих шмонать. Глушак для гопстопа не нужен, только для мокрухи. Тридцать восьмой, везде шпионы мерещатся... А что еще тут думать? Что?"
На Губернской стояла тишина и ярко горели фонари. Виктор вдруг подумал, что странно, что он не видел автомобилей у входа в губернскую управу; видимо, они заезжают с другого входа, в ворота на двор... Глупости, глупости. Не о том надо думать.
"Что делать, что делать? Бежать, скрываться? Похоже, за мной следят. Была бы тут еще реальность знакомая, а то в этой соборности, как белая ворона. Отпадает."
"Жандармерия заинтересована. Использовать, как крышу? Типа, хотят похитить, прикройте? Здесь это организация солидная. Хотя - а какие перспективы вообще с жандармерией? Кто я для нее? Допустим, некий феномен, от которого они неожиданно получают интересующую информацию. Экстрасенс. И будут они прикармливать меня полгода-год, а потом начнут выжимать. Куда я от них денусь-то?"
Из-под ног Виктора с воплем выскочила напуганная кошка. Он вздрогнул от неожиданности, плюнул и продолжал размышлять дальше.
"Хотя... ведь в реальности-2 выжимать не пытались. Наоборот, сразу отпустили. Странно, как-то, что отпустили, так до конца и не ясно почему. Ведь казалось бы - вот человек, есть возможность узнать все, информация о будущем лишней не бывает... А они старались сразу же сплавить обратно. Почему? Берия так решил? Хотя откуда я знаю, как и что он решил? Первый раз отпустили и тут же выдернули назад. Пророка дошифровали... а может, просто проверяли переход? В смысле, могу ли я один прыгать между реальностями или еще кто-то? Откуда я знаю, насколько то, что мне говорили - правда? И второй раз - отправили сразу. Как будто им надо было, чтобы я скорей вернулся..."
Тут Виктор резко обернулся, чтобы посмотреть, нет ли хвоста. Мценская была пустынна.
"...Прямо как с заданием в наше время отправили. А задания никто не давал. Хотя... могли и подсознательно заложить. Надо вспомнить, что же я такое делал необычное, чего обычно не совершал... На работе, или дома, с кем встречался, куда ездил..."
Вблизи уже маячила знакомая калитка.
"Стоп. Было задание. Прямо, без всякого вкладывания в мозги. Зина просила отнести цветы на могилу себя самой, погибшей в войну в нашей реальности. Знала, что я не откажу. Так ведь... Ведь она же попросила отнести цветы прямо в точку перехода..."
От этой догадки Виктор даже на мгновение остановился.
"Случайность или нет? Зина связана с МГБ. Майор Ковальчук был в нашей реальности и мог узнать об аномалии. Нет, нет, нужна еще и определенная дата. Но ведь и я не просто в любой день поехал. В первый удобный. Почему я поехал в этот день... Двенадцатое июня. День Независимости. Нерабочий день, праздник, хорошая погода, цветы везде. Если ехать в это село, то автобусом с утра. Место, число, время - все задано обстоятельствами."
"Так что же это выходит-то? МГБ забросило меня сюда с заданием? И что за задание? Заложено в подсознание и должно всплыть в определенный момент? Или, как с Гитлером - я просто должен вести здесь себя естественно, и цепочка обстоятельств сама приведет, куда им надо? Как сплавную мину по реке? Но что им надо в этой реальности? И что при этом произойдет со мной? А нынешнее мочилово? Оно по заданию или как?"

Катерина еще не легла спать. Рассказ его она выслушала очень встревоженно.
- Вам так ходить опасно. Погодите, я сейчас...
Через минуту она вернулась; в ее руках чернел небольшой браунинг модели 1906 года, с черными пластмассовыми щечками рукоятки. Не узнать эту модель было невозможно - во времена раннего детства Виктора советская промышленность прессовала из полистирола игрушечные пистолеты точно по этому образцу.
- Вот, возьмите это. Это покойного мужа, и патроны к нему есть, - Катя вынула из кармана халата небольшую коробочку, - и я его регулярно на всякий случай чистила и смазывала, вдруг чего.
- Позвольте, а как же вы... И с такими у вас свободно ходят? - растерянно пробормотал Виктор.
- Берите, вам говорят. Это в охотничьих лавочках продают. За меня не волнуйтесь, а вы у нас, можно сказать, в деле, так что без этого никак нельзя.
- В каком деле? - переспросил Виктор, начиная подозревать, что он еще во что-то впутался.
- Ну как же, - невозмутимо ответила Катя, - вы же сами рассказывали, как пластинки делать. Из-за границы везти того же Эмброуза, или, скажем, Бенни Гудмена дорого. Вот у нас одну пластинку привозят, а в Москве с нее копии штампуют и по городам. Не через прилавок, конечно, а по знакомым, по нужным людям. А народ музыкальным становится, спрос растет, вот и филиальчик задумали делать при пуговичной артели. По бумагам будем местных талантов штамповать, а без бумаг - мами понимаете. Вот и нужен человек грамотный, кто в технологии разберется - даже если чего и не знает, чтобы через свою науку, экспериментом дошел. Кто же, как не вы?
- А как же...
- И доля приличная! Вы не представляете, дело наладим, какой доход будет. Вы же у нас умничка. Кто ж от такого отказывается?
- Ну да, конечно... - Виктор старался выиграть время, чтобы сообразить, - ну а если что - по статье сколько светит?
- Какая статья? Что вы, боженьки вы мои! Какая статья? Да с нашими-то связями об чем речь? Вы ж даже не представляете, какие люди солидные и уважаемые! Да и то сказать: вы ничего не знаете. Опыты ставили ради забавы или научного интереса, для повышения качества продукции. Да, и знать, кто вы, будут лично людей всего ничего. Для остальных вы - Монтер, а кто такой, как выглядит - не видали, не знаем. Да что я говорю-то? Годами фирма держится!
"Ну вот, и погоняло даже есть - "Монтер". Интересно, по здешним понятиям хорошее погоняло или как?"
- Ну а если эти... вдруг массовые репрессии? Кто тогда разбираться будет?
Катерина рассмеялась.
- Ай, бросьте! Шутник вы, право. Да мы же первые об этом знать будем. Потом, сейчас пошли хорошие репрессии. После тридцать седьмого даже околоточные перестали материться1. Чего вы так удивленно смотрите? Действительно, перестали!
"Хорошие репрессии. Дурдом. Но раз дурдом, то нельзя спорить."
- Знаете, действительно лестное предложение. Я даже не ожидал. Просто неожиданно как-то. С мыслями надо собраться... А московские на филиал не наедут? Не они это подстроили?
Катерина на миг задумалась.
- Нет, точно не они. Филиал - это ж наши с московскими полюбовно решат, как прибыль делить, как что... Наших я предупрежу, чтоб настороже были, и вас, если что, прикрывали. Вы не волнуйтесь, здесь у нас такие знакомые... Нет, это наверняка не свои. Из своих чтоб хоть один в карман вам залезть попробовал или чего другого...
- Тоже клиенты?
Катерина усмехнулась.
- А вы тут еще раздумываете.
- Считайте - уже не раздумываю.
- Умничка! - воскликнула Катя и жарко чмокнула его в губы, - пойду самовар ставить.
- Ну, тогда уж и отметим за успех дела, - Виктор вынул из пакета бутылку кагора.
- Красное? У меня рыба есть к нему. Сейчас разогрею.

Оставшись один в комнате, Виктор посмотрел на лежавший на столике браунинг и взял его в руки. Пистолет был небольшим, не слишком тяжелым, без выступающих деталей, которые могли бы в критический момент зацепиться за подкладку одежды.
"Еще одна крыша", подумал он. "И тоже неизвестно чем кончится. Монтер. Ха. Вообще интересно - кем здесь, в этой реальности, может быть востребован инженер? Кем угодно - медиабизнесом, аудиопиратами, может аппаратуру чинить, ну и, наконец, спецслужбами. Но только не производством."
Из гостиной донеслись приглушенные звуки фокстрота "Холостой и беззаботный". Катя накрывала на стол.
"Может, это и есть задание империи? Да ну, это я уже, как Васисуалий Лоханкин начинаю - может, это искупление, и я выйду из него очищенным... Главное, несмотря ни на какую систему, остаться самим собой. Чего там говорил Ницше - человек, который знает, зачем он живет, выдержит любую каку... или что-то в этом роде..."

27. День капканов.

Массандровский кагор оказался и в этом измерении очень качественным - голова с утра тяжелой не была, хотя думать о каких-то мировых проблемах тоже не хотелось. Хотелось просто жить, следуя какой-то укатавшейся за эти несколько дней колее. Если в бериевском СССР из второй реальности государство сознательно выстраивало перед человеком ряд целей и приоритетов, как материальных (пресловутое "приемник-телевизор-квартира в сталинке"), так и моральных, и могло менять их по своему усмотрению, то здесь цели человека складывались стихийно в рамках привычных и чуть модернизированных укладов и лишь присматривало, чтобы чел за рамки этих укладов не шибко выбивался. Примерно так же обстояло дело и в социальной сфере. В бериевском СССР государство, после полной разрухи всей ветвей власти в гражданскую, с чистого листа строило систему соцзащиты, образования и других благ, четко ее нормируя, а здесь фачисты, то-бишь, соборники, взяли за основу бытовавшую у отдельных хозяев патриархальную заботу о мастеровых, добрую волю жить в ладу и согласии, а не держать за скотину, что практиковалось не менее редко, и сделали из этого всеобщую обязаловку для бизнесменов. Фабрикант - здоровайся с мастерами за руку, открой школу, училище, больницу, библиотеку, строй жилье доступное и здоровое, плати справедливо. Нет - пришьют ярлык врага государева, имущество заберут и лес валить. Т.е. экспроприировали не класс, а непокорных, подгоняя отношения опять-таки под установившуюся колею. С одной стороны, вроде меньше возможностей для волюнтаристских заскоков - с другой стороны, как-то это все вслепую. Ведет каждого и страну случайное устаканившееся стечение обстоятельств, а чем это обернется в какой-нибудь кризис - никто не знает. Рулить никто не обучен, только подруливать. И желания выскакивать из этой колеи ни у кого нет, и, наверное, не будет, даже если все начнет ветшать и рушиться.

День начинался привычно - Виктор решил направить стопы в редакцию за конвертом с гонораром и новым заданием. Но прежде он тщательно проверил, не заряжен ли браунинг, разобрался с его устройством и действием, и несколько раз прицелился в окно по воронам, щелкая спуском. Оружие лежало в руке довольно неплохо; он поставил пистолет на предохранитель, зарядил обоймой, хотел сначала спрятать его в барсетку, но затем подумал, что ее могут срезать, и переложил в карман брюк. В барсетку он спрятал пару запасных обойм.
В редакции его встретили, как давнего знакомого. Сумма в конверте была та же. В записке по стрелковому оружию вопросов не было - то ли не успели изучить, то ли все ясно, то ли менее актуально. Задание было дать прогноз развития военно-воздушных сил, обращая особое внимание на вопрос о перспективах паротурбинных и газотурбинных двигателей, ракетной тяги, применения на самолетах безоткатных орудий большого калибра, использования бомбардировщиков, несущих на себе истребители, создания десантных бронированных трициклов с надувными крыльями, которые можно буксировать за самолетом, и так далее. Полезные идеи тонули в море тупиковых новаций. Впрочем, это нам сейчас хорошо рассуждать, что полезно, а что нет.

Таня тоже была на каком-то редакционном задании; то, что вчерашняя записка не имела к ней ни малейшего отношения, было и так ясно. Поев в американской кухне и отложив часть денег на счет в банке, Виктор не спеша шел по деревянным тротуарам Мценской на квартиру. Мотаться по городу сегодня не было никакого желания.
На углу Мценской и Петровской стояли два полицейских (что-то они стали по двое попадаться) и о чем-то неспешно разговаривали. Виктор уже прошел мимо них, когда его окликнули:
- Постойте, сударь!
Виктор обернулся. Худощавый полицейский лет тридцати, с жесткими чертами лица, по погонам - старшина, направился к нему. Второй, в чине старшего сержанта, невысокий и чуть полноватый, последовал за ним.
- Так что, проверка лиц в городе. После вчерашнего происшествия, - отрапортовал худощавый хрипловатым голосом, - согласно приказу. Не изволите ли сообщить, что у вас в правом брючном кармане?
"Ну вот и вляпался с этой пушкой..."
- Пистолет фирмы Браунинг, - равнодушным голосом ответил Виктор, - шестизарядный, малокалиберный, для гражданских лиц. Взят с собой после вчерашнего происшествия в городе, на всякий случай. Вдруг бандиты орудуют?
- Кхм... ясно... А состоите ли вы на цивильной государственной службе или членом Российского общества спортивной охоты и рыболовства?
- Нет, - честно ответил Виктор, догадываясь, что покойный муж Катерины членом этого общества мог состоять.
- Тогда предъявите разрешение на ношение огнестрельного оружия вне жилища.
- А, так на улице разрешение надо? Спасибо, что сказали, а то взял так и... Я тут недалеко живу, сейчас отнесу домой. Неловко так получилось, хорошо, что вы предупредили.
- Только придется сейчас с нами в отделение проследовать и протокол составить о нарушении.
- Ну, если полагается, то конечно... И штраф там же заплатить или перечислением?
- Штраф не надо. Объяснение напишете о происхождении оружия, и чтобы свидетели подтвердили.
- Конечно, пожалуйста. Раз положено, какие вопросы.
- А пока извольте сдать оружие.
- Пожалуйста... - Виктор вынул браунинг и протянул старшине... и только тут с ужасом подумал, а что, если они являются оборотнями в погонах. Но было уже поздно. Старшина передал браунинг низенькому.
- Слушай, - ответил ему тот, - а чего мы сейчас с ним по жаре топать будем. Давай машину вызовем.
- Ну так труба-то у тебя. Вот и звони дежурному.
- Щас, - ответил низенький сержант, расстегнул полевую сумку и вынул оттуда черную карболитовую трубку со шнуром.
"Это что, у них мобила такая?"
Сержант подошел к телеграфному столбу на углу улицы, открыл привинченную к нему круглую коробку и воткнул в нее штепсель, которым кончался шнур.
- Коммутатор! Восьмой наряд говорит. Соедините с дежурным отделения. С дежурным, говорю. Докладывает старший сержант Чевелихин...
Виктор и раньше замечал здесь такие коробки на некоторых столбах, но не придавал значения. А они вон для чего, оказывается.
- В Москве и Питере уже таксофоны ставят, - проворчал старшина, - а у нас все с собой трубу таскай... Ну что, когда дадут? - спросил он у подошедшего сержанта.
- Выехали уже. Приказали срочно доставить. Спешка такая вдруг.
- Срочно так срочно. Нам чего. Начальству виднее... Курите? - спросил он у Виктора.
- Нет, не курю.
- Жаль. И он тоже вот не курит, бросил. Дойти, что ли, до лавки Гортуновых? А вдруг машина, - рассуждал старшина, - неказисто выйдет. Потерплю пока, может, у шофера разживемся. Если Тендарев, у него точно есть.
- Есть, - подтвердил сержант. - Он "Норд" курит. Погарский.
- А хочь и погарский. Разбираться, что ли? Все лучше елецкого.

Раздалось урчание, и по Петровской, в облаках пыли, показался фургончик на базе однотонного "Опеля". Заднюю часть машины пыль перекрасила из черного в серый.
"Вот и воронок пригнали", печально подумал Виктор. "А ты ждал, они за тобой "Паккард" правительственный вышлют? Ну ладно, Катерина подтвердит, что по доброте душевной ствол дала и отпустят. А если не подтвердит? А если ей нельзя об этом проговориться? Тогда это..."
Машина стала. Пыль медленно сносило на палисадники.
- Федор! Погодьте тут, - старшина подошел к кабине водителя. - Федор! Папиросу не одолжишь? Не, ну ты посмотри, может, завалялась?
В это время рядом с Виктором взвизгнули тормоза, и дорогу грузовику перегородил небольшой, серый, похожий на мыша "Опель-Олимпия".
- Эт-то что такое? Почему стали? Сдайте с дороги, здесь не положено!
Дверца хлопнула, и из машины резко вышел молодой человек в светло-сером спортивном пиджаке с большими накладными карманами и брюках на трико в мелкую клеточку. Взмахнув рукой, словно фокусник, он продемонстрировал присутствующим голубое удостоверение с золотым тисненым орлом на обложке.
- Подпоручик Быгов, оперативный отдел жандармерии! Этого господина я у вас забираю.
- Виноват, господин подпоручик, а как же приказ? - осведомился старшина. - Как бы неувязочки не было, а с нас спросят.
- Приказ отменен, - равнодушно констатировал Быгов, - можете по столбу позвонить. Благодарю за службу. Да, изъятое оружие у вас?
- Серафим! Браунинг и патроны господину подпоручику.
- Сейчас. А, вот они. Пожалуйста. Все полностью.
- Благодарю. Все свободны! А вы, Еремин, останьтесь. Садитесь в машину.

"Интересно, куда он меня везет?" подумал Виктор. У него уже начали возникать параллели со вчерашним происшествием. Тоже три на одной стороне, один на другой, и всем им он нужен.
- Понимаете, этот...
- Держите, - Быгов на ходу протянул Виктору его пистолет, затем обоймы.
- Доверяете?
- Этот браунинг числится за жандармским управлением. Передала его вам вчера вечером мадам Задолгова, по нашему указанию. Полиции знать об этом не обязательно. Равно как и вам кому-либо рассказывать об этом.
"Катерина - агент жандармерии? Как и предполагал. Так вот, кто оказывается, пиратов крышует! Ну да, они же за границу ездят, контакты заводят, там и попросить об услугах можно - с кем-то встретится, что-то передать, тайник проверить... Связные в основном, наверное. Организация у них конспиративная, как раз то, что надо."
- А остальное - тоже по указанию?
- Предложение войти в дело? Нет. Вопросы подделки музыкальных товаров не в сфере деятельности жандармерии. Она в сфере полиции, но у кого хорошие знакомства, тот всегда спит спокойно и смеется последним.
- Тогда куда мы сейчас едем?
- Надо для отвода глаз привезти вас в жандармерию и составить протокол, номер которого сообщат полиции. Если про нас скажут, что мы отпускаем задержанных в соседнем квартале - грош цена нам и нашей работе. Вообще это наш прокол. Надо было сразу на всякий случай оформить вам членство в Обществе спортивной охоты и рыболовства, а не ждать, пока вы нарветесь на каких-нибудь жиганов.
"У них своя агентура в полиции. А может, и телефоны прослушивают. Вон как быстро примчались."
-...Тем более, это дало бы вам право тренироваться на стрельбище. Членам Общества дают по лимиту бесплатные патроны. А если не тренироваться, то от огнестрельного оружия, сами понимаете, толку никакого не будет.
Он полез правой рукой под приборную панель, держа левую на руле, пощелкал там чем-то и вынул телефонную трубку.
- Вызывает седьмой. Пассажира принял. Без попутчиков. Ждите в гараже. Даю отбой.
- Рация на ультракоротких, - пояснил он, засунув трубку на место, - недалеко, но на ходу связываться можно. Недавно поставили. Все лучше, чем со столба звонить.

Перед Литейной на Мценской сохранились остатки леса, уже расчищаемые под новые дома. За поворотом Виктор увидел трубы Стальзавода, показавшиеся ему невысокими и редкими; из них по небу тянулись рыжие "лисьи хвосты". Ветерок донес в машину запах горячего металла. Заводской забор был новым, дощатым, и на него были прибиты штакетные ромбики, чтобы помешать местным обывателям воровать с забора доски.
Здание жандармерии располагалось возле самого Стальзавода, на углу Литейной и улицы, как он потом узнал, Героев Бухарской битвы, которая в наше время известна как улица Медведева. Это был длинный двухэтажный кирпичный дом в виде буквы "П", выкрашенный белой и лазоревой краской, по архитектуре напоминавший детскую поликлинику, что возле старого корпуса БГТУ, только размером побольше. Виктор сделал вывод, что численность жандармерии в России с начала века намного выросла. На крыше дома стояло несколько антенн. Двор скрывался за каменным забором, выше человеческого роста, выложенным в один кирпич со столбиками.
Перед большими, обитыми листовым железом голубыми воротами с орлом на две половинки стоял карарул. Быгов предъявил удостоверение, ему откозырнули, и солдат медленно раскрыл тяжелые половинки. Они въехали во двор; перед фасадом Виктор увидел палисадник с клумбами, низенькими елочками и аккуратными, посыпанными шлаком, дорожками, на заднем дворе виднелся гараж и машины. Шипела газосварка и воняло карбидом - видно, слесаря там что-то варили.
- Ну вот и приехали. Прошу.
Пропуска Виктору не выписывали, Быгов провел его мимо часового. Внутри жандармерии была обстановка отнюдь не гнетущая, даже чем-то уютная, несмотря на казарменный аскетизм. Коридоры были до половины выкрашены синей масляной краской, а выше побелены, возле окон напротив дверей в кабинеты стояли простые стулья, обитые дермантином, и два-три фикуса в катках на табуретках для красоты. С потолков свисали матовые шары светильников. Судя по тишине, никого не истязали; все выходящие в коридор двери, правда, были обиты черным дермантином. Если бы не установленные между оконных рам решетки ромбиками, можно вообще было подумать, что здесь школа или поликлиника.
Они дошли до одного из кабинетов, и Быгов приокрыл одну из дверей. Двери оказались двойными, с тамбуром, так, чтобы проходящий по коридору не мог случайно видеть, что находится внутри, а окна были прикрыты опущенными занавесками из искусственного шелка. Обстановку кабинета составлял стол, на котором не было бумаг, но стояли телефон и черная казенная лампа с поворотным абажуром, деревянный шкаф с глухими дверцами, несгораемый шкаф, картотека и массивная тумба, на которой надменно восседал полированный "Блаупункт" 1936 года с черными ручками-глазами. Из-за стола поднялся и подошел к Виктору знакомый ему штабс-ротмистр, чему Виктор уже совершенно не удивился.
- Мир тесен, Виктор Сергеевич! Что-то вы быстро у нас стали притягивать к себе всякие приключения. А вам, Николай Евграфыч, спасибо. Быстро среагировали.
- Стараемся же, - улыбнулся Быгов, - да и что тут сложного.
- Для умелого человека нет сложного. Можете отдыхать. А вы, Виктор Сергеевич, присаживайтесь.
- Как вы понимаете, - продолжил Ступин, когда за подпоручиком захлопнулась дверь, - разговор пойдет не о браунинге. Выпишем вам билет спортивного общества и вопрос снят. Разговор о причинах, по которым его вам передали. Вас не интересует, что это за причины?
- Ну, если я должен быть посвящен... Не всеми вещами полезно интересоваться.
- Разумно... Вы осторожный человек и стараетесь быть предусмотрительным. Но тогда как вы объясните вот что...
Ступин порылся в ящике стола, вытащил оттуда пачку фотокарточек и положил их перед Виктором.

На снимках Виктор увидел себя с Татьяной Краснокаменной на берегу реки в самые интимные моменты их встречи.

28. Под тяжестью улик.

- За участие в порнографической фотосессии мне полагается дополнительный гонорар, - невозмутимо произнес Виктор, - причем большая часть, как постановщику.
Ступин хмыкнул.
- Возможно. Но это не наши снимки. Они были обнаружены при обыске у некоего Товстопята, который, как установлено, имел связь с абвером. Товстопят молчит, а у нас, к сожалению, месячник по борьбе с недозволенными методами ведения следствия. Понимаете, ваши контакты с представителями прессы жандармерию не интересуют. Нас интересует, что надо от вас ведомству Канариса.
- Может, того же самого? То-есть статей?
- Странный способ их получить. Кстати, о статьях. При жандармерии не так давно появилась такая структура, как лаборатория научных методов прогнозирования. Мы им перекинули по бильдтелеграфу ваши опусы, и они высказали, знаете, прелюбопытнейшие выводы. Хотите узнать?
- Интересно.
- Прежде всего вы в статьях проявляете себя то как мыслительный тип, то вдруг как интуитивный. Начинаете строго, логически, последовательно объяснять развитие того или иного вида техники, тех же танков, и вдруг раз - и у вас выскакивает такое, что никак из предыдущей цепочки выводов не вытекает, и вообще из той информации, которая на нынешний день есть, такой прогноз сделать невозможно. Вас периодически озаряет, причем таким, что переворачивает все известные представления вверх ногами. Например, в войне будущего у вас практически не видно использования химического и бактериологического оружия. Зато неожиданно вся военная доктрина и вооружение перестраивается под массированное применение ядерного, которое сейчас существует только в умах ученых, а у вас оно должно появиться лет через пять - десять. Сейчас никто атомное оружие даже не пытается делать. Все крупные державы создают химические арсеналы. Такой есть даже на Брянщине.
- Под Почепом?
- Откуда вам известно? Это строго секретные сведения.
"Вот вы и попались, Штирлиц..."
- Положим, вы просто удачно угадали. Но ведь вы не играете в азартные игры, потому что не способны угадать карту. А здесь угадали. Некоторые вещи вы знаете лучше нашей внешней разведки. Так вот, специалисты сделали вывод, что вы либо ясновидящий, либо вы получаете информацию от кого-то другого.
- Вы подозреваете, что от иностранной разведки?
- Нет. Почему - скажу несколько позже. Да, вы переживали, что от вас жандармерия потребует за семь червонцев. Так вот, после вашей статьи про хакеров государь император подписал указы о создании двух всероссийских институтов. Один - слаботочной счетной техники и прикладных численных математических методов, и второй - кристаллических электронных приборов. Ученые обещали нам, что в ближайшие годы создадут машину, которая даст нам ключ от всех шифров мира!
"М-да. А я-то, наивный, считал, что хакерство - ремесло далекого будущего."
- Так может, это и было причиной интереса абвера? Хотели, например, шантажировать?
- Это могло быть, если бы в канале передачи информации через Бурмина была утечка. А ее не было. Госпожа Краснокаменная, как выяснилось, тоже ни при чем.
- А я уж думал, Краснокаменная работает на вас.
- Нет. Кстати, она на самом деле Ротштейн.
- Ну а мне какая разница?
- Действительно, какая вам, в самом деле, разница... Однако, есть основания считать, что вами заинтересовались раньше, чем вы тут начали что-то писать, и вообще до вашего появления здесь. "Хуммель", по нашим данным, появился в Бежице за две недели до вашего появления и, помимо Товстопята, вошел в контакт с членами бывшей банды Картуза, которые и попытались вчера вас похитить. Не спешите возражать. Нашли мы мальчишку, что вам записку относил. А помешала вашему похищению некая Феня Галун, она же Роза-Мари Сокольская, она же Ганна Розовец, она же Ванда Бах, ... ну. наверное, в полиции вы уже слышали. Так вот, эта Галун-Сокольская-Розовец-Бах, была связана с Энди Купером, тем самым скандальным шпионом-авантюристом британской разведки, нашумевшем тут в годы войны и смуты. Ему бы давно копчик греть где-нибудь в дебрях Австралии или Аргентины, скрываясь от своих и чужих, ан нет - эту мумию вытаскивают из нафталина и тайно переправляют в Россию, надеясь, что он свершит тут какое-то чудо, на которое не способна другая агентура. И он прибывает в Брянск где-то за неделю до вашего приезда. А сегодня утром нам позвонил наш сотрудник из того села, где мы с вами встретились. Знаете, что он сообщил? Жители опознали по снимкам, что именно в этот день они видели там Товстопята и Феню Галун. Не вместе, конечно.
Штабс-ротмистр откинулся на спинку стула, продолжая глядеть в глаза Виктору.
- Как вы думаете, почему разведки двух государств начинают охотиться за вами не раньше, не позже, а именно с этого места? Почему они не преследуют вас раньше, а тут сразу пытаются схватить вас за жабры? Вы не вели себя, как человек, скрывающийся от двух разведок. У вас есть какие-то объяснения?

"Сказать ему все? А что это изменит? Что я расскажу - невероятную историю с перемещениями между реальностями? Какой дурак в это поверит?"
- А может, они охотятся за мобильным телефоном, который лежит вашей сумочке? Вот этим.
Ступин положил перед Виктором довольно точный рисунок его мобилы.
- Пришлось прибегнуть к услугам опытного карманника, что делать. Надо же нам разобраться во всех этих невероятностях. Кстати, - и он жестом карточного игрока положил перед Виктором снимок какого-то небольшого унылого здания, - это знаете что? Это компания Самсунг в городе Тэгу. Производит рисовую муку, торгует сушеной рыбой. Никаких радиотелефонов не делает.
- Паспорт и деньги двадцать первого века вы тоже видели?
- Вы хотите убедить нас в том, что вы из будущего?
- А если я действительно из будущего?
- Лучше, если бы вы были с Марса, - Ступин встал из-за стола и подошел к окну, закрыв форточку.
- Почему?
- Потому что вам никто не поверит.
- И вы тоже? Вы же не найдете иных разумных объяснений.
- Даже если я поверю, то не поверят мне. К существованию марсиан народ еще как-то психологически приучен. Люди как-то представляют себе ракеты, межпланетные путешествия и прочее. Машину времени не представляет никто. Тем более, ее не нашли, все село обшарили. Может, вы нам поможете представить это важное доказательство?
- Машины нет. Этот какое-то природное явление. В определенном месте и в определенное время перебрасывает. Я даже не знаю, что это такое, и где искать.
- Плохо дело. И еще - вы не знаете прошлого. Вы вели себя скорее так, как будто попали на другую планету, похожую на вашу.
- Ну, в чем-то вы правы. Это другое прошлое. Я переместился из мира с другим прошлым.
- И вы считаете, что кто-то здесь в это поверит?
"Все", устало подумал Виктор. "Финиш."
- Так что же у нас с вами получается?..


Конец первой части.

Части II и III не выкладываются в с связи с изданием романа издательством "АЛЬФА-КНИГА"
Оценка: 6.34*29  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"