Жили мы с батей нормально. Помню тогда у него лавка своя была, неприметная такая, но прибыль приносила немалую. Сдавалось мне всегда, что лавку эту он так держал для отвода глаз, не иначе. Вроде бы и торговал в ней всякой мелочью, но денег у нас столько было, что наверное, любой министр позавидует. Правда не афишировалось это никогда. Батя говорил, что чем неприметнее живешь, тем целее будешь.
А люди к нему в эту лавку ходили исключительные. Интересное дело - крутые это были люди, а с чего бы таким личностям мелкой лавкой интересоваться? Редко кто из простого люда заглядывал, почему-то не любили нас люди простые, может слухи какие ходили, или еще чего. Батя-то мой, добрейший человек был, открытый, во всем поможет, что ни попроси. Переживал он шибко, когда избегать его начали.
Помню, сидел ночами, все изобретал чего-то. Меня уложит, а сам сидит, что-то пишет, считает, прикидывает, потом вообще что-то странное делал, но я этого не видел уже, потому что запирался он всегда в отдельной комнатке, и оттуда звуки непонятные доносились. Но тогда мы жили еще бедно. Беднее некуда. Тогда и люди нас не боялись, стороной не обходили. Тогда в лавку нашу еще никакие шишки не заезжали, и перебивались мы с продажи спичек да барахла всякого. Помню, подойду босиком к двери и слушаю, и никак понять не могу - что там происходит, то ли шипит кто, то ли квакает, а может это я так представлял, а на деле и не было ничего такого. Страшновато мне как-то было, но я в батю своего верил, знал, что не сделает ничего плохого. Он же у меня один, нет больше никого, даже мамки. Он мне никогда про нее не говорил, а соседи сказали, что мол потонула она как-то зимой.
Однажды он вышел из каморки своей, довольный такой, и говорит: "Все, сынка, хватит нам, как тараканы жить, теперь, не хуже царей заживем". И не обманул. Недели не прошло, мы такую еду стали есть, о которой я и не слышал раньше, в школу он меня отдал лучшую. И все эти изменения были с тем днем связаны, когда он закончил свои странные действия за дверью маленькой каморки.
Тогда-то к нам и начали машины крутые подъезжать, да люди цивильные в гости захаживать - и ведь сами ходили, не подсылали кого-то. Да не просто заходили, а с поклоном, да еще руку бате жали - не брезгали, видимо ценили они его шибко. А только он одинаков со всеми был - никогда не принижался, не благодарил излишне, в поклонах не рассыпался. Держался с достоинством.
Продавал что-то. Одно и тоже всем. Да видимо люди к нему за этим в основном и шли. Всегда мне было интересно, что же это он им там такое выносит в небольшой коробочке, за что они ему такие деньги отстегивают. Но мы договорились с ним, что я сам никогда в каморку эту входить не стану, а там у него это и хранилось. Лишь один раз удалось мне в его журнал заглянуть одним глазком, а там среди другой мелочи лишь буквы непонятные Д.З. Я сразу понял, что это оно и есть, потому что повторялось часто.
Каждый раз он клиента выслушивал. Никогда сразу не продавал. Пару раз было, что выслушает и головой мотнет, мол, не могу продать, и тогда его уже ничто убедить не могло. А мне непонятно было - чего он упрямится. Ведь товар он на то и товар, чтобы продавать его тому, кто платит, зачем еще выслушивать? Но батя мне говорил, что это не просто товар, это спасение для многих. Непонятно мне было, но я не переспрашивал, очень надо - лезть еще, главное, чтобы сладостей всегда в достатке было, а с клиентами, пусть батя сам разбирается.
Но один случай шибко запомнился. Пришла к нему как-то женщина, попросила помочь ей. Отец выслушал ее, но продать товар отказался. Она на колени перед ним упала, ноги стала целовать, рыдать жалостливо, даже мне ее жаль стало, а батя ни в какую. Кричала, умоляла, обещала все отдать, что ни пожелает. Нет мне жизни, повешусь - говорит. Спаси! Но батя мой еще суровее стал, на дверь ей указал, чуть не силой вытолкал.
Потом всю ночь бродил по комнате, я слышал, как он обувью шаркает - видно не по себе ему было. Потом оделся и поспешно вышел, а вернулся уже с женщиной этой и вынес ей это самое Д.З. в темной коробочке, а денег не взял, только снова на дверь указал, и выпроводил.
Убили батьку через три года. Я тогда под стол спрятался и слышал, как они ищут что-то. Отец лежал на животе, но голова у него была неестественным образом вывернута в другую сторону. Он был совсем рядом, и я мог дотронуться рукой до его тела.
Потом я видел, как они вошли в каморку и вынесли оттуда множество темных коробочек, потом вернулись и вынесли еще. Я подождал чуть-чуть, но больше они не возвращались, и тогда я вылез из своего укрытия и метнулся в комнату, запрет на которую был снят вместе со смертью отца. Она оказалась пуста. Лишь только в углу, за всяким барахлом стоял портфель с бумагами. Я почувствовал запах дыма и понял, что лавку нашу подожгли. Непонятное чутье заставило меня прежде, чем спасаться бегством, схватить в руки портфель и вместе с ним покинуть это место. На пороге я мысленно попросил у бати прощения и попрощался с ним.
Несколько лет я перебивался с хлеба на воду, но не на секунду не выпускал портфель из рук. Теперь я изучил его содержимое, и я точно знаю, что перебиваться мне уже не придется.