Мне снилось что-то приятное: сын, деревня, ветви старой шелковицы. А потом сон истаял, отпустил легко. Я открыл глаза. Нет, я не испугался: в первый момент еще действовала анестезия родных и любимых образов. Но я испытал колоссальное недоумение.
Где я?
Резко сел.
Квадратная комната погружена в полумрак, который постепенно рассеивается. Хотя окон нет, и источника света я не обнаружил. Сам я - на полу, полностью одетый. Ни мебели, ни каких бы то ни было предметов.
Где я??
Вскочил на ноги.
Тревога - страх - паника - я чувствовал, как они волнами накатывались на меня. Обежал все помещение. Окна - черт с ними! Где дверь?!
Меня трясло, подкатывала тошнота, а колени вдруг стали ватными. "Слаб в коленках" - мелькнуло в голове и помогло. "Сядь!", - приказал я себе мысленно. "Успокойся! Думай!"
На тюрьму не похоже. Даже на западную, в кино не так показывают. Еще раз жадно огляделся вокруг. Стало совсем светло. И свет был приятный. Пол, потолок и стены - кремово-серые. Поверхность упругая.
Встал, подошел к стене и крепко стукнул по ней. Кулак отскочил, как мяч, а звук получился едва слышный.
Психушка? Похоже. Ни одному буйному не удастся здесь получить травму. Прислушался к ощущениям внутри, пытаясь выявить действие транквилизаторов. Попрыгал, отжался от пола, нанес несколько ударов по воздуху. Если вычесть психологическое состояние, я был в прекрасной форме.
Ладно. Зачем меня сюда запихнули? Что было вчера? Если это было вчера... Был на работе. Позвонила Ольга и напомнила забрать фотографии. Дальше не помню. Не помню дальше!!
Снова паника.
- Успокойся! - сказал себе еще раз, теперь уже вслух.
Как я выходил из бизнес-центра? Не помню. Садился в машину? Пусто. "Яркий мир" - я побывал там? Я видел снимки? Похоже, что нет. Значит, еще раз: я был на работе. Разговаривал по телефону с Иркутском, готовился к совещанию, обедал вместе с Виктором. Жена позвонила как раз, когда пили чай. Вернулся в офис... Нет, не помню. Как расплачивался? Как выходил из кафе? Нет, это не сохранилось.
Значит, после обеда со мной произошло нечто, и меня упекли в дом скорби. Очень хорошо. Рано или поздно придут врачи, и все прояснится.
Я заметил, что все еще стою посреди комнаты. А чем заняться? Сел на пол, прислонившись к стене. Они, вероятно, станут задавать мне вопросы, чтобы установить, насколько я вменяем. Какое сегодня число и день недели. Моя фамилия и должность. Я принялся репетировать этот диалог в воображении. Отвечал спокойно, разумно, а по животу металось беспокойство: не поверят, не поймут. И еще одно: а вдруг я, как все психи, не замечаю своего безумия?
Ожидание становилось невыносимым, и я снова принялся искать дверь. Я понимал, что она где-то есть (не через потолок же меня забрасывали), но обнаружить сумел только прямоугольную панель длиной в метр и шириной сантиметров в двадцать. Она располагалась в стене на уровне моей груди и была сделана из какого-то мягкого пластика. Я попробовал ее открыть. Без толку, разумеется. Постучал по ней. На этот раз эффект был лучше, чем когда я стучал по стенному покрытию. "Дам им знать, что я пришел в себя" - решил я. Но мой стук в течение нескольких минут не возымел никакого действия.
Тогда я просто встал напротив панели и начал с ней разговаривать:
- Уважаемые доктора! Я, Андрей Крылов, хочу встретиться с вами. Я прекрасно себя чувствую и, на самом деле, хочу домой. Так что мне было бы крайне любопытно узнать ваше мнение по поводу моего присутствия в вашем учреждении. Кстати, я проголодался и не против позавтракать...
И тут панель плавно двинулась на меня.
2
Она выехала на добрых пятьдесят сантиметров и остановилась со слабым щелчком. Больше всего это было похоже на ящик комода. И он не пустовал. Внутри стояли плошки с водой и бурой массой, напоминающей кашу. Я удовлетворенно кивнул. Меня услышали и поняли. Сейчас покормят, а потом будут лечить.
- А ложка? - требовательно крикнул я.
Подождал минуту, но ничего не произошло. Ну да, ложкой псих может себе глаз выковырять. Достал тарелку с кашей и понюхал. Тарелка теплая, запах отсутствует. И как ее? Руками, что ли? Долго не решался погрузить пальцы в еду. Бессмысленно оглянулся, зная, что рукомойник не появится. Но в конце-концов меня подстегнул голод, и я съел все. И воду выпил. Так и не определил, из каких злаков было это варево, а вода оказалась чуть сладковатой. "Лекарство подмешали?" - запоздало заподозрил я.
Какое-то время походил по комнате с растопыренными грязными пальцами, а потом вытер их о стену. Захотелось в туалет, и я подошел с этой претензией к панели, но она на мои слова не реагировала. Так что поступил традиционным варварским способом и выбрал для справления нужды дальний угол. Это сильно испортило мне настроение, мне не хотелось переставать быть человеком. Я подошел к "комоду", поставил в него пустые тарелки и сообщил:
- Я не привык гадить там, где живу.
Комод закрылся, и больше ничего не случилось. Мое возбуждение нарастало, я понимал, что вот-вот за мной придут, все разъяснится, и мне придется действовать. Я непроизвольно вошел в мобилизованное состояние и начал шагать из угла в угол, снова прогоняя в мозгу возможный диалог с врачами. Так я прошел несколько километров и, наконец, устал. Устроился на прежнем месте у стены, но сидеть спокойно не мог: я маялся от нетерпения. Проходили часы, но никто не появлялся.
И вдруг я услышал знакомый щелчок. Резко повернул голову - и увидел, что "комод" выдвинулся снова. Я бросился к нему - бог знает, что я там надеялся увидеть, но содержимое меня потрясло: плошка с водой и плошка с бурой кашей. Обед. В их планы не входило покормить меня, а затем навестить. Я ошибся.
- Уроды! Суки! Подонки! - заорал я. В бешенстве попробовал задвинуть "комод" обратно, потом принялся колотить по нем кулаками, но уже через минуту опомнился. Нелепо так вести себя. Не в моих интересах.
Есть мне не хотелось. Сидеть и лежать я не мог. Ходить из угла в угол надоело, и я выбрал себе новый маршрут - по периметру. Когда закончил третий круг, в голову пришел простой вопрос: куда делась лужа, которую я сделал. Я стоял возле своей "параши" и недоумевал: ни следов, ни запаха. Может, угол не тот? Проверил все. Принялся отыскивать то место на стене, о которое вытирал руки, - и не нашел.
Тогда я решился на эксперимент. Зашел все в тот же угол, плюнул на пол и лег рядом, рассматривая собственный плевок. Не слишком быстро, но все же заметно глазу он таял: пол впитывал его. Да. Хайтек. Это меня как-то вдохновило и я двинул ко второму месту возможного интерактива - "комоду". Извлек из него тарелки (каша, как ни странно, до сих пор не остыла), а потом вернул их на место. Все осталось по-прежнему. Тогда я вылил воду на пол и одну плошку поставил в ящик. Никакой реакции. Стряхнул на хайтековское покрытие свою "овсянку" и разместил в ящике обе тарелки, для разнообразия поменяв их местами. "Комод" немедленно тронулся с места и утоп в стене. Довольный, я сладко потянулся и вдруг почувствовал аппетит. "Болван", - обругал сам себя и принялся ждать ужина...
Несколько часов пробыл в забытьи. Потом мне дали поужинать - все ту же коричневую массу, а затем свет стал меркнуть: мне делали ночь. Я чувствовал себя совершенно измотанным и лег. Раздеваться не стал, только снял ботинки и вытащил из джинсов ремень.
...Снилось мне снова что-то приятное, но что - не запомнил. Потому что как только открыл глаза, услышал женский голос:
- Привет!
3
Рядом со мной сидела на корточках абсолютно голая тетка. Я поспешно отполз от нее в сторону.
- Привет! Не бойся...
Но я боялся. Встал. Отошел еще на пару шагов. Рассмотрел ее. Лет под сорок, полное рыхлое тело, свалявшаяся копна каштановых волос. Выражение лица такое, какое бывает у взрослых, разговаривающих с ребенком. И в ней не было бы ничего страшного, если б она не была пациенткой психиатрической клиники. Я решил поддержать коммуникацию:
- Привет.
- Русский! Слава богу!! - закричала женщина, вскочила и принялась
прыгать и хлопать в ладоши, - Русский-русский-русский! - ее груди некрасиво прыгали, но глаза светились счастьем.
- А как тебя звать? - спросила она. Это мне не понравилось. Я промолчал в ответ и через секунду понял, почему: сумасшедшая женщина владела инициативой. Пришлось мобилизоваться и брать процесс в свои руки:
- Меня зовут Андрей. А тебя?
- Надежда! Ой, русский! Русский!.. - снова заладила она.
- Давно ты здесь? - перебил я Надежду.
- Не знаю, - она пожала плечами и уютно расположилась на полу, продолжая с любопытством меня разглядывать.
Тут я заметил, что нахожусь в другой комнате. Эта была больше, и одна из ее стен заметно отличалась по цвету: серо-голубой оттенок притягивал глаз. Подумал вслух:
- Значит, меня к тебе перебросили.
- Ну да! Повезло, правда?
- Что значит "повезло"?
- Ну, ты - русский, я - русская - повезло!
Я как-то резко устал. Подошел к голубой стене, прислонился к ней спиной и закрыл глаза. Я даже не подозревал, что нелепость может так утомлять. Тетка - больная, это ясно. А я? Что это за больница, где в одну палату помещают мужчин и голых женщин? Где доктора? Где эти гребаные доктора??
- Ты что-то сказал? - участливо поинтересовалась Надежда.
Я разлепил глаза. Что-то ведь она должна знать. Спросил:
- Когда приходят врачи?
- Какие врачи?
О Господи. Она не знает, кто такие врачи.
- Люди в белых халатах. Они тебя щупают, дают таблетки и задают вопросы, - раздраженно пояснил я.
Женщина ответила после паузы, и в ее голосе я услышал недовольство и даже враждебность:
- Я знаю, кто такие врачи. Врачи сюда не приходят и таблетки не дают. Вопросы, вон, ты мне задаешь, а скоро и щупать начнешь.
Мне стало неловко. А потом - страшно. Я не знал, что говорить и что делать. Молчал и не двигался. Надежда сменила позу и расчесывала пальцами волосы. Заглянуть ей в лицо я не решался. Так мы провели несколько минут. До щелчка. Уже знакомая мне панель выдвинулась из противоположной стены.
- Давай завтракать, - спокойно сказала Надежда и поднялась с пола. Она вытащила из "комода" две плошки с водой и установила их в центре комнаты. Потом добавила к ним тарелки с кашей и сделала приглашающий жест.
Я отклеился от стены и медленно подошел к "столу". Расположение посуды подталкивало меня сесть напротив женщины, но мне было неудобно и неприятно смотреть на ее тело, и я опустился на пол под углом к ней и придвинул к себе тарелки.
- Какая-нибудь другая еда бывает?
- Нет.
Я кивнул. Я догадался, каким будет ответ. Мы молча ели. Надежда клала в рот щепотку каши, потом отпивала немного воды. Вдруг мне стало интересно, обо что она станет вытирать руки. Когда каша у нее закончилась, она сделала еще пару глотков и в оставшейся воде сполоснула пальцы. Это мне понравилось, и я сделал так же. Завтрак закончился, и женщина по-хозяйски собрала посуду и загрузила ее в "комод". "Как в посудомоечную машину", - подумал я.
- Надя, прости меня, если я тебя обидел.
Она махнула рукой:
- Ладно.
- Давай поговорим, Надя.
- Новенький, - грустно констатировала она и вернулась к нашему "столу".
Да, новенький, - согласился я. - Со вчерашнего дня здесь. Расскажи мне все...
Надежда глубоко вздохнула:
- Я здесь давно. Не помню, сколько. Как попала, не знаю.
- А когда?
- Шестнадцатого августа 2006 года, - уверенно произнесла Надежда.
Я вздрогнул. Если это правда, она здесь уже больше четырех лет.
- Три дня одна была, ревела, выла, головой о стены билась. Не здесь, в другом месте. Потом сюда перевели. Здесь парень жил, чернявый, кудрявый. Я еще в одежде была, а он уже голый. На бразильского футболиста похож. Я испугалась - ужас. А он ржал. Говорил по-своему, не знаю, что за язык. Потом приставать начал. Я не хотела. Тогда он бить меня стал. Ну, и я его. Все равно не далась, - Надежда усмехнулась, - так он меня несколько дней бил, а потом его убрали.
- Кто? - не выдержал я. Этот простой и ясный рассказ не прояснял мне абсолютно ничего.
- Не знаю, - недовольно ответила Надежда, - и я понял, что недовольна она не моим вопросом, а своим ответом. - Просто проснулась утром - и нет его. Какое-то время опять одна была. А потом негр появился.
- Негр?
- Да. Старый, маленький такой, седой уже. Тот вообще не понять, на каком языке разговаривал. Шипел как-то и щелкал. Смирный был. Я долго с ним жила...
- Ну? - нетерпеливо подбодрил я Надежду.
- Что? Все. Помер он недавно. Теперь вот ты появился.
- Помер?
- Помер. Да старый он был, говорю же.
- А куда делся?
- Забрали.
- Кто забрал??
- Не знаю! Не знаю я!!
- Ты что же, больше никого никогда здесь не видела? Никого из персонала?Только кашу жрала каждый день и с мужиками дралась? И ничего не узнала за столько времени? И не попыталась?! - я совсем забыл, что Надя умалишенная. Она выглядела такой нормальной, уравновешенной. Уравновешенной. Она взровалась, как бомба:
- Да! Да!! Жрала каждый день! И дралась! И трахалась! С негром! И одежду всю потеряла! И не узнала ничего! И ты ничего не узнаешь! Нет здесь никого! Не приходит никто! И жрать дают одно и то же! - она орала и рыдала в неподдельном отчаянии, и это отчаяние, как черная аура, росла, ширилась, в три шага накрыла меня и пошла пухнуть дальше, заполняя все пространство комнаты. Я даже чувствовал ее запах - это был запах ужаса - запах пота и мочи человека, который осознал, что его погребли заживо.
И как-будто этого для потрясенной психики было недостаточно, боковое зрение уловило тень, мелькнувшую за спиной.
4
Я резко обернулся: по голубой стене, сменяя друг друга, ползли блеклые изображения - круги и петли, широкие полосы и маленькие трапеции со скругленными углами. Серые фигуры двигались по экрану справа налево, иногда - снизу вверх. Чаще по одной, но иногда группами, составляя дьявольский орнамент.
- Нет. Нет, - хрипел я, не в силах крикнуть. - Что это? Что это? Надя, ради бога, что это? - умолял я.
Женщина продолжала всхлипывать, ей самой было очень худо, но, заметив, что я близок к обмороку, успокоила меня. Не смыслом сказанного, этого я от нее уже не ждал, но будничностью интонации:
- Мультики показывают. Так до самого вечера будет.
- Зачем? Зачем это? - продолжал шептать я, не надеясь на ответ - Чего от нас хотят? Кто запрятал нас сюда?
Движение фигур притягивало, гипнотизировало, но внезапно я почувствовал к нему небывалую, удушающую ненависть. Меня кинуло в жар. Я сорвал с себя рубашку и ощупал глазами пространство. Надежда прочитала мой взгляд и дрожащим голосом попросила:
- Не бей меня...
Я вспомнил ее историю про "бразильского футболиста". Бить, крушить, выместить злобу, поверить, что ты в состоянии предпринять хоть что-нибудь, по своей воле произвести хоть какое-то изменение в этом мире - и остаться человеком.
Смотри на этот мир. Смотри на своей мир. Упругое покрытие на стенах и на полу - и жалкий, испуганный женский взгляд. Ты ничего не можешь предпринять. Ты ничего не можешь изменить.
Уснуть. Я хочу уснуть. Мне нужна передышка или я сойду с ума.
Забился в угол, свернулся калачиком, закрыл лицо руками. Внутренний предохранитель сработал - и сознание отключилось...
Когда я пришел в себя, Надежда сидела рядом и гладила меня по голове. Моя рубашка лежала у нее на коленях.
- Иначе всосет, - сказала она.
- Что всосет? - слабым голосом спросил я.
- Если снимаешь одежду и кладешь на пол, ее всасывает.
Я вспомнил, как таял плевок в моей предыдущей "камере". Но рубашка? Бог с ней, не имеет значения... Пусть вот так продолжает гладить меня. Я полежу, отдохну и пойму. Что я пойму? Что-то важное, необходимое нам обоим. О чем она думает? Не имеет значение. Она делает то, что надо. Чувствует, что мне надо.
- Это не больница, - вдруг произнес я.
- Не больница, - эхом отозвалась женщина.
Я сел. Мысли медленно, со скрипом начали ворочаться в голове, возобновляя привычную работу.
- Ни в одной больнице не поместят мужчину и женщину в одну палату.
- Да.
- В больницах есть медсестры, доктора, процедуры.
-Да.
- Это не больница. Нет, это не больница.
Странно. Я здесь чуть больше суток, а кажется, что прошло очень много времени. И все это время я сообразовывал свое поведение и строил свои прогнозы, исходя из убеждения, что нахожусь в клинике. В мозгу происходила революция.
- Это не тюрьма, - продолжил я свои отрицательные наблюдения.
- Да, - согласилась Надежда.
- Это лаборатория.
- Что?
- Научный эксперимент. Изучают поведение в экстремальных ситуациях. Полная изоляция от мира. Смотрят, кто как себя поведет.
Надежда не согласилась:
- Что тут смотреть и изучать? Встали - поели - поспали - опять поели. Что изучать?
Но мне моя гипотеза нравилась. В других обстоятельствах мысль о том, что меня без моего согласия поместили в коробку и наблюдают за моими рефлексами, привела бы меня в бешенство. Но сейчас, как ни странно, вопрос свободы воли отодвинулся на второй план. Происходящее должно обрести смысл. Срочно. Немедленно.
- Конечно, эксперимент, - уверенно повторил я. - Изучение поведения в изоляции. Таких боксов здесь, наверное, много. Сводят парами или группами мужчин с мужчинами, женщин с женщинами и мужчин с женщинами. Людей разных возрастов. Людей разных культур. Или одной культуры. Наблюдают, какие у нас возникают предположения по поводу происходящего, как мы налаживаем взаимодействие. В еду подмешивают снотворное, которое полностью вырубает нас ночью. И в этот период перемещают нас из бокса в бокс и замеряют физиологические параметры... - я расходился все больше и больше, но моя партнерша по исследованиям перебила меня:
- А это? - и указала подбородком на экран, на котором продолжали показывать "мультики".
Я заткнулся и подошел к голубой стене вплотную. Ее поверхность была более гладкой, но такой же упругой, как покрытие в обеих известных мне комнатах. Я положил на нее ладонь, преградив дорогу очередной трапеции. Но трапеция продолжила свой путь, а ее изображение не появилось на моей руке, как если бы на противоположной стороне находился проектор. Фигурка словно проползла под моей ладонью.
Я отошел подальше и принялся наблюдать за движением, надеясь уловить закономерность в появлении элементов. Минут через двадцать я сдался. Я чувствовал, что-то здесь есть, но сходу понять это трудно.
- Не знаю, - прервал я молчание. - Пока не знаю.
Польза "мультиков" при изучении влияния изоляции на человеческую психику представлялась неочевидной. Надежда примирительным жестом протянула мне рубашку. Я отрицательно покачал головой и попросил:
- Надень.
Она поняла, улыбнулась и выполнила просьбу. Из моей рубашки получился симпатичный короткий халат, несколько туговатый в бедрах и в груди. "Пуговицы отлетят, - подумал я, - и их всосет в пол. Не имеет значения". Вслух сказал:
- Интересно, откуда они за нами наблюдают? - и еще раз осмотрел комнату. Никаких признаков камер. Пустые стены. Чистый потолок. "Мультики" на голубой стене. Голый пол-всасыватель.
- Бывают такие зеркала, которые с одной стороны - зеркала, а с другой - стекло. И через него можно наблюдать за теми, кто смотрит в зеркало. Может, изобрели пластик с такими свойствами, - предположил я. - Может, снаружи это вообще выглядит, как стеклянный куб и нас видно со всех сторон.
Эта мысль мне самому показалась крайне неприятной: голые в кубе. Я взглянул на Надежду, ожидая поймать растерянный взгляд, но оказалось, что она полна иронии. Ей моя версия казалась чушью. Но я был намерен убедить ее в своей правоте. И даже испытывал по этому поводу определенный энтузиазм. Наблюдателям представлялся случай поразвлечься, и я подмигнул им.
Щелчок.
- Давай обедать, что ли, - сказала Надя и, не дожидаясь моего ответа, пошла к "комоду". Мою порцию она разместила в торце нашего несуществующего стола, как я сам сделал это утром. Но сейчас я был готов к полноценному общению со своей сокамерницей и сел напротив нее. Надежда кивнула, придвинула мне еду и начала есть.
- Значит, ты не считаешь, что это опыты на людях?
- Нет.
- А как же ты себе все это объясняешь? - я не считал возможным, что человек может годами существовать в небывалых условиях и не создать для себя хоть какого-то объяснения. И оказался прав. Объяснение у Нади было:
- Инопланетяне.
- Что?? - я расхохотался.
Было видно, что она обиделась, но повторила с нажимом:
- Да. Инопланетяне.
- И что же? Зачем они нас тут держат?
- Везут.
- Куда?
- К себе.
- Зачем?!
Надя пожала плечами. Этот жест уже стал для меня привычным.
- Не знаю, может, изучать будут...
Я как-то сразу утратил интерес к разговору. Я понимал, что синтетические материалы нового поколения и непонятная технология проецирования фигурок на экран произвели на мою собеседницу впечатление. Но все вокруг нас было при этом очевидным порождением человеческой цивилизации. В том числе, сама идея запереть двух индивидов в клетку. Рядом со мной были люди. Жестокие, циничные, преследующие свои интересы, но люди. И я собирался установить с ними контакт.
5
На следующий день я проснулся в хорошем настроении. Учитывая обстоятельства, это было странно. И я сообщил об этом Надежде.
- Это так всегда, - сказала она, потягиваясь, - Просыпаешься веселая, а потом становится хреново.
- Удивительно. У нас в такой обстановке и сны должны быть хреновые, и настроение такое же с самого утра. Только прошу тебя, не пожимай плечами! - почему-то взмолился я.
Надежда возмущенно плечами передернула.
- Когда ты пожимаешь плечами, мне кажется, тебе все равно, что с нами происходит, - поспешил объясниться я. - Но ведь тебе не все равно? - я словно уговаривал ее.
- Вот уже и испортил настроение, - проворчала женщина, но я догадался, что она не сердится.
- Сегодня тридцатое сентября 2010 года! - торжественно объявил я. - Попал я сюда двадцать восьмого, вчера было двадцать девятое, значит, сегодня тридцатое. Не будем теряться во времени. Каждое утро я буду называть число, а если забуду, ты мне, пожалуйста, обязательно напомни!
- Хорошо, - согласилась Надежда, и мне захотелось поцеловать ее в благодарность за поддержку. Затем я осведомился:
- Ты не против, если я буду делать зарядку?
Женщина усмехнулась, оживилась и тоже спросила:
- А ты не против, если я буду смотреть?..
Пусть смотрит. Пусть смотрят. Вот так Андрей Крылов ведет себя в изоляции. За двое суток догадывается о том, что идет эксперимент и какова его суть, и делает зарядку. И ваши полосатые ребусы на стене он тоже разгадает. Сейчас с аппетитом позавтракает и примется за аналитическую работу.
Когда качал пресс, пришли усиленно гонимые мысли о семье. Убеждая себя, что разлука временная, я скучал и тосковал. Но вдруг навалился страх не увидеть их больше никогда. Я стиснул зубы и увеличил темп упражнения, но в голове продолжало бежать телеграфной лентой: Ваня вырастет без меня; Оле подруги будут говорить, что так бывает, мол, муж пошел за кефиром и через десять лет объявился в другом городе с другой женщиной; мама умрет, умрет от горя и неизвестности; я сгину, я здесь просто сгину.
Резко вскочил, тяжело дыша. В душе боролись бешенство и отчаяние, и отчаяние побеждало. "Думай!" - приказал я себе, - "Думай, скотина!" Я оглянулся на наблюдавшую за мной Надежду: наверняка я напугал ее. И снова ошибся: она смотрела на меня спокойно, грустно, всезнающе:
Вот и испортилось.
Да. Испортилось. И то, что пришло мне в голову в следующую секунду, я озвучил сразу, без всякой задержки на обдумывание:
- Нет смысла изучать поведение в экстремальной ситуации, подмешивая в пищу транквилизаторы, которые улучшают эмоциональное состояние.
Ответом мне был традиционный щелчок. Надежда послушно пошла за тарелками.
Нет. Я все равно должен действовать.
Я закончил зарядку.
Дождался включения "мультиков" и сел их изучать.
Есть отказался. Я не буду сегодня есть. И я не буду сегодня спать. Посмотрю, что происходит здесь ночью. Проверю, в каком состоянии окажусь утром. И я знал, что выдержу. Не притронусь к воде, не позволю сознанию отключиться даже в полной тишине и темноте. Я ставлю свой собственный эксперимент, который на текущие сутки дает моей жизни смысл.
Я был полон решимости. Я был собран и спокоен. Это была совсем другая эпоха. Я был тогда другим человеком. Я не мог знать, что эксперимент ничего не даст, что ночью ничего не произойдет и что эйфория наступает всегда поутру, независимо от приема пищи. И что все прочие эксперименты, которые я изобрету, дадут нулевой результат. И мне не удастся выявить никакой последовательности в появлении фигур на стене и никакой связи между ними и собственным поведением. Что очень скоро мы с Надеждой станем мужем и женой и расскажем друг другу свои жизни в мельчайших подробностях и надоедим друг другу до отвращения, до мучительного желания вернуться обратно в одиночную камеру. Или убить. Или умереть самому. Привести физическое состояние в соответствие с психологическим. А может, мы уже на том свете? Вот так и выглядит ад? Кажется, свежая мысль... Нет, это мы уже обсуждали. И не раз. Ни одна свежая мысль уже больше никогда не придет мне в голову.
Щелчок.
Щелчок.
Щелчок...
6
Проснулся, но не двигался и глаза не открывал. Каждую клеточку моего существа наполняло счастье. Сладкое и фальшивое, как заменитель сахара. Мне хорошо, хотя я знаю, что мне плохо. Но я заталкиваю свое знание подальше. Это лучшая часть дня. Я хочу выпить ее до капли. Я - эндорфинный наркоман.
Путем многодневных тренировок я научился задерживать это состояние. Когда-то большим достижением мне казалось продержаться до завтрака. А теперь это обычное дело, и я день за днем наращиваю минуту за минутой. Я верю, что научусь когда-нибудь быть счастливым до самого обеда. А потом перспективы открываются и вовсе радужные.
Услышал, что прибыла еда. Иногда нам кажется, что пойло солонеет, а в корме появляются добавки. Но я склонен думать, что это галлюцинации наших вкусовых сосочков, измученных однообразием. Однако мы не болеем. Видимо, наша пища содержит сбалансированное количество витаминов и минералов.
Но что-то сегодня идет не так. Через мгновение я даже соображаю, в чем дело. В нашей размеренной жизни случаются свои регулярные неприятности. В данном случае, это день рождения Надежды. Вчера она мне специально о нем напомнила, но я так и не приготовил подарка.
Она хочет, чтобы я придумал для нее интересную историю. Сначала я перессказывал ей книги, но она активно вмешивалась в повествование, чем необыкновенно меня раздражала. Моя возлюбленная, кассирша из омского супермаркета, хотела, чтобы граф Монте-Кристо женился на Мерседес и чтобы Смердяков был пойман с поличным и при этом не имел родства с братьями Карамазовыми. Мне разрешалось полностью сохранить фабулу только в "Рабыне Изауре", которую я почему-то помнил в деталях, а она совершенно позабыла. Я долго боролся со своей женщиной, демонстрируя ей логику авторского замысла, соответствие правде жизни и истинному строю человеческих чувств. Но она не желала духовно расти, она хотела отвлечься от реальности, подправить ее. Это казалось мне абсурдом. Мы были дальше от реальности, чем алкоголик в кульминационной фазе пьянки. Я чувствовал, что выпусти меня сейчас в жизнь, я буду в равной степени наслаждаться новостями об изобретении новых лекарств и террористических атаках, с удовольствием посмотрю, как цветут тюльпаны и как режут свинью. Пусть близкие люди ласкают меня или ненавидят - я буду счастлив любым их отношением. Если бы в нашей камере обнаружилась дохлая муха - я воспринял бы это как благословение, как причащение реальностью. Вот муха, и вот она сдохла. До чего хорошо! Собственно, я уверен, что мертвое насекомое Надю бы тоже порадовало. Что вы! Это стало бы предметом обсуждения на многие недели! Хотя... Несуществующий Смердяков пугал ее и отталкивал. Станет ли она приветствовать хоть что-то новое и неожиданное в нашем жалком, но безопасном и предсказуемом существовании?
Я вдруг рассердился на Надежду. Не будет ей никакой выдуманной истории, не будет привычного интерактива, в котором я рассказываю, как могло быть, а она переделывает, как ей хочется, чтоб было, вопреки здравому смыслу и литературному вкусу. Я подарю ей свое воспоминание. Одно из еще непотревоженных, неповеданных, которое можно отыскать, пошарив как следует в лабиринтах праздного сознания.
Открыл глаза и сел. Даже не поворачивая головы, я знал, что Надежда смотрит на меня.
- Семнадцатое апреля, - возвестил я, согласно традиции.
Она хмыкнула и произнесла с особым значением:
- Семнадцатое апреля - мой день рождения.
Она напрашивалась на поздравление, и меня это раздражало. Я встал и поплелся есть кашу. Надежда буравила меня взглядом.
- Потом, когда поем, - буркнул я.
Я старался с ней не ссорится. У нас уже был период скандалов, он изрядно нас развлек. Но потом и это надоело. К тому же, Надя была женщиной доброй и спокойной, и она удивительно хорошо ко мне относилась - я не мог этого не признать. И когда ее поступки вызывали во мне злобу, брезгливость или сарказм, я знал, что это тоже галлюцинации. Кстати, моя подруга бесилась значительно реже, чем я. Иногда я объяснял это тем, что она примитивней устроена. Иногда - тем, что она мудрее и благородней. Кроме того, у нее было одно преимущество: ее жизнь была несколько осмысленней и имела перспективу.
Моя последняя гипотеза насчет нашего пребывания в этом месте заключалась в том, что на нас тестируют оборудование, которое оказывает влияние на психику. Я называл его "Утренняя радость". А поскольку опыты незаконны, то когда результаты будут получены, нас быстро и безболезненно умертвят. Что касается "мультиков", то я не мог понять, зачем их нам показывают. Почему не обычный телевизор? Нет, не мог понять.
А вот будущее Надежды было многообещающим. Она летела сквозь космическое пространство на огромном инопланетном корабле. И когда она долетит, то встретится с зелеными осьминогами или гигантскими роботами. В этой концепции все непонятное было ожидаемым, в том числе и "мультики". Я долго над ней иронизировал, пока не понял, что завидую.
Пока пережевывал традиционный завтрак роботов-осьминогов, думал о своем детстве, о матери, и поток ассоциаций привел меня к одному прозрачному осеннему дню. Готовиться, продумывать свою речь было лень. Бог с ним, как получится. И я стартовал:
- Когда мне было двенадцать лет, я увидел в зоопарке птицу марабу. И запомнил на всю жизнь. Почему-то я уверен, что это был он, а не она. Он стоял в метре от решетки на своих длинных ногах с морщинистым лицом старого старика, большим носом-клювом и умными человечьими глазами, заложив руки-крылья за спину. Здоровенного медведя я мог назвать мишкой, а вот этот был взрослый и его взгляда я не выдержал, смутился. Но стоял как пришитый. Через некоторое время марабу презрительно посмотрел на меня и, переступив своими хореографическими ногами, повернулся ко мне спиной. Он не ушел вглубь вольера, не убежал от меня. Он меня забанил, отправил в игнор. Мне стало обидно и даже немного страшно.
Я замолчал.
- Что, все? - разочарованно спросила Надежда.
- Да, - твердо сказал я.
- Дебильная история. Спасибо за день рождения, - она обиделась.
Я развел руками: мол, чем богаты.
- Ну, хоть анекдот расскажи, - Надежда хотела получить свое.
Это всегда пожалуйста. У меня есть целый блок анекдотов, которых я ей никогда не рассказывал.
- Значит, корабль потерпел крушение. Спаслись двое: мужик и Клаудиа Шифер. Выбрались они на необитаемый остров и год живут счастливо: еды навалом, море теплое. Но чего-то мужик заскучал. Клава спрашивает: "Тебе плохо? Я могу что-нибудь сделать для тебя?" Он говорит: "Надень мои штаны, пиджак и шляпу". Она надела. Тогда он говорит: "Представляешь, мужик, я тут на тропическом острове уже год с Шифер сексом занимаюсь".
Надя, как птица марабу, повернулась ко мне спиной. Теперь я ее обидел по-настоящему. Мне стало совестно, захотелось загладить свою вину. Я сказал:
- Детка, извини меня. Забудь всю эту чушь. Я расскажу тебе хорошую придуманную историю про инопланетян.
Она не поворачивалась, но я все равно начал в порыве странного вдохновения:
- Где-то во Вселенной, а может, даже в нашей Галактике существовала великая цивилизация Марабу. Марабуны не были гуманоидами, условия на их планете не были похожи на земные, так что описать, как они выглядели, невозможно. Известно только, что они были разумными и могущественными. Они совершали дальние космические перелеты в научных целях и для развлечения. Например, собирали на всех обитаемых планетах растения для своих оранжерей и животных для зверинцев и зоопарков. Однажды они прилетели на Землю, и их улов был огромным: крокодилы и ромашки, червяки и папоротники, киты и тля. Марабуны увезли все это к себе, изучали в лабораториях, и в сором времени в одном из столичных зоопарков можно было наблюдать за жизнедеятельностью множества любопытных экземпляров: лапчатки прямостоячей, ромашки лекарственной, благородного оленя, человека разумного...
Надежда демонстрировала мне уже не затылок, а профиль. Я продолжал:
- Марабунские специалисты знали, что человек разумный плохо переносит одиночество и половое воздержание, поэтому размещали в одной клетке самца и самку. Вывели формулу биохимического вещества, которое служило питанием для человека и позволяло ему оставаться здоровым. При помощи искусственного освещения имитировали земные сутки - смену дня и ночи. Но поскольку даже в этих условиях люди плохо переносили помещение в клетки, сходили с ума и умирали от тоски, то нашли способ воздействовать на их мозг при помощи специальных ламп. Ежедневное облучение успешно помогало выправить эмоциональное состояние, и продолжительность жизни людей в неволе резко возросла. Марабунские ребятишки полюбили наблюдать именно за человеком разумным. Самец и самка в клетке постоянно издавали разные звуки, самец по утрам делал много смешных движений, а самка постоянно затевала игры с едой и посудой. В марабунских газетах писали, что люди, похоже, прижились в столичном зоопарке и с любопытством наблюдают за посетителями. Марабуны знали, что разница в устройстве органов восприятия не позволяет людям видеть марабунов так, как они видят себя сами. Но когда марабуны приходят поглазеть на своих подопечных и останавливаются перед проницаемой для их взгляда стеной, люди могут догадываться об их присутствии: они видят тени на стене (хотя эти образы сами марабуны не могли бы себе представить). И только одно невдомек было ученым и журналистам, что Homo sapiens свойственен редкий эгоцентризм. Люди живут в своих клетках годами и верят, что это ИМ что-то показывают на экране...
Надежда сидела на полу, полностью повернувшись ко мне, и плакала. Я чувствовал себя могучим и беспомощным. Подошел к ней, сел рядом, обнял, и мы долго молчали. Вдруг Надя странно закачалась взад-вперед, вскочила и побежала в тот угол, который считался у нас "туалетом". Я испуганно замер: ее рвало. Накатило чувство вины , и когда она вернулась ко мне, был готов на все. Слова покаяния за нелепую историю, которая вызвала отторжение "космической" пищи, рвались с языка. Но она заговорила первая:
- Я беременна. Давно уже чувствую, - легла и закрыла глаза.
7
Спать в ту ночь я не мог.
Последнее, что сказала вечером Надя, было:
- Я знала, что ты догадаешься.
Звучало это зловеще, но я вполне понимал, что она имеет в виду. Она сознавала, что ее "космическая" теория выглядит бледно, неубедительно, что ей не хватает логичности и правдоподобных деталей. И Наде всегда было досадно, что я не хочу ее поддержать, подключив свои мозги и эрудицию. А вот теперь я это сделал, и с завтрашнего дня мы начинаем жить в новом мифе.
Это пустяки. Не имеет значения. Значение имеет совсем другая новость, которая потрясла меня и к которой мне не дано привыкнуть. Ребенок. Родится. Здесь.
Что ты лежишь? Вставай! Задуши ее, пока она спит! И ее тело вместе с зародышем к утру всосет пол-пожиратель. А потом откажись от пищи навсегда и умри сам, и не дай "Утренней радости" сломить твою волю к смерти.
Пора прощаться. Пора заканчивать. Новое разумное существо, наша плоть и кровь, не заслуживает жалкой участи чужой игрушки, унижения беспомощности и безысходности.
Темнота наших "ночей" была кромешной, но я свободно в ней ориентировался. Шел на дыхание женщины. Опустился рядом. Гладил ее по волосам, по лицу. Боже, как я был счастлив! Наверное, я бывал счастлив в своей предыдущей жизни, но в этой, даже впадая в бешенство и корчась от страха, я не испытывал ничего равного по интенсивности. Страх может заполнить твое тело - и только. А радость выходит за его пределы, она свободна и победительна.
Убить тебе показалось легче, чем жить. Ты трусишь. Ты не хочешь перемен, не хочешь за это отвечать. Еще утром рассуждал о том, что Надежда испугается дохлой мухи. Ее не пугает живой ребенок. Она ведет себя мужественно. А понимает она все не хуже тебя.
Мы успеем умереть. Это от нас никуда не уйдет. А если продолжим жить, сможем посмотреть, что будет дальше. Сможем создать это "дальше".
Сынок, твой отец столько всего знает, что даже страшно себе представить. От иностранных языков до методов физической подготовки. От гипноза до математики. Я организую нашу жизнь так, что она будет полна. В ней будет смысл и творчество, развитие и надежда на будущее. Возможно, у тебя еще будет брат или сестра. Семья будет большой и сложной. Когда вы вырастете, вас заберут у нас и сведут в пары. И вы будете готовы к этой встрече. Я клянусь.
Тот, кто держит нас здесь, кто бы это ни был, маньяк или разумный полип с Сириуса, он не будет делать этого вечно. Все изменяется, все течет - это всеобщий закон, и если люди имеют шанс давать жизнь другим людям, они дождутся перемен.
По моим щекам текли слезы. Я знал, что накручиваю себя. Что десятки обстоятельств могут разрушить перспективу, которую рисует мой возбужденный мозг. Но я сознательно подстегивал воображение. Я должен был создать свой собственный, натуральный запас эндорфинов, который позволит потом мне вынести все: выкидыш, мучительные роды, смерть младенца, его исчезновение, отсутствие молока у матери и любые, самые простые и самые неправдоподобные изменения условий нашего существования. Я строил будущее, я обретал смысл, создавал его. Бессмысленно искать смысл жизни. Его можно только приписать ей, и животные вида Homo sapiens имеют такую повадку.
Я подошел к голубой стене, встал в метре от нее и заложил руки за спину. Я не знал, идут ли по ней полосы, когда выключается свет. Не имеет значения. Повернулся к "экрану" спиной и стоял так долго.
Напишите в своих газетах, господа марабуны: человек разумный хорошо размножается в неволе.
Сколько я перечитал боевиков, триллеров и фантастических романов! В них герои - супермены, сверхлюди, иные. Как хочется перестать быть человеком, сбросить ограничения, которые налагает род, вид, социум, законы природы - и выигрывать любое пари, сбегать из любых тюрем, проходить сквозь стены и концентрировать в ладони энергию пары электростанций. И пока ты читаешь, ты всемогущ. Но вот тебя выбросило из колеи. Или ты сам рискнул сойти с нее. И как кости при открытом переломе, обнажатся границы твоих сил, твоих прав, твоих возможностей. Но в то же время ты отчетливо, как никогда, осознаешь их - свои силы, свои права и возможности. Голод и жажда, инстинкт самосохранения и инстинкт продолжения рода, способность мыслить и запасать орудия труда впрок, надеяться и впадать в отчаяние.
Мне не перестать быть человеком. Как жаль.
Мне не перестать быть человеком. Какое счастье.
Сынок, тебе предстоит простить меня за то, что я дал тебе жизнь. Ты однажды скажешь, что предпочел бы родиться на Земле. Но Земля, сынок - тот же зоопарк. Только попросторнее. Больше возможностей, больше трудностей, а задачи - те же. И земляне толком не знают, как они появились на своей планете. Правда, имеют на этот счет гипотезы. Разглядывает ли их кто-то? Не имеет значения. Мне самому довелось однажды корить отца за то, что он дал мне жизнь. И благодарить его за это...