Поезд подходил к Москве. Что делать, когда он прибудет? Надо, наверно, поехать в общежитие, устроиться, а утром... Марина напряглась: до утра терпения уже не хватит. Она перетащила чемодан и обе набитые тяжеленные сумки поближе к выходу.
Вылезла самая первая и тут же взяла носильщика. В прошлом году он не понадобился: Женя встретил. Они шли втроем: он, она и мама. И он предложил им ехать к нему, и потом... Как давно это было: то счастливое время.
Когда вышла из камеры хранения, уже смеркалось. К такси стояла страшная очередь, а нетерпение торопило. Побежала в метро. Но когда вылезла на "Белорусской кольцевой", решимость покинула её. И она пошла медленно.
Совсем стемнело, когда подошла к его дому. Огляделась: никого, и тогда прошла через арку. Со двора видно его окно, и в нем уже горит свет.
Ну, что ж: надо идти к нему. Придти и сказать: "Прости меня: я была дурой". Конечно, дура. Мама так и сказала.
Она встретила её на вокзале в Сочи, и первым делом спросила:
- Почему ты приехала только сейчас? И одна: без Жени? - она была явно встревожена. Очень не хотелось отвечать на её вопрос. - Что ты молчишь, Марина?
- Потом. Дома всё объясню.
...Она написала маме за лето всего два письма: в них почти ничего о нем. Только упомянула, что он не может приехать. А она примкнула к туристской группе.
Второе так и было. Занималась в библиотеке перед последним экзаменом, и к ней подсел Славка Ковалев. Зная его отношение к ней, после того Нового года старалась меньше общаться с ним. Но тогда она слушала его. А он говорил о том, что собирается с друзьями на все лето в Карелию. Он уже был там - и сейчас ехал снова.
- Видела б ты: такая красотища. Леса, озера. Байдарки с собой берем, чтобы плыть по ним.
- Всё на себе потащите?
- Ну, и что? Конечно, рюкзаки у нас не легенькие, да это только полезно. Но зато потом - скинешь их, палатки поставишь, костер разведешь. Стемнеет - мы вокруг него сидим: гитара, песни, чай с дымком. Рыбалка на озерах; ягоды, грибы в лесу. Сказка!
Вечером, вспоминая это, она подумала, что, может быть, ей стоило бы очутиться после сессии там, а не дома. Дома она не сможет самостоятельно всё обдумать: дома мама - потребует ответа, почему не приехал Женя. Для неё, как и для всех её новых подруг в Москве, мам его школьных товарищей, всё решено: они вот-вот поженятся. Естественно: ведь и она так считала.
Кто же мог ожидать, что Женя окажется таким. Этот Женя, который так упорно разыскивал её. Скромный Женя, не решившийся даже попросить её телефон или адрес в вечер их первого знакомства. Осмелившегося первый раз поцеловать её лишь через полгода после того, как они снова встретились.
Да: а потом... Глядел, уставившись на неё, вместо того, чтобы сразу же отвернуться. Даже не сделал это, когда она велела ему. И пришлось ударить его.
Горько, но так. Но мама может не поверить: уж больно он ей понравился. Она ждет не только её - их обоих. Может истолковать всё по-своему и начать давить. И, может быть, действительно стоит не ехать сразу домой. Приехать в конце каникул, когда она обдумает всё, чтобы знать, что ответить маме, если она начнет защищать Женю.
Она отыскала в старой записной книжке Славкин телефон, позвонила ему. Он не ожидал её звонка. На её вопрос, нельзя ли присоединиться к их группе в Карелию, ответил сразу же:
- Какой вопрос! Скажи только твой размер обуви и одежды.
- Зачем?
- Резиновых сапог, я думаю, у тебя нет, да и штормовки тоже. А кеды есть?
- Нет. Но я куплю. И резиновые сапоги со штормовкой тоже.
- Кеды купи. А сапоги и штормовку я тебе, наверно, достану у кого-нибудь. И рюкзак тоже. Насчет всего остального потом: завтра вечером общий сбор всей группы.
Места, и правда, оказались невероятно красивыми. На неё, росшую на юге, они, вероятно, в другое время произвели бы неизгладимое впечатление. Так же, как и ночевки в палатках и сидения допоздна возле костра с пением под гитары.
Она, конечно, видела, что Славка все еще неравнодушен к ней. Как она вскоре узнала, группа уже была полностью сформирована, когда она попросилась в нее, и он уговорил одного из друзей пожертвовать своим участием для него. Но она знала, что может не опасаться, что он как-то воспользуется тем, что они были вместе в этом походе. Он только старался ненавязчиво делать всё, чтобы она, новичок в туристском походе, не чувствовала себя хуже других.
Но под конец их похода, он нашел её, когда она ушла от общего костра, где кипело веселье, и мало кто был совсем трезв, и стояла в одиночестве на берегу озера. Она вздрогнула: он подошел неслышно.
- Слав, ты?
- Я. Марин, мне надо с тобой поговорить.
- Говори.
- Я же понимаю, что у тебя что-то произошло с тем парнем: иначе ты не поехала бы со мной сюда.
- Да, ты прав, - ответила она.
- Поэтому я хочу тебе сказать то, что иначе не сказал бы. Что люблю тебя: не перестал любить, - он взял её руку. - И я очень хочу, чтобы ты стала моей женой. Да, Марин?
Что сказать ему? Он хороший парень. Когда в её жизни снова появился Женя, она видела, как он переживал - но не пытался сказать ей что-либо в его адрес. Красивый, он пользовался успехом у девушек, но, несмотря на это, она продолжала время от времени ловить его затаенный взгляд. До нее доходило, что у него далеко не платонические отношения со многими. Но здесь, находясь рядом, и пальцем её не коснулся: только смотрел на нее. Но на одетую: он наверняка не стал бы пялиться - как тот - увидев её без одежды.
Но почему-то в тот момент вдруг вспомнила - необыкновенно отчетливо - глаза его, смотревшие на нее тогда. И вдруг на мгновение показалось, что в них было не любопытство - что-то другое. И всё же: он был обязан отвернуться.
- Я не знаю. Я не могу еще дать свое согласие, - ответила она. - Прости: я так и не поняла до конца.
- Но ты и не говоришь мне: нет? Да? Я, всё-таки, могу надеяться?
- Слав, не знаю. Понимаешь: не знаю. Потерпи.
- Да. Я буду ждать, - он наклонился и поцеловал её руку. Потом сразу ушел. Она вспомнила, что он - единственный - не пил сегодня ни капли.
Билет взяла сразу до Сочи. Компания вылезла в Москве. Славка провожал её на Курский вокзал.
- Ты подумай, хорошо? Я буду ждать, - повторил он на прощанье.
Она торопилась домой: рассказать маме. Пребывание там, в Карелии, ничуть не помогло ей: мысли крутились вокруг одного и того же. Она порой даже не замечала, что комары облепили лицо и руки. Мама поможет разобраться.
Едва закрылась дверь, мама, оставив сумки посреди комнаты, села на диван и указала ей рукой место рядом с собой.
- Что произошло, Марина? Говори: не заставляй меня сходить с ума. Нехорошее?
- Ага, - ответила она, не поднимая головы.
- Я так и думала: вы не приехали вместе, как я ожидала. Вместо этого тебя понесло куда-то в Карелию. А от него пришло письмо: значит, он не знает, где ты. Слишком понятно, что между вами что-то случилось. Что? Поссорились? Да?
- Да: поссорились, - она нахмурилась еще больше.
- Серьезно поссорились?
- Слишком серьезно: насовсем. Он... Он оказался не таким, каким мы его считали. Не таким: сделал то, что я от него никогда не ожидала.
- Как? А ну, расскажи, что такое он смог натворить.
Рассказала всё, что произошло тогда.
- Представляешь: стоит и пялится на меня. Кричу ему, чтобы отвернулся, а он делает вид, что не слышит. Вот и пришлось ударить его.
- За что?
- Вот за это. Чтобы соображал, что можно, а что нельзя.
- М-да... Серьезно: стукнула бедного парня за то, что он не мог не делать.
- Что он не мог не делать: не подсматривать, да? Папа, я думаю, такое никогда бы не смог сделать.
- Твой папа? Он это регулярно делает, когда я утром одеваю лифчик. Смотрит сквозь опущенные веки: думает, не вижу.
- Папа? Не может быть! Он...
- Он, он: твой папа. Смотрит - и аж не дышит. Я же вижу - и стараюсь тянуть с одеванием: пусть любуется моим телом с полным животом, моей отвислой уже грудью. Но видит меня, наверняка, такой, как когда мы с ним только поженились, и мое тело продолжает оставаться для него самым прекрасным.
Когда были с ним в Ленинграде в позапрошлом году и пошли там в Эрмитаж, он никак не мог отойти от "Данаи" Рембрандта. Стоял и смотрел, а на что смотрел? Немолодая женщина с таким же животом, как у меня, и с такой же отвислой грудью. А знаешь, что он мне сказал, твой папа? "Наверно, он любил её не меньше, чем я тебя, Рохеле".
- Зачем ты мне это говоришь?
- Чтобы ты поняла. Он любит меня целиком - мы с ним едины и душой, и телом. И счастливы оттого, что близки не только душевно, но и физически: мы муж и жена. Понимаешь, физическая близость между нами чиста и свята: она дарит нам радость, подарила возможность иметь нашего ребенка - тебя. И поэтому я радуюсь и горжусь, когда мой муж, любимый мной человек, исподтишка, как мальчик, смотрит, как я по утрам надеваю лифчик.
- Но Женя ведь еще не мой муж: он не должен был смотреть на меня тогда. Я ведь не жена его пока.
- Ты любимая его. Я видела: вы уже едины душой. И в его глазах ты его жена. Ты ударила его: за что? За то, что, увидев твое обнаженное тело, он не мог оторвать от него глаз? Да: он не понимал в тот момент, почему ты велишь отвернуться ему. Не смотреть больше на твое тело, которое кажется ему самым прекрасным, потому что это тело его любимой. А ты совсем ничего не понимала - и ударила его. Его - Женю! Неужели ты не понимаешь, что ты сделала? Ты вела себя по-детски, а ты ведь уже взрослая. Скажи мне, что ты сказала ему тогда?
- Ничего. Просто попросила Юру передать ему, что не желаю больше его видеть.
- А он?
- Пытался передавать мне через него записки, оставлял мне их у вахтера в общежитии. Только я их не читала: выбрасывала сразу.
- Понятно: неприступная оскорбленная невинность. А парень мучался: я представляю как. Ох, дура же ты, доченька моя дорогая. К сожалению. Наша это вина: что-то упустили в твоем воспитании.
- Мама, а что он пишет? - спросила она.
- Неужели ты думаешь, что я стану читать письмо, адресованное не мне, а тебе? Его хоть ты не выбросишь: всё-таки, прочитаешь, надеюсь?
- Где оно?
- Дам сейчас.
Она стала читать письмо. Женя просил у неё прощение "за мое недостойное поведение. Я теперь хорошо понимаю, как оскорбил тебя этим. Но я не хотел это делать. Я не подсматривал за тобой, как, может быть, ты думаешь.
Всё получилось нечаянно: я тоже шел переодеться и задумался. Увидел тебя совершенно неожиданно: ты была без одежды. Ты была прекрасна - как никогда. Поверь, я смотрел на тебя и не мог оторвать от тебя глаз: тело твое казалось мне чудом. Капля воды скатилась тогда с волос тебе на грудь.
Не знаю, что было со мной. Наверно, если бы я был верующим, я стал бы молиться в тот момент. А сейчас я вспоминаю слова, сказанные Соломоном Суламифи - помнишь, у Куприна: "Как прекрасна ты, моя возлюбленная! Груди твои, как гроздья винограда; сосцы, как молодое вино."
Я задыхался от счастья, что ты, которую я люблю, так прекрасна. Я не думал ни о том, что, глядя на тебя, совершаю что-то предосудительное; не понимал, что должен отвернуться, не смотреть на тебя. Потом я услышал, что ты велишь мне отвернуться, и не понимал, почему. Опомнился, только когда ты ударила меня.
Ты не захотела после этого со мной разговаривать, не дала мне объяснить тебе, почему я себя вел так. Ты порвала со мной. Я был самым счастливым до этого: у меня была ты, я окончил институт, и мы должны были вместе поехать к твоим и стать там мужем и женой - начать жить вместе. Всё рухнуло в тот момент.
Марина, поверь, что не мог хотеть хоть чем-то оскорбить тебя: я люблю тебя. Пойми, я не могу поверить, что то, о чем мы мечтали, не сбудется. Ты, и только ты нужна мне, и ни одна другая.
Еще раз прошу: прости меня.
Женя.
P.S. Если можно, передай, пожалуйста, привет от меня твоей маме."
Она закрыла глаза: увидела его - как он пишет ей это. Протянула маме письмо.
- Ты была права: прочти, - и когда та прочитала, спросила: - Значит, так оно и было?
Мама не ответила сразу. Молчала, опустив голову, и подняла её не сразу. Она плакала. Сквозь слезы сказала:
- Бедный мальчик! Как он мучается. Ты это понимаешь или нет? Что ты натворила своей ребячливостью! Что?!!
- Мама...
- Что: мама? Хорошо: у тебя есть девичья стыдливость и гордость. Но только для того, чтобы сохранить себя для любимого человека, с которым собираешься прожить свою жизнь. Ведь ты собиралась?
Она кивнула в ответ: не могла говорить - слезы лились и из её глаз.
- Вы в мыслях своих уже были мужем и женой: у вас не было сомнений ни в чем. Я, твоя мать, радовалась, что ты встретила такого парня: умного, доброго, честного. Такого, которому можно доверять, закрыв глаза. Меня бы ничуть не испугало бы, что ты уже была близка с ним. И даже беременна от него.
- Ты что?
- То: он любил тебя - очень. И ты любила его.
- Да.
- А любишь сейчас? Если нет, то зачем мы с тобой говорим? Да или нет?
Она снова кивнула. Женька, её Женька стоял перед глазами, и хотелось убить себя за ту идиотскую выходку.
- Что мне делать, мама? - спросила она.
- Не знаешь? Попросить у него прощения: за то, что мучила его.
- Да, я сегодня же напишу ему.
- Не годится: несколько дней будет идти.
- А как? Позвонить ему по междугороднему? Или дать телеграмму?
- Лучше сказать, глядя в глаза. Знаешь, что, дочка: поезжай к нему как можно скорей. Давай даже сегодня.
- Сегодня?
- Да. Ничего страшного: переживем, что ты и дня не была дома. Тебе и собираться не нужно: с чем приехала, и поедешь. Билет тебе я как-нибудь достану: меня в кассе многие знают. Вставай, пошли.
Билет на проходящий поезд мама, и правда, достала. До него было несколько часов, и удалось позвонить папе, чтобы он успел приехать на вокзал повидаться.
Ехала, думала о нем, о себе, и на душе кошки скребли. Как посмотреть ему в глаза? Простит ли он до конца: не останется ли в нем на всю жизнь потаенная обида? Лезли в голову мрачные мысли.
Вспомнила даже, почему-то, как Женя когда-то сказал, когда она похвалила Сонечку:
- Да, она всем нравится: славная. Ты знаешь, тетя Белла даже хотела, чтобы, если не встречу другую девушку, постарался жениться на ней. Но я встретил: тебя.
Фрума Наумовна, наверно, и сейчас была бы очень не против этого. Ну, да: они с мамой подружились, и она сама ей нравилась - но Соня ведь её дочь. Только это глупости: хотя бы потому, что Сонечке всего неполных шестнадцать.
Пришла и мысль, что она пообещала Славке подумать. Честно говоря, она в отместку могла бы и согласиться, хотя, когда решила вместе с ним поехать как-то совсем об этом не думала. А если Женя не простит её - тогда что: сказать ему "да"? Она ведь его не любит: только Женю - и никого другого.
А он её? Но если верить письму, спрятанному на груди, тоже: её - и только её. За что только: так жестоко обошлась с ним?
Поезд шел и шел, колеса стучали. А она почти ничего не ела.
2
Марина подняла голову и снова посмотрела на его окна. И вдруг свет в них погас. Наверно, он лег спать, хотя и не очень еще поздно. А она так и не решилась пойти к нему. Что делать? Подняться: пусть, даже разбудить?
Нет: не хватает решимости. Завтра. А сейчас надо ехать в свое общежитие - пока не поздно.
Она направилась к арке, чтобы уйти, но, не дойдя до конца её, остановилась: еще раз посмотреть на дверь его подъезда. И снова задумалась: осталась стоять.
Вздрогнула, потому что дверь отворилась. Вышел какой-то мужчина с чемоданом в руке, и сердце заколотилось: не Женя ли? Он поставил чемодан, достал сигарету и начал чиркать спичкой, чтобы закурить. Спичка зажглась и осветила его лицо.
- Женя! - еле слышно произнесла она. Но он услышал: швырнув сигарету и спичку, быстрым шагом направился к арке.
- Марина?! - подбежал и протянул к ней руки. И она рванула навстречу, обхватила и прижалась к нему.
- Женя! Женечка! - она беззвучно рыдала, уткнувшись в грудь ему.
- Ты! - он целовал её волосы. - Приехала!
- Да, родной мой, любимый!
- Наконец-то! Я уже не знал, могу ли на что-то надеяться. Ты прости меня за то, что я сотворил. Простишь, да?
- Нет: ты, ты прости меня. Я же такая дура: не понимала, почему ты не мог оторвать от меня взгляда. Прости, что столько мучила.
- Да нет: ты не дура. Ты у меня самая-самая: чистая и гордая. Не плачь только.
- Дура, дура, мой хороший, - Марина целовала его, не прекращая плакать.
...- Как хорошо, что ты застала меня, - сказал Женя, когда она, наконец, успокоилась. - Я ведь уезжаю. В командировку. Если бы пришла чуть позже, уже не застала бы.
- В командировку? Надолго? - Марина смотрела так, будто снова готова расплакаться.
- Точно не знаю еще. Дней через десять, надеюсь, приеду. Проводишь меня?
- Конечно, - она понимала, что в общежитие она уже вряд ли успеет попасть. А он вдруг предложил:
- А может, поживешь у меня пока: как в прошлом году? А? Ведь удобней, чем в общежитии.
- Спасибо, не откажусь. Честно говоря, я ведь в общежитии еще и не была: сразу с поезда сюда.
- И молчала! Где бы ночевала, если б я не спросил?
- Не знаю, - беспечно ответила она, уже улыбаясь.
- Тогда надо вернуться: отдам тебе запасные ключи.
- Возвращаться - плохая примета. Прости, я сейчас всего боюсь.
- Сходи сама тогда, ладно? Они в кухонном столе, в выдвижном ящике под клеенкой, - он дал ей свои ключи.
- Хорошо: я быстро.
...- Чуть не застряла, - сказала она, вернувшись: - Толик выскочил из комнаты. Как закричит: "Ой, Марина приехала!" И на шею ко мне. Хорошо, Клава вышла тут же. Я сказала, что меня ждешь, и надо ехать на вокзал: она его забрала от меня. Про то, что буду жить у тебя, тоже сказала. Ты не опаздываешь?
- Нет: я же вышел намного раньше. Как-то не хотелось торчать дома одному - решил лучше ждать на вокзале. Пойдем, не торопясь, - он взял чемодан.
...Они занесли чемодан в купе, и вышли на перрон.
- Марин, постельное белье в узком отделении гардероба.
- Я это помню, - улыбнулась она.
- А деньги в нижнем ящике гардероба, где фотоальбом.
- Деньги? Зачем мне надо знать?
- А вдруг понадобятся. Мало ли что! Ты возьми тогда. А продукты кое-какие в кухонном столе. Правда, немного: крупа там, макароны, подсолнечное масло.
- Всё?
- Нет. Еще я люблю тебя.
- А почему редко говорил мне это? Правда я и так знала. И ты, что я тебя.
- Как мама твоя?
- Она в обычной форме. Дала мне перцу и запретила дальше обижать тебя. Вообще, была жутко расстроена, что я приехала без тебя. Ой, Жень: Николай Петрович! - Медведев шел к ним с большим картонным ящиком.
- О, Марина! Приехала, - почему-то обрадовался он. - Жень, это занеси Анне Сергеевне Андреевой. Адрес тут на коробке. Хорошо?
- Николай Петрович, вы Марину на своей машине обратно не подбросите? А то довольно поздно уже.
- Само собой. Но я не на машине, поэтому просто провожу её до общежития.
- Спасибо большое. Только не до общежития, а до моего дома. Она у меня пока будет жить.
- Да? Это хорошо - только почему пока, а не совсем? А? Уговори! Ну, ладно, не смущайтесь только. Прощайтесь, не буду мешать.
Женя стоял сзади проводника и смотрел на идущую за поездом Марину. Она махала ему рукой и улыбалась, но слезы стекали у нее по щекам.
...Медведев проводил её до самого дома.
Когда вошла, почему-то было ощущение, что пришла домой. Поздно: все, кто был в квартире, спали - стояла тишина. А ей спать совершенно не хотелось. Марина села на диване, оглядывая комнату.
Его комната. Скоро будет их. Уже сейчас какое-то ощущение, что она дома. Женя оставил её здесь хозяйкой. Чисто: Женя всегда поддерживал порядок в ней. Но не хватает того, что создает женская рука: уюта. Когда будет уже жить с ним тут, она сама наведет его: мама научила её, как.
А можно и сейчас: наверно, ему это понравится. Пока он там, она этим и займется. Прямо с завтрашнего дня.
Очень захотелось, наконец-то, есть. Вспомнила то, что сказал ей Женя - пошла на кухню. Обнаружила в кухонном столе кроме крупы несколько картофелин. Стараясь не шуметь, почистила их и нажарила полную сковороду. Съела почти всю, выпила чаю.
А спать всё еще не хотелось. Но, всё равно, достала постельное белье из шкафа и постелила себе на кровати, на которой спала в прошлом году с мамой. Заставила себя лечь - и не заметила, как уснула.
... В телеграмме-молнии, которую она отправила первым делом утром следующего дня, было: "У нас все в порядке. Целую, Марина".
3
Женя стоял в коридоре вагона и курил: не торопясь - не как до сегодняшнего вечера, жадно затягиваясь - и дым казался вкусным. Было необычайно спокойно и хорошо. День, который начался так же мрачно, как и предыдущие, кончился встречей с ней - и теперь всё позади: безнадежность, тревога, чувство непоправимой вины. И он там не останется ни одного лишнего дня. Вернется домой и застанет её там.
Он улыбался, представляя их встречу. Они вместе пойдут на следующий день к Соколовым или Гродовым. Те, конечно, будут рады, что он снова пришел с ней: наверно, переживали за него, хоть ни разу не о чем не спросили.
А потом... Потом распишутся и сыграют свадьбу - причин откладывать больше нет: он уже работает. Они смогут теперь существовать самостоятельно; его зарплаты, хоть и небольшой еще, и её стипендии им должно хватить. Марина не избалованная - не как Инна, с которой на такую, как его, зарплату просуществовать совершенно невозможно. Да и в крайнем случае неужели не найдет он, как дополнительно подработать?
И после... Они будут вместе - совсем. Приходить домой с работы и института и вместе ужинать, делать домашние дела, принимать у себя друзей. Просыпаться рядом по утрам. И она тогда уже не будет скрывать перед ним, собственным мужем, свое невероятно прекрасное тело: эта мысль бросила в жар.
Утром он обнаружил, когда кончились сигареты в пачке, что те несколько их, которые приготовил, чтобы взять с собой, каким-то образом забыл положить в чемодан. Придется сходить в вагон-ресторан - купить там: не стрелять же у кого-то.
Пошел по вагонам по направлению к нему. Неожиданно, открыв очередную дверь, столкнулся с теми, кого никак не ожидал встретить: Захаром и Лялей, людьми из уже прошлого. Можно было бы, наверно, сделать вид, что друг друга не узнали, но ...
- Женя! Вот уж кого не ожидала встретить, - Ляля изобразила полный восторг, хотя, почему-то, покраснела. Захар, несколько побледнев, достаточно любезно поздоровался. Женя сдержанно поздоровался в ответ.
- Ты спешишь куда-то? Не в вагон-ресторан? Так там есть совершенно невозможно: мы вчера в нем попробовали поужинать, - оживленно затараторила Ляля.
- Меня интересуют там только сигареты, - сказал Женя, пытаясь быстрей пройти.
- Там одна дрянь. Возьмите лучше у меня, - Захар достал нераспечатанную пачку "Тройки". - Не стесняйтесь: у меня их с собой запас.
- Спасибо: я курю другой сорт, - ответил Женя и пошел дальше.
Но когда возвращался оттуда, опять встретил их: они явно ждали его.
- Женя, зайди, пожалуйста, к нам. Посидим, поговорим. Ты ведь оставил во мне самые лучшие впечатления, - взяла его за рукав Ляля.
- Во мне тоже, хотя вы и были моим серьезным соперником, - прибавил Захар. - Я был восхищен, как вы невероятно по-мужски вели себя тогда в "Пекине". Так красиво проигрывали!
- Ну, что он проиграл, я не уверена. "Если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло", - заметила Ляля.
- Скорей всего, - почему-то согласился Захар. - Уверен, вы, действительно, ничего не проиграли. Честно говоря, мне очень хотелось бы чуть ближе познакомиться с вами: вы мне интересны. Не откажитесь посидеть с нами: у меня есть неплохой коньяк. Выпьем и поболтаем: что еще делать в дороге? Очень прошу!
Действительно, почему не убить время таким образом? Тем более что этот человек, по сути, оказал ему ценную услугу: до конца неизвестно, как могло тогда всё повернуться. И еще: может быть, удастся как-то выяснить, что заставляет дядю Витю так пить сейчас.
- Спасибо: не откажусь, - он зашел за ними в купе.
Столик, оказывается, был уже накрыт: стояли всякие закуски - деликатесные, бутылка марочного армянского коньяка. Захар тут же налил всем троим.
- За встречу! - произнесла Ляля и, выпив, стала делать Жене бутерброд с черной икрой.
Сидели довольно долго. Беседу в основном поддерживала Ляля: рассказывала театральные новости. В то же время успевала ухаживать за обоими мужчинами.
А Захар больше занимался тем, что подливал в стаканчики: Жене, себе и Ляле - она пила наравне с мужчинами. Когда коньяк прикончили, достал бутылку виски. Женя сроду его не пробовал: нашел, что похож на хорошо очищенный самогон. Не пробовал он никогда и что-то похожее на какую-то длинную рыбку.
- Что это? - спросил он, когда Ляля положила ему это на тарелочку.
- Миноги. Ешь: вкусные. Слушай, Женя, ты еще не женился? А то я слышала, у тебя очень хорошая девушка?
- Нет еще, - ответил он несколько сухо, отсекая дальнейшие расспросы на эту тему: о Марине он с ними говорить не будет. Понятно, откуда Лялька знает о ней: от Тамары. А может, дядя Витя сказал Марку Анатольевичу.
Курили прямо в купе: они ехали в нем одни - Захар заплатил за всё.
- Почему не позволить себе изредка это, если есть возможность, - сказала Ляля. - А ты в купейном вагоне едешь или в плацкартном?
- В купейном. Я в командировку: мне положено.
- А как ты закончил? Не сомневаюсь, что с красным дипломом. В аспирантуре тебя не оставили?
- Не захотел сам. В КБ раньше поработаю. А туда уж потом. А ты?
- Работаю у дяди.
Она подсела ближе к Жене, когда Захар ненадолго вышел.
- Не выполнишь по старой дружбе одну небольшую просьбу? Понимаешь, я бы не хотела, чтобы дядя Марк узнал, что я и Захар вместе отдыхать ездили. Тетя Лиза может подумать не то, а ты её достаточно неплохо знаешь: Захару это может здорово навредить. А он всего-навсего хочет немного отдохнуть от вечных капризов своей раскрасавицы-жены. Тебе, я думаю, всё равно?
- Безусловно.
- Тогда ты сможешь, я думаю, ничего не говорить своим соседям? Особенно этой сороке - Тамарочке.
- Буду нем, как могила.
- Ты прелесть, Женечка, - она чмокнула Женю: его, как когда-то, внутренне передернуло.
Почти тут же вошел Захар с бутылкой "Столичной" в руках. Вопросительно посмотрел на Лялю - та в ответ едва заметно кивнула. Захар, похоже, повеселел.
- Вот, всё, к сожалению, что у них было. Давайте продолжим.
- Нет: спасибо, - сказал Женя, поднимаясь. - Мне уже скоро сходить. Спасибо за приятно проведенное время.
- Вы разрешите, я вас провожу? Покурим вместе до того, как вам выйти.
- Я не против, - надо было, всё же, узнать относительно дяди Вити.
Ему каким-то образом удалось перевести разговор относительно того, уже когда они курили возле его купе.
- Довольно таки своеобразная они супружеская пара, как мне кажется. Могу я узнать: он дома прикладывается к бутылке?
- Бывает. Но последнее время почему-то больше. Непонятно, почему.
- Нервишки слабоватые для такого с виду здорового мужика. У нас жизнь не совсем легкая: хорошие деньги ведь заработать не так-то просто. Ему это не слишком под силу.
Он помог Жене вынести вещи.
- Рад был с вами ближе познакомиться. Хочу вам сказать, что вы ничего не потеряли тогда. Очень надеюсь, что ваша нынешняя девушка гораздо больше подходит вам. Желаю счастья с ней. От всей души, - он крепко сжимал руку Жени: похоже, до конца не успокоился.
4
До городка, где находился завод, пришлось еще добираться автобусом, который ходил от станции два раза в день. Когда Женя появился там, рабочий день уже заканчивался: он только успел отметить командировку и получить направление в заводское общежитие.
Его поместили в маленькой комнате, где стояли две кровати, но пока одного. Узнал у дежурной, где можно как-то поужинать. Потом, чтобы убить время до сна, сходил по указанному Медведевым адресу, по которому надо отнести его посылку: чтобы завтра не искать.
На следующий день главный инженер вызвал при нем начальника цеха, тот забрал его с собой и повел показывать то, что получилось в металле из-за ошибок в их чертежах. Нужные синьки с исправлениями Жене дали с собой, но начальник цеха очень не хотел переделывать уже сделанное заново - предложил ему подумать, как обойтись минимальными переделками. Дал Жене стол с чертежной доской и ушел.
Женя разложил на нем синьки и начал обдумывать. Если бы не начальник цеха, зашедший за ним, наверно, забыл бы пообедать. Правда, еда в заводской столовой была уж очень не ахти: кусок чистого сала под названием "свиная отбивная" да отварная соленая треска с вермишелью. Треска оказалась, к тому же, с небольшим душком, но за неимением другого пришлось есть её. Но многие рабочие, как он заметил, брали один гарнир.
Синьки взял с собой в общежитие: намеревался, поужинав там же, где вчера, и отнеся посылку, засесть за них: задерживаться здесь он не собирался.
К домику Андреевой он дошел уже знакомой дорогой. Постучался.
- Спасибо. Я только передать посылку от Николая Петровича Медведева, - он протянул ей коробку.
- От Коли? Ой, спасибо! Как он там? Да, проходите, проходите же в дом.
- Спасибо, - уступил он: лицо её казалось чем-то знакомым.
- Письма он мне с вами не передал? - спросила она.
- Письма? Нет.
- Он его, наверно, в посылку вложил. Вы посидите: я посмотрю его. А потом чай с вами попьем: о Коле мне расскажите. Хорошо?
Анна Сергеевна открывала коробку, а он смотрел на нее, и лицо её казалось всё более и более знакомым. Она достала оттуда письмо и стала вскрывать его. Ему показалось неудобным дальше смотреть на неё: он отвернулся. И тут увидел стоящую на комоде фотографию в рамке. Точно такую фотографию он видел когда-то. И вдруг узнал.
...- Приятное лицо! - сказала тетя Белла. - Как её зовут?
- Аня. Она очень хорошая, мама: она сразу тебе понравится.