Я был так рад тому, что сосед не ограничился сегодня кивком, а заговорил со мной, что не мог вот так прервать беседу. Меня тянуло к этому человеку, хотелось познакомиться с ним, поговорить, разгадать, наконец, его загадку.

Я стоял и не знал, что сказать ему. Затянувшаяся пауза, казалось, была неприятна не только мне, но и моему обычно молчаливому собеседнику. Я заметил это и хотел было что-то сказать, но он опередил меня.

Но он уже обогнул перегородку, разделяющую наши балконы. Мы прошли в комнату, я предложил ему сесть, а сам пошел ставить чайник. Вернувшись, я заметил, что он рассматривает фотографии, стоящие в шкафу за стеклом.

Я налил кофе, и мы расположились в креслах у журнального столика.

Взглянув на его лицо, я увидел выражение боли и еще чего-то, более страшного, чем горе или боль. Я боялся спрашивать что-либо еще, не хотел причинять ему боль. Но он заговорил об этом сам.

Он помолчал некоторое время, повертел в руках сигарету, хлебнул кофе, вздохнул и откинулся на спинку кресла. Он смотрел куда-то вдаль; вот сейчас он был именно таким, каким я его всегда видел. Должно быть, он слишком часто рассказывал себе эту историю.

"Её звали Анна. Она была очень красива. Каштановые вьющиеся волосы с рыжим отливом; черные длинные ресницы, от взмаха которых можно потерять голову; изумрудно-зеленые глаза. Она была легка и грациозна, все ее движения неповторимы. На вид ей было 20, на самом деле - 31. Встретились мы совершенно случайно.

Я ехал в троллейбусе, народу было немного, но все места были заняты. И вот вошла она с большой и, похоже, тяжелой сумкой, за руку она вела мальчугана лет трех-четырех. Я хотел уступить ей место, но она не села, сказав, что не хочет мять юбку. Она остановилась возле меня, несколько вызывающе на меня посмотрела и усадила мне на колени ребенка, словно я был ее давним знакомым. И лишь заметив мое удивление, спросила или скорее заверила меня: "Вы ведь не против?!" Конечно, я был не против.

Мальчишка уселся поудобнее и уставился в окно. Он был совсем не похож на свою мать: белые прямые волосы, курносый нос, немного оттопыренные уши и серые глаза. Именно глаза у него были удивительными, он посмотрел в мою сторону, и мне показалось, что я увидел сильно измятую серую мягкую ткань под толщей прозрачной, кристально чистой воды.

Видимо, маршрут был знаком ему хорошо, и поэтому он не особенно рассматривал проплывающие мимо дома, деревья и все остальное. А вскоре и вовсе повернулся ко мне.

Мальчишка смешно пожал плечами. Несмотря на то, что многие места освободились, она продолжала стоять, не жалея сил для красоты.

Как оказалось, им нужно было выходить, как и мне, на конечной остановке. Колька спал, и я предложил их проводить. На что она охотно согласилась, и теперь мы шли рядом. Я нес спящего Колю, а она сумку и мою папку. Она указывала мне дорогу, и когда мы пришли, то оказалось, что они живут в соседнем подъезде. Я внес мальчика и уложил его на диван, а когда собрался уходить, он неожиданно проснулся.

Они действительно пришли на следующий день ко мне. Это был замечательный вечер! Колька не отходил от меня ни на шаг: он то садился ко мне на колени, то вис у меня на руке. Не скрою, мне были приятны эти проявления ласки.

Она была очень мила и любезна со мной. Она многое рассказала о себе и усиленно расспрашивала меня о моем прошлом и настоящем.

Я узнал, что снимают квартиру, причем, довольно дорого. Она рассказала, что отец Кольки не был ей мужем и бросил ее, когда узнал о ребенке. К родителям возвращаться она не захотела, вот и снимает квартиру. Я предложил им переехать ко мне, ведь три комнаты для меня одного многовато. Она сказала, что подумает, а Колька заверил меня, что уговорит мать переехать.

Через неделю они переехали. Я не хотел брать с них денег, ссылаясь на то, что я тоже кое-что с этого имею. Но она была непоколебима, и я назвал самую низкую цену, какую можно было только придумать. Деньги она отдавала мне каждую неделю, а я покупал на них разные игрушки, книги и сладости для Кольки. С каждым днем я все больше сближался с ней, а для мальчика я уже был просто кумиром. Так продолжалось месяц, а потом состоялся этот разговор.

Она молчала, смотрела на меня и молчала. А потом заговорила так неожиданно, что я вздрогнул.

Она подошла ко мне, обняла. И тут приоткрылась дверь, и Колькина голова просунулась в щель.

Сначала все шло замечательно. Мы представляли собой идеальную семью, часто ходили вместе в кафе, театр, кино или просто хорошо проводили время дома. Для Кольки я стал настоящим отцом, он стращал мною ребятишек во дворе, рассказывал мне свои секреты, спрашивал разрешения. Но главное - он меня любил, я чувствовал это и отвечал ему тем же. Наша идилия длилась месяца четыре. Потом я начал замечать, что Анна приходит поздно домой или уходит вечером, не ночует дома. На мои вопросы она отвечала, что от дел никуда не денешься, но я не мог в это поверить. Она была холодна со мной, совсем не обращала внимания на Кольку и основную часть времени проводила вне дома. Вернувшись домой, она шла в душ, ела, спала, а потом тщательно одевалась и снова уходила. А мы с Колькой сидели и ждали, когда она забежит домой вновь. В то время моим единственным другом стал Колька. Я как мог старался оторвать его от мыслей, что с мамой что-то не так. Мы часто гуляли с ним, ходили в кино, читали книги или играли в игрушки.

Зима была холодная, лютая. Забрав после работы Кольку из сада, я предложил поесть и построить во дворе снеговика. Вечер был необычайно теплым. Он был словно затишьем перед февральскими морозами. Хорошенько подкрепившись, мы оделись и пошли строить снеговика. Старушки на лавочке около подъезда смотрели на меня косо и о чем-то шушукались за спиной. Местные ребятишки собрались вокруг и разглядывали наше быстро растущее строение. Когда со снеговиком было покончено, и мы собрались домой, Колька заявил ребятам, что тому, чья морда сунется к нашему снеговику, его папа, то есть я, башку снесет. По дороге домой я прочитал ему мини-лекцию о культуре русской речи, и Колька пообещал больше не ругаться.

Только мы сняли мокрую одежду и обувь, как вошла она. Колька бросился к ней рассказывать о снеговике, но она выглядела встревоженной и совсем его не слышала.

Я включил Кольке телевизор, быстро оделся и обещал скоро вернуться.

Мы вышли на улицу. Здесь было холодно, ветер бросал в лицо льдинки снега, он насквозь пронзал холодом.

До меня не доходил смысл сказанных ею слов, а она развернулась и пошла в подъезд.

Я не спал всю ночь, я бродил но улицам и вспоминал нашу встречу, Колькины необыкновенные глаза, наш последний поход в зоопарк, сегодняшнего снеговика. Утром я зашел домой, переоделся и собрался идти на работу. Вдруг я увидел, что она пошла в ванную. Я быстро разулся и вошел в их комнату, Колька еще спал. Я сел на пол возле его кровати и смотрел на него, стараясь как можно лучше его запомнить. Услышав шум в коридоре, я быстро взял со стола Колькину фотографию, спрятал ее под пальто и вышел.

Сегодня я рано освободился на работе и вернувшись домой, увидел на крыльце Кольку. Я быстро подошел к нему, упал на колени и обнял его.

Она прошла мимо, не заметив ни меня, ни Кольку. Она села в белую Волгу и лишь тогда заметила Колькино отсутствие, открыла дверцу и осмотрела двор. Заметив меня рядом с Колькой, она сверкнула своими кошачьими глазами.

Он вцепился в мой рукав и прижался к моей холодной ладони горячим лицом. Она вышла из машины и силой оторвала от меня ребенка. А я стоял и не мог ничего сделать, я не имел на него никаких прав. Я сжал с силой руки в кулаки, только чтобы не отобрать у нее сына, чтобы суметь не обнять его.

Колька упирался и громко кричал, но несмотря на это, она затащила его в машину. Он стучал в заднее стекло машины и громко кричал: "Я хочу к папе! Я останусь с папой! Я люблю моего папочку! Я не поеду с пузатым Генрихом! Хочу к папе!"

Я видел, как она развернулась и влепила ребенку пощечину. Он замолчал, а я не выдержал и бросился к машине. Они поехали, а я бежал следом. Я никогда не смогу забыть этого. Колька сидел ко мне лицом, он прижался носом к стеклу и плакал. Слезы сбегали по щекам и капали на шарф и пальто, его бросало из стороны в сторону, но он не отрывался от стекла. Он больше не кричал, но по его губам я мог различить, что он говорил: "Папа, папочка, я хочу к папе." Я бежал и бежал, все что имело для меня значение это мой сын.

Очнулся я через неделю в больнице. Врачи говорят, что меня сбила машина. Последнее, что я помнил - это белая "Волга", увозящая моего Кольку. Через месяц меня выписали. Первым делом я напился, вторым - я тоже напился, и так целую неделю. Потом позвонили с работы, и я вернулся на работу, больше я не пил. Я продал квартиру и купил однокомнатную. Вся моя жизнь свелась к пути с работы домой и обратно. А каждую ночь я бежал за белой машиной, которая увозит моего сына, моего Кольку. Я бежал, падал, потом поднимался и снова бежал, но никогда не догонял эту машину.

Месяца три назад я ехал в троллейбусе домой. Троллейбус остановился, и я увидел на остановке кучку ребятишек и двух женщин. Я разглядывал детей и вдруг увидел в одном из них Кольку. Сначала я решил, что это плод моего воображения, закрыл глаза, открыл, но это все равно был Колька. Троллейбус тронулся, я высунулся из окна и закричал: "Какой это детский сад?" Женщина помоложе посмотрела на меня и с грустью ответила: "Это детский дом , а не сад." А Колька так и не взглянул в мою сторону, он стоял слегка наклонив голову и разглядывал свою обувь.

Целый месяц я ездил по детским домам и показывал фотографию Кольки, везде отвечали, что у них нет маленького Коли. В последнем детдоме я узнал об еще одном совсем маленьком детском доме на окраине города. Уточнив адрес, на следующий день я поехал туда. Это был совсем небольшой серый дом с вывеской " Детский дом 11 "Радость"" Вокруг стояли две качели, несколько песочниц и лавочек. И все это было обнесено зеленой металлической оградой. Ворота оказались открытыми, и я вошел. Начинало смеркаться, в окнах горел свет, одинокий фонарь освещал крыльцо.

Я постучал в единственную дверь. Открыл пожилой человек в тельняшке.

Я показал ему фотографию Кольки. Он внимательно посмотрел и нахмурился.

Мы прошли по коридору и вошли в комнату, на двери которой было написано "Директор". Комната была маленькая, беднообставленная, но чисто прибранная и уютная. Директор сел за стол и внимательно посмотрел на меня.

Я подскочил на стуле, но директор глазами указал на стул, и я снова сел.

Я считал дни до воскресенья, а потом уже часы. Все эти дни я жил предстоящей встречей с Колькой. Я ждал ее и боялся одновременно. Как меня встретит Колька, позволят ли мне увидеть его - все эти вопросы не давали мне покоя. Я точно знал что и как я скажу ему, я скажу, что люблю его и, что если он позволит, я буду считать его моим сыном.

В восемь часов утра я уже сидел на крыльце и ждал, когда откроется дверь. Директор вышел только в девять.

Я сел на качелю и ждал встречи с Колькой. Около десяти часов я увидел, как ребятишки сбежали с крыльца. Немолодая полная женщина построила их полукругом и что-то показывала и рассказывала. Кольку среди детей я не увидел. Я удивился тому, что уже десять часов, а родителей, которые жаждут встречи со своими брошенными детьми, нет. Я увидел, как Колька медленно спустился с крыльца и бросился бежать со всех ног ко мне, я стоял, раскинув руки, и ждал, пока он добежит. Я видел его улыбку, его сияющие счастьем глаза, и сам был счастлив. Но вдруг он остановился в нескольких шагах от меня, и его лицо исказила гримаса боли. Он опустил голову, подошел и сел на качелю возле меня.

В меня словно выстрелили, сердце сжалось в маленький комочек и бешено застучало. Я стоял и не знал, что сказать.

Я поговорил с директором, он разрешил взять Кольку до 8 вечера. Весь день мы слонялись по городу, были в зоопарке, катались на каруселях, съели гору мороженого и пирожных; потом зашли ко мне. Колька осмотрел мое и сказал, что предыдущая квартира была лучше. Я пообещал, что когда я его усыновлю, мы и эту квартиру приведем в порядок.

Расставаться очень не хотелось, но что поделаешь. Пообещав Кольке прийти в следующее воскресенье, я пошел в кабинет директора.

Найти ее не составило большого труда, я знал место ее работы.

Дверь открыла Анна.

Я прошел в комнату. Она предложила сесть, и я расположился в кресле.

Она нервно ходила по комнате.

Она меня почти убила этими словами. Весь день я слонялся по городу и пытался понять ее, но не мог. Что же делать? Жениться? Дать взятку? Что же мне все таки делать?

За своими мыслями я не заметил, как врезался в прохожего.

Через пятнадцать минут я сидел на диване с чашкой чая в руке. Катя оказалась действительно очень красивой и милой. Похоже, что они были счастливы, неустанно хвалили друг друга и выглядели ужасно влюбленными.

При этих словах Катя выпрямилась и потупила взгляд, а Сергей постарался сменить тему разговора. Но разговор не клеился. Посидев еще немного, я собрался домой, Сергей вышел проводить меня на крыльцо.

Всю ночь я думал о Кольке, об Анне, о Сереге и его Кате. Я не мог найти себе места, так хотелось, чтобы Колька был счастлив и чтобы он был рядом со мной. Но возможно ли это? На следующий день я пошел к директору детдома.

С сыном я быть не могу, я хочу сделать его счастливым, но ничего не выходит. Я взял Колькину фотографию и поехал к Сергею. Наверное, не зря я встретил его тем вечером. Может это судьба?

Вернувшись домой, я все думал, не совершил ли я сегодня роковую ошибку. Но мне казалось, что так будет лучше всем: и Кольке, и Сереже, и Кате. Колька будет счастлив, он обязательно будет счастлив.

В воскресенье в 9-50 я сидел на качели и ждал Кольку. Он заметил меня и подбежал, повис на руке.

Когда мы выходили из ворот, ребятишки прилипли к ограде и смотрели нам вслед. Никакие окрики и угрозы воспитателя не могли оторвать их от забора. Они просовывали свои личика между прутьями и с завистью смотрели на Кольку, глотая слезы. Один малыш подбежал к Кольке, дернул его за рукав и сказал: А ко мне тоже папа придет! У меня внутри все кипело: как могли люди оставить здесь своих детей, как могли они их бросить? И только колькина рука, крепко вцепившаяся в мой палец, отвлекала меня от этих мыслей.

Открыла нам Катя. В длинном синем платье она была осень красива. Всем своим видом она выражала спокойствие и уют. Колька судорожно сжал мой палец и молчал.

Колька смотрел на нее широко распахнутыми глазами и молчал.

Мы прошли в комнату, с балкона Сергей помахал мне рукой, и я вышел к нему, оставив Кольку с Катей наедине.

Когда мы вошли в комнату, Колька с Катей весело смеялись, они вели себя словно хорошие друзья. Весь вечер Колька был весел, не понятно, куда делась его недетская серьезность. Катя весь вечер, казалось, не спускалась с небес, а Сергей не мог налюбоваться на них обоих. Я смеялся вместе со всеми, участвовал во всех детских затеях, о на сердце было неспокойно, я так боялся потерять Кольку.

Когда мы уходили, Сергей спросил адрес детдома, а Катя взяла меня за руку и со слезами на глазах прошептала: Спасибо Что я мог ей на это ответить?

Мы тихо брели по улицам, я ощущал тепло колькиной руки, видел задумчивое выражение его лица; и мне хотелось обнять его, прижать к себе и никогда не отпускать, я не мог отпустить его просто так. Мои мысли прервал Колька.

Я не заметил, как мы дошли до детского дома. Ребятишек на площадке не было, похоже, настало время ужина.

Его маленькая ручонка поглаживала мою, словно успокаивая меня. Слезы стояли комком в горле, нужно было уходить, бежать, чтобы не расплакаться у него на глазах.

На крыльце он обернулся и помахал мне рукой, хорошо, что он был далеко и не мог видеть моих слез. Когда маленький мальчик так стойко держится, взрослый мужчина не должен плакать - я понимал это, но ничего не мог с собой поделать.

В среду на моем пороге оказался Сергей. Когда я услышал звонок в дверь, мне стало как-то тревожно, увидев его, я все понял.

Мы брели по тихой аллее, где кроме нас лишь влюбленные парочки сидели по темным лавочкам.

Я всю ночь сидел на балконе и разглядывал звезды. Казалось, они смеются надо мной, а луна - идиотка подмигивала мне и улыбалась, всем своим существом стараясь показать, что ровным счетом ничего не произошло. Нет, им не дано было понять, как это терять родного, самого родного человека.

На следующий день я не пошел на работу, позвонил и сказал, что болен. А сам лежал на диване и смотрел в потолок. Потом, как во сне, добрался до детского дома, о чем-то говорил с директором. Очнулся я лишь, когда в кабинет вошел Колька. Мы вышли на площадку и как обычно сели на качелю.

Ребенок обвил мою шею руками, я крепко-крепко обнял его и не мог его отпустить, хотя и он не мог оторваться от меня. Колька уткнулся в мое плечо и плакал, я машинально поглаживал его по спине и что-то говорил. А в голове вертелась мысль: Только бы не заплакать самому

Вечером я собрал всю свою силу воли и позвонил Сергею.

Всю неделю я ничего не узнавал о Кольке. Я только ходил на работу, а ночами сидел у окна и разговаривал со звездами, они так и не смогли понять меня, хотя луна стала улыбаться реже.

В воскресенье я поехал в детдом, хотя что-то подсказывало, что Кольки там нет. Я вошел в кабинет директора, он сразу опустил взгляд, боясь, что я прочту в нем жалость.

Приехать прямо вот так к Сергею, я не решился, и поэтому сначала позвонил.

Я поймал такси и поехал к Кольке. Всю дорогу я думал о том, как должно быть Кольке тяжело, я боялся этой встречи и жаждал ее одновременно. Я считал себя предателем.

Дверь открыл Сергей.

В проеме двери показался Колька, он прислонился к косяку и смотрел на меня так, словно увидел привидение. Потом подошел ко мне и прижался своей щекой к моей руке.

Я заметил, что Катя и Сергей смотрят на меня как-то подозрительно, словно чего-то боятся.

Вечер прошел хорошо, я видел, как Сергей с Катей холят и лелеют Кольку, а он словно отгородился от них стеной. Он был вежлив, но что-то мешало ему быть с ними по-настоящему ласковым. Он много смеялся и видел только меня.

Когда я уходил, он стоял в дверях и сдерживал слезы, я тоже. В который раз я задумался о том откуда столько силы воли в этом маленьком ребенке. Катя была сдержана, и как мне показалось, даже несколько холодна со мной, а Сергей все время молчал.

Я заходил к Кольке каждый вечер. Иногда мы ходили с ним гулять, иногда во что-нибудь играли, а иногда просто смотрели вместе телевизор. Он был ласков с Катей, вежлив с Сергеем, но все это было как-то не искренне. И только со мной он был самим собой. Каждый раз я натыкался на холодность его родителей, они открыто выказывали свою неприязнь ко мне и демонстрировали свое хорошее настроение к Кольке. Но несмотря на все старания они так и оставались дядей Сережей и тетей Катей, хотя для них Коля был сыном.

Однажды, когда я собрался уходить, Коля взял меня за рукав и не отпускал, смотрел мне в глаза и долго не решался со мной заговорить.

Тогда я думал, что мне показалось, но нет, он плакал, когда я уходил. Он все чувствовал и плакал, мой маленький сильный сынок.

На следующий день, когда я позвонил в дверь Сергей, мне никто не открыл. Я спросил у соседки, знает ли она что-нибудь о Кольке? Женщина ответила, что они всей семьей сели в машину и уехали, причем взяли с собой много вещей. Я не знал, что думать, что делать куда идти...

На следующий день я снова пришел к Сергею, дверь была заперта, а соседка сказала, что они вывезли все вещи и уехали, а завтра сюда заселятся другие жильцы.

Я позвонил на работу Сергея, мне сказали, что он уволился, взял расчет и уехал в другой город. Новые жильцы их адреса не знают. Все ниточки оборвались, куда идти еще я не знал.

Я каждый день звонил на старую квартиру, в гостиницы, на работу Сергея, но безрезультатно.

Через неделю я получил письмо от Сергея. Он писал:

Здравствуй, Андрей.

Не ищи нас, это не имеет смысла. Мы поняли, что пока ты рядом, Колька не сможет нас полюбить, он должен тебя забыть. Я думал, ты нам помог, но ты все портишь. У Кольки будет только один отец - это я. Прощай.

Сергей.

Вот и все, найти Кольку и не мог. Я бросил работу, пил, спал, смотрел в потолок, плакал и снова пил. Не знаю, сколько прошло времени: месяц, год или неделя. Я вдруг очнулся, бросил пить и стал наблюдать свою жизнь со стороны, вот и сейчас так живу. Но мне не долго осталось мучаться "

Он вышел на балкон, перелез на свой, и все стихло. Я стоял и смотрел на звезды, я обдумывал его рассказ, вспоминал выражение его глаз.

Почему все кончилось так трагично? Как там Колька? Сможет ли он когда-нибудь назвать отцом Сергея или так и будет всю жизнь любить своего папу Андрея? Была обыкновенная ночь, правда, его кот никак не мог успокоиться, он все ходил с моего балкона на свой и смотрел на меня так, словно что-то хотел сказать, но не мог.

И вот настало жуткое утро. Я не заметил, когда приехала скорая, милиция, как сбежалась толпа. Сосед был прав, говоря, что все не вечно, его муки кончились, жаль, что это стоило ему жизни. Вот так все и есть, остаются от нас только черные пятна на асфальте.

Черный кот перешел на мой балкон, вошел в квартиру и расположился в кресле, где еще несколько часов назад сидел его хозяин. Он посмотрел мне в глаза, и я увидел человеческую скорбь в кошачьих глазах. Он сел со мной рядом давая понять, что ему нужен новый хозяин, хотя старого он вряд ли забудет.

Я понял, что два существа будут всегда его помнить - черный кот и мальчик, считавший его своим отцом.

И. О. Ю.

Июль - 12 сентября 1998г

17

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"