Царь Еремей пятидесяти двух лет от роду выглядел простым мужиком. Коренастый, с русыми волосами, закрывающими уши, с такой же бородкой, скрывающей круглый безвольный подбородок и блекло-голубыми глазами навыкате, он совсем не производил впечатления человека, обремененного государственными делами. Да и одежда его имела вид далеко не царский: белая полотняная рубаха навыпуск, грубые суконные штаны и лапти, которые имеет обыкновение носить все низшее сословие. Речь его тоже не отличалась разнообразием.
Зато высшая знать Еремеевского царства одевалась ярко. И сверкая золотым и серебряным шитьем это одеяние по цветовой гамме могло поспорить с оперением павлинов, когда они распускают свои пышные красочные хвосты перед самками.
Невеликое царство Еремея простиралось от побережья морского на западе до невысоких гор на востоке и отделялось от других иноземных тридевятых и тридесятых царств еще и дремучими реликтовыми лесами, в коих еще сохранилась нечисть всякого вида и происхождения.
Воевать царь Еремей не любил, охотиться и рыбачить сам отродясь не пробовал и подданным своим запрет на то установил. Основным своим занятием считал царь Еремей издание Указов, Распоряжений, Наставлений и прочих государственных воспитательных мер. Для этих целей при его особе состояла на постоянной службе Акулина Лукьяновна, бабка Емели, который говорящую щуку из самого глубокого колодца в сем царстве лет десять тому назад вытянул и с тех самых пор разъезжал по всему царству на печи. Таким образом щука от Емели откупилась, чтобы отпустил он ее обратно в колодец. Вот и возил Емеля свою бабку на печи из одного конца царства до другого, а она уж ни одного слуха не упускала, обо всем вызнавала, все высматривала и обо всем царю-батюшке докладывала.
Докладывала тайно, с глазу на глаз, закрывшись от всей остальной челяди, а наутро специальные глашатаи с перечнем царских указаний разъезжались во все стороны на резвых конях, дабы объявить счастливым подданным царское волеизъявление.
Одних вельмож царь жаловал дополнительными землями со всем, проживающим на них трудовым людом, а других в наказание лишал земель, отправляя в изгнание, то есть в отдаленные окраины на границе с зарубежными царствами.
Вот и происходила на дорогах Еремеевского царства великая постоянная сумятица и неразбериха, потому как почти каждый день на дорогах стояла пыль столбом из-за длинной вереницы подвод вельможных со всем их подворьем, семьями и скарбом, плетущихся к своему новому назначению.
Еремей слыл добрым царем, долго зло держать на своих подданных не мог, а посему, прощая провинившихся, через некоторое время возвращал их назад на прежние земли. Так и ездили вельможи по кругу, то покидая свои земли, то возвращаясь обратно.
Каждое утро чуть начинало светать просыпались в поту вельможи, не зная, что день грядущий им готовит, куда на этот раз зашлет их царь-батюшка. И посылали они со двора слуг своих, чтобы те не пропустили царского глашатая.
Еремей заступил на царство уже в зрелом возрасте после смерти своего отца и тогда же ему приискали невесту из соседнего государства, ни высокую, ни низкую, ни полную, ни худую, ни добрую, ни злую, ни умную, ни глупую. Так, серединка- на-половинку. Еремей не возражал, понимал, что по своему положению обязан был иметь жену, ведь без жены откуда взяться наследнику, а кому тогда царство оставить?
Прожил Еремей со своей женой десять лет, не имея детей, и вдруг на одиннадцатом году супружества родила царица дочь, а сама отдала Богу душу. Пытались Еремея склонить снова к женитьбе, да он ни в какую. Назвал он дочь Василисой, надеясь, что вырастет она либо премудрой, либо красавицей. Так с надеждами и прожил он рядом с царевной пятнадцать лет, не замечая ее и не привечая, не до того ему было - дела государственные все время забирали.
А как исполнилось Василисе пятнадцать лет, вспомнил Еремей о дочери. Он может быть и не вспомнил, да Акулина Лукьяновна все эти годы о царевне помнила, была у нее задумка женить внука своего Емелю на царской дочери.
Призвал царь к себе дочь свою, поглядел и расстроился - уж больно неказиста она ему показалась: ни росту в ней, ни стати, и лицом не вышла.
- Эх, - вздохнул Еремей огорченно, - никудышная царевна выросла, где ж я ей жениха найду с такой-то наружностью не примечательной?
Тут Акулина и стала забрасывать словцо за словцом, на все лады распевая, какой у нее внук - по всем статьям молодец молодцом, крепок телом, красив лицом, правда, не речист и мыслит не шибко, да за таким царем-отцом, как ты, Еремей-батюшка, уж не сглупит, не допустит ошибки.
Еремей в сердцах лишь рукой махнул, - да зачем ему такая обуза, боюсь, засидится Василиса в девках, не дождаться мне внука-наследника.
Хитрая Акулина знай свою сеть плетет, - да ты царь-батюшка, всем хорош, еще долго на свете проживешь, а внук мой знай твердит: "Не желаю ничему учиться - пора мне на Василисе жениться". - А царь отмалчивается
Запала Еремею одна думка: раз с красотой не вышло, может с мудростью повезет, не зря же он назвал царевну Василисой. Призвал он наставников царевны, что ее всему обучали: этикету царскому, танцам, пению, с иноземными послами общению, чтоб могла на чужих языках беседы вести, к пользе царства интриги плести, ну и в счете должна разбираться, экономить, хитрить, торговаться.
Появились наставники царские, встали, низко кланяясь, в ряд и в ответ на Еремины вопросы лишь руками разводят и в ответ ему говорят: "Мы, батюшка-царь, всяко ее к наукам приучали, цельных десять годочков обучали, да не даются ей наши науки, зевает она от скуки, нас из покоев своих прогоняет или сама в сад убегает".
Уж так Еремей огорчился, уж так опечалился, сидит на престоле сам не свой, корону с головы снял и смотрит на нее невидящими глазами, аж наставники перепугались, а ну как отречется царь от престола от таких огорчений или, что еще хуже, спровадит их туда, где Макар телят не пас, хотя, кто этот Макар и где находится это место, они и слыхом не слыхивали, вот и постарались они загладить свой промах.
- Прости великодушно, царь-батюшка, может не так мы дело представили, не все так страшно, Царевна вовсе не глупа, просто к наукам не расположена, время еще есть, глядишь, войдет в возраст да и поумнеет, - с низкими поклонами затянули наставники свои уговоры.
Нацепил Еремей на голову свою корону так, что она на затылок ему съехала, и в раздражении пояснил, - не в том дело, что моя дочь политесов не знает, а то, что обманула меня судьба злая. Надеялся я, что дам царевне такое прославленное имя, и она его оправдает: вырастет если уж не красавицей, то хотя бы умницей. А на деле что происходит? Ни тебе красоты, ни тебе царской осанки, ни ума и мудрости, а есть одна сплошная посредственность. Где я ей мужа толкового возьму?
Тут опять вылезает вперед Акулина, - ишь, чего удумал, Еремеюшка, кто ж в таком разе на имя опирается? Имя само собой, а там, как Бог распорядится: да и если разобраться, то в кого бедной девице уродиться? Матушке царице нечем, бедной, было гордиться, вот и получила царевна все, что могла с ее молоком, да и сам ты, батюшка не больно с науками знаком. Ты, Еремеюшка, нас, верных слуг твоих береги, на нас опирайся, государство от врагов стереги, а более никакими заботами не майся.
Так и пошло все в царстве по-прежнему. Акулина с Еремеем указы стряпают, наставники царевну в надлежащий для нее вид привести стараются, а вельможи со своей челядью по дорогам разбредаются, поместья меняют, зато и интриги им учинять не досуг, а потому в государстве все спокойно, все своим делом заняты: одни пашут и сеют, другие едят, спят и жиреют, третьи дворцами меняются, остальные торговлей, рыболовством и охотой занимаются. Благо у Еремея и флот свой имеется, и охотники на службе царской состоят, только им и разрешено охотиться. Постороннего человека нечисть лесная: лесовики, лешии, озерные, кикиморы болотные, феи лесные, змеи подколодные и всякие другие, что Бабе-Яге служат, - в лес не пропустит. Они свои лесные угодья пуще царя берегут, кто на их добро позарится - в порошок сотрут. А с Еремеем они мирно уживаются, добром лесным делятся, на него не обижаются.
Да и соседи из других царств-государств с Еремеем мирятся. Однако нашелся один злодей, царь одного из тридесятых государств по имени Верендей, а по прозвищу Прохиндей, ему зависть жизнь отравляла, не мог он жить спокойно, зная, что какое-то царство процветает, ни войн, ни голода не знает. Задумал он под видом жениха в Еремеевское царство пробраться, прослышал, что царевна уж чересчур проста, нет в ней необходимого царского величия.
Приехал этот Прохиндей со своей свитой многочисленной в царство Еремея и глазам своим не верит: а там, кроме него, женихов полным-полно. Все накормлены, напоены, все приняты с надлежащими почестями, только живут они так неделями и месяцами, а царевну не видят своими глазами. То она в путешествии находится по приглашению заморских царевичей, то в лесах инвентаризацию проводит, то с морским Владыкой общается, то с иноземными купцами торгуется.
Стали промеж собой женихи совет держать, как же так, ведь слух прошел, что царевна глупа без меры, не может решить ни одного арифметического примера, должна от радости себя не помнить, что к ней столь высокие женихи сватаются, а она ими пренебрегает. Что-то здесь не так. Такие вот разговоры пошли среди гостей именитых.
Наконец, не выдержали гости иноземные, послали к Еремею своих представителей, - так-то и так, уважаемое Ваше Величество, просим Вашего вмешательства, а то царевна Василиса нас игнорирует, на нас у нее времени не хватает, а мы тоже зря время тратить не можем., а посему просим назначить нам аудиенцию с Василисой, пусть свое слово скажет, выберет одного из нас себе в мужья, а Вам в зятья.
Заперся Еремей по своему обыкновению с Акулиной и выдал Указ: царевне Василисе надлежит явиться перед очи своего батюшки дабы совместно с ним назначить время аудиенции либо для каждого иноземного гостя в отдельности, либо для всех одновременно.
Царевна Василиса слыла девицей разумной, царской воле послушной, как услышала указ в тот же час во дворец вернулась и перед царем предстала.
Глянул Еремей на царевну и дар речи потерял, - что за вид, - кричит, - где платье твое царское, где украшения, на которые денег выделено немеренно, где твое царское достоинство?
А Василиса стоит перед царем спокойно и улыбается, косу длинную руками перебирает и никакого страху не испытывает.
- А чем тебе, государь мой батюшка, мой сарафан не угодил? Мне в нем удобно и привольно, как и тебе в твоей простой одежде. А что касается украшений - не могу же я увешивать себя золотом и серебром при обычном наряде.
Смотрит на нее Еремей и не знает, что ей ответить, вроде бы она права. Руками разводит, слов не находит.
Улыбается царевна, а улыбка такая ясная, добрая, от нее прямо свет исходит, и царевна - кажется Еремею или в самом деле - хорошеет прямо на глазах.
- Ну ладно, тогда ты, царевна, того, давай день назначай, негоже иностранных гостей в неведении держать, - заикаясь молвил Еремей, не понимая, куда его злость подевалась.
- А может быть, батюшка, давай отправим этих соискателей моей руки восвояси, нечего им на наших хлебах жировать?
- Ккак это ? - заикаясь царь вопрошает, - а за кого же ты, дочь моя, замуж пойдешь, ежели все женихи по домам разъедутся? Да ведь и обидеться могут, войной на наше царство пойдут, а мы все годы мово царствования ни с кем войн не вели, у нас и войска-то нету.
Вздохнула Василиса удрученно - знамо дело, придется мне тогда, как и другим царевнам в давние времена, всем этим женихам иноземным загадки задавать, хотя, думаю, для меня и в нашем царстве жених бы сыскался.
Но Еремей от ее слов отмахивается, - негоже мужика мне в зятья брать, а тут все высокородные, именитые, богатые, ты уж не прекословь мне, Василиса, не быть по-твоему, разума тебе не хватает, отсюда и речи твои глупые.
Погрустнела царевна, только взяла с батюшки царя обещание, что позволит он провести ей для женихов испытание и учтет все ее пожелания.
- Ну коли не будут глупы твои пожелания, мы свое повеление дадим, - согласно кивнул головой Еремей, поправив на голове корону царскую, которая при каждом его кивке так и норовила на затылок съехать.
Назначили они день, когда царевна предстанет перед претендентами на ее руку и на царство Еремея, глашатай объявил царскую волю, и все царство замерло в ожидании, ведь судьба царевны тесно связана с самим царством, трудно предугадать, как дело обернется.
Наконец наступил долгожданный день. А все дело весной происходило. Солнышко с синего неба подмигивает, все вокруг зелено, цветов разноцветных полным-полно, птички в ветвях заливаются, народу на площадь перед дворцом собралось видимо-невидимо: тут и женихи, каждый со своей свитой многочисленной, и вельможи Еремеевские со своей челядью, и купцы со своими работниками, и люд простой. Аж гул идет от этой толпы, всяк норовит предсказать, чем жениховство закончится, все меж собой переговариваются, перешептываются, спорят, свою правоту доказывают. И, конечно, Акулина на печи со своим внуком вокруг толпы носится, заморских гостей удивляет, все слухи отслеживает, держа про себя все ту же думку - женить своего Емелю на царевне в обход всем этим надутым богачам.
Наконец, дождались любопытствующие: вышли на помост перед дворцом Еремей с Василисой. Обратился царь Еремей к гостям с такими словами: вы, гости дорогие, не гневайтесь, что обрекла вас Василиса на такое долгое ожидание. Знамо дело, жениха выбрать - не корову подоить, тут особый подход нужон. Вот перед вами дочь моя, царевна Василиса, прошу вас не удивляться, не обижаться, молодой девице до времени покориться. Есть у нее к вам предложение - чтоб составить о вас свое мнение, вам царевна вопросы задаст, а по ответам и решение свое примет.
Тихо стало на площади, иноземные гости с недовольным видом на царевну поглядывают. "Что это она о себе мнит, - говорит весь их разгневанный вид, - в простом сарафане, без серебра и злата, с непокрытой головой перед ними обычная девица стоит. Где это видано, чтобы женихов так встречали, без хвалебных речей привечали?" - Обидно женихам, досадно. Видно, не все в Еремеевском царстве ладно.
Смотрит Еремей, а часть его гостей поворачивают вспять коней, не желают более женихаться, собираются по домам отправляться.
Акулина от радости руками им вслед машет, прощается, супротив царевны их направить старается.
Ан не все гости от царевны отступились, многие царевне поклонились, решившись испытать свою долю, на вопросы Василисины ответить, уж больно в себе и в своем богатстве уверены были. А другие гордыми слыли, не могли от своих слов отказаться, потерять такое богатство и в слабости своей расписаться. Среди этих последних и Верендей подвизался, около Акулины ужом увивался, вел свою хвалебную речь, восхищали его самоходная печь, ум Акулины, Емели стать - запросто царством мог управлять.
Акулину такие речи устроили, на хвалы она была падка, а речь Верендея настолько сладка, что она и уши развесила, слова коварные взвесила и выдала ему как на духу все, что о царевне знала, да только знала-то она мало.
Вышла вперед царевна, поклонилась низко женихам иноземным, извинилась, что долго их ожидать себя заставила, да и говорит:
- Я знаю, вам не нравится мой вид, и одета я не по моде и веду себя не так, как между царевнами принято, но я никого не держу, я вас сюда не приглашала, сами по своей воле прибыли, так и обижаться вам на меня не резон. Не собираюсь я вам загадки загадывать, просто хотела бы я знать, кто меня сватает, а потому пусть каждый из вас за три дня составит о себе и своей жизни рассказ, что привело его в наше царство, почему именно я ему приглянулась, неужели в его царстве лучше меня невесты не нашлось. Вот такие простые вопросы, и ответы на них должны быть тоже простые и честные, а я по вашим словам свой выбор сделаю.
Три дня иноземные женихи по царству разгуливали, ели, пили, с вельможами беседовали, о Василисе пытались поболе выведать. Три дня как три часа проскочили. И вот собрались снова все перед дворцом, только гостей число поубавилось, не всем гостям по нраву пришлись речи царевны, ее наряд, а особливо вопросы ее странные, многие не решились перед всем народом о себе отчет давать. Так и случилось, что осталась от всех женихов лишь малая горстка, и среди них, конечно, Верендей, великий Прохиндей, особняком стоит со своим конем в отдалении и вперед выходить не торопится.
Первых женихов после начальных их слов народ сразу же высмеял, уж больно не правдиво они выглядели, когда стали сказывать, как полюбилась им царевна, как царство Еремеевское им приглянулось, как народ они решили облагодетельствовать. Василиса даже не успела свой вердикт вынести, огрызаясь на смех людской, со злобой по сторонам осматриваясь, женихи вынуждены были ретироваться.
А им на смену другие выступают, и тоже стараются на все лады царевну расхваливать, только увлекшись красными словами, они и не заметили, как описали царевну совсем не так, как она выглядела. И снова народ опередил приговор Василисы, не дал ей слова молвить, сам высказался, прогнал прочь хвастунов и лицемеров.
Еремей от возмущения опять едва корону не потерял, - что же это деется, - вопит, - смотри, Василиса, всех женихов твоих народ разогнал, за кого замуж пойдешь?
А Василиса довольна, смеется, - видишь ли, батюшка, всем этим иноземным женихам нужно лишь твое царство, зачем нам такие женихи, разве у нас своих нет?
Еремей руками разводит, слов не находит, - так где же я тебе своих женихов возьму, ежели ты никому не приглянулась?
Тут царевна румянцем зарделась, смущенно по сторонам осмотрелась, головой кому-то кивнула, ручкой белой с платочком махнула, и расступился народ, потому как вышел вперед молодец из всех молодцов, станом крепок, приятен лицом,
- Кто таков? - грозно царь вопрошает. Все придворные замерли в ужасе, зная вспыльчивый царский нрав, а молодец перед Еремеем стоит спокойно, не тушуется, в ноги не падает, только голову слегка склонил.
- Я, - говорит, - рыбак и купец, мне не нужен твой дворец, не нужны мне никакие царства в мире, достанет у меня и ума и силы, чтобы Василиса меня полюбила. Выдавай за меня Еремей свою дочь, а гостей иноземных гони скорей прочь.
Еремей от такого заявления даже голоса лишился, слов не найдет, только рот как выброшенная из реки рыба открывает, а как ответить нахалу не знает.
А Василиса вдруг поднялась во весь рост и с помоста спускается, руку молодцу подает, ласково ему улыбается и к царю-батюшке при всем честном народе ведет.
Не успел Еремей дух перевести, слова подыскать, а молодые ему в ноги поклонились, благословения просят. Глядит царь на Акулину, а та в растерянности, крутится словно уж на сковороде, пытается что-то сказать, а слова идут на ум все не те.
Ну же, батюшка, благословляй нас быстрей, народ ждет, - тихо шепчет царю Василиса. Махнул царь рукой, поднялся с кресла да и благословил молодых на долгую счастливую жизнь. А что ему было делать? Не позорить же свою единственную дочь при всем честном народе?
А народ возликовал, шумит, радуется, по поводу гостей иноземных насмешничает, - скатертью дорожка вам, гости незваные, впредь сюда не захаживайте, не заезжайте вместе со своими свитами, мы и сами с усами, у нас женихи получше вас найдутся.
И случилось так, что все иноземные женихи по своим царствам отправились, один Верендей в стороне притаился, задумал он дело злое, жестокое, решил погубить он Еремеевское царство.
Не успела царевна вздохнуть свободно, проводив гостей нежеланных, как у нее в покоях Емеля объявился, прокрался тайком, палец к губам приставил, а сам рукой ей машет, за собой зовет.
- Ох, Емеля, Емеля, что за тайны такие? - вопрошает царевна весело. А тот головой трясет, не отвечает, всем своим видом торопит. Пожала царевна плечами и отправилась следом за Емелей. Привел ее Емеля к колодцу, вызвал щуку, старая, видавшая виды щука, себя ждать не заставила, сразу на зов Емели откликнулась. Раскрывает щука рот, а царевна только головой трясет, ничего не понять, о чем щука речь ведет. Ну Емеля быстро ей щукину речь перевел.
- Есть среди твоих оставшихся гостей злой, вероломный Верендей, он подлое дело замышляет, погубить наше царство сбирается. Войско у него большое, набрал он со всего света по всем тридевятым-тридесятым царствам тех, кто грабежом промышляет, наобещал им горы золотые, наобещал, что захватив в полон и уничтожив царство, позволит им грабить честной народ, что в этом царстве живет. Он еще из Еремеевского царства не выехал, но и здесь злодейством промышляет, предателей собирает, Так ты, Василиса, будь начеку, не позволяй его планам свершиться.
Перевел Емеля эти слова щуки и смотрит вопросительно на Василису.
- Спасибо тебе, Емеля, за предупреждение, не волнуйся, я сумею принять нужное решение.
- Да я что? - смутился Емеля, - это все щука.
- Ой, конечно, огромное ей спасибо, - опомнилась Василиса, - не понятно, правда, откуда она это вызнала.
-Так она это, волшебная все-таки, ей многое ведомо, а этого Верендея она давно на примете держит, уж очень он человек опасный. Вот и к бабке моей подлизался, все о тебе, Василиса, разговоры ведет. Я ей одно толкую, а она все свое талдычит - хочу, мол, чтоб ты, Емеля, на Василисе женился.
- А ты значит, этого не хочешь? - засмеялась царевна.
- Да я бы с дорогой душой, но всяк шесток по своему горшку мерку имеет.
- А ты не так прост, как кажешься, - задумчиво протянула Василиса, - ишь, поговорку как вывернул. Обычно говорят: всяк горшок знай свой шесток.
Попрощалась она с Емелей, щука давно уж снова в колодец нырнула и отправилась во дворец, продолжая о чем-то размышлять.
Оставив в царстве Еремея нескольких своих сообщников, чтобы руку на пульсе держать и обо всем ему, Верендею, докладывать, сам злодей отправился по другим царствам войско собирать.
Дошел о том слух до Еремея, забеспокоился царь, стал думу думать, чем ответить он сможет супостату. И так уж дело повелось, призвал он к себе Акулину, чтобы совет держать, а та в неведении и в растерянности пребывает, рот раскрывает, а сказать-то и нечего. Махнул царь на нее рукой да и вызвал к себе Василису.
- Ты это, девонька, знаешь ли, что на нас войной идти сбираются? Так вишь, не знаю, что и делать-то станем, мы же испокон веков не воевали, навыка нет. Что посоветовать можешь, али жених твой в сей беде поспособствует?
- Не волнуйся, батюшка, - отвествует Василиса, - я свои меры приму, есть у меня на примете одна думка.
- Токо одна? - огорчился Еремей.- Хотя что же с тебя спрашивать, имя именем, а судьба судьбой, откуда в тебе разум, знамо дело - ты в военном деле профан. Эх, - он рукой с досады махнул, - не дала мне злая судьбина наследника разумного. А жених твой, что же, разве не поможет?
- Да он бы с радостью, - Василиса в ответ, - да в отъезде он, за моря-океаны отправился, наряд мне свадебный готовит, чтобы всем на удивление и на зависть был.
Царь от неожиданности подскочил даже со своего престола, а корона его едва с головы не свалилась, - кккакой наряд, ччто за наряд? - заикаясь завопил царь, - тебе ясно говорят, что война нам предстоит, царство наше разгромят, а ты - "наряд да наряд". Никакого понятия, да что от ума женского ожидать, коса вон ниже пояса, а ум-то короток. Иди уже, советчица, без тебя обойдусь, своим разумом до всего доберусь.
Стала его Василиса убеждать хоть немного обождать, пока ее жених не возвратится, а он ни в какую, еле уговорила.
С этого дня повесил Еремей свою удалую голову, ни кого не глядит, мрачный на троне сидит, Акулину не призывает, вздыхает, зевает, жениха Василисы поджидает.
У Акулины не тот характер, чтобы бездействовать, она на печи разъезжает, по углам царства новости собирает, а ей в добавок ко всему ее же лазутчики, кикиморы болотные, жабы да оборотни приворотные обо всем доносят, всюду пролезают, куда их и не просят. Так и вызнала Акулина свет Лукьяновна, что Василиса замыслила на помощь Дракона огнедышащего призвать, чтобы уничтожил он вражескую рать. Не медля ни минуты, она отправилась с докладом к Еремею, а тот приказал за царевной следить и обо всем его оповещать.
Но и лазутчики Верендея не дремали, они тоже во все углы пролезали, сведения разные собирали и злодею возвещали. Так этот Прохиндей и вызнал, что готовит Василиса ему сюрприз - встречу с Непобедимым Драконом, столбы пламени извергающим. Он однако ни с кем совет не держал, сам измыслил, как этому делу помочь, как повернуть его так, чтобы злоба Дракона на самого Еремея обрушилась. Приказал Верендей перехватить Василисиного гонца, письмо изъять, переписать, вывернув написанное наизнанку, дописать всякую хулу, которую якобы Еремей на Дракона возводит, дабы раздразнить Дракона и гнев его направить на Еремея и Василису.
Приказано - исполнено. Перехватили слуги Верендея посланца Василисы - лесного голубя , письмецо заменили, и с новым письмом к Дракону направили.
Голубь летит быстро, а слух разносится еще быстрее, дошел он и до батюшки царя. Разгневался Еремей свыше меры, призвал он свою дочь и давай ей с обидой высказывать, что она глупая, на себя, немыслящую, понадеялась да и подставила его, Еремея, а заодно и все царство, для которого от Дракона спасения нет и не предвидится, ведь Дракон почище Верендея с царством расправится, всех девушек в царстве сожрет и не подавится, а само царство до тла сожжет.
Кричит царь вне себя, криками своими упивается, а Василиса слушает его и улыбается, успокоить батюшку царя и не пытается.
Так и не дал Еремей Василисе случая оправдаться, прогнал ее прочь с глаз своих. Гневлив царь-батюшка, а в гневе никаких возражений не признает, ничего не услышит, никого не поймет. Пожала Василиса плечами и послушно царя покинула, по своим делам отправившись.
Долго ли, быстро ли время течет, то нам не ведомо. Известно лишь, что когда чего-то ждешь, то оно, время это, словно улитка, ползет себе да и ползет, а иногда прямо вскачь пускается и угнаться за ним не получается. Это зачастую случается, ежели какое событие отдалить требуется.
Сменилась весна летом красным, а за летом уже и осень маячит, видит однажды Еремей - кто-то ко дворцу скачет, конь от усталости из последних сил ногами перебирает, вот-вот падет от усталости. Выслал царь навстречу гонцу слуг своих верных, чтобы помогли они ему как можно скорее до дворца добраться. Не терпится царю новостей дознаться. Тут и Василиса на крыльце появилась, платочком гонцу машет, улыбки ему шлет, народ собираться стал, волнуются люди, переживают, пугает их неизвестность, а ну-ка как нападут на них сразу и Драком и Верендей, как им обороняться, куда прятаться, как выживать. И Акулина на печи спешит, торопится из первых рук новость вызнать.
Пересадили гонца на свежего коня быстроногого, подъехал он к царскому крыльцу, а от усталости с коня сойти не может, нет сил царю поклониться. Опять на помощь царские слуги пришли, сняли молодца с коня, на ноги его поставили. Преклонил он колено перед царем да и попросил разрешения слово молвить.
Царь от нетерпения ужом завертелся, - да говори уже, не тяни, что привез - спасение али гибель?
Увидел царь письмо в руке гонца, сбежал торопливо сам с крыльца, не дожидаясь слуг своих верных, - а давай-ка сюда письмо, добрый молодец.
А молодец, весь пылью дальних дорог покрытый, еле на ногах держится, а письмо из руки не выпускает, - не изволь гневаться, царь-батюшка, да письмо сие Василисе адресовано, ей только в руки и отдам.
Царь ногами затопал, завопил не своим голосом, - как ты посмел мне, царю Еремею, перечить, супротив моего пожелания пойти, да я тебя велю казнить, на кусочки разрубить...Эй, слуги мои верные, ...
Но царевна не позволила царю приказ слугам до конца отдать, с крыльца быстрехонько сбежала, письмо из руки посланца выхватила, глазами его пробежала и, поклонившись царю сказала:
- Не спеши казнить гонца, батюшка, он нам радостные вести доставил, к тому же этот гонец мне женихом приходится, негоже своего будущего зятя на куски рубить, позволь ему все тебе объяснить.
- Не вели меня казнить, царь-батюшка, вели слово молвить, приехал я из далекого далека, от самого Дракона Непобедимого, успел я доставить Дракону письмо Василисы ранее, чем долетел к нему голубь лесной, которого Верендей перехватил. Прочитал Дракон Василисино послание, очень оно ему по душе пришлось, думаю, сейчас Верендею не до жиру, быть бы живу.
Царь тут гнев на милость сменил, молодца под руку подхватил и к крыльцу повел, чтобы тот в спокойной беседе все подробно изложил, а Василиса по другую руку от царя идет. Так они и во дворец зашли. А там велел царь накрыть столы праздничные, усадил добра молодца на почетное место за столом и позволил наконец поведать о его путешествии с подробностями.
Пока они пировали, все, что довелось молодцу в пути испытать обсуждали, вернулся и голубь лесной, крыльями с трудом машет, едва от усталости дышит, а от него жаром так и пышет. Схватила Акулина голубя - и к царю. Прямо на стол голубя водрузила посреди яств всевозможных. В первое мгновение все онемели, потом Василиса спохватилась, отвязала от лапки голубя послание, развернула его, прочитала...
- Что ж ты, доченька, молчишь, - не выдержал Еремей, - неужто снова весть плохая?
- Нет больше Верендея, - чуть слышно отвечает девица, - спалил Дракон его дворец вместе с самим злодеем, вот весточку нам прислал, пишет, что домой отправился, к нам заглядывать не стал, чтобы людей не пугать, дома не поджигать. Устал Дракон - много верст преодолеть пришлось, а от усталости и гнева не ровен час может подпалить, сам того не желая, все, что на пути попадется.
Царь себя не помнит от радости, дочь целует, молодцу руку жмет, а потом вдруг остановился, по сторонам огляделся да и говорит: -" Не пойму я, а как же получилось так, что весточка от Верендея до Дракона дошла с опозданием, ведь ты, Василиса, сообщила, что жених твой отправился в края заморские за платьем подвенечным, али обманула ты отца своего"?
Засмеялась Василиса лукаво, косу свою длинную теребит, на жениха искоса поглядывает, - можно ли обманом считать батюшка хитрость военную?
- Какую такую хитрость, - нахмурился царь.
- А такую, что надобно было сделать так, чтобы Верендей не догадался, что я его замысел предвидела, а потому жениха своего послала вперед голубя, чтобы он смог Дракону подробно все обсказать.
- Так ты, - не веря своим ушам, - уточнил Еремей, - догадалась, как поступит Верендей, узнав о гонце к Дракону? Сумела Верендея опередить, Дракону все сообщить и оставить этого Прохиндея с носом?
- Ну да, - смущенно улыбаясь, - подтвердила царевна, - я же знаю, как в нашем царстве-государстве слухи разносятся, - и она поглядела с иронией в сторону Акулины, - вот и пришлось рискнуть - направить жениха в трудный путь, хотя ему не привыкать путешествовать и воевать, где ему только не приходилось бывать.
- Так-так, обвели , значит, меня вокруг пальца словно несмышленыша мальца и это самого царя, к тому же отца. Ну-ка признавайся, Василиса, когда это вы с этим молодцом обо всем договорились, может часом еще и тайно поженились?
Зарделась царевна от смущения, - нет, батюшка, как можно? Мы и правда меж собой все уже давно решили, по делам встречаясь, ты ведь и не замечал, чем я занимаюсь. Вместо того, чтобы танцам, поклонам да глупым беседам с иноземными гостями обучаться, я с купцами зарубежными общалась, уму-разуму потихоньку набиралась, чтобы грамотно торговлю вести, чтобы царство наше богатело, расцветало и горя не знало, чтобы людям у нас лучше жилось, чтобы воевать ни с кем не пришлось.
Царь тут себя по лбу так хлопнул, что корона снова чуть с головы не свалилась, на затылке остановилась, - понял, не дурак, - завопил он во всю мочь, - имя сработало.
- Да не имя, батюшка, не имя, - терпеливо поясняет ему царевна, - назвал бы ты меня иначе, я бы все равно такой выросла.
- Это какой же? - с подозрением спросил царь-отец.
- Умной для себя, глупой - для других, - ответила ему Василиса и разъяснила, - глупо дураков уму-разуму учить, пусть их считают других глупее себя, главное, действовать с умом и к своей выгоде.
Задумался царь, Акулина, рот раскрыв, пыталась сообразить, о чем речь, а Василиса переглянулась с молодцем, и они, поглядев на царя и Акулину, рассмеялись...
- Нет, Василиса, не убедила ты меня, - возразил Еремей, - в имени сила заложена, рано или поздно оно все равно сработает. Вот давай спросим у твоего жениха. Кстати, а как тебя, молодец, звать-величать?
- Елисей, - коротко отвечал молодец.
- И что же сие имя означает? Что ты о нем ведаешь?
- Как родители мне пояснили, означает оно - спасение.
- Ну, что я говорил, - обвел присутствующих царь Еремей победным взором, - совпадает, имячко подходит, прямо в яблочко. Так согласен ты со мной, Елисей, на счет имени?
- И да, и нет, царь-батюшка, - Елисей посмотрел на Василису, потом перевел взгляд на царя. - Я поясню. У нас, мореходов, поверие существует: как свой корабль назовешь, такая и судьба его ожидает...
- Во, ну все правильно, правда на моей стороне, - радостно засмеялся царь.
- Не торопись, царь -батюшка, разреши дальше слово молвить. Так это я о корабле, а у людей все сложнее. Имя дают ребенку при рождении, не зная, каков он из себя будет, а потому давным-давно детям давали второе имя, когда дети уже в возраст входили и могли себя как-то проявить. Вот тогда ребенку имя давали по его натуре, по тому, что он из себя представляет.
Василиса с улыбкой кивала головой, - а и правда, Елисей, так дело и обстояло прежде, потому и слух пошел, что все дело в имени.
Царь сначала нахмурился, но потом чело его разгладилось, и он поменял тему. - А не пора ли нам день свадьбы оговорить. Ты, Василиса, заявила, что жених твой должен тебе свадебный наряд из путешествия доставить, и как обстоит дело с этим нарядом?
Не давая Василисе времени на ответ, Елисей хлопнул в ладоши, вызывая слугу, прошептал ему что-то на ухо, тот умчался и через некоторое время внес в зал дворца, где проходил обед, великолепный наряд, переливающийся и сверкающий в солнечных лучах из-за множества вшитых в него драгоценностей. При виде такой красоты единое восхищенное восклицание вырвалось у присутствующих. Акулина схватилась за сердце, шепча: - "Никогда не видала подобного зрелища". Царь вскочил, не в силах усидеть на месте и забегал вокруг наряда, ощупывая его и рассматривая со всех сторон одной рукой, а другой, как всегда, поддерживая свою корону, которая в минуты сильного волнения так и норовила скатиться с его головы. Одна Василиса осталась на месте, хотя, как ни крепилась, а не сумела отвести взгляда от свадебного наряда.
- Боже мой, где раздобыл ты это чудо, Елисей, - вскричал царь.
-Это не моя заслуга, - скромно потупился молодец, - это подарок Дракона к нашей свадьбе.
Только умолчал Елисей, что подарок достался ему не просто так, а за особые заслуги в награду за победу над Чудищем, живущим глубоко в недрах гор и повадившимся уничтожать потомство Дракона. Перехитрил Елисей Чудище дикое, заставил его подчиниться своей воле, а затем и Дракону, а уж Дракон из чувства признательности одарил Елисея этим нарядом.
- Ох, темнишь ты что-то, зятек, - погрозил ему пальцем царь, а Василиса потрясла письмом от Дракона, - а вот здесь описаны все твои подвиги, Елисей. Нечего скрытничать, лучше поведал бы о своем путешествии, знать, пришлось тебе в этом странствии несладко.
Долго сидели они и пировали, слушая захватывающи истории, приключившиеся с Елисеем во время его путешествия. А потом спустя положенное время и свадьбу сыграли. Как глянул Еремей на свою дочь в свадебном платье, так и онемел от восхищения. И весь народ царевну славил за красоту и разумность. Все, кто видел в то время Василису, глаз от нее отвести не могли, поражались, как это раньше не замечали ее красоты.
- Что ни говори, - рассуждала Акулина, сидя как обычно с Емелей на печи, - а платье и богатство много значат. Вон пока царевна была просто одета, она и выглядела просто, не то что теперь.
- Ошибаешься, - заметил Емеля, - Василиса всегда была такой, это люди частенько красоту и ум не замечают, привечая больше блеск богатства.
- Грустит, - отметила про себя Акулина, - жаль, что не получилось женить его на Василисе, да сам виноват, уж больно робок да застенчив.
А после свадьбы Еремей совсем от дел отошел, по саду гулял, с Акулиной былые времена вспоминал, за столом пировал, а все дела возложил на Василису и Елисея.
И с тех пор царство Еремея процветало еще долгие-долгие годы...