У клена нежная листва
Еще хранила запах почек.
День уходил. И день вставал —
Очередной из многих прочих.
И лепетал о чем-то клен.
И вечер был. И был я вечен —
Предчувствием не одарен,
Людской печалью не отмечен —
Всему свой час, и день, и срок.
Я ждал, когда наступит лето,
На перекрестке двух дорог
Вечерним освещенный светом.
Земные зеркала
Там, в небесном трельяже — тройное твое отраженье:
Ты — пустой. Ты — святой. И такой, что предаст за гроши.
И лукаво влекут зеркала, где лица выраженье
Закрывает надежно любое движенье души.
Вот опять перед зеркалом бедную совесть неволишь, —
Примеряешь, как шляпу, достоинство, честность и честь.
И безрадостны звезды, ведь ты перед ними всего лишь
Только тот, кто ты есть.
Перевертыши правды
...Где мы? Антимир. Перевертыши правды.
Здесь нежности друга не верит зазноба,
Пока не умрет от озноба... И Злоба
Здесь факельных шествий проводит парады.
Не сердце, что людям, а деньги на блюдце...
Здесь вор и убийца — блюститель порядка.
Блюстители слова ушли в словоблудцы,
И мерзнет от виршей холодных тетрадка.
Здесь ваши часы, чтоб не сделать промашку,
Залогом доверья упрячут в рогожу,
Здесь Тварь Лицемерья сдирает и кожу
С того, кто отдал добровольно рубашку.
Здесь вместо улыбки — кривая ухмылка,
Насмешка звучит вместо доброго смеха.
Здесь крикнешь: «Люблю!» дерзновенно и пылко,
«Убью!» — отзывается дерзкое эхо.
Когда озверенье вопит: «Озаренье!»,
То даже «Прозренье» звучит как «презренье»,
А сам человек уподобился волку,
И море впадает в каспийскую Волгу...
* * *
В. Ломацкому
Как в грудь вместить людские судьбы эти,
Когда к тебе взывает горе лишь?
И ты, листая «дело» в кабинете,
Мне снова непреклонно говоришь,
Что в суете вокзалов и вокзальцев
Убийцу обязательно найдут, —
Его найдут по отпечаткам пальцев
И приведут на человечий суд
За дерзкий вызов брошенной перчатки...
...Прощаюсь и иду в дверной проем,
И оставляю пальцев отпечатки
В серьезном заведении твоем,
Где клин железный выбивают клином
Возмездия. Где зуб за зуб... И вновь
В мир выхожу, — здесь клином журавлиным
Стремятся в небо Вера и Любовь.
Я подытожу то, что ты сказал:
И розыск. И процеженный вокзал.
И суд людской — для многих в назиданье...
.........
Расстрел — итог из дула ППШа?
Расстрел — начало. Черная душа
Вопит и потрясает мирозданье,
Распятая на небе, как на пяльцах,
Где вышиты безмолвье, ужас, глушь...
...Да, суд людской — по отпечаткам пальцев,
А Божий суд — по отпечаткам душ.
* * *
Ю. Костареву
Узнать бы, что там впереди,
И вечно ли противоречье:
Нагая сущность человечья
И всепрощение в груди?
И время жизни в точку сжалось,
Но вновь, сведя плечо с плечом,
Вели строку Любовь и Жалость,
А человек был ни при чем.
* * *
Сквозь парк, в пивную торопясь,
Ты шел, уже приняв с полбанки,
Меся ноябрьскую грязь,
Когда горластые цыганки
Замкнули в свой цветастый круг
Назойливо-непроходимый,
В тебя вцепилось десять рук:
«Давай судьбу скажу, родимый!»
Иль дал ты мало и назло
Не напророчили хорошего?
На волосы твои несло
То дождиком, то снежным крошевом.
На плеши — двадцать лет спустя
И в том же парке — как в насмешку
Почуешь капельки дождя
С крупою снежной вперемешку.
В пивной две кружки на поднос
Возьмешь, закрасишь водку пивом,
Чтоб заглушить в себе вопрос:
«А был ли я когда счастливым?»
И, выпив, выйдешь на крыльцо,
Где ветер в качестве подачек
Швыряет в мокрое лицо
Картонки папиросных пачек,
Обрывки грязные афиш...
Ты так живешь, как напророчили,
Но лоб разбей — не объяснишь
Ни сыну этого, ни дочери.
* * *
И вот, дружок, жизнь прожита. Скажи,
Что, уходя, с собой берешь в дорогу? —
...И проклинал, и клянчил: «Накажи!..»
И на собрата кляузничал Богу.
Набив подушку златом, а не пухом,
Вещал: «Блажен я, ибо нищий духом, —
Иначе львами не были бы вы».
Гроша не дал, когда по всей России, —
Блаженны духом — нищие просили,
И женщину желал, а не любви.
Голос
Сложивши фигу из горсти,
У неба требуешь блаженства,
Чудовище несовершенства,
Неведающее «прости».
Свой лоб меняй же на чело,
И не ищи на солнце пятна.
Теперь тебе, дружок, понятно?
Иль непонятно ничего?
* * *
Искал, горел и в небеса прорвался.
Туда не пропускают за пустяк.
Стал крест его тяжел, но он старался,
Да не за славу, а за просто так.
И день, и ночь над строчками колдуя,
Стихи слагал — не пил, не ел, но пел.
А небо было глухо. Негодуя,
Он бросил наземь крест. Он — не стерпел.
И возопил, что труд его напрасен
И нету ни просвета впереди,
Что Бог высок и славен, и прекрасен,
Но сердце сожжено уже в груди,
Что служат люди злобному Мамоне
И не меняют золото на медь,
Что в этом звоне, суете и стоне
Все некогда блаженно помереть —
Так возопил он. И с небес — от ветра —
Явился Голос, слышимый окрест.
Он изумился краткости ответа:
— Неси свой крест.
Крест любви
В круговерти крови
Сердце к сердцу взывает, как зуммер.
...Нетерпением пульса
Презрев человеческий ад,
Я к небесной любви,
Как Икар устремился...
...И умер,
И воскрес, и вернулся,
Когда оглянулся назад.
* * *
Кто его душу вычерпал до дна?
Жена? Мечтатель-сын? Дуреха-дочка?
Друг лучший? — с кем немеренная бочка
Прикончена — дешевого вина.
«Прощайте! Я давным-давно пустой», —
Он им сказал. Они в ответ: «Постой,
Не уходи, ты обещался нам —
И радости, и горе пополам».
...Опустошенный, он узнал не вдруг —
Ни сын, ни дочка, ни жена, ни друг
Не подадут ему и крохи счастья.
А если счастье посетит их дом,
Он в этом счастье будет ни при ком,
Но по привычке проявил участье:
Отдал жене последние гроши,
Снял куртку, сыну протянул: «Держи,
Ей сносу нет». И повернулся к дочке,
Взяв сумку, что похожа на суму:
«Я твой должник!» А другу своему
Он всех своих стихов оставил строчки.
«Простите! Отпустите одного
Под старость побродить по белу свету.
Ведь больше — нету. Больше — правда — нету.
Ведь больше — честно — нету ничего».
...Вдоль сердца — окровавленный излом,
И ты распят между добром и злом.
Добро и зло. И злато, и сума.
И нужно жить. И не сойти с ума.
Предчувствие
Сыну и дочери в Светлый день
Я тоже жить иначе не умею,
И жил бы беззаботен и влюблен,
Но молния развалит рядом клен...
— О, Господи, — скажу и онемею.
На перекрестке пристальном дорог
В несчетный раз дарован будет срок
Узнать себя и ужаснуться этим,
Утешить мать и быть нежнее к детям,
На голубую вечную звезду
Смотреть сквозь тяжелеющие веки —
Пока я отсвет Бога не найду
В идущем к смерти грешном человеке.
Как топоры людской молвы остры!..
Как боль кричит глазами пилигрима!..
— О, Господи, — скажу, — лишь до поры
Все Молнии Твои змеятся мимо.
Знакомцу
Вы получили, что желали,
Не зная горестей и страха.
Ответьте мне: не тяжела ли
Вам ныне шапка Мономаха?
Она тогда легка и впору,
Когда в душе — пора расцвета...
Прекрасен путь, который в гору! —
Но ведомо ли Вам про это?
Вы знаете про слово «Дайте»,
Но ведомо ли Вам — «Возьмите»?
...Возьмите стих — к суровой дате
Простых и тягостных открытий.
И если вдруг стихотворенье,
Дойдя до Вашего порога,
Вам явит истину смиренья,
То Вы найдете очень много...
* * *
Памяти Константина Матвийчука
Прощай! Презревший домыслы и сплетни,
Принявший жизнь как Долг и Крест, и Труд,
Красивый, навсегда тридцатилетний
Сегодняшний романтик, Робин Гуд.
В себе самом взрастивший человечность,
Ты среди злобы мира жил, спеша.
И смерти — нет, а есть Любови Вечность,
Когда сильна и жертвенна душа.
Нерукотворным пламенем горя,
Летит к тебе, ушедшему так рано,
Осенний лист — багряный, словно рана
На грустной панораме сентября.
* * *
Олегу П.
Ты однажды поверишь: и лед превращается в пламень,
В раскаленной пустыне цветком распускается камень.
Эта вечная тайна не с бедным рассудком в соседстве,
А с распахнутой сказкой, что былью является в детстве.
Милосердные крылья, подобные песне победной,
Нам дарованы небом в полете над смертью и бездной.
Но становится близкое чудо далеким, как локоть,
Если хочется чуда, которое можно потрогать.
* * *
... И вот пришла пора просить у неба
Не золота, не почестей, не хлеба,
А трудный дар смиренья и прозренья,
Чтоб с дерзостью не путать дерзновенье.
Чтоб жить и помнить: грешен Человек.
И ждать достойно за грехи расплаты,
И не заторопиться на Ковчег
В грозу хранимый ангелом крылатым,
Но вдруг понять в кромешной бойне боя,
Что по цепочке вся людская рать, —
Все связаны большой и кровной болью
И эту связь уже не разорвать.
И стать святым и в сути, и наружно,
И вымолвить, планету полюбя:
«Я не могу в тот Божий рай, где нужно
В аду оставить сирого тебя»,
Ведь просто невозможно одному,
Ведь каждый Человек велик и вечен,
И сделать первый, твердый шаг — навстречу
Неслыханному счастью своему.
* * *
А. Савицкому
Блажен, кто в мире чувствует вдвойне
Печаль чужую, осени круженье.
За руку дружбы, поданную мне
Не в час фанфарной славы, а в крушенье
Я перед Вами в памятном долгу.
И говорю Вам, слову зная цену,
Даст Бог — и я кому-то помогу
В день выхода судьбы на авансцену.
* * *
«...Бесконечную зиму я прожил в предчувствии бед,
А настигла беда в середине веселого мая.
И в трамвае табличка, гласящая "Выхода нет»,
Как последняя капелька — жгучая и болевая.
Брошу пристальный город. Войду в настороженный лес.
И забродит в стволах и замечется память о сыне,
И прольется смола у сосны, и от синих небес
Мне навстречу наклонятся робкие ветви осины.
А в долине, где ветер по-детски доверчиво-глуп,
Там простое и вечное мне в лепестках открывая,
Шаловливо коснется сухих и горячечных губ
И утешит ромашка — подруга моя полевая.
Под высокою елью найду я приют и ночлег...»
.........
Этих строк в голове набросав черновик, человек
В круговерть городскую, печальный, шагнул из трамвая
И на небо взглянул, и закрыл, как от боли, глаза:
Полыхали за городом Воля, Любовь и Гроза,
Щедрым ливнем и лес, и ромашку его поливая...
* * *
...Когда от подъезда без цели пошел в маяте
По легкой, играющей искрами, первой пороше,
Невольно подумал: «И как по такой чистоте
На равных идут и плохой человек, и хороший?»
А в нищей квартире своей нищетой сожжена,
Укутавши плечи пуховым крылом полушалка,
По следу опять посылала проклятья жена,
И снова тебе эту бедную женщину жалко.
И голос прозренья смятенный, но искренний твой
В груди отзывается: «Нет ни жены и ни сына:
Все люди планеты — великие искры Того,
Что просто забыто и было когда-то едино,
А жало вражды разделяет людей, как межа».
...И сердце зажала и боли, и нежности лапа,
И рядом сынишка в одной рубашонке бежал,
Цеплялся за руку и плакал: «Ну, папа, ну, папа...»
Так трудно поэту покинуть небесную высь
И мир на себе удержать ненадежный и шаткий:
«Ты чей это мальчик? А ну-ка домой воротись.
Так холодно, мальчик, а ты без пальто и без шапки».
Поэты
«Я поэт. Моё имя дурак
и бездельник — по мнению многих».
Б. Чичибабин
Сегодня лоб меняю на чело
И отменяю красное число,
И воскресенья превращаю в будни.
Я Книгу Жизни с вами перечёл,
И рой прекрасных золотистых пчёл
Явили все бездельники и трутни.
Уходит в небыль слово «убивать»,
Иначе реки будут убывать,
А, значит, обмелеют океаны.
Сквозь тьму веков пронесшие кресты
Поэты — Магометы и Христы
И Будды, не искавшие нирваны.
Веками от чела и до чела,
Летела золотистая пчела,
Пыльцу цветов сбирая в диком поле.
А сердце и замлеет, и замрёт:
Настанет год. И будет сладок мёд
Из памяти, из горечи, из боли.