Доктор Бякин был скромен, но не настолько, чтобы могли подумать, будто от него не зависит течение болезни и её результат.
Скромность украшает, но не вознаграждает.
Посетитель не произнёс ничего похожего, но околичности, мастером которых оказался, следовало толковать именно в таком смысле.
Бякину посетитель не показался. Не от мира сего. Не просил. Не требовал. Никаких чувств, кроме патриотических, не выказывал. Да и те осторожно, словно охотник, опасающийся попасть в им же расставленные силки. В его жёлтых, как песчаная отмель, глазах ничего, кроме загадочной игры света и тени, не обнаруживалось. Но Бякин, доверявший лишь определённости морга, легко впадал в отчаяние при малейшем намёке несоответствия диагноза вскрытию.
- Я, кажется, вас напугал, - продемонстрировал свои телепатические способности посетитель.
- Ничуть, - соврал Бякин, а душа содрогнулась предвидением: "Мефистофель"!
- Прекрасная черта человечно думать о чёрте.
- Мы с вами прежде встречались? - спросил, потрясённый наглостью посетителя, Бякин.
- Давно. Вы, доктор, успели подзабыть.
- Не мудрено. Столько страждущих.
- Страждущих не убывает, - согласился Мефистофель, если, разумеется, это был он. И вдруг: - Взятки берёте?
Несколько следующих мгновений были потрачены Бякиным на поиски достойного ответа. Прикинул стиль. Озаботился содержанием.
- Все берут, - сказал просто.
- Согласен. Но разговор о вас.
- Я, как все.
- Чего не скажешь о ваших пациентах.
- Вы правы. Пациенты разные.
- Но берёте у всех?
- У всех, но не без разбора. Притом, что исключения нежелательны, поскольку являются отягчающим противопоказанием при любой, самой безобидной, дисфункции организма.
- Вы, доктор, без сомнения, человек учёный и в туманностях ваших рассуждений легко обнаруживаются доказательства этому. Но хотелось бы всё-таки понять, прежде, чем поверить.
- Многие, если не все пациенты, воспринимают отказ врача от взятки, как смертный приговор. Тем более, что подношение превратилось для них в безусловный рефлекс. Закон под ножом хирурга легко поддаётся панике и перестаёт действовать, а летальный исход примиряет противоположности.
- А как быть тем, кому нечего дать?
- Им плохо, - опечалился Бякин. - Им хуже некуда. Но поддаться жалости, значило бы загубить медицину на корню. Однажды выказав сострадание, врач никогда больше не сможет лечить по-настоящему. Благотворительность убивает чувство ответственности, что в нашей профессии недопустимо. И, тем не менее, гуманность распространяется и на обойдённых лечением. Вплоть до смертного часа, мы не лишаем их надежды на спасение.
- Выходит, кошелёк или жизнь?
- Я бы уточнил: кошелёк - это жизнь.
- Но ведь я умер.
- Мне сейчас не до шуток, но вашу я оценил.
- Разве я похож на шутника?
- Вы мне напоминаете...
- Мертвеца? Не смущайтесь, доктор, так оно и есть. Несмотря на то, что обещали мне выздоровление под весьма значительную сумму.
- Не мог же я вообще ничего не обещать?
- Стало быть, блефовали?
- Смерть ваша не явилась для меня неожиданностью, чего не скажу о встрече.
- Тогда верните взятое.
- Хоть вы и мертвец, но должны соображать: что упало - то не ваше. Впрочем, готов предпринять ещё одну попытку...
- Умертвить вторично?
- Извините, у меня операция. Спешу.
Но едва оказавшись у операционного стола, Бякин захлебнулся от неожиданности. Перед ним лежал недавний посетитель. И хотя операция снова прошла неудачно, избавиться от назойливого не удалось. В палате при обходах, во время приёма больных и даже совещаний, Бякин натыкался на хорошо знакомое мёртвое тело, и только жёлтые, как морской песок, глаза продолжали жить, видимо, задавшись какой-то, только им ведомой, целью.
К разгадке её Бякин приблизился, обнаружив мертвеца в постели жены. Больше всего поразило Бякина, что жена, которой доверял, как анатомическому атласу, агрессивно высказалась в защиту тела, а оно улыбаясь неумирающим жёлтым светом, схватило Бякина за белый халат, подтащило к себе, и, уложив рядом, развлекалось с супругами поочередно.
На коллег доктора это произвело столь угнетающее впечатление, что они сгоряча отказались от взяток. А многие притворялись, что не замечают в постелях жён посторонние предметы. Однако воздействие суеверия и страха, хотя и оказалось сильнее жадности, но не долговечнее. "Значит, - рассуждали пациенты, - врачи не уверены в собственных возможностях". И шли умирать к конкурентам: народным целителям.