Женщина гуляет по пляжу босиком, в руках держа бутылку Pepsi-Cola. Ее тело загорелое, привлекательное, сексуальное не может оставить покоя бедного Барта. Он думает о ней, ибо она подает ему знаки. В своих размышлениях он задается вопросами: "Какой крем загара она использует? Интересно, какой фирмы ее пляжный костюм? А очки?". Ее формы - формы средневековой эстетики. "Интересно, надо вспомнить, что писал У.Эко об этом", - произнесет вслух Барт, имея в виду книгу "Эволюция средневековой эстетики", которую он пролистывал недавно просто для развлечения и наткнулся на слова Святого Фомы: "Благо поистине возбуждает желание: ведь благо - это то, к чему все стремятся. И по этой причине оно несет в себе идею цели - ведь желание есть стремление к некой вещи. Прекрасное же, с другой стороны, подразумевает познание: ведь красивым называют то, что услаждает зрение, поэтому красота заключается в надлежащих пропорциях, которые доставляют удовольствие органам чувств от соразмерных, то есть согласованных внутри самих себя, вещей; дело в том, что чувство в некотором смысле является разумом и способом познания всего. И так как понимание следует за восприятием образа, а образ подразумевает форму, красота действительно относится к области формы". Он задумчиво снова посмотрит на нее, и, строя свою аналогическую цепочку, противореча себе самому, погруженный в себя, заявит: "Но ведь все на свете есть миф? Красота и безобразие, добро, благо и зло - суть мифическое? А почему красота ее услаждает мой взор, и нестерпимо хочется притронуться ней, насладиться теплом? Неужели миф создает меня?" Барт стряхнет себя негативные мысли о любви и о сексе, ведь философу не пристало думать приземлено, но вновь посмотрит на нее. Она же улыбнется. И в ее улыбке он найдет сходство с улыбкой Джоконды Леонардо да Винчи. Сходство с этим гермафродитом, полуженщиной, полумужчиной, сыном Гермеса и Афродиты, напомнят об Овидия с его трактатом "Метаморфозы" или "Искусство любви". А после на ум придут слова Овидия: "Возможно, поначалу она будет сопротивляться и говорить: "Негодник!", но, даже сопротивляясь, она покажет, что желает твоей победы". Барт схватится за голову. Кажется, запахло изнасилованием, а это после сулит судом, тюрьмой, лишением свободы на несколько лет. "Нет, достаточно того, что я прочитал книги Мишеля Фуко. Не желаю. Надо сбросить с себя негативные мысли", - подумал Барт. Отрекшись от своих мыслей на мгновение, задумавшись о пережитом опыте, а, как известно, еще Гуссерль об этом сказал, опыт есть очевидность, он взялся за лист бумаги и написал. Он начертил на листе бумаги следующие строки: "Вот я стою на берегу моря. Оно, конечно, не несет никакого сообщения. Но на берегу - сколько семиологического материала: знамена, лозунги, сигналы, вывески, одежда, даже загар на телах - все это дано мне как множество высказываний". Начертив эти строки, Барт положил карандаш на песок, вновь посмотрел на бронзовый загар молодой особы, пожелал подойти к ней, заговорить. Но о чем? Ведь Барт уже тогда осознавал, что он и она принадлежат одному и тому же обществу потребления. Что развитие рекламы, большой прессы, иллюстрированных изданий, не говоря уже о бесчисленных пережитках коммуникативных ритуалов (ритуалов поведения в обществе) делает более настоятельным, чем когда-либо, создание семиологии как науки. И тогда, так и не приблизившись к ней, он пошел писать свою книгу для своего и будущего поколения. Так на свет появились некоторые книги Ролана Барта и его последователей.