Elair : другие произведения.

Игры короля Филиппа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Название: Игры короля Филиппа. Автор: Elair.

Бета: karold. Фэндом: Ориджинал. Пейринг: Филипп Эдуард второй/ Сэйлин Ферье/Винсент Адри/и многие другие. Рейтинг: NC-21. Жанр: слеш, ангаст. Предупреждения: Роман гомосексуальный, высокорейтинговый, по большей части ангастовый и никоим образом не имеющий отношения к реальным историческим личностям, а потому все претензии по вышеперечисленным четырем пунктам мною приниматься не будут. Несовершеннолетних и гомофобов убедительная просьба - не читать. Статус: Закончен. Размещение: Желательно поставить меня в известность. Саммари: Действие романа происходит в выдуманном мною мире и по структуре антуража напоминает 15-16 века. Я нарочно и осознанно не упоминала таких обращений, как - Сир, Мой Лорд, Сударь и прочее, дабы не делать никаких конкретных привязок к культуре какой-либо реально существующей страны. И хотя, большинство имен в романе французские, например, Ферье или Адри, это не привязывает персонажей: не к истории Франции, не к ее обычаям. Все, что происходит в романе - только плод моей фантазии: выдуманный мир, выдуманные короли, выдуманные люди. В апреле этого года, банально от большого желания размять пальцы и получить немного творческого позитива, я набросала пару абзацев о неком молодом бароне Винсенте Адри, который страстно и безнадежно влюблен в королевского фаворита Ферье. Эта любовь безответна, более того, Адри с Ферье незнаком - барон только изредка наблюдает за ним на воскресных мессах, издали, тайно, молча. Но неожиданно для себя Адри получает приглашение во дворец и становится адъютантом короля Филиппа Эдуарда второго. Винсент - сын предателя и заговорщика, он недоумевает, как и почему удостоился такой чести, но ради того, чтобы быть рядом с Ферье, он дает согласие служить монарху. Он полагает, что ему везет и совершенно не подозревает, в какой грязной интриге оказался замешан. От автора: Те, кто думают, будто я всегда пишу только БДСМ-ные ориджи и фанфы, могут смело менять обо мне мнение и открывать текст. Не всегда автор плохой и кровожадный, и этим гордиться время от времени. Посвящение: Хотелось бы сказать особое спасибо Карольду и Хэлкесе, ибо только благодаря их поддержке и настойчивой стимуляции моих мозгов, с их же легкой руки на свет родился этот небольшой и дорогой моему сердцу роман.
  
  
  
  Игры короля Филиппа.
  
  Любовь - это такая болезнь, от которой проще умереть, чем вылечиться. (с) Elair.
  
  Любовник короля Филиппа Эдуарда второго был божественно красив, и даже те, кому нордические блондины приходились не по вкусу, не могли не признать: Сэйлин Ферье - жемчужина королевской коллекции. В свои двадцать два года он был по-юношески строен и привлекателен, образован, талантлив в обращении со шпагой так же, как в обращении с лютней. "Его голос, - говорили все, - подобен высоким холодным ручьям, что звенят среди Ассирийских гор; подобен утреннему дыханию весенних ветров, ласкающих траву на лугах Пелеройских равнин; подобен оклику эхо под куполами Серого храма, что молчаливо внимает мольбам об отпущении грехов".
  Где-то еще в конце зимы, стоя под громадой храмовой арки, молодой барон Адри впервые увидел его и понял, как правдивы и одновременно жалки слухи о королевском любовнике в сравнении с живым оригиналом. Адри смотрел издали и не мог оторвать взгляд от него, словно околдованный не в силах сойти с места. "Неужели это Сэйлин Ферье? - спрашивал себя он, и внутренний голос отвечал: - Вы пропали, дорогой Винсент. С этой минуты вы навечно обречены - грезить тем, кого никогда не заполучите. Вот наказание единой богини Виты за все разбитые вами сердца". И это было действительно так, потому что Адри не удостоился даже мимолетного случайного взгляда. Ледяная красота Ферье хранила такую же отчаянную ледяную неприступность - он стоял перед алтарем, и казалось, совсем не обращал внимания на любопытные взоры людей и шепот за спиной - он привык, что на него смотрят и к сплетням привык. Ясные голубые глаза в обрамлении длинных золотых игл ресниц в немой молитве были устремлены на массивную высокую фигуру Виты, гордо возвышающуюся над шумной толпой мелких людишек. В правой руке богини застыло янтарное сердце - символ любви, в левой - черный шар - символ ненависти. О чем это каменное изваяние просил Ферье? Эту загадку Адри когда-нибудь хотел бы разгадать. Однако он понимал, что дворянин его сословия не соперник королю, а потому раз в неделю, три месяца кряду, он приходил в Серый храм и стоял вот так - прячась за колоннами, с мягкой улыбкой на губах разглядывая отточенный профиль Ферье, и то, как его влажные красивые губы, покрытые тонким полупрозрачным персиковым маслом, беззвучно шепчут что-то похожее на: "Я прошу тебя..." Но право слово, о чем может просить богов человек, обладающий такой ослепительной красотой, перед которой меркнет белый бархат его одежд, расшитых жемчугом и алмазами? Чего желать тому, чьи волосы сияют ярче золота браслетов и ложатся волнами шелка, чьи глаза так же ярки, как бирюза, заточенная в драгоценных кольцах? Что нужно от Высших тому, у кого есть все блага мира, и этот мир лежит у ног - хочешь бери, хочешь топчись. О чем просит тот, кто сам не ведая, был для Винсента Адри богом?! С такими мыслями каждый раз барон возвращался домой, а потом до вечера запирался в своем кабинете. "Хандрит", - говорили слуги те, что постарше, а те, что помоложе заливались краской стыда и хихикали, украдкой прикрыв рот ладонью. И все прекрасно знали, что это за "хандра". Знали, что когда она кончится, господин проспит до утра совершенно обессиленный. Конечно, у Адри были любовники и любовницы, но ни с кем из них он не заводил слишком долгих отношений и уж точно ни по кому не хандрил.
  Первого июня барон Винсент Адри отмечал свой день рождения. Отмечал в фамильном замке, что одиноко стоял в Ассирийских горах, нависая сиротливой массивной кладкой восточной стены над неглубоким ущельем. Этот замок называли Вороньим из-за серых птиц, что вечно осаждали его конусные крыши и хрипло перекликались по утрам. Он был маленьким, но по большому счету неприступным, потому что за всю свою историю за его стены не пробрался ни один враг. Увы, времена короля Филиппа вносили моду на другие замки, в которых уделялось больше внимания роскоши и внешнему виду, нежели практичности. Война была не в почете, ровно, как и барон Адри. Десять лет назад его отца обвинили в заговоре, после чего закономерно казнили, а четырнадцатилетнего Винсента сослали в серые туманы Ассирийских гор вместе с матерью. После смерти славного барона Жульена Адри она сильно сдала и не снимала траур. Даже на день рождения собственного сына она пришла в черном. Впрочем, Винсенту иногда казалось, что его мать носит траур не по отцу, а по погибшему положению при дворе.
  От Вороньего замка в столицу ездить было хлопотно - почти пять часов тряски по горам, потом три - до восточного тракта, потом четыре часа до самой Онтальи. Тем не менее, барон Адри оставлял в пятницу все свои дела, седлал рыжего ахалтекинца Каро и всегда успевал к воскресной мессе, чтобы узреть своего бога, своего идола, свою несбыточную мечту. Наверное, так бы все и продолжалось, если бы в день своего рождения барон не получил письмо, опечатанное алым сургучом. Оно было довольно лаконичным:
  
  "Господин Адри, вам немедля надлежит прибыть ко двору. Его королевское величество Филипп Эдуард ожидает вас в одиннадцать часов после полудня в Летнем дворце".
  
  Адри был потрясен, польщен и заинтригован одновременно. С тех пор, как его отец попал в немилость монарха из-за обвинения в заговоре и был казнен, семейство Адри не жаловали подобными приглашениями. И хотя мать и самого Винсента пощадили, жили они весьма уединенно. Их маленький замок стоял далеко от столицы - одинокий в окружении мелких водопадов и крутых горных склонов - он стал для семьи Адри убежищем и одновременно тюрьмой.
  Винсент оделся изящно, но не вычурно: темно-синий камзол, расшитый черным бисером плотно облегал его фигуру, хотя казался немного тесным в плечах; белый сатин шейного платка подчеркивал бронзовую смуглость его кожи, тяжелые черные волнистые волосы Винсент собрал в хвост и перевязал синей лентой, высокие сапоги, плащ и шляпа с широкими полями должны были защитить барона от непогоды, а острая шпага неизменно бы дала преимущество в бою.
  Дорога предстояла трудная и долгая, а Винсент торопился. Благо, что погода стояла хорошая; две полные Луны светили так ярко, что Пелеройские равнины можно было разглядеть во всей ночной сизо-голубой красе; и дорогу, что петляла меж высоких трав бесконечной змей. Однако вблизи столицы небо затянуло тяжелыми тучами и Адри пришлось поторапливать выбившегося из сил жеребца, чтобы успеть добраться до Летнего дворца вовремя, да к тому же не угодить под дождь.
  В тот вечер он загнал Каро до пены у рта. Обычно выносливый и быстрый конь едва держался на ногах, когда конюшенный пришёл за ним и, пряча от Адри суровое обветренное лицо, взял Каро под уздцы, неторопливо повёл к стойлам через широкий, вымощенный каменой кладкой двор. Винсент немного беспокоился о своей лошади - это чувство напрочь испортило ему настроение и первое впечатление от великолепной роскоши, открывшейся взору. Летний дворец стоял в восточной части города в окружении цветущих парков и построек из белого мрамора. Его фасад был красного гранита с белыми барельефами и карнизами, с массивными балюстрадами; он утопал в многоцветии сирени - синей, жёлтой, розовой, лиловой; он покоился в зелёно-белых волнах высоких магнолий - и их огромные цветы, в вечернем сумраке проступали, словно причудливые свечи. Можно было только гадать, как прекрасен Летний дворец в свете золотых лучей солнца, или в моменты нежных бледно-розовых рассветов. И в этом восхитительном месте жил тот, кто красотой мог затмить даже такое великолепие мира - для Адри во всяком случае.
  Всё испортил дождь, который начался резко и быстро усилился. Порою издалека сюда долетали глухие раскаты грома, но Винсент уже стоял в холле, напротив центральной лестницы и радовался, что успел как раз вовремя. Высокий худощавый лакей в красно-золотом камзоле учтиво встретил его, принял шляпу и плащ, после чего проводил барона на третий этаж; там отчего-то слуга наотрез отказался сопровождать Адри до покоев короля и просто коротко объяснил, как пройти.
  "Две проходных залы, коридор, три раза свернуть налево, - мысленно повторял Винсент, - потом пройти галерею и ещё одну залу, подняться по лестнице". Отличная память барона Адри могла бы стать поводом для истинной гордости - он запоминал с первого раза если не всё, то очень многое. Ему не составило особого труда следовать предписаниям лакея в точности, и он ни разу не ошибся, ни секунды не засомневался: туда он идет или нет. Его беспокоило совсем иное - барону Адри казалось, что в вечерней тишине королевского замка его обитые железом подошвы гремят словно кандалы. Уезжая, Винсент совсем не думал о том, что королю вряд ли понравится стиль его одежды, он слишком торопился, чтобы тщательно обдумать детали. А следовало бы. И то, что письмо короля задержалось ровно настолько, что Адри был вынужден сразу отправиться в путь, не стало бы оправданием в глазах жесткого и властного Филиппа. Король может и не был тираном, но и спуску не давал никому: ни бедным, ни знати.
  Стараясь ступать как можно тише, Винсент тщетно пытался унять внутреннюю противную дрожь. Он нервничал и стремился просчитать в уме все возможные варианты беседы с королем вплоть до мыслей и взглядов монарха, которого он не слишком любил, но и не питал лютой ненависти.
  За окнами галереи, по которой шёл Винсент, уже вовсю лил дождь - такой сильный, что в его черно-стальную пелену страшно было смотреть. Он хлестал по деревьям, по карнизам и стенам, по белому мрамору балюстрад, брызгал свежестью в открытые окна дворцовых коридоров.
  Неожиданный звук, похожий на судорожный сдержанный всхлип вырвал Винсента Адри из мрачных мыслей. Остановившись, барон понял, что тот исходит откуда-то с балкона, окутанного ливнем и вечерней тьмой. Подумав, что все это ему только померещилось, Адри вознамерился пойти дальше, когда тот же звук - уже более отчетливо и громко - во второй раз коснулся его слуха. Сам не понимая почему, Винсент сделал шаг навстречу зияющей тьме в узорных дверях, над которыми ветер грубо трепал полупрозрачные золотые шторы.
  - Эй, кто тут? - спросил он, но в ответ услышал в мерном шуме ливня странный судорожный вздох, донесшийся откуда-то слева.
  То, что произошло потом, было чудовищно. Ярко блеснула молния, осветив все вокруг и барон, наконец, увидел источник странного звука. Стройная высокая фигура в плаще с капюшоном, небрежно наброшенном на голову, стояла босыми ногами на перилах балюстрады, спиной к нему, простирая руки к грохочущим небесам, а потом просто занесла ногу вперед, чтобы шагнуть в пустоту и погибнуть. Эта мысль внезапно обожгла сознание Адри ужасом и страхом - не помня себя, он бросился на помощь и стащил безумца с перил. Плащ человека вымок насквозь, но это Винсент понял уже позже, когда незнакомец отчаянно забился в его крепких руках, шипя подобно дикой горной кошке и пытаясь вырваться.
  - Какого черта?! Не трогайте меня! Пустите!
  Они ввалились в галерею - и тут, в свете многочисленных свечей, из-под отяжелевшей от воды ткани капюшона на Адри зло сверкнули бирюзовые светлые глаза. Это был Ферье - разгневанный, растрепанный, тяжело хватающий губами воздух.
  - Вы спятили? - прошипел он. - Под страхом смерти не смейте ко мне прикасаться! Никогда! - в этом последнем приказе звучало столько лютой ненависти, что у Винсента мгновенно ослабели руки.
  Как и следовало ожидать - его тут же грубо оттолкнули.
  - Кто вы такой? Откуда вы взялись?! - крикнул Сэйлин Ферье, сдергивая с головы капюшон и с вызовом глядя в глаза обидчика. - Отвечайте!
  - Я барон Адри, - с трудом выговорил Винсент, изумленно моргая. - Я всего лишь хотел вас спасти.
  - Что? - Гнев на лице Ферье сменился гримасой крайнего изумления, и Адри совсем не понравилось, что на него смотрят, как на умалишенного.
  Пытаясь унять дрожь в голосе, Винсент спешно заговорил, нелепыми жестами указывая то на Сэйлина, то на балкон.
  - Вы хотели спрыгнуть вниз... А тут высоко... Вы могли... Я не знаю, наверное, погибнуть и я... - он и сам уже был не уверен, что правильно расценил намерения Сэйлина.
  - Стоп, - спокойно скомандовали ему, и ледяная невозмутимость в голосе Ферье шокировала Адри больше, чем недавний гнев. - Вы меня спасали? Вы? Меня?
  Около минуты они смотрели друг на друга, и Адри знал, насколько растерянно и нелепо он выглядит, но лицо его божества и идола было так близко, как не было никогда до этого, и отважный барон только и смог, что сказать тихое:
  - Да.
  Ферье склонил голову набок, недоверчиво прищурился, изучая нового знакомого с видом большого знатока древних вымирающих существ.
  - Значит вы тот самый барон Винсент Адри, - произнес он, начиная методично расшнуровывать двойной узел на горловине своего холщевого плаща; под ним Адри увидел белую мятую сорочку и узкие штаны. Ткань намокла, прилипнув к телу, и вероятно, что фаворит короля Филиппа стоял под дождем не меньше получаса, но самому Ферье, похоже, до этого не было никакого дела. Он разговаривал с Адри надменно и холодно: - Кто вам дал право вмешиваться в личную жизнь других?
  - Когда человек сводит счеты с этой самой личной, как вы выразились, жизнью, боги дают нам право вмешиваться, и наша совесть, - тихо ответил Винсент, не понимая, почему без всякого труда терпит насмешливый тон Ферье и его не менее насмешливый взгляд. Любого другого дворянина он бы вызвал на дуэль и без сомнения убил... Но не его, не Сэйлина Ферье, потому что даже сейчас тот был прекрасен, и даже яд на его устах лелеял сердце барона Адри обманчивой сладостью хмеля.
  Ферье рассмеялся.
  - Это благородство? Какой ужас! - заключил он, сняв мокрый плащ и небрежно отбросив его на один из канделябров так, что несколько свечей вылетели с держателей и, погаснув, разлетелись в стороны. Одна из них опасно тлея, прокатилась под шторой, и Адри содрогнулся при мысли, что та запросто могла полыхнуть, после чего весь Летний дворец короля Филиппа непременно бы сгорел.
  - Вы уверены, что я собирался спрыгнуть? - Ферье беспечно продолжал допрос, который его, судя по всему, сильно забавлял, как и оппонент собственно.
  - Но я видел, что вы собирались прыгнуть, - настойчиво ответил Адри, который решительно ничего не понимал: ни ситуации, ни мотивов, толкнувших Ферье на край балкона, ни его странной, и чего уж там, ненормальной ответной реакции. Не понимал точно так же, как не понимал смысла его воскресных молитв в Сером храме.
  - Весьма сомнительное утверждение, учитывая, что сейчас на улице непроглядная тьма.
  Сэйлин сделал шаг навстречу Винсенту и почти невесомо положил ладонь на его грудь, с тайным эротическим наслаждением наблюдая за своими тонкими длинами пальцами. Ткань камзола Адри местами успела пропитаться влагой, пока тот держал Ферье в душных объятиях спасителя. Сэйлин медленно поднял глаза и заглянул в темную гладь зрачков Винсента.
  - Выше сердце всегда так сильно бьется? - лукаво спросил он, но улыбки на его губах не было. - Вы считаете, что спасли меня сегодня, но это не так. Вы ошиблись, уверяю вас, и я вообще не понимаю, с чего вдруг вы набросились на меня, распускали руки, в то время как я просто вышел подышать свежим воздухом...
  Ферье продолжал говорить о том, что совершенно не собирался прыгать, что Адри просто все неправильно понял - говорил размеренно и вкрадчиво, а Винсент чувствовал за вуалью дружеского тона самую настоящую угрозу. Всем прекрасно было известно, насколько ревнив король, и как неразумно даже бросать в сторону его любовника томные взгляды, не то, что прикасаться к нему. Разум Винсента плыл, сердце гулко стучало в груди, и даже через плотную пелену бархата он кожей чувствовал дикий жар пальцев, ласково ощупывающих его камзол. Адри смотрел в голубые глаза Ферье внимательно, молча, и сейчас впервые в жизни хотелось его не целовать, а встряхнуть, словно зарвавшегося мальчишку.
  - Но мы никому не скажем о вашем глупейшем положении, ведь так? - Сэйлин улыбнулся.
  - Вы немного не в себе, - растерянно заметил Винсент.
  - Всего лишь немного? - В голубых глазах полыхнула ледяная серьезность. - Хотите узнать всю степень моего сумасшествия - поцелуйте меня. Или я вас поцелую - и завтра об этом будет судачить весь двор. А уж как его величество расценит нашу сегодняшнюю встречу, здесь, в полумраке коридора, в котором почти всегда безлюдно, я даже говорить не хочу.
  Адри было раскрыл рот, чтобы возразить, но Ферье в этот самый момент легко положил пальцы на его губы.
  - Вы меня абсолютно правильно поняли, барон, - тихо сказал он, всматриваясь в карие глаза Адри и своей близостью парализуя его волю. - Знаете, я тоже никому не скажу о нашем знакомстве.
  Ферье вздохнул, словно только что окончил тяжелую работу, потом сделал два шага назад.
  - И вы храните наш маленький секрет в тайне, - приказал он, развернулся, поднял плащ с пола и зашагал босыми мокрыми ногами прочь, не оглядываясь.
  Дождь за окном стал хлестать с двойной силой, разразился над спящей Онтальей настоящей стихией.
  Адри вопреки логике совершенно не ощущал себя счастливым. Еще недавно он грезил Ферье, думал о нем беспрестанно, в мечтах представлял их встречу: его теплую улыбку, его ласковый голос, нежный застенчивый взгляд, его изящные манеры дворянина - а Ферье был графом с рождения. Но то, что Винсент увидел сегодня, заставило его сердце плакать, заставило сжаться - нет, не из-за разочарования - из-за странной нелепости и тщетности собственных заблуждений. И правда, как он мог подумать, как посмел допустить, что фаворит самого Филиппа второго не обладает надменностью, свойственной людям его круга и положения? Как он мог помыслить, что эти большие чистые, как небесная лазурь глаза, должны взглянуть на него с кроткой нежностью? Да, Винсент был недурен собой и выглядел моложе своих двадцати пяти лет; да, он обладал совершенно очаровательной улыбкой, отличной осанкой, сильным телом и кучей тех малозначительных на его взгляд достоинств, которые покорили не одну женщину и не одного мужчину. Но для Ферье он всегда хранил свою самую ценную особенность, самый драгоценный дар, которого не касалась рука ни единого человека в мире - свое сердце. Сейчас Винсент ясно понял, что его сердце будет принадлежать Ферье несмотря ни на что и будет разбито им без сожаления. Эта встреча всколыхнула все чувства Винсента, казавшиеся некогда большими и важными, но, только заглянув в ясные глаза Ферье, Адри понял, что способен на большее - на одержимость. Он неосмотрительно и по какой-то роковой случайности подпустил Сэйлина слишком близко к телу, и как следствие - гораздо глубже в душу. Адри прикоснулся к нему и этим был проклят навеки.
  В покоях Филиппа Винсента встретил пожилой слуга - тощий, с некрасивым лицом, усыпанным оспинками - он поинтересовался кто перед ним и, получив ответ, который ожидал, попросил немного подождать Адри в рабочем кабинете короля. Филиппа не было около четверти часа и Винсент, стараясь не думать о неприятной встрече с Ферье, немного осмотрелся.
  Вся мебель кабинета была из красного дерева; винный терракотовый оттенок полировки гармонично сочетался с бордово-золотым шелком стен. На выбеленном потолке примостилась огромная хрустальная люстра, словно причудливый стеклянный паук, раскинувший два десятка лап - на их гладкой поверхности сейчас подрагивало пламя свечей, закрепленных в тонком обруче, который едва проглядывался за стеклянными шариками. Толку от этой люстры было мало, но в Онтальи ходили слухи, что изобрел ее сам Филипп, и в любом хоть каплю приличном замке такая вещичка считалась писком моды. Вдоль всей левой стены кабинета располагались остекленные стеллажи, заваленные книгами в драгоценных обложках, старинными свитками, бумагами и всякими мелкими забавными вещичками. Были тут и жемчужные шкатулки, и серебряные табакерки, огромные морские раковины разных форм и цветов, даже малахитовый глобус с золотой росписью двух материков - Рафины и Онтэ, на котором собственно и находилось огромное королевство Филиппа второго. А континент Рафина делился на три средних государства и находился от Родины барона Адри через целый океан с кучей мелких островов. В Онтэ ходили слухи, что острова эти - царство морских разбойников, которые нападают на торговцев и порой похищают женщин из королевств Рафины.
  Разглядывая вещи на полках стеллажей, Винсент неспешно дошел до дальней каминной стены - точнее, это и был камин - огромный вширь и высотой почти с человека; сделан он был из черного гранита и огонь в его чреве давал света больше, чем хрустальная люстра с потолка. Над этой массивной своеобразной печкой в застывшем полете расправило крылья чучело огромного орла и Адри на миг показалось, что его желтые стеклянные глаза внимательно наблюдают за ним. В кабинете царила жара, пахло сухим деревом, а в стекла решетчатых широких окон, занавешенных бледно-желтыми гардинами, по-прежнему барабанил дождь. В центре комнаты стояли стул и большой стол - такой массивный, что не подняли бы и двое здоровых мужчин. На нем аккуратно лежали гусиные перья, стопки бумаг и свитки, пара книг, какие-то письма.
  Адри подошел поближе и робко взглянул на один из желтых конвертов, не прикасаясь к нему. Винсент про себя прочел имя получателя, которое ему ни о чем не говорило, и вдруг со стороны дверей услышал:
  - Вы очень похожи на своего отца, барон. Особенно в своем любопытстве.
  Адри вздрогнул, неосознанно сделал шаг от стола, взглянул в сторону дверей и наткнулся на пристальный колючий взгляд серых глаз короля. Казалось, что вся их стальная глубина разом резанула душу Винсента до самых потаенных ее уголков. Сердце в груди барона забилось чаще.
  - Ваше величество. - Адри вытянулся как по струнке и в немой покорности склонил голову. Что сказать в свое оправдание, он не знал, да и, судя по расположению монарха, извиняться было бесполезно.
  - Разбираете мою почту? Похвально,- в глубоком многогранном голосе короля не было гнева, а звучала всего лишь легкая игривая насмешка. Бесшумно ступая по мягкому ковру, Филипп неторопливо подошел к Адри.
  Винсент понял, что оправдываться все же необходимо - он вскинул на монарха потрясенный взгляд и в этот раз увидел на ровных бледных губах короля снисходительную улыбку. Филипп был высок ростом - на полголовы выше самого Винсента и к тому же широк в плечах. Для своих тридцати семи лет он был все еще силен, подтянут, бодр, только малозаметные морщинки в уголках глаз выдавали его истинный возраст. Ходили слухи, что король неутомим во всем: и в пирах, и в бою, и даже в постели, но о последнем Адри предпочитал не думать. Филипп для Винсента, прежде всего, был человеком, который владел Сэйлином Ферье полностью, безраздельно. Сейчас в сознании барона встрепенулось любопытство, и он смотрел на Филиппа с тщательно скрываемым интересом. Король одевался элегантно, не излишествуя в драгоценностях и кружевах; на нём были коричневые сапоги из мягкой кожи, темно-зеленый бархатный камзол, ворот и края которого были выложены золотым тонким шнуром, причудливо переплетающемся в легком травяном узоре. Оливковый шелковый жилет немного разбавлял темную гамму королевских одежд. По большому счету Филипп считался привлекательным: высокий лоб, гладко зачесанные к затылку русые волнистые волосы - густые, ухоженные, едва ниспадающие на шею, прямой узкий нос с маленькой горбинкой, лукаво изогнутые брови и широкий лоб. Именно это лицо, должно быть, видит граф Ферье в своих сладких снах и в своей теплой постели. И эти удивительные глаза - цвета ртути, большие, внимательные.
  - Не извиняйтесь, Адри, - сказал Филипп, неправильно расценив неловкое молчание барона. Король один раз обошел вокруг Винсента, с некоторой заинтересованностью разглядывая его.
  Адри даже не смел обернуться, когда Филипп в какой-то момент оказался за его спиной.
  - Когда я в последний раз вас видел, - продолжал король, - вы были совсем ребенком. Тогда вы больше были похожи на вашу матушку. Надеюсь, она здорова?
  - Да, благодарю вас, ваше величество.
  Винсент на миг прикрыл глаза - и память сыграла с ним плохую шутку - он, словно наяву, увидел небо в серых тяжелых тучах, широкий белесый от ноябрьского снега двор их замка, в котором было полно солдат. Это был день ареста его отца. Тогда еще новоиспеченный король Онтэ, гордо восседал верхом на вороном высоком коне и на холодном осеннем воздухе дыхание разгоряченного скачкой животного обращалось в пар, напоминая отчего-то юному Адри о драконах. Мать Винсента плакала, о чем-то умоляя беспристрастного Филиппа, но четырнадцатилетний Адри не слышал их разговора - он стоял у распахнутого окна на втором этаже и редкие снежинки начинающегося снегопада ложились на его горящие стыдом и гневом щеки. За его спиной, положив тяжелые ласковые ладони на плечи, стоял старый слуга, учивший Винсента доброте, благородству и владению шпагой; он судорожно вздыхал и сбивчиво молил Виту о милости для старшего Адри. А Винсент думал о том, что это отец запретил ему спускаться во двор - именно тогда, когда узнал, что король едет в замок с большим отрядом солдат. "Сын мой, - сказал он с грустью, - запомни одну единственную вещь раз и навсегда: никогда не приближайся к хищнику, даже если намерения его благие. Помни, что зверь всегда остается зверем, и лишь человек всегда остается человеком. Прячь свои прекрасные глаза от похоти зверя и ни в чем не верь ему". От чего барон Жюльен Адри пытался предостеречь в тот день своего единственного сына, Винсент не знал. Но только в тот момент, когда молодой Филипп случайно встретился с ним взглядом, старый слуга почему-то спешно потащил Винсента от окна вглубь комнаты - в спасительный сумрак, и с тех пор Адри больше никогда не видел: ни Филиппа, ни своего отца.
  - Вы не будете возражать, барон, если мы оставим в покое любезности и перейдем сразу к делам? Уже довольно поздно.
  - Как вам будет угодно.
  - Вы устали с дороги, присядьте, - взглядом Филипп указал барону на широкое кресло, одиноко стоящее у стены, противоположной каминной.
  Адри повиновался. В последний момент он заметил, как король мельком скользнул по его одежде взглядом, полным иронии. Винсент снова мысленно упрекнул себя за недальновидность в вопросе моды и приличий. Он подождал, пока Филипп сядет на свое место за столом, потом сам присел на край неудобного и слишком мягкого кресла.
  - Вы чересчур напряжены, барон, - подметил король, не сводя с лица своего гостя внимательных глаз. - Расслабьтесь, я не кусаюсь. И хотя речь пойдет по большей части о судьбе вашего дражайшего родителя, я намерен разрешить миром все наши неурядицы и, в свою очередь, смею надеяться на сотрудничество с вашей стороны.
  Адри сглотнул и слегка прокашлялся - в горле у него пересохло, но он ответил спокойно и с достоинством:
  - Я сделаю все возможное для этого, ваше величество.
  - Прекрасно. - Филипп улыбнулся почти искренне. - Итак, я пригласил вас, чтобы уведомить лично о том, что гибель вашего отца очень огорчила меня, как и его участие в заговоре против моего отца. Тем не менее, я считаю, что наша враждебность по отношению к поступкам барона Жульена Адри, не должна стать поводом для отчуждения его сына. К вам, Винсент, лично я не имею никаких претензий, кроме того, ваша матушка сама раскрыла тайну участия вашего отца в заговоре и тем самым спасла свою и вашу жизнь.
  - Что? - голос Адри сел, и Винсент на миг утратил самообладание. У него в голове не укладывалось: его мать отправила на плаху человека, который отдал ей всю любовь и состояние, взяв в жены бесприданницу и дав ей свое имя?! Его мать?!
  - Баронесса Адри?
  - Вы удивлены? - Филипп огорченно улыбнулся. - Что ж, я не знал, что ваша матушка скрыла сей факт от вас, но тем лучше. Теперь я вижу, что вы искренне любили своего отца.
  - Он был хорошим человеком, - не подумав ляпнул Винсент и растерянно опустил глаза. В его словах прозвучала горечь: - Он не собирался травить его величество Эдуарда и не стал бы участвовать в подобной низости...
  - Иными словами заговор вы считаете низостью? - Филипп оперся локтем на подлокотник кресла и, коснувшись рукой гладковыбритого подбородка, задумчиво провел по нему пальцами. - Да, интересный вы человек, Адри, - немного погодя заключил он. - Вы напрочь лишены революционного духа, и похоже, что не переняли стремлений вашего отца... Или вы меня обманываете?
  Адри словно хлестнули открытой ладонью по лицу, и он вскинул на монарха уже до боли знакомый потрясенный взгляд с ничтожной долей вызова.
  - Ваше величество, - начал он, но король предостерегающе поднял руку, приказав замолчать.
  - Не кипятитесь, Винсент. Ваша молодость очаровательна в своей искренности и горячности и в своей неосмотрительности тоже. Мне импонируют черты вашей натуры, и я вам верю. Более того, я предлагаю забыть все обиды и собираюсь взять вас на службу.
  Адри удивленно сморгнул - он совершенно не ожидал подобного предложения. Впрочем, он даже всерьез не задумывался о причинах этого визита. Он размышлял только о том, что ему выпал мизерный шанс хотя бы мельком заглянуть в голубые глаза Ферье и, если очень повезет, обмолвиться с ним парой слов. Конечно то, что произошло между ними полчаса назад, везением можно было назвать с огромной натяжкой, но Винсент получил все же больше, чем мечтал - глупое прикосновение и лишенные всякого любовного оттенка объятия. А теперь он мог получить гораздо больше, и если воспользуется этим шансом, то сможет видеть Ферье с завидной периодичностью. После таких измышлений Винсент был согласен даже выносить из королевской спальни ночную вазу.
  - Я постараюсь оправдать надежды вашего величества, - с благодарностью ответил Адри и наконец, облегченно вздохнул.
  Король улыбнулся.
  - Как хорошо вы владеете шпагой и верховой ездой?
  - До сих пор я еще не пропустил ни один выпад в свою сторону, а сюда я приехал верхом за десять часов, - без хвастовства ответил Винсент, подумав о том, что Филипп намерен сделать из него солдата, отправить к границам, или того хуже - к морю, сражаться с пиратами. И тогда прощайте редкие воскресные мессы в Сером храме вместе с голубоглазым божеством. Но Адри, как оказалось, здорово ошибся.
  - Мне нужен адъютант, - Филипп хитро заулыбался, с наслаждением наблюдая за очередным потрясением Адри.
  - Но я не достоин подобной чести, - пролепетал Винсент, - я ничем ее не заслужил.
  - Барон Адри, - с нажимом сказал король, - оставьте за мной право решать, кто и чего заслуживает. Не думаете ли вы, что я не осведомлен о вашем титуле и законах, по которым адъютантом короля может быть только человек очень высокого сословия и титулом не ниже виконта? И уж не полагаете ли вы ошибочно, что я не наводил справки о вашем характере? Должен признать, что некоторые ваши знакомые, рекомендовали вас как человека честного, обязательного, лишенного тщеславия и преданного. Поэтому давайте оставим в покое вопросы ваших собственных заслуг или достоинств. Я так решил. Конечно, если должность вас не устраивает по тем или иным причинам, вы можете отказаться от нее.
  - Я не смею, ваше величество, - ответил Винсент.
  - Ну, вот и славно.
  Филипп деловито потер ладони друг о друга и, взяв перо и бумагу, стал писать распорядительное письмо.
  - Утром я велю приготовить для вас покои, - продолжал король, не глядя на Адри, но точно зная: барон слушает его со всем вниманием. - От вас мне потребуется скорость и четкость выполнения моих поручений. Не скрою, их будет много, и вы чаще будете сидеть на лошади, чем на моих пирах. Сегодняшнюю ночь проведете в крыле для гостей. Утром можете послать кого-нибудь в Вороний замок за вашими вещами. Вашу мать я пока не считаю нужным приглашать во дворец - не хочу, чтобы она отвлекала вас от дел государственной важности. Вас же, господин барон, я желаю видеть завтра ровно в восемь утра в этом кабинете. Без опозданий. Вам все понятно? - Король поставил на бумаге свою подпись и взглянул на Адри.
  - Да, ваше величество.
  - Ну что ж, - Филипп довольно кивнул, - не смею больше задерживать. Ступайте, Освальд вас проводит.
  Адри поднялся и, отвесив королю чеканный поклон головой, покинул кабинет со странным чувством тревоги.
  Освальдом звали того самого слугу, который встретил барона в покоях монарха, его же и приставили служить барону при дворе. Винсенту не слишком понравился этот человек - уж больно взгляд у него был недобрый, хитрый, к тому же собеседником он оказался довольно скучным и немногословным. Едва Адри привели в роскошную серо-голубую гостевую спальню, барон попросил воды для умывания, после чего отпустил Освальда восвояси. Кроме того, в отличие от придворных вельмож, Винсент многие вещи привык делать сам. Потрясений на сегодня ему хватило и без того, чтобы его раздевали и омывали слуги. Его мать, его обожаемая матушка, оказалась вовсе не такой мягкосердечной, как привык считать Винсент. Как он могла? Он задавался этим вопросом и не хотел понимать поступков баронессы Адри. Ему было горько, что в тугих жилах его собственного тела течет кровь человека, который убил его отца. Теперь Винсент тайно радовался, что его мать останется в их замке - он не желал ее видеть.
  Адри присел на край широкой постели, слишком мягкой для него, потом руками стянул с ног сапоги и бросил к ножкам резного стула, стоявшего рядом. Пальцы у Винсента болели. Усталость от долгой дороги, словно разом навалилась на него, а перед глазами незримо стояло лицо Ферье. Мысли барона постепенно абстрагировались и от омерзительных дел его матери, от странного спонтанного назначения адъютантом его величества и неизбежно сконцентрировались на графе Сэйлине Ферье. Адри почти свыкся с той неизбежностью, с которой к нему липли мысли о фаворите короля - его идоле и боге - таком яростном, сумасбродном, ненормальном и все же таком желанном. Воистину, если твое сердце попало в любящую руку богини Виты - ты уже не сможешь иначе, как бы ни гнали тебя, ни презирали, как бы ни игнорировали. И твое сердце постепенно станет янтарным, расцветет изнутри мелкими трещинками нежности, переполниться теплом ласкового весеннего солнца и вберет в себя его золотой блеск - свет счастья и восторга, оно пропитается карими вкраплениями грусти и печали - и станет по-настоящему драгоценным. Лишь бы его не коснулась мертвая чернота ненависти. Именно этого боялся Винсент больше всего - боялся, что Ферье своей ледяной жгучей надменностью, в конце концов, убьет все прекрасные и теплые чувства Адри к нему. Ведь как груб он был сегодня, как жестоки были его слова и угрозы. Неужели он не заметил той любви, которая жила в глазах Винсента? Вряд ли нет, скорее ему просто все равно. С такими тревогами барон Адри разделся, умылся и, погасив одинокую свечу, лег спать.
  В размеренном стуке дождя сквозь сон ему слышались голоса - чужие, низкие, словно раскаты грома. Адри не понимал, о чем они говорят, о чем предупреждают его.
  Солнечное утро, тем не менее, оказалось ничуть не лучше. Мало того, что Освальд разбудил Винсента только в семь утра и Адри пришлось собираться наспех, так еще в кабинете Филиппа барон натолкнулся на хмурого донельзя Ферье. Граф поначалу смерил его таким брезгливым взглядом, что Винсент не нашелся, что сказать.
  Филипп еще не пришел и, разумеется, пожеланий доброго утра от фаворита короля ждать не следовало.
  - А вы даже не соизволили переодеться, барон, - сказал Сэйлин, иронично разглядывая Адри. Ферье сидел в кресле короля, закинув скрещенные ноги на стол и подперев щеку ладонью. Граф определенно скучал. Голубой камзол, расшитый сапфирами и белые легкие кружева подчеркивали его яркую неповторимую красоту. Новые почти неношеные сапоги из белой замши едва задевали каблуками стопку каких-то старых пожелтевших от времени бумаг. Впрочем, так роскошно одеваться графа обязывало его положение королевского любовника. Адри в своей старомодной одежде на его фоне выглядел серой мышью.
  - Я слышал, что его величество назначил вас своим адъютантом?
  - Вы правильно слышали, - твердо ответил Адри, пристально глядя в насмешливые голубые глаза. Винсент начинал злиться - он откровенно не понимал предвзятого отношения графа к своей персоне. Еще через порог переступить не успел, а уже до смерти надоел Ферье?
  - Хотелось бы поздравить вас с назначением, но не могу, - ядовито улыбаясь, продолжал граф. Он протянул руку к горстке гусиных заточенных перьев и стал брать их одно за другим, придирчиво разглядывать, чтобы решить, какие лучше годятся для работы. - Видите ли, барон Адри, вам совсем не место здесь.
  - Это вы так решили? - Винсент неспешно прошел до стола и остановился перед Ферье, спокойно глядя на него сверху вниз.
  Однако графа это нисколько не смутило.
  - Я или не я - какая вам разница? Это факт, который бросается в глаза любому человеку при дворе.
  - Но я еще не был представлен ко двору.
  Ферье на миг замер, а потом, запрокинув голову, рассмеялся.
  - Помилуйте, барон! - воскликнул граф. - Да вы еще вчера вечером спать лечь не успели, а добрая половина знати Онтальи уже вовсю перемывала вам кости. А к утру они вынесли вам свой вердикт, который, по сути, совпал и с моим тоже. - Ферье прочертил пером в воздухе букву "S" и тонким голосом брезгливо изобразил придворных сплетниц: - Барон Адри? Кто это? Ах, не сын ли этого предателя Адри, что участвовал в убийстве короля Эдуарда? Какой ужас! Невероятно! Его величество слишком добры! - Сэйлин перестал дурачиться и сделался антагонистично серьезным. - Ну, и так далее... Разумеется, барон, вам никто ничего не скажет - не посмеет, пока Филипп держит вас подле себя, но если вы оступитесь, всего один единственный раз - против вас ополчится весь свет. Я просто даю вам чисто дружеский совет: забирайте ваш старомодный плащ и шляпу, садитесь на своего убогого ахалтекинца, рыжего вроде, и - как там дальше? - отправляйтесь в свой маленький горный замок, пока еще не поздно.
  Ферье наградил Адри лучезарной белозубой улыбкой и притворно-ласковым взглядом.
  Винсент внутренне кипел, дыхание его участилось, в душе болезненно дрожало что-то, но рука так и не легла на эфес шпаги, а с губ не сорвалось в ответ ни единого оскорбления.
  - Я не сделал лично вам ничего плохого, - Винсент сказал это и сам поразился, как ровно и спокойно прозвучал его голос, сколько благородного достоинства отразилось в словах. - Ваши насмешки могли бы задеть кого угодно, граф, и возможно, что меня тоже, если бы были обоснованы хоть чем-нибудь. Я не нанес вам ни одного оскорбления, и не буду делать этого даже сейчас, несмотря на то, что ваш тон очень соответствует содержанию ваших измышлений. За совет дружеский спасибо, но он мне не пригодится. Я не могу позволить себе прислушиваться к советам человека, который, не зная меня, заочно считает ничтожеством.
  Улыбка Ферье померкла. Еще какое-то время он пристально смотрел в карие глаза Адри, а потом отвел взгляд. Он хмыкнул в сторону и собирался что-то сказать, но в этот момент в кабинет вошел Филипп, одетый в черный простой камзол и белую рубаху. Кружевное жабо на шее монарха скреплял кроваво-красный рубин величиной с голубиное яйцо.
  Адри учтиво поклонился, а Ферье так и остался сидеть, как сидел.
  - Я вижу, вы уже познакомились? - король обошел Винсента и остановился позади своего кресла. Он мягко положил руки на плечи Ферье и тот, откинув голову, чуть улыбнулся монарху.
  - Барон имел несчастье выслушать мое мнение относительно его стиля одежды.
  Винсент, наблюдавший за этой сценой, в сердцах отвел глаза.
  - Смотрю, граф уже привел вас в состояние шока, Адри, - мягко сказал Филипп, не сильно сжимая пальцы на плечах своего фаворита. - Не обращайте на него внимания - он плохо воспитан. Надеюсь, вы не поссорились?
  - Нет, - неожиданно в голос ответили оба и, похоже, что это немного позабавило короля.
  Филипп не веря, но искренне улыбнулся, а Адри и Ферье на миг встретились недружелюбными взглядами.
  - Откройте окна, граф, - приказал монарх. - На улице светит солнце. Ни к чему сидеть в духоте. А вы, барон, займите себя чем-нибудь, пока я не придумаю для вас поручения.
  Ферье повиновался без желания, но и не делал недовольного лица - он молча встал, освободив место королю, потом один за другим открыл настежь все три окна и, взяв со стола одно гусиное перо, сел в кресло у стены, неприлично опершись спиной на левый подлокотник и закинув ноги на правый. Сэйлин вертел перо в руках, разглядывал то так, то эдак, подбрасывал над ладонью, потом ловил - забавлялся, точно породистый кот, а Адри чувствовал себя так, словно устраивая этот спектакль, граф нарочно продолжает над ним издеваться.
  Пока Филипп сосредоточенно читал письма и писал приказы, Сэйлин ни разу не взглянул на Винсента, который отошел к камину и оттуда украдкой поглядывал в его сторону. Этот кошмар длился целый час. У Адри голова шла кругом. Он отворачивался от Ферье, старался смотреть в окно - туда, где зеленое море листвы нежилось в лучах яркого солнца, шелестом перекрывая птичий гомон, или в черную пустоту камина, но словно какой-то проклятый магнит манил Адри снова и снова обращать свои взоры к фавориту короля. Наваждение это уже через четверть часа кончилось полным поражением гордости Винсента - мало того, что барон совершенно не злился из-за недавней мелкой склоки, сейчас он безуспешно пытался очистить свой разум от видений, в которых делал с Ферье совершенно недопустимые вещи. Даже думать о его теле в присутствии Филиппа казалось Адри преступлением. Ему становилось душно в кабинете, полном свежего легкого ветерка, несущего сюда горьковатые ароматы сирени и терпкие запахи разнотравья.
  - Барон? - наконец позвал король, и Адри быстро подошел к монарху, в последний момент заметив, как Ферье бросил в его сторону насмешливый взгляд.
  Филипп протянул Винсенту скрепленный королевской печатью конверт.
  - Отвезите это маркизу Рене Морелу, дождитесь ответа и возвращайтесь назад. Адрес узнаете у Освальда. Вам все понятно?
  - Да, ваше величество.
  Адри взял конверт и, поклонившись, направился к двери - он уже выходил из кабинета, когда за спиной услышал голос короля, обращавшийся к Ферье:
  - Вы мне нужны, граф. Подойдите ближе.
  Последнее, что видел Винсент перед тем, как прикрыть за собой массивную резную дверь из красного дерева с позолоченной ручкой, это как Ферье подошел к королю и с улыбкой потянул камзол со своих плеч. Потом что-то глухо упало в кабинете - наверное, это были книги, сложенные в аккуратную стопку на краю стола справа от кресла короля.
  Адри и сам не заметил, что замер, стоя спиной к двери и напряженно прислушиваясь. Он услышал смешок Ферье, потом голос Филиппа, но совершенно не разобрал слов. Зато ярко представил, зачем королю понадобилось, чтобы граф подошел поближе. Почему-то сейчас это внезапно обескуражило Адри, всколыхнув в его чувственном сердце волну горестной ревности, словно Винсент имел на нее право. Это право ему дала Любовь, а она превыше всех существующих человеческих законов на земле! Увы, Адри жил среди людей и их законы чтил к своему несчастью. Только поэтому он, сжав зубы и скрепя сердце, не влетел отчаянно в кабинет монарха, а пошел прочь по коридорам, разыскал Освальда, расспросил, как проехать к замку маркиза Морела, собственноручно оседлал Каро, беспечно поболтал с молоденьким рыжим конюхом о лошадях всех пород и мастей, и поехал выполнять поручение короля. В общем, Винсент старался занять себя чем угодно, лишь бы не думать о том, что сейчас Филипп страстно берет Ферье, уложив его животом на стол и каждым отточенным ритмичным движением плоти внутри горячего тела выбивает тяжелые вздохи из груди, стоны с губ, мольбы о любви и бесстыдные пошлые просьбы. Не думать, как должно быть, изумительно красивы голубые глаза графа, затуманенные пеленой любовной неги, что дурманит сильнее любого крепкого вина; как ласковы его умелые руки, как горячи его мягкие губы - блестящие от тонкого слоя персикового масла! Не думать о Ферье...
  Маркиз Рене Морел, как оказалось, жил довольно далеко за городом - так далеко, что у Винсента сложилось впечатление, будто Филипп нарочно отправил его туда - только одна дорога до замка маркиза заняла у Адри час быстрой езды. Обратно ему было суждено вернуться уже после полудня.
  Морел держал большое поместье к югу от Онтальи. Говорили, что у него лучшие винодельни в Онтэ и, проезжая мимо роскошных виноградников, Винсент склонен был в это верить; их сочная зелень бросалась в глаза, застилая простор до самой кромки лесов, что от дороги, ведущей к замку Морелов, казалась темно-зеленой полосой. Здесь царила умиротворенная деревенская атмосфера: ветерок гнал с равнин запахи далеких дождей, в молодой зеленой траве, усыпанной всевозможными полевыми цветами, сердито жужжа, возились пчелы, стрекотали кузнечики и роилось множество других насекомых, в придорожной пыли бурно разросся подорожник, выпустив зеленые стрелки с семенами, которые часто навещали неугомонные воробьи.
  Адри пустил Каро шагом и ослабил поводья. Жеребец довольно всхрапнул, тряхнул головой, позвякивая кольцами уздечки.
  - Хороший мальчик. Иди вперед, - Винсент одобрительно похлопал коня по горячей твердой шее. - Вперед.
  Иногда оступаясь на камешках, Каро уверенно зашагал по дороге - он сильно устал, но голос и ласка хозяина придавали ему сил.
  На одиноком холме среди зеленых равнин возвышался знаменитый замок Морелов. Знаменит он был тем что, по сути, представлял собой развалины старой крепости Ашайре, еще более древней, чем Вороний замок. Мощные стены из красного кирпича под солнцем казались бледно-рыжими - они давно обветшали местами и где-то утратили часть верхних зубьев, но по-прежнему защищали огромный двор и жилую часть построек от напора полевых порывистых ветров и стихий.
  Адри проехал вдоль восточной стены, свернул к раскрытым настежь воротам и тут же почувствовал себя так, словно попал на шумный рафинский базар - только там могла царить такая толкотня, суматоха и гомон. Винсент поначалу даже осадил Каро, пытаясь определиться, как пересечь широкий запущенный двор, чтобы его лошадь ненароком никому не отдавила ног. А тем временем на барона никто не обращал никакого внимания; крестьяне туда-сюда таскали хворост и тюки, толстый лысый кузнец, расположив свою кузню у центрального колодца, подковывал гнедого старого мерина, который недовольно мотал головой, что ужасно раздражало его хозяина - высокого молодого цыгана в пестрой жилетке и грязной рубахе. Только сейчас Винсент заметил, что во дворе полно цыган, но то, что крестьяне совершенно не беспокоятся о своих карманах, поразило Адри еще больше. Он сам уже опасался оставлять Каро без присмотра - может Ферье и считал лошадь барона убожеством, но для Винсента Каро был другом, помощником и любимцем. А эти уведут - глазом моргнуть не успеешь.
  Тяжело вздохнув, Адри подтолкнул жеребца пятками в бока и не торопясь направил вперед. Над его головой прошла массивная каменная арка - взгляду окрылись три высокие башни замка с пустыми темными бойницами.
  Каро под ноги со звонким противным лаем бросилась маленькая лохматая собачонка, больше похожая на моток спутанных веревок, чем на животное. Наспех облаяв незваных гостей, псина бросилась наутек; следом пробежали трое цыганских ребятишек с палками и, подначивая друг друга, затерялись среди взрослых. Каро поджал уши, недовольно захрапел и Адри, успокаивая, ласково погладил его по гриве.
  - Спокойно, Каро. Спокойно.
  - Ваша лошадь мне мешает пройти, - вдруг услышал он позади тихий с хрипотцой голос и обернулся.
  Седой невысокий горбун с вымазанными сажей щекой и руками придирчиво смотрел на него снизу вверх. Отчего-то Винсенту он показался очень старым, хотя морщин на его лице было не больше, чем у любого шестидесятилетнего мужчины. Наверное, все дело было во взгляде - усталый, пытливый и тусклый - он смотрел в суть вещей и людских душ. Такие люди обычно хорошо знают жизнь, но никому об этом не говорят. Одет старик был хорошо, только из-за той же сажи его бархатный серый камзол покрылся черными неопрятными пятнами на груди и рукавах, а сапоги просто перепачкались в пыли и золе. В руках горбун держал пузатый котелок с какой-то мутной зеленой жижей; пар от нее разносил такой неприятный запах, что Винсент с непривычки на миг прикрыл нос ладонью.
  - Я ищу маркиза Рене Морела, - морщась, сказал Адри, думая только о том, как бы его не стошнило прямо тут. - У меня для него послание от короля.
  - От этого мерзкого извращенца, что тащит в свою постель невинных юношей? - резко ответил горбун, поморщился с отвращением, а потом сказал: - Идемте, - старик махнул рукой, приглашая Винсента следовать за ним, и пошел к замку - казалось, что толпа расступается перед ним совершенно неосознанно.
  Адри внутренне передернуло - за такой отзыв о короле можно было попасть на плаху, но на горбуна никто не обратил внимания, словно он не сказал ничего такого, о чем в этом дворе не знал каждый захудалый бедняк. Что-то неприятное кольнуло у Винсента в груди, и он снова вспомнил Ферье, стоящего на перилах босыми ногами, простирающего к небесам руки.
  Тихо выругавшись, Винсент последовал за горбуном. Они остановились у огромных окованных железом дверей и Адри спешился.
  - Танар! - старик позвал цыганского мальчонку лет десяти-одиннадцати и тот с радостью подбежал к нему.
  - Ты опять наварил этой дряни, Рене? - заливисто засмеялся он, с опаской поглядывая на котелок. - Не понесу я ее в подвал.
  - И не надо. - Старик кивнул на Каро. - Возьми у гостя лошадь и напои.
  - А-а, ну, это я завсегда.
  Мальчонка потянулся тощими руками к поводьям, но Винсент только крепче сжал их в кулаке. Танар немного удивленно приподнял черные густые брови.
  - Я бы хотел переговорить с маркизом... - начал было Адри.
  - Я - маркиз Морел, - недовольно фыркнул старик. - Чего вам еще? Отдайте коня и пойдемте в замок. Мне умыться надо.
  Винсент сначала удивленно уставился на горбуна, потом недоверчиво покосился на веселого Танара. У мальчишки были совершенно изумительные черные глаза - доверчивые и добрые.
  - Да не съест он вашу кобылу, - заворчал Морел, переступая через порог и исчезая в сумраке башни.
  Танар рассмеялся.
  - Давай твоего жеребца, не боись. Пригляжу лучше любого сторожа.
  Адри с глухой тоской отпустил поводья, и цыганенок повел Каро прочь, ласково разговаривая с ним - иногда нараспев, иногда просто. Винсенту хотелось думать, что он видит своего коня не в последний раз.
  Внутри замка царил такой же жуткий беспорядок, как и во дворе, и Адри удивлялся, каким образом Морел умудряется находить в этом хаосе нужные ему предметы. Горбун подошел к длинному низкому столу, заваленному ржавым оружием и старыми плетеными корзинами - поставил на него свой котелок.
  - Филипп давно мне не писал, - не оборачиваясь, сказал он, увлеченно разыскивая среди корзин какую-то особенную. Когда он нашел ее, то извлек из нутра светлую чистую тряпку, которая через минуту послужила Морелу полотенцем. У старой кадки, что стояла в углу, маркиз тщательно умыл лицо и руки. - Что нового при дворе? Как обычно? Травят, режут, обманывают друг друга? Или там появился хоть кто-то, обладающий зачатками совести?
  Горбун взглянул на Адри с липким вниманием в глубине выцветших зеленых глаз и Винсент понял, что он вовсе не ждет вразумительных ответов на свои вопросы. От противного мускусного запаха, исходящего от котелка, барона слегка мутило, к тому же тут еще воняло плесенью и гнилой соломой, валявшейся на полу, на лестнице, ведущей в узкий темный коридор, повсюду.
  На улице кто-то заиграл на гитаре, и ее мелодичный звук разбавил суетливый гомон двора ноткой прекрасного.
  - Ваше лицо, - горбун указал пальцем на собственную щеку, сопровождая свои слова этим выразительным жестом, - оно мне знакомо. Только вот не вспомню откуда. Мы с вами могли видеться раньше?
  - Боюсь, что нет, - вежливо улыбнулся Адри и достал из-за пазухи конверт. Он протянул его маркизу - тот вздохнул, а потом с неохотой надломил сургучную печать. Руки у Морела были покрыты густой сетью морщин, под кожей проступали тугие шнуры вен - старость сделала их уродливыми, словно ветви дерева.
  Маркиз беглым взглядом прочел послание и в тот же миг сделался мрачным, нахмурил косматые брови, сморщил острый нос. Он нехорошо посмотрел на Винсента. Барону сразу захотелось провалиться под землю от этого взгляда - туда, где тихо и темно, где можно затаится от всего непонятого.
  - Его величество приказали мне дождаться ответа, - вспомнил Адри.
  Морел всплеснул руками и нервно заходил взад-вперед. Он метался перед Винсентом, потрясая письмом короля, и бормотал на рафинском - "Аи сан мортен", что означало - "Настал день для бед". Адри прекрасно знал язык Рафины - почти так же хорошо, как свой родной. В Онтэ мало кто утруждал себя этим занятием; разве что купцы да люди, жившие в Альторрийских бухтах, но юный Винсент всю юность провел вдали от столицы и общества и увлечения для дворянина имел весьма странные. В то время как другие юные бароны занимали себя танцами и охотой, Винсент сутки напролет сидел над книгами, изучая морское дело, языки, до дыр перечитывал старые романы о рыцарях и доблестных отважных разбойниках. Он часто представлял себя бесстрашным пиратом или великим путешественником, добрым королем или доблестным рыцарем, лазал по склонам Ассирийских гор, спал на соломе и в траве, гонял тряпичный мяч с крестьянскими ребятишками, а набегавшись вдоволь, обедал в кухне для слуг, что сильно раздражало баронессу Адри. "Винсент, вы ведете себя недостойно вашего положения", - часто говорила она, но юный Адри слишком много вынес из гибели своего отца - он понял, что жизнь в любой момент из почета и роскоши может безжалостно бросить тебя в грязь - и к этому лучше быть готовым всегда. А тем, кто лежит на дне общества танцы и этикет ни к чему - для них гораздо важнее способность выживать. Положение? Какое положение? Все социальные условности - это выдуманный людьми миф, не имеющий к реальной жизни никакого отношения. Вряд ли человек успешный и блестящий смог бы понять всю практичность владения шпагой - для него это только атрибут чести, для Адри же это было весомым аргументом, чтобы остаться живым в банальной уличной драке; ему не раз приходилось встречать вооруженных до зубов бродяг, что неразумно льстились на его лошадь или кошелек. Когда Винсент в пятнадцать лет впервые убил человека - разбойника, напавшего на него в горах, Адри стошнило. Он сам был ранен в плечо, но своего врага по какой-то нелепой случайности насадил на шпагу, словно тетерева на вертел, попятился назад и, падая, просто зажмурился и выставил вперед руку. Только спустя минуту он очухался под тяжестью мертвого тела - тонкое лезвие, багровое от крови, прошло через сердце и легкое его врага, а потом криво вышло под лопаткой. Старый пьяный ворюга скончался сразу, а Винсент даже не помнил, как после добрался домой и, цепляясь дрожащими руками за ручку ворот, ввалился во двор весь в крови, грязи и слезах. Он до сих пор помнил запах своей первой человеческой крови.
  Морел тем временем перестал метаться и со странным любопытством всматривался в лицо Винсента.
  - Сын Жюльена Адри теперь адъютант короля, - Рене невесело покачал головой, иронизируя над превратностями судьбы.
  Адри сейчас очень хорошо понимал, что чувствует маркиз; ему самому до сих пор плохо верилось, что такое произошло с ним, с сыном убийцы Эдуарда, предателя и человека, который бросил вызов существующей власти... и проиграл.
  - Король в письме просит задержать вас на часок другой, - продолжил Морел. - Почему?
  Винсент, едва не выказав крайнего изумления, вызванного просьбой монарха, почти безразлично пожал плечами. Впрочем, кажется, он знал причину.
  - Его величество заняты графом Ферье.
  - Тьфу ты, - старик с досадой плюнул на пол и смял письмо в руке.
  - Простите, но вы очень странно реагируете на это, - осторожно подметил Адри, сделав от стола пару шагов назад, чтобы глотнуть свежего воздуха, который тянулся от дверей. На вонючий злосчастный котелок Винсент уже не мог смотреть. - Филипп имеет право уделять внимание своему фавориту.
  - Да плевал я на них обоих, - безразлично заявил маркиз, беря Адри под локоть и неторопливо уводя к лестнице, что вела наверх башни. - На вашем месте, я бы держался подальше и от одного, и тем более от другого. Но раз уж вы теперь адъютант его величества и вас требуют задержать ненадолго, идемте, угощу вас чем-нибудь. Будем обедать, как говорится. Сколько вам лет, молодой человек?
  - Двадцать пять.
  - Прекрасная пора.
  Они поднялись в светлую просторную полукруглую комнату(,) и Адри показалось, что он попал в одну из глав рыцарского романа; на стенах красовались лиловые полотна с изображением герба Морелов - серебряной змеи, обвивающей мощным телом черного голубя. Разглядывая эту странную сцену и всматриваясь в обреченно тусклые глаза птицы, Винсент поймал себя на мысли, что именно черные голуби по какому-то странному совпадению или злому умыслу, вьют гнездо под королевской короной на гербе монархов Онтэ. Такая вызывающая смелость Морелов запросто могла напугать любого здравомыслящего человека, но Адри вдруг поддался любопытству: каким образом и почему, старый маркиз мог оскорбительно отзываться о короле в то время, когда многие были казнены и за меньшие огрехи? Этот вопрос засел в мозгах Винсента(,) словно заноза. Он прошелся по комнате. Простая деревянная тесаная мебель вышла из моды еще в прошлом столетии: скамейки, застеленные волчьими шкурами, длинный стол, почерневшие от времени табуретки, с наваленной на них глиняной посудой - в столице уже давно ели и пили с фарфора. И все же, атмосфера дикости и подобной запущенности была милее душе Адри, напоминая ему счастливые моменты собственной юности. Кроме того, здесь не воняло гнилой соломой и странной жидкостью из котелка, которую невзлюбили все вокруг, кроме хозяина замка.
  - Теперь рассказывайте мне, молодой глупец, каким образом вы оказались в услужении Филиппа? - спросил Морел отеческим тоном, изредка поглядывая на Винсента. Маркиз собственноручно расставил на столе пару тарелок, чаш и деревянных вилок.
  - Простите? - Адри не сразу понял суть вопроса, а точнее одной едва уловимой детали в нем: с чего вдруг горбун обозвал его глупцом.
  Морел указал пальцем на скамью:
  - Садитесь сюда, - сказал он, потом дважды хлопнул в ладоши.
  Пожилой полный слуга появился на пороге - маркиз приказал принести вина, вяленого мяса, лук и сыр. Но слуга, видя, что у хозяина гости, заодно притащил жареного гуся, меда, свежих огурцов и винограда. Глядя на это деревенское великолепие, Винсент сознался себе, что здорово проголодался, а потому отказываться не стал.
  Морел набросился на еду так, словно не ел две недели.
  - Я сфидетельствофал на слувшанье по делу фашего отца на стороне обфинения, - сказал он, жадно уплетая жирную птичью ногу. Его губы двигались немного смешно, как у всех стариков, у которых выпала часть зубов. Глаза маркиза внимательно следили за Винсентом.
  - Зачем вы сейчас мне все это говорите? - Адри внутренне покоробило и он, хмурясь, хлебнул вина.
  Горбун проглотил мясо, вытер ладонью подбородок, покрытый седой щетиной, потянулся за своей глиняной чашей.
  - Хочу знать, рассказал ли вам кто-нибудь правду о гибели Жюльена Адри.
  - Моя мать отправила моего отца на плаху, - ледяным голосом проговорил Винсент, серьезно смотря на Морела. - Этого достаточно?
  Маркиз поставил локти на стол, держа перед глазами чашу с вином. Лицо его стало таким загадочным, что Адри начинал злиться.
  - Я любил вашего отца, - горько вздохнул Рене. - Он был моим самым близким другом и прекрасным благородным человеком. Если вы пошли в него хоть на десятую часть, вы можете гордиться собой.
  - Почему же вы тогда свидетельствовали против него? - с кривой ухмылкой поинтересовался Винсент.
  - Потому, что я не умею говорить неправду, молодой человек. - Морел снова взялся за еду, но уже неторопливо, с наслаждением. - Жюль был у меня пять или шесть раз за месяц до того трагичного дня, когда король Эдуард был отравлен синильной кислотой. Ваш отец у меня интересовался именно ей - это все, что я сказал на суде, и ваш отец знал, что я это скажу. Боюсь, что Жюльен действительно отравил короля Эдуарда, но Адри был лишь пешкой в большой игре. В таких играх главные фигуры всегда остаются невидимыми. Я говорил Жюльену, что он связался не с теми людьми и что гибель Эдуарда вряд ли изменит что-либо в этой погрязшей в разврате и коррупции стране. Увы, Жюль слишком верил в справедливость. - Морел искоса посмотрел на Винсента. - А вы верите в справедливость, молодой человек?
  - Верю, - твердо ответил Адри, вяло поедая виноград - его душистые зеленые ягоды опьяняли сладостью и ароматом первого летнего урожая.
  - Зря, - фыркнул маркиз, покачав головой. - Вам бы следовало поучиться у жизни таким вещам. У вас есть прекрасный пример того, что справедливости не существует. Ваш отец пострадал за дело рук своих, но с вами поступили зло, сослав жить в горах, в бедности и нищете.
  - У вас тут тоже не королевские хоромы, - пошутил Винсент и Морел в ответ улыбнулся.
  - Я, да будет вам известно, живу так, как хочу. Пожалуй, это все, - Рене обвел взглядом комнату, - это все я называю свободой. Старику не нужна роскошь и балы мне, сами видите, ни к чему, - Морел указал пальцем на свой горб за спиной. - Красоваться перед придворными дамами мне сами боги не велели. Все мое богатство - это наука да книги. Знания. Стремитесь к знаниям, молодой человек, они - суть силы и защита от врагов. Знаешь, что на уме у твоего соперника - считай, уже выиграл: и спор, и сражение.
  - Но у меня нет врагов, - мягко заверил Адри.
  Рене вздохнул.
  - Враги есть у всех. Особенно у юных, смелых и красивых. Особенно у тех, кто верит в справедливость. Вы молоды, энергичны. В вашем возрасте наивность защищает вас от мощной разрушающей силы вашей энергии и уберегает от поступков, способных перевернуть мир. Если бы вся молодежь знала жизнь такой, какая она есть на самом деле - со всеми ее горестями и тайнами, со всем ее коварством и беспощадностью, на Земле наступил бы хаос. Лицо, настоящее лицо жизни уродливо и безразлично - оно открывается человеку только в миг, когда он познает всю мудрость старости, болезней и горя. Юные никогда не приглядываются к этой истине, а потому жизнь для них прекрасна и мир их - только большая площадка игр. Люди ведь не от возраста стареют, молодой человек, - Морел сожалея, покачал головой, - они стареют от потерь, от скорби, от душевных мук. Люди стареют, потому что устают жить. Вы уже видели горе, но еще не познали усталости. Берегитесь жизни - она готовит вам серьезный урок, гораздо более серьезный, чем арест вашего отца.
  Адри хмуро слушал маркиза, и конечно, мог бы принять все его слова за бред старика, но Морел отличался удивительной ясностью взгляда. В мыслях и сердце Винсента зародилось плохое предчувствие, а Рене уже улыбался и разливал вторую порцию вина в их чаши.
  - Не слушайте меня. Ах, не слушайте, мой дорогой Адри. Я бываю совершенно невыносим. У меня же нет ни детей, ни внуков, вот, и учу жизни кого попало. Танара. Теперь вот вас. Пообещайте мне, что навестите старика Морела недельку через другую. Мне бы хотелось пообщаться с вами в неофициальной обстановке. Покажу вам свои виноградники. Я все же был очень привязан к вашему отцу.
  - Я заеду, как только смогу, - сказал Винсент, толком не представляя, когда наступит этот момент - находясь на службе у короля уже невозможно было принадлежать самому себе и вольно распоряжаться собственным временем - Адри это понимал хорошо. - Мне, наверное, уже пора, маркиз. Спасибо за гостеприимство.
  Морел с грустью кивнул.
  - Что ж, вы торопитесь, понимаю. Подождите четверть часа, я напишу ответ его величеству.
  - Благодарю вас.
  Морел поднялся из-за стола и пошаркал к двери. У порога он словно вспомнил о чем-то и обернулся.
  - Чтобы вы не скучали, пока я придумываю для Филиппа достойный ответ, я пришлю Танара. Он не силен в этикете, но болтун еще тот - не даст вам скучать.
  Адри вовсе не хотелось слушать цыганскую болтовню, но он зачем-то согласно улыбнулся Морелу и отвел взгляд.
  - Вот и хорошо, - сказал Рене, исчезая за дверью.
  Несколько минут мягкого ласкового одиночества стали для Винсента истинным подарком. Атмосфера вокруг будто разом пропиталась умиротворением и плавным течением времени. Суетливое щебетание воробьев под стрехой казалось Винсенту лучшей музыкой для слуха. Легкий теплый ветерок забирался сквозь стрельчатые окна вместе с прозрачной золотой дымкой солнечных лучей и гонял в воздухе искрящиеся пылинки; наблюдая за ними, Адри размышлял о словах Морела, о том, что более странных людей он никогда не встречал в своей жизни - разве что Ферье. Адри вспомнил, чем именно занят сейчас граф и тяжело вздохнул, сделался мрачным. Все, что минуту назад радовало его, потускнело, став незначительным. Задумчиво барабаня пальцами по столу, Винсент не заметил, как в комнату бесшумно вошел Танар.
  - Ух ты-ы! - мальчишка подбежал к столу и восторженно уставился на жареного гуся. - Вот свезло-то!
  Адри с легким удивлением наблюдал, с каким блаженным удовольствием цыганенок набросился на еду, при этом улыбаясь ему с полным ртом, но держась подальше - вдруг господину вздумается надавать ему по рукам за наглость.
  - Тебя что, родители не кормят? - этот вопрос напросился сам собой.
  - Почему, - чавкая, возмутился тот, - кормят.
  Танар проглотил кусок мяса и небрежно вытер рот рукавом бледно-красной рубахи.
  - Только у нас семья большая - не всегда успеешь что-нибудь урвать. А за обедом каждый сам за себя. Вот за что я Рене люблю, так это за то, что он меня в замок пускает, и к столу иногда.
  - Вот как? - Адри улыбнулся, дав тем самым понять Танару, что совсем не возражает против его нахальства.
  - Да ты не подумай, я ничего не краду тут, - заверил Танар, разбираясь с остатками жирной ножки. - Рене такой, что у него и красть стыдно. Нашего брата знаешь, как гонят с любого двора? А тут живи - не хочу. Вот сколько влезет. А Рене еще говорит, что это хорошо, что мы здесь, мол, всякие напыщенные снобы нос сюда совать не будут почем зря. - Танар немного наклонил голову вбок, как собака внимающая словам хозяина и спросил: - Что такое снобы?
  Адри невольно замер - и вдруг засмеялся.
  - Спросить уже нельзя, - недовольно надулся мальчишка, усаживаясь на место маркиза. - Чего я такого сказал-то?
  - Ну, не сердись, - весело попросил Винсент, понимая, что детская непосредственность Танара ему нравится, и хотя тот наверняка познал в свои годы и голод, и холод, и боль, он остался в чем-то невежественным, наивным и очень очаровательным. Открытость таких душ часто не импонирует людям, но только не тем, кто сам открыт. Адри уж снобом точно не был. - Забавный ты просто. Смешной.
  - Ага, - проворчал Танар, но улыбка уже ползла на его губы. - Ты и сам-то смешной.
  - Это еще почему?
  - А потому. Видел бы свое лицо, как во двор въехал. Растерянный, как дитя малое. Это другие, что раньше приезжали - важные, гордые, так нос задерут, что не видно, куда шагают.
  - Снобы, - улыбнулся Винсент, и глаза Танара озорно заблестели смесью веселья и благодарности. - Расскажи мне про Морела, - попросил Адри. - Чем он занимается?
  - Вино делает, - как-то недоверчиво ответил мальчишка, не отпуская глаз.
  - А котелок?
  - Какой котелок?
  - А тот, из которого воняло, и который ты не хотел в подвал нести.
  - Ах, это. - Танар пожал плечами. - Так про то каждая собака в округе знает. Рене снадобья делает. Лекарь он.
  Ответ цыганенка показался вполне искренним, но Винсент не очень поверил в то, что Морел - лекарь. Лекари в Онтэ были сплошь люди публичные, а хорошие - так просто герои, которых бы следовало знать в лицо. То, что маркиз занимался ядами у Адри уже не вызывало сомнений и если предположить, что король ценит в Мореле именно его талант химика, можно объяснить и странную смелость Рене в высказываниях.
  - А что у Морела в подвале? - спросил Винсент.
  - А мне про то говорить не велено, - нахально заявил Танар, уже основательно хозяйничая на столе и поедая, что больше всего приглянулось.
  Они с Адри улыбались друг другу и какое-то время молчали. Мальчишка торопливо набивал желудок, а Винсент с пониманием наблюдал за ним. Тощий цыганенок был - кожа да кости, угловатый, неказистый, растрепанный, как чертенок. А глаза все же были добрые.
  - Как там конь мой? - после долгого молчания поинтересовался барон. Совершенно искренне поинтересовался.
  - А что с ним станется? - отмахнулся Танар, довольно поглаживая грязными руками сытый живот. - Я его накормил, напоил и брату оставил приглядывать.
  - Брату? - забеспокоился Винсент.
  - Да не трусь ты. Мой брат знаешь какой? Он уже большой и лошадей страсть, как любит. Вот дай ему поводья подержать - так он и не выпустит. Тому только отдаст, кто ему коня вручил. Барка у нас лучше любого сторожа. Жаль только руки две. Ему весь табор лошадей стеречь дает.
  - Ворованных, - усмехнулся Винсент и Танар не стал отрицать очевидной правды.
  - И ворованных, - сказал он, потянувшись через стол к Адри и беря его за руку. - Хочешь, погадаю тебе? Я хорошим людям даром счастье предсказываю.
  Рука у Танара была теплая, легкая, ласковая.
  - И откуда знать тебе, что я хороший человек? - позволяя заглянуть в свою ладонь, спросил Адри.
  - А вот знаю, хочешь - верь, хочешь - нет.
  Танар деловито нахмурил брови, и Винсент едва не рассмеялся - так забавно это выглядело. Мальчишка с точностью копировал взрослых цыган, силясь принять важный серьезный вид, словно и в самом деле что-то мог разглядеть в его смутном неизвестном будущем. Адри не верил гаданиям - считал это одной из самых больших глупостей на свете, придуманных для успокоения собственной души теми людьми, у кого не хватает мужества творить свою судьбу самому. Такие считают, что все на свете предопределено, и вряд ли кто-то из них догадывается, что упрямство и железная воля часто могут изменить намерения судьбы на счет своего подопечного. Ну не глупо ли читать жизнь человека по руке, или в брошенных на тарелку бобах, или предсказывать по фигуркам плавленого воска?
  - Твоя жизнь полна опасностей, - Танар растерянно посмотрел на Винсента, видимо, помня о том, что только что обещал нагадать ему счастье. У этого искреннего простого мальчишки на лице легко читались любые эмоции: и радость, и смятение, и замешательство и неловкость, а потому Адри заулыбался еще шире.
  - Ну да, - сказал он с напускной гордостью человека, который ежедневно сражается с драконами, - у меня должность жутко опасная. Развозить почту в наши дни, знаешь ли, такое занятие... Бррр...
  - Смейся - не смейся, а я правду говорю, - вспылил Танар, с ослиным упрямством сжимая большую ладонь Винсента в своих хрупких пальцах.
  - Ну ладно, ладно, не кипятись, чертенок, - ласково сказал Адри, и кивнул на свою ладонь. - Ну, чего там у меня еще?
  Мальчишка, сопя и дуясь, повернул ладонь барона в своих руках под небольшим углом, чтобы лучше разглядеть линии.
  - Ты удачлив и рожден под счастливой звездой, но сейчас рядом с тобой я вижу человека - плохой человек, опасный, сильный очень.
  "Влиятельный, наверное", - подумал Адри с улыбкой. Его начинал забавлять весь этот разговор - и только.
  - Беречься тебе надо, - увлеченно продолжал Танар. Он указал пальцем в странный надлом на линии жизни: - Видишь вот этот разрыв? Он означает, что твоя жизнь продолжиться, но если ты не будешь осторожен, ты умрешь. И все это случится очень скоро. Тебя сердце держит рядом с человеком, который несет гибель и несчастья. Плохой человек.
  - Знаю, ты уже говорил.
  - Это другой, но для тебя он еще опаснее, чем тот, первый. Ты станешь великим, очень великим и сильным, но я вижу много врагов и бед в твоей жизни, много страданий - они уже пришли... А еще у тебя родителей нет.
  - Да, отца.
  - Нет, - Танар покачал головой, тряся черными кудрями, - обоих нет.
  Адри нахмурился и сурово посмотрел в темные глаза цыганенка.
  - Вот это уже не смешно и не весело, малыш, - сказал он, забирая руку у Танара.
  В двери ввалился запыхавшийся Морел со свитком и совершенно не обращая внимания на кусающего губы мальчишку, как и на хмурое лицо гостя, прошел до стола.
  - Танар, сбегай за лошадью барона. Живо давай, - приказал он, и цыганенок стрелой вылетел за дверь, даже не обернувшись. Морел смерил Адри хитрым взглядом, развернул письмо и стал вслух читать:
  - Ваше величество, я весьма польщен тем, что впервые за последние два года удостоился такого знака внимания от вас, как те несколько строк, что вы написали мне. Вы знаете, как я не люблю письма без содержания, но сегодня вы поразили меня - то, что вы прислали мне с письмом, сказало мне больше, чем можно было прочесть между строк. Вы, наконец, получите то, о чем просите меня уже пятнадцать лет, но и я получу в награду то, что сочту нужным.
  Маркиз небрежно сложил письмо пополам и протянул Винсенту, словно какую-то мелкую хулиганскую записку.
  - Каково? - бравируя, поинтересовался он, нарочно не замечая изумления на лице барона.
  - Что именно? - Адри медленно взял бумагу, да так и остался сидеть с протянутой рукой.
  - Мой ответ, - уточнил Рене. - Он вам понравился?
  Это был весьма необычный, странный вопрос, дикий в какой-то степени, ибо даже дураку было ясно, что Винсент не понял ни черта! О чем Филипп просит Морела пятнадцать лет? Какую награду собрался требовать горбун с короля?! И, главное, почему он, Винсент Адри, должен оценить содержание мореловского письма?! С какой стати все это зачитывается вслух адъютанту его величества, чье дело только доставить депешу быстро и так же быстро вернуться с ответом?
  - Знаете что, уважаемый маркиз, если вы хотели произвести на меня впечатление, то сделали это уже не единожды за сегодняшний день. Давайте остановимся на этой попытке, тем более что я не очень понимаю, какой реакции вы от меня ожидаете.
  Адри спрятал письмо за пазухой.
  Губы Морела странно скривились, предав его лицу какого-то комичного огорченного детского выражения. Горбун заложил руки за спину и, помолчав, помотал головой.
  - Никакой особенно. - Он вздохнул, развел руками. - Ну, признаюсь, ладно. Я думал, что вам должно понравиться.
  - Меня пугает та небрежность, с которой вы позволяете себе называть короля извращенцем, а потом пишите ему такие вызывающие письма, - задумчиво проговорил Винсент, глядя в глаза Рене с осторожным вниманием. - Вы уверены, маркиз, что не хотите переписать ваш ответ в более достойной форме?
  Морел возмущенно фыркнул, словно злой кот:
  - Вот еще! - Он заходил по комнате взад-вперед, ломая руки. - Я слишком стар, чтобы пресмыкаться перед Филиппом, и я слишком нужен ему, чтобы позволять себе то, что хочу. И думать то, что хочу. И говорить то, что считаю нужным говорить.
  - Почему? - спросил Винсент, вставая со скамьи и оказавшись на пути Морела к окну.
  - Потому, молодой человек, что еще мой прадед, имея дела с королями Онтэ, обезопасил себя великими сведениями о ядах и противоядиях. В нашем роду отец передает сыновьям свои знания, которых не найти ни в одной книге, не отыскать нигде в мире и не разгадать - сколько ни бейся. - Маркиз дружески похлопал Адри по плечу. - Я столько раз спасал Филиппа от отравлений, что у него передо мной необъятный долг. Он хочет, чтобы я взял себе ученика, но у меня нет сыновей, которым бы я мог доверить самое сильное "оружие" в Онтэ, - Рене многозначительно приставил указательный палец к своему виску. - А Филипп. Чего он только не перепробовал, чтобы убедить меня передать знания другим, совершенно чужим мне людям; он сулил мне золотые горы, положение при дворе, земли, первых красавиц государства, а когда не добился своего - угроз не постеснялся. Да и не сделает он мне ничего. Я ему нужен. Точнее моя голова, и заметьте, абсолютно целая и здоровая. Так что, ничего нового в письме, которое я написал, для Филиппа нет. Он просто избалованный, возомнивший о себе черти что мальчишка, который мнит, что может меня шантажировать сыном моего лучшего друга.
  Адри было неприятно слышать эти речи, но еще неприятнее думать, что все это - правда, а не старческий бред человека, который живет, словно в хлеву, бок о бок с цыганами и всяким сбродом. А уж каково было оказаться в центре противостояния маркиза Морела и короля Онтэ, Винсенту даже сравнить было не с чем: словно между молотом и наковальней. Мало хорошего. Адри совершенно не был готов к подобному. Поэтому, еще раз поблагодарив Рене за обед, барон без всяких комментариев попрощался с другом своего отца и покинул его замок. Весь обратный путь Винсент был мрачен и встревожен тем, какой будет реакция короля, но то, что произошло, повергло его просто в изумление - Филипп смеялся. Смеялся весело и звонко:
  - Ай да Морел! Вот старый пройдоха! - восклицал он, утирая с глаз проступившие от смеха слезы. Он перечитывал письмо маркиза вслух трижды ради удовольствия, и казалось, так увлекся, что забыл обо всем на свете. Хорошо, хоть Ферье в кабинете монарха в тот момент уже не было.
  Адри молча стоял по правую сторону от кресла и, глядя на Филиппа, отчего-то совсем не ощущал веселья - наоборот, горькое тайное отвращение затопило его разум. Это был странный день - пожалуй, один из самых странных в жизни молодого барона Адри. Вчера принесло Винсенту много сюрпризов: приглашение в Летний дворец, назначение адъютантом, известия о предательстве матери, неожиданное и неприятное знакомство с фаворитом его величества. Сегодня - породило череду вопросов, на которые Винсент никогда не хотел знать ответов. Он дал себе слово - не вмешиваться в дела Морела, особенно в его неприязнь с Филиппом.
  Для Адри наступили тяжелые трудовые будни. В короткий срок ему пришлось изучить все улочки и адреса Онтальи, все благородные фамилии, населяющие этот красивый белокаменный город, наскоро пришлось вникать, кто кому сват, кто брат, кто друг, а кто враг. Особенно Адри интересовала родословная графов Ферье. Оказалось, что Сэйлин был последним из этого благородного рода. Родителей его унесла чума, когда маленькому Ферье было всего пять лет; его воспитала и вырастила тетушка. Будучи замужем за виконтом Клаусом Сентфуа, который был ближайшим советником короля Эдуарда, она имела обширные связи со знатными родами Онтэ, и вероятно, что юный Ферье был рано представлен ко двору. Больше ничего Винсенту узнать не удалось. Вот уж о ком придворная знать предпочитала помалкивать, так это о фаворите короля. Кроме того, этим напыщенным зазнавшимся господам в последнее время и без Ферье хватало поводов для пересудов - внезапное назначение Адри действительно сотрясло дворянство Онтальи, словно гром среди ясного неба. На Винсента смотрели с любопытством, как на чудо, но не решались свести с ним дружбы. Филипп игнорировал все пересуды при дворе, предоставляя знати развлекаться в одиночестве. Адри тоже не обращал внимания на сплетни и шепот за его спиной - выполняя многочисленные поручения монарха, он был слишком занят для этого, а еще счастлив тем, что ежедневно видел Ферье, и хотя тот был холоден с ним, сердце Адри по-прежнему билось любовью. Распорядок дня барона теперь стал строго регламентированным; в шесть он просыпался, принимал ванну, в семь завтракал и ровно в восемь входил в рабочий кабинет короля. Возвращался в свои покои Винсент к полуночи, а то и позже. И все же, несмотря на жуткую усталость, он с нетерпением ждал восхода, потому что почти ежедневно, ровно в двенадцать часов барон Адри обедал вместе с королем. Там же обычно был и Ферье.
  Стол накрывали в просторной бело-голубой столовой, уставленной белокаменными скульптурами молодых юношей и цветочными вазонами. Порой солнце так ярко светило здесь в широкие окна, что казалось, будто все в этой зале устроено для света; белоснежные скатерти, барельефы белого янтаря, ползущие по нежно голубым стенам длинными раскидистыми вьюнами, молочная полупрозрачная гладь фарфора, приборы из белого золота и серебра... И каким прекрасным в этой атмосфере восхитительной гармонии и покоя был Сэйлин Ферье - в своих светлых сверкающих одеждах, с чистотой небесно-голубых глаз! Порою, представляя его обнаженным, лежащим на столе или лежанке, обтянутой белым шелком, Адри приходил к мысли, что Филипп нарочно сделал столовую именно в этих тонах неба и облаков. Светлой, словно шкатулка для его самой большой драгоценности.
  За обедом Винсент с Филиппом часто обсуждали политику, погоду, предстоящие празднества; Сэйлин обычно ел молча и отрывал взгляд от тарелки только затем, чтобы на краткий миг встретиться глазами с Адри. Ферье удивительным непонятным образом чувствовал взгляды Винсента. Будь они на прогулке, в рабочем кабинете или за одним столом - граф безошибочно улавливал момент, когда Адри пользовался занятостью Филиппа и устремлял в его сторону полный нежности и любования взор. Иногда в ответ губы Ферье кривились в гадкой ухмылке, и тогда Адри приходил в себя и возвращался в реальность, которую ненавидел всем сердцем. За тот месяц, что он провел в Летнем дворце, он ни разу не удостоился от фаворита короля ни теплого взгляда, ни участливого слова. Его тяготили сиротливые ночи, и самое ужасное, что с каждым днем он отчетливее понимал: ему не нужен никто, кроме Ферье. Как с этим быть, Винсент уже не знал, и идея стать адъютантом короля теперь - спустя несколько недель мучительного острого одиночества уже не казалась ему такой удачной. Временами, сидя вечером у камина с бокалом вина, Адри подумывал просить Филиппа об отставке. Но, увы, чем больше Винсент находился рядом с монархом, тем сильнее становилось расположение последнего к нему. Король начал делать Адри подарки - сначала пустяковые, потом дорогие, потом безумно дорогие. За месяц гардероб Винсента обновился до неузнаваемости; Адри теперь даже не мог с точностью сказать, сколько там камзолов, шляп, плащей, перчаток и туфель всевозможных расцветок; и повседневных, и для пиров, и простых для путешествий. Потом были украшения; когда неделю назад Филипп подарил своему адъютанту бриллиант в пять карат, Адри пришлось проколоть ухо. "Белые звезды, - сказал тогда король, - непременно пойдут к вашей смуглой коже"... Винсенту изготовили простую сережку. Конечно, не обошлось в этом деле без Ферье - именно он намекнул на то, что у барона изящная линия шеи, особенно когда он поворачивает вбок голову, и маленькая серьга только бы подчеркнула это изящество. Когда же Филипп подарил Адри роскошные охотничьи угодья недалеко от Онтальи, Винсент загрустил окончательно; теперь он увяз при монархе если не на всю жизнь, то на большую ее часть. Ежедневные встречи с Ферье превратились в мучение.
  В субботу Филипп устраивал небольшой прием, на который пригласил своего кузена, принца Юстиана Эдмонда Ботри, его супругу Марию и дочь Жюстин. Приехали так же около трех десятков придворных.
  Огромная серебряная зала приняла гостей роскошным обедом; играла плавная негромкая музыка - плакала скрипка, и флейты попеременно вторили ее переливам. Воздух был пропитан ароматами роз и мандарина.
  В самом праздника Адри представили его высочеству, и тот счел барона весьма милым. Как ни странно, но между ними сразу возникла взаимная симпатия. Ботри был старше Филиппа на пятнадцать лет и совершенно иным на характер - он был улыбчив, любезен со всеми независимо от титула и чинов, и в отличие от своей супруги, одевался весьма скромно. В одежде Юстиан предпочитал черный цвет, который скрадывал его полноту; принц носил короткую аккуратную бородку и усики. Единственным человеком, с которым Ботри всегда держался серьезно, был Ферье. Адри заметил это отчасти потому, что во время приема по обыкновению наблюдал за графом с завидным постоянством, а когда закончилась официальная часть, он обратил внимание, что принц отвел Ферье в сторонку и сухо обменялся с ним парой фраз; потом они оба сделали вид, что едва знают друг друга.
  После обеда все вышли гулять в парк. Филипп размашисто шагал впереди, и принц едва поспевал за ним; рядом с Адри шел Ферье, остальные же держались немного поодаль, но старались не отставать от них. Все шествие направилось в кипарисовые аллеи - любоваться распустившимися на клумбах орхидеями.
  - Вы слышали, дорогой брат, что вчера утром в бухту Альторро прибыл корабль из Рафины? - спросил Филипп, гордо держа голову и загадочно улыбаясь. Король был в приподнятом расположении духа - пребывая в хорошем настроении, он всегда носил одежды оттенков красного - это была привычка, о которой знали все присутствующие, кроме Винсента.
  Юстиан кивнул.
  - О, разумеется, ваше величество, я наслышан об этом. Кто не наслышан. Говорят, из-за моря привезли знаменитых рафинскинских лошадей.
  - Меня интересует только одна, - фыркнул Филипп.
  - Неужели та, что носит занятную кличку Сафо и стоит целого состояния? - наигранно изумился принц и рассмеялся. - Я слышал, что маркиз Клисандр порывался купить этого чудесного коня, но у него не хватило денег!
  Адри заметил, что Ферье мрачно и сосредоточенно поглядывает в спину Филиппа.
  Придворные, растянувшиеся следом длинной вереницей, уловили тему разговора и теперь бодро обсуждали рафинских торговцев, которые иногда возили в Онтэ редкостные вещички.
  - Маркиз Клисандр пытается прыгнуть выше головы, дорогой Ботри, причем выше моей, - надменно заявил монарх, останавливаясь в тени деревьев. День выдался довольно жарким, а дворцовый этикет обязывал в присутствии короля носить камзолы и жилеты, а потому придворные с радостью последовали примеру государя. Для дам слуги принесли небольшие раскладные стульчики.
  Филипп скептически смотрел на овальную большую клумбу, усаженную роскошными белоснежными орхидеями, и кончики его коричневых замшевых сапог с золотыми пряжками едва касались выложенного серым гранитом края. Король подковырнул своей длиной резной тростью из сандалового дерева неудачно выбившийся из земли корешок - от натуги тот переломился пополам и цветок дрогнул.
  - Сорвите мне его, Адри, - попросил Филипп, оборачиваясь к своему адъютанту.
  Винсент ощутил, как все взгляды окружающих разом устремились на него. Неловко улыбнувшись, он выполнил просьбу короля и тысячу раз порадовался, что был внимателен - сорви он Филиппу другой цветок - и неизвестно чем бы все обернулось.
  Ботри прикрыл ладонью лукавую улыбку и как-то странно скользнул взглядом по лицу Адри - заинтересовано, цепко. А вот Ферье, наоборот, в какой-то момент отвел глаза.
  - Вы очень исполнительны, барон, - сказал Филипп, бережно держа цветок между средним и указательным пальцем. Он любовался орхидеей - ее снежными, словно подвенечное платье невесты, лепестками, ее хрупкостью и формой, схожей чем-то с прекрасной бабочкой, а потом решительно взглянул в карие глаза Винсента и сказал: - Вы сделали мне великолепный подарок. Такой великолепный, что мне захотелось отплатить вам тем же.
  - Я просто выполнил просьбу вашего величества, - тихо ответил Винсент, стараясь не смотреть на презрительную ухмылку Ферье, адресованную не то ему лично, не то ситуации в целом. О да, Адри прекрасно знал цену этой ухмылке - когда фаворит короля так ухмыляется, стоит ожидать нездоровой мерзкой иронии, и успокоится Ферье, в лучшем случае, только через пару дней.
  - Вы видели, Ботри? - рассмеялся Филипп, хитро переглядываясь с довольным принцем. - Барон просто - образец скромности.
  - Очень редкое качество в наше время, ваше величество.
  - Вот именно, - Филипп многозначительно поднес орхидею к носу и вдохнул тонкий аромат цветка. - Кажется, в лице своего адъютанта я приобрел нечто совершенно изумительное и ни капли не сожалею о том, что взял вас на службу, барон. Вы мне интересны.
  Адри поклонился, но это была отнюдь не вежливость - ему хотя бы на миг захотелось спрятаться и не смотреть в эти внимательные стальные глаза. Король оказывал ему знаки внимания, от которых все нутро Винсента начинало жечь губительным непониманием, и если раньше Филипп делал такое только в присутствии Ферье, то теперь он открыто выказал всем свое расположение к Адри. К своему адъютанту, к человеку много ниже сословием, чем все присутствующие, к сыну предателя и убийцы короля Эдуарда третьего. И Винсент невольно принимал это за простую насмешку. Он не понимал только одного - почему никто не считает это забавным и не смеется, а Ферье так - просто злится.
  - Господа! - громко воскликнул король, обращая внимание всех на себя. - Я хочу показать вам нечто такое, о чем в последние два дня говорят все! Корабль из Рафины в Онтэ пришел только вчера, но о Сафо уже складывают легенды! Говорят, что этот конь имеет весьма необычный окрас - изабелловый, а глаза у таких лошадей голубые! Что ж, давайте поглядим на это чудо!
  Филипп отдал трость Ботри, трижды хлопнул в ладоши и устремил взгляд вглубь кипарисовой аллеи, по которой слуги спешно вели под уздцы лошадь светлой масти. Все посмотрели туда. Среди придворных прошла волна изумленного шепота.
  Восхищенным взглядам присутствующих предстал породистый ахалтекинец удивительной красоты и грации, словно выточенный из нежно-розовой кости, без малейшего изъяна в экстерьере. Его белая редкая грива лежала на шее шелковистыми аккуратно стрижеными прядями, черные прямоугольники зрачков на фоне нежно-голубой радужки предавали этому коню незаурядного магнетизма. Никому и никогда в Онтэ не приходилось встречать настолько прекрасных лошадей. Ахалтекинец храпел, вскидывал голову так высоко, что двум юным пажам близнецам приходилось держать поводья на вытянутых руках.
  - Он божественен, ваше величество, - восхищенно вымолвил принц Ботри, не сводя с норовистого коня горящего взгляда.
  - А что вы думаете, Винсент? - спросил монарх, и Адри, засмотревшийся на необыкновенную красоту Сафо, вздрогнул.
  - Я?
  - Ну, разумеется вы. Кажется, вы превосходно разбираетесь в лошадях?
  Адри снова ощутил себя центром внимания и окончательно смирился с этим.
  - Я неплохо разбираюсь в скаковых качествах лошадей, ваше величество, но думаю, что по части оценки красоты более изящно мог бы высказаться граф Ферье.
  Казалось, что своего фаворита Филипп заметил только сейчас, чему граф вопреки ожиданиям Винсента совсем не обрадовался. Его тон был попросту скучным и ничего не выражающим:
  - Я не считаю нужным комментировать что-либо, - ответил барону Сэйлин. - Лошадь хороша - это видят все, но, насколько мне известно, его величество предпочитает вороную масть. К чему же расхваливать то приобретение, в котором не будет прока?
  - Ах, дорогой мой граф, - с улыбкой перебил Филипп, - вы никогда не полагали, что я могу изменить свои вкусы?
  - Охотно, мой король, но только не в вопросах пристрастий душевных. Вкусы иногда можно менять, иногда нужно, иногда даже необходимо. Например, если дело касается кухни или моды, украшений - в общем, вещей незначительных и ничего не стоящих. - Сэйлин слегка поклонился.
  А Адри почему-то с дурости показалось, что речь идет вовсе не о лошадях. Разговор напоминал барону мелкую, хорошо завуалированную склоку; возможно, что так же думал и принц Ботри - уж больно многозначительно он переводил взгляды с Сэйлина на Адри и обратно. До мнения знати Филиппу вообще не было никакого дела - на прогулках он часто окружал себя мужским обществом, и даже супруга его брата и их дочь вынуждены были считаться с этим и держаться в свите наравне с простыми придворными дамами. То, что король при своей любви к красивым мужчинам не отпускает далеко от себя ни Ферье, ни Адри, по сути, совсем никого не удивляло.
  - Полно вам, дорогой брат, - Юстиан позволил себе вмешаться в беседу, - все мы признали, что Сафо - совершенство, а потому, думаю, многие согласятся, что владеть этим сокровищем достойны только вы, ваше величество. Полагаю, это - не дело вкуса, а скорее прерогатива вашего высокого положения.
  Изумленно приподняв бровь, Филипп посмотрел на принца.
  Придворные замерли, но многие, как заметил Винсент, уже были готовы аплодировать Ботри - если конечно его слова одобрит Филипп.
  - А вот тут вы ошибаетесь, мой дорогой брат, боюсь, что масть действительно мне не по душе. - Король шагнул к Сафо, обошел коня кругом, разглядывая его со странным придирчивым вниманием, и никто не понимал, шутит Филипп или говорит серьезно. - Ферье, вы как всегда правы: в плане масти лошадей я вкуса не меняю. Но вы правы только в этом! - последние слова прозвучали, словно вызов - резко и громогласно. Филипп стремительно входил в роль самодура и ничуть не скрывал удовлетворения, глядя, как придворные то бледнеют, то краснеют от потрясений. - Право слово, господа, что мне делать с этим удивительным созданием изабелловой масти, которое я купил из чистого любопытства? А давайте я подарю его кому-нибудь из присутствующих! - Король перехватил поводья из рук пажей - испугавшись, Сафо дернулся, сердито захрапел, заплясал на месте, но Филипп сильной рукой удержал коня, дав тому понять раз и навсегда, что такое удила и могучая власть человека.
  По толпе придворных прошел изумленный шепот. Филипп ждал, что хоть кто-то подаст голос, но все благоразумно молчали.
  Адри взглянул на откровенно скучающего Ферье, и барону захотелось шагнуть в заросли кипарисов, чтобы на время затаиться в их спасительной зелени, потому что он знал: Сэйлин желал бы получить от Филиппа Сафо. А еще Винсент почти наверняка предчувствовал, что услышит:
  - Адри? - позвал король и слишком быстро отыскал Винсента глазами. - Сделайте нам любезность, прогоните Сафо аллюром по аллее. Мне сказали, что этот конь иноходец - такие хороши для долгой езды, а раз так, он будет вашим.
  - Что вы делаете? - попытался вмешаться Ботри, но Филипп гордо поднял голову, чем осадил своего брата без лишних слов.
  - Я жду, барон.
  - Я не достоин такой чести, - Винсент опустил глаза. Его сердце в груди бешено колотилось.
  - Разве я не говорил вам, что решать: кто чего достоин это - сугубо мое право, Адри? - ровно спросил монарх.
  Винсенту не оставалось ничего иного, как покориться воле своего короля. Да и что он мог поделать? Спорить с Филиппом на глазах его свиты? Адри еще не выжил из ума, хотя в эту минуту очень был близок к этому. Чтобы утешить его и добавить волнений знати, Филипп пообещал, что если конь иноходцем не окажется, Сафо подарят Ферье. Винсент молился всем богам, чтобы это было именно так, но, увы, ахалтекинец в аллюре действительно поочередно ступал сначала на обе левые, потом на обе правые ноги - он был иноходцем, и Филипп знал это, с самого начала знал, черт возьми!
  Придворные бросились поздравлять Адри - все, кроме Ферье. Граф стоял в стороне, делая вид, что больше происходящего его интересует куст простых полевых ромашек, что каким-то чудом обосновался у края дорожки, усыпанной колотым рыжим щебнем. А Винсент вынужден был улыбаться, делать дамам комплименты, пожимать руки их мужьям. От всего этого его слегка мутило. Ему не нужны были ни Сафо, ни почет, ни довольная улыбка Филиппа, что не сходила с лица короля все время, пока тот стоял рядом с Винсентом. Все, чего желал Адри, было просто и банально - один долгий взгляд Сэйлина Ферье без тени ненависти, и одна его мягкая улыбка - пусть слабая, едва приметная, но искренняя, идущая из глубины души. Но вообще мог ли этот человек быть таким? Графу были свойственны надменность и скверное остроумие, ледяная безразличность и жестокость слов - среди таких качеств не выживают милосердие, понимание и доброта. А Винсент глупо ждал чуда.
  Когда все закончилось, Филипп взял Адри под локоть, потом неторопливо отвел к клумбе с орхидеями и, видя загадочный вид короля, придворные ненавязчиво разбрелись.
  - Взгляните на них, Винсент, - монарх быстро скользнул взглядом по своим подданным отнюдь не с доброй иронией, - они завидуют вам. Сегодня вы станете центральной фигурой всех сплетен Онтальи.
  - Я являюсь ей уже более месяца, ваше величество, - с неловкой улыбкой подметил Винсент, стараясь не замечать, с какой странной настойчивостью сжимают его локоть пальцы короля, и что его взор с наслаждением спускается от виска к бриллиантовой сережке - вдоль линии волос.
  - Вам это не по вкусу? - Филипп забавлялся. - Я полагал, что вы способны получать удовольствие от подобных вещей. Берите пример с графа Ферье, Адри. Он никогда не злоупотребляет моим великодушием и всегда остается благодарным.
  Винсент ощутил себя так, словно ему предательски всадили кинжал в сердце. Король ждал от него благодарности, но какой? Их взгляды схлестнулись - и в этот миг непонимание Винсента стремительно рухнуло под напором той уверенной насмешки, что жила в серых внимательных глазах монарха. Адри оказался не готов осознать до конца, чем принято благодарить короля за такие роскошные подарки.
  Филипп все понял без слов и сделал странную рокировку в обмене любезностями.
  - Сегодня будет теплый вечер, барон. Мы с вами проведем его в саду. Вы любите музыку?
  - Да, - просто ответил Адри.
  Король отпустил его руку.
  - Я жду вас ровно в семь в розарии. Оденьтесь теплее и не опаздывайте.
  Дождавшись, пока Винсент склонится в почтительном поклоне, Филипп переключил свое внимание на принца Ботри. Они снова стали обсуждать Сафо. Чуть позже, король подозвал к себе Ферье и что-то нежно шепнул ему на ухо - когда Филипп делал это, Сэйлин почему-то взглянул на Адри, а потом с многозначительной улыбкой опустил глаза.
  Винсент готов был провалиться сквозь землю от отчаяния и тоски, а ему пришлось провести остаток дня в бессмысленных беседах с гостями Филиппа. Внимания Адри теперь хотели многие, даже Ферье, однако ждать от графа любезностей было бесполезно - он подошел, когда вся королевская свита отправилась назад во дворец, а потом сделал так, чтобы они с Винсентом ненавязчиво отстали. Ботри в это время рассказывал новые шутки, а потому исчезновения адъютанта и фаворита монарха никто особенно не заметил. Кипарисовая аллея укрыла их в своих сетях из тени и золотых жилок склоняющегося к горизонту солнца.
  - Почему у вас такой унылый вид, Адри? - с тонкой льдинкой в голосе спросил Ферье, неторопливо ступая по тропинке - шаг его был невесом, а голубые глаза спокойно провожали смеющуюся над шутками принца толпу. - Вы должны гордиться собой - не каждый день Филипп настолько безрассуден и щедр.
  - Он должен был подарить Сафо вам, - честно признался Винсент и увидел, как ровные губы графа надломились ироничной раздраженной улыбкой.
  - Я переживу эту потерю, не терзайтесь. Неужели вы полагаете, что я настолько мелочен?
  - Когда дело касается вас, Ферье, ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Вы для меня загадка, и ваши мысли перед моим взором так же темны, как черная бездна ночных небес.
  - А вы не суйте свой нос в мои мысли, барон, - с напускным дружелюбием предупредил Сэйлин, приветливо кивнув какой-то молоденькой даме, которая обернулась и ненадолго задержала на нем взгляд. - У вас без этого забот хватает. Через два часа король будет ждать вас в розарии. Маленькую полянку со стриженой травой покроют теплыми покрывалами, принесут вина и изысканных блюд, кованые узорные медные фонари, на чьих тонких прочных стеблях мертвыми силуэтами застыли бабочки - когда зажигают огонь, кажется, их крылья дрожат, словно пытаясь спастись от жаркого дыхания беспощадного пламени. И вы услышите музыку и страстные песни, которые предназначены не вашему слуху и не вам.
  - Я не понимаю, - замешкался Винсент, вспомнив, как Филипп шептал на ухо Сэйлину - не об этом ли? - Вам известно о приглашении короля?
  - Разумеется, - фыркнул граф, - я ведь тоже был приглашен, и много раньше, чем вы. Но меня интересует совсем другое, барон, почему король сегодня настолько милостив, что зовет вас туда, где должны быть только двое?
  Адри не знал ответа на этот вопрос, собственно, как и то, почему Филипп с ним милостив вообще, а задумываться над подобным ему отчего-то не хотелось. Но Ферье сейчас заставил его сделать именно это - попытаться найти причину - причину, которой не было.
  - Боюсь, что мне нечего вам ответить, потому что я не знаю, - сказал Винсент совершенно искренне.
  Ферье остановился и, сжав губы, пытливо взглянул на него - изучал, стараясь уличить во лжи.
  Глаза в глаза - близко и с вызовом. Сердце в груди Адри забилось чаще, но он даже не моргнул. Его совесть была чиста, и совершенно зря граф полагал, что за его спиной Винсент плетет интриги, отвоевывает внимание короля, стремится возвыситься.
  - Я буду петь для Филиппа. Отвесите хоть один слезливый комментарий в мой адрес сегодня, и я клянусь, Адри, что превращу вашу жизнь на ближайшую неделю в настоящий кошмар.
  Попирая свою честь дворянина, Винсент промолчал. Цена за любовь каждому назначается своя - по силам или нет - не важно. Главное другое: кто и как ее выплачивает. Терпя почти ежедневные насмешки графа, Адри думал, ради его голубых глаз возможно и не стоит спускать подобных унижений, но по-другому нельзя. Нельзя, если хочешь победить или устоять под жестоким натиском оледеневшего сердца. Неужели с Филиппом Ферье совсем другой - нежный, страстный, отзывчивый и покорный? Возможно ли это?
  Вечер благоухал головокружительным ароматом распустившихся роз - нежно-персиковых, на поляне, которой их пышные заросли послужили сплошными стенами, скрывая от любопытных глаз ровный четырехугольник газона. Звездное небо в ярких россыпях бриллиантовой пыли нависло над этим маленьким раем балдахином цвета индиго и с этого прекраснейшего творения богини Виты редко срывались маленькие искорки - устремлялись к земле, царапая небосклон тонкими иглами загаданных желаний.
  Лежа на огромном покрывале, закиданном черпаками из альторрийской пряжи, Ферье лениво перебирал струны лютни - делал он это так искусно, что Адри хотелось остаться на этой поляне навечно и слушать, как радуется и плачет инструмент под умелыми тонкими пальцами Сэйлина, как в простых аккордах грустью льется в мир нежность любви, как радостными нотками в музыке вдруг оживает надежда. И словно сама жизнь открывает в простом собрании ласковых звуков все свои самые яркие чувства и тайны! Это было прекрасное чувство, сгладившее то неприятное, что произошло днем. Адри до сих пор ощущал себя неловко, когда Ферье бросал в его сторону внимательные взгляды - делал он это тайком от Филиппа, который возлегал у колен своего фаворита подобно могучему гордому льву, охранявшему свою добычу. Король задумчиво жевал травинку в зубах. Винсента поражало, с какой простотой Филипп мог менять свои образы: если утром в роскошных богатых одеждах он держался по-королевски, со свойственной его власти надменностью, то сейчас - в сорочке и узких штанах, он был так же небрежно прост и беспечен, как обычный крестьянин.
  - Я надеюсь, дорогой Ферье, вы не в обиде на меня за то, что я подарил Сафо барону? - вкрадчиво спросил Филипп, с трудом сдерживая самодовольную улыбку.
  Граф беззлобно усмехнулся, словно речь шла совсем о какой-то мелочи, не стоящей его внимания. Сейчас Ферье был больше увлечен лютней, и Адри не мог не признать в душе - эти двое созданы друг для друга. Граф ни на миг не прервал своего занятия и даже не поднял глаз.
  - Ну что вы, ваше величество, разумеется, нет, - с легкой иронией сказал он. - Я просто не вижу смысла на что-то сердиться. Я бы не смог по достоинству найти применение такому подарку и всецело одобряю ваш выбор. Видите ли, я считаю, что барон Адри и Сафо представляют собой идеальный симбиоз посыльного и неудачного приобретения. Они великолепно подходят друг другу.
  - Вот что вы за змея такая, Ферье? - смеясь, Филипп слегка хлопнул ладонью по колену своего фаворита - и тот немного сбился на очередном аккорде.
  Адри стиснул зубы, но никак не отреагировал на подобный выпад в свой адрес - он не собирался доставлять удовольствие Ферье, пререкаясь с ним и устраивая серьезную ссору.
  - Не обижайтесь на графа, Винсент, он шутит. - Филипп улыбнулся Адри и провел рукой по покрывалу, приглашая своего адъютанта сесть по правую сторону от себя.
  - Не обижайтесь, барон, я действительно просто пошутил, - повторил эхом Сэйлин. Он ненадолго, но многозначительно взглянул на Винсента, начиная наигрывать какую-то веселую деревенскую мелодию - легкую, как порхание бабочки над луговыми цветами или игривый ветерок над речной гладью, и с красивых губ фаворита короля не сходила обворожительная улыбка.
  Адри со вздохом отпустился на землю, стараясь при этом смотреть на Ферье без лишней тени раздражения. Сэйлин просто насмехался над ним в очередной раз, и ничего нового в этом не было.
  - Ваши шутки, граф, - невозмутимо произнес Винсент, - в принципе не способны меня обидеть, хотя бы потому, что у вас однотипное чувство юмора. На такое стыдно обижаться, согласитесь.
  Филипп, наблюдавший за Винсентом до этого момента очень внимательно, довольно прищурился, лег на спину и закинул руку себе под голову, мечтательно глядя в звездное высокое небо.
  - Кажется, дорогой мой Ферье, вас только что поставили на место, - сказал он. - Впредь вы не будете шутить столь зло над моим адъютантом.
  Граф только загадочно улыбнулся в ответ, и это значило, что жалкий выпад Адри не только не попал в цель, а был предсказуем и неточен.
  - Боюсь, что буду, - признался Сэйлин, продолжая по-прежнему виртуозно перебирать струны вслепую. Нежная музыка взмывала в небеса, тая над окутанным вечерними сумерками садом долгими загадочными отголосками. Во взгляде графа искрилась веселая насмешка. - Я просто не могу устоять. Понимаете, ваше величество, дело в том, что барон Адри отличается той редкой, можно сказать, деревенской простотой, которой обладали рыцари прошлого столетия. Он так благороден, так честен, так удивительно чист сердцем! Подобные люди в наше время почти не встречаются и, когда вдруг перед вашими глазами появляется нечто подобное - невозможно удержаться от любопытства, невозможно не поддаться ему. Простите меня, Адри, но мне действительно до жути интересно, как вы реагируете на те, или иные вещи.
  - Вот как? И как же, по-вашему, я отреагирую сейчас? - с холодным достоинством вежливо поинтересовался Адри, но граф учуял в голосе Винсента странный вызов, который ему не понравился - если не сказать больше - он его почему-то напугал.
  Ферье нахмурился и перестал играть.
  - Вызовите меня на дуэль? - это был вопрос риторический и, задавая его, Сэйлин даже не повернул головы.
  Кажется, Адри удалось взять реванш, потому что в его улыбке ясно читалось: "Вы ошиблись, граф", и фаворит короля чувствовал ее, даже не видя.
  Филипп с неподдельным интересом следил за этой словесной баталией, в которой Винсент был вежлив, а Ферье весел - но лишь до определенного момента. В воздухе повисло молчание, не нарушаемое ни шелестом деревьев, ни хлопаньем крыльев ночных птиц.
  Слуги принесли на поляну светильники и расставили их вдоль розовых кустов, разбавив подступающую тьму ночи золотом послушного пламени. В этом чарующем слабом свете лицо Ферье преобразилось удивительной притягательной красотой, схожей с полотнами знаменитых художников, что рисуют ангелов, сошедших в их восприимчивое воображение с неземных высот, незримых человеческому глазу и недосягаемых для грешных душ. И зачем богиня Вита так щедро одарила красотой того, в чьей груди стучало каменное холодное сердце? Когда Ферье хмурился, Адри казалось, он слышит эти глухие ровные удары - всегда размеренные, четкие - и ни реже, ни чаще.
  - Кстати, господа, - голос Филиппа вдруг стал по-королевски жестким. Король отбросил сломанную несколько раз травинку в сторону. - Пока вы не перешли границ разумного, считаю своим священным долгом предупредить вас обоих, что я намерен издать указ о запрете дуэлей. А потому впредь вы, Адри, поумерьте свой пыл, а вы, Ферье, думайте, что говорите.
  - Простите, ваше величество, но я не имел в виду ничего подобного, - уважительно сказал Винсент, невинно пожимая плечами. - Вита, упаси меня от дуэли с графом. Я всего лишь имел в виду маленькое состязание, в котором смог бы доказать, что Сафо кое-чего все же стоит.
  - Скачки? - догадался Филипп, и его лицо смягчилось, ровно, как и настрой. Он обернулся к Ферье. - Вы можете отказаться, Сэйлин.
  - Зачем же, ваше величество, - мрачно усмехнулся граф, подправляя колки на грифе. Он посмотрел на Винсента. - Моя кобыла обскачет ваше приобретение, Адри, ровно на милю. Я могу поклясться в этом на Священной книге богини Виты перед всей Онтальей.
  - О, я с нетерпением буду ждать этого момента, - Адри уже было хотел рассмеяться, но пальцы короля предостерегающе коснулись его собственных. Прикосновение от глаз Сэйлина скрыла темнота, но Винсента оно заставило протрезветь и понять, что дразнить Ферье дальше просто опасно - только поэтому он замолчал.
  - Спойте нам, граф, - сказал Филипп, и это был скорее приказ, чем просьба. - Вы наверняка написали что-нибудь новенькое для сегодняшнего вечера.
  Сэйлин кивнул, перехватил удобнее инструмент, нежно улыбнулся королю и от внимательных глаз Адри не укрылась та могучая связь, что соединяла этих двоих много сильнее, чем обещания влюбленных, законные узы супругов или плотское влечение. Что-то опасное таилось в этом, страшное, похожее на всемогущую злобную волю Рока, словно разъедини этих двоих - и мир рухнет в ту же секунду, исчезнут без следа земли и моря, горы и небеса, погибнет сама жизнь!
  Когда из-под пальцев Ферье пролилась музыка - тихая, нежная, чистая, как журчание лесного ручейка, у Адри защемило сердце. Сэйлин слегка улыбался, Филипп - тоже... и Винсент - как будто кто-то незримый только что установил среди их трио правило - всегда улыбаться, как бы мерзко и больно не было в душе.
  Ферье прикрыл глаза и запел:
  
  Когда на свет рождались розы, как чистый лик зари,
  Когда вдали стихали грозы, забыв свои бои,
  Когда средь птичьих переливов я лоб твой целовал -
  Ты спал, подобно херувимам на облаках - ты спал.
  Когда в стенах твоих покоев вдруг уместился рай,
  Когда среди снегов и стужи здесь оживился май,
  Когда под пологом из саржи бог легких грез витал -
  Тебя, безудержно рыдая, я за руку держал...
  
  Винсент навзничь лег на подушки - по тыльной стороне его руки почти невесомо пробежало какое-то насекомое, а он не смог отвести глаз от звездной мерцающей высоты, но в ней он видел больше, чем было дано видеть человеческому оку природой. Это был своеобразный момент истины; Адри смотрел в глаза своей безответной любви - смотрел спокойно и почти равнодушно, осознавая, единственное, что ему будет когда-либо позволено это - пререкаться с фаворитом короля по поводу и без. И неужели он проживет так всю свою жизнь, не имея ничего похожего на привязанность, тихо сгорая в тоске, как свечной огарок, и превращаясь в подобие язвительного жестокого Ферье? Адри уже делал это, он уже говорил с Сэйлином на его языке, играл по его правилам, жил по его законам! Мерзость вдруг нахлынула на него, словно могильный смрад или липкая болотная жижа, а голос Ферье - сильный, совершенный, такой удивительно многогранный - чарующими тонами пел о любви к Филиппу. Винсент закрыл глаза и ощутил, как умиротворенная улыбка кривится на его губах жесткой струной боли. Каждое певучее слово фаворита короля, полное ласки или мольбы, нежности или восторга, откровений или секретов билось в усталом сознании Винсента часовым размеренным ритмом.
  
  ...Я был когда-то безразличен, я был с самим собой,
  И сердцем от иных отличен - я свой хранил покой
  И не желал ни слез, ни боли, ни счастья, ни любви,
  Когда я встретился с тобою - сдал рубежи свои.
  Я потерялся и заплакал, за сладость губ твоих
  Продал я сердце, продал душу за счастье на двоих,
  И крылья, что просили ветра, расправились легко -
  Когда ты брал меня со страстью жестоко глубоко.
  Я целовал твой мрамор кожи, твой бледный холод губ,
  Я за тобою шел на гибель, пусть даже был ты груб,
  Я рук твоих в слезах касался, предав тебе себя,
  Когда ты мне в лицо смеялся ни капли не любя.
  
  - Ваши линейные рифмы никуда не годятся, Ферье.
  Услышав несправедливое резюме короля, Винсент вздрогнул и открыл глаза. Вначале он подумал, что ослышался, потому что это не могло быть правдой: даже не кривя душой можно было признать, что талант Ферье совершенен во всех своих проявлениях, будь то стихи, музыка, пение или язвительные комментарии в адрес тех, кто не слишком нравился графу. Но к несчастью, этим вечером Филипп не оценил стараний своего фаворита.
  - Довольно с нас на сегодня музицирования, и поработайте еще над текстом.
  - Как вам угодно.
  Ферье покорно перестал играть, а Адри резко сел, чтобы увидеть выражение его лица - и ничего, совсем ничего, только ледяное безразличное спокойствие. Винсенту пришла в голову совсем нелепая мысль о том, что Сэйлин привык к подобным высказываниям в свой адрес и к той экспрессивности, с которой менялось настроение монарха в вопросах музыки и поэзии.
  Ферье отложил лютню в сторону, расправил плечи рваным движением, словно у него затекла спина.
  И только тут Винсент заметил, что Филипп с благосклонной улыбкой смотрит не на Сэйлина - на него.
  - Я подумал, барон, о скачках, - король порывисто сел, глядя Адри прямо в глаза со странным азартом. - Вы действительно полагаете, что сможете обойти графа?
  Что-то в интересе короля сильно походило на провокацию, сбив поначалу Винсента с толку.
  - Многое будет зависеть от Сафо, - скромно поведал Адри.
  - Вы даже не представляете - сколько, - понизив голос, ответил Филипп. Его брови лукаво приподнялись, тонкие белые пальцы бегло прошлись по вороту собственной сорочки.
  Сэйлин с ироничной улыбкой следил за этим разговором, с сомнением глядя на озадаченного намеками короля Адри.
  - Вы уже потеряли уверенность, барон? Или заранее валите свою неудачу на лошадь? - начал насмехаться он, нужно признать - с неподдельным удовольствием. - Неужели вам не видно: этот холеный ахалтекинец хорош в путешествиях на дальние расстояния, но скачки на скорость его убьют.
  - Поживем-увидим, - кивнул Винсент, обратив внимание, что в тени сада, охваченного тьмой, там, где находились слуги, происходит какое-то оживление.
  Так и было; один из лакеев вскоре робко вошел в круг золотого света и, подойдя к Филиппу, сообщил, что для его милости - барона Винсента Адри пришло письмо. Король нахмурился и не слишком дружелюбно взглянул на молоденького слугу, который побледнел так, что это было видно даже в полумраке, царящем в розарии.
  - Подайте больше света, - приказал Филипп, но кто-то из лакеев уже бежал к ним с большим светильником.
  - Скажите, Адри, вы умеете петь? - спросил монарх, пока Винсент распечатывал конверт.
  - Нет, ваше величество.
  - Жаль, вы могли бы устроить состязание с Ферье и на поприще златокудрых муз.
  - Боюсь, что даже если бы мне в детстве не наступил медведь на ухо, как говориться, я бы не смог составить достойную оппозицию графу. В песнопении я не силен и не имею подобных талантов.
  - Ваша скромность - талант, достойный тысячи талантов петь и сочинять песни, подобные той, которую мы все только что слышали. Сегодня ваш голос мне милее всех песен на свете.
  Адри осторожно перевел взгляд на Ферье, но в этот самый момент граф отвернулся.
  Слуга поднес свет.
  - Читайте письмо, - приказал Филипп - это заставило Винсента собраться и перестать бестолково ждать реакции от Сэйлина.
  Едва Адри прочел первые три строчки письма - в груди у него все полыхнуло невыносимым жаром и неровные буквы чернильными пятнами поплыли перед глазами от подступающих слез, но он не верил - он не мог в это поверить! Его мать, баронесса Адри умерла... Точнее погибла в пожаре, который похоронил под развалинами Вороньего замка почти два десятка человек. Винсент испытал чувство схожее с оглушением - он ничего не понимал.
  - Что с вами, барон? - поинтересовался король. - Вы бледны. Плохие новости?
  Винсент молчал, как ему показалось, очень долго, но какой-то чужой хриплый голос, вырываясь из его горла, уже говорил:
  - Умерла баронесса Адри.
  Руки безвольно упали на колени, выпуская тонкий лист бумаги, Филипп осторожно подобрал его и, потирая пальцем кончик носа, беглым взглядом прочел содержимое письма.
  - Я должен быть дома, ваше величество. Я прошу вас отпустить меня, - глухо проговорил Винсент, прикрыв глаза. Безумие в нем боролось с ясностью разума, а воля с давящей горло тоской. "Такого не может быть", - убеждал он себя, но тщетно, сердце уже изнывало от горя и невыносимой потери.
  - Мне очень жаль, барон, но я не могу отпустить вас, и причина, по которой я сделаю это, ясна: с момента написания письма прошло три недели. Боюсь, что тело вашей матери уже давно предано земле, а от вашего замка остались лишь стены. Ехать вам решительно некуда. Я не хочу, чтобы вы замерзли ночью в горах и настаиваю на том, чтобы вы остались.
  Филипп отдал письмо Адри, чтобы тот взглянул на дату и убедился лично.
  В этот самый миг горечь Винсента стала стократ тяжелее - судьба жестоко ударила его не столько смертью, сколько невозможностью отдать последнюю дань уважения той женщине, что подарила ему жизнь. Какими глупыми и подлыми, какими необоснованными казались Адри теперь все те обвинения, которые он позволял себе лелеять, пока жил в Летнем дворце. Никакая правда, какой бы жестокой и ужасной она не была, не в силах устоять перед потерей. Для правды всегда есть варианты - для смерти их нет. Лишь теряя, можно познать всю мерзость отчуждения, и каковы бы не были его причины, они не стоят жизни близкого человека. Теперь Винсент был справедливо наказан - даже не за свои обиды, упреки и забывчивость, а за такую мелочь, как письма, которые он не желал писать матери весь последний месяц. Теперь ему предстояло это пережить, но как - он пока не представлял совершенно.
  - Ваше величество, - Адри тяжело вздохнул, пытаясь совладать собой и не терять лица перед королем - слезы горя перед королями выказывать не принято, - мой долг - посетить могилу матери. Долг не столько дворянина, сколько долг сына и человека, и...
  - Я очень соболезную вам, Адри, - перебил Филипп, участливо положив ладонь на плечо Винсента, - но, тем не менее, запрещаю вам покидать пределы Онтальи. Возьмите несколько дней для отдыха - вам совсем не повредит немного меланхоличного уединения. Я распоряжусь перевести тело вашей матери в столицу, чтобы ее похоронили с почестями, полагающимися ее титулу. К тому же следует выяснить, по чьей вине это известие задержалось на такой непозволительно долгий срок.
  - Но... - Винсент попытался возразить, однако король картинно нахмурил брови и сурово взглянул в его черные блестящие глаза.
  - И не вынуждайте меня на крайние меры, барон. Иначе мне придется посадить вас под домашний арест.
  Винсент понял, что с Филиппом бесполезно спорить, да и сил на это у Адри сейчас не было - он поник головой.
  - Да, ваше величество.
  - Я полагаю, - вдруг подал голос Ферье, - что наше состязание с бароном откладывается? - Сэйлин не насмехался, но и участия в его речах не было ни крупицы - он просто уточнял.
  Адри стиснул зубы и скользнул взглядом по густой черной стене кленовых крон, что росли к западу от розария - видеть лицо графа он сейчас не хотел, ровно, как и терпеть его усмешку - была она или нет на губах Ферье, Винсента не волновало.
  - Я думаю, мы обсудим это через пару недель, если барон будет в состоянии, - беспристрастно ответил король, поднимаясь на ноги. - А сейчас, господа, идите спать. Торжественный ужин под звездами сегодня не состоится.
  Адри и Сэйлин встали, чтобы соблюсти этикет и учтиво склонили головы. Филипп хмыкнул, а потом размашисто зашагал прочь по стриженой зеленой траве, и кто-то из слуг суетливо бежал впереди, освещая монарху дорогу.
  Ферье помолчал немного, поднял с покрывал лютню, а после, серьезно посмотрев на Винсента, ушел не прощаясь.
  Оставшись в одиночестве, Адри еще час бродил по темному саду, вдыхая сладкий аромат роз и пьяный запах сирени, пряча от любопытных взоров слуг свою печаль. Но есть ли толк в печали? Ровно такой, чтобы понять: ценен каждый миг любой жизни на земле, и нельзя поправить то, что непоправимо. Никому не удалось исправить смерть, а значит остается исправлять жизнь. Винсент дал себе слово, что больше никогда не бросит тех, кто ему дорог. Он пережил эту ночь.
  В понедельник утром Адри оседлал Каро и уехал куда глаза глядят. Задумчивый и молчаливый, он не следил за дорогой; едва оказавшись в полях, Винсент ослабил поводья и предоставил Каро самому решать, куда им ехать.
  Конь забрел в перелесок из сосен, мягко ступая по белому мху, вышел на опушку. Воздух был свеж, где-то в ветвях кривой старой сосны громко защебетал зяблик: "Фью-фью-фью-ля-ля-ди-ди-ди-ви-чиу", и ему с соседнего дерева тут же ответил другой - радостной звонкой заливистой песней жизни. Они перекликались, узнавали голоса друг друга в мерном гомоне птичьих пересвистов и шума лесных крон, а потом тот, что прятался в колючих ветвях старой сосны, вдруг вырвался пестрым пятнышком из зеленого плена и, пролетев над головой Винсента, устремился к синим ясным небесам. Адри смотрел ему вслед и, едва улыбаясь, завидовал его беззаботности, простоте желаний, стремлению быть. Птицам живется легко - им все понятно, суть их существования в том, чтобы опериться, продолжить род и уйти из мира, уступая поприще своих мелких птичьих забот новому поколению себе подобных. У людей все намного сложнее: у каждого свой смысл, своя судьба, свои ошибки и преступления. Часто один человек не понимает другого и разнится с ним привычками, характером, видением мира - тут уж не до единства плоти и крови - тут войны и потери пируют над трупами слабых и невинных, над разбитыми сердцами соперников и над изуродованными грубостью душами тех, кто нечаянно наступил на ногу соседу. Но кому важна такая борьба? Винсент помнил, что в священной книге богини Виты об этом было сказано лишь одно: "Война между Добром и Злом бессмысленна - у них равное количество побед и поражений в Вечности, которая их породила словно братьев - в один час и из одного чрева. Они так крепко связаны, что если погибнет один - и другого не станет". Вот и выходит, что людям нужна война ради войны. Добро и Зло в таком стремлении столь относительны, что их часто можно перепутать друг с другом и принять одно за другое. Истину увидит лишь бескорыстный.
  Адри заметил вдалеке знакомые очертания Ашайре - ее бледно-рыжие стены, высокие башни, возвышающиеся над зеленым морем виноградников, и в голове Винсента разом сложились воедино все вопросы, которые так мучили его с момента их последней встречи с Морелом, и которые он так боялся озвучить самому себе. Адри казалось, что Рене мог бы рассказать больше о смерти его отца, что он знал, что за люди стояли во главе заговора против короля Эдуарда, и если отец Винсента служил им верой и правдой, то почему они позволили его казнить? Морел показал барону лишь малую толику истины, утаив от него главное, зато тактично упредил об уроке, который готовит Винсенту жизнь. Адри начинало казаться, что все вокруг, словно сговорились пугать его смутными неясными предостережениями. Его сны. Морел. И даже Танар.
  - Танар, - это имя словно сорвалось с губ само собой, и вдруг Винсенту отчетливо вспомнился их последний разговор: "У тебя нет родителей. - Да, отца. - Нет, обоих нет".
  И ведь как раз это было около трех недель назад! Адри словно молнией шарахнуло - он сжал поводья в руках и с излишней решимостью толкнул пятками в бока Каро - да так, что тот от неожиданности захрапел, а потом галопом поскакал через поля к замку Морелов.
  Здесь все было, как в прошлый раз - цыгане, толкотня, суета и небрежный беспорядок повсюду. Винсент взглядом старался отыскать среди людей хрупкую фигурку Танара, но того, видимо, попросту не было во дворе. Оставить Каро в конюшнях без присмотра Адри счел неразумным - он разыскал Барку, брата Танара, которым тот так гордился и хвастался в прошлый раз. Нашелся он возле палатки кузнеца и, едва взглянув на этого рослого широкоплечего цыгана, ровно сидящего на длинной гнилой скамейке, Винсент понял, почему ему так доверяли лошадей. Барка оказался слеп от рождения и умом пятилетнего ребенка не превзошел. Лошади были для него игрушками: их теплые морды, их горячее дыхание, их грубые гривы нравились Барке, а лошадям нравился он - добрый и беспомощный.
  Каро фыркнул, и Барка встрепенулся, вытянул перед собой руки, будто ожившая внезапно неказистая статуя в черной рубахе и пестром лоскутном жилете без двух пуговиц, с худым каменным лицом, которое неожиданно озарила по-настоящему счастливая улыбка.
  - Лошадка, - сказал он, - а я тебя знаю.
  Каро мягко уткнулся мордой в широкие сильные ладони цыгана и умиротворенно прикрыл веки с длинными рыжими ресницами; до сих пор так он доверял только своему хозяину. После такого все сомнительные страхи Адри стали постыдными, и в груди сердце сжалось от жалости. Помешкав, Винсент осторожно вложил поводья в ладонь цыгана и поразился, с какой судорожной силой сжались его пальцы.
  - Посторожишь? - тихо спросил Адри и немного погодя добавил: - Пожалуйста.
  Барка заулыбался шире:
  - Ага, - и засмеялся отрывисто, гортанно, погладил Каро по холеному боку.
  Вздохнув, Винсент развернулся и направился в замок, разыскивать маркиза, он старался не думать о том, что только что видел, на душе и без того было скверно.
  Уже знакомый полный слуга случайно встретился Адри у самого входа в башню, и сказал, что на его счет Морел дал особые указания - сразу по приезду адъютанта короля было приказано немедленно проводить к маркизу, случись то ночью или днем, утром или вечером. "Филиппа - и того бы Морел встречал не столь расторопно", - с легкой иронией думалось Винсенту, пока Росэм - так звали слугу маркиза - вел Адри узкими коридорами и старыми сколотыми каменными ступеньками по лабиринту подвалов. Это было поистине жутковатое местечко, скудно освещаемое факелами, запоминающееся отсыревшими кирпичными эрозиями стен и давящими на сознание темными сводами потолка. Находясь здесь, можно было мигом забыть всю прелесть свежего воздуха и летнего ласкового солнца, словно попадаешь в другой мир - царство крыс и пауков, затхлых луж под ногами, запахов сырости, гнили, горелой смолы. Ухудшало все расстояние и время: в этих бесконечных лабиринтах оно то ли замедлялось, то ли останавливалось совсем, теряясь в мрачных зияющих чернотой прямоугольниках заброшенных ходов. Крепость Ашайре славилась своими огромными запутанными подземными лабиринтами - ориентироваться в них мог только человек знающий, любой другой бы пропал бесследно, погиб от голода и страха, или был съеден наглыми крысами.
  Росэм привел Винсента в большой зал с колоннадой, посреди которого Адри увидел длинный каменный стол с вырубленным в центре прямоугольником для огня - бывшее погребальное ложе, а ныне место для химических экспериментов Рене Морела. Сейчас многочисленные колбы в кольцах треног, наполненные разноцветными жидкостями, интересовали маркиза настолько, что он не заметил своих посетителей. Даже когда Росэм чинно доложил: "Барон Винсент Адри, ваша милость", Морел не повернул головы.
  - Филипп отпустил птичку из золоченой клетки полетать? - риторически спросил он у пустоты и немного погодя, добавил: - Присядьте, Адри, я освобожусь через минуту, а вы, Росэм, ступайте, - сказал он, добавляя в серую жидкость малиновую из хрустального пузырька, что в свете огня горелок искрился так, словно его стенки были сотворены из живительного золота солнечных лучей. Драгоценность в руках колдуна-горбуна - вот что напомнила Винсенту эта картина.
  Проводив слугу маркиза заинтересованным взглядом, Адри прошелся вдоль стеллажей у стены, рассматривая многочисленные флакончики разных форм и размеров, мешочки, набитые травами, ступки, тарелочки с цветными порошками, книги - такие ветхие и древние, что страшно было трогать - вдруг развалятся. Одна его сильно заинтересовала - она называлась: "Сказки древнего мира". Винсент никогда не слышал о такой книге. Рука сама собой потянулась к золоченому корешку.
  - Прошу вас, ничего там не трогайте, барон.
  От неожиданности Адри вздрогнул, задел рукавом стеклянный пузырек, стоящий перед книгой - тот соскользнул с полки и, ударившись об пол, разбился. Звук расколовшегося стекла взорвал подвальный покой, словно пушечный выстрел. Винсент обернулся, но Морел по-прежнему был занят своим делом.
  - Вы уронили очень сильное успокоительное, - безразлично уличил он Адри, - теперь мне придется неделю делать новое. Кстати, оно предназначалось графу Ферье.
  Адри подумал, что у горбуна глаза на затылке должно быть, и уже открыл рот, чтобы извиниться, но услышав о Сэйлине, разом позабыл обо всем.
  - Граф пьет успокоительное? - спросил он, задумчиво поддев носком вельветового коричневого сапога мокрые осколки. - Зачем?
  Морел оторвался от своего занятия и обернулся к Винсенту, вытирая руки о белое чистое полотенце. Их взгляды встретились в порыве взаимного любопытства.
  - У людей, не имеющих совести и сердца, тревожный сон. Вам есть до этого дело? - Морел улыбнулся совершенно беззлобно и прочел без труда ответ в карих больших глазах Адри. - Я слышал, вы предпочитаете мужчин женщинам.
  - Это правда, маркиз, и очень давно ни для кого не тайна. Моя матушка считала, что это от того, что мне не хватало мужской руки и отцовского воспитания. Кстати, она скончалась.
  - Да, я знаю. Бочки с маслом в подвалах загорелись. Жаль... Баронесса Адри не одобрила бы вашего интереса графом Ферье, да успокоит Вита ее душу в царстве смерти.
  - Откуда вы это знаете? - Винсенту стало немного стыдно из-за того, что в этот час он больше думал о Сэйлине, нежели о смерти своей матери.
  - О чем? О том, что ваша мать скончалась, или о том, что вас интересует Ферье? - уточнил Морел, направляясь к тонкой скамейке, рядом со столом - маркиз выглядел уставшим, и ему было необходимо присесть.
  - Давайте начнем в первого... Хотя можно и со второго, мне все равно.
  - Ну, тогда присядьте, наш разговор будет долгим.
  Винсент, в последний раз взглянув на разбитый пузырек, сел рядом с маркизом, возвышаясь над ним и спокойно ожидая ответа.
  - Я соболезную вам, барон, в виду смерти вашей матери, - Рене оперся ладонями о края скамьи, смотря перед собой блуждающим взором. - Не знаю, по какой роковой случайности до вас так долго доходило то, что уже месяц знает вся столица. Впрочем, об этом лучше не думать - слишком опасно делать выводы.
  - Вы хотите сказать, что король нарочно скрывал от меня это? - вопрос сорвался с языка прежде, чем Винсент успел в полной мере осознать смысл сказанного.
  Морел нахмурил густые брови, потер свое колено, точно оно разболелось к грозе.
  - Я никогда не обвиняю людей ни в чем без доказательств и вам не советую делать этого, молодой человек. - Рене досадливо цокнул языком. - Филипп склонен к странным и на первый взгляд необдуманным поступкам, но он не так прост, каким хочет казаться для всех. Я очень часто не понимаю, что творится в его голове, а сейчас не понимаю особенно, потому не рискую сделать преждевременные выводы и совсем не хочу тягаться с ним в поединке умов. А я, безусловно, человек не глупый, - Морел поднял указательный палец в воздух и погрозил им, бравируя последней истиной. - Вот что я вам скажу, барон, жить при дворе - все равно, что быть на поле боя: слегка зазеваешься и не поймешь, как умер. Яд - не самое страшное, от чего там можно погибнуть. Люди там сгнили душами - они играют друг с другом, словно кукольники марионетками; их лица холодны, а сердца черствее вчерашних корок. Вам с вашим обостренным чувством справедливости, как и вашему отцу когда-то, там не место.
  - То же самое мне сказал Ферье при нашей встрече. При нашей второй встрече.
  - А что он вам сказал при первой?
  Морел взглянул на Винсента как-то слишком внимательно, словно что-то насторожило его в поведении королевского фаворита. Адри чувствовал это едва уловимо, почти неосознанно и ему не нравилось такое ощущение.
  - Похоже, что граф интересует вас не менее чем меня, маркиз, как бы вы не убеждали меня в обратном.
  - Меня интересует ваша судьба, судьба сына моего друга Жюля, - укорил Морел с отеческой улыбкой, - а Ферье... Для него не свойственно желать людям добра, и я поражен тем, что его слова совпали с моим мнением столь точно. Я-то желаю вам добра, а граф пустыми словами не бросается, Адри, и слушать его опасно в большинстве случаев. - Рене вздохнул и задумчиво побарабанил иссушенными пальцами по краю скамейки. - М-да, - протянул он, а потом тряхнул головой и оживился. - Ну да бог с ним.
  - Вы сказали - в большинстве, - заинтересовался Винсент, - значит ли это, что мнение графа о том, будто бы мое место дома - в провинции верно?
  - Что бы он вам не наплел - это не из благих побуждений, Винсент. Язык королевского любовника - что точеная стрела, обильно приправленная ядом, и тот, кто такой стреляет, не промахивается, поверьте мне.
  - Я устал слушать все эти туманные предостережения, маркиз. - Адри некстати вспомнился Танар. Барон поднялся со скамьи, прошелся до стола и повернулся лицом к горбуну, глядя в его внимательные тусклые глаза, в его морщинистое худое небритое лицо. - А ваши утонченные метафоры это просто... - Винсент беспомощно развел руками, так и не сравнив вслух высказывания Рене с бредом параноика. Адри уже жалел, что приехал в Ашайре.
  - Я могу сравнить любую эфемерную суть с вещью вполне обычной, осязаемой, лишь пытаясь донести ее до сознания тех, кто еще не познал житейской мудрости и опасно беспечен, барон. Взять правду к примеру. Правда - это бриллиант с сотнями граней, каждая из которых только частичка общей картины целого мира. Человек, смотрящий через одну грань, видит мало, не понимает всего и не улавливает всей сверкающей многогранности и тонкостей бриллианта. Человек, разглядывающий мир со всех сторон, мыслящий, анализирующий, видит правду всю во всем великолепии и блеске. Он просветлен, и только он понимает цену этой драгоценности. Человек узкий, недалекий, примет бриллиант за стекляшку и выбросит. Человек мыслящий и внимательный возьмет себе и разбогатеет.
  - Иными словами, вы советуете мне совать нос во все дела на свете, касающиеся меня и не касающиеся.
  - Боже упаси. Как раз от этого я пытаюсь вас уберечь.
  Адри покачал головой и тяжко выдохнул, отводя глаза в сторону - взгляд его почему-то упал на разбитый флакончик с успокоительным.
  - Я не понимаю, чего вы от меня хотите, - сказал он с легким раздражением. - Мне бросить службу и уехать из столицы?
  - А вы сможете? - Пальцы Морела напряженно сжались на желтом дереве скамьи под ним - он ждал с замиранием сердца, с надеждой во взгляде, и все равно заранее знал ответ.
  Винсент просто опустил голову, скрестив руки на груди и глядя с досадой на кончики своих дорогих сапог. Он уехал бы завтра же, если бы не Ферье - Морел и это знал.
  - Что ж, я так и думал. - Рене вздохнул и, прихлопнув ладонями по коленям, тем самым поставил точку в этом, по сути, бесполезном разговоре. - Полно, барон, не сердитесь на старика за правду. Ваше дело - бросать службу или нет, кому служить, кого любить. Такие вещи человек должен решать для себя сам - всегда, даже ошибаясь. Вы очень похожи на Жюля в этом.
  Адри вернулся на скамейку и со вздохом присел рядом с Морелом.
  - Вы знаете, кто возглавлял заговор против короля Эдуарда? - спросил он очень серьезно. - В прошлый раз, говоря о том, что мой отец связался не с теми людьми, вы мели в виду их, ведь так?
  Морел в озадаченной задумчивости приподнял брови, плотно сжал губы - они слегка вздрагивали, словно он пережевывал то, что собирался сказать в ответ. Маркиз не смотрел в глаза Винсента и некоторое время молчал.
  - Я знаю, но вам не скажу. Нам обоим еще стоит пожить на этом свете, поверьте мне, - Рене поучительно ткнул указательным пальцем в грудь Адри, по замысловатой вышивке матового синего бисера на черном траурном бархате камзола, - особенно вам, молодой человек.
  - А как же вся ваша бравада о правде, Морел? - не отступал Винсент, слегка иронизируя над недавней метафорой о бриллианте и мыслящем человеке. - Я, выражаясь вашим языком, только пытаюсь заглянуть в бриллиант истины с другой стороны.
  Морел лукаво присмотрелся к своему гостю и рассмеялся - только совсем не весело, хрипло и тихо.
  - Купите алмаз в сто карат и выйдите на городскую площадь. Постойте с ним там, держа на вытянутой руке перед всеми. Я посмотрю, сколько вы проживете. Сейчас вы пытаетесь сделать именно это. Ну, сами подумайте, назову я вам имя виновника - и вы тут же по молодости и горячности дров наломаете.
  - Зачем же вы вообще начали говорить со мной на эти темы, господин маркиз? - немного разозлился Винсент, отчего-то снова мельком взглянув на разбитый флакончик на полу.
  - Я призываю вас к осторожности и просто хочу чтобы, идя по тому же пути, вы не попались в сети, в которые в свое время угодил ваш отец.
  Услышав последние слова, Адри ощутил странный толчок в груди.
  - Постойте, вы имеете в виду, что я... - он уставился на Морела с излишней решимостью в карих глазах. - Я его знаю этого человека, который стоял во главе заговора против Эдуарда, - догадался он со странным восторгом, и Рене понял, что болтнул лишнего, замахал руками.
  - Не хочу даже предполагать, о чем вы говорите...
  - Я его знаю, - настойчиво повторил Винсент, - и знаю хорошо, ведь так? У вас испуганное лицо, маркиз, а это значит, что я прав. Кто он? Учтите, не скажете, я сам докопаюсь до истины. - Со странным азартом Винсент начал размышлять вслух: - Это точно не Ферье - ему тогда было чуть больше двенадцати. Кто-то при дворе... Кто-то влиятельный... Тот, кто претендовал на трон. А на трон претендовали двое: Филипп и Ботри... Филипп бы в любом случае унаследовал трон. Неужели Ботри? А что если...
  - Ну, хватит! - сердито рявкнул Морел, даже подскочив на месте, словно игрушечный уродец, у которого снизу есть забавная пружинка. - Что вы знаете о Ботри, чтобы выводы делать?! Принц попросту толстый трусливый заяц, которому выгоднее сидеть - "тише воды, ниже травы", потому что Филипп бесплоден - он не может иметь детей, не сможет продолжить род! Потому он не женат! Ботри в любом случае получит трон рано или поздно - это знают все!
  - Значит Филипп?!
  - Нет! Да как вам в голову взбрело такое?! Ваши скоропалительные выводы - смертный приговор глупца! Вы ничего не знаете об этом деле! У вас нет ни единого доказательства, ни против Филиппа, ни против Ботри!
  - Тогда кто?! - не унимался Винсент.
  Морел вдруг как-то сник, утер дрожащей ладонью пот со лба и повалился боком на скамью.
  - Дайте мне воды, Адри, скорее.
  Даже в полумраке подвала было видно, как побледнело лицо маркиза, как его дрожащие сухие губы приобрели оттенок мертвенной синевы.
  Винсент, ругаясь сквозь зубы, бросился к столу, пытаясь отыскать среди груды колбочек, флаконов, ступок и прочего хлама, что-то похожее на сосуд с водой.
  - С краю - глиняный кувшин, - жалобно подсказал горбун, и его голос за спиной Адри казался слабым дуновением призрака, что подхлестнуло Винсента искать кувшин усерднее.
  Наконец он принес воды Морелу и помог сесть ровно, бережно придерживая за предплечье.
  - Простите меня ради Виты, - извинился он, - я не знал, что у вас слабое сердце.
  Рене кивнул, мол, ничего страшного и, ухватившись слабо за кувшин, жадно хлебал воду - у него плохо получалось, потому что больше проливалось мимо.
  - Вам нужно лечь в постель, - волновался Адри, мысленно кляня себя за свое проклятое любопытство. И чего ему захотелось выяснять правду, когда она, по сути, давно никого не волновала? И если бы не назначение Винсента адъютантом короля, о баронах Адри при дворе никто бы и не вспомнил. От таких мыслей было просто горько - и больше ничего.
  - Спасибо, - слабо проговорил Морел, отдавая кувшин Винсенту и стараясь дышать глубоко и ровно. Он уже мог сидеть сам - пусть не твердо, покачиваясь взад-вперед, с уставшим выражением лица. - Я не дойду до постели. Мне нужно просто посидеть немного - вот и все. Я не взял свое лекарство, к сожалению, - Морел посмотрел на стол, пытаясь найти альтернативу сердечным каплям, и нахмурился.
  Адри понял, что маркиз не нашел то, что хотел. Оставлять Рене без помощи было опасно. Винсент всерьез задумался: тащить Морела на руках по лабиринтам наверх или сбегать за его лекарством? Первое было - долго, второе - быстро, но оставить горбуна без присмотра Адри не решался.
  - Я могу принести его, - вдруг сказал он.
  Рене взглянул на барона с горьким скептицизмом в потускневших глазах.
  - Вы заблудитесь в подземельях, Винсент, и ваша гибель будет на моей совести.
  - Разве мой отец не говорил вам, что у меня феноменальная память, маркиз? - Адри немного улыбнулся, вспомнив, как Жюльен Адри гордился этой способностью своего сына, часто расхваливая его перед друзьями. - Я прекрасно запомнил дорогу назад. Я вернусь очень быстро. Только скажите, где лекарство?
  Морел, помолчав, кивнул.
  - Он мне все уши прожужжал о ваших талантах, - маркиз по-отечески погладил Винсента по плечу. - Ступайте. И помните, если вы не вернетесь через час, я пошлю на ваши поиски всех слуг, служанок, собак и даже лошадей.
  - Вы шутите, а стало быть, и жить будете долго.
  - А вы что, полагаете, что я умирать собрался? - Рене осторожно покачал головой, словно говоря незримым силам забвения и мрака: рано моей душе покидать мир и суету времени. - Я еще поживу, пожалуй, барон. Лекарство в спальне, на туалетном столике, в серебряном флаконе, - Морел ненадолго поднял в воздухе руку, изображая большим и указательным пальцем размер флакончика, а потом оперся двумя руками на скамью. - Запомнили?
  - Да, - Винсент уже направлялся к выходу.
  Оказавшись в мрачном лабиринте подземелий, он минуту вспоминал дорогу, а потом быстро зашагал вперед, отмечая в уме каждый поворот, словно на огромной незримой карте. Когда он попадал в длинные прямые коридоры - тогда бежал. А затем снова внимательно считал повороты. Беспокоится за Морела, который остался в подземном зале совсем один, Винсент себе не позволял - сейчас ему было важно как можно быстрее выбраться из лабиринтов и найти лекарство.
  Первая лестница наверх - факел слева при входе в коридор, и получается, что справа при выходе из него. На этой лестнице сильно сколот камень у третьей верхней ступеньки. Сейчас нога Винсента едва предательски не споткнулась именно об нее. А дальше длинный тоннель, пол которого усеян мелкими лужицами - их хлюпанье смешалось с торопливыми шагами, тихим эхом отскакивая от стен и потолка. Из-за этого акустического эффекта, Винсенту иногда казалось, что кто-то бежит за ним следом, и он частенько оборачивался, чтобы за спиной увидеть только пустынные ходы, лестницы, ветвящиеся перекрестки подземелий Ашайре, освещенные тусклыми точками факелов. Какой странный неприятный обман, от которого кровь временами стынет в жилах и заставляет затаить дыхание, будто это необходимо - прятаться от хищника, который живет в лабиринте и способен материализоваться из воздуха, схватить вас острыми когтями и, заглушая предсмертный крик, жадно впиться клыками в горло. Время больше не текло - оно застыло, но застыло лишь для человека, оставшегося здесь в одиночестве.
  Еще две лестницы наверх, одна вниз и последняя - самая длинная - к солнечному свету! Адри вышел в пустой каменный зал, залитый дневным ласковым солнцем и, наконец, полной грудью вдохнул свежий пьянящий воздух свободы. Теперь он особенно остро ощутил тревогу за маркиза - и со всех ног бросился искать кого-нибудь из слуг, потому что понятия не имел, где находится спальня хозяина замка. При входе на второй этаж Адри на пути попался Росэм - быстро объяснив ему, что к чему, Винсент потребовал отвести его в спальню, и после того, как заветный флакончик оказался в руках, они оба устремились назад - в подземелья. Старый слуга причитал набегу, клял себя за то, что сам не догадался принести хозяину лекарство, которое он использовал слишком часто за последний год, и от этих сокрушений его отдышка только усиливалась. Старый полный Росэм не успевал за молодым и сильным Винсентом, и тот в какой-то момент просто перестал его ждать, побежал вперед, бросив перед этим, что сам доберется до Морела намного быстрее. Так и случилось - горбуна он застал в том же неважном состоянии, в котором оставил три четверти часа назад.
  - Как вы? - спросил Адри, спешно протягивая Рене пузырек.
  Морел кивнул и взглянул на вспотевшего Винсента со смесью восторга и усталой благодарности.
  - Так быстро по этим лабиринтам даже я никогда не бегал, - сказал он с улыбкой. - Потрясающе.
  - Я рад, что вам лучше, - сказал Адри, переводя дыхание и с тайным облегчением наблюдая, как Морел себе на ладонь капает несколько капель, а потом, вслух досчитав до шести, слизывает их языком. - А теперь пойдемте, я помогу отвести вас наверх - свежий воздух вам сейчас необходим, и для того, чтобы это понять, не нужно быть лекарем.
  - Нет, - возразил горбун, выпрямившись, втягивая воздух в легкие долго и до предела, отчего его горб за плечами почти сгладился, - у меня здесь есть неоконченное дело еще.
  - Помилуйте, маркиз, - укорил его Адри, словно заигравшегося ребенка. - Какие тут могут быть срочные дела?
  - Танар. - Морел попытался встать, но его ноги были так слабы, что он тут же плюхнулся назад и остался сидеть так, как сидел до этого.
  - Танар? - уточнил Винсент. - А причем тут он?
  Рене горько взглянул в глаза своего гостя и тихо признался:
  - Мне потребуется ваша помощь, барон. Я не успел закончить противоядие. Я не могу сейчас сам - я почти не чувствую рук. Если в ближайший час оно не будет готово, Танар умрет.
  Последние слова Морела заставили Адри задуматься об очень неприятных вещах и сделать еще более неприятные выводы.
  - Вы испытываете на мальчике действие ваших препаратов? - риторически спросил он, нахмурившись. Винсенту было мерзко от этих догадок, противно осознавать, что в жизни очень часто так и бывает: одни люди используют других, более слабых, беззащитных, ради грязной выгоды. Их темные дела по-настоящему знают только их жертвы. Адри было досадно осознавать, что друг его отца способен подвергать серьезной опасности жизнь маленького мальчика. Да, может цыгане для избалованной вседозволенностью знати - сброд, грязь, плебеи, чья жизнь стоит недорого, но ведь даже среди людских устоев и жестокости должно быть место человечности.
  - Не надо его жалеть, барон, он отлично все знает и понимает весь риск.
  - Он - ребенок, - упрекнул Винсент в отчаянии.
  - Послушайте, - терпеливо проговорил Морел, вздыхая время от времени, - Танар -умный и смелый мальчик. Я его не обманывал, не тащил силком в подземелье, не заставлял ни разу делать того, чего бы он не захотел сам. Да, я плачу ему неплохие деньги, на которые его семья существует, и каждый раз перед новым приемом моих препаратов я подробно ему объясняю все, что от них бывает. У него всегда есть возможность отказаться. Я ни разу не подвергал его такой опасности, из которой был бы его не в состоянии вытащить.
  - Вы когда-нибудь ошибетесь, Морел, - Винсент прошел до стола, уже сосредоточено внимательно изучая то, что там дымилось, закипало, булькало и просто валялось. - Что нужно делать?
  - Для начала возьмите с полки книгу - "Сказки древнего мира". В ней записаны все мои рецепты.
  Адри прошел до стеллажей, взял книгу, почти не обратив внимания, как хрустнули осколки разбитого флакончика под его черными остроносыми сапогами из телячьей кожи, и вернулся к столу.
  - Почему вы не приготовили противоядие до того, как дали яд Танару? - спросил он, раскрывая книгу на первой странице и удивленно скользя взглядом по вертикальным строчкам непонятных закорючек - это не было языком ни Онтэ, ни Рафины, это был самый настоящий шифр.
  - Это сложный экстракт, который работает только десять минут после его приготовления. Нужно пить почти горячим. Я пытаюсь выяснить, будет ли он эффективен после двенадцати часов действия яда.
  - Танару сейчас плохо?
  - Он без сознания. Уже три часа.
  - Черт, - Винсент выругался едва слышно, но Морел обладал хорошим слухом - он виновато улыбнулся и снова отсчитал на ладонь шесть капель сердечного средства.
  - Переверните книгу вверх ногами, барон, - подсказал Морел, - и дайте мне. Свечу еще прихватите, будьте любезны.
  В зал вбежал запыхавшийся Росэм, едва держась на ногах. По его морщинистому лбу стекали капли пота, бледные рыжие волосы на висках слиплись некрасивыми прядями, красное донельзя лицо было исполнено страха и тревоги. Мучаясь от страшной одышки, слуга кое-как дошел до хозяина и шумно дыша, прохрипел:
  - Господин, маркиз... Вы... Вы...
  - Не сейчас, Росэм, - Рене принял раскрытую книгу из рук Винсента. - Мы с бароном очень заняты спасением Танара.
  - Да бог с ним, - простонал слуга, трясясь от волнения, - что с ним станется... Вам бы о себе подумать. А мальчишка... да там полный двор таких.
  Винсент внутренне полыхнул, а Морел даже бровью не повел.
  - Идите, Росэм, приглядите за мальчиком. Мы придем через полчаса, - повторил он, скользя взглядом по строчкам как-то странно для чтения - по диагонали снизу вверх.
  Росэм оторопел, но, охая, поплелся прочь из залы, налево по коридору - вероятно, как догадался Винсент - где-то там были небольшие комнаты и, учитывая, что подземелья Ашайре предназначались для укрытия, помещения эти могли быть вполне пригодны для жизни.
  - Эта книга, - тем временем продолжил горбун, не отрывая взгляда от пожелтевшей от времени страницы, - мое самое большое сокровище, Адри. Владея ей, можно владеть жизнью королей. Их беда в том, что их слишком часто травят, изощряясь все новыми и новыми ядами. Мне везут различные яды со всего света... Ах, вот оно, - Морел ткнул пальцем в правый верхний угол страницы и, забрав из рук Винсента свечу, кивком приказал вернуться к столу. - Давайте поторопимся, барон.
  - Давайте, - Винсент еще раз оглядел содержимое стола.
  - Возьмите красный порошок справа от вас, отмерьте на весах одну унцию и медленно, очень медленно добавьте в кипящую колбу.
  - В которую вы наливали жидкость, когда я вошел? - уточнил Адри, в точности следуя указаниям Морела.
  - Вы очень наблюдательны. Да, именно в нее, - голос маркиза звучал так довольно, что Винсент подумал: прямо как учитель на экзамене.
  - Что будет, если у меня не получится, Рене?
  - У вас получится. Не отвлекайтесь.
  Жидкость в колбе от добавления порошка цветом стала похожей на охру и поначалу вскипела так, что едва не выплеснулась через горлышко и не попала Винсенту на лицо.
  - Еще медленнее добавляйте. Малыми порциями, - посоветовал Морел.
  Адри казалось, что все его нервы сейчас лопнут, словно перетянутые струны на лютне. Даже дыхание его замедлилось. Пальцы налились свинцовой тяжестью, а разум стал чист и свеж, точно родниковая вода - Винсент четко слышал, понимал и выполнял указания Морела. В какой-то момент дело пошло так легко, что Адри начал верить в успех предприятия. Его бросало то в жар, то в холод - через четверть часа он снял свой камзол, оставшись в одной белой рубахе, рукава которой из-за своей ширины здорово мешались Винсенту. Он закатал их по локоть. В носу стоял терпкий запах адониса и чего-то еще - едкого и тошнотворного.
  Морел диктовал, что делать, уже почти не приглядывая за своим случайным ассистентом, когда же он закрыл книгу, то потребовал поднести к нему колбу с противоядием.
  Обмотав горячий сосуд полотенцем, Адри принес Рене готовую смесь - тот вдохнул ее запах с задумчивым лицом, словно пробуя редкое блюдо, и вдруг расплылся в улыбке:
  - Да у вас талант, барон, - сказал он без всякой лести.
  Разумеется, Винсент с ним не согласился, во всяком случае, до тех пор, пока не проверит действие противоядия на деле...
  Танар пришел в себя через двадцать минут - открыл черные глаза, поначалу совсем не узнавая маленькую комнатку с одной кроватью, приземистым каменным потолком, тускло освещенными факелами кирпичными стенами и стоящими у его постели людьми. Потом он узнал Рене и долго смотрел на молчаливого Винсента, иногда слабо и застенчиво улыбаясь ему. Через час вернувшийся с того света чертенок уже вовсю скакал вокруг взрослых и совал свой нос куда надо и куда не надо.
  Когда все поднялись из подвала в замок, был уже поздний вечер - звездный, пахнущий свежими луговыми травами и дождевой водой. Винсенту хотелось жить и наслаждаться жизнью как никогда до этого, но он так сильно устал, что даже радоваться толком не мог, ни своему успеху в приготовлении противоядия, ни роскошному ужину, который подали для них с маркизом в вполне приличную столовую, ни прекрасному июльскому вечеру, очаровательному в своем теплом мягком колдовстве. Такие вечера - большая редкость. В детстве дети думают, что высокое звездное небо и желтый ласковый закат над лесом, тишь, в которой слышится размеренный стрекот цикад, пьянящий воздух, который хочется втягивать в себя бесконечно глубоко и долго, мир и благодать - все это приносят сказочные лесные феи с прекрасными фиолетовыми глазами и дивным голосом. Но на самом деле это лишь только смерть на время отступает в вежливом поклоне перед красотой жизни и перед ее вечной могучей жаждой созидать. Между Добром и Злом наступает перемирие. В такие вот тихие вечера в мире не происходит ничего.
  Утром вторника Винсент собрался возвращаться в Летний дворец, однако Морел уговорил остаться у него до четверга - то ли затем, чтобы погостить, то ли снова заставить готовить снадобья. По правде сказать, маркиз действительно приболел сердцем и, вероятно, что умом тоже, потому что доверил "Сказки древнего мира" Адри не раздумывая, и даже рассказал ему о выдуманном им двадцать пять лет назад шифре. Произошло это в среду, за чашкой утреннего чая с лимоном и серыми булочками, приправленными сахарной пудрой.
  - Не слишком ли вы мне доверяете, Рене? - поинтересовался Винсент, с удивлением обнаружив, что весьма неплохо справляется с чтением странного текста в первый раз, и отлично запомнил основные буквы и символы мореловского шифра.
  - Разумеется, я должен взять с вас слово, что вы никому не откроете этой тайны, - фыркнул маркиз, - особенно никому при дворе. Обещайте мне.
  И Адри пообещал - пообещал чересчур легко, помня, что после их последних споров у Морела прихватывало сердце. Ни о Ферье, ни о заговоре против Эдуарда Винсент предусмотрительно больше не спрашивал. Он был не слишком покладист в спорах, но покуда еще не хотел стать убийцей маркиза. Кроме того, спорить со стариками - бесполезное и пустое занятие, хотя бы от того, что о жизни те знают больше, а о чувствах меньше, словно постепенно с годами утрачивают способность ощущать, забывают свою молодость и пылкость. Забывчивость эта иногда пугает тех, кто только готовится переступить порог старости и все равно настигает их беспощадно, как голодный зверь.
  Химия Морелов всерьез заинтересовала Адри - чем больше он разбирал тексты в "Сказках", тем сильнее ловил себя на мысли, что не прочь попробовать свои силы в этом мудреном деле. Горбун хитро улыбался, и оба они знали, что негласно Винсент стал учеником Морела, приемником его знаний и секретов. Дело оставалось только за практикой, но вся проблема упиралась в количество свободного от службы времени. Винсенту необходимо было возвращаться во дворец, к Филиппу, к Ферье, к реальности. И он, конечно, вернулся, не сказав королю ни слова о том, чем занимался, гостя в Ашайре.
  В пятницу ровно в восемь утра Адри в сером расшитом белым бисером камзоле при шпаге со сдержанным достоинством вошел в кабинет монарха и, не замечая изумленного замешательства в глазах Филиппа, чеканно склонил голову.
  - Что ж, я рад, что вы вернулись к службе так скоро, барон, - спокойно сказал Филипп, кивком разрешая Адри подойти. - Я ждал вас не раньше субботы. Как ваша меланхолия?
  - Простите, мой король, за то, что она продлилась так долго, - Адри едва сдержал грустную улыбку. - Моя скорбь о матери пройдет не за три дня и даже не за год. Баронесса Адри не одобрила бы моей отрешенности от дел - она считала это свойством, не достойным настоящего мужчины. Поэтому я прошу вас, ваше величество, позволить мне приступить к своим обязанностям немедля.
  Король взял со стола какой- то документ и, читая его про себя, ответил:
  - Я доволен вашим решением. Да будет так. Кроме того, Ферье больше не потребуется заменять вас, - Филипп пристально и холодно взглянул в глаза своего адъютанта, без труда читая в них удивление. - Сегодня ночью тело вашей матери было привезено в столицу. К сожалению, ее останки не в том состоянии, чтобы вы могли смотреть на них, потому я распорядился поместить их в склеп на Леройском кладбище. Если вы хотите сегодня туда поехать, я вас отпущу.
  Винсент с минуту смотрел в глаза монарха, ощущая слабость в ногах и ком в горле. Леройское кладбище - место, где предавали земле лучших из лучших, знать и особ королевской крови. Отец Адри, к скорбному огорчению его сына, не был удостоен такой чести.
  Винсент ответил Филиппу тихо, но ровным мягким голосом:
  - Возможно, позже. Я съезжу туда вечером, а сейчас я считаю своим долгом служить вам, ваше величество, и сочту это лучшей благодарностью за ваше содействие в похоронах моей матери.
  Адри поклонился, краем глаза заметив, как король расплылся в довольной гордой улыбке - это могло бы польстить кому угодно, но только не Винсенту. Он принял расположение короля, как должное - с вежливостью и покорностью слуги.
  Прошло две недели - точнее пролетели почти незаметно. Все это время Филипп вел усиленную переписку с Ботри, выматывая своего адъютанта поручениями так, что у того не оставалось сил даже на скорбь и хандру. Сэйлина Адри видел только изредка за обедом - и они почти не разговаривали друг с другом.
  Утро понедельника началось, как обычно, с разбора корреспонденции, срочных указов и рассмотрения прошений. Филипп вольготно сидел в кресле за массивным рабочим столом, и сосредоточено читал письмо за письмом, подписывал некоторые приказы размашисто небрежно, после чего откладывал в сторону. Адри не очень понимал, как можно не запутаться в таком количестве всевозможных бумаг, но начинал привыкать к этим утренним рабочим часам. Он всегда стоял по правую руку от короля - Филипп мог в любой момент потребовать его услуг, когда необходимо было доставить депешу или отвезти письмо знатному вельможе. Впрочем, король еще ни разу не отправил Адри за пределы Онтальи и, отдавая барону поручения, всегда требовал его скорейшего возврата.
  Сегодня им с Филиппом составил компанию Ферье - как всегда, в ослепительных расшитых мелкими алмазами одеждах он сидел на подоконнике распахнутого настежь окна и читал сборник сонетов Элейра. Теплый летний ветерок, наполненный благоуханием цветов, перебирал его золотые волосы, солнце нежило его спокойное красивое лицо, целовало изящные руки, и Адри, засмотревшийся на Ферье, тайно завидовал и солнцу, и ветру, что так безнаказанно могут касаться этого удивительно прекрасного создания. Сэйлина, на первый взгляд, совершенно не занимали ни политика, ни дела короля, ни тем более присутствие Адри в рабочем кабинете монарха. Ферье просто приходил и уходил, когда вздумается; бывало, что они с Филиппом обменивались утренним сухим приветствием, а потом совершенно не замечали друг друга, занимаясь каждый своим делом. Впрочем, на Винсента Ферье тоже не обращал внимания и теперь лишь изредка награждал того случайным, холодным и ничего не выражающим взглядом. Сегодня Адри не был удостоен даже этой малости. Охваченный безнадежностью и томной печалью он, находясь рядом с королем, осторожно любовался Ферье и чувствовал себя мелким воришкой. Он не имел никакого права хотеть фаворита Филиппа Эдуарда второго, но хотел - бесконтрольно, сильно, до дрожи, и в его груди каждый раз холодело от одной неосторожной мысли об этом.
  Ферье перелистнул страницу, задумчиво посмотрел в окно. После он снова вернулся к чтению, а Адри за этот миг успел приметить слишком многое: движение его золотых ресниц, сосредоточенность взора и то, с каким мечтательным томлением он устремился вдаль, и как мягко приоткрылись розовые губы, и как четко пульсирует жилка на шее Ферье над краем жесткого накрахмаленного белого ворота сорочки.
  - Барон Адри? - голос короля вырвал Винсента из его мечтаний - твердый и требовательный, но беззлобный. А Сэйлин даже не повернул головы в их сторону.
  - Ваше величество?
  Филипп заинтересованно взглянул на Винсента и, улыбнувшись, протянул ему бумагу, которую держал в руках.
  - Читайте, барон. Вслух, пожалуйста.
  Адри покорно взял из рук короля документ, мельком взглянул на Ферье, по-прежнему безразличного ко всему, кроме сонетов Элейра и, вздохнув, стал читать:
  - Указ его величества короля Филиппа Эдуарда второго. Капитана королевской гвардии Лирона Крайса уроженца Ассирии за то, что он самовольно покинул казармы, повесить. Рождение сына не считать обстоятельством смягчающим и наказать Лирона Крайса по всей строгости закона.
  Сердце в груди Адри кольнуло от жалости. Отвращение к злой судьбе, которое он испытал, напрочь лишило его самообладания. Он изумленно посмотрел на короля.
  Филипп улыбался и молчал - выжидательно молчал, смакуя потрясение Адри и откровенно наслаждаясь им. Правая рука монарха свободно лежала на широком подлокотнике кресла, пальцы левой легко барабанили по поверхности стола, а глаза - эти серые стальные глаза - пристально разглядывали лицо Винсента.
  Адри внутренне передернуло - он с надеждой посмотрел на Ферье, ожидая хоть какой-то поддержки, спасения от этого неприятного взгляда короля. Не дождался. Граф просто перелистнул еще одну страницу книги и, казалось, что даже щебетание птиц за окном он не слышит. Но он слышал - Адри знал это совершенно точно - слышал и улавливал каждое сказанное слово.
  - Я вот думаю, - выразительно произнес Филипп, рассуждая вслух, - не слишком ли строго наказание для этого человека? Король обязан быть справедливым. Но справедливость - это, прежде всего закон, а закон нарушен. Мне совсем не по вкусу, что мои гвардейцы способны на такое самовольство. Скажите, Винсент, как бы вы поступили на месте этого человека?
  Адри сглотнул и снова посмотрел в приказ и снова увидел это страшное - повесить.
  Филипп терпеливо ждал, но теперь в его глазах появилась усмешка.
  - Я не знаю. У этого человека родился сын, - робко проговорил Винсент. - Неужели это не может послужить ему оправданием?
  - А это не имеет значения, барон. Я хочу, чтобы вы поняли меня правильно. Вы и граф Ферье.
  Король, не оборачиваясь, хлопнул ладонью по столу и улыбнулся, когда за его спиной раздался ровный отстранённый голос его фаворита:
  - Разумеется, ваше величество, барон отлично вас понимает. Правда не так хорошо, как я, но он старается.
  Все это напомнило Адри какой-то нелепый фокус с дрессировкой собак - Ферье не потребовалось даже смотреть на короля, чтобы понять его. Неужели для того, чтобы расшевелить эту ледяную прекрасную скульптуру, Филиппу нужно было всего лишь хлопнуть рукой по столу? А Винсент со всей своей безответной любовью, со всей силой своего чувства и страстью своей израненной души, не в силах был заполучить один единственный взгляд, полный хотя бы сочувствия. На любовь он уже давно не рассчитывал - это было бы глупо.
  - Тогда скажите мне, дорогой Ферье, - продолжал Филипп, отчего-то улыбаясь Адри, - что я должен сделать с этим человеком, опозорившим не только свое имя и честь, но и мою армию?
  - То, что ваше величество сочтет нужным, - безразлично раздалось в ответ.
  Улыбка короля стала шире.
  - Вот видите, барон, какой жестокий человек наш граф Ферье. Слышите, Сэйлин, вы - чудовище.
  - Как вам будет угодно, ваше величество.
  Король с притворной досадой цокнул языком и забрал из рук Адри приказ, показательно порвал пополам и бросил обрывки на стол.
  - Судьба этого человека в ваших руках, барон, - вкрадчиво сказал Филипп. - Вот как скажете - так и будет. Только учтите, мое мнение схоже с мнением Ферье.
  Адри нервно сглотнул, не в силах разорвать зрительного контакта со своим королем и медля с ответом.
  - Ну, так что, господин барон, помиловать мне этого нерадивого служаку или нет?
  - Я... - Адри собрался духом и медленно заговорил, стараясь предать своему тону как можно больше учтивости. - Вина этого человека, безусловно, тяжкая, но я прошу вас, ваше величество, о милости и сострадании. Я умоляю дать свободу этому человеку и еще один шанс доказать вам свою преданность.
  Глаза Филиппа на миг сузились - и вдруг он засмеялся с таким удовольствием, что Адри почувствовал себя идиотом.
  - Да будет так! - Король со странной решимостью схватился за бумагу и перо, и быстро написал новый указ - указ о помиловании.
  Винсент стоял ни жив, ни мертв и лишь с трудом перевел дыхание.
  - Вы очаровательны, барон, и с каждым днем нравитесь мне все больше, - говорил Филипп между делом. - Вы только что спасли жизнь совершенно незнакомому человеку, рискуя своей. Браво! Браво!
  Книга в руках Ферье захлопнулась слишком громко. Адри посмотрел на графа и замер - таким бледным и изумленным он его никогда не видел. А потом лицо Ферье вдруг сделалось жестоко-ледяным. Он слез с подоконника и, пройдя до стола, встал перед Филиппом с гордо поднятой головой.
  - Ваше величество позволит мне уйти? - тихо спросил он, а король в ответ только безразлично махнул рукой и даже не взглянул на него.
  Адри понял по взгляду Сэйлина, по его сжавшимся в кулаки рукам и поджатым губам, что подобное отношение со стороны Филиппа - страшное оскорбление для любовника короля, и что еще хуже, причиной унижения Ферье стал он - Винсент Адри. Ему захотелось сказать что-нибудь, объясниться хотя бы взглядом, но слишком поздно он открыл рот - за Ферье захлопнулась дверь. После Сэйлин не появился за ужином и неделю не показывал носа в покоях Филиппа.
  Бремя службы без Ферье стало стократ тяжелее. Кроме того, Адри теперь сомневался, что попросив Филиппа о милости - сделал правильно. Эти сомнения были столь туманны и столь тяжелы, что Винсент просто не знал, что ему делать. Его принципы - ранее непоколебимые, его представления о чести и добре, о вселенских законах гуманности, о сострадании к ближнему, почти надломились всего лишь из-за одного обиженного взгляда фаворита короля. Впрочем, впервые ли такое происходило? Впервые ли Филипп унижал Сэйлина в его присутствии? Конечно, нет. Используя Адри, как марионетку, Филипп в этот раз попросту указал Ферье на то, что его власть над королем - это иллюзия, которую сам монарх может уничтожить в любой момент. О том, что Филипп возвышает Адри из банальной симпатии Винсенту даже в голову не приходило. Король осыпал его подарками, которые, по мнению барона, заслуживал Ферье - своей красотой, талантами, умом. Разве мог Винсент соперничать с ним хоть в чем-то из перечисленного? Петь он не умел, плести интриги при дворе за те пару месяцев, что провел в Онтальи, тоже не научился. А красота... Адри был реалистом и даже на миг не допускал мысли, что в чем-то лучше графа. Он не понимал происходящего и с каждым днем только сильнее терзался этим. И все же, если бы ему предложили выбор снова и ради Сэйлина он мог выбирать - казнить или миловать, он бы миловал. Не потому, что мало любил, а потому что знал: только сердце способное на милость способно любить с той же силой. Адри сам мог умереть за Ферье, отдать все, что у него есть - и бриллианты, и земли, и редких безумно дорогих лошадей! - за одну улыбку Сэйлина Винсент мог докатиться до самопожертвования, но он никогда не умел жертвовать другими. Похоже, что за это Ферье начнет презирать его еще больше.
  С такими мыслями Адри ложился спать третью ночь подряд. Лежа в своей роскошной постели, закинув руки за голову и всматриваясь в темный прямоугольник балдахина, Винсент в который раз вспоминал тот дождливый вечер, когда стащил Ферье с перилл балкона. И он спрашивал себя, почему Сэйлин оказался там? Что толкнуло его взобраться босыми ногами на скользкий гранит? Что? Неужели он так любит Филиппа, что не может без него жить? Но ведь тогда Адри еще не стоял между ними. Боги, да он вообще не хотел переходить графу дорогу ни в чем - только видеть его - и всего-то! И как же он теперь наказан одиночеством за это маленькое желание! Даже сны его были тяжелы. То ему грезились мрачные душные тюрьмы, то пиратские гафельные шхуны, фрегаты с отертыми бортами и черными флагами, украшенными белыми гербами капитанов, то повешенные на дворцовых кованых воротах люди. Сегодня Адри снились далекие дикие острова - он бродил по их песчаным, омытым теплыми океанскими волнами берегам, карабкался по горным склонам, поросшим лесами и, приложив руку ребром к губам, звал Ферье. Но Сэйлина нигде не было, и Винсент боялся, что его сожрали дикие звери или убили пираты.
  Что-то тихонько подтолкнуло Адри в бок, а потом, шепотом ругаясь, ткнулось горячим дыханием в плечо. Ничего не понимая, Винсент неохотно приоткрыл глаза, взглянул на мутные расплывчатые очертания человека в своей постели и едва не лишился дара речи.
  А тем временем рука Ферье уже шарила под одеялом по голому животу барона и, кажется, смещалась ниже.
  Винсент вздрогнул и ошалело уставился на графа.
  - В-вы? - выдавил из себя он, все еще смутно надеясь, что все это ему снится или мерещится. Это и не могло быть реальностью, потому что пьяный обнаженный и нагло улыбающийся Ферье - либо сон, либо нонсенс.
  - Тс-с, - граф смазано приложил палец к губам Адри и, вглядываясь в черные, широко распахнутые удивленные глаза, заговорчески прошептал: - Тихо, тихо, тихо... Зачем так шуметь, барон?
  Адри проснулся окончательно. Сначала у него в груди похолодело - то ли от удивления, то ли от дикости ситуации, а когда пальцы Ферье бесцеремонно нащупали его детородный орган, твердый, как и у всех мужчин по утрам, Винсент довольно жестко перехватил его руку.
  А пыл Ферье это не охладило.
  - Ну-у, не стройте из себя недотрогу, - сказал он, выворачивая запястье из крепкого захвата и улыбаясь Адри. От Сэйлина разило вином, словно от бывалого пьяницы, и он дышал терпкой духотой в лицо Винсента, с нежной размеренностью водя пальцем по небритой щеке, словно успокаивая нерадивого ребенка. - Я просто зашел пожелать вам доброго утра.
  - У вас очень странные способы, - вымолвил Винсент, мысленно кляня себя за сдержанность. В том месте, где их тела соприкасались горячей кожей, барон ощущал сумасшедший ток крови, жар, что сладостью тек по его чреслам, словно горячий мед. Им овладевало такое сумасшедшее желание, какого он ни с кем и никогда не испытывал - всего лишь от близости и мысли, что они с фаворитом короля лежат в одной постели. Винсент слабел перед Ферье так стремительно, что становилось страшно за собственную волю и рассудок. За последние несколько секунд Адри уже трижды пожалел, что остановил его.
  Сэйлин скользнул похотливым взглядом по обнаженной сильной груди барона, а потом положил поверх одеяла руку и картинно стащил душную преграду до талии, открыв живот приятной неге свежего летнего воздуха и утренним лучам последнего августовского солнца. Потом граф посмотрел в глаза Винсента, уже не дурачась.
  - Вы дрожите. - Ферье придвинулся ближе и немного придавил Адри к постели весом своего тела. - Ну, наберитесь мужества и обнимите меня, наконец.
  Не сводя с фаворита короля непонимающего взгляда, Адри с трудом сглотнул и почувствовал в горле предательский ком. Ферье сам просит его, сам пришел и ластится - разве не об этом Винсент мечтал несколько долгих месяцев? Вся боль его теперешнего положения оказалась в том, что он никогда не хотел владеть Ферье с неприличной пошлостью, в низком животном поединке тел, никогда не хотел взять его вот так - пьяным и не понимающим, что его, черт возьми, любят. А раз так, лучше бы он и не приходил вовсе.
  - Вы спутали мою спальню со спальней короля, граф, - тихо сказал Адри. Он хотел отстранить Ферье, но стоило руке только лечь на его мускулистое сильное плечо, на его белую шелковую кожу - и Винсент не смог.
  Неудача Адри еще больше раззадорила Сэйлина.
  - Филипп на утренней охоте, - с улыбкой заверил он, начиная выводить на груди барона невесомыми прикосновениями пальцев незримые узоры, - переодевшись разбойником, ловит деревенских юношей вблизи Альторрийской бухты. И не смотрите на меня так недоверчиво, Адри, я не лгу. Зачем мне вам лгать?
  - Не знаю. Может быть, вы просто хотите меня погубить?
  - Если бы я хотел вас погубить, я бы пришел сюда пока Филипп во дворце. Только не разводите демагогию о чести, верности, порядочности и прочей философской атрибутике. Вы сильны в этом не в меру, не приведи Вита, разбудите во мне совесть.
  - О, она у вас есть? - сострил Адри, неосознанно защищаясь от собственных желаний глупыми вопросами.
  - Не знаю. Вам она все равно ни к чему, - издевательски усмехнулся Ферье, склоняясь губами к шее Винсента и обжигая первым соблазняющим поцелуем. - Вы же не ее будете трахать, - страстно прошептал он.
  У Адри сбилось дыхание, и пальцы неосознанно заскользили вверх по графскому плечу, чтобы после ласково остановиться на его ключице. Понимал ли Винсент в тот миг, что уже ласкает Ферье, что уже обнимает его, прижимая ближе?
  - И вы так уверены, что буду?
  - Только вот идиота из меня не делайте, Адри, - оторвавшись от поцелуев, Ферье поднял голову и насмешливо заглянул Винсенту в глаза. - Вы изводите меня вашими влюбленными взглядами с зимы. И если раньше вы прятались от меня за колоннадой Серого храма, то теперь вы обнаглели так, что позволяете себе делать такое за спиной Филиппа. На счастье, король слепо верит в вашу порядочность.
  - Вы пьяны, Ферье.
  - Что ж с того? Я сам пришел к вам. Я хочу вас. Заткнитесь уже, наконец, и делайте что-нибудь. У вас только один шанс. Сейчас. Больше я никогда не взгляну в вашу сторону, а вы - в мою. Я больше никогда...
  Адри резко сместил ладонь на затылок Ферье и поцелуем заткнул все жестокие слова, которые должны были прозвучать дальше. А потом небо и земля поменялись местами, и мир завертелся за закрытыми веками, переполняясь блаженством первого любовного прикосновения и первого чувства абсолютной власти над любимым. И Винсент мысленно послал Филиппа к чертям (пусть хоть казнит его после этого), и все сложности, и все мнения всех людей, кроме мнения Ферье - того единственного, кто для него был по-настоящему важен. Адри вплетал пальцы в его шелковые теплые волосы - безупречно расчесанные, гладкие, почти невесомые, чуть надавливал на затылок, делая поцелуй крепче, и Ферье ни секунды не возражал. Тяжело дыша, не разрывая поцелуя, Сэйлин схватил одеяло и резко отшвырнул в сторону. Он слегка прикусил Адри губу, добившись тихого стона. Волна острой невыносимой дрожи прошла через все тело - Винсенту захотелось сказать о своей любви. Возможно, так бы и случилось, если б Ферье вдруг не прервал поцелуй, и с усмешкой откинув волнистые пряди со лба, не уставился на Адри сверху вниз.
  - А у вас мягкие искусные губы, - сказал он, ловко оседлав бедра Винсента, потом чуть приподнялся, прогнулся в пояснице, немного поддался назад, и когда головка горячего твердого члена Адри уткнулась ему между ягодиц, стал слегка водить бедрами, словно приноравливаясь или дразня. - Надо же, - выдохнул граф, упираясь в грудь Винсента руками, и насмешливым взглядом изучая растерянное блаженство на его лице, - природа и тут вас не обделила... Он большой. Вам стоит быть осторожнее - мне разрывов не надо. К тому же не хочу потом жалеть, что напросился. Вы не станете возражать, барон, если я начну сам? Попривыкну, потом хоть на изнанку выворачивайте.
  Адри сглотнул, чувствуя, что ему катастрофически не хватает воздуха, не хватает ясности сознания и сил поверить, что все это происходит на самом деле. Как во сне, он осторожно положил ладони на бедра Ферье и нежно провел вверх - до подвздошных костей, потом вниз - почти до колен. Он мысленно клял себя за то, что в свои ласки вкладывал слишком много любви, почти благоговенья - это могло выдать его чувства и сделать их объектом новых насмешек графа.
  Однако Ферье не стал ничего комментировать - вместо очередной колкости его губы эротично приоткрылись, открыв взору барона ровную кромку жемчужно-белых зубов. Сэйлин немного откинул голову назад и закрыл глаза от удовольствия - в своей жизни Винсент не видел ничего столь восхитительного и волнующего кровь.
  - Я никогда не причиню вам боли, - прошептал он, сознаваясь в своей самой страшной тайне. Адри боялся, что Ферье спросит - почему, и тогда бы на этот вопрос пришлось ответить честно и, получив ответ, граф бы рассмеялся в лицо Винсента потому, что любовь в планы Сэйлина не входила. Это был даже не флирт и не желание - простое любопытство, словно Адри был забавной интересной игрушкой с непонятным сложным механизмом внутри. Винсент только что согласился играть, почти наверняка зная: все игрушки рано или поздно препарируют неразумные дети.
  - Жаль, - мечтательно выдохнул Ферье, устремляя на Адри затуманенный негой взор, - боль иногда мне нравится. Ее тиски в порыве необузданной страсти способны принести блаженство более высокое, чем соитие в нежности, более совершенное, чем ласки по любви.
  - Боль и любовь часто взаимно пропорциональны. - Винсент протянул руку к лицу своего божества и дважды провел пальцами по губам Сэйлина.
  Ферье замер под этими прикосновениями, потом шутливо прихватил зубами средний палец Адри и барон ощутил, как кончик языка мягко пощекотал фалангу. Потом Ферье переложил ладонь барона к себе на грудь.
  Дыхание Винсента сбилось, он немного приподнял бедра, безмолвно умоляя о продолжении, но следующие несколько минут граф нарочно избегал проникновения, только ерзал и дразнил горячей кожей и насмешливым взглядом голубых глаз.
  Адри почувствовал, что еще немного, и он забудет о своем обещании не причинять боль, по-звериному опрокинет Ферье на спину - вонзиться в него со всей дури, и потом всю жизнь будет ненавидеть себя за этот миг помешательства. Вряд ли фаворит короля простит ему обычное изнасилование. Или все же простит?
  Словно прочитав мысли Адри Ферье снисходительно усмехнулся.
  - И откуда у вас такая чудовищная сила воли, барон? Столько месяцев терпеть, желать меня, а сейчас вести себя так, словно это я вас домогаюсь. Вы опасный человек. Не люблю проигрывать такие поединки, но видно ничего не поделать, - граф закинул руку себе за спину, нащупал член Адри и, ухватив за ствол, направил в себя.
  Ферье был горячим, узким, но податливым - и слишком медленно! - господи, это происходило слишком медленно! Винсент уже и без того сходил с ума, а тут еще Ферье застонал - тихо, протяжно, словно напоказ. Часто дыша, он скалился и кусал губы до тех пор, пока не сел на Адри сверху до упора. Винсент знал, чувствовал, что еще слишком узко, а Ферье тем временем взял плавный размеренный темп.
  Винсент приподнялся на локте и, схватив свободной рукой бедро Сэйлина, немного попридержал его энтузиазм. Напряжение Адри едва не достигло критической точки.
  - Погодите, - взмолился он, пытаясь хоть каплю успокоится. Он не хотел ничего испортить в их первый раз. - Мне нужно немного остыть, иначе я...
  - Если вы прольетесь в меня сейчас, барон, я вам этого никогда не прощу, - жестко прошептал граф, беря лицо Адри в свои нежные теплые ладони. Он не двигался, и Винсент действительно немного очухался, уже внутренне настраиваясь на долгую игру. Ему нужно было всего полминуты - и все будет так, как хочет Сэйлин.
  - Вы меня с ума сведете, Ферье.
  - О, это само собой, - страстно прошептал он, - и даже быстрее, чем вы предполагаете.
  Граф улыбнулся, поцеловал губы барона со странной нежностью, потом подтянул к себе таким образом, что Адри был вынужден сесть и чтобы не разрывать их единения - обнять обеими руками за талию. Ферье снова насадился до упора и, устраиваясь удобнее, немного поерзал. Его руки обвили шею Винсента, сцепились в замок на его спине.
  Они целовались - как показалось Адри, целую вечность. Всем влюбленным хочется вечности, когда их чувства вознаграждены даже малой долей внимания со стороны желанных. Жизнь часто отдает суровым испытаниям любовь, в результате кто- то ее теряет, кто-то гасит, а у кого-то она становится только сильнее. Адри знал, что, ответив Ферье взаимными ласками, подвергает серьезной опасности, прежде всего, свою жизнь. Четыре года назад Винсент услышал очень занятную историю о том, что некий виконт Этьен Дюран имел с фаворитом короля любовную связь - весьма короткую потому, что в результате был повешен в Пелеройском лесу, словно разбойник с большой дороги. Тогда Адри удивился глупой неосторожности виконта и даже посмеялся над ней - что может быть неосмотрительней, чем украсть у Филиппа его самое большое сокровище? Но когда он сам увидел Сэйлина, когда позволил пленить свой взор и открыть сердце - тогда он понял, что Дюран просто не смог устоять против этих изумительных глаз редкого небесного оттенка, против мягких губ и ласковых рук, что сейчас играючи царапали его собственную спину. Возможно, что Адри только что наступил на те же грабли, что и Этьен, но он хотел рискнуть и оставить себе хотя бы воспоминание об этой головокружительной вечности - об их с Сэйлином нежном соитии.
  Впрочем, довольно скоро такое положение дел Ферье наскучило, и он стал вести себя, как заправская шлюха, по обыкновению немного шокировав Адри.
  - Держите меня крепче, - низко прошептал граф на ухо своему любовнику, начиная двигаться и резко насаживаться на горячий налитый кровью член Винсента. - Упустите - потом не дамся. Честное слово, брошу вас без всякой разрядки, - он тихо хихикнул и задохнулся от остроты ощущений.
  Руки Адри тем временем сами собой сжались на талии графа, помогая поддерживать нужный ритм.
  - Вы жестоки, - Винсент целовал шею Сэйлина слишком нежно для обвинения; его плечи, его хрупкие тонкие косточки ключиц, его розовые бусинки сосков - все так же вкладывая в ласки любовь, страсть и всю тоску этих долгих одиноких месяцев и ожиданий.
  Граф улыбался пьяной блаженной улыбкой, откинув голову и подставляясь под поцелуи; он тяжело дышал, вскрикивал, кусал губы в попытке удержать стон. Теперь Ферье и сам был тверд - его член скользил в тесном пространстве между животами, сводя Адри с ума атласной нежностью горячей кожи. И вверх-вниз, вверх-вниз - танец двух молодых тел в лиловой шелковой комнате, залитой ласковым утренним солнцем - страстный, пропитанный животной нетерпеливостью, но удивительно гармоничный. Хрупкое обманчивое счастье.
  Теплое вязкое семя брызнуло на грудь Винсента, и Сэйлин вздрогнул, остановился на миг, а потом сжал мышцы ануса так, что Адри окончательно потерял контроль. Он быстро положил ладонь на затылок Ферье и, изливаясь в горячую влажную тесноту, впился в алые губы поцелуем. В ушах барона шумело, голова кружилась, а сердце заходилось от счастья.
  Граф позволил целовать себя недолго - резко упершись в грудь Адри ладонями, Ферье с нажимом отстранил его от себя и, устало улыбаясь, сказал:
  - Это было неплохо. А теперь отпустите меня.
  Адри непонимающе моргнул, с его лица разом сошла вся радость. Холодный тон графа не шел ни в какое сравнение с его ледяным взглядом и гадкой ухмылкой, о которой Винсент в последнее время совсем уже было забыл.
  - Что вы на меня так смотрите, словно я вас неприятно удивил? - Ферье медленно убрал ласковые ладони барона со своей талии и слез с него. Сев рядом, граф тяжело уперся руками в подушку и перевел дыхание. - Я надеюсь, вы не думали, что я шел сюда, сгорая от страсти - с вашей стороны это было бы большой ошибкой.
  Адри поймал себя на мысли, что имея дело с Ферье, в последнее время очень часто не знает, что сказать. Да и о чем тут нужно говорить, если даже поведение графа было очень далеко от понимания Винсента. Он не нравится Ферье - понятно и привычно, но почему тогда? Почему он пришел?
  - В таком случае, с вашей стороны ошибкой было приходить сюда, граф, - сделав акцент на последних словах, сказал Адри. Он опустил голову, пытаясь справиться с нахлынувшим отвращением. По его едва воскресшим надеждам уже топтались ногами - не прошло и минуты. - Ваши постоянные издевки часто попадают в цель. Должен признать: они весьма изощренные, но то, что вы делаете и говорите сейчас - превзошло все остальное вместе взятое.
  - Не делайте трагедию из этого, умоляю, - раздраженно попросил Ферье, падая на подушки и прикрывая глаза, чтобы немного насладиться той негой, что согрела тело после оргазма. - Мы просто дали друг другу то, что было необходимо. Я вам - вашу несбыточную мечту, вы мне помогли остудить мою похоть. Филипп неделю ко мне не прикасался, вот я и подумал, что вы - неплохая альтернатива... На сегодняшнее утро. Кроме того, я вчера выпил больше, чем следовало...
  - Что? - Адри только что пожалел, что не родился глухим. Он жестко ухватил Ферье за плечо и тот изумленно распахнул глаза.
  - Не трогайте меня, барон, - граф быстро стал прежним и отцепил пальцы Винсента от своего плеча. Его уже не забавлял потрясенный вид Адри. - Чего вы от меня хотите? Признаний в любви? Не дождетесь. Я предупреждал вас вначале - перед тем, как вы меня отымели - это будет всего один раз. Он был неплох, но он кончился. Я вам ничего не должен, а вы... вы забудьте то, что здесь случилось. Как только я выйду за порог, - Ферье приподнялся на локте и указал рукой в сторону дверей, - вон туда, я тоже все забуду. А если вы вздумаете мне об этом напомнить, я уничтожу вас. И вам же лучше, если сейчас от ваших пальцев на моей коже не останется синяков, потому что тогда мне придется обо всем рассказать Филиппу. Он вас убьет.
  Сэйлин притворно-ласково улыбнулся, но он не шутил - совсем нет. Адри знал, что все сказанное графом - правда. В горле застрял то ли ком, то ли отчаянный стон.
  - Уходите, Ферье, - хрипло попросил Адри, соскакивая с постели и надевая через голову чистую сорочку, что едва прикрыла его смуглые бедра. - Убирайтесь вон.
  - Сердитесь? - небрежно бросил граф в спину барона, но Винсент не обернулся - приложив ладонь ко лбу, он все еще пытался прйдти в себя и выбраться из этого кошмара хотя бы в ту реальность, где нет Ферье.
  - Филипп прав, вы - чудовище.
  Граф шумно усмехнулся.
  - А короли всегда правы, Адри. Это печальная истина, о которой знаю даже те, кто этих королей никогда не видел. Да вы и сами сказали, что я жесток.
  - Я повторю это, если хотите.
  - Не стоит. - Ферье слез с кровати и осмотрелся - он нашел свою одежду, в которой вероятно пришел сюда, и стал неторопливо надевать на себя. - Теперь я вижу, что напрасно пришел. Я пожалел вас, - он снова усмехнулся, иронизируя над собственными словами, - в своем понимании жалости, разумеется, но вы не смогли оценить даже этого. Жаль, конечно, но по большому счету я от вас ничего такого и не ждал. Вы вообще очень зациклены на себе, вы не умеете видеть сути вещей, которые вас окружают. Меняйте свое отношение, иначе оно вас погубит.
  - Я не смогу забыть того, что было. - Адри обернулся и, глядя с глухой тоской на то, как граф поправляет темно-синий камзол, покачал головой.
  - Это ваши проблемы, - холодно и серьезно ответил Ферье. - С вас достаточно будет одного молчания. Это вы хотя бы в состоянии сделать?
  - Да.
  - В таком случае, увидимся в полдень, барон, - Сэйлин направился к двери. - И приведите себя в порядок. Через пару часов Филипп вернется во дворец. Как раз к обеду.
  Около получаса Винсент мерил шагами комнату, пытаясь унять свой запоздалый гнев, в который постепенно переросла его обида. Иногда мечты сбываются совсем не так, как нам бы хотелось, и часто не оправдывают ожиданий. Это происходит с теми, кто ждет слишком многого. С Ферье все должно было быть не так, по-другому - возвышенно, страстно, волшебно! Должно было, но не случилось. Это угнетало Адри, а заодно заставило понять одну простейшую истину: свою любовь надо доказывать. Не дарить, не выставлять на каждом углу на обозрение всем, словно действие какой-то романтической трагедии, не терзаться, изнывая от острой тоски ночами напролет, а доказывать отношением и поступками, сохраняя достоинство и не теряя при этом себя.
  В первой четверти двенадцатого явился Освальд и сообщил, что Филипп желает видеть господина барона за обедом, а потому велел поторопиться. Помимо этого король прислал своему адъютанту богато расшитый рубиновым бисером черный бархатный камзол, белое кружевное жабо в купе с бордовым жилетом, и пожелал, чтобы Адри оделся к обеду празднично. Зачем? - как не выспрашивал у Освальда Винсент, а ответа не добился. Глядя в хитрые глаза своего слуги, Адри задавался вопросом: мог ли тот знать что-либо об утреннем визите Ферье или нет? Эти опасения только добавили ему лишних волнений и тревог. Если при дворе поползут сплетни об их с Сэйлином сегодняшней связи, это не кончится ничем хорошим. Адри мысленно ругал себя за слабость и неосторожность - ему совсем не хотелось умирать, глядя, как фаворит короля смеется над его чувствами - горечи ему хватало сейчас и без виселицы. Однако Винсент не знал, сможет ли он отказаться от графа, если тот когда-нибудь еще раз напьется до состояния страшной телесной неудовлетворенности. Не струсить теперь оказалось - ох как непросто, и Адри пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы явиться на обед к королю и перед надменным взором Ферье, как ни в чем не бывало.
  Граф оделся к обеду на удивление скромно - всего лишь в будничный светло-кремовый камзол, на руках его были белые перчатки и... цепи. Серебряные, тонкие - три параллельные нити толщиной с палец скрепляли широкие изящные наручи меж собой, слишком декоративные для узника. Ферье стоял, расслабленно опершись плечом на косяк окна, и многозначительно улыбался Филиппу.
  Адри замер, не переступив порога столовой.
  - Не удивляйтесь, барон, это - всего лишь игра, - сказал король, отходя от Сэйлина и лично встречая Винсента у дверей, дабы уже по обыкновению взять под локоть и проводить к столу. - Ах, да, вы же не в курсе, - словно опомнился он, довольно разглядывая Адри, отчего у барона неприятно заходилось сердце. И вдруг рука короля отпустила его локоть, а потом бегло прошлась по талии Винсента. Филипп с улыбкой склонился к уху своего адъютанта. - Вам идет этот наряд, - шепнул он.
  Король резко отстранился и, не взглянув на вдвойне озадаченного Винсента, направился к Ферье, который поглядывал в их сторону с порядочной долей упрека в глазах.
  - Вы еще помните о скачках, господин барон? - спросил он, сделав шаг назад от протянувшего к нему руку короля и едва не уронив белокаменную статую молодого юноши с арфой, что стояла у стены.
  - Разумеется, - растерянно бросил Винсент, наблюдая за тем, как Филипп проигнорировал откровенное хамство своего фаворита и, поймав его за цепи, поволок к столу.
  - Чудно, - смеясь, подметил Сэйлин, а в следующий миг был силком усажен на пол, рядом с креслом его величества.
  - Присаживайтесь, барон, - улыбнулся король, садясь во главе стола. Он запустил длинные сильные пальцы в золотые пряди на виске Ферье и потрепал его, точно собаку. - Ну, садитесь же! Иначе фрикасе из телятины остынет. И собственно, почему у вас все еще такой бледный вид?
  - Простите, мой король, просто граф, он... - Винсент сел на свое место не в силах отвести взгляда от Сэйлина, который нарочно шутливо лизнул пальцы Филиппа, а потом лукаво улыбнулся барону. Цепи его, скользя по полу, тихо позвякивали.
  Отвращение на лице Адри отпечаталось, словно золотой оттиск на гравюрах, развешанных в дворцовых галереях.
  - Поведение графа, знаете ли, часто шокирует даже меня, - философски заметил Филипп.
  В столовую вошли пять слуг - принесли ароматные блюда, лучшее вино, фрукты. Некоторые остались прислуживать, и никто из них не выказал изумления при виде сидящего на полу Ферье.
  - Только не подумайте, что это я сделал с графом, - с улыбкой продолжал король, омывая руки в серебряной чаше с теплой ароматной водой, что ему с поклоном поднес худощавый молоденький лакей. - Он отчего-то думает, что такие вещи меня забавляют.
  - Посмотрите на лицо барона, - подал голос Сэйлин и, взглянув на Адри немного внимательнее, Филипп позволил себе улыбнуться с долей иронии - и тем самым подтвердил истину этих слов.
  Винсент молча взялся за еду.
  - Довольно этой комедии, граф, - сказал король, - вы окончательно смутили моего адъютанта.
  - А если вы возьмете меня прямо здесь, ваше величество, барон еще и покраснеет, - заговорческий тон Сэйлина вкупе с этими словами заставили Адри потрясенно посмотреть в глаза королевского фаворита - и сколько же в них было тайного желания, нежности, напоминания об их соитии, а вот на губах змеилась гнусная ядовитая усмешка.
  Из рук Винсента выпала серебряная вилка - задев край фарфоровой тарелки, упала на белую скатерть.
  Филипп рассмеялся.
  - Плюньте на него, дорогой мой барон, иначе граф не остановится, пока не доведет вас до белого каления. Право слово, ваши реакции столь невинны и открыты, что я рискую заразиться от графа страшной привычкою устраивать вам показательные сюрпризы.
  - Господин граф унижает себя подобным спектаклем - и только, - ровно сказал Адри, глядя в глаза короля и скрывая за вежливостью тона обиду. - Его поведение не достойно дворянина, а достойно шута. И то, весьма сомнительного качества.
  - Вот как? - спросил Филипп, делаясь серьезным. - А если бы о подобном вас поспросил я?
  - Я бы отказался. Я готов сложить голову на поле боя за моего короля, служить ему верой и правдой и счел бы честью защищать интересы вашего величества до последней капли крови, а не ломать дешевую комедию ради сомнительного результата.
  Король надменно взглянул на Ферье, который от слов Винсента притих и просто смотрел куда-то в сторону окна. - Господин граф, проявите к себе каплю уважения и вспомните о своей чести дворянина.
  Ферье раздраженно сощурился, стиснул зубы так, что желваки заходили на скулах, потом поднялся на ноги и, сняв цепи, отдал их подошедшему с поклоном слуге. Когда он садился за стол, его взгляд, полный тихого презрения, пронзил Адри сердце.
  "Что же вы делаете?" - безмолвно вопрошал Винсент, взором, исполненным горечи и осторожности - лишь короткий миг душевной боли, мысли о том, что даже перед королями нельзя так унижаться. А перед любимыми? Винсент вспомнил, сколько раз он сам позволял себе терять лицо перед Сэйлином, и его бравада о чести и гордости показалась ему отвратительной. Нет, Ферье не унижался сам, и Филипп его не унижал - это сделал Винсент. Только что. Своими словами.
  Обед прошел в вялых разговорах о предстоящей вечерней прогулке - Филипп вместе с Адри и Ферье намеревался выехать на окраину столицы и провести ночь в приобретённом на днях поместье, уже за глаза называемом в Онтальи Тихим раем. Ходили слухи, что замок этот роскошью не уступает Летнему дворцу, и хотя по размерам не чета ему - там царит королевское величие. В небольшом парке есть фонтаны, цветники, сиреневые и липовые аллеи, словно лучи Солнца, раскинувшиеся от прекрасного беломраморного здания с острыми крышами, укрытыми черной медью. Маленький замок окружен рвом с чистой водой и восемь мостов отражаются в ней маревом цвета слоновой кости. Это место, словно таит в себе дух праздника, романтики, величия королей, и едва увидев в огромной арке аллеи древних дубов белокаменный замок, залитый закатным солнцем, Винсент не утаил от короля восхищения в своих глазах. Даже хмурый с утра Ферье через четверть часа позабыл свои тревоги и перестал цеплять барона разными колкостями, чем занимался всю дорогу.
  Филиппа забавляло сдержанное противостояние фаворита и адъютанта, но он часто оставался лишь сторонним наблюдателем, а вмешивался только тогда, когда все грозило перерасти в серьезную ссору.
  Винсенту приходилось совсем нелегко потому, что ссориться с Ферье он по-прежнему не желал. С тех пор, как граф переспал с Адри, он стал еще невыносимее, даже раздражительнее. Можно было сколько угодно гадать о причине этой неудовлетворенности: то ли Сэйлин играл, то ли ему не понравилось в постели с бароном, то ли он злился на высказывание Винсента относительно чести дворянина, то ли все это вместе взятое полыхнуло в сознании графа одним разом именно сегодня. Понимать его было занятием настолько бессмысленным, что Адри не чувствовал ничего, кроме усталости, и к приезду в Тихий рай просто перестал отвечать Ферье на его изощренные низкосортные выпады.
  А тем временем в замок стали подтягиваться придворные. Пока король в сопровождении графа и барона осматривал многочисленные спальни, столовые, залы, в поместье собралась вся знать столицы и окрестностей. Не было, пожалуй, только Морела, о котором Винсент волей-неволей вспомнил. Глядя на то, как слуги готовят во дворе место для празднества, Адри чувствовал себя чужим и еще больше хотел оказаться в Ашайре.
  Пир получился роскошным: музыканты были на пике вдохновения и играли так великолепно, что замирало сердце; скрипки, виолончели, флейты и лютни исторгали из своих незамысловатых глубин божественные звуки, царствуя в сердцах гостей грустью и радостью попеременно! В ста семидесяти шелковых шатрах, разбитых на стриженом огромном газоне, можно было переодеться в маскарадные костюмы или уединится при желании. Если шатер был уже занят, пажи над ним поднимали маленький флажок: синий - если внутри был мужчина, и нежно бирюзовый - если женщина. Иногда ради шутки молодые дворяне меняли флажки местами, а потом звонко смеялись, когда какой-нибудь вельможа случайно входил в шатер к переодевавшейся даме. Король, по всему, поощрял такой дух праздника и посмеивался над особенно раскрасневшимися дамами, восклицая то и дело: "Сударыня, вам нечего стыдиться! С такими формами носить платье - большой грех перед людьми и перед богом!" - и все смеялись. Филипп говорил это и молоденьким фрейлинам, и пожилым полным женщинам, некоторые из которых были так безобразны, что не вызывали ничего, кроме сочувствия. Но сегодня львиная доля удовольствия в виде шутливых комплиментов его величества, поднимала настроение даже им.
  Пока во дворе готовился праздничный стол, Адри ходил между шатров, рассыпая любезные улыбки всем, кого знал и кого не знал, целовал некоторым девицам руки, незатейливо разглядывал мужчин и женщин, их детей, собачек и камеристок. Он заметил, как в один из шатров зашел принц Ботри, и слуги подняли не синий, а бирюзовый флаг с королевской короной. После этого вокруг шатра словно образовалось незримая граница величиной в пять локтей, и никто интуитивно не подходил к нему ближе этого расстояния. Винсент, уже было развернулся и хотел уйти, как неожиданно увидел, что в тот же шатер осторожно прошмыгнул Ферье. Тут уж любопытство взялось за Винсента всерьез. Любопытство - одно из опаснейших эмоций, владеющих над разумом человека! Из-за него, как гласит народная мудрость, гибнут даже кошки. А люди так просто мрут в бесчисленном количестве. Однако Адри позабыл всякую осторожность и сам не заметил, как оказался по другую сторону шатра. К счастью стоял тот у самого края газона, дальше начиналась липовая роща, и потому Винсенту удалось не привлекать к себе слишком большого внимания. Спрятавшись за стволом старой липы, он прислушался к разговору - различить что-либо среди всеобщего гомона было сложно, но некоторые обрывки фраз он услышал.
  - ...Филипп хочет, чтобы это сделали вы... Вы должны быть там, чтобы после выступить с обвинением в суде, - голос Сэйлина лился шелком, но в нем чувствовался дух заговора, и Ботри, похоже, был этим сильно раздосадован.
  - Возмутительно. Я не желаю участвовать в ваших играх.
  - А это вы сами скажите королю, ваше высочество... Это прекрасный шанс оправдать себя в глазах его величества за все ваши заговоры...
  - ... вина не доказана...
  - Подозрение, принц, это уже повод для эшафота... Итак...
  Винсент напряг свой слух до предела, но в этот момент в соседнем шатре визгливо залаяла чья-то собачонка, а потом раздались женские крики: "Лови ее! Держи!" Рыжая, как апельсин, левретка выскочила наружу и принялась озорно носиться меж шатров от круглолицей и такой же рыжей камеристки. Тем не менее, их хозяйка подняла такой крик, что за дело пришлось взяться еще двум пажам, одному лакею и трем солдатам, что патрулировали парк на время нахождения в замке короля. Когда же несчастное животное было поймано, Винсент отчетливо понял, что Ботри уже улизнул. Набравшись смелости, Адри подошел ко входу в шатер - ему на встречу выскочил юный паж с ворохом одежды, среди которой был светлый камзол Ферье, его сорочка, жилет, штаны и туфли. Поклонившись барону, мальчишка побежал по своим делам.
  - И долго вы будете тут стоять?
  Сильная рука неожиданно ухватила Винсента за рукав и спешно затянула внутрь - в ласковый полумрак, долой от чужих глаз, в компанию к совершенно обнаженному графу.
  Увидев его стройное молочно-белое тело, Адри забыл, как дышать.
  - У вас такой растерянный вид, барон, - усмехнулся Сэйлин, отходя к центральному шесту и склонив набок голову, точно красуясь перед незваным посетителем. - Прежде, чем подслушивать, вам стоило бы немного поучиться - не наступать на сухие ветки. И почему всегда, куда бы я ни пошел, я натыкаюсь на вас? Вы что, нарочно следите за мной?
  Винсент неловко отвел взгляд, признав этим правоту графа слишком легко.
  - Что вы слышали? - в упор спросил Ферье, пристально глядя в лицо Винсента.
  - Только, как его высочество возмущались, - ответил Адри, неосознанно скользя взглядом по атласной коже королевского фаворита.
  - Что ж, для яда в вечернем вине достаточно. - Сэйлин рассмеялся. - Вы просто видели, что я вошел в шатер, и что принц вошел... Вы случайно не из ревности пошли на такую низость?
  - Вы льстите себе, Ферье.
  - А у вас все в глазах читается, барон, - Сэйлин перестал смеяться и вздохнул, словно ему не хватало воздуха.
  В шатер вошел паж и притащил ярко бирюзовое платье, туфли и белый напудренный парик.
  - Помогите мне одеться, - приказал Винсенту граф, уже прикладывая к своему плоскому животу рифленый пояс корсета, и развернулся спиной к барону, совершенно не стесняясь обнаженных упругих ягодиц. - Ну же.
  В воздухе запахло тонким ароматом розовых духов, видимо исходящих от платья. Адри ощутил легкое головокружение, протянул руки, осторожно взялся за крученый жесткий шелк шнуровки - и не удержался, едва ощутимо провел пальцами по спине Ферье.
  Граф вздрогнул и, казалось, затаил дыхание. Он ничего не сказал, даже не обернулся. Винсент с большой вероятностью ожидал, что Сэйлин разгневается, зашипит, брызгая ядом, но то ли он ошибся, то ли присутствие юного пажа со стеснительным румянцем на нежных щеках не позволило фавориту короля устроить скандал.
  Когда Ферье закончил переодеваться, то попросту улыбнулся сбитому с толку Винсенту в своей обычной каверзной манере и констатировал, что девицей он выглядит лучше, чем в цепях, а если Адри заикнется о чести дворянина еще раз, то получит по лицу веером от одной истеричной и чертовски красивой особы.
  Винсент не знал, плакать ему или смеяться. Ситуация была комичной, но, помня про характер графа, не следовало забывать об осторожности ни на минуту.
  Ферье тем временем нарочно отправил пажа раздобыть ему подходящий к туалету веер, и мальчишка бросился вон из шатра, точно давно уже мечтал сбежать.
  Граф молчал; они с Винсентом просто смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Ферье был божественен даже в женской одежде - расправленные плечи, изящные косточки ключиц, прямая спина, нежная шея, ясный глубокомысленный взгляд роковой красавицы. В этот миг Адри было горько осознавать, что жизнь сделала их врагами и почему-то любовниками.
  - Простите меня, граф, - сказал он вдруг мягко и ровно.
  - За что? - фыркнул Ферье, не скрывая в бархатном тоне нотки удивления.
  Снаружи глашатай уже созывал знать к праздничному столу, и у Винсента было очень мало времени, чтобы объясниться.
  - За обедом я невольно обидел вас.
  Ферье глянул на него почти весело, но больше - презрительно. Конечно же, как догадался Винсент, Сэйлину не хотелось обсуждать вещи ничего не стоящие, по его мнению. Но раз уж он сам заикнулся...
  - Хотите сказать, что это была не месть за мой визит в вашу постель?
  - Ваш визит - лучшее, что происходило со мной в Летнем дворце. Я никогда не испытывал к вам неприязни и вы знаете это. Я ляпнул, не подумав, и мне жаль, что это выглядело со стороны неприглядно.
  - Ах, неприглядно? - Ферье изумился слишком ядовито - все равно, что пощечину дал. - Вы назвали меня шутом в присутствии короля, после того, как трахали меня со счастливой улыбкой на лице... Ваши извинения приняты, барон, - Сэйлин гордо поднял голову и сощурил глаза.
  Слова больно ранили Адри той самой грубой правдивостью формулировки, что теперь отражалась в пристальном взгляде графа, в его тоне, в его осанке. Винсент не сразу нашелся, что ответить и, кажется, только теперь осознал, насколько низко он поступил.
  - Я сожалею, - сказал он совершенно честно и искренно.
  Лицо графа смягчилось.
  - Идемте. - Ферье направился к выходу. - Филипп наверняка уже скучает без вас.
  Праздник выдался грандиозным! Раньше Адри никогда не бывал на таких роскошных пирах. К столу подавались всевозможные блюда (к примеру, арахисовое мороженное, которое даже короли могли себе позволить только по большим праздникам), лучшее вино расплескивалось в хрустальные бокалы, играла музыка, пели певцы - один другого лучше, а апогеем празднества стал большой фейерверк, что устроили у фонтанов. К утру все гости - довольные, счастливые и пьяные, сев в свои кареты, разъехались по домам. В Тихом рае остались лишь король, Ферье, принц Ботри с семьей, да сам Винсент. Спальню барону определили на самом верхнем этаже с прекрасным видом на сад. Однако перед тем как лечь, Адри решил прогуляться.
  Верхушки парковых деревьев, охваченных предрассветным сном, уже утопали в утреннем тумане - бродить в нем было приятно и немного жутковато. Винсент совсем не хотел возвращаться в замок. Всю ночь Филипп не отпускал его от себя ни на шаг, в то время как Ферье веселился среди гостей, увлекая в танец то молоденького прыщавого виконта, то какого-нибудь симпатичного маркиза, то простого слугу, что шел мимо по своим холопским делам. Монарх, будто совсем не замечал этих проказ, а вот Винсента улыбками, беседами, невинными касаниями рук вымотал морально настолько, что теперь тот не мог заставить себя выбраться из магического покоя тумана и пойти лечь спать. Однако туман вскоре стал редеть; черные стволы деревьев проступали в нем грозными тенями, лишая власти и силы хрупкую иллюзию ограниченного пространства, к тому же трава стала сырой и сапоги Адри вымокли уже через четверть часа. И барон был вынужден вернуться в замок.
  Винсент прошел через вымощенный гранитом двор к центральной белокаменной лестнице, украшенной витиеватой кованой черной балюстрадой. Слуги, подобно молчаливым рабам, с усталыми лицами медленно убирали то, что осталось после празднества. Адри зачем-то поздоровался со старым лакеем, что попался ему у дверей - тот удивленно моргнул и низко поклонился.
  Минуя множество проходных роскошных залов и столовых, комнат для игр и уединения, Винсент поднялся на третий этаж; здесь находились жилые помещения знати и спальни. Наконец, отыскав свою, Адри подошел к двери, взялся за резную ручку черного дерева и вдруг с той стороны услышал странный звук - что-то скрипнуло... Потом еще раз. И снова повторилось.
  Нахмурившись, Винсент осторожно приоткрыл дверь. Да это его спальня, его постель, только в ней барон Адри совсем не ожидал увидеть двух людей, жадно совокупляющихся друг с другом. Лицо одного мужчины было скрыто темно-синей шелковой маской, но Винсент узнал его по сильной спине и волнам тяжелых русых волос - это был Филипп; он двигался резко и размеренно, толкался в дрожащее под ним тело девушки, банально задрав бирюзовую пышную юбку. Босые ноги крепко обнимали талию короля. Рядом с кроватью на полу валялись веер и туфли - Адри узнал их без труда. Чувство отвращения и горечи охватило его, а тем временем Ферье начал глухо стонать - так, словно ему заткнули рот ладонью. Это отчего-то заставило Винсента насторожиться и замереть, точно шпиона, подглядывающего в дверную щель за своими противниками.
  Стоны стали иными - надрывистыми, с долгими хриплыми вдохами, с чем-то до мерзости похожим на плач, а Филипп только больше зверел с каждой минутой. Адри вдруг отчетливо подумал: это похоже на наказание - жестокое и изощренное, дикое в своей отвратительной грубости. Захотелось распахнуть дверь, а потом порывисто шагнуть вперед, лишь бы остановить это, но ноги, будто намертво приросли к полу.
  По спине короля хрустальными бисеринами скатывались капельки пота, напряженные мышцы подрагивали под влажной кожей - и от одного взгляда на них в голову приходила мысль об удивительной силе и выносливости этого тела. Сколько он мучает Ферье вот так - со звериной жадностью палача?
  Наконец все прекратилось. Король немного отстранился от графа, и протяжный вымученный стон пролился на свет с губ его белокурого любовника.
  Из-за спины Филиппа, Винсент не мог видеть лица Сэйлина, но это только подстегнуло его фантазию не в лучшую сторону - ему думалось, что Ферье беззвучно плачет. А может быть, ему просто была отвратительна мысль, что графу нравятся такие ласки - изматывающие, животные, незамысловатые и без всяких прелюдий. Кажется, не так давно он говорил Адри, что любит боль?
  - Ну и? - голос Филиппа звучал холодно. Король то ли добивался чего-то от своего фаворита, то ли испрашивал его мнения.
  Потом прошла минута томительного долгого молчания, нарушаемого только шумными частыми вдохами, тихим скрипом старой массивной кровати, шелестом смятых простыней.
  - Я вас... Я хочу ещё.
  - Ваше осточертелое упрямство мне претит, - Филипп начинал сердиться и словно предупреждал: следующий раз будет много хуже, а будет он уже наверняка.
  - Еще... - попросил Ферье странно слабым голосом, полным мольбы и... страха.
  Адри ушел - практически убежал, иначе он бы просто сошел с ума от горькой обиды и тоски. Ферье просил короля повторить, но как! - так просят помиловать или не убивать. Винсент не понимал, что происходит. Он не хотел понимать, видеть, думать, вспоминать! К черту Ферье! К черту Филиппа! Все к черту! Он задыхался здесь.
  Адри очнулся от мрачного удушья в одном из коридоров замка, заставленном белыми мраморными скамейками и вазонами с цветущими синими фиалками. В огромные широкие окна лился солнечный свет, словно назойливое утешение в миг, когда до дрожи хочется темноты, хочется перестать чувствовать и разучится любить. Глаза Ферье, его голос, его лицо, плечи, волосы, и те редкие моменты душевного спокойствия, когда фаворит короля не ненавидит всех и вся.
  Адри сел на одну из скамеек и устало прислонился спиной к прохладной стене. Взгляд бездумно блуждал по белой цветочной лепнине потолка, по завиткам ее снежных листьев и причудливым водоворотам каменных лент, связывающих мертвые стебли. Винсент прикрыл глаза - уснул или забылся. Ему не снилось ровным счетом ничего. Тьма. Пустота. Покой.
  Его разбудил тот самый старый слуга, который встретился Винсенту на лестнице - седой, исхудалый, с тревожным добрым и понимающим взглядом.
  - Господин барон, - старик слегка похлопывал по плечу Адри, стараясь не напугать его внезапным появлением. - Господин барон, проснитесь. Его величество уже две четверти часа ждут вас к обеду. Простите, господин, но вам нужно поторопиться.
  Ничего не понимая спросонья, Винсент провел ладонью по лицу.
  - Который час?
  - Да уже полдень был, - с тревогой ответил слуга.
  Адри проморгался и, наконец, взглянул на слугу более внимательно. Одежда лакейская - сиреневый камзол с золочеными петлями и перламутровыми пуговицами, белые перчатки на руках, простые туфли.
  - Как вас зовут? - спросил Адри, вставая и быстро приводя в порядок свою одежду, беглым взглядом проверяя наличие всех рубинов на вышивке камзола.
  - Редмод, ваша милость.
  Винсент кивнул.
  - Спасибо, что разбудили.
  - Приготовить вам воды для умывания?
  - Нет, только мокрое полотенце, пожалуй.
  Слуга ушел и вернулся через пару минут с влажным с одного конца белым махровым полотенцем.
  Винсент наскоро вытер лицо, а после, поблагодарив Редмода, поспешил в малую лилово-золотую столовую, где его ждали: обычно веселый Ботри, довольный Филипп и на редкость молчаливый Ферье, наконец, вернувший свой мужской облик.
  - Барон, вы заставили нас ждать, - шутливо укорил Винсента монарх, едва завидев его на пороге.
  Адри поклонился.
  - Простите, ваше величество, я совсем потерял счет времени.
  Ферье потянулся за высоким стеклянным бокалом с красным вином и громко хмыкнув, отхлебнул глоток. Впрочем, на Винсента он даже не взглянул.
  - Ну, полно вам, дорогой брат, - вмешался принц, видимо, уже будучи слегка пьяным игнорируя правило дворцового этикета, которое обязывало всех без исключения обращаться к королю согласно его титулу. - Что за беда в опоздании? Пусть барон займет свое место рядом с вами, и мы уже начнем.
  Филипп согласно кивнул.
  Адри прошел к единственному свободному стулу с высокой узкой спинкой и позолоченной резьбой. Ему показалось странным, что граф сидит рядом с Ботри, а стол накрыт только на четыре персоны.
  Заметив на лице барона легкое недоумение, Ботри улыбнулся в бороду.
  - Моя супруга и дочь сегодня отбыли в наш замок Сан-Фрео. Вы слышали о нем когда-нибудь, Адри?
  - Конечно. Говорят, он красив и огромен, - Винсент разложил салфетку на коленях и мельком взглянул на Сэйлина, который ел молча и совсем не выказывал заинтересованности в разговоре. У графа было плохое настроение. Даже слуги, что обслуживали обед, старались не подходить к нему без лишней необходимости.
  - Врут, - фыркнул принц, принимаясь за перепелов - полные пальцы Ботри, увешанные дорогими перстнями с привычной ловкостью разделывали маленькую поджаристую птичку. - Тихий рай куда лучше. Вот, где настоящее королевское величие! Роскошь! Простор! В таких замках должны жить только самые достойные! Если бы я жил здесь - я бы кутил дни и ночи напролет! Это место создано для праздника!
  Филипп сдержанно улыбнулся, поглядывая на брата с плохо скрываемым лукавством.
  - Ваши охотничьи угодья, Винсент, воистину хороши, - не унимался принц, - но там, увы, негде жить...
  - А разве я не говорил вам, мой дорогой брат, что Тихий рай принадлежит барону? - между прочим спросил король.
  В столовой повисла внезапная тишина, словно печать удивленного молчания легла на губы присутствующих, а потом ее нарушил звук ножа и вилки, положенных крест-накрест на фарфоровую тарелку Ферье - граф закончил обед. Адри заметил, что он почти ничего не съел.
  - Сегодня хороший солнечный день, - за последние полчаса Сэйлин впервые взглянул на барона. От фаворита короля веяло тихой безнадежностью и холодом. - Пару недель тому назад, барон, вы изволили вызвать меня на состязание, помните? Почему бы нам не устроить его сегодня.
  - Ну, конечно же! - Филипп забыл про жирный окорок с панировкой и, позвав слугу, приказал доставить в поместье лошадей Ферье и Адри.
  Винсент ничего не возразил - после заявления Филиппа о дарственной на Тихий рай, он чувствовал себя так же скверно, как и фаворит короля. У Ботри тоже испортилось настроение - он даже не стал уточнять, что за состязание состоится в этом поместье между двумя приближенными монарха.
  За столом воцарилась атмосфера взаимного настороженного обмена взглядами, только один Филипп, казалось, не замечал этого. Он воистину с королевским сумасбродством и юношеским озорством начал размышлять о скачках:
  - Думаю, раз конь барона иноходец, стоит определить самое дальнее расстояние для заезда, не так ли, граф? Пусть Сафо разогреется, как следует.
  - Разумеется, ваше величество, - сухо ответил Ферье, приложив шелковую столовую салфетку к губам.
  - А что вы скажете, дорогой Винсент? - король взглянул на Адри так внимательно, что тому буквально пришлось вытряхнуть себя из состояния малоприятного изумления, которое владело им уже четверть часа.
  - Мы можем прогнать наших лошадей через поместье Морелов - там ровные поля, к тому же здесь не далеко. Мне бы не хотелось, чтобы Сафо сломал себе ногу в каком-нибудь из оврагов. Отсюда мы с графом доскачем по дороге до перекрестка - это полмили. Потом свернем на поля и - до первых виноградников, а потом по дороге до того же перекрестка и вернемся обратно в Тихий рай.
  - Решено! Через поместье Морелов - значит через поместье Морелов!
  Король собственноручно налил вина себе и своему адъютанту - графу и принцу помог слуга.
  Филипп провозгласил тост за то, чтобы победил сильнейший, а у Винсента заранее складывалось ощущение, что речь идет о нем.
  Ферье с мстительной ухмылкой отсалютовал Адри бокалом с другого конца стола, что только стало подтверждением подозрений барона.
  Окончив обед, король приказал расположить его и принца Ботри во дворе замка с максимальным удобством, приготовить попоны, воду, лучший овес для лошадей.
  Винсент только на полчаса поднялся в свою спальню, чтобы переодеться для состязания. Здесь было все так же, как утром, только разве что маленькая деталь бросалась в глаза - застеленная постель - видимо, слуги прибрали ее совсем недавно. Мысль об этом заставила Адри нахмуриться - еще слишком свежи были его воспоминания, его горечь, его растерянность. Стоны Ферье. Странные речи короля, так похожие на угрозы. Отношения людей немыслимо многогранны, отличны даже в малейших оттенках, бесконечны в сути, как звезды Вселенной. Для кого-то дни проходят в томительной нежности друг к другу; кто-то сгорает страстями и живет этим; у некоторых любовь похожа на вечную борьбу противоположностей - и она уничтожает подчас либо одного, либо обоих. Отношения Филиппа и Ферье для Винсента были загадкой, которую он даже не хотел осмысливать - страх перед секретами, которые могут оказаться еще губительнее для открытого доброго сердца барона Адри, лишал жизни любые попытки понимания. Он, не боявшийся в бою ни смерти, ни раны, до дрожи страшился однажды узнать, что Ферье не просто спит с Филиппом, не просто привязан к нему, не просто любит короля, а не мыслит себя без него. Для Винсента это знание было бы стократ хуже любого отказа, насмешек и злобы, к которым он, к великому своему огорчению, за последние недели привык.
  Утро выдалось теплым и ветреным, день обещал быть жарким. Винсент решил, что поехать в одной рубахе и узких штанах будет лучше всего. Он оставил роскошный камзол на спинке стула и, уже уходя, приказал Редмоду приглядеть за одеждой. Слуга поклонился с почтением, которое выказывают только своему господину, и это снова напомнило Адри о том, что Тихий рай теперь принадлежит ему. Безотчетное отвращение владело Винсентом от этой мысли; ужас того, что каждую ночь отныне, лежа в своей постели, он будет снова вспоминать все, что увидел в спальне этим утром. Ах, какая жестокая и одновременно смешная случайность! Или Ферье сделал это нарочно для того, чтобы Винсент возненавидел Тихий рай на всю оставшуюся жизнь?
  Быстро спустившись во двор, Адри увидел, что их лошади с графом уже оседланы и готовы к скачкам. Сафо под уздцы держал Ботри - вид у принца был завистливо-блаженный, точно у малого ребенка, которому дали подержать дорогую и красивую игрушку. Это заставило Винсента улыбнуться и пожалеть Юстиана всем сердцем.
  Король заметил эту улыбку.
  - Подойдите ко мне, барон, - мягко приказал монарх, перехватив Винсента с полпути к Сафо.
  Ферье, восседая верхом на молодой гнедой кобыле ассирийской породы, ласково огладил лошадь по шее и проводил Адри насмешливым взглядом до кресла короля, в котором Филипп сидел, закинув ногу на ногу, с бокалом прохладного вина в левой руке и в простой, по-домашнему развязанной на груди рубахе. Над его головой слуги разложили широкий ажурный золотой зонт, предназначенный защитить короля Онтэ и его брата от палящего солнца.
  - Ваше величество, - Винсент изящно склонил голову, а Филипп вдруг поддался вперед и ненавязчиво взял его за руку.
  - Постарайтесь выиграть, господин барон. Я так хочу, слышите?
  Адри внутренне покоробило от этой просьбы, но вежливая выверенная улыбка не сошла с его лица.
  - Желание вашего величества - закон, - ответил он, отходя. - Я сделаю все возможное, что зависит от меня.
  Филипп хитро прищурил глаза, провожая своего адъютанта долгим вдумчивым взглядом, и отхлебнул вина из старого серебряного инкрустированного бирюзой бокала с высокой резной ножкой.
  Винсент подошел к Сафо, поставил ногу в стремя и легко поднялся в седло. Грустная растерянность в глазах принца Ботри его забавляла настолько, что сейчас Адри бы не раздумывая, подарил ему Сафо, если бы конь не был даром самого короля.
  - Не загубите жеребца, Виты ради, - попросил Юстиан, передавая барону поводья. - И себя поберегите...
  - Не переживайте, ваше высочество, - с легкой издевкой рассмеялся Ферье, - ничего с вашим дорогим бароном не случится. Разве что хвастовства поубавится да честь слегка пострадает.
  Вопреки законам вражды и обиды, Адри весело взглянул на Сэйлина и встретил ответную игривую улыбку. - Я намерен скакать быстрее ветра, барон, - предупредил граф, - и хочу заверить вас, что не уступлю вам в этих состязаниях даже одну сотую мили. А чтобы вы серьезно отнеслись к моим словам, вам следует так же знать, что моя Эмира славится в Онтэ не столько своей породистостью, сколько резвостью. Лучше сдайтесь сразу, и мы пойдем - выпьем по чашке ледяного морса.
  - Я и не полагал, что вы боитесь меня настолько, граф, - подыгрывая Сэйлину, Винсент направил коня к началу аллеи и Ферье догнал его уже у стартовой прямой, отмеченной на песчаной парковой дорожке алой атласной лентой. - Вы пытаетесь напугать меня, потому что боитесь проиграть.
  - Вот еще, - фыркнул фаворит короля, оборачиваясь на миг, чтобы увидеть, как монарх, забавляясь, следит за их шутливой словесной дуэлью, а встревоженный принц Ботри усаживается в соседнее мягкое кресло. - Вы что о себе возомнили?
  - О, уверяю вас, граф, что совсем немного - ровно столько, чтобы поставить вас на место.
  - Барон, а вам не кажется, что у вас это входит в привычку? Стремление ставить меня на место - не лучшая цель в жизни.
  - Зато интересная, - Адри пощурился, глядя на солнце, запутавшееся в большой раскидистой кроне старого дуба, что распростер свои ветки над их головами, словно огромный жирный паук над гнездом. Ветер бродил в резных продолговатых листьях, шелестя и играя золотым светом на них, а в конце аллеи двойной зелено-голубой полосой раскинулся простор полей - там была свобода, дикие пряные травы, нежные разноцветные цветы, никогда не знавшие человеческих рук, и не было Филиппа. Сейчас Винсенту очень хотелось оказаться там и больше никогда не возвращаться в Тихий рай.
  - Боже, - тем временем не унимался Ферье, - какое разочарование вас ждет...
  Договаривать Сэйлин не стал из-за молоденького слуги, что выбежал на край газона, готовясь махнуть цветастым платком и, наконец, начать состязание.
  - Готовы? Внимание! Начали! - прокричал он тоненьким надломленным голоском, и Адри только и успел, что увидеть, как Сэйлин широко улыбнулся ему, а потом, ударив пятками в бока Эмиры, сорвался вперед, словно ветерок, который слишком долго держали в клетке и теперь дали свободы.
  В кровь брызнула смесь азарта и дикого восторга. Конь под Винсентом точно почуял это, потому что устремился вслед за лошадью графа без всякой команды и довольно скоро начал догонять противника. Сафо тяжело дышал, храпел, но наслаждался своим необычно легким бегом иноходца, доверяясь самому первому и самому главному инстинкту лошадей с начала времен - инстинкту горячей необузданной скачки. Довольно скоро они с Винсентом стали действовать слаженно, как один организм; пыль и камешки летели из-под копыт, мерный топот сотрясал землю под сильными ногами Сафо, ветер бил в лицо Винсента и Адри смеялся, точно зная, что Ферье не слышит его даже несмотря на малое расстояние между ними. И все равно, догнать графа на его Эмире им не удавалось - стоило только голове Сафо чуть-чуть сравняться с крупом гнедой бестии, как та прибавляла ходу. Пять или шесть раз Адри пытался безуспешно обойти Ферье, а тот, оборачиваясь через плечо, насмехался и подтрунивал Винсента - беззлобно и весело, будто они были не врагами, а приятелями детства, которые знают друг о друге все, делят пополам хлеб и каждый день устраивают шуточные бои, совершенствуя силу и ловкость. У Адри никогда не было такого друга - крестьянские дети не владели шпагой, не скакали очертя голову на лошадях, всерьез рискуя покалечиться, они не умели ни читать, ни писать, и Винсенту приходилось сдерживать свои таланты, чтобы не доставлять себе лишних хлопот в общении с ними. Но все равно он любил и уважал этих людей за их открытые сердца, душевную простоту и бесхитростность желаний. Люди разных классов иногда тоже могут ненадолго находить общий язык. Теперь у Винсента был кто-то равный ему в умениях и в амбициях, но одно Адри знал совершенно точно - они с Ферье никогда не найдут общего языка.
  В полях лошади разогрелись окончательно и теперь, не жалея сил, сбивали копытами траву; маленькие птички едва успевали взлетать у них на пути с испуганными писками, разлетаясь прочь. Если бы боги на миг оторвались от своих важных дел и уронили взоры в залитые солнцем изумрудно-хризолитовые поля, переполненные энергией жизни и свободы, они бы увидели двух всадников, летящих стрелой по встревоженным ветром волнам зеленого моря и, наверное, прониклись бы тем же духом состязания, азарта, безумием захватывающей игры.
  Сердце в груди Винсента ликовало! Он ощущал себя охотником, преследующим добычу, и то, что граф сумел вырваться вперед почти на целую сотню ярдов, только подхлестывало гнать Сафо быстрее! Еще быстрее! Наплевать на все, забыть о короле, о победе, о вражде! Сейчас они просто играют! Сейчас они с Сэйлином счастливы и подобны беззаботным детям! Сейчас...
  Эмира споткнулась - и не успело сердце в груди Адри зайтись в ужасе, как лошадь Ферье на следующем шаге кувыркнулась через голову.
  Не помня себя, Винсент закричал и ударил пятками в бока Сафо так, что тот содрогнулся, заржал, задыхаясь пеной; теперь железная воля хозяина заставила его мчаться на помощь, выбиваясь из последних сил.
  Адри увидел, как Эмира неуклюже поднялась на ноги из высокой травы - Сэйлина в седле не было. Минута показалась Винсенту вечностью - ненавистной в своей медлительности и страхе перед неизвестностью. Жив?! Ранен?! Мертв?!
  Адри осадил коня слишком резко и сам едва не вылетел из седла, а вот за стремя ногой чуть зацепился, соскочил на скаку, запнулся о какую-то кочку, пока бежал к лежавшему в траве Ферье, но ничто уже не имело значения, кроме одного - дышит!
  - Сэйлин? Вы... вы меня слышите? - падая на колени рядом с возлюбленным, Адри не узнал собственного надломленного испугом голоса.
  Граф лежал навзничь, не подавая никаких признаков жизни. Винсент кинулся осторожно и быстро ощупывать его тело, чтобы определить: есть ли у Ферье переломы. Отсутствие крови Винсента нисколько не утешало.
  - Черт, ну скажите же что-нибудь... Ферье! Господи! Дались мне эти скачки! Никогда себе не прощу. Сэйлин?! Всемогущая Вита... ради всех святых...
  Сходя с ума от лютого озноба, Адри дрожащими руками расстегнул пуговицы графского камзола, развязал шейный платок и, не переставая тихо звать Ферье, распахнул рубашку на груди, чтобы облегчить дыхание. Он слышал, как позади тревожно всхрапывают лошади, как недалеко, прячась в траве от опасностей, звонко заливается жаворонок, как собственное горячее сердце перепугано колотится о ребра, и не мог отвести тревожного взгляда от спокойного бледного лица королевского фаворита.
  Винсент запустил пальцы под шею Сэйлина, продвигаясь осторожно к затылку и моля все силы ада и рая, чтобы в следующий миг не наткнуться на разбитые вмятые кости и не почувствовать липкой крови на своих руках. Он не был уверен в том, что все в порядке и здесь. Когда его опасения не подтвердились, Винсент решил попробовать перенести Ферье на лошадь. Инстинктивно он прислонился ухом к груди графа, чтобы убедится, что сердце Сэйлина бьется - чуть чаще и сильнее обычного? Адри не сразу понял, что кое-что изменилось, что сейчас ладони Ферье ласково скользят по его плечам, немного сминая рубашку.
  - Вы так забавны, - тихий смешок слетел с улыбающихся губ графа, - барон.
  Их взгляды встретились, и Винсенту не понадобилось много времени, чтобы понять, что его обманывали.
  Горькая обида сдавила горло. Он никогда не молился богам, не признавал их власти над своей судьбой, он едва не свихнулся от страха за жизнь Сэйлина, а тот ломал комедию? Сжав зубы, Адри попытался встать, но Ферье удержал его настойчиво и так легко, будто в его плечах была заложена сила, способная передвигать континенты.
  - Простите меня. - Сэйлин с наслаждением обвел взглядом хмурое лицо королевского адъютанта и улыбнулся столь невинно, что Винсент мысленно обозвал его гнусным отвратительным притворщиком.
  - Вы просите прощения за прошлый раз или уже за этот? - холодно поинтересовался Адри, стараясь не думать о том, что руки графа вызывают в нем дрожь, но дрожь теплую, приятную, перед которой его озноб быстро сходит на нет.
  Сэйлин положил руку на затылок Винсента и приник губами к губам, шепча, дразня горячим дыханием вперемешку с невесомыми поцелуями:
  - И за прошлый. И за этот... И за будущий простите.
  И Винсент простил - снова слишком легко и к своему огорчению слишком предсказуемо. Он все еще был осторожен в объятиях, частью затуманенного сознания помня, что граф может быть ранен, но их поцелуи давно утратили всякую сдержанность. Нет, это была не страсть даже не прелюдия к ней - просто немного нежности Винсента, приправленной горечью неразделенной любви и немного ласки, которую граф дарил в ответ небрежно и запросто по странной одному ему известной прихоти. А может быть, это было просто-напросто короткое временное перемирие двух совершенно разных и сумасшедших людей.
  - Представляете, что будет, если нас здесь застанут, - между делом веселился Ферье, легко лаская пальцами шею Винсента у затылка и немного путаясь в шелковых тяжелых прядях его волос, небрежно перехваченных атласным шнуром у лопаток; Ферье ловко и незаметно развязал его, небрежно рассыпал волосы любовника черными змейками по плечам.
  - Ничего хорошего, - Адри улыбнулся в ответ с долей иронии, слишком беззаботно для настоящего беспокойства. - Не знаю, что Филипп сделает с вами.
  - А с вами? - засмеялся граф.
  - Скорее всего, то же, что сделал когда-то с виконтом Этьеном Дюраном.
  Ферье мертвенно побледнел и в одно мгновение стал серьезен. Кровь отхлынула от его лица, и что-то едва уловимое надломилось в королевском фаворите. Винсенту даже показалось, что его голубые глаза потемнели от расширившихся зрачков, внезапно стали какими- то мрачно-синими. Ферье резко оттолкнул от себя Адри и, вскочив на ноги, стал застегивать пуговицы камзола.
  - Много вы об этом знаете. Наслушались этих сплетен, да? Представляю, какое вы получили удовольствие. Довольны?
  Адри обреченно прикрыл глаза и покачал головой. Он ровно сел в траве, потом как-то растерянно осмотрелся в поисках атласного шнура, что Ферье сдернул с его волос - и не нашел его.
  - Вы умрете за меня, барон? - вопросы графа пропитались ядом похлеще мореловских дурно пахнущих препаратов. - Как Этьен умрете?
  Винсент поднялся следом, сделал шаг к фавориту короля и спокойно положил ладони на его плечи в надежде успокоить, но в то же время, ожидая от не на шутку разозлившегося Сэйлина чего угодно вплоть до удара по лицу.
  - Так? Нет, - сказал Винсент ровно. - Я не хочу быть повешенным по глупой неосторожности и тем более из-за вас. Но если вдруг с тетивы сорвется стрела, острое лезвие ножа устремится в вашу грудь, смерть оскалит клыки и попытается цапнуть вас за горло - я встану межу ней и вами.
  - Ну, хватит нести бред!
  Ферье выскользнул из-под ладоней Винсента, развернулся к нему лицом, сделал шаг назад, и Адри вдруг осознал, что такой ледяной жестокости на лице графа он, оказывается, никогда не видел. Еще немного, и казалось, что Ферье вот-вот обернется чудовищем, да так, что даже жаркое золотое Солнце, раскинувшее свой свет над миром, погаснет, точно жалкая свеча на ветру. Сейчас его ослепительная красота по-настоящему пугала, а улыбка больше была похожа на оскал.
  - Так вы еще скажете ненароком, что я вам нравлюсь, и вы влюблены. Думаете, что что-то знаете об этой истории? А что вы о ней знаете?
  Винсент стушевался и подумал, что все же был не прав. Упомянуть Дюрана с его стороны в такой прекрасный момент было верхом глупости и неосторожности.
  - Наверное, меньше, чем вы. - Адри нахмурился, и на его молодом красивом лице проступила тень вины. - Мне не следовало верить сплетням, которые выставляют вас во всей этой ситуации не в лучшем свете. Я не хотел обидеть вас.
  - А вы полагаете, что обидели меня? - риторически спросил граф, поражаясь немыслимой наглости Адри. - Да нет, барон, вы меня совсем не обидели. Да мне нет никакого дела до того, что вы думаете обо мне! Мне вообще плевать на вас на пару с вашими фантазиями. Собирайте сплетни дальше, - Ферье развернулся и направился к Эмире, которая обо всем позабыв, уткнулась мордой в шею спокойного и ничего не возражающего ей Сафо. Но графа в силу скверного настроения подобная идиллия повергла в странную агрессию - он грубо ухватил Эмиру за поводья и дернул в сторону с такой решимостью, что конь барона испуганно захрапел, шарахнулся от них.
  - Ах да, - между прочим, подметил граф, обиженно улыбаясь молчаливому Винсенту и приводя в порядок свои одежды, - принц Ботри рассказывает эту историю особенно хорошо, с подробностями и потрясающими красочными описаниями. Вам стоит как-нибудь об этом поболтать. Правда, мне не очень нравится, когда он называет меня подлым лицемером и убийцей-белоручкой, но ведь правда же... Да и вам не привыкать. И не утруждайтесь - не стоит менять обо мне мнение.
  Адри смотрел на Сэйлина потрясенно - точно только сейчас увидел всю его боль и горечь, страх и ужас воспоминаний прошлого - такого же темного для него, как безлюдная зимняя ночь.
  Ферье осекся, глубоко вздохнув, взял себя в руки и вдруг засмеялся, но это был горький смех, нервный, предательски тихий.
  - Что произошло на самом деле? - Адри сделал попытку подойти к Ферье, но тот, едва заметив это, сразу вскочил в седло.
  Граф немного наклонился вперед и с предостерегающей улыбкой ответил:
  - А на самом деле... держитесь от меня подальше, барон. Вы мне противны.
  Снова пришли: горечь и чувство обреченного острого одиночества. Адри молча смотрел, как Сэйлин развернул лошадь и направил Эмиру шагом в направлении дороги. Среди зелени полей они были похожи на видение - солнце играло крошечными бликами на бисере, рассыпанном по рукавам графского камзола, встречный ветер едва трепал золотые волосы Сэйлина, а шерсть Эмиры лоснилась орехово-рыжим приятным глазу оттенком.
  Жаворонки звонко щебетали по округе, в траве стрекотали кузнечики и шелестел ветер.
  Адри было жаль, что Ферье ни разу не обернулся, пусть и ждал, когда адъютант короля догонит его.
  Тяжело вздохнув, Винсент поднял глаза к синему чистому небу, с которого на землю душной волной сползала жара.
  - Что мне с ним делать? - тихо спросил он у кого-то незримого, постоял с минуту, но так и не получив ответа, сел на коня и поскакал вперед. Когда он поравнялся с Ферье, граф сухо сказал: "Догоняйте", а потом пустил Эмиру галопом во весь опор.
  Больше не было радости и азарта в сердце Винсента. Обратная дорога, казалось, вымотала его окончательно - хотелось скорее закончить это глупое состязание, только поэтому Адри гнал Сафо к Тихому раю, не щадя ни себя ни его. Обскакать лошадь графа им, разумеется, не удалось, но ничего другого Винсент не ждал - он давно понял, что Эмира сильно превосходит Сафо в резвости и выносливости. Это Ферье была нужна победа, чтобы после донимать Адри его поражением еще три дня, проведенных в Тихом раю и день по возвращении в Летний дворец. Однако несмотря ни на что, расположение Филиппа Винсент не потерял - наоборот монарх стал проявлять к своему адъютанту еще больше участия и оказывать больше знаков внимания, а у Адри из головы не шла одна единственная фраза Ферье: "Вы мне противны". Это было самое худшее поражение в их противоборстве с королевским фаворитом, какое Винсент мог только представить. Хотелось думать, что Ферье сказал такое просто со злости - и эта мысль для Винсента стала к концу недели навязчивой настолько, что он потерял сон.
  Во дворце шли приготовления к новому году, который в Онтэ и в королевствах Рафины отмечали первого сентября. Листья в лесах озолотились первыми тонкими вкраплениями желтизны, а в дворцовых парках клены запестрели редкими рыже-алыми пятнами. Наступила пора прохлады, приятных праздничных забот, сбора урожая и длинных ночей. Улицы Онтальи украсили последние осенние цветы и стяги с изображением двух лун - Тисы и Амиры, которые ровно в одиннадцать вечера сойдутся в небе друг с другом - более малая Тиса укроет большую Амиру своей тенью. На час они образуют в небе белый шар, окруженный по краю красным кольцом - и наступит первая ночь нового года. Древние часто принимали это явление за глаз богини Виты, считая, что раз в году она заглядывает в свой мир, чтобы поглотить черствые души и принести любовь. Но времена жертвоприношений грешников и старых предрассудков давно миновали, а схождение двух лун для людей стало просто красивым зрелищем, развлечением, точкой отсчета нового времени. До этого момента оставалось немногим больше суток, но люди уже выходили ночью на улицы, чтобы посмотреть, как близко Амира и Тиса приблизились друг к другу. Новогодняя ночь - ночь любви и исполнения желаний.
  Винсент уже давно не верил в чудеса, да и в любви сомневался в последнее время слишком часто. Душевное одиночество мучило его сильнее, чем желания плоти. Лунный свет раздражал, а вся суматоха праздника травила разум скверными злыми мыслями. Сегодня Филипп отпустил Адри рано со службы, но вместо того, чтобы использовать время отдыха для прогулок или поездки к Морелу, Винсент заперся в своей спальне с бокалом дорогого вина, приказал Освальду убраться с глаз долой и загрустил. Около часа он задумчиво просидел в кресле у камина, потом попробовал почитать "Сказки древнего мира", но уже скоро потерпел в этом занятии сокрушительное фиаско. А в голове по-прежнему звучало: "Вы мне противны". Адри очень сожалел, что с Сэйлином тогда в полях вышло именно так - неправильно. Он чувствовал, что неправильно. В трагической смерти виконта Этьена Дюрана все винили Ферье - все знали, что именно граф попросил короля повесить того, кто был влюблен в Сэйлина без памяти. "Какая чудовищная жестокость!" - повторял себе Винсент и не понимал, почему не может пересилить в себе чувство острой вины перед Ферье.
  Где-то позади за спинкой кресла, в котором сидел Адри, скрипнула дверь - короткий щелчок замка подсказал Винсенту, что незваный визитер намерен остаться.
  - Я же сказал вам не приходить сегодня, Освальд, - проворчал Адри, оборачиваясь к дверям и замер.
  Ферье смотрел на него пристально, но с долей мерзкого неприятного высокомерия.
  - Я не займу у вас много времени, барон. - Граф неторопливо прошелся по комнате, лениво осматривая ее содержимое, словно был здесь впервые. У постели он задержался чуть дольше, чем у окна, поморщился, а потом встал перед Адри, иронично разглядывая его расслабленную позу и полный нетронутый бокал вина в руках. - Вы рано начали отмечать, а бал только завтра. Его величество не одобрит, если вы не придете на праздник по причине пьяного загула.
  Винсент со вздохом откинулся на спинку кресла, не сводя с красивого лица Ферье тоскливого взгляда.
  - Вы пришли смеяться надо мной, граф? - Он печально улыбнулся, приветствуя желание фаворита короля серебряным бокалом, а после поднеся его к губам. Адри выпил вино залпом до дна, и с трудом сглотнув, прямо взглянул в удивленные голубые и такие любимые глаза Сэйлина. - В каких грубых выражениях. Вы не стесняетесь. Что ж, я это заслужил.
  - Вы заслужили много больше моей откровенности и худшего отношения, - почему-то разозлился Ферье, сжимая какую-то маленькую веревку в кулаке.
  Когда Винсент разглядел ее, из его головы разом выветрился весь хмель - это был тот самый атласный шнур, который он потерял в полях. А если так, то выходило, что все это время граф хранил его у себя, держал в руках, носил за рукавом, а может быть за пазухой. Или даже прятал под подушкой.
  - Зачем я пришел? Ах да, - Ферье небрежно швырнул шнурок в грудь Адри, - хотел вернуть вам это, - сказал он ядовито, и резко повернувшись на каблуках, зашагал к двери.
  - Я люблю вас! - Ничего не понимая, Винсент вскочил на ноги. Комната перед глазами на миг качнулась и поплыла в слабом тумане от крепкого красного вина. Образ его идола и божества, разодетого в светло-бежевые одежды с россыпью алмазов по вороту и краям камзола, словно неуловимо ускользал от него в темноту, и Адри знал и боялся, что если это случится, между ними навсегда поселится ненависть.
  Ферье остановился.
  - Я больше не могу так, - Винсент готов был на коленях просить прощения, плакать, сделать что угодно, лишь бы его выслушали, но глаза оставались сухими, и только сердце трепыхалось в груди, точно раненая, изнывающая от боли птица в ветвях терновника. Серебряный бокал выскользнул из ослабевших рук и глухо упал на ковер. - Не уходите. Позвольте мне все исправить. Я давно и безнадежно люблю вас.
  Сэйлин молчал. Секунды ползли сквозь пространство, уподобляясь самой изощренной пытке для любящего сердца, для слабого измотанного чужим презрением духа и открытой души, а Ферье молчал. Наконец, он обернулся, улыбаясь вяло и холодно, он не поверил Адри.
  - Какой смешной парадокс, не находите? - Граф задумчиво потер мочку левого уха большим и указательным пальцами правой руки, размышляя вслух: - Вы объясняетесь в любви мне. А ведь еще недели не прошло, как вы сочли меня убийцей и подлецом.
  - Я не говорил этого.
  - Не говорили, почти. Разве вы не потому Дюрана упомянули, что верите всем сплетням? Я же в них выставлен не в лучшем свете - убийца благородного виконта Этьена Дюрана, которого повесили из-за смазливого мальчишки, личной шлюхи его величества. Вы тогда, заметьте, напомнили мне об этом лежа на мне же. А теперь вам хватает бесстыдства заявлять, что вы меня любите. - Ферье подошел к Адри вплотную, с отвращением вглядываясь в карие глаза. - Хотите, я открою вам правду о том, что вас побудило сказать мне такую ерунду? Все так бесхитростно и элементарно: вы просто хотите меня, как и все остальные. Я не злюсь на вас за это, нет. Знаете, когда я смотрю на себя по утрам в зеркало, я начинаю понимать Дюрана, и вас, и всех тех, кто силой или хитростью пытался нагнуть меня в своей постели лицом вперед. Да, признаю, что я сам прыгнул в вашу кровать в приступе какого-то временного помешательства. Сейчас я жалею об этом. С той поры вы возомнили себе, что имеете право тыкать меня лицом в грязь при малейшем удобном случае, воспитывать, жизни учить, дворянской чести, бог еще знает чему. Я думал, что вы не такой, как другие. Что ж, ошибся - сам виноват. Считайте меня хоть убийцей, хоть шлюхой. Кем угодно, но не смейте мне врать - я вас насквозь вижу.
  - Я никого никогда не любил, - онемевшими губами прошептал Винсент, не чувствуя земли под ногами от горя. - Я не образец морали и благородства. Я заслужил ваше презрение и ненависть. Я обычный человек, возможно, такой же, как и все, и в этом я не собираюсь опровергать вашу правоту, но я действительно люблю вас, будь я проклят.
  Ферье засмеялся и отступил на шаг.
  - Ну конечно, я почти поверил. Чуть не забыл сейчас: вы же так любите играть рыцаря, выставлять напоказ ваши достоинства, непорочность ваших чувств. Вы так скромны, не амбициозны, честны, у вас такие благородные возвышенные помыслы, что мне и стоять-то в вашем присутствии стыдно.
  - Замолчите! - Адри отвернулся, пытаясь выровнять сбившееся дыхание. Он отошел к кровати и сел на край, обхватив руками голову и опираясь локтями на колени. - Замолчите, - уже тихо попросил он. - Ваши постоянные насмешки сделали меня таким. Знали бы вы, как терзает меня моя совесть за все те невольные гадости, что я совершил по отношению к вам.
  Ферье деловито скрестил руки на груди.
  - Замечательно, - он покачал головой, говоря куда-то в сторону, - теперь я еще и виноват во всем. Вы явились черти откуда, перевернули всю мою жизнь с ног на голову, поимели меня, называли шутом, вызывали на глупые не нужные ни мне, ни вам состязания - и во всем вините меня? Ну, знаете... Да я вам в подметки не гожусь, дорогой барон.
  Закусив губу, Адри поднял на Сэйлина усталый взгляд - он знал, как жалко и неприглядно он выглядит в глазах графа, да и в свое оправдание сказать ему было нечего и, наверное, для Ферье это стало сейчас самым честным его поступком.
  - Вы действительно будете настаивать на том, что любите меня? - спросил граф, лениво поднимая с пола серебряный бокал. Ферье распрямился, беззлобно и чуть холодно глядя адъютанту короля в глаза.
  - Да.
  - Вы способны доказать это на деле?
  - Да, - последовало после недолгого молчания.
  - Что ж, - сказал Ферье, нехорошо прищурившись, - я поверю вам, если вы выполните два моих условия.
  Адри совсем не понравились эти слова - даже по виду Сэйлина было легко определить, что он задумал гадость. Но, как говорили древние, кто не рискует - тот не пьет шампанское, а кто рискует - часто ошибается. Нужно было решаться и самое время вспомнить о том, что Адри давно хотел заполучить возможность доказать серьезность своих чувств. Вот его шанс! Только почему-то Винсент не испытывал радости - ему сейчас хотелось оказаться где угодно, только не наедине с фаворитом короля.
  - Условия, - глухо повторил Адри, выпрямляясь. - Мне кажется, что это будет нечестная сделка. Вы же не из тех людей, кто дешево торгуется, так?
  - Верно. - Граф прошел до письменного стола, что стоял посреди комнаты и поставил бокал на него. Взял в руки старую книгу, открыл на первой странице и изумленно стал разглядывать содержимое шифрованного мореловского учебника по приготовлению ядов. Через минуту ему это наскучило - и он вернул книгу на место. - Впрочем, зачем вы так тревожитесь, Адри? Я уверен, что вы не согласитесь даже на первое условие, а до второго вообще дело не дойдет. Когда мы впервые встретились с вами в Сером храме, вы смотрели на меня так, как смотрит мужчина на женщину. Я для вас был немножко мечтой, немножко лакомым кусочком, немножко жертвой. В ваших фантазиях и мыслях вы с первой минуты отвели мне роль добычи, а добиваются женщин, барон. Вы не видели во мне мужчину так же, как не видите его сейчас. Тем не менее, я мужчина, прежде всего, и у меня есть совершенно нормальная тяга утверждаться именно в мужской роли.
  - Я не очень вас понимаю, - нахмурился Винсент, и Ферье коротко рассмеялся.
  - Конечно, не понимаете. Потому что в отличие от меня, вам никогда не приходилось раздвигать ноги для кого-то.
  Винсент, кажется, начал догадываться, к чему весь этот разговор. Он удивленно замер, от чего в голубых ясных глазах графа наряду с отблесками каминного пламени заплясали огоньки злости.
  - Я хочу вас трахнуть, - грубо сказал он, кривя губы в гадкой усмешке дьявола. - Я. Вас. А не наоборот.
  Адри казалось, что он очутился в каком-то вязком липком кошмаре, а дальше - он не сомневался - будет больно и унизительно; намерения графа были далеко не благими и если Винсент согласится на сделку, то лучше приготовится ко всему. Его потрясенное молчание затягивалось.
  - Я так и думал, - расслаблено усмехнулся Ферье, расценив замешательство Винсента, как отказ, потом вздохнул и посмотрел на дверь. - Мне не нужно такой жертвы от вас. Спите спокойно, Адри, мы все выяснили.
  Вровень с этими словами Винсент медленно поднялся с постели, как-то беззащитно отвел глаза и с решительным достоинством стал ослаблять шнурок рубахи на груди. Он снял ее через голову и бросил на пол.
  - Заприте дверь, граф, - твердо сказал он.
  На лице Ферье мельком отразилась растерянность, нечаянно отпущенная из-под ледяной маски, но Сэйлин довольно быстро взял себя в руки - запер дверь еще на два оборота, а потом молча смотрел, как Адри раздевается донага. Винсент читал в глазах графа панику, заметил, что дыхание его стало частым и сбивчивым, и пусть лицо королевского фаворита было каменным и холодным, Ферье нервничал. Даже когда Адри взобрался на кровать, под сумрачный полог, на белые одеяла, граф еще некоторое время не мог заставить себя подойти к нему.
  - Мне встать в колено-локтевую позу или лечь на спину? - Винсенту показалось, что еще немного - и Ферье откажется от своей идеи, обзовет его ослом, бросится прочь из спальни, но этого не случилось.
  Продолжая изучать Адри недоверчивым взглядом, граф подошел к его постели, а после, обхватив пальцами подбородок Винсента, склонился к лицу. Поцелуй, последовавший за этим, замутил разум барона такой изумительной легкой сладостью, осторожной страстью и жадностью, что он невольно ответил с не меньшим пылом. А ведь еще мгновение назад он намеревался быть сдержанным.
  Ферье повалил его на подушки так, точно одичал. В какой-то момент Адри показалось, что это все-таки любовь, что все будет хорошо, что предстоящее соитие не станет для него наказанием - и тут Сэйлин резко отстранился от него, схватил одной рукой за горло для того, чтобы вызвать неприятное чувство власти хозяина над своей жертвой и обжечь жестоким взглядом.
  - Нет. Не так. - Граф отпустил Адри, потом сухо приказал: - На колени. Лицом в подушки и руки за спину.
  Испытующе смотря в глаза Ферье, Винсент стиснул зубы, потом медленно повернулся на бок, подобрал ноги к животу и принял ту позу, которую пожелал его мучитель. Мерзость при мысли, что это все-таки наказание, вызывало в нем отвращение к происходящему и желание, возникшее в нем от ласкового поцелуя, стало стремительно таять.
  Ферье непослушными пальцами снял свой шейный платок, обмотал им запястья барона, стянул потуже, потом торопливо разделся.
  - Прелюдии не будет, - предупредил он, устраиваясь сзади между разведенных ног Адри, - однако вы можете еще передумать, барон. Еще не очень поздно.
  - Не дождетесь, - на манер графа огрызнулся Винсент, однако на этом их разговор был окончен - Ферье ухватил его за бедра и толкнулся вперед слишком резко, сразу до конца, без всякой жалости.
  От неожиданной боли Адри вцепился зубами в подушку, пытаясь заглушить рвущийся из горла крик. Он инстинктивно дернулся, но Сэйлин сжал пальцы на его бедрах, удерживая в нужном для себя положении. Граф замер, жарко дыша, прислонился лбом к спине любовника - эта короткая пауза позволила Винсенту немного выровнять рваное хриплое дыхание и собраться, чтобы хоть как-то попытаться расслабится. До фаворита короля ему уже не было никакого дела. Жжение, боль, дрожь - все смешалось для него воедино, напоминая, что его попросту унижают и срывают скопившуюся за многие недели злость. Сейчас Адри убедился в том, что его по-настоящему люто ненавидят, но об этом лучше было совсем не думать. Продолжать себя обманывать любовными фантазиями в таких ситуациях намного проще, а вот получить удовольствие практически невозможно. Но в этой странной игре у Адри имелся козырной туз - Ферье ошибочно полагал, что Винсенту раньше никогда не приходилось находиться "снизу" - в этом был серьезный промах графа. К счастью или нет, для адъютанта короля такой опыт оказался не в новинку - он умел настроить свое тело и разум нужным образом, чтобы просто пережить насилие. Попытаться из принципа достичь разрядки - вот все, что он сейчас мог противопоставить своему возлюбленному врагу.
  Решительно вдохнув, Винсент немного расслабился, надежно уперся правым плечом в подушку и поддался на встречу Ферье - это принесло новую волну обжигающей боли, но только больше подхлестнуло упрямство Винсента, заставило стиснуть зубы и, переступив через себя, снова толкнуться навстречу твердой горячей плоти, пронзающей его нутро.
  Шумная усмешка между лопатками была взамен поцелуя. Продолжая удерживать Адри за бедра, граф медленно распрямился.
  - Упрямец, - сказал он.
  Между тем Адри различил в его тихом голосе непонятную и тщательно скрываемую нотку нежности - ему отчаянно захотелось взглянуть в глаза Ферье и перестать заниматься самообманом, потому что ласковым Сэйлин не мог быть. Не мог и не хотел. Об этом отлично свидетельствовали его резкие неумелые фрикции, вызывающие между ног Винсента только малоприятные болезненные ощущения. Даже когда Адри, выгибая спину, пытался поймать призрачное удовольствие, найти наилучший для себя угол проникновения, Ферье тоже менял ритм и направление, будто нарочно добивался обратного результата. Около четверти часа длилось это странное противоборство, в котором Винсент и Сэйлин по очереди одерживали маленькие победы друг над другом и терпели грандиозные поражения. Адри почти перестал чувствовать связанные руки за спиной, от неудобства позы у него затекла шея и ломило позвоночник, в душе болезненно пульсировала обида, поскрипывание кровати словно вклинилось в его мозг острой иглой - самое время было сдаться на милость графа, закрыть глаза и просто перетерпеть, но Винсента что-то побудило сжать ягодицы и одновременно обернуться через плечо. И хотя он увидел лицо Сэйлина лишь краем глаза - этого хватило, чтобы все кардинально изменилось, и обида разом улеглась в его сердце.
  Ферье трясло от охватившего возбуждения, глаза его были прикрыты, волосы золотыми влажными волнами разметались по лбу, а нежные щеки полыхали стыдливым румянцем. Стиснув зубы, граф шумно дышал. В голову Адри ясным холодом пришла мысль о том, что подобное для Ферье происходит впервые. Снова самообман? Нет, Адри почему-то был уверен в абсолютной правоте своей догадки.
  - Развяжите меня, - попросил он, потом облизнул пересохшие губы и повел онемевшими плечами, стараясь не думать о том, что Ферье уже некоторое время дергает его на себя особо усиленно, а в его движениях все больше судорожных сбивчивых импульсов.
  - Нет, - на выдохе ответил граф и, толкнувшись глубже в последний раз, замер, подавил в себе хрипом протяжный жалобный стон. Глаз Ферье не открыл, только опустил голову так, что Винсент больше не мог толком видеть его лица. Фаворит короля немного перевел дух - два-три глубоких хорошо контролируемых вдоха, потом снова качнул бедрами. Адри почувствовал, что член графа стал легче скользить в нем и начал медленно опадать. Вместе с этим притупилась боль.
  - Если вы развяжете меня - я смогу доставить вам настоящее удовольствие. - Чтобы хоть как-то поменять позу, Винсент подтянул правое колено к животу и, почувствовав под суставом надежную опору, попытался выпрямиться, но в этот самый момент Ферье безжалостно толкнул его лицом в подушки, дав хорошенько осознать простую и очевидную вещь: желания королевского адъютанта сегодня никого не интересуют.
  - У меня очень плотный график этой ночью, барон, я не могу тратить на вас столько времени, - прошептал Сэйлин вперемешку с ехидным смешком, склоняясь губами к самому уху Адри и шевеля дыханием спутанные прядки волос, прилипших к шее. - Вы лукавите и снова пытаетесь меня обмануть. Вы хотите сами получить удовольствие. Проблема только в том, что для этого вам нужен контроль над собственным телом. Не обольщайтесь, я вам его не дам. А свое удовольствие я уже получаю от вашей беспомощности, вашей растоптанной гордости. Для вас это должно быть очень унизительно...
  И вдруг Адри засмеялся слишком весело, глухо, в душную пахнущую потом подушку. Его колотило в сумасшедшем напряжении и страхе за собственный рассудок, но он смеялся, смеялся и не мог остановиться. Его вконец расшатанные нервы дали о себе знать.
  Ферье испуганно отпрянул от Винсента, рывком перевернул на спину.
  - Прекратите это, - растерянно потребовал он, уставившись на захлебывающегося смехом любовника.
  - За... зачем? - вырвалось у Адри. Он видел побелевшее лицо Ферье, будто в тумане, за неровной сетью собственных спутанных волос, которые он сам не мог убрать с лица, и которые вызывали неприятную липкую щекотку. Несколько раз он пытался глубоко вздохнуть, чтобы прекратить смех, но безуспешно. Ему было весело, черт возьми! Как нелепо все это: вражда, любовь, долги чести и тем более совести, как мерзко, жизненно правдиво и комично настолько, что невозможно было не смеяться. Глупые противостояния всегда подобны дешевой балаганной комедии, и чем дальше они заходят, тем глупее становятся.
  В приступе ярости, Ферье ухватил Адри за плечи и встряхнул так, что у того хрустнуло в позвоночнике, а к веселью пропала всякая охота - все равно, что протрезветь в одно мгновение.
  - Вы жалки и противны мне, - в лицо Винсенту зашипел граф. Его тонкие сильные пальцы сдавили плечи барона, точно пыточные тиски.
  - Вы повторяетесь, - бросил в ответ Адри слишком серьезно, всматриваясь в большие, полные бешенства, голубые глаза Ферье и уже совсем не улыбаясь. Правда полезла наружу, растравленная огнем душевной боли, стыда, унижений. - Или боитесь того, что все сделанное вами сейчас пойдет прахом? Вы напугать меня хотели? Думали, что я в один миг возненавижу вас и начну плакать: как нелепо погибли мои чувства в ваших жестоких объятиях? Нет, граф, боюсь, что сегодня вы остались ни с чем. Если бы ваша жестокость могла меня переубедить в чем-то, это бы случилось в тот самый миг, когда я стащил вас с перилл балюстрады в нашу первую встречу. Вы ведете себя, как обиженный ребенок - и всего-то.
  - Я просто хочу выкинуть вас из своей жизни. - На губы Ферье поползла улыбка - спокойная, слабая и неприятная, именно с такой говорят правду. В духе латентной вражды и явного неуважения это был достойный ответ на смех Винсента и, судя по тому, что барон больше не хотел смотреть в глаза своего бессердечного любовника, Ферье взял очередной реванш.
  Теперь оставалось только одно последнее средство - собрав остатки душевных сил для борьбы, скрепя сердце, сдерживая слезы, забыв о чести и гордости, рискнуть идти дальше. Адри было невыносимо страшно.
  - На вашем месте, - сказал он, устало отпускаясь на подушки и поморщившись от ломящей боли в руках, - я бы на это не надеялся. Какое второе условие?
  Граф усмехнулся и, ухватив барона за плечо, повернул его на бок, распутал побелевшие от недостатка крови запястья - это принесло Винсенту почти божественное облегчение.
  - Одевайтесь, - жестко приказал Ферье, соскакивая с измятой постели и собирая в охапку свои одежды.
  - И это все? - нездорово пошутил Адри, с трудом сев и кое-как растирая похолодевшими непослушными пальцами запястья. - Я думал, вы одну из лун с неба попросите.
  Сэйлин был мрачен, неприятно задумчив и серьезен. Пока он одевался, в его резких движениях чувствовалась нервозность, тяжесть и ужас чего-то такого, на что даже он - мерзкий себялюбец и эгоист сейчас решался с большим трудом.
  - Для вас лучше будет, если вы откажитесь от всех ваших глупых признаний, барон. Ваши шутки больше не уместны и время игр кончилось. Вспомните Этьена. Вспомните, как он погиб и задумайтесь, стоит ли меня злить по-настоящему. - Ферье застегнул камзол и, выпрямившись, посмотрел на Винсента - это был ледяной, расчетливый взгляд убийцы.
  У Адри пробежал холодок по спине. В полумраке комнаты стало тихо и словно так пусто, что адъютант короля даже не слышал, как потрескивают в камине догорающие дрова, как за окном глухо и протяжно ухает филин, как в уборной за дверью тихо скребется мышь, и как гулко бьется в груди собственное сердце. Ферье ледяной спокойной статуей застыл у окна, в лучах лунного света, будто обернулся и вдруг окаменел. Иногда с людьми, обладающими огромной властью такое происходит, и в этом состоянии они способны напугать по-настоящему.
  Винсент напомнил себе, что отступить на полпути - значит потерять Ферье навсегда. Впрочем, а что он приобрел? Ровным счетом ничего - пустоту, страдания, одиночество. Разве со своими прошлыми любовниками и любовницами он был несчастлив? Никто и никогда не поступал с Адри так, как Сэйлин Ферье, и да - Винсент с другими был счастлив. Однако счастье это было поверхностным и тонким, как слой эмали на фарфоровых рафинских вазах - оно ломалось так же легко, как и приобреталось; оно не оставляло после себя даже сладости воспоминаний, даже удовлетворения, даже ощущения остроты жизни. Зато с фаворитом короля Винсент не мог себе позволить подобной чувственной лености даже на миг, а иначе бы тут же получил удар в спину. Сэйлин не стоил его любви, но по какой-то нелепой случайности она, ведомая могучей силой Рока, среди тысяч иных выбрала именно его - холодного, жестокого, извращенного человека с принципами сомнительного качества, красотой богов и могуществом королей.
  - Мне не от чего отказываться, кроме как от правды, граф, - Адри внешне был спокоен, так спокоен, словно знал, что будет дальше, но внутри него душа изнывала от мучений.
  - Вы ненормальный... А впрочем, как хотите. Ваше дело и ваше решение. - Сэйлин прошел до камина, устало отпустился в кресло, в котором несколько часов назад сидел Адри. Некоторое время граф молчал, потом заговорил ровно и удивительно безмятежно: - Вы любите меня. Любите, наверное, самозабвенно и безумно, как когда-то меня любил Этьен Дюран. Бедный Этьен - он, помнится, как и вы заврался настолько, что сам поверил в свою ложь. Только когда до дела дошло - струсил, как паршивый заяц. Вы знаете, он, бывало, говорил мне, вколачивая меня в постель, что я для него все. Что я для него - желанный, нежный, судьба, сама жизнь. Мило, правда?
  Ферье улыбнулся, но Адри под гнетом нехороших предчувствий и горечи не произнес ни слова, только смотрел на свое никчемное божество прозревшими затуманенными от подступающих слез глазами.
  - Этьен был очень романтичен, - продолжал Ферье, - мы занимались любовью при каждом удобном случае и даже, бывало, тогда, когда Филипп находился во дворце. Едва король блаженно засыпал в моих объятиях или был занят неотложными государственными делами, я сбегал к виконту... Прямо, как к вам сейчас. Мной владели смутные страхи и такое божественное чувство риска, что я забывал осторожность. Ну, не стоит вспоминать, насколько Этьен был хорош в любви. А впрочем... Мы как-то напились и забрались в подвалы, он придавил меня лицом к стене, а потом отодрал, как портового мальчишку, и верите, с таким знанием дела, что я забыв обо всем, орал в голос. Конечно, Этьен был тогда осторожней, чем я, и предусмотрительно затыкал мне ладонью рот, но в караульной все равно было слышно.
  - Какое второе условие? - Адри ощутил, как горло сдавливает от отвращения и ревности.
  - А куда вы так торопитесь, барон? - фыркнул граф. - Вы даже еще не одеты и историю не дослушали.
  Винсент, тихо выругавшись, слез с кровати, после подбирая одежду с пола, стал неторопливо натягивать на себя; между ягодиц все неприятно саднило и было липким. Адри старался не думать над тем, что случится дальше - упоминание Дюрана уже было не к добру, и Винсент это чувствовал.
  - Вы очень похожи с ним, с Этьеном. Только ваше лицемерие очень далеко от искусства - оно второсортно, как отсыревший табак. Дюран имел шарм, вы - нет. Он рисковал - подлавливал меня везде, где только можно, вы только преданно смотрите и ждете, когда я сам приду. Этьен признавался в любви пламенно, с горящими глазами, у вас они грустные, да и избытком любовных рифм вы не блещите.
  Адри с раздражением застегнул штаны и натянул новые узкие сапоги на ноги.
  - Что он сделал с вами? - спросил он у Ферье риторически.
  Граф опустил глаза. Его улыбка была полна то ли ненависти, то ли искреннего сожаления.
  - Ничего особенного. Он меня предал. Филипп рано или поздно находит всех, кто так или иначе рискует приударить за мной. Все эти люди мертвы. Когда Филипп поймал нас с Дюраном в одной постели, я был честен с королем. Но Этьен струсил, он сказал, что это я соблазнил его. Случайно. Представляете? Мне стало обидно.
  - И вы попросили короля казнить виконта?
  - Конечно. - Сэйлин пристально посмотрел в карие глаза Адри. - А вот и второе условие: если вы меня действительно любите - пойдите и скажите это в глаза Филиппу. Он сейчас в рабочем кабинете беседует с рафинским послом.
  Фаворит монарха многозначительно усмехнулся тому, с каким ужасом на него посмотрел Винсент, для которого сделать такое означало подписать себе смертный приговор и закончить свою жизнь так же бесславно, как виконт Этьен Дюран. А если он этого не сделает - Ферье будет напоминать ему о трусости до конца жизни.
  Положив руки на широкие резные подлокотники кресла, граф переплел пальцы перед собой - он наблюдал, ждал, когда Адри спасует перед реальной опасностью.
  - Помните, граф, что я сказал вам недавно? Я не умру так, как умер Этьен Дюран. - Винсент надел через голову рубаху и распрямил плечи, ожидая ответа.
  - Я помню, - кивнул Ферье.
  Винсент на миг обреченно прикрыл глаза.
  - Я ошибся, - сказал он резко и устремился к дверям так быстро, что фаворит короля не сразу сообразил - зачем.
  Сэйлин догнал Винсента только в длинном узком коридоре с шелковыми голубыми стенами, ведущем в апартаменты Филиппа, граф едва поспевал следом.
  - Довольно ломать комедию, Адри, вы это не серьезно, - язвил он. - Вам духу не хватит.
  - Увидите, - Винсент решительно прибавил шаг.
  Навстречу им попался лакей с умывальником из старого ассирийского фарфора и едва успел испуганно прижаться к стене, чудом избежав столкновения с ошалевшим адъютантом короля и не по-доброму восторженно веселым фаворитом его величества.
  - Филипп прикажет вас пытать.
  - Я знаю.
  - Он вас выпорет на городской площади перед Серым храмом.
  - Я знаю.
  - Он вас повесит. Вы только представьте: позор, страх, гнилая перекладина над отсыревшим помостом, толстая грубая веревка, которая вопьется вам в шею до мяса - когда вы, дергаясь в предсмертных судорогах, попытаетесь снять ее, а если рывок будет достаточно сильным - она сломает вам шею. А потом ваше тело, ваше бездыханное покалеченное пытками тело, будет медленно покачиваться на ветру. Вороны выклюют вам глаза. Ваша кожа покроется черными трупными гниющими пятнами, а на вашем красивом лице все равно останется уродливая маска смерти.
  Винсент взялся за ручку дверей и, остановившись, обернулся к Сэйлину.
  - Я знаю, - выплюнул он в лицо Ферье и, тяжело дыша, ворвался в кабинет монарха.
  Филипп сидел в кресле - он разговаривал о торговых путях с рафинским послом, разодетым в парчу, и лениво постукивал острым кончиком гусиного пера по столу. Когда его нагло бесцеремонно прервали, лицо монарха исказилось раздражением - Адри впервые видел его таким. Торговля с королевствами Рафины в последнее время шла очень плохо - из-за постоянных нападений пиратов в Альторрийских гаванях купцы несли большие потери, а нанимать добровольных охранников было делом дорогим. Вся надежда оставалась на флот Онтэ, но пиратские фрегаты пусть и были слабее линейных военных королевских судов, зато здорово превосходили их в скорости и количестве. Винсент однажды даже слышал историю о таком сражении, в котором численность пиратских кораблей упоминалась не иначе, как "осиный рой". Благо, в таком количестве они появлялись крайне редко. Филипп понимал, что пираты представляют реальную угрозу для торговцев, и противопоставить им пока было нечего. А посол Мирдан прибыл к празднованию Нового года с выгодным для всех предложением - начать строительство новых кораблей на рафинских территориях. Однако Филипп желал, чтобы это происходило в гаванях на западе Онтэ, и они никак не могли договориться.
  - Что вы себе позволяете, барон? - нехорошо прищурив серые стальные глаза, поинтересовался монарх. - Что за нелепый вид?
  Посол Рафины перевел непонимающий взгляд с Винсента на Ферье и с восхищением на лице залюбовался последним. Сэйлином невозможно было не любоваться - алые губы, покрытые нежным румянцем щеки, блестящие широко раскрытые глаза - он стоял за плечом Винсента и выглядел растерянным, немного взволнованным и очень серьезным.
  - Адри?! - король повысил голос.
  Винсент почувствовал, как от ужаса у него горит земля под ногами - ему так казалось. Точно пучина ада захлестнула его до колен. Губы онемели, сердце в груди трепыхалось так, что вот-вот могло остановиться.
  Филипп, нахмурившись, ждал ответа.
  Винсент поклонился со всем возможным уважением.
  - Ваше величество, простите меня за вероломное вторжение, - сказал он, понимая, что страх парализовывает его разум, тело, даже душу, и если он все не скажет сейчас - через минуту уже не сможет. - Я должен признаться вам, что я... - Адри поднял голову. - Я люблю...
  - ...тишину и уединение, - выпалил Ферье, принимая удар на себя. Он с улыбкой подошел к Филиппу, а потом, обняв его сзади, положил подбородок на его плечо, словно ласкаясь, умоляя не сердиться. Попутно граф улыбнулся пожилому послу и тот был приятно смущен этим. - И представляете, ваше величество, - весело продолжал фаворит короля, пристально глядя в удивленные глаза Винсента, - барон сказал, что терпеть не может праздник двух лун, и мы с ним поссорились.
  - Вот как? - Филипп с сомнением взглянул на Сэйлина и, приподняв бровь, перевел взгляд на онемевшего от такого сюрприза Адри. - Это правда, барон? - спросил он уже мягче.
  Винсент с трудом сглотнул.
  Взгляд Ферье выразительный и острый как лезвие ножа, сказал только одно: "Говорите же! Или вы погубите нас обоих, дьявол бы вас побрал!"
  - Да, - ответ барона был тих и печален.
  - А это еще не все, - затараторил Ферье с изумительно женским азартом. - Барон очень не желал присутствовать завтра на балу в честь Нового года, он хотел прикинуться больным, а я сказал ему, что его долг, как вашего адъютанта и любимца - быть подле вас в этот удивительный день...
  Рука Сэйлина жадно заскользила по зеленому камзолу короля до груди, соблазняя, дразня осторожно, ненавязчиво, и когда печать раздражения на лице Филиппа сменилась милостью, Винсент увидел, какую сумасшедшую власть имеет Ферье над монархом.
  - Но барон - упрямец похлеще ослов. Я ему так и сказал после его очередного меланхоличного откровения о какой-то там недалекой девице, которая была дорога его сердцу и погибла в этот день, утопившись из-за другого человека. Барон вспылил, наговорил мне такую премилую кучу гадостей, что в ответ я не удержался и потребовал от него, раз уж он такой честный, пойти и сознаться во всем вам. Вы же меня знаете, ваше величество.
  - О да, к несчастью, я вас хорошо знаю, как и вашу безумную черствость к людям, - рассмеялся Филипп, снимая руки фаворита со своих плеч.
  Сделав шаг назад от кресла короля, Ферье украдкой облегченно вздохнул и для пользы дела еще раз улыбнулся притихшему в кресле послу.
  - Почему вы не рассказали мне эту историю, Адри? - пытливо спросил монарх, поднимаясь и подходя к своему адъютанту.
  Весь вид Винсента, видимо, так был пропитан горем и усталостью, что король и его рафинский гость, похоже, поверили в ту нелепость, которую им поведал этот чертовски искусный лжец по имени Сэйлин Ферье. Адри уже мечтал придушить его при случае - и за свою спасенную жизнь, и тем более - за то вранье, которое он теперь должен говорить.
  - Она не столь жизненна, ваше величество, простите.
  - Наоборот, она очень жизненна, - король участливо положил руку на плечо своего адъютанта. - Жизнь как раз и состоит из таких нелепостей, но мы обязаны справляться с ними, как положено сильным духом и могущественным людям. Пообещайте мне справиться, Адри, и прошу вас, будьте всегда впредь со мной откровенны.
  - Да, ваше величество.
  Филипп обернулся к послу, который поднялся с места, соблюдя тем самым этикет, запрещающий сидеть, если король стоит.
  - Мы закончим на сегодня, господин Мирдан. Все равно уже слишком поздно. Я устал, и у меня больше нет настроения - обсуждать дела.
  - Ваше желание закон для меня, ваше величество, - посол поклонился ниже, чем этого требовали приличия, и после того, как Филипп благосклонно кивнул, покинул кабинет. Напоследок он не удержался и еще раз с тайным восторгом посмотрел на Ферье.
  - Оставьте нас тоже ненадолго, граф, - приказал монарх, - и подождите меня в вашей спальне. Нам с бароном нужно поговорить.
  Сэйлин безразлично пожал плечами, пошел к двери, но, поравнявшись с Адри, смерил его таким брезгливым взглядом, что Винсенту захотелось уже не просто придушить мерзавца, а предварительно отходить ремнем по ягодицам. Как он мог поступить так? Бесчеловечно! Мерзко! Подло! Уж лучше бы позволил Адри сказать королю правду, потому что смерть лучше всякого презрения к самому себе.
  Оставшись наедине с королем, Винсент с трудом заставил себя посмотреть монарху в глаза, а Филипп молчал так долго, что от этого становилось дурно. Король спокойно и словно любуясь правильными аристократическими чертами лица Адри, сделал шаг ближе - его дыхание обожгло скулу Винсента, заставило собраться и даже на миг забыть о ссоре с графом.
  Они стояли так какое-то время, не нарушая молчания.
  - Вы дрожите, барон, - прошептал Филипп немного холодно. - От вас пахнет вином.
  - Я много выпил, ваше величество, - виновато заметил Адри, выпрямившись, точно струна, глядя перед собой, видя только огромного орла над камином и отблески огня на его коричневых блестящих перьях.
  - То, что сказал Ферье, правда?
  - Да.
  - Вы уверены?
  - Да.
  - Хорошо. Иначе бы я ему голову оторвал.
  Адри вздрогнул и взглянул в лукавые и очень внимательные глаза монарха.
  - Вы можете не приходить на бал, барон. Проведите завтрашний день так, как считаете нужным.
  - Спасибо, ваше величество, - Винсент совершенно не почувствовал облегчения. Рука короля мягко коснулась его руки, пальцы легко пробежали по ребру ладони.
  - Но я хочу, чтобы вы поужинали со мной послезавтра. Ровно в девять в бело-голубой столовой. Вы не забудете?
  - Нет, ваше величество.
  - Что ж, прекрасно. Спокойной ночи, Винсент, - эти слова прозвучали подобно нежному шелесту, а потом Филипп просто ушел.
  - Спокойной ночи, ваше величество. - Винсент стоял посреди кабинета один, безупречно трезвый, в небрежно заправленной рубахе; он был совершенно опустошен, и пустота эта была пронзительно звонкой, какой-то очень странной. Злость, страх, боль - все как будто разом улеглось в нем, сменившись спокойным сонным безразличием, ненавистным ему больше всего на свете. Адри сделал три шага до стола, обессилено сел на пол, положил локти на широко расставленные ноги, смотрел перед собой ничего не видящими глазами - он обхватил голову руками и, размышляя о Сэйлине, в таком положении провел больше часа.
  Он не помнил, как седлал коня, как покинул Летний дворец и гнал Каро во весь опор через поля к Ашайре, рискуя заплутать в темноте. Когда Адри достиг виноградников, ночной мрак уже отступил, а сизые сумерки готовили мир к приходу рассвета - в это короткое время к людям всегда приходят прекрасные красочные сны: и к Филиппу, и к Ботри и, наверное, даже к Ферье. Потому что и после такой мерзости, что граф совершил, он, по мнению Винсента, умел спать сном невинного ребенка.
  Ферье. Ферье. И снова - Ферье... Адри нужно было с кем-то поговорить, чтобы попросту не сойти с ума. Неважно с кем, пусть даже с Морелом, с Танаром, с ветром, полями, небом, с самим дьяволом! Лишь бы унять эти невыносимые муки израненного сердца и растоптанной любви! Мог ли Винсент знать, что ждет его в будущем? Когда-нибудь смерть снова склонится над ним слишком низко, только в следующий раз не отступит и ухватит за горло - не веревкой, так клинком.
  Морел встречал Адри на пороге своей спальни на босу ногу, в одной мятой достающей до колен сорочке, взъерошенный, небритый и постоянно зевающий.
  - Бог мой, барон, что стряслось? - Молчаливая горечь в карих потемневших глазах Винсента пугала всех, кому не посчастливилось увидеть ее за последний час. - Да вы сейчас того и гляди упадете! Входите. Входите же! Росэм! - Морел приказал слуге принести вина, чего-нибудь съестного в плетеной ивовой корзинке, а сам усадил Адри в кресло, рядом с массивной старой кроватью из серого потрескавшегося дерева.
  - Что случилось? - допытывался маркиз, натягивая на плечи жилет из волчьих шкур. - Филипп за что-то разгневался на вас?
  Винсент покачал головой и сжал пальцы в кулаки, словно пытаясь так отогреть замерзшие руки, на которые он смотрел уже несколько долгих мгновений.
  - Мне нужен ваш совет, Морел, - и после затянувшегося молчания, Адри рассказал все, что произошло этой ночью, не упомянув лишь о том, что фаворит короля был с ним в постели далеко не ласков.
  Маркиз хмурил косматые брови, морщился, шептал что-то себе под нос на рафинском и качал головой.
  - Сэйлин, Сэйлин. Я знал, что это чудовище зайдет так далеко. Но вот почему он вас остановил в последний момент - загадка.
  - Мне кажется, что несмотря ни на что, граф в глубине души - хороший человек, - неуверенно, совсем не уверенно сказал Адри, прислушиваясь к шагам Росэма на лестнице, к его тяжелой отдышке и оханьям - бегать наверх башни по крутым ступенькам ему уже в силу возраста давно стало невмоготу, а по-прежнему приходилось. Морел редко баловал себя новыми слугами и предпочитал в этом вопросе качеству постоянство.
  - "Хороший человек - тот, кто на моей стороне". И я советую вам настоятельно запомнить это негласное правило, слышите? - подметил горбун, поучительно ткнув пальцем воздух. - А Ферье не на вашей стороне - это точно, и похоже, что ведет собственную игру за спиной Филиппа. Только знать бы еще, чего он добивается.
  - Вечно вы со своими подозрениями, - покачал головой Винсент в недосказанной мольбе не начинать философских разговоров о сущностях людей, но разве маркиза теперь остановишь?
  - А я графа знал еще до той ночи, когда он растерянным испуганным восемнадцатилетним мальчишкой оказался в постели короля, барон. И не говорите мне, что я сужу о том, чего не понимаю. Ферье вам не все сказал об истории с Дюраном, ох, как не все.
  - О чем вы? - насторожился Винсент, хмурясь.
  В комнату вошел Росэм и понес корзину и вино к маленькому медному столику с серебряной отделкой, что стоял у постели, но Морел забрал у него это все из рук и велел до утра не беспокоить их с бароном, даже если наступит конец света.
  Когда слуга, охая, ушел, маркиз налил вина Адри и, поставив корзину на постель, сел рядом.
  - Я расскажу вам, что произошло с Ферье на самом деле, при условии, что это никогда не покинет стен этой комнаты.
  - Я даю вам слово дворянина, маркиз.
  Морел улыбнулся по-доброму открыто, но уж как-то очень печально.
  - Вы пейте, пейте. Вам сегодня можно напиться и даже нужно, потому что этот разговор для вас будет очень неприятен, барон.
  - У меня сегодня столько неприятностей, знаете ли, что одной больше - одной меньше - уже не важно. - С мрачным сарказмом отшутился Винсент. - Что случилось с Ферье?
  - Я знаю по большому счету не больше вашего и того, что говорят, будто граф просил короля повесить Виконта как преступника и предателя, и Филипп выполнил его просьбу. Но в тот день я был на виноградниках - мы снимали первый урожай, когда ко мне прискакал гонец. Какой-то молоденький лейтенант из личной гвардии Филиппа. Он сказал, что я должен немедленно ехать во дворец и взять с собой препараты, необходимые для заживления ран и приспособления, которые мне могут понадобиться для изготовления лекарств на месте. В тот вечер лил очень сильный дождь - моя карета застряла в какой-то луже, в двух милях от города и мне пришлось ехать верхом. Проезжая мимо какого-то перелеска, я увидел, как плотники сколачивают виселицу - один из них засмеялся, что, мол, на рассвете не последнего человека казнят, из знати, а причина проста - королевский мальчишка попросил любовника вздернуть другого своего любовника. Я не поверил. Я знал Ферье еще до того, как его дражайшая тетя, да упокоит Вита ее прах, приставила его ко двору - он был целеустремленным, честным и добрым человеком, но видимо, власть сильно портит людей.
  Винсент примерял это высказывание на себя и с едва заметной на губах усмешкой, признал, что это правда, опустил глаза. Он пил вино и слушал Морела очень внимательно.
  - Всего лишь несколько человек видели Ферье именно в тот вечер, когда все случилось, и все они будут молчать об этом. Граф был в ужасном состоянии и, несмотря на то, что ни одна его кость не была сломана, его тело было сплошь в синяках и кровоподтеках, губы разбиты в кровь, страшные следы от веревок на руках, ногах, плечах и даже шее. Он был совершенно потерян и ни с кем не разговаривал.
  - Его избили? - спросил Адри, живо представив себе то, что причиняло ему страшную боль и побуждало снова думать о фаворите короля, понимать всю силу своей любви к нему.
  - Не совсем. Видите ли, таки следы остаются от долгих изощренных пыток. И судя по тому, что Ферье пытали, не нанося серьезных увечий, работал мастер своего дела. Взять, например, веревочные пытки: человеку придают самую неудобную позу и связывают - через некоторое время его мышцы начинают содрогаться в бесконечных непрекращающихся судорогах. Я видел много людей, которые уже после трех часов таких невинных мучений навсегда лишались рассудка.
  Адри почувствовал подкатывающую к горлу тошноту и холодок, что пробежал по его внутренностям от одной мысли об этом. Но как такое мог допустить Филипп? Ведь он так любит Сэйлина! Неужели он сам приказал?..
  Винсент провел рукой по лбу, стирая испарину с горячей, слишком горячей кожи.
  - А что король?
  - Филипп был очень зол, - признался Морел, теребя щетину на подбородке, - но потребовал от меня, чтобы на теле графа не осталось ни шрама, ни темных пятен и, ни в коем случае не готовить ему успокоительных. Задачка была почти непосильная, но за три недели я неплохо справился.
  - А Ферье?
  - А что Ферье? Он стал люто ненавидеть и сживать со свету всех, кто после смотрел в его сторону. - Маркиз вздохнул и налил себе и Винсенту еще вина. - Отступитесь от него, Адри. Просите короля об отставке и уезжайте, пока не поздно. Боюсь, что вам грозит серьезная опасность и в следующий раз вам не повезет так, как сегодня.
  Винсент ничего не ответил, но обстоятельно задумался над советом Морела. Уехать было необходимо - он это понимал так же ясно, как и то, что не может этого сделать. И дело сейчас было не в Ферье, просто Адри до черта надоело быть трусом и обходить препятствия. Он решил вернуться во дворец и предпринять хотя бы одну попытку по-человечески объясниться с графом.
  Весь следующий день и последующую новогоднюю ночь он провел в Ашайре и открыл для себя, что покой и запущенность этого места навевают на него умиротворение, приятные воспоминания о собственном доме, в котором среди крестьянских детей и скота он был по-настоящему счастлив. Цыгане встречали грядущий год веселыми песнями, танцами, жгучей энергией душ и характеров. После того, как под общие песнопения Тиса и Амира сравнялись в небе, счастливый Танар бесцеремонно ухватил Винсента за руку и поволок в самую гущу праздника - прыгать через костры и метать ножи в соломенных смешных чучел, а так же объедаться жареным мясом, свежими ароматными лепешками и, конечно же, виноградом. От этого смышленого мальчишки, так обожающего жизнь, легко было заразиться желанием дышать свежим сентябрьским воздухом, валяться в траве, радоваться. Радоваться и принимать все, как оно есть, словно жизнь сама по себе - штука правильная. Винсент не забыл того, что сделал Ферье, но попытался понять и даже простить. А еще ему смутно верилось, что Филипп способен на такую дикую страшную жестокость. Впрочем, сегодня Винсент вспоминал об аресте отца и не мог больше ни за что ручаться.
  Первого сентября, после полудня, Адри без всякого душевного восторга вернулся в Летний дворец. В гостях у Морела ему немного удалось отдохнуть, собраться духом, а заодно уточнить некоторые неясности, касающиеся приготовления противоядий. Маркиз находил Винсента талантливым учеником и в который раз поражался его способностям к химии и феноменальной памяти. "Не забрасывайте моего учения, дорогой барон, - наставлял он Адри между делом, - кто знает, может быть, оно когда-нибудь сильно вам пригодится и спасет жизнь". Так это было или нет, Винсент не задумывался - все его мысли по возвращении были заняты фаворитом короля.
  К несчастью, Ферье явился в комнаты Адри намного раньше, чем тот успел придумать, в каких выражениях и в каком тоне будет объясняться с графом.
  - Вы позволите мне засвидетельствовать свое почтение, барон? - с порога спросил Ферье, попутно выпроваживая взглядом из залитой солнцем комнаты Освальда, который недовольно хмурился, принимая из рук хозяина запыленный дорожной пылью камзол.
  Не желая связываться с графом, слуга убрался восвояси, а Винсент так и остался стоять в одной выпростанной из-за пояса рубахе и штанах.
  Мирный тон Сэйлина, как и его странная просьба вызвали на лице королевского адъютанта некоторую оторопь и на минуту лишили дара речи. Впервые в жизни Адри видел графа в черных одеждах и настолько смирным, что Винсент был не в силах поверить.
  Ферье подошел к нему и, чуть заламывая собственные пальцы, осторожно взглянул в карие глаза.
  Воздух спальни показался Винсенту сухим и горьким - от этого немного кружилась голова и ломило виски.
  - Послушайте, Адри, - неловко вздохнув, произнес Ферье, - то, что я совершил позапрошлой ночью, я совершил во вред вам и не жалею об этом. Но каким-то чудом для вас это обернулось удивительно невероятной удачей. Мой визит сюда официален... Даже слишком. С восьми до девяти вечера я буду прислуживать вам и помогать во всем. - Сэйлин усмехнулся в сторону с ядовитой обычной иронией. - Вот так вот.
  - Я совсем не понимаю, о чем вы говорите, граф, - откровенно признался Винсент. - Вы будете прислуживать? Мне? На вас это совершенно не похоже. С какой стати?
  - С такой, что король серьезно увлечен вами. - Сэйлин скривился и, слегка прищурившись, заглянул в лицо своего новоявленного господина. - Он ведь увлечен вами, Адри, да?
  - Я так не думаю... - стушевался Винсент, ничего не понимая. Все это было похоже на бред, фантазию, совершенно не остроумную шутку.
  Тем временем фаворит короля стал расхаживать по комнате, по-прежнему нервно заламывая руки. Адри в таком состоянии он напоминал Морела.
  - А вы вообще не думаете! - тихо злился Сэйлин. - Ни над чем! Похоже, что мыслительный процесс для вашего ума - вещь такая же эфемерная, как тщеславие - для вашей души. С какой из двух лун вы свалились?
  - Послушайте, Ферье... - начал Винсент.
  - Нет, это вы послушайте! И примите к сведению, раз уж намереваетесь залезть в королевскую постель.
  - Что?
  - Что - слышали. - Сэйлин остановился у книжного столика и высокомерно поинтересовался: - Вам неприятны мои слова, барон?
  - Это мягко сказано, - Адри во все глаза смотрел на графа и не хотел верить ни единому его слову.
  - Ничего, привыкните со временем. Вам придется привыкнуть, Адри, потому что его величество не далее, как час назад, приказал мне морально подготовить вас к вашему с ним... ужину, - Ферье поморщился, вероятно, все же пытаясь подбирать выражения помягче. - Для меня эта обязанность неприятна, а потому давайте быстренько покончим с ней. Итак. В шесть - вы примите ванну с ароматическими маслами. Лучше с лавандовым. В семь - вы оденетесь во что-нибудь этакое, - Ферье на миг задумался и слегка небрежно отмахнулся. - Наденьте сиреневый камзол - этот цвет очень идет таким жгучим брюнетам как вы. К тому же, Филипп любит сложности, а на этом камзоле много пуговиц. Далее, в девять - вы явитесь на ужин. Филипп не придет и, как бы случайно, вы заглянете в его спальню. И самое главное, Винсент, самое главное, помните: королю не говорят - нет.
  - Это что... шутка такая?
  С Ферье мгновенно слетело все напускное высокомерие на пару с сарказмом. Лицо его сделалось грустным, он отвернулся и, пряча взгляд от побледневшего от потрясения Винсента, медленно вздохнул.
  - Если бы, - в тихом голосе Сэйлина дрогнула скорбь. Граф стоял неподвижно, лишь задумчиво поглаживая указательным пальцем корешок священной книги богини Виты, усеянный черным мелким жемчугом и рубинами. Потом он взял себя в руки - вскинул гордо голову и фальшиво улыбнулся Адри: - Примите мои поздравления, барон.
  Ферье слегка поклонился в знак почтения и, развернувшись, быстро вышел вон, как обычно - не оборачиваясь и ни о чем не сожалея.
  Когда Адри очнулся, то понял, что уже минут пять стоит - как стоял, бездумно глядя на захлопнувшуюся за Ферье дверь. Он определенно собирался возражать, но у него не нашлось подходящих слов, чтобы выразить все свои чувства в тот момент. Король? Его? Сегодня? Представив себя с Филиппом, Адри на миг забыл, как дышать. Рука потянулась к шее, словно на нее накинули веревку.
  - Боги...
  "Боги, что ж я делаю?" - Адри спрашивал себя об этом и много позже, принимая ванну, а после, надевая сиреневый камзол, на котором было двенадцать пуговиц вместо привычных пяти. Чистая сорочка, новые туфли, кружевное белоснежное жабо, скрепленное синим сапфиром величиной с голубиное яйцо, собранные в хвост на затылке волосы, бриллиантовая серьга в левом ухе - подарок его величества. Винсент смотрел на свое отражение в состоянии странной эмоциональной глухоты; человек в зеркале - стройный, спокойный, разодетый в дорогие ткани был слишком красив для Винсента Адри - и словно бы черты лица его не изменились, но изменился внутренний стержень. В нем чувствовалась страсть, жизнь, сумасшедшая харизма! Только сейчас Адри - точно прозревший слепец осознал всю силу своей привлекательности и, глядя в черную бездонную пропасть собственных глаз, он мысленно слышал голос отца: "Прячь свои прекрасные глаза от похоти зверя...". Но поздно. Теперь было слишком поздно.
  Ферье пришел в будуар королевского адъютанта в восемь - минута в минуту, остановился на пороге, оценивающе скользнул глазами по стройной высокой фигуре барона. Винсенту показалось, что в какой-то момент во взгляде графа мелькнуло искреннее теплое восхищение вперемешку с горьким сожалением. Но, наверное, это только показалось, потому что в речах Сэйлин был прямолинеен и холоден, как всегда.
  - Кажется, вы нервничаете? Полно, барон, улыбнитесь. Вы добились своего - ваше лицо должно светиться счастьем, а вы больше напоминаете мне вдову на похоронах богатого мужа. Ваше печальное антре совершенно не искренне - не ваша роль.
  - А вы по-прежнему шутите, граф, - Адри отошел от зеркала к окну, и устало оперся плечом о стену. Доказывать что-то Ферье уже не хотелось, да и делом было совершенно напрасным. Он посмотрел на закатное солнце с таким щемящим чувством одиночества в груди, словно видел его в последний раз. Нет, ему не было страшно, отвратительно или плохо, просто все это было как-то непривычно и странно: король, который ждал его в своей спальне, Морел - вечно говорящий загадками и предостерегающий его непонятно от чего, Ферье, который был то жарким пламенем, то куском холодного безразличного камня.
  Адри распахнул окно, чтобы впустить в комнату свежего воздуха - ему казалось, что здесь совершенно нечем дышать.
  - Всего лишь через час вы станете фаворитом короля, барон, и, наверное, по праву лучшего займете мое место. - Сэйлин подошел ближе. - Не могу сказать, чтобы я был рад этому, однако я всегда напоминаю самому себе, что проигрывать нужно с достоинством. Сегодня я вам не скажу ни слова упрека, - он улыбнулся сам себе, - да с этой минуты я вам вообще ничего такого не скажу. Не сочтите за трусость, просто есть вещи, которые высказывать не положено, особенно человеку, превосходящему тебя по положению.
  - За что вы со мной так? - Винсент всматривался в полосы раскаленного солнцем золота в желто-зеленом вечернем небе, понимая, что сейчас от слов графа ему больно, как никогда. - Я не хотел причинять вам зла, даже мелких неудобств. Я согласился быть адъютантом Филиппа только потому, что мне необходимо было видеть вас, говорить с вами, возможно, прикасаться иногда.
  - Вы перешли границы во всем, барон. Это ваша плата, - спокойно ответил Сэйлин.
  Адри пытливо взглянул в глаза Ферье.
  - Мне еще возможно уехать, чтобы не портить вашу жизнь?
  - Боюсь, что нет. Филипп не отпустит вас, и будет лучше, если сейчас вы перестанете думать о своих ошибках и поскорее освоитесь с вашей новой ролью королевского любовника. Есть вещи, Адри, которые мы заслуживаем, а есть те, что судьба выдает нам, как неизбежность. В вашем случае произошло и то, и другое. Сокрушаться и жалеть бессмысленно. Филипп не будет с вами груб, как был когда-то со мной, потому что вы в силу возраста мудрее меня и не станете противиться ему.
  Винсент снова вспомнил о разговоре с Морелом, и в его воображении яркой молнией блеснула картина, где юный фаворит короля, едва отойдя от пыток, горько сожалеет о связи с Этьеном Дюраном - много горше, чем об ужасной позорной смерти виконта и о собственной очерненной жестокостью совести.
  - Филипп был груб с вами? Почему?
  Ферье пожал плечами.
  - Не знаю. Наверное, потому, что когда он впервые пригласил меня в свою спальню - я совершенно не понимал, чего от меня хотят, а у короля кончилось терпение. Он целый вечер пожирал меня глазами, пока я, опьяненный его нечаянным вниманием и оказавшийся впервые на балу, присматривал себе среди молоденьких благородных девиц подходящую партию. Мой ум тогда занимала карьера военного, удачная женитьба и продолжение собственного рода. Шансы на успех были велики - я не был обделен женским вниманием и использовал свое очарование направо и налево. Но тот первый вечер при дворе окончился для меня полным крахом всех этих глупых детских мечтаний, и самое смешное, что весь ужас моего положения оказался не в этом. Филипп действительно дал мне возможность добиться невообразимых высот, только не на поле брани, а в своей постели. Знаете, золотая клетка с россыпью бриллиантов - вот, что меня унизило по-настоящему. Филипп слишком хорошо разбирается в людях и знает, чего они хотят, знает, как и на что нужно надавить, чтобы достичь желаемого для себя. Он очень часто груб и неаккуратен со мной - он любит подчинять меня именно так и знает, что это эффективно. Однако вам не стоит его опасаться, с вами король будет самой любезностью и так будет всегда. Завтра утром вам не придется плакать в подушку от осознания, что за одну ночь вас лишили достоинства, собственной воли, мечтаний, свободы - абсолютно всего.
  - Вы так спокойно об этом говорите, словно всё происходило с чужим человеком - не с вами.
  Ферье снял пылинку с плеча барона и, выбросив её, приблизил свое лицо к лицу Винсента, с раздражением заглянул в карие глаза, и хотя голос графа был спокоен, на дне его скрывалась боль - такая жуткая, что Винсент уже пожалел о своих словах и готов был извиняться.
  - Мне нужно плакать и посыпать голову пеплом? Вы напрасно считаете, Адри, будто я не знаю, что вы сейчас чувствуете. Я знаю это даже лучше, чем вы сами, потому что у меня, в отличие от вас, было много времени - прочувствовать, проанализировать и испытать на себе все оттенки вашего нынешнего состояния. Вы напряжены из-за того, что вам надлежит сделать сегодня? Поверьте мне, в жизни бывают вещи намного хуже, чем совокупление с королем.
  - Куда уж хуже? - Адри опустил глаза, и тут теплая ладонь Ферье осторожно легла на его щеку.
  Винсент замер, уставившись на серьезное лицо графа, который как-то неприятно и внимательно присматривался к нему.
  Потом Ферье сказал:
  - Ну, хорошо, - отпустился перед бароном на колени, и быстро расстегнув нижние пуговицы его камзола, отвёл полы в сторону. Ловкие пальцы взялись за пояс штанов слишком решительно, и пока ошалевший Адри пытался справиться с шоком, Ферье видимо, решил наскоро объясниться: - Ваши нервы чересчур напряжены - так не пойдёт, - говорил он, то и дело, поднимая на Винсента глаза, - это только разозлит Филиппа, а вы натворите глупостей. С вашей ранимой чувственной натурой и с темпераментом его величества вкупе это не кончится ничем хорошим. Обопритесь спиной на стену и молчите, - Ферье закончил с поясом, запустил руку в штаны барона и едва заметно усмехнулся, отыскав там предательски твердую плоть. Он положил ладонь на живот Адри и слегка подтолкнул его к стене. - Кусайте губы, зажимайте рот рукой, но - ни звука, слышите? Я не хочу из-за вас на плаху, да и вам туда рановато. У нас мало времени.
  И Ферье принялся за дело с такой скоростью и умением, что у Адри едва не подкосились ноги. Кажется, он цеплялся пальцами за шершавую стену, задыхался, шипел и действительно кусал губы, сдерживая рвущиеся из горла стоны - Винсент точно не помнил. Его мир сузился до маленькой уборной, в которой гордый надменный граф Ферье стоял перед ним на коленях и при этом делал, что хотел, не встретив ни возражений, ни упреков, ни сопротивления. Адри казалось, что берет не он, а берут его. И кто? Человек, которого он желал и любил до такой степени, что весь инстинкт самосохранения притуплялся окончательно. Он знал, что может рискнуть ради Ферье всем: положением в обществе, честью дворянина, совестью, порядочностью, душой и самой жизнью. Он был твердо уверен в этом даже в моменты полного отчуждения Ферье и его жестокого безразличия, в моменты, когда граф, легко играя словами, унижал и высмеивал его. Адри любил его безразличным и ледяным, но что делать вот с таким Сэйлином - безумным, страстным, сумасшедшим, барон не имел ни малейшего понятия. В такие минуты у него просто отказывали мозги, и он таял от нежности и беззащитности перед этим светловолосым голубоглазым чудовищем.
  Все кончилось так же быстро, как и началось; Адри вздрогнул и ощущая, как его колотит в оргазме, излился в рот Сэйлина, а Ферье проглотил его семя до последней капли затем - как барон понял уже позже - чтобы не оставить на одежде ни единого свидетельства их близости. Не смутившись ни на минуту, граф вылизал мужское достоинство Адри начисто - когда его горячий мокрый язык быстро скользил по краю головки или уздечке, Винсенту казалось, что он медленно сходит с ума. Такое просто не могло происходить с ним. С ними. Барон так был оглушен произошедшим, что у него совершенно не осталось ни сил, ни желания думать о Филиппе.
  Поднявшись с колен, Ферье привёл одежды Адри в порядок, ещё раз оглядел его с ног до головы, чтобы убедиться в том, что всё сделано аккуратно.
  - А теперь идите, Винсент, - сказал он, всего лишь один раз мельком встретившись с Адри глазами, и барон поразился, как быстро может меняться настроение этого человека от пылкой страсти к абсолютной холодности. Сэйлин гнал его от себя, словно панически боялся странной нежности, застывшей в карих глазах своего любовника.
  - Послушайте, Ферье, я...
  - Идите, вас ждут, - с расстановкой проговорил тот, отходя к окну и раздраженно поправляя ворот сорочки, но в последний момент в вечернем полумраке, разбавленном огнем камина, Адри заметил, что щеки графа покрылись нежным персиковым румянцем. Он уже видел этот румянец однажды - в то раннее утро, когда пьяный Ферье ввалился в его спальню, а потом и в его постель. Но сейчас вокруг силуэта Ферье сгустилась атмосфера злой безнадежности, и если бы Адри вздумалось неосторожно продолжать настаивать на разговоре, он непременно натолкнулся бы на очередную насмешку. Винсент не хотел портить то, что случилось сейчас между ними, он слишком ценил эти моменты близости, которые ему позволяли время от времени трогать запретный плод райского сада любви. Сердце Ферье было каменным - вот где была истина. Каменным оно и оставалось. А потому постояв минуту в полной тишине, барон Адри просто вышел из комнаты и сделал то, что ему должно было сделать. Уже через четверть часа он - спокойный и безразличный к собственной судьбе, впервые в жизни бесшумно переступил порог королевской спальни.
  Никогда раньше Адри не входил сюда - в святую святых - это было царство двоих: Ферье и короля (во всяком случае, Винсент так думал, и так было до сегодняшней ночи). Первое, что бросилось ему в глаза, это широкая дубовая кровать с массивными резными спинками и роскошной белоснежной периной - она стояла на невысоком постаменте похожем на панцирь черепахи, а вокруг по полу были брошены тигриные шкуры. Филипп чинно возлагал на самой большой, что лежала у подножия постели и, опираясь на локте, с многозначительной улыбкой внимательно следил за Адри. Перед королем стояли две серебряные чеканные вазы с фруктами, пара хрустальных бокалов и бутылка вина зеленого рафинского стекла. Оделся сегодня Филипп, как обычный горожанин Онтальи - в белоснежную рубаху с широкими рукавами и накрахмаленным воротом в узкие штаны и легкие сапоги. Похоже, что у монарха были весьма обособленные понятия о том, как нужно одеваться для свидания.
  Винсент почувствовал, что выдохнул слишком коротко. От мысли, что ему предстоит сделать, у Адри на миг свело внутренности.
  - Вы бледны, барон, - мягко сказал король, откровенно забавляясь. Филипп отпил вина из хрустального бокала с высокой ножкой, и слегка поигрывая им, улыбнулся тому, как искристо на гранях стекла играет свет огня.
  Камин жарко полыхал, и Адри постепенно становилось душно. Он посмел подумать, что Филипп нарочно приказал натопить спальню.
  - Право слово, - продолжил монарх, снова поднимая на Винсента колючий взор, - отчего вы так напряжены? Наш ужин еще не начинался, а вы уже хотите избавиться от моего общества и бросить меня поедать этот ароматный виноград в одиночку?
  Филипп поставил бокал на маленький напольный столик из слоновой кости, до которого не составило труда дотянуться, и оторвал от бугристой крупной кисти винограда одну ягодку.
  У Адри неожиданно запершило в горле, а сильный запах ладана, витавший в воздухе, уже начинал кружить голову. Винсент немного прокашлялся.
  - Простите, ваше величество, но я не думал об этом.
  - Не лгите, - ласково сказал Филипп, вертя в руках виноградину. - Вы совершенно не умеете врать. У вас даже нет таланта. Ваша искренняя открытость с нашей первой встречи импонирует мне. Ваше нелепое неумение защищаться ложью возбуждает во мне воспоминания о моей юности. Тогда еще я сам только учился постигать науку лести и вранья. Я король, а ложь в крови у всех королей. А вы... Вы поберегите ваше благородного сердце от этой весьма полезной, но весьма неприятной науки.
  Адри на миг виновато опустил глаза, ругая себя за то, что ему не хватает мужества сделать шаг вперед, улыбнуться Филиппу с очарованием молодой куртизанки, доставить королю массу удовольствия и немного получить его самому. Если бы не было Ферье, он бы сумел, но Ферье был; стоит, наверное, сейчас в той маленькой комнатке у распахнутого настежь окна, подставляясь под нежные поцелуи прохладного сентябрьского ветра! Он любит целоваться с ветрами - такими же порывистыми и прекрасными, как он сам! Любит, когда южный ветер ласково перебирает его золотые локоны; когда восточный - забирается под одежду и бьет по лицу; западный - шепчет на ухо протяжные ласковые песни Рафины и приносит запах соленых морских волн; а северный - холодит кожу. О чем думает сейчас Ферье? Почему на его щеках, покрытых румянцем стыда, слезы?
  Адри поймал себя на мысли, что снова пытается понять суть молитв графа, которые не шли из головы Винсента с их первой встречи в Сером храме. Но ответов, как обычно, у него не было.
  - Вот что, барон, довольно обивать пороги. Идите-ка лучше сюда, - голос Филиппа выдернул Адри из его фантазий в малоприятную реальность.
  Король забросил виноградинку в рот и, пережевывая ее, небрежно похлопал рукой по тигровой шкуре, приглашая Винсента присесть рядом с собой.
  Под пристальным взглядом серых глаз монарха, Адри повиновался. Ноги у него стали - словно ватные и это только что открыло ему всю степень его скованности и нежелания находиться в спальне короля. А ведь до постели еще даже не дошло. Винсент тряхнул головой и заставил себя собраться. Он лег на пол, опираясь на локоть, и попытался улыбнуться. Однако неловкая ухмылка, которая получилась в результате, видимо, не слишком впечатлили монарха, потому что Филипп налил Адри полный бокал вина и приказал выпить залпом.
  - Это вас взбодрит, - сказал он участливо. - Я понимаю, что ужинать в спальне вам, возможно, неловко, но, право слово, это же не эшафот. Надеюсь, вы простите мне эту маленькую прихоть, барон?
  Чувствуя, как вино приятно согревает внутренности, Винсент кивнул, но нужно было что-то сказать, пока Филипп не вообразил, что у его адъютанта отсох язык.
  - Для меня большая честь разделить с вами трапезу, ваше величество, - произнес Винсент и едва не отвел взгляд. Вино нисколько не ударило ему в голову, оставив на языке только терпкий стойкий аромат чернослива, сладких вишен и кориандра.
  Филипп собственноручно налил в бокал барона вторую порцию.
  - Послушайте, Адри, - с беспечной улыбкой сказал он, - вы могли бы оказать мне небольшую услугу?
  - Все, что угодно.
  - Все? Ну, зачем же. Мне не нужно настолько много. Короли обычно получают именно все - так заведено с древних времен. Не мы с вами придумали этот закон - не нам его отменять. Так было и так будет. Нам, сильным мира сего владеющими людскими судьбами, не пристало желать меньшего, но знали бы вы, ах, Адри, знали бы вы, как иногда хочется побыть простым человеком! Как хочется не думать о государственных делах, о политике, а просто сесть вот так, как мы с вами, и поболтать о чем-нибудь не серьезном. Я так ценю такие вот моменты! И прошу вас, не называйте меня - ваше величество. В эту ночь зовите меня Филипп. Сегодня я - не король, а вы - не мой слуга. Пусть мы заблудимся в эпохах и времени и до утра пропадем в более прекрасном мире без дворцового этикета и прочих разделяющих нас атрибутов. - Филипп отхлебнул вина и, подперев голову рукою, указал взглядом на вазу с фруктами. - Вы должно быть голодны, Винсент, ешьте, не стесняйтесь. Если хотите, я распоряжусь принести дичь и хлеба. Может быть, хотите окорок под пелеройским чесночным соусом? Или почки новорожденного ягненка, приправленные рафинскими специями?
  - Нет, благодарю, я не слишком голоден, - вежливо соврал Адри и поздно подумал о том, что попроси он дичь или окорок, это бы хоть на сколько-нибудь отодвинуло час, когда он окажется под Филиппом. Винсент мысленно чертыхнулся, обозвав себя последним ослом, и пригубил вина. Разумеется, он будет называть короля по имени сегодня, но ни на миг не сможет забыть, кто перед ним. И, разумеется, Филиппу не придется повторять ни одну из своих просьб дважды - это Адри знал, как истину.
  А король тем временем принялся разглядывать его одежды, милостиво не отпуская взгляд ниже талии.
  - Это Ферье посоветовал надеть вам этот камзол? - с улыбкой поинтересовался он, цедя вино.
  - Да, - немного растерянно ответил Винсент и тон короля - насмешливый, с долей презрения, его почему-то насторожил.
  - Вот мерзавец. Он же прекрасно знает, что я не терплю этот цвет, - Филипп сощурил глаза и усмехнулся.
  Сердце в груди Адри екнуло от страха, от леденящего душу осознания как неосторожен он был в словах. Но ведомый своей любовью, желая защитить Ферье, он сказал еще большую глупость:
  - Выбирал в конечном итоге я. Граф только дал мимолетный совет.
  - Вот как? - наигранно изумился король. - Значит ли это, что мимолетные советы графа Ферье имеют для вас вес?
  Адри понял, что пора юлить, иначе они с Сэйлином серьезно поплатятся за все их "совместные секреты".
  - Как и мнение любого другого человека, в котором есть хоть капля здравого смысла. Граф - ваш фаворит, он ведает о ваших вкусах и пристрастиях больше меня. Если бы я знал, что вам не нравится сиреневый цвет - я непременно бы надел что-нибудь другое.
  - И все-таки вы не забываетесь, - рассмеялся король с какой-то грустью, вероятно, потому что Адри так и не выполнил его просьбу и по-прежнему держал дистанцию. - Ну, полно, оставим это пока. Поговорим лучше о здравом смысле.
  Адри допил остатки вина в бокале.
  Они лежали и смотрели друг на друга так, словно готовились к странной и долгой игре в кошки-мышки, и хотя роль жертвы должна была отводиться Винсенту - он совсем не чувствовал себя загнанным в угол. Филипп был любезен, сдержан, никоим образом не намекая на близость, он милосердно позволял Винсенту устанавливать собственные правила. Он был совсем не похож на того изувера, который хладнокровно изнасиловал восемнадцатилетнего Ферье и сделал его своим любовником. В голове Адри мелькнула совсем шальная мысль: а если он все-таки скажет Филиппу - "нет", кто знает, может быть, он вернется сегодня к себе и между ними уже никогда ничего не будет? Утром Адри по обыкновению явится в кабинет короля и станет украдкой поглядывать на Ферье, пока Филипп занят письмами... Или нет? Вдруг монарх просто рассвирепеет и выставит его вон - и тогда Винсент никогда больше не увидит Сэйлина.
  - Знаете, барон, - король поставил свой пустой бокал на столик слоновой кости, потом забрал бокал Адри и отправил туда же. После Филипп ухватил полупустую бутылку вина за длинное горлышко и с улыбкой протянул Винсенту, - из бокалов пить скучно. Давайте, как пираты - из горлышка, по очереди. Начинайте.
  Адри несколько растерялся, но где-то на небесах даже ангелы уже завидовали его покорности. Он поднес горлышко бутылки к губам и легко коснулся ими прохладного гладкого стекла. Терпкое вино согрело его.
  - Итак, - тем временем продолжил Филипп, довольно наблюдая, как Адри пьет, - вы сказали, что цените любое мнение, несущее хоть каплю здравого смысла. Вы действительно полагаете, что люди обладают таким свойством, как здравый смысл?
  - Свойством? - переспросил Винсент.
  - Именно. Отсутствие или наличие здравого смысла - это свойство всех людей. Что такое, в сущности здравый смысл? Некое эфемерное понятие, что приписывают якобы умным и благородным людям? Чушь! Здравый смысл - это только действие или не действие, направленное на получение результата или выгоды. Вот, к примеру, мой отец Эдуард третий двадцать лет вел войну с Рафинскими королевствами, а когда я стал королем - я заключил с ними пакт мира. Вы бы назвали мой поступок здравым смыслом?
  - Конечно. Вы положили конец безумию и кровопролитию, - ответил Адри, передав бутылку в руки Филиппа и на миг соприкоснувшись с ним пальцами.
  - Хотите правду, барон? Я всего лишь извлек для себя некоторую выгоду. В те времена наш флот в океане атаковали пираты, а рафинцы им платили за это. Мне удалось сохранить видимость могущества наших кораблей - но это был лишь фарс. Состояние флота было столь плачевно на тот момент, что я мог не только его лишиться, но и проиграть войну. Я написал в Рафину и запросил мира - тем самым просто извлекая выгоду. Если бы у меня были силы - война продолжалась бы. Теперь же, когда Рафина и мы - друзья, когда мы наладили торговые связи, рафинцы вместе с нашими кораблями бьют на море пиратов. Устранив третью силу, мы останемся на поле брани один на один, и тогда я сочту за здравый смысл - присоединить Рафинские королевства к Онтэ. Как вам такой примерчик, барон? - Филипп с хитрым блеском в глазах хлебнул из бутылки вина, и снова передал изумленному Адри.
  Винсент сглотнул, сел на шкурах прямо - и вдруг комната перед глазами качнулась, а потом поплыла. С виду безобидное вино оказалось слишком крепким, и Винсент понял это только теперь, осознав, что в ближайший час попросту не сможет самостоятельно подняться на ноги. Изнывая от духоты, он расстегнул пуговицы на вороте - и вдруг взгляд Филиппа на миг уцепился за это движение с жадным, плохо скрываемым желанием. Адри сделалось дурно.
  - Неужели вы говорите это серьезно? - тихо спросил он.
  Филипп многозначительно улыбнулся и лег на спину. Русые волосы короля тяжелыми змеями упали на предплечья, когда монарх закинул руки за голову.
  - Попробуйте теперь назвать совет графа Ферье - каплей здравого смысла, - твердо сказал он, выжидательно наблюдая за Адри. - Выгода, барон. Выгода.
  - Зачем ему?.. - Винсент не окончил вопроса - он вообще не хотел думать об этом, не хотел догадываться, что Сэйлин просто ревнует короля к нему и стремиться любыми способами выжить новоявленного адъютанта из дворца. И не затем ли ему их близость и все насмешки, от которых леденеет кровь и сжимается сердце? Не затем ли эти беспричинные приступы злости и раздражения? Любовь и ревность - вот две ипостаси, способные толкнуть человека на самые безумные, низкие, страшные поступки. Веками эти два чувства губили тех, кто был не осторожен и рискнул вкусить плоды запретные - сколько отважных и прекрасных душ сгубила уродина Ревность, сколько жизней отняла госпожа Любовь! Это случалось с другими на протяжении веков, а сегодня и Винсента не обошло стороной. И пусть Ферье движет ревность, Адри движет любовь, и чтобы удержаться рядом с фаворитом короля стоит всего лишь единожды переступить через себя. Сейчас. Эта ночь может решить все - Ферье будет вынужден успокоиться и принять Винсента, будет вынужден считаться с его существованием рядом с собой - не хочет полюбить, пусть смириться. И еще, Адри отчего-то был уверен, что король не отошлет Сэйлина от себя, а молодой адъютант - всего лишь мимолетная прихоть монарха. Винсент не мог потерять Ферье, не мог так рисковать. Особенно теперь, когда прикоснулся к запретному плоду и познал его сладость.
  Адри с долей отчаяния хлебнул последние три глотка и серьезно посмотрел на Филиппа. Пустая бутылка, словно сама собой выскользнула из его рук и тихо громыхая, покатилась по каменному полу до черепашьего постамента - там она, наконец, нашла покой.
  Король мягко улыбался и словно знал все мысли Адри наперед, все его страхи, сомнения, чувства - все, кроме его тайной боли от безответной любви к графу Сэйлину Ферье.
  Винсент порывисто поддался вперед - он быстро склонился губами к лицу Филиппа и... Его временное помутнение рассудка развеялось в одно мгновение, едва он понял, что страстно целует короля в губы. Сам. Немного протрезвев от собственной прыти, Адри прервал поцелуй именно в тот момент, когда губы монарха приоткрылись, чтобы ответить с не меньшим пылом.
  Филипп, однако, продолжал держать руки под головой.
  - Не останавливайтесь, прошу вас, - с хрипотцой ответил он, шаря по лицу Адри лукавым взглядом все с тем же желанием владеть в стальном омуте глаз. Голос монарха стал страстным: - Вы ошеломительно целуетесь, Винсент, я начинаю жалеть, что мы столько времени потратили на пустые разговоры о делах. Ну же, продолжайте.
  - Я... - робко отстранившись, стушевался Адри. - Простите, ваше величество, это произошло случайно...
  - Вот как, - разочарованно прошептал Филипп, вопросительно приподняв бровь. - Моему адъютанту не хватает смелости признать собственные желания и называть, наконец, меня по имени? Что ж, сегодня в виде исключения, я избавлю вас от ответственности за ваши поступки. Продолжу я.
  Король резко приподнялся, одной рукой смахнул со шкур вазы с фруктами так, что они разлетелись по полу, словно брошенные ребенком игрушки.
  Адри сам не понял, когда именно оказался на их месте - придавленным к полу, под Филиппом.
  - Что вам сейчас подсказывает ваш здравый смысл, Винсент? - серьезно глядя в глаза, спросил король. - Выбирайте. Вы можете сказать мне - "нет", и я отпущу вас. Правда.
  "...на все четыре стороны, - подсказал внутренний голос Адри, а потом вспомнились слова Ферье: - Королю не говорят - "нет".
  Винсент сглотнул. Он подумал о том, что ведь именно этот совет графа скрывал в себе львиную долю здравого смысла. У Винсента голова шла кругом, и вино отнюдь не способствовало ясности разума. Наоборот, чем больше Адри слушал короля и вспоминал последнюю беседу с графом, тем сильнее он ничего не понимал. Непонимание - это все равно, что воздействие яда или огня - чем дольше оно длится, тем хуже для человека; он слеп, беспомощен перед угрозой, которую невозможно оценить, и часто именно непонимание приводит к решениям ошибочным и роковым.
  - Мой здравый смысл подсказывает, что граф Ферье дал мне дурные советы, - ответил Винсент, глядя королю прямо в глаза.
  - Что вы намерены делать с ним? - Ладони Филиппа ласково заскользили по бокам барона вверх, протиснулись под плечи и монарх немного приподнялся над своим адъютантом, чтобы дать ему возможность свободнее дышать.
  - Игнорировать.
  Восторженный горящий взгляд короля отпустился на эротично приоткрытые губы Адри, а после вернулся к глазам.
  - Прекрасно, - выдохнул Филипп с полуулыбкой, которая была призвана выказать и его одобрение, и страсть, и влюбленность. - Вы все так же великодушны, но... Что же вы ответите мне?
  - Да. - Адри легко провел кончиками пальцев по подбородку короля, едва коснулся жесткого края бледных губ. - Да, Филипп.
  Поцелуй был сладким для монарха и одновременно горьким для Винсента, но они оба хотели этого - долгий, обжигающий губы хмель проникал сквозь кожу, будоражил сознание и чувства, согревал тело лучше самого крепкого вина. Необходимо было привыкать друг к другу, изучать - неторопливыми касаниями рук, ловить моменты ответной чувственной дрожи и запоминать, как и где касаться правильно и нежно. Адри никогда бы не подумал, что способен на такое совершенное лицемерие - возможно, было виновато вино, а возможно, упрямство и желание досадить Ферье затмили его разум. Так или иначе, но в эту минуту, так похожую на вечность, Адри не позволял себе думать, что до холода в груди боится потерять Сэйлина. Он давно уже не считал Ферье божеством, все мечтания об их нежной дружбе лежали в руинах собственной наивности, и правда была открыта глазам барона Адри, как никогда. Но Винсент по-прежнему любил этого голубоглазого мерзавца, и только целуя человека, который был ему безразличен, он начинал понимать разницу между обманчивым воображением и настоящей любовью: когда любишь - не отрекаешься. И чего бы тебе не стоило твое одиночество, идешь до конца. Там, в самом конце пути ждет: либо жизнь, либо смерть.
  Не прерываясь в поцелуях, Филипп одной рукой нащупал на шее Винсента сапфировую брошь - осторожно отстегнул ее и швырнул в сторону; Адри слышал, как она глухо прокатилась по полу. Ловкие пальцы короля тем временем расстегнули две верхние пуговица камзола Адри, ослабили шейный платок, стянули кружевное жабо и на несколько мгновений судорожно сжали его в кулаке.
  Винсент задыхался от страсти монарха, от его смелого напора, его нетерпения, и приходила в голову мысль, будто Филипп ждал этого слишком давно. Но о подобном Адри тоже не хотел думать - не сейчас, не в эту долгую жаркую и душную в своей безысходности ночь.
  Освободив плечи Винсента от тяжелой ткани камзола, Филипп припал губами к шее своего любовника.
  - О боги, от вас еще и лавандой пахнет, - с усмешкой выдохнул он. - Теперь я точно убью Ферье.
  - Не надо... - Адри уже вовсю шарил руками под выпростанной рубахой короля - по сильной влажной спине, по острым косточкам лопаток, по бокам. - Он просто ревнует вас ко мне. Он любит вас, Филипп. Наша ночь, которую мы проведем вместе, станет для него худшим наказанием.
  - Вы правы, - губы короля скривила довольная мстительная усмешка - она причиняла Адри такую душевную боль, что в горле застрял стон.
  Желая скорее избавиться от этого жуткого чувства, Винсент увлек любовника в жаркий поцелуй и они снова повторили то, с чего начали.
  Время тянулось бесконечно долго, а сознание Винсента, словно нарочно воспринимало каждую секунду реальности с удивительной остротой. Размытыми яркими оттисками в памяти Адри отпечатывалось каждое касание, каждый поцелуй, каждый тяжелый вдох и выдох, и Винсент боялся, что теперь никакие годы не смогут стереть их в его мыслях, в его снах, в его воспоминаниях. Ему впервые в жизни предстояло отдать себя кому-то потому, что так надо - и не более. Филипп был привлекателен, но Адри никогда не замечал этого, так же, как не замечал в его знаках внимания серьезных намерений, но все меняется - по крайней мере, в одном Ферье был прав: Адри придется свыкнуться с ролью королевского любовника, а значит принять Филиппа с достоинством и благодарностью.
  Неожиданно руки монарха отпустили Винсента, и король сел на шкурах, любуясь своим адъютантом и тем беспорядком в его одежде, при мысли о котором у Адри стыдливо горели щеки.
  - Ваши предки были уроженцами Рафины. Теперь я понимаю, откуда в вас такой темперамент. - Филипп протянул руку к лицу любовника, легко погладил по горячей щеке и мягко улыбнулся. - Вам было не противно целовать меня?
  - Нет, - ответил Винсент и не солгал, ни капли не покривил душой, сейчас его смущали только чувства к Ферье. - Я могу спросить у вас то же самое?
  Король рассмеялся.
  - Вы удивительный человек, Адри! - воскликнул он, вставая на ноги и протягивая барону руку для того, чтобы помочь подняться. - Вам бы немного уверенности в себе, совсем каплю нахальства, и клянусь, что вы покорите мое сердце навсегда! Я не ошибся, выбрав вас.
  Винсент несколько смущенно отвел в сторону взгляд, что король счел совершенно очаровательным, а потому положил ладони на его талию, притянул к себе для нового поцелуя и постепенно увлек к заранее расправленной для них постели.
  Филипп неторопливо раздевал Винсента, в то же время ловя поцелуями с его припухших губ тихие сдержанные вдохи, наслаждался их первым опытом и смотрел в глаза своего любовника с нежным вниманием, отчего Винсент чувствовал легкую скованность.
  Липкий приятный жар растекался по телу Адри, но уже не от натопленной с лихвой спальни - даже когда он остался полностью обнаженным, ему казалось, что его кожа горит в огне. Тело, давно не знавшее ласки, не желало противиться наслаждению. То, что происходило обычно с Ферье, было либо грубым, либо слишком быстро кончалось; то, что начиналось с Филиппом, было размеренно правильным и обещало занять Винсента, как минимум, до рассвета. Сейчас ему даже не верилось, что король способен быть грубым или жестоким, а слова Сэйлина к собственному стыду воспринимались, как оговор. Адри бы мог даже развить эту мысль, если бы не рассказы Морела.
  - Я знаю, что у вас уже были мужчины, - мягко сказал король, раздеваясь, ненавязчиво любуясь смуглым телом Винсента - и было чем любоваться. Адри был хорошо сложен, обладал прекрасной осанкой и развитой мускулатурой, при этом сохраняя какую-то еще юношескую привлекательность и гибкость. Любой скульптор или художник с радостью бы согласился заполучить для себя такого натурщика. - Простите мне мою осведомленность, но знать о вас чуть больше, чем дозволено другим - это право короля и, что еще важнее, обязанность влюбленного. Я не рискну сказать, сколько у вас было любовников, я этого просто не знаю.
  - Четверо. - Адри неторопливо залез с ногами на постель и сел на бедро, выпрямившись, заставляя себя спокойно смотреть на то, как Филипп снимает последние одежды. Король был возбужден и готов к соитию. Винсент понял, что сегодня ему придется нелегко - сильное тело монарха и его неторопливая решимость вкупе с размерами мужского достоинства были отличным подтверждением всем слухам о неутомимости короля в любовных делах.
  Филипп небрежным движением руки, откинул со лба сбившиеся пряди русых волос, потом распрямил широкие плечи, стоя перед Адри во всей красе, позволяя привыкнуть к мысли, что ему придется ласкать это тело и получать от него же плоды взаимной страсти.
  - Знаете, Винсент, с этой минуты я могу определенно сказать, что последний и самый лучший любовник в вашей жизни - это я. Разумеется, если вы позволите и захотите принять меня сами. Я не стремлюсь вас неволить ни в чем.
  Король сделал шаг к постели, едва соприкоснувшись коленями края.
  Адри сглотнул, взволнованно взглянул в серую сталь внимательных глаз и понял, что от него ждут ответа, но ответа не словами, а делом. И он заставил себя действовать решительнее - встал в постели на колени, обжег горячим дыханием шею Филиппа, лаская кожу поцелуями, спустился на грудь, живот, и ниже... Он не часто ублажал мужчин губами, но еще помнил, как это делается. И то, что король шумно втянул через ноздри воздух, и как нетерпеливо запустил пальцы в его волнистые теплые волосы, надавливая на затылок и показывая самый правильный ритм и направление, подсказали Винсенту, что он не ошибся в своем "ответе". Но ощущая бархат горячей кожи на своих губах, Адри сейчас отчетливо улавливал тонкий, едва приметный запах Ферье. Откуда он мог взяться здесь? И почему именно сейчас? Нет, это невозможно, это обман, должно быть, просто дурной подлый морок, призванный влечением сердца. Должно быть Винсенту просто показалось. Он вспомнил голубые ледяные глаза Ферье - сбился с ритма, однако тут же ощутил, как король настойчиво поправил его, предварительно сжав волосы Адри в сильной руке.
  Винсент мысленно чертыхнулся и запретил себе думать о графе - это могло все испортить. И он не думал - больше ни разу за эту ночь не вспомнил о нем.
  - Ложитесь на спину, - приказал Филипп охрипшим от страсти голосом - мягко, тихо, но это был именно приказ. Приказ, который Адри выполнил, потому что так тоже было нужно.
  Он немного согнул ноги в коленях и не слишком сильно развел их в стороны - ровно настолько, чтобы это не выглядело чересчур бесстыже, а Филипп смог уместиться между ними.
  Король достал из-под подушки изящный серебряный флакончик - с маслом, как догадался Адри - и, открыв его, обильно смазал свой член приятно пахнущей желтоватой субстанцией.
  - Простите, что прервал вас, - сказал он, становясь между ног любовника и очевидно, имея в виду старательный минет Винсента. - Вы божественно это делали, но мне не хотелось, чтобы все окончилось так скоро. Кроме того, когда даришь удовольствие другому, в ответ и сам получаешь большее, не так ли?
  - Вам не о чем беспокоится, ваше величество, - неловко улыбнулся Адри, подкладывая под свои ягодицы одну из шести подушек, разбросанных по постели. - Вы безупречны.
  Взгляд монарха - лукавый и многозначительный, точно в подтверждение слов любовника опустился на пах Винсента, на его твердое восставшее естество, откровенно торчавшее над завитками темных жестких волос, потом вернулся к карим блестящим глазам барона и его красивому лицу, которое будто преобразилось за последний час.
  - Я хочу сегодня видеть ваши глаза, Винсент, и если в их черной головокружительной глубине мелькнет хотя бы тень любви, кто знает, может быть, я через тело покорю более ценную цитадель - вашу чистую преданную душу. Я всеми средствами намерен добиваться вашей любви и привязанности. Вам кто-нибудь говорил раньше, что у вас восхитительные глаза?
  - Да... отец.
  Король хмыкнул и склонился над Винсентом, опираясь на постель ладонями по обе стороны от головы барона.
  - Называйте меня по имени, - ласково напомнил он, но Адри отчего-то почувствовал острую фальшь в тоне, понял, что Филипп никогда не сожалел о смерти его отца и никогда сожалеть не будет.
  Король вскользь погладил Адри по груди и животу, ободряюще улыбнулся Винсенту, осторожно закинул его правую ногу себе на поясницу (левую Адри закинул сам) и толкнулся вперед, с напором преодолевая узкую преграду на пути в жаркую влажную тесноту.
  Винсенту было до черта обидно, что Филипп делает все очень бережно, неторопливо, как правильно угадывает его чувствительные места и как быстро запоминает их. Адри досадовал за это больше на самого себя, чем на короля и - будь проклята эта ночь! - ему было хорошо в сильных властных объятиях человека, которого он ни капли не любил. Чем дольше все это длилось, тем больше приносило удовольствия. Даже когда Филипп после продолжительных размеренных фрикций, хрипло дыша, точно озверев, сорвался в жесткий быстрый темп, Адри уже просто беспомощно цеплялся пальцами в его скользкие от пота плечи, выгибался под ним, нетерпеливо обнимал ногами и ничего не соображал. Глухие стоны - словно чьи-то чужие лились с его искусанных зацелованных губ, тело плавилось в нарастающем желании удовлетворить себя, достичь апогея этой сумасшедшей животной похоти, бесстыдного танца плоти затем, чтобы в самом конце всего лишь на несколько секунд коснуться восхитительного райского света и излиться белым вязким семенем на собственный живот.
  Адри услышал облегченный вздох над собой и понял, что давно лежит, прикрыв глаза, безуспешно пытаясь восстановить рваное дыхание и дрожа, будто неопытный юноша в руках старшего любовника. А еще он почти безразлично подумал, что Филипп не кончил, и в этот самый момент сильная жаркая ладонь легла на его щеку, немного повернула голову прямо.
  - Посмотрите на меня, Винсент, - снова приказали ему, но уже как-то нежно, почти любовно. - Посмотрите на меня, прошу вас.
  С большим трудом Адри заставил себя разлепить отяжелевшие веки и взглянуть в серые затуманенные страстью глаза Филиппа. Сейчас король был другим - волосы его спутались и несколько влажных прядей небрежно прилипли ко лбу, покрытому испариной, лицо было спокойным, а взгляд... вот о нем Винсент предпочитал не думать, ему и без любви монарха проблем хватало. В жизни, с Морелом, с Ферье в конце концов.
  Филипп вздрогнул и немного вжался бедрами в ягодицы любовника - король был тверд и терпение ему давалось нелегко, но видимо, ему было мало просто трахнуть Адри и забыть об этом.
  - Не закрывайте глаз... Я должен их видеть. - Рука Филиппа со щеки переместилась на пах Винсента, сжала еще не утративший чувствительности член, расслабилась на мгновение - и снова сжала.
  "Скорей же", - пусто подумал Винсент, а потом едва заметная ухмылка короля напугала его, потому что в ней без труда читалось: "Потерпите. Еще совсем чуть-чуть". Это было полным провалом для Адри - никогда и ни с кем у него не было такого взаимопонимания, без слов, без сложных фраз, без многочисленных выверенных ситуациями масок. Сейчас его читали чересчур просто и позволяли читать в ответ себя, а это значило, что никакая ложь - малая или великая - не удастся.
  Сердце в груди Адри замерло от ужаса, а потом снова забилось, точно бешенное. Он не знал, что делать. Пойти на попятную? Претвориться, что не расслышал приказа? Признаться королю, что он переспал с ним из банального чувства долга и для того, чтобы побыть рядом с Ферье, но ему честно-честно было сейчас очень хорошо? Винсент почувствовал себя не столько дураком, сколько маленьким глупым растерянным до слез мальчишкой - и вдруг зажмурился.
  Филипп ничего не сказал, лишь приник губами к виску Адри, тяжело дыша в его волосы, трижды толкнулся в расслабленное тело, а потом замер и оставался в нем несколько долгих томительных минут.
  В камине догорали дрова, и Винсент слышал их робкое потрескивание, чувствовал, как тяжел Филипп, обнимающий его за плечи, будто любимую игрушку, как воздух спальни насквозь и безнадежно пропитан запахом пота и секса. Адри просто хотелось спать, но до рассвета было еще слишком далеко, к тому же король быстро восстанавливал силы, что несколько удивило Винсента и заставило, пусть и вынужденно, отказаться даже от мыслей о сне. Между ног у него было приятно тепло и скользко.
  Филипп легко поцеловал Адри в губы, лег рядом, подперев голову рукой и лениво разглядывая измученного страстью барона. Потом мягко улыбнулся ему.
  - Знаете, - сказал он ровно, - у вас потрясающая выносливость. Можете принять это за комплимент.
  Адри непонимающе посмотрел на короля и тот рассмеялся:
  - Так долго я этого не делал ни с одним из своих любовников. Смотрите, луна уже появилась в окне. Вы пришли ко мне в девять, а сейчас уже около полуночи.
  - Я совсем потерял счет времени, - неловко признался Винсент. Ему хотелось пить и в горле пересохло от вина, но перетерпеть эти маленькие прихоти казалось проще, чем испрашивать Филиппа - дать ему воды. Его разум начинал мыслить ясно и в голову лезли глупые рассуждения об измене и вранье, а еще о том, что он не выполнил просьбу короля и не смог в самый нужный момент посмотреть ему в глаза. К счастью, это было единственное, что он не смог сделать и, похоже, монарх не сердился за это. Они лежали в одной постели, поговорили об их удивительной и волшебной ночи, после перешли к обсуждению рафинских военных кораблей, и Адри к приятному изумлению короля проявил в этом вопросе не праздные знания. Филипп был настолько восхищен, что в результате попросту сгреб Винсента в охапку, усадил на себя и, побив предыдущий временной рекорд, поимел уже совсем не осторожно. Конечно, позже Адри принесли воды и свежей земляники, Филипп извинился за свою невнимательность, а в качестве прощения для себя выпросил у Винсента еще одно жаркое страстное соитие, после чего с собственных губ кормил его ароматными ягодами. Они уснули на рассвете и, закрывая глаза, вконец измученный Винсент уже ни о чем не думал.
  Утром король должен был встретиться с послом Рафины. Едва Винсент открыл глаза и перестал сонно щуриться от яркого полуденного солнца, что бессовестно пробивалось сквозь кремовые полупрозрачные гардины, он увидел склонившегося над собой Филиппа. Монарх довольно и далеко не невинно поцеловал его в шею, пожелал доброго утра и, наконец, позволил Освальду подойти к себе - в последний раз расправить кружева манжет и жабо, осмотреть алый безупречно пошитый камзол и с таким же невозмутимым лицом принести Винсенту для умывания таз с водой, полотенце и вычищенные одежды.
  - Сегодня я думаю освободить вас от ваших обязанностей адъютанта, - с улыбкой говорил монарх, разглядывая себя в зеркале. Он повернулся сначала правым боком, потом левым, потом через зеркало взглянул в глаза Винсента, и Адри подумал, что голый, едва прикрытый простыней до пояса в разворошенной постели, напоминающей больше поле битвы, чем ложе любви, он выглядит забавно и нелепо. В подтверждение этим страхам улыбка короля стала шире. - Мы с вами, к сожалению, проспали обед, и боюсь, что посол Мирдан займет мое время до ужина, потому постарайтесь отдохнуть днем. А к ужину я лично приду за вами.
  - Но я могу выполнять свои обязанности, ваше величество, - робко возразил Адри, которому не хотелось праздно проводить время, и вовсе не потому, что он не любил бездельничать, просто занятость часто позволяет не думать о ненужных вещах. Осмысливать все, что произошло вчера, ему совсем не хотелось, однако Филипп был слишком добр и непреклонен.
  - У меня куча гвардейцев, и вас найдется, кем в седле заменить. Скакать верхом после такой бурной ночи - не дело. Вам следует набраться сил, дорогой барон, потому, что по окончании ужина... - король повернулся лицом к Винсенту, и многозначительная усмешка поддернула его губы, - я надеюсь провести с вами несколько приятных часов, может быть какое-то время даже за беседой. Теперь я не отправлю вас от себя даже к принцу Ботри. Примите свою отставку, как мой подарок вам.
  У Адри сердце упало вниз, слова Ферье молотом застучали у него в сознании: "...дал мне возможность добиться невообразимых высот, только не на поле брани, а в своей постели. Знаете, золотая клетка с россыпью бриллиантов...". Винсенту сделалось дурно, он даже не понял, как выдавил из себя слабую улыбку, которую король счел то ли смирением, то ли благодарностью.
  - Кроме того, - Филипп сделался серьезным, страстно понизил голос, - когда мы занимаемся любовью, вы избегаете смотреть мне в глаза. И либо вы боитесь меня, либо не хотите...
  "А он ничего не забывает", - подумал Адри, не в силах отвести взгляд от серой стали в глазах короля и продолжая улыбаться.
  - Если бы было верно последнее, вряд ли вы смогли бы получить удовольствие в постели со мной. Но с этим не было проблем. Тут вы превзошли все мои ожидания. Поэтому пока отметем этот вариант, и я позволю себе предположить, что вы в силу своей скромности не свыклись с вашим новым статусом моего фаворита. Начинайте привыкать.
  - Да, ваше величество, - глухо отозвался Винсент. Руки и ноги у него отяжелели, он едва слез с кровати - так ему казалось, хотя движения его были плавны и уверенны как всегда.
  - Я не буду торопить вас, Адри, но своего добьюсь, - Филипп подошел к барону, участливо положил руки на его плечи, заглянул в лицо. - Мы потратим столько времени, сколько потребуется на то, чтобы вы привыкли ко мне. Надеюсь, вы понимаете меня, Винсент?
  - Более чем.
  Король облегченно вздохнул и, улыбнувшись любовнику напоследок, вышел вон.
  Освальд с ледяным лицом и ничего не выражающим взглядом, вызвался помочь новоявленному фавориту Филиппа второго одеться, но Адри как обычно отказался. Слуга взмолился и сказал, что если он не сделает этого - его накажут за то, что плохо выполняет свои прямые обязанности. Впервые в жизни Винсент пожалел этого мерзкого неприятного ему человека и позволил сделать с собой все, что было необходимо. Он чувствовал себя то ли принцем, который в жизни не застегивал себе туфель, то ли клоуном в дешевом балагане. Его заперли во дворце так же, как когда-то сделали это с Ферье. О боже! Ферье...
  Точно спохватившись, Адри забрал из рук слуги сапфировую брошь для жабо и, игнорируя жалобные поскуливания Освальда, сам застегнул ее на кружевах, сказал, что до вечера хочет побыть один - был резок в словах и угнетающе зол на все на свете. Его свободная душа изнывала, кровоточила, корчилась в судорогах при мысли, что он теперь просто игрушка, или того хуже - игрушка любимая. Когда Винсент вернулся в свою спальню, то просто просидел на краю постели долгое время, глядя в рыжие тусклые языки каминного пламени и на то, как солнечные лучи медленно ползут по лиловым шелковым обоям из левого угла комнаты в правый. Он думал о том, что произошло ночью, но еще больше о чувстве вины перед Ферье, которое точило его изнутри. Конечно же, для графа он - никто, они не давали никогда друг другу никаких обещаний, и в их сложных отношениях не было никаких обязательств и взаимности, но Адри чувствовал вину - безотчетно, остро, постоянно.
  Ферье вошел в его спальню тихо и, опершись плечом о косяк, излишне внимательно уставился на Адри. Правая рука графа деловито зацепилась большим пальцем за золотой пояс, пальцы левой - задумчиво барабанили подушечками по медово-рыжему дереву откоса.
  - Хотя бы сегодня избавьте меня от ваших колких комментариев. Пожалуйста, - устало попросил Адри, отводя взгляд и чувствуя всем естеством жгучую жалость, исходящую от Ферье.
  Граф некоторое время молчал, потом тихо хмыкнул. Подумав, что тот опять насмехается, Адри бросил на него сердитый взгляд и впервые в жизни увидел доброе, все понимающее лицо графа Сэйлина Ферье.
  - Идемте - прогуляемся. В парк, - мягко сказал он. - Я покажу вам одно удивительно необычное местечко. Там очень красиво...
  Позже они вдвоем на глазах у двух десятков слуг вышли с парадного входа и, ступая по дорожкам мелко-колотого рыжего гравия, затерялись среди бесчисленных аллей и розариев, безупречно ухоженных и красочных в свете золотого дня. Шли в молчании, плечо к плечу, очень редко встречаясь осторожными взглядами. Еще час назад Адри столько хотел сказать Ферье о том, что жалеет о ночи с Филиппом, что ему к своему стыду было хорошо с королем, но вот сердце его по-прежнему принадлежит Сэйлину! Но имел ли он право на это теперь? Он хотел сказать и не находил правильных слов.
  Ферье тоже молчал. Адри не знал, о чем он думает. Он казался таким же спокойным и непреступным, как всегда, таким же элегантным и прекрасным, словно от немилости монарха в его жизни не переменилось ничего. А может быть, его это не волновало?
  Винсент заметил, что они ушли далеко от дворца и забрели в заброшенную часть парка. Ферье вел его через высокую траву к густому ельнику, куда почти не проникало солнце. Среди птичьего гомона и шелеста лесных крон откуда-то издали сюда доносилось журчание ручья.
  - Вам нравится подобное дикое запустение природы? - попытался пошутить Винсент, заранее готовясь к новой колкости, но ее не последовало.
  - Да, - просто ответил Ферье. Он не оглянулся и так же шел, немного опережая Адри, с беспечной и счастливой улыбкой всматриваясь вперед. Его ладонь легла на верхушки травы, заскользила по ним, едва касаясь пальцами, не вредя и не сминая хрупкие стебли. - Здесь деревья и трава растут так, как хотят, как могут и как умеют, и им никто не указ. Их жизни принадлежат только им и Вите, но она милосердна - она никогда не прикажет им расти в строгом кругу или оставлять на земле тропинки для случайных путников. Это свобода. Даже когда деревья умирают, Вита позволяет им погибнуть свободными.
  Адри вспомнил, кто он теперь и прикусил губу. Из груди у него невольно вырвался тяжелый вздох.
  - Вы чем-то расстроены, барон? - лениво поинтересовался граф, останавливаясь перед можжевеловыми зарослями. Кусты здесь росли так густо и были так высоки, что казались сплошной стеной.
  Адри подумал, что они сумасшедшие, если полезут туда.
  Ферье не стал ждать, пока Винсент соберется с мыслями и ответит на его риторический вопрос.
  - Полезайте за мной, - сказал он, уходя немного влево, а потом, склонившись вдвое, юркнул в узкую лазейку в кустах. Поняв, что Винсент немного замешкался, Сэйлин крикнул: - Давайте же! Или вы теперь записались в чистюли и боитесь ручки испачкать?! Лезьте, Адри! Где вы там?
  Выставив перед собой руки, Винсент решительно полез следом за графом. По пути он сломал несколько веток, нацеплял на одежду пауков и один раз едва не наткнулся щекой на сухой еловый сук, что предательски торчал в этой мерзкой беспорядочной древесной паутине. Когда он вылез на свет, то увидел, как Ферье привычным похлопыванием ладони, отряхивает камзол от мягкой можжевеловой хвои и все тех же пауков.
  Адри справился с этой задачей быстрее графа, и пока тот, ворча на испуганных насекомых и того бедолагу, которому нужно было оторвать руки за то, что их сотворил, продолжал отряхиваться, Винсент скоро огляделся.
  Они оказались у края бурного ручья шириной примерно в двадцать локтей, чьи берега сплошь поросли елями и можжевельником. И только одно место было не затронуто этим буйством - огромный плоский гранитный камень шириной примерно в пятнадцать футов, на котором они сейчас стояли, почти круглый и ровный, точно какой-то мастер специально его отесал. Мастером этим была вода, и видимо, когда весной ручей разливался, она шлифовала гранит. В то время как ельник стоял в вечных сумерках, сюда проникало теплое ласковое солнце. Адри наклонился и коснулся рукой гранита - тот был теплым, почти горячим.
  - Это очень здорово, правда? - услышал он.
  Винсент взглянул на Ферье, тот улыбался ему совсем не зло, даже по-дружески как-то, и Адри в ответ тоже улыбнулся. От этого все его напряжение спало, и почти забылись последние огорчения.
  - В солнечную погоду, - продолжал хвастаться Сэйлин, - здесь почти невозможно замерзнуть, даже поздней осенью. Ветер не задувает сюда. Зато в пасмурную - тут очень прохладно, да и весной приходится выгребать всякий мусор и коряги, что нанесло течением.
  Представив, как Ферье собственноручно таскает ветки и пучки сгнившей травы, Адри удивленно приподнял брови.
  - Что? - развел руками граф. - Думаете, я ничего делать не умею, кроме как досаждать вам? Мне приятно, барон, что снова удалось удивить вас настолько, что вы дар речи потеряли.
  - Вовсе нет, - присаживаясь на камень, Адри вдруг вспомнил, как Сэйлин насиловал его, точнее пытался сделать все, чтобы это выглядело именно так. Винсенту показалось странным, что, начиная с сегодняшнего утра, прошлое казалось уже не таким страшным. Адри гораздо сильнее пугало будущее. И еще неизвестно, кто сделал ему больнее: Ферье, который мучил его, или Филипп, который лишил его свободы. - Иногда мне кажется, граф, что вся ваша флегматичность, напыщенность и холодность - только маска, которую вы умело носите...
  - Вы верите, что в каждом человеке есть добро. - Сэйлин фыркнул, точно был непреклонно убежден в обратном. - Смешно. С такими нелепыми идеологиями вы недолго протянете. Я вообще удивлен, что вы пошли со мной сюда - в эту глушь. Неужели вы совсем не боялись, что я могу всадить вам нож в спину?
  Адри помолчал с минуту, раздумывая над тем, что и не мыслил о подобном, потом тихо спросил:
  - Какой вы настоящий, Ферье?
  Граф безразлично пожал плечами, подошел к Винсенту и присел рядом.
  - Я не помню. Наверное, так случается с теми, кто долго не имеет собственных желаний. Моя жизнь подчинена дворцовому этикету и расписана до последнего дня. А сюда я иногда сбегаю, чтобы отдохнуть от всего этого. А еще я хочу, чтобы вы никогда никому не выдавали моего тайного убежища.
  - Я не выдам.
  Они стали смотреть на воду - в ее янтарно-карюю глубину и искры серебряных бурунов, пробегающих над застрявшими на дне ветками, молчали долго, наслаждаясь журчанием ручья и птичьими пересвистами, и думали каждый о своем. На противоположном берегу с елки на елку перепрыгнула рыжая молоденькая белка.
  Ферье вздохнул.
  - Не полагайте, барон, что я жалуюсь. Моя жизнь сложилась много лучше, чем у любого портового моряка или уставшего от службы солдата. Многие мне откровенно завидуют.
  - Только не я, - Адри стряхнул со своей черной пыльной туфли зеленого паучка, который упорно уже в третий раз пытался забраться повыше. Ферье следил за этим противоборством со снисходительной ухмылкой. - Я вам сочувствую, граф. Наверное, вы будете смеяться, но вчера я узнал, каково быть на вашем месте. Правильно говорят, что если хочешь понять человека, влезь в его шкуру. Те, кто завидует вам, не знают, как сильна воля короля - она способна сломить кого угодно. Таким не противятся и не перечат - таким подчиняются, и это плохо потому, что именно подчинение убивает в человеке личность. - Адри покачал головой: - Никакая золотая клеть с россыпью бриллиантов не станет утешением тому, кто теряет себя. Я с трудом представляю, каково вам было все эти годы, тем более что Филипп с вами, как вы говорите, обычно груб. Он и ласковый-то способен изменить кого угодно.
  Винсент взглянул на Ферье - тот замерев, не мог отвести взгляда от Адри, рассматривал как-то пристально, очень внимательно и очень серьезно. Такой Сэйлин казался настоящим, правильным - с этой неприкрытой потрясенной горечью в глубине глаз, плотно сжатыми губами и учащенным дыханием. Винсенту безумно захотелось поцеловать его - нежно, будто признаваясь в любви заново, легким касанием губ спрашивать позволения быть рядом! И он уже поддался вперед так, что почувствовал дыхание графа на своей щеке, но в последний момент остановился.
  Они смотрели друг другу в глаза, не решаясь на большее, но Адри казалось, что он чувствует, знает, понимает - Ферье хочет того же, что и он. Хочет, но что-то останавливает его, какой-то странный тайный страх, словно коснись он губами губ - и случится нечто ужасное. Нет, он боялся не короля, чего-то другого, но вот чего? Поцелуй - даже легкий невинный в этот самый миг причинил бы ему нестерпимую боль. Адри не хотел делать Сэйлину больно. Да, он мог бы сейчас совершенно безнаказанно сгрести его в охапку, не встретив сопротивления, повалить на спину и зацеловать до одури, он мог бы этим отомстить за все зверства, что творил Ферье по отношению к нему в последние дни, но Винсент не хотел поступать так. Мечта о поцелуе осталась несбыточной мечтой, однако Адри решил получить для себя хоть что-то - пусть даже незначительное и простое.
  - Можно мне взять вас за руку? - спросил он едва слышно, и после долгого мучительного молчания услышал печальное:
  - Нет. - Ферье поднялся на ноги, все время, отводя взгляд от Винсента. - Это совершенно ни к чему, барон. Давайте лучше вернемся во дворец. Скоро ужин. К тому же, если Филипп хватится вас до того, как вы успеете переодеться к столу, нам обоим придется не сладко.
  Граф был предусмотрителен не в меру, и они действительно вернулись в Летний дворец к ужину. Не опоздали и не заработали неприятностей, но Филипп запретил Ферье отныне появляться в столовой, поэтому Адри пришлось принять на себя все королевское внимание и благосклонность, а как следствие - провести еще одну ночь в постели Филиппа. В этот раз король его измотал настолько, что Адри не помнил, как уснул. Ему снился кошмар - такой жуткий, что даже во сне заходилось сердце. Снилось, что руки его привязаны к мачте, а сам он грудью лежит на ней, не в силах шевельнутся, вокруг столпились жуткие уродливые твари лишь отдаленно похожие на людей - они лапают его, смеются над ним, и от их хриплого издевательского смеха, напоминающего звериный в жилах леденеет кровь.
  Когда Адри в ужасе проснулся, то увидел, что Филиппа нет в постели. Это было странно, потому что за окном едва начинало светать и нежные розовые облака тихо плыли над желто-зелеными кронами огромных магнолий как предвестники нового, еще не наступившего дня. Винсенту было тревожно - это была безотчетная тяжелая тревога, словно предчувствие беды. Адри утер со лба холодный пот и снова повалился в постель, попытался уснуть, но не смог - ему все время казалось, что в сумраке королевской спальни кто-то тихо и хрипло продолжает смеяться над ним.
  Когда поднялось солнце, на пороге появился совсем еще юный слуга, низко поклонился, сказал, что его величество отбыли по неотложным делам на два дня к принцу Ботри, а так как Освальд заболел, то прислуживать Винсенту будет он. Звали этого юношу Лассон. Паренек оказался довольно милым собеседником и совершенно не назойливым лакеем; уже за то, что он позволял барону одеваться самому, Адри проникся к нему искренней симпатией. Кроме того, во дворце редко встречались столь симпатичные лакеи - русоволосый, с зелеными глазами и чуть вздернутым носом Лассон, к тому же обладал очень обаятельной лучезарной улыбкой. Когда он весело трещал, обсуждая придворных девиц, и улыбался, казалось, что в спальню заглядывает солнце. Но Адри не покидала та мерзкая тревога, что поселилась в его сердце с ночи, а потому к девяти утра, бросив Лассона разбираться с уборкой комнат, Винсент пошел бродить по дворцу. Он робко надеялся в одном из коридоров встретить Ферье, но тот точно в воду канул. В конце концов, Адри позабыл все правила приличия и, здорово рискуя получить от графа очередную словесную трепку, решительно направился в его спальню, где к своему огорчению он не был ни разу с тех пор, как поселился в Летнем дворце. Каково же было его удивление, когда у дверей покоев Ферье Винсент наткнулся на стражу. Как он не пытался убедить двух вооруженных до зубов солдат, что дело у него к графу срочное, его не пустили. Только сказали, что Сэйлин под домашним арестом по приказу короля.
  Адри решительно ничего не понимал, а предположения были одно хуже другого. Неужели Филипп что-то узнал о них с Ферье, или догадывается, раз запер последнего под замок? А может быть, он решил избавиться от экс-фаворита, или еще хуже - уже избавился?! А охрана у дверей для отвода глаз. Каждый раз, когда в голову Винсента приходила мысль, что графа, возможно уже в помине нет при дворе, барона передергивало. К вечеру он решился на сумасшедший, но, по его мнению, единственно верный поступок, а именно - влезть в спальню Ферье через окно и прекратить страхам мучить себя. Нужно признать, что задача была не из простых - третий этаж, скользкий карниз и узкие перила балюстрад. Винсенту пришлось вспомнить былые навыки лазанья по горам и пещерам, которые он, признаться, в последнее время подзабыл. Несколько раз он едва не оступился, о камни исцарапал ладони, дважды в ночной темноте ему - уставшему и напряженному до боли в пальцах - приходилось держаться за мелкие выступы в кладке, вжиматься в стену и замирать, чтобы караульные не заметили его. В такие моменты Адри мысленно молился всем богам, чтобы никто из гвардейцев случайно не вздумал поднять голову и посмотреть на карниз. И ему везло сегодня слишком явно.
  В спальне графа было темно, как в чулане, к счастью окно оказалось не заперто. Тут уж Винсент позволил себе пошуметь и, перелезая через подоконник, почти грохнутся с него на пол.
  - Черт, - тихо, но с чувством выругался он. - Ферье, у вас какой-то особенно твердый пол. Вы бы хоть подушек положили. Я к вам полчаса лез. После такого геройства встречать меня паркетом с вашей стороны, по меньшей мере, не вежливо.
  Ответом Винсенту была могильная тишина.
  - Ферье, вы здесь? - У Адри пропала всякая охота - шутить. Он до рези в глазах всматривался в темноту, но едва различил очертания большой кровати с балдахином и четырьмя массивными столбами по краям. Время давно перевалило за полночь, и если Сэйлин действительно под арестом здесь, то он должен был спать. Неужели он не слышал, как Винсент ввалился в окно?
  Вытянув перед собой руки, Адри осторожно направился к постели, по пути едва не споткнулся о край ковра, снова чертыхнулся сквозь зубы и, наконец, коснулся пальцами спинки кровати. Он почувствовал себя увереннее, да и глаза к темноте быстро привыкали - теперь Винсент видел силуэт лежащего на кровати человека, завернутого с головой в одеяло.
  - Сэйлин? - он осторожно коснулся шелкового покрывала и почувствовал под ним выступающую косточку стопы.
  - Уходите, Адри, - глухо проговорил Ферье, подтягивая ногу к животу. - Убирайтесь прочь.
  - Ну, знаете, - шутливо возмутившись, фыркнул Винсент, - я тоже рад вас видеть.
  - Уходи-ите, - надломленно простонал граф и Адри понял, что с ним что-то не так.
  Порывшись в комоде, барон нашел свечи и огниво, и чтобы зажечь свет провозился непростительно долго - ему так казалось. Поставив свечу в серебряный подсвечник в виде огромной львиной головы, Винсент посмотрел на Ферье, но даже лицо его было спрятано под одеялом. Зато Адри бросилось в глаза другое - графа знобило и трясло так, что не мог скрыть никакой сиреневый плотный шелк.
  - Да вы больны, - забыв про все на свете, Винсент бросился к Сэйлину и, преодолевая слабое сопротивление, стянул с его растрепанной головы одеяло. То, что он увидел потом, заставило его глаза непонимающе расшириться, а сердце сжаться до боли; нижняя губа Ферье была разбита, на скуле чернел продолговатый синяк, и правая щека немного припухла из-за этого. - Боже... Кто вас так? - потрясенно слетело с его губ.
  - Уходите, я вам сказал, - граф снова попытался залезть под одеяло, злобно шипя на дурацкое любопытство барона, на его глупый никому не нужный визит и безмозглую голову, а потом вдруг затих и, уткнувшись лицом в подушку, судорожно вздохнул.
  Положив руки на колени, Адри какое-то время приходил в себя. Он знал, что такое с Ферье посмел бы сделать лишь один единственный человек в мире, и сейчас Винсент возненавидел Филиппа до слез. Сцепив зубы от обиды, он упрямо разыскал в большом комоде теплое одеяло и первым делом укутал Сэйлина, потом налил ему из графина воды и дал напиться, а позже ни слова не говоря, плотно закрыл окно, развел в камине жаркий огонь. Когда он вернулся к кровати графа - тот уже забылся в тяжелом болезненном сне и, хотя жар его немного спал, Ферье иногда тихо стонал и вздрагивал. Всю ночь Адри просидел у его постели на коленях, изнывая от тоски и беспокойства, а когда к утру жар Ферье совсем унялся, Винсент, наконец, позволил себе облегченно уронить голову в ладони. Его самого колотило в ознобе, но не от болезни, а от ненависти, и он не знал, как поведет себя теперь при встрече с королем. С этими мыслями он задремал - сидя на полу и положив голову на сложенные на краю постели руки. Он устал и жутко проголодался, он слишком много беспокоился этой ночью.
  Казалось, что в мире больше нет ничего кроме этой удушающей боли и осознания собственной беспомощности. Если бы Филипп был виконтом или простым маркизом, то Адри давно бы наколол его на шпагу за подобное рукоприкладство, но как спрашивать долги чести с королей не ведал ни один закон - ни человеческий, ни божий. Сильных мира сего способен призвать к ответу разве что тот, кому нечего терять - Винсент, увы, был не из этого числа.
  - Я же просил вас.
  Адри вздрогнул от этих слов и открыл глаза. Сначала он подумал, что ему приснилось, но, подняв голову, он встретил суровый взгляд голубых глаз Ферье.
  В комнате было светло, за окном мерно барабанил дождь.
  Граф сидел, прислонившись к спинке кровати, предварительно положив под лопатки подушку, и скрестив руки на груди, смотрел на Винсента. Вид у Сэйлина был недовольный.
  - Я же просил вас уйти, - повторил он уже с напором, и отчего-то это пренебрежительное отношение разозлило Адри, заставило выпрямиться и с не меньшим упрямством ответить:
  - А я, помнится, не так давно, уже говорил вам - не дождетесь.
  Ферье удивленно моргнул, потом отвел растерянный взгляд и переложил руки на колени.
  - Вам не следовало приходить, барон. Это плохо и не понравится Филиппу. У вас с ним сейчас медовый месяц и ни к чему портить отношения с королем.
  Не веря своим ушам, Винсент медленно поднялся и присел на край постели. Ноги у него затекли, правое бедро от холодного пола замерзло до ломоты, но в разуме Адри сейчас было куда меньше приятных чувств - он не понимал Ферье.
  - Вы в своем уме? - глухо спросил он, и Сэйлин прикрыл глаза как-то до боли обреченно. - После того, что он сделал с вами, я должен с ним продолжать играть в любовь?
  - Да, должны и будете это делать. Он король... - начал граф, снова обретая привычное упрямство пополам с ядом в речах. - Его выбор пал на вас, а я получил только за то, что попытался помешать этому. Это моя вина. Я сам спровоцировал его. Я сказал, что хочу убить вас и...
  - Ложь, - тихий голос Адри подействовал на Сэйлина как удар хлыста - он вскинулся и тут же замер, не проронив ни слова, только вот правда, похоже, достала его куда больнее, чем мог бы сделать переплет кожи в хвосте плети.
  - Зачем и ради чего вы лжете сейчас мне, Ферье? Думаете, я из мальчишеского азарта к вам в окно лез, рискуя разбиться? Неужели вы так ничего и не поняли? Как еще я должен доказывать вам искренность моих чувств? Я меньше всего на свете хочу быть с Филиппом, я заврался так, что стал самому себе противен. Моя совесть и сердце уничижены настолько, что не перекроешь никаким расположением короля и все равно я, как последний дурак цепляюсь за любую возможность остаться рядом с вами. Черт возьми, граф, если я не в силах зажечь любовь в вашем сердце, то неужели я не заслужил хотя бы честности? - Адри замолчал, понимая, что вопросов слишком много и ни на один Ферье вовсе не обязан отвечать ему, потому что безответная любовь ни к чему не обязывает равнодушное сердце. Сейчас Винсенту предстояло в очередной раз смириться с тем, что для Сэйлина он - не тот человек, который достоин любви.
  - Не отвечайте мне, - Винсент поднялся на ноги, и устало провел ладонью по лицу, пытаясь отогнать не отпустившее с ночи изнеможение. - Я просто устал. Просто позавчера у ручья вы показались мне настоящим. Но какой смысл хвататься за мечты, когда все и так предельно ясно - вы не терпите меня, и я это, наверное, заслужил. Одного не могу понять, что заставляет вас лгать? Чего вы боитесь?
  - Вас, - просто ответил Ферье, глядя без ненависти и усмешки. - Не заставляйте меня любить вас, Адри. Я не хочу этого, слышите?
  - Почему? - теперь пришла очередь Винсента - изумляться до предела. Сэйлин и раньше говорил странные вещи и вел себя не менее странно, но сейчас он будто бы признавался Винсенту, что его холодное сердце все-таки дрогнуло перед силой его чувства и в то же время гнал его от себя. Все стало еще сложнее.
  - Потому, что вы уйдете. - Ферье пожал плечами. - Все уходят. И вы не задержитесь здесь надолго. Осмотритесь, Винсент, и знайте: в этих покоях вечен только я. Даже после моей смерти дух мой проклят - поселиться здесь, бродить по коридорам Летнего дворца. Я привязан к этому месту, а вы только изводите меня вашими признаниями, тревожите мой покой тогда, когда я только-только прихожу в себя и начинаю дышать ровнее. Иногда мне становится жаль вас, и напрасно, потому, что вы сразу начинаете нежно смотреть в мою сторону, лазать через окна в мою комнату и спать у подножия моей постели. Неужели вы не понимаете, Адри, что это ни к чему не приведет? Нет, вы упорно делаете все, чтобы заставить меня полюбить вас, только вот в нашем с вами положении это много хуже открытой ненависти. Вы бросите меня, так или иначе. Сейчас, завтра, через год. Не из-за Филиппа, так из-за чего-нибудь другого. Вы не сможете прожить всю жизнь, обманывая короля и рискуя нами обоими ради коротких встреч. От всего этого ваша любовь мне кажется мерзким, изощренным и поразительно лживым издевательством. Вот так-то, дорогой барон.
  Адри стоял и кусал губы, стоял и не мог пристально взглянуть в глаза Ферье, стоял и дышал непозволительно часто. Он ничего не смог сказать, и даже кричать - как не хотелось - у него не было сил. И может быть, в словах Ферье - открытых и жестоких, в его ровном мягком тоне, в простоте объяснений и была та самая редкая правда, которой так добивался Адри? Что ж, напал на след - нашел себе бед, как любили говорить древние рафинцы, имея в виду непоседливых упрямцев, что вечно гонятся за никому не нужной правдой и справедливостью, а потом этих правдолюбцев забрасывают камнями, не пускают на порог и ненавидят именно за то, что те добились своего.
  - Хотите совет, - сказал Сэйлин, откинув голову на подушку и устало разглядывая резной полог с таким лицом, точно нашел там что-то совершенно новое для себя, - возвращайтесь к Филиппу, будьте с ним ласковым и приветливым, а то, что видели синяки на моем лице, забудьте. Я действительно сказал королю, что хочу дуэли с вами, из-за него и ради него. Филипп счел нужным отстоять вашу жизнь именно таким образом. Подумайте сами: он поступил милосердно со мной, а мог казнить, или вообще сослать куда-нибудь в горы.
  - Вы снова лжете, - болезненно поморщился Адри, отходя к окну и касаясь кончиками пальцев запертой щеколды, которую он заботливо задвинул ночью для того, чтобы Ферье не замерз. Какая ирония! От этого мерзкого чувства серый металл на ощупь казался много холоднее и враждебнее.
  - А вы просто хотите, чтобы это было так, - хмыкнул Сэйлин. - Ваше право. И кстати, карниз скользкий от дождя. Не хватало еще, что бы вы разбились под моими окнами, поэтому лучше уходите через потайной вход. Он справа от камина, в стене. Просто надавите на доски - и он откроется. И никогда, барон, пожалуйста, никогда больше не приходите сюда.
  Винсент не смог сдержать горькой улыбки. Он помотал головой, обернулся, чтобы увидеть, как граф медленно выбирается из-под одеял, подходит к серебряному тазику для умывания, в котором со вчерашнего дня не меняли воду.
  - Вы требуете невозможного от меня, - произнес Адри, но Ферье в ответ молча указал рукой в сторону камина, напоминая, чтобы Винсент просто убирался вон.
  Когда Адри следующим вечером увидел короля, то был спокоен, спокоен настолько, что отвечал на будничные вопросы монарха сухо и односложно, почти не чувствуя той лютой ненависти, которая палила его голову, когда он смотрел на синее пятно на щеке Ферье. И все равно, Винсент ненавидел Филиппа - тихо, холодно, глубоко в душе, почти приравнивая это странное новое чувство к безразличию. Он запутался в том, к кому и что должен чувствовать: Ферье требовал от него ненависти, а он любил, король - любви, а он ненавидел. Через две недели Адри признался сам себе, что попал в сложную и, по сути, тупиковую ситуацию, но отказаться от Сэйлина он по-прежнему, то ли не мог, то ли не хотел. Благо за это время он всего лишь дважды побывал в постели Филиппа и стоически отыграл свою роль не столько страстного, сколько покорного любовника. Свободные дни Адри проводил за химическими экспериментами и учебником Морела, дважды выезжал на Каро в парк, побывал один раз у дикого ручья, но с Ферье они больше не встречались. Казалось, что Сэйлин навсегда исчез из жизни Винсента, из жизни короля, исчез из Летнего дворца, и хотя Адри знал, что граф просто не покидает своих покоев, ему было так тоскливо, точно Ферье умер. Все последние три дня Адри размышлял об этом. Вот и сейчас тоже, стоя у дальнего окна рабочего кабинета короля, и глядя, как в рыжей листве парка умирают последние отблески раскаленного осеннего заката, он вспоминал их последний разговор с Ферье. Улыбка - печальная и слабая не сходила с ровных губ Винсента Адри - королевского фаворита и очень несчастного человека. Он стал во многом похож на Сэйлина: с некоторых пор одевался роскошно и с изяществом, научился притворству и лжи, улыбаться, когда хотелось выть, и любить, когда не хотелось ничего, но Винсент не смог окончательно смириться с таким положением.
  Он обернулся, спокойно взглянул на отточенный профиль Филиппа, задумавшегося над письмом к Ботри - в последнее время король усиленно вел переписку с принцем и старался никого не посвящать в ее содержание.
  Словно почувствовав взгляд своего фаворита, король, не поворачивая головы, спросил:
  - Вы о чем-то хотите попросить меня, барон? Вы со вчерашнего дня чересчур печальны. Вы здоровы?
  - Да, ваше величество.
  - Ну вот, опять, - в голосе короля послышалось раздражение. Он быстро запечатал письмо, обернулся и взглянул на Винсента так проницательно, что у того побежали мурашки по спине. - Сколько раз просить вас, барон, называть меня по имени пока мы одни?
  Адри сглотнул и почти виновато опустил глаза.
  - Простите, - сказал он тихо, стараясь не дрожать от того, как решительно к нему подходит Филипп.
  Король развернул Винсента за плечи лицом к себе и заглянул в глаза.
  - У вас отстраненный взгляд. Я вижу его уже десять дней, Адри. Перестаньте мучить мое бедное влюбленное сердце и потрудитесь объясниться. Вы остыли ко мне. Все стало даже хуже, чем в первый день.
  Винсент молчал, неловко закусив губу и мечтая только о том, чтобы король убрал свои руки с его плеч. Но, увы, Адри знал, чем кончается подобная нерешительность в ответах - Филипп уже ловко и уверенно расстегивал пуговицы его бархатного серого камзола.
  - Видит бог, я был терпелив, - пояснил он, стаскивая одежды с Винсента. - Вы упрямы даже больше, чем благородны, оказывается. Я недооценил вас, барон, а раз так, то сегодня я считаю, что вам просто необходимо дать хорошую разрядку, и я не слезу с вас до тех пор, пока вы не скажете мне, в чем дело.
  Филипп остановился, терпеливо ожидая, когда его угроза подействует - она не могла не подействовать - Винсент не жаждал любви короля и такого не заметил бы только дурак. Вот уж кто-кто, а король дураком не был, он видел Адри насквозь.
  - Я задыхаюсь здесь, во дворце, без дела, - Винсент сознался в этом и почувствовал, как напряжение последних дней медленно отпускает его - точь-в-точь, как руки Филиппа сейчас.
  - И это все? - не поверил король. - Не пытайтесь меня обмануть, Винсент. Вы ведете себя так с тех пор, как я запер под замок Ферье.
  Последние слова хлестнули все нервы Адри жгучей волной - и сердце зашлось в груди от страха. Он слишком поздно понял, что, забыв осторожность, отвел глаза и задышал чаще, чем следовало это делать. Это было ошибкой. Это выдало его сейчас.
  - Я ревную вас к Ферье, - скверно щурясь, сказал Филипп, сказал холодно, с напористостью обиженного любовника. - И раз граф занимает ваши мысли настолько, что вы игнорируете знаки моего внимания, я думаю, ему стоит уехать. Я решил отослать Ферье из Онтальи.
  Слова возражения застряли у Адри в горле. Он судорожно соображал, что делать, как убедить монарха изменить своему решению и при этом не рассердить его еще больше. Прикинуться ласковым и страстным Винсент не мог - король не поверил бы в это и эффект, скорее всего, был бы обратным. Да и врать, Адри, похоже, толком не всегда удавалось. И вдруг ответ встал перед ним, как нечто совершенно очевидное - ведь самое лучшее, что Винсент всегда умел делать это - говорить правду.
  - Разве граф не забавляет вас, Филипп? - Винсент спокойно смотрел в глаза короля, не лукавя и не тушуясь, и это поначалу даже немного озадачило монарха, а минутой позже сделало его снисходительнее к упрямству своего фаворита. Голос Адри стал вкрадчивым, на губах заиграла улыбка: - Я так привык, что Ферье брызжет ядом направо и налево, что невольно ощущаю, будто без этой флегматичности мне чего-то не хватает. Вам же нравиться наше противоборство - явное или открытое, вы испытываете удовольствие...
  Король с согласной улыбкой прижал Винсента к стене и, припав жадными губами к обнаженной шее, стал целовать.
  - И теперь, когда я принадлежу вам, жалкие попытки Ферье сжить меня со свету особенно веселят вас, Филипп. - Тяжело дыша, Винсент шарил руками по спине короля, прижимая его ближе, жарче, улыбаясь, точно сумасшедший и радуясь, что король не видит эту мерзкую страшную улыбку, похожую на оскал. И Адри знал, что нужно говорить, и как нужно говорить, чтобы вернуть Сэйлина: - Он столько унижал меня перед вами, что изгнание стало бы для него слишком простой платой за его спесь. Только это ваша победа, Филипп, а не моя. Предоставьте нас друг другу для честной и равной борьбы, и если я выиграю я почту за честь насладиться своим заслуженным правом любить вас. К тому же, пререкаться с графом - хоть какое-то полезное занятие для ума.
  Филипп отстранился.
  - Как увлекательно вы это говорите, барон, - сказал он со странным подозрением и серьезным взглядом.
  Адри не очень понял, что вызвало такую резкую перемену в поведении монарха, и уже было хотел спросить, но в кабинет постучали.
  - Оденьтесь, - тихо приказал король, потом хмыкнул и развернулся лицом к двери. - Войдите!
  Бледный, напуганный Лассон шагнул через порог. Он с поклоном поднес королю письмо на серебряном чеканном подносе для корреспонденции и едва вымолвил: "Срочное послание из Ашайре, ваше величество". В другой момент Адри бы рассмеялся над робеющим мальчишкой, впервые представшим перед королем, но сейчас полураздетый и обеспокоенный судьбой Ферье, он меньше всего был расположен к веселью. А взгляд короля задержался на молоденьком лакее несколько дольше, чем если бы перед Филиппом стоял старый тощий Освальд, всегда прямой, как жердь, и невозмутимый, как большинство лакеев.
  Поддев мизинцем край конверта, Филипп привычным отточенным движением руки распечатал письмо и, развернув, бегло пробежался глазами по рваным, неказисто исписанным строчкам. Винсент видел, как король нахмурился, плотно сжал губы. Это напугало Лассона еще больше, и он бросил на Адри жалобный взгляд, словно моля о защите еще до того, как Филипп впадет в ярость. В какой-то момент Винсент и сам был уверен в этом. Он застегнул камзол, мягко улыбнулся мальчишке-лакею, и встал справа от короля.
  - Ваше величество? - позвал он, здорово рискуя перетянуть весь гнев монарха на себя, чему бедняга Лассон был рад и даже позволил себе смотреть на Адри с благодарностью.
  Заметив этот молчаливый диалог взглядов, король в резком тоне приказал слуге убраться, а сам сел в кресло за столом, смял пару чистых листов, выкинул в мусорную корзину два новых пера и подозвал Адри.
  - Думаю, вам эта новость будет интересна, Винсент, - сказал он с легкой нервозностью. - Старый пройдоха Морел сегодня днем испустил дух. Сердечная недостаточность.
  В кабинете повисла тишина - такая, что потрескивание дров в камине раздражало слух. Но разве не должен был умолкнуть мир, потерявший хорошего человека? Разве не должен был умолкнуть даже огонь в камине? Вовсе нет. Миру все равно, сколько хороших людей уходит из него и сколько приходит. А вот Филиппу было не все равно - и Винсент видел это. Вспомнилось морщинистое лицо Морела и его слова о том, как ценит король его талант и знания о ядах и противоядиях. Теперь Филипп лишился своего лучшего химика, а у него, как у любого добропорядочного монарха, были свои недоброжелатели, способные отравить бокал вечернего вина, потому новость для короля оказалась не из приятных.
  Пребывая в странном омуте неверия, Адри невольно подумал о Ботри - он и сам не знал, почему именно о нем, но четко представил себе тихую торжествующую радость принца, ведь случись что с Филиппом, именно Ботри унаследует трон. Морел, пока был жив, был своеобразной гарантией власти Филиппа Эдуарда, теперь все стало шатким и, похоже, король понимал это не хуже своего экс-адъютанта. Адри не скорбел о кончине Рене, он просто не мог принять то, что услышал.
  - Почему вы молчите, Винсент? - Филипп вопросительно приподнял брови. - Вы, помниться любили навещать старика Морела, не так ли?
  - Он знал моего отца, - ровно ответил Адри. - К сожалению, нам с маркизом не удалось свести близкой дружбы.
  - Зачем же вы туда ездили? - еще больше изумился Филипп, но в этом удивлении было столько фальши, что в него поверил бы только глупец. Король без сомнения знал о том, что Винсент увлекся химией с подачи маркиза, знал о том, что часто его эксперименты были неудачны, ибо прислуге Летнего дворца приходилось выносить из комнаты барона уйму всякого мусора, битых колб, скверно-пахнущих жидкостей и трав. Знал Филипп и о том, когда, сколько и как надолго барон выезжал в Ашайре. Только о том, что Адри - гениальный ученик Морела, знали, пожалуй, что сам Винсент и ныне покойный маркиз.
  Помолчав с минуту, Адри признался:
  - Ашайре мне напоминало о доме там в горах. А еще я хотел знать, почему мой отец был казнен, как заговорщик. Маркиз рассказал мне правду. Правду о том, что барон Жюльен Адри отравил короля Эдуарда, но отравил его не по собственному наущению. Он был замешан в заговоре, в котором остальные участники остались неизвестными. К сожалению, я не смог узнать их имен и...
  - Довольно, - холодно прервав Адри, Филипп словно грозная тень поднялся с места, и Винсент низко поклонился, выражая крайнюю степень покорности и смирения, желая показать этим, что признает вину своего отца перед короной.
  - Вот что, ступайте сегодня к себе, барон, - сказал Филипп, не повышая тона, - и постарайтесь помалкивать о смерти маркиза. Чем позже об этом пойдут по дворцу слухи, тем лучше. А что делать с вашей скукой на пару с господином графом я подумаю.
  Поблагодарив короля за понимание, Винсент покинул кабинет монарха, и только когда массивная резная дверь за его спиной плотно закрылась, он обессилено прислонился плечом к косяку и, опустив голову, перевел дух. Ему удалось избежать разговора о тайном учении Морелов и вернуть Сэйлина. Но главное - ему не придется сегодня делить постель с королем.
  Утром Адри завтракал в компании веселого и добродушно настроенного Филиппа, непривычно мрачного Ботри и прежнего флегматичного и высокомерного Ферье. Это могло показаться странным, но, встречая редкие язвительные взгляды Сэйлина, Адри был по-настоящему счастлив - тихо, без лишних улыбок и щенячьего детского восторга, без положенного трепета в сердце и слез в глазах. Просто за все последнее время ему было спокойно от одного присутствия Ферье, его молчаливого образа, от его не в пример прежним скромным одеждам. Тем временем Филипп обсуждал приготовления к большому балу, на который распорядился собрать, если не всю знать Онтэ, то ее большую часть - готовилось нечто грандиозное, и всем было ясно, что король затеял этот праздник неспроста. Увы, Филипп никому и ничего не сказал о своих намерениях. Однако бал вдруг перенесли с конца октября на ближайший понедельник - почти на три недели раньше, чем планировалось, и когда монарх объявил об этом за столом во всеуслышание, Адри заметил, что Ферье резко переменился в лице и мертвенно побледнел - до конца завтрака он больше не поднял глаз от своей полупустой тарелки. С этого дня он поддевал Адри только в присутствии принца или короля, а все остальное время старательно избегал встреч с бароном. Тем не менее, Винсент был счастлив ровно три раза каждый день: когда Ферье приходил на завтрак, когда Ферье приходил к обеду и когда Ферье приходил к ужину. И никто не мог запретить Адри, как прежде, тайно любоваться графом. Казалось, что жизнь всего за неделю вошла в привычное русло, и смерть Морела стала последним настоящим огорчением для Винсента.
  К балам Адри всегда относился безответственно, а потому Филипп настоял на личном портном, который должен был пошить для барона такие одежды, в каких его красота засияла бы ослепительным Солнцем, была способна поразить окружающих и вызвать зависть в сердцах мужеложцев. В результате к Винсенту приставили пожилого манерного ворчуна лет восьмидесяти, который по сто раз на день восхищался изяществом королевского фаворита, но вечно был недоволен мелкими деталями его камзола. Он умудрился измотать Винсента примерками в первый же день так, что Адри один раз всерьез подумал: уж лучше было провести это время в постели короля. Впрочем, его неосторожное желание сбылось тем же вечером и не в лучшей своей ипостаси - Филипп приказал Адри к полуночи явиться в конюшни. Там король настойчиво затащил любовника в пустое стойло, где с жаркими признаниями и комплементами взял прямо на полу, на соломе, предварительно поставив барона на четвереньки. Они поиграли в своеобразные скачки, а после, утром - как пояснил Филипп Адри чуть позже - чтобы развеять скуку своего любовника окончательно, король устроил роскошную охоту, на которую пригласил Ботри с семейством, посла Мирдана с двумя его совсем юными сыновьями, с десяток придворных. В тот момент сонный уставший Винсент только и смог, что лениво размышлять о том, спит когда-нибудь Филипп или нет. Жить рядом с человеком такой неиссякаемой энергии и силы было сложно, а порою до черта утомительно, и в возрасте было последнее дело. Адри иногда казалось, что король спешит жить или боится чего-то не успеть. Филипп не позволял себе расслабляться ни на минуту, старался все и всегда держать под личным контролем и, наверное, поэтому у него было так мало министров и так много соглядатаев в разных селениях Онтэ и даже кое-где в Рафине. В собственном огромном королевстве его не интересовала жизнь только одного человека - Сэйлина Ферье. Тем не менее, по просьбе принца, граф все же был приглашен сегодня на общую забаву.
  Охота получилась на славу хорошая! Утренний теплый туман почти рассеялся, когда Филипп со свитой под призывные звуки витых охотничьих рожков и лай взволнованных борзых, выехал в угодья Адри, чтобы поохотится на оленей и волков. Винсент с изумлением узнал, что у него есть не только эти земли, но еще двадцать опытных лесничих, пекущихся о том, чтобы в охотничьих поместьях новоявленного королевского фаворита всегда водилась разнообразная дичь и звери.
  Чтобы немного разогреться для начала, король пожелал затравить волка. Охотники с десятком свор остановились у края опушки, куда егеря должны были пригнать зверя. В лесу приглушенно слышались окрики людей, визгливый лай собак - но еще слишком далеко и было время собраться силами перед горячей стремительной погоней. А королевская свора волновалась и нетерпеливо жалась к ногам лошадей. Пестрые борзые скулили, всматривались вдаль, водили носами по ветру и вздрагивали, если неподалеку из травы в воздух поднималась какая-нибудь до смерти перепуганная птица. Прохладный осенний ветерок смешал запахи увядающей травы, лошадей, лесной хвои и дождя, что прошел вчера, а солнце еще ласково согревало мир.
  - Барон, я хочу, чтобы сегодня именно вы сострунили для меня матерого, - Филипп улыбнулся Винсенту в тот момент, когда Ферье на Эмире остановился в трех четырех ярдах позади Адри.
  - Барон не справится с этим в одиночку, - подметил граф, встретившись с королем упрямым взглядом.
  - А вот вы и поможете ему, Ферье, - ласково сказал король и его приказ перебил лай своры Ботри. Принц в полголоса велел ловчему отвести собак в сторонку, но Филипп даже не заметил этого. - Будете держать волка за уши, граф, пока барон сунет ему в зубы струнку. Мне будет жаль, если паршивец кому-нибудь из вас оттяпает пальцы.
  - Мы с графом будем осторожны, ваше величество. - Адри слегка поклонился королю и Ферье последовал его примеру.
  Филипп широко улыбнулся:
  - Я надеюсь на вас, господа, - сказал он снисходительно, разворачивая своего вороного холеного жеребца и направляя его рысью к замешкавшемуся с собаками принцу. - Мой дорогой брат, - крикнул он, - если вы не будете знать, за какой сворой следовать - вы испортите нам все удовольствие, - и король принялся подтрунивать над принцем в сотый раз объясняя, что преследовать зверя он будет со стороны поля.
  Адри и Ферье остались ненадолго одни и с любопытством наблюдали за этой забавной сценой. Супруга Ботри вместе с послом Рафины оживленно учувствовали в споре и отнюдь не на стороне Юстиана.
  - Ботри терпеть не может охоты, - негромко сказал Сэйлин, подводя Эмиру вровень с Каро и вскользь улыбнувшись Винсенту. - Бедный принц, из года в год он вынужден постигать сложную науку охотника, и Филипп знает, что его дражайший кузен не терпит таких вещей как вставать спозаранку, травить зверя, мерзнуть на ветру и скакать верхом. При его грузном телосложении это просто пытка. Представляете, каково ему сейчас слушать нравоучения короля?
  Винсент невольно засмеялся, и вдруг Ферье задержал на его лице долгий нежный взгляд. Когда Адри заметил это, Сэйлин отвернулся, чуть погодя поправился в седле и стал нарочито наблюдать, как помощники отстегивают собак с привязи.
  - Вы когда-нибудь связывали волка, Адри? Если нет, то лучше откажитесь - я все сделаю сам.
  - Вы так беспокоитесь о моих пальцах? - Винсент с замиранием сердца ожидал еще одного подобного взгляда от Ферье, но тот делал вид, что вообще ничего не произошло. Но не мог ли Адри обмануться столь жестоко? С одной стороны было невозможно, что бы граф внезапно воспылал любовью к нему, с другой - для такой щемящей нежности в глазах иных причин кроме любви не бывает. Вся охота разом вылетела из головы Адри, и сейчас он готов был отдать жизнь всего лишь за еще один такой миг, за один именно такой, полный ласки взгляд Сэйлина Ферье. Увы, он снова обманывал себя, а спустя минуту уже был твердо уверен: ему померещилось.
  - Ваши пальцы меня интересуют меньше, чем ваша шея.
  Граф усмехнулся, но эта усмешка была вызвана не презрением к Винсенту, просто Ботри от праведного гнева и стыда так смешно побагровел, что король плюнул на все тщетные попытки вбить в голову принца все прелести травли зверя, и переключил свое внимание на супругу Юстиана, осыпая ее умелыми, но сомнительными комплиментами.
  - Если быть точнее, то меня интересует моя шея, - поправился Ферье. - Если волк вас укусит, Филипп скажет, что я нарочно не удержал зверя. Боюсь, что в этом случае домашний арест покажется мне безобидной детской шуткой.
  - Я не позволю, чтобы с вами случилось что-то плохое, - очень серьезно заверил Винсент, с трудом подавляя в себе слабую злость, которую вызывали в нем воспоминания о синяках на лице Сэйлина.
  - Вы ничего не сможете сделать, - твердо ответил граф, и в этом была истина, которую знали они оба.
  Король тем временем уже возвращался к ним - продолжать эту беседу дальше не следовало.
  - Мы так давно не оставались с вами наедине, - сказал Ферье так тихо, что даже Винсент едва расслышал его слова. - Я намерен сегодня загнать оленя для короля, но и вам от всего сердца желаю удачной охоты, барон.
  Сэйлин развернул коня, уступая Филиппу место рядом с Адри, который утратил всякую холодность и теперь растерянно смотрел ему вслед. Слова графа бились в мозгу, точно натянутая струна и Винсент пытался сообразить, как бы остаться с Ферье наедине хотя бы несколько минут, в то время как лес кишел людьми и собаками. Намек Сэйлина он понял без труда. Им необходимо было поговорить.
  - Ферье снова донимал вас? - вкрадчивый голос короля привел Винсента в чувство.
  Он хотел ответить "нет", но подумал, что правильнее будет сказать:
  - Да. Граф, знаете ли, ведет себя в своей обычной манере. Не упустит случая изойти ядом по любому поводу.
  - Кажется, вы говорили, Адри, что это развеет вашу скуку, - Филипп проводил взглядом лошадь Сэйлина, которая переходила через овраг, и слабо улыбнулся, когда граф почувствовал это, повернул голову и вздрогнул, будто испугавшись холодности серых глаз. Король внимательно взглянул на Винсента, только уже без улыбки. - Скажите, Адри, вы находите графа красивым?
  Винсент затаил дыхание и разом сообразил, к чему был задан этот вопрос. Филипп не мог ничего знать об их связи, но чутье у него было, что у охотничьей собаки, и Адри понял: король все равно узнает правду - это только дело времени. Теперь оставаться даже на пару минут наедине с Ферье было опасно. Теперь нужно было врать, не моргнув глазом, не тушуясь, не позволив даже тени сомнения мелькнуть в глубине взгляда.
  - Я ценю в людях духовную красоту более телесной, ваше величество, а с этой позиции граф непримечателен ничем. Он, безусловно, красив лицом и это редкая притягательная красота способна завладеть разумом поначалу, но потом она словно отталкивает. Граф принадлежит вам, Филипп, и признаться, я никогда не задумывался о его достоинствах. Меня, знаете ли, с самого начала довольно полно занимали его недостатки. Особенно скверный характер.
  Король довольно прищурился и, увидев усмешку на губах монарха, Винсент думал: "Лжец. Какой же я лжец! Как могло со мной случиться такое? Каким образом я превратился в подобие Ферье?" Все это было ужасно и угнетало Адри, делая его еще более открытым и беззащитным перед Филиппом.
  - Вы ненавидите его, барон? - напористо спросил монарх.
  - Нет, - ответил Адри, немного растерявшись. Он перехватил поводья в руке. Каро медленно переступил с ноги на ногу и фыркнул. - Мне жаль графа.
  - Жаль? - повторил эхом Филипп, пытливо глядя прямо в глаза Винсента и даже не моргая, и в этот момент спасительный призывной стон охотничьего рожка разнесся над опушкой, что означало - зверь близко и вот-вот выскочит из перелеска.
  Среди людей лошадей и собак началась суетливая возня, как у хищников в предвкушении крови.
  - Расскажете мне об этом сегодня вечером, Адри, в моей постели, - король улыбнулся, и Винсенту не понравилась эта улыбка - он понял, что монарха более всего забавляет охота не на волков и оленей, совсем не на них.
  Винсент кивнул, после короткого замешательства заставил себя благодарно улыбнуться. Потом они с Филиппом заняли свои места и сосредоточились на происходящем, от которого Адри почему-то морально подташнивало. Он встал вровень с Ферье - они быстро обменялись понимающими взглядами и Винсент почувствовал, как тяжесть на его сердце ослабла, будто руки заботливого лекаря коснулись больного места, исцелили, помогли. Он хотел сказать спасибо Ферье и сказал бы, но не выпало случая.
  Волк выскочил из кустов в ста футах от них и тут же бросился прочь, пытаясь скрыться в полосе жухлой травы, что пересекала поле поперек горизонта. Собаки визгливо заскулили, подняли лай, и несколько хозяйских голосов, прозвучавших почти одновременно, восторженно приказали: "Ату!" - и спустили смерть с поводка.
  Ферье ударил пятками в бока Эмиры - раньше всех сорвался с места. Началась общая погоня: тридцать людей, шестьдесят собак и двадцать лошадей - и все на одного до смерти напуганного измученного зверя, желание которого понятно и незатейливо - ему просто очень сильно хочется жить. Глядя, как собаки гонят по полю серого ощерившего волка, Винсент задыхался от жалости, он словно сам был тем волком - убегал, спасался, хотел свободы, но судьба была уже предрешена. Его самого уже давно и поймали и сострунили, и он не имел права на жалобы. И что такого собственно случилось? Король пожелал барона вечером, Филипп по обыкновению возьмет его сегодня, и наверняка Адри даже понравится, будет жарко и стыдно, долго и утомительно, будет не в первый и не в последний раз... Но все-таки, Винсент никак не мог привыкнуть ни к ласковым рукам Филиппа, ни к его властным губам, мягким речам и внушительному естеству, что порой ассоциировалось у него горячим длинным колом, которым его и пытали и подчиняли, и ввергали в пучину преступного наслаждения на осколках прежней душевной ненависти. Если бы король был жестче с ним и мягче с Ферье Адри, возможно, смог бы даже полюбить Филиппа - нет, не так, как Сэйлина, не так, как любят желанных и родных, но, по крайней мере, он смог бы входить в спальню короля без отвращения, неловкости, без лживой приветливой улыбки на губах.
  Волк выдохся - он почти достиг спасительного перелеска, когда споткнулся от усталости, перекувыркнулся через бок и тогда собаки обступили его со всех сторон. Надежды больше не было. Он стоял в кругу из псов и лошадей, припадая к земле, утробно и хрипло рыча, он скалил зубы и отчаянно бросался на тех борзых, что пытались ухватить его за шкуру - эти смелые и отважные собаки, попробовавшие силы в бою не с одним волком. Те, что были трусливей, просто звонко лаяли, иногда ложно кидаясь на врага, отвлекая внимание на себя. Стоило только раз попасться на эту уловку и волк оказался придавлен к земле тройкой самых задиристых псов - потом началась грызня.
  Люди (все, кроме Сэйлина и Адри) смеялись над тем, как матерый отбивается, несмотря на раны, мертвой хваткой вгрызается в собачьи морды и теряет кровь и силы в неравной борьбе. В карих глазах зверя больше нет страха и ненависти - они пустые и бездумные, точно у мертвеца. Винсент, бывало, изредка охотился в горах, но это был всегда равный бой - один на один, где он сам мог стать добычей, где противники уважают друг друга, соревнуются в силе и ловкости - в таких сражениях и смерть и победа достойны уважения, а удача на стороне правого. Здесь же была не охота - убийство.
  Винсент с трудом заставил себя отвернуться от волка, который уже давно не пытался никого кусать, а просто лежал, удерживаемый собаками, тяжело дыша с пеной у рта, весь в сухой пыли, крови и собачьей слюне. Адри посмотрел на Ферье и по взгляду понял, что пора. Он перекинул ногу через седло и спрыгнул на землю; кто-то из егерей тут же подал ему струнку - короткую палку, с привязанной к одному концу веревкой.
  Сэйлин легко спешился, подошел к волку со стороны хребта, отпустился на одно колено и, ухватив за уши, навалился на него, прижал телом к земле.
  - Ваш выход, барон! - воскликнул король, уже провозглашая его победителем.
  Адри сглотнул, не чувствуя ног, сделал несколько шагов к волку - тот слабо дергал головой, все еще пытаясь развернуться и укусить человека, надежно удерживающего его. Пасть волка была раскрыта, розовый язык испачкан землей и рыжей шерстью и, стараясь от нее избавится, зверь скоро сглатывал, слабо рычал, потом снова беспомощно трепыхался в руках графа.
  - Чего вы возитесь, Адри? - подначивал Филипп. - Смелее! Свяжите же его и подарите своему королю!
  Винсент наклонился, ловким движением сунул палку в пасть волка, и сильные челюсти судорожно сцепились на ней, словно это она была виновата во всем, она, струнка - самый ненавистный и злобный враг всех загнанных и замученных человеческой жестокостью волков. А карие глаза смотрели на Адри, точно на убийцу.
  Винсент обмотал морду волка веревкой так, что тот больше не мог кусаться - мог только дальше впиваться зубами в бездушную деревяшку и исходить слюной и ненавистью.
  Ферье дал собакам команду - отпустить, и они тут же разбежались, рыся вокруг добычи и довольно помахивая хвостами, точно щенки на прогулке. Сегодня они заслужили похвалы своих хозяев и лакомство из их рук - им будут трепать загривки, ласково хватать пальцами за длинные морды и бросать лучшие кусочки мяса.
  Общими усилиями Винсент и Сэйлин связали лапы матерого - это было непросто; волк оказался здоровым крупным самцом, к тому же едва собаки отпустили его, он сразу начал брыкаться, точно строптивый козленок в руках мясника. Однако довольно скоро силы покинули его и Адри, без особого труда поднял связанное животное с земли, удерживая руками под живот, поднес к королю. При виде матерого, конь Филиппа боязливо поджал уши и всхрапнул, переступил с ноги на ногу, но монарх успокоил его лишь одним движением руки, натянувшей поводья.
  - Ваше величество, - Адри склонил голову перед королем в знак глубочайшего почтения, но скорее не по велению сердца, а потому, что этого требовал этикет, - позвольте мне преподнести вам этого волка, как символ моей преданности.
  - И это все, что вы можете мне сказать, барон? - с улыбкой спросил монарх, как спрашивают: не зайдете ли вы ко мне в гости? - небрежно и шутя.
  Винсент поднял глаза на короля, и после недолгой паузы тихо добавил.
  - Как знак моей любви к вам, о, мой король.
  - Ваш подарок принят, Адри, - благосклонно кивнул Филипп, после чего двое егерей помогли поднять волка на седло и надежно приторочили, чтобы во время скачки зверь не упал.
  Ботри с каким-то странным сожалением в глазах смотрел на Адри, Ферье один раз недовольно хмыкнул за его спиной, остальные наблюдали за королем и его фаворитом с тайным наслаждением. Винсент знал, что своей заминкой он дал повод для скверных сплетен на две недели вперед, если не на месяц - завтра дворяне будут говорить об этом во всей Онтальи: фаворит короля уважает монарха, но не любит его. Но оказалось, что самого Филиппа подобная перспектива совершенно не устраивала, но об этом Винсенту не посчастливилось узнать только лишь через час, когда на берегу реки Марсаль король пожелал устроить пикник.
  Прямо на земле разложили чепраки и покрывала для знати, заставили разнообразными яствами и в мехах принесли лучшего вина. Тут же, на поляне, жарили фазанов и перепелов, подавая их свежее мясо к столу прямо с обгоревших деревянных жердей.
  Филипп уложил голову барона к себе на колени, и пока тот сгорал от стыда, на глазах у всех кормил его со своих рук, время от времени легко и игриво целовал, словно разделяя с ним приятный вкус пищи, и снова кормил. Адри краснел, в десятый раз мысленно проклял эту охоту, а еще он не смог смотреть в глаза Ферье, который старался держаться поодаль, и даже сидел от монарха дальше всех. Граф был так невозмутим и спокоен, словно его вообще ничего не интересовало.
  - Вы готовы к завтрашнему балу, дорогой брат? - между обсуждениями охоты, поинтересовался у принца король. - Я созвал даже мелких дворян, которых в глаза не видел.
  Ботри отчего-то бросил на Винсента рассеянный взгляд и, дожевав виноград, кивнул.
  - Я готов, мой король, только вот никак не могу привыкнуть к тем сюрпризам, которые вы устраиваете на этих балах. Иногда мне кажется, что все пышные большие пиры устраиваются вами только ради какой-нибудь шокирующей шутки.
  - Как хорошо вы меня знаете, ваше высочество, - рассмеялся Филипп, погладил Адри по волосам, точно собаку. - Право слово, мне с годами становится скучно от вашей догадливости. Приходится чрезмерно изощряться, чтобы выглядеть хоть каплю непредсказуемым.
  - О, вам даже стараться не надо, ваше величество, - парировал Ботри.
  Все засмеялись, а Винсент закрыл глаза - сейчас ему проще было изображать ленивое блаженство, лишь бы не видеть своего позора, не понимать, что он - вещь, красивая кукла, которая сегодня особенно сильно интересует короля. Но что было еще хуже, что под одеждой Адри плечом чувствовал налившуюся кровью плоть Филиппа, и при этом монарх беззаботно болтал с принцем. Иногда его пальцы забирались Винсенту волосы и, легко дразня, ласкали кожу на затылке - в такие моменты в паху Адри разливалось знакомое тепло, а на душе делалось особенно скверно. Он думал о Ферье, о его нежном взгляде, о его словах, сказанных осторожно и тихо - они растревожили все чувства Винсента, не давали покоя; он все еще размышлял, каким образом им обоим сбежать от Филиппа хотя бы на четверть часа.
  - Вы уснули, Винсент?
  Адри открыл глаза, и немного щурясь от слепящего солнца, взглянул на Филиппа.
  - Простите, ваше величество, - сказал он чересчур ласково, - я утомился, но через час буду в порядке.
  - Будьте в порядке к вечеру. - Король коснулся пальцами губ Винсента, и ему показалось, что Филипп вот-вот склонится над ним и поцелует уже не в шутку, а потом здесь же и возьмет - таким страстным был взгляд короля, и таким невозмутимым его лицо. - Волка я вам возвращаю - делайте с ним то, что сочтете нужным. А от вас я хочу получить совсем иной подарок.
  Адри вздрогнул от этих слов, сел прямо и, почувствовав, как его щеки полыхают от смущения, обвел взглядом присутствующих. Господи, они все, все смотрели на него с многозначительными улыбками. О да, король получит от Адри сегодня свой подарок, и даже намерен взять больше, чем Винсент способен дать - наверняка заставит смотреть себе в глаза, пока будет вминать его молодое и горячее тело в постель своим.
  Ферье поднялся и отошел к стреноженным лошадям.
  - Если позволите, я бы хотел отвезти волка в Тихий Рай. - Адри обернулся через плечо.
  Филипп смотрел на него, изумленно приподняв брови и, в конце концов, проникся чем-то вроде понимания.
  - Это ваше право, - сказал он, поцеловал Адри в губы и отпустил ровно до четырех часов вечера.
  Две четверти часа Адри гнал Каро по лесной песчаной дороге, петлявшей среди высоких подтянутых сосен - гнал во весь опор, и лишь ощутив, как мучительная тоска отпускает его сердце, остановился. Волк, привязанный к луке седла, немного приподнял голову - в уголках глаз скопилась коричневая слизь, кровь бурыми сосульками местами слепила шерсть, а дыхание было напряженным и хриплым. Винсент погладил несчастное животное по загривку и матерый утробно рыкнул - так слабо, что Адри скорее почувствовал это ладонью, чем услышал.
  Он спешился, снял добычу и отнес в густой ельник, уложив в ломкий белый мох, развязал лапы, освободил от струнки морду - и тут же волк попытался его укусить. Попытался, но даже на рывок ему не хватило сил - ему оставалось лишь лежать, слабо рычать и скалить зубы.
  Винсент потрепал беднягу за ухом, а потом вернулся к Каро, легко поднялся в седло, постоял некоторое время, всматриваясь туда, где под елками оставил раненое животное.
  Волк отлежался немного, поднял голову и взглянул прямо на Адри, раскачиваясь, попытался встать, но тут же обессилено упал брюхом на землю. Винсент не знал наверняка, но отчего-то подумал, что теперь с ним будет все в порядке.
  Развернув Каро, Адри неторопливо поскакал назад, однако решил, что еще около часа не вернется на берег реки Марсаль, а попытается просто побыть один. Беззаботное щебетание птиц успокаивало его так же, как и шелест деревьев, и казалось, что в жизни не было ни Филиппа, ни Летнего дворца, ни Ботри на пару с послом Мирданом, ни Морела. Был только Ферье - всегда был только один он, с его вечными тайнами и странностями, с его холодностью, жестокостью и этими редкими приступами удивительной нежности. Адри улыбнулся своей наивности: все же он - безнадежно влюбленный дурак, если вопреки всему помнит то единственное хорошее, что было между ними. Винсент позволил себе маленькую слабость - мечту о том, что когда-нибудь в далеком будущем, они с Ферье снова будут целоваться лежа в полевой траве, только Ферье не нужно будет ни за что просить прощения, а Адри никогда больше не позволит себе горьких неосторожных слов.
  Его мысли прервали странные приглушенные крики - где-то недалеко слышались голоса мужчин и ребенка.
  Винсент остановился, прислушался.
  - Отпустите! - жалобно разнеслось над лесом, и этот голос не принадлежал взрослому, кроме того, Адри отчетливо услышал детский плач.
  Не раздумывая, он направил коня на звук и, судя по тому, что голоса становились ближе, не ошибся в направлении. Он обнаружил их в еловом логе - двух городских стражников и совсем юного тощего мальчонку с накинутым на голову мешком, по пестрой одежде в нем было легко узнать цыгана. Руки мальчика были связаны впереди, он плакал и умолял своих мучителей отпустить его, но стражники только гоготали громче и нарочно волокли свою жертву по ямкам и корягам. Мужчины так увлеклись, что даже не заметили всадника, стоявшего в еловом сумраке на пригорке и внимательно наблюдавшего за ними.
  Мальчишка упал, ударился ногой о старое бревно и вскрикнул.
  - А ну вставай, щенок! - Один из стражников - худой и спившийся, вздернул ребенка за шиворот, поставил на ноги, потом ударил ребром ладони по хребту с такой силой, что мальчик упал на колени. - Сейчас мы отучим тебя воровать у честных людей, маленькая шлюха.
  Адри не стал дожидаться, что будет дальше - он догадывался, зачем двое мужчин затащили мальчишку в лес. Винсент вывел коня на свет и строго спросил:
  - Что тут происходит?
  Стражники замерли и одновременно уставились на него. Пока они изумленно моргали, оценивая коня и богатые одежды незнакомца, а так же какие у них будут неприятности в случае конфликта со знатью, которая в Адри угадывалась без труда, сам Винсент думал о другом: у него не было с собой никакого оружия, кроме охотничьего ножа. Против двух острых алебард это был смешной и слабый аргумент. К счастью стражники оказались умнее и, видимо, побоялись связываться с человеком, разодетым как истинный король.
  Мальчишка все еще лежал у их ног, дрожал и тихо всхлипывал.
  - Этот мальчик - вор, ваша милость, - сказал другой, более молодой стражник, но лицо у него было хитрым и неприятным, как у ободранной лисицы. Сам наверняка подворовывал при случае. - Он украл лепешку у пекаря.
  Такое мелкое нелепое обвинение покоробило Адри, ему даже было не смешно.
  - Разве такие дела не должен рассматривать городской суд? - холодно спросил он.
  Стражи переглянулись, ответили, что именно туда ведут воришку, и Винсент понял, что эти двое извращенцев вовсе не собираются просто так расставаться со своей добычей.
  - Я не виноват! - крикнул мальчик, и стражник - тот, что постарше, раздосадовано пнул его по боку.
  - А ну заткнись, мелюзга, - прошипел он тихо, но Адри услышал.
  Пора было прекратить все это.
  - Я выкуплю его, - сказал Винсент, направив Каро вперед. Он подумал, что неплохо было бы попробовать решить дело миром. - Сколько вы хотите?
  Мужчины переглянулись, и по жадному блеску в их глазах Адри понял, что сделка состоится.
  - Ну, мы не знаем, - протянул молодой. - Пекарю за булку бы вернуть и за моральные потрясения приплатить бы. И наше молчание тоже не дешево обойдется и...
  - Три золотых устроит?
  Старший стражник аж подпрыгнул от радости, но тут же притих под пристальным взглядом своего приятеля-проныры, который, видимо, знал толк в подобных торгах и дешево не отдавал то, что считал своим.
  - Мы хотим двадцать на двоих.
  Адри присвистнул. Грабеж средь бела дня! В другой раз он бы с азартом поторговался, но мальчишка совсем продрог лежа на земле и был так измучен, что даже всхлипывал с трудом.
  Винсент снял кошелек с пояса, отсчитал двадцать золотых и отдал молодому стражнику.
  - А теперь пошли вон отсюда.
  На радостях стражники даже не обратили внимания на грубый тон Винсента и, прихватив деньги, быстро затерялись среди елок и сосен.
  Адри спрыгнул на землю, подошел к мальчику, присев на корточки осторожно коснулся плеча. Цыганенок вздрогнул.
  - Не бойся. Все в порядке. Я не обижу, - сказал Винсент, снимая с головы своего приобретения грязную рваную мешковину. Снял, да так и обмер. - Танар?
  Мальчик из-под спутанных кудрей бросил на Адри гневный взгляд, потом резко сел и стал озлобленно срывать зубами веревки с рук.
  - Вот это сюрприз! - воскликнул Винсент и попытался убрать сбившуюся челку со лба Танара, но тот отпрянул с таким норовом, что Адри невольно подумал: неужели он боится даже меня? Неужели эти двое сделали с ним что-то неприличное?
  - Танар, все в порядке. Это же я, Винсент... Ты что, не узнаешь меня?
  - Узнал, - проворчал мальчишка, судорожно переводя дыхание и выпутываясь из веревок. Он выглядел маленьким и жалким, совсем исхудал, но был все тем же чертенком, правда, взгляд теперь у него был затравленный, волчий, а не открытый и добрый, как раньше.
  - Они не сделали с тобой ничего плохого? - серьезно спросил Адри, и мальчик прекрасно понял, что он имел в виду, они оба поняли.
  - Сделали, - хмуро глядя перед собой, Танар судорожно растирал тонкие посиневшие запястья, и хотя он уже не всхлипывал, по его перепачканным грязью щекам прозрачными каплями бежали слезы, голос надрывно дрожал: - Когда Рене умер, нас всех выгнали из Ашайре. Половину отправили в тюрьмы, кого-то убили, кого-то покалечили... Они Барку убили... Он же добрый, он же даже защититься не мог. Его-то за что?
  - Кто это сделал?
  - Стражники, - Танар рукавом упрямо стер с лица слезы и этим только больше размазал грязь по щекам. - Эти мелкие трусливые твари пришли нас грабить... Крестьян не тронули, а нас... Мы для них не люди, мы - мусор и воры... Я вырасту и убью их всех. Убью. Убью. Убью, - он повторял это, как заведенный, сжимая тонкие пальцы в кулаки, дрожал точно заблудившийся щенок, и лишь когда Адри осторожно обнял его за плечи, Танар вдруг смиренно прижался к нему, спрятал лицо на груди и, наконец, затих.
  Они просидели так довольно долго, пока дрожь Танара не прошла, и он не согрелся в крепких объятиях своего спасителя. Адри положил подбородок на макушку мальчика и, разглядывая высокую стать деревьев, тянувшихся к солнцу, думал о том, что мир, в котором такое происходит с детьми, неправилен. Так не должно быть. Одно насилие всегда влечет за собой другое, и зло, коснувшееся ума ребенка, породит только другое - еще большее зло. Танар не заслуживал такой судьбы. Никто не заслуживал.
  - Ты совсем один остался? - Адри осторожно отстранил Танара от себя.
  Мальчик кивнул, виновато опустил глаза - теперь, когда безумие освободило его, ему было стыдно за слабость, стыдно за то, что взрослые поступают с детьми жестоко, унижая и обижая тех, кто в силу возраста не в состоянии защитить себя сам.
  Адри отвез Танара в Тихий рай и уговорил остаться у него насовсем, разумеется, при условии, что тот не будет воровать с кухни серебряную посуду и сбывать ее ростовщикам по дешевке. В тот миг Танар даже смущенно улыбнулся ему. За время, проведенное в Ашайре, цыганенок все-таки успел привыкнуть к оседлому образу жизни, и его совсем не тянуло бродяжничать на жестокие улицы города, где любой может схватить и покалечить. Мальчика умыли, переодели, сытно накормили. Редмод выделил ему весьма скромную комнатку - в таких комнатах для прислуги, обычно, не было ничего лишнего; кровать, комод и табуретка возле решетчатого деревянного окна, но Танар был рад этому настолько, что едва снова не расплакался.
  К своему сожалению, Адри не мог остаться с мальчиком дольше - Винсент и без того задержался в Тихом рае сверх дозволенного времени. Теперь, чтобы вернуться в свои охотничьи владения на реке Марсаль к назначенному королем сроку, ему пришлось нещадно гнать Каро во весь опор, подбадривать криками и не бояться загнать своего любимого ахалтекинца до пены.
  Солнце коснулось верхушек деревьев, время близилось к четырем часам, и у Адри появился повод нервничать. Если он не успеет вовремя, Филипп наверняка рассердится. Два или три раза некоторые участки пути Винсент срезал через лес и этим делал все, что мог.
  Впереди показался сильный уклон - Адри слегка придержал коня и вдруг услышал далеко за спиной топот другой лошади, а затем знакомый голос Ферье:
  - Торопитесь подарить себя Филиппу?! - крикнул он, нагоняя барона. - Напрасно спешите! Король травит оленя!
  Адри осадил измученного Каро и наконец, увидел Сэйлина. Эмира под ним нетерпеливо топтала песок, все еще не успокоившись после погони.
  - Вы что, не слышали, как я вам кричал? - недовольно спросил Ферье, но Адри сейчас думал только о том, как спрыгнуть с коня, стащить графа на землю и зацеловать пусть даже насильно. Эти странные душевные порывы, такие несвойственные для его доброй открытой натуры, с некоторых пор пугали его самого. Он хотел поддаться этому безумию и в то же время Винсентом владел горький стыд за то, что он позволял королю целовать себя на глазах Сэйлина. А впрочем, графу должно быть все равно.
  - Как давно вы за мной скачете?
  - Уже с четверть мили. Ваш конь много резвее Сафо, я этого не учел, когда вы промчались вихрем и не заметили меня за кустами ивы. Я не особо торопился догонять вас, кликнул только, но вы не соизволили остановиться. Поэтому пришлось снова устраивать скачки. Меня начинают утомлять ваши нездоровые пристрастия к беготне.
  Адри перевел дух.
  - Я не слышал, - с чувством собственной правоты признался он, отметив про себя, что сейчас Ферье необычно хмур и серьезен.
  - Давайте по дороге поговорим, - предложил граф, пуская Эмиру рысью.
  Каро тронулся с места только, когда Винсент дважды пихнул его пятками в бока.
  - Вы хотели остаться со мной наедине, чтобы только поговорить? - пошутил Винсент, и ответ отразился на красивом лице графа насмешливой гримасой.
  - А у вас все одно на уме, Адри, - подытожил он и, как не прискорбно было это признавать самому Винсенту, был прав. - По-прежнему хотите, чтобы я бросился вам на шею, тая от любви.
  Адри и не надеялся, а потому неопределенно пожал плечами.
  - Почему вы сказали королю, что не водили дружбу с покойным ныне маркизом Морелом? - продолжал Ферье. - Вы же солгали. Вы что, держите Филиппа за идиота? Полагаете, что король ничего не знает о ваших химических экспериментах? Вы хотя бы иногда пытаетесь думать, что говорите?
  - Я сказал то, что счел нужным сказать, - Адри нахмурился и приподнялся в седле, чтобы размять уставшие мышцы ног и дать Каро небольшой отдых. Он вдруг отчетливо осознал, что сейчас ведет себя и говорит в точности, как Рене при их первой встрече. - Откуда вам известно о моем разговоре с королем?
  - Как же вы наивны, - фыркнул Ферье, ускоряясь. Он бросил встревоженный взгляд направо и назад, чтобы убедится, что их с бароном никто не видит. - У меня иногда складывается впечатление, что вы нарочно прикидываетесь таким, когда хотите лгать, но не в состоянии придумать, как это сделать. Это двор, Адри, там все про всех все знают.
  - О да, похоже на то.
  - Похоже, - эхом повторил граф как-то уж слишком издевательски. - Обманывать Филиппа глупое и неосторожное занятие - он видит людей насквозь. Голову в пасть льва надо умеючи совать. Я-то знаю, как это делать, а вы совсем не умеете, и я честно не понимаю, каким чудом король до сих пор не узнал о наших встречах.
  - Может быть благодаря вашим вечным нападкам на меня, граф? - беззлобно улыбнулся Адри. - Кстати, эти ваши приступы раздражения - какие из них настоящие, а какие разыгранный вами спектакль? Вы, то лед, то огонь. Я до сих пор не знаю, чего от вас ожидать, а ваши мысли для меня по-прежнему темны, Ферье. Утром вы были куда ласковее со мной.
  - Я не намерен обсуждать наши с вами отношения, Адри, тем более что тут нечего обсуждать. Хоть раз в жизни перестаньте думать о моей заднице и займитесь своей. Вы же были учеником Морела. Я видел у вас в комнате его шифрованный учебник.
  - Дался вам этот Морел, Ферье. И с чего вы взяли, что это его учебник? - всполошился Винсент и тут же догадался: возможно, что Рене брал его с собой в тот вечер, когда Сэйлина вытащили из камеры пыток.
  - Я знаю и все.
  - Вы сказали об этом королю?
  - Нет, но мог бы, и даже думаю, что это необходимо сделать. Однако я дам вам шанс сказать Филиппу правду самому. Он, конечно, не будет в восторге от вашего поступка, но поластитесь к нему, и кто знает, вдруг он вас простит.
  - Вы снова издеваетесь надо мной, Ферье, - сказал Адри раздраженно. - Придержите лошадь - впереди ямы.
  - Если бы я хотел над вами поиздеваться, Адри, я бы придумал что-нибудь поинтереснее, чем разыскивать вас по лесу, рискуя пробудить любопытство Филиппа. Мы с вами подозрительно часто оказываемся в одно время и в одном месте. Возможно, вам надоело жить, а мне нет. - Сэйлин направил Эмиру через сосновый бор, вняв совету Винсента по-своему; дороги в этих местах были такими, что если гнать коня в вечерних сумерках, то наверняка убьешься вместе с лошадью. Днем же было куда проще - просторные сосновые боры давали хороший обзор и возможность маневрировать между рыжими стволами. - Король знает, что вы солгали ему о Мореле, - продолжал Ферье, стараясь держать свою лошадь вровень с Каро. - А одна плохая ложь ведет к желанию поискать еще одну. Скажите королю, что вы ученик Морела.
  - Нет. Я дал слово маркизу, что никогда не открою его тайн при дворе. Я не скажу ничего Филиппу.
  - Даже если от этого будет зависеть ваша жизнь?
  - Даже так.
  - Тогда это сделаю я, - пылко заверил Сэйлин, наградив Винсента вызывающим взглядом.
  - В этом случае, - просто сказал Винсент, - я буду все отрицать.
  Они снова оказались на ровной широкой песчаной дороге, и до реки отсюда уже было совсем не далеко. Ферье сжимал поводья в руках слишком сильно - это означало только одно: Сэйлин зол, взволнован и чем-то обеспокоен.
  - Вы не наблюдательны на свою беду. Начинайте анализировать уже, наконец, то, что происходит вокруг вас, - сказал - и все равно, что назвал Адри дураком или недотепой.
  - Я не понимаю, к чему вы затеяли весь этот разговор, - насупился Винсент. Он действительно не понимал, с чего вдруг Ферье так сильно разволновался из-за Морела, почему требует открыть королю то, что Адри дал клятву сохранить в тайне.
  - Вы хотите, чтобы я был с вами откровенен, барон?
  - Было бы неплохо. Хотя бы иногда.
  - Любая откровенность при дворе - дурной тон, Адри. Неужели вы считаете меня настолько падшим? Негодным, я бы сказал. Вы хотите оскорбить меня? - эти слова были произнесены с такой обидной издевкой, что Адри не выдержал.
  - Почему вы вечно все передергиваете наизнанку?! Какого черта все мои слова, какой бы смысл они не несли, принимаются вами, как оскорбление вашей личности?! Вы все время говорите загадками, и я не понимаю, чего вы добиваетесь, граф!
  - А вы начинайте! - Ферье осадил коня и зло уставился на Адри, крича на него, как на провинившегося слугу. - Начинайте хоть немного понимать и думать о том, что твориться вокруг вас! А еще, было бы неплохо, если бы вы, хотя бы изредка задумывались над тем положением, в котором оказались! Я понимаю, что при дворе вы - человек новый и не знаете здешних нравов, но в последнее время я все больше убеждаюсь, что вы - тупой, наивный, редкостный идиот! Господи, - в глазах Ферье на миг отразилась какая-то пугающая, не человеческая мука, словно его сердце разрывалось надвое, - какой же вы идиот! Такие люди, как вы обычно видят недалеко, а живут недолго - это вам в виде подсказки!
  Сэйлин развернул коня и, не слушая окрика Адри, отчаянно погнал Эмиру в направлении реки.
  Винсент, обескураженный этой странной вспышкой гнева, просто смотрел вслед Ферье до тех пор, пока тот не скрылся за деревьями. Их нелепая ссора действительно заставила барона задуматься над истинными мотивами просьбы Сэйлина. Винсент знал, что если он объявит себя учеником Морела и докажет свои знания на деле - он займет его место и нарушит слово данное маркизу. А если не докажет, еще неизвестно каких бед навлечет этим на себя. Адри не мог так поступить хотя бы потому, что не знал всей степени риска и его последствий. Кроме того, он дал покойному Морелу слово, слово дворянина и, как бы ни хотел пойти поперек своих принципов - не мог. Он не нарушал слов даже данных самому себе в мыслях, а таких тем более, и Ферье этого не понимал, не хотел понимать и не собирался. Однако граф определенно пытался о чем-то предупредить Винсента, об угрозе, которую Адри не мог разглядеть, как не крути: он стал любовником короля и Филипп был к нему благосклонен, даже чересчур, Ботри его обожал, а единственной опасностью для Винсента в Летнем дворце был сам Сэйлин. Ну не глупо ли предупреждать опасности о самой себе? Впрочем, от Ферье можно было ожидать даже более невероятных вещей! И дался же ему этот учебник Морела.
  Когда Винсент предстал перед Филиппом, король не стал отчитывать его за опоздание, но негласное наказание, которое понес Адри за свою безответственность, понравилось фавориту короля еще меньше, чем могли бы понравиться болезненные упреки и откровенная брань. Винсент провел эту ночь в постели монарха и преимущественно под самим монархом. Когда Филипп приказал барону явиться к себе в спальню, Винсент слабо надеялся, что все закончится скоро. Король встретил его на пороге, улыбнулся ему, сделал комплимент касательно его синего нового камзола с аметистовыми пуговицами, потом они выпили вина, лениво обсуждая охоту и добытые трофеи, немного посмеялись над Ботри. За всем этим Адри уже было забыл, что делают в королевской спальне Эдуарда второго с такими, как он. Его призрачные надежды оказались так же ненадежны, как камзол, рубаха и штаны - их Филипп стянул с Адри нетерпеливо и слишком ловко. Когда Винсент остался полностью голым, король долго тискал его, хватая то за ягодицы, то за яйца - пошло, как в борделе. Так что Адри был даже рад, когда его приперли к стене жарким сильным телом, подхватили одну ногу под коленом и поимели в таком положении долго и сладостно. В ту ночь Винсент один раз постоял на коленях, полежал на животе в мягкой разворошенной постели, пряно пахнущей сексом, дважды ублажил короля ртом, а вдобавок ко всему оказался на спине. Последний раз стал для него самым плохим - Филипп сильным приказным тоном просто заставил Адри смотреть ему в глаза, и чем больше король читал в них о нелюбви своего бывшего адъютанта, тем сильнее и резче двигался в нем, точно бы злясь. Филипп закинул ноги Винсента себе на плечи - вспотевший, яростный, ненасытный - и так вошел в раж, что Адри впервые в жизни кричал от боли. Ему стало противно, но он, зажатый между Филиппом и постелью, не смел даже сопротивляться, только терпел, захлебывался криком и вздрагивал от каждого жестокого толчка, точно от удара плети. Нетрудно было понять причины, побудившие короля поступить так грубо: Филипп, как и любой другой мужчина, хотел быть если не любимым, то хотя бы желанным. Он возвышал Адри, осыпал его дорогими подарками, был терпеливым и ласковым с ним, но увидев, что ничего не добился, почувствовал себя отвергнутым. Видимо нельзя занять вновь уже занятое сердце, не завоевать никакими бриллиантами и замками, не заставить властью и уговорами! Винсент сильно пожалел, что не смог пересилить себя и притвориться обезумившим от счастья. Утром его задний проход болезненно пульсировал и никак не мог сжаться до своего обычного размера. Сразу после этого соития Филипп заявил, что раз Винсенту было больно, то это просто не его поза, и они больше никогда не будут так делать. Говоря все это ласковым тоном, король, извиняясь, целовал лицо и плечи Адри, гладил его влажное от пота тело, нежил кончиками пальцев и тыльной стороной ладони его разгоряченную любовью кожу. И Винсент почти поверил, что вся грубость короля действительно просто случайность, а потом он забыл об этом, уснул крепко-крепко, глубоко и без грез о Сэйлине Ферье. В этом блаженном забытьи Винсент пробыл до самого вечера.
  А вечером состоялся большой бал; гостей приехало столько, что в огромной главной бело-пурпурной зале яблоку негде было упасть. Некоторые прибыли даже из далеких глухих городов из-за Ассирийских гор. Адри без труда выделял этих людей из общей массы - взгляды их были рассеяны, держались они, как правило, тесным кругом собственного семейства и льстиво улыбались всем, кто был хоть чуточку разодет богаче, чем они сами. А на самого Винсента с любопытством смотрели все и даже не скрывали восторга в глазах - и Адри пришлось признать, что его портной недаром ел свой хлеб придворного закройщика. Камзол из редкой золотисто-медной плотной ткани сидел на фигуре, точно литой, а черный жилет и ослепительно белые накрахмаленные кружева делали Винсента похожим на шикарную дорогую куклу - и каждый в этом зале любовался им.
  - О, Винсент, вы божественны! - воскликнул Ботри, едва завидев его у входа, и положив по-дружески ладони на его плечи, окинул восхищенным взглядом. - Вы так красивы, что я подумываю: а не женить ли вас на моей дочери?!
  - Боюсь, что ее высочество принцесса Жюстин не оценит всей прелести вашей идеи. Принцессу - замуж за барона, пусть даже очень красивого, выдавать неприлично, - с улыбкой ответил Адри, и принц рассмеялся в голос.
  - Ох, боюсь, вы правы. Что ж, придется попросить короля произвести вас в титул виконта.
  Смеясь и шутя, Винсент вместе с Ботри вошел в залу, вытянув шею, бегло пробежал взглядом по головам. Здесь было шумно, и играла превеселая легкая музыка.
  - Вы не видели Ферье, ваше высочество? - спросил Адри, намеренно придав своему голосу ленной брезгливости.
  - Видел, - просто ответил принц. - Он сегодня тоже пришел. Правда, у графа столь скверное настроение, что к нему лучше не лезть.
  - Понимаю, - фыркнул Винсент, до конца играя свою роль врага и соперника. Он отчего-то беспокоился о Сэйлине, и на душе было необычно тревожно. Сегодня все казалось каким-то ненастоящим, будто коснись рукой до любой вещи, до любого человека и они тут же обратятся мелкой серебряной пылью и ее унесет потоком теплого ветерка, влетающего в приоткрытые окна. А вдруг с Ферье это уже произошло? Винсент мысленно укорил себя за свои глупые детские страхи.
  - Я слышал, что в Тихий рай вместо волка вы привезли цыгана, барон? - ненавязчиво поинтересовался Ботри, снисходительно раскланиваясь направо и налево с фальшивой любезной улыбкой, от которой придворные так же фальшиво считали себя польщенными. Он направлялся к тронному постаменту, на котором черным прямоугольником возвышалось пустое резное кресло короля, и Винсент следовал за принцем.
  - Вы хорошо осведомлены, но не совсем, это мальчишка из оседлых цыган, из мореловских.
  - Хм, наслышан я об этом чуде, - размышляя, ответил принц и почти невесомо взял Винсента под локоть - это прикосновение было незатейливым, не несло в своей сути ни похоти, ни подвоха - и как же это было хорошо! - Говорят, что маркиз Рене Морел умер. Это так, Винсент?
  - Боюсь, что да, ваше высочество, - сказал Адри. Он помнил о просьбе короля, но зачем скрывать то, что и так всем известно.
  - Какое горе, - сокрушение принца было почти искренним, но совсем недолгим. - Бедняга Морел. Его род прервался, а дворовый сброд разогнала городская стража.
  - Вы знаете? - изумился Винсент и едва не споткнулся о ступеньки постамента. - Зачем городской страже грабить и убивать простых людей? Это беззаконие чистой воды, я не думаю, что король...
  Усмешка Ботри заставила Винсента прервать свои пылкие либеральные речи, и он вдруг понял, что Юстиан сейчас как никогда видит в нем отражение Жюльена Адри, его отца.
  - Ах, дорогой мой, барон, - принц помотал головой, и голос его был таким сочувствующим, точно иметь сердце в Онтэ было преступлением, за которое карали смертью, - король прекрасно осведомлен, что солдаты иногда совершают набеги на цыганские стоянки. Ну что в этом плохого? Они же не трогают крестьян, купцов, простых горожан... Вы видели этих цыган, Адри? Грязные, необразованные, вульгарные существа, ползающие по помойкам и танцующие голыми на площадях. У меня в псарне борзые более воспитаны лучше, чем эти чумазые несносные воры.
  - Ваши слова очень жестоки, принц, - хмуро ответил Винсент, глядя в зал. Ему было горько от того, что говорил Ботри, и еще горше было думать, что Филипп не считает нужным положить конец подобным бесчинствам. Адри вспомнил юродивого Барку, Танара - доброго, смешного, такого отзывчивого до любой ласки, вспомнил, каким озлобленным и пугливым он стал теперь, и совсем пал духом. Человеческая черствость порою не знает границ, принимает формы более омерзительные, чем невежество или неряшливость. Цыгане не по своей воле такие, просто они не знают, что бывает иначе, что можно пахать, сеять, учить детей грамоте. А принцы и короли знают, знают и ничего не хотят менять - и им это не делает чести ни как правителям, ни тем более как людям.
  Ботри поморщился.
  - Люди должны приносить пользу государству, должны работать и быть послушными. Цыгане - сброд, они абсолютно бесполезны и даже не понимают этого. Более того, от них неприятностей больше, чем от заполонивших Альторрийские бухты крыс. Чего ради король должен им покровительствовать?
  - Если бы вы узнали поближе Танара, вы бы так не говорили.
  - Если я правильно понимаю, речь идет о том мальчике, которого вы привезли вчера в свой замок? - Ботри изумленно приподнял густые брови, а потом улыбнулся по-доброму и слегка похлопал Винсента по плечу, как если бы был ему старшим братом или отцом. - Вы очень импонируете мне, Адри, даже со всеми вашими альтруистическими мнениями, но вы с такой теплотой говорите об этом мальчике, что я начинаю думать, будто он и вправду нравится вам. Не упоминайте о нем при короле, если не хотите неприятностей. Филипп ревнив и слабые противники его только раздражают, они ему безынтересны, а потому умирают быстро и неожиданно. Если вам дорога жизнь вашего цыганенка - прячьте его подальше и храните свои порывы в тайне.
  Винсент ничего не ответил, только кивнул. Он не понимал, как можно говорить такие ужасные вещи с видом беззаботной доброты на лице. Доказывать принцу свою правоту было бесполезным занятием, но по большому счету, Ботри был прав: король ревнив и взывать о справедливости, защищая одного цыганского мальчика, не больше - не меньше опасно. Адри оставалось только смириться.
  Юстиан заметил свою супругу среди гостей - она снова была в обществе Мирдана и, судя по счастливой белозубой улыбке, сияющей на выбеленном худом лице Марии, ей нравилось внимание посла.
  Извинившись перед Адри за срочно возникшее дельце, принц покинул его общество и занялся своими семейными проблемами, а Винсент вздохнул с облегчением - наконец-то он мог побродить по залу в одиночестве и попробовать отыскать Сэйлина, чтобы при случае спросить, что на того нашло вчера? Свои угрозы рассказать королю об учебнике Морела, который Винсент хранил у себя, Ферье почему-то не выполнил, и это было странным. Увы, графа нигде не было - он точно сквозь землю провалился. Винсент дважды обошел залу, улыбаясь юным дамам, которые все как одна кокетливо поглядывали на него. Но он проходил мимо и ни с кем не начинал беседы.
  Король должен был появиться только через час, и время Винсента не теснило, поэтому он решил спуститься в сад, выйдя из дворца с заднего входа, который использовали слуги. Парадная лестница сейчас больше напоминала рынок - столько у ее подножья было лошадей, карет, лакеев и дворян.
  Пройдя тремя длинными галереями, Адри оказался у выхода на лестницу. Боже, сейчас здесь царили: полумрак и свежий воздух, пахло плавленым воском свечей, что выгорали в ветвистых медных подсвечниках на высоких ножках. Винсент остановился, словно прислушиваясь, привыкая к этому спокойствию и наслаждаясь своим одиночеством, потом расправил кружевной манжет на левой руке. За стеклом узкого высокого окна был виден сад: ровные лабиринты розового и белого олеандра, песчаные дорожки, отражение звезд, покачивающееся в водной глади искусственного продолговатого пруда, белокаменные скульптуры лошадей и печальных дев.
  Адри спустился по лестнице в узкий небольшой коридор, через который слуги носили с кухни наверх различные блюда и вина. Сейчас здесь было пустынно и мрачно. Слышалось, как над головой на верхнем этаже приглушенно звучит музыка, смеются люди, беседуют друг с другом о моде, о пирах и украшениях, о политике и короле; особенно смелые взволнованно говорят о пиратах, тревожа своих неосторожных слушателей.
  Адри улыбнулся. Глупости все это - не так пираты страшны, как кажутся. Впрочем, он сам никогда не видел пиратов и вряд ли увидит; сейчас его больше беспокоило поведение Сэйлина, которое в последнее время было совершенно непредсказуемым и странным, как никогда. Винсент вспомнил их первую встречу, это - "хотите узнать всю степень моего сумасшествия - поцелуйте меня..." - и ему вдруг сделалось смешно. Если сосчитать, сколько раз они с Ферье целовались, последнему можно было вести себя и несносно, и неадекватно, и дико. Винсент быстро сбежал по последним ступенькам, свернул к выходу в сад и вдруг почувствовал, как что-то побуждает его обернуться. Поначалу это показалось бредом, но иногда стоит пойти на поводу у шестого чувства, и пока никто не видит наскоро избавиться от морока. Он так и поступил - обернулся.
  В тени под лестницей стоял человек в светлых одеждах, стройный, высокий и всегда божественно красивый. Адри даже сначала глазам не поверил.
  - Граф, вы? - изумился он, делая шаг навстречу. - Я думал, что вы где-то наверху. Что вы здесь...
  И тут Ферье пошатнулся, порывисто поддался вперед, обнял Винсента одной рукой за шею и прижался к нему так отчаянно, что Адри потерял дар речи и не сразу сомкнул руки на спине графа.
  - Спасите меня, Адри, - прошептал Ферье, дрожа и пряча лицо на плече своего тайного любовника. Дыхание Сэйлина было тяжелым, взволнованным, и точно в бреду он повторил: - Спасите меня еще раз.
  Винсент ничего не понимал: то на него кидаются в гневе, то любят, а когда нет настроения - ненавидят, то над ним смеются, то злорадствуют, оскорбляют, а после ласкаются. Но что бы не делал Ферье, он никогда ничего не объясняет до конца, а если и объясняет, то на следующий день его слова идут вразрез с поступками, еще больше запутывая Адри. Ферье - ветер, настроение, он игрок, каких не видел свет - игрок на людских душах и сердцах.
  Адри не хотел спрашивать, что случилось - он хотел просто остаться стоять так, обнимаясь, прижимая к себе гибкое стройное тело и вдыхать знакомый запах любимого человека. Он так соскучился по их близости, по их коротким неожиданным перемириям, по жаркому трепету обезумевшего от счастья сердца. Он молчал потому, что молчание давало ему надежду продлить этот миг единения еще немного, еще на пару таких же прекрасных головокружительных секунд. Они с Ферье обязательно поругаются. Обязательно, но чуть позже.
  Сэйлин, мягко прикоснулся губами к шее Винсента над белым шелковым платком. Рука графа, одетая в белую хлопковую перчатку вскользь прошлась по плечу, словно умоляя о чем-то. Спасти. Но от чего? От кого? От какой такой опасности, которая заставляет прекрасное тело Ферье дрожать и жаться ближе?
  - Вы должны уехать, - сказал Сэйлин жарким дыханием в кожу, сказал глухо и едва слышно.
  Ладонь Адри настойчиво скользнула по спине графа, мягко смяла белоснежный бархат камзола.
  - Вы же знаете, Ферье, - ответил Адри, прикрыв глаза и чувствуя, как рвется из груди сердце. - Я не могу уехать... Не могу без вас... Я как прежде люблю вас...
  Ферье отпустил Адри и отступил на шаг и - невероятно! - взглянул в карие глаза выверенным ледяным взором.
  - Вы даже не знаете меня, барон, - горько сказал он и сжал правую руку в кулак - досадливо и сильно. Сэйлин был натянут, как струна, и бледен до мертвенной синевы на губах, его плечи расправлены, подбородок приподнят. - Вы можете мне ответить, что я люблю, чего боюсь, о чем я думаю вечерами? Вы можете сказать, когда мой день
  рождения, почему я иногда поступаю именно так, как поступаю? Вы можете мне сказать, почему сейчас я оказался здесь?
  - Так дайте мне шанс, Ферье, - Винсент шагнул к Сэйлину, но по взгляду понял, что руки лучше благоразумно не распускать. - Позвольте мне стать ближе к вам, и вы увидите, как сильно мое стремление познать не только ваше тело, но и вашу душу. Мне нужна именно она - какая бы не была. Откройтесь мне, Ферье, и я смогу сделать вас счастливым.
  - Счастливым? - Лицо Сэйлина, словно отражение в разбитом зеркале отразилось глухим безразличием, и оно пугало Адри своей чудовищной силой и масштабами. Пальцы в руке Ферье обессилено разжались. - Я хочу, чтобы вы уехали, - сказал он надломлено. - Куда угодно, лишь бы сейчас и как можно дальше отсюда.
  - Послушайте, я не...
  - Винсент? Я слышу вас! С кем вы там разговариваете? - голос Ботри сверху лестницы звучал подобострастно и как-то взволнованно. Потом послышались торопливые тяжелые шаги.
  Ферье вздрогнул, быстро отступил в тень и вовремя - в следующее мгновение голова принца показалась в пролете витых, убегающих вверх золоченых перилл; оттуда Юстиан мог видеть только одиноко стоящего у лестницы Адри.
  Винсент посмотрел на принца.
  - Господи, барон, - запричитал тот, жестикулируя руками, - король вас уже десять минут ищет повсюду! Вы пропустили всю официальную часть! Вы с ума сошли? Вы должны быть рядом с Филиппом. Поторопитесь же, ну чего вы стоите, как вкопанный?!
  - Я уже иду. - В последний раз взглянув на Ферье, Адри прошептал одними губами: "Мы поговорим позже", шагнул к лестнице, но все еще смотрел туда, где в тени прятался Сэйлин.
  - Скорее же! Скорее, - подгонял Ботри.
  Ферье пустым взглядом смотрел на Винсента, но теперь в его тусклых глазах было еще что-то, чего Адри никак не мог распознать. "Нет, - сожалея, ответила улыбка Сэйлина. - Вряд ли".
  - Баро-он! - простонал Юстиан, спускаясь на три ступеньки ниже и вынуждая Винсента бросить все, почти бегом взлететь по лестнице - там он ухватил его за рукав и точно какого-то мальчишку поволок за собой. Пока они стремительно бежали по коридорам дворца, Ботри сквозь отдышку не переставал ругать Винсента за несвоевременную беспечность - делал он это скорее отечески, чем от злобы и сильно переживал, что им обоим влетит от короля. Это выглядело так смешно и наивно, что Адри даже не проняло. Последняя улыбка Ферье никак не шла из его головы, так что он почти не слышал, что говорил ему принц.
  - Наконец-то, - сказал Филипп нетерпеливо, поднимаясь с трона и оборачиваясь к Винсенту, за спиной которого Ботри прислонился к белой массивной колонне и пытался шумно отдышаться. Король с насмешливым изумлением переводил взгляд с принца на молчаливого барона и обратно. - Что вы сделали с моим братом, Адри? - засмеялся он. - Он едва на ногах стоит.
  - Простите, ваше величество, мы с его высочеством немного увлеклись прогулкой. - Винсент снова взглянул в пронзительно-ясные глаза короля, глаза, в которые он смотрел всю прошлую жаркую ночь, открыв, наконец, Филиппу простую истину о том, что не любит его. Адри не сказал этого вслух, не плакал и страстно отвечал монарху на ласки - совсем, как раньше. Но одного взгляда глаза в глаза в самый ответственный момент оказалось достаточно. И тогда Винсенту показалось, что король готов отступиться от него и, наверное, вернуть Ферье. Тогда это было почти уверенностью, а сейчас...
  Филипп улыбнулся и поднял руку - гомон в зале стих в одно мгновение, и зазвучала томная медленная музыка, музыка любви, нежности, преданности и тоски. Придворные отступили к стенам, оставив центр зала пустым.
  Король протянул руку открытой ладонью к Винсенту.
  - Идемте, Адри, - сказал он хитро, и едва пальцы барона соприкоснулись с горячей сильной ладонью, как тут же оказались в крепком захвате - нет, король не сжимал его руку, лишь едва касался, но от этого прикосновения невозможно было избавиться, невозможно было не последовать за королем.
  Филипп вышел в центр залы вместе со своим фаворитом, держа его руку в своей вытянутой руке.
  - Господа, - он обвел высокомерным взглядом зал, - это барон Винсент Адри, мой любовник и человек, которому я отдал свое сердце.
  Дыхание Винсента замерло на вдохе, он ощутил, как позвоночник сковывает лютый холод, спускается в ноги и приковывает его к паркетному полу намертво. Точно во сне он взглянул перед собой и увидел Ферье, медленно входящего в зал - образ графа то расплывался перед глазами, то становился четким и тогда Адри пугала ненависть, полыхавшая в голубых глазах Сэйлина.
  Опомнится Винсенту не дали потому, что Филипп уже обнял его за талию, притянул к себе с бесстыжей откровенностью и, заглянув в глаза, улыбнулся:
  - Подарите мне этот танец. Подарите мне вашу жизнь, Винсент. Пусть все видят нас. Вы мой пока дышите и живете.
  Руки Адри легли на плечи короля скорее по привычке, чем по велению разума. Сейчас Винсент был будто пьяный, и это было неприятное горькое опьянение. За что с ним так? Что будет дальше? Что будет с Ферье? Ведь одно дело, когда тебя трахают тайно ото всех, и совершенно другое - заявить об этом во всеуслышание. Официальным любовником короля всегда был Сэйлин Ферье - теперь его ожидало презрение, изгнание и забвение. У него не было в Онтальи ни друзей, ни связей, у него не было больше ни-че-го. Адри хотел кричать - из груди уже поднималась горячая напряженная волна отчаяния, но губы в последний момент почему-то подернулись в слабой безвольной улыбке.
  Филипп кружил Адри в танце все быстрее, все крепче прижимая к себе, стискивая его ладонь в своей, и неотрывно глядя в глаза. В сильных руках короля Винсент чувствовал себя слабым и ничтожным, совершенно беззащитным и обессиленным. Он не понимал, почему его тело так легко сейчас подчиняется, без ошибок переступает с ноги на ногу, позволяет королю скользить рукой чуть ниже талии и выставлять это напоказ перед тремя сотнями любопытных зевак, которые завтра разнесут эту новость по всему королевству Онтэ. Он ничего не понимал. Когда кончится музыка? Когда все прекратится? Когда он проснется? Ничего не понимал.
  - Что с вами, Адри? - спросил король, любуясь красивыми чертами его лица. - Вы точно не рады. Улыбнитесь мне. Я понимаю, что для вас как для человека благородного и чистого душой все наши ночи могли казаться оскорбительными: вам должно было быть обидно - находиться на вторых ролях после Ферье. Если смотреть мне в глаза с любовью вам мешало только это, то я устранил проблему. Теперь вам нечего стыдится меня.
  "Вы устранили Ферье, - с упреком подумал Винсент. - Вы уничтожили нас. Он никогда не простит мне этого танца, этого дня, вашей милости, будь она проклята! Но я же не виноват перед ним! Я ни в чем перед ним не виноват! Я не знал ваших планов, Филипп!"
  - Вы все еще не рады, Адри, - улыбнулся монарх, почти остановившись, потому что музыка стихала.
  - Дело не в этом, - тихо ответил Адри, отпуская глаза.
  - Вас смущает танец со мной, танец двух мужчин на глазах у всех?
  Винсент утвердительно кивнул, но лишь оттого, что так было проще. Не рассказывать же в самом деле королю, что он встречался с Ферье за его спиной и они иногда проводили время совсем не за будничными беседами.
  - Расслабьтесь, - посоветовал Филипп. - Этот танец не оскорбит вас, он возвысит вас так высоко, как вы не можете вообразить. Завтра все мои подданные будут падать вам в ноги, ожидая милости. Наслаждайтесь, Адри. Наслаждайтесь.
  Они остановились и музыка стихла.
  "Вот и кончилось, - подумал Винсент. - Или не кончилось?" Его глаза изумленно расширились, когда Филипп, вместо того, чтобы отпустить его, сильно прижал Адри к себе, а потом склонился к его лицу. Дыхание короля опалило щеку, обожгло настойчивостью губы и, смяв слабое сопротивление, обратилось в глубокий слишком откровенный поцелуй. Филипп целовал Адри, утверждая над ним свое право старшего любовника и хозяина, и зал рукоплескал безумству короля, приветствуя его нового фаворита. Только вот Винсент воспринимал все это не как оказанную ему честь, а как редкое изощренное издевательство. Неужели и Ферье проходил когда-то через этот кошмар? Адри задыхался, слабо стонал в губы Филиппа, умоляя отпустить его, но монарх остался непреклонен к его безмолвным мольбам.
  Адри зажмурился и почувствовал, как король распаляется в страсти. В голову Винсента пришла безумная мысль: неужели Филипп продолжит прямо тут, на глазах у всех? Неужели он унизит его так? И тогда монарх, наконец, отпустил его. Они вернулись к трону.
  Теперь рядом с креслом его величества слуги поставили еще одно - широкое, резное из такого же черного дерева, только немного меньше в размерах, и Адри сел по правую руку от короля. Филипп смотрел куда-то туда, где Винсент в последний раз видел графа; король довольно улыбался, довольно и одновременно гадко. Адри не мог поднять глаз - настолько он был оглушен случившимся, пока принц Ботри не склонился к его правому плечу и не сказал:
  - Поздравляю вас, господин барон. Вы, как никто достойны звания королевского фаворита. Позвольте мне, вашему скромному слуге, засвидетельствовать свое почтение.
  Адри кивнул - и со стороны это могло показаться надменным, но ему было все равно кто и что о нем подумает, он просто не мог сейчас ничего говорить, не мог притворяться, что счастлив и горд. С чем его поздравили? С должностью главной куртизанки в Онтэ? Он представил, как придворные, вернувшись в свои покои, будут живо обсуждать, в какой позе и при каких обстоятельствах его взял Филипп вчера, сегодня, как сделает это с ним завтра. Винсента затошнило. Да уж, честь честью, ничего не скажешь. Адри поднял глаза, взглядом отыскал среди толпы Ферье - тот стоял у окна в гордом одиночестве, забытый всеми и, наконец, отплативший обществу с лихвой за смерть виконта Этьена Дюрана, отплативший позором брошенного любовника, отчуждением двора, кривыми насмешками, что многие теперь бросали в его сторону. Но Адри знал, что Сэйлину плевать на общество, ровно, как и на его негласные приговоры, которые выносили подчас скоропалительно дворцовые сплетники и снобы. Ему было плевать на мнение других, но не плевать на собственное, и в его прекрасных голубых глазах, в его спокойном бледном лице, обращенном на Адри, стыло холодное презрение. Неужели этот человек всего лишь полчаса назад смотрел на него совсем иначе? Даже не верилось. Винсент не смог выдержать прямого взгляда Ферье, не хотел больше видеть его плотно сомкнутых губ, скрещенных на груди рук и алой, точно кровь, гардины за его спиной.
  - Вы сегодня решили совсем со мной не разговаривать, дорогой мой?
  От этого обращения короля Адри вздрогнул и невольно повернул голову. Филипп тут же склонился к нему через кресло, едва дотянувшись, легко поцеловал в губы - шутливо, небрежно, почти не касаясь. - Вы снова чем-то огорчены, барон. Что мне еще сделать для вас?
  - Нет, больше ничего, - нечаянно вырвалось у Адри, лоб у него ожгло каким-то болезненным жаром. - Всего достаточно. Пожалуйста, больше не делайте ничего, ваше величество. - Винсент через силу заставил себя взять короля за руку, улыбнулся и подумал: "Я больше не могу так жить".
  - Я все равно расшевелю вас, Адри, - заверил король, скользя благосклонным взглядом по толпе знати, что теперь живо обсуждали все сюрпризы этого бала, и снова посмотрел туда, где стоял Ферье. В этот миг что-то пугающее скользнуло в серых глазах - так смотрят хищники на свою добычу. - Я, кажется, знаю, Винсент, что вам мешает, и что окончательно приведет вас в чувства. Если вы опасаетесь Ферье, то он завтра же бесследно исчезнет из дворца.
  - Лучше оттрахайте меня как следует, - выпалил Адри и сам не поверил, что сказал такое, сказал с желанием, и ласково касаясь щеки монарха теплой дрожащей рукой. Пусть с ним делают, что хотят, лишь бы не трогали Сэйлина! - Прямо сейчас. Уведите меня в вашу спальню, Филипп, разденьте меня, возьмите снова...
  - Успокойтесь, барон, - в полголоса посоветовал Ботри, чуть наклонившись к Винсенту. - Не нужно шокировать присутствующих столь откровенно. Потерпите хотя бы до окончания бала - не похищайте у общества его повелителя, оно и так его редко видит.
  Филипп рассмеялся, а у Адри сердце в груди частило, точно у зайца.
  - Дорогой мой Юстиан, - сказал король, довольно взглянув на брата через плечо, - вы всегда умудряетесь испортить мне удовольствие своей трезвостью рассудка. Мне больше по душе желание барона, но, увы, вы правы - нам придется потерпеть до окончания бала.
  "Недолго ждать", - Адри захотелось провалиться под землю от этого понимания. Он улыбался королю, улыбался Ботри, и всем придворным, которые прогуливались вдоль трона, учтиво кланялись ему и смотрели с тайной завистью - на самом же деле все они оценивали его с тщательно скрываемым отвращением.
  Один из лакеев поднес Филиппу срочное письмо - прочитав его, король громко хмыкнул.
  - Пираты бесчинствуют в Альторрийских бухтах с самого утра, - сообщил он немного обеспокоено, но не огорченно. - Я вынужден оставить вас, господа, ненадолго. А вы развлекайтесь. Развлекайтесь от души. Ботри, не давайте барону скучать.
  - Как прикажете, - принц учтиво кивнул монарху. Они встретились странным долгим взглядом, будто этим сказав друг другу что-то.
  Король поднялся, и Адри встал, чтобы проводить его до выхода из бальной залы, как полагалось хорошему послушному фавориту в таких случаях. Придворные уступали им дорогу, мужчины кланялись, дамы приседали в реверансе.
  Напоследок король пообещал выполнить желание Адри сегодня же вечером и оттрахать его именно как следует, а потом, странно окинув его с ног до головы задумчивым взглядом, ушел, сопровождаемый двумя слугами. Винсент смотрел вслед монарху и радовался, что хотя бы в ближайшие два часа он будет лишен его страстного общества. Кроме того, Адри уже намеревался сбежать с бала куда-нибудь в сад, а может быть даже к ручью, у которого Сэйлин когда-то запретил ему коснуться своей руки. Адри обернулся и увидел, как навстречу ему идет Ферье - идет целеустремленно и прямо.
  Ботри тоже это увидел и уже торопливо сбегал по ступенькам тронного постамента.
  Граф остановился перед Винсентом, глядя ему в глаза, молча решаясь на что-то ужасное - Адри скорее почувствовал это, чем понял умом, а потом Ферье гордо вскинул подбородок и его голос стеганул воздух вызывающей злостью:
  - Вы мерзавец! Я требую дуэли! Вы используете слабость короля в корыстных целях! Вы одурманили его своими невинными речами! - он сказал это так громко, что все услышали, услышали и, умолкнув, отступили от них, точно от проказы. На протискивающегося сквозь толпу Ботри уже никто не обращал внимания.
  Винсент смотрел на Ферье в оцепенении, в ушах шумело, ему нечем было дышать.
  - Но вы же... прекрасно знаете что я... - он попытался оправдаться, но граф закончил фразу за него.
  - Вы трус и подлец! - губы Ферье дрожали от напряжения, но на них уже ползла та самая знакомая всем гадкая усмешка, глаза презрительно сузились.
  По толпе придворных и гостей прошел испуганный ропот, а Ботри наконец-то выбрался из тесного плена людских тел, разодетых в дорогие одежды и в несколько шагов оказался за спиной Сэйлина.
  - Я готов извиниться, если обидел вас невольно, - сказал Адри, чувствуя, что в горле у него пересохло. - Я не собираюсь драться с вами, граф, какими бы мотивами это не было обосновано.
  Ферье хмыкнул в сторону, рваным нервным движением стянул с левой руки перчатку и, перехватив ее у основания, наотмашь сильно и зло ударил Адри по щеке.
  - Это достаточный мотив? - спросил он беспечно.
  Какая-то дама в голубом вскрикнула и упала в беспамятстве. Ее подхватил под руки стоявший рядом муж и стал успокаивать, оглаживая по плечам. Испуганно и возмущенно зазвучали чьи-то тихие голоса, но Адри уже не слышал, что они говорили - он смотрел на Ферье широко раскрытыми глазами, касаясь дрожащими пальцами горящей щеки, и не мог поверить в то, что Сэйлин ударил его. Это было много хуже всяких издевательских насмешек, откровенных оскорблений, скандалов, и даже хуже того мерзкого изнасилования, которое Адри простил Сэйлину. Простил и видимо сделал это напрасно. Играя на его нервах в очередной раз, Ферье зашел слишком далеко. Ах, если бы дело касалось только чести Винсента, Адри мог бы отступить, как трус навеки заклеймить себя позором, но ни за что не поднять оружие против человека, который убивал сейчас его любовь, уничтожал и топтал его едва вздрагивающее в груди сердце. Но обстоятельства складывались иначе, еще хуже - если было куда хуже, конечно. Адри теперь был фаворитом короля и оскорбление, нанесенное ему подобным образом, унижало, прежде всего, Филиппа. Закон и честь требовали от Адри сатисфакции. Только вот он не мог взять в толк одного - почему он должен драться с тем, кого любит за доброе имя того, кого презирает всем естеством своей души? Но он должен и сделает это.
  - Где и когда? - голос Винсента был болезненно тих, но Ферье это отчего-то не забавляло.
  - Не медля. В парке. Его высочество будет нашим секундантом, если вы не против, барон.
  - Отчего же? Я даже очень одобряю его кандидатуру.
  - Все просто, Адри, видите?
  - Вижу... слишком хорошо к несчастью.
  - Опомнитесь, господа, - зашипел Ботри, ухватив графа за рукав. - Вы спятили, Ферье? Вы совсем умом тронулись? Вы любите короля, это ни для кого не секрет, но теперь это ваши проблемы и только ваши...
  - Да я люблю Филиппа! - крикнул Сэйлин, обращаясь к толпе с ненавистью и горечью. - Чего же мне еще терять?! - Он посмотрел на Ботри с такой болью, что принц невольно отпустил его одежды и боязливо отступил на шаг. Ферье был безумен. - Моя жизнь принадлежит королю, так пусть он получит ее без остатка!
  Адри развернулся, сглатывая слезы, быстро покинул бальную залу и зашагал по коридору мимо изумленных лакеев и широких высоких окон. "А может оно и к лучшему, - думал он в накатывающем сумасшествии, слыша за спиной торопливые шаги Сэйлина и вялые причитания Юстиана. - Зато не нужно будет больше идти в спальню короля, не нужно будет врать и фальшиво улыбаться, не нужно будет смотреть ему в глаза. Какая пустая идиотская игра в эти гляделки! Все к лучшему: и то, что скоро будет все не важно, и то, что глупое сердце больше не будет тяготиться любовью к Ферье, воспоминаниями о его нежности, не будет тяготиться этой щемящей и почему-то такой большой невыносимой болью! Скоро не будет ничего - и это к лучшему".
  Через парк они шли быстро, торопливо озираясь и ища укромное просторное место для хорошей драки. Еще на выходе из дворца, Ферье прихватил шпаги - просто с вежливой обворожительной улыбкой одолжил оружие у двух молодых дворян, о чем-то пылко спорящих в фойе и те, пораженные его ослепительной красотой и напором, не смогли отказать графу в этой маленькой любезности.
  - Здесь! - Ферье свернул к кустам сирени - то ли фиолетовой, то ли синей - в вечерних сумерках Винсент не смог толком разобрать.
  Сэйлин встал перед Адри и пристально посмотрел ему в глаза.
  - Господа, опомнитесь, прошу вас. - Принц нервничал, то и дело обеспокоенно поглядывал в сторону освещенной факелами дороги. Но вокруг, как назло, было тихо - никто из придворных не рискнул последовать за двумя любовниками короля, сцепившимися друг с другом прямо во время праздника. - Опомнитесь. Король будет в ярости, когда узнает... Господи, меня-то зачем вы в это втянули, Ферье? Адри, скажите же что-нибудь! Я в последний раз призываю вас обоих к благоразумию и миру, и...
  - Прекратите, Ботри, - ровно сказал Ферье, не отводя жгучего взгляда от лица Винсента. - Мирить нас бесполезно. Вы же знаете, какой я упрямый.
  Услышав эти слова, Ботри вздрогнул и умолк на полуслове, словно ему заткнули рот невидимым кляпом. Казалось, еще немного и принц просто бросит все, а после убежит во дворец, но вряд ли это был страх перед гневом короля, скорее уж он знал о Ферье что-то такое, чего не знал Винсент. Было странно, что у бывшего, всеми отвергнутого фаворита даже сейчас есть, что сказать принцу, дабы тот стал послушным и кротким, как слуга.
  Адри стоял, с тоской смотрел в ледяные глаза Ферье, и думал о том, что если ему сегодня немного повезет, то он умрет от руки Сэйлина, оплатив, наконец, все свои вольные и невольные прегрешения перед собственным ничтожным божеством. Но если Ферье так зол на него, почему он два часа назад с трепетом касался губами шеи Винсента и так крепко обнимал? Почему? Что здесь вообще происходит?
  - Я не буду драться с вами, Ферье.
  Сэйлин настойчиво протянул Винсенту шпагу эфесом вперед и Адри отступил назад, точно пытаясь отрицать происходящее.
  - Нет, - сказал он, и лицо графа перекосило от злости. Адри ведь уже согласился драться, но сейчас увиливал и вел себя не достойно дворянина.
  - Трус! - отрезал Ферье. - Берите оружие и защищайтесь, черт вас возьми! Защищайтесь, или я убью вас безоружного!
  Адри было трудно дышать. Каждое слово, весь смысл, гнев голоса Сэйлина били его нервы жгучими потоками - и этому невозможно было противиться. "Отвечай же! - требовала от него честь. - Или ты действительно трус! Трус и тряпка! Ты не заслуживаешь его любви - заслужи хотя бы каплю уважения - ОТВЕТЬ ЕМУ!"
  - Шпагу! - крикнул Ферье. - ШПАГУ! - и рука Винсента сама схватилась за эфес, судорожно сжала холодный металл, налилась невероятной тяжестью. Никогда Адри не держал в руках ничего тяжелее этой легкой изящной шпаги. Его раздражало, что рукоять удобная и лежит в ладони так, будто была создана именно для него, для этого сумасшедшего ужасного вечера. Черта проведена, и дуэль эта станет концом всему. Как только прольется первая кровь, граф Сэйлин Ферье и барон Винсент Адри навсегда станут врагами, и больше никогда, никогда их молодые тела не сплетутся в танце любви, губы не коснуться друг друга в поцелуе, а глаза не встретятся понимающими взглядами. Если, конечно, Адри не умрет сегодня.
  Ферье отошел от Винсента на некоторое расстояние, взвесил шпагу в руках, взмахнул ей разок, рассекая воздух, приноравливаясь и привыкая к оружию.
  Адри не стал делать ничего подобного - он не собирался убивать Ферье, а соответственно, не видел смысла разминать руки. Сейчас ему надлежало разве что молиться богине Вите и надеяться на то, что он не промучается слишком долго.
  - Вы готовы, барон? - сухо спросил Ферье, искоса взглянув на него.
  - Да.
  - Тогда начнем, пожалуй. - Сэйлин принял боевую стойку. Он был сдержан, холоден, спокоен, как если бы это был простой учебный бой.
  Адри последовал примеру графа и вдруг подумал: "Вита милосердная, как же это все неправильно..."
  - Деритесь честно, господа, - скорбно сказал Ботри. Он печально улыбнулся Винсенту, посмотрел на Сэйлина и отошел в сторону, чтобы не путаться у дуэлянтов под ногами.
  Первый выпад Ферье - несильный, будто изучающий - Адри принял на клинок. Последующие три атаки графа прошли играючи, но это была только разминка, способ нащупать наиболее уязвимые места противника и понаблюдать за техникой. Сэйлин слыл если не лучшим фехтовальщиком в Онтэ, то одним из лучших и вскоре он дал это понять Адри в полной мере. Его атаки были стремительными, защита отработанной до совершенства. Фехтование - это изящный способ убийства, в котором противник играет с тобой, приноравливается, оценивает твою силу и при этом отчаянно борется за собственную жизнь. Это может длиться несколько минут, может тянуться час, а потом игры заканчиваются, потом каждое движение выверено и предсказуемо, враг изучен, пора кончать - и за секунду один точный укол решает исход поединка. Именно этой секунды ждал Винсент, когда Ферье, тяжело дыша и обходя его справа, сделал батман, потом еще один, потом выпад вперед, который Адри отбил влево и вдруг полностью открылся. Сэйлину оставалось только туше, он успел бы коснуться острым лезвием любого места на груди Винсента, но он не стал делать этого. Вряд ли лучший фехтовальщик по эту сторону океана так вот запросто ошибся. Вместо того чтобы ранить Адри или убить, как обещал, Ферье дал ему передышку, отступил на шаг и стал дразнить батманами, точно учитель нерадивого ученика. Сталь звенела, травила нервы, и эхо пронзало воздух над сиреневыми кустами. Чем был занят Ботри, Винсент не видел, ему было не до того; он вспотел и устал, так же, как Ферье. Пора было заканчивать. Адри сделал ложный выпад и ощутив, как в груди от ужаса заходится сердце, снова открылся... И снова ничего.
  Неожиданно взгляд Ферье из ледяного стал виноватым.
  Винсент заподозрил какой-то подвох в происходящем, когда услышал топот конских копыт за спиной и зычный мужской голос:
  - Шпаги в ножны, господа! Именем короля вы арестованы!
  - А у нас нет ножен! - тут же нагло парировал Ферье, но, тем не менее, оружие отпустил.
  Обернувшись, Винсент увидел рослого широкоплечего человека на пегой лошади. Этого человека звали Кристиан Фоте - он был капитаном королевской гвардии, всегда суровым и серьезным человеком. Сейчас он был при исполнении, и его сопровождало два десятка вооруженных до зубов солдат.
  Винсент в мрачной иронии подумал, что их обложили точно разбойников. Он опустил шпагу.
  К ним с Ферье подбежали двое гвардейцев в сине-голубой форме и забрали оружие.
  - У меня приказ на ваш арест, Ферье, - сказал Кристиан, хмуря густые прямые брови так сильно, что две глубокие морщины на лбу под рваными прядками каштановых волос стали похожи на борозды, - и на ваш, Адри, тоже. Следуйте за мной, господа. Никаких вопросов и попыток побега, иначе я применю силу.
  - Эка невидаль, - под нос проворчал Ферье, расправляя правый манжет, потом бросил взгляд исподлобья на притихшего Ботри, и в сопровождении десяти солдат, зашагал по дороге.
  Адри ничего не ответил, но так же просто пошел вслед за Сэйлином, оставив позади в густой тени сиреневых кустов опустившего голову принца. Винсент ни о чем не думал, ничего не хотел, ничего больше не боялся, только слабые искры в его уме нежили лучшее в мире понимание: сегодня не пролилась кровь. Этому следовало радоваться. Тревога, почти паника поселилась в сердце Винсента, когда они, наконец, дошли до хозяйственных дворов и их с Ферье повели в разные стороны. Графа уводили к конюшням, а Адри...
  Его втолкнули в тюремную камеру, разделенную чугунной решеткой ровно посередине; та часть, что начиналась от входа, была с выбеленными стенами, чистая и сухая, две деревянные новые скамьи тянулись от стены до самой решетки. Другая половина, что продолжалась от середины до узкого решетчатого оконца, выглядела как старая квадратная пещера из почерневшего от времени камня - в ней-то и заперли Винсента. Напоследок стражники воткнули в три железных кольца на стенах три чадящих факела, после чего не сказав ни слова, ушли.
  Адри понял, что ночевать сегодня ему придется здесь. Он постоял немного, прислушиваясь к звукам за массивной дубовой дверью, но, ни шагов, ни голосов не услышал, только где-то снаружи негромко попискивали крысы.
  Винсент осмотрелся. Его внимание сразу привлекло окно - оно было таким узким, что и без массивных толстых прутьев в него вряд ли можно было протиснуть даже голову, не то, что вылезти наружу. Закоптившееся стекло треснуло пополам - одна его часть сползла на толстые камни, и из образовавшейся щели тянуло холодом. Взяв старый почерневший от времени деревянный табурет, Адри перенес его из угла к окну и, взобравшись на неустойчивую поверхность ногами, дотянулся до стекла, поставил на место, чтобы не дать сквозняку слишком сильно гулять по камере. Глядишь, до утра он не замерзнет, а утром за ним наверняка придут - Филипп не позволит своему фавориту пробыть здесь слишком долго, ведь Винсент ни в чем не виноват. А вот Ферье... Что теперь будет с ним? Подумав об этом, Адри ощутил, как к горлу подкатывает горечь. Он боялся за Сэйлина и минуты только усугубляли этот липкий тошнотворный страх.
  Адри спрыгнул на пол, бросил беглый взгляд в сторону дверей, снова прислушался, но теперь стало совсем тихо - не пищали и не скреблись даже крысы.
  Почему Ферье не убил его на дуэли? Винсент не находил ответа на этот вопрос. У графа было целых две возможности пронзить его шпагой, но он даже не попытался. Почему там, в полумраке под лестницей, Сэйлин просил его уехать? Неужели уже он знал тогда, что вызовет Адри на дуэль? А почему настаивал на том, чтобы Винсент рассказал королю об учебнике Морела и о своем увлечении химией? Целый час размышлений, рожденных в тюремной тишине, так ничего и не прояснили в этой на первый взгляд не связанной череде загадок, и Винсент смирился со своей неспособностью разбираться в дворцовых интригах. Сейчас его больше этих тайн, холодной камеры, голода и усталости, волновала судьба Ферье. Расхаживая от узкой, укрытой старым шерстяным одеялом кровати до стола и обратно, Винсент не находил себе места.
  - Что же вы наделали, Сэйлин? Зачем? - спрашивал он тихо, но ответить было некому.
  В эту ночь Адри не сомкнул глаз, только прилег под утро и, ежась от холода осенней ночи, клял злосчастную щель в окне. В конце концов, он догадался заткнуть ее подушкой - все равно на этом мешке из грубого холста, набитом сухой соломой, спать было невозможно. Живя при дворе, он совсем отвык от подобного. Один из трех факелов погас, и это отчего-то очень раздражало Винсента. Казалось, что теперь в камере стало еще холоднее.
  Когда тонкий лучик солнца пробился в угол окна светлым пятнышком, пришел угрюмый охранник с полной плошкой ячневой каши и вместо того, чтобы выпустить Винсента на волю, поставил съестное на пол рядом с решеткой. Он сказал Адри, что это обед, а когда Винсент спросил, как долго его еще собираются держать здесь, рассмеялся и ушел. Винсент разозлился, выругался, но это ничего не меняло - он остался в тюрьме до вечера. Желудок предательски подводило от голода, но к каше Адри не притронулся. Она была пресная и иногда в ней попадался какой-то мусор, однако все это Винсенту суждено было узнать только к следующей ночи, когда он понял, что никто за ним не придет. Это стало неприятным открытием и, поначалу Адри отмахивался от этой догадки как от назойливой мухи, но третий день подошел к концу, а затем четвертый, пятый. За все это время ему дважды дали умыться, и кормили все той же ячневой кашей. Удивительно, но теперь, она казалась ему вкусной.
  Винсент по-прежнему терзался вопросом, что случилось с Ферье, но даже перед неизвестностью он был беспомощен. Оставалось только ждать, надеяться, что Филипп скоро сменит гнев на милость, и размышлять о жизни. Никто из стражников не разговаривал с Винсентом и никто не счел нужным ничего объяснять.
  Сегодня во сне Адри видел тот дождливый вечер, когда он спас Ферье жизнь, стащив с перилл балюстрады, а когда проснулся, ему казалось, что все начинается сначала. Здесь, в холодной сырой тюрьме, в компании вечно голодных крыс, что повадились съедать остатки его каши и глухо греметь плошкой по столу на рассвете, начиналось все сначала. Это оказалось единственным, в чем Адри был уверен, остальное растворилось, растаяло будто туман. Отныне его сны стали реальностью, а реальность проходила в памяти смутными неясными образами.
  Винсент закутался плотнее в одеяло, с полным безразличием в глазах наблюдая, как две крысы сцепились друг с другом, не поделив украденную со стола черствую ржаную корочку. Они противно пищали, катаясь клубком по брошенной в углу соломе так, что та разлеталась в стороны. В конце концов, одна из крыс вырвалась из этого своеобразного плена, схватила добычу, юркнула в щель между кладкой. Вторая тоже не задержалась, и Адри снова остался один. Глухая тоска сковывала его мысли, чувства и даже тело. "Что с Ферье?" - в сотый раз спросил себя Винсент, но ровно дыша, закрыл глаза. Он задремал.
  Входная дверь жалобно скрипнула, приоткрылась, и Сэйлин перешагнул через порог. Он выглядел по-прежнему великолепно в своей расшитой алмазами одежде. Как во сне.
  - Вы отдыхаете, Адри? - спросил он, и Винсент выпутался из одеяла в одно мгновение. Он метнулся к решетке мигом забыв, что мерз со вчерашнего вечера точно проклятый, и на одном дыхании выпалил:
  - Ферье? Ну, слава богам, хоть вы на свободе! Вас отпустили?
  Граф поморщился так, словно его мучила изжога, и Винсент прочел в голубых глазах ответ раньше, чем его озвучил Сэйлин:
  - Меня не сажали в тюрьму, барон... Мне жаль.
  Все нехорошие предчувствия Адри разом всплыли в сознании, все скверные мысли и все тяжелые догадки. Ферье просто стоял и смотрел на него - пристально, открыто, грустно, словно видел в последний раз.
  - Что происходит? - не своим голосом спросил Винсент.
  Граф опустил глаза, устало провел ладонью по лицу, дважды прошелся от скамейки до стены и обратно.
  - Я же предупреждал вас, - простонал он, садясь на свежие лоснящиеся доски и толком не глядя на Адри. - С первого дня я пытался сказать вам, чтобы вы держались подальше от Филиппа, что он опасен для вас, но вы упрямый и ограниченный, а еще вы глупый. Да, да, вы величайший глупец из всех, кого я когда-либо видел.
  Адри смотрел на графа во все глаза.
  - Что вы пытались сделать, простите? - спросил он, искренне не понимая и силясь припомнить, было ли что-то подобное. Да, Ферье при их второй встрече "советовал" Винсенту вернуться домой в горы, да он говорил не раз, что Адри необходимо уехать, да, он уже называл барона идиотом. Да он вообще говорил много странных непонятных и малоприятных вещей, но это всегда выглядело одинаково - желанием избавится от ненавистного врага любыми средствами.
  - Я не понимаю, - взвился Сэйлин, - вы издеваетесь надо мной или вы на самом деле такой осел?
  - Так, Ферье, - сказал Винсент куда-то в потолок, будто незримое взорам существо сидело там и по-дружески могло выслушать что угодно, вплоть до нецензурной брани. - Мало того, что я сижу в тюрьме по вашей милости, вы еще и обзываетесь, - в голосе Винсента прозвучали шутливые нотки, но радостью не веяло ни капли. Его переполняло отчаяние.
  - Это не смешно, - резюмировал Сэйлин, с трудом взяв себя в руки. - Вы даже не представляете, как все серьезно. Я пришел не отношения выяснять, а просто сказать вам, точнее рассказать, к чему следует готовиться.
  - И к чему же мне готовится? - поинтересовался Адри с ноткой сарказма. - К тому, что выпустив меня отсюда, король снова потащит меня в свою постель? Или к тому, что вы сдержите свое обещание убить меня? Кстати, граф, раз уж у нас с вами зашла такая душещипательная беседа, может быть вы мне ответите, почему вы дважды упустили шанс проткнуть меня насквозь во время дуэли? Только не говорите, что это была случайность, я не поверю вам.
  Ферье посмотрел на Винсента и задержал взгляд на его руке, судорожно сжимающей черный толстый прут решетки, а Адри вспомнил, как ласкали нежные губы Сэйлина пальцы этой руки. Неужели этого больше не случится с ними?
  - Я не собирался вас убивать, - Ферье оперся спиной на выбеленную стену, откинул голову назад, медленно прикрыл глаза, и отблески огня осветили его лицо притягательным золотым светом.
  Адри видел, как подрагивают длинные ресницы Ферье, видел взволнованный румянец на его щеках, видел, как трудно графу давались слова и напускная невозмутимость.
  - Знаете, что мне сказал Филипп три часа назад? Он сказал, что жалеет только об одном, что не видел нашей с вами склоки. Хотя придворные уж распишут намного красочнее, чем я. Защищая жизнь, честь и доброе имя короля, я вызвал на дуэль злодея и лжеца, замышляющего измену, желающего отомстить за смерть своего отца и отравить Филиппа. Вчера вечером в суде два десятка слуг подтвердили, что, живя при дворе, вы готовили яды и неизвестные лекарям снадобья. Когда король испросил вас об этом, вы якобы все отрицали. Одновременно вы пытались втереться в доверие к принцу Ботри... - Ферье усмехнулся и плотно сжал веки, будто хотел ослепнуть таким образом. Показалось, что крохотная искорка блеснула на его ресницах. - Юстиан подтвердил это перед судьями. Вы заговорщик, Адри. Так отныне гласит закон. А я теперь прощен его величеством и возвышен как никогда ранее, ведь именно я, граф Сэйлин Ферье, от великой любви к своему королю спас Филиппа от вашего губительного влияния.
  Ферье замолчал, а Винсент все смотрел на него и ждал, когда он откроет глаза, рассмеется и скажет, что пошутил. Пусть зло и подло, но пошутил.
  Сэйлин глубоко вздохнул, положил на лицо ладони, потом встряхнулся и молча стал смотреть на входную дверь, будто раздумывая: не пора ли уйти. Он сказал правду.
  Адри отпрянул от решетки, зачем-то метнулся к окну, вернулся назад, замер в недоумении. Все внутренности его ожгло ужасом и непониманием, напряженные плечи подрагивали, пальцы до боли сжались в кулаки. Он вспомнил, как страстно Филипп брал его еще совсем недавно, какие сладкие признания срывались с его умелых губ, улыбки и горячее дыхание влюбленного мужчины, и ощутил себя растоптанным, униженным и грязным. Слепец! На него накатила удушливая дурнота. Винсент утер ладонью проступивший на лбу холодный пот.
  - Но ведь это не правда, - тихо вырвалось у него, и вдруг он понял если не все, то многое. - Зачем это нужно Филиппу? Вряд ли бы вы сами организовали такое у него за спиной, да и Ботри бы не рискнул. Значит король... Зачем ему такой низкосортный оговор?
  Ферье вздрогнул. Он долго молчал.
  - Зачем?! - резче повторил Адри, подходя к решетке и схватившись за прутья так, что та содрогнулась.
  Сэйлин судорожно сглотнул, а потом вдруг улыбнулся настолько гадко, что Винсент осознал, наконец, все предназначение этой ухмылки - она защищала Ферье от боли и мук совести, за ней было так просто и надежно спрятать сострадание, и Ферье настолько привык это делать, что сейчас даже не потрудился сдержаться.
  - Он хотел дать мне возможность доказать мою любовь к нему, в которой после скандала с Этьеном Дюраном, его величество сильно сомневались. Я должен был сразиться на дуэли... из-за него... с вами. Убить вас потому, что люблю его.
  Винсент слушал и не никак не пытался придти в себя - это оказалось просто бесполезно. Ему даже нечего было сказать сейчас - так мерзко и низко с ним обошлись. Нет для человека ловушки великолепней, чем собственные заблуждения! Как же он сильно ошибся!
  - Завтра с утра в Онтальи состоятся ваши похороны, на которые не придет ни Филипп, ни я, никто.
  - То есть? - не понял Адри. Он почувствовал, как виски заломило болью, и попытался растереть их пальцами, после чего пришло небольшое облегчение.
  - Вы помните, какой Ботри замечательный сказочник? Хотите расскажу? Очень милая сказка получилась у нашего трусливого принца о том, что вы на дуэли сражались против правил, бесчестно и не достойно дворянина, и именно потому боги были на моей стороне, вложив в мой клинок праведный гнев, которым я пронзил ваше сердце и убил вас. - Сэйлин снова откинулся спиной к стене, только в этот раз не отвел ироничного взгляда от мертвенно-бледного лица барона.
  Адри медленно присел на табурет, ослабил шейный платок, но так и не смог вздохнуть полной грудью.
  - Все началось еще задолго до смерти короля Эдуарда, который слыл человеком не глупым и осторожным, - продолжал Ферье. - Осторожным настолько, что держал обоих приемников трона в Альторрийских бухтах шесть лет, опасаясь, что кто-то из них станет чинить препоны его абсолютной власти. Периодически он приближал к себе то одного, то другого и создавал такие ситуации, в которых эти двое могли только враждовать меж собой. Когда выяснилось, что Филипп не способен продолжить род и испытывает ненормальную тягу к мужеложству, будущему королю было пятнадцать. Эдуард много раз пытался повлиять на наследника, но если с его любовью к мальчикам он еще мог что-то сделать, то с бесплодием Филиппа уже невозможно было ничего поправить. И после того, как это подтвердил консилиум лучших докторов Онтэ, Эдуард стал бросать свои взоры на Ботри, как на своего приемника. Его короткое замешательство в выборе между сыном и племянником стоило ему жизни. Филипп не стал ждать, пока его сгноит в тюрьме собственный отец. Более того, он неожиданно воспылал теплой дружбой к своему брату и хитростью принудил того стать участником заговора против Эдуарда. Для начала нужно было убрать короля, а престол они поделили бы позже. Там уж в своем преимуществе Филипп не сомневался. Ботри глуповат. Он до сих пор слабо представляет, чем для него обернется скандал, связанный с вами. Несколько раз принц чужими руками пытался отравить короля, однако искусные противоядия Морела неизменно возвращали монарха к жизни. Единственным человеком, кому Рене позволял травить королей, являлся ваш отец, и насколько я знаю, именно это в результате привело его к гибели. А Ботри... Своими бесплотными попытками убить Филиппа только больше вредил себе, пока не понял, что в его положении ему выгоднее сидеть тихо. До определенного момента, разумеется.
  - Смерть Морела, - догадался Адри и Ферье кивнул.
  - Да. И король это тоже отлично понимал.
  - Ботри попытается отравить Филиппа? - зачем-то спросил Винсент, хотя ему совсем не хотелось знать ответ на этот вопрос. Глупо спрашивать о вещах очевидных, особенно тогда, когда в твою камеру в любой момент может войти кто-то с ножом и, заткнув тебе рот подушкой, по-тихому зарезать.
  Ферье безразлично пожал плечами.
  - Поразительно, - размышлял он вслух, присматриваясь к печальному Винсенту со странной иронией. - Кажется, я зря называл вас идиотом. Беру свои слова обратно. Похоже, что вы в принципе не способны понять масштабы королевской прозорливости. Видимо, у вас это от природы. Неужели до вас до сих пор не дошло, что Филипп гениален? Он уже придумывает, как использовать ваши отношения с Ботри таким образом, чтобы похоронить принца заживо. Ботри сейчас в очень невыгодном положении - желая избавится от меня, он надеялся, что Филипп испытывает к вам искренние чувства и, заведя с вами что-то наподобие дружбы, имел неосторожность упомянуть об этом кое-кому при дворе. Он попался в расставленные Филиппом силки так же легко и незатейливо, как вы, Винсент. Покорность - это сейчас единственное, что ему нужно делать. Для Ботри признать подобное унизительно, но Филипп уже взял его за горло и держит крепко. Он может в любой момент обвинить Ботри в сговоре с вами.
  - Король вас восхищает, Ферье? - Адри ошарашенно моргнул, потом отвел взгляд и тяжело дыша, произнес: - Он использовал меня, чтобы только шантажировать Ботри? И чтобы заодно дать вам шанс доказать ему вашу любовь? Всемогущая Вита! - Винсент уронил лицо в ладони, а потом услышал слабый смех Ферье.
  - Наоборот, дорогой мой Адри. Я был первопричиной, а Ботри - это так себе, "заодно" - как говорит Филипп. Вы почему-то очень боитесь расставить в правильном порядке причины и следствия. Вам так легче?
  - Да! - Адри вскочил со стула и стал расхаживать по своей клетке, точно дикий зверь, загнанный в ловушку. Ему было больно даже физически, а душа просто трескалась на мелкие жалкие осколки. - Я не хочу знать, что вы его любите! Я не хочу этого слышать от вас! Вы все знали! С самого начала знали, что задумал Филипп! И вы с радостью помогли королю уничтожить меня! Что ж, пусть так! Пусть я обесчещен и унижен! Пусть я сгнию в этих мерзких подвалах заживо! Пусть я умру! Но я не хочу знать о вашей любви к королю ничего! Вы слышите? Ни-че-го!
  Винсент остановился и измученно взглянул на Ферье, опять задумчиво смотревшего в сторону дверей. Казалось, что Сэйлин совсем не слушал его отчаянных просьб, не обращал внимания на боль и слезы застывшие в карих больших глазах Винсента предательскими искрами.
  Их разделяла всего лишь решетка, и Адри готов был умереть только за то, чтобы Ферье сейчас встал, сделал несколько шагов к нему, а потом, легко скользнув рукой сквозь прутья, позволил прикоснуться к себе. Его надежды рушились в очередной раз с уже привычной простотой.
  - У вас была когда-нибудь собака? - голос Сэйлина разрезал тишину слабой дрожью, а вопрос подействовал как хорошая встряска.
  - Причем тут это?
  - Да или нет, Адри?
  Винсент покачал головой, смиряясь с неспособностью понять Ферье и со своей безнадежной любовью, которая была не нужна графу. Не нужна ни тогда, ни сейчас.
  - Да. У моего отца была свора гончих для охоты на фазанов.
  - Тогда вы знаете, что делают с непослушной агрессивной собакой, - ровно ответил Ферье не, выходя из своей странной задумчивости, такой похожей на тоску. - Знаете?
  - Да. Ее наказывают.
  - А если собака не понимает ударов плети и сапог? Если она кусает хозяина за руку?
  - Убивают.
  Ферье медленно повернул голову и посмотрел на Адри мертвым обреченным взглядом.
  - Я хочу жить, - сказал он тихо, едва улыбнулся, а потом, нервно теребя кружевной белоснежный манжет, опустил глаза. - В восемнадцать лет я мечтал покорить мир, и был уверен, что у меня получится. Идеалист до мозга костей, я совсем не знал жизнь. Я думал, что смерть моих родителей - это предел горя. Что я понимал в пять лет? В восемнадцать, как оказалось, тоже не больше знал. По-моему, я даже не знал, что делал со мной Филипп в первый раз в своей постели, что мужчина может брать мужчину. Я просто лежал лицом в подушках и терпел боль. Когда король на утро сообщил мне о моем "привилегированном" положении фаворита, я едва не удавился. В последний момент передумал. Потом попытался принять такое положение дел и потерпел в этом глупом занятии полный крах. Каждый раз Филиппу приходилось тащить меня в постель силком, бить, связывать, чтобы добиться подчинения. Я вел себя словно дикий, а он методично меня приручал. Тетя Алиссия не вынесла такого позора - скончалась от инсульта через три месяца после того, как меня перевезли во дворец со всеми вещами. К тому времени я уже неплохо соображал, как доставлять Филиппу удовольствие, чтобы наше соитие окончилось как можно скорее. Только самого короля это не устраивало - он хотел получить от меня тело, душу и разум целиком. Он стал красиво ухаживать за мной, осыпать подарками, тратил на меня все свободное от государственных дел время, а в постели даже грубостью добивался оргазмов. Под пологом кровати наши отношения почти не изменились и по сей день, хотя Филипп умеет быть хорошим любовником, вы знаете. Через какое-то время я научился нежно смотреть на него и, если в момент соития закрыть глаза и представить, что меня берет другой мужчина, то удавалось получить удовольствие. Я ненавидел короля. Я изменял ему со всеми подряд: со стражниками, с дворянами, с нищими и слугами. Потом появился Этьен. Он пообещал мне, что мы убежим с ним в Рафину, и там Филипп не достанет нас. Я верил ему... Так слепо и наивно верил, что он спасет меня. - Ферье тихо хмыкнул. - Какой полезный урок я усвоил в результате: не доверяй никому, никогда и ни при каких обстоятельствах, как бы ни хотелось.
  - Вас пытали? - Винсент почувствовал, как по щеке скатывается слеза, но ему не пришлось отворачиваться, чтобы спрятать ее от внимательных голубых глаз. Сэйлин не взглянул на него.
  - Вам Рене сказал?
  - Да. Он.
  - Зря. Без этого знания вам было бы легче, - Ферье произнес это как истину и Винсент мысленно согласился с ним. Граф тяжело вздохнул и продолжил: - Я благодарен Филиппу за тот день, когда он приказал пытать меня - он не стремился просто сделать мне больно, он показал мне, какой бывает ложь, какими бывают люди. Дюрана не пытали. Ему предложили выбор. Филипп согласился отпустить нас, но при условии, что я выдержу некоторое количество пыток. Фактически я не давал согласия, но в то же время не отпирался. Я был готов вынести что угодно ради свободы и Этьена. Когда меня привязали к скамье для бичевания, Филипп склонился к моему лицу и, сказав, что безумно любит меня, поцеловал в лоб. А еще он сказал, что если Этьен тоже меня любит, он согласится взять на себя часть пыток, предназначавшихся мне. Когда Филипп спросил Дюрана об этом, я уже едва мог шевелиться, я готов был молить о пощаде лишь бы боль прекратилась. Все время, пока я мучился, король говорил со мной ласково, просил одуматься, добровольно отдаться ему. Я не мог так поступить. Я бы пошел до конца. Мне была нужна всего лишь короткая передышка, чтобы собрать остатки сил и выдержать то, что осталось. И осталось ведь совсем немного, но даже этого Дюран не взял на себя. Трясся точно испуганный заяц и хныкал, умоляя короля пощадить его. Я возненавидел его гнусную ложь, его фальшивую любовь и его самого. Я пристыженным и смирным был вынужден отпуститься перед Филиппом на колени и ублажить его губами - он так захотел. При всех, прямо у ног Дюрана. После Филипп склонился к моему лицу, перепачканному своим семенем, и сквозь поцелуй поинтересовался, что сделать с Этьеном. Мне было настолько скверно, что в приступе ненависти я попросил повесить его. Впоследствии я стал Филиппу хорошим любовником, который добровольно ластится к его рукам, посвящает королю стихи, песни и самого себя. Я научился любить этого человека именно так, как нужно ему. За два года, что мы были вместе, я больше ни разу не выказал своего нежелания спать с ним, ни разу не представил в мыслях другого мужчину. Я улыбался, был веселым, я сам приходил в его спальню и говорил ему тысячи разных фраз о том, как желаю его! Порою, мне удалось в этом убедить даже самого себя, но не Филиппа. Увы, я наивно полагал, что история с Этьеном Дюраном так запросто сойдет мне с рук.
  Ферье коротко засмеялся, мотая головой. К нему пришло горькое веселье.
  Винсент словно сызнова видел этого человека, который сейчас не смел взглянуть в его глаза, озлобившегося, привыкшего к своей жуткой привязи, будто действительно пес с каплей волчьей крови в жилах. Перед Адри сидел совершенно другой Сэйлин Ферье - почти настоящий, открытый и беззащитный, сломленный и больше не желавший бороться за свободу. Ему было все равно, и лучшим свидетельством тому стал вызов Винсента на дуэль.
  - Когда первого июля король отправил вам приглашение, он сказал мне, что не верит в мою искренность и любовь. Я клялся ему, что все в прошлом, что мое сердце принадлежит ему, что я никогда больше не взгляну ни на одного мужчину, но Филипп сказал, что это страх. Он хотел любви, хотел доказательств, и чтобы я ради него рискнул собственной жизнью.
  - А в качестве жертвы был выбран я, - тихо заключил Винсент. В ушах у него шумело и голос Сэйлина - насмешливый и глубокий звучал словно издалека, а смысл его слов едва достигал разума Адри. Так нельзя! Разве можно играть чужой жизнью, любовью и душой ради маленького сомнения?! Какая жестокая отвратительная кровавая забава! Это даже не месть, это - простая низость. Его использовали в этой ужасной игре как средство для достижения результата! - И вы согласились учувствовать в этой подлости, Ферье?
  - Нет! - разозлившись, крикнул Сэйлин и ударил кулаками по скамье, в его глазах пылала ярость - та самая, которую Адри видел на балу. - Я на коленях умолял его не делать этого! Я говорил ему, что в этом нет необходимости! Вы что, не понимаете, что он видит меня насквозь?! На что он способен, чтобы заставить любить себя!
  - Да знаю я, - огрызнулся Винсент, делая шаг вперед, почти вплотную к решетке. - Если вы помните, я тоже был в его постели! Все первые две недели вы указывали королю на мои достоинства, а сами смеялись надо мной! Вот это помните? - Адри сдернул бриллиантовую серьгу с уха и швырнул к ногам Ферье.
  Сэйлин в ужасе уставился на нее, как на ядовитую змею.
  - Я думал, что если вы станете его любовником, он не захочет вас убивать, - рвано дыша, прошептал он. - Я не хотел, чтобы гибли ни в чем неповинные люди. Не хотел, чтобы - из-за меня. В тот вечер я думал, что это необходимо остановить. Я пошел на балкон - подышать свежим воздухом... Потом не помню что было. Когда я очухался, вы уже волокли меня прочь от перилл. - Ферье встал и неуверенным шагом пошел к двери, но вдруг остановился, опустил голову, оставшись стоять спиной к Адри.
  - Простите, - после долгого мучительного молчания, виновато прошептал Винсент.
  - За что? - ответил Сэйлин. - Я ненавидел вас с первой минуты нашей встречи. Я просто не считал, что вы заслуживаете смерти и унижения. Никто не заслуживал бы такого. А вы клялись мне в любви, смотрели на меня с такой нежностью и тоской. Это сильно путало мои планы и только злило больше. Поначалу я решил, что если дам вам желаемое, вы успокоитесь. Я дождался пока Филипп уедет из дворца и залез в вашу постель... Потом все стало еще хуже. Когда я понял, что вы не собираетесь отказываться от ваших намерений на мой счет, я попытался просить короля окончить эту игру, отпустить вас, пусть даже изгнать к чертям из Онтэ. Он разозлился и влепил мне по лицу, после изнасиловал в своей обычной манере. С вами ему приходилось хитрить и сдерживаться, чтобы не спугнуть ненароком, а все, что оставалось после нежности и страсти, перепадало мне. Не думайте, я не жалуюсь. Меньше всего на свете я хочу, чтобы меня жалели вы. Я привык к грубости Филиппа и даже научился наслаждаться ею. По-настоящему наслаждаться, Адри. На самом деле это просто, если не строить себе границ морали. Филипп сказал мне: умрет столько людей, сколько потребуется для того, чтобы я по-настоящему осознал свою любовь к королю. Поэтому я делаю все, чтобы скорее достичь результата.
  - Вы бы только слышали себя со стороны, Ферье, - угрюмо ответил Винсент, раздраженно стерев со щеки слезы. Он злился на то, что не сумел сдержать их, злился на самого себя: почему он не слушал Морела, Танара, не внял голосу опасности, звучавшему в глубине разума? Ради кого? Ради человека, который больше не может и не хочет бороться? Ради мертвеца, похоронившего себя заживо в постели Филиппа? Или все-таки ради самого себя - величайшего глупца в мире, который даже сейчас любит и жаждет взаимности! - Вы же не любите короля. Я могу ошибаться, но чувствую, что вы его не любите.
  - Вы ошибаетесь, - Ферье медленно обернулся, и их взгляды встретились, сердце Адри сжалось, а в камере погас еще один факел. - Я доказал ему это, погубив вас. Я не стану просить прощения. Такое нельзя простить - я слишком хорошо это понимаю. Я не жалуюсь вам. Я не хочу унижаться этим. Я пришел за раскаянием и будет довольно того, что вы выслушали меня.
  - Вы довольны? - на этот вопрос Ферье не ответил.
  Адри опустил голову, едва вздохнул, потом обреченно посмотрел на Сэйлина и тихо спросил:
  - Что он собирается сделать со мной? Оставлять меня в живых опасно, это даже я понимаю.
  - Вас не убьют, Адри. На ваше счастье король не знает о нашей связи, иначе бы вы умирали долго и мучительно. Даже если кто-то из слуг видел что-то или слышал - он будет молчать. При дворе нет ни едино человека, который бы рискнул навредить мне таким образом и подписать себе смертный приговор. Поэтому, у вас будет шанс выжить, - сказал Ферье. - Я просил короля сохранить вам жизнь, и если вы пообещаете никогда не возвращаться в Онтэ, вас пощадят. Завтра утром вас тайно отвезут в Альторрийские бухты, где посадят на первый корабль, отплывающий до Рафины. Вам отрежут язык, большие и указательные пальцы на руках, чтобы вы не могли никому и ничего поведать об этой истории.
  - Лучше бы вы убили меня на дуэли, граф. Это было бы милосерднее.
  - Наша дуэль была фарсом, и само ее наличие вполне удовлетворило короля. Он не стал бы рисковать моей жизнью всерьез и никогда бы не позволил нашей драке зайти слишком далеко, а вам нанести мне серьезный вред. Вам нужно было с самого начала покинуть дворец и как можно скорее вернуться домой. Вы упустили много шансов избежать участи, которой удостоились сейчас.
  Винсент вспомнил вечер в саду - тот самый, когда он получил запоздалое известие о пожаре, уничтожившем Вороний замок и пристально, почти решительно взглянул в голубые глаза прошлого, настоящего и будущего королевского фаворита.
  - Смерть моей матери - тоже дело рук Филиппа?
  - Нет, - сказал Ферье, отводя взгляд, и Винсент знал, что он лжет, лжет затем, чтобы оказавшись на свободе, Адри не вздумал вернуться в Онтэ и мстить королю. И не смотря на то, что с этой минуты Винсент не верил больше ни единому слову Сэйлина, он робко спросил:
  - Последнее... Вы любите меня?
  - Мне пора, - Ферье нахмурился и скоро осмотрелся, будто что-то потерял на полу, потом вскользь взглянул на Адри и пошел к выходу.
  - Сэйлин! - отчаянно сорвался Винсент. - Ответьте мне! Ради бога! Я должен знать...
  Фаворит короля молчал, как показалось, вечность.
  - Нет, - резко произнес он, но голос предательски дрогнул. - Я не люблю вас, барон.
  Адри, что было сил, бросился к решетке.
  - Не правда! - закричал он. - Вы лжете! Вы лжете, Ферье, затем, чтобы я не пытался вернуться в Онтэ и искать встреч с вами!
  Граф порывисто обернулся - на его губах играла сумасшедшая улыбка.
  - Мне все равно, - выверено сказал он, глядя пустыми глазами на Винсента и убивая последние надежды в его разбитом вдребезги сердце. - Прощайте.
  - Нет... - Адри поддался грудью на решетку, пытаясь кончиками пальцев дотянуться до плеча Сэйлина, но тот уже пошел прочь без оглядки.
  - Черт бы вас побрал, Ферье! Да будьте вы прокляты на пару с вашей предусмотрительностью! Почему вы так жестоки со мной?! - вопрошал ему вслед Адри, а потом еще долго кричал в пустоту, и эхо носило по сырым подвалам последнее отчаянное: - Почему?!
  Остаток ночи прошел точно в бреду - по сути, так оно и было. Винсент метался по камере подобно раненому зверю, расшвырял всю мебель, подходя к решетке, несколько раз ударил ее, раздирая в кровь руки, а потом падал на колени и, скорчившись, будто от боли в животе, тихо выл. Так умирала его любовь - в темной отсыревшей камере, в страшном уродливом одиночестве и целая вечность не смогла бы излечить его от горечи правды и поражения! Впервые в жизни Винсент хотел смерти, хотел по-настоящему как жаждущий воды путник, забытый богом посреди пустыни. Боль иссушала его внутренности, предательство жгло воспаленный мозг, осознание потери не позволяло дышать раскаленным воздухом, и больше не осталось надежд. Он жалел, что в первый вечер при дворе спас жизнь Сэйлина, жалел, что полюбил его - чудовище с ликом ангела и ядом паука, он жалел себя и ненавидел собственную слабость! Винсент всегда считал себя сильным, считал, что умеет смотреть опасности в лицо и не сломится перед обстоятельствами, какими бы они не были. Сейчас он понимал, как заблуждался.
  Когда в его камеру вошли четверо солдат, Адри сидел в углу, обняв истерзанными руками колени - он даже не шелохнулся. С дверей решетки сняли тяжелый замок, приказали выйти, и Винсент просто и легко поднялся на ноги, безразлично выполнил приказ, а после позволил снять с себя все одежды, кроме рубахи и штанов. Все это время он молча смотрел пустым взглядом в стену перед собой, размышляя о том, что если судьба распорядилась сделать его калекой и изгнанником, то чести и самоуважения он ей не отдаст. Больше у него не осталось ничего. Не позволив страже сопровождать себя наверх под руки, Адри шел по узким коридорам тюрьмы с гордо поднятой головой, почти не чувствуя холода, леденящего босые ступни. Конвоиров не раздражала его спесь - они тоже были людьми в своем большинстве и понимали, что чувствует человек, обреченный на такое ужасное изгнание, оно уже точило ножи и поджидало его в Альторрийских бухтах.
  Адри вывели во двор, окутанный предрассветными сумерками, посреди которого стояла телега, запряженная парой гнедых лошадей. Шесть охранников лениво готовили своих рысаков к долгому пути, некоторые уже сидели в седле и теперь смотрели в сторону пленника с холодной сдержанностью. Одного из них Винсент узнал - вечно серьезного и хмурившегося Кристиана Фоте.
  Адри приказали остановиться - он подчинился с прежним спокойствием. К нему подошел стражник с толстой пеньковой веревкой в руках, и Винсент беспрекословно позволил связать свои запястья за спиной. Пока это происходило, Адри с наслаждением вдохнул полной грудью прохладный осенний воздух, будто по наитию поднял голову вверх. Какими же восхитительно красивыми были сегодня облака! Они медленно плыли над серым квадратом тюремного двора - сизые, с розовой огненной кромкой на рваных краях, по желто-зеленому полотну неба! За неделю, проведенную в сыром темном подвале, он успел забыть, каким сладостным бывает осеннее утро!
  - Вперед!
  Винсента грубо подтолкнули в спину, потом приказали сесть в телегу и, наконец, вся процессия из двенадцати охранников, четырнадцати лошадей и одного возничего вместе с ним двинулась сквозь широкие тюремные ворота. Массивные колеса загромыхали по мостовой, зацокали мерно копыта лошадей.
  Его увозили из города тайно, на рассвете. Сначала по улицам - мимо рядов белоснежных двухэтажных ухоженных домиков, мимо серой громады храма, в котором он впервые встретил и полюбил Ферье, потом мимо Тихого рая, мирно спящего в цветастой осенней роскоши садов, мимо виноградников Морела, и Винсент мысленно прощался со всем этим. Он больше никогда не увидит Ашайре и все то, что, так или иначе, стало ему дорого здесь. Эти поля, в которых они с Сэйлином валялись в траве, целуясь так сладко, словно не были соперниками, эти далекие Ассирийские горы, что сейчас синим хребтом проступали в сизой дымке горизонта. Там был его дом, там погибла в страшном пожаре его мать, и там же, где-то на выступе у горного ручья он впервые убил человека. Адри проглотил горечь, бросил последний взгляд на коричнево-желтую полосу дороги и увидел далеко мальчика, что бежал за ними следом. Винсент узнал его красную рубаху и пестрый жилет, его курчавую взлохмаченную голову. Слабая печальная улыбка на сухих губах Адри заменила последнее: "Прощай". Повозка поехала быстрее, и скоро силуэт Танара обратился в крохотную точку, а после и она исчезла из виду.
  Их дальнейший путь лежал по краю скалистого плато, у подножия которого мерно шелестели о камни великие воды Зеленого океана. Адри никогда в жизни не видел ничего настолько поражающего воображение и покоряющего взор! Бесконечная сизая даль, белые буруны по воде, сверкающие в солнечных бликах, и сливающийся с синими небесами горизонт! Сегодня все пред ним представало красивым и удивительным, словно этот день должен был стать не днем его изгнания, а последним днем жизни! Предчувствие смерти подступило к Винсенту именно сейчас - на этом скалистом высоком берегу, поросшему ковылем, под жалобные крики морских чаек и шум прибрежных волн. Он заметил, как двое стражников все последние полчаса многозначительно переглядываются, а повозка постепенно замедляет ход, все больше приближаясь к краю скал, подпрыгивая на камнях так, что даже сидя теперь сложно было удержать равновесие.
  Адри обернулся через плечо и увидел, что дорога витиеватым хвостом убегает далеко вправо, а Альторрийских бухт не видать и в помине. И насколько хватало взгляда - он лицезрел лишь песочно-желтую равнину, залитую ярким полуденным солнцем! Винсент нахмурился. Всю дорогу, пока его везли до гавани, он думал о гнусном поступке короля, о соучастии Ферье и о собственной дурости, но как оказалось - он много глупее. Завести человека в такую глушь можно только с одной целью. И наивно уверовать в то, что Филипп просто так отпустит на свободу человека, с которым он обсуждал будущую войну с Рафинскими королевствами, оказалось еще неразумнее, чем поверить, будто Ферье просил короля о милости. Впрочем, теперь уже не было разницы, кто и как обманывал барона Адри.
  Словно в доказательство страшным догадкам, повозка остановилась, солдаты спешились, а после выволокли Винсента на камни. Его бросили на землю в двадцати ярдах от края скалы, но, даже не видя головокружительной бездны морских волн, но слыша их отдаленный шум, можно было представить себе, как здесь высоко.
  - Крайс, подойдите сюда! - подозвал одного из стражей Фоте и, услышав это имя, Адри вздрогнул. Уж не тот ли это нерадивый служака Лирон, которого Винсент спас от виселицы? Какая смешная жестокая шутка! Неужели Адри суждено умереть от руки именно этого человека? Со злой иронией Винсент оценил гениальность короля, а после мысленно трижды проклял его! И вдруг ему захотелось жить, из чистого упрямства перед обстоятельствами, назло Филиппу, вопреки всему!
  Адри внимательно присмотрелся к человеку, смирно вставшему перед Фоте, и пока капитан королевской гвардии объяснял Крайсу что-то про телегу и лошадей, Винсент точно завороженный смотрел в его худое осунувшееся лицо и темные проемы глаз. Его поразил суровый ледяной взгляд Лирона - он внушал страх, будто пронизанный самой смертью. Невозмутимый, подтянутый молодой человек с повадками мясника. Когда он посмотрел на Адри в какой-то момент, Винсент понял, что даже если бы этот человек знал кто спас его от виселицы, он бы не сжалился над ним.
  Вокруг творилась какая-то ленивая суета, но все нервы Адри напряглись до предела, а время вокруг стало отматывать остаток его жизни странно замедленно, вязко и остро.
  Кристиан Фоте подошел к Винсенту, сурово глядя на него снизу вверх, сказал:
  - Вставайте на ноги. - Рука капитана лежала на эфесе клинка, пальцы слишком сильно сжимались вокруг рифленой серебряно-золотой рукояти. Восхитительное оружие и изящная работа.
  Позади Винсента встал Крайс, остальные солдаты отошли в сторону.
  "Сейчас, - подумал Винсент, - сейчас они меня будут убивать". Взять себя в руки в такой ситуации оказалось сложно, но Адри медленно заставил себя сначала встать на колени, потом подняться на ноги и взглянуть прямо в глаза Фоте, в его невозмутимое лицо убийцы.
  - Почему мы здесь? - тихо спросил Винсент и ему так же тихо ответили:
  - Моим людям необходимо сменить лошадей в повозке. Одна из них стала прихрамывать. - Этот сомнительный довод ни в чем не переубедил Адри. Его взгляд мельком скользнул по краю скал, и вдруг Винсент услышал за спиной тонкий сип стали, покидающей ножны - это сработало как сигнал.
  Адри сам толком не понял, что произошло дальше: кровь его словно всколыхнулась в жилах, тело ожгло страхом и безумием и, не успели стражники поднять переполох, как Винсент уже стремглав бежал к краю скалы. Он не чувствовал ни боли от острых камней, ранящих его ноги, ни теплого ветра в спину, в Адри не осталось ничего человеческого и этот отчаявшийся зверь смутно помнил, что секундой назад толкнул Фоте плечом в грудь, а потом клинок за спиной запоздало рассек свистом воздух.
  - Держи его!!! - закричал кто-то, но в этот самый момент земля под ногами Адри исчезла, тело на миг уподобилось птице, а потом камнем сорвалось вниз - в бушующую бездну.
  Больно ударившись пятками о воду, Винсент вошел в нее, словно нож в масло, и ему сразу же стало нечем дышать. Паника охватила разум, тело забилось точно в агонии, пытаясь одновременно освободиться от веревок на запястьях и работать ногами. Океан гудел, удерживая маленького человечка в своем чреве, играя с ним - с беспомощным и жалким, а потом отпустил к поверхности.
  Откашливаясь от воды и пытаясь восстановить дыхание, Винсент далеко не сразу осознал, что жив и способен худо-бедно удерживаться на плаву. Однако следующее откровение, пришедшее в его голову, заставило даже слабые надежды рухнуть. Руки за спиной Винсента по-прежнему были связаны, и он не мог плыть, а на волнах его качало точно в колыбели.
  - Гляди-ка, живой! Вот дает!
  Адри взглянул наверх и увидел, что солдаты все, как один, стоят у края скалы и наблюдают за ним в ожидании, когда его слабое беспомощное тело устанет бороться с силой воды и пойдет ко дну. Фоте ругался с Крайсом и оживленно жестикулировал руками. Винсенту было плевать - все, чего он хотел сейчас, это оказаться на берегу. Он заметил грот в скалах. Доплыть до него с развязанными руками труда бы не составило никакого, но казалось сейчас это маленькое расстояние невозможно преодолеть. От морской воды во рту стояла горечь и тошнило, отчего тело переполняла слабость. И все же Винсент не мог сдаться, не хотел, поэтому попытался перебирать ногами и хоть как-то плыть. Это была почти иллюзия - Адри не понимал, двигается он с места или нет, борьба за каждый фут сильно изматывала его, а берег ближе не становился. Его потянуло на дно, волна солено-горькой воды ударила в лицо. Винсент дернулся в панике, увидел, как волны смыкаются над ним, а солнечный свет меркнет. Конец был таким глупым! Адри рванулся к поверхности, но схватить спасительный глоток воздуха ему не удалось. Он ощутил, как в его легкие вторгается холодная смертоносная вода и из последних сил стал бороться за остаток своей жалкой жизни. Его сознание уплывало во тьму, но слишком медленно, в черной глубине океана ему виделось лицо Морела, потом образ отца, обнимающего его за плечи, и в какой-то момент стало все равно, что будет дальше, стало не страшно, удивительно спокойно. И вдруг что-то толкнуло Адри на поверхность, легко - будто пушинку кувыркнуло через голову, и Винсент ощутил, как тело его волочется по мелкой гальке. Все в нем содрогнулось. Потом вернулся свет и способность дышать.
  Надрывно кашляя, Адри хватал ртом пьяный морской воздух, и что было сил, полз прочь от воды. Упрямые волны играючи пытались утащить его обратно, в темную пучину, но не тут-то было. Винсент из последних сил упирался пятками в гальку и песок, и возвращаться не собирался.
  - Этого не может быть! Невероятно! - кричали наверху. - Прямо везунчик! А может он колдун?!
  Винсент упал щекой на сухие камни и, наконец, остановился. Он так наглотался морской воды, что его скудно вырвало, горло разъедало от кашля, легкие ломило от напряжения, но он дышал! Дышал и не мог надышаться!
  - Отставить ваши дурацкие разговорчики! Он должен быть мертв! Вы что не понимаете, что нам всем теперь будет!- ярился наверху Фоте.
  Винсент не видел его, но слышал хорошо, и на губы ползла сумасшедшая торжествующая улыбка. Он жив! Назло всем им жив!
  - Да ладно, капитан! Чего полошитесь? Ему оттуда не выбраться даже если захочет.
  - Да, сам издохнет в этом чертовом гроте через пару дней, а мы рот - на замок. Скажем, что все сделано.
  - Черт! - выругался Фоте, но, похоже, тем и согласился.
  Силы к Винсенту возвращались медленно, вместе со способностью оценивать ситуацию. Голоса потихоньку стихли, а затем исчезли совсем - стражники ушли, оставив Адри умирать от холода и голода, или от прилива, который начнется с восходом лун. Винсент осмотрелся - он понял, что его положение много хуже, чем думалось. Скалы над головой встали, будто неприступные стены, а грот был таким, что наверняка во время приливов полностью уходил под воду. Дело было плохо и без связанных рук. К тому же его мучили голод и озноб. Нащупав пальцами за спиной грубый выпуклый край острого камня, Винсент попытался перетереть веревку - она скользила и пропиталась водой, отчего поддавалась плохо. Временами Винсент тянул ее изо всех сил, чтобы разорвать, но после каждой неудачи возвращался к камню.
  Странный шипящий звук в изголовье заставил Винсента замереть. Сначала он не мог поверить, что вдобавок ко всем неприятностям с ним случилась еще и эта, но такое шипение он, как человек, выросший в горах, знал на свою беду слишком хорошо. Змея. И время побежало стремительно, ставя последнюю точку в борьбе за жизнь и смерть.
  Винсент смотрел на раскрытый капюшон кобры и думал: если гибель приходит в разных обличиях так часто - не все ли равно как умирать? Будь то обоюдоострое лезвие солдатского клинка, бушующая черная морская пучина, измотавший тело озноб и холод или простая змея. Дважды Адри сегодня избегал смерти, и теперь смотрел ей в глаза в третий - последний раз. Винсент совершенно отчетливо понял: даже если он не испробует на своей коже ядовитых зубов, все равно погибнет от слабости - он лежал на холодной гальке уже несколько часов без движения, а кобра - мерзкая змея! - не двигалась с места. Теплый морской ветер давно стал для обессиленного Адри промозглым и опасным, а время - его последним беспощадным врагом; следом пришло безразличие к собственной судьбе. Винсент прикрыл глаза: его больше не мучила жажда, не тревожил холод, и усталый разум не посещала ни единая мысль. Темнеющий огромный грот, заполненный вечерними сиреневыми сумерками, стал могилой барона Винсента Адри, и никто на Земле никогда больше не слышал этого имени; время стерло его из хроники архивов, из людской памяти, словно небрежный росчерк пера.
  Спустя два года, стоя на палубе пиратского фрегата "Золотой дельфин", двадцатисемилетний капитан Антуан Морган по прозвищу Черный Ворон всматривался в бесконечную синюю дымку океана и с трудом вспоминал свое прошлое - оно возвращалось, словно забытый сон, а он возвращался в Онтэ.
  Попутный ветер благословлял - нетерпеливо бил в паруса, мачты поскрипывали от натуги, киль корабля весело резал волны, а они игриво разбивались о борта мириадами хрустальных брызг и бурными потоками пены.
  Антуан чувствовал на обветренных губах соль, но эта соль была не от слез; Морган не плакал с тех пор, как перестал быть свободным человеком, перестал быть бароном, и даже перестал быть Винсентом Адри. Пираты, что нашли его полумертвым в том злосчастном гроте, ласково называли его черноглазой Ягодкой, и едва Адри отошел от лихорадки, наглядно продемонстрировали, что это значит. С той страшной минуты жизнь Винсента превратилась в сплошной непрекращающийся кошмар, в котором могла существовать только одна цель, одно стремление, одна навязчивая мысль: выжить. И он выжил. Но цену, которую Адри пришлось заплатить за жизнь, была столь велика, что порою он думал: от этого можно свихнуться. Забыть прошлое и свое имя оказалось всего лишь мизерной частью этой платы, способом, без которого он давно бы сошел с ума или наложил на себя руки. Каждое утро, просыпаясь, Ягодка забывал прошлый день и выживал в настоящем; будущего у таких, как он просто-напросто не было. Он старался забыть и ту ночь, когда его бросили в трюм для перевозки рабов, набитом больными грязными людьми, словно бочка селедкой. Впрочем, даже от протухшей рыбы пахло много лучше, чем в таких трюмах; здесь царил смрад человеческих испражнений, пота, гноя и грязи, от которых сводило желудок и постоянно хотелось блевать. Ягодка забыл и это - трудно, корчась в душевных муках, повергая в прах последние остатки гордости, самоуважения и элементарного человеческого достоинства. Потом были цепи, невольничий рынок на острове Ита, что представлял собой, по сути, огромный город, окруженный крепостными стенами - жемчужина и непреступная столица пиратского мира. Правили на Ите двенадцать капитанов, у каждого из которых в подчинении находилось по двадцать-тридцать кораблей. Тогда Ягодка даже не подозревал, насколько богаты эти люди, пока один из них - Шаф Сорел не выложил за него три тысячи золотом. Спившийся хромой престарелый пират купил себе "мальчика" для развлечений... И Ягодка забывал каждую ночь, проведенную в постели этого человека, потому что он приучил себя забывать то, что не хотел помнить. Шаф никогда не избивал его, не унижал прилюдно, не заставлял есть помои и вылизывать сапоги, как было заведено в отношении хозяев и рабов на Ите. Со временем Ягодка свыкся с мыслью, что он принадлежит этому человеку и был благодарен ему больше не за то, что он делал, а за то, чего он не делал.
  Спустя полгода Шаф Сорел стал замечать за своим приобретением не только талант опытной шлюхи, но и другие, не менее интересные наклонности: никто не умел так превосходно разбираться в морских картах и в людях, как Ягодка, а пару недель спустя оказалось, что он так же превосходно владеет холодным оружием. В тот день Сорел просто выволок его за ворота, дал старенькую шпагу и бросил там, где стоял. Всю ночь Ягодка бродил по городу и поначалу пираты, что видели в его руке оружие, многозначительно улыбались, а потом трое верзил из команды капитана Бранда Большого, славившегося своей кровожадностью, напали на Ягодку на углу старенькой пивной. В пылу яростной драки, тот даже не сообразил, что они вовсе не пытаются его убить, а лишь ранить слегка и завладеть им - если бы это случилось, Ягодка навсегда бы остался портовой шлюхой, которую перегибали через стол все, кому не лень. От этой мысли он так рассвирепел, что прирезал всех троих, точно свиней и такова была цена его будущей свободы, диктуемая жестокими законами Иты. Ягодка больше не был рабом - он доказал всем, что может постоять за себя и достоин уважения, как равный, как свободный и сильный пират. С тех пор Ягодку Шаф все чаще называл Антуаном. Со временем Винсент привык и к этому чужеземному имени, которое Сорел произносил почему-то ласково и со странным блеском в глубине выцветших синих глаз. Они стали друзьями. Потом Антуан год бороздил моря, стал правой рукой одного из злейших пиратов Иты, а за верность, отвагу и беспощадность к врагам, вскоре получил звание капитана и собственный корабль. Команда скандировала: "Да здравствует Черный Ворон!", "Да здравствует капитан Антуан Морган!".
  Винсент улыбнулся своим воспоминаниям с легкой грустью, словно чужим, бездарным рассказам, Антуан Морган стоически отвергал любовь и дружбу, милосердие в его глазах тоже стоило не дорого. Этот человек родился пиратом: он убивал с игривой невозмутимостью, топил суда с ледяным взором черных глаз, не боялся злословия и виселицы, и после того, как умер старый Шаф, больше не принадлежал никому. От Винсента Адри у него в жизни осталось только одно - бывший дворовой Морела, а ныне озорной и веселый юнга в команде Золотого дельфина.
  - Скучаешь? - Танар как обычно подошел неслышно, деловито оперся локтем на борт, и с любопытством разглядывая задумчивое лицо капитана, склонил голову на бок. - Или наслаждаешься жизнью перед тем, как сунуться в пекло?
  Винсент безразлично пожал плечом.
  - Не знаю. Просто воспоминания.
  - Ах, - Танар откинул голову назад и прищурился, подставляя загорелое лицо теплому ласковому солнцу, - и не надоело тебе все это? Ты просто не можешь простить ихнего короля. Мало разве мы его грабили? - Цыган рассмеялся, припомнив три последних похода, в которых они неплохо разжились добычей. - От королевского золота у нас ломятся трюмы, только на моей памяти ты отправил на дно двадцать три военных судна Онтэ вместе со всей командой, ты один из самых богатых и бесшабашных капитанов на Ите! Мы даже в гавань Альторро вошли беспрепятственно, до того ты всех запугал. Сидел бы дома, Антуан, но не-ет, тебя сюда магнитом тянет. Ну, положим, - Танар взглянул на Винсента со слабым укором, - украдем мы королевского фаворита - достанем Филиппа побольнее. Ты успокоишься?
  - Вряд ли, - Адри усмехнулся так мстительно, что Танару ничего не оставалось, как только в очередной раз с этим смириться и напомнить себе: Адри нравится эта игра - она его, правила, поле битвы, законы, и король вынужден считаться с ними против воли.
  Юноша фыркнул, а потом развернулся лицом к морю и, встав плечом к плечу со своим капитаном, сказал:
  - Вот за что я тебя люблю, так это за твое сумасшествие. План определенно хорош, но что, если этот твой старый знакомый не пожелает пить зелье живой смерти? Или того хуже - узнает тебя.
  - Не узнает, - буркнул Адри. - И его согласие мне не нужно. Мы строго должны придерживаться плана, Танар, иначе все сорвется.
  - Помню, помню, приходим в тайное место, ждем, ловим, травим и уходим.
  - Именно.
  - Ну, вот что ты совсем нахмурился? - юноша участливо положил ладонь на плечо Адри. - Команда за тебя в адово пламя пойдет. Так что не дрейфь, все сделаем в лучшем виде. Кроме того, я обожаю похороны - на них вкусно кормят.
  Винсент попытался остаться серьезным, но вдруг ему захотелось улыбнуться.
  - Мальчишка, - небрежно подразнил он юношу.
  - Я когда-нибудь вырасту и посчитаюсь с вами, капитан, за то, что ведете себя со мной, точно с ребенком, - рассмеялся Танар. Его окликнул кто-то из матросов, и чертенок побежал мыть палубу на юте с таким счастливым лицом, будто это приносило ему удовольствие.
  Винсент долго смотрел Танару вслед, ловил мимолетные добрые улыбки своего юнги и вспоминал, как полгода назад встретил его на одном из рафинских базаров - короля воров и вольного гордого цыгана, завсегда готового незаметно срезать кошелек с пояса знатного вельможи, зазевавшегося на минуту. Это была радостная встреча, и после трехчасовой попойки в кабачке "Лангусты-осьминоги", Адри предложил Танару стать юнгой на его корабле. Чертенок согласился, и с тех пор они не расставались даже на день. Ни на одного человека в мире Винсент не мог положиться так, как на этого преданного и проворного мальчика. Танар вольет яд в Ферье любой ценой, даже если тот откусит ему пальцы, потому что так приказал Адри. И значит, все должно получиться.
  В Альторрийских бухтах будто все разом вымерло, едва черный флаг с белым дельфином завидели с пристани. Даже городские стражники попрятались в узких витиеватых улочках - таких старых, что все здесь дышало древностью и запустением.
  Двенадцать человек из команды Адри встречали здесь, как чуму, скорбным осторожным молчанием, пугливыми взглядами из-за полу-прикрытых ставен. Едва высадившись на берег, Винсент сразу раздобыл в нужном количестве и лошадей, и провизию. Дорога до Онтальи была открыта для них. Даже самые рьяные служаки в армии Онтэ не рискнули бы встать на пути людей, прибывших под знаменем самого грозного и жестокого пирата на море, а если и попадались такие безумцы время от времени, то жили они после этого недолго. Потому Винсент был спокоен за себя и своих людей, а еще безумно рад тому, что пират по прозвищу Черный Ворон давно стал главным кошмаром короля Филиппа. И поймать Адри ему не помогали ни баснословные вознаграждения, ни толпы соглядатаев, умеющих за посыл продать мать родную, ни чудо, ни боги! Никто и ничто на свете! Слишком велика была власть этого человека на море и слишком черна его репутация на суше.
  До Онтальи они добрались к ночи, сняли несколько номеров в скромной гостинице на улице Роз и, прикинувшись торговцами, зажили ничем не примечательной жизнью простых путешественников. Адри почти не выходил на улицу из своей маленькой, скудно обставленной плетеной мебелью комнатки, а вот Танар, поселившийся рядом с ним, три дня к ряду вставал спозаранку и возвращался только к ночи со свежими новостями. Увы, что происходило при дворе, им выяснить пока не удавалось, и сегодня вечером, по обыкновению стоя у распахнутого настежь окна, Адри ждал. Ждал терпеливо, как весь последний год, до дыр изучая старинные трактаты лекарей, которые ему везли отовсюду и практикуясь в свободное время до полного изнеможения. Частенько за полночь Танар входил в его каюту и заставал капитана спящим над очередной книгой или за работой, но после того, как Винсент дважды не спалил корабль, вообще перестал оставлять его без присмотра.
  Адри смотрел в окно, на чернеющие стены Серого храма, стоящего в конце длинной площади, на небеса цвета индиго, подаривших миру первые звезды. Винсент думал о Ферье, о том, что тот никогда и ни за что не согласится уйти с ним по доброй воле. Нет, любовь давно уже не решала ничего - за все сокровища мира Адри не согласился бы быть рядом с Сэйлином. Но когда-то давно он дал себе слово: не бросать тех, кто дорог ему. Тогда Ферье был ему дорог, а сейчас...
  - Есть! - Танар, радостный, с горящим взором ввалился в комнату. Он был взлохмачен и запыхался, но весь вид его говорил о том, что он что-то выяснил. - Я был на королевской кухне, а тамошние поварята жуткие болтуны. Еле отвязался потом, - гордо сообщил он молчаливому Адри. - Там таких индюшат готовят - пальчики оближешь! Но об этом после... Жив. Здоров наш блондинчик. В чести у монарха этой чертовой страны, как и прежде.
  В дверях появилась лысая голова Ростнара Противного, и вопросительно уставилась на Винсента.
  - Собирать людей, капитан? - хрипло спросил он, дожевывая остатки ветчины - не иначе Танар уже переполошил по пути добрую половину команды.
  Адри нахмурился, коснулся кончиками пальцев маленького пузатого флакончика на цепочке, что висел у него на шее.
  - Ну, чего ты молчишь? - подстегнул Танар. - Передумал что ли?
  - Нет, - слова у Винсента застревали в горле, но его рассеянное замешательство уже стремительно таяло. - Ростнар, сегодня со мной идешь ты, Танар, Сэм, Крис и Эллин. Из гостиницы выйдем по парам и встретимся у храма. Через час.
  - Да, капитан, - кивнул лысый и закрыл за собой дверь.
  Танар скрестил руки на груди.
  - Ты странно себя ведешь, - сказал он тихо, но без укора, - то горишь идеей обокрасть короля, а когда почти добился своего, впадаешь в ступор. Хотел бы я знать, зачем тебе этот человек?
  - Старые долги, - Адри прошел до комода - достал из него чистую рубаху, черный шелковый платок, зеленый плащ с капюшоном и полотенце, после чего у фарфорового таза с водой умыл лицо и шею.
  - Слышал я это уже, Винсент. Но не верю. Извини.
  Услышав свое имя, Адри замер, потом выпрямился. Капли воды сверкающими искрами потекли по сильной груди к животу. Танар очень давно не произносил этого имени и не говорил с ним так мягко и доверительно.
  Он подал Адри полотенце, молча глядя в глаза, и Винсент принял услугу.
  - Я любил его. Давно. Когда жил при дворе. Этот человек изменил мою жизнь и сделал ее такой, какая она сейчас. Он и король. Они оба. Теперь моя очередь изменить их жизнь.
  - А если этот твой Ферье захочет вернуться к королю?
  - Мне все равно, чего он захочет, - Адри скоро вытерся и швырнул полотенце на разворошенную постель - слишком раздраженно.
  - Ага, все равно, - согласился Танар с загадочной улыбкой и не поверил ни слову.
  Продолжать они этот разговор не стали.
  Когда добрались до ручья, уже светало. Оставив Танара на страже, наломали можжевеловых веток и соорудили из них высокие снопы, которые поставили в кустах, чтобы человек с тропинки ведущей сюда не смог разглядеть ничьих силуэтов среди зеленой листвы. Потом ждали, но за весь день у ручья никто так и не появился. Следующие три дня так же прошли впустую, и когда к пятому Адри уже начал терять надежды сквозь спутанную сеть можжевеловых веток он увидел всадника в роскошном черном камзоле, на изабелловом скакуне, послушным его воле и руке.
  Над лесом раздался короткий едва слышный птичий пересвист.
  Ферье остановился, дважды повернул коня на месте, с подозрением глядя на кусты можжевельника, и Адри подумал, что фаворит короля почувствовал, услышал, как быстро бьется предательски щемящее сердце в груди некогда любящего его человека. В его груди. Дрожь - нетерпеливая и волнующая охватила тело Антуана Моргана, и он зажмурился, словно глаза слепило солнце. Танар, сидевший на корточках за его спиной, молча положил руку ему на плечо и успокаивающе сжал пальцы.
  Винсент открыл глаза и снова посмотрел на тропу. Ферье уже спешился. Он привязал Сафо к толстому стволу рябины и уверенно пошел к кустам, юрко шмыгнул в лазейку, вышел к ручью, а после сев на гранитный камень, положил голову на сложенные на коленях руки.
  Глядя в спину Сэйлина, Адри вспомнил, что в этот самый день два года тому назад они с Ферье впервые занимались любовью.
  Когда полный и неповоротливый Эллин наступил на ветку, Ферье в один миг взвился на ноги и с такой молниеносной реакцией выхватил из-за пояса кинжал, что четверо пиратов не успели его схватить. Граф не собирался разбираться, кто эти люди в зеленых плащах и шелковых масках и чего они от него хотят, он защищался по наитию, точно загнанный в тупик волками олень. В голубых глазах плескался ужас пополам с удивлением.
  - Не подходите! - крикнул он, угрожая кинжалом и отступая в ручей по колено, и в этот самый миг за его спиной словно возникший ниоткуда Адри сильно ударил Сэйлина ребром ладони, между шеей и ключицей.
  Ферье охнул и потерял равновесие - этого оказалось достаточно, чтобы его быстро скрутили и обезоружили. Его - потерянного и злого - выволокли из ручья на берег, а потом, заломив назад руки, поставили на колени перед Адри, и Винсент тысячу раз порадовался, что скрыл свое лицо за черным шелком платка - только глаза могли его выдать сейчас, но вряд ли Ферье в том состоянии, чтобы узнать их карюю темноту. Любовь и тоска больше не жили в ледяном взоре убийцы и пирата Антуана Моргана.
  - Кто вы такие? Что вам нужно? - Ферье дергался в сильных руках своих врагов, точно обессиленная рыба в сетях и смотрел прямо в глаза Адри - гневно, с ненавистью человека, оказавшегося на грани гибели. - Вы знаете, кто я? Предупреждаю, вам это не сойдет с рук!
  Пребывая в странном состоянии глухоты, Адри протянул руку к щеке Сэйлина, а когда тот попытался укусить его, Ростнар от души выругавшись, ухватил Ферье за волосы и запрокинул ему голову. И все-таки Винсент погладил королевского фаворита по щеке - предательски нежно. Он чувствовал, как дрожит тело Ферье под его мозолистыми пальцами, как сладко горяча его кожа. Винсент так давно искал это ощущение, но сколько бы борделей он не перевидал, сколько бы пленных рабов не испробовал, он не мог найти даже тени этой головокружительной пьяной теплоты.
  Голубые глаза Ферье вдруг сильно расширились и, перестав брыкаться, он потрясенно замер. Немой стон сорвался с губ королевского фаворита, и Адри, будто обжегшись, отступил от него.
  - Делайте! - резко приказал он.
  Когда Танар вливал зелье в рот Сэйлина, тот даже толком не сопротивлялся - только давился резко пахнущей желтой жидкостью и смаргивал слезы, проступавшие в уголках глаз. Грубо ухватив графа пальцами за подбородок, Ростнар в своем роде помогал ему справиться и не проронить ни капли.
  Стоя в стороне и молчаливо взирая на все, Адри думал о том, что никогда бы не сумел сделать этого сам. Он даже не мог понять: почему не в состоянии даже злорадствовать сейчас. Он смотрел на мучения Ферье чужими глазами, как будто это был просто мрачный сон, да и то не его. Чужой. Омерзительный. Но в то же время долгожданный.
  Когда Ферье отпустили, у него уже начинались боли в животе - и Адри знал, что они мучительны и непременно усилятся, пока яд полностью не всосется в кровь. Потом будет хуже - невыносимая боль охватит все тело, начиная от головы и заканчивая кончиками пальцев - она постепенно перетечет в мышцы, потом во внутренние органы и через полчаса агонии поразит сходящий с ума разум, лишив сознания. Лишь бы дозировка оказалась правильной. Винсент повторял это про себя, как молитву, сцепив зубы и наблюдая, как Сэйлин бьется в судорогах у ног своих врагов, корчится, скулит от боли и пытается ползти. Адри не мог отвести взгляда от Ферье ни на миг, словно это стало его проклятием - смотреть на плоды рук своих. Целая вечность не смогла бы погасить того жгучего огня, пожирающего сейчас его гениальный разум и его совесть. И он вдруг понял, что Ферье в слезах и муках пытается ползти к нему, дотянуться кончиками пальцев до кончиков его остроносых черных сапог, до мягкого синего бархата его одежд. Глаза Сэйлина - некогда такие прекрасные - сейчас были дикими, обезумевшими от страданий и непонимания. Ферье кричал, не соображал, кто он и где находиться, катался из стороны в сторону, впиваясь пальцами в голову с такой чудовищной силой, будто хотел раздавить, выпустить наружу вместе с безумием боль. Его стоны разносились над елями, разлетались по лесу и били сердце Антуана Моргана острыми стрелами адовых мук.
  Сэйлин дотянулся рукой до сапог Винсента и, наконец, потерял сознание.
  Пираты все как один выжидательно смотрели на капитана.
  Адри медленно высвободил ногу из-под пальцев Ферье, стянул с лица платок и судорожно втянул ноздрями воздух. Он не почувствовал облегчения - скорее уж полное бессилие.
  - Он не умрет, - запоздало утешил Танар. В ответ на слова юнги люди Моргана стали переглядываться - до сих пор они не знали, что их будущая жертва по своему дорога капитану Золотого дельфина, теперь же Танар открыл эту тайну.
  Но Адри не мог размышлять трезво о пользе и вреде такого откровения. Он точно во сне склонился над Сэйлином, приложил пальцы к его едва бьющейся на шее жилке и знал: скоро и она погаснет под слоем обманчивой маски смерти.
  - Его необходимо отвезти в парк, там его быстро обнаружат.
  - А потом? - спросил Танар.
  Винсент подхватил королевского фаворита на руки, едва удерживая его, шагнул вперед.
  - Потом будем ждать, - сказал он сухо. - Пошли.
  Пираты саблями расчистили заросли можжевельника на пути капитана. Бесчувственного Ферье перекинули животом через седло, точно большую безвольную куклу, после чего Адри доверил поводья теплым хрупким рукам своего юнги, а сам с остальными пиратами вернулся в гостиницу на улице Роз. Он не нервничал, не сожалел, не грустил - просто сидел в своей комнате, на постели, и смотрел на собственные руки. Риск того, что Ферье погибнет, был очень велик, но Адри боялся думать об этом и топил свой безотчетный страх за выверенным привычным безразличием. Танар заглянул к нему вечером, на минутку, чтобы сообщить, что Ферье нашли в кипарисовой аллее и увезли во дворец. Теперь от Винсента больше ничего не зависело. Оставалось только ждать.
  Утром по всем базарам Онтальи торговцы и солдаты, зажиточные горожане, знать и нищие разнесли весть о внезапной кончине графа Сэйлина Ферье, доверенного лица короля и его возлюбленного фаворита, чья власть и сумасбродство шесть лет держали в страхе дворянство Онтэ и тех, кто имел несчастье знать графа лично. Никто не понимал толком, от чего он умер: одни говорили, что от сердечного приступа, другие твердили, что от кровоизлияния в мозг, третьи клялись перед знакомыми, что Сэйлин Ферье умер от жуткой заморской лихорадки, не приходя в сознание. Кто-то считал, что его покарали боги за скверный характер и за всех несчастных людей, которым этот человек сломал жизнь. Правду знала всего лишь горстка пиратов, что жила в гостинице, окна которой выходили на площадь перед Серым храмом. Именно по этой площади должна была пройти на следующий день похоронная процессия, и едва узнав об этом, Адри разом растерял всю холодность. Мрачной тенью он мерил шагами комнату, почти ничего не съел из того, что приносил ему к обеду и ужину Танар, запустил в Ростнара кувшином только за то, что тот помешал его злобной меланхолии. К счастью попал в стену и до утра никого так и не убил. Все это напряжение, в конце концов, вылилось в другую, более худшую крайность - полную холодность и молчаливость. В таком состоянии капитан Антуан Морган обычно отправлял ко дну королевский фрегат с шестью сотнями человек на борту, а потом весь вечер глушил тоску и ужас адовых картин красным, как кровь, вином. Понимал ли он в такие моменты, в кого превратился, каким дьявольским огнем сжигал собственную душу? Он знал только одно - что не может простить Сэйлину своего жестокосердия, алчности и мстительности. И все же он собирался вырвать Ферье из лап короля любой ценой. Пусть даже граф больше не проснется никогда.
  Не в силах смотреть, как капитан гробит себя в пучине терзаний, Танар с трудом уговорил его выйти вечером на улицу - подышать воздухом. Адри принял идею без восторга, но поразмыслив немного, уступил. Его юнге частенько удавалось уговорить капитана сделать что-то, чего он не хочет, и команда за это любила Танара с особым благоговением.
  До полуночи они вдвоем бродили по узким улочкам и скверам, предаваясь мелким ничего не значащим воспоминаниям: о том, как Танар украл лепешку у пекаря, о том, что Адри некогда возил письмо вон в тот огромный белый дом с мансардой, или в другой - мрачный и запущенный на соседней улице. Про Ферье и случившееся они не обмолвились ни словом.
  Утром следующего дня по площади двигалась траурная процессия, и уйма зевак столпилась вдоль всего пути, чтобы хотя бы глазком увидеть, как король провожает в последний путь своего прекрасного любовника. Людей набежало так много, что яблоку негде было упасть. Особенно проворные взобрались на крыши и карнизы - они уж точно не собирались упускать ничего. Адри стоял у окна и тоже смотрел. Рядом на подоконнике сидел Танар - он скорбно молчал, то и дело вздыхал, но попутно с аппетитом поедал ржаную лепешку с курагой.
  Процессия прошла прямо под окнами гостиницы. Впереди чинно шагало полсотни юных пажей с корзинами, наполненными алыми лепестками роз - и мостовая после их прохода уже напоминала кровь. Следом за ними ленно плелись священнослужители в серебристо-красных ризах - они несли благовония и священные книги Виты, распевая псалмы зычными голосами. Гроб везли на широкой золоченой телеге, запряженной четверкой вороных.
  Когда Винсент увидел Сэйлина, он ощутил, как вся тоска последних лет разом навалилась на него. Невозможно было ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться.
  И лежа в черном гробу, усыпанном белыми орхидеями и украшенным гирляндами черных роз, Ферье словно спал. Его ангельская красота поражала взоры даже из могилы! Белые кружева сорочки меркли перед бледностью неподвижного спокойного лица. Винсент в какой-то миг отчетливо подумал: он умер, он мертв по-настоящему, его голубые глаза уже никогда не откроются и больше не увидят Солнца, только старый огромный склеп на Леройском кладбище ждет свою добычу, дабы навсегда спрятать от мира! Еще бы мгновение этой пытки, и Адри не смог бы поручиться за себя, выбежал бы в безумии на улицу, расшвыривая людей на своем пути, бросился к Ферье и, зная, что лишится головы, влил бы в его рот противоядие. Он так хотел сейчас убедиться, что не переборщил с дозой. К счастью именно в этот момент он увидел короля - и вся прежняя ненависть окатила его ледяным отрезвляющим потоком с ног до головы!
  Филипп следовал за гробом, восседая на своем жилистом вороном коне с косматой гривой. Короля сопровождали гвардейцы и, наверное, вся столичная знать вплоть до маленьких детей, собак и стариков.
  Винсент мечтал увидеть на лице монарха скорбь и боль, но, взглянув на Филиппа, даже он, человек привыкший видеть всякое, был поражен до глубины души. Досадливо поджав губы, король гордо смотрел вперед, и в его серых глазах плескалась едва сдерживаемая стальная злость, будто он хоронил не дорогого ему человека, а игрушку, которую невозможно было починить.
  Винсент отпрянул от окна и кинулся к постели. Он так хохотал, что бедняга Танар от испуга за его рассудок выронил из рук лепешку и в панике захлопнул створки окна, чтобы никто на улице не вздумал позвать стражу.
  - Винсент, ты чего? - спрашивал он трижды, но Адри смеялся ненормальным торжествующим смехом и повторял:
  - Как ты не понимаешь? Ферье сбежал от него. От него! Ферье... От него - всемогущего и великого короля...
  Адри лежал на постели, широко раскинув руки, и тяжело дышал радостью. Ему было хорошо, даже если он не сможет воскресить Сэйлина, ему теперь всегда будет так хорошо! Это было чудесное чувство, напоминающее наркотик и настоящую свободу!
  - Что, Филипп, ты богом себя считал?! - Адри сел и на радостях ухватив Танара за руку, уронил того на постель рядом с собой, а потом обхватил лицо ладонями и поцеловал - только не влюбленно, а как-то по-другому, будто бы просто захотелось кого-то поцеловать. - Пожелай нашему королю удачного разочарования, малыш!
  - Совсем спятил, - пробурчал цыган. Он оттолкнул Винсента и утер губы тыльной стороной ладони - не обиженно, но упрямо. - А если бы кто-нибудь вошел и увидел, как ты тут ко мне присосался? Потом объясняй всем и каждому по десять раз, что у капитана приступ сумасшествия. А у нас команда - пятьсот человек, не считая семидесяти пяти обалдуев, вечно норовящих ущипнуть меня за задницу.
  - Да ладно, не дуйся, чертенок, - Адри улыбнулся уже сдержаннее и лег на спину, заложив руки за голову. - Скажи нашим, пусть готовят лошадей. Сегодня вечером мы покидаем Онталью.
  Едва над белокаменным городом сгустились сумерки на пару с прохладным туманом, двенадцать человек покинули гостиницу на улице Роз и верхом отправились к Леройскому кладбищу. С собой они везли съестное, чистую одежду и раздобытый заранее труп какого-то крестьянина, похороненного накануне на окраине города. Труп замотали в саван и, перекинув через седло, прикрыли пучками соломы. Окольными путями и темными закоулками они неторопливо приближались к своей цели и, в конце концов, остановились у кованной трехметровой ограды, недалеко от ворот, у которых и днем и ночью стояла бдительная стража.
  - Их двое, - сообщил Танар весело, как только разведал обстановку, но Винсента эта новость не обрадовала нисколько - для того, чтобы выкрасть и беспрепятственно вывезти Ферье из Онтэ необходимо не оставить ни единого следа их присутствия. Поэтому убийство стражников как вариант даже не рассматривалось, хотя у Эллина и Ростнара сильно чесались руки до порядочной драки.
  Винсент срезал с пояса толстый кошель, набитый золотом и приказал проворному пройдоха Сэму по прозвищу Коротышка, достать из мешков с провизией бутылку крепкого вина, потом Адри немного облил им одежду Сэма, отдал выпивку и кошель, и до того как Адри озвучил свою идею, все догадались, что он задумал:
  - Убери их Сэм, - приказал Винсент. - Доведи до кабака и держи там - пока не упадут под стол, понял?
  - Нет проблем, капитан, - Коротышка зычно рассмеялся в рыжую бороду и, притворившись в стельку пьяным, пошел вдоль ограды до ворот. Сравнявшись с караульной, он нарочно споткнулся и упал, громко ругаясь на силы небесные, которые уже якобы в третий раз бросают его на землю. Стражники вначале подошли к нему и ухватили под руки, чтобы оттащить, но потом, видимо, прознали, что у их приятеля водятся деньжата и завели с ним нудную и совершенно не содержательную беседу о доброте душевной, о том, что все люди - братья, а с братьями полагается делиться.
  Прячась в тени ограды, Танар прикрывал рот ладонью и, глядя на этот цирк, тихо хохотал.
  Только Адри было не до веселья.
  Когда Сэм увел стражников прочь в темноту ночи, Винсент и остальные осторожно проникли на кладбище, а после без труда отыскали королевский склеп. Воздух здесь пах сырой землей и хвоей, даже казался холоднее, чем за воротами. Сотни роскошных каменных усыпальниц черными силуэтами зловеще проступали во мраке, тревожа души покойников и незваных гостей. Где-то здесь покоилась баронесса Адри, но сейчас в темноте, Винсент бы не отыскал ее склеп, как бы не захотел.
  - Жуть какая тут, - весело заявил Танар и зажег факел - рыжий свет тут же заплясал на массивных гранитных дверях могилы Сэйлина Ферье, а с губ Адри сорвался тяжелый стон.
  - Ничего себе замок, - сказал кто-то из-за спины капитана, и тем самым озвучил мысль всех присутствующих. - Не скоро откроем.
  И действительно - целый час ушел у Танара на то, чтобы без повреждений открыть железного стража. Юноша сломал об него две отмычки и очень скоро возненавидел замок с пылкостью, свойственной только лишь молодости. Впрочем, Адри понимал Танара в этом как никто.
  Наконец путь был открыт, и Адри вошел во мрак, неся с собой огонь как символ торжества жизни над смертью, но едва он увидел заколоченную крышку гроба, уронил факел и бросился вперед.
  - Танар! Танар! Лом! Живо! - крикнул он и цыган среагировал быстрее ветра. Об осторожности никто уже не думал - деревянную крышку ломали быстро, и как только та поддалась, Адри швырнул лом в сторону, сбросил проклятое дерево на пол, тяжело дыша, схватил лицо Ферье в ладони и припал губами к холодному лбу.
  - Задохнулся? - осторожно спросил Танар, страшась услышать утвердительный ответ.
  Винсент попросил подать света, потом приоткрыл глаза Ферье и долго всматривался в суженные зрачки, а после вдруг облегченно вздохнул и упал головой на грудь Сэйлина.
  - Он жив, - только и вымолвил он. - Слава Вите... жив.
  Ферье осторожно вытащили из гроба, потом избавили тело от дорогих одежд и заменили на простую рубаху, штаны и сапоги. Мертвого крестьянина обрядили в графские шелка, парчу, украшения и, положив в гроб бездыханное тело, вернули крышку на место.
  Следующим вечером в своей капитанской каюте, сидя на краю постели и рассеяно сжимая рубаху Ферье в руках, Адри вспоминал все с неприятным чувством вины. Как он мог рисковать так бездумно жизнью Сэйлина, и разве рабство - это жизнь? Ты подчиняешься чужим законам, мыслям, желаниям, чужой похоти и теряешь себя по крупицам. Каждый день понемногу. Разве это жизнь? Но украв Ферье так дерзко и своевольно, не дав ему права выбора, Адри поступил не лучше короля Онтэ. И разве подчинять кого-то своей любви - не то же ли рабство?
  Винсент почему-то никак не мог заставить себя посмотреть на Ферье, который все еще был в беспамятстве, хотя после приема противоядия прошло уже более двух часов. Он лежал в постели, обнаженный, укрытый по грудь теплыми шкурами, и мир смерти не собирался отпускать назад того, кто слишком устал от жизни. Адри ждал и боялся, что все-таки ошибся, и теперь он изнывал от страха, что мозг Сэйлина, возродившись, утратит способность мыслить, понимать, и останется только тело - красивая оболочка без разума.
  Адри проглотил вставший в горле ком, потом с надеждой посмотрел на разложенные по круглому дубовому столу препараты, сызнова в сотый раз перебирая в уме последовательность приготовления яда, противоядия, обезболивающего, которое скоро понадобится Ферье. Безумному ли, сохранившему себя - не важно. Исправить уже невозможно ничего, и значит нет смысла корить себя за содеянное. Теперь уже поздно.
  Дверь со скрипом приоткрылась - Танар принес капитану чай и свежих булочек. Держа все это на медном чеканном подносе, юнга скользнул в полумрак каюты с кошачьей грацией, прикрыл за собой дверь и неловко улыбнулся.
  - Вторые сутки толком не спишь, - сказал он тихо, скользящим движением ставя поднос на край стола. Юноша проворно переложил некоторые ступки с порошками, треногу, пару колб подальше от подноса, осторожно погасил пламя в горелке, о которой Адри как обычно забыл, зажег пару свечей. В каюте стало немного светлее - и засверкали драгоценные камни на серебряных рукоятях старинных мечей, заплясали тени на золотом песке парчи, укрывающей большие сундуки, набитые золотом и серебром, жемчугом и дорогим шелком, лучшим в мире табаком и ароматными маслами. И повсюду книги, книги, книги.
  - Поешь хотя бы, - попросил Танар, подходя к Адри и с улыбкой глядя сверху вниз на понурую темноволосую голову. - Уморишь себя голодом нечаянно - кто потом нас в сумасшедшие авантюры втягивать будет? А мы уже привыкли.
  Адри посмотрел на цыгана немного виновато.
  - Не хочется. Спасибо.
  - Спасибо? - изумился Танар шутливо. - Я давненько от тебя этого слова не слышал. Ты только при команде такого кому-нибудь не скажи, а то будут потом до самой Рафины мучиться да гадать, что это твое "спасибо" означает. Решат еще, что обругал.
  Винсент слабо улыбнулся и подумал, что улыбки от него этот темноволосый стройный юноша способен добиться, наверное, даже в самой скверной, безвыходной, ужасной ситуации. И много раз искрометный юмор Танара спасал разум Антуана Моргана от горечи преступлений.
  - Все получилось, - цыган стал серьезен, что для него было совсем не свойственно. - Скажи мне, что тебя так беспокоит? Мне казалось, ты должен быть горд от счастья - утер Филиппу нос, оставил Эдуарда второго ни с чем. По кораблю уже ходят слухи, что ты привез к нам ангела, а раз так, то и богов ограбить горазд наш славный и лихой капитан Антуан Морган.
  Винсент небрежно фыркнул.
  - Все вам шуточки, черти несносные.
  - Так в чем дело? - снова спросил Танар.
  - Не знаю, - Адри с трудом подбирал слова, продолжая сжимать в руках белый хлопок сэйлиновой рубахи. - Я все думаю о передозировке барбитуратов. Ферье давно уже должен был прийти в себя. Препарат действует на мозг, замедляет жизненные процессы организма настолько, что человек впадает в сон, такой глубокий, что не отличить от смерти. Одна лишняя унция - и тело может погибнуть. И что он не очнулся раньше, говорит о том, что дозировка оказалась превышена. И, несмотря на это, он еще жив. Он очнется, я в этом не сомневаюсь, но очнуться может слепым, глухим, потерявшем память.
  - С ним все будет в порядке, - уверенно сказал Танар, и они оба задумчиво взглянули на Ферье. Его белокурые волосы волнами разметались по подушке, голова оказалась откинута набок так, что на шее проступила пульсирующая жилка, губы порозовели, и даже их сухость казалась очаровательной.
  - Он красив. Для будущего пирата слишком красив, - заметил Танар. - Я понимаю, почему ты из-за него потерял голову.
  - Ты даже не представляешь, сколько я из-за него потерял, - в тоне Адри проскользнули ледяные нотки, заставившие юношу насторожиться. - Дом, имя, честь, совесть, жизнь и даже самого себя. Я зря не послушался старика Морела когда-то. Он советовал мне уехать из Онтальи, а я думал, что смогу со всем худо-бедно справится. Чертовски самонадеянно с моей стороны. От Ферье я видел только боль и унижения. Он же принес мне страдания, о которых мне вспоминать не хочется. Ради него я спустился в ад и не выбрался оттуда до сих пор. Я не собираюсь мстить ему, но мне больше не нужно его презрение. Поэтому он никогда не станет одним из нас.
  - Ты его ненавидишь? - Танар взглянул в карие, полные боли глаза Винсента Адри, и тот отвернулся.
  - Да, - ответил он едва слышно. - Немного... Наверное.
  - Ты его любишь?
  - Нет. Наверное... Больше жизни.
  Танар вздохнул и присел рядом на постель.
  - Почему ты не желаешь оставить его для себя? - спросил он после недолгого молчания. - Ты ведь можешь.
  - Я не хочу, - Адри швырнул рубаху на сундук у стены и выпрямился, разминая спину, глядя перед собой. Его слова рвались с губ с пугающей решительностью: - Я не хочу, чтобы он оставался, потому что больше некуда идти. Я не хочу, чтобы он был моим рабом, моей игрушкой, моей добычей. Как ты не понимаешь, Танар, я жажду, чтобы он любил меня, просто любил, ни за "что-то" и не потому, что должен, даже не из великого чувства благодарности, если он на нее вообще способен. Любовь не терпит клетки и условностей - она должна быть свободной, независимой, должна приносить радость. А Ферье ненавидит меня. Он не нужен мне таким, пойми, а я не нужен ему любым. Ни Бароном Адри, ни Антуаном Морганом. Никем.
  Танар некоторое время, перебирая пальцы, размышлял над словами Винсента.
  - Иногда для того, чтобы родится заново, - сказал он, - нужно погибнуть и пройти через адово пламя, а потом, претерпев все муки маленьким ростком, начать все с начала. То, что нас губит - делает нас сильнее. И если он пожелает, дай ему шанс. А если нет, поступай, как знаешь. Ты достаточно глупостей делал в жизни, руководствуясь одними лишь чувствами. Остынь.
  - Я не замечал в тебе тяги к философии. - Винсент в изумлении уставился на Танара, и юноша смущенно улыбнулся в ответ.
  - Когда ты перестанешь считать меня ребенком?
  Адри потрепал своего смышленого юнгу по волосам.
  - Боюсь, что никогда, малыш.
  - Только при моей невесте малышом меня не зови, - шутливо укорил тот, - а то в жизни больше не буду таскать тебе булочек к чаю. - Танар поднялся и направился к двери. - Кстати, они с вареньем. С абрикосовым, - сказал он, а потом исчез в узком темном коридоре.
  Винсент немного поел и почувствовал, что силы возвращаются к нему вместе с душевным равновесием. Он приготовил еще одну порцию обезболивающего. За окнами каюты над темными водами моря уже алел горизонт, и ночной сумрак таял в небесной чистой вышине, обещая хорошую погоду. Адри распахнул одно из окон, чтобы впустить свежего воздуха и послушать ласковый шум моря, когда Ферье вдруг пошевелился.
  Винсент бросился к постели, склонившись над Сэйлином, услышал протяжный мучительный стон. Ослабевшими руками Ферье потянулся к вискам, потом выгнулся дугой и вскрикнул. Он начинал медленно приходить в себя.
  Адри метнулся к стакану с обезволивающим отваром, потом к постели.
  - Все хорошо, слышите? - Винсент бережно просунул левую руку под шею Ферье и помог ему чуть приподняться, приложил край стакана к губам и едва не разлил все - Сэйлин попытался отвернуться и совершенно не понимал, чего от него хотят. Он приоткрыл глаза и невидящим взором скользнул по лицу Винсента, зажмурился и снова застонал.
  - Выпейте, - Адри буквально силой влил в его рот лекарство. - Пейте, говорят. Вам станет легче. Пейте же, ну!
  Ферье глотал горький отвар, давясь и кашляя; две тонкие зелено-коричневые струйки сползли с уголка рта к подбородку. Потом Адри положил его голову обратно на подушки и с тревогой стал ждать, что будет дальше.
  Сонный Танар ввалился в двери зевая и шатаясь.
  - Что, уже? - спросил он.
  - Да, - сухо ответил Винсент, хмурясь. - Скажи, чтобы на кухне приготовили крепкий куриный бульон. И поживее.
  - Понял. Поживее, - глухо повторил Танар, зевнул и убрался восвояси. Потом Адри услышал, как неторопливо скрепят ступеньки лестницы.
  Ферье кое-как перевернулся на бок, свернулся клубком, судорожно сжимая пальцами виски.
  - Господи-и, - простонал он хрипло, трясясь от боли. - Что это?
  Адри осторожно положил ладонь на плечо Сэйлина и постарался говорить тише:
  - Потерпите. Вам скоро станет легче. У вас болит голова - это последствия отравления барбитуратами. Вам трудно соображать и шевелиться, поэтому попытайтесь успокоиться и хотя бы с четверть часа не делать резких движений.
  Ферье ничего не ответил, но кажется, понял, что ему говорили, потому что лежал, не шевелясь и не пытаясь открыть глаз. Его тихие стоны проходили по нервам Адри подобно лезвию острого ножа, и минуты тянулись вечность, отсчитывая не то время, не то удары сердца в груди. Потом наступило долгое затишье - казалось, что Ферье снова уснул или провалился в беспамятство, а Винсент, закусив губу, ждал и надеялся, что все будет хорошо. Море качало корабль, точно заботливая мать ребенка, но Адри хотелось приказать ему остановиться, потому что каждое движение, звук и вздох сейчас были для Сэйлина пыткой, многократно усиливающей боль. Продолжая держать руку на плече Ферье, Винсент ощущал, как у него немеют пальцы от волнения.
  - Где я? - едва шевеля непослушными губами, Сэйлин чуть приоткрыл глаза - его взгляд бездумно уперся в стену.
  Как же Адри был рад услышать эти слова! Он едва восторженно не вскрикнул от понимания, что Ферье способен задавать разумные вопросы, и если вдобавок он вспомнит свое имя, то лучшего и не надо!
  - Вы на борту фрегата "Золотой дельфин". Вы помните, как вас зовут?
  Ферье медленно моргнул, обдумывая вопрос, потом слабо ответил:
  - Я граф Сэйлин Ферье, подданный короля Филиппа... Кто вы?
  - Капитан Антуан Морган.
  Адри бережно взял Сэйлина за плечи и перевернул на спину. Их взгляды встретились так спокойно, что у Винсента начисто пропало чувство реальности происходящего. Ферье не узнавал его и в глубине голубых затуманенных долгим сном глаз не проскальзывало даже искры воспоминаний. И не удивительно, последние два года сильно изменили лицо Винсента Адри: морские ветра сделали его кожу закаленной и грубоватой, жестокость оставила на его лбу суровые морщинки меж бровей, а последняя схватка с военными кораблями - тонкий длинный шрам на скуле до самого виска.
  - Я дам вам еще одну порцию обезболивающего, - Адри сходил до стола и принес еще отвара, помог Ферье приподняться. - Это приведет вас в норму. Если постараетесь и выпьете до дна, через полчаса сможете сесть. Потом вам нужно поесть немного. Поначалу будет тошнить, но придется перебороть себя, если вы вообще хотите подняться на ноги, граф.
  Ферье пока пил, то и дело поднимал глаза на Адри, хмурился и растерянно глотал свое лекарство, но Винсент уже чувствовал скребущую тоску в груди и понимал, что сейчас ему невыносимо тяжело находиться рядом с Сэйлином. Только чувство безграничной любви не позволило ему сейчас бросить Ферье на попечение Танара и не сбежать на палубу, и хотя команда давненько ожидала его появления, у него в запасе была еще пара свободных часов. Оставив Сэйлина отдыхать, Винсент решил чем-то занять себя, например, уборкой лекарств со стола, однако через пару минут перекладывания вещей с одного места на другое и обратно, Адри понял, что попросту бежит от самого себя. Он задался вопросом, что мешает ему подойти к Ферье и рассказать все, как есть, но не смог ответить. Если Сэйлин не вспомнил его, что ж, все к лучшему - так же, как было к лучшему там, в темноте огромного парка два года назад, когда они с Ферье скрестили шпаги на дуэли.
  - Адри, - тихий голос Сэйлина в спину заставил Винсента замереть. - Адри, это правда вы?
  Долгое молчание Антуана Моргана окончилось тяжелым вздохом. Он вернулся к постели Ферье, присел на край и прямо взглянул в голубые непонимающие глаза.
  - Вам сложно поверить в то, что я жив? - спросил он. - Да, это я, граф, и честно признаться, безумно рад видеть вас. Но пока вы не пришли в себя окончательно и не начали меня оскорблять, я сразу скажу вам три вещи. Первое: я выкрал вас у монарха Онтэ и возвращать ему не намерен, даже если вы начнете очень сильно проситься назад во дворец. Второе: я на этом корабле король и бог в одном лице, а потому, если вы не будете пить лекарств и усиленно лечиться, в моей команде есть пятьсот девяносто девять человек, способных заставить вас сделать это. И третье: у нас с вами очень сложные отношения и гадостей мы друг другу сделали уже предостаточно, поэтому давайте заключим временное перемирие, и не будем измываться друг над другом до тех пор, пока не достигнем берегов Рафины. А там вы можете послать меня ко всем чертям от чистого сердца, и я с радостью к ним уйду.
  - Вы живы, - прошептал Ферье, смаргивая скупые слезы и словно не слыша ничего, кроме собственного голоса. - Вы... живы.
  Адри удивленно смотрел на бледное печальное лицо любимого и не понимал, почему по вискам Сэйлина катятся слезы, но его сердце, уже привычно подернувшееся коркой льда, вдруг оттаяло в одно мгновение.
  - Он сказали, что вы погибли... - говорил Ферье тихо. - Что вы пытались бежать, и были убиты. Филипп... он сказал мне, что вы сами во всем виноваты.
  - Я действительно бежал, граф, но как видите, жив-здоров.
  Ферье зажмурился и попытался встать, но пошатнулся, упал на подушки. Он снова попытался, но Адри силой удержал его за плечи.
  - Верните меня назад, - неуверенно потребовал Ферье. - Я должен вернуться к Филиппу.
  - Вы совершенно не слушали то, что я вам говорил минуту назад, - раздраженно бросил Адри, наконец, рывком уложив Ферье в постель, и тот странно притих, с глухой тоской глядя в карие строгие глаза. - Я не верну вас в Онтэ. А если вам очень хочется продолжать быть фаворитом его величества, ради бога, будьте. Сядете в Рафине на любой корабль до Альторрийских бухт и катитесь ко всем чертям.
  - Вы не понимаете, Адри.
  - Чего, например? Вас? По-моему тут у нас с вами все очень даже привычно, Ферье, вы меня не слышите, я вас не понимаю.
  - Филипп будет искать меня... Он уничтожит вас...
  Адри удивленно приподнял брови, а после прыснул со смеху. Граф уставился на него, как на чудо света, и замолчал.
  - Это уж я его скорее уничтожу, а не он меня, - отсмеявшись, сказал Винсент, склоняясь к самому лицу Сэйлина и опираясь руками по обе стороны от его головы. - Я его кошмар, Ферье. Я его дамоклов меч. Это я не позволяю ему укрепиться на море и развязать войну с Рафиной. Это я пять месяцев назад разгромил новые верфи в Северной гавани. Это я лишил казну Онтэ основного источника дохода - золота с островных рудников. И я украл у него вас, и никто никого не будет искать, потому что мертвых не ищут, Ферье. Три дня назад вас похоронили на Леройском кладбище, и король не горевал о вашей кончине.
  От жесткого напора этих слов Ферье вжался в постель и расширенными глазами смотрел на Винсента, почти не дыша, притаившись и не смея шелохнуться. Адри едва не взвыл от обиды, когда понял, что до смерти напугал Сэйлина своей близостью.
  - Я не причиню вам вреда, граф, - сказал он мягче, подавляя свое неистовое желание припасть губами к губам Ферье, и пусть взгляд выдавал его, Адри не приблизился к своему бывшему фавориту короля ни на дюйм. - Помните наш последний разговор в тюрьме. Тогда мне показалось, что вы невообразимо хотите свободы, но у вас не хватает сил бороться за нее. Филипп сделал из вас вещь, но я не мог позволить ему продолжать ломать вас. Я выследил вас у ручья, помните? Потом мои люди дали вам яд. Его в народе называют напиток живой смерти, но на самом деле это сильное снотворное. Придворные лекари сочли вас мертвым. Филипп больше не сможет достать вас. Через две недели мы будем в Рафине, граф. Для вас там приготовлено небольшое поместье, новое имя, новый дом и свобода. Свобода, Ферье! Вы еще помните ее вкус? Я очень на это надеюсь потому, что любой человек должен сам выбирать, с кем и как ему быть.
  - Я свободен? - медленно проговорил Сэйлин, судорожно обдумывая что-то и кусая губы.
  - Конечно, - подтвердил Адри, отстраняясь. - И пока в вашей голове не засели ненужные вопросы, спешу заверить, что вы ныне свободны не только от короля, но и от меня. Окончательно и бесповоротно.
  - Что вы имеете в виду?
  - Только то, что сказал. Вы вольны делать, что заблагорассудится. Ешьте, что хотите, пейте, идите, куда в голову взбредет, и любите, кого пожелаете. Теперь это только ваши заботы, Ферье, а я со своей совестью рассчитался.
  В дверь постучал Танар и, не дожидаясь разрешения, вошел, посмотрел на графа и расплылся в смущенной улыбке. Он поздоровался и поставил миску с горячим бульоном на поднос, рядом с оставшимися булочками.
  - Вас боцман хотел лицезреть, капитан, - сообщил он. - Всю ночь стоит у штурвала. Злой, как морской дьявол. Говорит, что матросы на этом корабле ни черта делать не умеют и руки у них растут из того места, откуда они на свет появились, что убьет кого-нибудь, если его срочно не пожалеют.
  Адри закатил глаза к потолку, порывисто поднялся на ноги и, прихватив со стула черный камзол, пошел к выходу.
  - Скоро вернусь, - бросил он Ферье, а поравнявшись с Танаром, улыбнулся ему и потрепал волосы, от чего юноша просто залился краской до кончиков ушей.
  - Я накормлю вашего друга, капитан, - пообещал цыган, и Винсент доверился ему безоговорочно.
  Адри поднялся на палубу, где царила обычная утренняя суета вперемешку с отборной бранью. Вот тут уж Винсент позволил себе расслабиться по-настоящему: с чистой совестью обратился в злобного Черного Ворона и в два счета навел порядок на судне. Боцману тоже досталось пара "напутственных" фраз за слабохарактерность.
  Здесь было хорошо - стоять под хлопающими на ветру парусами, дышать пьянящим воздухом свободы и не думать о том, что его любви к Ферье никогда не суждено стать взаимной. Еще два дня назад Винсенту Адри казалось, что он пережил это, а сейчас было больно, остро, мучительно находится рядом с Сэйлином и заново чувствовать, желать его сладких податливых губ, ласковых рук, горячего сводящего с ума тела, и души, о которой он совсем ничего не знал. Но время неумолимо пододвигало Винсента к той черте, после которой он должен был вернуться в собственную каюту. Подходя к двери, он услышал странный разговор, вынудивший его остановиться.
  - Я и Винсент? - смеялся Танар. - Пришло же тебе такое в голову! Ну, ты точно залежался на том свете! Конечно, мы близки с ним! Я знаю, что, несмотря ни на что, он хороший человек! А хорошие люди должны быть счастливы. У нашего капитана одна беда: он по определению не может быть счастливым. И все из-за дурной головы - благородства в ней много чересчур, а эгоизма... Вот чего нет - того нет.
  - Это точно, - то ли вздохнул Ферье, то ли усмехнулся.
  Адри прислонился спиной к стене и посмотрел на лестницу, раздумывая, не уйти ли ему снова, как вдруг из каюты с пустым подносом в руках выскочил Танар и тут же едва не налетел на него в полумраке.
  - Дурные вы оба, - весело заявил он и, не оглядываясь, зашагал к свету, нарочно насвистывая под нос озорную мелодию деревенской песенки о двух влюбленных, что никак не могли меж собой договориться о свидании.
  Адри тихо чертыхнулся, помедлив в нерешительности, шагнул через порог.
  Ферье сидел на постели в изголовье и молча, смотрел в окно. Его рука спокойно лежала на подоконнике, пальцы рассеянно скользили по золотисто-коричневому корешку валяющейся там книги. Винсент не помнил ее точного названия, но зато безупречно мог пересказать содержание: сонеты Элейра, которые Сэйлин так любил.
  Ферье вздохнул и, не отрывая целеустремленного взора от голубой дали океана, нараспев сказал:
  
  - Уйдя за грань в нелепости случайной,
  Навеки сердце мне остановил
  Тот, кто любил меня, кого любил
  И я, в своей тоске сгорая тайной.
  С ним жизнь ушла - остался только мрак
  И память рук, и боли своевольной
  Тупой клинок, но петь уже довольно
  О том, что было сделано не так.
  Да, я спасал его, как мог, но в том ли дело?
  Во прахе жизнь и кончено. Давно
  Душа его к богам любви взлетела,
  Моей же, гнить от скорби суждено.
  
  - Что-то не помню я у Элейра таких стихов, - неловко признался Винсент после того, как Сэйлин умолк. Но самое плохое оказалось в том, что неловкость эту он ощущал от смысла, скрытого в услышанных им горьких строках, и в голову лезли нелепые мысли: уж не о нем ли эти стихи сочинил Ферье? Что это, лицемерие или снова изощренная пытка? А впрочем, смысла разбираться не было никакого, слишком хорошо Адри был известен итог - им не быть вместе.
  Сэйлин печально усмехнулся, устало прикрыв глаза, медленно сглотнул. Собравшись духом, он посмотрел на Винсента очень внимательно, словно ожидая чего-то. Но Антуан Морган давно разучился говорить о чувствах и о любви, да и не хотел.
  - Зачем вы спасли меня от короля, Адри? - наконец, спросил Ферье, прерывая затянувшееся неловкое молчание. - Я вам столько гадостей сделал, что правильнее было бы оставить меня там - мучиться дальше. Поделом было бы.
  - Я не должен отвечать вам на этот вопрос, Ферье, это ни к чему, - мягко ответил Винсент, скрестив руки на груди и опершись спиной на дверь. - Не важно, каковы были причины, толкнувшие меня на такой поступок, важно, что вы в будущем решите делать со своей свободой.
  - Как - что? Вы сами сказали: поселюсь в Рафине под чужим именем и буду себе жить спокойно. Может быть, женюсь, заведу троих детей и перестану смотреть на мужчин, - в голосе графа затаилась обидная ирония, от чего Винсента внутренне покоробило.
  - Да... я так сказал. - Адри перевел взгляд с полуобнаженного Ферье на старые доски на полу. Почти с глухим безразличием он наблюдал, как старательно в щель забирается крохотный древесный жук и думал, что больше нет сил - так страдать. С тех пор, как он встретил Ферье, вся его жизнь превратилась в бездарную трагедию чувств и положений. С первого дня, с первой минуты и доныне, он только и делал, что бессмысленно терзался своей безответной любовью. Он согласился отдать Сэйлину себя без остатка, делал это слепо и, надеялся до последнего на чудо. Ради близости с Ферье он лег под Филиппа, попирая честь, совесть, попутно предав и подчинив себя самого глупой королевской прихоти. Он стал марионеткой в грязной игре монарха Онтэ, и разве не сполна поплатился за свою доверчивость и веру в людей? Адри платил сверх меры не по своим счетам, но понял это только в тот страшный миг, когда пираты впервые привязали его руки к мачте, а после насиловали до самого вечера. Он не кричал, только скрежетал зубами от бессильной злобы, рычал, как зверь, и проклинал Ферье с каждым стоном, с каждым приступом панического страха до тех пор, пока не потерял сознание. Утром безответная любовь уже казалась ему смешным недоразумением, а все его страдания по голубым глазам королевского фаворита больше не стоили ни гроша. Адри презирал все это, хотел забыть, стремился сделать свое сердце железным и таким же неподатливым, как цепи, в которых его волокли на рынок рабов, словно какое-то безголосое животное. Ободранный, грязный, исхудавший, он стоял под палящим солнцем и вынужден был вести себя смирно, терпеть мимо проходящих зевак, из которых каждый второй считал своим правом залезть руками и в его рот и задницу! Если Винсент сопротивлялся, его били палками, а после в подробностях рассказывали, что делают со строптивыми рабами на городском рынке. И как бы Адри не желал смерти, не противился своей участи, он не хотел оказаться привязанным к черному столу с разведенными в стороны ногами и испустить дух под тридцатым или сороковым пиратом, желающим за одну медную монету отведать его жертвенного сладкого тела. Потом он смирился с тем, что его купили, с рабством и положением шлюхи, научился безразлично принимать все, что с ним делал Сорел, потому что начинал понимать: один любовник, миска супа и крыша над головой это - повезло. Очень повезло. Он так хотел забыть Ферье, был уверен, что получилось, выкрал его у короля, чтобы, наконец в игре Филиппа сыграли последние решающие козыри... И вот теперь все сначала, и это проклятие по имени Сэйлин Ферье никогда не отпустит свою неосторожную глупую жертву!
  Винсент почувствовал, как его тело охватил легкий озноб, привычно возникающий от таких мыслей, и вдруг услышал:
  - Прикажите сменить курс, - настойчивость в голосе Ферье казалась угрожающей, и Адри невольно взглянул в его глаза.
  - Что? - не понял он.
  - Я прошу вас, прикажите сменить курс, - упрямо повторил Ферье.
  - Куда же мы, по-вашему, плыть должны? - злая ирония невольно скользнула в голосе Винсента, и он, как ни хотел, больше не мог молчать, не собирался выносить эту боль - не знал, как. - Вам дорога либо в Рафину, либо в Онтэ, граф, третьего не дано!
  - А Ита?
  - Вы спятили?! Вы хоть представляете, что такое пиратский город? Остров! Нет, это целое государство, набитое до краев ворами, убийцами, шлюхами и алкоголиками! С вашей ослепительной красотой вам там одна дорога - в бордель! Не для того я вас из лап Филиппа вытаскивал, Ферье, чтобы смотреть, как всякие отбросы будут вас за задницу хватать! Что вы на меня смотрите, будто на мать родную? Какой жизни вы хотите?!
  - Жизни рядом с вами, - выдохнул Сэйлин, и Винсента напугал его взгляд - он был таким же, как тогда, на охоте - полным томительной нежности, недосказанной мольбы, влюбленности.
  - Нет, Сэйлин. - Винсент помотал головой, окончательно отрекаясь от своей любви. - Нет.
  Им больше нечего было сказать друг другу, и казалось, нечего обсуждать. Затянувшееся противостояние барона Винсента Адри и графа Сэйлина Ферье окончилось полным отчуждением, и по-другому не могло случиться. Невозможно отыскать искренность за возведенной до небес ложью. Невозможно найти понимание в море разбитых надежд и веру на руинах краха. Невозможно сберечь любовь в череде унижений, обид и предательства. И нельзя не вынести горького урока из истории собственных нелепых ошибок, сгубивших два сердца. Года стирают даже боль - в этом остается истина, которую Адри надеялся познать не завтра, так через полсотни лет.
  - Знаете, о чем я молил Виту в Сером храме каждое воскресенье, Винсент? - вдруг с легкой улыбкой сказал Ферье, выбираясь из постели и неуверенно ступая босыми ногами по полу. Он остановился перед Адри в шаге, заглянул в глаза. - Я просил ее отдать мое сердце тому, кто сможет подарить мне свободу и по-настоящему полюбит меня. И она отдала. Не сегодня. Не здесь. Отдала там, у ручья, когда вы просили позволения коснуться моей руки. А я, глупец, не поверил ни богам, ни самому себе. Никакое раскаяние не поправит этой роковой оплошности. О чем же мне просить Виту теперь? Скажите мне.
  - Я не знаю. Может быть, о том, чтобы я когда-нибудь простил вас? - с невыносимой мукой на лице прошептал Адри.
  Ферье кивнул - он был так удручающе серьезен, что Винсент не верил собственным глазам. Всматриваясь в лицо Антуана Моргана, Сэйлин легко коснулся пальцами его шрама на виске.
  - Я давно прошу ее об этом, - признался он, растерянно краснея. - Но сейчас страшусь услышать, что ответишь мне ты.
  Адри тяжело вздохнул, всматриваясь в бирюзу любимых глаз, помолчал немного.
  - Знаешь, я не понимаю, почему боги слышат твои молитвы, - тоже признался он, - и еще меньше понимаю, почему они исполняют твои желания, - Винсент перехватил руку Ферье у своего лица и бережно сжал его пальцы в своих ладонях, а Сэйлин, вдруг поверив своему счастью, нежно улыбнулся ему в ответ.
  Иногда Высшие Силы играют людьми искуснее и изощреннее королей, ссорят, мирят их, путают судьбы, разлучают и ставят между ними пропасти куда более глубокие, чем дно океана. Но даже боги иногда признают, что бессильны перед Любовью и сдаются на милость победителей. В такие моменты мир изменяется, самые сильные уверенные игроки терпят позорные поражения и случаются на свете маленькие настоящие чудеса. И что теперь двум счастливым любящим сердцам до грязных интриг короля Филиппа, если впереди у них - целая жизнь для собственной большой и интересной игры в любовь!
  
  
  
  
  Эпилог.
  
  Через два года Сэйлин Ферье, получивший второе имя - Эмиль Винтер приобрел среди пиратов репутацию столь страшную, что сразу занял одно из самых высоких положений в иерархии Иты. При помощи интриг и собственной красоты он умел легко подчинять своей воле людей и обстоятельства. Единственным человеком, который имел влияние на самого Ферье, был Антуан Морган. Отплатив сполна королю Онтэ полным и окончательным разгромом флота, они занялись устройством собственной жизни, от души сочувствуя новому фавориту короля - тому самому доброму улыбчивому Лассону, который прислуживал Адри в свое время при дворе, а после смерти Ферье наверняка не по своей воле занял его место. Впрочем, если Лассон и мучился, то совсем недолго. Пятого сентября следующего года король Онтэ был отравлен, и с легкой руки дворянства Онтальи на престол взошел принц Юстиан Эдмонд Ботри. Его правление не ознаменовалось не величием, не процветанием, законы безнадежно устарели, экономика пришла в упадок, а еще через пятнадцать лет Юстиан подписал отречение от трона в пользу своей единственной дочери Жюстин. Но это было в будущем, а пока опьяненный свободой Ферье вместе с Адри занимался грабежом и похищением отпрысков состоятельных и знатных людей, с целью извлечения материальной выгоды. Через год, ранней весной, именно по этой причине отношения Антуана Моргана и Эмиля Винтера подверглись еще одному серьезному испытанию. Захватив в плен дочь губернатора одной из провинций Талии Адель Бертран-Сати и надеясь на хороший выкуп, Антуан Морган получает известие о внезапной кончине ее отца. Решив проверить слухи, он оставляет Адель под присмотром своего друга капитана Винтера, а сам отправляется в Рафину, где убеждается в том, что губернатор действительно умер месяц тому назад от сердечного приступа, и у девушки нет других родственников, способных заплатить золотом за ее жизнь. Винсент возвращается на Иту с плохими известиями и там неожиданно узнает, что в конце апреля Сэйлин женился на Адель и его молодая жена в положении. Винсент и Ферье сильно ссорятся. Сэйлин умоляет его простить, ссылаясь на то, что под действием момента предался мечтам юности о продолжении рода, но скоро осознал, какую страшную ошибку совершил, он впервые в жизни открыто признается, что любит Адри и будет любить до конца своей жизни. Но Винсент в порыве обиды рвет все отношения с ним и тем же вечером покидает Иту. Полгода он скитается по свету в поисках успокоения, однако после снова возвращается на острова, к Ферье. В течение следующих десяти лет они продолжают тайно встречаться. Время от времени Антуан Морган пропадает в долгих плаваниях, Ферье же после свадьбы ведет оседлый образ жизни, признавая, наконец, даже перед самим собой, что терпеть не может моря. Его жена Адель умирает от малярии в возрасте двадцати семи лет, оставив своему мужу троих детей, и Адри, как лучший друг семьи не оставляет их ни в радости ни в горе. Двое сыновей Сэйлина Винсент и Рене, идя по стопам отца, становятся пиратами, а дочь Лия едва переступив порог совершеннолетия, сбегает в Рафину с предприимчивым молодым человеком, где изменив фамилию на Бертран-Сати, вполне успешно объявляет права на земли и доходы своей матери.
  Адри и Сэйлин проживут вместе еще четыре счастливых года, вплоть до смерти Винсента. Ферье переживет своего любовника на целых тридцать три года, смиренно принимая свое одиночество и до последнего вздоха любя человека, который, не испугавшись трудностей, подарил ему самое дорогое, что только есть на свете - свое янтарное сердце. Возможно, их любовь не станет легендой, не удостоится пышных дифирамбов и внимания кинорежиссеров, но она непременно достойна того, чтобы упоминания о ней иногда согревали надеющиеся сердца и всегда призывали влюбленных помнить, что свои судьбы мы вершим сами.
  
  
  Elair. 2010 год.
  

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"