Я ненавижу осень. Нескончаемые сумерки, в которых просыпаешься, проводишь весь день и засыпаешь, чувствуя себя недобитым зомби; зябкая сырость, от которой не спасет никакой плед; и отвратительно мерный, убаюкивающий шум дождя. Этот дождь уже убаюкал и деревья в парке, и цветы возле дома, и старую кошку, едва пережившую последнее в своей жизни лето.

Ненавижу осень.

По утрам стало настолько мучительно вылезать из нагретой уютной постели, что я вынужден был просить на работе отпуск за свой счет. Лишь бы только никуда не ездить, никого не видеть, ни о чем не думать. Нет ничего бесчестнее, чем говорить "Доброе утро" и улыбаться коллегам, мысленно презирая каждого; делать совершенно бесполезную работу и ненавидеть себя за то, что получил не то образование, отправил резюме не на ту фирму, родился не в той стране и ничего не можешь с этим поделать...

И вот я дома. Целыми днями один. Сплю. Смотрю сериалы, ем бутерброды и запиваю горячим кофе с коньяком. Снова сплю. Стараюсь не пересекаться с домашними. Дочери хочется веселиться, баловаться, играть, а какой из меня игрок? Жена смотрит хмуро и молчит. Говорю, что работал всю ночь по удалёнке, и днем тоже работал, и очень устал, прошу не беспокоить. Наверное, она чувствует, что я вру. Но что я могу поделать? Осень забрала у меня все силы.

Ночью обнаружил, что Нади нет рядом. Еще не ложилась? Прислушался: тишина. Свет не горит ни в одной из комнат. Тихонько выполз из-под одеяла, ёжась, прошлепал босыми ногами на кухню - никого. Заглянул в прихожую - ни ее бежевого пальто, ни Веркиной розовой курточки. И я не слышал, как они вернулись, одна с работы, вторая из сада. Я ведь спал...

Отыскал телефон - ни одного входящего, ни единого сообщения. Набрал Надин номер. Длинные гудки.

Я растеряно сел на диван и просидел там, наверное, целый час, заторможено размышляя, куда могли подеваться мои жена и дочь, но голова, словно забитая ватой, не способна была усвоить ни одной мысли.

Тогда я решил сделать себе бутербродов. Хлеб кончился. Колбаса тоже. Я раздосадовано хлопнул дверцей холодильника и только теперь заметил висящую под магнитом записку: "Я так больше не могу. Не могу тащить все на себе. Не могу видеть на месте мужа амёбу. Мы с Верой переезжаем к маме. Позже вышлю документы на развод. Надя"

Я проверил шкаф и комод. Вещи исчезли. В детской комнате больше нет игрушек. Даже ее компьютер исчез. Когда они успели собраться? Пока я спал? Я даже не слышал...

Нашел в кладовку банку шпрот и соленых огурцов. Все-таки жаль, что хлеб кончился. Но я съел и так. Снова сел смотреть сериалы. На улице пошел дождь, и этот мерный, убаюкивающий шум усыпил меня.

Во сне видел сестру. Такой же, как она была тогда, двадцать пять лет назад, когда сказала мне, что скоро умрет. Коротко постриженные светлые волосы и эти дурацкие лиловые лосины, худые плечики, грустные испуганные глаза. "Нельзя оглядываться, Боря!" - прошептала она и исчезла.

Я проснулся. Двадцать пять лет назад.

Ей тогда было одиннадцать, а мне - семь. Я в ее секрет про скорую смерть не поверил. Люба всегда подшучивала надо мной, а потом смеялась, говорила, что я наивный чукотский мальчик. А потом все как-то быстро завертелось: приступ, скорая, анализы, мама и папа по очереди ночуют в больнице. Врачи говорили, что это какая-то быстротекущая форма рака, которую невозможно выявить на ранних стадиях, а на поздних бесполезно лечить.

За день до смерти мне удалось повидаться с сестрой в последний раз. Я тогда, конечно, не думал, что он последний, но Люба все понимала. Я спросил: откуда она узнала про рак? Почему не сообщила маме и папе?

И Люба рассказала мне, как одна из подружек научила ее гадать на будущее. В ночь с тридцать первого октября на первое ноября нужно выпить черный чай с молоком и солью, найти такое помещение, где есть две двери - одна напротив другой, взять зеркало, свечу и сказать слова: "Старуха-прядуха, рот от уха до уха, вислое брюхо, земля тебе пухом! Имя не спрашивай, в гости не хаживай, ворожи, услужи, мне судьбу предскажи!" При этом стоять нужно лицом к одной из дверей, а в зеркало смотреть на вторую, затем спиной вперед пройти через комнату, открыть дверь и ни за что не оглядываться, что бы ни почудилось в зеркале.

- Так ты оглянулась? - спросил я. Сестра молча кивнула. Она не знала о раке. И не могла рассказать родителям, понимала, что не поверят в такую сказку. Она честно ждала заслуженную смерть.

Я тоже не мог ничего никому рассказать. Эта история прожила со мной двадцать пять лет, и я до сих пор не знаю, правду ли сказала мне тогда моя умирающая сестра. Впрочем, я никогда не пытался этого понять или хотя бы подвергнуть сомнению. Наверное, и она, и родители уже знали о болезни еще до первого приступа, и Люба просто не смогла устоять перед тем, чтобы не использовать ситуацию. Разыграла брата собственной смертью. А я двадцать пять лет хранил в памяти эту присказку про старуху-прядуху.

Через пять дней будет годовщина Любиной смерти. Наверное, поэтому она мне приснилась.

Я поставил на паузу бубнящее с экрана видео, сходил на кухню, чтобы попить воды. Отодвинув занавеску, выглянул в окно. Дождь. Кромешная тьма. В доме напротив ни в одном из окон не горит свет. Все крепко спят, обняв своих любимых. У кого нет любимых - обнимают кота. А у меня даже кота нет. В бликующем стекле отражалась старенькая кухня и мое заросшее, опухшее лицо алкаша. Мужа-амёбы. Надина записка так и осталась висеть на холодильнике и теперь тоже отражалась в окне. Я выбросил записку в мусорное ведро и достал из холодильника недоеденные огурцы. То, что осталось, лежало на самом дне, так что мне пришлось покопаться в мойке, чтобы отыскать вилку в завалах грязной посуды. Надо бы вымыть... потом. Позже.

Через полчаса, не успел я и до середины досмотреть очередную серию, выключили свет. Вслепую нащупал я на столе телефон, зажег фонарик. Вышел на площадку проверить щиток, пощелкал тумблером - бесполезно. Вернулся в квартиру. Именно сейчас спать совершенно не хотелось. Я снова подошел к окну, вытягивая шею, оглядел двор. По-прежнему: ни одного фонаря, ни единого окна. Все умерли, и остался я один.

Телефон в руке тихонько тренькнул. Я поднес его к лицу: всего лишь очередная уведомлялка из приложения соцсетей. В окне отразилось мое подсвеченное синим лицо. Несколько секунд я пялился на него. Мозг туго проворачивал промелькнувшую мысль.

Дверь за спиной. Кроме моей заплывшей морды, кухни и холодильника в стекле отражалась дверь, ведущая в коридор.

- Старуха-прядуха, рот от уха до уха, - проговорил я и замолчал. Зачем я это сказал?

Сегодня как раз тот день - тридцать первое октября. Вернее, оно было вчера, теперь уже наступило первое ноября. Что будет, если договорить считалку до конца? Я смогу узнать у старухи-прядухи свое будущее?

- Вислое брюхо, земля тебе пухом, - осторожно продолжил я. За столько лет я не забыл ни словечка. Моя мертвая сестра повторяла в унисон со мной своим детским голоском. Я мысленно видел ее худые плечи и большие испуганные глаза.

От пристального вглядывания в отражение окна перед глазами расплывались пятна, и казалось, будто из коридора через дверь льется слабый мерцающий свет. Я сделал шаг назад, не отрывая взгляда от окна. Мое отражение тут же загородило дверь, так что мне пришлось сделать еще шаг влево и назад.

- Имя не спрашивай, в гости не хаживай.

Я протянул руку за спину и нащупал дверную ручку. Медленно повернул, толкнул. Казалось, мерцание стало ярче, и оно лилось из зала. Но я не мог встать так, чтобы видеть в окне кухни отражение зала - только часть коридора сразу за дверью. Наверное, это просто индикатор на сетевом фильтре.

- Ворожи, услужи, мне судьбу предскажи.

Я задержал дыхание. Увижу я старуху?

"Нельзя оглядываться, Боря" - вспомнил я наказ явившейся во сне сестры. Я и не буду. Ничто меня не заставит.

За окном с тихим урчанием проехал автомобиль. Отсветы его фар прокатились по стенам кухни, скользнули в коридор. Я прищурился, но успел заметить, как в отражении чья-то тень из-за моей спины метнулась в сторону, словно уворачиваясь от света. Уже через секунду я снова ничего не мог разглядеть, но теперь мне мерещилось тихое дыхание и движение воздуха позади. Не зная, что делать, я еще раз выпалил скороговоркой считалку про старуху. Голос прозвучал неестественно, визгливо; а когда он затих, я услышал из темноты зала тихую музыку. Такая стоит у меня на звонке. Но телефон по-прежнему был у меня в руке...

Вспомнив об этом, я снова включил фонарик, посветил себе за спину, отчаянно вглядываясь в отражение окна. Ничего разглядеть не смог. Я должен был взять зеркало, просто взять чертово зеркало, и с ним пройти дальше, в зал, чтобы увидеть, что там происходит, откуда исходят свет и музыка. У моей жены было зеркало на ножке, но она наверняка забрала его. В ванной над умывальником висит еще одно, можно было бы снять его... может, зажмуриться и, пятясь, добраться туда?

Я успел преодолеть половину коридора, когда мне почудился чей-то тихий смех. Не смотреть, не смотреть! Повернувшись спиной к залу, я включил камеру на телефоне и попытался через плечо снять происходящее позади меня. Батарейка садилась. Я запустил видео, пытаясь в судорожных смазанных кадрах разглядеть хоть что-то. Кажется, кто-то сидит на диване.

Я бросился в ванную за зеркалом, вцепился в него, ломая ногти, рванул на себя. Заскрипел лопнувший пластик, что-то с грохотом упало со стоявшей за спиной стиральной машинки и покатилось по полу. Сквозь шум я различил хихиканье из зала.

Снова пятясь и держа перед собой зеркало, я вышел из ванной и остановился в коридоре напротив зала. Дрожащими руками нащупал в кармане телефон и снова засветил фонарик, понимая, что трачу на это последний заряд. Озаренная тусклым свечением комната отразилась в зеркале. На диване сидела моя сестра.

Короткие светлые волосы, испуганные глаза, голова втянута в острые худые плечи.

- Ты забыл про чай и вторую дверь, - тоскливым шепотом сообщает мне Люба - почему-то голосом моей дочери, и я вдруг рядом с ней в слепых пятнах тьмы различаю бесформенный силуэт, напоминающий ворох старого тряпья. Тощая скрюченная рука отделяется от невнятной фигуры, протягивается и гладит вздрагивающую девочку по голове. Затем существо вдруг начинает трястись, дергаться, подниматься; я вижу некое подобие лица с провалом вместо носа и слабо светящимися глазами. Существо стремительно бросается ко мне и я, не сдержав вопль и выронив вдребезги разлетевшееся зеркало, бросаюсь прочь, негнущимися пальцами чудом поворачиваю задвижку на двери и кубарем скатываюсь по лестнице вниз.

Холод охватывает меня. Дождь, не скупясь, поливает мою голову и голые плечи. Я подставляю ледяным каплям разгоряченное лицо, трясясь, как ненормальный, то ли от холода, то ли от ужаса. Стою возле подъезда в одних трениках. Магнитный замок замкнулся, а у меня нет ключей. Это не беда, я сейчас позвоню соседям. Разбужу, конечно, извинюсь. Совру что-нибудь.

В моем окне горит свет - это хорошо, значит, электричество дали.

За занавесками промелькнула чья-то тень, затем в светящемся проеме окна возник мужской силуэт. Мужчина равнодушно оглядел двор и, не увидев меня, скрылся в глубине кухни.

Этот мужчина был я.