Мистер и миссис Б. очень старались иметь ребёнка. Старались настолько, насколько у него хватало сил, а у неё - терпения.
Старались в первую брачную ночь и все последующие. Старались в поезде, на пароходе, в гостиницах, кинотеатрах, в кафе и ресторанах, в Гарварде, где они учились, в Сорбонне, где намеревались продолжить учёбу, в Лондоне, Париже, Риме - и всё невпопад. Сказывалось, надо полагать, то обстоятельство, что миссис Б., которой исполнилось сорок вскоре после замужества, волею судеб всё ещё оставалась девушкой и так привыкла к своему состоянию, что не торопилась с ним расставаться.
Оставался девственником и мистер Б., оправдываясь тем, что вдвое младше супруги. Конечно, не всякое оправдание может служить извинением, но в данном случае всё обошлось как нельзя лучше. Миссис Б. заставляла супруга многократно повторять версию, будто невинность приберегал специально к их встрече, и так расчувствовалась, что, кажется, впервые позволила ему то, чего не позволяла никому: поцеловать себя.
Поцелуй получился отличный. Миссис Б. даже представления не имела, что бывают такие поцелуи, и на её робкий вопрос мистер Б. ответил в том смысле, что такому способу целоваться научился у "девочек" на Гранд-Авеню, при том, что "девочки" оказались выше своей репутации. Они не только одобрили намерение мистера Б. сохранить себя в чистоте и непорочности для будущей супруги, но и обучили многим необходимым вещам, в то же время вполне невинным. У них это называлось "работать ртом" и считалось чем-то вроде высшего пилотажа, в отличие от обыкновенного полёта.
Миссис Б., услышанное и прочувствованное очень понравилось, и она попросила мистера Б. целовать её с этих пор именно так, как был обучен, после чего её генетически обусловленное отвращение к девушкам лёгкого поведения перешло в преклонение перед ними, о чём она и сообщила мужу, а тот ответил, что полностью разделяет её точку зрения.
Попутно выяснилось, что взгляды их совпадают и на многие другие вещи, притом чаще, чем это обычно бывает в молодых семьях. А потому, когда они пришли к согласию иметь ребёнка, они старались изо всех сил там, где эти силы находили применение, хотя случались осечки, как, например, на приёме у известного банкира, в самый разгар попытки, вошедшего в свой кабинет, где они с удобствами расположились. Разумеется, с его стороны последовали извинения, но, посудите сами, не проще ли было не появляться вовсе, чем притворяться, будто ничего не случилось.
С тех пор всё у них пошло наперекосяк, и в Европе, куда мистер и миссис Б. отправились в надежде осуществить задуманное, из этого вышло ещё меньше, потому что миссис Б. всё время ощущала нездоровье: то из-за морской качки, то из-за простуды, то некстати начинались и никак не могли закончиться месячные, то из-за религиозных праздников, коих в Европе оказалось куда больше, чем можно было предположить, и мистер Б., считавший себя поэтом, изливал своё нетерпение в стихах столь фривольных, что миссис Б. краснела, как девочка, впервые увидевшая расстегнутую ширинку.
Несмотря на все препятствия, они старательно продолжали осуществлять задуманное, пока миссис Б. не пришла в голову мысль выписать из Америки подругу бывшую старше её пятью годами, но удивительно сочетавшую причудливые пуританские нравы с не менее причудливым легкомыслием в вопросах секса, что весьма забавляло мистера Б.
Дважды или трижды /кто сочтёт!/ он пытался попасть к ней в постель, но всякий раз заставал там жену, его опережавшую. Сначала мистер Б. возмущался, чувствуя себя обойдённым, но скорее у них троих это вошло в привычку и даже случалось, что обе дамы пеняли мистеру Б.за опоздание, наказывая тем, что всю ночь занимались исключительно друг дружкой, как если бы его не существовало не только в постели, но и в природе.
Так они и жили втроём и в Европе, и после свадебного путешествия. Мистер Б. пил вино и писал стихи, а женщины занимались собой, радуя мистера Б. дружбой, какая не часто встречается и между мужчинами.