Когда в душе собрата третье око
Откроется и озарится ночь
Химер пустых, таившихся до срока,
То нужно милосердием помочь,
А если пожелать — так лишь добра ведь.
Не злобствуй, проклиная, не суди:
Что можешь ты к суду тому добавить,
Коль судит искра Божия в груди?
Ты усмехнешься. Снова не поверишь.
Доверишься гордыне и судьбе.
Но ты забыл — какою мерой меришь,
Такою же отмерится тебе.
И рухнет мир твоих тщеславных башен,
Ни ложь, ни лицемерье не спасут.
Суд собственной души велик и страшен,
И неизбежен этот Страшный Суд.
Письмо
К тебе во сне явился свет
Светлее солнца,
Средь наших горестей и бед
Как бы оконце.
Ты долго плакала во сне
На зов оттуда.
Пришла с вопросом ты ко мне:
«К добру иль худу?»
...А может, нужно жить, любя,
И вспомнить детство?
И не в других — в себя, в себя,
В себя вглядеться?
И автор — частного письма
Сего податель,
Когда был выбор — свет иль тьма? —
Он был предатель,
Предатель чистого, греша.
И не на ветке —
Как птица — плакала душа
Меж ребер, в клетке,
Идя по грани бытия,
Черно и грузно.
Я знаю, ты — вчерашний я
И это грустно.
Сегодня ты смеешься вновь.
Тебе с участьем
Растолковали: свет — любовь,
А слезы — к счастью,
Не ты, а некто виноват,
Что мир не светел.
Тебя бы я утешить рад,
Но я в ответе:
Моя вина — вина вдвойне,
Мы рядом будем.
И не толкуй о счастье мне,
Себе и людям.
Письмо в редакцию
«Который год живу и не живу.
Теперь — пишу. Теперь — спрошу: доколе?
И где найти управу на жену?
Ищи ее свищи, что ветра в поле.
Туда-сюда... То тут она, то там...
И чертит в небе огненные знаки.
И черти зачастили в гости к нам,
А тесно и без них у нас в бараке.
Прошу властей помочь и разобраться...»
...Я прочитал. Затравленный, как волк,
Нашел в себе не смех или зевок,
А чувство понимания и братства.
Как мой собрат — печально я смотрю
На грустную вечернюю зарю.
Часы бьют полночь. В бое — звон металла.
И женщина с бесинкою в крови,
Всю жизнь напрасно ждавшая Любви,
На кухне гром и молнии метала,
И с грохотом метала над столом
Летающие грязные тарелки,
И взгляд вонзала в часовые стрелки,
И поджидала ступу с помелом.
* * *
Туда, где Любовь светла,
Вела за скалой скала,
В кровь — руки.
Он знал: повернуть нельзя,
Остались внизу друзья,
Подруги —
Кричат от подножья скал:
«Ты лучше вином бокал
Заполни».
«Кто ведал и не принес,
С того и суровый спрос —
Запомни.
И если ты духом слаб —
Поможет ли людям раб
Дрожащий,
В пыли распростертый ниц?»
...Он дрогнул, сорвался вниз —
Пропащий.
Здесь пепел, грязь и зола,
О, дайте любви, тепла,
Участья!
Здесь так безнадежна тьма,
Что было б сойти с ума
За счастье.
Придите же кто-нибудь!
«Она прервала свой путь
И ею поделена
Вина.
Душа ее сожжена
Тобою...»
Но кто она?
«Жена».
И сердце рванулось в нем
Вослед за живым огнем
Свечи.
А что за огни вдали?
«То люди твоей Земли —
В ночи».
Он рубищем усмирен,
Не скажешь теперь, что он —
Тот гордый поэт во фраке.
«С людьми, — говорит, — хочу,
Я тоже несу свечу...»
«Ты мог бы нести факел».
Бредут и он, и она.
И ложью оплетена,
И злобой потрясена
Планета.
И люди — увидят ли
Тот пристальный Круг Любви
И Света?
* * *
Посвящается А. Подгорскому
... И только у могильного креста
Мы вдруг поймем в сиротстве черной ночи,
Что все слова о маме — немота,
Невыразимость, боль и многоточье.
Поймем, сыновью память сохраня,
Что «кровь-любовь» не рифма, а обличье
Земли и Неба — Божьего Огня
Для нынешней счастливой Беатриче.
И сын являет с Беатриче той
Горящий круг, в котором триединство:
И муж. И дух поэзии святой.
И жаждущая тайна материнства.
И кровью брызнет винограда гроздь,
Когда с восходом солнца вспыхнет рама.
Лучом любви пронизанный насквозь
Скажу: «Весь мир искусства — это мама».
И в ней — испепеление грехов,
А истина в немыслимом ответе, —
Что не было без матери стихов,
И нет стихов о матери на свете.
* * *
«Кто из нас заглядывал в сердце своего отца?»
Т. Вулф
Светлой искрой в золе —
Пониманье, что все неслучайно.
Я иду по земле,
Словно книгу, листая года:
Желторотым юнцом я смотрел вслед отцу беспечально
И не знал, что отец уходил от меня навсегда.
Звездным небом ведомый
Сквозь тьму и душевную смуту,
От отцовского дома
Доныне взываю с крыльца:
«Ничего не прошу, лишь оставь бесконечную муку,
Полыханье стыда не сотри до могилы с лица».
Жизнь прошла и уже
Ничего невозможно поправить,
На крутом вираже
Мне уже удержаться невмочь.
Почему же все плачет, все мечется молния-память
По планете Земля, озаряя печальную ночь? —
Потому что давно
Рвется к людям сердечная речь в нас.
Нам так много дано!
Но с беспечной улыбкой юнца
Вслед посмотрит мне сын
От порога — и в звездную вечность —
Провожая отца.
Моцарт и Сальери
Молва... Тоска... Мольба... А небо — глухо.
Когда я принял то, что суждено,
Вдруг распахнула ночь свое окно
Неведомого зрения и слуха:
Ко мне, приговоренный к высшей мере
Безмерных человеческих атак,
Приходит оклеветанный Сальери
И говорит, что было все не так.
Ко мне приходит реквием сквозь тьму
Торжественно, прощально и крылато:
Великий Моцарт молит за собрата,
Взывая только к Богу одному.
* * *
В жестоком мире, где счастье скалится
Машиной новой, икрою паюсной,
Что с нами будет? Что с нами станется?
Все продается, все покупается!
Продали реки для сплава месива,
И лес купили, чтоб делать просеки,
И вместо листьев печальной осени
Металл презренный, глумясь, навесили.
Что с нами сталось? Шел вроде мимо я:
И мимо золота, и мимо люмпена —
Куда уходишь, моя любимая?
Когда ты продана? И кем ты куплена?
В лукавом звоне один купается,
А у другого долги не розданы.
Но ночью небо сверкает звездное:
Не продается. Не покупается.
* * *
Познав печальный год и черный век,
Поднял поэт бокал с веселым ядом,
Но не давал покоя человек
С горящим сердцем и с холодным взглядом,
Глядевший в суть и презиравший глянец,
Работавший бессменно за Атланта,
Крича в досаде: «Дал же Бог таланта
Вот этому горчайшему из пьяниц!»
Поэт, устав от взлетов и падений,
Надменно от укоров удалился,
Да хорошо хоть, что не удавился
Среди химер своих и привидений.
Потом как новоявленный пророк,
Пытаясь втолковать всем людям разом
О некой сфере, где бессилен разум,
На тот, на этот, на другой порог,
То беззащитен, то безмерно смел
Являлся он в гордыне и в отчаянье...
.........
Но все ж постигнуть истину сумел,
Что новое рождается в молчании.
Преображение
«Клянусь небом и идущим ночью!
А что даст тебе знать,
Что такое идущий ночью?
Звезда пронизывающая.
Поистине, над всякой душой есть хранитель.
Пусть же посмотрит человек,
Из чего он создан!»
(Коран, Сура 86. Идущий ночью)
Звезда, во тьме блиставшая, грозила
Пронзить, но все ж неведомая сила
Вела его, идущего в ночи:
Решил он, в дерзновении сгорая,
Вернуть для человечества от рая
Утраченные некогда ключи.
Так смело он отправился на поиск!..
...И потерпел крушенье, словно поезд.
И наизнанку вывернул себя.
Рассвет. Пустых бутылок батарея.
И он портретом Дориана Грея
Стоял, угрюмо ворот теребя.
Была б не запятая здесь, а точка,
Но точная в груди рождалась строчка...
...А собутыльник правильный, как ложь,
Ценитель муз, целительных оваций,
Любитель не в самом себе копаться,
В нем вместо человека видел вошь.
Был собутыльник желт, как из больницы.
Налил в стакан — решил опохмелиться,
Да поперхнулся вдруг на полови...
А на кровати — дела мастерица —
Во сне по-детски всхлипывала жрица —
Бескрылой птицей — жрица нелюбви.
Все б ничего — неспетой песни жалко...
Ее письмо... Подарок-зажигалка...
Но где же потеряла два крыла?
Зачем в реку былую возвращенье?
Ведь попрощались. Попросил прощенья.
Уж если умерла, так умерла.
Где враг? Где друг? Порочен круг. Облава.
И колыхнулась в нем душа, как лава,
Из муки преисподней — из груди —
Явила миру огненную строчку
За прошлой жизнью ставящую точку:
«Все сожжено, что было позади...»
Во мраке непроглядном пораженья
Что остается?
...Лишь преображенье,
Когда дождем прольется снегопад,
Когда весна звенит, торопит лето,
Чиста, как покаяние поэта...
... И клена лепетанье невпопад.
Идущий следом
«Клянусь небом и идущим ночью!»
(из Корана)
На поле боя бытия,
Крича, пророчу
Беду в глухие души — я,
Идущий ночью.
Кругами ада я ведом,
Мне путь неведом.
Зачем покинул ты свой дом
И деву в грустном доме том,
Идущий следом?
Тебя такая ждет печаль,
Что и не снилась,
И немоты твоей печать,
Как Божья милость
Тому, кто духом не окреп.
Поймешь ты вскоре,
Что у поэта — черный хлеб,
Который горек.
...Ты слышал, но не отвечал.
Молчать уместней,
Ведь впереди плечо-причал...
И вот твой голос прозвучал
Чудесной песней.
За голос — болью заплати,
Единый брат мой.
И нет тебе теперь пути
Назад, обратно.
Догнавший кровью и трудом,
А не парадом,
Покинувший родимый дом
И деву в грустном доме том,
Идущий рядом, —
Скажи, ты Цезарь или Брут
Любви и Веры?
Смотри — из бездны восстают
Твои химеры,
И нищету людской тщеты
Узри воочию.
Уже не я... отныне ты —
Идущий ночью.
Душа моя про боль свою
Всю песню спела.
Остановлюсь и постою
С березой белой.
Потом присяду на пенек
В молчаньи слова.
Я тот, из детства паренек,
Кто был средь мира одинок,
И вижу снова,
Как льется синяя река
В просвет осины,
Хитроплетенье паука
В небесной сини.
Вот мурава и муравьи,
Где каждый — рыжий.
И роща светится в любви
Листвою-крышей.
И дева, утренней красе
Даруя жалость,
Пришла по полю, по росе,
Ко мне прижалась.
Она ждала так много лет
Счастливой доли...
— Скажи, откуда этот свет?
— Из песни боли.
...Вставало солнце — горячо
И незакатно,
Сгорали под его лучом
Ночные пятна,
Ночные боль, и стон, и страх
Уходят в небыль.
Светлеет слово на устах,
Светлеет небо,
И щелкал соловей в зарю,
Как сумасшедший...
Зарю встречая, говорю:
— За все тебя благодарю,
Вперед ушедший.
Путь любви
Третий Ангел вострубил и упала
с неба большая звезда... Имя сей
звезде полынь; и третья часть
вод сделалась полынью...
(Откровение Иоанна Богослова)
Третий Ангел летел,
И уже протрубила труба.
Был от ужаса бел
И на поле прозренья не воин
Человечек ничей,
Вопия: «Не прощай Ты раба,
Потому что я червь
И Любови Твоей недостоин.
Я не ведал, что жил
В летаргическом сне иль в бреду,
Но золу ворошил
И нашел в ней искру дерзновенья,
И вошел в эту боль...
И пред тем, как в аду пропаду,
Ты собрать мне позволь
Необузданной злобы каменья».
И услышан он был...
...В небе Ангел четвертый летел
И над миром трубил...
Человек не оставил ни камня,
Что посеяла мгла:
«Вот — мое от неправедных дел,
А собрать помогла
Милосердья людского рука мне.
Славен росчерк пера
На вечерней заре, на лугу.
Дерзновенья искра
Превращается в медленный пламень —
Дай мне жизни земной! —
Может, чем-то и я помогу
Тем, кто рядом со мной,
Ибо сердце отныне — не камень».
.........
.........
.........
Путь Любви, озаряющий Вечность.
* * *
Люсе
А этот мир не так уж плох,
Когда бессонными ночами
В крушенье судеб и эпох
Несет великие печали.
Черно за окнами. В тиши —
Дождя ночного бормотанье:
В страданье собственной души
Идем к вершинам состраданья.
Незыблемо и неизбежно —
Найдем, пройдя сквозь боль потерь,
Простое счастье. А теперь
Ты улыбнись светло и нежно,
И платье светлое надень,
Ведь птичьим щебетом в оконце
Уже стучится новый день,
Где нет дождя. И много солнца.
* * *
В небо немое — мольба из-под век.
Изнемогая, кричал человек:
«Ну почему не другому, а мне,
Мне босиком по колючей стерне —
Именно мне?»
Неодолимой Любовью дыша,
Снова уходит на помощь душа
К душам, что рвутся на волю из тьмы;
«Я — это Мы».
...Вновь возвращается в тело, ведя
Вслед за собой лепетанье дождя,
Клин журавлиный, журчанье ручья:
«Мы — это Я».
Прощание с динозавром
Малыш который день твердит всерьез,
И в голосе звенит железо нрава,
Что он произошел от динозавра
И мощью всех на свете перерос.
Рычит малыш, глаза его горят
И требуют сраженья непременно,
А во дворе застенчиво-смиренно
Опять обиду стерпит от ребят.
О, если б знать обидчики могли
Твой гнев доисторического зверя —
Не совести, так ужасу поверя,
Они бы наземь замертво легли!
Но этому, малыш мой, не бывать.
Ты — сильный, у тебя и долг, и право,
Чтоб никого вовек не убивать,
В себе убить в сраженье динозавра,
И нужно научиться жить без гнева.
Броню великодушия надень! —
Великодушно обещает небо
На грозовом закате светлый день,
Где озеро зовет, как Зазеркалье,
И лес шумит, весь мир боготворя...
.........
Смотри: на небе звезды засверкали,
И каждая — душа богатыря.
А значит, время спать, мой дорогой,
До утречка, до солнышка, до завтра.
...И я произошел от динозавра,
Но больше к динозаврам — ни ногой.
Устремление сердца
...И в тоске он проснулся. И вспомнил, что вольному — воля,
И закат, и за полем — реки пламенеющий плес.
И за волей пошел. И пришел он в ковыльное поле,
И с собой ничего, кроме скорби своей, не принес.
Всем на свете простив, горемычной судьбой не научен,
Он еще повторял дорогие ему имена,
Но уже притянулись грозой напряженные тучи
К человеку, в котором за ближних звучала вина.
Он понять не успел и ни слова молитвы не молвил...
В озаренье Любви, закаленной на муках креста,
Устремляется сердце навстречу свечению молний,
И пульсирует в такт, и ликует, и ждет Высота.
* * *
Жизнь без любви печальна и грустна,
И грустен этот дом без мезонина,
Где проживает женщина одна.
Я снова вспоминаю имя Нина.
И снова к ней — в кармане ни гроша —
Поэт приходит частью Божьей речи,
Чтоб с тленом бытия в противоречье
О невозможном плакала душа —
О том, что все едино: «было», «есть»
Являют в мире новом слово «будет».
Навеки позабудет словоблудье
Принявший Весть.
И телефон об этом зазвонит,
И утро осенит ночные грезы.
...Заря Востока осушает слезы
Твоих ланит.
В осень...
А. Подгорскому
Как морозна осенняя просинь!
Но не холодно мне.
Тянет в небо — как в Болдино. В осень
На крылатом коне.
Мне на рубище ближе заплата,
Чем кафтан палача.
Для голодных — презренное злато
В ста мешках волоча,
В мир, хранимый духовною пищей,
Став сильнее вдвойне,
Я вернусь — коронованный нищий
И на белом коне.