Аннотация: Для конкурса абсурда "Шапито", второе место в конкурсе.
- Дорогой мой друг! - говорил странный, слегка скособоченный мужчина, не менее странному, втиснутому в узкий малиновый с яркими синими васильками пиджак, черноволосому юноше, - я расскажу тебе все, ты меня поймешь! Поверь! Хотя я сам иногда не верю, но как взгляну в зеркало, понимаю - не вру!
Молодой человек снисходительно улыбался, согласно кивал тщательно набриолиненной головой, поправлял и поглаживал золотое кольцо в левой ноздре и старательно подливал в бокал собеседнику ядовито-зеленую тягучую жидкость.
- Когда мама бросила меня впервые, а это произошло так давно, - рассказывал скособоченный, - Мне было четыре года, я летел с перекладины из-под купола этого самого шапито на батут и наслаждался полетом. Разве я мог предположить, что бросок будет настолько метким, и она попадет моей головой не в батут, а в перекладину? Конечно, не мог! Когда добрый дядя Не Помню Имени брал на скобки мой череп, сшивал кожу, забыв дать обезболивание, я впитал сказанное им: "Не переживайте, долго мучиться не будет, каких-то день два. И - все!" И вот, третий десяток лет эти день-два никак не кончатся! А ведь я так надеялся тогда!
За маленьким запотевшим оконцем таверны вовсю благоухал жасмин, светила бледная луна. Под потолком собирался густой табачный дым. Низкорослый, в грязных линялых штанах с латками на коленях, такой же грязной рубахе с открытым воротом, хозяин мокрой тряпкой протер грубо сколоченный деревянный стол, неодобрительно хмыкнул и спросил:
- Покушать не подать ли?
Оба посетителя отрицательно взмахнули головами, циркач продолжил:
- Когда моя дорогая и любимая мама бросила меня второй раз, мне исполнилось почти семь. Произошло это в Индии, мы давали представление на поляне в индийском лесу, музыка была так хороша, что привлекла стадо диких слонов. Они ответили ей веселыми трубными звуками, прибежали и стали танцевать, причем не только на поляне, но и среди зрителей и артистов. Тогда мама просто забыла меня на перекладине, и я свалился в самую гущу слонов. А на следующий день другой добрый дядя с тем же странным именем - Не Помню, собирая и утрамбовывая меня в корсет, сказал маме: "Не переживайте, долго мучиться не будет, так - день, два", - я опять поверил, но и эти день-два тоже никак не закончатся вот уже сколько лет!
Собеседник сочувственно покачал головой и вставил:
- Пей, дорогой друг, пей! Это удивительное питье, настоянное на священных тибетских травах, облегчит твои физические страдания.
- Ты не понимаешь, у меня нет физических страданий! - потирая огромный лопух некогда отдавленного слоном уха и оттягивая вниз серебряный колокольчик серьги, воскликнул циркач, - Все муки душевные! Когда мама хотела бросить меня в третий раз, у нее не получилось: лестница, по которой она тащила меня наверх, оборвалась, мы пробили батут, арену и провалились в зыбучие пески, на которых стоял тогда наш шапито. Пески выплюнули меня обратно со словами: "Тощ больно, циркач говенный", - а маму не вернули. Тогда-то в память о моей любимой мамочке я дал слово завершить начатое мамой дело - решил покончить с собой. Мне и надо-то только яду!!! Понимаешь? Яду!
Собеседники чокнулись, закурили очередные сигаретки, сплюнули на грязный каменный пол, и рассказчик продолжил:
- Когда я в первый раз попытался наложить на себя руки, то вскрыл вены. Вот, посмотри, - странный гражданин подтянул кверху широченные рукава своей замызганной серой рубахи с воротником апаш, и предъявил собеседнику пересекающиеся бледно-розовые рубцы толщиной в палец взрослой макаки на оголенных предплечьях.
- Понимаешь, - продолжил он, - после очередного вечернего представления я пришел в свою каморку в вагончике, достал мамин столовый нож, сел на ступеньки и вскрыл вены. На мою беду, мимо пробегала укротительница крокодилов. Она остановила кровотечение, перевязала мне руки, но при этом измазалась. Видимо свежая кровь пахнет лучше, чем те крысиные тухлые тушки, которыми она кормила своих питомцев, вот они ее и затащили в свой вольер и закусили ею... Так, понимаешь, все неудачно получилось...
- Да, ладно, не горюй ты так! - утешал сердобольный слушатель, - тогда не получилось, получится в другой раз.
- И в другой раз, как видишь, не получилось,- продолжил рассказчик, - я решил утопиться. Взял мамину любимую авоську, положил в нее огромный валун и пошел на мост через реку. Но, вход туда оказался платным! А я денег не захватил! Не возвращаться же было? Держа в руках злосчастную авоську, я пробрался по стропилам под мостом почти на середину. Повесил свою ношу на торчащую балку: хотел связать себе руки, чтобы случайно не выплыть, и тут, представь! Под тяжестью валуна, балка обламывается, в результате чего рушится мост! А на нем в это время стояли все городские власти! Не прыгать же мне было за ними! Я боялся, что меня нечаянно кто-нибудь вытащит. Хотя, зря боялся - никого не вытащили. Наш цирк там едва не прогорел - объявили траур, выступления запретили, ну мы и уехали! Тогда я уже ушел из эквилибристов в факиры. С тех пор меня так и зовут - Факир!
- Да, я знаю, ты - Факир! На твои представления собирается тьма народу.
- Ты льстишь мне, юноша! Да ладно, можешь продолжать... Что еще нужно артисту, пока он жив? Только слава! Но послушай! Вся моя жизнь состоит в одном - в борьбе с жизнью за смерть! Пока побеждает жизнь... Но, может, хотя бы по очкам я выйду вперед? В третий раз я лег под поезд. Я взял мамину стальную трость (она воспитывала меня ей, если могла достать), темной ночью вышел на железную дорогу. Сначала хотел вот так лечь и все, а потом мне стало жалко мамину тросточку - она же не виновата ни в чем? Я положил трость на рельсы, сам прошел метров на сто вперед, лег поперек путей и стал ждать. Поезд приближался неумолимо. Меня так и подмывало вскочить, но я смело закрыл глаза. Гудок локомотива не умолкал, скрежетали тормоза, я был уверен - остановиться не успеют. И тут! Раздался грохот, гудок захлебнулся, взрыв! Открыв глаза, я увидел, как поезд валится на бок, разлетаются и горят вагоны! Понимаешь, мама опять сыграла со мной злую шутку! Ее трость пустила под откос целый состав!
- Значит, снова неудача? - удивился собеседник.
- Да, снова! Я долго собирался с силами, и момент настал! Я понял, что надо делать! Я показал такой фокус! Взобрался под купол, сел на перекладину и, кружась и опускаясь вниз, стал изрыгать огонь в полной темноте! Это было эффектное зрелище! Я надеялся, что сгорят веревки и я упаду на арену, но сначала загорелся купол, потом верхние ложи, потом - оркестр. Когда я опустился на арену, пылал весь цирк! Городская больница потом прислала мне благодарственное письмо и выплатила немалую премию - оказывается, ожоги очень дороги в лечении. Оркестр не выжил, пришлось нанимать новый.
- А ты? - участливо спросил собеседник.
- Я? - Факир слегка потер левую бровь, - Вот! - он оттянул бровь, она осталась в руке, - у меня сгорели брови, я их накрасил маминым гримом перед выходом.
Факир поплевал на тыльную поверхность косматой штуковинки и приклеил ее назад, немного скосив в сторону. Он уставился на ветки жасмина за окном. Горестное выражение лица усиливали косо наклеенная бровь и грубый шрам на подбородке. Оба молча сидели в углу таверны, вокруг с жужжали полусонные мухи, пепел падал прямо на стол.
- Мне говорили, ты можешь, помоги, спаси, достань! Такой, чтобы раз - и все! - зашептал, затравленно оглядываясь, Факир.
- Хорошо, бери. Там хватит и одного порошка, я даю тебе пять.
Он распахнул малиновый пиджак с ярко-синими васильками, достал из внутреннего кармана мешочек.
- А деньги у тебя есть? - спросил.
- Да, да, вот, - Факир протянул мятую бумажку.
- Ну, что ты, друг, этого мало.
- А если не получится, если яд не подействует?
- Не может не подействовать, точно говорю. Ну, если вдруг, ты окажешься настолько несчастливым, - отравитель задумался, потом продолжил, - вот визитка, бери, найдешь меня потом. Тогда уж я бесплатно. А сейчас надо доплатить.
- Что же делать? Пиджак, возьми мой пиджак! Смотри, здесь столько карманов! И вот, - Факир отогнул лацкан рукава, оттуда показалась голова змеи, - и вот, - из-под второго лацкана выглянул кролик, - вот, - на внутренней поверхности оказалось столько карманов, из которых вылазили жуки, пауки, вылетали голуби, а внизу, из прорехи на левой полочке каждую минуту выплевывалось яйцо, падало на стол и застывало аппетитной яичницей; что молодой человек ахнул в восхищении: "Это сколько же порошков можно носить! И всегда завтрак под рукой!"
Больше не задумываясь, он подхватил предложенный пиджак и выскочил за дверь. Факир растворил сразу два порошка в стакане зеленого напитка, медленно, корчась от неприятного вкуса, выпил. Посидел минут двадцать. Смерть не приходила. "Неужели обманул?" - подумал он с ужасом и отправился в цирк.
Купол родного шапито встречал его яркими огнями и громкой бравурной музыкой. Вокруг шпиля собрались тучи и нанизывались на него. Ветер шумел, трещали, раскачиваясь кладбищенские кресты. Было очень хорошо! Сердце грели три зажатые в потной руке порошка. Пройдя через черный ход, Факир заметил желтое платье своей ассистентки. Оно прижималось к широкой груди местного брандмейстера и делало совершенно недвусмысленные движения. Брандмейстер не сопротивлялся. Причем, платье было несколько широковато и расплывчато, а из-под него выглядывали три ноги, три руки обхватывали толстую шею пожарника. Факир протер глаза, тряхнул головой. Платье сделалось уже, ног и рук стало по две. Факир ухмыльнулся: "Ладно уж, ладно, - прошептал, - дело молодое, понятно". Шлепнул по аппетитному заду ассистентки и направился в свою грим-уборную.
Он долго любовался собственным отражением в зеркале: элегантно скошенный слева направо лоб, раздавленное слоном правое ухо со стильной, в виде колокольчика серебряной серьгой, грубо зашитые губы. "Неужели, - думал он, - я вижу себя последний раз? Неужели эта длинная борьба за смерть пришла к концу?" Он чувствовал, как деревенеют веки, как замедляется бег его бешеного сердца, видел, как расплывается лицо, удивился появившемуся третьему глазу, расширившемуся и раздвоившемуся носу, раздавшемуся в стороны подбородку. "Как странно умирать, - продолжал он размышлять, - даже лицо меняется". Раздался первый звонок. "Однако, прогуливать не хорошо, - подумал он, - Пока не умер". Факир решительно взялся за грим.
Когда грим был наложен, Факир вспомнил о пиджаке. Выступать не в чем, но ассистентка устраивала свою личную ночь, и он снял с гвоздя ее красный в желтых разводах плащ, накинул на плечи. Факир был спокоен - знал, что умрет еще до своего выхода на арену. Но, так как смерть задерживалась, растворил оставшиеся порошки в стакане воды, выпил залпом, поискал визитку - не нашел, удивился и, пошатываясь, вышел из гримерки. Сразу же столкнулся с четырьмя личностями: двое высоких и худых в бордовых потертых бархатных костюмах с ярко-зелеными бабочками под воротниками отутюженных и накрахмаленных оранжевых рубашек; двое маленьких и толстеньких с потными подмышками в ржаво-зеленых трико и старых замызганных халатах с атласными лацканами и воротниками шалью.
- О, господа директора! Рад вас видеть, рад, что вас так много, - раскланялся Факир, - и вам тоже несказанно рад, господа дрессировщики! Как только вы будете делить арену? Вы не задумывались?
Все четверо оглянулись. Они стали странно колыхаться, то сливаясь вместе, то расходясь порознь.
А укротители оба скроили мерзкие рожи и прошипели:
- Носит же земля! А не он ли виноват в наших бедах?
- Да нет, - благодушно ответили директора, - не может быть.
Факир свернул за ящики с кормом для ослов и встал, как вкопанный. Он внимательно посмотрел вокруг - все бегали парами, изредка попадались даже тройки. Привычная перед началом выступления сутолока стала еще более осязаемой. В воздухе запахло изменой. Неожиданная мысль пронзила его насквозь: "Почему их так много? Что-то же эти четверо замышляют". Факир прислушался к заговорщикам, подглядывая сквозь щелку. Оба директора взмахивали руками и причитали:
- Что же делать, куда она пропала?
- Это конкуренты, - со знанием дела отвечали оба укротителя, - только конкуренты! Кому она может еще понадобиться?! Может, позвать полицию?
- Нет, нет! Нельзя, - возражали директора, - я сам ее выкрал из вражеского цирка полгода назад.
- Но без нее мы не сделаем сборы! Тигры вконец отощали, их кормить надо.
- А не ты ли скормил Говорящую Голову своим тиграм? - зловеще спросили директора.
- Да что вы, господь с вами! Как можно! Говорящую Голову и тиграм! Даже мыслей таких не может быть! - возражали укротители.
Факир выглянул:
- Так вот в чем дело! Я догадываюсь, кому помешала ваша голова, господа директора.
- Кому?
- Канатоходкам! Голова все время им говорила, что они такие толстые, что даже если свалятся, не разобьются - будут скакать по арене, как мячики.
- Да иди ты, - закричали все четверо, - не мешай, мы думаем, где ее найти.
- А что искать, - удивился Факир, - кладбище вон - идите и копайте, там их - тысячи!
Тут четверка заговорщиков пошла прямо на Факира:
- А что, это мысль, воскликнули они в один голос, - иди, копай! Живо!
- Э нет, мой выход! - вскричал Факир, соорудил стойку на руках и под бурные аплодисменты выкатился колесом на арену.
Только тут он сообразил, что расплатился всем своим реквизитом.
- Уважаемая публика, - начал он, - я предлагаю вашему вниманию уникальный номер по распиливанию человека на несколько частей! Сейчас сюда привезут такой специальный ящик, войдет моя прекрасная помощница, и мы начнем! Прошу вас, поддержите нас аплодисментами!
Он широко раскинул руки, сделал привычный круг по арене. Помощники вкатили ящик, ассистентка не появилась.
- Ах да, уважаемая публика, - воскликнул Факир, - я совсем забыл, моя прекрасная помощница сейчас очень занята! Скажу вам по секрету! Сейчас у нее сольное выступление под названием "Оболваним брандмейстера"! Может, в зале найдутся желающие получить в подарок собственную половинку? Ну же, смелее! Кто одинок, кому грустно вечерами у камина? Выходите, вас сразу станет двое!
После этих слов, где-то в средних рядах поднялась с места женщина в широкополой соломенной шляпке с букетом незабудок у тульи, черно-красном платье с глубоким декольте со множеством разноцветных рюшичек и оборочек. Она медленно подняла вверх левую руку:
- Мне, господин Факир, мне грустно и одиноко.
- О подходите, мадам!
Факир радостно поковылял ей навстречу, подхватил протянутую руку, пригубил и, бережно поддерживая, помог спуститься вниз.
Публика взорвалась аплодисментами. А Факир напряженно думал: "Как засунуть эту парочку в один ящик? И пилить как? Вдоль или поперек?" Он наклонился и жарко зашептал Клотильде в ухо:
- Мадам, как бы вы хотели быть распилены? Вдоль или - поперек?
Клотильда задумалась на несколько секунд.
- Вдоль, - решила она.
- А может, сначала вдоль, а потом поперек? Тогда вас станет четыре! Или даже больше, - уточнил Факир, вспомнив, что ведет двух дам.
- Нет, нет, с четырьмя собой я не справлюсь.
Раздалась барабанная дробь, зазвучали литавры, вступили трубы. Под звуки ноктюрна Факир уложил Клотильду в огромную коробку с прорезями для рук и ног, отметил про себя, что все четыре конечности очень удачно легли, обе дамы хорошо поместились, совершенно не мешая друг другу. Он включил пилу, но она почему-то отказывалась крутиться. В первом ряду маленький мальчик вертел в руках бензопилу.
- Молодой человек, - обратился к нему Факир, - позвольте мне взять на пару минут вашу игрушку?
Мальчик протянул пилу. Взревела, взыграла пила в такт музыке, вскричала Клотильда, взвыл зал, когда Факир уверенными точными движениями провел пилой сквозь ящик. "Надо же, - думал он с восхищением, - как подыгрывает, орет! Как хлещет кровь!" Музыка звучала все громче, Клотильда стонала все тише, зал замолкал все глубже. Факир развел в стороны распиленный ящик, снял крышки, подал руки и помог выбраться обоим распилам. Низко кланяясь, под крики: "Браво!" Факир оттолкнул Клотильд, вскочил в ящик и прокричал:
- И меня, распилите меня!
Но бензопила сломалась на Клотильде, а циркулярная так и не завелась - кто-то ее обесточил. "И снова мне не повезло", - подумал Факир и заснул прямо в ящике для распиливания дам.