Генка, парнишка лет двенадцати, пробегающий мимо покосившейся избенки деда Степана, которого в деревне и старый и малый часто называли просто "наш дед", потому что привыкли обращаться к нему за всяким советом и помощью, остановился у трехступенчатого крыльца, на котором в глубокой задумчивости восседал невысокий худощавый старик в порыжелой от времени кепке, в старых, непонятно из какого материала сшитых штанах и в наброшенном на плечи видавшем виды пиджаке. В руках старик держал нераспечатанный конверт и, словно не решаясь вскрыть этот конверт, вертел его в руках, разглядывая то с одной стороны, то с другой.
Дед Степан поднял голову, вгляделся слезящимися глазами в лицо мальчугана и ответил:
--
Вишь, Генка, какое дело, получил вот на старости лет третье в своей жизни письмо, а глаза не видят да и читать больно боязно.
Генка шмыгнул носом, вытер о штаны ладонь и протянул руку за письмом.
--
Давай, что ли, прочитаю.
Старик с сомнением поглядев на мальчика, подумал несколько минут, почесал затылок, сдвинув свою неизменную кепку на лоб, потом сказал, подавая Генке письмо.
--
Слышь, Генка, ты это, не разрывай конверт, ты сперва скажи, откуда оно пришло, понял?
Генка молча пожал плечами, мол, чего тут непонятного. Он с любопытством взял из рук старика письмо и застыл, рассматривая конверт со всех сторон, как это делал до него старик.
--
Ну чего в молчанку играешь, - не выдержал дед Степан, - язык отнялся или что?
Генка поднял на деда расширенные от удивления глаза.
--
Ну, дед, письмо -то иностранное, я и разобрать не могу, чего написано, вижу, что не по-нашему.
--
Так вы ж в школе языки иностранные учите, нешто несколько слов прочитать не можешь? - не удержался дед, чтобы не упрекнуть мальчика. - Тоже мне грамотей, - он ехидно усмехнулся.
--
Так мы это, английский учим, а тут на другом языке написано. Давай, дед, пойдем в школу, пусть учителя прочитают.
Дед с трудом слез с расшатанных и жалобно скрипящих под ногами ступенек, взял из рук мальчика конверт, вздохнул и скомандовал:
--
Пошли, Генка, будем дальше судьбу пытать.
Генка непонимающе посмотрел на деда, но ничего не сказал.
--
Вот так, третье письмо получаю, видать и это из Германии, - он тяжело вздохнул и медленно шагая по пыльной сельской дороге рядом с нетерпеливым Генкой, который то забегал вперед, то возвращался к деду, говорил, как будто рассуждал вслух, совершенно не обращая внимания, слушает его мальчик или нет.
--
Первое письмо сообчало о смерти жены, второе - о смерти сына. Таперича вот это третье, что в ем прописано?
Генка дернул деда Степана за рукав пиджака.
--
Дед, а дед, жена же твоя померла тут, вон ты к ней каждую неделю на могилу ходишь, цветы приносишь, а сын, разве у тебя и сын был?
--
Был, Генка, был, - горестно вздохнул дед, - да только мне его и повидать не пришлось.
--
А что так?
--
Дак, молодым парнишкой завезли меня в Германию в войну, будь она неладна, определили меня на работу к одному ихнему фермеру, я у него в конюшне работал, ну и на огороде помогать пришлось, а у энтого моего хозяина дочка была одного со мной возраста.
Он замолчал, словно вглядывался в прошлое. Генке надоело ждать, он снова потянул деда за рукав.
--
Дед, чего молчишь, дальше- то что было?
Дед хмуро уставился на мальчика.
--
Что было? Дураком я был, зеленый совсем, соображалка плохо работала. Понравились мы друг другу, погуляли, известно, дело молодое. Прознал ейный отец о наших гулянках, озлился страшно и сказал, либо ты на ней женишься, либо я тебя в концлагере сгною.
--
И чего, поженили? - Сочувственно спросил Генка.
--
Поженили, - усмехнулся старик. - А тут глядишь, через полгода и война к концу подошла, оставил я ей письмецо и удрал к своим, нет, не думай, я ей адрес оставил, объяснил, что не могу на чужбине век куковать.
--
А потом?
--
Ну вот потом, годков эдак через тридцать получил я письмецо, писал, значит, сынок, который у ей родился, тогда уж он взрослый был, писал, что умерла она, а перед смертью наказала послать мне, значит, весточку, чтоб я знал, что у меня есть сын.
--
А как же бабка Матрена? Ты на ней тоже женился?
--
Женился, - с тяжким вздохом признался дед Степан, - она и есть моя настоящая жена, прожили мы дружно тридцать пять лет, а потом она тоже померла, а детушек нам Бог не дал, видно, наказание мне такое положено было. И уже опосля ее смерти, Матрены моей, значит, получил я второе письмо. Кто писал, не помню, а в письме, значит, говорилось, что сын мой умер и приказал перед смертью мне о том сказать.
--
И это вот письмо третье получается, да? - взволнованно спросил мальчик.
Дед молча кивнул головой.
--
Ты ничего, дед, не волнуйся, счас все узнаем, вон и школа, учительница враз прочитает письмо. Хочешь, я вперед побегу чтобы быстрее было?
--
Да что уж эти минуты сделают, дошли небось.
Дед остановился, чтобы отдышаться. Генка обратил внимание, что руки старика трясутся, хотя он старается не показать своего волнения.
--
Эй, дед Степан, ну ты и метелишь, еле догнал тебя.
Старик и мальчик оглянулись. По пыльной, ухабистой дороге к ним подбегал сосед деда Степана, длинный и худой как жердь, Семен Перегуда, местный балагур и весельчак, непременный завсегдатай всех семейных событий: свадеб, похорон, юбилеев.
--
Куда это ты направился? Ты вот из дома, а гость - на пороге. Давай возвращайся, пока обратно не уехал.
--
Кто? - не понял дед. - Ты о ком толкуешь?
--
Гость, говорю, к тебе прикатил, из далека, видно, на шикарной такой машине. Он к тебе на порог, а ты бегом без задних ног.
--
А мы, дядя Семен, вот письмо в школу несем, надо его прочитать, а мы языка не знаем, - вмешался в разговор Генка.
Семен забрал у мальчика письмо, повертел его в руках, как это проделывал с ним недавно дед, поскреб свой затылок и завопил.
--
Понятно, пока к тебе это письмо доехало, аккурат вслед за письмом и гость твой добрался.
Он засмеялся и в порыве чувств хлопнул себя по животу.
--
Ну. дошло до тебя, дед, что говорю? Письмо добиралось своим ходом, гость - своим, а добрались вместе. Вот потеха, здорово у нас почта работает! Давай, дед, поворачивай оглобли, а то гость твой решит, что ты от него сбежал.
Когда запыхавшийся и выбившийся из сил дед Степан дошкандылял до своей развалюшки, любопытный как все мальчишки, Генка и длинноногий Семен уже беседовали о чем-то с молодым мужчиной в джинсах и кожаной куртке. Невысокого роста, крепкий как гриб боровик, стоял он у дорогой иномарки, небрежно опираясь на ее крыло. Увидев спешащего деда, в сером от пыли пиджаке, в надвинутой на лоб рыжей кепке, мужчина оторвался от машины, сделал два шага ему навстречу и замер в какой-то выжидательной позе. Не дойдя нескольких шагов до своего гостя, дед тоже остановился, пристально всматриваясь в незнакомца. Так и стояли они друг перед другом, не решаясь ни двинуться с места, ни заговорить. Молчали и Генка с Семеном, боясь помешать и, не понимая, что происходит. Наконец, незнакомец не выдержал. Он провел рукой по внезапно вспотевшему лбу и неуверенно сказал:
--
Я - есть твой внук Иван, так назвал отец, он хотел видеть тебя, но умер, а я вот приехал.
Он замолк, беспомощно озираясь вокруг, словно ожидая, что кто-нибудь сжалится над ним и подскажет ему трудно произносимые русские слова, которые так сложно запоминать. Дед Степан трясущимися от волнения руками сдернул с головы кепку и на негнущихся ногах подошел к внуку. Теперь они стояли рядом, такие разные и в то же время похожие друг на друга. Оба коренастые, с одинаковыми серыми глазами, только у деда глаза слезились и глубоко ушли в глазницы, а внука они смотрели с молодым задором. Было в них что-то, что сразу говорило о родстве, наверное, особое выражение лиц, движения, поворот головы. Семен подумал, что, видно, и характеры у деда с внуком похожи, вон как набычились, упрямо и с недоверием разглядывая друг друга.
--
Письмо вот, ты писал? - дрогнувшим голосом спросил дед Степан.
Иван неловко взял письмо из рук деда, посмотрел и согласно закивал головой.
--
А, ты не успел читать, я приехал, ты не знал, что я приеду, - догадался он и с облегчением улыбнулся. - Сюр- приз? - с трудом вопросительно произнес он.
--
Ага, - на лице деда тоже появилась скупая улыбка, - вот уж сюрприз так сюрприз! Я ж спужался, думал, что опять какая печальная весть, а оно, вишь, как дело обернулось.
Дед стянул с головы кепку, помял ее в руках и снова надел на голову.
--
Дак, чего ж мы стоим тут как истуканы, ты в избу зайди, - и он торопливо засеменил к крыльцу.
Иван направился следом. А два свидетеля этой встречи, растерянно потоптавшись, переглянулись, и Семен скомандовал:
--
Пошли отсюда, не будем мешать, им и без нас есть о чем поговорить.
И они тихонько ретировались.
Несколько дней оживленный и словно помолодевший дед Степан водил своего внука по окрестностям, знакомил с местами, где прошла вся его такая непростая трудовая жизнь, с людьми, с которыми он жил и работал бок о бок. Иван, казалось, получал от этого знакомства такое же удовольствие, как и старик.
--
Знаешь, дед, - Иван сразу же стал называть старика так же, как звали его все в деревне, - я хочу тебя забрать.
--
Как это забрать? - Степан непонимающе уставился на внука.
--
Совсем забрать, к себе домой, будешь жить у меня. - Медленно, подбирая нужные слова, пояснил Иван.
Дед Степан беспомощно развел руками.
--
А как же все это?
И пояснил, глядя на вытянутое от удивление лицо Ивана, - мой дом, могилы родителей, жены, за ними же уход нужон, да и не смогу я у вас там жить, помру в одночасье.
--
Почему? - удивленно вскинул голову внук, - я думаю, тебе у нас будет хорошо, все есть: большой дом, машина, буду тебя возить, все показать, тоже знакомить, твой дом старый, а могилы что, заплатим, будут смотреть.
--
Что ты понимаешь? "Старый дом" - передразнил старик внука, - что ты понимаешь, мы с ним обое старые, чего я делать буду там, у тебя, я же со скуки помру.
Они сидели на разбитом крыльце, солнце уже клонилось к закату, становилось прохладно, Иван зябко поеживался, но не делал попытки зайти в дом. Он пытался понять деда и не мог, приписывая нежелание переехать к внуку обычному стариковскому упрямству. Степан постепенно разгорячился, чувствуя, что внук не может принять его объяснения, он старался как можно доступнее высказать ему свои доводы, но как объяснить необъяснимое, как заставить понять человека, выросшего в других условиях, в другой стране, что все, что видит старик вокруг - свое, родное, его не заберешь вместе с собой, это все равно как жить без памяти. Он так и сказал внуку.
--
Вот это все - моя жизнь, я тут каждую травинку наизусть знаю, помню, как было раньше, помню тех, кого уже давно нет. Как я заберу все это с собой?
Они долго сидели на крыльце и молчали. Им было так хорошо молчать вдвоем, чувствовать рядом плечо родного человека и молчать, иногда слова только мешают понять друг друга. Вечерело, длинные причудливые тени постепенно скрывали от глаз окрестности, заполняя все пространство темнотой, пока нежный бледный свет нарождающейся луны не накрыл ее своей таинственно мерцающей пеленой.
--
А може, - дед Степан как будто поперхнулся словом, помолчал несколько секунд, не решаясь продолжить, затем собравшись с духом все-таки договорил, - може, ты внучек, переедешь ко мне, а?
Поскольку внук молчал, старик заторопился и почти скороговоркой закончил, - отстроили бы новую хату, женили тебя на хорошей доброй девушке и зажили бы припеваючи.
Последние слова прозвучали не то просительно, не то вопросительно. Иван не торопился отвечать. Степан, не глядя на внука, осторожно спросил:
--
Ты часом не женат?
--
Нет, но...
--
Значит, невеста есть, - грустно констатировал дед Степан, вздохнул и умолк, прислушиваясь к звукам опускающейся на землю ночи.
Так и не закончили они разговор. Наслушавшись деревенских ночных звуков, надышавшись вволю чистым ароматным воздухом, доносившим с полей горьковатый запах трав, они молча, не сговариваясь, вошли в избу и улеглись спать, каждый во власти собственных мыслей и переживаний.
На следующий день Иван уезжал домой, в небольшой немецкий городок, где он родился и прожил свою пока еще недолгую жизнь.
--
А ты что ж разве не на машине поедешь, - спохватился старик, когда укладывал заготовленные в дорогу гостинцы.
--
Поезд, вот билеты, - Иван протянул на ладони два купейных билета.
--
Это ты загодя купил, а что ж ты поспешил, а таперича продавать надо билет, - огорчился старик.
--
Нет, - засмеялся Иван, - это тебе.
--
На память, что ли?
Иван кивнул головой и отвернулся. Эх, подумал старик, обидел внука, вон как переживает, - ну ничего, внучек, авось и свидемся еще, ты вон за машиной приедешь.
--
Нет, - машина - подарок, тебе подарок, от меня.
Дед с размаху чуть не сел мимо стула, около которого стоял.
--
Это как же, для меня, мне- то зачем, куды же мне на ей ездить, в огород что ли?
--
Продать можно, - пояснил внук.
--
Дак, Иванушка, мне деньги ведь тоже без надобности, что мне их, солить, что ли?
Иван молча пожал плечами.
--
Подарок, - коротко бросил он и продолжил сборы.
Вскоре за ним подъехало такси, которое он вызвал по мобильному телефону, они обнялись напоследок, дед перекрестил Ивана, и вот уже клубится пыль под колесами автомобиля, увозившего, может быть навсегда, только что обретенного внука. Дед Степан долго смотрел вслед автомобилю, приставив к глазам козырьком ладонь, чтобы защитить их от слепящих солнечных лучей.
--
Вот и повидал я напоследок, перед смертью свое будущее, - прошептал дед Степан, - таперича и помирать не страшно, главное, корни мои здесь в этой земле проросли, дай Бог, може, и этот корешок в этой земле примется.
--
Жаль, не удалось уговорить деда уехать со мной, я был так уверен, что он с радостью примет мое приглашение, хотя ему действительно трудно в таком возрасте привыкать к чужой стороне, а может.....
Странным образом иногда переплетаются человеческие судьбы, люди неожиданно встречаются и так же внезапно расстаются, но пока жив человек, надежда на встречу остается всегда, самое главное - не потерять себя, свои корни, свою память. Так думал дед Степан, сидя , как всегда, на своем скрипучем крыльце, а вдруг судьба милостиво улыбнется ему еще раз!
2011. Татьяна Владиленовна Есауленко, Esaulenko-Ivanova@mail.ru