Аннотация: Начало рассказу положил тот странный сон...
Эту дачу строил отец. Небольшой деревянный домик: резные наличники, солнечная веранда. Старая обихоженная мастеровитым отцом мебель. На отделанных вагонкой стенах рамочки с полупрозрачной акварелью. Уютно и просто. Усадьба с нарядными клумбами, забором из фигурного штакетника и банькой у озера, напротив, выглядела затейливо.
Притворив крепкую калитку, Рита словно отрезала себя от проблем и забот. После чопорно-стерильных лабораторных будней возня на грядках была в удовольствие. Раньше здесь чего только не росло, а ныне - одни лекарственные травы и цветы.
Отец жил на даче почти круглый год, Рита такой возможности не имела. Друзья советовали дачу продать, но об этом и речи быть не могло! Продать - значит предать отца!
Папа... Прятки в аллеях старого парка, колыбельная под гитару. Лес, горы, звездные ночи у костра. Мужик в доме, надежное плечо, каменная стена - это все был отец. Позднее, принимая ухаживания парней, Рита искала его в каждом из них. До сих пор не случилось... Понимала ли мама, как ей повезло? - часто думала она.
Талантливая художница, мама как все, по-настоящему одаренные люди, была не от мира сего. В свой она пускала лишь с кистями и красками. Что связывало ее с отцом? Дочь? А он жену обожал. Так лелеют недосягаемую, призрачную мечту.
Женщина-греза купалась в любви, но душу отдала холстам и бумаге. Там, на полотнах, и любила, и цвела...И внезапно угасла от скоротечного рака.
За одну осень Рита повзрослела сразу на несколько лет. Тринадцатилетний ребенок, она совершила невозможное - вытянула отца из липких щупалец всепожирающей тоски. В те мрачные, пронизанные глухим отчаянием дни они особенно сблизились. А ведь, думалось, роднее и ближе уж некуда.
Отец больше не женился. Неисправимый романтик остался верен единственной любви. Умер он скоропостижно. Просто упал и все. На поминках какая-то дальняя древняя тетушка все прижимала Риту к себе и шептала, шептала едва ли не с завистью: 'Он всегда был счастливчиком. Даже смерть - легкую, скорую - получил!'
'Мама, красивая молодая покинула мир в адских муках. За что? И чем заслужил отец такую 'завидную' смерть?' - Рита смахнула слезу и вздохнула.
В узкую щель приоткрытой двери протиснулось гибкое кошачье тельце. Самурай! Откуда он приходил, Рита не знала. После похорон она сутками лежала ничком и, осипнув от рыданий, тихо и безысходно скулила. Кот явился как из-под земли! Смело, не озираясь, гость пересек комнату, пристально взглянул Рите в глаза, и почудилось - проникнулся ее горем. Она смешалась, затрепетала, а кот уверенно влез на диван и, словно приободряя, потерся об ее плечо. Рита благодарно прикрыла веки и неожиданно, впервые за долгое время, опрокинулась в глубокий сон.
Черный, без единого белого пятнышка кот стал навещать Риту каждый день. Иногда, как сейчас - на ночь глядя. Тонкий, изящный с гладкой блестящей шерсткой, он совсем не походил на деревенских собратьев. Мордастые задиристые и воровитые, они нагло шныряли по дачным участкам. Ритин гость отличался безукоризненными манерами и достоинством.
К слову сказать, раньше кошек у них не водилось. Мать страдала аллергией на кошачью шерсть, а отец был заядлым собачником. Последние девять лет его жизнь скрашивала забавная игривая, словно ребенок, такса Генриетта. Геня... На исходе зимы неутомимая проказница угодила под колеса грузовика. Наверно, это и подкосило отца.
- Напрасно, стараешься! Поздновато уже для визитов! - усмехнулась Рита.
Она разложила диван, приготовила постель, включила было телевизор, но передумала.
Звездные сплетни и криминальные сериалы набили оскомину, глупые шоу и комедии вызывали изжогу. Перебрав стопку старых журналов, Рита наткнулась на роман Пикуля.
Читать она любила, и в этом была заслуга отца. Он относился к книгам с благоговением. 'Они, как женщины: не выносят грубого обращения', - внушал он дочери, расправляя загнутые ею уголки. Ему удалось собрать неплохую библиотеку.
Рита легла и развернула журнал. Она одолела всего несколько глав: день выдался хлопотным, ее быстро сморило.
Ей снился отец. Статный, как всегда, подтянутый, он стоял возле дивана и с улыбкой глядел на нее.
- Папка! - задохнулась от счастья Рита - папка!!!
- Ты исхудала, моя девочка! - печально и ласково сказал отец - Перестань изводиться! Верь, чтобы не случилось, я всегда буду рядом с тобой. Посмотри, у меня для тебя подарок.
Он протянул ей массивный том с чрезвычайно яркой, словно в брызгах радуги глянцевой обложкой.
- Спасибо, папка! Но... - осеклась Рита, - ты же умер! Папа, зачем ты умер? Как ты мог оставить меня одну! Как ты мог! - зарыдала, закричала она и проснулась.
По лицу текли соленые струйки. Губы дрожали.
- Господи, зачем? - простонала она. - Зачем?
Вокруг плескался мрак ночи. Тьма дышала, и, смыкая тесные объятия, что-то тревожно шептала, куда-то страстно звала.
Всхлипывая, Рита ладонью утерла слезы и вдруг явственно услышала пронзительный, тонкий сухой скрип. Она с ужасом уставилась в темноту. Страх сдавил грудь и, колыхаясь багровым студнем, застрял между лопаток. Облизнув пересохшие губы, Рита отчаянно рванула ворот пижамы.
Звук повторился, но теперь он был гораздо мягче, деликатней, будто кто-то легонько переступил с ноги на ногу. Риту затрясло.
- Я одна. Соседи разъехались. Можно вопить всю ночь, никто не услышит! - лихорадочно соображала она.
Внезапно мрак уплотнился, сбился в комок и кинулся ей на грудь. Рита судорожно дернулась, захлебнулась криком, но, ощутив упругий перебор маленьких теплых лапок, облегченно расслабилась: Самурай. Кот заурчал, запел, выводя ритмичную, с бархатистыми нотками мелодию. Широкой мягкой волной, она поглотила и страх и тревогу.
Кот вскинул голову и на миг прильнул к щеке Риты. Словно поцеловал. Рита блаженно улыбнулась и, погладив Самурая, мгновенно уснула.
Разбудил ее бодрый перестук: за окном, на сосне трудился дятел. Где-то вдали о чем-то грустила кукушка. Солнце взошло. Дерево стен сочилось янтарно-розовым светом.
Рита зажмурилась и со вкусом потянулась. Боже, до чего не хочется вставать! Увы! Отпуск кончается, нужно укладывать вещи для переезда в город. Ну, раз-два! Рита отбросила одеяло, села и, сладко зевая, нашаривала ногой тапки. Да где же они? Как корова языком слизала! Она встала на колени и заглянула под диван. Ага! Попались! Она выловила один и сунулась за другим.
Что это? Пальцы наткнулись на что-то гладкое твердое. Похоже - книга...Книга?!!! Рита будто обожглась. Сон; дикий страх; поцелуй Самурая - звенели осколки безмятежного утра.
'Неужели та самая?!! Бред! Чепуха! Это обычная книга! Ну же, смелее!' - Рита глубоко вдохнула, нагнулась и вытянула книгу наружу.
Безумие красок - она! Подарок отца! Не зная, радоваться или плакать, Рита перевернула книгу и прочла: 'Энергия цвета'. Как завороженная, она листала пестрые ярко иллюстрированные страницы. Масло, гуашь, пастель, акварель! Буйство линий! Цветной ураган! Бездна тонов! Игры света и тени!
Дрогнула! Дрогнула, отозвалась настроенная матерью струнка. Обнаружив у дочери незаурядный дар, та мечтала, что ребенок пойдет по ее стопам. Увы! Девочка бралась за кисти редко, набегами, уступая смутному наитию, а потом вдруг серьезно увлеклась биологией.
После маминой смерти отец попрятал все ее вещи. Оставил только картины. А мольберт, кисти и краски унес на чердак. 'Надо бы там прибрать', - подумала Рита.
Она оделась, наскоро перекусила и тут вспомнила про кота.
- Кис-кис-кис, - пошуршала она пакетиком 'вискаса'.
Кот не отзывался, наверно был не голоден.
Лаз на чердак находился в спаленке. Рита приволокла стремянку, влезла под потолок и толкнула тяжелую крышку. Петли крякнули, крышка откинулась, взметнулось облачко пыли. Чихая и кашляя, Рита вскарабкалась наверх.
- Да... - покачала она головой, - тут и до вечера не упра... - близоруко вглядываясь в угол, она вдруг побелела и застыла: на рассохшемся мольберте сидел Самурай!
Огромные медовые глаза кота лучились невыразимой нежностью и любовью. Так смотрят на свое дитя...
- Мама! - Кусая губы, Рита осела на пол и заплакала.
И с того дня пропала. Терпкий дух растворителей, вкрадчивый шорох карандашного грифеля, трепет кисти на мерцающей глади влажного ватмана...Знакомые с детства вещи наполнились волшебным очарованием и неудержимой притягательностью. Карьера, замкнутая череда опытов, почти дописанная диссертация - все поблекло, утратило смысл. Втиснутая в жесткие рамки рационального фундамента и логических лабиринтов душа рвалась на волю, в первозданную бесконечность бытия.
Стоя у мольберта, Рита растворялась в вихре идей, разноцветья узоров, сюжетов, набросков. Страсть, с которой когда-то сплелась, сроднилась мать, распахнулась, раскрыла объятия дочери.
Через несколько лет у Риты состоялась персональная выставка.