Знаешь, я тоже был маленьким мальчиком. В моей голове тоже роились мечты, и всякие мысли вроде "Буду ли я собой после того как умру", "Есть ли на краю Вселенной кремовая стена, как в мультфильме про Дейнджер-Мауса", и прочее незапятнанное жирными потеками взросления барахло, которое ничего не стоит в отдельности, но, будучи заботливо уложенным в сундук воспоминаний, однажды может стать единственным ценным, что было в жизни - много более ценным, чем заработанные деньги и утраченное здоровье.
Я читал Мартина Гарднера, как люди Возрождения - Платона, хотя ни черта не понимал в математике. Я подглядывал за жуком-плавунцом, который всплывал из темной зеленоватой бездны, спрятавшейся в ржавой бочке с дождевой водой в саду. Я вдыхал ароматы пряной хвои в лесу, присаживаясь надолго в траве, чтобы расшифровать смысл узора на крыльях сонной от жары бабочки, на которую наткнулся, и не мог пройти мимо, потому что помнил ту притчу про медальон, в которой принц прошел мимо своей судьбы, и никогда не смог вернуться обратно.
Я бродил между стеллажей с пыльными книгами, и листал их наугад, пробуя языком незнакомые имена тех, чью боль или счастье, или уныние от осознания собственной исключительности мне не дано было узнать потому, что невозможно прочесть все книги на свете. Я спешил - не понимая существа и причины спешки - восприять от книг хотя бы образы, хотя бы рельеф и текстуру обложки, и отблеск позолоты, и запах неразрезанных страниц.
Так же как и ты, я щурился на солнце, и потягивался, стоя на пороге дня, что сулил новые приключения - от синяка на коленке до целомудренной улыбки девочки из соседнего двора, ее звали Женя. Прохладный вечер я встречал, лежа навзничь на скамейке, разглядывая бриллиантовые россыпи звезд, недосягаемые сокровища, до которых невозможно дотянуться рукой, но если освободить фантазию, и вскочить на свою мечту, как юноша из древнегреческого мифа про крылатого коня - звезды могли оказаться на ладони, и нашептать свои тайны, познав которые, я наливался жизнью, как жаждущий солнца и влаги росток, вдруг получивший их.
Мне казалось, что я слышу космический шум. Загадочное, бессвязно-мелодическое течение Млечного пути, в котором, однако, угадывались потайные гармонии.
Я рисовал, много рисовал. Лихорадочно вышивал на бумаге - а сзади на стене за мной не поспевала тень - воспоминания о минувшем дне, и на обратной стороне Луны кто-то издавал едкий смешок, наблюдая за мной в хрустальное зеркало.
Мое детство было по-настоящему счастливым. Не то, что твое. Посуди сам: у меня не было этой жуткой электронной машинки, в которые вы играетесь целыми днями, забывая о настоящем, которое ждет, но не может ждать вечно, и просто уходит, тихо, не оглядываясь, тихонько притворяя за собой дверь. Вы вяло жуете нездоровую пищу, беззвучно шевеля губами, вторя безумному и бесстыдному бормотания телевизора. А у меня было всего три программы, и я не зависел от этого циклопа, который подмигивает в ночи, приманивая жертву в свои силки.
Ты можешь подумать, что я просто жалею о том, что детство прошло, что я завидую тебе, потому что ты еще мальчишка, и еще не утратил магическую способность слышать шепот звезд. Это не так. Я хочу, чтобы ты знал, что мое детство было лучше твоего. Хочу, чтобы ты знал, что оно было не просто лучше твоего: оно было настолько безмятежным и полным радости, что каждую секунду своей нынешней жизни я до боли в скулах желаю вернуться, и выбросить ключ от будущего в ручей, по которому плывут вырезанные перочинным ножиком парусники. "Нинья", "Крузенштерн", "Испаньола". А где-то в облаках ныряет в высоту призрачный "Наутилус".
Тебе этого не понять. Ты как будто ползаешь во тьме за занавеской, унизанной самоцветами-обманками. Оступишься, и - кувырком в пропасть.
Впрочем, всегда есть надежда на спасение.
Даже у тебя - тоже должна быть надежда.
Если хочешь - я тебе помогу. Дай мне руку. Чувствуешь, как крепка моя ладонь? Я буду твоим проводником по дороге из желтого кирпича. Мы успеем вернуться в затерянную страну до того, как ты проснешься утром, и поймешь, что стал взрослым.
Не бойся. Не дергайся. Ступив на эту тропинку, нельзя останавливаться. Кругом - западня. Кругом - хищники, скалят зубы, притворяясь добрыми старичками, а у самих смердит изо рта, а во рту - змеиное жало, если у змеи бывает жало. Иди за мной, только я один покажу путь, который уже прошел. Только я один сейчас - твоя опора. Идем. Вон туда. Выше нос!
А ты молодец. Не испугался. То есть, сначала твои коленки дрожали - я это приметил, но потом ты выпрямился, не иначе - обрел волю, едва не отнятую навсегда безрадостными буднями сомнамбулического сна наяву. Даже щеки порозовели.
У тебя красивые глаза. Ты читал "Пятнадцатилетнего капитана"? Ах, да, чего я спрашиваю - ты ничего не читал. Представляешь, мальчишка в пятнадцать лет управлял парусником? Посреди океана, лицом к лицу со стихией - всего лишь мальчишка. И у Крапивина, мальчишки совершали такие подвиги, которые взрослым не могли привидеться даже в самом отчаянном безумном сновидении.
Глаза...Посмотри на меня. Вот так. Ясный, чистый взгляд. Ты потихоньку сбрасываешь с себя жухлую шкуру невежества и беспутного сытого удвлетворения жалкой жизнью, которой жил до этого.
У тебя гладкая кожа. Значит, сэндвичи, чипсы и газировка еще не успели отравить твой организм. И волосы, позволь мне их погладить. Ты молодец. Ты мог бы стать пятнадцатилетним капитаном - если бы выпало жить в моем детстве, в мои времена.