Ильенков Андрей Юрьевич : другие произведения.

Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!..Часть 6

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   ЧАСТЬ VI
  
   ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ К ЗВЁЗДАМ
  
  Нет ничего тайного, что не стало бы явным, и нет ничего сокрытого,
  что не стало бы известным и не вышло на свет.
  (Евангелие от Луки 8:17)
  
   Глава 1
  
  
   Корыстылёв вышел из зала заседания с весьма неприятным ощущением чего-то неизъяснимо-тревожного, словно бы свинцово-лиловые тучи опасности ещё не сгустились над его окаянной головой, дабы обильно пролить на неё потоки неприятностей - их ещё даже не было видно, но его развитая интуиция однозначно свербела о том, что огромная грозовая масса уже сформирована переменчивой Судьбой. Она пребывала далеко, где-то там: у чёрта на рогах, за горизонтом, но уже начинала постепенно и неотвратимо давить на мозг, душу и плоть его, как огромные тиски последовательно и намертво сжимают своими 'челюстями' всё что в них попадает: без разбору и без пристрастно. Более того, пока он спускался по узкой лестнице здания суда, с каждой ступенькой умеренно-негативное настроение его ухудшалось. Все его размышления, сопоставление фактов, случайностей и прочих нюансов судебного дела, пусть даже и, не будучи в них посвящённым изначально, - никак не складывались хотя бы в мало-мальски удобоваримую логическую версию всего происходящего вокруг клятого дома, никак не поддающегося расселению.
   При этом, Станислава Игоревича, уже не смущала воистину стоическая сплоченность так называемого ополчения, в особенности на фоне всёпоглощающей, как чума, атомизации (разобщения) общества, - к этому необъяснимому локальному феномену он, если так можно выразиться, привык, пусть и вынужденно. 'Чего уж там... - частенько в последние дни успокаивал он сам себя, - если даже железный Лопатин, когда лишние рюмки коньяку развязывали тому язык, иногда восхищался редкой по нынешним временам сплочённости обыкновенных людей, даже не смотря на то, что по их 'вине' лично терял в барышах, говоря помощникам: 'Вот! Учитесь, без.. бездельники, как надо биться за Родину, пусть и м... малую!' И о чём-то задумавшись, сквозь зубы, не громко и мрачно непременно добавлял: с... сукины дети...'. Также не вызывало в нём удивление и то достаточно редкое обстоятельство, что сам процесс длился менее часа и стороны примирились, ужас чего он периодически наблюдал на страдальчески-гневной физиономии ядовито-жёлтого цвета капитана Чугунова, сидевшего с ним рядом и постоянно ерзавшего на стуле, как уж на сковородке, и импульсивно вскакивающего с оного. А вот тот факт, что ушлый и, по всему видно, влиятельный и состоятельный иностранец, странную фамилию которого он, вроде бы, где-то слышал, вышел едва ли не в обнимку с Начштаба ополчения - напряг его мозг и нервы до невозможности.
   По привычке, и, как говориться, на всякий пожарный случай (а как ещё доказать начальству, что он по личной инициативе был в суде, а не банально отлынивал от работы, с похмелья отлеживаясь дома) через дырку в газете новомодным ещё тогда смартфоном незаметно для всех сделал с десяток фотоснимков. И вместе с ними, перегруженный подспудными опасениями по поводу своего туманного будущего, Станислав Игоревич, стараясь быть не замеченным, двинулся вслед за таинственно-нелепой в его понимании парочкой. Ему страсть как хотелось уловить хоть толику их с виду бурного разговора, но превалирующий страх быть обнаруженным, - не позволял приблизиться к ним даже на пару шагов, что бы его до предела обострённые рецепторы слуха наконец-таки уловили вожделенные звуки.
   Вынужденно выдерживая должную дистанцию, заранее проклиная всех причастных к своим потенциальным несчастьям и удушающий московский полуденный зной, минут через десять Корыстылёв оказался у арки ненавидимого им дома по Красноказарменной 13, в которой только что растворились преследуемые. Поразительно, но он был ни на грамм не удивлён этому, как бы, совпадению. Более того, в его цепком мозгу, эффективность которого резко увеличивалась в минуты тревоги, пусть даже пока и эфемерно-потенциальной, наконец-таки начали прорастать кое-какиё версии происходящего.
   Однако едва переведя дух, и утерев, чем попало взмокшее от пота раскрасневшееся лицо, Станислав Игоревич двинулся дальше по следу, как откуда не возьмись, прямо перед его ногами, пересекая дорогу, прошмыгнул худосочный кот; и, совершенно преспокойно разлёгся в тени угла арки, в метрах трёх от ошалевшего Корыстылёва. Разумеется, что согласно законам противоречивого бытия - он был абсолютно чёрным, как соответствующая дыра на самых задворках бесконечного Космоса. Кроме того, у изрядно потрёпанного жизнью усатого существа напрочь отсутствовал правый глаз, а левым - он с нескрываемым презрением и, вероятно, от нечего делать рассматривал заместителя департамента жилищной политики района Лефортово города Москвы.
   Возможно, если бы наглый котяра знал о высоком статусе незнакомца, то он вёл бы себя более уважительно. Но растерявшись, Корыстылёв не только не представился, но и не показал документы, без которых, как известно, человек вообще, а у нас в России - особенно, прости Господи, - никто и звать его никак. Однако кот, как уже наверняка догадался проницательный читатель, - не разумел даже азбуки, от слова совсем. Но даже если бы всемогущая Природа чудом наделила его сим покуда не возможным среди животных даром, то его вряд ли бы повергли в раболепный трепет влиятельные корочки, ибо по- жизни, наш одноглазый кот был философствующим нигилистом, рассчитывающим только на себя и на кошачий авось.
   Корыстылёву в целом были чужды разные суеверия и народные приметы, но в этот раз его внутренний голос однозначно трактовал явления наглого чёрного существа как очередное предупреждение о грядущей опасности, причём уже не косвенное, а едва ли не прямое.
   - Брысь! - машинально рыкнул он на развязного кота, что б тому не показалось, что такой образованный и солидный человек, коим позиционировал себя Корыстылёв в обществе, боится несуразной приметы о том, что если черный кот перейдёт дорогу, то непременно жди беды.
   Но тот даже ухом не повёл, а единственный глаз его лишь с ещё большим призрением и прищуром пробуравил растерявшегося прохожего, как бы говоря: 'как же вы люди задолбали нашего брата вашим бестолковым 'брысь', нашли, блин, чем пугать нас, если мы с рождения собаками кусаны, детишками замученные, подвалами да помойками 'сытые'. И для пущей убедительности своей горькой правоты, бывалый кот, которого с младых усов нарекли 'Угольком', а затем через месяц, за то, что тот разбил дорогую вазу, - вышвырнули на улицу, - демонстративно и флегматично начал вылизывать свои интимные места со всеми подробностями.
   'В этом гадском доме даже коты страх потеряли!' - злобно фыркнул Станислав Игоревич, и... не решился пересечь, возможно, роковую линию, которую наглый кот своим облезлым телом незримо начертал. И недолго думая, сплюнув через левое плечо и мысленно перекрестившись, - от греха подальше посеменил на доклад к Подстилаеву, словно куцый щенок на которого для порядка гавкнул какой-нибудь огромный сторожевой пёс.
   - Хьюстон, у нас проблемы!.. - с порога ошарашил Корыстылёв шефа тревожной и во всех смыслах крылатой фразой родившейся в ходе трагических событий с экипажем астронавтов лунной (это не точно) миссии 1970 года. Спустя всего четверть часа после неприятной встречи с разнузданным существом в арке, тяжело дыша и, как всегда без стука, - он ввалился в его кабинет и, словно выжатая мочалка, распластался на казённом диване.
   - Ты чего, Стасик, совсем, блин, берега попутал, - вламываешься ко мне, как к себе домой?! - рыкнул на него Подстилаев, скорее ради проформы, чем по существу. Повторимся, Игорь Игоревич, был по натуре трусоват, но очень исполнителен и предан начальству, а потому и ценим им (де факто - Лопатиным), а потому требовал соблюдения субординации и от своих непосредственных подчинённых. И это ему надо отдать должное в целом удавалось за исключением Корыстылёва. За долгие годы совместной работы, балансируя, яки профессиональные канатоходцы на грани преступления закона, что сулило прохиндеям помимо солидных барышей не менее увесистые срока в местах не столь отдалённых, они по-настоящему сдружились. Ведь давно известно, что общие горе, тревоги, испытания сближают людей как мало что на этом свете. Кроме того, Подстилаев будучи человеком не глупым и практическим, - отдавал должное проницательному и изобретательному уму друга, а потому закрывал глаза на подобные его панибратские выходки, понимая всю бессмысленность своих нравоучений.
   Все в департаменте, включая даже подслеповатого и глуховатого сторожа Сергеева (эх... кто помнит одноимённую сатирически-философскую песню Гребенщикова - надеюсь, оценят намёк особо), знали о крепкой дружбе их строгого начальника и его шебутного заместителя. Но Подстилаев небезосновательно позиционируя себя как образцового чиновника, и в соответствие не писанному, но одному из базовых постулатов бюрократии чихвостил нерадивых сотрудников нарочито громогласно, дабы его работа по воспитанию кадров была слышна на максимально возможном расстоянии. Этим нехитрым действом, проверенным веками, убивалось, как минимум, два условных зайца:
   во-первых, - подчинённые держались в строгости, а некоторые и в подобострастном страхе;
   а, во-вторых, - более высокое начальство, которое, как известно, в виде всевозможных комиссий и тайных ревизоров (и прочих злопыхателей алкающих заполучить тёпленькое и сытное казённое кресло) появляются всегда неожиданно и, могут, случайно и/или намеренно, но лично убедится в должном рвении проверяемого ими чиновника на служебное соответствие.
   Именно поэтому Подстилавев всякий раз увещевал приятеля (как, впрочем, и самого последнего курьера) за его развязность и не соблюдение субординации, - всенепременно громко и членораздельно:
   - И потом, - раздражённо встав из-за стола, и, словно замученный тренировками спортсмен на стадионе, начал он нервно нарезать круги по кабинету, - ну вот сколько тебе раз говорить, чтобы ты не нёс всякую околесицу в виде шуток-прибауток и прочего народного творчества, а сразу говорил кратко, и, по сути!..
   Корыстылёв безусловно знал насколько высоко его ценит шеф, и в связи с этим в тысячный раз сделав виноватое лицо и преданно моргая повинными, но плутоватыми глазками, в душе преспокойно и едва не зевая, ждал когда тот закончит традиционную постановочную бюрократическую тираду, параллельно прокручивая в голове очередные версии и причины произошедшего.
   - Так, какие говоришь, проблемы у тебя в Хьюстоне?.. - наконец решил сменить 'гнев' на милость Игорь Игоревич, посчитав, что дежурной минутной выволочке за нарушение субординации вполне достаточно.
   - Не у меня, а у нас, и не в Хьюстоне, а тут - в Лефортово, - поправил его Корыстылёв с невозмутимо-холодной интонацией, как у давешнего Прокурора, отчего у начальника испуганной толпой мгновенно пробежались мурашки по тут же покрывшейся заиндевелой испариной спине:
   - С.. слушай, Стас!.. - всё-таки не сдержался он и искренне возмутился, чуть заикаясь от волнения. - Ты с.. специально меня выводишь, говоря туманными загадками?!
   - Была охота... - так же слегка раздражённо фыркнул формально подчинённый. - Сам ведь знаешь, - привычка такая: говорить витиевато: ведь пока, пардон, забиваешь мозг контрагенту всякой всячиной, есть время подумать и сформулировать главное, вспомни Штирлица... Но даже не в этом дело...
   - А в чём же ещё? - начал было успокаивается начальник департамента.
   - А в том, Игорь Игоревич, - нарочито официально продолжил Корыстылёв, дабы предать большей важности и строгости моменту, - что после сегодняшнего суда я что-то занервничал...
   - Какого ещё суда?.. - рухнул Подстилаев в кресло, словно подкошенный острой литовкой сорняк, и, вжавшись в оное с тщетной попыткой навсегда раствориться в его дублёной казённой коже от угроз непредсказуемого и сурового бытия, - приготовился к самому худшему.
   - Да не тушуйся ты раньше времени, может всё и обойдётся, - сразу же попытался Станислав Игоревич успокоить друга, заметив как тот буквально пал с лица от постоянного страха быть разоблачённым в махинациях с жильём, - обыкновенный суд, тут у нас за углом, где ЗАГС.
   Но было уже поздно. Подстилаева лихорадочно затрясло подобно обескураженному пространству вокруг извергающегося всё уничтожающей лавой и пепла Везувия, от одной мысли, что его может даже не рассечь пополам суровый меч правосудия, которого он ещё с юных лет боялся пуще смерти, а только лишь царапнуть своим карающим всё преступное остриём.
   - Вот только давай, Игоревич, без преждевременной паники!.. - вторично, но так же безуспешно Коростылёв попробовал остудить излишнюю, и, похоже, уже врождённую трусоватость шефа. - Лады?
   - Лады, лады... - плохо соображая, и, скорее, - машинально, пообещал тот держать себя в руках, и буквально взмолился:
   - Только не тяни, дружище, рассказывай, всё со всеми, блин, подробностями, - продолжило, но уже мелкой дрожью трясти шефа.
  - Ок, - великодушно согласился напарник и по инерции, сам того не желая, с новой силой оглоушил Подстилаева. - Только прежде ответь, пожалуйста, без нервов: ты случайно не знаешь какого-нибудь заграничного Чёрта, кажется из Швейцарии?..
   - К.. какого чёрта?.. - окончательно впал в ступор Игорь Игоревич, физиономия которого стала белее погребальной скатерти и покосилась круче заброшенного, дырявого забора на задворках навсегда забытой богом деревеньки типа 'Пропадалово', 'Гнилое', или что-то иное в этом же духе. - Ни как... кого чёрта я не знаю, ни нашего, ни тем более з... заграничного, - опять начал он заикаться, совершенно потерявшись одновременно во всех немыслимых измерениях пространства и трясине нахлынувших отвратительных чувств.
   - Ой, извини, Шорта, конечно, а на Чёрта, - вот ведь буржуйская фамилия! - посетовал сам на себя Корыстылёв, - я ж говорю, что у меня после этого суда нервы, как струны перетянуты, того и гляди лопнут, - оттого и оговорился... ещё раз прости, дружище...
   - Прости, прости...- передразнил его Подстилаев, впрочем, беззлобно, понимая, что как ни крути, а выкарабкаться из потенциального криминального омута, глубину которого только предстояло, не дай бог, трагически осознать, без помощи пронырливого Корыстылёва всё равно никак не получится.
   - Ну, может, случайно где-то видел или слышал о нём? - не унимался Станислав Игоревич, решив для себя, что этот чёртов Шорт, высоковероятно, - ключевая фигура ополчения, функции которой ему нужно было выяснить до зарезу.
   - Говорю ж тебе, репейник, первый раз слышу!.. - кипятился тот от ненужной и не уместной, как ему казалось, назойливости Корыстылёва в частном вопросе, тогда как о чём был суд, что там произошло, а главное - чем это лично ему грозит - до сих пор совершенно неясно; и это обстоятельство невыносимо угнетало его.
   - Ну, а так? - банным листом прилипал к всё более раздражающемуся шефу внешне флегматичный подчинённый, и вынув из кармана телефон и настроив на его экране фотографии с суда, - поднёс оный под самый нос Подрываеву, словно ботинок преступника опытному розыскному псу, что бы тот скорее взять след.
   - Да никак... - прищурился тот в маленький монитор мобильника, - клоун какой-то, и кепка как у Олега Попова в клеточку с помпоном: нет, точно не видел, такого ряженого я бы на всю жизнь запомнил...
   - Жаль... - но ты, брат, всё равно, поспрашивай через свои связи об этом чёрте, тьфу ты! Шорте, - вот, сволочь, привязался, - снова невольно чертыхнулся Станислав Игоревич. - Сдаётся мне, что через этого, как ты говоришь, клоуна, мы, наконец, распутаем систему обороны клятого дома по Красноказарменной 13...- Или... наоборот... - мрачно добавил он.
   - Я-то поспрашиваю, но что значит твоё 'наоборот'?.. - от последнего слова Игоря Игоревича вновь тряхнуло, словно от афтешока.
   - Пока ничего, но сам ведь знаешь, как говорил классик: 'живём-то как на вулкане' - всё может случиться... - продолжал, не в силах остановиться, хоть уже и без умысла, стращать Корыстылёв и без того перепуганного товарища.
   - Да ты, наконец, расскажешь, балабол, что случилось!!! - от отчаяния не ведения, едва ли не разбуженным зимою медведем заревел Подстилаев на болтливого не по делу компаньона.
   - Всё, Игорёк, брейк, - ещё не лопнувшей от гневного удара селезёнкой почувствовал тот, что перегнул палку, доведя в целом робкую и неустойчивую нервную систему шефа почти до белого каления. - Начинаю!
   И в мельчайших подробностях, специально предав голосу ледяную, тревожную тональность, - он пересказал всё, что произошло в суде. И лишь немного замялся в самом конце, когда, как мы помним, в арке у известного дома ненавистного ополчения с ним случился неприятный казус с наглым котом, и о котором, разумеется, Корыстылёв умолчал.
   Однако и что более всего удивительно для рассказчика явилось то престранное обстоятельство, что чем ближе к завершению подходило повествование, тем крайне искажённая страхом неопределённости гримаса Подстилаева уверенней обретала прежние узнаваемые человеческие черты. Не обнаружив в пересказе для себя лично никаких прямых опасностей он, наконец, облегчённо выдохнул, посчитав, что косвенные угрозы - это ещё вилами по воде писано:
   - Ну а чего ж ты, паникёр, дальше-то за ними не пошел и не проследил, куда они конкретно пошли, может, удалось бы подслушать?
   - Во-первых, - если ты не забыл, то пару недель назад я там агитировал за переселение и меня там каждая собака знает, - парировал Корыстылёв. 'И даже, блин, коты!', - не решился он озвучить затаившуюся на них обиду в лице того гадкого одноглазого, чёрного и сверх наглого усатого бандита, пересекшего ему путь через арку. - Поэтому лишний раз мне там светится без крайней необходимости и без официального мандата опасно: народ и так, как на иголках, нервный... того и гляди скандал случиться, а журналисты чёртовы, тут же и разнесут всё по Москве. Тем более этот Уклейкин мало того, что в штаб ополчения входит, но ещё и в 'Вечерней газете' корреспондентом работает. Так что давай, Игорь, подключай все свои связи, а я - свои: может и вычислим, откуда выскочил этот буржуйский 'клоун' Шорт, а главное, - что его связывает с нашими упёртыми голодранцами.
   - Это само собой, Стас, у кого смогу у всех поспрашиваю, с какого, блин, перепоя эту иноземную птицу в наши амбары занесло, - почти успокоился Подстилаев, о чём-то на секунду задумавшись. - Кстати, этот Уклейкин уже не рядовой журналист, а начальник отдела политики в 'Вечёрке' и чуть ли не без пяти минут - её главный редактор...
   - О, как карьера попёрла?! С чего этого вдруг? - искренне удивился Корыстылёв.
   - Понятия не имею, - пожал плечами Игорь Игоревич, - сам на днях случайно узнал.
   - Тогда, тем более нам надо быстрее шевелиться... - попытался закруглиться Корыстылёв, - а то, не дай бог, Лопатин узнает, что мы были в курсе и ему не доложили, то тухнуть нам с тобой в лучшем случае в навозной яме, как гнилым помидорам на овощебазе какого-нибудь Задрищенска . - Ну, всё, - приподнялся он довольный собой с дивана, - я побежал, а то сам видишь, - дел невпроворот.
   Но, не тут-то было. Игорь Игоревич решил, хоть как-то, но непременно отыграться за все скопившиеся в свой адрес колкости со стороны друга, пусть в целом и относительно шутейные, включая и сегодняшнюю 'пытку'.
   - Стоп, стоп, родной!.. а что, всё-таки, во-вторых?.. - сам же говорил, что в таком деле никаких мелочей не бывает.
   - Да сущая ерунда... - вновь замялся почти всегда уверенный в себе заместитель, что в свою очередь, вторично не ускользнуло от обострённого внимания Подстилаева, который специально добавил грозно-звенящего булата в голосе:
   - И всё же!
   И Корыстылёв, скрепя сердцем, был вынужден дополнить рассказ об утренних событиях, постыдным эпизодом с мерзким во всех отношениях одноглазым котом, один вид и вызывающее поведение которого заставили целого заместителя начальник департамента жилищной политики Лефортово по городу Москва столь постыдно ретироваться.
   - Нда!.. - победоносно заключил Игорь Игоревич, - вот, блин, сколько тебя знаю, а не перестаю удивляться. - Такой продвинутый весь из себя, современный, а паршивого чёрного кота - суеверно испугался... 'Это какой-то позор!..' - добавил он в виде последнего дружеского 'пинка', широко разошедшейся в народе цитатой из великого романа Булгакова 'Собачье сердце'.
   - Да ты бы видел его!.. - обиженно фыркнул тот в ответ, словно настоящий кот, - на него, ей Богу, без страха не взглянешь - это тебя не симпатяга и до крайности откормленный кот-Бегемот из того же Михаила Афанасьевича, а истинное облезлое чудовище на пока ещё четырёх лапах, но уже с выбитым глазом.
   - Ладно, ладно... не тушуйся, Стас, я же не Шариков и мне эти подробности ни к чему, - сбавил давление Подстилаев, вполне удовлетворённый пусть и копеечным реваншем над своенравным товарищем, впервые искренне и радостно улыбнувшись за сумбурный диалог на повышенных тонах. - Если б ты только знал, какие со мной метаморфозы случались от всяких нелепых, как бы примет, которые мне с детства чуть не с ремнём внушали бабки тётки, то твой одноглазый бандит оказался бы чистым ангелом...
   - Добро, брат: 1:1, - также улыбнулся и с истинным облегчением пожал протянутую руку примирения босса Корыстылёв. Он подсознательно понимал, что после стольких лет совместных взлётов и падений, они друг без друга, как нитка без иголки, причём неважно кто в какой роли, ибо говоря уголовно-процессуальным сленгом, как не крути, не дай Христос, а придётся 'идти паровозом'; то есть один всенепременно потянет за собой другого, как стальной сцеп вагонов.
   Ещё минут десять посудачив по существу о вновь всплывших и пока туманных обстоятельствах, они буднично разбрелись по бесконечному чиновничьему лабиринту неотложных дел внешне спокойными и уверенными в себе бюрократами. Но свежий привнесенный роком осадок подспудного, пусть пока и неявного страха за самое себя, плотно лег на намытый годами авантюризма на грани закона грунт их беспокойных душ.
   _______
   Уклейкин с сотоварищами, как и было спонтанно оговорено после ошеломляющего решения суда в его пользу, - стойко перенёс около трёх часов лёгкого праздника по этому поводу в 'Одуванчике'. Благо, что строгий статус понедельника и клятвенное обещание друзей друг другу ограничится в основном пивом - этому весьма поспособствовали, тем более основное торжество триумвират единогласно определил на тяпницу. И как ни изощрялся под конец импровизированного и весьма усечённого в алкогольном литраже и градусе сабантуя компанейский Крючков продлить застолье, - всё было тщетно. Всё это одновременно радостное и томительное время, Володя являл собою само воздержание от искушений и строго придерживался пивной карты лишь изредка разбавляемой пятидесяти граммовыми стопочками водки под дружелюбным подобно кузнечному прессу давлением неугомонного Сергея.
   И сему 'подвижничеству' была крайне веская причина. Уклейкин страстно желал успеть переговорить с таинственным швейцарцем, который вначале подал на него сумасшедшего размера иск, а затем великодушно отозвал; и который, по его глубокому убеждению, наверняка, был едва ли не основным звеном во всей этой измучившей его чертовщине. Но не откликнуться на искренний порыв своих самых лучших в Мироздании друзей поздравить его с невероятной победой, пусть и на скорую руку в навсегда проспиртованном и прокуренном 'Одуванчике' он не мог, от слова совсем. Поэтому раздираемый изнутри двумя противоречивыми желаниями он искренне сорадовался их ликованию, но непременно поглядывал на командирские часы, которые невольно напоминали ему череду неизъяснимых злоключений, требующих как можно скорого разрешения.
   При этом даже в десятый раз, зачитав друзьям копию постановления суда, - Володя, пусть капельку, но сомневался, ибо последние недели приучили его, что в любое мгновение с ним может случиться какая-нибудь очередная заковыристая ловушка. 'Вот ведь до чего простого человека черти довели! - возмущался он в сердцах за все душевные терзания, - официальному документу с печатью не верю'. И по недавно привнесённой в этой связи нервной привычке он робко оглядывался по сторонам пивной в поисках гадкого фантомного или, не дай Бог, реального дьявольски отвратительного существа. Но вокруг были примерно такие же, в основном весёлые компании, и, как не сортовой горох, рассыпанные по залу мрачные люди, небрежной и, как правило, небритой наружности. И Володя успокоившись, тут же с головой вновь бросался в дискуссионные объятия своих товарищей.
   Однако когда во время N-го перекура вызванного заводными Крючковскими 'по писярику', слегка разомлев, Уклейкин машинально взглянул на часы, то он ужаснулся. На прославленном краснозвездном армейском циферблате стрелки в виде сверх тяжелых межконтинентальных баллистических ещё советских ракет 'Сатана' угрожающе показывали милитаризированному коллективному Западу время судного дня, фиксировали катастрофическое для него время, а именно 15:15 по Москве.
   - Всё, братцы! хоть расстреливаете меня, но я побежал, иначе Ч.. Шорт от Петровича свинтит, а мне, кровь из носу надо во всех этих метаморфозах разобраться.
   - А как же на ход ноги?.. - с неумолимо наполняющимися слезами разочарования в глазах, вопросил вскочившего из-за стола заметно взволнованного друга Серёга.
   - А затем стременную?.. - поддержал нарастающее сожаление друга Сашка.
   - После, старички, всё после!... обязательно гульнём!! Как надо отгуляем!!! - сумбурно кричал он им в ответ уже в дверях забегаловки; и, набирая скорость, словно курьерский поезд ход, знакомыми дворами рванул до дома.
   - Нда... - сочувственно заключил Подрываев, - вот не захочешь, а поверишь во всякую потустороннюю дрянь...
   - И не говори... - поддержал философский настрой Сашки Крючков, - как там, у Вильяма нашего Шекспира в 'Гамлете' сказано: 'Есть многое на свете, друг Горацио. Что неизвестно нашим мудрецам'.
   - Ну, тогда наливай, Серый, на посошок, - подытожил непризнанный компьютерный гений, да разбежимся от греха, - а то я, не ровён час без дела в запой сорвусь.
   - Согласен... - вынужден был подчиниться Крючков ещё не расплескавшимся остаткам разума, которые отчего-то именно по понедельникам были особенно волевыми; но всё ж таки не без толики сожаления о том, что импровизированный сабантуйчик закончился столь скоро, как и вторая бутылка 'Столичной'.
  
   - Ну, и где, Петрович, мой спаситель?.. - тяжело дыша, выпалил Уклейкин, ввалившись в коммунальную квартиру, словно спринтер у которого после финиша вместе с клокочущим сердцем вот-вот выскочат вдрызг порванные, как грелка, лёгкие.
   - 'Он улетел, но обещал вернуться...' - отшутился известной фразой неподражаемой Фаины Раневской из лучшей в мире мультипликационной версии Карслсона Начштаба, настроение которого было великолепное.
   - Я же, как друга, умолял тебя задержать Ч... тьфу ты, Шорта до моего прихода, а ты... - и Володя сокрушённо рухнул на табуретку. При этом оная от неожиданности скрипнула так, что дремавшая рядом с кухонным окном на ветке тенистой липы ворона сорвалась вниз и едва не угодила в цепкие когти известного нам ушлого одноглазого кота, давно облизывающегося по её поводу.
   - А меньше надо водку трескать, да ещё и в понедельник! - традиционно назидательно твёрдо отрезал Шурупов. - Ты что мне сказал, бегунок, мол, час, ну, максимум - полтора, а сейчас сколько?!.. - сунул он под нос расстроенному соседу дорогущий швейцарский Ролекс, подаренный невероятным образом, нашедшимся фронтовым другом, и который, напоминим, оказался самым что ни на есть настоящим цыганским бароном.
   - Так вышло... - проштрафившимся зайцем пред кондуктором глупо залепетал Володя в оправдание своего проступка. - Надо же было хоть как-то с друзьями по-быстрому отметить чудо, которое в суде случилось. Да и водку м... мы... не пили.. почти, - только пиво... в основном...
   - Детский сад, блин, на лямках!.. - едва не треснул увесистым возмущённым кулаком по столу Шурупов от того, что в его непосредственном подчинении как начальника штаба находится такой безалаберный и расхлябанный член актива ополчения. - По-быстрому, только кошки рожаются!.. А Шорт - человек занятой солидный, иностранец, дел полным-полно, что бы ещё ждать, когда ты со своими собутыльниками 'ерша' в пивной насосёшься.
   - Извини... - опустил понуро голову Уклейкин так, словно бы с его покрасневшей от невыносимого стыда шеи за периодические проступки не совместимые с высоким званием пионера только что него сняли аналогичного цвета галстук на сочувствующих глазах всей школы.
   - Ладно, не дуйся, Володька, раз вновь осознал свою вину - значит не всё в тебе потеряно, - в несчётный раз, утешительно потрепал Начштаба нерадивого соседа-ополченца за опущенные плечи, как собственного внука, каковым, повторимся, по факту тот ему и являлся. - Тем более он ещё недельку в Москве точно будет: захочешь - встретишься и всё узнаешь о своих чертях: вот перепиши его телефон, - положил он на стол, заваленный исписанными конспектами работ Сталина и соответствующий первоисточник, шикарную визитку швейцарца.
   - Спасибо тебе ещё раз, дядя Вася... - наконец улыбнулся 'внук', осознав, что действительно 'не всё потеряно' и измучивший его за последние недели до изнеможения вопрос получит должное разрешение.
   - Это ты не мне, а Францу спасибо при встрече скажи за то, что он тебя, непутёвого, от статьи отмазал, - настоящий человек... хотя и иноземец...
   - Обязательно отблагодарю, - уверено ответил Уклейкин, - а то, сам понимаешь, если бы к моей болезненной чертовщине добавился бы ещё и штраф в непомерный миллион рублей, то хоть караул кричи...
   - А я тебе ещё раз, Володька, скажу про твою якобы чертовщину, - немного нахмурился Шурупов, но традиционно беззлобно, а поучительно, - не умеешь пить - не берись. - Вот помяни моё слово примерно тоже тебе и Франц Карлович скажет.
   - Это да... - грустно выдохнул безапелляционное согласие со старшим товарищем Уклейкин, ибо полностью разделял суть короткой, но убийственно-правильной его ремарки, а заодно, чтобы не дать лишнего повода для дальнейших нравоучений в свой адрес. В сознании Володи, вдруг, столь невыносимо-явственно, словно прогнившие тела утопленников, всплыли ужасные обстоятельства душевных и физических мук того злополучного, страшно похмельного дня после свадьбы Крючкова, что его чуть не стошнило прямо на 17-й том полного собрания сочинения Иосифа Виссарионовича. А от одной эфемерно-апокалипсической мысли, во что превратит его Шурупов за такое непотребное осквернение святого образа вождя всех угнетённых народов планеты, он в секунду покрылся испариной, которая, впрочем, тут же и исчезла, оставшись не замеченной для Начштаба.
   - Всё! - вновь воссиял неподдельной радостью ветеран, как блистающий в лучах солнца орден 'Славы' на военном параде 9-го мая в честь Великой Победы русской Правды над западной Кривдой. - Приказываю: оставить хандру и твои никому ненужные пьяные бредни, ибо теперь - о главном: глянь сюда, бедолага!!!
   И Василий Петрович, подобно 150-й ордена Кутузова II степени Идрицкой стрелковой дивизии, водрузившей штурмовой красный флаг над Рейхстагом, - победоносно вздёрнул ввысь документ, который пару часов назад великодушно презентовал Шорт всему ополчению в его уважаемом им лице. Как всегда скупые на конкретные подробности, но крайне витиеватые строки решения соответствующего ведомства департамента архитектуры Москвы, тем не мене однозначно гласили (о вновь, чудо чудесное!), что их многострадальный дом не подлежит сносу по причине уникальной исторической ценности.
   А именно: 'в связи с тем, что согласно последним археологическим изыскам в Лефортово, а также кропотливой работе в архивах специальной комиссией отдела культуры столицы были выявлены артефакты и прочие доказательства, что по указанному адресу не единожды столовался 'великий государь и великий князь Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец: Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский и царь Сибирский, государь Псковский, великий князь Смоленский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятцкий, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея северные страны повелитель, и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей, и Кабардинские земли, Черкасских и Горских князей и иных многих государств и земель Восточных и Западных и Северных Отчичь и Дедичь и наследник и государь и обладатель' со своим преданным сподвижником из Швейцарии Францом Лефортом'.
   - Не может этого быть... - полностью обескураженный невозможной новостью, едва молвил Уклейкин, специально трижды и, на всякий случай по слогам, прочитав текст казённой бумаги. - После сегодняшнего фантастического решения суда, честно говоря, был абсолютно уверен, что меня трудно будет уже чем-то удивить, но это!.. - развёл он в беспомощности театрально руками.
   - Ещё как может быть! - радостно подбодрил Начштаба сомневающегося соседа-ополченца.
   - Да я ж только 'за', - радушно солидаризировался Володя с 'дедом'. - Только никак в голову не возьму: ну, вот с чего такие щедрости в наш адрес?!.. сам ведь, наверняка, догадываешься, что такие бумажки - цены не малой.
   - И не спрашивай, Вовка, сам пока ни грамма не пойму... - в очередной раз задумался Шурупов в столь короткий отрезок времени, о том, какие в реальности мотивы двигали фактически незнакомого им швейцарца на столь выпуклую благотворительность.
   - А может у него тут тоже какой-то корыстный интерес, как у Лопатина? - нахмурил лоб Уклейкин, - но, допустим, со знаком плюс, правда никак не соображу что именно.
   - Оно, конечно, всё может быть, - сосредоточенно в ответ почесал могучий затылок бывалый Начштаба, - но вряд ли... он ведь мне перед уходом так прямо и сказал: 'Не... волнуйстиеся, Пьетровитч, йа всьё этто сдьелал длья вас зради друждбы мьезжду народьями'. И это после того, когда его за шкирку, как щенка подозреваемого в шпионаже в пользу Лопатина в нашем дворе одной рукой схватил Жорик и приволок сюда, где я лично с цивилизованным пристрастием учинил допрос: кто он, мол, такой и чего тут трётся. У меня, сам знаешь, с войны ко всякому иностранцу, а тем паче с запада - особые претензии и недоверия. А тот, знай себе, со страху лопочет, что-то по тарабарски, да глазками выпученными, как у сваренного рака, беспомощно зыркает. И если бы не твоя умница-разумница Наденька с переводом, то может и вышел бы какой-нибудь международный скандал. А тут, язви его в душу, ровно наоборот: 'зради друждбы мьезжду народьями' - вот как хочешь, так и понимай.
   - Это да, дядя Вася. - После того сколько нам англосаксы за 1000 лет гадостей понаделали - веры им ноль целых ноль десятых. Хотя... - ещё больше наморщились складки на лбу Уклейкина, - а вдруг этот Карлович действительно миллионер, как народ шепчется.
   - А бес его знает... - ответил Начштаба, - во всяком случае, это многое бы объясняло: богатые, люди особые: им такую справку купить - это как нам с тобой стакан семечек на базаре.
   - Слушай, 'Пьетровитч', - копируя иностранца, немного неуверенно, но всё же с небольшой надеждой на очередную благосклонность судьбы, лукаво улыбнулся Уклейкин, - у меня тут мыслишка в связи с вновь открывшимися обстоятельствами неожиданно проклюнулась. - Может быть, ну её к дьяволу, от греха подальше нашу 'Кузькину мать' - уж больно громко рванёт, если мы таки напечатаем в Вечёрке компромат на Лопатина, ведь не только ему достанется, но и нам перепадёт... и ещё совершенно невинным людям. Вот ведь как свезло с этим Шортом.
   - Вот этого-то я и боялся!.. - не скрывая разочарования, рыкнул Начштаба; и дабы на нервах не сорваться в бездну табуированной лексики решительно зачадил 'Северными', продолжая после тяжёлой паузы. - Так я, блин, и полагал, что ты снова дрогнешь в самую решающую минуту...
   - Да я же... я ж... чисто теоретически, дядя Вась... - оправдывался Уклейкин, уронив от стыда глаза на пол, совершенно не ожидавший столь негативную и презрительную реакцию на свои сомнения со стороны глубокоуважаемого им ветерана, - надо так надо.
   - 'Проклюнулось' у него, - чуть смягчился Шурупов. - Это ж не чирей на заднице - проклюнулся, выдавил и дальше пошёл! Нам люди фактически свои жизни доверили, а мы что: получили бумажку от Ч.. , тьфу ты, Шорта! и рады радёхоньки, мол, смотрите какая у нас теперь броня: никакой Лопатин нам теперь не страшен. А думал ли ты, садовая твоя голова, что Лопатин со своими дорогущими адвокатами такими бумажками, но с противоположным решением тех же органов Москвы нам не только рты, но весь дом заклеит?!.. Больше скажу, при всём уважении к Францу Карловичу за дорогие во всех смыслах хлопоты, дай Бог ему здоровья, я как начальник штаба ополчения, единогласно выбранный народом и, неся пред ним полную ответственность, не могу не допустить, пусть и на малую толику, что вся эта история с Петром I - не провокация. Вот почём нам, например, знать, что эта печать настоящая, а сам документ не липовый; и вся эта, якобы бы благотворительность не организованна с единственной целью: усыпить нашу бдительность и одним мощным, нежданным ударом, - утопить нас, как слепых котят в ведёрке. К слову сказать, я и паспорт-то его не проверил... - в порыве эмоций посетовал Начштаба уже на собственную расхлябанность. - Хотя... с другой стороны, как не плюнь, но он как две капли воды похож на самого себя, когда пару недель назад его Жора за шкирку сюда со двора приволок с фотоаппаратом, подозревая в шпионаже, а ты, мил дружок, в это время тут за стенкой блевал, прости Господи. Вот только кудрями рыжими оброс уж очень быстро сей Франц Карлович, - разве так бывает?.. и вообще, странно как-то всё это.
   - А может у него парик?.. - хоть как-то пытался реабилитироваться Уклейкин после мощной и, как всегда, аргументированной канонады Шурупова в свой адрес, не зная куда деваться.
   - Молодчик!.. - похвалил Володю он одобрительным взглядом за сообразительность, - с них, инородцев, станется: наверняка клоунский парик напялил, что б сбить с толку, хотя не понятно зачем, если по физиономии всё равно видно, что он - это он. Вот поэтому и втолковываю тебе, что лучше перебдеть, чем потом в окопах седеть: мы на фронте всяких дезинформаций и провокаций от фрицев столько нахлебались, что на всю жизнь оставшуюся хватило. А уж, сколько боевых товарищей полегло по нашей врождённой русской доверчивости, про то я лучше умолчу, Царствие им Небесное, - мрачно перекрестился Начштаба. - Поэтому, твоя 'Кузькина мать', Володя, с учётом пустых отписок чиновников на все наши просьбы о помощи, фактически является единственным действенным противоядием Лопатинскому гадюшнику. И не понимать этого - значит расписаться в собственной глупости и близорукости, или, что ещё хуже - предать чаяния наших товарищей...
   - Да не трушу я, Петрович, если ты про это... - всё-таки обиделся Уклейкин, задетый за живое. - Просто... мысли вслух, так сказать... теоретизирую. А нашу 'Бомбу' под чёртовым олигархом я хоть сейчас рвану!.. - и тут же вспыхнул порохом, лишь бы окончательно и бесповоротно доказать всем и вся, что он 'не кишка тонка'. Тротил, ну, то есть, компромат практически готов. Только я хочу, что б всё по-честному было. И что бы никто из непосвящённых в суть нашей тайной и опасной операции от неё не пострадал, и в первую очередь, - Яценюк, доверчивость которого, по всей видимости, мне придётся использовать в тёмную, как ночью фитиль к заряду, если не смогу с ним договориться ... или не успею. А его, блин, всё нет и нет... - печально подытожил Володя.
  
   - Как это нет?! - неожиданно раздался знакомый Уклейкину голос за спиной, - а я тогда кто?..
   - Ни х... хрена себе... - только и смог вымолвить Володя, не в силах даже попытаться привстать с невыносимо скрипучей табуретки, душераздирающий и всё проникающий звук которой четверть часа тому назад едва скоропостижно не прикончил местную ворону.
   На пороге коммуналки, чуть смущённо улыбаясь, стоял облачённый в самую что ни на есть настоящую украинскую вышиванку заместитель выпускающего редактора 'Вечерней газеты', собственной персоной.
   У основания его ног, облачённых в лёгкие выцветшие до белизны парусиновые штаны и в модные греческие кожаные сандалии, солидно расположился пузатый жёлтый чемодан, от ёмкого вида которого Уклейкина внутренне передёрнуло, памятуя о его собрате плотно набитого непризнанными критикой и современниками стихами Яценюка; и которые, к слову сказать, Володя так и не удосужился, как клятвенно обещал ему, разобрать, так и, ограничившись лишь парой тетрадок, да и те прочёл давно, хоть и не без интереса.
   В правой руке Демьяна Тарасовича увесисто покачивалась внушительная корзина, по-видимому, с деревенской свежестью яствами, о чём свидетельствовал тут же распространившейся по кухне нежнейший девственный аппетитный аромат их. Левая же верхняя оконечность - натужно колыхала огромную типа мексиканского сомбреро соломенную шляпу, которую он использовал в качестве веера на человеческой тяге.
  
   Глава 2
  
   - Сегодня, ей Богу, день чудес!.. - возликовал полностью ошарашенный Володя, но, как и во всё время чертовщины, тут же глупо и усомнился, - даже не верится; действительно ли это вы, Тарас Демьянович?..
   - А то кто же... - засмущался тот, иронично добавив: - впрочем, я и паспорт могу показать...
   - Что вы, что вы... - ещё глупее замахал Уклейкин руками, словно бы рассеивая пелену тумана, которая не давала ему разглядеть вожделенного им лица выпускающего редактора 'Вечёрки', - не обращайте на меня внимания, это нервное...
   - Да, товарищ, - вступился за растерявшегося соседа Начштаба, почувствовав, что тот слегка ошалел от невероятной чреды событий насыщенного дня, до конца которого был ещё вагон времени. - В последнее время с ним это случается, но, уверяю вас, что вот-вот это пройдёт. Лучше, проходите и садитесь за стол, небось, устали с дороги-то?.. Володя говорил, что вы с самой Украины... путь не близкий, а по нынешним смутным временам ещё и небезопасный...
   - Спасибо, уважаемый... э..э..
   - Василий Петрович, - представился Шурупов, - можно просто Петрович, мы ведь с вами, по похоже, ровесники...
   - Искренне рад нашему знакомству, - ответствовал тот. - Яценюк Демьян Тарасович, можно просто Тарасыч, заместитель главного редактора 'Вечёрки' и, как вы понимаете, коллега Володи. Кстати, хоть и вскользь, но он мне о вас говорил исключительно в превосходных эпитетах.
   - Но это он по обыкновению преувеличивает...- чуть смутился Шурупов.
   - Не думаю, - также уверенно сказал тот, внимательно оглядев обветшалую кухню, и остановил уважительно-тёплый взгляд на Уклейкине, продолжил: - С некоторых пор я чётко осознал, что коллега по цеху не может врать по определению, иначе он не творец с большой буквы. - Про смутные времена вообще и шаткое будущее Украины в этой связи в частности, увы, соглашусь, - мельком проступила печаль на его вдумчивом лице, - но что бы даже поверхностно разобраться в этом тяжёлом вопросе - одним вечером не обойтись. Ну, а что касается наших преклонных лет... так это, уважаемый Василий Петрович, как посмотреть: с одной стороны: 'отцвели уж давно, хризантемы в саду', а с другой - 'мои года, моё богатство...'.
   'Как точно и верно сказано: 'коллега по цеху не может врать по определению...', словно библейская заповедь!..' - восхитился Уклейкин и ту же по привычке зло посетовал сам на себя, что до сих пор не открылся этому честному и чистому человеку в своих замыслах по возможному использованию его в 'Кузькиной матери'.
   'Сразу видно, наш человек!.. - в свою очередь удовлетворенно заключил про себя Начштаба, - мудр и учтив'. И не теряя не секунды, поскольку в скорости ему надо было всенепременно быть на чрезвычайном заседании актива движения 'За Родину, за Сталина', сразу предложил гостю:
   - Ну, тогда чайку? или?!.. - настолько многозначительно и с весёлой хитринкой подмигнул он, делая акцент на разделительном союзе, что только абсолютно далёкий от традиционной русской культуры, какой-нибудь самый дремучий абориген Бермудского треугольник (который, согласно В.С. Высоцкому, всё равно 'будет выпит') не смог бы понять, что значит в данном контексте 'или'.
   - Или! - ни терции не колеблясь, поставил Яценюк жирную точку в выборе напитка, который бы максимально способствовал предстоящему непростому, как ему (и не только) представлялось, разговору. - Только, друзья, пожалуйста, не обижайтесь, но прежде, у меня к вам маленькая просьба...
   - Всё что вам будет только угодно, Тарас Демьянович!.. - тут же явил собою Уклейкин образчик вежливой благодарности.
   - Спасибо, Володя, - окончательно распрямился доселе несколько скованный Яценюк. - Так вот. Я хоть по законам гостеприимства и не вправе распоряжаться столом, но умоляю позволить мне в знак уважения накрыть его лично, так как уверен, что такие закуски и горилку, которые я только что привёз из Ужгорода, вы вряд ли когда и где-либо пробовали. И не мешкая ни секунды, он выложил на него почти всё содержимое корзины.
   Искренне просим прощения у уважаемого читателя, но мы не решились описать тот феерический сонм ароматов, которые неистово источали великолепной свежести украинские продукты: от неповторимых сочных пряных солений до потрясающего фундамент обоняния сала с домашней колбаской. Гений Гоголя настолько возвысил описание подобных окраинных колоритных яств на недосягаемый литературный олимп в 'Старосветских помещиках'' и в 'Вечерах на хуторе близ Диканьки', что лучше сразу обратиться к указанным первоисточникам, дабы мы своим поверхностным, пусть даже и в превосходных эпитетах суждением случайно не исказили их реально фантастический вкус. Однако, вскользь, всё же отметим, что даже всегда сдержанный бывалый ветеран Шурупов, пожалуй, впервые за долгие годы общественной деятельности пожалел, что ему через четверть часа надо будет бежать к своим соратникам по партии 'За Родину, за Сталина!' с давно запланированным докладом о текущей внутренней политике.
   Но даже и этих 'жалких' четверти часа хватило Василию Петровичу, что бы по достоинству, пусть и не в полной, желаемой мере, успеть оценить уникальные в своём роде на планете дары щедрой и плодородной земли Русской окраины. Более того, когда Яценюк с нескрываемым разочарованием узнал, что Начштаба нужно вот-вот уходить, то он категорически настоял, чтобы уважаемый фронтовик взял с собой столько закусок и горилки, сколько смог унести, дабы продолжить дегустацию в кругу своих товарищей. Деваться было некуда, и Василий Петрович был вынужден согласиться, особо, впрочем, не сопротивляясь столь радушному предложению гостя.
   Ну, а кто бы в здравом уме и, не дай Бог, даже при наличии язвы желудка, отказался бы от такого-то гастрономического презента?!.. Ась, граждане? 'А в ответ тишина'...То-то и оно... Кроме того, в связи с известными обстоятельствами потенциально трагической неопределённости складывающимися вокруг 'Кузькиной матери' Шурупов прекрасно понимал, что Володи всенепременно надо переговорить со своим коллегой с глазу на глаз. И поэтому, с всепогодной, безразмерно-универсальной советской авоськой полной умопомрачительных вышеуказанных соблазнов он с относительно спокойным сердцем двинулся изменять этот несправедливый человеческий мир к лучшему.
   Оставшись один на один, Володя и Тарас Демьянович, по инерции перебрасывались дежурными и крайне уважительными фразами, которыми принято в культурной компании заполнять не дискуссионную, формальную пустоту, пока количество выпитого не превысило некоего Рубикона из хотя бы пары среднестатистических рюмок водки; в нашем случае - неповторимой по перегонному качеству горилки из Ужгорода.
   Каждый из них, словно пилигрим после адского пересечения знойной аравийской пустыни к земле обетованной, так же жаждал хотя бы капельку любой влаги, как и незамедлительно, выговориться о том, что томило его ум, душу и сердце во всё время вынужденной разлуки. Однако, природная скромность и должное воспитание, не позволили резко переменить пустопорожнюю тему к главному вопросу. И они продолжали мучительно 'соревноваться' в учтивости, тем самым невольно откладывая откровенный разговор по душам, к которому стремились две недели к ряду как к чему-то сокровенному и крайне важному, пока, наконец, после третьей стопки у Яценюка первым не 'развязался' язык:
   - А вы знаете, Володя, в... ведь всё это время что я был на малой родине, меня изводил один вопрос... особенно после похорон брата.
   - Примите мои искренние соболезнования...
  - Спасибо... и не поймите меня неправильно, - продолжал он, вновь заметно заволновавшись. - Вы же знаете, Володенька, насколько я уважаю ваши талант и добропорядочность... Но каким невообразимым образом вы раздобыли мои единожды изданные, да ещё и на советской Украине стихи, а главное - для чего: мне совершенно не понятно. Вы же, наверняка, помните наше случайное столкновение в фойе 'Вечёрки', отчего из рук великолепной Наденьки на пол выпал воистину 'раритетный' сборник моих стихов микроскопического тиража и после чего мы коротко сошлись?..
   -Да-да, конечно, Демьян Тарасович, помню... - с одной стороны растерялся Уклейкин от того что тот в лоб задал фактически ключевой вопрос, а с другой - обрадовался, что таким образом разговор максимально приблизился к развязке.
   - Вернее сказать, кое-какие версии этого чуда явления поэта Яценюка в мягком, поизносившемся, как курьерские сапоги, казённом переплёте в свете противостояния вашего ополчения, о котором я недавно узнал, - у меня имеются... А сегодняшние, случайно услышанные, последние обрывки вашего с Василием Петровичем разговора обо мне - лишь подтвердили догадки о том, что уж не знаю в каком качестве, но я вам видимо крайне необходим... Ну, а литература, творчество, поэзия, увы, тут лишь повод... - с плохо скрываемым разочарованием неопределённости и тревоги заключил выпускающий редактор, пытаясь сфокусировав рассеянный взгляд на бутылке горилки, объем которой к слову, соответствовал напряжению трагически зависшей паузы, а именно - ; ведра за минусом презентованных Шурупову ; литра и примерно столько же уже распитого.
   - Так я ж... дорогой вы мой Демьян Тарасович, всё это время только того и алкал, что бы как можно скорее встретиться и наконец открыться вам!.. - воскликнул Володя. На глазах же его начали наворачиваться слёзы радостного умиления, как всегда случается у всякого добропорядочного человека, когда через откровение (исповедь) он сбрасывает невыносимую ношу тяжёлых бессонных раздумий и душевных терзаний. - И будь что будет! - традиционно заводился он в порыве благородства. Но после того, как пусть изначально хитростью, сойдясь с вами ближе, я окончательно понял, что вы настоящий совестливый и порядочный человек с большой буквы, и уж тем более - 'коллега по цеху', то я до крышки собственного гроба не прощу себе фактически преступное по отношению к вам молчание и некое лукавство... Единственно, о чём всем сердцем вас попрошу, уважаемый Демьян Тарасович, - на некоторое неопределённое время сохранить в тайне всё то, о чём я вам сейчас с искренней радостью расскажу. И дело тут не в моей, как вы непременно убедитесь, подленькой душонке, а в том, что могут пострадать совершенно невинные люди, если до срока вскроется наш авантюрный план.
   - Хорошо, это я вам твёрдо обещаю, Володя! - заёрзал на стонущем от всеобщего перенапряжения табурете Яценюк, в котором в одночасье неизъяснимым образом одновременно проснулись: ничем негасимая жажда искромётной, пусть и со смертельными опасностями, но полной жизни и нужность людям. - Только настоятельно прошу, говорите максимально подробно и без обиняков, договорились?..
   - Добро! - не менее монументально ответил Уклейкин, и, предварительно чокнувшись стопками горилки с напряжённым визави, он минут за двадцать весьма красочно пересказал всю подноготную дела, вернее, - проекта 'Кузькиной матери'. - Вот собственно и всё, Демьян Тарасович, если максимально кратко... - подытожил Володя не находя себе места и стыдливо пряча за пазухой глаза от крайней неловкости своего положения, в которой волею судьбы и обстоятельств сам же себя и загнал. ... Так что хотите, - казните, а хотите... - нет.
   Под потолком кухни вместе со смрадом сигаретного дыма стопудовым домкратом ожидаемо зависла свинцовая тишина, которая по всем законам жития требовала разрядки, что неминуемого и случилось после тягостной минуты осмысления Яценюком, показавшаяся вечностью:
   - Вот что-то в этом роде... я и предполагал... - отчаянно, но с едва уловимым внутренним облегчением, которое он ещё не осознал полностью, обхватил руками Яценюк седую голову, где творилось Бог знает что. Противоречивые, отторгающие друг друга, как 'лед и пламень', страх и смелость, и даже - сами жизнь и смерть мысли, со страшной скоростью метались в несчётных лабиринтах нейронов его сверх перегруженного эмоциями мозга, а Душа, как некое начало и сермяжная суть любого человека пока безуспешно пыталась угомонить нежданно возникший хаос.
   - Ну, на нет и суда нет... - с куда как большим и осознанным облегчением резюмировал Уклейкин, ибо, очередная гора гнетущей неопределённости рухнула с плеч его; при этом, совершенно не зная, куда спрятать свои смешанные чувства, основывая свой отрицательный вывод исключительно на мрачно-рассеянном виде озадаченного неподъёмными размышлениями товарища. - И всё же надеюсь, что вы, когда-нибудь простите меня, и мы вновь станем, если и не приятелями, то 'коллегами по цеху'... И давайте выпьем за надежду, которая, как известно, умирает последней!..- понесло его от неловкости положения чёрти куда, словно оторвавшиеся от гужевой кобылы сани под ледяной откос.
   - Подождите, Володя... - тяжело выдохнул скопившиеся сомнения в глухонемую бесконечность противоречивого бытия пока ещё выпускающий редактор 'Вечерней газеты'. - И умоляю, вас, не перебивайте, меня, пожалуйста, ...я и так от волнения собьюсь...
   - Хорошо, хорошо... - моментально превратился тот в самого прилежного слушателя, как минимум, Солнечной системы.
   - Так вот, дорогой коллега по цеху... - сосредоточенно откашлялся Яценюк, словно бы профессиональный диктор центрального телевидения за секунду перед прямым эфиром. - Если бы вы мне рассказали план фактически криминальной авантюры до того как я по трагическому поводу съездил на Украину, то по всей вероятности я бы отказался. И дело тут в не непрерывности стажа для пенсии, до которой с гулькин клюв осталось, хотя будет и не много обидно. Но ведь, слава Богу, не война: жить можно и должно. Ведь так, не правда ли?.. Да и с деньгами, в общем-то, проблем нет, должность-то, грех жаловаться, хлебная, кое-какие сбережения имеются... Но, собственно говоря, и не в них, проклятых, деньгах то есть, дело... - сосредоточенно закурил он, продолжая:
   - Не открою вам Америки, сказав, что на белом свете есть вещи, истинная ценность которых начинаешь понимать только после определенного количества прожитых лет. У каждого это по-разному, но, как правило, у всех - в весьма зрелом и даже преклонном возрасте. Не сочтите за банальность, но чем ближе человек подобающий, неминуемо подходит к Суду Его, то всё заработанное, накопленное им имущество, со временем девальвируется для него, становясь наносным, второстепенным: из тлена пришло в прахе и исчезнет. И вот тогда начинается естественный и совершенно необходимый для спасения процесс переосмысление ценностей: всё бренно-тусклое смывается в канаву, словно весенним дождём, а вечное - напротив, - набирает истинную красоту, силу, надежду. Вернее сказать - это своеобразная процедура очищения души от скверны и ложных привнесённых низменными соблазнами человечества ориентиров, прежде чем откроется лишь малая толика истинного Царствия Небесного, а значит и смысл бытия людского. И это, замечу, вне зависимости от того верующий человек или нет, и который слепо полагает что он де не верит в Господа, а следовательно и в жизнь души его вечную после отмирания плоти земной.
   Или, как издавна в народе замечено: на фронте в окопе нет атеистов. Конечно, материальное благополучие, особенно когда уже чисто физическая немощь всё более сковывает слабеющую плоть, а болезни, о существовании которых в молодости ты и не слыхивал, - добивают тебя, как шпана ногами в тёмной подворотне, - есть хоть какая-то подушка безопасности в старости. И отрицать это также глупо, как и то, что в мире сосуществуют добро и зло, тепло и холод, свет и мрак... В идеале, разумеется, настоящий, прости Господи за кощунственное сравнение, капитал - это только дети, внуки и ничего более, которых ты воспитал должным образом... и они с искренней любовью, уважением и благодарностью до последнего вздоха твоего оберегают тебя от последней минуты не бытия твоего.
   Но... - закрыл он от бессилия что-либо изменить, ладонями увлажняющиеся от уже никогда не поправимого горя глаза, - ...но что прикажите делать, если так, увы, жизнь сложилась, что Создатель не дал счастья обретения наследников... твоего дела, мыслей... жизни... Что в таком случае останется после человека?.. Только тире на покосившемся и гниющем кладбищенском кресте между двумя цифрами... Каким словом помянут его современники и люди будущих поколений, если вообще будут знать, что в такое-то время жил-был такой-то имярек, среди несчётных миллионов ему подобных. Мол, с какой такой стати, мы должны почитать его?! Ведь он по факту ничего не создал для нас, не привнёс и не отстоял никаких прогрессивных идей, не воспитал адептов своего дела, не воплотит в материальное наследие свои духовно-творческие изыскания. То есть, этот человек за отведенное для него Природой время жизни, не приложил должного усердия, дабы навечно вписать своё имя в скрижали человечества. Ну, а то, что он, как и подавляющее большинство вкалывал, что бы элементарно снискать хлеб насущный или даже пытался творить, пусть и бесславно, а затем соответствующим образом расслаблялся после оного во всю, ивановскую: так какая же в этом заслуга, этим, дескать, никого не удивить. Все мол, так живут... А потому и забвение ему, получается, по заслугам, ибо, справедливо сказано: 'Да воздастся каждому по делам его'...
   Уклейкин сидел как по шляпку вбитый в табурет гвоздь: ни жив, ни мёртв; и внимал не в силах даже пошелохнуться от отчаянных слов, Яценюка, который сам того не замечая, обуреваемый эмоциями фактически исповедовался ему.
   Конечно, и до этого откровения Демьяна Тарасовича, Володя размышлял над этим краеугольным вопросом бытия, особенно в тёплой компании с Крючковым, когда друзья почти всякий раз предавались философским рассуждениям о смысле жизни после изрядного количества растворившегося алкоголя в их ещё свежих и упругих телах. Но, одно дело, рассуждать о сём, когда тебе лет 30, ты относительно молод, здоров и жизнь твоя, кажется, бесконечно-счастливой. И совершенно другое состояние - слышать доверительно, тет-а-тет, вымученную бессонными ночами боль горестных размышлений от человека, который разъедаемый, словно кладбищенскими червями мертвец, уже неизлечимыми хворями и угнетающим одиночеством, - вдвое старше тебя... и находится, возможно, в шаге от роковой черты. Впрочем, это возрастная разница 'работает', что называется, - при прочих равных, памятуя о том, что 'все мы под Богом ходим'.
   - И поверьте, Володя, в моих мрачных словах нет никаких гордыни и тщеславия, ну разве только в самой малости, и то только исключительно в творческой части моего в целом никчёмного и бесплодного бытия. - Вон он, - грустно кивнул в сторону сиротливо стоящего на пороге пузатого оранжевого чемодана, - хранитель второй части никому ненужных моих творческих 'сокровищ Агры', пожелтевшие рукописи которые на неделе я собрал по сусекам в Ужгороде.
   - Ну, что вы, что вы... дорогой Демьян Тарасович, если уж вы не поэт, тогда кто!? - всё-таки прервал обет молчания Уклейкин не в силах сдержать искренние сочувствие к коллеге по цеху. - Я хоть, каюсь, преступно мало прочёл ваших стихов, но, поверьте даже из тех крупиц, какими успел насладиться, - большинство достойно страниц лучших издательств мира! А вот это, например, и вовсе шедевр:
  
  'Как удержать рассудок хладным,
  И сердца теплоту в груди,
  Не сгинув загодя в пожаре,
  И Душу в лёд не превратить?!..
  
  Где та златая середина
  Меж крайних точек бытия,
  Что, как с рождения пуповина, -
  Связует в целое тебя;
  
  И ты в гармонии с Природой,
  Избегнув лезвий амплитуд,
  В любви, познании и горе
  Смог жизни пронести сосуд,
  
  Не расплескав его до срока
  В безумствах скабрезной тщеты,
  Но и напиться, дав немного,
  Своей, кто жаждет, - доброты?..
  
  Иль нет на Свете, сей тропинки,
  Где застрахованная роль,
  А есть путь торный из ошибок, -
  И в этом суть, и в этом соль?..
  
  Не испытавши боль паденья
  Возможно ль честно обрести:
  Побед усладу, вдохновенье;
  Мечты в реальность превратить?..
  
  А может, вовсе он не нужен
  Ума и чувства компромисс:
  И лишь чреда огня и стужи
  Чеканит Волю, движет ввысь?!..
  
  И дух мятежный Че Гевары,
  И гений Ньютона тогда,
  Презрев каноны и преграды -
  Срывают маски тьмы и зла,
  
  И раздвигая горизонты
  Наук и Правды для людей, -
  Звездой сгорают путеводной
  В рассвете сил, в борьбе идей...
  
  Но тут же, рядом, миллионы, -
  Живут, неспешно Крест неся,
  Примерив на себя охотно,
  Премудрый образ пескаря...
  
  Но, не с того ль дано нам право
  Свою судьбу вершить самим:
  Забвенье иль вовеки Слава
  Пребудет с именем твоим...'
  
   - Спасибо, вам Володенька... - вновь дрогнул, но уже с безграничной признательностью, его прокуренный голос, сами знаете, что доброе слово... и кошке приятно, а уж мне-то и подавно.
   - Не за что, дорогой Тарас Демьянович, - рефлекторно ответствовал Уклейкин, но быстро осознав, что, сам, будучи в изрядном волнении, сморозил сухой формализм, поправился. - То есть я хотел сказать, что подобные произведения, - автоматически вызывают искренний восторг, ибо гармонически сочетают в себе глубокие мысли и яркие чувства, а это, по моему скромному разумению, и есть поэтический шедевр.
   - И, тем не менее, ещё раз спасибо за ваши редкие по сегодняшним временам тактичность, вежливость и чуткость... - и слёзы благодарности от признания его творчества, которое он вожделел десятки лет, - навернулись в сияющих радостью глазах Яценюка. - И давайте-ка, Володя, ещё по пятьдесят; и, я, всё же закончу свою мысль, а то мы до ночи будем утешать друг друга, петь дифирамбы, так и не решив главного вопроса по которому собственно, не сговариваясь и собрались.
   - С превеликим удовольствием!... - благодарно чокнулся Володя стопками с Яценюком и вновь клятвенно заверил коллегу, что, дескать, если и прервёт опять его крайне интересный монолог, то разве что по причине какого-нибудь форс-мажора в виде, не дай Бог, цунами, начала войны и прочих незваных нашествий марсиан.
   - Так вот... - продолжил тот, совладав удушливыми эмоциями, чему среди прочего во время поспособствовала горилка, - то, что я увидел на моей малой родине спустя всего 10 лет, - меня буквально потрясло. Не буду вдаваться в подробности пагубных изменений и их причин, ведущих мою горячо любимую Украину в пропасть. Во-первых, как я уже говорил Василию Петровичу, тут трёх дней и ящика водки не хватит, чтобы мало-мальски разобраться во всём, что наворотилось за смутное время так называемой незалежности. А во-вторых, - ...просто по-человечески тяжело вновь окунаться в это угнетающее душу и сознание трясину всёразрушающего безумия и местечкового национализма.
   Как-нибудь в другой раз, я вам обязательно всё расскажу, а ещё лучше... - задумался он с той редкой, непоколебимой уверенностью, когда давно запланированное вот-вот будет, наконец-то, материализовано, - я обо всём напишу, вот только нервы немного поостынут. Всенепременно напишу, точка! - окончательно и бесповоротно вспыхнул он, благородной идеей, как сверхновая звезда в галактике; и будь стол не полностью завален яствами и посудой - Яценюк непременно вмазал бы по нему окаянным кулаком в знак твёрдой решительности довести задуманное до конца. - Я абсолютно уверен, что даже стыдливо-трусливое замалчивание всего того, что твориться на бедной Украине уже есть преступление по отношению к будущим поколениям нашим. Одного лишь опасаюсь...- вновь нахмурился он, - годков-то мне всё больше, а вот сил ...всё меньше, да и вряд ли где-то напечатают.
   'Человечище, настоящий журналист, вот что значит старая школа!.. - восхитился Уклейкин, зная от коллег из Киева как не просто непредвзято освещать происходящие драматические события в едва ли не самой богатой бывшей союзной республике, и которая, словно обезумившая сестра, буквально на глазах расточает нажитое семьёй имущество, кубарем скатываясь в тартарары забвения. - А интернет! - хотел было тут же развеять его опасения Володя, - ведь там пока нет цензуры и границ, - но помня о вторичной клятве прерывать коллегу только по причине форс-мажора, с трудом, но всё-таки удержался от реплики'.
   - Так вот, - продолжил Демьян Тарасович с тревожным выражением, вновь посеревшего лица. - Я всегда был относительно далёк от политики, но ныне даже я не могу не отметить одного принципиального момента, который весьма схож с нашими, увы, российскими реалиями. Только на Украине, он на порядок циничней и наглее: я говорю про безудержную, чванливую поступь украинской олигархии по всем фронтам, которая скупила всё что можно, став де факто властью, которую никто не избирал. В сравнении с ними ваш, вернее, - наш Лопатин - это 'ангелочек', прости Господи... Что-то подобное, как вы знаете, уже было у нас в России: семибоярщина по смерти Ивана Грозного в смуту, семибанкирщина в безвластие 'святых' 90-х, чему уже мы... пока живые свидетели. И, слава Богу, пусть через страшные испытания народные - этой химере хоть часть голов, но удалость отсечь; однако ужасным, совершенно невообразимым образом - они, как у змея Горыныча, дополнительно отрасли в Киеве, да и вообще по многим столицам бывших республик СССР, словно бы для дьявольского противовеса чуть освободившейся от их пут России. Но, если похотливую до чужого добра чуму вовремя не остановить, а лучше - окончательно не придушить, то ядовитые вирусы этой химеры с окраин бывшей Империи вновь проникнут в самое сердце русского Мира, и опять будут разъедать его изнутри чуждыми и смертельными для нас меркантильными смыслами. И вот тогда, не приведи Господи, озверевшие и обезумевшие от безнаказанности Лопатины вновь попытаются править 'пир во время чумы', на многострадальной плоти едва дышащей Россией, даже не осознавая всю пагубность катастрофы в которую они ради мнимых и сиюминутных ценностей золотого тельца втащили в ад колыбель свою.
   И чем больше я живу и думаю об этом, тем чаще и уверенней склоняюсь к единственно-верной и очевидной мысли, к которой, так или иначе, сотни и даже тысячи лет назад пришли наши с вами не самого скудного ума пращуры, а именно: противопоставить злу, должно только объединившиеся силы добра. Третьего, увы, или по счастью, как я твёрдо уверен, - не дано... - с видимым облегчением произнёс он крайние слова, словно перетренированный атлет, сбросивший со своих плеч очередную невыносимо-тяжёлую штангу. - А посему... - взял Яценюк паузу, дабы сосредоточится и приглушить своё заметное волнение для оглашения окончательного своего решения, - ... что бы затем ни случилось, я свой выбор сделал: и готов...
   Но закончить едва ли не судьбоносную фразу Демьяну Тарасовичу пришлось несколько позже, так как вдруг с шумом и гамом, поминая душераздирающим фальцетом по матушке всех святых, на кухню буквально вкатилась ошалевшим колобком Звонарёва. Как всегда впопыхах, стараясь лично донести важнейшую в её трактовке новость до руководства штаба ополчения всенепременно первой, она напрочь проигнорировала стоящий на пороге коммуналки габаритный оранжевый чемодан. Тот, в свою очередь, даже давно находясь в собственности такого крайне воспитанного и интеллигентного человека, каким являлся выпускающий редактор столичной 'Вечерней газеты', а также в силу гравитационных и прочих правил Мироздания, при всём возможном уважении к возбуждённой пожилой незнакомке, - не смог подвинуться с порога в сторону. А поскольку законы Природы не имеют исключений из своих незыблемых сводов, ну разве что по редчайшей протекции её же Создателя, то результатом неизбежного столкновения чемодана с перевозбуждённой пенсионеркой стала нижеследующая картина маслом.
   Чемодан, тяжело качнувшись, как подбитый торпедой перегруженный контейнеровоз, медленно завалился на бок; а Зинаида Ильинична, споткнувшись об оный, - совершив двойной кульбит подобно юной гимнастке перворазряднице, - распласталась на известковом полу кухни. Худосочное тело её согласно второму закону Ньютона точь-в-точь тормознуло перед куцыми ножками стола, вынудив сидящих за ним журналистов поперхнуться очередной порцией великолепной горилки от вопиюще-резкой, неожиданной для них перемены относительно умиротворённого бытия.
   - Твою ж... мать!!! - отчаянно взвизгнуло снизу, - какая сволочь в дверях чемодан бросила?!
   - Ох, ё моё!.. - ради Бога извините, это я, дуралей, забыл убрать его с порога, - винился Яценюк, тут же бросившись на колени, и словно истый рыцарь предложил руку помощи невинной жертве своей нечаянной расхлябанности...
   У Звонарёвой от неожиданности такого к себе джентльменского отношения, которое она последние лет двадцать видела разве что в бесконечных телесериалах, будто бы от целебного зелья, - почти моментально заткнулись все, было возникшие боли, а взгляд её в считанные секунды сменил гнев на сдержанную милость к пожилому, но очень интересному незнакомцу. Однако святой долг перед соратниками, воспитанный ещё с далекого, но незабвенного пионерского отрочества, комсомольской юности - несколько приглушил весьма обветшалое, но никогда и ничем неистребимое природное чувство влечения женщины к противоположному полу, какого бы она не была возраста, политической ориентации и вероисповедания:
   - Спасибочки... - рассеянно, совсем уже по-детски, молвила Звонарёва, не без тайного удовольствия опираясь на твёрдую руку седого мужчины, дабы вновь обрести вертикальное положение.
   - Не стоит благодарностей... - галантно поставил незнакомец Звонарёву перпендикулярно плоскости горизонта, и участливо добавил: - У вас, сударыня, ничего не болит?..
   - Да вроде бы нет... - быстренько ощупала она себя везде, куда смогли дотянуться, её тонки и худые, как медицинский пинцет, руки, на предмет целостности той или иной косточки. - А где генерал-то?.. - как ни в чём не бывало, вдруг спросила она Уклейкина, пытливым взором оглядев пространство и параллельно стряхивая ещё с советских с пузырями на коленях треников всё что к ним прицепилось на давно не метёном полу кухни во время нечаянного с ним плотного контакта: от хлебных крошек до уличного песка.
   - Какой, баб Зин, ещё генерал?.. - опешил, растерявшийся Уклейкин.
   - Не тупи, Володька, - чуть нахмурилась Звонарёва. - У нас на весь район нынче только один настоящий народный генерал, он же начальник штаба ополчения, - Шурупов.
   - Ах... Петрович, - невольно улыбнулся Володя, - так бы и сказала... - Он с четверть часа по своим партийным делам ушёл и через пару-тройку часиков обещался вернуться. А, скорее всего, позже... - добавил он, когда взгляд его остановился на огромной бутылке горилки, ; литра которой с закусками Начштаба по настоянию Яценюка прихватил с собой, дабы угостить друзей-товарищей по общественно-политическому движению 'За Родину, за Сталина'.
   - Вот ведь незадача... - расстроилась она; но когда взгляд её, как вкопанный, безнадёжно застрял на огромной бутылке и щедро-разложенной на столе великолепной снеди, аромат которой начал последовательно блокировать рецепторы, отвечающие за сопротивление искушению чревоугодия, - душа её буквально запела вожделенным предчувствием маленького праздника вечно полуголодного живота.
   - Опять что-нибудь стряслось? - по инерции исходя из логики разговора, поинтересовался Уклейкин.
   - А ты как думаешь, трюфель газетный?! - назидательно начала она отчитывать нерадивого члена штаба для порядку, впрочем, совершенно беззлобно, давно считая Володю едва ли не внуком, и соответственно по мере сил опекая его от бытовых неурядиц. - Я чего с дуба рухнула: ноги ломать на старости лет о чемоданы, что б смотреть, как ты водку средь бела дня лакаешь неизвестно с кем?.. - заметно смягчилась она тембром на двух последних словах, и даже, как будто, чуть порозовев лицом.
   - Господь с тобой, Зинаида Ильинична... - открестился Уклейкин, - это же Демьян Тарасович, известный, между прочим, поэт и мой 'коллега по цеху'.
   - Вот сейчас не поняла... 'цеховик' что ли?! - презрительно-грозно фыркнула баба Зина, словно опытный следователь ОБХСС на очередного подпольного махинатора сквозь решётку соответствующих статей УК РСФСР, - я думала, что их, иродов, ещё в советское время всех пересажали.
   - Ну, ты даёшь, баб Зин!.. - возмутился Володя от свершено нелепой ассоциации, чуть не подавившись сногсшибательной копчёной рулькой; а Яценюк, обескураженный от столь шокирующего своего сравнения с преступниками, - едва не презрел правила этикета, уже было потянулся к бутылке, дабы утопить недоразумение непосредственно из горла, не предложив оную прежде разлить по стопкам. - Демьян Тарасович в том смысле 'коллега по цеху', что он мой соратник по перу, литературе, журналистике, а главное - настоящий честный человек и гражданин, а не то, что ты, насмотревшись криминальных сериалов, себе надумала. Понятно!?..
   - Понятно, - буркнула Звонарёва, осознав, что перегнула палку и возможно ненароком обидела вежливого, и, как оказалось, известного человека. - Ну, тогда извиняйте, ребята, погорячилась... уж которую неделю вся на нервах от гадких подлянок шестёрок Лопатина.
   - Не стоит извинений... - вновь максимально элегантно и учтиво ответствовал Демьян Тарасович. - Может лучше, уважаемая Зинаида Ильинична, по рюмочке, что бы, как говорится, стресс снять, а заодно и за знакомство, а? - тут же предложил он, всё это время небезынтересна наблюдая, как её взгляд жадно блуждал по блистательно сервированному столу. - И, кстати, это не водка как вы изволили сказать, а самая настоящая украинская горилка, которую я, как и все эти редчайшего вкуса снадобья, только что лично привёз из Ужгорода.
   - Ну, разве что совсем по самой маленькой... - искусственно состроив томный взгляд, говорящий 'не так что бы очень-то и хотелось, но если вы так настаиваете', при этом внутренне, безусловно, радуясь ожидаемому предложению, согласилась Звонарёва. И выбрав самую большую на столе стопку, ловко поставила её перед собой, обозначив всю серьёзность текущего момента. - А на счёт сериалов, Володька, ты не прав! - твёрдо подытожила она. - Ты когда вот под этот стол пешком ходил, мы, 'Следствие вели знатоки' изучали как практическое пособие по борьбе с расхитителями социалистической собственности; и на нас, - страна держалась, между прочим. А сейчас - да, одни сопли сентиментальные по телевизору... по себе знаю... - и, не дожидаясь тоста, одним глотком маханула 100 грамм, как только Яценюк от всей души налил ей с горочкой.
   - 'Однако!..' - восхитился выпускающий редактор, слегка оторопев от такой юношеской прыти Зинаиды Ильиничны, но не решился озвучить, лишь многозначительно подмигнул Уклейкину, который в ответ, не без гордости, только и смог пожать плечами что-то вроде, мол, 'знай наших!'.
   - К... крепка, з... зараза!.. - еле выдохнула Звонарёва, и тут же из её выпучившихся глаз брызнули слёзы, - аж дых перехватило...
   - А вы закусили бы, уважаемая, - сразу же подсуетился Яценюк, искренне желая хоть чем-нибудь быть ей полезным, - и вообще угощайтесь - вон сколько всего.
   - Спасибо, но 'после первой не закусываю...' - автоматически вылетела в ответ знаменитая на весь мир фраза из потрясающего фильма Сергей Бондарчука 'Судьба человека', которая повергла в ужас фашистов; да и по сию пору напряжённо восторгает коллективный запад.
   - Намёк понял!.. - ещё больше ошалел Яценюк, проворно разлив всем горилку; и зачарованный, начал азартно предвкушать, что же будет дальше, словно бы заядлый театрал в VIP-ложе на премьере.
   - Опять развезёт, баб Зин, не геройствуй, тут же все свои... - забеспокоился Уклейкин излишней прыти геройской пенсионерки, как заботливый внук по отношению к любимой бабушке.
   - Ну, ладно, Вовка, - 'сдалась' Звонарёва на милость 'победителю', - уговорил, а то и вправду дел за гланды.
   И, вновь не дождавшись тоста, лихо, опрокинув в себя вторую стопку, мгновенно впилась единственным золотым зубом в нежнейшую мясную мякоть украинской домашней колбасы. А уже через минуту удивительным образом уполовинив килограммовую невероятно ароматную вязанку из Ужгорода, она блаженно откинулась назад, прищурив от редкого удовольствия глаза, как до отвала налопавшаяся свежих мышей кошка. Благо, что Демьян Тарасович после чемоданного конфуза Звонарёвой по-гусарски уступил ей свою табуретку, которая была вплотную придвинута к стене: иначе бы ему вторично пришлось бы отскребать её от нестерильного пола кухни.
   - Так что всё же случилось, баба Зин? - деловито закурил Уклейкин после минутной паузы, когда Звонарёва наглухо закатив веки, как ставни от света, начала медленно, но неуклонно впадать в сытую дрёму. - Может мы, чем с Демьяном Тарасовичем чем-то поможем, раз уж Начштаба нет?..
   - Ах, да... - очнулась она и начала звонко хлестать себя ладонями по щекам, дабы прогнать предательское полусонное состояние. - Чуть ведь не забыла совсем... А ведь всё она, зараза!.. - покосилась баба Зина в сторону огромной бутыли. Но сказано ею это было с такой нежностью по отношению к горилке, что слова 'зараза' приобрело яркий противоположный смысл, отчего рука Яценюка вновь невольно потянулась к ней, дабы щедро разлить оную по стопкам.
   Однако реализовать задуманное ему не пришлось, ибо, Звонарёва решительно полезла в задний карман треников и, вынув оттуда тетрадный листок в крупную клетку, с отчаянием шлёпнула его об стол:
   - Вот! Гляньте, люди добрые, что нехристи Лопатина мне в почтовый ящик бросили. На засаленной бумаге жирным чёрным фломастером был неуклюже, но всё же узнаваемо, нарисован череп с перекрещенными под ним костями, - известный в мире символ чёрного пиратского флага наводящий ужас на негоциантов.
   - Ишь ты, 'Весёлый Роджер!!!', - как мальчишка, не подумав, восхитился Уклейкин, - словно через столетия его воображение 'воскресило' через ассоциацию самого знаменитого пирата планеты - Френсиса Дрейка.
   - Тьфу ты!.. - в сердцах рыкнула Звонарёва на Володю, - детский сад какой-то...ты б ещё на костях сплясал, нехристь...
   -А может это ваши местные ребятишки шалят... - попытался сходу успокоить озадаченную пенсионерку Яценюк.
   - Да какие к ляху ребятишки! - вновь закипая, отрезала баба Зинаида, - у нас как жара началась, а потом ещё и блокада, мы всех деток по лагерям да д... деревням отправили - одни груднички, да малыши с мам... мамашами остались.
   - Погодите, погодите!.. - сверкнула шаровой молнией у Уклейкина, как у талантливого следователя Знаменского из ранее упомянутого легендарного сериала около гениальная мысль, это же легко проверить. И он, словно ужаленный жадными пчёлами Винни-Пух, - выскочил из-за стола и метнулся из кухни на первый этаж подъезда, едва вновь не задев на пороге опрокинутый чемодан с нетленкой Яценюка.
   И пока Звонарёва с Яценюком только собирались с мыслями, что бы обсудить запыхавшийся Володя уже вновь плюхнулся на тут же взвизгнувшую табуретку.
   - Точно лопатинские! - и так же как минутой ранее Звонарёва, он с негодованием шлёпнул об стол точно такой же засаленный листок, на котором таким же жирным фломастером, но красного цвета узнавалась виселица.
   - А я про что талдычу! вот так вот они нас всех поодиночке и укококуют!.. - возмутилась справедливым гневом Зинаида Ильинична, подогретая горилкой. - Я сколько раз Петровичу говорила, что надо народ на баррикады выводить, дороги перегораживать, плакаты развешивать, что б весь мир знал как нас тут продажная власть с олигархом гнобят. Я сковородку уже до такого блеска от злости начистила, что ей, как булатным мечом, любую башку, как Змею-Горынычу снести могу!
   - В крайнем, не дай Бог, случае, обязательно так и сделаем!.. - искренне поддержал возбуждённую пенсионерку Уклейкин, - но тут же получил в целом заслуженный от неё отлуп:
   - А ты, Вовка, лучше поучи свою Наденьку щи варить! дай Бог, ей здоровья, - понесло Зинаиду Ильиничну. - Ты когда, мил дружок, обещал свою 'Кузькину мать' под Лопатиным взорвать, ась?!
   - Так если бы это от меня одного, баб Зин, зависло, то давно бы рванул, - оправдывался тот и рефлекторно скользнул взглядом в сторону Яценюка, который заметил это и немного вновь скукожился от неловкости своего положения.
   Вообще, все последние минуты эпизода с нарисованными недвусмысленными угрозами Демьян Тарасович ощущал себя достаточно скверно в душевном плане, ибо, немного растерявшись, никак не мог сообразить, чем конкретно мог бы быть полезен свои новым товарищам в эту конкретную минуту. А уж укоризненные слова Звонарёвой о срыве сроков взрыва информационной бомбы под жульнической строительной империей Лопатина, - и вовсе вогнали его в уныние. Будучи человеком совестливым, он пусть и косвенно, сразу же отнёс срыв сроков 'взрыва' на свой счёт, хотя мы достоверно знаем: ни на синь пороха Яценюк к этому не был причастен. Во всяком случае, пока...
   И, тем не менее, угрызения совести, начали грызть его изнутри, как тысячи голодных мышей в колхозном амбаре залежалый горох, когда сторож нежно арестован Морфеем, а Луна затмила своими романтически-бандитскими лучами само Солнце, которое её собственно и подсвечивает из цента системы своего же имени.
   И если бы не некоторое демпфирующее действие уже изрядно выпитой им горилки, то весьма возможно, что в силу свойств характера, выпускающий редактор разрыдался бы от беспомощности и жалости к ополченцам, или же напротив, - вырвав из условной кобуры не менее условный революционный наган, воззвал бы людей на баррикады.
   - Эх, мужички-мужички... - заполнила собою Зинаида Ильинична зависшую в кухне хмурую паузу и, не без явного сожаления почесав раскрасневшийся нос, добавила: - Век бы с вами за таким столом сидела, но...
   - Так может тогда ещё по стопочке?.. - перебил её совсем потерявшейся Яценюк, забыв про такт и галантность. Он с ещё большим усердием принялся угождать боевой старушке, дабы пусть хоть на грамм компенсировать своё преступное бездействие по отношению к ополчению, которое сам же себе и внушил, накрутив себя почти до нервного тика на озадаченном лице.
   - Спасибо, Демьян Тарасович, но боюсь, что и вправду развезёт меня опять в зюзю, - подмигнула она Уклейкину...
   - Ну, может тогда, с собой возьмёте, а с утра, если что, здоровье поправите, подружек угостите, закусите вот... разносолами? - буквально умолял он Звонарёву от чистого сердца, как с час назад Начштаба.
   - А вот от этого не откажусь! на нашу пенсию только кошек кормить, - расплылась она в благодарной улыбке и, резко, словно в подворотне финский нож, выдернула из другого кармана треников авоську, с которой никогда не расставалась. И Звонарёва так ловко и быстро наполнила её до отказа любезно предложенной снедью, что Яценюк в самой глубине души, пусть на самую малость, но всё же пожалел, что не вызвался лично отобрать продукты. Ибо в итоге на заметно оскудевшем столе остались лишь хлеб с салом, да пару солёных огурцов с мочёным чесноком.
   Не дав ошарашенной столь неожиданной продразвёрсткой компании опомниться, Зинаида Ильинична по-хозяйски заочно одолжилась небольшой грелкой Шурупова, которая давно без дела пылилась на подоконнике. Далее, шустро всучив резиновую ёмкость в руки Уклейкину, твёрдо предупредила: 'Держи её, Володька, к... крепко, как Наденьку свою!..'.
   - Слушаюсь и повинуюсь... - плохо соображая, что происходит, спаясничал Володя, подражая всемогущему Джину волшебной лампы Алладина из великой книги Востока: 'Тысяча и одна ночь'.
   И невыносимо аккуратно, словно сапёр, только что обнаруживший неразорвавшийся снаряд времён 1-ой Мировой Войны, она взяла огромную на ; ведра (без учёта выпитого) бутыль с горилкой. Прервав дыхание, как биатлонист перед последним выстрелом на рубеже, дабы, не дай Бог, не пролить мимо горлышка грелки ни капельки знаменитого украинского крепкого напитка, она влила в неё ровнёхонько полтора литра - предельно-допустимая ёмкость согласно фабричному выпуклому штампу на поверхности резинового изделия.
   Эх, многоуважаемые граждане, если бы вы видели внешне улыбчиво-приветливые, но изнутри крайне недоумённые физиономии Уклейкина и Яценюка, то вероятно разделили бы с ними их подспудное чувство, в котором как в салате, пусть и в малой толике, перемешались печаль, досада, растерянность и даже возмущение. Во всяком случае, мы уверены, что уж большая часть мужского взрослого населения планеты, безусловно, солидаризировались бы с ними по этому поводу, а уж русская её составляющая, - почти на 100%.
   И ведь не то что бы журналистам было жалко для активно радеющей для общего дела пенсионерки горилки, тем более что бутыль после 'фокуса' с грелкой всё ещё была почти наполовину полной. Но всё же, они надеялись, что дармовые притязания Звонарёвой ограничится четвертиной, ну, пусть - полулитром, но никак не 1,5 (полтора, Карл!) литрами. И лишь должная культура воспитания позволили 'коллегам по цеху' сдержаться от соответствующих полу драматическому моменту идиоматических комментариев.
   - Ну, ещё раз спасибо за хлеб да соль, мальчики, за тёплую компанию!.. - как ни в чём не бывало, искренне отблагодарила их Звонарёва и засобиралась домой неописуемо довольная столь щедрой добыче. - А я п.. поковыляла, пока меня ещё земля держит, а то дел не в пролаз...
   И словно ветхая, дырявая лодка, качнувшись от первой же мало-мальски заметной волны, она накренилась влево, когда перегруженную выше ватерлинии авоську попыталась взять в соответствующую руку.
   - Ишь как штормит-то с твоей горе... горилки, Тарасыч... - и, кряхтя, взяла драгоценную ношу правой, физически более развитой конечностью, надеясь, что уж теперь-то точно сдюжит. Однако её точно также швырнуло в соответствующую сторону, разве что с меньшей амплитудой. Тогда, собрав в кулаки остатки воли, сил и интеллекта, Зинаида Ильинична, схватила распухшую от продуктов и грелки авоську двумя руками, как пудовую гирю. Оказавшись между ног и чуть впереди согбенного тела пенсионерки, трещащая по швам сумка-сетка, строго в соответствии с законами механики предсказуемого сместила общий центр тяжести, и потащила его за собой ровнехонько от стола к выходу из кухни. Вынужденно перебирая ногами, что бы сохранить равновесие, Звонарёву с ускорением понесло к порогу, где она чуть было вторично не столкнулась с всё ещё сиротливо лежащим чемоданом Яценюка.
   Но, в этот раз Господь был относительно милостив к Звонарёвой, и её принял в свои пусть и твёрдые объятия дверной косяк. 'Не упала...' - только и смогла себя взбодрить она, отчаянно почёсывая лоб, на котором спустя четверть часа образовалась сизо-елового цвета шишка размером с шарик от настольного тенниса.
   Наконец, тяжело отдышавшись в дверях и пристально ощупав себя на предмет переломов и вывихов от макушки до пят, и по счастью не обнаружив оных, она, дала последнее ЦУ (ценное указание) утирая рукавом с красного, как переспелая клюква, лица обильно проступивший пот:
   - А чемоданчик-то при... брать бы надобно, не по... порядок, отцы мои, в... друг ещё кто, как я, ноженьки об него обломает...
   И, шатаясь из стороны в сторону, подобно затухающему маятнику Фуко, - Зинаида Ильинична посеменила из квартиры, едва ли не волоча по полу гирю-авоську, оставив за собой звенящую тишину, которую на некоторое время никто, включая местных завсегдатаев кухни, - всевозможных вредно-полезных насекомых, - до поры не смел прервать.
   От всего увиденного у 'коллег по цеху' на некоторое время одновременно также на пару минут заблокировалась возможность издавать звуки в виде Божественного дара речи.
   - Живая бабёнка... - первым выйдя из подавленного оцепенения, как-то неожиданно для себя мрачновато заключил Яценюк, задумавшись о чём-то своём, когда с первого этажа подъезда в исполнении неугомонной Звонарёвой начали отрывочно доноситься слова легендарной советской песни 'Выходила на берег Катюша'. Ему даже показалось (а, впрочем, может, так и было, на самом деле), что вместо Катюши, она пела - Зинуша.
   - Что есть, то есть, - согласился Уклейкин. - Но если бы вы только видели её три недели назад, то нипочём бы не поверили, что в таком почтенном возрасте и за столь ничтожный срок человек может радикально преобразиться из 'бабушки божий одуванчик' в фактически 'атамана в юбке'. И, кстати, вдова... - по-своему трактовал Уклейкин хоть и краткую, но многозначительную ремарку Демьяна Тарасовича.
   - Что вы, Володенька, что вы... - всё-таки немного зарделось на чуть смущённом лице выпускающего редактора. - Я хоть и вдовец, но всё же ещё не совсем старик: могу и гирьку поднять, и пастушку обнять, но... только не в этом случае, - решительно запротестовал он, залихватски закрутив седые усы торчком вверх. - При всём уважении к героической пенсионерке, она ведь, наверное, лет на 30 меня старше, а это уже, извините, однозначно перебор. А 'живая бабёнка' - это исключительно в знак восхищения современными некрасовскими женщинами, вернее, даже бабушками, и которые, не только 'коня на скаку остановят', но и бандитов приструнят, ...и излишки горилки конфискуют... - с едва уловимым сожалением взглянул он на катастрофически быстро, более чем уполовиненную бутыль.
   - Я так и понял... - вежливо улыбнулся Уклейкин и, наконец, собравшись с духом, задал решающий вопрос: - Так, как, стало быть, уважаемый Демьян Тарасович, на счёт 'Кузькиной матери', порукам или ...наоборот, а то я, воля ваша, совсем запутался с нашими метаморфозами?..
   - И вы ещё спрашиваете, коллега?! - ещё решительней, и даже возмущённо ответил Яценюк. - Да гореть мне, как самой последней сволочи, в аду на самой большом там кострище, если после всего того, что случилось я не приму ваше предложение, встав на сторону добра, т.е. обычных людей!.. И с долгожданным, вымученным терзаниями и сомнениями, но радостным облегчением, твёрдо пожал чуть влажную от кульминации момента ладонь Володи, тем самым добровольно войдя в узкий круг тайных заговорщиков, и негласно присоединившись к активной части народного ополчения.
   'Ну, слава Богу! как камень с плеч...' - возрадовался Уклейкин. Он искренне поблагодарил Творца за незримое содействие Его тому, что всё так удачно вышло на этом этапе подготовки к подрыву 'Кузькиной матери': не пришлось поступаться самыми главными в человеке сущностями: честью, душою и совестью. Ибо, с каждым прожитым годом он всё больше убеждался в простой народной истине: на чужом горе счастья не построить. И потому Володя, воспрянув духом, что 'коллега по цеху' именно сам, осознанно, без обмана, угроз и прочего непотребства согласился помочь ополчению и пойти на должностное преступление с очень непредсказуемыми для него последствиями, учитывая крайне опасный фактор Лопатина.
   - Огромное вам человеческое спасибо, дорогой Демьян Тарасович!.. - как ребёнок, наконец, получивший долгожданный подарок, возликовал Володя, на глазах которого даже чуть-чуть проступили соответствующие моменту слезинки умиления.
   - Ну-ну-ну... - уже в свою очередь начал по-отцовски успокаивать коллегу Яценюк от излишних эмоций. - Всё будет хорошо... только вот... - замялся он невыносимо долгой паузой, украдкой бросив косой взгляд на свой опрокинутый в дверях чемодан с рукописями, - право же не знаю, как и сказать...
   - Говорите же, говорите! - по инерции великолепного настроения заводился Уклейкин, на радостях не предав значения его томлению, - сегодня ваш день: банкуйте!.. Всё, что в наших силах - будет исполнено.
   - Я бы хотел, - предусмотрительно, как говориться, на всякий пожарный случай, разлил он по стопкам горилку, - ...что бы в день публикации 'Кузькиной матери', где-нибудь на последней странице 'Вечёрки', хотя бы и самым мелким шрифтом, но было опубликовано моё стихотворение. - Пусть хоть таким, не совсем законным способом люди узнают о моём творчестве...
   - Конгениально! - аж вскочил с пронзительно скрипнувшей табуретки Володя, отчего уже известная нам ворона, вторично обосновавшаяся на ветке дерева рядом с окном кухни, едва опять не шлёпнулась с оной в цепкие когти не сводившего с неё прожорливых глаз ещё более нам известного одноглазого черного кота.- Так и сделаем, коллега, семь бед - один ответ!..
   - Это точно!.. - с неописуемым счастьем, не веря своим ушам, вторил он Володе, - двум смертям не бывать, а одной не миновать!..
   И на этой оптимистической ноте, хлопнув напоследок по рюмашке, они расстались, договорившись, что в самое ближайшее время оговорят в мельчайших подробностях все детали предстоящей, возможно, роковой операции подрыва информационной бомбы под Лопатиным.
  
  Глава 3
   'А что же Лопатин с его многочисленной сворой осведомителей? - резонно спросит многоуважаемый проницательный читатель. - Да неужели ему до сих пор не донесли информацию о том, что у ополчения появился, пусть несколько экстравагантный, но законный документ со всеми соответствующими подписями и печатями вполне себе защищающий их многострадальный дом от сноса, и о котором подробно было сказано выше?'
   Увы, дорогие друзья, честно ответим мы со всею почти пролетарской прямотой, как бы нам не хотелось обратного, - новость всенепременно 'протекла' в уши олигарха, как прописанные доктором капли от отита. Но с двумя весьма существенными и доселе неслыханными нюансами, от которых Павел Павлович внутренне буквально побагровел от злости на своих нерадивых, но щедро оплачиваемых им помощников, а именно:
   1. Время. А оно, согласно англосаксонской (протестантской) модели видения мира, - деньги. А упущенноё время - это упущенные деньги. А согласно копии документа о том, что, дескать, Пётр I Великий триста лет тому назад будто бы не единожды кутил с Лефортом и компанией на месте, где сейчас находится обыкновенный ветхий дом за номером 13, что на Красноказарменной улице, был подписан в соответствующем отделе Москомархитектуры почти неделю назад. Неделю, Карл!
   2. Способ получения. Если раньше ему практически всегда оперативно сливали новости по своим прикормленным каналам, то в этот раз Лопатин узнал о гадком документе совершенно случайно, и что ещё гаже - из уст конкурента в фойе международной строительной выставки, которая проходила в те дни в Манеже. (Павел Павлович, даже крепко встав на ноги, обросши связями и влиянием, как и с детства, - не отказывал себе в истинном удовольствии, привитом ему родителями, - приумножении знаний, приобщении к новациям и технологиям; и старался по мере возможности лично посещать подобные мероприятия).
   Причём, случилось это как раз в то самое время, когда Яценюк и Уклейкин, выпив на посошок, расстались, - и каждый во взбодрённом настроении, чуть пошатываясь, поплёлся тщательно готовить свою часть 'тротила' для 'Кузькиной материи', дабы информационная 'бомба' с максимальным уроном рванула под алчной империей Лопатина. О чем тот естественно даже в страшном сне представить не мог.
  
   - Ба!?.. Пал Палыч, - вальяжно подкатился к Лопатину чрезвычайно упитанным, уверенным в себе колобком Эдуард Пантелеевич Мясоедов, - весьма уважаемый и крупный делец, также занимающийся строительством и, соответственно, повторимся: являющийся прямым конкурентом. Но более известен он был под кличкой 'Пылесос', ибо маниакально всасывал в себя все сплетни, новости и слухи, касающиеся профильной коммерции, коими с большим успехом и приторговывал. Поэтому, приобретя соответствующий статус средь бизнесменов, и особенно - начинающих, зачастую, что бы сэкономить время, деньги и нервы, - те 'за долю малую' в первую очередь обращались к нему, а не в соответствующие органы власти и деловые круги.
   - Здорово, Эдик, коль не шутишь... - прохладно ответил Лопатин, мягко говоря, недолюбливающий Мясоедова, один запредельно-обрюзгший вид которого, вызывал в нём чисто эстетическое отторжение.
   - Да какие в наших делах шутки, Палыч, - просто не ожидал тебя тут увидеть...
   - Чего вдруг? - чуть насторожился Лопатин, - сам ведь знаешь, что я такие мероприятия не пропускаю, а то конкуренты типа тебя с потрохами сожрут.
   - Тебя сожрать, только зубы ломать, - неохотно выскочила из Мясоедова горькая для него рифма-правда вместе с кривой, лукаво-льстивой улыбочкой. - Просто слышал тут на днях, что ты, вроде как, благотворительностью занялся; мол, какой-то дом в Лефортово под музей городу отдал; и, стало быть, чуть ли не со строительным бизнесом завязываешь...
   - Что, блин, за дичь!.. - всё же начал медленно багроветь Лопатин, как закат перед страшной бурей, от совершенно неожиданной для него новости и едва не схватил неподъёмного 'Пылесоса' за грудки, - а ну-ка колись, откуда дровишки?
   - Ты же знаешь, Палыч, что я свои источники не сдаю, - медленно попятился тот от греха, - и потом... всё стоит де.. денег, - попытался он по привычке намекнуть, что неплохо было бы раскошелиться за информацию; но тут же взмок от осознания того, что сморозил, возможно, драматическую и последнюю в своей жизни глупость.
   - Слышь, ты, 'Пылесос'!!! - окончательно завёлся Лопатин (что случалось с ним крайне редко), - я ведь всё одно через час всё узнаю, но твой жирный хобот за паскудное жлобство могу прямо сейчас лично перекрыть!..
   - Да ладно-ладно... мы же интеллигентные люди, - капитально струхнул Эдуард Пантелеевич, зная крутой нрав Лопатина, и какие за его плечами 'университеты'.
   - Ну!? - грозно поторопил его Павел Павлович, жёстко прихватив-таки за воротник, словно вожжи, которыми вот-вот со всего плеча хлестнёт по широкому, откормленному крупу задремавшего мерина.
   - В общем, мне ш... шепнули, что это решение Мос...ком... Москомархитектуры, - заикаясь, капитулировал бледный, как выцветшая поганка, 'Пылесос'. Он небезосновательно полагал, что Лопатин его тут же и 'выключит', подобно выдёргиванию шнура из розетки, если, увы, совершенно бесплатно не сказать ему правды. - Ну, и, дескать, болтают, что там ещё какой-то Чёрт не русский зам.. замешан. - А больше, Палыч, ничего не знаю: вот тебе к.. крест. И, со страху спутавшись, нарушил церковный православный канон, осенив себя снизу вверх: от пупа ко лбу, да ещё и левой рукой, будучи правшой.
   - Чёрт, говоришь, да ещё и не русский... - нервно ухмыльнулся Лопатин, - что ж... как говорится, не так страшен чёрт как его малюют, - разберёмся! - Так что, Пантелеевич, не вибрируй: выдохни и... пойдём-ка в буфет я тебя коньяком за пару минут в чувство приведу. А наперёд запомни, коллега, я добро по самый твой гроб помнить буду... - при этом презрительно добавив про себя: 'Иудушка, лощёный!'
   На что Мясоедов, словно телепат, также мысленно, но даже и в такой беззвучной форме - максимально тихо, ответил ему не меньшей 'любезностью', а именно: 'Сам бандит, про гроб он мой помнит, сволочь!'
  
   А уже спустя полтора часа с копией 'филькиной грамоты' (будем всё-таки объективны: ведь при всей нашей очевидной симпатии к ополчению, вышеуказанный документ, являлся 'липой') весьма разъярённый Лопатин, как к себе в офис, бесцеремонно ввалился в высокий кабинет Ивана Ивановича. Для этого охрана средней руки олигарха относительно вежливо 'прорубила' через многочисленных просителей строительных подрядов, земельных участков, льгот и прочих сладких казённых 'плюшек' узкую расщелину, чем тот мгновенно и воспользовался, невольно показав им их место в общественной пищевой цепочке.
   Да, на 'историческом', документе не стояло подписи Самосвалова. Но в понимании Павла Павловича это совершенно не означало что непотопляемый 'Неваляшка' был не в курсе подлого подлога, означающего прямую на него атаку конкурента, да ещё в лице какого-то до сих пор ему неизвестного иноземного Чёрта, если, конечно, 'Пылесос' ничего не напутал. Более того, рассуждал по дороге Лопатин: прожжённый до седых волос огромным опытом, да ещё за мзду немалую, бюрократ не мог не знать, что в таких пикантно-меркантильных делах косяки, типа 'я не знал', 'это какая-то невероятная ошибка' и т.п. отмазки - не прокатят, и даже на склероз их не спишешь. Отвечать же за подобные выкрутасы придётся по-взрослому, и, зачастую, не только рублём, но и - головой.
   - Это что, блин, значит, Иваныч!? - шлёпнул Лопатин копией махровой 'липы' о его стол с такой невиданной доселе яростью, что 'дремавшие' карандаши и прочие канцелярские принадлежности от неожиданности повыскакивали из соответствующих коробочек, как обделавшиеся от истошного страха кузнечики из травы в которую вгрызлась заведённая мгновение назад газонокосилка.
   - А... явился, не запылился... - как ни в чём не бывало, внешне флегматично отреагировал Самосвалов, прекрасно понимая, что после последней их весьма тяжёлой телефонной пикировки, предстоит куда более серьёзная перепалка.
   - Ты Ваньку-то не валяй! - сам того не желая скаламбурил Лопатин, - отвечай прямо - твоя работа?! - указывая пальцем на всё ещё вибрирующую на зелёном сукне от его гневного удара об столешницу казённую бумажку.
   - А ты мне не тычь! - раздулся в свою очередь Иван Иванович до уровня заметно выпуклее, нежели заместитель Мэра Москвы по строительству, - я тебе в отцы гожусь, сынок; и вообще, - не забывайся, где находишься: остынь и объясни толком, в чём дело!..
   - Нет, это я хочу спросить, в чём дело! - по инерции несло Павла Павловича на неминуемый конфликт, как во время оно шведов под Полтаву. - Пол Москвы уже знает, что у меня дом с землёй в Лефортово уводят по филькиной грамоте, а ты мне, даже не позвонил... 'Папаша', блин!.. - молниеносно отыгрался тот за 'сынка'.
   - Ну а я-то здесь причём?.. - заметно успокоился Самосвалов, наконец-таки, вчитавшись в суть действительно сомнительного по содержанию, но всё же официального по форме документа, что не ускользнуло от наблюдательного Лопатина. - Ты же ведь знаешь, родной, что Москомархетектура - это ни разу не моя поляна, там такие 'зубры' пасутся, что не приведи Господи... в раз чужака затопчут.
   - Я в курсе... - чуть прикрутил Лопатин вентиль негодования, - но к тебе ж по должности должны все документы по курируемым объектам стекаться, и уж тем более по тем, где ты в доле со мной не малой!
   - Так ведь даже и недели не прошло... - искренне удивился Самосвалов, показательно нацепив очки и вторично пробуравив 'липу' в соответствующем месте, где стояла дата её подписания. - Ты как будто не в России родился и не знаешь, как у нас бюрократический маховик работает: пока лично под зад не дашь и/или не подмажешь - с печи даже самый последний, занюханный чинуша не слезет.
   - Но выходы то у тебя должны быть на этих 'зубров'?! - напирал, как на привокзальный буфет, Павел Павлович.
   - Разумеется...
   - Ну, так звони им немедля! - у меня этот проклятый дом, как кость в горле: мало того что, одни, блин, убытки по процентам, так ещё какая-то гнида его вместе с землёй оттяпать вздумала. Он специально не сказал Самосвалову то, что ему полтора часа назад совершенно бесплатно (едва ли не впервые) поведал 'Пылесос' о некоем Чёрте из-за бугра, дабы для достоверности информации сверить оную с другим источником, коим и являлся Иван Иванович.
   - Хрен с тобой... есть у меня там нужный человечек, - с внутренней неохотой согласился Иван Иванович, - только сам понимаешь, что он может быть сейчас недоступен: совещание какой-нибудь или ещё какие дела, так что не обессудь, если сразу не дозвонюсь...
   - Ладно-ладно, как будет, так и будет - набирай номер... время деньги!.. - подгонял его Лопатин, как тренер спортсмена, который вдруг начал сбавлять скорость перед самой финишной ленточкой.
   - Но учти, Палыч, - притормозив, добавил 'Неваляшка' нарочито строже, - звоню я исключительно потому, что в одной лодке чалимся, а не оттого, что ты тут на меня, как истеричка, наорал, а давеча каким-то заместителем министра пугал... я их с десяток пересидел... и ещё столько же пересижу...
   - Не ворчи, Иваныч, после всё уладим, после! - не отступал Лопатин, - мне ж ещё адвокатов надо сегодня же зарядить, что б этот курам на смех документ уничтожить вместе с его таинственным заказчиком. - Ну не голодранцы же с этого чёртова дома, в самом деле, эту 'липу' организовали? Так что выручай, начальник!
   - Нет уж, дудки, - насторожившись, отрезал Самосвалов, - узнать я, конечно, узнаю: не сейчас, чуть позже: кто вокруг дома воду мутит, но дальше ты уж сам разруливай.
   - Ах, вот как?! - вновь тут же вознегодовал Лопатин, - как бабки делить так вместе, а как малость прищемило - так врозь?!..
   - Да, именно так! - твёрдо отрезал Иван Иванович. - Почём мне знать, что это не твой косяк. Что-нибудь опять набедокурил, а мне расхлёбывать?! Таких, как ты, у меня в Москве под сотню, да вон ещё перед кабинетом каждый день толпятся желающие за казённый счёт гешефт поиметь - сам же только что видел, когда без очереди сюда вломился.
   'Ну, гнида, канцелярская, я тебе это ёще припомню!!!' - мысленно поклялся Лопатин отомстить зарвавшемуся чиновнику, продолжая эмоциональный диалог, употребив всё же относительно удобоваримые выражения: - Добро, Иваныч, бог не фраер, он всё видит! Хватит нотации читать, звони уже!.. - старался Павел Павлович, по обыкновению, выжать для себя в любой ситуации максимум полезного.
   'Ещё грозится, сволочь блатная! Ничего, я тебе устрою вечернюю поверку...' - в свою очередь с внутренним и крайним раздражением сетовал Самосвалов, так же перейдя всё же на более мягкий бытовой слог: - Я своё слово держу: сказал, что позвоню, значит, - позвоню!.. - Только выйди, вон... хоть на балкон, перекури, заодно и поостынешь.
   - Конспиратор... - буркнул в ответ Лопатин, но вынужденно согласился выйти на балкон, оказавшийся огромной открытой лоджией с отличным обзором на великолепно переливающуюся в сиянии полуденного солнца, словно золотая лента, Тверскую улицу.
   А уже минут через пять туда вошёл продышаться от грешных дел и хозяин высокого кабинета с известиями для своенравного, но чрезвычайно выгодного компаньона, взвинченное настроение которого весьма напрягало Самосвалова.
   - В общем, так, Пылыч, - нахмурил могучий лоб заместитель Мэра по строительству города Москвы. - За всей этой чертовщиной с твоим домом в Лефортово стоит некто... Шорт... Франц Карлович...
   - Немец, что ли?.. - немного брезгливо уточнил Павел Павлович.
   - Нет, сказали из самой Швейцарии... - напротив, с не скрываемой толикой некоего подобострастия ответил чиновник.
   - А по мне так один хрен - все они: немчура недобитая!.. - рефлекторно сжал кулаки Лопатин, у которого, как и всякого истинного русского человека, уже, по-видимому, на генетическом уровне за тысячу лет военных агрессий коллективного Запада на Отечество наше, сформировалась стойкая, подсознательная не приязнь к нему. - Ну, а дальше-то что?
   - Ну, и, вроде, как этот Шорт дальний родственник того самого Франца Лефорта, которого Пётр I, как известно, к себе приблизил за ум, преданность и воинскую доблесть. И, стало быть, эта седьмая вода на киселе хочет что-то типа музея на месте твоего дома устроить. Потому как там наш Великий Император с боевым швейцарцем частенько время проводил, строя грандиозные планы по прорубанию 'окна в Европу', ну, и заодно с помпой и угаром, отмечая их удачную реализацию. Всё, доклад окончил, точка! - попытался бравурно на армейский лад разрядить весьма напряжённую атмосферу 'Неваляшка'.
   'Стало быть, всё-таки Чёрт, тьфу ты! то есть Шорт... - не соврал-таки 'пылесос', лебёдку ему в глотку', - на мгновение задумался Павел Павлович, частично удовлетворённый хотя бы тем, что данные о клятом заморском заказчике подтвердились из двух не связанных между собой источников. - Вот видишь, Иваныч: на международный уровень выхожу, - мрачно отшутился он, пытаясь скрыть свою крайнюю озадаченность. - Ладно, я побежал тёрки тереть, а то дел и так за самые гланды, - и даже не попрощавшись, решительно двинулся к дверям.
   - Хотя бы спасибо сказал... - в сердцах пробурчал Самосвалов нарочито не громко, чтобы взбудораженный неприятностью компаньон не услышал. Однако, в эти напряжённые секунды, нервные рецепторы Лопатина отвечающие за слух, были по обыкновению чрезвычайно чувствительны к внешним источникам удалённого воздействия, словно мощнейшие космические радары ЦУПа во время стыковки отечественного грузового 'Прогресса' с орбитальной станцией 'МИР'.
   - Спасибо, говоришь?! - резко тот обернулся. - Моё спасибо я тебе каждый месяц в пухлом конверте засылаю.
   - А ты что, сынок, ещё и забесплатно хочешь льготные казённые подряды в столице получать?! - возмутился Самосвалов тем, что обнаглевший делец Лопатин попрекнул его взятками к обоюдовыгодному согласию, без которых - уж ему-то не знать - бюрократическая система фактически не работает. - Повторюсь: на твоё хлебное место желающих пруд пруди, только свистни - тут же рота таких же, как ты, прохиндеев нарисуется!
   - Ты на меня не ори, 'папаша', не в этом дело... - собирался с духом и мыслями Лопатин, дабы, наконец, чисто конкретно озвучить свои сомнения, - сам знаешь, я плачу тебе исправно, и уж точно не меньше других. - Просто 'всё течёт и всё меняется', как справедливо сказано в библии; и почём мне знать, что кто-то, вроде этого чёртова Шорта тебе больше бабок за мой проект не занёс?! - и впился в ошалевшего оппонента, колким, как тюремная колючая проволока, тяжёлыми, сосредоточенными зрачками.
   - Ты что, 'Лопата', в самом деле, белены объелся! такое мне предъявлять!!? - всерьёз рассердился Иван Иванович. - Я тебя, блин, хоть раз за пятнадцать лет подставил, ась?!
   - Пока, нет... - аккуратно и подчёркнуто учтиво согласился тот, не ожидавший столь гневной реакции 'Самосвала', - но...
   - Никаких 'но'!!! - как беспристрастная гильотина, мгновенно отсёк он всякую возможность сомнения в своих твёрдых, словно каменные бивни замороженного мамонта, словах. - Я и так тебе больше чем другим помогаю, почти как родному, всё-таки, столько лет вместе, - попытался много векторный 'Неваляшка' в своей компромиссной манере перевести взрывоопасный диалог в относительно конструктивное русло. Но Лопатина словно подменили, и его вновь понесло на конфликт, как фешенебельный лайнер на рифы.
   - Помогаешь, говоришь?! - вспыхнул он не в силах подавить сомнения в лояльности ушлого чиновника, и громогласно изрёк давно заготовленный, словно контрольный выстрел в голову, вопрос: а о чём же ты тогда, 'папаша' в субботу во дворе этого чертового дома трепался, со штабом, так называемого, ополчения?!
   - Разнюхал-таки... - на удивление ещё спокойнее отреагировал Иван Иванович на, казалось бы, роковой вопрос, лишь повесив на спокойное в целом лицо немного раздражённо-презрительную маску, мудро сообразив, что это был последний козырь в колоде Лопатина, да и тот - далеко не туз.
   - А то! - даже обрадовался Лопатин точности своего 'контрольного выстрела', - я своим следопытам хорошо плачу... - словно машинист паровоза, дабы не взорвать котлы от чрезмерного давления, также стравив в бесконечность Вселенной немного яростного 'пара'.
   - Так что ж тебе твои хорошо оплачиваемые башибузуки про Москомархетектуру и Шорта не донесли? - не мог не вставить шпильку Иван Иванович.
   - Всякое бывает... - не найдясь, неопределённо ответил тот, сосредоточившись на главном: ответе 'папаши'.
   -Так вот Пинкертон доморощенный... - с высоты маститого чиновника на удивленнее Лопатина ещё спокойнее ответствовал чиновник. - За подобные вопросы любого другого я бы лично взашей с лестницы спустил, но тебе... так уж и быть скажу: как-никак, а меркантильное 'родство' - обязывает. И сквозь зубы, нехотя, но кратко поведал историю своего замаскированного явления во двор ополчения со строптивой внучкой, по упрямому настоянию последней, к любимице местной и пришлой детворы - 'Бурёнке'. Правда, всё же умолчав, о пусть и размыто-неконкретном, но возможном вспоможении штабу ополчения в квартирном вопросе.
   - Неужели тот самый Воскресенский?! - изумился Павел Павлович. Изначально широкий кругозор, горизонты которого он одержимо раздвигал всю жизнь, среди прочего впитал и фамилию легендарного голкипера ЦСКА, и неожиданно вызвала в нём положительно-восхитительные эмоции, ибо ещё в местах не столь отдалённых он присоединился к многомиллионной армии болельщиков футбольного клуба.
   Вот ведь как, граждане, судьба порою сближает людей через их житейские интересы, даже если они в данную минуту являются ярыми антиподами. И, как не крути, извините за эмоциональное отступление, а жизнь наша - это великое чудо метаморфоз!..
   - Самый что ни на есть, Ярослав Андреевич! - гордо ответствовал довольный Самосвалов, - вот, глянь-ка, маловер, - он мне лично автограф дал. И, словно бы из безвозвратного прошлого, добродушный, искренний, наивный, молодой и открытый строитель Ваня, счастливо улыбаясь, - показал визитку легендарного вратаря ЦСКА, на обороте которой, было написано: 'Дорогому болельщику, Ивану Ивановичу, в знак уважения от Воскресенского Я.А.'
   - Подфартило... - с немалой толикой белой зависти, выдохнул бизнесмен, успокаиваясь. В его цепкой памяти, как ранней весной всевозможный хлам со дна водоёмов, начали всплывать обрывки того, что на днях сумбурно донесли быковатые недотёпы 'Круглый' и 'Сытый': футбол, лошадка, ребятишки, полевая кухня и прочее.
   Всё вроде бы сходилось. Но недоверие к Самосвалову, хоть заметно и уменьшилось, но никак не выветривалось до конца, как спёртый воздух из комнаты, в которой нерадивые хозяева на год наглухо законопатили все щели, и лишь только час назад нараспашку открыли все двери и окна. А потому, Лопатин не мог ещё раз и без обиняков, жёстко не предупредить чиновника:
   - Ну, смотри, Иваныч, тебе жить! Но, если, блин, окажется, что ты хоть на копейку связан с этим Чёртом (он уже не стал поправляться на Шорта, вполне ассоциируя пока неизвестного швейцарца чуть ли не с вертлявым прихвостнем Дьявола), - берегись!..
   И не дожидаясь ответа, он, нарочито мощно хлопнув дверью, тут же отправился решать свалившиеся на него, как снег на голову в июле, неожиданные проблемы вокруг известного нам дома, ставший ему ещё ненавистнее.
   - Урка с переулка!.. - крикнул ему в ответ Самосвалов, прежде гарантированно убедившись с лоджии, что Лопатин мало того, что покинул Мэрию, а уже сел в представительский Мерседес с охраной, и исчез в оном в полуденном мареве конца Тверской улицы.
   'А копейка, она, как говориться, - рубль бережёт!' - глубокомысленно подытожил он мудрой народной поговоркой, возникшее было недоразумение грозившее вылиться, чёрт знает во что.
   Впрочем, ещё не вечер... и всё может случиться в нашем, идеально-несовершенном Мире. Хотя, мы достоверно знаем, что чисто меркантильно Ивана Ивановича мало того что ничего не связывало с ополчением, но у него даже и на синь пороху мысли подобной не возникало, как это могло бы случится в любом другом случае. В данном же контексте, по нашему скромному разумению, из-за накопившихся пусть и во многом мелочных претензий друг к другу, и произошёл окончательный межличностный раскол между Самосваловым и Лопатиным; и который по законам драматургии, как одной из многомиллионной составляющей самой жизни, должен быть всенепременно разрешён в пользу той или иной стороны. Так как любое, даже самое продуманное человеком противостояние изначально обречено на его окончание, хотя бы в силу конечности ресурсов его подпитывающих; разве что, кроме, вечного противоборства Добра и Зла в выстроенной Создателем парадигме Гармонии Развития Бесконечности Бытия.
   Конечно же, даже гипотетическая потеря Павлом Павловичем земли под чёртовым домом в Лефортово не нанесла бы сколько-нибудь заметной прорехи в его достаточно мощной финансово-строительной крепости, претендующей на статус Империи. В конце концов, в жизни, как и в бизнесе, может случиться всё что угодно. И никакой, даже самый дорогущий страховой полис, не защитит вас от необъяснимых стечений обстоятельств, просчитать время и место образования которых мало кто может из смертных, если таковые вообще существуют (существовали) в Природе. Ибо под Богом ходим, а пути Его - неисповедимы. Вопрос лишь в размерах потерь: являются ли они фатальными или терпимыми, так как в последнем случае при должном усердии всё можно восстановить и даже приумножить. То есть в данном конкретном случае, намеренно повторимся: потенциальные убытки от возможных финансовых потерь от 'филькиной грамоты' для Лопатина были малозначительны. Но дело было не в деньгах, вернее - не только в них.
   Как мы знаем, ещё с раннего детства Паша почти всё своё свободное время посвящал чтению книг. И среди прочих достойных произведений, тщательно отбираемых для него просвещенными родителями, интеллигентному мальчику (в простонародье - 'ботанику') особо запомнился рассказ Рея Бредбери 'И грянул гром'. А последующие суровые тюремные 'университеты' лишь окончательно и на суровой практике укрепили его в очевидной философско-житейской мысли учёного-фантаста о том, что даже ничтожнейший, микроскопический, безрассудный и/или совершенно случайный шаг может привести к катастрофе.
   Дело действительно было не столько в деньгах, которые, как известно, - дело наживное, а в его личном авторитете, ибо он в основном и формирует саму возможность обладание значимым числом купюр; и зависимость эта - практически прямолинейная. Павел Павлович, словно бы истый коллекционер, по крупицам наращивал к себе уважение со стороны 'джентльменов удачи', бизнесменов и власти, лавируя между их интересами и максимально дистанцируясь от потенциальных конфликтов с ними.
   Он как мало кто понимал, что в крайне агрессивной конкурентной столичной среде заслуженный авторитет его может сначала пошатнуться, а уж потом - и вовсе быть растоптан, если не принять срочных, адекватных мер, как в известной тираде легендарного советского фильма: 'Резать к чёртовой матери, не дожидаясь перитонитов!'. Потому как сначала поползут слухи (уже поползли) о том, что, мол, 'Лопата' уже не тот. Смотрите, мол, господа коммерсанты, какой-то чёрт не русский средь бела дня увёл у него лакомый кусок земли в Лефортово! Затем, как снежный ком, обрастая небылицами, начнут множиться домыслы о том, что, дескать, у Палыча, вот-вот умыкнут ещё два-три объекта.
   А затем и того хуже: раструбят по влиятельным кулуарам, что Лопатин почти банкрот со всеми трагическими вытекающими последствиями для его пока ещё солидной и крупной строительной компании. Да тот же трусоватый слизняк 'Пылесос', не моргнув глазом, тут же всосал бы в свои ненасытно-жадные 'меха' какой-нибудь её вкусный осколочек, почувствовав, что былое влияние Павла Павловича начало шататься, как некогда здоровый и крепкий зуб после удара увесистого кулака условного такелажника.
   Именно поэтому, когда выходя из кабинета Самосвалова, и хлопнув дверью так, что и без того беспорядочно размётанные канцелярские принадлежности были вынуждены вторично 'сплясать' бессвязного гопака, то Лопатин тут же по мобильнику поднял на уши всю свою многочисленную команду помощников; и в первую очередь - пронырливых адвокатов. И надобно отметить, что адвокаты (как их весьма едко и во многом - заслуженно окрестил простой народ 'Слугами Дьявола'), не зря сладко и обильно вкушали хлеб с густо намазанной на него икрой с рук своего авторитетного подзащитного.
   Судите, уважаемые читатели, сами. А автор, тем временем, уж извините за некий, и, возможно, неуместный пафос с одновременной ситуативной слабостью, дабы окончательно не потерять веру в светлое будущее человечества отойдёт на минуточку ... и примет грамм 50 'капель датского короля'.
   Искренне благодарю Вас... за вынужденное понимание и терпение. Итак! (слегка, сняв эмоциональное перенапряжение, продолжим).
   Так вот. Мало того, что уже буквально к вечеру текущего дня по высшему разряду адвокатами Лопатина была состряпана по всей строгой казённой форме 'липа' в пику филькиной грамоте Шорта, вернее, которую по его не безвозмездной просьбе сочинил алчный, но в своём роде талантливый чиновник Москомархитектуры Семён Викторович Разводилов с сотоварищами. И которая, по нашему скромному мнению, была в своём роде 'шедевром' казуистики, опровергнуть которую вот так вот сходу, с бухты-барахты, было бы весьма не просто, если, конечно, не придумать ещё более фантастически-убедительную легенду.
   Из-за жёсткого цейтнота, не мудрствуя лукаво юристы Павла Павловича пошли по простому, как бревно, а потому надёжному, испытанному пути банального отрицания всего того что столь изящно выдумали ситуативно-меркантильные помощники Франца Карловича из Москомархитектуры. Ибо, при должном усердии и смекалке, на всякую тезу всегда найдётся антитеза, или, говоря народным языком, - на всякий болт всегда найдётся своя гайка.
   Из крайне грамотно составленного текста однозначно выходило, что первый Император Всероссийский Великий Пётр I и его лепший сподвижник - отважный швейцарец Франц Лефорт, безусловно, многократно бывали в Немецкой слободе - ныне самая знаменитая историческая часть района Лефортово, где среди прочего безудержно кутили. Однако нет ни одного сколько-нибудь убедительного письменного доказательства того, что Петр Алексеевич и Франц Яковлевич хотя бы раз физически были на месте, где сейчас расположен злополучный аварийный дом по улице Красноказарменной 13. Более того, согласно древним топографическим картам центрального исторического архива города Москвы в ту эпохальную пору неистово-безумного прорубания 'окна в Европу' на этом месте вообще не было никакой улицы. Мало того, но даже и каких-либо жилых домов не существовало, по причине наличия там пусть и небольшого, но весьма зловонного болотца, именуемого толи 'Медвежья ямка' толи 'Отхожее'.
   И, мол, только лишь по смерти Великого Самодержца-модернизатора, с середины ХVII века оную гать непотребную кое-как осушили и приспособили к высоким стандартам бытия белокаменной столицы III-го Рима. Ибо, как пророчествовал, зело мудрый монах псковского Елезарова монастыря Филовей: '... первые два Рима погибли, третий не погибнет, а четвёртому не бывать'. Потому-то и наводили порядок, прежде всего в златоглавой, дабы соответствовать высочайшему статусу, столице Православного Мира.
   Для пущей же убедительности были приложены заверенные заслуженным нотариусом Москвы копии древних топографических карт, выписки из архивов, энциклопедий и прочих научных трудов маститых исследователей истории России и столицы в частности.
  Главной же вишенкой на свежеиспечённом липовом 'торте' были более чем авторитетные в научном и не только мире подписи. Итак, внимай, о, достопочтимый читатель!:
  1. Птоломей Сидорович Замоскворецкий, - член-корреспондент Академии наук РФ, заведующий кафедрой истории при МГУ, автор бесчисленных, признанных в мире, монографий о правлении Петра I;
  2. Николай Николаевич Романов, - доктор исторически наук, директор московского филиала Санкт-Петербургского музея династии Романовых (не родственник);
  3. Александр Данилович Меншиков, - заместитель Префекта ЮВАО Москвы по району Лефортово департамента истории и культуры (тоже не родственник, хотя и полный тёзка лепшего сподвижника и фаворита Петра I Великого);
  4. Эммануил Кузьмич Покров-Арбатский, - заслуженный краевед Москвы, профессор кафедры археологии одноимённого Института РАН России, лауреат премии ЮНЕСКО 'В поисках прошлого';
  5. Фёдор Петрович Обломов, - 1-й заместитель Шведско-Польско-Литовского общества 'Если бы не Пётр I...';
  6. Иван Прохорович Порох-Шанхайский, юрист-международник, сопредседатель комиссии военно-исторического наследия Российской Империи XVI-XIX веков при ООН;
  7. Фёдор Пантелеевич Безымянный - легендарный диггер столицы, ветеран подземного движения молодёжи, автор бестселлера 'На брюхе под Кремлём или летать - не ползать'.
  8. Изольда Ванговна Непышная, - профессиональная провидица в девятом поколении, генеральный директор известной в узких кругах ведической компании 'Вижу всё!', почётная сопредседатель Международного Института Трансграничных Явлений (МИТЯ), Филадельфия, США.
  9. И... (барабанная дробь!) - Франсуа Де Лефорте - 13-ти юродный племянник самого Франца Лефорта по французской линии, и по совместительству потомственный коллекционер всего и вся, что так или иначе связано с биографией его знаменитого швейцарского предка;
  
   Как, каким образом в столь мизерный срок пусть и искушённым во всех тяжких адвокатам Лопатина удалось собрать подписи столь маститых людей для нас остаётся тайной за семью печатями. Поэтому мы не будем сию же минуту подвергать сомнению подлинность автографов столь важных особ, хотя, если говорить искренне, ну, очень хочется. Однако же на это есть соответствующие компетентные органы, не правда ли? Зачем же в таком разрезе отнимать у профессионалов их заслуженный хлеб. К тому же, 'Всему своё время, и время всякой вещи под небом', - мудро заметил царь Соломон в книге Екклесиаста. Вот и мы подождём, тем более что конец и без того затянувшейся истории уже почти виден вооружённым трофейной подзорной трубой бабки Звонарёвой глазом.
   Но одно скажем наверняка. Данная, в авторитетной обёртке встречная филькина грамота, возымела неизгладимое впечатление на членов спорной комиссии по земельным спорам при Правительстве Москвы, подобно тому, как на откровенно скучающую публику - появление на сцене какого-нибудь ловкого прохиндея-манипулятора типа Кашпировского. В итоге, её вердикт был однозначен и во многом предсказуем: оставить означенный участок в Лефортово за Лопатиным П.П., претензию Шорта Ф.К. - отклонить.
   Впрочем, мы забежали немного вперёд, ибо решение спорной комиссии будет обнародовано только послезавтра, когда каждый из её членов, получив соответствующий секретный инструктаж в конверте (что немало добавило им впечатлений к мнениям вышеупомянутых авторитетных учёных мужей и одной латентной феминистки), соберётся на внеочередное заседание.
   Конечно, Павел Павлович, зная свои возможности, особенно не сомневался, что коллегия вынесет решение в его пользу, но будучи крайне осторожным бизнесменом, понимал, что в жизни может произойти всякое, и чем чёрт не шутит - случиться какой-нибудь форс-мажор и все его усилия пойдут прахом. Ведь он до сих пор толком не знал, ни кто такой Шорт, ни с какого перепугу его занесло в искрящуюся перенапряжением пост перестроечную Москву из тихой Швейцарии, ни кто, возможно, за ним стоит. А, как известно, любая неопределённость, напрягает нервы и изматывает душу, не хуже чем у человека оказавшегося на высоте 10 000 метров в пассажирском самолёте, у которого вдруг, ни с того с сего, одновременно запылали все два двигателя.
   Поэтому после того как Лопатин по самое набалуйся озадачил своих пронырливых адвокатов, он сразу же по взрослому напряг своих не менее ушлых Пинкертонов с тем, что бы оные кровь из носу, но вынюхали всю подноготную о таинственном Шорте. От первого его вздоха в этом прекрасном и несовершенном Мире, вплоть до того, что тот делал всего лишь четверть часа назад, для чего уже к концу дня к нему были оперативно приставлены 'ноги' и организованны круглосуточные 'уши'. Более того, для комплексного сбора информации, одновременно в Женеву была откомандированы пара бывалых следопытов-полиглотов, которые в круглосуточном режиме собирались передавать по закрытой космической связи шефу все добытые ими, в том числе и пиратским способом, факты.
   Но пока, вторая, часть плана была в процессе организации, развитый интеллект Павла Павловича, не имея полной информации, беспрерывно анализировал причины столь наглого на себя наезда со стороны иноземного Шорта и/или тех, кто за ним стоит инкогнито. И, хотя ничего логически-внятного мозг его не сгенерировал, интуиция или, как говорят по-простому, - шестое чувство, практически всегда развитое у всякого сколько-нибудь образованного, наблюдательно и вдумчивого человека, словно от перенапряжения сил аорта, пульсировало подспудной тревогой.
   Кроме того в последние часы в его голове, словно гул диких, раздражённых внешним воздействием пчёл, перманентно возникал знаменитый философский вывод из трагикомичного эпизода лучшего в мире советского мультфильма о Винни Пухе: 'Это - жжжжж - неспроста! Зря никто жужжать не станет'. Тем не менее, чисто внешне это был всё тот же стойкий, железный, влиятельный, уверенный в себе и авторитетный Лопатин, одной кличкой которого зачастую пугали юных, начинающих предпринимателей: мол, смотри, бизнесмен безусый, придёт ночью 'Лопата' и прикопает тебя с твоими молочными амбициями где-нибудь в тёмном лесочке.
   Но если милый медвежонок по жизни был оптимистичным пофигистом, то Павел Павлович не мог позволить себе такой мировоззренческой роскоши. Поэтому, третья часть его плана опиралась на разумном использовании банальной силы, без которой, как известно, любая маломальская власть подобно пушинке: дунул зыбкий ветерок - и нет её, словно бы и не бывало...
   Для этого он и объявил экстренно тотальный сбор всего московского силового блока, именуемого у военных моряков, как 'свистать всех наверх!'. И уже через полтора часа в своей роскошной подмосковной резиденции он раздавал разночинным бойцам ценные указания. Однако смысл оных сводился не только к традиционным в подобных случаях рекомендациям: 'усилить, углубить и расширить'.
   - Итак, ещё раз повторюсь, орлы! - акцентировал Лопатин внимание отряда 'ястребиных' к важности момента поднятием указательного пальца к огромной люстре, мало уступающей размерами знаменитой в Большом театре, расхаживая перед ними взад-вперёд, как дирижер перед оркестром накануне премьеры. - Ваша первостепенная задача одним своим устрашающим видом давить на расшатанные неопределённостью нервы рядовых жителей. Они, возомнили себя героическим ополчением под науськиванием кучки активистов, но за ветхими, пусть и зажигательными лозунгами, - ничего материального не стоит. А одними воззваниями, как мы все знаем, сыт не будешь, тем более, находясь под постоянным психологическим напряжением. Поэтому, братцы, одевайтесь нарочно в строгий военный камуфляж или что-то угрожающе спортивное, бродите парами, тройками с суровыми физиономиями уверено, как хозяева, по дворам, подъездам, детским площадкам, аркам, гаражам. И непременно, общайтесь между собой, как бы, полушёпотом, но так что бы обрывки ваших фраз о том, что вопрос с расселением дома - это дело нескольких дней или даже часов, - непременно долетал до ушей ошарашенных обывателей, вводя их в состояние близкого к депрессии, а затем неминуемо и к панике. Это каксается всех наших строительных объёктов, а не только в чёртовом Лефортове. При этом, на данном этапе, ни в коем разе не лезьте на рожон с местными, никаких стычек! Даже если те будут вас провоцировать на открытый, физический конфликт: полиция, СМИ и прочие лишние свидетели нам сейчас не нужны. Ну, а если всё же дойдёт до драки, то тупо уходите, парни, в глухую защиту, в том смысле, что ни шагу назад! чтоб враг видел, что вас не сломить и не напугать.
   И Лопатин жёстко, как финкой, резанул взглядом по 'Сытому' и 'Круглому', отчего преданная ему, но неуклюжая быковатая парочка зарделась, словно недоспелая клюква перед соковыжималкой. Ибо они, тут же взмокшим спинным мозгом осознали, что грозный шёф прямо намекает на их горькое фиаско на чердаке от могучих кулаков безразмерного метростроевца и юркого десантника во главе с сумасшедшей бабкой. Эта неловкость не осталось не замеченным остальными бойцами, - и плохо сдержанный конский гогот непроизвольно вырвался из их огромных лужёных глоток, так как детали позорного разгрома невезучего дуэта с ветхой, но агрессивной старухой невообразимым образом докатилась и до их далеко не первой свежести ушей.
   - А ну оставить смех! - рявкнул Павел Павлович. - Со всеми могло случиться... или вы все тут сплошные Брюсы Ли, ась, не слышу!? А то у меня тут Ху... Ли захандрил, говорит, мол, нет рабочего материала, не на ком оттачивать своё великое искусство восточных единоборств; может устроить вам спарринг, порадовать мастера?!
   'Да, нет; мы ж шутейно; прости Палыч, не со зла...', - и т.п. примирительной реакцией заискрила в ответ возбудившаяся братва, которая на собственных дублёных шкурах знала зверские удары ненавистного ею японца, и которому в тайне давно собиралась устроить условную Хиросиму и Нагасаки, но как-то всё не складывалось.
   - То-то же... - как всегда вовремя и мудро, сменил гнев на милость Лопатин. - А пацанов... - вновь кивнул он в сторону 'Сытого' и 'Круглого', но уже чуть ли не с отеческой любовью, - хоть и отдубасили малость, так ведь им же на пользу: впредь, бдительнее, хитрее и умнее будут. Тем паче, как у нас в России говорят, что 'за одного битого - двух небитых дают'. Так что вас, парни, считай, четверо стало, - подмигнул он им снисходительно. - Главное, что не струхнули, не отступились, а стояли до конца, вернее, - увы, лежали. - Но именно в этом и есть успех нашего общего дела: упираться на смерть, до победы! Ну, а остальное, в том числе и купюры, приложиться; свято помните, братцы, что моя безграничная щедрость к вам прямо пропорциональна вашим успехам внизу, на земле нашей грешной!..
   И в ответ на одобрительный гул бойцов, резюмировал:
   - Так что давайте, братцы, по крайней стопке за удачу! ну, а завтра все, как штык, на объекты по вновь утверждённому плану... Верю, что виктория, как гласил Петр I Великий, будет, как и раньше, за нами!..
   - А это... Палыч, нам-то как быть?.. - последними замялись при выходе из обильно драпированных позолотой необъятных дубовых дверях залы озадаченные 'Сытый' и 'Круглый', по обыкновению синхронно вопросив шефа. Они немного расслабилась после его совершенно неожиданных дифирамбов в свой адрес, потому и осмелились несколько глуповато вопросить Лопатина.
   - Не понял... - благодушно удивился тот, - что опять за кипиш, голуби мои?!..
   - Так нас там, во дворе, каждая... dog, ну, то есть ...собака знает, - аргументировал 'Сытый', щегольнув по случаю новым, усердно заученным за неделю английским словом.
   - И всякие полоумные grand, блин, мазы... старухи, по нашему говоря, - тут же вторил напарнику 'Круглый', дабы не отстать от коллеги, и тем самым не пасть в пропасть безграмотности пред грозными очами шефа на тяжком и совершенно чуждом ему лингвистическом поприще просвещения.
   - Так проявите смекалку, полиглоты мои ненаглядные, - невольно ухмыльнулся Лопатин, с умилением взглянув на застрявшую в дверях быковатую парочку. - Ну, замаскируйтесь, к примеру, в тех же grandmothers или, говоря по-русски, - старушек, - в шутку предложил он им первое, что пришло ему в голову, которая и без того была перегружена проблемами. - Я думаю, что из вас неплохие Вероника Маврикиевна и Авдотья Никитична выйдут, если вы, конечно, вообще в курсе кто это такие...
   'Ага...; ясен красен...', - только и смогли выдавить они из себя поочерёдно, прежде чем окончательно исчезнуть за дверьми в никому неведомом будущем, судорожно перебирая в памяти имена своих бабушек, прабабушек и прочую дальнюю родню по женской линии в тщетной надежде обнаружить столь странные для них имена и отчества.
  
   Наконец, уже после 6-ти вечера Павел Павлович вызвал на ковёр своих помощников, отвечающих за связи с высокими кабинетами, включая и тех, кто там уже находился, в том числе и не без его протекции. Однако с действующими чиновниками он, разумеется, встречался с каждым по отдельности в виду пикантности меркантильных обстоятельств их связывающих. Причём по той же причине всё было устроено так, что никто из них не пересёкся друг с другом, дабы один бюрократ не знал, что другой также кормиться с рук крупного авторитетного бизнесмена, и тем самым - избежать потенциальных конфликтов, манипуляций и спекуляций с доступной им инсайдерской информацией.
   Общий посыл Лопатина немногим отличался от твёрдых рекомендаций силовому блоку; всё те же: 'усилить, углубить и расширить'. Но с той лишь весомой разницей, что на каждого своего осведомителя, включая и высоких сановников, у него копился компромат, о чём они, если и не знали наверняка, то, безусловно, догадывались. И, всякий раз, подобно сегодняшнему беспрецедентному (действительно очень редкому) проколу в Лефортово с неизвестным пока чёртовым Шортом, когда он экстренно встречался с каждым тет-а-тет, и весьма жёстко и недвусмысленно намекал об этом. Мол, коли, не дай Бог, что-то похожее опять случиться, 'то сидеть тебе Петя (Вася, Лёша, и т.д. по списку) при самых удачных раскладах не в тёплых и сытных столичных креслах, а на отмороженном казённом очке где-нибудь под Магаданом'.
   Конечно, потенциальные клиенты пенитенциарной системы, понимали, что, если, не дай Бог, всё же придётся сменить модные костюмы от Pierre Cardin с золотым Parker на телогрейку от фабрики 'Большевичка' с кайлом, то почти наверняка тяжкую чашу сию придётся испить и Лопатину.
   Однако поодиночке, но 'связанные одной цепью' компромата от Павла Павловича чиновники рассуждали, словно бы единый коллективный разум, примерно так:
   во-первых, - далеко не факт, что Лопатина с его высокими связями и прожжёнными адвокатами удастся определить на нары;
   во-вторых, - даже если его и отправят в места не столь отдалённые, то с учётом криминального авторитета и соответствующих завязок в блатном мире приобретённых им во время первого срока, второй - будет всё одно что внеплановый пикник при пасмурной погоде. Да и, наверняка, он быстро выйдет по УДО, которое его ушлыми же адвокатами и несчётными купюрами будет состряпано так, что никакой самый въедливый и кристально честный Прокурор носа не подточит. А нам, чиновникам, - людям изнеженным, тонкой душевной организации, голода, холода и телесных страданий не ведавших, - тюрьма - смерти подобна. Кроме того, Лопатину ничего не стоило по своим уголовным каналам руками блатных сокамерников устроить бывшим, ставшими ему неугодными осведомителям дополнительный Армагеддон к уже существующему казематному аду;
   в-третьих, - тюрьма, безусловно, как не плюнь, место дюже гиблое, а всё ж 'лучше' там помучатся, чем быть прикопанным душегубами где-нибудь в Подмосковном глухом лесочке без единого шанса на чудо продолжения самой жизни, прости Господи. И опасения эти зиждились не на пустом месте.
   Лет десять назад один чиновник был случайным образом найден грибниками полу растленным недалеко от своего коттеджа под Клином, когда сошёл снег и первые сморчки повылезали из сырой земли погреться на тёпленьком апрельском солнышке. Еще года три спустя - другой (водитель со стажем) на своём дорогущем Gelendewagen со всего ходу, средь бела дня насмерть влетел в железобетонный столб: техническая экспертиза однозначно показала, что причиной трагедии стали отказ тормозов. А уже пару лет тому назад, третий - и вовсе бесследно сгинул чёрт знает куда, оставив без содержания и в гнетущем убийственном горе неведения семью и тайную любовницу. Конечно, никаких прямых улик о причастности к этому ужасу 'Лопаты' следствиями не было найдено. Однако в очень узких около властных кругах столицы опасливо шептались, что, скорее всего, именно Павел Павлович через десятые руки мстил информаторам за их предательство.
   Так или иначе, но подспудный, едва ли не животный страх чиновников перед авторитетным бизнесменом был вбит в их подсознание, как огромный ржавый 200 миллиметровый гвоздь по самую шляпку, и перманентно зудел, лишний раз, напоминая об известной криминальной формуле: 'Вход рубль, а выход - два; да и то если повезёт'.
  
   - Ну, а ты чего такой весь загадочный, смурной?.. - внимательнейшим образом прищурившись, словно бы вождь мирового пролетариата на известной картине 'Ходоки и Ленин', обратился Лопатин импровизированной рифмой к Половикову, оказавшимся последним в когорте вызванных на разборки чиновников. При этом на нервической физиономии Игоря Игоревича одновременно отражались страх, неуверенность и какая-то скрытая внутри архи важная тайна, которая вот-вот разорвёт его в клочья, как бомба, если с ней немедленно не поделится с первым встречным, коим по счастью для него оказался сам шеф.
   -Да вот... что-то волнуюсь я, Палыч, не по-детски... - преодолел-таки привычную робость начальник департамента жилищной политики по району Лефортово города Москвы. - Есть у меня преинтересная информация по Шорту, только вот опасаюсь...
   - А ну-ка, ну-ка!!! - тут же оборвал его на полуслове сразу же возбудившийся Лопатин, как ошпаренный выскочив из кресла, - выкладывай, Игорёк, всё, что знаешь до последней копейки, а уж я разберусь, что к чему...
   И Подстилаев с нескрываемым облегчением быстро пересказал всё то, что ему поведал днём после суда Корыстылёв с самыми мельчайшими подробностями, включая даже казус с местным чёрным котярой - до невозможности наглым и развязным. И, как вишенка на торте, с многозначительным видом передал Лопатину с десяток фоток таинственного швейцарца, которые, напомним, незаметно сделал Корыстылёв в суде с помощью смартфона через дырочку в газете.
   -Так вот ты, оказывается, какой северный олень... тьфу ты - чёрт не русский... - пренебрежительно ухмыльнулся Павел Павлович, тщательно тасуя фотографии Шорта, как карты в колоде перед раздачей. - Клоун, блин, ряженый, ...а и в самом деле на Олега Попова похож; ну, такого-то Кузьму я и сам возьму!.. - подытоживал он тяжёлый для себя день с заметным облегчением. - А твоему толковому помощнику так и передай, что от меня ему большая благодарность за инициативу и наблюдательность, как его... всё забываю, Стас, кажется?
   - Так точно, - по-военному отрапортовал тот, не преминув примазаться к неожидаемому успеху, - мой лучший помощник, лично его подбирал.
   - Ладно-ладно, шерочка с машерочкой, и про тебя, Игорёк, то же не забуду... в своё время, - молниеносно уловив толстый намёк, неопределённо ответил Лопатин. - Вот если бы ещё с этим клятым домом в Лефортово так же оперативно сработали как в суде, то цены б вам не было: давно бы в шоколаде купались, а не тряслись предо мной словно цуцики после каждого залёта.
   - Да мы, Палыч, уж полдома расселили... - неуклюже попытался оправдаться Подстилаев, - с хвостиком...
   - А хвостик, блин, обрублен как у того кота одноглазого?! - чуть нахмурился шеф.- Так что передай своему суеверному помощнику и себе на ус намотай, что не котов надо боятся, даже если они по жизни самые последние обормоты; уж кто-кто, а они свой тяжкий хлеб честно добывают. Людей надо опасаться - вот где порою, настоящие звери скрыты за как бы человеческим обликом: уж поверь мне, Игорёк... повидал я подобных тварей на своём веку в местах не столь отдалённых...
   Последняя фраза резко изменила цвет лица Подстилаева: из относительно терпимого до тёмно-серого, а микроскопически натянутая улыбка его оборвалась, как вольфрамовая ниточка в лампе при коротком замыкании.
   - Да, что ты, братец, сразу почернел-то, словно тебе Прокурор червонец впаял - не бери в голову, - покровительственным тоном снизошёл до утешения Лопатин, - это я так, ...философствую вслух, просто непростой день выдался.
   - Так может, я тогда пойду, Пал Палыч? - ухватился трусоватый чиновник за 'соломинку' в виде усталости шефа, - время-то за полночь уже...
   - Действительно припозднились, - с некоторым удивлением взглянул он на переливающийся брильянтовым сиянием циферблат каких-то дорогущих часов из Швейцарии.
   Наконец, выставив за дверь крайне растерянного казённого помощника с 'рюкзаком' ценных указаний, не реализация которых сулила тому в самом лучшем, практически невероятном случае - чудесное возвращение на малую родину в Карелию, пусть без штанов, но с головой, - настроение Павла Павловича заметно улучшилось. Ибо новая информация да ёщё с фотографиями Шорта теперь вполне укладывались в более или менее логическую конструкцию. Осталось узнать лишь детали того, что связывало аляповатого иноземца с Уклейкиным, а через это - с ополчением и клятым домом.
   И Лопатин, вновь обретя, чуть было не пошатнувшуюся уверенность, - начал с нетерпением вожделеть реализацию своего нового плана тотального давления на противников, особенно на Лефортовском участке фронта. В нём всё более разгорался тот ни с чем несравнимый азарт охотника, который накануне тщательно расставил силки и капканы, и, предвкушая богатую добычу, - он никак не мог заснуть, ворочаясь от приятных мыслей и картинок, которые обильно генерировал его возбуждённый мозг глубоко за полночь.
   Однако ещё через час Природа, как и положено хозяйки всего и вся, взяла своё, и Лопатин, обрывисто бормоча: 'Вешайтесь, сучьи д... дети!!!', 'Сдавайся, Ук... Ук... Лейкин!..', 'Чёрт... ов Шор...т...', - со всеми потрохами сдался в плен караулившему его сверх меры Морфею, отчего последний даже немного понервничал; впрочем, в пределах разумного, ибо был тут же вызван своим отцом Гипносом по какому-то неотложному дельцу.
  
   Глава 4
  
   Распрощавшись с Яценюком, как едва ли не с самым горячо любимым дядей на свете, Уклейкин буквально физически ощутил, что с его истерзанного переживаниями и сомнениями сердца упал не булыжник, не глыба, а огромная скала, да чего уж там мелочиться - целые Гималаи рухнули! Он почувствовал такое душевное облегчение и прилив сил, что получи он в эту минуту приказ от Родины полететь в Космос, то, ни секунды не раздумывая, даже без специальной подготовки рванул бы покорять бесконечные просторы Вселенной. Володя как никогда за всю свою сознательную жизнь был готов окончательно доказать всему миру, что он не 'кишка тонка', а подобающий человек с большой буквы, ощущая это неописуемое духоподъёмное состояние всем своим существом.
   Энергия распирала его изнутри, как стальную оболочку бомбы перед самым взрывом, и он начал лихорадочно искать ей максимально полезное применение. 'Так-так-так! - закипал возбуждённый мозг Уклейкина, - перво-наперво надо срочно связаться с Сашкой-Подрывашкой, а то он опять свинтит по-тихому на Волгу к деду, и свищи его в тверских дебрях!..'.
   Сказано-сделано. И Володя с первой же попытки дозвонился не признанному компьютерному гению, отчего с его сердца свалился очередная тяжесть, но уже существенно меньшего размера. 'Похоже, действительно белая полоса наступила, только бы не сглазить, тьфу-тьфу-тьфу!..' - мысленно сплюнул он через левое плечо и постучал по табуретке.
   - Привет, старичок, рад тебя слышать, да ещё таким бодрым! - не менее энергично отозвался Сашка, также, находясь в прекрасном расположении духа. Буквально вчера, поспорив с коллегами по цеху, он таки взломал хитрую защиту весьма заметной британской газеты и был счастлив уже тем, что хоть таким образом отмстил англичанам за все их столетние подлости по отношению к России.
   - Ты я тоже чувствую в отличном тонусе!
   - Да, брат, жизнь бьёт ключом, оттачиваю ремесло, - не без гордости за свои профессиональные навыки и успехи ответствовал Подрываев.
   - Молодчик! - порадовался за друга Володя. - А я ведь, Сашка, по нашему делу звоню... - понизил он голос до конспиративного уровня.
   - Кузькина мать?.. - догадался тот, также снизив децибелы до уровня шёпота.
   - Да, 'бабушка приехала', - условным словесным кодом, взятым из популярного фильма про контрразведчиков Великой Отечественной Войны, подтвердил Уклейкин.
   - Ну, слава Богу!.. - всё-таки вырвалась искренняя громогласная радость из Подрыаева, - наконец-то займёмся настоящим делом. - Когда, где и во сколько встречаемся?
   - Как только с 'бабушкой' всё согласую, то тут же тебя звякну. - Но главное, дружище... - взял многозначительную паузу Уклейкин, - из Москвы, - ни-ни! Что-то мне подсказывает, что всё может начаться со дня на день.
   - Да что ж я не понимаю, какая на мне ответственность лежит, - даже, как будто бы, чуть обиделся тот. - А, вообще, - мгновенно взбодрился Александр, - помяни моё слово, старичок, то, что мы сотворим, войдёт в учебники по информационной безопасности и массовых коммуникаций; я так нашу 'Кузькину мать' усовершенствовал, что о строительных махинациях нашего подопечного разве что на Марсе не узнают, да и то не факт!..
   - Главное, что бы до Прокуратуры дошло, а лучше - ещё куда повыше ... - ответил Уклейкин чуть менее уверенно.
   - Даже не сомневайся, старичок, и до Кремля дойдёт, и даже до Вашингтона с Лондоном, поверь мне; есть пока, увы, у нас и, особенно у начальства, некоторое раболепство пред чванливым мнением Запада, о чём ещё Тютчев с Достоевским писали, тебе ли, как их коллеге, об этом не знать. - Ну, а там один чёрт до Марса когда-нибудь весть долетит!.. - не унимался, Подрываев, добродушно хихикнув.
   - Ну, Марс так Маркс!.. - 'сдался' Уклейкин, оговорившись, и вследствие этого непроизвольно чертыхнулся, но исключительно про себя, свято помня о возможных негативных последствиях. - Только будь на связи, марсианин! - попытался он неуклюжей шуткой отвести внимание друга от случайного ляпа.
   - Обязательно буду, товарищ Энгельс! - всё же съехидничал по-доброму напоследок Сашка, отключившись.
  
   'Так-так-так! - продолжала искать исходящая из Володи энергия, положительного выхода, - что же дальше предпринять?! - Кстати, - на секунду задумался он, вспомнив недавний жуткий сон о судилище над ним на красной планете, - ну, вот к чему Сашка ляпнул о Марсе? А я, блин, тоже хорош, Марксом оговорился, отчего это: только потому, что он треклятый Карл?! Случайность или снова, не дай Бог, чертовщина?.. Ладно, отставить предрассудки! - сам себя приказал он и продолжил лихорадочно соображать, как с максимальной рентабельностью для общего дела использовать редкое в последнее время обстоятельство, что переменчивая фортуна таки повернулась к нему своим вожделенным, как у ангела хранителя, лицом.
   Однако не успел Уклейкин сосредоточить мысль о том, что далее следовало бы позвонить Крючкову, дабы предупредить его, что партия с Лопатиным вот-вот войдёт в эндшпиль, как тот с нескрываемым воодушевлением на радостной физиономии едва 'припудренной' некой тайной появился на пороге коммуналки.
   'О, как! - ещё и с телепатией подфартило: только о нём подумал, а Серёга уже тут как тут', - только и успел сообразить удивлённый Володя перед тем, как чрез мгновение был едва не удушен в жизнерадостных объятиях своего лучшего друга.
   В правой руке Крючкова уверенно колыхалась свёрнутая в трубочку жёлтого цвета газета, которую он страстно желал вручить Володе, будто бы факел с долгожданным пламенем в момент одного из этапов многонедельной процедуры передачи олимпийского огня от спортсмена к спортсмену. От самого же Серёги можно было запросто прикуривать - настолько распалилось в нём невыносимое желание поведать ещё не посвящённому, как он железобетонно полагал, ополчению, сногсшибательную, практически невозможную новость, которую он едва в себе сдерживал:
   - Ну, пляши, друг Вовка!!! сейчас я тебя такой вестью оглоушу, что вы мне всем домом до скончания века будете магарыч выставлять!
   - Была охота... - как-то на удивление Сергея вяло среагировал его товарищ на, казалось бы, невыносимо интригующий анонс. - После всего того, что сегодня уже произошло, дружище, меня уже ничем не удивить, - чуть ли не зевая, продолжил Уклейкин. - Ну, разве что действительно какой-нибудь марсианин прямо сейчас на кухню ввалится... - добродушно ответил он, вспомнив разговор с Сашкой о Марсе, и не в силах радостно не улыбнутся взъерошенному от непонимания другу.
   И в ту же секунду на пороге квартиры появился, конечно же, никакой не марсианин, а вполне себе реальный Толик, являющийся, как мы помним, полноценной одной третью известного во всей округе не разливного трио. В правой руке 'пришельца', также как и у Крючкова, но нервической рябью сотрясалась туго скрученная в трубочку газета, подозрительным образом схожего цвета и размера.
   Многозначительно поправив сползающие с потной переносицы старые, отремонтированные с помощью скотча и такой-то матерью очки средним пальцем левой руки (сплочённый коллектив двумя голосами против одного проголосовал за то, что компенсационный четвертной Воскресенского после известной футбольной дуэли лучше потратить на дезинфицирующие крепкие напитки, нежели на новые окуляры), Толик быстро осмотрелся. И, не скрывая радости на растянувшейся до ушей улыбке, вследствие небезосновательного предвкушения быстрого и лёгкого финансового вознаграждения, бывший студент так и неоконченного филологического ВУЗа, придав относительно моложавому, но уже изрядно испитому голосу невозможную мягкость, и ещё более редкую по нынешним временам учтивость, - выдал нижеследующее:
   - Я, уважаемый Владимир Николаевич, (он вновь скользнул ревнивым взглядом в сторону Крючкова с раздражающе похожей газетой) изволю быть послом доброй воли от известной достопочтимой части нашего многоуважаемого общества. И посему готов первым (он опять сверкнул взглядом в сторону Сергея, но уже почти победоносно) огласить вам, как активному члену штаба ополчения, за не именем прочих, что всем нашим мытарствам наступил долгожданный конец! Благоволите сами зачитать соответствующее решение компетентных государственных органов... (после 'органов' он нервно, разово икнул страшно пронзительным фальцетом) ...из только что вышедшей из печати газеты 'Вестник Лефортово' или позволите мне выступить в роли глашатая невообразимой новости?..
   - Гласи... те... - растерялся Уклейкин, совершенно не ожидавший столь высокопарных речей из, видимо, навсегда потонувших в алкоголе уст Анатолия, выбравшего со своими соратниками не простую даже чисто в бытовом плане стезю этаких анархистов-нигилистов. Крючков же, было раскрывший рот для резкой отповеди наглому подшофе очкарику, так же немного оторопел от дореволюционного слога, и, замешкавшись, не подобрал быстро должные колоритные, увесистые, как пролетарские булыжники, слова. Этим мгновенно и воспользовался 'не марсианин', - величаво, с пафосом и на удивление членораздельно зачитав из газеты заметку, суть которой заключалась в том, что решением специальной комиссией Москомархитектуры дом по Красноказарменной 13, признан историческим наследием столицы и... (барабанная дробь!!!) сносу не подлежит.
   - Так что, благоволите, господа-товарищи, как в древней Греции, гонцу, то есть мне, принесшему первым благую весть по традиции отсыпать... - тут он задумался на секунду, - ну, хотя бы червонец, то есть... два, я хотел сказать!..
   - Лады!.. - не мог не откликнуться Уклейкин, как ценитель словесности, фактически реликтовому слогу от представителя, как он убеждённо считал, маргинального слоя интеллигенции, к коему с нескрываемым уважением, не смотря на известный порок, относил Анатолия. 'А кто не пьёт? Назови! Нет, я жду!' - вспомнил он тут же к месту знаменитую тираду, проецируя оную, объективности ради, в том числе, и на себя, отчего участливо улыбнулся 'греческому посыльному'. - Червонца, конечно, у меня нет, тем более двух, но честно заработанную трёшницу, Толик, держи!.. Может, Петрович после ещё что-нибудь добавит...
   - 'Не хотелось бы... - подумал навсегда не дипломированный студент, зная крутой нрав уважаемого ветерана, и справедливо решив, что три рубля всего за одну минуту - это на сегодня потолок, он моментально исчез с порога, оставив после себя, как переливающееся в горном ущелье слащаво-вежливое эхо: 'Благодарствую!..'. И уже только отойдя от коммуналки вглубь подъезда на безопасное расстояние, заметно смелее добавил: - А может, ещё и заскачу за недодачей, adieu!'
   На Крючкова было жалко смотреть. Его страстное желание всенепременно раньше всех обрадовать лучшего друга фантастическим известием рухнуло в одну минуту из-за какого-то охламона и выскочки, которым в целом двигало не искреннее человеческое чувство соучастия, а банальная корысть, точнее, одно из её частных проявлений - покупка фактически дармовой выпивки.
   - Это что сейчас было-то?... - только и смог вымолвить немного потерянный совершенно неожиданным поворотом событий приятель, непроизвольно, ещё туже скручивая газету, но уже в подобие милицейской дубинки.
   - Фу, Серый... - продолжал сиять, словно масленичный блином, добродушной улыбкой Уклейкин, - тебе три рубля жалко, что ли?..
   - Причём тут деньги, - почти совершенно беззлобно фыркнул Крючков, - я же просто первым хотел обрадовать тебя и всё ополчение, а этот четырёх глазик встрял, понимаешь, как чайник на перекрёстке и всю дорогу собой перекрыл.
   - Эх... Серёга... - утешающее потрепал его за плечо Уклейкин, не хочу тебя расстраивать, но эту действительно фантастическую новость, я ещё в полдень знал. - Вот глянь-ка - эта копия постановления Москомархитектуры об исторической ценности нашего дома, которую загадочный Шорт по-дружески передал Шурупову сразу же после суда, - и он показал документ ошарашенному другу, который читая его, едва не испепелил оный пытливым взглядом.
   -Так чего же ты, блин, тогда комедию ломал с этим проспиртованным Анатолем с его, блин, старорежимными 'соблаговолите' да 'благодарствую'?!
   - Жалко его... - сочувственно пожал плечами Володя, - ведь способный малый, ВУЗ почти закончил, филолог, вон какими словесами жонглирует; да и мы его на днях, когда он 'штангой' был на воротах, чуть мячом не покалечили, вернее мой легендарный тесть, но, согласись, это всё одно что мы пенальти били. И как только он в эту мутную компанию таким молодым влился - ума не приложу...
   - Это да... - согласился с сожалением Серёга, - сколько поломанных судеб из-за этого проклятого зелья, - не зная, куда девать глаза от того, что и он немало претерпел от зелёного змия. - Кстати, а что это у тебя на столе булькает, дружище?.. - зацепился его тут же оживившийся взгляд, словно репейник за штаны, за не допитую бутылку повышенной ёмкости и закуске, всё ещё расточающей неописуемые не местные ароматы.
   - Вот!!! - возликовал Уклейкин, - это-то и есть самое главное!
   - Кто бы сомневался!.. - молодцевато подмигнул Серёга и многозначительно почесал нос.
   - Да не в этом смысле... - невольно вновь улыбнулся Володя. - Хотя это, - согласительно кивнул он в сторону стола, - действительно не помешает. И ловко разлив по стопкам горилку из Ужгорода за четверть часа сдержанной дегустации пересказал другу всё что случилось с ним после того как они расстались в 'Одуванчике'.
   - Значит, говоришь, Петрович вставной зуб даёт, что эту, как он сказал, филькину грамоту, Лопатин на днях покроет, как бык овцу?
   - На все 100, - твёрдо ответил Володя. - Я поначалу, также как и ты до ушей обрадовался: мол, всё, отмучались, слава Богу. А потом, когда эмоции поостыли, - сам сообразил. Вспомни, как я тебе рассказывал, в каких личных фешенебельных апартаментах рядом с Кремлём он меня принимал для интервью: всё, бляха муха, в золоте и в антиквариате. Теперь добавь прочие его наворованные богатства за лет 20-ть, что Сашка пиратским образом накопал в интернете, Наденька - по своим каналам, ну и мы с тобой - по мелочи. Учти и то, что за все эти годы на Лопатина при его масштабной строительной, фактически криминальной деятельности после выхода на свободу, не было заведено никакого, даже копеечного административного дела, типа проезда на красный свет. И, суммируя всё это, и то, что нам ещё не известно о его возможностях, человек разумный, опытный, коим и является Петрович, ну, и мы - не совсем наивные люди, - должны сделать единственно верный вывод: что у такого перца ушлых адвокатов и прочих прикормленных юристов, как собак не резанных.
   - Согласен... - с сожалением вынужденно выдохнул Крючков, бравурный запал которого, вновь было начал медленно тускнеть, словно запотевающее от пара окошко в бане. - Жаль... я уж и губу раскатал шире некуда, мол, отпразднуем победу во всю Ивановскую всем домом...
   - Отпразднуем, Серёга, обязательно отпразднуем, но чуть позже! - на удивление друга крайне уверенно и с изрядной долей оптимизма, живо, с хитрым огоньком в азартных глазах откликнулся Уклейкин. - Я тебе не зря про возвращение Яценюка сказал. Так вот, теперь самое главное: он мало того что, наконец, вернулся из Украины, но самое наиглавнейшее - лично согласился участвовать в подрыве нашей 'Кузькиной матери'.
   - Ну! - восхитился Крючков, - неужели прямо таки сам согласился?..
   - Вот тебе и ну...- на мгновение задумался Володя, - конечно сам. - Понимаешь, Серёга, как это принципиально важно для нашего дела, а для меня, как его коллеги во всех смыслах - особенно. А уж Демьяну Тарасовичу, которому до пенсии - кот наплакал, и который осознанно идёт на колоссальный для себя риск, где идёт речь даже не о возможной утере скромного государственного пособия, а о судьбе собственной головы - и подавно. А ведь он только-только с похорон брата вернулся... - тяжело выдохнул Уклейкин. - Ты представляешь в связи с этими обстоятельствами, Серёга, какая им была проведена колоссальная внутренняя, духовно-нравственная работа?! Он, насколько я понял, о чём-то таком догадывался всё это время, особенно с тех пор, когда Наденька чудом нашла в Москве его единственный сборник стихов, изданный копеечным тиражом лет сорок назад, и, мы с ней, как бы случайно, прости Господи, подсунули его ему под нос. И, тем не менее, он нашёл в себе силы переступить через убогость наших уловок; пусть они и были направлены на благое дело. Одним словом, - только настоящий, подобающий человек, может вот так вот абсолютно бескорыстно откликнутся чужому горю, рискуя чуть ли не самой жизнью!.. Сам видел, какие отмороженные шакалы у Лопатина, им человека прибить, что муху прихлопнуть.
   И, для наглядности, аккуратно взяв со стола скрученную газету, которую Крючков так и не использовал по вожделенному им назначению, Володя смачно приложился ею по вышеуказанному насекомому, от которого на кухонной стене осталась лишь весьма заметная кровавая 'клякса'.
   - Нда... вот так живёшь себе, живёшь, а потом - бац! и нет тебя... - с философской грустью покачал густой гривой разлохмаченных волос Крючков. - Действительно отчаянный дядька этот Яценюк...и горилка его из Ужгорода - самый наивысший сорт...
   - Ну, причём тут это... - с еле уловимым упрёком ответил Уклейкин.
   - Не скажи, брат, - подмигнул ему Серёга, настроение которого начало быстро реанимироваться, почти дойдя до предыдущего, почти максимального уровня, когда его столь безапелляционным образом обломал непутёвый Толик. - Вспоминая гениального Антона Павловича, можно, и даже нужно дополнить его блестящую идею о том, что 'в человеке должно быть всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли', также и тем, 'что именно человек наливает друзьям своим в рюмки'!..
   - О, как вывернул! даже и Чехова приплёл... - улыбнулся Володя, - и ведь, по сути, не возразишь.
   - А я о чём!.. - продолжал развивать тезис классика Крючков. - И вообще, я где-то читал, что настоящие герои - щедрые люди.
   - По-другому и быть не может, дружище... - ещё более оживился Уклейкин, - сам подумай: если человек готов пожертвовать самым дорогим что у него есть - своей жизнью, то, что для него всё остальное, бренное... пыль и прах у ног его.
   - Согласен... - уважительно подытожил Серёга по поводу героизма вообще и Яценюка в частности. И он начал сам себя ещё больше подстёгивать, дабы не померкнуть блеклой, трусливой мышкой в лучах неожиданной отваги выпускающего редактора, который ему изначально казался совершенно обыкновенным человеком, и даже каким-то интеллигентным рохлей:
   - Ну, и когда мы, в связи явлением твоего коллеги по цеху народу, 'Кузькину мать' взрывать будем?! - с решительным нетерпением потёр Крючков ладони, которыми он, словно удалой богатырь русский, был готов схватить безразмерный осиновый кол и расплющить оным одним махом, оптом все три головы первого же попавшегося Змея-Горыныча.
   - Не кипятись, Серый, - немного осадил Володя друга, - ты прекрасно знаешь, что не только у тебя по поводу Лопатина кулаки чешутся. - А по времени, думаю, что вот-вот всё закончится, чувствую на дни счёт пошёл, а сейчас, как будто бы некоторое затишье перед неминуемой бурей...
   -Так тогда тем более надо подготовиться, как следует, что б, блин, без осечки всё бумкнуло! - ни на миллиметр не отступал Крючков от занятых им штурмовых позиций. - У тебя, какой-никакой план-то созрел, что-нибудь уже сделал?
   - А как же, камрад!.. - озорно подмигнул Уклейкин, - но сам понимаешь - это пока даже не черновик, а так... наброски, которые ещё шлифовать и шлифовать надобно, как природный невзрачный алмаз до сияния бриллианта, чтоб его Шурупов со штабом одобрили; итак, внимай:
   - во-первых, - Яценюк попросил хотя бы пару суток, что б войти в курс дел, рабочий ритм и тому подобное;
   - во-вторых, - нашему компьютерному гению я с час назад уже дозвонился, причём, заметь, с первого раза! и он поклялся, что никуда из Москвы, как тогда на Волгу, не свинтит, пока лично не удостовериться в развалинах империи Лопатина; и вообще - он на низком старте и также как и мы рвётся в бой;
   - в-третьих,- только я набрал твой номер, что бы и тебя предупредить о возвращении из Ужгорода Демьяна Тарасовича, а главное - о его согласии на наш Гангут...
   - ...ну, я уже весь тут, как на вороге хомут!.. - весело перебил товарища Крючков первой пришедшей на его фривольный ум рифмой, оценив намёк начитанного друга о знаменитой и первой морской победе русского флота у мыса Гангут в Северной войне над шведами под командованием Петра I Великого 27 июля 1714 года.
   - Ну и Гитлеру - капут! - отсыпал ему той же вдохновенной монетой Володя, - не отвлекай...
   - Молчу, молчу... - мгновенно изобразил тот из себя саму послушность.
   - В-четвёртых, - и это самое важное: до подрыва нашей 'Кузькиной матери' нужно, чтобы каким-то образом сложился такой уровень нашего противостояния с Лопатиным, что бы этого не могли не заметить ни пресса, ни общественность, ни власть. И, разумеется, желательно удержаться в рамках закона, без излишних эксцессов. Помнишь, Серёга, когда мы в первый раз собрались у Сашки по поводу 'Кузькиной матери', - ты притащил интереснейшую брошюрку о коммуникационных технологиях?..
   - Как не помнить... - неожиданно взгрустнул Крючков, - такого хомяка по глупости загубили!..
   - Это да... - сочувственно солидаризировался Уклейкин, с укором взглянув на самогон, как на первоисточник всех бед человеческих, невыносимая притягательность которого столь сильна, как у запретного плода.
   - А по-поводу новых информационных технологий, - тут же стряхнул с себя Сергей лёгкий налёт печали, как первый робкий снег с шапки, - я вам, ретроградам, сразу тогда сказал, что за этим будущее по охмурению народонаселения продвинутыми барыгами. - А вы ещё всё талдычили, мол, совесть, мораль, этика и благоразумие переборют любой завуалированный обман; даже богом меня попрекали, будто бы я твёрдолобый атеист. А я... я, как и любой свободно мыслящий человек, просто привык всё подвергать сомнению, а не принимать на веру, какой бы авторитет мне не втирал, якобы, прописные истины...
   - Ладно, извини, брат, погорячились мы тогда с Сашкой, ну какой ты к лешему атеист, скорее классический библейский Фома Неверующий, - начал успокаивать Володя чуть возбудившегося товарища сравнением со всемирно известным апостолом Христа.
   - Принято... и запротоколировано! - не без чувства сразу же вздувшегося собственного достоинства возрадовался Крючков, подразумевая под последним словом - обязательную процедуру разлития неподражаемой украинской горилки по русским стопочкам и моментальное 'примирительное' распитие оной, что и было с блеском исполнено друзьями.
   - Так вот, дружище, - продолжил, благостно крякнув, Уклейкин после вышеуказанной традиционной церемонии, - я с твоим утверждением ни на грамм не спорю и, увы, должен признать его, как современный сильнейший метод психологического воздействия на массы. Я, Серёга, мало того, что раза три затем проштудировал твоё английское пособие, но и всё последние время, не афишируя, скрупулёзно изучал подобный материал. И вообще, с тех пор почти постоянно думая об этом, - всё более, вынужденно соглашаюсь с эффективностью буржуйских методов в области социологии и управлении общественными процессами, кочергу им в дышло!.. Так что взрыв нашей 'Кузькиной матери' сам по себе - это, как говорят математики, - необходимое, но не достаточное условие. То есть для достижения максимального поражающего эффекта информационные осколки нашей бомбы должны всенепременно разорвать в клочья уже, как бы накануне заминированную строительную крепость Лопатина.
   - Поясни... - сосредоточенно закурил Серёга.
   - Сейчас всё сам поймёшь, - заводился Уклейкин, свято помня, что белая полоса не вечна. - Что, например, делают всякие ушлые продюсеры, антрепренёры и прочие корыстолюбцы, когда организуют гастроли какой-то 'звезды', пускай даже и настоящей?
   - Так... рекламируют почём зря, уж мне ли это, как продвинутому продавцу, не знать, - с некоторым апломбом профессионала своего дела, и действительно не безосновательно, ответствовал Крючков.
   - Правильно, дружище, вся эта шайка-лейка начинает раскручивать интерес публики по полной программе: от того что ест их божок на завтрак, до того с кем он спит, развёлся, подрался, обделался и прочую ахинею. В подогрев интереса идёт буквально всё, на что только способна фантазия и бюджет продвинутых профессиональных зазывал. Правда это или ложь - никого совершенно не волнует, да и кто будет в этом разбираться, когда искусственно созданный массовый психоз толпы в мановение око потопит любой голос сомнения, как утлую лодочку шторм в разгневанном океане. И будь ты семи пядей во лбу, Юлий Цезарь в квадрате или Лобачевским в кубе, - взбудораженная толпа будет глуха, как миллионы тетеревов к железобетонным доводам разума, ибо в своём искусственно помутненном сознании напрочь лишена критического мышления. И всё это потому, что всевозможные мифы, домыслы, небылицы, восхваления, слухи и тонны прочей откровенной лжи перемешенной с горсткой правды - круглосуточно тиражируются в загодя прикормленных СМИ.
   В обществе специально создаётся что-то типа безумного ажиотажа, нагнетается атмосфера поклонения культу, вбивается в подсознание мысль, что если ты лично не будешь на выступлении 'звезды', то настоящее имя твоё - неудачник, и вся-то твоя и до этого никчёмная жизнь теперь уж окончательно, бесповоротно и навсегда потеряет смысл. И даже уже на самом концерте перед, как бы, долгожданным явлением толпе их 'кумира', на подогреве выступают 'звёздочки' местного разлива и малой, как чекушка, ёмкости, за долю малую. И лишь тогда, когда толпа доведена до абсолютного экстаза, наконец-то в свете софитов, под аншлаговые овации появляется субъект её нарочно взращённого вожделения!.. Браво, бис!!! - ревёт в исступлении обработанная, обезличенная масса. И даже если окажется, что 'звезда', поёт под 'фанеру', откровенно не попадает в ноты, под кайфом, пьяна или в ином непотребстве, то толпа проглотит и это, ибо, никогда не признается себе, что её банально и тупо развели на бабки.
   И уж потом, когда сойдёт привнесенная пена и время, пусть и не каждый член толпы, быть может, признается сам себе, что лично он и именно под воздействием незримых кукловодов, был, скажем мягко, облапошен. Но это будет уже не важно, ибо цель организаторов концертного чёса - вполне себе легальный сбор очень не малых денег с доверчивой публики - была с блеском достигнута. Занавес!.. И, так, увы, сегодня везде: от стадионов до выборов...
   - Гм... ну и что тут такого особенно? - на удивление флегматично пожал плечами Крючков. - Паскудство, конечно, но во все века так было, только в иных формах: без лоха и жизнь плоха. Вот и наше солнышко - Александр Сергеевич, не даст соврать, помнишь его знаменитое: 'Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!'. Просто сейчас с помощью телевидения, радио и интернета разводить простофиль на купюры стало дешевле, проще, а главное - на порядки масштабней. Только каким тут боком, Вовка, наша 'Кузькина мать'?..
   - Я же тебя в самом начале сказал, - продолжал Володя, - что, накануне подрыва 'Кузькиной матери' в идеале нужно, что б случился между нами и Лопатиным такой конфликт, который бы непременно попал в СМИ, желательно центральные, а лучше, конечно, телевизионные по аналогии с вышеприведенным примером. Вот только с этим, как минимум, две проблемы: каким образом, когда и где произойдёт буза, если она вообще произойдёт, а если она и случиться, то, как привлечь к ней внимание тех же журналистов с видеокамерами?
   -Ах, ты в этом смысле... что ж толково придумано!.. - снисходительно похвалил Крючков задумавшегося друга, как учитель старательного ученика, - всё, блин, по западной ушлой технологии... в этом они действительно, дьяволы, мастера...
   - Вот-вот... - ещё крепче нахмурил лоб Уклейкин, - а наш рязанский русак - прост и доверчив, как пятак...
   - Не скажи, брат: был бы ухват, тогда и сварим щи, хоть чертей полощи!.. - подмигнул тот залихватски, крайне удивившись, как ловко удалась последняя рифмованная фраза. - Лучше капни по полтинничку, ибн Вовка, для вдохновения, - вновь многозначительно зачесал нос Крючков. - И тогда, я тебе в благодарность, как продвинутый практикующий торгаш крупного супермаркета, психолог-конфликтолог, а с недавних пор ещё и тёщевед - тут же пару-тройку идей экспромтом набросаю.
   - Слушаюсь и повинуюсь!.. - как безотказный старик Хоттабыч подыграл отличному настроению друга Уклейкин, ещё с детского сада зная, что в подобном духоподъёмном состоянии Серёга действительно мог сотворить всё что угодно; причём, как со знаком минус, так и плюс, но на относитетельное спокойствие родных и близких - с преобладанием последнего.
   И комбинаторы дабы не расплескать драгоценные секунды мозгового штурма тут же решительно опрокинули в себя очередные 'по пятьдесят' пусть и ныне юридически заграничной, но великолепной и, во всех смыслах, де факто исторически родной горилки.
   - Как в подобных хитросплетениях восточные мудрецы говорят?.. - облачившись в образ магистра начал с лёгкостью генерировать идеи Крючков. - 'Если гора не идёт к Магомету, то Магомет идёт к горе', а если по-нашему: 'Сучка не захочет, кобель не вскочит'.
   - Вот только давай, Серый, без театральности, - торопил в нетерпении дождаться конкретики Уклейкин впавшего в некий транс творчества товарища, - тут кроме меня и мух с тараканами, - ни одной живой души: оваций с букетами не будет.
   - Как скажешь, соратник, - как ни в чём не бывало, подчинился Крючков; и, тем не менее, нарочито по-актёрски откашлявшись для более чистого голоса, продолжил:
   - Итак! - вознёс он свой указующий перст, не глядя вверх, умозрительное продолжение которого неминуемо бы упёрлось во временно неэксплуатируемою электричеством лампочку Ильича по причине светлого времени суток, - что мы имеем на данный момент? - Первое, - это законное решение суда о не сносе дома, и второе - неопределённое время, что бы использовать этот козырь против Лопатина: ведь мы точно не знаем, когда именно его пронырливые адвокаты оспорят его. А то, что они состряпают такую писульку, что наша в сравнении с ней будет, как промокашка против гербовой бумаги, я согласен с тобой и Начштабом полностью. Но плюс-минус лапоть, у нас, как минимум три-четыре дня почти гарантированно есть, ибо будь ты хоть шах персидский или даже цельный министр у нашей бюрократии свои специфические законы, которые шлифовались веками не для того что бы их с наскока брали все кому не лень.
   - Пожалуй, что так... - согласился заинтригованный Володя, начинающий смутно догадываться к чему клонит Крючков, с ещё большим нетерпением подгоняя его, - а дальше-то что?!..
   - А дальше, как сказал Маугли, публично натачивая кинжал на осточертевшего всем джунглям тигра, 'мы начнём дёргать треклятого Шерхана за усы', ну, то есть Лопатина, разумеется; причём на совершенно законных основаниях. Перехожу к конкретике. Вот скажи мне, активный член штаба ополчения, какого хрена до сих пор торчат у помойки эти два жёлтых чудовища, именуемых бульдозерами, которые и сейчас нервируют обывателей при наличии решении суда о том, что дом сносу не подлежит?
   - Гениально! - вновь воскликнул Уклейкин, в голове которого тут же сложился простой и эффективный план друга. - Ведь если мы начнём легитимно выпихивать эти бульдозеры со двора, то об этом Лопатину в любом случае доложат из его же СМУ-66 или ещё откуда-нибудь, и тогда он может занервничать, а стало быть, и дров впопыхах наломать. - Ты ей Богу, Серый, сегодня сама находчивость, этакий лауреат конкурса провокаций имени Остапа Бендера.
   - Дифирамбы, овации, накрытая поляна и все прочие заслуженные плюшки - потом, дружище, - не мог по-доброму не съязвить, крайне довольный собой Крючков. - И погоди так радоваться, будто тебе Толик из-за угрызений совести обещал вернуть сегодняшние 'сенсационные' три рубля, а заодно и все прочие безвозвратные долги, - остудил он от преждевременных положительных эмоций товарища. У Лопатина таких объектов в одной Москве, сам знаешь, не кот в тапки наложил, а во-вторых, дабы не расстраивать авторитетного шефа помощники могут тянуть с докладом до последнего, по традиции уповая на наш чудотворный русский авось, мол, глядишь и, как-то, всё само собой рассосётся. А вообще, - этот пример с бульдозерами только цветочки, так... для затравки... ягодки-то впереди.
   - Ну не томи уже, Кутузов...
   - Не вибрируй, Вовка, сейчас всё будет! - продолжал бравировать Крючков, едва ли не полностью войдя в роль великого полководца земли русской. - Вот, к примеру, пару недель назад вы выставляли одиночные пикеты у Мэрии и Департамента жилищной политики Лефортово, которые не требовали разрешений, что, безусловно, очень удобно; но и только-то. Результат-то практически нулевой. Нет, что-то наверняка протекло к Лопатину через его шестёрок, но это настолько узко, что говорить об общественном и, тем более, реальном информационном резонансе, увы, не приходится от слова совсем. В этом смысле сайт в интернете, который сварганил наш Сашка про лошадку а, как бы, заодно и о беззаконном выселении дома - был куда как эффективней. Ведь до сих пор к Бурёнке не зарастает народная тропа, ведущая к убыткам московский Зоопарк, а в соседних домах и вообще в микрорайоне - только ленивый не в курсе вашей войны с олигархом, а это уже не мало!.. - вновь поучительно задрал к потолку палец Крючков, но уже менее акцентировано. - Кстати, ты не в курсе, наш компьютерный гений восстановил сайт, после того, как его грохнули хакеры Лопатина?..
   - Не знаю... - стушевался Уклейкин.
   - Эх ты! а ещё член актива штаба и генеральный конструктор нашей 'Кузькиной матери'... - укоризненно нахмурил брови Сергей, впрочем, как и всегда, беззлобно и наигранно по отношению к лучшему другу.
   - Давай я ему ещё раз звякну... - попытался реабилитироваться Володя в глазах товарища, справедливо указавшего на очевидный информационный недочёт.
   - После узнаем! - резко отмахнулся тот, словно от решительно пикирующей на его физиономию мухи, решившую отомстить за размазанную до смерти по стенке кухни сестру её. - Пока не горит, тем более что в данный момент уже не это главное, да и нервировать лишний раз Сашку накануне грандиозного шухера, - не стоит.
   - Это да... - вынужденно согласился Уклейкин, - а то опять что-нибудь отчебучит... 'Хотя... он мне всего час назад лично клялся, что из Москвы ни-ни...', - скорее для самоуспокоения подумал он, не решившись перечить другу, который семимильными шагами врывался в творческую нирвану.
   - Так вот, - сделав должные замечания, продолжил фонтанировать Крючков идеями, - теперь, наконец, о главном. - Я надеюсь, вы писали жалобы о том, что у вас уже скоро как месяц отключили газ под видом липового ремонта, который наверняка организовали прихвостни Лопатина?
   - А то! - моментально сообразил Уклейкин, к чему клонит Сергей, - наша Варвара Никитична, куда только официально не обращалась, а в ответ - сплошной бюрократический футбол, наверное, штук двадцать отписок.
   - Великолепно! - вскочил Крючков с табуретки и начал упругим, нетерпеливым шагом, мерить кухню, словно бы настоящий Михаил Илларионович, накануне принятия судьбоносного для России решения. - То есть, разумеется, я имел в виду, что хорошо, что все их равнодушные, но официальные ответы в бумажном виде у вас на руках. А стало быть - есть более чем шикарный повод организовать что-то типа митинга, но с обязательным перекрытием ближайшей к дому автострады, дабы максимально привлечь внимание власти и СМИ!..
   - Так мы пару недель назад уже хотели организовать что-то подобное, - горячо подхватил тему Уклейкин. - Эх! видел бы ты тогда бабу Зину с надраенной, как морская рында, сковородкой в руках, рвущуюся на баррикады... Это ж, ей Богу, вторая Клара Цеткин!.. Но, увы, Петрович, отговорил: мол, надо бы погодить, мы ещё не готовы и тому подобное... - с нескрываемым сожалением резюмировал Володя.
   'Стоп!.. - вдруг вновь поймал он себя на крамольной мысли, - опять Карл, вернее, - Клара... да что же это, в самом деле, опять за наваждение! Хотя... если я ничего не путаю, то это пусть и созвучные, но не имеющие ничего между собой общего, имена. А с другой стороны: не просто же так придумали 'Клара у Карла украла кораллы', значит, что-то их всё же связывает. И, потом, раз 'украла' - стало быть, опять криминал, и снова какая-то бессмысленная абракадабра. Вот, блин, до чего нервы вся эта чертовщина расшатала...'
   - А это всё потому, Вовка! - продолжал поучительно чеканить шаги Крючков, - что всё надо делать по уму и вовремя. - Зело мудр наш командарм: мало того, что он боевой фронтовик, бывалый и залуженный ветеран, но до сих пор - ты сам тысячу раз рассказывал - теоретическое наследие марксизма-ленинизма штудирует. И я хоть Василию Петровичу в сём вопросе, даже в подмётки не гожусь, но и то с университета помню, как Ильич в 1917 году пламенно отжёг: 'Вчера было рано, завтра будет поздно!'
   Начитанный Уклейкин, безусловно, много чего мог возразить товарищу по существу вопроса, но делать этого, дабы безвозвратно не завязнуть в теоретических дебрях революционного движения, - не стал, и лишь нейтрально пожав плечами, - сосредоточенно-серьёзным выражением лица попросил его развить мысль дальше.
   - Так вот, Начштаба, на основе вышесказанного ещё тогда прозорливо прикинул, что открыто выступать против Лопатина рано, так как наша 'Кузькина мать' была не готова, и уж тем более столь неожиданного козыря в виде решения суда о не сносе дома на руках не было.
   - А завтра может быть поздно! - подхватил очевидную мысль Володя, подыграв разошедшемуся стратегу, - и, стало быть, на всё про всё, у нас в лучшем случае, как ты говоришь, около недели?
   - Именно так, мой дорогой Ватсон, - как истинный Шерлок Холмс, с искренней теплотой похвалил Крючков друга за единственно правильный вывод. - Кстати, ты заметил какого цвета стали рожи у газовиков, которые тут у вас во дворе якобы ремонтируют трубы?..
   - Да я как-то особо не вглядывался... - вновь немного растерялся Уклейкин, судорожно соображая, в чём же подвох.
   - А ещё писатель... - как обычно, снисходительно пожурил чуть побледневшего друга Крючков, войдя в образ уже знаменитого сыщика. - Так вот, будущий Лев Толстой, их разновозрастные физии от бесконечных перекуров, которые по продолжительности давно сравнялись с длительностью их фиктивного рабочего дня, - стали практически зелёными, как у крокодила Гены из 'Чебурашки'. 'Это мелочи, но нет ничего важнее мелочей. От любой, даже самой ничтожной мелочи, можно протянуть цепь логических рассуждений', - безупречно точно и эффектно сверкнул он цитатой из Конан Дойля для пущей убедительности.
   - Серый, ну, хватит уже паясничать... - у меня и без их позеленевших физиономий голова кругом идёт.
   - Всё понял, Владимир Николаевич, - придал Крючков лицу максимально-возможную серьёзность, - закругляюсь. - Итак, резюмирую: с учётом всего мною сказанного: лучшего повода, чем буквально на днях устроить грандиозный митинг с требованием немедленно вернуть измученным людям газ в квартиры - нет! При этом надобно максимально акцентировать внимание прессы, властей и общественности на крайне ужасающем, фактически блокадном положении беззащитных стариков, измученных отсутствием удобств матерей и беспомощных детей по безусловной вине алчного Лопатина.
   - Согласен!.. - с облегчением выдохнул Уклейкин, чуть утомившись от излишней пышности слов неугомонного друга, которая, впрочем, была почти полностью нивелирована крайне логичным суждением его, - ты, сегодня, в самом деле, как Архистратиг Михаил, глобально мыслишь...
   - Да... я такой... - невольно улыбнулся тот, слегка подыграв своему разбуженному тщеславию, опять польщённый столь уж абсолютно не реальному заоблачному сравнению.
   - Только смотри, не лопни от важности, как та лягушка из сказки, - хитро подмигнул ему Володя. - А если серьёзно, то ты, брат, всё грамотного по полочкам разложил. Ну, а мелкие детали разработаем, когда Петрович вернётся со своей партийной летучки на экстренном заседании штаба. У нас, между прочим, ещё с того раза плакаты и транспаранты остались, надо будет только их привести в порядок и новые добавить. Уверен, что и актив, и ополчение одобрят проект обновлённого плана своеобразной артподготовки по позициям Лопатина.
   - Надо будет ещё обязательно громкоговоритель раздобыть, что бы, как минимум, весь район слышал наши требования; и вообще всякие шумовые штучки для привлечения внимания, - по инерции продолжал искрить толковыми предложениями Крючков.
   - Обязательно раздобудем, - решительно поддержал Володя очередное дельное предложение товарища. - У нас, между прочим, Жора такую штуковину из недр метро притащил, что если её на полную катушку завести, то все вороны в округе на лету попадают! 'Ревун' называется, со времён войны для оповещения о воздушной тревоге применяется, вон на балконе лежит своего звёздного часа дожидается.
   - Класс!!! - резко вспыхнули охотничьим азартом глаза у Крючкова, как у кота при виде неожиданно появившейся между когтистых лап мышки, - пойдём, покажешь, а?!
   - Ей Богу, ты, как маленький... - улыбнулся Уклейкин, который и сам страстно желал, как можно скорее собственноручно применить уникальный агрегат по его прямому назначению.
   И друзья, хитро подмигнув друг другу, рысью поменяли место дислокации.
   - Да, вот это вещь!.. - с восторгом обрадовался Сергей, когда расположившись на балконе, он, словно бы секретное оружие, с благоговением принял из рук друга неказистый и изрядно покусанный ржавчиной агрегат, способный на пару минут вернуть слух почти абсолютно глухому человеку. - Может, крутанём, чуть-чуть?..
   - Офанарел?! - рыкнул на него Уклейкин, - за выбитые стёкла и нервы готов лично платить?
   - Я что похож на племянника Рокфеллера... - тут же открестился он от шальной затеи, и, в знак согласия, нежно и уважительно поставил 'Ревун' в угол балкона, бережно накрыв его дырявой клеёнкой, как и было ранее. - Это я так, брат, шутейно, а то время почти шесть вечера, а у вас тут какое-то сонное царство во дворе, так и подмывает всех разбудить.
   - Действительно, а где народ-то? - пытливо прищурился Володя сквозь очки в знакомое с ползунков пространство. Но, так и не обнаружив там ни единой живой души, кроме знакомого нам одноглазого чёрного кота, который самодовольно и победоносно, как Цезарь на троне, развалился под тенистой липой в куче истрёпанных вороньих перьев, - Уклейкин озадаченно почесал затылок: - Я, честно говоря, был уверен, что после того как феерическая новость о не сносе дома стала достоянием Анатолия, то у нас тут в штабе сразу же должно бы случиться столпотворение.
   - А ну-ка, Вовка, притуши фитилёк... - приложил Крючков указательный палец поперёк своим губам, что на языке жестов на всех континентах означает мгновенный переход в режим полной тишины, - кажется, кто-то там за углом всё же бухтит... и числом не малым, судя по разноголосице...
   - Вроде бы так и есть... - не уверенно согласился его товарищ.
   - Вроде в огороде, а у меня, сам знаешь, абсолютный, музыкальный слух, - настаивал Сергей на своём.
   - Тогда, айда на кухню, там под другим углом должно быть видно!.. - тут же предложил заинтригованный Уклейкин.
   И возбуждённые друзья аллюром, переметнулись в обратном направлении. И по пояс, свесившись из огромного кухонного окна, как две огромные перины для просушки, синхронно повернув головы налево, сквозь прореженную знойным московским солнцем листву липы, но ещё достаточно густой, что бы увидеть в подробностях вожделенное пространство двора, - они кое-как наблюдали нижеследующую картину, заслуживающую пусть небольшого, но особого описания.
   Итак. За доминошным столом и вокруг него, суммарно собралось примерно человек двенадцать. Средь них однозначно угадывались: необъятный Жора Коловратов, традиционно фактурно выделяясь даже за не полностью опавшей листвой деревьев, и Лёха Залётов в ярко-сине-полосатой тельняшке десантника с соответствующим беретом, от одного вида которых у любого члена НАТО резко пропадал аппетит, если говорить максимально мягко. Также по неподражаемо-хриплым отрывкам фраз: коротких, как выстрел, твёрдых, словно кремень, но удивительно ёмких, подобно полному собранию сочинений, и, естественно, - неформатных, - угадывался всепогодный и многожильный дегустатор всего что горит и не очень, - Егорыч. Наконец, по характерной долговязой фигуре, импульсивно метущейся вокруг стола, по хаотичным солнечным бликам от окуляров очков, и активным, явно постановочным жестам крайне худых, как бельевые верёвки, рук, - узнавался всё тот же 'не марсианин'. Остальных участников небольшого народного схода в силу аберрации зрения, наблюдателям идентифицировать не удавалось.
   Со стороны своего наблюдательного пункта - кухонной 'бойницы' - друзьям казалось, что там происходит что-то вроде импровизированного празднования некоего долгожданного события, известие о котором пришло буквально считанные часы или даже минуты назад.
   - Похоже, что наш 'грек', вдохновившись твоими дармовыми трёмя рублями, решил сколотить состояние, - неохотно улыбнулся Крючков, косвенно признав своё пусть и пустяшное, но поражение. - Вот ведь прохвост! Такой, как дворняга, нигде не пропадёт...
   Как впоследствии выяснилось, Сергей был недалёк от истины с той лишь поправкой, что достававшиеся столь экстравагантным способом рубли не оседали в вечно дырявых карманах Толика и ассистирующей ему компании, а тут же, под чутким руководством прожжённого всеми углями бытия Егорыча конвертировались в бутылки портвейна. Авторитетный лидер трио, как и положено грамотному руководителю, не привлекая к себе особого внимания разгорячённой весёлостью публики, тонко руководил и ею, и своими компаньонами. Анатолий, на радость подваливающих с работы жильцов как пусть и недипломированный, но практический оратор-филолог, размахивая как Цицерон, уже известной нам и свёрнутой в трубочку газеткой, буквально напалмом жёг доверчивые сердца сограждан надеждой, что, наконец, все страдания окончены, а впереди - лишь немыслимое и неисчерпаемое счастье. А Коля, которого Природа обделила заметными интеллектуальными способностями, но щедро компенсировав оные недюжинной выносливостью и физической силой, периодически получая от Егорыча собранные им от благодарной публики рубли и трёшки, - галопом мчался гастроном, где и менял денежные знаки на вино. Затем, чуть медленнее, но на порядок аккуратнее, он возвращался с добычей на радость коллективу, и, махнув традиционный в России стакан 'за ноги' и блаженно перекурив, - начинал забег по новому кругу.
   Одним словом, невероятная новость о высвобождении дома неожиданным судом из алчных пут Лопатина посредством своеобразного информационного мессианства Анатолия, - сладострастно зашла в подуставшее от противостояния ополчение, словно праздничный бутерброд с икрой, которая на минуточку, - не из баклажан.
   - Да будет тебе уже дуться-то...какой он тебе прохвост, - вновь вступился Володя за симпатичного ему недоучившегося филолога. - И, между прочим, он, пусть и весьма скользким образом, но делает нашу работу - оповещает граждан о важном произошедшем событии; Василий Петрович придёт, а все уже в курсе - и ему меньше напрягаться придётся.
   - Да я разве что говорю... - как-то неопределённо ответил Крючков, - наоборот: молодец Толик, раз такой ухватистый... фактически из ничего устроить себе и целой компании гешефт, - мало кто может.
   - Вот-вот... - одобрительно подмигнул ему Крючков, - они ещё с Егорычем и Колей сами взялись трансформаторную будку сторожить и, вообще, они правильные ребята, несмотря на известные пороки...
   - А у кого их нет, Вовка, не в раю ведь живём... - о чём-то нахмурился Сергей. - Блин!!! - вскочил он, словно животом напоролся на торчащий из подоконника огромный ржавый гвоздь, - ваза!..
   - Не понял, какая ваза?!
   - Да, тёщина! Дай Бог ей здоровья, - взглянул он с ужасом на часы, стрелки которых, как диверсанты, угрожающе по-пластунски подползали к половине седьмого вечера.
   - Объясни толком-то? - насторожился Уклейкин, готовый на всё лишь бы помочь другу.
   - Да опять всё из-за этой газеты, будь она неладна, - впопыхах жаловался Крючков, пятясь к выходу, - я, брат, не про её содержание - оно, безусловно, прекрасно, а про превратности судьбы. Вот сам посуди, - шмыгнул он носом. - А главное за что?!.. Ну, будь я злодей какой-нибудь или ещё что-то в этом роде, ну тогда уж ладно... можно и претерпеть...
   - Ну не тяни резину-то, тёщевед, - сочувственно подгонял его Володя.
   - Одним словом, - собрался с мыслями Серёга, - после того как ты свинтил из 'Одуванчика' мы с Сашкой ещё по пару рюмок осушили, и, я, как довольный боцман, отчалил с дебаркадера к дому, что бы пока Светик с Мальвиной Сидоровной на работе, - спокойно отдохнуть. В подъезде, как всегда, взял из почтового ящика прессу, что бы, как говориться, быть в курсе событий, а заодно и кроссворды погадать, дабы мозг не зачах. Только, понимаешь, всей плотью блаженно сросся с диваном, как бац! на последней странице знакомый до ностальгической дрожи в душе твой адрес: Красноказарменная, 13! Я аж протрезвел... вернее, сначала пот прошиб, затем в глазах потемнело, а потом перехватило дыхание. Ну, думаю, что-то случилась, раз до газет дело дошло. А сам, веришь ли, не то что бы боюсь прочесть, а малость опасаюсь, ибо, с каким знаком новость неизвестно... Ну, и, прищурив одни глаз для резкости, начал побуквенно вникать в суть сообщения. А дальше, всё как в дешёвых фильмах. Специально трижды по слогам перечитав невообразимый, но всё же официальный текст в газете и, осознав невероятное событие, стремглав рванул к тебе дабы, как ты уже знаешь, первым обрадовать в твоём лице всё ополчение. Ну и на радостях, как водится, я абсолютно случайно зацепил угол стола, на котором стояла любимая китайская ваза тёщи с розами, которые я, между прочим, у твоей соседки - Розалии, блин, Карловны по случаю купил. Помнишь тогда в ЗАГСе, что бы мою Светочку порадовать, до сих пор, кстати, не завяли... - как-то подозрительно и немного смущаясь, отвёл он глаза.
   - А причём тут наш цербер в юбке?.. - насторожился Володя, у которого всякий раз начинало свербеть в душе, когда он слышал ставшее ему ненавистным имя Карл во всех его вариациях.
   - Может и не причём... - уклончиво ответил Крючков, - но по законам всемирного тяготения и ещё большей подлости, вся это икебане, с наипротивнейшим звоном вдребезги треснулась об пол.
   - Да, брат, засада... - искренне, но как-то машинально, посочувствовал другу Уклейкин, ибо мозг его тут же возбудился иным: он лихорадочно и пока безуспешно пытался понять, зачем Серёга упомянул Розу Карловну; что это - намёк на чертовщину или просто к слову пришлось?
   - Ерунда, Вовка, не бери в голову, - всё обойдётся, - сам себя подбадривал практически никогда не унывающий Крючков, - ваза может и китайская, и, даже быть может, со слов Мальвины Сидоровны, её ей чуть ли не лично сам Мао Цзедун подарил. Но, вот гадом буду, что таких ваз, - сегодня в Москве, как, прости, дерьма за баней, - в каждом магазине. Главное успеть до закрытия!.. - решительно переступил он порог коммуналки, и согласно Владимиру Высоцкому, - 'рванул на десять тысяч как на пятьсот', оставив после себя лишь фразу в повелительном наклонении: 'Обязательно отзвони мне вечерком, расскажешь что решили!'
   - Тёще, и, в особенности, Светику, - мой персональный привет! - крикнул уже в пугающую звенящей тишиной пустоту Уклейкин, и, оставшись в полном одиночестве, вновь продолжил размышлять о бренности своей судьбы, начиная погружаться в минорное настроение, словно засасываемый в равнодушную трясину болота случайно забредшей туда грибник. 'Похоже, что моя белая полоса едва явившись, - накрылась медным тазом, как Серегина ваза. Ну а как, блин, разумно и без нервов объяснить, что всего за несколько часов, трижды, как весной утопленники, всплыли, чёртовы Карлы?!..'
   Ещё с четверть часа измученную душу его грызли, сосали, давили, почти подзабытые болезненные сомнения и подозрения, как вдруг, с порога, как и почти месяц назад раздался спасительный, ангельский, хрустальный, голосок, само существование которого определило смысл его дальнейший жизни, предавало ей волю и силы:
   - Володенька, ты дома?!..
   - Да, Наденька, я здесь!.. - бросился он навстречу своему единственному в Мире спасению, словно терпящий бедствие в океане пассажир разбившегося о рифы корабля, наконец, увидевший спасительный остров. 'Э, нет, нас так просто с кашей не съешь! Вот она моя единственная, но бесконечная белая полоса, с которой нам сам чёрт не брат!!!' - сама собой сверкнула в нём мысль, как блик солнца на золотом кресте купола церкви, неугасаемой верой в то, что в итоге - всё будет хорошо. И Володя, нежно обняв свою вторую половинку, едва вновь не обомлел от осознания счастья обретения, казалось бы, никогда не досягаемой в прошлой жизни, божественного дара взаимной любви с несравненной красавицей и умницей, коей действительно являлась Воскресенская.
  
  
   (продолжение следует)
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"