Иорданская Дарья Алексеевна
1_01. Вишневый ветер

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Итак, с юбилеем! это, страшно сказать, 150 текст на моей страничке на СИ! аплодисменты Итак, позвольте вас познакомить: кайдан. в смысле, страшилка в японском духе, о призраках. пометка фэнтези стоит, только потому, что она вышла не очень страшная (утешаю себя тем, что в Ёцуя Кайдан тоже ужасов маловато, зато атмосфера, атмосфера). Посвящается авторам аниме Ayakasi за доставленное эстетическое удовольствие и в благодарность за образ Мэнджи, а также всем, кто меня читает

ВИШНЕВЫЙ ВЕТЕР

  

Из чего складывается ощущение вишневых лепестков?

Из ощущения вишен и ощущения ветра.

Из речей Мо, Белого Феникса, патриарха заклинателей

  
   Нож выпал и с лязгом откатился в сторону каменной ограды. Аджисай подняла его, не глядя, вложила в специальную петлю и только потом изучила примятую траву. Нужно было найти причину падения. Потом она сорвала несколько заломленных травинок, убрала их в рукав и направилась через сад к террасе. Где-то за кустом гортензии бамбуковая трубочка ударила, отмеряя минуту. И еще одну. И еще одну.
   Скинув сандалии на нижнем камне, Аджисай прошла через анфиладу разделенных цветными ширмами комнат и застыла перед свитком с изображением горы, поросшей лесом. Эта картина была не более, чем украшением, но всякое, что радует наш глаз, должно быть им увидено. Линии слились, когда Аджисай закрыла глаза.
   Где-то вдалеке уже начали опадать вишни.
  
   Солнце, пробиваясь через вишневые лепестки, само становилось нежно розовым и так падало на щеку. Оно оживляло посеревшую кожу, и все же рождало некоторые лишние тени. Одно можно было сказать точно - человек был мертв. Из груди его торчал меч, и конец клинка на три пальца вошел в ствол вишни, казалось теперь, что дерево истекает кровью. Туман постепенно рассеялся. Человек открыл глаза и с удивлением посмотрел на мир. Он помнил снег, он помнил холодный ветер, и помнил небо, рассеченное голыми ветвями деревьев. А еще он помнил - такое не забудешь - крики, стоны умирающих, звук с которым клинок входит в тело, и звук, с которым он, если повезет, ударяется о твой доспех; помнил запах крови, пота и гари, которую приносил ветер от Красного замка. Теперь здесь было тихо, и остался только чуть горьковатый запах вишен. Словно прошло уже много лет, и замок порос вишневым лесом.
   Мертвец уперся лопатками в дерево и смог вырвать кончик клинка. В сомнении взявшись за рукоять, он замер. Что-то рождало ощущение неправильности. Он не удивился мечу, вонзенному в грудь на палец ниже сердца (меч вошел под углом и сердце все же проткнул, но это мало занимало мысли мужчины). Ощущение неправильности рождала пустота и холод на шее. Еще вчера - или казалось, что вчера - там висел шелковый мешочек с амулетом, который Хана сделала собственными руками. Сейчас амулет исчез. Показалось даже, что он помнит, чья рука сорвала амулет с безжизненного тела.
   Нелепо. Он не помнил даже собственного имени. Да и Хана-Йурихана была просто словом, навеянным горьким запахом вишен. Только они и были, безжалостные, кружащиеся бело-розовыми лепестками. Мертвец сумел вспомнить слово "весна" - это когда цветет вишня, дамы надевают легкие многослойные наряды, чтобы ехать на праздник любования цветами, а генерал... генерал... На этом воспоминания оборвались, повисли дымкой, туманом, пеленой; и только мысль о "генерале" всколыхнула в проткнутом мечом сердце ненависть. В глазах побелело от этой ненависти, мертвец пошатнулся и упал на спину. Поднялся с трудом.
   Нужно было заново научиться ходить. Нужно было заново научиться мыслить. Нужно было собрать воспоминания, осколками рассыпанные в голове.
  
   Генерал Сумизоме Фукуро мрачно посмотрел на заклинательницу из-под падающей на глаза челки, отращенной в обет по случаю победы.
   - И откуда вы всегда узнаете все, госпожа?
   - Ветер переносит паутину, - лаконично выразила Аджисай то, что ее наставник обычно расписывал на целую поэму. На поэмы сегодня не было времени.
   - Это ужасная история, госпожа... - генерал кивнул. - Просто ужасная, и хуже всего - она тревожит мою жену, а Йурихана в тяжести. Наш первенец...
   В голосе будущего отца промелькнули нотки гордости, совершенно непонятные заклинательнице. Так гордиться пищащим комком, которые не более, чем продукт краткого взаимного - да и то, не всегда - удовольствия, да еще за полгода до его появления на свет! Вслух Аджисай сказала только:
   - Продолжайте.
   - Призраки появились на женской половине в начале года, сразу же после обряда изгнании злых духов. Сначала они мерещились служанкам, я не обращал внимания - чего возьмешь с глупых деревенских девчонок? Но потом они стали являться моей жене! Они грозят ей расправой и обвиняют ее во множестве нелепых грехов.
   - Я переночую в комнате вашей жены, - твердо сказала Аджисай. - Сегодня. Проводите меня.
   Генерал жестом подозвал служанку - молоденькую перепуганную девчушку - которая повела заклинательницу вглубь дома. Еще в коридоре Аджисай отметила: покои хозяйки надежно защищены заклинаниями и оберегами. Как же призраки осмеливаются пробираться сюда? И в чем причина столь сильной ненависти к молодой женщине?
   Комната госпожи Йурихана утопала в цветах, тяжелый, почти удушливый запах стоял в вязком воздухе. Неподходяще, совсем неподходяще для спальни. И белый цвет стен... даже несмотря на то, что закатное солнце слегка позолотило их, неприятное ощущение осталось.
   Аджисай жестом отослала служанку и села на пол в самом центре комнаты. Перед собой положила ножи, раскрытый веер и связку бубенцов - они должны были доложить о приближении духа. Закрыв глаза, заклинательница приготовилась ждать.
   Ничего не происходило. Она ожидала этого - духи выходят в свой час, вот только вызнать его у домочадцев почти невозможно. Заклинательница, не шелохнувшись, продолжила свое ожидание. Она вся обратилась в слух: сейчас, вот сейчас звякнут бубенцы.
   Уже рассвело, когда она открыла глаза.
   Неудача.
   Аджисай не любила неудач, хотя оставляемое им чувство горечи было сродни наслаждению. Поднявшись и с почтительным поклоном подняв свои инструменты, она заложила ножи в обшитые красной нитью петли на поясе, заткнула веер за пояс на спине, спрятала бусы в рукав и чинно ступая вышла в коридор. Генерал с выражением тревоги на лице ждал ее у порога.
   - Мне нужно поговорить с наставником, - сказала она, не дав генералу раскрыть рот. - Вечером я приду опять.
  
   Он вспомнил имя - Иканобори. Вполне возможно, его имя, хотя еще некоторое время оно оставалось простым набором смутно знакомых звуков. Уверен он был только в двух вещах: сейчас весна, а еще он должен найти генерала и отомстить. А еще он был мертв, хотя это состояние и оставалось непонятным. Он не видел разницы между живым и мертвым.
   А еще он знал - отцветающие вишни и снегом осыпающиеся лепестки вызывают у него смутный страх. Он знал, что надо торопиться, но не понимал почему.
   А потом он услышал хохот, мерзкий, как у духа в сказке, которую показывают на первый день года.
   - Тч-тч-тч! Какой славный покойник! Какой сочный покойник!
   Иканобори обернулся. На остове - скелете - почти осыпавшейся вишни сидело уродливое существо, толстое бочкообразное пузо на четырех тонких черных ногах, крошечная голова и пасть. Можно сказать, из брюха и пасти оно и состояло. Иканобори отскочил и, как делал это сотню раз, сжал рукоять меча, торчащего из груди. Это был не его меч. У его клинка была рукоять, обтянутая крашеной кожей, от нее ладони потели, и меч порой норовил выскользнуть из рук. Здесь поверх белой кожи ската был намотан черный шелк. Меч сам просился на свободу. Больше не раздумывая, Иканобори вытащил клинок из своего тела и занял позицию.
   - Тч-тч-тч! - вновь расхохоталось чудовище. - А покойничек-то еще трепыхается. Иди сюда, милый.
   Тело помнило свои прежние навыки куда лучше бедной растерянной головы Иканабори. Меч рассек тварь на дереве напополам. Осыпались последние лепестки. Иканобори упал на землю, скорчившись от внезапного укола боли. И только потом уже вспомнил, что такое боль.
   - Тч-тч-тч, - пробулькала тварь, - а вишенки-то опадают...
  
   В полумраке чайного дома Заклинательница с некоторым трудом, но все же различила до отвращения знакомую фигуру. Поставив ящик с лекарствами на пол, аптекарь неспешно завтракал. Даже от дверей можно было уловить аромат нирагаю, которая была щедро приправлена имбирем и куркумой. Бросив на заклинательницу короткий холодный взгляд, аптекарь указал на место напротив и вернулся к еде. Подбежала девушка, поставила на стол поднос с чайной посудой, и растворилась в утренней дымке.
   - Зачем ты пришла?
   Вопрос прозвучал сухо. В нем не было и ноты интереса.
   - Доброе утро, Мэнджи. Мне нужен твой совет, - столь же сухо сказала Аджисай.
   - Да неужели?
   Отложив палочки, аптекарь облокотился на стол, глядя на заклинательницу в упор своими странными лиловыми глазами, каких не бывает у людей. Долго это выносить было невозможно. Аджисай предупреждающе моргнула, а потом выложила на стол печать. Один цвет кроваво-красных чернил должен был вызвать тревогу.
   - Хорошо, - с суховатой улыбкой кивнул Мэнджи. - Говори.
   - Одного уважаемого господина... жену одного уважаемого господина, - поправилась Аджисай, - одолевают призраки.
   - Ты говоришь о семье генерала Сумизоме?
   - Откуда?!... - Аджисай непозволительно повысила голос у дала аптекарю понять, что удивлена.
   Тонкие губы - также почти лиловые - растянулись в усмешке.
   - Ходят слухи. Итак?
   - Я ночевала в покоях, занятых призраками, но они не явились, - растерянность заклинательнице скрыть все же удалось.
   Мэнджи негромко рассмеялся и вновь взялся за палочки. Пришлось подождать, пока он доест принесенную служанкой лапшу.
   - Кто еще видел призрака? - спросил он.
   - Служанки.
   - А генерал?
   - Он умолчал об этом.
   - Тогда я могу сказать только одно, - улыбнулся Мэнджи, - призраки очень разборчивы.
   - Значит, ты должен с ними встретиться.
   Аптекарь улыбнулся еще шире и еще гаже.
   - Это звучит так, словно я должен провести с тобой ночь.
   Закон запрещал обнажать мукейто* и пачкать их кровью - человеческой, звериной или же кровью тварей, копошащихся в ночи. Аджисай проглотила оскорбление, выпустила рукоять, но еще некоторое время кончиками пальцев поглаживала ярко-красную ленту, обматывающую рукоятку ха.
   Мэнджи невозмутимо закончил свой завтрак, допил чай и поднялся.
   - Жди меня у калитки за десять ударов сердцем до заката. И потрудись взять с собой все, еще неизвестно, что за духи беспокоят почтенного генерала, - сказал он, закидывая на спину ящик с лекарствами и направляясь к двери.
   - Не учи меня, - проворчала заклинательница.
   - Это тебе нужен был совет.
  
   Аджисай не умела высчитывать удары сердца. Заклинатели говорят, обретали эту способность к старости, у нее же пока было мало опыта. А еще говорят, что можно было научиться этому, переступив на краткий миг черту между миром живых и миром усопших. К этому Аджисай пока была не готова. Поэтому она просто вышла в сад, заслышав колотушку ночного сторожа, уже вышедшего на улицы города. Спустя несколько минут - солнце уже скрылось за цветущими деревьями, истинным украшением сада почтенного генерала - из вечернего тумана выскользнул Мэнджи. Он был в белом, такую одежду предпочитают йома-тай, рукава отстрачивала ярко-красная нить. Пустые ножны, изукрашенные серебром, болтались на плече. Мэнджи поклонился.
   - Идем, - коротко сказала Аджисай.
   Покои генеральской супруги производили все то же тягостное впечатление, но сейчас заклинательница ощутила еще какую-то угрозу.
   - Действительно, скверное местечко, - Мэнджи прошелся вдоль стен, касаясь их кончиками длинных острых ногтей. - О чем интересно думал Сумизоме, устраивая для жены подобную спальню? Присядь, госпожа Аджисай, дай мне послушать.
   В голосе и интонациях йома-то, обычно пребывающих на грани грубости и откровенного хамства, появилась необычная учтивость и нежность. Не подчиниться этому мягкому, опасному голосу было трудно. Аджисай ощутила, как колени сами подгибаются, и решила для пользы дела все-таки сесть. Мэнджи продолжил ходить по кругу, все ускоряя шаги. В них появился какой-то особенный ритм, татами под его ногами стали поскрипывать и резонировать, с успехом заменяя бубен. Закрыв глаза, Аджисай не без труда ощутила присутствие в комнате еще кого-то. Это было невероятно. Да, сама она неоднократно обращалась к духам гор и рек, но это была сделка. Заклинатель предлагает, дух принимает предложение. Это союз. Мэнджи действовал почти грубо: лестью и угрозами заставляя духа появиться.
   Стало холодно. Распахнув глаза, Аджисай сумела уловить то мгновение, когда узкая кисть йома-тай, почти теряющаяся в широком белом рукаве, несмотря на всю свою смуглость, метнулась к пустым ножнам. Ладонь обхватила невидимую рукоять, и вот уже невидимый ха утыкается в горло невидимого противника.
   - Боцу*.
   Безликая, бесформенная, но в то же время двухголовая тень метнулась прочь от ножа к стене, но там уже была наклеена печать. Такие же печати были на всех стенах, на двери, на раздвижных окнах - сейчас закрытых, на потолочных балках и даже на полу, у ног Аджисай. Пути призраку были закрыты. Быстрым движением йома-тай загасил фонарь, и теперь в ночном сумраке слабо светились только диковинный нож в его руке и силуэт призрака. Вернее, двух призраков, слитых воедино. С жалобным вздохом они обрели более осязаемую форму - словно бы сросшиеся старик со старухой - и жалобно забормотали. Слов было не разобрать, но Мэнджи, однако ж, внимательно слушал, склонив голову на бок. Его длинные светлые волосы, в мерцающем сумраке кажущиеся седыми, слабо шевелились в такт жалобам призраков. Аджисай стало жутковато. Несмотря на весь свой опыт, несмотря на приснопамятное усмирение разгневанного духа Онбингава*, духов мертвых и их заклинателей она боялась. Она предпочла вновь закрыть глаза и погрузиться в бормотание призраков и молчание Мэнджи. От этого было еще хуже.
   - Хитан*, - тихо сказали призраки на два голоса, настолько похожих, что они вполне могли быть одним и тем же голосом.
   Мэнджи без сил повалился на пол. Аджисай открыла глаза. В темноте уже нельзя было различить стен комнаты или силуэта упавшего йома-тай. Нашарив огниво, заклинательница зажгла лампу. Аптекарь лежал ничком, волосы его рассыпались по золотистым татами серым пеплом, правая рука неестественно вывернулась, пальцы касались вонзенного в пол кинжала, теперь совершенно нормального - кованного из холодной безжизненной стали. Хорошо, допустим, не вполне нормального. Призраков не было и в помине, и принесенный ими холод исчез, оставив только по себе неприятный осадок.
   - Хитан... - озадаченно повторила Аджисай.
   Мэнджи с трудом поднялся на руках и сел, вытирая кончиками пальцев кровь, выступившую в углу рта.
   - Они ушли. Можешь сказать об этом генералу. Они ушли и не вернуться.
   - Почему? Почему они были здесь?
   Аджисай попыталась посмотреть аптекарю в глаза. Отвернувшись, тот встал, цепляясь за стену, поднял кинжал и вложил его в ножны. Великолепная рукоять из черного резного дерева с бубенцом на конце все еще странно светилась.
   - Их гложет обида. Страшная обида, - своим прежним сухим тоном сказал Мэнджи.
   - А почему тогда они ушли? Они ведь согласились покинуть дом? - встревожилась Аджисай. - Я не хочу испортить себе репутацию заведомой ложью.
   Мэнджи слабо ухмыльнулся.
   - Они ушли, - заверил он заклинательницу. - А обмен на одну услугу.
   - Какую?
   - А вот это уже моя забота.
   Коротко поклонившись, йома-тай вышел. Как показалось Аджисай, он слегка прихрамывал.
  
   Лепестки, дождем осыпающиеся на землю у него за спиной, походили на секунды, утекающие из жизни. Иканобори мог поклясться, что именно секундами они и были. Меч сшибал метелки прошлогодней травы, мертвец бежал все быстрее, и вот уже запыхался, хотя казалось, что такое невозможно. Прижавшись спиной к вишневому дереву, пребывающему еще в полном цвету, он не сводил глаз с бело-розового вихря лепестков. Когда среди этой вьюги, нежной и горковатой на вкус, нарисовался темный силуэт, Иканобори перехватил меч обеими руками и принял гедан-но камаэ*.
   - Не подходи, тварь! Я уже разделался с твоим сородичем, порублю и тебя!
   - Ошибаешься, - сказал тихий, нежный голос.
   Человек, выступивший из вишневой вьюги, был облачен в белое жреческое одеяние, отстроченное красной нитью на рукавах и по краю хакама. Он был босиком, и небольшие загорелые ступни мягко ступали по розовым лепесткам с грацией кошачьих лап. Иканобори даже подумалось, что это женщина, несмотря на низкий голос незнакомца. Откинув шелковое покрывало и обнажив лицо с изящными, но смутно отталкивающими чертами, незнакомец повторил.
   - Ошибаешься. И в том, что я чем-то сроден с подобными гаки, и в том, что сможешь сладить со мной.
   Иканабори отметил, что незнакомец вооружен только длинным - в полтора локтя - кинжалом, ножны которого укреплены очень неудобно: спереди на правом плече. Оружие просто невозможно быстро выхватить. Иканобори медленно поднял меч к плечу, занимая стойку, удобную для нападения.
   - Тише, - ласково сказал незнакомец (или незнакомка, было все еще не разобрать). - я здесь, чтобы помочь тебе.
   - Кто ты? - настороженно спросил Иканобори.
   - Я Хитан, ну или Куро Хитан, хотя ты вполне можешь называть меня Мэнджи, - в подтверждение своих слов, незнакомец поднял левую руку ладонью вперед и показал сделанную на всю ладонь татуировку - свастику. Закручена она была странно - противусолонь. Это рождало странную тревогу.
   - Кто ты? - повторил Иканобори.
   - Сейчас - друг, - Хитан растянул тонкие лиловатые, неживые губы в усмешке. - А там кто знает, как все обернется. Просто выслушай, то, что я тебе скажу. Можешь даже не опускать меч.
   Хитан как-то весь стек на землю, и вот он уже сидит на подушке из вишневых лепестков, сложив руки на коленях. Смуглые кисти почти полностью скрылись в рукавах, только видны были кончики ногтей, покрашенных рисово-белым лаком.
   - Ты мертв, Иканобори, и без сомнения уже понял это. Ты мертв, и тут ничего не исправишь. Ты просто должен отправиться в иной мир и получить новую жизнь. Возможно, она будет лучше и дольше этой, - тонкогубая улыбка сделалась вовсе невеселой. - Но для начала ты должен выполнить то, что удерживает тебя на земле. Что это? Что это за хитан?
   Окинабори растерянно опустил меч и схватился за пустоту на груди.
   - Мой... мой амулет. Я должен его вернуть... у меня его забрал... забрал...
   - Кто? - тихо спросил Хитан.
   - Генерал.. генерал...
   - Ну?
   - Генерал Сумизоме Фукуро, - твердо сказал Иканобори. - Я все вспомнил.
   - Все ли? - усомнился Хитан. Он поднялся. - Найди генерала, но торопись. Ты должен сделать это до того, как отцветут вишни, иначе сам рассыплешься лепестками. Торопись.
   И он исчез в бело-розовой вьюге, оставив Иканобори одного среди облетающих деревьев.
  
   Генерал отложил кисть и исподлобья посмотрел на Аджисай. Заклинательница стояла, приняв выжидающую позу, словно готовилась обороняться.
   - Деньги... - протянул Сумизоме Фукуро.
   - Четыре полновесные связки серебра, как мы и договаривались, - сухим, как казенное письмо, тоном напомнила Аджисай. - Это моя работа, и я имею право получать за нее деньги.
   - Однако же, мне доложили, что изгнание выполнили не вы, а некий молодой человек, известный в городе, как Нагаремоно Мэнджи. А он денег за свою работу не берет никогда.
   Аджисай внимательно посмотрела в лицо генералу. Что ж, этот человек от своего не отступится. Денег платить он не желает, и отчасти он прав - во всем, что касается вмешательства Мэнджи. Она сама навязала свои услуги, и сама же все испортила. Так что и винить здесь некого, кроме себя.
   - Хорошо, воля ваша, генерал, - сказала заклинательница. - Я уйду ни с чем. Ответьте мне только на один вопрос: призраки старика и старухи, кто они и почему они затаили обиду на вашу супругу?
   Взгляд генерала на долю секунды вспыхнул яростью, а потом он совладал с собой и сухо сказал:
   - Вон. Или я выкину вас.
   Аджисай коротко кивнула и вышла, вполне удовлетворенная реакцией. Значит, генерал знает этих духов. Задержавшись в дверях, она ногтем начертила на косяке знак воды, внесший дисгармонию в строение. Небольшие проблемы Сумизоме не помешают.
  
   Иканабори бежал быстрее ветра. Клинок, покоящийся в его теле, как в ножнах, возвращенный в дыру в груди, чуть ниже сердца, рукоятью рассекал воздух. Слышался свист. Иканабори спешил, обгоняя облетающие вишни, на север, следуя путем беспечных паломников, совершающих поездку в честь ханами*. На одну из таких групп он наткнулся на переправе через Оокигава, в тот самый момент, когда дюжие "водоносы"* перетаскивали на своих плечах паланкин с тремя прелестными дамами. Вопли ужаса заставили его поморщиться и прибавить шагу, почти взлететь. Только краем сознания он отметил, что на одеждах мужчин и накидках женщин вышиты гербы клана Кин, к которому принадлежал и он сам. Или - когда-то принадлежал.
   Иканобори спешил в столицу, чтобы выполнить обещание, данное когда-то.
  
   - Благословите, госпожа онмёджи, - попросила госпожа Йурихана, чуть склоняя голову. - Пусть злые духи минуют моего сына.
   Аджисай с отвращение посмотрела на раздувшийся живот женщины. Супруга генерала - молодая привлекательная женщина, впрочем, несколько неопрятная в виду беременности, занимающей ее куда больше внешности, казалась погруженной в себя.
   - Пусть минуют, - эхом откликнулась заклинательница. - Можно ли задать вопрос?
   - Конечно, - госпожа Йурихана тепло улыбнулась. - Сядьте, выпейте со мной ароматного чая. Давайте посмотрим на эти прекрасные вишни.
   В саду горьковато пахло вишневыми лепестками, чаем, гарью от сжигаемого прошлогоднего листа, а еще - определенной запретностью: генерал приказал бы вышвырнуть Аджисай из дома, если бы застал ее на веранде с собственной женой.
   Опустившись на подушки и взяв из рук служанки небольшую пиалу, по последней кичливой моде из тонкостенного, как яичная скорлупка, фарфора, заклинательница отвернулась к пруду. Плакучая ива, причудливо искривленная по воле садовника, еще не оделась листвой, и это зрелище больше соответствовало настроение в душе Аджисай.
   - Что вы знаете о призраках, которые мучили вас?
   - Они больше не придут, - с напускной беспечностью ответила Йурихана. - Ведь так?
   - Это были старик и старуха, смертельно, - Аджисай усмехнулась невольной шутке, - обиженные. Кто они? Вы ведь знаете их, и господин генерал их знает.
   Госпожа Йурихана выронила пиалу и с трудом поднялась. Губы ее дрожали.
   - Убирайтесь! Убирайтесь, и никогда больше не появляйтесь мне на глаза.
   Заклинательница встала, отставила пиалу с нетронутым чаем и вышла через сад, через калитку прямо в шумный вечерний город. На украшенных фонарями улицах людей было больше, чем днем. Из квартала Увеселений доносилась громкая музыка и голоса зазывал сразу трех конкурирующих театров. В Высоком шла достойнейшая "Аои-но-Уэ"*, в Южном театре - "Ёцуя Кайдан"*, а маленький театр Гэцу показывал "Пионовый фонарь"*.
   - Очень своевременно, - хмыкнула Аджисай.
   Она прошла мимо чайной О-тя-ко, где за своим любимым столом в дальнем углу как всегда сидел Мэнджи, уже переодетый в свой вышитый различными целебными травами халат, и углубилась в храмовый город. Просто пошла на звук бронзового колокола Дайто*, который, как говорят, отпугивает злых духов.
  
   Пятнадцатый день третьей луны* генерал Сумизоме с супругой встречали в Большом храме. Появление солнца над медной крышей храма сопровождалось аритмичными ударами в барабаны, гулким звоном тяжелого колокола Дайто и блеском множества зеркал. Радостные горожане пускали "зайчиков", ведь считалось, что в этот день они приносят невероятную удачу. Присутствовал сам сёгун Мидзу, и он лично взял в руки тяжелое бронзовое зеркало, чтобы послать луч света в лицо настоятеля монастыря. Многими это было воспринято, как обещание щедрых подарков и весьма непостоянных монарших ласк. Впрочем, Шюфудзи* был в фаворе уже несколько лет, и даже во время затяжной войны сёгун не забывал о благочестии и делал пожертвования в виде трофейных мечей и штандартов.
   Аджисай предпочла расположиться на холме, чуть ниже величественной Годзюното*, откуда открывался великолепный вид на церемонию. Солнце играло в зеркалах, прыгало по ярким украшениям в волосах женщин, по доспехам личной охраны сёгуна. Всего один раз оно споткнулось на тусклой, серой фигуре Незумиро Така, таинственного телохранителя, шпиона, советника сёгуна Мидзу, да и вообще известного мастера на все руки. Откашлявшись солнце понеслось дальше, к противоположному холму, прямо к дайто, чтобы попрыгать на узорчатом бронзовом колоколе, вывезенном из-за моря две сотни лет назад**, но попался в ловушку небольшого, но очень чистого зеркала. Луч был отражен прямо в лицо Аджисай, огладил щеку, скользнул по шее и растворился в желтом по случаю праздника шелке кимоно. Наглец Мэнджи отвесил насмешливый поклон и мотнул головой в сторону аллеи цветущих вишен. Тонкие губы его что-то произнесли, но заклинательница никогда не владела искусством "безмолвного слушания"*. Тогда она просто повернула голову в сторону деревьев.
   По аллее шел человек, и что-то зловещее было в его фигуре. Закричали дамы, мужчины потянулись к поясам, но согласно этикету мечи - оба - были оставлены в привратном доме. Невозмутимый Незумиро Така заслонил собой сёгуна, прочие стражи, бывшие куда ниже рангом скользнули в толпу, усмиряя перепуганных паломников. Послышался звон колокола и громкие хорошо поставленные голоса монахов, произносящих хором защитную формулу. По усыпанной вишневыми лепестками аллее шел мертвец, и из груди у него торчал меч. Толпа растекалась перед ним, испуганно жалась к ограде, и вскоре на дороге у мертвеца остался один только генерал Сумизоме, к руке которого жалась белая как полотно госпожа Йурихана. "Не может быть", - шепнули ее губы, и на этот раз Аджисай поняла все слова.
   Поднявшись на ноги, заклинательница соскользнула вниз по крутому склону, чтобы оказаться ближе и не пропустить ни слова.
   - Отдай, - сказал мертвец и протянул руку.
   - Ты мертв, Иканабори, - просипел генерал. Прекрасно было видно, как сильно он напуган.
   - Да, - согласился Иканобори. - Потому что ты послал меня на смерть. Ты сделал все, чтобы избавиться от меня и жениться на моей невесте. Ты лишил меня даже амулета, который она надела мне на шею перед нашим прощанием.
   Дрожащая рука Йуриханы сжала что-то под одеждой.
   - У-убирайся в ад! - прокричал генерал.
   - Только вместе с тобой, - спокойно ответил Иканобори и вытащил из своей груди меч, неспешно, как из ножен.
   Вскрикнув, генерал Сумизоме побежал вверх по склону к Дайто. Вот он миновал колокол, взлетел по лестнице, его красная куртка мелькнула на галерее второго этажа. Иканобори спокойно последовал за своей приведенной в панической ужас жертвой.
   Протиснувшись сквозь толпу встревоженных, напуганных, но уже готовых сплетничать горожан, Аджисай сжала руку госпожи Йурихана.
   - Расскажите мне все.
   Краем глаза она заметила белое одеяние Мэнджи и слабое мерцание его ха.
   Йурихана всхлипнула.
   - Кто это, госпожа? - жестко спросила заклинательница.
   - Хорошо, я расскажу.
   Аджисай усадила бледную, как полотно женщину на принесенные монахами подушки, протянула ей стакан воды и замерла, приготовившись слушать. Журчание защитной формулы не прекращалось, и хотелось уже прикрикнуть на назойливых святых братьев, все усилия которых проходили впустую. Не сводя глаз с колокольни, где то и дело мелькали красные одежды генерала и темные лохмотья мертвеца, Йурихана тихо заговорила.
   - Это Иканобори, Ите Иканобори, самурай из клана Кин. Он был моим женихом. Год назад, когда началась война - это было всего за две недели до нашей предполагаемой свадьбы, его призвали под знамена Фукуро... под знамена генерала Сумизоме, вассалами которого давно были члены семьи Ите, - женщина всхлипнула. - У Иканобори были уже престарелые родители, он боялся покидать их, но мой супруг... но Сумизоме дал клятву, что будет беречь Икано... сам же Иканобори... он поклялся именем Мироку-буцу*, что вернется к своим старикам. Я помню, как надевала ему на шею амулет...
   Йурихана захлебнулась рыданиями. Аджисай ободряюще похлопала ее по спине, хотя особой симпатии к женщине не испытывала.
   - Фукуро-доно лично принес мне известие о смерти Иканобори и этот амулет. Я...
   - Выскочила за генерала замуж? - безжалостно предположила заклинательница.
   Йурихана подняла на нее красные от слез глаза.
   - Да! - ответила она с вызовом. - Иканабори мертв, и этого не изменишь. А Фукуро-доно замечательный, ласковый, любящий меня человек!
   - Почему же тогда тебя преследовали призраки стариков Ите, Йурихана-хан? - язвительно спросила Аджисай, отворачиваясь.
   На самой вершине колокольни, по высоте не уступающей величественной стройной пагоде, и поставленной, именно чтобы уравновесить ее, что-то сверкнуло. Секундой спустя тело генерала Сумизоме упало на белый песок площади, взметнув бело-розовые лепестки вишен. Из груди генерала торчал меч, и солнце поблескивало на цубе, украшенной узором в виде камыша.
   Вскрикнула Йурихана и осела на пол.
   Сквозь почтительно расступившуюся толпу прошел сам сёгун, склонился над телом генерала и пробормотал:
   - Какой знакомы меч, не так ли, Така-сан?
   - Наследный клинок семьи Сумизоме, - ответил везде тенью следующий за господином Незумиро Така. - Он был двести пятьдесят лет назад дарован семье главой клана Кин за особые заслуги.
   - Не он ли торчал из груди этого мертвого самурая?
   Вопрос прозвучал скорее риторически. Сёгун выпрямился, коротко кивнул Незумиро и отрывисто приказал:
   - Унесите эту падаль. Не терплю лживых убийц. А его жену отошлите в провинцию.
   Сёгун удалился, следом за ним ушел и Незумиро. Аджисай подняла выпавший на песок амулет - деревянную табличку с заклинанием в оплетке из красных шелковых нитей - и пошла к колокольне. Пол галерей и лестницы были усыпаны вишневыми лепестками.
   Иканобори обнаружился на самом верху. Он стоял у поручня и смотрел на небо. Аджисай посмотрела мельком на его ноги. Действительно, не было; только кружащийся вихрю вишневых лепестков. Только потом она заметила сидящего на южном парапете Мэнджи. Аптекарь вертел в руках флейту, и словно не решался поднести ее к тонким лиловатым губам.
   - Что же теперь, Хитан-сан? - тихо спросил призрак.
   - Ты свободен от своих обязательств, - столь же тихо ответил Мэнджи. - Твои родители давно уже обрели покой и, верно, ждут тебя в краю западного рая. Уходи.
   - Амуле... - начала Аджисай, протягивая руку, но мертвец уже рассыпался вишневыми лепестками.
   Раз - и нет Иканобори.
   - Что-то вишни в этом году рано отцвели, - пробормотал Мэнджи.
   - Теперь он свободен? - спросила Аджисай. - У него ведь больше нет обязательств.
   - Боюсь, он так не думает... - Мэнджи печально вздохнул. - Вполне возможно, следующей весной он опять появиться и пойдет с юга на север, преследуя какие-то свои цели и убегая от вишнепадения.
   А потом тихо добавил:
   - В конце-концов, не все обязательства можно выполнить.
   Аджисай подошла к южному парапету, прислонилась к опорному столбу и глянула вниз. Вишни осыпались под порывами сильного, холодного ветра.
   - Мэнджи-хан, научи меня говорить с мертвыми, - попросила она.
   - Не думаю, что это хорошая идея, Аджисай-сан, - нежно улыбнулся Йома-тай. - Это не слишком-то приятно.
   Поднеся флейту к губам, он дунул. Тихая, легкая как лепестки мелодия была подхвачена ветром.
   5-6. 05. 2007
  
  
   Примечания:
   * Мукейто (или Мукей То), букв. "Духовный нож". Один из важнейших инструментов шамана. В арсенале онмёджи (заклинателя духов) их два - один с зазубренным лезвием, другой - с гладким и остро заточенным. Первым - иши ("камень"), сделанным из куска обсидиана или кремния, вскрывают ткань бытия и открывают дорогу в мир духов. Вторым - ха (лист), выкованным из высококлассной многослойной стали, отгоняют враждебных духов. Йома-тай (заклинатели призраков, букв. "против призрака") пользуются только ха. В обоих случаях существует запрет обагрять клинок какой либо кровью, даже если случайно на мукейто попадает капля крови, кинжал торжественно хоронят и берут новый
   * Боцу - букв. "появись", слово, которым дух умершего призывают в мир живых. Другое значение этого слова "смерть"
   * Онбингава - "тихая река", которая отнюдь не соответствует своему названию. Онбингава - одна из самых бурных горных рек, славящаяся своими опасными переправами и свирепствами хозяина, который более десяти лет требовал с жителей горных деревушек, а также со всех путешественников дань, а частенько забирал и их жизни. Это продолжалось до тех пор, пока дух не столкнулся с молодой, горячей и не слишком уважающей стариковский опыт Аджисай
   * Хитан - "горе, тоска, печаль". Один из Котовари (Термин, означающий причину, по которой дух не покинул землю, чтобы совершить новое перерождение, а стал мстительным призраком). Хитан (горе) - когда причиной было большое горе, разлука или сильная тоска. Существуют также мукаппара - когда причиной является злость и обида, и хикай - невыполненные обязательства
   * Гедан-но камае - позиция, в которой наконечник меча был понижен до коленной чашечки противника; это - позиция, подходящая для защиты
   * Ханами - праздник любования цветами. Устраивается несколько раз: в пору цветения слив и вишен, летом, когда расцветают пионы и осенью, во время цветения хризантем. На весенний ханами существовал обычай совершать паломничество с юга на север, постоянно пребывая таким образом среди цветущих деревьев
   * Водоносы - здесь люди, переносящие путешественников через реки вброд в тех местах, где не построено мостов
   * "Аои-но-уэ", ("Ее высочество Аои") пьеса театра Но, написанная Дзэами Мотокиё (одним из основоположников театра). В ее основу взята глава из "Гэндзи-моногатари", в которой призрак придворной дамы доводит до смерти принцессу Аои, жену принца Гэндзи.
   * "Ёцуя Кайдан" - известнейшая пьеса Цурия Нанбоку, повествующая о призраке О-Ива, мстящем бросившему ее супругу
   * "Пионовый фонарь" - роман (или скорее импровизационная монопьеса) Санъютэя Энтё, также повествующая о призраках. Ее основой была одноименная китайская страшная история
   * Дайто - зд. Большая башня, главная колокольня Шюфу, также может означать Большую Пагоду Тодайдзи (Большого Восточного Монастыря)**
   * 15 день третьей луны - прибл. середина апреля
   * Шюфудзи - букв. "столичный монастырь"
   * Годзюното - пятиярусная пагода
   * Безмолвное слушание - чтение по губам, входило в программу обучения детей из воинского сословия, к которому, впрочем, Аджисай не принадлежит
   *Мироку-буцу - санскритск. Мантрейя, Будда грядущего. Когда он ступит на землю, наступит конец света. Подходящая фигура, чтобы ею клясться. http://kajipon.sakura.ne.jp/kt/miroku7.jpg - Здесь можно увидеть одну из самых изысканных статуй Мироку Буцу
  
  
   ** Да простят меня Японцы, ибо таковой действительно существует
   ** Японцы действительно вывозили колокола из Кореи (признанного мастера в области бронз), порой покупая, а часто просто отвоевывая их в пиратских набегах. Также из Кореи привозили бронзолитейщиков
  
  
   Об именах:
  
   1. Общая информация:
   В личных женских именах используются названия растений (в основном цветов). В личных мужских именах - птицы или реже животный.
   Личные фамилии (родовые имена) аристократов указывают на некоторые качества. Происходят они од древних прозвищ Темный, Сильный, Белый, Жестокий etc. Фамилии самураев низших рангов происходят также от прозвищ, часто нелицеприятных или же от названия профессий, которыми владели их предки.
   Личные фамилии жреческого сословия также могут использовать названия растений
   Названия кланов - пять основных элементов: вода, огонь, воздух, дерево и золото
  
   Сначала идет фамилия, потом имя; иногда в конце указывается клан
  
   2. Герои
   Аджисай - Асунаро Аджисай из клана Мидзу (да, ни много, ни мало).
   Асунаро - кипарис, Аджисай - гортензия.
   Принадлежит к древнему жреческому роду, одной из ветвей нынешнего правящего клана. Очень дальняя родственница сёгуна Мидзу
  
   Иканобори - Ите Иканобори из клана Кин
   Ите - лучник, Иканобори - коршун или воздушный змей
   Клан Кин - клан золота.
   Принадлежит к самураям среднего звена
  
   Сумизоме Фукуро из клана Кин
   Сумизоме - темный, Фукуро - филин
   Самурай из высшего сословного ряда
  
   Йурихана - Сумизоме Йурихана из клана Кин
   Сумизоме - темный, Йурихана - цветок лилии
  
   Незумиро Така, клан неизвестен
   Незумиро - серый (мышиный), Така - сокол
   Прозвище - Мышиный сокол (Незуми-но Така)
   О нем вообще ничего не известно
  
   Сёгун Мидзу, клан Мидзу
   Мидзу - вода
   Представьте себе Токугаву Иэясу, только молодого и красивого. Или Оду Набунагу...
  
   Нагаремоно Мэнджи, он же Широ Хитан, не входит ни в один из кланов
   Нагаремоно - бродяга, Мэнджи - свастика, Широ - белый, Хитан - горе
   Ни одно из этих именований не является фамилией. Или даже именем
   Как, полагаю, вполне понятно, он не совсем человек. Или совсем не человек...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   12
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"