Ивакин Алексей Геннадьевич : другие произведения.

Глава 8

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.40*15  Ваша оценка:

  ГЛАВА 8.
  
  Проснулся Воронцов от пинка Фила. Фил не умел будить ласково. По званию не положено. Воронцов глянул на часы. Половина шестого.
  - - Охренел, что ли? - удивился Воронцов. - Я всего два с половиной часа спал.
  - - Тебя Бек вызывает. Срочно и с личным оружием.
  - Хер ли ему надо? - удивился Воронцов, сев на кровати.
  - Я знаю? - меланхолично сказал сержант и отправился в столовую, где уже закипал чайник. За ним поплелся Воронцов, шаркая дежурными тапками. Сержант вздохнул, глянул в монитор с дежурной камеры - там, во дворе, дрыхли собаки под лучами утреннего розового солнца. Шевельнул мышкой. На другом мониторе, на этот раз воронцовского ноута, чадно дымил ИС-2.
  - Убило... - грустно констатировал Фил и вышел из боя.
  Воронцов взял рацию:
  - Тортуга, я Маракайбо, прием.
  Рация молчала.
  Он еще пару раз вызвал пиратскую базу. Наконец, хриплый и сонный голос ответил:
  - Маракайбо, хуле надо?
  - Одесса на связи. Че вам надо? Прием?
  - Бек тебя хочет, сил нет. Бегает туда сюда, орет.
  - На кого?
  - На всех.
  Воронцов положил рацию на стол.
  - Я в штаб, - сказал он Филу.
  - Дуй, - ответил Фил, старательно занимая позицию для выстрела. Для этого он высунул язык и сдвинул кепку набекрень.
  - Пойду я за стволом.
  - Валяй.
  Ключи от оружейки висели на обычном месте. Воронцов открыл дверь, отлючил сигнализацию, затем сразу записался в журнал, что взял 'Калаш', разгрузку, четыре магазина и 'Эфку'.
  На всю батарею 'лимонок' было всего две штуки. Одну постоянно с собой таскал комбатр. Вторая лежала в сейфе. Обычно ее берегли, зачем-то. Но если Бек сказал при личном оружии, то Воронцов понял, что надо гранату взять, на всякий случай. Точнее говоря, на последний случай. В плен попадать рядовой не собирался.
  Гранату он сунул в правый карман. На грудь нацепил разгрузку с магазинами. Вытащил пустой магазин, снял с предохранителя, направил ствол в ящик с песком - пулеуловитель - щелкнул спусковым крючком. Закрыл предохранитель, щелкнул магазином с патронами. Повесил 'весло' на шею. Включил сигнализацию, та заревела глоткой носорога, закрыл дверь, она заткнулась. Задумчиво посмотрел на ладонь.
  Затем вернулся в столовую, где Фил продолжал гонять танки.
  - Держи, - протянул он Филу ключи от оружейки. - Совсем уже расслабились, на гвоздик вешаем.
  - Пиздюлей давно не получали, - вздохнул сержант и убил противника. - Ваншот! Положи на стол.
  Звякнула связка ключей. Там были не только от оружейки.
  - До вечера, - протянул руку Воронцов.
  Они попрощались.
  Ни сержант Фил, ни рядовой Воронцов, ни даже капитан Бек не знали, что этим вечером все будет совершенно не так, как они планировали. А планировали они всего лишь выезд на час-другой под Брянку. Туда, где стрелять не должны.
  До штаба Воронцов добрался без приключений. Разве что, купил полтора литра молочной соленой сыворотки. Сразу заглотил три капсулы 'Лоперамида' - это чтобы дно не выбило - и за 10 минут, по дороге в штаб, не останавливаясь, выпил сыворотку большими глотками. Вода здесь слишком мягкая, напиться обычной невозможно. Странно, наоборот должна быть жесткой. Донбасс, уголь, все дела.
  Вставало июньское солнце. Начинало жареть. Последние капли он выпил у ворот штаба. На воротах стоял Заяц из Горловки. Заяц был наслышан о 'Привидениях' и приехал воевать. Но его поставили на ворота, а войны и здесь не было. Если не считать прилеты арты туда-сюда.
  Заяц пил кофе из термоса, отчаянно зевал и скучал. В длинных его пальцах тлела тонкая сигарета 'Донтабака'.
  - О, Одесса! - обрадовался Заяц. - Кофе будешь.
  Он не спросил, а протянул кружку термоса с дымящимся напитком. Воронцов хлебнул несладкий и горький кофе, поморщился, протянул кружку обратно.
  - Бек тута?
  - Умотал куда-то, а шо?
  - Давно?
  - Минут пять назад.
  - Бля, - сказал Воронцов и вытащил сигарету. Заяц протянул ему зажигалку и щелкнул огнем.
  - Че случилось?
  - Да вызвал вот.
  - А, забей.
  Воронцов пожал плечами:
  - Столовка открылась?
  - Ага. Жрать хочешь?
  - Не хочу. Но надо.
  Как все интеллигенты с утра Воронцов не завтракал. Литр бы хорошего кофе с молоком и легким десертом, типа смузи и можно жить до второго завтрака. Но тут, какая-никакая, армия и такая же война. Есть надо при возможности, а не по желанию.
  - Одесса к Беку, - сказал в рацию Заяц.
  - Принял, пропусти, - после секундной заминки ответил дежурный по штабу.
  Воронцов шел в здание штаба и махал рукой встречным бойцам.
  Вот Боцман. У него кубанка, лихо торчащая на затылке и несколько орденов ЛНР, Новороссии, ДНР и казачьих. Каждый из них заработан кровью, Боцман их снимает только с курткой, на ночь. И всегда кладет под подушку. Ну или что там, вместо подушки. Боцман отсидел двадцать два года, а потом с ним укропы играли в сафари, в Чернухино. На том поле он выжил и сам пришел в ополчение. Замашки вора быстро заместил на блеск орденов.
  А вот Немец. Немец он, потому что немец, из местных. Немцев тут вообще много воюет. Фрицы. Густавы, Алексы, Юргены. Штук пятнадцать: поволжские, донские, одесские. Но есть и пара немецких немцев. Воронцов тоже был этой породы, но то такое...
  Финн Вилли, сириец Леон, француз с позывным 'Француз', испанец Роберто. Нет, всех их тут, в это утро, не было. Просто внезапно они вспомнились Воронцову.
  В столовой он записался в тонкую тетрадочку, с удовольствием расписавшись - 'Рядовой Воронцов. Взвод ПТА'. Тарелка остропахнущего винегрета, гречка с котлетой и компот, компот без ограничений.
  Туда-сюда сновали офицеры, но их спешка была обычной, без суеты. Значит ничего не происходит и спешить некуда. Автомат стоял, опершись на стенку. Разгрузку он не снял, Воронцову нравилось ходить в разгрузке. Так он себя чувствовал значительнее и важнее. Из рюкзака он достал планшет и начал пальцем пролистывать новости в Живом Журнале. Очень много умных аналитиков вещало об обострении войны на Донбассе. Воронцов аналитиком не был, поэтому ел, наслаждаясь грубым вкусом простой еды. И компота.
  Он допивал третью кружку, когда в столовую ворвался капитан Бек.
  Ходить замполит не любил, он любил бегать. Ну как замполит... Начальник отдела по борьбе с личным составом. Практически наизусть он знал мемуары Момыш-Улы, а 'Волоколамское шоссе' Александра Бека была его настольной книгой. Оттуда и пошел позывной. А фамилию его не мог с первого раза выговорить никто, даже комбриг. Потому и звали его все: капитан Бек. Кадровичка утверждала, что настоящее имя Бека - Оскар, но ей никто не верил.
  Капитан рявкнул на Иванцова:
  - Одесса! Почему вы здесь?
  Воронцов проглотил кусок ьутерброда со сливочным маслом и клубничным вареньем:
  - А шо, уже война? - вставать он не торопился. Столовая же.
  - Бегом в машину! - и Бек помчался в свой кабинет.
  Рядовой пожал плечами, неторопливо встал, допил компот - компот! - заел его остатками бутерброда, вышел на улицу.
  Успел сходить в уличный дощатый туалет, выкурил пару сигарет с Зайцем и обсудить местных девчонок. Заяц рассказывал, что горловские лучше энских и доказывал это Воронцову фотографиями жены. Воронцов соглашался и лениво курил.
  Наконец, через полчаса, из здания штаба выскочил Бек, прыгнул в машину и заорал на Воронцова:
  - Бегом, твою мать!
  Бегом так бегом, какие проблемы-то?
  Через минуту они выехали с территории базы, Заяц махнул им рукой вслед. Помчались по разбитым улицам в сторону Бахмутки: трассы, когда-то соединявшей Донецк и Луганск. Теперь вдоль нее шла линия фронта.
  - Куда едем? - поинтересовался Воронцов у Бека.
  - Не твое дело, - сухо ответил замполит. Лицо его было сурово, узкие глаза Чингизида черно смотрели из-под кепи.
  Несколько дней назад какой-то укроп залез в наш заброшенный блиндаж, после очередной неудавшейся атаки, сидел там сутки с гранатой в руке на трупе 'побратыма'. Замполит залез в эту нору и полчаса уговаривал нацика из бывшего батальона 'Донбасс' сдаться. Уговорил. У капитана не было чувства страха. А, может быть, оно было настолько сильным, что замполит стыдился его показать.
  - Может и не мое, - согласился Воронцов. - Только вот вы с собой взяли не бойцов из стрелковой роты, и не спецов из разведки. А меня, простого заряжающего из взвода ПТА. Значит, вам нужны именно мои специфические навыки, которых нет ни у кого в батальоне. А у меня их только один и есть. Писать.
  - Не угадал, - коротко ответил капитан, продолжая вглядываться в дорогу.
  - Да? - изумился Воронцов и кинул короткий взгляд на Бека.
  Рядовому вдруг почудилось, что замполит держится не за руль штабного 'Уазика', а за поводья степного, жилистого, мохнатого монгольского коня. И ветер жжет скулы нойону. Рука его жестка, скулы из меди, а плечи из бронзы. И вместо автомата - лук с длинными черными стрелами.
  - Урррагха! - бьёт он пятками по округлому животу лошади и тумен выходит в атаку.
  - Да, не угадал, - ответил Бек. - Копать будешь.
  - Ну это я могу, - согласился Воронцов. - Мы тут за полгода накопали как на Курской дуге. Основные позиции, запасные позиции, ложные позиции, командные пункты, пункты боепитания...
  - Комбриг сказал, что ты военный археолог.
  - Аааа... Это. То в прошлом. Это раньше я закапывал. Сейчас раскапываю.
  - Очень умно. Скажите, рядовой, документы военного археолога у тебя есть?
  - Конечно, - Воронцов полез в карман, вытащил удостоверение. Распахнул его и сунул к лицу капитана.
  - Военно-историческое объединение 'Память Донбасса', комиссар. Отлично. Скоро приедем. Тебя там сношать начнут.
  - Кто? - напрягся Воронцов.
  - Все. Для начала укропы, затем ОБСЕ, вместе с ними наше командование.
  - Охренеть. Дайте два, яка групповуха. А за что?
  - На месте узнаешь. Водка есть с собой?
  - Неа, дома оставил, - в голосе Воронцова вдруг прорезалась тоска и Бек эту тоску понял.
  - В казарме?
  - В казарме.
  - А у меня мама заболела, - вдруг сказал Бек после минутной паузы.
  - В отпуск поедете?
  - Поеду. Только не домой, в Киргизию поеду.
  - Почему в Киргизию?
  - Я в розыске в Казахстане, как наемник. А в Киргизию апа приедет, весточку от мамы привезет.
  - Понятно, сказал Воронцов и замолчал, глядя на пыльную степь, несущуюся мимо окна. Нет на фоне человека без личной трагедии.
  - А сюда зачем занесло? - почему-то спросил Воронцов.
  - А это моя Родина, - ответил капитан Бек. - Мой Советский Союз. А ты зачем? Только вот не ври мне про Одессу, про второе мая.
  - Чего врать-то? Это так.
  - А чем докажешь?
  - Ничем.
  - Верю, - согласился Бек. Но это же не все?
  - Как и у тебя, капитан.
  - Речь о тебе, рядовой.
  Воронцов вздохнул:
  - Ну, конечно, не только Одесса. Чего вот вы все?
  - Кто все? - спросил Бек.
  - Да в Москве у меня тоже все время спрашивали. Че, да, за Одессу поехал воевать? За женщину я поехал воевать. За сына. Что бы вот не каком-нибудь Кирове снаряды рвались.
  - В Луганске, что ли?
  - Желательно в Киеве, но пока в Луганске.
  - А че, Киров лучше Кировска?
  - Бляяя, - выдохнул Воронцов. - Да нельзя города сравнивать. Ничем не лучше Киров Детройта. Меня с тобой сравнивать нельзя тоже. Ты кривой-косой на левую сторону, я на правую косой и кривой. Кто из нас лучше? Да никто. Ну вот, война началась. Кировчане вятские ничем не лучше и не хуже кировчан луганских. Просто я приехал сюда, чтобы снаряды в Кирове не рвались. И в луганском Кировске тоже.
  - А еще от бабы сбежал.
  - От бабы? - не понял Воронцов.
  - От бабы, от бабы. Помнишь, такую хрень как Кот Шредингера?
  - Ну... Да. Это такой кот, которого в ящик сунули. И давай радиацией облучать. Точно не помню, но там типа так. Котейку облучают радиацией. Со скоростью разложения кота один атом в секунду. Ну и еще там какая-то гремучая хрень, чтобы кот не выбрался. И вот Шредингер сидит перед ящиком и не понимает, жив кот или нет?
  - Ты это к чему, товарищ капитан?
  - Поменяй кота на женщину, ящик на твое отсутствие, а разложение атомов на секунды. Уехал ты. И с каждой секундой твоя женщина любит тебя все меньше и меньше. Но ни в какой момент ты, наблюдатель с линии фронта, ни в какой момент ты не сможешь сказать: вот, разлюбила. Если ты уехал, то никогда не можешь сказать, любит она тебя или не любит. Да и она сама не знает. Ты все еще пишешь письма, чатишься в 'Контакте', и она тебе каждый день отписывает. Но она уже зажигает с другим на танцполе. Или на работе. Или в парке. Она в твоем ящике. И ты ничего не можешь сделать, только наблюдать. Хотя, можешь вернуться и залезть в этот душный ящик. И женщина Шредингера будет тебя любить. Любить и ненавидеть, за то, что ты залез ей под каблук, в этом тесном ящике. Впрочем, она будет тебя ненавидеть, если ты не вернешься.
  - То есть, она в любом случае меня будет ненавидеть?
  - Конечно. Она же женщина Шредингера. Ненависть ее качество априори.
  - А любовь?
  - А любовь только апостерирори.
  - Не понял...
  - Ненависть дается по определению, без опыта. А любовь дается только с опытом.
  - Опять не понял, - честно сказал Воронцов.
  - Ненавидеть очень легко, - сказал капитан Бек, осторожно объезжая очередную воронку на дороге. - Ненависть это скорость разложения.
  - А любовь?
  - Сам догадаешься?
  - Скорость созидания?
  - Нет. Длительность сохранения. Консервация склада с тушенкой - вот что есть любовь. Чем больше ты сохраняешь, тем больше любви в мире.
  - Жадность, что ли? - хмыкнул Воронцов.
  - Бережливость.
  - Ну не все же женщины такие, как этот кот.
  - - Все, дорогой мой, все. Женщина любит тебя, пока ты на нее смотришь. Стоит только отвернуться, - и Бек вздохнул.
  - - Ну а те женщины, которые воюют? Здесь, в батальоне?
  - - Так они за мужиками приехали. А ты как думал?
  - Никак не думал, - неопределенно ответил Воронцов.
  А на горизонте чернел террикон. Над терриконом медленно крутилось белое облачко. Тени от облачка крутились по выжженной породе, словно кто-то пытался маскировать огромную пирамиду каменной выработки.
  - Жаль, что тебя в гражданке нельзя привезти, - сказал замполит, сворачивая на грунтовку.
  - Хрен бы я поехал в гражданке, - передернуло Воронцова.
  Он уже ездил по этой трассе. Полтора года назад, щенок, считавший себя кобелем, поехал с комбатом посмотреть на позиции Бахмутки. В 'Чероки' ехали четверо. Водила, комбат, зам и Воронцов. Журналист вертел головой как летчик Первой мировой, натянувший шелковый шарф. Он разглядывал воронки и битые столбы, горелое железо и таблички 'Заминовано'. Он так и не понял, в какой момент по ним стали стрелять. Воронцова моментально выпнули из машины, он скатился в кювет, раздирая джинсы о мерзлый гравий. Злой заорал на него: 'Держи' и кинул ему дежурную 'ксюху'. Воронцов неловко поймал ее, разбивая в кровь руки и путаясь в ремне. Бойцы с МТЛБ посыпались горохом и стали отрабатывать по секторам. Но снайпер из зеленки начал снимать то одного, то другого. Воронцов пополз к раю дороги и высунул ствол 'Ксюхи' над дорогой, начал куда-то стрелять. Магазин, почему-то, кончился почти сразу. Потом было какое-то мельтешение, кто-то нахлобучил ему каску на голову и сунул в руки несколько магазинов. Руки вспоминали НВП и сами все делали. Сами заряжали, сами стреляли не пойми куда. А потом все кончилось. Двух раненых, захлебывающихся кровь, быстро погрузили в 'мотолыгу' и резко дернули с места боя, продолжавшегося минуты полторы. Никто так и не узнал, хлопнули они кого-то из украинской ДРГ или нет, это было не важно. Важно было то, что двое раненых остались в живых. А Воронцова хвалили за то, что он не растерялся. А он не понимал, за что его хвалят, потому что он не только растерялся, но еще и намочил в разорванные джинсы. Он их выбросил уже в Энске, переодевшись в запасные теплые спортивные штаны. Потом стащил с соседней пустой кровати одеяло, укрылся двумя, попытался заснуть. Но перед глазами все еще стоял темно-зеленый лес на белом фоне, и огненные вспышки из него, а в ушах еще были крики и мат раненых. Нос был забит сгоревшим запахом пороха. Он ворочался, ворочался. Потом встал, нашел в своем багаже фляжку коньяка, вышел на улицу и долго курил, разглядывая в темном небе стрелы 'Градов'. А потом он воткнул наушники, включил плеер.
  'Все находят время, чтобы уйти. Никто не уйдет навсегда'
  Горел в небе свет ста свечей.
  Последний глоток из фляжки он заел горстью таблеток валерианы. Только после этого смог уснуть. Тогда он был не в строю, потому и смог выспаться.
  А сейчас спать он не имел права, потому ехал, поглаживая цевье и разглядывая зеленку вдоль дороги.
  - Почти приехали, - коротко бросил Бек и еще раз свернул.
  На небольшой поляне скопилось несколько десятков машин. Над каждой из них реяли флаги. Мрачные люди подозрительно смотрели друг на друга.
  Над двумя белыми машинами болтался флаг ОБСЕ. Над одной серой и БТРом - жовто-блакитный. Над тремя синими - флаг ЛНР, на чьем-то 'Уазике' российский над 'Утесом'. Один Бек был без флага. Хотя не, не один. За кустами еще были машины без флагов, но с пропусками ЛНР и Украины под стеклом. В смысле, у одних пропуска ЛНР, у других пропуска Украины.
  ОБСЕшники в гражданском, остальные в формах разного вида, даже флектарны с нашивками очередного тербата в наличие. Ну то древние шумеры пожаловали. Звезд ниже капитана не было. Исключение - Воронцов. Забавно и странно.
  Воронцов сел, навалившись на правое переднее колесо, достал пачку и закурил. И вдруг подумал: 'Прикольно, меня капитан возил' и тут же забыл про эту мысль, потому что вся эта странная масса людей вдруг зашевелилась, заходила туда-сюда и начала разглядывать его, рядового. Он сделал вид, что он тупой, что он устал, хочет спать и ему скучно, прикрыл глаза и начал рассматривать людей исподтишка.
  Да, странная война. Сейчас стоят группками, смотрят друг на друга, а через час стрелять друг в друга будут. Не, капитаны-полковники сами не будут, будут приказы отдавать, чтобы рядовые снарядами кидались друг в друга. И лично рядовой Воронцов будет это делать с удовольствием.
  - - Рядовой, ко мне! - раздался зычный бас.
  Воронцов нехотя приподнялся, выплюнул сигарету и пошел к подполковнику с простым позывным Петрович. На кой черт позывной с таким отчеством? Зам.комбрига 'четверки' когда-то сам командовал 'Привидением'. Докомандовался, пошел еа повышение. Когда-то Воронцов списывался с ним и по его приглашению приехал делать репортаж о батальоне. Сделал, а потом вернулся служить.
  - Товарищ подполковник, рядовой Воронцов по вашему приказанию прибыл, - и козырнул.
  - Товарищ рядовой, приступайте.
  - К чему?
  - Ну что вы там делаете лучше всего? Лопату в руки и обследовать территорию на предмет обнаружения останков человека.
  - Есть, только мне не только лопата нужна, щуп еще.
  - Есть у нас щуп? - повернулся Петрович к саперному майору.
  - Найдем?
  - Сойдет? - Петрович повернулся обратно, к Воронцову.
  - Сойдет, - согласился тот.
  Но тут в разговор влез еще один подполковник, но уже украинский, с желтушным лицом. В левой руке он держал большую кожаную папку коричневого цвета. Наверное, эта папка ещё помнила пленумы ровненского обкома КПСС. Или винницкого, какая разница?
  - Я не понимаю, кто это?
  - Наш боец. До войны он двадцать пять лет занимался военнон-археологическими раскопками.
  - Ну и что? Мало ли кто чем занимался до войны? Я вот табачным бизнесом занимался, что я должен сигареты раздавать сейчас?
  - Хотите так раздавайте, мы не против - пошутил Петрович.
  - Я настоятельно требую, чтобы в этом... В этом мероприятии должна принять участие и наша сторона.
  - Голубчик... - примирительно сказал Петрович.
  - Я вам не голубчик!
  - Милейший голубчик, так принимайте, кто ж вам мешает!
  - Они сторона заинтересованная, - вклинился Бек. Азиатское его лицо было, как всегда бесстрастным. Только глаза еще сузились и взгляд потемнел. - Найдут первые, повредят улики.
  - Да какие улики, какие улики? Мало ли кто что наговорил? Четыре года прошло! Четыре! Насмотрелись ваших соловьевых и распятых мальчиков и как попки за ними повторяют. Наша армия военных преступлений не совершала.
  - Вот сейчас и узнаем. Ведите своего специалиста. Желательно с документами.
  - А у вашего есть?
  Воронцов достал корочки комиссара 'Памяти Донбасса'. В руки не дал. Просто сунул в лицо украинцу. Тот прочитал:
  - Ха! Да я таких сколько угодно могу нарисовать.
  - Да рисуйте сколько хотите, хоть всей армии своей раздайте. Только давайте эту бодягу заканчивать. Пойдем, батенька, отойдем, - это он сказал уже Воронцову.
  Они отошли, Петрович положил ему тяжелую руку на плечо. Вообще, он походил на медведя. Вроде улыбается, взгляд ласковый-добрый. А через секунду встает на дыбы и рычит так, что шерсть по всему телу дыбом встает. От ужаса.
  - Слушай сюда внимательно. Где-то здесь, в четырнадцатом, бандерлоги взяли нашего ополча в плен. Тогда бои маневренные были. И позиции слоями. Его контузило, и где-то он не туда свернул. Вышел на 'айдаровский' блокпост. Они его за ноги привязали и к БТРу. А потом в назидание таскали по селам. Потом отвезли сюда и скинули в зеленку. Местные его потом присыпали. Только вот те, кто присыпал - кто погиб под обстрелами, кто в Россию уехал. Вот где-то здесь, в этом перелеске.
  Перелесок был небольшой, метров сто в длину. Ширину надо еще глянуть, но тут же степи, здесь зеленка редко 'толстой' бывает. И дубки. Дубки это хорошо. Растут медленно, вряд ли могилу захавали корнями.
  - Тебе надо первому останки найти. Сможешь?
  - Постараюсь, - уклончиво ответил рядовой. - Не грибы искать. Много нюансов. Его просто присыпали или закопали?
  - Не знаю. Скорее всего, закопали. Народ здесь верующий ан-масс.
  - Скорее, суеверующий, - хмыкнул Воронцов.
  - Какая разница? - не понял Петрович.
  - Существенная, не суть. А его точно местные закопали? Не айдаровцы?
  - Станут они руки натруждать. Сбросили тут и все. Ну, может подальше оттащили с дороги.
  - А зачем им оттаскивать с дороги, если они считали, что победят и тут хозяева?
  - Так и считали. Но не чувствовали. Считать и чувствовать - большая разница.
  - Две больших разницы, - машинально поправил Воронцов, даже не вспомнив Одессу. А иногда и не надо вспоминать словами, достаточно помнить чувствами.
  - Слушай, но от него ведь одни кости остались, как определить, таскали его на БТРе или нет? - пожевал губы Петрович.
  Воронцов удивился:
  - Кости помнят все.
  - Правда?
  - Обижаешь, батя.
  - А как?
  - Найдем - покажу.
  - О, укро-археолога привели, - сказал Петрович и они отправились на большой звездный совет. ОБСЕруши стояли в сторонке и молчаливо жевали жвачку, напоминая стадо коров или американских туристов.
  Укрокопарь оказался напуганным пацаном лет восемнадцати. Еще и веснушчатый и уши оттопыренные. И кепка не по размеру большая. Чучело чучелом. Ыпрочем, взгляд с хитрецой. Вон как стреляет, пытается определить, кто тут 'решатель вопросов'. Но младший сержант. Видимо, украинский подпол решил званием Воронцова победить.
  Только вот не догадывался подполковник, что на войне есть только два непобедимых звания. Рядовой и генералиссимус. Выше генералиссимуса только Бог. А выше Бога только рядовые. Потому что рядовые без генералиссимуса победить могут, с маршалами, например, а он без них - нет. Поэтому Воронцову было наплевать на звание украинца. Да ему вообще было на все наплевать, кроме выполнения боевой задачи.
  Через пару минут они вдвоем вошли в зеленку. Из оружия у каждого было по стандартному армейскому щупу. Украинский сержант еще тащил 'Фискарь', только почему-то совковый. А вот Воронцов от большой лопаты отказался, взял простенькую МСЛ и перочинный ножик. Ну и рацию, конечно. А вот хохол рацию не взял, растыка.
  - Слушай, тебя как зовут?
  - Саня, а что?
  - А меня Вася.
  - Василь, что ли?
  - Та не, просто Вася, я из Харькова.
  - Чому я ни сокил, чому ни державной...
  - А?
  - Га. Че хотел-то, Вася з Харькову?
  - Слушай, че делать-то надо, а?
  - Вот этой хренью, щупом, ходи и в землю тычь. Вот гляди, - и Вороонцов начал тыкать по земле со скоростью швейной машинки.
  - И шо?
  - Ты из каких войск?
  - Мотострелок...
  - У вас что, саперов нет?
  - Чого нет, маем. Только их не нашли, меня вот послали. Спросили, кто на историка учился я и сказал.
  - Так ты из студентов, что ли?
  - Та ни, не успев поступить. В армию мобилизовалы, пыдоры.
  - Так а чего ты сказал, шо историк?
  - Та я думав, шо в штаб заберут...
  Воронцов вздохнул:
  - Ходи, в общем, и тыкай. Как звук какой почувстсвуешь рцкой - копай. Там камень может быть, металл, кость, дерево.
  - Кость? - пацан вдруг побелел. - А шо мы ищем?
  - Трупы, Вася, мы ищем. Трупы.
  - Мама...
  - Ты шо, Василь, черепов боишься?
  - Не так, чтобы очень, но шо-то как-то вот...
  - Работай, Вася. Работай. А найдешь - меня зови, я помогу, пока ты в обмороке лежишь.
  - Не могу, - грустно ответил младший сержант Вася из Харькова. - пан подполковник казав, шо прибьет и в отпуск не отпустит, если москаль первым что-то найдет.
  - Ну так иди Вася, иди! Тыкай и копай!
  А Воронцов ходить и щупить не собирался. Все было проще. Проще и сложнее. Хотя нет. Ни проще, ни сложнее. Просто по другому.
  Если тело закопали, а не забросали землей, там должна быть яма. Неизвестный Воронцову ополченец растаял в земле. Вышел травой, в дубки вот эти ушел. Да, да. И в перегной, и в червяки, и в трупные мухи. Круговорот питательных веществ в природе. И это норма, а не какое-то извращение. Умереть и дать жизнь другому - закон Вселенной. Ничего особенного и страшного в этом нет.
  А раз он растаял в земле и плоть ушла, то земля провалилась. И осталась характерная впадина. Вот по этим ямкам, если они тут есть, он и будет искать.
  Он ходил по перелеску змейкой, а щупом больше водил перед собой, словно слепой. Шел осторожно, кто знает, какие черти тут до него ходили и не понаставили ли они растяжек. Это касалось, конечно, не только этой войны. И там, в мирной жизни находились шутники. В его экспедиции был отряд, которым командовал священник, отец Владимир. У него было пять своих детей и шесть приемных. А еще отряд из пары десятков детдомовцев. Поисковый отряд. Выезжал отец Владимир уже лет десять на одно и тоже место - в Рамушевский коридор Демянского котла. Там сотнями и слоями лежали вперемешку красноармейцы с солдатами вермахта. Лежали так, что порой разобрать было невозможно - кто где. Перемешивались друг с другом. И стоял лагерем отец Владимир на одном и том же месте. И раз на пятый, шестой, а может и седьмой, поленились они перекопать старое костровое место. А какой-то шутник именно в этот год взял и заложил в костровище немецкую 'теллер-мину'. То ли пошутить решил, то ли отвадить от 'рыбного' места. Повезло. Взорвалась, когда у костра только трое было. Дежурных. Все легкие 'трехсотые'.
  А здесь могли поставить что укропы, что наши - 'серая зона', по старому нейтральная полоса.
  Стоп!
  А вот и надо тут проверить...
  Полтора часа поиска - это мало. В рамках нормы. А вот звук характерный. Звук металла о кость.
  Воронцов опустился на колени, потом лег на бок. Вытащил щуп из земли. Ага, сантиметров пятнадцать залегание. Немного. Странно, что лисицы или собаки не растащили. Он стал работать ножом и руками - земля рыхлая, почти без камней. Ближе, ближе, ближе. Наконец, рука скользнула по чему-то твердому и продолговатому. Да, здесь надо кистью и совком работать. И Воронцов сделал то, что делать военному археологу нельзя. Он поддел кость ножом, потащил ее, она зацепилась за то-то. Надо же, веревка. Не сгнила? А, ну да. Пластик же. Или как он там? Полиэстирол? Да хрен с ним.
  Веревочная петля потащила за собой еще кости - обе малые берцовые, обе большие берцовые. Где-то в глубине могилы остались ступни.
  Воронцов выругался. Он совсем забыл, что эксгумацию могилы надо делать сейчас под фото-видеофиксацию. А еще сразу тащить сюда судмедиков. Пусть обследуют, пока он копает.
  Хорошо, что полностью не вытащил. Он запихал кости обратно, присыпал их землей, оставив на виду только одну, потом уже достал из разгрузки рацию.
  - Двадцать четвертый, 'Одесса', прием.
  Рация пошипела, через секунду ответила.
  - Здесь двадцать четыре.
  - Есть.
  - Принял. Где?
  - Сейчас выйду.
  - Плюс.
  До вавилонского столпотворения сепаров, укропов и ОБСЕруш было всего шестьдесят шагов. Их вполне себе слышно было от могилы.
  В это время несчастный украинский сержант тщательно, по квадратам, обходил западную часть перелеска.
  Местные искренне считали этот островок дремучим лесом. Не зря. Воронцов, выходя к дороге, даже поганку увидел.
  Не видели они настоящие леса.
  Леса, леса! Зеленые моря: темные еловые, славные березовые, золотые сосновые. В сосновом лесу молиться, в березовом - любиться, в еловом удавиться. Интересно, а что надо делать в зимнем лиственном лесу, лысом как башка новобранца?
  А после ураганов завалы с пятиэтажный дом. И горе тому, кто попал в лабиринт таких завалов. Бывает, чтобы пройти километр бурелома нужен день, а то и два. Неверное движение и нога твоя, соскользнув на влажной коре свежеповаленного дерева, ломается в бревяном капкане. И чтобы спастись, нужно отрубить ступню. Или распилить десяток свежих бревен, сваленных хлыст-нахлыст.
  Но если у тебя есть нож, топор, спички и мозги - лес не даст тебе умереть. За пару часов ты можешь построить себе дом, сделать очаг, добыть еду и выжать воду из мха. Порой можно пройти в паре метров от такого дома и не заметить его. Люди степей не поймут это. Они боятся леса, как, впрочем, и Воронцов боялся степей. Он чувствовал себя голым в степи. Ему казалось, что он виден всем и каждому. Ему хотелось вжаться ужом и уползти ежом хоть в какой-то, самый маленький лесок. И как тут партизанили?
  За ним сначала шли судмедэксперты, затем саперы, потом вся остальная звездно-офицерская толпа. Что характерно - шли след в след. Все.
  - А где мой боец? - рявкнул украинский подпол.
  - Я знаю? - ответил Воронцов. - Товарищ подполковник, обнаружены костные останки, предположительно человека. Разрешите передать дело судмедэкспертам?
  - Какое, блять, дело? Где мой боец? Почему вы его не контролируете?
  И тут Воронцов не выдержал:
  - Слышь, воен, джерело говна своего завали. Я к товарищу подполковнику обращаюсь, а не к пану пидпизднику. Нахуй пошел, приказывать он мне вздумал, шайзе бандеровское.
  - Отставить! - рявкнул Петрович. - Два наряда вне очереди!
  - Да хоть пять, хуле это говно тут командует мне!
  - Пять нарядов и 'стакан' на сутки!
  'Стакан' это было больно. 'Стакан' это вытрезвитель. За что такая 'милость' от Петровича прилетела было не понятно. Воронцов ни разу на алкоголе не попадался.
  'Ну и хер с ним' - хотел сказать Воронцов, но передумал и просто махнул рукой. Отвернулся к могиле и вместе с судмедиками начал перебирать землю. Земля была сухая, крошилась между пальцев. К такой земле Воронцов не привык. Он работал раньше на Волховском фронте. А там земля была пополам с водой. И в лучшем случае, по колено. Однажды они надумали снять учебный фильм. Для будущих поколений поисковиков. В одном из залитых болотной жижей окопчике он нашел бойца. Поставили камеру. И он на камеру начал показывать, как достает кости. Сел на бруствер, опустил ноги в болотниках в коричневую воду. Начал доставать найденные уже и заранее разложенные заново кости, опуская руки по локоть в эту глино-водяную смесь температурой плюс пять градусов. Вот, ребятки, это ключица. А это бедреная кость. А вот еще одна. О, еще одна??? В окопчике лежали два бойца. Расчет 'Максима'. Медальонов не было.
  Этот парнишка лежал в сухой земле. Ноги его были связаны зеленой веревкой. Руки заведены за спину, под таз, и тоже связаны. Одно из тазовых крыльев было сломано. Воронцов аккуратно взял переломанное крыло и позвал Петровича. Щелкали фотоаппараты.
  - Смотри, Петрович. Видишь, слом костей?
  - Ну?
  - Он коричневый.
  - И?
  - Это прижизненный перелом. Кровь наполняет кости и оставляет этот цвет. Если перелом посмертный, то есть, когда сердце уже не работает, слом остается белым. Если хочешь, могу показать.
  - Не надо, - воскликнул медик. - Не надо вносить флюктуации. Тем более, при этих.
  Судмедик кивнул на ОБСЕруш с хохлами. Те сгруппировались и что-то яростно обсуждали на английском.
  - Че говорят? - спросил у судмедика Воронцов.
  - Я сучий язык не знаю, впрочем, свинячий тоже, - резко ответил парень. Молодой он тоже был совсем. Хотя... Разве на войне молодые бывают? Война и за день состарить может. Или омолодить.
  - Че сразу сучий-то? - пожал плечами Воронцов, снимая очередной слой грунта с позвоночника неизвестного бойца. - Музыка у них прекрасна. Меркури там, Нирвана онпять же.
  - Один пидор, другой самоубийца. Творчество это выделение психики. Какая психика, какое творчество - такой и финал.
  - Ишь, ты еще и психолог.
  - Станешь тут психологом, - судмедэксперт поправил очки в золотой оправе на горбатом носу. - Тут не только психологом, тут эсктрасенсом станешь.
  - Стоять! - заорал Воронцов, смахнув очередной слой. - Стоять!
  Нож зацепил металл.
  Кружка. Маленькая, овальная кружка из нержавейки. Воронцов подцепил ее ножом за ручку. Поднял аккуратно. Проволоки нет - можно. Отвел руку в сторону. Высыпал землю на траву. После этого начал обтирать ее об ногу. Ну вот и медальон.
  'Ну вот и медальон' - подумал Воронцов.
  - Есть, - сказал он вслух.
  - Что у тебя там есть? - зло сказал украинский подпол и открыл папку.
  - Телефон на кружке.
  - Телефон? Чей?
  - Девятьсот шесть. Это 'Билайн', вроде.
  - 'Билайн'? Господа, шановны, - подпол забыл нужное слово, замялся, но быстро продолжил. - Шановны паны. Мы з вамы, як же... Наблюдотываты, як москальски ахрессоры только что показали, тьфу, казалы,... Эмн... Блядь! Показавши очередное доказательство агрессии Москвы. Перед нами лежит оккупант с России. Вот его кружка с номером телефона российского оператору. Дай сюда кружку!
  - Да пошел ты нахуй, - флегматично ответил Воронцов. - Це мое.
  И показал язык.
  Петрович отвернулся и заржал. ОБСЕШники вежливо, но глупо улыбались.
  - Як твое? - наконец-то на мове ответил украинец.
  - Як, як... Дупой через переляк. Отработаем, тогда будем анализировать, выводы делать.
  Рядовой Воронцов встал на четвереньки, повернулся жопой, то есть, дупой к украм и европейцам и продолжил работать ножом.
  Ребра были перебиты почти все. При жизни. Парня, похоже, были берцами: вдавленные переломы. И ободраны. Ребра они такие кости, словно маркеры. Если парня таскали несколько километров по асфальту, то был содран не только камуфляж. Потом была содрана тельняшка. Потом кожа. Потом надкостница. И обрывки тельняшки забивались в раны, а потом в кости. Так и есть. Судмедэксперт в золотых очках - да каких золотых? Позолоченых - пинцетом вытащил из очередного перелома ткань: белые и темно-синие полоски в коричневых разводах. Когда-то это была кровь. Всего четыре года прошло. А в таком сухом климате, порой и бумага сохраняется по семь десятков лет.
  А под ребрами скрипнул под ножом еще один металл.
  На этот раз оливкового цвета.
  На чеку давила кость - позвонок грудного отдела. На позвонок давили переломанные ребра. На ребра давила еще не счищенная Воронцовым с боков парня земля.
  Вот поэтому, положенная под спину граната еще не сработала.
  Но осталось чуть-чуть.
  - Стопэ, - спокойно сказал Сашка. - У тебя булавка есть, Харон?
  - Смысл? Так-то есть, конечно, - ответил позолоченый. - Тебе зачем?
  - Граната под спиной, - и ткнул пальцем в сторону закладки.
  Медик отвел лупу в сторону. Посмотрел в указанном направлении. Помолчал. Приподнял брови и сказал:
  - Ну шо я могу сказать? Заебись!
  - Будем орать? - и Воронцов лег на землю, снял свои очки, не позолоченные, и стал разглядывать гранату под костями.
  - Не, ну то можно. Но тогда понабегут саперы и нас погонят. А оно нам надо?
  - С Одессы, что ли?
  - Не совсем, Одесса пригород Поскота.
  - Ха, я с Люстдорфа...
  - Немножко не той стороной...
  - Так булавка то есть?
  - Иголочкой обойдемся.
  - Иголочка хрупкая, булавочка гнется...
  - Так ты умеешь в это?
  - Умею, умею, брат мой Харон...
  И в этот момент из кустов вышел грустный младший украинский сержант.
  - Пацаны, вы чо нашли чота чи шо?
  - А у тебя булавка есть?
  - Трохи маю...
  Вася сунул руку за пазуху, вытащил булавку, протянул ее Воронцову. Дальше было дело техники. Или просто навыков.
  Он осторожно вытащил гранату из земли. И подкинул ее на ладони. Где-то в районе секунды, а может и пары секунды, наблюдатели исчезли. Как-то вот раз - и нету их. Остались только Бек и Петрович. Правда, оба, практически одновременно, достали сигареты и закурили. Но то такое...
  РГД-5, штука такая. В целом, бесполезная. Хотя есть исключения. В помещениях работает на ять. И вот под труп подложить - тоже. А так... Кинуть в кусты: никто и не заметит хлопка.
  Но в этот раз нельзя. Надо зафиксировать. Перед наблюдателями ОБСЕ. Которые предусмотрительно сдристнули на реактивной тяге.
  Череп у пацана тоже был разбит прижизненно. Воронцов копал, судмедэксперт тщательно фиксировал находки: фотографировал, говорил на диктофон еще и записывал.
  - А почему у него кружка и больше ничего нет? - вдруг спросил судебный медик.
  - А я еще вглубь не копал, - ответил Сашка. - Может разгрузка была, может рюкзак.
  - Обычно мародерят все, включая карманы, - ответил медик.
  - Откуда знаешь?
  - Меня Виктор зовут, - протянул лапу в перчатке эксперт.
  - Саня. 'Одесса'.
  - А я 'Док', как обычно. Я в четырнадцатом еще интерном был. Хотел педиатром стать.
  - Благородно.
  - Не. Просто с детьми интереснее. Они разговаривать не умеют. Загадок больше.
  - Романтик?
  - Не то слово. Был романтиком. Пришлось вот.
  - Мертвые еще меньше говорят.
  - Я не сказал говорят. Я сказал - разговаривают. Мертвые, как раз, разговаривают.
  Зашумели кусты, затрещали ветки. На полянку ворвались саперы. Наши саперы. Сепарские саперы.
  - Шо у вас стряслось?
  Док, Одесса, Петрович и Бек одновременно показали гранату, лениво лежащую на отвале. Булавка сияла на солнце как небесный град Иерусалим.
  - И это все? - разочарованно сказал старший сепар-сапер.
  - А ты шо хотел? 'Точку-У'? - хохотнул Петрович.
  - Да сказали, шо у вас тут снаряд...
  - Тож скаклы, они пиздят дальше, чем видят.
  Саперы разочарованно пошли обратно.
  - Маньяки, блять, все бы им побахать, - прокомментировал Воронцов, когда саперы исчезли в зеленой чаще.
  - На себя посмотри, сказал Петрович, наблюдая за процессом раскопа.
  - Я такой же, да. Хотя вон, на Бека посмотри, вот кому бахать хочется.
  - Всем бахать хочется. Только я один это не скрываю, - флегматично ответил замполит.
  Кости достали и разложили на полиэтиленовом мешке. Док, время от времени меняя перчатки, разглядывал кости в поисках прижизненных повреждений. Саня копал дальше и глубже, доставая из земли пуговицы, кусочки ткани. Остатки кроссовок, липучки...
  - О! Его не мародерили...
  В руках без перчаток лежал телефон. Старая, давно не выпускаемая 'Нокия-3310'. Наверняка, убитая четырьмя зимами и дождями весны-осени. Это летом тут сухо и тепло. Хотя тропические ливни и тут бывают: прослойки воздуха в толще воды.
  Вернулись украинцы и европейцы. Европейцы сразу натянули маски. Странно, что они этого не сделали раньше. Хохлы зачем-то в ноздри засунули ароматические тампоны, хотя от костей ничем не пахло. Ну так, землей и чуточку смертью.
  Воронцов, стоя на коленях, поддел ножом заднюю крышку. Вытащил симку. Поколебался и протянул ее Петровичу.
  Подобное было уже два года назад. Не у него нет, он тогда только вернулся из Одессы и воевал в Москве, вытягивая из начальства гонорар. Не сразу, но вытянул. Через полгода вытянул. Может быть, тогда жена и перестала его любить. Потому что он жил за ее счет.
  Тогда он тупо сидел и ждал, когда придут деньги. Каждый день издатель обещал, обещал, обещал. То из Лондона обещал, то из городу Парижу. В ожидании он смотрел ролики с войны.
  В одном из роликов парни с новороссийскими эмблемами на плечах таскали парней с жовто-блакитными нашивками. Мертвых парней, разумеется. Свежих.
  У одного из них и зазвонил телефон. 'Мама, это я, это яяяяяя....' - когда-то пел 'Крематорий'.
  'Мама, ваш сын убит...'
  Эта 'Нокия-3310' уже не работала.
  Судмедики потянулись к месту раскопа.
  Воронцов отвернулся и пошел к 'Уралу' луганцев.
  - Ха, Одесса! Здорово! Вернулся?
  Воронцов через силу улыбнулся, кивнул, схватился за руку, подтянулся и через мгновение уже дремал, навалившись головой на тент.
  Война забирает страх. Ты перестаешь бояться шипения минометок, свиста запоздалых пуль, близких разрывов. Ты перестаешь бояться за себя.
  Но война старая ведьма. Она ровесница человечества и она древнее любого, живущего на земле.
  Вместе со страхом она забирает любовь, как плату. Ты перестаешь беречь себя для близких. Для любимой и детей. Ты бережешь их ценой своей жизни и от тебя остается лишь песчаный холмик с кучкой искусственных цветов. А кто будет дальше беречь твою жену, учить твоего сына? Ты об этом не думал, когда хватал развороченными легкими холодный воздух.
  В день перед отъездом, там, в далекой и богатой Москве, они с друзьями сидели у Наташки, успешного уголовного адвоката. Сексуальные преступления позволили ей приобрести отличные апартаменты почти в центре Москвы. По крайней мере, ее кухня была в два раза больше, чем вся квартира Воронцова. Бывшая квартира.
  Они сидели за столом и поднимали тосты за Воронцова. Какой он молодец, и все такое.
  Вдруг Наташка, до этого молчавшая, ударила хрупким кулачком по столу. Воронцов вздрогнул, испугавшись за Наташку. Она и так-то выглядела как хрустальная принцесса, а тут по столу бьет.
  - Саня, не езди туда, - и заплакала. Ее муж, имени которого Воронцов не помнил, слегка ее приобнял. Резким движением плеча она сбросила его руку.
  - Подожди ты, Леш.
  Точно, Леша.
  - Саня, зачем ты туда едешь, это же не твоя война. Снимем мы тебе квартиру на первые месяцы, потом на работу устроишься, потом девчонку найдешь. Знаешь, сколько одиноких девчонок тут в Москве? Да тебе и работы не надо будет, они тебя кормить и поить будут, ты только живи, твори, пиши. Это чужая война.
  - Да, да, Сань, ты чего, это же чужая война! - заголосили вдруг в пьяный разнобой друзья.
  Он провел рукой по лысой башке. Взял бутерброд с икрой. Другой рукой медленно выпил рюмку уже теплой водки. Закусил. Теплые рыбьи яйца лопались о нёбо.
  - Это чужая война, да, - тихо сказал он сквозь ватную тишину. - Это чужая война, это чужие дети, это чужие люди. Это всего двенадцать часов на машине от Москвы. Вы правы. Я останусь. А знаете, как это будет?
  И Санек Воронцов начал рассказывать как это будет.
  А это было бы очень просто.
  Действительно, ребята нашли бы ему комнату в Мытищах. Оплатили бы ее на пару месяцев вперед, плюс залог. Он бы нашел работу по удаленке. Блевать по утрам, тереть кадык, регенерировать в мировую сеть новости о провалившейся в канализационной люк собачке. Власти не могут, власти не могут... ВЛАСТИ НЕ МОГУТ!. Не забывать добавлять в каждом заголовке. И позитивный настрой, Сашуля, позитивный настрой!
  Потом друзья стали бы звонить все реже, в основном писать, а потом и писать перестать.
  Однажды он выйдет из дома. И куда-то пойдет. Будет падать снег, наметая сугробы на когда-то ухоженные тротуары Садового Кольца. Исчезнут таджики, исчезнут корейцы, исчезнут владельцы богатых авто. Даже полицейские исчезнут. Останется прозрачная тишина и рубиновые звезды Кремля наклонятся над ним, внимательно разглядывая бестолковую букашку, распластавшуюся на ледяной брусчатке.
  Воронцов вскочит, закричит в безмолвное, бессмысленное небо.
  Ибо бессмысленен мир, пока в нем нет человека.
  Человека, а не Воронцова.
  Потом он очнется в больнице. Будет пахнуть мочой от бесконечно плачущего старика на соседней койке.
  Воронцов будет лежать лицом к стене и желтым от курева указательным пальцем водить по вздувшейся трещине синей эмалевой краске, заменившей когда-то штукатурку. Краска будет осыпаться, открывая Воронцову новые горизонты фантазий.
  Будут приходить друзья. После них будет пахнуть мандаринами и хурмой. Хурма будет подгнивать, ее будут подъедать нянечки. Краска будет осыпаться.
  Через несколько лет он выдохнет, и не вдохнет.
  - Да ну вас нахер, ребята, - стукнул он рюмкой по столу. - Давайте выпьем, чтобы не мешать друг другу.
  И выпили.
  А утром Воронцов уехал в Луганск.
  
Оценка: 7.40*15  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"