Эта поездка была одной из многих, которые мне приходилось совершать в те года. Пять лет предполагаемой учебы в столице сами по себе обещали мне часто бывать пассажиром поезда направления "Вологда-Москва" и обратно. Я села в поезд вечером 30 августа под веселые крики остающихся подруг в направлении к новой жизни, и мои регулярные поездки не окончились до сих пор. Теперь всё по-другому, я давно уже не студентка, и гордая романтика возвращения в родной город не будоражит клеточки моего тела, я привыкла сюда приезжать, и, мало того, с годами мне приелся этот маршрут.
Самые трепетные воспоминания остались, конечно, от первого моего приезда. Уже проучившись два месяца и себя несколько заявив в новой жизни, я ехала домой с бешено колотящимся сердцем. Так надолго я ещё никогда не покидала родной дом. Я жутко соскучилась по всему, что связано было с прошлым. Мне хотелось теперь представить себя моему городу: вот, смотрите, это я! Гордость за себя, за свои достижения - их пока только два: решимость покинуть дом и поступление в столичный институт, - меня переполняли. Мне было мило бродить по улицам, тогда ещё так мало изменившимся, я встречалась с друзьями и одноклассниками, оставшимися корпеть в местных вузах. Они меня приветствовали, и искренне радовались вместе со мной будущему.
Последние годы школы и учеба в институте совпала со временем развала Советского Союза, со всеми вытекающими отсюда историческими и экономическими последствиями. Резко снизился поток поступающих в институты: большинство желало скорее получить профессию и зарабатывать. Резко снизился поток тех, кто хотел учиться в другом городе: родителям казалось, что более выгодно и менее опасно, чтобы ребенок жил при них. Наш класс в этом отношении был не таким. Я думаю, что 80 процентов уехавших учиться того выпуска из всего города, составляли ученики нашего класса - покинуло город десять человек. Остальные распределились по двум институтам домашней Вологды.
В Москве со своими бывшими одноклассниками мы встречались только случайно, но часто я осознавала, когда садилась в поезд, что где-то в этом же составе едет кто-то из них так же как я на каникулы к маме на уют. Ведь что для нас, живущих в общежитиях, значил уют! Оказывается, можно испытывать щемящую радость только от пребывания в квартире с коврами и мягкой мебелью, от вида телевизора, от кухни, где чашки и мельхиоровые вилки...
Наш поезд называется "Вологодские Зори". Его маршрут, время, вид и обслуживание, изменялось постоянно. Как-то, целый год он ходил днем, и мы старались тогда ездить другими, проходящими поездами. Он становился то фирменным, то пропадал из расписания на зиму, то ездил в сильно неудобное время, но всегда оставался любимым, своим.
С каждым годом, так будоражащее меня в детстве состояние пассажира, утомляло сильнее, и, каждый раз, лишь выбравшись ранним утром из пахнущего железнодорожной сыростью вагона на Вологодскую вокзальную площадь, я, наконец, вздыхала с облегчением - приехала, но потом вспоминала, что мне предстоит не менее нудная обратная дорога.
В основном поездки все похожи как дни-близнецы друг на друга. Меня волнует больше всего вопрос, будет ли кто храпеть, и, если я обнаруживаю в своих соседях потенциального нарушителя ночной тишины, расстраиваться начинаю заблаговременно. Ещё меня немного волнует вопрос, не разбудят ли меня с утра слишком рано, и разбудят ли вообще. Но интуиция меня не подводит, и, если проспит проводник, то я все равно открою глаза на платформе родного города, и, заслышав уже ставшим близким голос с платформы о прибытии такого-то поезда, проснусь окончательно - Вологда. Ещё я очень не люблю, когда проводники поднимают вопрос о постели, которую я должна собрать и отнести в их купе. Когда-то, это был для меня принципиальный вопрос, даже не собирать её, но сейчас я стала проще, и живу, стараясь меньше доставлять себе неприятностей в отношениях с людьми всеми возможными способами.
Поездки иногда получались достаточно событийными или просто приятными. Случается, попадаются говорливые попутчики, с которыми легко коротаются часы. Здесь нужно сделать порой не легкий выбор между общением, которое само по себе в моей жизни стоит на первом плане, или сном, который за собой повлечет возможность легко общаться на следующий день с родными и близкими. Часто, не смотря, на все приоритеты последнего я выбираю малозначительную болтовню, вкус которой имеет свободный характер, можно не бояться последствий за произнесенное и услышанное, наши жизни пересеклись лишь на восемь-девять часов и всё, ничего не останется, лишь воспоминание, но и оно, может за своей незначительностью, исчезнуть из памяти.
Было лето перед пятым курсом, я отправлялась домой ненадолго, я редко могла прожить вне Москвы все каникулы. Чаще всего, находилось какое-нибудь неотложное дело, и я возвращалась, тем более, все поездки на отдых все равно проходили сквозь столицу.
Меня провожал мой друг, мы с ним, как люди давно вместе, особо не церемонились с прощанием, и он очень скоро покинул вагон. Я уселась возле окна, критически оглядела соседей. Напротив - молодой парень, примерно мой ровесник. Он внушающе симпатичен и обещающе интересен. У меня верхняя полка, у него тоже верхняя - напротив. Внизу сидели трепетные бабулька с дедулькой. Они не были трепетны каждый по отдельности, но вместе смотрелись, словно сошедшие с небесных сказок о вечных чувствах, так мило они друг с другом себя вели. В их взглядах читалось что-то вечное, далекое и своё интимное. Напротив нашего, так называемого, купе на боковых полках ехала семья: мама, папа и девочка лет шести. Эти трое не закрывали рта, притом, все разом. Говорили одновременно, как будто то, что скажет другой, их совершенно не интересовало.
Был конец июня, над севером властвовали белые ночи, когда солнце прячется лишь на несколько часов за горизонтом, глубоко за него не ныряя, тем самым не давая ночи погрузиться в абсолютную тьму. Уходит солнце долго, словно утомительный гость, никак не желающий расставаться с уютом хозяев. Уходит, окрашивая напоследок сочным алым цветом землю.
Поезд тронулся, и в окно сквозь дома и деревья нам подмигивал всё ещё слепящий оранжевый шар. Москва за окном пробегала уже в привычном порядке её домов и эстокад. Локомотив менял пути, перепрыгивая с одних на другие, все вагончики, словно играя в игру "ниточка с иголочкой", со скрежетом повторяли в точности его движения. По радиосети хиты этого лета сменяли друг друга, я чувствовала себя прекрасно и предвкушала завтрашний день со встречами и приятным времяпрепровождением. Меня ожидало полторы недели домашнего уюта с котлетами и телевизором, со сном, не прерывающимся посреди ночи переполошенными чем-нибудь соседями, с общением с родными и старыми друзьями. Моя душа только что не пела, я была уверена в себе и в своем существовании, и с высокомерием могла глянуть на любого, кто скажет, что жизнь не прекрасна.
Прошел проводник, собрал билеты и деньги на постель. А ведь были времена, когда у меня едва хватало денег на билет, и постель я уже не брала. Злые проводники не давали и одеяла. Я мерзла, сжавшись под курточкой, и мечтала хотя бы о бутерброде или конфете. На старших курсах мы сами зарабатывали деньги, и становились взрослее в собственных глазах, когда в магазине покупали яйца или сыр.
Верхние полки застелены заблаговременно проводником, поэтому, не долго думая, я залезла на своё место с книжкой, но вместо чтения следила за своим соседом, который вел себя несколько странно. Он начал заправлять койку по второму разу простынками, принадлежащими бабульке с дедулькой. Я не сразу поняла это, но, когда он стал надевать наволочку на подушку уже в одной, не выдержала и сказала:
--
У тебя полка заправлена, этот комплект для нижних соседей.
--
Да?, - он повертел в руках подушку, - правда, она уже в наволочке. Я просто давно не ездил в поездах, не знаю порядков.
Ещё немного помучив свою уже застеленную полку, убедившись окончательно в правоте моих слов, он забрался наверх тоже.
--
Ты до Вологды едешь? - традиционный вопрос.
--
Да, а ты?
--
Тоже... На каникулы?
--
Да, к родителям.
--
А здесь учишься?
--
Да.
--
А где?
Я назвала свой институт.
--
Не знаю такого. Я не здешний.
--
Откуда?
--
Из Магадана. Еду к брату двоюродному в гости в Вологду.
--
Ясно...
Первые слова нашей беседы примитивны и скучны, они традиционны, люди будто примеряются друг к другу, но я уже поняла, что спать я буду не скоро...
--
И давно ты из Магадана?
--
Вчера прилетел.
--
Там холодно?
Ко многим географическим местам у нас привязаны какие-то стереотипы. Сочи - отдых, Ялта - отдых для писателей, Астрахань - арбузы, Архангельск - хмурая северная жизнь, Мурманск - белые ночи и треска, Комсомольск-на-Амуре - красная икра... Когда я уезжала из Вологды, я и не думала, что первое, что об этом городе знает мир, это песня, спетая Белорусскими "Песнярами" про черноглазую ненаглядную и про палисадник, который одно время не давал покоя многим СМИ, а мы, вологжане, лишь недоуменно пожимали плечами, сложно понимая, о чем спор. Потом люди вспоминали о вологодском масле, а затем... Об этом меня предупреждали мои старшие земляки, тоже когда-то учившиеся в столице.
--
Если тебя будут спрашивать про то, не гуляют ли белые медведи по улицам, не удивляйся...
Я никак не могла взять в толк, ведь, если им суждено гулять по улицам, то хотя бы более северных городов, чем озадачила свою подругу из Мурманска. А друзья из Якутска смеялись и говорили, что их так мучают оленями, которые тоже, по мнению публики, непременно должны гулять по улицам города.
Ну, а что о Магадане? То, что это очень далеко и то, что там холодно. Меня потряс однажды репортаж об этом городе из Испанской передачи про Россию. Показывали обыкновенных рыбаков, которые ловят рыбу во всех российских городах и в любое время года. Они привычны к условиям своего региона, и ловить рыбу - это некая традиция, сопровождающаяся в некоторых случаях и стаканом. И так, сидят рыбаки в шестидесятиградусный мороз, который и нам, живущим в средней полосе России представить трудно, а уж Испанцам, которым судить о нуле сложно, и подавно. За кадром сочувствующий возмущенный голос про трудности жизни в России:
--
Вы видите русских мужчин, которые в такой мороз сидят и ловят рыбу, чтобы прокормить свои семьи...
Я думаю, рыбаки, услышав такое об их увлечении мнение, удивились бы.
--
Долго лететь?
--
Восемь часов...
--
Как до Владивостока... Я всегда с сочувствием отношусь к пассажирам поезда транссибирской магистрали, которым ехать неделю...
--
Нам повезло, у нас такого выбора не существует, железной дороги попросту нет.
--
Повезло - это точно!
--
Два раза в год нам государство оплачивает дорогу до Москвы и обратно на самолете. В прошлом году я никуда не летал, а сейчас решил устроить небольшие каникулы.
--
Ты тоже учишься?
--
Да.
--
На каком курсе?
Ту мы выяснили, что он меня на год младше. Нет, это уже и тогда не имело такого значения, как имеет значение, например, в школе, но то, что мне уже 20, кажется, человека обескуражило совершенно.
Я всегда всем казалась моложе своих лет, с этим связано много конфузов и смешных историй. В общежитии меня часто принимали за младшую сестренку, приехавшую погостить. Лишь познакомившись со мной никто сразу не давал мне моего реального возраста. Так происходит и до сих пор, лишь меняется количество лет, которое, по мнению окружающих, я уже прожила. Мне это забавно, я это воспринимаю как игру, провоцируя иногда людей.
--
Я думал, девочка лет тринадцати...
--
Да, но я же тебе про институт сказала.
--
Ну мало ли... Хотя бы первый курс, а ты, оказывается старше меня!
Я победно улыбаюсь, эта победа над возрастом мне нравится, и я надеюсь, как можно дольше её держать.
--
Тебе, наверное, все говорят, что ты молодо выглядишь?
--
Ага! - довольно отвечаю.
Общение... Зачем нужно оно человеку? Поиск новой информации или самоутверждение? Я задаюсь этим вопросом уже давно, и давно поняла, что это для меня самое интересное времяпрепровождение. Иногда кажется, что хлебом не корми, дай с кем-нибудь поговорить. Порой, с некоторыми людьми бывает просто сразу же, с первого же знакомства, слова цепляются друг за друга, требуя сказать или услышать что-нибудь дальше, и, кажется, этот поток не иссякнет никогда. Если при такой энергии взаимных слов существует ещё и взаимное уютное молчание - считайте, вы нашли человека одной с вами души. Нет, не обязательно потом требуется продолжение отношений, достаточно и одной встречи, которая обольет мягким теплом сердце, и мы почувствуем странное удовлетворение. Удовлетворение от общения.
И часто с незнакомым человеком нам проще найти общий язык, чем с людьми, окружающих нас уже давно. Мы так к ним привыкли, что не знаем, о чем с ними можно говорить. Незнакомых людей ещё и не стесняемся. Вот поэтому, дорожные знакомства и занимают определенную нишу в человеческих отношениях. Всего лишь попутчики. Лишь в дороге, несколько часов вместе, и всё... Как железнодорожные рельсы наши дороги разбегаются и не пересекутся уже никогда, а, если и случится такое, то вряд ли мы вспомним, что когда-то наши жизненные пути соприкасались. Этим пользуясь, мы снимаем часто барьеры и говорим обо всем. Можно играть роли, и плести всякую чушь о выдуманных трагедиях или счастье своей жизни, рассказывать небылицы или открывать военные секреты. Но мне нравится познавать людей. Мне интересны они не в массе, а лично. Я собираю в копилку истории, услышанные или каковыми я была свидетелем. Эти истории бережно храню в памяти, иногда вызывая их, чтобы снова перечитать. Мне всегда была более интересна жизнь реальная, то, что происходит на самом деле, а не выдумано гениальными или глупыми писателями, мне интересны образы настоящих живущих или живших людей.
Мы смотрели в окно на уходящий город и засыпающий такой красивый на закате мир, перебрасываясь фразами. Мы аккуратно мелкими и пока незначительными о друг друге сведениями расчищали себе дорогу к обоюдно интересному долгому диалогу, готовому затянуться на всю ночь. Мы рассказали друг другу о том, на кого мы учимся, и кем видим себя в будущей профессии, рассказали о планах на предстоящее лето, поделившись опытом каникул предыдущих лет. Он говорил о том, что редко приходится ездить на поездах, а я о том, что летала на самолете только в детстве. Он говорил о том, как живется ему в далеком Магадане, а я о том, как мне живется в столице. Он про чрезмерно внимательных родителей и про мечту о свободе, я - про общежитие, и мечту о горячем супе. И вот, беседа уже принимает и другой оттенок. Мы уже доверительней смотрим друг другу в глаза, и читаем в них что-то тайное и общее, что-то сокровенное, спрятанное от других пассажиров теперь нас объединяет в этом несущемся в будущее поезде. Другие пассажиры преспокойно раскладываются спать. Бабулька с дедулькой ведут свой вечер, почти не разговаривая. Они понимают друг друга без лишнего сотрясания воздуха, попили чай с батоном, расстелили койки и, взяв по газете, легли. Семья, что напротив, напротив, болтали без умолку, особенно, ребенок. Но детям вообще сложно молчать.
Постепенно вагон засыпал. Свет проводник притушил, и теперь лишь слабый немного раздражающий поток коричневого света освещал коридор. Смолкали общие разговоры, и слышным становился лишь стук колес.
Наш поезд рассекает мир, несется к завтрашнему дню со скоростью 60 км в час. Есть два шанса остаться в сегодня. Две остановки до утра: в Ярославле и Данилове. Мы же едем в завтра.
--
Что ты будешь делать в Вологде? У тебя, наверное, там все друзья?
--
Нет. Мои друзья теперь в Москве. Дома у меня осталось мало людей, с кем я общаюсь. Они куда-то все деваются. Или меняются. Так забавно, уезжала, детишки во дворе ещё в песочнице ковырялись, а сейчас приезжаю, эти же дети, но с ранцами, степенно шествуют в школу. Им на смену с совочками и ведерками пришли те, кто в моей памяти так и остались спать в колясках.
--
Время бежит...
--
Точно. Страшно немного, и это, наверное, единственное, к чему мы так и не сможем за всю жизнь привыкнуть. Тянется долго лишь что-то первое. Первый год в школе, в институте. Первый день на отдыхе, первый час в гостях. А дальше время начинает стремиться. Куда, зачем?
--
Ещё когда-то в школу ходили, а уже институт заканчиваем. Говорят, если в старости человека спросить, где его середина жизни, он назовет - восемнадцать лет.
--
Похоже на правду.
--
Тебе никогда не кажется, что всё это зря?
--
Что всё?
--
Ну это... Существование, время, жизнь вообще... Бежишь, бежишь, а куда?
--
Не рановато ли ты задаешься такими вопросами? Исторически сложилось, что люди об этом задумываются в более старшем возрасте, чем мы сейчас. Пока молод, разве волнует зачем? Меня лично волнует как лучше.
--
Ты счастлива?
--
Конечно, - меня таким вопросом можно было оскорбить. Я вообще тогда была убеждена, что счастье мы сами себе придумываем, и оно зависит лишь от нашего самочувствия, желания быть или не быть счастливым. Кто не может себя назвать счастливым, тот сам в этом виноват.
--
Это здорово. Я, будто, тоже. Но мне всё же чего-то не хватает. Я немного завидую людям, которые, вот как ты, уехали из дома, от родителей, в другой город учиться...
--
Так в чем же дело? Почему ты не уехал?
Для меня в то время оставался непонятным вопросом, почему люди не уезжают после школы? Мне искренне было не ясно. Мне казалось естественным стремиться уехать, закончив школу, в столицу или в другой большой город учиться дальше. Я могла принять только положение, когда не получается поступить, не у всех хватает для этого знаний и сил. Но, если это всё есть, а человек остался с родителями, я не принимала никак.
--
Не знаю, так получилось. Не особенно и хотелось. Целью уехать от родителей я тогда не задавался, была только цель хорошего образования, а у нас его можно получить.
--
А сейчас думаешь иначе?
--
Да. Я как-то незавершенно себя чувствую в своем городе. Будто, мне не хватает пространства раскрыться до конца. Жизнь проходит в пустую.
--
Уезжай сейчас.
--
Да, я уже подумываю об этом. Ведь меня там ничего не держит, если решусь - уеду. У меня там есть девушка, но она не та, которая бы держала. Я и её бы смог покинуть. Надо. Надо окончательно решиться.
--
Пожалуй, раз тебе не хватает там места, нужно искать новое, иначе можно многое упустить.
--
Ты действительно так думаешь? Ты бы уехала?
--
Я уже однажды уехала. У меня стоял вопрос только, чтобы поступить. Решаться мне не нужно было. Решение это созрело задолго.
--
И ты не собираешься возвращаться?
--
Нет. Не знаю, когда я это поняла, но я не вернусь в свой город. По крайне мере, после института, может только через много лет. Мне в моем городе тесно. И, как ты говоришь, не хватает места развернуться. Мне там даже дышать несвободно.
То время было временем преобразований. Менялась страна, экономика, приоритеты, устои. Трудно было всем. Выдерживал это напряжение жизни не каждый. Проще было молодым, они ещё ничего не имели за спиной и ещё не успели ни к чему приспособиться. Проще было сильным, им всегда во всем проще, только потому, что они сильные. Наши родители были в растерянности, и очень сложно менялись, и по большинству было видно - их опора теперь дети.
Дети росли, учились и мечтали о будущем. Оно теперь виделось не в строительстве какого-то сказочного государства, а в строительстве собственной жизни. Перспективы виделись, не нужно большого воображения, достаточно посмотреть на запад, увидеть как там. Что нужно? Больше работать, больше знать. Быть уверенным и шагать вперед, стараясь не наступать на остальных, они потом могут пригодиться, хотя бы как друзья. Страшно, но жутко интересно, что с нами будет.
За окном бежали пейзажи, сменяясь с городских на сельские. Чем дальше от столицы, тем чаще дорогу сопровождают леса и поля, и редкие деревни горят огнями полустанков и уютом иногда одиноких домов. Солнце село, но небо по-прежнему оставалось светлым. Бархатисто-розовыми цветами окрасился небосклон в том месте, куда оно спряталось. Там, за горизонтом, оно, не утопая глубоко за землю, прокатится в сторону восхода, и через два-три часа выпрыгнет обратно на встречу новому дню, продолжив своё движение уже над нашими головами.
Дорога всегда навлекает настроение размышлений и раздумий. Разглядывая меняющиеся картинки за окном, мы бесконечно можем опускаться в собственное прошлое или настоящее. Движение способствует философствованию или копошению в собственном "я". Иногда не хочется ни читать, ни пускаться в беседы, а только бесконечно смотреть в окно. Моя тетя высказывается о таком состоянии в дороге, как о времени "оправданного безделья".
--
Я так давно не был у этих родственников, к которым еду. Сколько же... Лет десять, наверное. Мы раньше очень много с братом общались. Мы почти сверстники, вместе на каникулах у бабушки отдыхали в деревне, знаешь, как бывает...
--
Знаю. Сами такими в детстве были. Казалось, друг без друга жить не можем, самые близкие и все такое. А потом выросли и куда-то пропали. И стали обыкновенными родственниками, которые встречаются только по семейным обстоятельствам на свадьбах или похоронах, или, если кому-то что-то нужно от другого.
--
Да уж... Но мы ещё и слишком далеко друг от друга находимся. У меня часть родственников в Приморье, это ближе. А с этими, по папиной линии, мы совсем редко видимся. Только, как ты выразилась, по семейным обстоятельствам. А раньше, родители каждые два года нас вывозили на целое лето в центр России. На море, обязательно, ну и по друзьям-родственникам. Путешествие, обычно затягивалось месяца на два. Сейчас, немного другая жизнь, денег больше для всего требуется, да и возраст тот, в котором я сам решаю, что да как. Брат меня уже года три последних зовет к себе. Вот, я, наконец, решился. Он мне там какую-то большую развлекательную программу подготовил. Ох, как вспомню наше совместное детство, столько всего забавного происходило!
Мы некоторое время молчали, смотрели в окно. Вагон спал, и мы говорили тихим глухим голосом, придавая тем самым разговору какую-то таинственность и близость.
--
Ой, смотри!
Я обернулась и увидела картину: семейка, что расположилась напротив нашего купе на боковых полках, себя вела очень странно. Вернее, они спали очень странно. Мама с ребенком на нижней полке, отец - на верхней, но в тот момент он падал. Падал он долго, с попытками все-таки удержаться, при этом не просыпаясь. Сначала с него слезло одеяло, устроив нижней полке ширму, потом под ним сползал матрас, а сам пассажир как-то ещё цеплялся за полку, но, в конце концов, когда и матрас и одеяло оказались на полу, туда же отправился и он. Но не сразу, а словно в замедленной съемке, он мягко спланировал на пол, создавая при этом не стук, а лишь легкое шуршание, и то, что он при этом умудрился-таки проснуться, нас удивило. Он вскочил на ноги, осмотрелся по сторонам, видимо, соображая, где он вообще находится, потом загрузил обратно на полку свои потерянные постельные принадлежности и лег сам.
Через какое-то время все это повторилось, и повторялось в течение ночи ни раз, так, что мы уже перестали обращать внимания на его падения. Но вот падение девочки меня смутило. Мама её каким-то образом столкнула с полки, девочка оказалась в проходе, и только сладко посопела, подложила руку под голову и продолжила спать. Мне лень было слезать со своей полки, чтобы вернуть девочку на место, но подозрительные звуки с верхней полки с её папашей, не давали мне покоя, и видеть, как он рухнет очередной раз и уже на дочь, мне не прельщало. Я победила свою уже несколько сонную лень и совершила человеческий долг, разложив членов этой безумной семейки по местам.
Мы под периодические падание соседей и гуляния по проходу других пассажиров, продолжали свою беседу. Говорили на темы, которые и с близкими людьми не всегда готов обсуждать. Мы говорили о ценностях и приоритетах жизни, о любви и ненависти, о дружбе и о счастье.
--
Что ты подразумеваешь под понятием счастья?
--
Саму жизнь, - для меня понятия моя жизнь и счастье шли одним путем.
--
Это слишком абстрактно. Но, если ты так рассуждаешь, значит, тебе глубоко повезло. Смотри, не обожгись.
--
Чем? Чем не обжечься? Надо уметь радоваться, а неприятности либо воспринимать как разнообразие, либо пропускать мимо себя.
--
А тебе что, не бывает плохо? Грустно, скучно, тоскливо...
--
Бывает, конечно, но я стараюсь подавить это состояние хорошим настроением.
--
Ну что ж, завидую. У меня вот не выходит.
--
Я немного лукавлю, но от отвратительного состояния души я умею получать кайф тоже. Плохо, пусть плохо, и мысль о том, что мне плохо, доставляет особое наслаждение.
--
Пример ярко выраженного мазохизма.
--
Ну, нет. Мазохизм, когда ты ещё и стремишься доставить себе боль, я же пользуюсь защитой против неё - утверждаю, что мне хорошо.
--
Но всё же. Счастье. Что это?
--
Для каждого, наверное, свои критерии. Мне живется на этом свете хорошо. Когда я влюбляюсь, мне хорошо, когда я нахожусь в кругу своих любимых друзей, мне хорошо, когда я вижу что-то красивое, мне тоже хорошо.
--
Это же всего лишь хорошо, сама говоришь, а счастье?
--
Ты его понимаешь по-другому?
--
Не знаю.
--
Моя подруга светилась от счастья, я тогда и поняла, что так не случайно говорят, действительно, светилась, когда замуж засобиралась. Мне это не понятно. Одно дело, когда она влюбилась, когда они поняли, что между ними большое пламенное чувство, когда они друг другу подарили себя, - это я понимаю - повод для излучения из себя искристых флюидов счастья, но замужество...
--
Девушки вообще очень странно подходят к этому вопросу. Для многих замужество является определяющим в жизни. Я думаю, лучше сначала пожить просто так вместе, понять, почувствовать, нужно ли вообще сочетаться законными узами.
--
Я считаю, что можно вообще обойтись без этих уз, если только они не несут за собой какие-нибудь выгоды.
--
Может быть. Но как-то принято в обществе...
--
Зачем?
Локомотив постепенно сбавлял скорость, а за окном нарастало количество огней, говорящих о том, что мы приближаемся к большому городу. Мы проезжали по мосту над рекой.
--
Что за станция сейчас будет, не знаешь?
--
Ярославль, - я уже так выучила этот маршрут, что ориентировалась по внутреннему расписанию.
--
Это что, Волга?
--
Нет, - я засмеялась, - Волга здесь, конечно, еще не набралась воды, но всё же широкая, а это другая река. Когда мы будем проезжать над Волгой, ты поймешь.
--
Долго стоять будем?
--
Минут двадцать.
--
Выйдем?
--
Давай.
Вокзальная жизнь этого города не намного отличалась от подобной жизни других городов. Наверное, лишь направление кое-что меняет. Люди, едущие отдыхать на курорт отличаются от тех, кто едет по делам на север. Первые вошли во вкус праздника, лишь сели в поезд и их кошельки и желания раскрыты, как душа поэта, а у вторых желание одно - скорее доехать до места и без приключений. Дорога к морю наполняется фруктовой манией. Бледные северяне, ещё плохо ориентирующиеся в спелости, покупают и съедают всё, что только называется фруктом. Это на обратном пути, они будут разбираться в названиях, во вкусе, но мания что-то приобрести и съесть в дороге ещё останется, что так на руку местным жителям, живущим за счет жадных поездов.
На Ярославском вокзале бабульки разносили жареную курицу с картошкой, семечки и ярославское пиво. Возле дверей вагонов, сгруппировавшись около проводницы, стояли курящие граждане в майках со всклоченными со сна волосами или мутными от уже выпитого спиртного глазами.
Возле нашего вагона царило нездоровое оживление. Спешно несколько мужиков под жуткие возгласы дамы в невообразимо глупой зеленой шляпе загружали огромные мешки, будто с картошкой. Заполнено этими мешками оказалось всё свободное пространство тамбура, а так же часть коридора, мы поспешили на свои места, чтобы не мешаться, да и вообще, пока была ещё возможность пройти. Перспективы заполнения вагона этими мешками достаточно велики, судя по заполнению ими платформы перед вагоном.
Возгласы из тамбура постепенно перенеслись и в вагон, периодически сопровождаемые громогласными призывами проводницы "Тише! Люди спят!" Поезд тронулся, шум постепенно рассеялся, наш сосед с боковой полки очередной раз приземлился на пол, потом собрался, сел на нижнюю полку к остальной семье и так и уснул дальше.
--
Веселенькая семейка, ничего не скажешь!
--
Давно я не ездил в поездах, успел забыть, насколько это может быть интересно. Но, кажется, за это лето успею наездиться.
--
Мне, как сам понимаешь, часто приходиться вот так ездить, с тех пор, как поступила. И эти мешки и сумасшедшая семейка ещё цветочки по сравнению с тем, как мне иногда выдается ехать. Однажды, я решила ехать дневным поездом. Я слишком спешила в Москву, а билетов на вечерние не было. Это официальная версия. Настоящая, в том, наш 147 приходил тогда в Москву так рано, что ещё метро не открыто. И меня, соответственно, никто никогда не встречал. Мне было обидно. У нас каждый приезд какого-нибудь из дома сопровождалась веселой встречей с фанфарами и высокими речами приветствия. Обязательно всех встречали, и не только потому, что нужно помочь дотащить сумки с многообещающими банками и картошкой до общежития, но и просто потому, что сам процесс встречающим - весел, а приезжающему - приятен. И так мне было обидно, что меня ни разу никто не встречал, что я даже совершила столь немыслимый поступок - провести в поезде не ночь, а день. Поезд был проходящий, и, когда я села в Вологде в вагон в 9 утра, люди только просыпались, они ехали откуда-то с края земли - с северного края. У меня была нижняя полка и огромное желание спать. В купе со мной соседствовали молодые солдатики. Другие солдатики равномерно распределились по всему поеду, как потом выяснилось, ехали они с того самого края земли на побывку домой. На том краю, где они провели по году безвылазно, была всего лишь одна женщина, в виде толстой поварихи. И сейчас, всё, что хотя бы подразумевалось относящимся к женскому полу, у них вызывало не детский интерес. Я уснула, но ненадолго. Была разбужена моими соседями, которые собирались пить. Напротив, на боковой полке ехал бородатый поп, который всю дорогу наблюдал за происходящим в нашем купе с улыбкой на устах и периодически проговаривал: "вот, сколько женихов у тебя за раз". Эти женихи не оставляли меня ни на секунду в покое, притом, каждому требовалось поговорить со мной, желательно, наедине. Я не сильно сопротивлялась. Сидела с открытой на одной и той же страницей всю дорогу книжкой и выслушивала. Мне-то что, иногда даже интересно. Но водки они тогда все упились. Шатания по поезду у них продолжалось в течение всего дня, а закончилось тем, что, когда мы подъезжали к Москве, мои соседи спали непробудным сном все втроем на одной койке, сопя друг у друга на плече. Я своего добилась. Встречали меня шумной большой компанией, с цветами и воздушными шариками. Под полкой, на которой мирно спали трое здоровых детин, у меня была сумка с вареньем, и пока я размышляла, как мне её извлечь, мои друзья, разволновавшись, что я не выхожу, спросили у проводника, где ещё одна пассажирка - молодая девочка с двумя хвостиками. На что та живо ответила: "Ехала, ехала, всю дорогу водку пьянствовала!"
--
Весело. А со мной однажды такая дорожная история приключилась. Мы ехали с родителями с Адлера в Москву. Мне было лет пятнадцать. Четвертой соседкой в купе была молодая девица. Она как зашла в купе, села в уголок к окошку, да только ночью и поменяла позу, когда легла под простынку. А, проснувшись, я обнаружил её опять сидящей возле окна. Словно что-то выглядывала. В принципе, можно понять любовь к дорожным пейзажам. Но в данном случае, это не подходило. У нас был удивительный поезд, стекла окон были не прозрачными, а ребристыми, сквозь них мир был виден как размытая акварель импрессиониста. То есть, в окно невозможно увидеть даже примерно, где мы проезжаем - полем или городом. Только общее состояние - темно ли, светло ли, солнечно. Мать пыталась девушку разговорить, предлагала присоединиться к трапезе, но та только тоскливо отворачивалась ещё сильнее к окну. Очередной раз, когда я пошел в туалет и стоял возле него, размышляя, возможно ли покурить, оставшись не засеченным за этим делом родителями, она прошла мимо меня в тамбур. Это первый раз, когда она вообще за поездку встала. Я, поддался в тот момент необъяснимому порыву, и отправился за ней. В тамбуре была открыта дверь с целью проветривания, и, впервые, за весь путь я, наконец, увидел мир за пределами поезда. Девушка курила, и я, по привычке не смущаясь, попросил у неё прикурить. Она посмотрела на меня, и я увидел такой взгляд, ни описать ни вообразить который не возможно. В нем было столько муки и тоски, что, казалось, ещё секунду я буду смотреть в её глаза, как сам завою или сойду с ума. Я убежал из тамбура, забрался на свою полку и, благо, до Москвы оставалось всего пару часов, пролежал остаток пути, разглядывая узор на стене. Я до сих пор помню тот мучительный взгляд, и, наверное, по нему узнал бы ту девушку. А ещё, я с тех пор ни разу не курил.
--
Взгляд имеет тенденцию изменяться на разных отрезках нашей жизни. И, может быть, сейчас та девушка смотрит на мир не так мучительно, а излучает свет и счастье.
--
Может быть. Только я не представляю, что такого должно произойти в жизни, чтобы на неё смотреть так трагически, как смотрела она.
--
Думаешь, драм не хватает в мире?
--
То было что-то неземное... А драм хватает, это точно. Вот у меня и с братом какая-то ерунда творится. Приеду, разузнаю. Он тоже ждет меня, чтобы рассказать, я самая подходящая для совета кандидатура, и серьезно восприму его проблемы, и, в то же время, живу далеко, и с героями всей истории знаком только с его слов. Не надо будет смущаться, опускать при встречах глаза.
--
Пожалуй, правда, удобно. Городок наш небольшой, весь на ладони, и жизнь каждого вполне может стать известна тем, от кого хотел бы скрыться. В городе даже в женскую консультацию без того, чтобы кто-нибудь тебя там не увидел, не сходишь. А конспирация для измен должна быть максимальна усилена. Идешь по городу, и треть людей, идущих тебе на встречу - знакомые.
--
У нас так же.
--
Вот то ли дело в Москве. Она такая огромная, что встретить кого-нибудь знакомых практически не возможно. Жизнь менее спонтанной получается, вряд ли, возвращаясь с института или с работы, встречу кого-нибудь незапланированного, и мы отправимся пить пиво.
--
Вот - это минус. Но как раз из-за, как ты назвала, недостаточной конспирации с братом все злоприключения и произошли. Кто-то его увидел, кому-то рассказал, а те рассказали ещё кому-то. В результате, до его девушки дошла информация, перевранная так, что она в расстроенных чувствах в два дня собралась и уехала из города в неизвестном направлении. Он с толку сбился, где её искать. Но тут опять кто-то её увидел на окраине и не одну... Весь этот кавардак разобрать кажется вообще не под силу. Два обстоятельства всё очень усугубляют положение дел. Он сильно любит её, а она его. Это длится очень давно, еще со школы, чуть ли ни с первого класса. Поэтому первый напрашивающийся совет "плюнь на всё это!", не подходит.
--
Да уж, точно.
Ночь прекратила своё темное существование, и вагон погружался в розовый предвкушающий новый день рассвет. Из-за горизонта готово показаться светило, его лучи уже шкодливо гуляли по земле, заигрывая с деревьями и заставляя мир просыпаться.
Мы ещё говорили и говорили, запас забавных и трепетных историй был неиссякаем. Просыпающийся за окном мир продолжал спешить нам на встречу. И я уже понимала, что это путешествие у меня не сотрется из памяти, как большинство других, оно не оставалось заурядным. Я смотрела на своего попутчика, осознавая, что через несколько часов наши дороги разбегутся, и никогда, никогда мы друг друга не увидим, и не скажем друг другу слова, ни привета, ни пока. Никогда не будет новых рассказанных им мне, или мной ему историй, не будет общего рассвета, и общего заката. Немного печально. Но это ещё древняя договоренность между людьми - быть только попутчиками.
Только попутчиками.
Только.
Последний час пути мы все-таки спали. Может, беседа прервалась чьим-то сном на полуслове, может, мы решили-таки поспать. Не помню. Но, проснувшись, я увидела на соседней полке чужого мне человека. Чужого настолько, что весь вечер накануне показался мне длинным сном. Мы смущенно друг другу пожелали доброго утра, и больше не слова за утро не произнесли. Те слова, что так легко лились из нас вчера, сейчас тяжелым комом стояли в горле, оказавшись совершенно непригодными для изречения.
Город встречал нас холодным июньским утром с солнцем, которое ослепляло, но совершенно ещё не грело. Хмурые мятые со сна пассажиры потихоньку собирались, организовывая очереди в туалеты и тамбуры. Проводница подгоняла людей со сдачей постельного белья, а встречающие уже бежали на встречу им нужным вагонам по платформе.
Я выходила из вагона вслед своему ночному собеседнику, и, когда я увидела, кто его встречает, мне стало не по себе. От озарения, что я знаю этого человека, у меня подкосились коленки, и одновременно, мне стало безобразно смешно. Чтобы, как-то скрыть разноречивость своих чувств, я спешно пошла вперед.
Через какое-то время, меня окликнули. Я остановилась и обернулась.
--
Вот, познакомься, это мой брат.
Я улыбнулась, и ответила:
--
А мы знакомы.
Брат смотрел на меня приветливо:
--
Знакомы, только где?
--
Мы вместе занимались бадминтоном.
--
Точно! Я сразу тебя узнал, только не мог определить, откуда знаю.
--
Бывает.
--
А бадминтон я помню. Как меня однажды тренер обидел...
Он начал плести какую-то чушь про нашего Бахова, про какие-то обидевшие его соревнования, я почти не слушала, а думала про ночной разговор, про темы наших бесед. Про то, что я знаю ту девушку. Про то, что я знаю часть той истории лучше, наверное, чем его брат. Про то, что та девушка - одно время была моей подругой. Про то, как мы вместе в пятом классе ненавидели её кавалера, потому что, он её обидел, а я, как верная подруга, ненавидела из солидарности. Мы подсовывали ему под дверь какие-то пакостные рисунки. Про то, как в девятом классе мы старательно переписывали письмо Татьяны на лист А4 печатными буквами, чтобы он не понял от кого ему поступило очередное признание в любви. О том, как его друзья однажды меня подкараулили и заставляли, чтобы я её уговорила бросить его, так как вся эта история мешает им победить в межшкольном чемпионате по футболу. О том, что она села на мучительную диету, потому что однажды, он ей признался, что ему нравятся худенькие. Я, конечно, села на диету за компанию, а через неделю, нас с ней откачивали в школьных медпунктах, каждую в своей школе. А ещё я вспоминала, как в десятом классе она рыдала у меня на плече, потому что он пошел провожать другую. Тогда я придумала этот шаг мести, мы пошли на дискотеку и демонстративно с кем-то там познакомились, а потом гуляли вчетвером у него под окнами. Почему-то, этот последний шаг она решила повторить и сейчас...
Такого не бывает?
Я бы тоже так думала, если бы вся эта история произошла не со мной, а с кем-то другим, и мне её рассказали. Но с тех пор я аккуратно знакомлюсь с людьми, и достаточной конспирацией пользуюсь даже в мегаполисе. Мир только с первого взгляда кажется большим.