На волю, в путь! В разодранных карманах
Зажаты кулаки. О, Муза, ты
Вела меня слугою красоты
В моих любовных грезах и дурманах.
Я, Мальчик-с-Пальчик, зерна шелушил
Пьянящих рифм, объят осенней ленью,
И у Большой Медведицы — под сенью
Ее берлоги звездной — славно жил.
Усталый лоб мне росный ветер гладил.
В ладу с мерцаньем звезд, рифмуя, ладил
Я лиру Высоты, а посему
Тянул шнурки в мистической берлоге
От башмаков, израненных в дороге,
К распахнутому сердцу своему.
Артюр Рембо
Пьяный корабль
Устремился я в Реки, в теченье бесстрастное Леты,
И хозяев-правителей более нет надо мной.
Каждый наг в этот день сотворенья, — рабами раздетый,
Пригвожденный к столбу — стал забавой, мишенью сквозной.
Ни зерно от фламандцев, ни тюки английского хлопка,
Ни тем паче дурной экипаж не заботят меня.
Казнь хозяев закончилась. Вольный и легкий, как пробка,
По волнам я помчался и канул в разъятие дня,
В торжествующий хаос... Здесь в ярости моря — разруха.
Полуостров отсекся. По следу за мной — острова.
Я отныне иной: так дитя к рассуждениям глухо,
Понапрасну звучали разумные ваши слова.
Пробуждал меня шторм к непокорству, и, бешено-пенны,
Разверзались воронки, вращая тела моряков.
Десять суток по морю скитался я, благословенный,
Не скучая о глупых, тревожных глазах маяков.
Зеленела вода, сатанея от страстной работы,
Сладострастно пронзала еловую плоть корабля
И отмыла меня от чужого вина и от рвоты,
Как ребенку — игрушкой оставив обломки руля.
Я купался в Поэме — обители над временами.
Как прекрасен настой молока и небесных светил!
Пил морскую лазурь, и, влекомый сквозь небо волнами,
То и дело утопленник бледный ко мне выходил.
Отбродило вино всеохватнейшей лирики нашей:
Сжато сердце полудня гармонией неба. Смотри! —
Снова бродит Любовь — горькой дочерью с жертвенной чашей,
Переполненной пламенем крови грядущей Зари,
Где в просторную синь влюблена голубиная стая...
...Знал ли ты, человек, богожителей треснувший свод
Под зигзагами молний? И смерч усмиряется, тая,
Разъяренным тайфуном вколоченный в водоворот.
Ужасается низкое солнце над стонущим миром,
Наблюдая, как знаменьем наичернейших вестей
Шла мистерия волн, в устремлении грозном и сиром,
Горизонт пожирая крылами своих лопастей.
В круговерти неведомых сил изумрудною ночью
Ослеплял меня снег, и звенела мечта об одном:
Целовать бесконечно морей милосердные очи
С фосфорическим желтым и синим поющим огнем.
Стадо волн в истерическом вопле долбилось о рифы,
Атакуя за месяцем месяц... Но в срок, осиян,
Образ девы Марии придет через древние мифы,
И под светлой стопой ярый гнев укротит Океан.
Табуны темно-синие, в беге не знавшие меры,
В прочной упряжи радуги ждут своего ездока —
Я пробрался в такие Флориды, где взглядом пантеры
Полыхают цветы и прозрачная даль глубока.
Зыбь в разлете от случки реки с чистотой водопада
Вдруг поднимет опять упоенную даль на дыбы.
А в болоте гнилом, в тростнике, средоточие смрада —
Древний Левиафан, побежденный счастливцем судьбы.
Под серебряным солнцем сверкнут ледники куполами.
Вновь жара. Поутру перламутровый воздух светлей,
И деревья роняют удавов, кишащих клопами.
Наземь, путнику в ноги с изгибов зеленых ветвей.
Расскажу я ребятам, чье чудо доверья нетленно,
Про непуганых рыб золотых — и поющих, когда
Мой корабль, словно люльку, качала цветочная пена,
Окрылив паруса благодатью Любви навсегда.
Но, измотан от гонки с собою, на палубных досках,
На коленях, смиренною женщиной в полночь летя
В зев зияющий мрака, где щупальца в желтых присосках
Мне протянуты морем, рыдающим, словно дитя —
Стал я островом птиц. Гам, раздор на бортах — в назиданье
Опоздавшим, в отместку оставившим белый помет.
И утопленник в черной дыре моего мирозданья,
Как в ночлежке ложится поспать. Где поэт, что поймет
Мой летучий корабль, обреченный на волю туманом?
Корпус пьян от воды. Не залечит никто, никогда
Нанесенных мне ран возлюбившим меня ураганом,
Я в эфире, вне времени, молча плыву сквозь года,
Сквозь торговцев Ганзы и убогую спесь Мониторов.
Строчки модных поэтов изысканны, стройно-лихи —
Я окно Высоты пробивал для прелестнейших взоров-
И паршивых лазурей, в чем сварены ваши стихи.
Под эскортом коньков, в электрическом свете задаром
Я шальною доской убегал в злобной кипени вод
От июльской грозы, разрушавшей удар за ударом
Раскаленно-безжалостно ультрамариновый свод.
Я за сто округов слышал свадебный рев бегемота
И в движенье Мальстрема изведал коварство морей.
Я прядильщик небес, но тоскую о камне оплота —
Вековом парапете старинной Европы моей.
Вижу звездные архипелаги. Там стерты границы
В битве вольных сердец, где рассудок ваш правильный тощ.
Не оттуда ль вернутся к нам птиц золотых вереницы,
Миллионом распахнутых крыльев — Грядущая Мощь?
Слишком долго я плакал! Мне зори Земли — как распятья.
Горек лунный очаг и сияние солнца черно,
Но в жестоких объятьях Любви цепенею опять я...
Пусть мой киль разобьется! Пусть камнем я кану на дно!
А в Европе, в прохладный и темный ручей водостока,
Грустный мальчик весной в ту дорогу, что так далека,
В пряных сумерках вновь запускает на пламень Востока
Свой бесстрашный кораблик с печальным крылом мотылька.
Без меня караваны, хранимые слабостью моря,
Горделиво докажут, чьи флаги вольней и сильней.
Не могу я встречаться со взглядами муки и горя
На понтонах, плывущих под каторжной цепью огней.