Дело было прошлое, конечно,
Шарик голубой над садом плыл,
Здесь давно какой-то дед беспечно
У дороги вишни посадил.
Может, был он дедушкой Матвея,
Может быть, ЕвГению родня,
Многих удальцов те вишни, спея,
Привлекали, сладостью маня.
Шел Матвей по саду спозаранку,
Как всегда, отведав первача,
И качалась ласково берданка
У его тщедушного плеча.
Ветерок июльский тихо веял
И была такая благодать.
Шарик голубой напел Матвею
Зорче сад вишневый охранять.
Он вчера здесь все подъел по пьянке,
Даже тощей кильке был бы рад,
Только голова селедки в банке
На него косой бросала взгляд.
Шел ЕвГений, оселком шлифуя
Рифмы и строптивые слова,
Из больших его штанин, ликуя,
Выпирала рыбья голова.
Ветерок июльский тихо веял
И была такая благодать.
Он подумал: - Дай-ка я с Матвеем
Буду сад вишневый охранять!
Здесь не то, чтобы в Шестой палате,
Мирно кружит шарик голубой,
Голова селедки в каждой хате
Тихо дремлет в банке жестяной.
Мальчик Сева, отойдя от ломки,
Ничего не видя, как стамой,
И, покушав маковой соломки,
Через сад вишневый шел домой.
Ветерок июльский тихо веял,
Но в башке такая круговерть,
И задумал он в саду Матвея,
Как поспели вишни посмотреть.
Сквозь туман и сумрак, словно в танке,
Сева пробирался, как в дыму,
Только голова селедки в банке
Улыбалась ласково ему.
Но зачем винить во всем Матвея,
Если виноват злосчастный рок?
Если, защищаясь, и робея,
Сгоряча нажал он на курок?
Дело было в середине лета,
И ЕвГений видел, как с ветвей
Пала наземь Севина штиблета:
- Сорок два, - определил Матвей.
|