заползает в лопатки зимнее не отлипнуть от стен прости меня
я могла бы поставить точку но мне не снять себя с позвоночника
не сказать тебе на прощание был ты фобией или манией
не смахнуть с лица полнолуние не испачкав ладонь безумием
так не хочется брать ответственность за второе твоё пришествие
в мою землю и шанс в ней вырасти не прогнать тебя и не выпустить
без утерянных кодов допуска вертикали теряют плоскости
не смотри мне в глаза потерянно я сама в себе не уверена
мне самой здесь стоять не хочется на останках своих пророчеств
я хотела стоять бы рядом да без меня мои стены падают.
***
вот так - увидеть и прочь всё сразу, что будет "после" и было "до",
как будто взрезало глаз алмазом стекло, покрытое толстым льдом.
и вроде только что ржал глумливо над романтической чепухой,
и вдруг оскалился, дыбом грива, к твоей прижался ноге щекой.
завоевать на коленях место, пробиться в шуме радиоволн,
не ради спора и интереса снести как крейсерский флот - атолл
твой частокол с черепами жертв, застыв с ухмылкой, кривящей рот,
не отступая на километр, а сделав точно наоборот -
к твоим губам запрокинуть горло, зажав любимый кошмар в горсти,
что ты коснёшься - и страха свёрла вновь не позволят себя спасти.
но ты касаешься тихо-тихо, вдыхая в рот мне свой дикий пульс,
и в диафрагме танцует вихрь из махаонов и жал медуз,
и верю я, что успеем вместе сорваться в полночь под бой часов,
что может, дьявол вдруг станет честен, нам вслед не бросив свое лассо,
что в этой жизни всё будет легче, сполна оплачен кредит на боль,
что в этот раз ты шагнёшь навстречу, а я отвечу тебе собой...
наивность красит детей и психов - лицом уткнувшись в багряный мох,
я не пускаю на волю выдох, чтоб удержать твой последний вдох.
***
знаешь, так удивительно видеть наш мир с той стороны:
смешивать в шейкере ржавом прошлое и не_настоящее,
включать на повтор, как упорно искали мы этой войны,
и выключать на минуте, где вынесут нас в чёрных ящиках.
резать скриншоты из пыльных, счастливо смеющихся лиц,
где под дождём и оскалившись, машем победно трофеями:
мокрые волосы, небо в глазах, юные-старые, krieg против blitz.
нас бы, да в мирное русло, но в руслах мы течь не умеем.
наше искусство в искусстве ходить по изнанке навыворот,
путать, распутывать, сдохнуть, но выжить на сцене в театре.
я закрываю глаза, я упрямо шепчу - мы приговор, а не выговор,
лишь бы не видеть, как ты умираешь в сто восемнадцатом кадре.
***
ну где ты бродишь столько долгих лет, лукавая бессовестная морда?
я жду тебя, но времени то нет, у времени турнир с судьбой на кортах.
а у меня турнир со всем подряд, пока ты там, вне замкнутого круга.
мой меч давно затуплен, щит помят, разорвана последняя кольчуга,
в затылок кто-то вгрызся... ну и пусть. я не умру на этом поле боя.
я не за то шесть лет уже дерусь, чтобы в конце сломать свои устои.
да мне плевать, кто пустит пулю в лоб, кто заберет ненужные минуты -
я верю, ты придёшь и скажешь "стоп". и скажешь "ну зачем и почему ты?"
и может вот тогда я расскажу, тобой дыша сквозь замершие поры,
как трудно босиком и по ножу, наощупь в бесконечных коридорах,
где порваны все нити и пути, где ты живой, благодаря упрямству,
в кромешной тьме пытаешься шутить, из чувства одного лишь хулиганства
и богом установленных программ - смеяться до последней капли крови,
не доверять ни фактам, ни словам, существовать в своём отдельном слое
и зная, что бессмысленно уже сползать на пол, капризничать и плакать,
я молча отражусь в твоём ноже, вскрывающем испорченную мякоть.
***
переключи каналы, мироздание -
статичность бесконечно надоедлива,
в бокале одного существования
позвякивают кубики последние.
невысказанность входит в коматоз,
без мата не расскажешь о душевном.
конец доски - но выпивший матрос
вновь тянет за рукав в свою таверну.
не показать на пальцах, что пора,
что вылет через час с последним стеллсом -
матросу ещё долго в жизнь играть,
а кто-то в этой жизни засиделся.
а кто-то словно прожил триста лет
на вздохе перепрыгнув грань земного,
и так устал, что силы уже нет
на самую последнюю дорогу.
матрос орёт про ром и рвётся в бой,
а бой давно закончен, трупов море...
матрос не верит
потому что мой
сидит с ним рядом
и устало спорит.
***
На самом краю затерявшейся в звёздах планеты, где солнце на дно океана уходит к полуночи греться, жила желтоглазая фея поймавшая сетью комету, которая ей заменяла в шкатулке хранимое сердце.
Как в книгах: держи под замком, охраняй и трижды в неделю проветривай. Корми его кровью, росой умывай, укутывай роз букетами, иначе сердечко похитит дракон и съест с майонезом и кетчупом, а фея не выйдет за принца потом - кому же нужны бессердечные?
Живущий в горах по соседству дракон презрительно фыркал на книги, он был безнадёжно в ту фею влюблён, готов был на подвиги, сдвиги. А фея звала его жабой крылатой, хоть знала, что гадкая мерзкая тварь под взглядом её застывает как статуя, как муха, залипшая в тёплый янтарь. Дракон приносил ей лоскутики неба, мурлыкал уютно к дождю под окном и даже ни капли рассерженным не был, когда в него фея швыряла мечом. Катал на спине, обгонял альбатросов, в ночных облаках изгибался игриво и жмурился только до искр в глазах, когда ему фея вцеплялась в загривок.
Что делать дракону - сидеть и молиться, что фея заметит не внешность, а душу? А фея уже на свидании с принцем, а фея не хочет мурлыканья слушать - прокрался бесшумно на крышу дракон и свесившись вниз со стропил, тихонько отщёлкнул шкатулку хвостом и сердце наверх подцепил. Надрывно чихая от запаха роз, прикрылся тяжёлым крылом, прижал к груди сердце - и сразу прирос, и стал не один, стал вдвоём. Летел к себе в горы сквозь бурю и тьму, летел и несмело мечтал, что фея придёт за пропажей к нему, что он не напрасно пропал.
Но фея в седьмом поколеньи гордец, у феи волшебная кисть и фея рисует сто копий сердец, и тихо шипит "подавись".
Принц дарит раз в сутки цветы и рубины, целует в запястье, согласно канону. Стерев все сердца, фея пишет картины закатного неба на фоне дракона. Чего то не стало. Всё чаще внутри скребли желтоглазые кошки. И горный сквозняк из открытой двери ей вкладывал ветер в ладошки. Набросила плащ, наточила кинжал вконец оскорблённая фея и в горы отправилась, где её ждал придурок косплеящий змея.
В пещере дракона безжизненный пепел, и сам он стал тощий и полупрозрачный - весь вспыхнул, едва тень от феи заметил. А фея стоит и обиженно плачет, и шепчет, как ей эти серые годы удушливо было, темно, одиноко без муррмуррчаний к дождливой погоде и без обрывающих листья полётов, что к дьяволу принцев, рассчётливость к черту, без крыльев и неба ужасно ей тошно, она поцелует лукавую морду и вещи сюда принесёт... если можно...
Дракон виновато моргал, улыбался смущенно и нежно - он умер от грусти ещё позапрошлым летом.
Да только в глазах её столько было надежды, что он просто не знал, как ей рассказать об этом.
***
Сколько их, не умеющих правильно жить по правилам?
кому бездна возможность кожей дышать оставила,
не втянула в себя, облепив суррогатами ценностей,
а заставила выжить, резко толкнув к поверхности.
Тех, кто платит дорогам горящими в сердце свечами,
тех, кто ценит не плед, и не чашку горячего чая,
потерявших покой, будто жемчуг в бушующем море
приютят теплотрассы мостов и бессонные реки-озёра.
Пусть найдут свой Грааль беспокойные вольные души,
не указывай путь - дай им шанс рассказать, а не слушать,
не бросай их, лишенных границ и любого сомнения
лишь за то, что в их картах маршрут не в твоём направлении.
Ты возьмёшь к себе тех, кто летает без стаи, Господи?
повстречавших рассвет на вокзалах и в грязных хостелах,
одевавших себя в ощетиненный иглами выворот.
Ты возьмёшь их к себе,
не лишая свободы выбора?
***
снимай всё, пусть когти немой зимы
расштрихуют нас боевой раскраской -
кто достоин выжить в огне войны,
а кто должен сдохнуть на благо сказки
я хочу, чтоб это решали мы
а не то, из мифов, в тугой повязке
и весами-свалкой для дохлых мух
размотай все свои бинты, под ними
я хочу увидеть увидеть одно из двух:
либо брешь в груди, либо шрамом имя
и тогда поверю я, милый друг
в то, что это рок сделал нас такими,
а не жажда знать, кто из нас сильней
но поскольку это таки соперничество,
давай всё без детских решим соплей:
дуло в рот и никакого мошенничества
лаконичность - вежливость королей.
***
Зима. Мороз. Уютный вечер. Снег тихо падает на плечи.
Из освещённого окошка глядит мальчишка в бесконечность.
Дыханьем, словно тёплой кистью он пишет на стекле узорном
Вареньем пахнущие письма в полночно-лунные дозоры
О том, что видел, как соседский щенок в лесу под пышной ёлкой
Три раза кувыркнулся резво и обернулся чёрным волком,
Что в вазе с бабушкиной сдобой ночуют северные феи,
Что распускаются в сугробах хрустально-льдистые камеи.
Смеётся над мальчишкой ветер, свистит в трубе с печальной лаской:
Я видел все снега на свете, я видел, как рождались сказки...
В заснеженных полях и горах, над человеком и над зверем
Я слушал долго разговоры - знай, в чудеса никто не верит.
Качались феи в паутине, дремал в углу волшебный лев;
Под треск сосновых дров в камине, как видел снежных королев
Рассказывал мальчишка ветру, об их фиалковых глазах,
В которых застывают Герды, покинувшие свой очаг.
И ветер верил в замок синий, в котором спит седой январь,
И кутал вечер в мягкий иней, и рваных туч баюкал хмарь.
А за окном, как на картинке, кружились снега карусели,
И в каждой выпавшей снежинке был бог рождественской метели.
***
с колыбели и до старения, со второй ступени и выше
мы даём своё представление на подмостках стеклянной крыши,
в пожелтевшем дырявом кружеве, в чёрном бархате, битом молью,
в своей искренности натужные и естественны в лживой роли.
ты мне пишешь свои сценарии, бьёшь по пальцам за исправления -
хэппиэнд зачеркнёт авария, взлёт души сокрушит крушение.
в наших пьесах красный в ходу, наши спонсоры платят дешёво,
наши фаны в одном ряду, в остальных лишь осколков крошево.
мы танцуем слепой стриптиз, прижимаясь друг к другу бёдрами
и чем ближе крутой карниз, тем сильней боль в коленях содранных,
тем сильней ноют крылья, сшитые костюмером к восьмому акту
и тем ярче слова размытые под невольным моим контрактом.
я подрежу тяжёлый занавес и он рухнет на наши головы -
за секунду к концу экзамена, не коснувшись затылком пола,
только пульс в груди замолчит, забирай все свои подарки, да.
мой презрительный трансвестит
в диадеме из супермаркета.