Для уяснения того, что в этой девушке ни капли красоты и благородства, понадобилось не более пяти минут.
На шестой - начали тихо её ненавидеть.
На седьмой - громко выражать своё неприятие.
На восьмой - осознавали готовность швырять всё, что подвернётся под руку, даже утюг.
На девятой - хвататься за сердце.
На десятой - последняя ваша надежда, сын, вдруг объявил, что ОНА - его жена и останется таковой и в том случае, если придётся обойтись без материнского согласия.
На одиннадцатой - упали бездыханно и лишь время от времени обретали сознание, дабы убедиться в отсутствии перемен... к лучшему.
В конце концов, вам надоели бессмысленные скитания от мрака к свету и вы сделали свой выбор, одобренный всеми, кроме вашей невестки. Она так горячо оплакивала ваш уход, что те, кто, казалось бы, понимает всё, недоумённо пожимали плечами.
- Ох, уж эти женщины! - переглядывались знатоки. - Они созданы не из ребра Адама, а из печени дьявола. Иначе не объяснить, почему от сухих глаз ненависти до бурных слёз радости их отделяет не пропасть, а незаметная, как шрам в душе, трещинка.
ТРУБКА
Бабушка курила трубку. Трубка была английская, пенковая. Дым едкий, отечественный.
- Ма-а-ма, - простонал зять. - Опять вы нарушаете экологическое равновесие.
Дочь поддержала мужа взглядом, обосновывая свою сдержанность политикой вынужденного нейтралитета. Признавая неправоту матери, она не могла позволить мужу одержать над ней чистую победу.
Тёща видела зятя искаженно, сквозь дымовую завесу взаимной неприязни: он представлялся ей жиже идеала и гуще здравого смысла. Не одобряя дочерний выбор, винила себя за то, что не сумела привить "девочке" изящные манеры и аристократический вкус. Но так сложилась жизнь. Приходится отвлекаться на пустяки, которым дочь, игнорируя опыт матери, придаёт смысл и значение, несовместимые с реальностью.
На очередную бабушкину затяжку последовал знакомый рык:
- Ма-а-ма-а!
- Я у себя дома, - напомнила тёща.
- Все мы у нас дома, - не выдержала дочь.
- Вы оба - у нас, - согласилась бабушка, а тёща добавила: - Тогда, как я, у себя.
- Мне уйти? - вглядываясь в зеркало, отражавшем модный, в полоску, галстук, привычно поинтересовался зять.
- Выбор дело твоей отсутствующей совести, - дипломатично ответила тёща.- Формально числясь одним из владельцев квартиры, ты вправе сократить своё в ней пребывание до минимума.
- Он останется! - взвилась дочь. - Или уйду вместе с ним.
- Семеро не один, в обиду не дадим, - позволил себе ехидную реплику зять.
Бабушка закашлялась. Возраст лишил её сил, необходимых для полемики, зато вечная трубка не помешала потоку сознания вылиться в доступную пониманию окружающих форму. В этом смысле бабушкины паузы становились активными участниками спора. Угадывая это, дочь теряла самообладание, и тогда её истинные чувства с шумом и гамом прорывались наружу:
- Сначала ты портила мне кровь, а теперь разбиваешь жизнь!
- Обратите внимание, мама, - озаботился зять, - несмотря на все ваши ухищрения, именно я всякий раз одерживаю моральную победу. Таких, как я, не выгоняют. Мы уходим сами.
Шляпа цвета спелой вишни, в сочетании с костюмом цвета моренго и уже упомянутым галстуком, представлялась ему верхом изысканности.
- Я не переживу, - стонала дочь.
- Переживёшь, - пообещала бабушка, выбивая трубку о ладонь и беспокоясь в поисках табака. - Я тоже любила и тоже недостойного. Страшно только вначале, а после даже интересно.
- А как же дети? - не унималась дочь.
- Дети? - поднял брови зять. Увы, немодное пальто, ещё в студенческие годы купленное по дешёвой случайности, лишало его недавней уверенности, и зеркало, беззастенчиво льстящее, на сей раз было неумолимо: - Тебе мало одного?
- Она мечтала иметь много детей, а имеет тебя, мой милый, - охотно разъяснила тёща. - С какой стороны не поглядеть, замена не может считаться равноценной.
Зять вышел, щедро хлопнув дверью.
- Думаешь, вернётся, - спустя час спросила дочь, исчезая в дыму.
- Мужчины для меня - вечная загадка, даже такие несложные, как твой муж.
И носовым платком цвета табаго бабушка принялась разгонять мутное облако.