Ивакин Алексей, Русов Андрей : другие произведения.

Поколение победителей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Окопная правда войны. Какая она? Война это грязь и кровь. Война это тяжелая работа. Война это жизнь целого поколения. Перед вами новая книга автора бестселлеров "Мы погибнем вчера" и "Десантура-1942. В ледяном аду". Разведчик и радистка, сын полка, танкист и пехотинец. Они прошли войну от начала и до Дня Победы. Они выиграли и спасли страну У этого поколения не было детства и юности. У них была война. И они победили. Они еще живы. Они еще рядом с нами.
  
  Предисловие
  
  Прошлое исчезло.
  Железная пята демократии сменила эпоху достижений на эпоху потребления. Можно долго и упорно дискутировать на тему, хорош или плох был СССР, приводить аргументы за и против, ударяться в ностальгию или с ужасом вспоминать страшный тоталитаризм.
  < Новое поколение - поколение, выросшее на кока-коле, интернете и импортных машинах - принимает воспоминания своих отцов и дедов, как нечто абсурдное, сказочное и нереалистичное.
  А ведь была страна, ребята! Были люди, были и мечты, идеалы, цели, горести и радости. И эти люди уходят, уходят окончательно, унося с собой часть истории великой страны...
   Но прошлое всегда возвращается.
  Хотите вы этого или нет.
  
  1941.
  
  -Кипучая! Могучая! Никем непобедимая! - Сашка, натужно пел, подкидывая полуторапудовую гирю к высокому потолку. В квартиру они въехали месяц назад, когда батя стал главным инженером завода. Из распахнутого окна тянуло утренней свежестью летнего утра. День обещал быть праздничным. Во-первых - воскресение. И вся семья в сборе. Во-вторых - они идут на футбольный матч, где Сашка играет за команду батиного завода металлоконструкций против сборной спичфабрики. А потом договорились выйти в Заречный парк, у костра посидеть, картошки попечь. И в-третьих - весь день с ними будет Тоня. Не одна, конечно, со своими родителями. Но все же, чем же не праздник?
  Сашке исполнилось шестнадцать ровно месяц назад. Двадцать второго мая. А у Тоньки день рождения - двадцать второго июля! Вот смешно! Она тихонечко уламывает своих, чтобы отпустили в день рождения на остров с палатками. Понятно отпустят, у нее родители не строгие, но все же надо заранее начать артподготовку!
  А с кухни пахло пирожками! Мама, как обычно во воскресеньям, кулинарила. С вареньем, с яйцами, с ливером - на любой вкус. Венька предпочитал с ливером и яйцами. Помогает формировать мускулатуру, между прочим. Это инструктор объяснял на занятиях в ОСОАВИАХИМе.
  Он грохнул последний раз гирей по полу. И отправился умываться. В ванной брился отец. У Веньки борода еще не росла. Но, в тайне, он иногда скоблил отцовской бритвой щеки, сдирая пушок.
  -Подвинься, бать!
  Отец чуть подвинулся:
  -Ну что, сколько банок спичкарям наколотите?
  -Сколько захочешь! -отшутился Веня и шумно зафырчал, плескаясь холодной водой.
  -Как кит! - засмеялся отец. - Закаляйся, если хочешь быть...
  -Здоров! - подхватил песню Венька. - Постарайся...
  -Позабыть про докторов, водой холодной обливайся. Если хочешь быть здоров...
  -Эй, папанинцы! - застучала в дверь мать. - Соседей напугаете! Пойдемте снидать, завтрак на столе!
  А потом они весело завтракали чаем со свежей клубникой и мамиными пирожками. Только Дашка - десятилетняя Венькина сестренка - капризничала. Ей налили кипяченого молока. А там была такая противная пенка. Ужас! Как все нормальные дети, Дашка ненавидела кипяченое молоко. Поэтому украдкой, когда мама отвернулась к плите, а Венька с папкой стали говорить о каких-то пляжах в Англии, вылила молоко в котовью чашку. И принялась жевать пирожки с вареньем. Сладкие!
  -Ой, ты моя умница! - улыбнулась самая красивая мама на свете. - Уже выпила? А чего ж в сухомятку жевать? Давай-ка я тебе еще стаканчик налью...
  А потом мама села, оперлась щекой на руку и, улыбаясь, стала наблюдать, как Дашка ловила пенку в стакане. Мама еще была и самой мудрой на свете мамой.
  А Венька горячился, доказывая отцу, что немцы запросто могут высадиться на побережье Англии:
  -Если смогут ихние...
  -Их, - поправил Веньку отец.
  -Их, да... Если их Кригсмарине смогут отвлечь Роял Флит! И тогда, под прикрытием люфтваффе, вермахт запросто высадится на всем побережье Южной Англии. Я, думаю что это произойдет в течение месяца. Иначе сентябрьские туманы осложнят операцию!
  -Стратег... - покачал головой отец. - А я вот, что стратег думаю. До матча остался час. Так что, пора! Выходим, братья, сестры и мамы!
  И поднялся из-за стола. Правда, вышли все равно только через пятнадцать минут.
  Пока Дашка копошилась, пока мама пирожков набирала - соседей по трибуне поугощать. Женщины, одно слово!
  А на улицах было людно. Народ спешил на пляж, в Заречный парк, в пакр аттракционов, на стадион. Выходной! Воскресение! Погода солнечная! Лето!
  -Первый тайм лучше по солнцу играть,- рассуждал Венька. - Наколотить легче, пока свежие. А во втором тайме они уже подсевшие будут. В обороне нам легче будет, когда они выдохнуться.
  Венька был правым хавбеком. Но и в атаках участвовал. За последние четыре матча забил уже три гола. Один, правда, с пенальти, а второй со штрафного. Зато третий получился на заглядение - он прорвался по своему флангу, оставив позади аж четырех игроков 'Лесосплава'. Дриблинг у него был - что надо. А потом с угла штрафной крученкой вогнал в девятку мертвый гол. Кипер лесников даже прыгать не стал, проводив взглядом кожаный мяч.
  На стадионе семья рассталась. Отец, мама и Дашка отправились на западную трибуну, а Венька помчался за северные ворота, где уже собралась почти вся команда.
  Капитан 'Металлиста' приветственно махнул ему рукой:
  -Ну, теперь все в сборе! Играем первый тайм против солнца. Напоминаю - 'спички' ни себя не жалеют, ни противника. Жестко играют. Ноги беречь. Играем коротко и быстро. На провокации не поддаваться. Могут и трусы сдернуть.
  -Как буйволы? -засмеялся кто-то, вспомнив 'Вратаря'. Эту фильму футболисты пересматривали не раз, разглядывая технические и тактические приемы 'Черных Буйволов' - главных противников сборной СССР. Тем более, что в ролях там снимались футболисты из киевского 'Динамо'. А это ого-го! Не какие-то 'спички' с 'лесниками'! Впрочем, фильм этот смотрели вместе со всеми соперниками. И 'Пекарь' - команда хлебозавода, и 'ДКА' - футболёры местного гарнизона РККА, и энкаведешное 'Динамо'. А потом гоняли мяч всем кинозалом, пытаясь воспроизвести эпизоды из фильмы.
  И вот матч пятого тура. Последнего тура первого круга. Если 'Металлист' выигрывает - его могут догнать только армейцы, если вечером сегодня выиграют у 'Динамы'.
  Но пора и в бой!
  Команды выстроились по диаметру центрального круга. Пожали руки друг другу. Сосед Веньки - Санька, форвард 'Спичфабрики' - хлопнул того по мускулистому плечу:
  -Под ногами не мешайся! - и улыбнулся.
  Венька ничего не ответил. Просто улыбнулся в ответ. С Санькой они были дружны. Именно он подсаживал Веньку, когда они лезли через забор в городском саду, смотреть 'Вратаря' в первый раз. А потом вместе читали книгу, по которой сняли фильму - 'Вратарь Республики' Льва Кассиля.
  И вот свисток!
  Первыми пошли в атаку 'Спички'. Солнце не слепило им глаза, они перли как немецкие танки во Франции. Мощные форварды проламывали линии защиты как тараны и неслись к воротам металлистов. Голкипер - Сеня Петров - взмок от пота, вытаскивая один за другим, казалось бы, мертвые голы.
  На пятнадцатой минуте, все же, банку пропустили. Забил Санька. В самую девятку, обыграв сразу двух беков, пробросив им мяч за спины.
  Венька обозлился. Проигрывать на глаза отца ему было стыдно.
  И он бросился вперед, пытаясь раскидать своим дриблингом тяжеловатых защитников 'Спички'. Увы. Именно этот бросок и привел ко второму голу в ворота 'Металлиста'. Санька прорвался по незакрытому флангу и выдал точнейший пас на набегающего партнера. Гол получился красивым. Едва сетка не порвалась от пушечного удара. Два-ноль в пользу 'Спички'.
  Венька аж покраснел от злости. На себя. И злость прорвалась в игре. Он не жалел ни себя, ни противника. Он врывался во все схватки, пытаясь отобрать мяч у противника или помогая своим.
  Игра начала выравниваться. 'Спичка' немного выдохлась после натиска. 'Металлисты' перешли в контрнаступление. К тридцатой минуте первого тайма игра постепенно прижалась к воротам 'Спички'. Навесы шли одни за другим, мяч скакал как сумасшедший по вратарской площадке, натыкаясь на головы, ноги, руки...
  Рука!
  Кто-то из беков 'Спички' схватился за голову. Игра рукой в своей площадке... И ведь знал, знал, что нельзя! А вот рефлекторно подставил руку под летящий в угол мяч. Жалко парня.
  Венька вышел к точке пенальти.
  Игрок. Вратарь.
  Между ними мяч.
  Кто этот мяч укротит? Защитник своих ворот или агрессор-нападающий? Поединок взглядов. Отойти назад. Разбег. Удар!
  Мяч полетел как-то медленно. Очень медленно. Но и кипер прыгал медленно, почти зависая в полете. Он стал вытягивать руки, коснулся кончиками пальцев мяча, тот чуть скользнул в сторону, изменив траекторию...
  ГОЛ!
  Два-один!
  'Спичка' сразу понеслась в атаку, обозленная голом.
  Венька не успел даже передохнуть, как пришлось мчаться за врагами, возвращаясь к своим воротам.
  Мяч заметался с одного фланга на другой и внезапно оказался у Саньки. Форвард спичфабрики выскакивал один на один с кипером металлистов. Венька бросился ему наперерез, вытягивая ногу в подкате. Вратарь, с другой стороны, то же, почему-то, кинулся ногами вперед. И Санькина нога оказалась между молотом и наковальней. Удар пришелся по голеностопу. Мяч то вратарь успел схватить, а вот Санькина нога начала опухать на глазах.
  С трибун выскочил врач, дядя Йося. Минутного осмотра ему хватило, чтобы сказать:
  -Перелом. И разрыв связок. Что же вы так неаккуратно-то, дети...
  Сашка, державшийся до этого молодцом, вдруг заплакал:
  -Мне же в армию через неделю, как же я?
  Венька попытался извиниться, но его перебил дядя Йося:
  -Армия, армия... Осенью пойдешь, а теперь в больничку!
  Сашку унесли на руках за трибуны. Оттуда повезли на бричке в больницу.
  Венька, красный как рак, возвращался на поле. К тому времени счет стал три-один. Пенальти у 'спичек' забил вратарь.
  Оставшиеся пять минут доигрывали ни шатко, ни валко. Даже трибуны засвистели.
  На перерыве к Веньке подошел капитан противника:
  -Не переживай. Бывает. Только надо после матча бы зайти к нему, пойдешь?
  Венька молча кивнул. А что тут скажешь?
  По свистку снова выстроились в поле. Металлисты готовы были взять реванш за проигранный в чистую первый тайм.
  Судья вдохнул полную грудь, собираясь дунуть в свисток. И вдруг остановился на вздохе, глядя на трибуны.
  Венька проследил за его взглядом. Люди, почему-то стали вставать, какая-то суета образовалась...
  А потом вдруг захрипело радио...
  'Граждане Советского Союза! Сегодня, в четыре часа утра, без объявлений каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали нашу границы во многих местах, и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города - Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и многие другие...'
  Голос Вячеслава Михайловича Молотова вдруг разрезал день пополам. Только что было 'до войны'. А вот уже и война!
  Кто-то из игроков, стягивая мокрую футболку, побежал в сторону ворот, за одеждой и бросил на ходу:
  -После войны доиграем!
  Венька же помчался в сторону трибуны. К семье.
  
  Нина.
  
  Грохот, адский грохот вдруг разорвал свежую тишину летнего утра.
  Нина, еще не проснувшись, упала с узкой кровати на пол, сброшенная тугой волной сладко пахнущего воздуха. Осколки стекла зазвенели по комнате.
  Потом загрохотало еще и еще. Стены тряслись от гулких ударов. Было жутко. Было страшно.
  Нина на четвереньках, накрывшись одеялом, поползла к двери. Когда она приоткрыла дверь, грохнуло еще сильнее. Оконную раму вынесло и она рухнула на кровать матери. Хорошо, что та, сегодня, работала в ночную смену. А воздушная волна так ударила по двери, что Нине сильно прищемило пальцы. Она сразу не заметила этого, выскочив, все же, в коридор. А там наткнулась на какого-то белого человека. Он весь был в белом и даже лицо. А вот руки были ярко-красные. Сначала Нина завизжала, но потом вдруг узнала соседа по коммунальной квартире - Наума Петровича.
  Он шевелил губами, но за грохотом ничего не было слышно. Только странные - испуганные? ошалевшие? ужаснувшиеся? - глаза. Широкие, как мамины блюдца. Почему-то черные и глубокие.
  Внезапно грохот стих. Еще барабанило чем-то осыпающимся по жестяным трубам и подоконникам, где-то что-то затрещало, как поленья в разгорающейся печке, но главный грохот стих.
  -Софушку убило, Софушку убило, Софушку убило... - вдруг услышала Нина Наума Петровича.
  Из соседней двери выскочил - в трусах и майке - еще один сосед. Высокий и мосластый дядя Андрей:
  -Землетрясение, что ль? Я когда в Баку работал, там землетрясение было...
  А Наум Петрович поднял свои красные руки. С них что-то капало:
  -Софушку-то убило, Софушку...
  Нина, совершенно не обратив внимания, что стоит перед мужчинами в одной ночной рубашке бросилась в комнату Наума Петровича.
  Супружеская кровать была залита тем же красным, бившим оттуда, где у Софьи Васильевны раньше была голова. А тело ее, странно сломавшись, скатилось голыми ногами на пол.
  Нина страшно закричала и бросилась обратно в коридор, где муж Софьи Васильевны вдруг упал, забившись в истерике, на пол. И бессвязно зарыдал:
  -Сон же, а щипайте, щипайте же меня, а? Сон, сон, сон, сон.... АААААААААААААА!!!
  Крик его был так тонок, так нелеп, так чудовищен, что Нина не выдержала и бросилась на кухню. Та была также усыпана осколками стекла. И какими-то еще горячими железяками. Она подбежала к окну, совершенно не замечая, как стекло режет ее подошвы голых стоп.
  А на улице бегали какие-то люди - некоторые одетые, большинство в нижнем белье. Утреннее небо занималось зарей. Где-то выли сирены пожарной охраны.
  Нина вдруг почувствовала легкую боль в левой ступне. Она приподняла ногу и увидела разрез, из которого торчала стекляшка. Машинально она выдернула ее. Почему-то успокоилась. И пошла к себе, стараясь ступать уже осторожнее. И оставляя за собой кровавые следы.
  А в коридоре дядя Андрей облапил ручищами Наума Петровича, содрогавшегося в рыданиях.
  Она - бочком, бочком вдоль стенки - прошла в комнату, где переоделась, залепив ранку пластырем. А потом выскочила на улицу.
  Город горел. Дымно, страшно, крикливо.
  Нина побежала к райкому комсомола. А куда должна была бежать секретарь ячейки историко-филологического факультета педагогического института?
  Это было недалеко. Всего три квартала от дома.
  Это были самые страшные три квартала в ее жизни. Горели какие-то развалины, на тротуарах лежали люди. Некоторые мертвые. Большинство раненые.
  Выли собаки, кричали дети, гудел огонь. И, по-прежнему, пахло какой-то жженой сладостью.
  Райком стоял. Только некоторые стекла на первом этаже были выбиты. Около дверей стоял первый секретарь - Коля Шитов. Маленького роста, с нелепой бороденкой в три волоска - всегда выглядел весьма грозно. А сейчас тем более. Он не орал, пытаясь перекричать шум, а наоборот, говорил спокойно. Но его было слышно всем.
  -Собираем свои ячейки и помогаем в больницах и госпиталях. Заводские - кто свободен от смен - на помощь пожарным. Разбирать завалы, помогать милиции. Люди в панике, сами понимаете.
  -Николай Иванович! Что происходит-то?
  Тот колебался не больше мгновения:
  -Бомбежка. Может провокация. А может...
  Непроизнесенное слово вдруг заметалось эхом в головах людей. Слово, вынырнувшее откуда-то из прошлого. Слово, которого ждали, но ждали не так, не так.
  'Вот и дожили' - вдруг у Нины мелькнула нечаянная мысль. А потом еще одна: 'пережить бы...'
  -А, педагогиня наша! - вдруг заметил ее Шитов. - Собирай своих комсомолочек. Всю ячейку. И бегом обратно. Руки нужны, Нина. Рук не хватает. За час обернешься?
  И также - вдруг - отвернулся.
  Она не стала его расспрашивать. Просто помчалась вниз по брусчатой улице к Наташке Фарафонтовой. А от нее уже к другим, а те другие к третьим и так по цепочке.
  Слава Богу, живы были все. И даже не ранены. Кроме самой Нины - с этим дурацким порезом на подошве ступни. Впрочем, она уже совсем его не замечала. Саднило что-то, да и ладно.
  Последняя в списке была Леночка Семененко. Жила она на Взгорье. Нина застала ее уже собранной. Ленка понимала, что комсомольцы сейчас нужны в городе как никогда. А на само Взгорье бомбы не упали. Ничего там интересного для фашистов не было. Чем врагу интересны деревянные дома?
  А когда пошли обратно, и повернули из Ленкиного переулка на спуск со Взгорья к Центру - вдруг остолбенели.
  Черные столбы дыма поднимались в летнее безоблачное небо уродливыми пальцами. А там, вверху - расплывались мглистой шапкой.
  -Нин, война, что ль? - шепнула Леночка, прижавшись к ее локтю.
  -Не знаю, Лен...
  Весь день девчонки из педагогического были на подмоге в райкоме комсомола. То пакет отнести на автобазу, то помочь принять раненых и разместить их в кабинетах, то согреть воды Моисею Яковлевичу - стоматологу из райбольницы - оперировавшему на райкомовских столах. Достававшему из ран щепки, осколки, стекло. К полудню суета приутихла.
  Леночка все это время сидела у круглой тарелки радиоприемника. 'Связисткой будешь' - буркнул ей секретарь Шипов. - 'Слушай внимательно, что там Москва скажет'.
  Сам же постоянно бегал к телефону, пытаясь связаться с областью. Но почему-то связи с обкомом не было. А когда появилась - то и там ничего внятно объяснить не могли. Областной центр тоже бомбили. Самолеты с крестами на крыльях. Немцы? Возможно, немцы. А больше не кому. Разве что румыны?
  -Тише, тише! - вдруг закричала Леночка. - Передают важное правительственное сообщение!
  И в здании вдруг стало тихо. Даже, кажется, раненые перестали стонать.
  И в этой, до жути, до боли в стиснутых зубах звенящей, тишине зазвучал голос Молотова. Глухой, какой-то надтреснутый, но взволнованный. Очень взволнованный.
  '...причем было убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены так же с румынской и финляндской территорий. Это неслыханное нападение на нашу страну является беспримерным в истории цивилизованных народов вероломством. Нападение на нашу страну произведено несмотря на то, что между СССР и Германией заключен договор о ненападении и...'
  И люди внутри здания, и люди, стоявшие перед райкомом и, весь город, и, наверное, вся страна бесшумно выдохнули разом:
  -Война!
  Когда Молотов закончил речь, все еще стояли в оцепенении.
  Секретарь райкома повернулся к Нине:
  -Последние слова Вячеслав Михалыча слышала?
  -Что? А... Да! Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами, - без запинки ответила Нина.
  -Завхоза дядю Митю знаешь?
  -Конечно, - кивнула Нина.
  -Возьмёте у дяди Мити красную ткань и краску. Белую. Сделайте транспарант. Повесим над райкомом. Чтобы не забыли.
  Ни Шитов, ни Нина не знали, да и не могли знать, что эти слова забыть уже не сможет никто и никогда. Но тогда, днем двадцать второго, этот транспарант был нужен людям как никогда и ни одно слово.
  Через час девчонки растянули полотнище над входом в здание. Краска стремительно сохла на жарком солнце самого длинного дня в году.
  Мимо тяжело шагали мужчины. Они были еще в своем, гражданском. Но походка их вдруг превратилась в солдатскую - размеренную и уверенную. Они шли в военкомат. Сами шли. Без повесток. Шли и смотрели на белые слова на красном фоне:
  'Победа будет за нами'.
  Нина глядела им спины, щурясь в окне второго этажа. И почему-то кусала губы.
  А вот и пошла и комсомольская молодежь. Эти шли по другому. Не как хмурые мужики. Строем шли, с песнями, с посвистом.
  -Эй, Нинка! Пошли с нами, фашиста бить! - закричал кто-то из третьей шеренги, замахав кепкой.
  Она сначала не узнала крикуна. А потом пригляделась:
  -Коська, ты? А где чубчик, Коська?
  -Сбрил! Да не страшно! Отрастет через месяц! Как раз войну закончим!
  И споткнулся.
  Парни дружно заржали над ним, едва успев подхватив под локти.
  -Иди, давай! А то расшибешься и до войны не дойдешь!
  Девчонки долго махали им платками, высунувшись из окон почти по пояс.
  А парни снова запели
  -Дан приказ ему на запад!
  Ей в другую сторону!
  Уходили комсомольцы...
  Уходили...
  Уходили и обещали вернуться.
  А под вечер пришел приказ из области.
  Эвакуация.
  И впрямь... 'Ей в другую сторону...'
  
  МИТЬКА
  
  Сверху басовито гудел и гудел невидимый шмель. Митька вертел головой, но никак его не мог разглядеть. Клубы пыли, поднимаемые стадом были такие большие, что солнце казалось красным. Пришлось даже платок повязать на лицо. Но помогало плохо.
  -Дядь, а дядь! - подергал он идущего по обочине красноармейца с повозкой на голове. - Чего это все гудит, а?
  -Немец гудит, - мрачно ответил боец. - Самолет ихний. 'Рама' называется.
  -А почему 'Рама'? - полюбопытствовал Митька.
  -Потому что на раму оконную похож...
  -А почему его не собьют?
  -Высоко, зараза летает... - боец сплюнул черной слюной. - Из винтовки не сшибить. А самолеты не летают наши.
  -А почему...
  -Почему, почему! - рассердился боец. - Я откудова знаю?
  И прибавил шаг, чтобы отвязаться от пацана и обогнать плетущееся стадо.
  Митька снова посмотрел в небо. И не увидел самолет, похожий на оконную рану.
  -Митька, окаянный, следи за коровами! Пеструшка опять стоит! - закричала ему мать.
  Колхозное стадо бабы и Митька гнали уже четвертый день. В селе мужиков-то не осталось. Забрали всех еще в первые дни войны. И тятьку забрали. Митька попросил, чтобы он привез сыну немецкую каску с войны. Отец улыбнулся. Но, почему-то, грустно улыбнулся. И погладил жесткой крестьянской ладонью вихры одиннадцатилетнего сына. И ушел с немцами воевать. Даже два письма написал. Что пока, мол, в запасе стоят. И все, мол, хорошо. Думает к урожаю вернется.
  Но приходило время уборки, а отца все не было. И войне конца края не было. Сводки они всем колхозом у сельсовета слушали. И сводки были 'все хужее и хужее'. Допризывная молодежь в конце июля отправилась с лопатами копать противотанковые рвы и окопы.
  А потом приехал в село уполномоченный и приказал колхозное стадо 'вакуировать'.
  Митька сначала думал, что резать будут, но потом узнал, что 'вакуация' это когда надо в соседнюю область коров перегнать.
  Дома оставили на стариков, старух и детей. Митьку вот матери не с кем оставить было. Взяла с собой.
  Вот уже четвертый день они от зари до зари шагали и шагали на восток. Вечерами доили коров и раздавали солдатам, которые шли то на запад, то на восток. Туда веселые, обратно измученные.
  Митька хвостанул хворостиной по задним ногам Пеструхи - самой ленивой коровы в стаде, норовившей то пожевать, то полежать.
  Та недовольно замычала, затрясла рогастой башкой, но Митька коров не боялся. Козы те да, бодливые. А корова что...
  Дорога тихонечко пошла под уклон. Митька понял, что скоро переправа. А там, за рекой, уже другая область. Пришли, можно сказать.
  Внезапно стадо стало останавливаться. Впереди кто-то закричал, заругался. Митька, любопытный как все мальчишки, помчался вперед, посмотреть - что там случилось.
  И увидел самого настоящего танкиста. В шлеме танкистском. Шлем - это была тайная мечта Митьки. Впрочем, наверное, пацанов всей страны.
  Правда, танка не было. А был мотоцикл с коляской.
  Танкист ругался с матерью:
  -Убирай свой мясокомбинат с дороги! Сейчас танки пойдут!
  -Да куда ж я уберу-то, мы, сейчас спустимся да переправимся, делов-то...
  А убирать, и впрямь было некуда. С правой стороны стал шириться овраг, с левой - колосилось пшеничное поле. Крестьянка даже подумать не могла о том, чтобы загнать коров на пшеницу.
  -Убирай, свое стадо, кому говорю! - танкист вдруг перешел на визг. Его аж затрясло от злости, а на носу выросла капелька пота. - У меня же приказ!
  -Да подождут твои танки! - топнула ногой мать.
  Вдруг танкист, трясущимися руками, выдернул из кобуры наган.
  Митька испугался, что он сейчас убьет мать, но танкист вдруг вставил наган в ухо ближайшей корове и выстрелил.
  Зорька удивленно мукнула, а потом упала на передние ноги, подогнув колени, после чего упала на бок и стала дергать ногами.
  Мать завизжала, схватившись за щеки, а потом отскочила в сторону. Танкист же выхватил из мотоциклетной коляски автомат и дал несколько очередей в воздух.
  Коровы, хотя и привыкли к суматохе нескольких дней, но стрельбы испугались и бросились в разные стороны. Большинство в поле. А две, в том числе и Пеструшка, упали в овраг. И закричали. Ни разу не слышали, как кричат коровы, когда им больно?
  Митька и бабы забегали, лупя коров хворостинами и пытаясь согнать их в кучу.
  А из-за поворота показался первый танк. Мотоциклист бросил автомат в коляску, прыгнул в седло и помчался вперед.
  Митька ни разу не видел настоящих танков. Только в кино. Поэтому даже встал, как вкопанный и разинул рот.
  Грозные машины выскакивали одна за другой. Гремя моторами, скрипя какими-то танковыми суставами, лязгая гусеницами. Митька насчитал целых семь штук.
  И перемешивали Зорьку с пылью, разбрызгивая кровавые ошметки из-под гусениц. Крестьянский мальчик привык к крови - чай, не одной курице отец башки рубил и не одну свинью свежевал. Но сейчас, почему-то, Митьке стало плохо. Он отбежал в сторону, пытаясь глотнуть чистого воздуха, не перемешенного с пылью и гарью.
  Отбежал и споткнулся, сунувшись лицом в колючую пшеницу.
  Наверное, это его и спасло.
  Потому как первая бомба упала совсем рядом. Земля подпрыгнула вместе с мальчиком. Что-то засвистело рядом. А потом завыло, загрохотало, затрещало.
  Митька даже не пытался посмотреть, что происходит. Он обхватил голову руками и орал:
  -Мама! Мама! Мамочка!
  Противно пахло кислым. И сладким. Будто парным мясом.
  А потом все закончилось. В небе еще что-то повыло, а потом и вой сошел на нет.
  Митька осторожно приподнялся. Где-то кричали и стонали, но все звуки прорывались словно через вату. Мальчик встал на четвереньки, мотая гудящей головой. А потом встал во весь рост.
  Пшеница горела. Горели все семь танков - с сорванными башнями, перевернутые набок. Рядом с танками горела земля. Черно-багровый дым поднимался к белому небу августа.
  Все было изрыто воронками - то там-то тут белели и чернели порванные туши коров и изломанные тела людей.
  Митька побежал, глотая слезы, искать мать. Он подбегал к одному телу, к другому, к третьему...
  Матери не было. Нигде не было.
  Он отчаянно оглянулся, ища помощи, но никто из выживших не обращал на него внимания. Какие-то люди бродили туда-сюда, екоторые вставали и снова падали. Вдруг из черного дыма, шатаясь как пьяный, вышел тот танкист, застреливший Зорьку. Он был без шлема, без мотоцикла, без автомата. Из носа и ушей стекала кровь. Он подошел к Митьке. Пацан вздрогнул - зрачки у танкиста были широкие-широкие.
  -Видал, - хрипло засмеялся танкист. - В строю лежат советские танкисты. Вот так и щелкают и щелкают сверху. Как на полигоне...
  А потом он сел обхватил голову, замычал и стал качаться из стороны в сторону. Это его мычание было еще страшнее, чем безумные глаза.
  Митька не выдержал и побежал от танкиста и опять закричал:
  -Мама! Мамаааа!
  И споткнулся об нее.
  Мать лежала на спине. И смотрела в небо. Он затряс ее за плечи, закричал еще громче, рыдая и всхлипывая.
  Мама не отзывалась.
  Он вцепился ей в холодеющую руку и продолжал кричать, звать ее.
  А потом что-то вдруг щелкнуло внутри и сердце вымерзло. Он встал и пошел к танкисту.
  -Дядя, помогите маму похоронить!
  Танкист поднял голову:
  -Похоронить, да. Всех нас надо хоронить. Всех!
  Потом вытащил наган. Митька отпрыгнул. Танкист быстрым движением приставил дуло к виску и выстрелил. Тело его мешком свалилось под придорожную березу.
  А потом Митька хоронил маму.
  Он долго тащил ее за ноги к ближайшей воронке, из которой вился синенький дымок. Потом еще дольше пытался устроить ее на дне, чтобы маме было удобнее лежать. Но никак не получалось. Воронка - это ж не могила. Тогда он, упыхтевшись, положил ее набок и свернул калачиком. Митька сам любил калачиком спать. Маме должно понравится.
  А потом, до самого вечера, закидывал воронку землей. Сначала руками. Затем, набирая землю в рубашку.
  Постепенно затихли стоны людей и коров. По дороге вновь стали идти красноармейцы и беженцы, снова заездили машины. Никто не обращал внимания на мальчишку, засыпающего воронку от стакилограммовой бомбы. У всех были свои беды, свое горе...
  Вдруг из толпы людей к Митьке подошли пятеро красноармейцев с командиром.
  -Кого хоронишь?
  -Мать... - еле слышно ответил Митька, растирая грязь по потному лицу.
  Бойцы, без команды, сняли вещмешки и винтовки, взялись за лопатки. Работа пошла сноровистей. Они оформили холмик, а потом, похлопав парня и протянув ему пол-краюхи хлеба, отправились по своим военным делам.
  А когда он закончил - спустился к переправе и уселся у обрывистого берега.
  Совершенно бездумно, он жевал хлеб, не чувствуя вкуса. Потом запил водой из реки.
  А потом провалился в черный омут сна.
  Проснулся с первыми лучами солнца. Долго смотрел на суету переправы. И пошел домой. Вдоль дороги, навстречу толпам беженцев.
  В полдень присел отдохнуть, вдыхая одуряющие запахи чабреца и ромашки.
  Война. Немцы напали. Митька лежал и думал. Чего это они немцы Советскому Союзу войну объявили. Сорванный пучок дикого щавеля, лежал рядом.
  И тут увидел их.
  Немцев.
  Он испуганно глядел на приближающихся с оружием солдат.
  Они были уже так близко, что можно было разглядеть осунувшиеся небритые лица. Немцы шагали, горланя свои песни. А беженцы разбегались в разные стороны. Немцы на них внимания не обращали, просто шли дальше.
  -Карош малчик, - склонился над Митькой солдат в сером мундире, потрепал его по щеке. Митька резко отдернув голову, посмотрел на немца, глазами затравленной собаки. Улыбающееся лицо с голубыми глазами.
  -Шакалад ешь мальчик - немец вытащил что-то в блестящей обертке и сунул в руку оторопевшему мальчишке.
  Немец еще шире улыбнулся ему и зашагал дальше. В сторону переправы.
  А Митька со всех ног бросился в сторону леса. Уже там, в кустах споткнулся и упал, ткнувшись головой во что-то мягкое.
  -Уй, блин! - воскликнуло мягкое.
  Митька приподнял голову. Перед ним, морщась и держась за живот стоял красноармеец с винтовкой на плече.
  -Ты чего носишься, как угорелый?
  -Так немцы же! - воскликнул Митька
  -Вижу... Откуда, парень?
  -С Мурилихи, коров вакуировали. А у реки под бомбежку попали. Всех поубивало. Я вот остался. Мамку схоронил... - И Митька снова скривился, собираясь зареветь.
  Красноармеец тоже поморщился.
  -Война, сучье семя... Идешь-то куда?
  -Домой...
  -Дома-то кто есть?
  -Никого... Тятьку в армию забрали...
  Красноармеец кивнул. А потом добавил:
  -Ничего... Мы еще вернемся. И за мамку твою отомстим. Веришь?
  Митька кивнул.
  -Беги домой...
  -А вы?
  -А я еще повоюю немного... Беги давай!
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"