Большой бар полон людей. Постриженные и одетые под мальчиков девушки, чью половую принадлежность, однако, подчеркивает ярко красная помада, распределяются по помещению в буквально шахматном порядке. Модные бородачи скучают за стойкой, обсуждая последние новости спорта. Они пьют пиво, и с каждым новым глотком к ним присоединяется новый, такой же, как и они, друг. Всюду неспешные разговоры, редкий вежливый смех, сигаретный дым и этот особенный звук посуды, каким всегда наполнены такие заведения. Все ждут чего-то, зная, что это будет прекрасно, зная, что худой, смущенно улыбающийся парень в сером свитере сегодня удивит их и окрасит воскресный вечер в пронзительно-печальные, яркие цвета. Шум прекращается, и кажется, что затихает все. Начинает играть музыка, которую нельзя описать ни одним эпитетом. Она всюду, она проникает в каждого, кто обычно проводит воскресение мертвецки пьяным, кто спит весь день или кто с самого утра слоняется в Китай-Городе, вдыхая его ни на что не похожий воздух. На барной стойке в обрамлении двух рукавов синей рубашки лежит коротко стриженная чернобородая голова со взглядом более мечтательным, чем взгляд любого поэта в весну или осень. Неторопливо сворачивает самокрутку человек в дальней части бара, справа от него нервно, но между тем удивительно грациозно курит девушка. Люди молчат, потому что музыка сильнее всякой мысли или голоса. Я же вижу ее, вижу музыку в глазах той девочки, которую люблю больше всего на свете. Не будет в ближайший час вокруг ничего, кроме ее влажных глаз, полных нежности, улыбки, пробивающейся на лицо с неизбежностью рассвета. Не будет ни бармена, бросающего трубку со словами: "он умер, не звоните сюда больше", не будет ни одного человека, но будет оставаться размытым пятном на объективе толпа, наполняющая бар. Музыка в каждой моей клетке, но я - это и она тоже. Я и Патриция. Мы состоим из нот, складывающих сердце. Громкий, особенно пронзительный аккорд, и внутри меня лопнувшей веревкой воздушного шара исчезли все заботы и планы. Есть только мягкие губы, запах волос и музыка.
Дима встает из-за пианино и извиняется, что не написал больше, что это так быстро закончилось. "Давай еще раз то же самое! И еще, и еще!". Он импровизирует, и это повторяется вновь. Яркий миг, словно последняя секунда в жизни бабочки, вспыхивает музыкой, чтобы наполнить людей ею вновь.
Мы на улице, мы обнимаем друг друга и с силой сжимаем руки. Хочется смеяться и прыгать от счастья. Это в действительности один из немногих, увы, в жизни мегаполиса моментов, способных заставить забыть абсолютно обо всем. Я провожаю Патрицию домой и иду обратно по темным необычайно легкой походкой.
Двое пьяных мужчин напротив меня в поезде. Бородач в черном шарфе в белый горох и высоких сапогах и его друг, чьи длинные и худые ноги в голубизне джинсовой ткани и бесконечной коже туфлей выгнуты в совсем уж неестественной степени, жарко о чем-то спорят. Нельзя точно сказать, что именно вызвало этот разговор, или чему он посвящен, но, как и все пьяные разговоры, этот очень серьезен и обстоятелен. Неожиданно даже для своего собеседника карикатурный длинноногий мужчина достает сигарету. Спустя несколько неудачных попыток поджечь ее, знакомый запах наполняет вагон. Развалившись на диване так, словно если это не гостиная особняка, то хотя бы вагон первого класса, мужчина выдыхает дым, а вместе с ним - прошедшую неделю, этот вечер и частицу своей души. Он пинает пивную бутылку, и та с веселым звоном катится по полу, достигает дверей и падает вниз, в темноту путей, в сырость подземелий.
17.02.14