Даша проснулась. Белый свет ламп грел кожу, сильно освещая лицо. Из-за антисептика, смешанного с освежителем воздуха, зудела гортань. Голова слегка кружилась. Это было нормально. Консультант клиники, молодой мужчина, в серой униформе и круглых очках, увеличивающих его глаза, чётко и ясно расписал все побочные эффекты. С трудом подняла руки, отцепила присоски и датчики. Виски горели огнём. Действие защитной мази. Зажмурилась. Свет был слишком ярким. Вздохнула.
Воспоминания ярко пестрели перед всё ещё закрытыми глазами.
Суровая зима. Деревянная хата. Резные ставни и красная металлическая крыша. Маленькая кухня. Белая русская печь. Тепло. Бабуля дров не жалеет. Запах сушеных трав пропитывает воздух. Такой приятный. Липовый чай с гречишным мёдом ждёт на столе. Остывает. Даша удобно устроилась в плетеном кресле-качалке. Кошка Кукса, трёхцветная хитрюга, свернулась клубком у неё на коленях. Толстая и пушистая. Горячая.
Кресло слегка поскрипывает и качается. Даше становится жарко.
Она вздохнула. Сорок лет прошло. А словно вчера...
Оглянулась по сторонам. Все лёгкие пластиковые постели заполнены. Белые стены. Голограмма пейзажа вместо окон. Не зная, можно подумать, что светит солнце. Она вздохнула. "Ах, если б можно было вернуться в прошлое. Отмотать двадцать лет назад".
Третья мировая. Внезапная. Практически бесшумная. Миллиарды погибших. Планета почти безжизненна. Лишь руины разрушенных городов сурово взирают на чёрное небо. Вечная зима. Чёрный снег и лёд. Радиация убила почти всё живое. "Впрочем, как и нас",- подумала женщина.
Лаборант заметил её пробуждение. Неслышно подъехал, подталкивая себя руками. Шесть конечностей. Невыразительное туловище. Голова, похожая на пустое ведро. Глаза-пуговки сияют зелёным, то красным. Стандартная модель L242. Голос механический, дребезжащий:
- Даша Измайлова, пойдёмте со мной.
Ей ничего не оставалось, как уйти. Двери раздвинулись, пропуская человека и робота внутрь. Бесконечный стерильный, освещённый резким светом коридор. Сплошным потоком двигаются роботы. Бесшумно. И только доносящиеся из соседних палат голоса напоминают ей, что она не единственный живой человек в клинике.
Оглянулась напоследок. В кабинете, где создаются макеты воспоминаний, лежат погружённые в статический сон люди. Мелкие датчики, реле присосками на их висках считывали память, загружая образы прямо в кибер-мозг гигантского робота. Умиротворённые лица. Блаженные улыбки. Все словно вернулись домой.
- Как дела? - спросил ждущий дома Виктор. Бывший военный. Седые виски. Квадратное открытое лицо. Взгляд голубых глаз жёсткий. И только с ней он становился мягче. Её муж. Родной, понимающий, как никто другой.
- Как прошло? - переспросил он, вглядываясь в глаза, пытаясь прочитать по лицу.
- Так быстро? - удивился Виктор. - Технологии идут вперёд.
- Ты ел? - спросила Даша, сосредоточенно вглядываясь в его лицо, волнуясь.
Виктор, прикованный к инвалидному креслу, был слишком худым. Пособие военного, такое маленькое, когда нужно столько лекарств. У неё рак. Лечение не помогает. Все напрасно.
- Ел. Не волнуйся за меня, котёнок. Лучше садись, поговорим.
- Подожди чуток. Я сейчас схожу в ванную и вернусь.
Она ушла, простучав каблуками по пластиковому полу. Виктор замер, вглядываясь в голограмму, спроецированную на стене. Гроза, чёрное небо, и дождь прозрачными каплями падает на листву. Сосновый лес, озеро. Ветер колышет ветки, прогоняет тучи, и вот - солнце пробивается, освещая поляну, вызывая яркую, волшебную радугу.
Голограммы стали заменой кинематографу. Жизнь в темноте под землёй. Безрадостно. Тяжко. Грустно.
Людей, которые ещё помнили прошлое, - единицы. Дарья, Виктор - из их числа. Они - те, кто находятся в одном шаге от неминуемой смерти. После сорока пяти лет начинается резкое старение организма.
Радиация состряпала новый, быстро приспосабливающийся, постоянно мутирующий вирус. Он пропитывал воздух. Антибиотики, экспериментальные препараты лишь слегка подавляли его, замедляя развитие. Люди стали бесплодны. Редко кому удавалось иметь детей.
Человечество вымирало. Учёные разводили руками.
Они старались. Лезли из кожи вон. Огромные средства вылетали в трубу. Но, стабильного результата не было. Клонирование давало слишком много побочных эффектов. Одним из них была ранняя смерть детей. Дети жили всего пару лет. Это было слишком жестоко для матерей. Поэтому разработки были временно прекращены.
Быстро развивающиеся технологии позволили создавать роботов. Киборгов, практически неотличимых от людей. А также воссоздавать животных. Вплоть до мельчайших особенностей характера. Идеальных питомцев.
Но такие игрушки мог позволить себе не каждый. Только элита. Те, у кого были ключи от всего.
Дарья зашла в ванную комнату. Узкая. В ней едва можно было развернуться. Повсюду пластик и металл. Кран слегка протекал. Душ насквозь проржавел, ярким рыжим пятном выделяясь на фоне белой, сияющей в свете ламп акриловой ванны. Шторка самая дешёвая. Стандартный рисунок, отпечатанный на конвейере. Море и дельфины. Квадратное зеркало, в котором отразилось её уставшее, замученное лицо. Овальное, лысое. Сетка морщин у глаз и у губ. Запавшие глаза. Зелёные, тусклые. Глаза, за которые Виктор прозвал её кошкой. "И что он во мне нашел? - спрашивала она сама себя. - Я такая старуха, развалина. И я так и не смогла подарить ему сына. Я разочаровала его. Бедный мой Витька. Родной и такой несчастный. Я обременяю его".
Набрав в стакан воды, потянулась к прозрачному шкафчику. Он был переполнен. Таблетки, тюбики, баночки заполняли его, будто ломясь наружу. Взяв нужное, Дарья положила красную капсулу в рот и запила водой. Сглотнула. Вода отдавала хлоркой, а таблетка горечью. Её постоянно тошнило. Желудок был пуст. Она всегда была голодной, слабой и злой.
Он не спросил: почему так долго? Виктор был чутким. Он всё понимал.
В гостиной слабо пахло мятным ароматизатором.
- Дашка, садись, я сделал чай.
- Спасибо, - ответила она и присела. Взяла горячую кружку, наслаждаясь теплом. Чай был синтетическим, как и вся клонированная еда. Настоящая еда - редкость. Но она ещё помнила вкус.
Пирожки с вареньем и сгущёнкой... Их пекла мама в старенькой уютной кухне. Она тогда слопала два, запив молоком. Наслаждаясь, довольная. Пришла из универа, сразу на кухню. К мамочке похвастаться успехами, а тут включились сирены. Объявили чрезвычайное положение, затем войну. Такое страшное слово. И вся жизнь кувырком. Её счастливый мир рухнул. Вдребезги, как стекло. Осколки разлетелись, навсегда застряв внутри. В сердце.
Она заснула в кресле. Виктор накрыл её белым, как снег, плёдом. Поцеловал в щёку и поехал в коридор, чтобы вызвать помощника- робота.
Он с трудом нашёл работу. Помог лучший друг. Виктор стал преподавать основы подрывного дела в школе для молодых бойцов. Два часа в день. Смешные деньги, но всё же, чтобы скрасить её жизнь, он пожертвовал бы всем. Умер бы за неё. Ведь Даша, молодая медсестра, спасла его, когда он, раненый, лежал в госпитале. Лишённый обеих ног. Сепсис. Конец всему. Надежды рухнули в пропасть. Как говорят: планы насмешили бога. Невеста бросила. Он был на грани срыва. Попытка самоубийства - неудача. А тут она, словно лучик света. Заботливая, ласковая, красивая, сказала всего пару слов. Подбодрила. Помогла собраться, чтобы начать жить заново. Вопреки всему.
... Он ушёл. Дарья спала. Сны - все, что ей осталось. Сны о прошлом и Виктор - вот что поддерживало в ней жизнь. Не давая сдаться. Помогая бороться за жизнь.
Любимое воспоминание. Зима. На улице метёт метель. Ветер завивает снег в кручёные вихорьки, воет, скребёт ветвями деревьев по стеклу. А дома кошка, со смешной кличкой Кукса, урчит. Она так греет. Довольная, пушистая. Вставать не хочется, но надо проверить, как там бабушка. Заснула? Дарья поднялась, бережно положив кошку в насиженное кресло. Та мяукнула, открыла один глаз, словно интересуясь: ты чего, хозяйка?
Бабушка храпела, лёжа на печи, грея старые кости. Всё было хорошо.
Сон оборвался. Начался кошмар. Один из тех, когда, проснувшись, не хочешь жить. Всё спрашиваешь себя: зачем? Ведь всё бессмысленно.
Огонь, повсюду трупы - чернеют, лежа на обожженной взрывом земле. Сильный ветер разносит пепел. Воздух, мёртвый, жаркий, наполнен жжёной резиной, разложением. Гремучая смесь. Вдыхаешь - и тошнит. Непереносимое зловоние.
Она идёт по мёртвой, радиоактивной земле. Ей холодно. Она дрожит. Бредёт в кромешной темноте. Шаг за шагом. Практически на ощупь. Спотыкается о чьи-то кости, падает, раздирая руки в кровь. Так больно.
Просыпается, жадно вдыхая воздух, а из ушей, носа капает на одежду кровь.
- Милая, держись. Не умирай, котёнок, пожалуйста, - умоляет родной до боли голос.
Она слышит Виктора. Слегка открывает глаза. Тонкие щелочки в обрамленье остатков ресниц. Она чувствует, что её несут по коридору роботы-санитары. Стерильный пол, белые стены. Воздух холодный, кондиционированный, неживой. А так хочется, ощутить на коже ветер, ласкающий лицо. Почувствовать улыбку солнца, зажмурить глаза.
- Не уходи, останься. Пожалуйста, родная, умоляю.
Голоса - чужие, механические, равнодушные:
- Разряд. Стоп. Ещё один. Укол.
Так хочется уйти. Под веками - голубое небо, ромашковое поле манит. Запах мёда, цветущий красный клевер. Тело словно чужое. Она его не ощущает. Находится вне. И в то же время видит себя со стороны. Резкая боль - и тугие цепи тянут, возвращают назад.
Снова больница. Одиночная палата. Даже голограмма на стене. "Так дорого, зачем"? Виктор постарался. "Глупый, мне уже всё равно. Я понимаю: смерть пришла. Нет сил бороться. Тело давно сдалось".
- Ты пришла в себя, родная, - обращается он к Даше.
Плачет. Бледный. Круги под глазами - черные дыры. Рубашка смята.
"Он здесь спит? Витька, родной, побереги себя. Так постарел. Осунулся. Глаза больные".
- Сколько мне осталось? - шепчет.
Губы сухие, язык распух. Он словно чужой.
- Не знаю, милая. Не знаю.
- Скажи мне, сколько? Я ведь понимаю, - спрашивает Дарья, гладя его тёплые пальцы.
Она не узнаёт свои руки. Такие тонкие, и вены под кожей, словно змеи вьются. Следы уколов. Хочется подняться, сесть. Пытается, но голова кругом.
- Я пойду, родная. Держись. Скоро вернусь.
- Ты не ответил.
Молчание. Долгая многозначительная пауза. И всё понятно без слов.
- Два дня, - тихо отвечает он. В глазах мерцают слёзы. Еле сдерживаемые. Но он упорный.
Она кивает. Виктор уходит, закрывая дверь за собой. Едва различимый скрип колёс по пластику.
"Какая дрянь. Так надоело всё. Хочется живого. Настоящего. Деревянного. А не этого синтетического дерьма".
Она бы сплюнула на пол и потоптала, если бы могла.
Ожидание. Два часа. Ночь словно день. Всё безразлично.
На прикроватной белой тумбочке часы. Медленно, мучительно отсчитывают время. Засыпает. Дверь тихонько открывается. Заезжает Виктор. В руках тёмная пластиковая коробка и органические цветы. Ромашки, её любимые. Он выкинул ползарплаты. Но подарок того стоил.
Проснулась. Улыбка. Такая радость неприкрытая застыла в ней.
- Цветы. Настоящие? Для меня? Дай, - просит она. Протягивает руки. Он подносит букет к её лицу. Она вдыхает запах. На носу желтеет цветочная пыльца. Улыбается, а по щекам стекают слёзы. Букет лежит на груди. Виктор открывает коробку.
- Что это?
- Посылка, - отвечает он.
Кошка, такая знакомая, пушистая, трехцветная, высовывает мордочку, затем осторожно ставит лапы на ободок. Оглядывается и смело выпрыгивает. "Мяу", - музыкой звучит в ушах. Звук давно забытый. Непривычный.
- Кукса, иди сюда, - шепчет она.
Кошка послушно прыгает на постель. Рука утопает в шерсти. Блаженство. Мех тёплый, настоящий. Глаза зелёные. Чёрточка в центре. Такие родные.
Кошка спрыгнула на пол. Мяукнула. Мужчина рассеянно погладил ее. А на стене уходило за горизонт солнце. Растворяясь последними лучами в темнеющем бескрайнем море. Шум прибоя был такой реальный.