Отвлечься от женщин у сеньора Бульони никогда не получалось. Такова природа южанина: упущенная возможность полюбоваться красивым лицом или походкой, пробуждающей чувства отнюдь не вегетарианского свойства, могла оказаться причиной, влияющей на ход самых важных дел и событий. Даже за рулём умудрялся реагировать не только на дорожные знаки. Во время судебных прений острый взгляд его моментально сканировал зал и, лишь обнаружив искомое, сосредотачивался на защитительной речи, убедительность которой во многом зависела от предмета случайного увлечения.
Тем, у кого никогда не было дочерей, трудно понять чувство отца, наблюдающим за взрослением дочери. Особенно, если интерес к жене идет на убыль. Искать в том его вину пустое занятие, поскольку сам, кроме любви к ребёнку, ничего за собой не замечает. Но это не цельное чувство. Оно не сразу возникает, и постепенно, если не исчезает совсем, то сглаживается кровной привязанностью, когда родительские радости и предчувствия отодвигают далеко вглубь всё, что способно в полной мере помешать их проявлению.
С отчимом сложнее, чем кажется. По мере взросления падчерицы, женщина, в его глазах, все больше и больше заслоняет ребёнка. Пристрастно угадываемые в ней первые промельки сексуальности, воспринимаются не иначе, как в сравнении с тем, что было или присутствует в его жизни сейчас. А посему несложным понятием развращённости ограничиться не удастся. И хотя без исключения из правил не обойтись, отрицание чувства, не вполне соответствующего предрассудкам общественного мнения, ровным счётом ничего не значит. Не замечать существующего в угоду собственной глупости, либо притворство или самообман.
От Клаудио Бульоне осознание происходящего потребовало долгих усилий в стремлении избавиться от навязчивых мыслей. Его сексуальная фантазия срабатывала автоматически, поглощая, словно крокодил жертву, любые попытки целомудренного свойства. В полной мере осознавая волнующие его чувства, не всегда понимал, что, помимо своей воли, потакает им. Именно такой "потачкой" и было решение, как можно скорее, выдать Агнесс замуж. Но выдать так, чтобы, уйдя к мужу, не ушла далеко и от него. И Эдуардо Виттали представлялся сексуально озадаченному отцу, идеально подходящим в качестве неосознанного исполнителя своих намерений.
И когда, в ожидании Агнесс, просматривал, обличающие её слайды, ощущения его при этом сменялись со скоростью, соответствующей душевному смятению: устыдить её мог, но сомневался, что хочет. В конце концов, женщина всегда права, кроме тех случаев, когда в доказательствах своей правоты не нуждается. Её появление уронило, словно в бездну, приготовленные слова и мысли, оставив на поверхности растерянность, прежде неизвестную в куда более сложных положениях и ситуациях. Не сумев мысленно сгруппироваться, задал вопрос, глупость которого осознал тотчас же по снисходительной улыбке Агнесс и, по не менее снисходительному, поцелую в висок.
- Где ты была?
- Папочка, дорогой, зачем тебе это? Там, где была, меня уже нет.
- Но следы твоего пребывания в неизвестном мне месте и неизвестно с кем, похоже, остались?
Агнесс поглядела на него с недоумением.
- Вот уж никогда не думала, что тебе взбредёт в голову ходить по моим следам. Но коль скоро всё же решился, ничего нового, а, тем более интересного не обнаружишь. Обычная молодёжная тусовка.
- И вправду обычная?
- Папа, что с тобой? Если по какой-то причине решил затеять непонятный мне разговор, можно было дождаться утра, а то я валюсь с ног от усталости.
- Надеюсь, усталость приятная?
- Позволь мне пойти спать...
- Позволяю. И дам тебе на сон грядущий кое-что любопытное. - И передал ей, старательно завернутую в газету, папку со слайдами.
- Что это? - удивилась Агнесс, сделав попытку развернуть. Но, помешав ей, сказал:
- Не здесь и не сейчас.
- Хорошо, согласилась она, и, снова поцеловав его, вышла.
Ночь он провёл без сна, и Анне пришлось удовольствоваться тем немногим, на что был способен. С плохо скрываемой обидой, отстранилась от него, а когда, а знак искупления, прикоснулся к её плечу, передёрнула им, не обернувшись. Как всякая, потерявшая себя женщина, Анна испытывала при этом сложные, взаимоисключающие чувства. С одной стороны, тоска по молодому любовнику, тело которого, с осуществлением мужнина замысла, становилось не то, чтобы недоступным, но трудно достижимым, хотя всё, что считала себе принадлежащим, упускать не собиралась. Но недавнее ощущение лёгкости и безопасности, неожиданно исчезнувшее, немало способствовало раздражительности, скрыть, или хотя бы приглушить, которую никак не удавалось. И невнимание мужа, обычно воспринимаемое равнодушно, тоже не прошло незамеченным, сделавшись частью общего дискомфорта. А он ждал утра, пытаясь вообразить разговор с Агнесс, но его фантазии хватило лишь на то, чтобы понять, когда это произойдет, что-то необратимо изменится в его доме.
Завтракали без Агнесс, выслушав пояснение прислуги, что та ушла спозаранку, не сказавшись. Но когда не явилась и к вечеру, беспокойство сеньора Бульоне сделалось заметным, однако объясняться с женой, глядевшей на него с недоумением, не стал.
- Не вижу причин для волнений, - спокойно изрекла благомыслящая супруга. - Они часто собираются у кого-нибудь на даче, а уж там не до родителей. Если ты обеспокоен, позвонил бы и все дела.
- Телефон отключён.
- Ах, вот как! Впрочем, в последнее время, это сделалось для неё обычным. - Но через мгновение, опустив приподнятые в удивлении брови, произнесла:
- Кстати, я так и не узнала, зачем звала тебя директриса колледжа?
Но и в этом случае не дождалась ответа.
Впрочем, легкомысленной Анне, помнящей себя в возрасте дочери, многое, если не всё, было понятно в её поведении. Бороться с природой всё равно, что плевать против ветра, не казавшимся ей таким опасным, раз замужество девочке обеспечено. В пору озаботиться собственной судьбой. Понимание, что сама обречена на невосполнимую утрату, делали нечувствительной ко всему, что не могло принести облегчения. Но в глубине сознания / если такое определение имеет отношение к душевному миру женщины, живущей не умом, а страстями /, не угасала надежда, что не всё потеряно, и, уплывающий из рук любовник, будет вспоминать о ней по мере того, как будни сменят первые брачные радости.
На третьи сутки, с утра, сеньор Бульони позвонил полицейскому комиссару Руди Лаурино. Служебная стезя сводила их неоднократно, и отношения между ними были дружеские. К тому же Лаурино занимался моральными аспектами юридических проблем, и в полиции нравов считался заметной фигурой. На просьбу известного юриста о встрече, он откликнулся тотчас, и, перебрав несколько мест, поскольку разговор предстоял сугубо конфиденциальный, сошлись на небольшом кафе, в котором ранняя публика не задерживается и на них никто не обратит внимания.
Но, съехавшись, передумали и решили поговорить в машине комиссара. Разговор предстоял нелегкий, и сеньор Бульоне, осознавший, что вынужден вывести на всеобщее обозрение неприятные семейные тайны, впервые за свою многолетнюю практику почувствовал себя в роли человека, не с указующим перстом, а с опущенными глазами.
Некоторое время молчали, как бы наблюдая друг за другом. Один, пытаясь угадать, в какую историю мог влипнуть почтенный адвокат, другой - как ограничиться темой, его интересующей, не выходя за её пределы.
Осознав, что молчание слишком затянулось, сеньор Бульоне произнёс:
- Комиссар, у меня пропала дочь.
- В каком смысле?
- В самом прямом. Уже третьи сутки не появляется дома, а её телефон отключён. Надеюсь, вы понимаете, какие мысли не покидают меня ни на минуту.
- Догадываюсь. И сразу же хочу успокоить: самое страшное, наверняка, не случилось, иначе бы полиции было бы хоть что-то известно. Следовательно, в нашем распоряжении две версии. Или загуляла с друзьями, что маловероятно, ибо предупредила бы заранее. А если не сразу, то нашла бы возможность для этого позднее. Значит, между вами что-то произошло, и не исключена с её стороны форма протеста.
- Угадали, - кивнул адвокат. - Но как её найти?
- И в этом случае у нас две возможности. Или вы посвятите меня в ваши проблемы, дабы поиски были осмысленны и, следовательно, сокращены. Или будем искать вслепую, и, разумеется, найдём, но с ненужными издержками.
Несмотря на сосредоточенность на своём несчастье, адвокат отличил, пусть неуловимую, но, тем не менее, ощутимую смену интонации в голосе комиссара. Как бы переход от разговора неофициального, почти беседы, к почти к допросу.
Сколько раз самому приходилось использовать такую интонационную игру в отношениях с подзащитными, не сосчитать. Но, оказавшись в ситуации, прежде видевшейся со стороны, вдруг ощутил угрозу, как будто не на чём не основанную, но, тем не менее, столь явную, как если бы из виртуальной превратилась в материальную.
Последовали вопросы, определённость и чёткость которых, лишали его, знающего законы, возможность увиливать от ответов. А то, что за ним сохранялось право на молчание, ничего не значило, ибо разговор, им затеянный, такоё возможности не предусматривал. И мало-помалу, как бы нехотя, позволил вытянуть из себя признания о слайдах, так и не ответив на вопрос, как они попали к нему.
Видя замешательство собеседника, и понимая его причины, комиссар, как и всякий на его месте, сделавшийся рабом своего профессионального долга, запамятовав, что приглашён лишь в качестве советчика, перешёл на позиции следователя, со всеми вытекающим последствиями для допрашиваемого.
- Вы должны понять, уважаемый коллега, что мои вопросы не результат праздного любопытства. / Адвокат кивнул /. Рад, что и вы такого же мнения. Я должен видеть эти слайды. Ведь на них ваша дочь не одна, а в окружении других мужчин и женщин. Мне нужны их лица, чтобы определить направление поиска. Впрочем, я не настаиваю. И если вы не решаетесь довериться мне полностью, считайте, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал.
- У меня слайдов нет.
- А где же?
- Я их передал Агнесс. Она исчезла вместе с ними.
Лицо комиссара помрачнело. Хотя разговор был конфиденциальным, и зависел исключительно от воли заинтересованного лица, Руди Лаурино почувствовал себя обойдённым, и, как бы выбитым из игры, в которой уже расположился по-хозяйски.
- Что ж, - сказал он, - кофе, о котором мечтали, будет выпито другими.
Весь день, как назло, напряжённый, не отвлёк ошеломлённого отца от мрачных мыслей. Зато порадовал Эдуардо Виталли, скромно и благонамеренно, принявший благодарность шефа за помощь в только что закончившемся процессе.
- Если вы и впрямь такого мнения обо мне, шеф, позвольте заметить, со своей стороны, что у хорошего учителя не может быть плохих учеников.
Умиление сеньора Бульоне было столь велико, что едва сумел его скрыть. Очередной повод убедиться в незаменимости и преданности будущего зятя, лишь усилил его печаль. Независимо от воли и желания, на какое-то мгновение чувство благодарности взяло верх над собственным вожделением, и с искренностью, для себя неожиданной, подумал: хорош буду, если подброшу мальчику, вместо жены, обыкновенную шлюху. Но вспышка благородства, мгновенно возникшая, тотчас же погасла, не столько опечалив, сколько поразив собственной наивностью.
Вечером, по взгляду Анны догадался, что Агнесс вернулась, но всё же переспросил, и, получив подтверждение, обмяк, как бывает обычно после долгого внутреннего напряжения.
- Ты говорила с ней?
- Пыталась.
- И что же?
- Ответила, что хочет спать, и заперлась у себя.
- Не густо.
- Но ведь и ты ни во что меня не посвящаешь. Вызов в колледж, предстоящее замужество, её исчезновение... Слишком много событий, а ты делаешь вид, будто меня это не касается.
- О своих правах ты поставлена в известность. А разбираться придётся самому.
- А почему не вместе?
- Ты мне не помощница, по крайней мере, на этом этапе. Сначала я должен поговорить с ней, это случиться не раньше утра. Наберёмся терпения.
Теперь, когда выяснение отношений между нашими персонажами неизбежно, придётся / независимо от желания, или нежелания, хотя, скорее всего, первое / рыться в мусорной корзине, именуемой человеческими страстями. Отделение зёрен от плевел не столь просто, как может показаться, ибо на этой "терра инкогнито" вызревают такие плоды, что разобраться с первого раза, какие из них съедобные, не всякому по плечу.
Казалось бы, подозревать опытного адвоката в неумении читать в Книге Судеб, по меньшей мере, не логично. Но разница между тем, кто наблюдает события со стороны, и прямым их участником, велика и не удивительно, что даже опытные маршрутизаторы останавливаются в недоумении на развилках дороги, каждая из которых ведет в никуда.